Невыученные уроки Столыпина

                               
Невыученные уроки Столыпина

От Грозного до Путина

Россия перманентно беременна реформами. Только вот беременность эта обычно внематочная, и разрешать страну от бремени почти всегда приходится кесаревым сечением. Её вожди, утвердившись во власти, утрачивают интерес к преобразованиям, страна начинает плестись в хвосте передовых цивилизаций, а потом рвёт сухожилия, пытаясь их догнать. Исключения можно пересчитать на пальцах рук: Иван Грозный, Пётр Великий, Екатерина II, Александр II, Ленин, Сталин. С некоторыми оговорками в список можно включить Хрущёва. Что касается Горбачёва и Ельцина с их разрушительными начинаниями, то я бы остерёгся называть их реформаторами: реформы должны толкать страну вперёд, а не выталкивать на обочину. Ведь сумели достичь заявленных этими деятелями целей Дэн Сяопин и другие руководители Китая без катастрофических потрясений, а мы вот уже 30 лет плутаем, бездарно разбазаривая человеческий капитал и сказочные богатства земель, доставшихся нам от оборотистых предков.
 
Путин откровенно позиционирует себя как «прагматика с консервативным уклоном». В реформаторы не набивается и благоразумно уклоняется даже от соавторства судорожных, непродуманных и потому непопулярных попыток что-то преобразовать в стране (монетизация льгот, «реструктуризация» сети школ и оболванивание образования через ЕГЭ, фактический перевод государственного здравоохранения на платную основу с сокращением сети лечебных учреждений). Хотя автор очевиден.
Были в истории России реформаторы, не сумевшие или не успевшие претворить в жизнь свои задумки. Нам остаётся только предполагать, какой стала бы Россия, осуществись их реформы в полном объёме. На вскидку можно назвать Михаила Михайловича Сперанского (1772-1839), Сергея Юльевича Витте (1849-1915), Юрия Владимировича Андропова (1914-1984)…

Почётное место в этом ряду занимает Пётр Аркадьевич Столыпин (1862-1911). Интерес к его личности и деяниям то возникает - и порой принимает экзальтированные формы, то надолго сходит на нет. Настолько это многогранная неоднозначная фигура, что её одинаково ненавидели левые и правые в нулевые годы ХХ века, а в нулевые годы XXI века с энтузиазмом водрузили на щит поборники некоего «социального консерватизма», вот уже второй десяток лет угрожающие осуществить в стране  «консервативную модернизацию» - этакую, говоря словами Пушкина, «неведому зверушку».

Библиография Столыпина насчитывает сотни книг на многих языках и несчётное количество статей в печатных и электронных СМИ и продолжает полниться. Из книг, изданных в России, я бы отметил обширный труд  «П.А. Столыпин. Жизнь за Отечество. Жизнеописание» Геннадия Павловича Сидоровнина. Журналист и руководитель Саратовского культурного центра имени Столыпина, он много лет посвятил сбору материалов о своём выдающемся земляке (Столыпин был приписан к саратовскому дворянству, губернаторствовал в Саратове в 1902-1906 годах и позже не оставлял губернию своим вниманием). Его монография стала едва ли не самой полной энциклопедией жизни и деятельности выдающегося реформатора. Хотя комплиментарный в отношении героя настрой книги вряд ли можно признать её сильной стороной.

Был Столыпин сыном своего переломного времени и человеком, интересы страны, как он их понимал, ставившим выше своих личных и корпоративных интересов. В современной России такая позиция выглядит анахронизмом и чуть ли не эпатажным чудачеством. Но он был убеждён: «Родина требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует всю работу».

Главной своей целью на всех государственных постах, какие довелось ему занимать, он ставил превращение России в процветающую мировую державу. Для чего требовал всего-то двадцати мирных лет и всячески противился вовлечению России в любую войну. Даже под священным знаменем  защиты братьев-славян на Балканах: «Пока я у власти, я сделаю всё, что в силах человеческих, чтобы не допустить Россию до войны». И вопрошал тех, кто в «маленькой победоносной войне» видел панацею от внутренних неурядиц: «Чем же могут быть созданы более благоприятные условия для смуты, чем война?». Кстати, «старец» Григорий Распутин, которого Столыпин всячески гнобил (что вызвало неприязненное отношение к министру императрицы Александры Фёдоровны), тоже  остерегал Николая II от ввязывания в войну. И только когда не стало Столыпина, Российская Империя вступилась за братьев-сербов в 1914 году и в 1917 году прекратила существование. Пролив реки крови.

Карточная удача
На государеву службу Пётр Аркадьевич был призван в пору, когда России стало нестерпимо тесно в рамках полуфеодальных отношений на селе (а крестьяне в конце XIX века составляли около 80 процентов населения страны), звериного капитализма в стадии первичного накопления капитала в городах и архаичного государственного устройства. И хотя Николай II во время переписи населения 1897 года родом занятий в переписном листе самоуверенно указал «Хозяин земли русской», самодержавная власть уже начала выскользать у него из рук. Не по Сеньке оказалась шапка. Тем более шапка Мономаха.

