С Матюшовым мы познакомились давно, лет тридцать назад.
Имея преимущество по результатам всех сессий перед большинством студентов-дипломников, я мог выбрать завод в родном городе, тот, который захочу. И никуда не уезжать по распределению. Я сделал свой выбор. И от дома недалеко, и продукция – закачаешься. Двумя годами ранее здесь у меня проходила летняя практика.
В стране начинался видеобум, не раз ко мне домой заходили малознакомые ребята, уговаривая достать им видеомагнитофон, подмигивали, шелестели купюрами, намекая, что я могу неплохо на этом наварить. Они неохотно верили в отсутствие у меня таких возможностей, но что возьмёшь с новичка, присматривающегося к новым людям и заводским порядкам? Очереди возле «Электроники» достигали сотен человек. Жаждущих заполучить чудо техники пугал не мороз, а страх не отметиться вовремя.
О «серых воротничках» я услышал годами позже, в девяностых. Небольшой, конечно, исторический промежуток, однако за десять лет сменилась не только власть, но и обслуживающие её средства массовой информации. И они стали говорить.
А пока… пока по стране шагала перестройка.
Лёнька Матюшов частенько забегал к нам в Конструкторское бюро, разговоры могли затягиваться на десятки минут. С ним было интересно беседовать, он лез в детали, предлагал свои варианты. Иногда просил в долг.
Я не даю в долг и не беру взаймы. Он этого не помнил и через день мог снова попросить.
Нас разделяло тринадцать лет.
Упитанный, довольный жизнью мужчина старше меня. Чёрные густые волосы, такие же усы. Глядя на лицо, определить корни не представлялось возможным. Он часто щурился, издевательски посмеивался. От русского – от башкира – до якута: предположения приходили разные, но до поры, до времени я не задавал ему вопроса о происхождении. И приближать его к себе не торопился. Меня вполне устраивали приятельские отношения.
Кто бы мог подумать, что жизнь снова сведёт нас на рубеже тысячелетий!
Завод распался в начале девяностых, из более чем тысячи работников администрация оставила сотню. А для новой жизни больше не требовалось.
Столовая стала обслуживать клиентов с улицы. Все возможные площади сдали в аренду.
Чёрный нал, мамма миа, какое производство?
Я потерял Лёню из вида, уйдя в скромный собственный бизнес.
…Хлёсткие удары белой крупой по лицу заставляли забегать в каждый магазин, несмотря на отсутствие интереса к товарам. Зима в тот год не церемонилась.
Пройдя мимо канцтоваров, парфюмерии, отдела мелкой бытовой электроники, я повернулся обратно, намереваясь продолжить спор со стихией, как вдруг услышал:
– Димка!
За прилавком стоял Лёня. Он широко улыбался, почти смеялся, жмуря глаза и опуская голову.
– Димка, ты где?
Я не торопился, и мы разговорились. Точнее, я молчал, на меня сплошным потоком лились жалобы. Хозяин жлоб, покупатели сволочи. Ну, там, «дуб – осёл, облака – идиоты, лошади – предатели».
Жизнь его достала. Мне пришлось задуматься, но спустя пару минут я решился.
– Лёнь, фирма у нас небольшая, продаём компьютеры с коленок. Могу предоставить угол. Если есть идеи, звони.
Это был мой первый реверанс в его сторону. Тогда я его выручил.
Через год уже он помогал мне с работой, поскольку мой компьютерный бизнес рухнул.
Мы оказались вновь вместе, в крепкой фирме, куда он ушёл, отсидевшись некоторое время у меня.
Мы всё лучше узнавали друг друга, чему способствовали командировки. Лёнька по вечерам в гостиницах за бутылочкой начинал откровенничать. Я вспоминал документальные фильмы о «серых воротничках» и «цеховиках».
– Димка, тогда начальника отдела снабжения посадили. Время такое было, я досконально знаю ту историю. Слушай, будь я на его месте, тоже не смог бы отказаться.
– Да ты гонишь!
А Лёнька наливал на донышки гостиничных стаканов водку и продолжал.
– Он мне сам рассказывал. Ощущение, что никакого контроля. Делай, что хочешь! И вдруг – бац! Суд. Срок.
– И что? Ты бы не отказался?
– Да пойми, миллионы сами в руки текут, и развал в стране. Кому я нужен?
