- Ма… ба, я дома,- зажёгся свет в прихожей.
- Прибежала, Оленёнок мой,- встретила Олю бабушка.
- А мама где?
- Мамка твоя на работе до того упласталась, что и есть не стала, легла сразу. Спит уже теперь.
- Я скажу всё этой сменщице, чтобы не наглела. Будто мама должна за неё работать! – Оля так воинственно вскинула голову, что светлые пряди волос её разметались по плечам.
- Ух, ёршик сердитый, потише. Пойдём лучше ужинать.
- Ой, нет, ба, не хочу.
- Да вы что сегодня?! Одна – не хочу, другая…
- Правда, ба, не хочу,- убрала пальто в шкаф Оля и взяла с полки у зеркала начатую бутылку «колы».
- Кого же кормить? Котофеич наш столько не съест.
- Завтра, бабуль, завтра обо всём… Спокойной ночи…спокойной ночи… спокойной ночи,- расцеловала она бабушку и в лоб, и в щёки. И укрылась за дверью в своей комнате.
«Карандаш. Тетрадь. Надо вспомнить…надо каждую детальку вспомнить, как оно мне снилось, моё платье – и нарисовать его. Нарисовать, а потом сшить…и вышить…
Синий ветер распускал на рассвете длинные зелёные косы берёз, гладил белые, устремлённые ввысь стволы. Словно в свадебных платьях, спадающих до земли, заполняли они весь берег над Жениховской, уходили вдоль протоки далеко-далеко. Белых платьев было так много, что у Оли кружилась голова, и от этого кружения казалось, будто невесты водили по берегу хоровод. Плыли, чуть касаясь земли, и каждая, оказавшись рядом, шептала: «Ты с нами…ты с нами…ты с нами…»
В густом ягоднике тонули девичьи босые ноги. Вместе с другими девушками Оля чувствовала, видела, что прорастает он из тех времён, когда земля вместе с материнской плотью даровала женщине умение любить. И от того истока не было ничего вернее и преданнее любви женской, влюблённая ли это девушка или мать.
По спелой ягоде несли невесты любовь своим избранным. Обильный сок в следах их стекал алыми каплями на землю. Но чисты оставались стопы девушек, как после воды родниковой.
Из тайных глубин земных брали корни ягодника великую чудесную силу и отдавали, вливали её через стебли и листья в свадебное белое платье. Густая зелень оплетала понизу длинный подол, каждый резной листочек находил на ткани своё место и один к одному покрывал её. А по листве красной россыпью ложилась ягода. И так и оставался узором на платье ягодник. И сила тайная земная плодородная вливалась через платье в девушку навсегда. Наполняла с избытком, через край, как может наполнить только беззаветно любящая родная земля»
Глубокой ночью, уже ближе к утру, бабушке не спалось. Она с вечера видела, что у внучки долго горел свет, и теперь обнаружила ту же картину. Постучалась – тишина. Потихоньку открыла дверь и вошла.
- Ох, голубушка, так и уснула со светом…в платьишке…- укрыла Олю пледом, погасила свет и вернулась к себе.
Карандаш и тетрадь с нарисованным платьем остались лежать на кровати рядом с подушкой.
- Привет, ба! Что же ты веником метёшь?- вышла Оля утром из комнаты в прихожую.- Оставь, я сейчас пылесосом всё быстро уберу.
- Вот и не шумела, чтоб ты в воскресеньице подольше поспала. Ночью то с половины уснула…видала я твой свет под дверью,- с доброй улыбкой ответила ей бабушка.- А убирать тут уж и не осталось, веником хорошо прошла. Умывайся, да завтракать.
- А мама встала?
- Эк, хватилась! Это она вечером без задних ног, а утром - опять в хомуты. На работе уже.
- И вот кому такая работа нужна? Люди же не рабы!
- Да, не работа, Оленёнок, а ты мамке нужна, чтобы у тебя всё было. Материно молоко – оно же не только то, что из груди в рот. Ты потом, для всего роста найди-набери…да без мужского плеча.
- Я сама скоро работать пойду!
- Ну, пойдёшь-пойдёшь, а пока, вот, поешь иди.
- Скажи, ба, а можно по шёлку узор вышивать?