Судьба П.А. Столыпина сложилась так, как она сложилась,  не в последнюю очередь благодаря везению в карточной игре его отцу, Аркадию Дмитриевичу. Вообще карты играли существенную роль в жизни русских дворян XIX века. Удачливым игроком слыл Некрасов, сколотивший на картах состояние. Пушкина полиция считала «известным на всю Москву банкомётом», он даже говаривал, что скорее умрёт, чем откажется от карт. Дань этой страсти отдавали Державин, Крылов, Вяземский. По молодости поигрывал в карты и Толстой.

Аркадию Дмитриевичу Столыпину (1822-1899) досталось от проигравшегося сослуживца имение Колноберже в Литве под Ковно (ныне Каунас). Где, выйдя в отставку генерал-лейтенантом, он поселился в 1869 году вместе с семьёй. Сознательное детство и отрочество его третий сын Пётр, будущий премьер-министр, провёл в местах, тяготевших к западному образу жизни и экономическому укладу (крепостное право здесь было отменено в 1816-1819 годах, а не в 1861-м, как в остальной России). И когда, окончив Петербургский университет и став довольно успешным чиновником, Пётр Столыпин решил покинуть столицу, чтоб не толкаться на карьерной лестнице с другими претендентами на очередную ступеньку, наличие имения в российской Прибалтике способствовало его избранию в 1889 году ковенским уездным предводителем дворянства. Дворяне и чиновники составляли в России тоненькую прослойку (1,47 процента) населения, но им принадлежало более половины всех  сельхозземель в Европейской России. Да и сам П.А. Столыпин был довольно крупным землевладельцем: за ним с супругой в 1909 году числилось более 9 тысяч десятин земли (1 десятина = 1,0925 гектара). Это без малого 100 квадратных км (пространство 10х10 км), или около 1 миллиона соток. Конечно, его «шесть соток» не идут ни в какое сравнение с земельными владениями нынешних помещиков: к примеру, сенатору Мошковичу и банкиру Кириленко принадлежат через компанию «Русагро» 452 тысячи гектаров российской землицы. Это чуть ли в два раза больше территории Люксембурга.

Вряд ли назначение 27-летнего молодого человека предводителем дворянства состоялось без участия многочисленных родственников, занимавших не последние места в государственном аппарате империи. Кстати, Пётр Аркадьевич приходится троюродным братом великому русскому поэту Михаилу Юрьевичу Лермонтову (1814-1841). А друг Пушкина и впоследствии министр иностранных дел и последний канцлер Российской Империи Александр Михайлович Горчаков (1798-1883) был его дедом по матери. Да и отец Петра Столыпина, вернувшийся на военную службу во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг., дослужился до высшего придворного звания обер-камергера и в последние годы жизни был комендантом Московского Кремля.
Но даже если семейные связи сыграли роль в выдвижении Петра Столыпина на значимую должность, ей он оказался вполне соответствующим. И через 10 лет был избран уже ковенским губернским предводителем дворянства. Чему наверняка способствовали одни только его личные качества.
 
Петра Столыпина с молодых ногтей отличало ответственное отношение к любому делу, которое ему поручалось или за которое он сам брался. Характерно его признание: «Я нередко затрудняюсь решать что-нибудь сразу, недостаточно вникнув, ибо имею обычай по подписанным мною векселям неуклонно платить».
А ещё был он чуть ли не болезненно пунктуален. Некий полковник Голубев однажды недоумевал: «Подумайте, неся на плечах все судьбы империи, председатель Совета министров ещё извинялся передо мной за 5 минут опоздания». Нынче заставить себя ждать – порой часами – стало едва ли не способом обозначить своё высокое общественное положение…

В аттестате зрелости, выданном Орловской мужской гимназией в 1881 году (в Орёл семья переехала, когда туда был переведён штаб армейского корпуса, которым командовал Столыпин-старший), отмечается, что «за всё время обучения поведение его вообще было отличное», уроки он «приготовлял прилежно и аккуратно, в исполнении письменных работ постоянно выказывал и аккуратность и особую ста­рательность, в классе всегда был самым внимательным, к делу учения относился с искренней любознательностью и с полным усердием». При этом следует заметить,  что познания Столыпин показал не выдающиеся: пятёрки - по физике, математической географии и французскому языку, четвёрки – по закону Божию, греческому и немецкому языкам, математике, истории, географии, тройки – по русскому языку и словесности, логике, латинскому языку.

Его более молодые современники Владимир Ильич Ульянов-Ленин (1870-1924) и Александр Фёдорович Керенский (1881-1970), которым тоже довелось занимать кресло главы правительства России (в 1917-1924 годах), оканчивали гимназии с золотой медалью.

Врождённая потребность всесторонне рассматривать интересующий вопрос, прежде чем составить о нём окончательное мнение и потом это мнение отстаивать всеми доступными средствами, подвигла Столыпина задуматься о причинах бедственного положения крестьянства  сначала в Ковенской, а затем в Гродненской губернии, куда он был назначен губернатором в 1902 году. Можно с уверенностью сказать, что из уютного литовского имения Колноберже, выигранного в карты отцом Петра Аркадьевича, растут ноги столыпинских аграрных реформ. Его дочь Мария Бок вспоминала: «Было у нас имение в Ковенской губернии на границе Германии, куда, за отсутствием в той местности нашей железной дороги, папа ездил через Пруссию. Он всегда много расска­зывал о своих впечатлениях, возвращаясь из такой поездки «за границу», восхищаясь устройством немецких хуторян и с интересом изучая все то, что считал полезным привить у нас. И многое из виденного и передуманного послужило ему основой при про­ведении им земельной реформы много лет спустя». И хотя приводимый ниже фрагмент выступления Столыпина относится к 1911 году, мысли, изложенные в нём, несомненно зародились в период его работы в Западном крае. «Господа, - говорил Пётр Аркадьевич, обращаясь к депутатам Государственной думы (которая была не столь покладиста, как нынешняя), - ведь рядом, межа к меже, за государственной границей люди живут в одинаковых условиях, лихорадочно работают, богатеют, создают новые ценности, накапливают их, не зарывают своего таланта в землю, а удесятеряют в короткий срок силу родной земли. Это движение создается тем, что люди там поставлены в положение самодеятельности и личной инициативы. Почему же у нас необходимо их ставить в положение спячки, а потом удивляться, что они не шевелятся?».