Его широкая улыбка… он был там в этот момент, считал купюры.
Я внимал и не верил. Врёт! Сам-то струхнул бы. Из-за миллиона – в тюрьму? Так мы и про девок брешем под «этим делом».
«Сколько я их… не сосчитать. Ну, полста-то точно!»
«Да, фигня это всё. У меня дневник дома, ставлю даты и имена. И где снял. Какие к чёрту телефоны? Это ж коллекция. Сто двенадцать! Дело в количестве. Вот один раз у памятника…»
История «у памятника» – для убедительности.
Командировки по области продолжались. Мы ставили камеры видеонаблюдения на предприятиях, домофоны владельцам коттеджей, видеоглазки на входные стальные двери, которые не брали свёрла, а разговор словно и не прерывался.
– Помнишь, за видиками стояли по ночам? Дима, – он моргал, опускал голову, не в силах скрыть улыбку, – у меня их столько продано!..
– Воровал?
– Не то, чтобы… Не со склада. Что-то за спирт выменивали, что-то в «Юном технике» покупали, ремонтировали. Обычно печатные платы. Жгуты знаешь, как делали? Набивали гвоздики на кульман, это места изгиба или расхождения жгута на ветвления. На кульмане под проводами нарисован сам жгут, в натуральную величину, отмечены цвета проводов на разъёмах. Но самое сложное было достать корпуса. Мы оставались после смены, брали в одну руку коробку с мусором, будто идём выкидывать, а в коридоре подхватывали из штабеля коробку с корпусом и залезали в одном укромном месте на забор. Были такие места, а внизу ребята ждали… С техническими паспортами тоже проблемы. Но есть деньги и спирт. Димка, аппаратов нелегальных мы выпустили – не счесть!
– Ну, ни хрена…
– А потом, все же хотят смотреть киношку в цвете. Вот тебе и новый бизнес, пал-секамы всякие. Кадры-то чёрно-белые! Перевод гнусавый, но это не к нам. Помнишь?
– Да, да…
– Параллельно пошли заказы на студийную аппаратуру. Ставит мужик видик у себя в квартире, опрашивает жителей: кто хочет кабельное телевидение? Собирает деньги, проводит кабель, кидает его на соседние дома. А мы делали студийные приставки. Титры там, фирменный знак канала в углу экрана. Несколько лет ударного коммунистического труда. Не спали почти. Я тогда уже развёлся. Подруга приходит ко мне, а на кровати несколько тысяч… При зарплате в сто восемьдесят рублей, а тут россыпь бумаг красных с Лениным тысяч на восемь… Дима, запомни, больше ничего не требуется. Ворох бумаг, баба твоя.
Я вспомнил, как мама мне в десятом классе вдруг высказала:
«Ты всё на велике гоняешь, а ваш… как там его? Бай… Байсаров фарцует класса с третьего. В нём уже мужчину видно».
Пришлось отшутиться:
«Это я вроде как ещё в песочнице – ж-ж-ж-ж – детским Камазом управляю, а он уже рулит на настоящем грузовике по трассе и деньги зарабатывает?»
«Вот именно!»
Да-а… Мама выдала тогда. Избавляла чадо от инфантилизма.
Что-то здесь, как я понимал, не сходилось. Мама – учитель. Воровать нечего, да и подработок в то время особо не было. Её предмет – история – это вам не иностранный язык. А взять отца. Инженер на заводе. Не на складе, не в руководстве. Просто инженер.
Получается, говорила с досады. Не мне. Скорее, себе, или отца имела в виду. А я под руку попался, но слова запомнил.
У Байсарова в Ленинграде жили дедушка с бабушкой. Дед, между прочим, – большая шишка, то ли по линии МИДа, то ли по внешнеэкономическим связям. В то время как я в кафетерии покупал берёзовый сок, мой одноклассник ударом кроссовки открывал дверь в «Берёзку». Двухкассетники, шмотки, Битлы-Роллинги…
Ну, как? Отчётливо нарисовал стартовые отличия?
Слышал как-то статистику: хорошими предпринимателями могут стать лишь десять – пятнадцать процентов взрослых людей. Я уже пробовал, и свои возможности сумел оценить. Я просто хороший исполнительный работник.
Так вот, Лёнька Матюшов. Вернёмся к нему.