- Какой узор?
- Ну, вот если узор на белом шёлковом платье вышить…
- Раньше-то лучше бы лён, конечно, льняное платье. А сейчас столько шелков разных, хочешь - тяжёлый, хочешь - воздушный. Так, можно и шёлк. И гладью по нему. А тебе зачем?
- Это пока секрет мой,- Оля с аппетитом и даже с какой-то весёлой бойкостью откусывала пирог с картошкой и запивала его молоком.- Вкуснотища какая, прям не могу! Сто штук бы съела!
- Вот, наголодалась, так и глаз на едока радуется. А то взяли моду от свежих пирогов отказываться.
Бабушка сидела рядом с внучкой за кухонным столиком и улыбалась такой мягкой улыбкой, какой улыбаются только бабушки.
- А секрет твой, Олюшка, я знаю. Это с ним ты ночку-то сегодня просидела?
Оля посмотрела удивлённо и вопросительно.
- Ягодник тебе на невестином платье привиделся,- договорила бабушка.
- Ну, как ты обо всём сразу догадываешься?!- перестала есть Оля.- Так же невозможно!
- Не большой сложности твой секрет, Оленёнок. Пришло тебе время, вот ты и увидела своё платье.
- Если всё просто так, то почему же я узор этот у других на платьях не видела?
-А вот тут и нет – у каждой сердце на свой лад настроено. Одна прямиком по ягоднику пройдёт, башмаком растопчет и не заметит. А другая, не видя, его чувствует, нутром читает, одним корешком с ним связана. Земля, конечно, всем девчатам силу даст. Только у этих сердечко звенит-поёт, а у тех – так, то потухнет, то погаснет. Вот и платья всем разные.
- Ой, ба, я так ярко видела! Прямо перед глазами всё, как будто я за Жениховской была, среди ягодника стояла. Берёзы плывут вокруг меня, а листочки зелёные на белых платьях прорастают.
- Знать, одного корешка ты с полянкой той. Шить тебе своё платье.
- А ты поможешь мне, ба?
- Ну, что же ты спрашиваешь? Как же я не помогу…Девчоночкой-то я тоже своё платье видела. Только в армию любовь мою забрали, а назад не вернули, погубили. Так и осталось моё платье видением. Я и ягоду на Невестинском успела собрать. Подружек потом вареньем угощала. А на вторую мою любовь уж ничего не собирала, и видений не было.
- Ты, разве, не любила дедушку?- с замирающим сердцем, как перед входом в важную тайну, почти прошептала Оля.
- Почему не любила…очень любила, но другая это любовь, не взамен первой. И жизнь другая. Не лучше, не хуже – другая. А у тебя, Оленёнок, сладится всё.
- Помоги мне, ба.
- Да, радость моя, всё сошьём, всё вышьем. Как увиделось тебе, так всё и сможешь.
- Какая же ты золотая у меня, бабуля моя,- отставила Оля в сторону пустой бокал и покрыла ладонями бабушкины руки. – Вот ты сказала так, и я уже точно знаю, что всё получится.
- Так и ты у меня – золотко.
- Спасибо, ба! Я теперь к себе пойду.
- На здоровье, Оленёнок. Ступай…ступай…
В своей комнате Оля сразу набрала номер Виктора. На губах её, как солнечный зайчик, играла улыбка беззаботного счастья.
Долго шли длинные гудки. Наверное, вызов должен был вот-вот оборваться, но ответ успел прозвучать.
- Алё,- раздался в телефоне хриплый голос Виктора.
- Витя, алло! Я уже думала, не дозвонюсь…ты так долго не отвечал…
- Да…телефон в другой комнате…далеко…
За голосом Виктора расслышался вдруг негромкий женский смех.
- У тебя гости? Смеётся кто-то…
- Да…нет…нет…я это…на крыльцо из дома вышел… Девчонки, вон, по дороге мимо идут…смеются.
- Вить, давай встретимся сегодня…я показать тебе что-то хочу.