А в «положение спячки» российских крестьян ставило, пришёл к выводу Столыпин, общинное землепользование. И главным делом своей жизни он поставил разложение общины и создание на её обломках класса зажиточных крестьян, сельских буржуа (кулаков, по советской терминологии), небезосновательно полагая, что они подопрут зашатавшийся царский режим: «Земледелец, обладающий земельною собственностью, — защитник порядка и опора общественного строя». Вот и теперешняя российская власть лелеет надежду опереться на средний класс, которому социальные потрясения противопоказаны. Да только вырастить этот средний класс у неё что-то не очень получается: то ли почва худая, то ли агрономы с юридическим образованием не теми химикалиями почву потчуют.

Коллективизация от Александра II

Сельская община – это совокупность жителей одного поселения (или нескольких мелких), совместно владеющих землёй, на сходах решающих бытовые вопросы и несущих коллективную ответственность (круговая порука) перед государством за уплату налогов, поставку рекрутов в армию и т.д. Принадлежащая общине пахотная земля распределялась между дворами на сельском сходе либо пропорционально количеству ртов в семье, либо в зависимости от количества работоспособных лиц мужского пола (пастбища и леса находились в общем пользовании). Поскольку земля имела неодинаковую продуктивность, то, во-первых, через определённые промежутки времени происходила смена пользователей участков, а, во-вторых, пашни одинаковой продуктивности могли нарезаться мелкими полосками на всех членов общины. Во имя справедливости. (Помните, у Некрасова: «Только не сжата полоска одна…»). Подобная практика не стимулировала крестьян повышать плодородие почв (зачем, если обихоженная тобой земля через несколько лет достанется кому-то?), а чересполосица приводила к непроизводительной трате сил и средств (порой узкие полоски земли отстояли друг от друга на километры).
 
Такой порядок организации жизни села был введён в 1861 году, когда помещичья опёка над крестьянами («Вот приедет барин – барин нас рассудит». Н.А. Некрасов) канула в Лету с отменой  Александром II крепостного права. И государство, чтоб не общаться с миллионами новоявленных граждан, учредило общины по былой принадлежности крестьян помещикам и с ними сносилось через выборных старост и волостных старшин.

Общине принадлежали широкие права, соотносимые с правами колхозов в сталинские времена. Из неё без всеобщего согласия нельзя было уволиться для поступления в другое сословие, на учёбу или на государственную и военную службу, она могла воспрепятствовать получению паспорта, дающего право проживания вне родного уезда. Это существенно сужало возможности перемещения трудовых ресурсов, в чём молодой российский капитализм испытывал нужду.

Усугубляла положение российского крестьянства чрезвычайно высокая рождаемость - в конце XIX века русская женщина за свою жизнь рожала в среднем 7-8 детей (сейчас на неё приходится 1,2 рождений). С 1861 по 1913 годы население Российской Империи выросло в 2,35 раза. В результате к началу ХХ века средний размер крестьянского надела на душу населения в европейской части страны сократился до 2,6 десятины против 4,6 десятины накануне отмены крепостного права. Малоземелье обрекало подавляющую массу крестьян на полуголодное существование и революционизировало сознание. Тем более что крестьянство на уровне подсознания никогда не признавало право собственности помещиков на землю.

Столыпинский галстук

Последнее обстоятельство наглядно предстало перед Столыпиным в Саратовской губернии, куда в марте 1903 года он был назначен губернатором. Там уже задолго до Кровавого воскресенья (расстрела войсками в Петербурге мирной демонстрации рабочих 9 января 1905 года (даты приводятся по юлианскому календарю), послужившего спусковым крючком Первой русской революции 1905-1907 гг.) начали полыхать помещичьи усадьбы. В ежегодном докладе царю за 1903 год новый саратовский губернатор писал: «Я долгом считаю прежде всего оговорить, что все крестьянские беспорядки, агитация среди крестьян и самовольные захваты возможны только на почве земельного неустройства и крайнего обеднения сельского люда. Грубое насилие (со стороны мужиков. – Л.Б.) наблюдается главным образом там, где крестьянин не может выбиться из нищеты. Там он обозлен и верит всякой пропаганде, а отчасти полагает, что насилием заставит власть имеющих обратить внимание на обездоленность. Обеднение же крестьян зависит от причин временных — ряда неурожаев, и постоянных — недостатка посевных земель». (Интересно, современные губернаторы столь же откровенны в своих докладах первому лицу государства?).
С бунтовщиками Столыпин не церемонился, ведь, благословляя его на саратовское губернаторство, Николай II по сути предоставил ему карт-бланш: «Даю вам губернию поправить». И Столыпин её усердно поправлял,  опираясь на казаков.
 