Его внутренний мир вырисовывался всё отчётливее. Признаюсь, мне новые знания не мешали. Даже когда я перешёл на другое предприятие, мы продолжали общаться.
Вскоре он заметался, земля у него под ногами задымилась. Неужели проворовался? Напрямую спросить было неудобно, а он объяснял свой кризис осложнившимися отношениями с руководством.
Началась цепь недоразумений.
Отработав два месяца в новой компании, которую я ему тогда подсказал, он вдруг, после нескольких довольных признаний, начал меня обвинять в том, что именно я предложил этот вариант. Надо было вынести уроки из случившегося, но я снова помог ему, дав телефон своего начальника.
Так мы в очередной раз стали работать вместе.
После обеда оставалось минут двадцать на отдых, мы забирались на склад, ложились на стопки картона – коробки для нашей продукции – и делились заботами. Мне показалось, что конфликт был исчерпан.
Должен сказать, в тот период я находился в весьма благодушном и сентиментальном настроении. Охлаждение отношений с женой компенсировалось зарождавшимся внезапно чувством, обещавшим перерасти в служебный роман. Девушка была несвободна, как и я, но от этого кровь не просто будила во мне фантазию, лишь только юбка её мелькала в коридоре, а падала красной струёй на то место, где мгновение назад ступала небольшая ножка.
Я флиртовал, не обращая внимания на подругу, с которой она работала в одном кабинете. В пустом коридоре догонял, руку на самое узкое место, на талию, и прижимал к себе, нашёптывая коронную фразу из рассказанного ранее анекдота. А смешная история для девушек стала обязательным ритуалом. Анекдоты я без труда выискивал в журналах, что во множестве имелись у жены и дочки.
Итак, я был настроен романтично. На соседних картонках лежал Лёня.
– Ты не представляешь, какое счастье, что мы родились, – выдал я.
– Да уж, – буркнул он в ответ. – В шесть подъём, бегом на первую работу. Отсюда бегом на шабашку. Ужин в двенадцать ночи и бегом в кровать. Счастье нашёл…
– Ты не понимаешь. Вот скажи, какова вероятность того, что у твоих родителей родился именно ты?
– Один к миллиону. Мой личный сперматозоид обеспечил мне победу.
Он улыбнулся, обнажив красивые зубы под чёрными жёсткими усами.
– Не всё так просто, – возразил я. – Твой предок – некто одноклеточный, возникший в первичном доисторическом бульоне. Его не съели, иначе твой род прервался бы. Дальше, если упрощённо, вот твои предки: инфузории, позвоночные, впоследствии выползшие из океана на сушу, а потом и вставшие на задние конечности. Заметь, никто по твоей линии за миллионы лет не был съеден и не получил удар дубиной по голове. Если это осмыслить, то тебе невероятно повезло. За это время погибли секстиллионы квадриллионов существ, это вместе с простейшими. А ты – жив. Семь миллиардов живущих сейчас людей по сравнению с количеством погибших тварей – просто ноль. Ноль, Лёня! Как думаешь, повезло нам?
Лёнька сел, почесал за ухом.
– После работы на склад за кабелем. Бегом. Быстро-быстро на Псковскую. Квартиры четыре разведу сегодня. Парочка подъездов в девятиэтажном доме, вот тебе и кабель на свой подъезд.
Понятно. Со своими жильцами он уже договорился, что будет ставить домофон и проводить трубки в квартиры. Кабель сэкономит на шабашке. А в его доме пять подъездов. Их жильцов он тоже уломает, сомневаться не приходится.
– Кстати, в тебе какие крови намешаны? – я, наконец, решился задать этот вопрос.
– Разные, Дима. Есть русская, есть что-то от донских казаков. Дед был монголом, мать – уже наполовину.
Монгол, значит? Кочевать привык?
Куда у него испаряются деньги? Однокомнатная квартира, где вся отделка сделана сразу после въезда, мебель приобретена тогда же. Холодильник тот же. Хорошо, ладно, – телевизор плоский. И всё?
Жена деньги забирает? Допустим. Но в их жизни ничего не меняется. Да ну их, не моё дело.
Однако… а что, если…
Ради прикола на следующий день я выдал ему адрес одной конторы, разрабатывающей электронику для военных. Сам когда-то пытался стать её сотрудником. После работы, словно ощущая задом шило, Лёня рванул туда.