- Так…это…мать уже позвонила, приедут скоро. И дядька с тёткой с ними…собирать…провожать…
- Как жалко… Я так хотела показать тебе…я нарисовала… Ну, ладно…Значит, всё потом…
Мигом пролетели сборы, проводы, дорога. Вот он, назначенный повесткой вторник и краевой призывной. За зелёными железными воротами с красными звёздами виднеется двухэтажное здание. Год за годом смотрит оно казёнными зарешёченными окнами на прямоугольный асфальтированный плац. Каждые весну и осень отправляется с него на службу в разные края молодая, буйная, ещё бестолковая мужская кровь.
Парни, что говорить, это вам не уставшие от жизни, угрюмые, молчаливые сорокалетки. Молодёжь! Тут же знакомятся, заводят разговоры.
Вот и Виктор.
Обнялся с матерью, с отцом.
- Звони обо всём, как уже что будет. А мы поедем, дел-то полно, в школу надо.
- Ладно.
Они сели в свою старушку «Ниву» и уехали. А Виктор, показав документы, прошёл КПП и отправился в двухэтажку военкомата. На первом этаже в просторном холле стояли вдоль стен табуретки. Толстоногие, тяжёлые, много раз подновлённые охрой насчитывали они, наверное, годиков двадцать и были железнее того молотка, который их сбил. Виктор сел на свободную и положил старенькую сумку с едой и вещичками на колени.
Осмотрелся. Время уже к одиннадцати – народу на плацу и здесь, в здании, полно. Слоняются, болтают, ржач со всех сторон. Словом, прибыли по повестке и ждут.
«Объявят, наверное, скоро что-нибудь, что дальше-то…»
- Привет! - подошли к Виктору два крепких парня в спортивных куртках.- Ты городской?
- Нет, из Калиновки, - поднялся он с табуретки.
- А ты прошлый год боролся у нас на краевых? – спросил тот из двоих, что повыше.
- Да, нет, я не борец…
- Я же говорил, не он это,- вмешался тот, что пониже. – А вообще-то ты спортсмен?
- Ну, так, дома…гирька, турник…А вы?
- А мы оба дзюдоисты. Я Роман.
- А я Костя,- подал руку тот, который повыше.
Виктор назвал своё имя и пожал парням руки.
- Тебя бы к нам, потренировать годик – уже бы толк был,- сказал Роман. – У тебя данные классные… плечи широкие, руки, вон, видно, сильные. Мы и спутали тебя с другим, с дзюдоистом.
Вдруг хрипло и властно заговорило невидимое военкоматовское радио: «Внимание! Всем призывникам! В одиннадцать часов общее построение на плацу! Всем! В одиннадцать ноль-ноль!»
Призывники, разомлевшие от безделья и временного отсутствия руководства, колыхнулись и навалом двинулись к выходу.
- Пошли, труба зовёт,- усмехнулся Роман.
В одиннадцать пёстрая шумная толпа человек в двести заполнила плац.
- Так, успокоились все! Тихо!- рявкнуло радио, и из двери на углу здания вышли два офицера - майор и лейтенант.
- Сейчас проведём перекличку,- вытянув тонкую шею, крикнул высоким голосом лейтенантик-штабист, который всего-то на пяток лет был старше стоявших перед ним призывников.
А майор, сцепив за спиной руки, стал прохаживаться туда-сюда вдоль плаца. Маленького роста, полный, с круглым красным лицом он громко сопел, уставившись себе под ноги.
- Синьор-помидор,- кто-то тихо сказал в толпе.
Но майор услышал и повернулся к новобранцам. Бульдожьи глазки впились в юношеские лица не хуже клыков.
- Я даже искать не буду, кто из вас такой умный,- сказал он неожиданно ровным голосом, каким в новостях говорят о погоде.- Я без разбору отправлю десятка два унитазы чистить…И всё…
Постоял, послушал тишину и, видимо, тем удовлетворился.
- Продолжайте, товарищ лейтенант,- добавил к сказанному и снова заходил туда-сюда.
- Авдеев!- выкрикнул лейтенант.
- Я!
- Агапкин!
- Я!
- Бессонов….
Список был длинный. Однако, после конкретного обещания синьора-помидора всучить им для санитарной обработки большой сортир, добры молодцы струхнули и издавали только положенное «Я».
- Соловьёв!- наконец-то прозвучало на плацу.
- Я!- отозвался Виктор на свою фамилию.