Из писем любимой супруге Ольге Борисовне (1859-1944).
 19.05.1904. «Дорогая, бесценная — пишу тебе несколько слов в два часа дня, так как вечером не успею — выезжаю в Аткарский уезд, где опять беспорядки. Думаю, что в один день покончу. Там крестьяне обыкновенно  тихи и надеюсь обойтись без экзекуции».

20.05.1904. «Душа, радость моя, хотя двенадцать с половиной ночи, но я пишу два слова, чтобы не оставить тебя без известий. Сейчас вернулся из Аткарского уезда и все благополучно кончил. Вместо одного места пришлось попасть в два, так как накануне моего приезда крестьяне по соседству разобрали самовольно весь хлеб из магазина. Удалось выявить зачинщиков и восстановить порядок: я просто потерял голос от внушений сходам. Мои молодцы казачки сразу внушают известный трепет. Слава Богу, удалось обойтись арестами, без порки».

Хотя без порки (в самом буквальном, из крепостничества, смысле слова - розгами) обходилось не всегда. Телесные наказания были отменены в России лишь в августе того же 1904 года на волне крестьянских беспорядков.

Правда, как свидетельствуют современники, Столыпин предпочитал увещевания экзекуциям, проявлял личное мужество, вступая в диалог с разгорячённой толпой, и часто ему удавалось погасить страсти. Он метался по губернии, то словом, то розгой гася очаги возгорания, но вспыхивали новые и новые. Революция набирала силу, грозя уже смести царский режим. Столыпин отмечал в июне 1905 года: «Такая масса помещиков теперь приезжает (в Саратов, убегая от погромов. – Л.Б.), и все напуганы». Был напуган и царь. Это через четыре года, когда смута осталась в прошлом, Николай II мог раздражённо сказать Столыпину, констатировавшему, что революция подавлена: «Я не понимаю, о какой революции вы говорите. У нас, правда, были беспорядки, но это не революция. Да и беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если бы у власти стояли люди более энергичные и смелые».

В разгар Первой русской революции царь как раз и озабочен был поиском «людей более энергичных и смелых», нежели те, кто тогда оказался у руля разлаженного государства. Его выбор счастливо для династии пал на Петра Аркадьевича Столыпина, отсрочив её крах. К чему она прямо-таки заворожённо стремилась.

26 апреля 1906 года Столыпин пишет жене: «Оля, бесценное моё сокровище. Вчера судьба моя решилась. Я министр внутренних дел в стране окровавленной, потрясенной, представляющей из себя шестую часть мира - и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет. Человеческих сил тут мало, нужна глубокая вера в Бога. Я чувствую, что он не оставит меня. Чувствую по тому спокойствию, которое меня не покидает». Как известно, в приложении к России «трудные исторические минуты» имеют свойство повторяться отнюдь не раз в тысячу лет.

А уже 8 июля того же года Столыпин назначается председателем Совета министров с сохранением должности министра внутренних дел. По сути, он становится своего рода диктатором с чрезвычайными полномочиями. И энергично начинает использовать эти полномочия для усмирения страны: «Сначала успокоение – потом реформы». Уже в первых циркулярах губернаторам премьер-министр требует ужесточить контроль за населением, не допускать собраний и митингов, их зачинщиков арестовывать и ссылать, закрыть оппозиционные газеты. Но Россия бурлит, царские чиновники отстреливаются, как куропатки. Согласно официальным данным МВД за период с февраля 1905 года по май 1906 года в России были убиты и ранены «при террористических покушениях» 1273 человека, в том числе 8 генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников. Среди них дядя царя и муж сестры царствующей императрицы, генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович.
 
12 августа 1906 года в здании государственной дачи премьер-министра  на Аптекарском острове в Петербурге прогремел  мощный взрыв. В этот день Столыпин принимал просителей, здесь же была его семья. Три боевика из Союза эсеров-максималистов попытались ценой своей  жизни (ну чем не сегодняшние шахиды?) вывести из игры главного душителя революции. Бомбу изготовили в подпольной мастерской большевиков, оборудованной в московской квартире великого пролетарского писателя Максима Горького. Погибли 32 человека, около тридцати получили увечья, в том числе дочь и сын Столыпина. Сам премьер практически не пострадал и, принимая участие в спасательных работах, проявил поразительное самообладание. Что, по свидетельству осведомлённого современника, произвело «резкую перемену отношения к нему не только двора, широких кругов петербургского общества, но и всего состава Совета министров». Выскочку-провинциала признали  в столице за своего.

На следующий день после покушения на Столыпина был застрелен Свиты Его Императорского Величества генерал-майор Георгий Мин, отличившийся при подавлении в декабре 1905 года восстания рабочих на Красной Пресне в Москве. Солдатам своего Семёновского полка он тогда приказал «арестованных не иметь, пощады не давать» (расстреляно без суда и следствия порядка 150 человек), а в селе Люберцы под Москвой призывал крестьян убивать революционеров-агитаторов «чем попало – топором, дубиной; отвечать за это не будете».