И знаете, я причинил ему нестерпимые страдания. Не сразу, а где-то через полгода, из телефонной трубки вылезла претензия. Он мало зарабатывал! Я прямо спросил, сколько. Тут начиналось самое интересное. Лёня получал в три раза больше меня. Но времени упасть в обморок он мне не дал. Оказывается, по договору им платили треть месячной зарплаты (моей семье таких денег хватало), остальное, огромную сумму, – раз в квартал. Он плакался, что большая подачка уходит непонятно на что, а на зарплату жить невозможно.
Господи, причём тут я? Научись уже распоряжаться деньгами, не маленький!
– Лёня, ты как моя собака! – взорвался я. – Кидаешься на меня, а что тебе надо, сам не знаешь!
Иди нафиг! Сгинь! Я бросил трубку.
Шёл кризисный 2008 год.
Осенью раздался последний его звонок. Лёня брал кредит. Он нуждался в поручителе. Сумму назвал жуткую. Ну, нет, я в такие игры не играю! Мы уже наслышаны о подобных историях и о пострадавших наивных людях.
– Лёнька, ты же знаешь. Я не даю в долг и не беру взаймы.
– Да я и не прошу у тебя!
– Но ты же понимаешь, что это большой риск.
– Отдавать-то буду я!
– Нет!
– Выручай, Дима! Тебе и делать-то ничего не надо, – канючил он.
– Ты как моя собака…
Трубка ответила короткими гудками.
Да пошёл!.. Крути свои деньги без меня, хапуга хренов.
Мы не виделись шесть лет. Но Матюшов о себе напоминал, и происходило это не так, как прежде.
Случайно, разговорившись со знакомым программистом, узнал, что Лёньке в Питере сделали операцию на головном мозге. Деньги требовались большие. Счёт оплатила фирма, выполнявшая заказы военных, та самая, куда он сбежал с картонных коробок.
Чёрт! Уж не на операцию ли он искал тогда деньги, собираясь брать кредит?
А я…
Хорошо ещё, на работе ему помогли, оплатили услуги медиков.
Я выспрашивал у знакомого, как прошла операция, как самочувствие. Выражение лица немного изменилось?.. так… не все звуки произносит чётко, но «процессор» работает, память в порядке... ходит нормально, хоть и медленно…
Позже от кого-то услышал, что Лёня вышел на пенсию. Понятно, ему за шестьдесят, значит, несколько лет назад он по-настоящему стал пенсионером и продолжил тогда работать. А вот сейчас всё-таки на пенсию.
Я некоторое время метался: позвонить – не позвонить? Может ведь и послать. Шли дни, недели. События задвигали мысли о Матюшове всё глубже и глубже.
…Он медленно шёл по свежему снежку навстречу. Поднимал голову, любуясь присыпанными сверху белым порошком голыми ветвями. Белозубо улыбаясь половиной рта, рисовал что-то тростью на нетронутых кусочках снежного покрывала. Он же был художником, как я мог забыть! Выезжал в восьмидесятые на пленэры, его картины украшали стены квартиры и пылились на специальных карнизах под потолком.
– Привет.
Лёня, обрадованный неожиданной встречей, первым протянул руку. Кисть ещё крепкая. Сколько ему? Тринадцать лет разницы… значит, шестьдесят пять.
– Привет, – я тоже улыбнулся. – Как дела?
Глупый вопрос. Будто вчера попрощались.
Он начал рассказывать. Про операцию, про пенсию, про жену, что ушла к какому-то офицеру. Это можно было предположить. Лёнька взял её девчонкой, а самому уже было за сорок. И не стеснялся рассказывать, что близости у них почти не бывало, а отговорка «голова болит» звучала чаще, чем вопрос «где деньги?»
– Квартиру пилили?
– Да нет, как ни странно. Хотя, чего странного. У неё от родителей трёхкомнатная, у мужика с портупеей тоже. Трёхкомнатная. Наверное, даёт мне дожить.
– А сын?
– Забегает иногда. Поужинать. И по своим молодым делам бежит дальше. Самостоятельный. Двадцать два года. Девочки, туда-сюда. Бессонные ночи.
Он говорил вполне сносно, но ничего не мог поделать с лишними шипящими звуками. Одна половина лица неохотно выражала эмоции.