После назвали ещё человек двадцать.
- Товарищ майор, перекличка закончена,- доложил лейтенант.- Отсутствующих нет.
- Вот какое счастье привалило нашей Родине!- снова повернулся к призывникам майор.- Все защитники на месте! Та-ак, слушать меня внимательно! Завтра в восемь утра все названные стоят здесь в полной готовности отправиться к месту прохождения службы. Ясно?!
- Ясно,- вяло и вразнобой ответила толпа.
- И не дай бог кому-то потеряться! Найду и отправлю служить в ад. Уяснили?! Та-ак, а теперь о хорошем. До восьми утра все свободны с одним условием: если кто ещё лохматый, дать стригу под ноль. Поголовно! Иначе сам завтра серпом обкорнаю. Всё, свободны! Пошли, лейтенант.
Толпа зашумела, расползлась. Кто-то сразу зашагал к КПП, кто-то ещё кучковался здесь.
- У тебя какие планы?- спросил Роман Виктора.
- Не знаю,- пожал тот плечами,- тётка в городе живёт…
- Может, сауну организуем?- предложил Костя.- Прощальную! Ты как, Витёк?
- Да, у меня с деньгами не очень…две штуки всего. Ещё в парикмахерскую надо.
- Ладно, не загоняйся,- усмехнулся Рома,- на общак размотаемся. Пацанов наших подтянем, пусть провожают. Нормально.
Вскоре они были в ближайшей парикмахерской. Смазливая девица, кокетливо улыбаясь на пошловатые шутки дзюдоистов, за несколько минут сделала Виктору причёску, которая следующим утром должна была очень понравиться майору.
- Теперь ко мне рулим,- сказал Костя,- похаваем. У тебя чо в сумке, Витёк?
- Курица жареная и пироги разные.
- Ну, ты – красава! Пошли. Пацанов потом подтянем.
На трамвае троица проехала десяток остановок, сошла и поднялась на пятый этаж в новостройке.
- Заваливай,- открыл дверь Костя,- хата пустая.
На кухне они вынули из деревенской сумки всё съестное, и молодые голодные зубы со сверхзвуковой скоростью уничтожили дородного, экологически чистого бройлера. Не останавливаясь, замолотили дюжину пухлых домашних пирогов. К случаю в холодильнике нашлось два пакета молока.
- Слышь, Грач,- говорил Рома в телефон, ещё дожёвывая пирог,- давай, к Костяну подгоняйся. Нас до завтра дома оставили. Бабло бери, сколь есть, у нас хило. В сауну до утра падаем.
- Стас, привет!- звонил параллельно Костя.- Ко мне подтягивайся. Проводы продолжаются. Денег максимально бери. Ладно ты, не жмись. Давай!
Зазвонил телефон Виктора. Он достал его из кармана рубашки. Высветилось «Оля».
- Витя, здравствуй!
- А, привет, Оль!
Роман и Костя, не сговариваясь, замолчали.
- Как ты там? Что делаешь? Расскажи мне…
- Да, тут это…времени совсем нет. В парикмахерскую послали – я лысый теперь – и обратно на призывной надо бежать.
- Зачем?
- Ну, там работы всякой много.
- А в армию когда повезут?
- Утром. Ночь в казарме на призывном, а в восемь уже всё.
- Витя, я скучаю…Странно как – всего два дня, а будто ты давно уехал. Так пусто вокруг. А ты соскучился?
- Я? Конечно, соскучился. Оль, мне бежать надо.
- Звони мне, Витя, когда можно. Я всегда жду…Или эсэмэс…
- Я побежал, Оль…пока…
Телефон ушёл в карман. Новые друзья смотрели вопросительно.
- Твоя?
- Ну, да.
- Красивая?
- Да.
- Серьёзно всё, или так?
- Ну, мы уже третий год. Только кроме поцелуев ничего не было.
- Не бери в голову,- засмеялся Роман.- Сегодня догонимся.
У Виктора снова зазвонил телефон. Это были родители. И опять пришлось рассказать, что только-только успел подстричься, что торопится на призывной работать, а утром повезут на службу.
А Костя обзванивал сауны.