Взбешённый убийством Мина Николай II, безвыездно затворившийся в Петергофе, направил Столыпину собственноручную раздражённую записку: «Я желаю, чтобы немедленно были учреждены военно-полевые суды для суждения по законам военного времени... По-видимому, только исключительный закон, изданный на время, пока спокойствие не будет восстановлено, даст уверенность, что правительство приняло решительные меры, и успокоит всех».

Не думаю, что требование императора шло вразрез с устремлениями премьера,  как  считают некоторые исследователи. Его решительные расправы с бунтовщиками в Саратовской губернии, как раз и послужившие основанием для перевода Столыпина в столицу, позволяют мне так думать. Да и его письмо великому князю Николаю Николаевичу от 27 января 1907 года укрепляет такое мнение: он пеняет на мягкосердечие заместителя  главнокомандующего Петербургским военным  округом, из 20 смертных приговоров утвердившего лишь один, а остальным осуждённым заменившего виселицу на каторгу. Думается, определённую роль в ужесточении позиции премьера по отношению к революционерам не могла не сыграть та тяжелейшая травма, угрожавшая ампутацией ноги, которую получила одна из его дочерей во время теракта на Аптекарском острове.

Как бы то ни было, 19 августа 1906 года появился закон о военно-полевых судах - учреждениях, до боли напоминающих не к ночи будь помянутые «тройки» НКВД 30-х годов прошлого века. Эти суды состояли из председателя и четырёх офицеров, назначаемых начальником местного гарнизона. Судебные заседания они проводили при закрытых дверях, без предварительного следствия, без прокуроров и защитников. Приговор, выносимый не позже чем через 48 часов, должен был приводиться в исполнение в течение суток. Осуждённые могли подавать прошения о помиловании, но военное министерство распорядилось «оставлять эти просьбы без движения».
Просуществовали военно-полевые суды 8 месяцев и за это время вынесли 1102 смертных приговора, из которых 683 были приведены в исполнение. Что позволило Льву Толстому сделать вывод: «Столыпин влюблён в виселицу, этот сукин сын». А депутата Госдумы от буржуазной партии конституционных демократов Родичева надоумило назвать виселицу «столыпинским галстуком». Депутат, правда, извинился перед премьером за неосторожное высказывание, но это выражение стало стойким фразеологизмом и до сих пор остаётся употребительным.

Не кнутом, но пряником

Не одними только и даже не столько столыпинскими галстуками сбивал и сбил Столыпин пламя революции с России. Параллельно он  продвигал свою аграрную реформу, направленную на решение проклятого для России земельного вопроса. Именно он лежал в основании всех значимых смут, потрясавших страну в XVIII – XX веках.  При этом Столыпин руководствовался своей же формулой: «Разрешить этот вопрос нельзя, его надо решать». Это Ельцин с Гайдаром умудрились одним махом покончить с колхозами-совхозами, обрекши русскую деревню на вымирание и ставя под угрозу само существование России, чьи обезлюдевшие просторы уже обживаются ушлыми иностранцами. Столыпин был мудрее: мужика к выходу из общины не принуждали, но государство исподволь подталкивало его к этому, создавая благоприятные условия для единоличного хозяйствования.

27 августа 1906 года вышел указ о продаже крестьянам государственных земель. В октябре опубликованы указы, облегчившие приобретение крестьянами земли за счёт кредитов Крестьянского земельного банка.

Стержневой законодательный акт реформы – указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования» увидел свет 9 ноября 1906 года. Этот день и принято считать началом столыпинской аграрной реформы, хотя почву для неё готовило ещё правительство Сергея Витте.

Указ провозглашал: «Каждый домохозяин, владеющий землей на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собой в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли». При этом Столыпин настоял, чтобы выделенная из общинной собственности земля переходила в собственность не крестьянской семьи, а в личную собственность крестьянина-домохозяина. Что позволяло ему не искать согласия родственников при распоряжении землёй и тем способствовало её обороту.

Указ недвусмысленно поощрял выход крестьян на отруба и хутора. Отруб – это цельный участок земли, не изрезанный вкраплениями чужих полос. Если же на таком участке стоял и дом владельца, то он получал статус хутора. Хотя хуторами называли и вообще небольшие поселения, обособившиеся от родной деревни.
За отруба и хутора Столыпин ратовал, ещё работая в Западном крае. В 1901 году, будучи Ковенским губернским предводителем дворянства, он не без гордости говорил одному из сослуживцев: «У нас нет закона, облегчающего переход на отрубное хозяйство, но мне удалось склонить крестьян многих селений к разверстанию чересполосицы, и некоторые уже живут на хуторах, как соседние курляндские фермеры». (Разверстание чересполосицы — это сведение к одному массиву участка земли, ранее изрезанного полосками разных хозяев).
 
Теперь такой закон появился. Но Столыпин и впредь не упускал случая лично убеждать крестьян в преимуществах отрубного и хуторского хозяйствования. Чему свидетельство я нашёл в рукописных воспоминаниях Семёна Павловича Бударина, старшего брата моего отца. Родом эта фамилия из Саратовской губернии и того самого Аткарского уезда, куда Столыпин ездил с казаками усмирять крестьян.
Где-то в начале 80-х годов XIX века семь ухватистых мужиков из деревни Алексеевка мятежного впоследствии уезда, в том числе мой прадед с двумя братьями, взяли в долг под проценты у местного помещика 20 тысяч рублей (огромные по тем безинфляционным временам деньги) и купили у другого помещика землю недалеко от родной деревни. Куда и переселились.