– Ну, ты молоток, – я отступил на шаг, осматривая его с ног до головы. – Одет как денди… Зубы – жемчуг.
Лёня выложил свой жемчуг на обозрение, улыбнувшись живой половиной лица.
– Эх, Димка, Димка. Я не зря жизнь прожил. Всегда денежки откладывал под проценты, в разные корзины, как принято говорить. И жена не знала. Одеваюсь хорошо, это – да. На дорогую рыбу денег не жалею, на вкуснятину разную. Ты вот пойдёшь на пенсию, и будешь получать только пенсию. Овсянка, сэр! Понял? А я каждый месяц снимаю со счёта вторую «пенсию», которую сам себе сделал. И ни в чём себе не отказываю. Подсчитал, на десять лет должно хватить. Ну, а там… Хоть потоп.
А он засранец! Просил быть поручителем, а деньги были. Если бы он не перенёс операцию, я здорово влип бы, мог потерять квартиру… Бог ему судья.
Мы ставили на разное. Он уже на пенсии, и катается, словно сыр в масле.
А как я к будущей пенсии готовился? Ушёл от жены, которой перестал доверять, встретил добрую, светлую женщину. С ней, только с ней я буду доживать свой век. Вторая жена – мой «золотой запас». Ей я доверяю. Доверяю дочке. Доверяю сестре... Ещё купил дачу. Не дом забабахать на участке, нет! Домик-то там есть маленький. А вот огород и сад – реальная помощь: помидоры, огурцы, тыквы, яблоки, ягоды. Чтобы не одну овсянку. Будем жить с женой вдвоём на две пенсии, когда придёт время. А этот вот один на две пенсии.
Он вообще один.
– А ты был прав, – прервал он мои размышления. – Мы не должны были родиться. Вероятность – ноль. Я в последние годы философом стал, много думаю. Только не решил ещё, повезло нам, или нет? И поделиться не с кем.
Повезло ли нам? А что он мог сказать тогда, лёжа на коробках, не подозревая ещё о предстоящей операции, в тот день, когда я рассуждал об уникальности нашего появления на свет, о том, что у нас есть счастливая возможность видеть этот мир, чувствовать запахи, касаться женского плеча, слышать нежный шёпот или гневную тираду?
Попробую предположить. Он сказал бы, имея в виду, конечно же, другого, отвлечённого человека, а не себя:
– Это естественные процессы, не ломай голову. Тебе-то что? Ну, резанули мужика по черепу, поковырялись внутри. Так ведь повезло, жив остался! Да ещё ходит и разговаривает.
Да, именно так он и сказал бы. Повезло! То есть, тому, с раскроенным черепом, повезло, а повезло ли ему, он не знал!
Лёнька молчал, ожидая, что скажу. Я почти физически ощутил, как эта его непроизнесённая фраза, теряя в сдавливающем её тоннеле звонкие согласные, шипя, с невероятным трудом преодолела те десять лет, что прошли со времени памятного разговора. Она ползала внутри моей головы, не находя выхода.
Но ведь он молчал. Или всё же сказал?
Взгляд упал на кривую Лёнькину улыбку, скользнул выше, споткнувшись о щёлочки под бровями.
Вот! Вот! Сейчас эта фраза касалась конкретно его. Лёнька ни за что не произнёс бы её, но приятеля выдавали глаза.
Я вздохнул, возвращаясь от неожиданных мыслей в парк.
– А знаешь что, Лёнь? Я на литературном сайте рассказы свои публикую. Регистрируйся тоже, выкладывай мысли. Будешь с авторами темы разные обсуждать. Там есть с кем поделиться. Может, определишься, повезло ли.
– И много авторов?
– Тысяч двести.
– Отлично!
Всё же этот человек был мне небезразличен.
– Давай так. Мы с тобой много работали в разных фирмах, помогали друг другу, ругались, бывало… Попробуй написать об этом рассказ. Я тоже напишу. У нас разные взгляды, точки зрения. Потом сравним. Пойдёт?
Он кивнул, продиктовал номер своего мобильного телефона, пожал мне руку.
– Пока!
– Счастливо!
Мы зашагали в разные стороны, и я снова погрузился в размышления.
До чего же нелепое предложение я ему сделал!
Ну что обо мне можно написать? Я не занимаю и не даю в долг, не ворую.
Я скучный человек.