- Аллё, это «Русалочка»? У вас с шести вечера свободно? Класс! А сколько час стоит? Четыреста… А если на двенадцать часов, скидочку можно? Нет… А бассейн, бильярд, караоке? Всё есть… Ну, отлично! Всё, нам с восемнадцати до шести утра.
Загрузившись пивом, водкой и разными закусками, около шести вечера компания очень крепких парней ввалилась в сауну «Русалочка». Навстречу, кое-как нацепив одежду, двигались два потерявших силы, пьяненьких товарища средних лет. Угулялись.
- Как сауна, мужики?- бодренько спросил Костя.
- Полный вперёд,- едва выговорил один из двоих. Ему и дышать-то было трудно, не то что говорить.
- Привет, хозяюшка!- поздоровался Рома с полной, седеющей банщицей.- Покажи нам, где что.
- Стоим, стоим, стоим!- перегородила она путь.- Разуваемся здесь и в сланцы. Так, это вы на двенадцать часов?
- Ага.
- Оплачиваем сразу.
- Ты разгрузиться-то нам дай!- пошёл на препятствие Рома.- Прямо у входа душишь…Куда мы денемся?
- У меня народу полно ломится,- немного отступила банщица,- а я разворачиваю всех. У вас же двенадцать часов заказано! А если передумаете к ночи…Где я потом клиентов возьму?
- Не боись, мать,- с улыбкой шагнул к ней Костя,- до самой армии гулять будем. Показывай, куда нам…там и бабульки тебе отдадим.
- Прямо давайте, по коридору.
Компания наконец-то попала в большой зал с длинными столами и освободила руки от пакетов.
- Вот четыре восемьсот за двенадцать часов,- появились в руках парней деньги.
- Бильярд будете брать? Он отдельно стоит.
- Короче, хозяйка,- округлил подсчёты Рома,- вот тебе пятёрка, и ты уходишь к себе очень довольная.
- Всё, мальчишки, всё. Вот здесь бассейн, здесь парная… Вот здесь комната для релаксации… очень хорошая… две кровати. Пойдёмте, простыни и шары возьмёте.
Взяли простыни, взяли шары. Отключили телефоны. И – понеслась.
- Наливай!- кричали наперебой. Едва успевали чем-нибудь закусить, и снова наливали.
- Желаю вам попасть в спортроту!- поднял водку Грач.
- Ты сам через год туда же потопаешь,- усмехнулся Костя.- Давай!
Грелись в парной, прыгали в бассейн, пили, шумели, катали шары, боролись на руках. В бильярде Виктор был никакой. А вот на руках – да-а! – перетянул всех.
- Да, быть не может!- не верил Рома.- Меня никто ещё не валил так запросто. Давай ещё раз.
И снова проиграл.
- Ну, ты колдун какой-то,- смирился он.- Здоровый, конь! Давай, выпьем!
Часам к трём ночи поднадоели и бассейн, и пиво с водкой, и бильярд.
- Чо, мужики, поросят вызывать будем?- спросил опьяневший Костя своих не менее опьяневших друзей.
- Конечно!
- Давай!
- Будем!
- Эй, хозяйка!- громко позвал хмельной голос…
И через пять минут в коридоре сауны уже толпились девушки. Десяток, не меньше. Они словно всё время ждали за дверью. Щёлк пальцем, и – вот они. В таких коротких юбчонках, что если короче, то это уже совсем без них.
У той рот коричневой помадой накрашен, почти чёрный. У той губёшки алым полыхают. Каких только нет. Улыбаются угодливо в ожидании. У некоторых мордашки совсем юные. Только въевшийся в них налёт ночной усталости отгоняет сомнения и напоминает о том, зачем они приехали сюда.
- У-у,- сколько вас,- первым вышел из зала на смотрины завёрнутый в простынь Рома.- Построились, построились по стеночке. Посмотрим, что у вас есть.
Оценивать товар вышли все. Последним в коридоре показался Виктор. И опешил: у стеночки среди приехавших в сауну девиц стояла Наташка – его деревенская соседка. Рыжая Наташка – сейчас, правда, чёрная, только какая теперь разница – смотрела на него. Худенькая, низкорослая, похожая на подростка. Она и не воспринималась-то никогда как взрослая девушка. Вот тебе сюрприз!