Дядя вспоминает: «Это, наверно, было в 1910-1912 году: к нам приезжал министр Столыпин на наш хутор, чтоб предложить свою идею – землю поделить на отруба. Я его видел, как он шёл в сопровождении своих подчинённых и наших мужиков. А шли они мимо нашего дома через пруд на ту сторону, т.е. в обход хутора – полюбоваться нашей природой. Запомнил его фрак белый и шляпу с какими-то особенностями. Видимо, наши мужики согласились на отруба. Через некоторое время приехал к нам на хутор землемер. Получил каждый свой отруб, теперь обрабатывай, как сумеешь. На каждого брата по 40 – 50 десятин. Вместе было легче, а теперь дело сложнее и труднее».

Видеть и запомнить премьер-министра Столыпина дядя, родившийся в1906 году, мог только в сентябре 1910 года, когда тот за год до гибели последний раз приезжал в Саратовскую губернию в ходе инспекционной поездки по Сибири и Поволжью.
 
В записке на имя царя по итогам этой поездки Пётр Аркадьевич и сопровождавший его главноуправляющий земледелием и землеустройством Александр Васильевич Кривошеин (1857-1921) писали: Указ 9 ноября 1906 года позволил «наиболее энергичным и предприимчивым людям выйти из общины и под охраной закона укрепить за собою землю в собственность». Укрепили за собой землю в собственность к 1 июлю 1910 года 1 млн 350 тысяч крестьянских дворов. Из 9,2 млн дворов. Что немало, учитывая приведённую в записке отсылку: «В Пруссии, где землеустройство проводится с величайшей настойчивостью начиная с 1821 года, оно все еще далеко не закончено и идет более медленным темпом. Для отдельных местностей Европейской России можно сделать еще более наглядное сопоставление: в одном русском уезде (Новоузенском Самарской губернии) землеустроительною комиссией разверстано на отруба и хутора в четыре года большее пространство земли, чем это сделано за 24 года деятельности австрийских землеустроительных учреждений».

Но вот здесь начинаются сомнения — стало ли благом для России такое решение земельного вопроса? А это то решение, которое стало знаменем для ельцинских реформаторов в «розовых штанишках» 90-х годов минувшего века. Лев Толстой был категорически против передачи земли в частную собственность. Он писал премьер-министру Петру Столыпину на правах друга молодости его отца: «Как не может существовать права одного человека владеть другими (рабство), так и не может существовать права одного, какого бы ни было человека, богатого или бедного, Царя или крестьянина, владеть землею, как собственностью. Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею…».

Справедливость суждения Толстого подтверждает методом от противного нынешняя действительность. Мало того что около 1 млн га российской земли уже принадлежит иностранцам, так и вся другая  до последнего метра земля, сколь-нибудь востребованная в ближайшей и среднесрочной перспективе, принадлежит узкому кругу лиц. Имена которых на слуху. А гражданам вне этого круга построить дом становится большой проблемой, поскольку построить его не на чем. И в этой связи удивляет удивление Путина, когда он узнал, что для домов погорельцам 2010 года нет в стране места: «У нас земли мало, что ли?». У нас её, Владимир Владимирович, не то что мало, её просто нет. Она вся у тех, кто вам близко знаком или кто близко знаком близко вам знакомым.

Особенностью столыпинского подхода к решению земельного вопроса было то, что он категорически возражал против безвозмездной передачи крестьянам любой земли. Тогда как буржуазная партия народной свободы (кадеты) требовала увеличения крестьянских наделов за счёт безвозмездной передачи государственных и монастырских земель, а социалисты всех оттенков ратовали за национализацию земли без  какого-либо возмещения, запрет частной собственности на землю и передачу оной в пользование всем, кто её обрабатывает.

Столыпин был уверен, что безвозмездная передача крестьянам земли, включая помещичью, приведёт к наплевательскому к ней отношению и разрушит наиболее на тот момент эффективные помещичьи крупные хозяйства. Да и принадлежность к дворянскому сословию, по-видимому, играла не последнюю роль в неприятии Столыпиным идей кадетов и социалистов.
 
Однако после отречения царя в феврале 1917-го и наступившего вслед за этим фактического безвластия крестьяне явочным порядком захватили помещичьи, государственные и монастырские земли. Пришедшие к власти большевики случившийся самозахват узаконили, землю национализировали и передали в безвозмездное бессрочное пользование крестьянам, чем привлекли их на свою сторону и выиграли Гражданскую войну. А когда крестьяне серией восстаний вынудили большевиков отказаться от надуманного военного коммунизма и в 1921 году перейти на либеральную новую экономическую политику (НЭП), то очень быстро сумели довести сельскохозяйственное производство до уровня 1913 года и превзойти его. Чем доказали небесспорность позиции Столыпина в земельном вопросе.

Грянувшая в конце 20-х — начале 30-х годов прошлого века сталинская насильственная коллективизация, по сути вернувшая крестьян в состояние общинной, если не крепостной зависимости, поначалу ввергла страну в голод, как бы вопия: прав был Пётр Аркадьевич — единоличное хозяйствование эффективнее коллективного. Но со временем многие колхозы научились хозяйствовать, и если бы власть не сдирала с крестьян семь шкур (во многом вынужденно, во враждебном окружении проводя ускоренную индустриализацию) и не ставило над ними сомнительные эксперименты, как знать, какую бы эффективность показало коллективное хозяйствование. Во всяком случае, именно колхозы и совхозы создали на селе и поддерживали вполне современную социальную инфраструктуру. Разрушенную вместе с колхозами-совхозами в ходе псевдорыночных реформ 90-х годов.

Издержки частнособственнического уклада

Но Столыпин не был бы Столыпиным, а был бы Ельциным вкупе с Егором Гайдаром, если бы, ратуя за единоличное хозяйствование, не видел стоящих на пути реформы препятствий и присущих мелкособственническому укладу на селе глубоких изъянов.

Чтобы поделить общинную землю на отруба и хутора, нужно было осуществить огромный комплекс землеустроительных работ, включая поиск приемлемых компенсаций разной стоимости земли на той или иной местности, предусмотреть новые дороги и прогоны для скота, проходы к воде, произвести геодезические работы на местности и отразить их на картах и планах. Столь дорогостоящие работы были не по карману крестьянам, и государство приняло расходы на себя. Тогда как ельцинская команда поделила колхозно-совхозную землю на паи, не выделив их на местности, и тем обрекла обладателей пустых бумажек на почти неодолимые мытарства. Сдаётся мне, что сделано это было в видах создания условий для  прибрания к рукам российских земель  определённой категорией граждан за символическую плату (порой в виде нескольких бутылок водки). Что и произошло.

Серьёзным препятствием на пути разверстания общинных земель стал острейший дефицит землемеров. В составе землеустроительных комиссий, которым надлежало проводить операции с землёй, в 1905 году числилось всего 200 землемеров. Да и уездных комиссий было менее двух сотен. Но энергичные действия правительства Столыпина позволили к 1912 году количество уездных землеустроительных комиссий довести до 467 (в 47 губерниях Европейской России). К пяти существовавшим землемерным училищам добавились девять новых. И к 1914 году количество землемеров возросло до 7 тысяч. Но всё равно землеустроительный процесс не поспевал за потребностями: в 1910 году крестьяне подали 450 тысяч заявок  на разверстание земель, а удовлетворить удалось немногим более половины из них. Начавшаяся война ещё более замедлила воплощение задумок Столыпина. Тем не менее к 1917 году 45,7 процента сельских домохозяйств из 13,5 млн зарегистрированных воспользовались возможностью стать собственником земли в той или иной форме. Что однако не оправдало надежд Столыпина подпереть царский режим нарождающимся классом мелкой сельской буржуазии — настолько этот режим себя дискредитировал в глазах всех сословий в нулевые и десятые годы ХХ века. Обелять его стало возможным, только когда свидетелей не осталось, а свидетельствами стало можно манипулировать как заблагорассудится.
 
Принявшее с лёгкой руки Столыпина широкие масштабы расселение крестьян на хутора поставило в повестку дня вопросы, дотоле вряд ли серьёзно занимавшие умы реформаторов. Но поездка в Сибирь и Поволжье их высветила, и в записке царю по итогам поездки они нашли отражение.

«Хуторское расселение всецело зависит от условий водоснабжения, - писали Столыпин и Кривошеин. Что естественно: «без воды — и ни туды, и ни сюды». А потому: - Необходимо открывать специальные гидротехнические учебные заведения». Агрономическая безграмотность крестьян снижает эффективность земельной реформы, и если на агрономическую помощь государство выделило в 1909 году полмиллиона рублей, в 1910-м — 2 млн, то на 1911-й премьер запросил 4 млн рублей. Деньги в основном направляются на организацию «прокатных станций улучшенных сельскохозяйственных орудий и зерноочистительных обозов, устройство показательных полей и участков, на снабжение крестьян семенами кормовых трав и улучшенным посевным материалом».
 
«Необходимо организовать приток в наше мелкое сельское хозяйство денежных оборотных средств. При настоящих условиях владельцами отрубов и хуторов, почти без исключений, являются крестьяне, не обладающие достаточным оборотным капиталом для каких-либо улучшений в хозяйстве; оно ведётся всё теми же первобытными приёмами». Приток оборотных средств может быть осуществлён «только путём организации сельскохозяйственного кредита, прежде всего кредита предметного — сельскохозяйственным инвентарём». «За крестьянской землёй эти деньги не пропадут, - был уверен Столыпин, - она вернёт их государству, увеличив и его, и свои силы».

Особое внимание в записке царю премьер и главноуправляющий земледелием и землеустройством уделили русскому лесу. «Распродавая крестьянам землю, государство должно сохранить в своих руках леса. Это необходимо уже ради обеспечения благоприятной обстановки для будущего развития сельскохозяйственной деятельности населения».
Нынешние реформаторы «обеспечением благоприятной обстановки для будущего развития сельскохозяйственной деятельности» не озаботились и отдали леса на растерзание временщикам, Потом, правда, несколько сдали назад, не признавая, как у нас с недавних пор повелось, своей труднопоправимой ошибки.