«Блин, попал! Растрещит всем! Вот невезуха!- первое, что подумалось.- С ней я точно не буду».
Но после испугавшей внезапной встречи скоро вернулась успокаивающая рассудительность.
«А кому она растрещит? Сама сейчас стоит - боится. Думает, что я расскажу всем, кто она и что. Не скажет она никому».
Несколько успокоившись, Виктор всё же держался за спинами остальных парней. А смотрины продолжались.
- Покажи-ка нам грудь,- остановился Рома перед длинноногой блондинкой.
И не успел договорить, как красотка уже дёрнула язычок молнии. Едва обхватывающая её курточка распахнулась, и большие, до предела накаченные шары оказались на свободе. Рома впился взглядом в торчащие в него немного съёжившиеся тёмно-коричневые соски.
- А сзади как?- спросил он осипшим голосом и проглотил слюну.
Блондинка послушно повернулась, наклонилась и покачала бёдрами.
- Берём её?- посмотрел Рома на друзей.
- Хорошая тёлка,- одобрила выбор компания.
И ещё одну – очень похожую на первую – девицу оставили у себя парни.
- Всё, красавицы, всё, нам двоих хватит,- попрощался с остальными главный оценщик.
После смотрин начались торги.
- Мальчики, а кто нас конкретно взял?- спросили блондинки.
- Мы,- ответили друзья.
- Но мы так не работаем. Вас пятеро…
- Да ладно вам стопорить,- со знанием дела усмехнулся Костя.- У вас ценник – двушка за час. Давай сделаем три каждой и займёмся делом.
- Ну, хорошо, мальчики,- остались довольны ценой белогривые лошадки.- Заплатите сразу, и мы согласны.
Денег дали.
Обоймы молодых мужских организмов были полны, слюна текла, и половой гормон готов был в автоматическом режиме стрелять во всё, что напоминало цель. И ровно оплаченный час в комнате для релаксации со стонами и криками бушевала оргия. Скамейка запасных пустовала.
- Мальчики, всё, за нами приехали,- остановили процесс работницы, когда время истекло.
Залив горячие впечатления остатками пива, друзья в шесть утра отправились по ещё пустой улице к трамвайной остановке. На такси уже не наскребли. На призывной, на призывной, на призывной…
- Классные тёлки сегодня были!- шёл и вспоминал Рома.
- А каких хотим, таких и имеем,- добавил Костя.
Виктор включил телефон. Один пропущенный от Ольги, два от родителей. И батарейка одна светится – надо подзарядить до отправки.
Совсем разные голоса у железнодорожных колёс и деревянных столбов под проводами, что стоят по сельским вёрстам. У вагонных колесниц он дробный, бойкий, частушечный. Устремилась по кругу плясунья, каблучками узор выписывает. Всякий услышит, кто и не хотел бы. А чтобы столбов деревянных песню услышать, надо к ним ухом прижаться. Так-то и нет ничего. Едва слышная она, гулкая, щемящая. Летит, летит по вёрстам, за перелески, за косогоры.
И удивишься потом или нет, а окажется, поют эти совсем разные голоса об одном. О том, что оставляем мы те места, где жили когда-то. Где что-то очень хорошее, светлое наполняло нам сердце, как вешний ветер наполняет грудь. Под песню колёс, под щемящую песню столбов под проводами минуем мы вёрсты, минуем годы. Навсегда.
Виктор смотрел в вагонное окно, слушал перестук колёс и вспоминал, как они с Олей первый раз поцеловались. Три года назад, когда только-только шагнули в юность. Они стояли у старого деревянного столба в безлюдном переулке, прижимались к нему и слушали его гулкую песню.
- Слышишь?
- Да…
Лица их оказались так близко, почти соприкоснулись. Самое красивое Олино лицо. Огромные серые глаза, завитки светлых волос на лбу, на висках… Губы словно притянулись к губам. Короткий детский поцелуй, а как закружилась голова…
Ну почему она ничего не разрешает?! Три года только целуемся! Со всеми девчонками всё можно! Одна она… «После свадьбы…» Ерунда старинная! Платье какое-то придумала шить…
Взял телефон и отправил Оле эсэмэс: «Я тебя люблю!»