Столыпин всегда был убеждён: «Бояться грамоты и просвещения, бояться света нельзя. Образование народа, правильно и разумно поставленное, никогда не поведёт его к анархии». И понимая, насколько хуторское расселение усложняет задачу просвещения народа, писал царю: «Самих хуторян особенно беспокоит — при исчезновении деревень — необходимость обеспечить сохранение духовных центров: церкви и школы. Рост хуторского расселения несомненно потребует в будущем расширения церковного строительства. Школьное же дело придётся не только развить, но и существенно видоизменить, приспособив его к изменяющимся условиям земельного быта. Необходимо, во-первых, увеличить число школ, хотя бы ценой упрощения их типа, и перейти к постройке преимущественно небольших, так называемых «одноштатных» школ. Во-вторых, при школах придётся строить общежития для детей хуторян, хотя бы на зимние месяцы. Очевидно нельзя допускать, чтобы следствием перехода к хуторскому хозяйству явилось понижение и без того невысокого уровня сельской грамотности и начатков знаний».

Одноштатная школа — это начальная школа с одним учителем, дающая крайне ограниченные знания. А ещё Столыпин ратовал за превращения сельской ущербной школы из «отвлеченно-гуманитарной и городской» в заведение с агрономическим уклоном, готовящим учеников к «восприятию впоследствии улучшенных приёмов сельского хозяйства». Такой подход практически отсекал крестьянских детей от возможности получения полноценного образования.

Как ни кляни советскую власть, но только она смогла за ничтожный исторический срок покончить с неграмотностью и превратить страну  в передовую научную державу. А рыночная Россия за ничтожный исторический срок привела народное образование в плачевное состояние.

Нынешняя российская правящая элита любит при случае с почтением кивнуть на Столыпина. Но в практической деятельности поступает ровно противоположно столыпинским устремлениям: кредит сделала недоступным для крестьян, школы, медпункты и больницы в сельской местности позакрывала, леса разбазаривает...
Но ставит помпезные памятники Петру Аркадьевичу и произносит при их открытии почтительные речи.

Итоги

Возможно, останься Столыпин жив и при своей должности (а Николай II уже планировал отправить его отставку, задаваясь вопросом, не стал ли он сам ненужным при таком премьер-министре), России удалось бы избежать войны, а значит и революции. Как отмечал вождь пролетариата Владимир Ильич Ленин в статье, написанной после гибели Петра Аркадьевича в 1911 году, «Столыпин пытался влить в старые мехи новое вино, старое самодержавие переделать в буржуазную монархию, и крах столыпинской политики есть крах царизма на этом последнем, последнем мыслимом для царизма пути». В прозорливости Ильичу не откажешь.

Чего я не могу сказать о Столыпине. Который в 1907 году верноподданически писал Николаю II: «Я крепко верю, что Господь ведёт Россию по предуказанному им пути и что Вашему Величеству предстоит ещё счастье видеть её успокоенною и возвеличенною». А его величеству оставалось десять лет до унизительного отречения от престола и немногим больше до гибели.

Ну ладно, Столыпин не претендовал на лавры экстрасенса. Но понять бесперспективность внедрения в России хуторского уклада сельского хозяйства глава правительства, на мой взгляд, мог и должен был. Ведь на дворе занимался ХХ век, царь и премьер уже ездили в автомобиле и переговаривались по телефону, в жизнь бурно вторгалось электричество. Но Столыпин мыслил категориями предыдущего века, наложенными на опыт соседних сравнительно компактных и густонаселённых стран. А на необъятных просторах России разобщение многолюдных поселений на крохотные по числу жителей хутора делало неприемлемо дорогой создание современной инфраструктуры (дороги с твёрдым покрытием, электрификация, теплоснабжение, водопровод, канализация) и обрекало селян на первобытное существование. В каковом их существенная часть пребывает поныне.

Вероятно, Столыпин ощущал уязвимость своей позиции и к концу своей деятельности стал уделять внимание кооперированию мелких собственников. Что ненавязчиво подталкивало крестьян к сведению хозяйств в своего рода сельские агломерации. А осуществлявшаяся после революции электрификация и машинизация села и вовсе сделала жизнь на хуторах непривлекательной и привела к их почти повсеместному исчезновению.

Теперь вслед за ними исчезают деревни и сёла. Россия по соотношению городского и сельского населения движется к показателям, характерным для развитых стран Европы (там лишь около 3 процентов самодеятельного населения занято в сельском хозяйстве). Но при этом страна обезлюдевает. А Столыпин, поощряя переселение крестьян в Сибирь и на Дальний Восток, тем не менее предупреждал: «Чрезмерное ослабление плотности русского населения в западной полосе Европейской России, откуда идёт главное выселение, едва ли желательно и экономически, и политически. Чрезмерное выселение образует многочисленные поры и скважины, которые быстро заполняются иностранными колонистами».

В Англии уже самым распространённым именем стало Мухаммед. У нас, вероятно, оно будет другим, но тоже не индоевропейским.

Аграрная реформа Столыпина, проводившаяся им энергично и во многом приведшая к ожидавшимся им результатам, своей главной цели не достигла: царский режим, который должен был поддержать сельский мелкий собственник, рухнул. Капитализм, куда бы он ни пришёл, одних пускает по миру, других делает крупными собственниками. И когда разница в уровне жизни достигает кричащих размеров, происходит сбой. Но Столыпин не был марксистом, теорию классовой борьбы не воспринимал и «пытался влить в старые мехи новое вино».
Не получилось.