Сказки дедушки Архипа

               




                АНАТОЛИЙ ЗАЮКОВ














                Моей матери Раисе Петровне Заюковой (в девичестве Ильина) посвящаю.

               
                Автор



                СКАЗКИ ДЕДУШКИ АРХИПА















                От Автора

    Родился и вырос я на Алтае. Красив наш край, но так сказать о нём – значит о многом умолчать. Находится он на юге Западной Сибири; встретишь в нём настоящую сибирскую зимушку с её недельными буранами, когда случается сосед соседа откапывает по утрам, и жаркое многоголосое лето, и золотую, но весёлую осень с прощальным звоном отлетающих журавлей и, конечно же, бурную ослепительную и пахучую весну, когда на полях жадно дышит влажная чёрная земля, лежат по низинам островки посеревшего снега и по овражкам несутся неугомонные ручьи, а берёзы набухают сладковатой влагой до такой степени, что береста не выдерживает, лопается и тогда по стволам деревьев сбегают светлые бороздки и где-нибудь на изгибе, наткнувшись на чёрную шероховатость коры, искристыми каплями падает сок прямо на землю.
    Леса у нас густые, но солнца в них достаточно, а если пожелаешь, в любом месте можно найти прохладную тень. Много в нашем лесу грибов, ягод и всякой дичи, в реках и озёрах разной рыбы. К западу от р.п. Троицкое или, как у нас его называют Троицка, где я провёл задиристое в царапинах и ссадинах детство, если ехать целый день поездом, то перед глазами расстелется Кулундинская степь или как называют у нас её – Кулунда, с её необъятными просторами, а если поехать на юго-восток сначала поездом до города Бийска, а потом на автобусе, то приезжий человек попадёт в страну изумительного Горного Алтая с его первозданной красотой природы, но это уже будет совсем иная красота и о ней можно говорить нескончаемо долго.
    Если и сейчас остановиться говорить об Алтае, то это значит умолчать о самом главном, не сказать о доброте души моих земляков, их неиссякаемом трудолюбии, их преданности нашему Алтаю и их великом тяготении к шуткам и песням.
    Хороша у нас зима – снежная, морозная, пушистая, с катанием на лыжах и коньках, но нам, мальчишкам, больше нравилось лето, и что летом самые длинные каникулы, и что не нужно ходить  больше в школу, и нет больше домашних заданий, и не надо ходить домой за родителями, а ходить нам за ними приходилось, отправляли учителя нас прямо с занятий за какие-либо шалости – особенно преуспевал в этом я.         
    Жили мы своей ватажкой, дружили, ссорились, играли в войну в лесу на горе, за стройкой. Лесом мы называли берёзовую рощу, перераставшую в километрах пяти за посёлком в сосновый бор, причём местность здесь довольно пересечённая: встречается очень много косогоров и лощин, что особенно было удобным для ведения «военных действий». Как правило, делились на две команды и играли в «бу», игра заключалась в следующем – одни прячутся, а прятались где придётся: в лесных канавах, ямках, забирались на берёзы и, укрывшись в зелени, поджидали наступавшего «противника», другие ползком выискивали спрятавшихся и в таких случаях кто- либо, завидя «противнка», чуть слышно говорил «бу», т.е. «убит». Убитый спускался с берёзы или поднимался из укрытия и шёл к месту сбора «убитых», таким местом была наша землянка с дырой-лазом в неё и со всеми необходимыми атрибутами: свечой, папиросами, спичками, мягкими зелёными ветками на полу и т.д. Передвигались мы по ней в полусогнутом положении, и вместить она могла пять-шесть человек, отдыхали, как правило, в ней поочерёдно или рыли дополнительно ещё одну землянку.
    Коноводил нами мой брат Виктор, годом-двумя старше нас, и всё затеи исходили от его выдумок, а на выдумки он был горазд. Летом мы, пацаны, любили спать на чердаках и сеновалах или, как говорили, «на крыше». Ночью тайком спускались по лестнице вниз и не торопко, утопая босыми ногами в тёплой пыли, шли на излюбленное место на нашей улице посидеть на брёвнах, покурить, прикинуть, у кого и что должно уже поспеть в огороде и настороженно приближались к намеченному огороду, где случалось нас уже поджидал бдительный хозяин, или шли на товарочку, так у нас называли самодеятельные танцы, устраиваемые молодёжью где-нибудь на одной из улиц посёлка, чтобы просто поглазеть. Или же заворачивали к дому какого-либо расширяющего свои надворные постройки хозяина и перетаскивали уже доведённый до середины сруб его новой банёнки через пару дворов к соседу и вновь собирали, придавая ей первозданный вид.
    Утром хозяин ни свет, ни заря поднимался отправить скотину в стадо и к изумлению своему не обнаруживал на своём месте собственного детища. В такое утро не спалось и нам с Витькой. Мы лежали на своих шубах и тревожно вслушивались в жалобы мужичка и в ответы нашего отца, старающегося его успокоить и заверить, что с нами он обязательно разберётся. Мы смотрели друг на друга, чесали затылки, и когда в просвете лаза появлялась голова матери, мы тут же притворялись, что спим. Но мать есть мать: её не обманешь. Она шарила руками по нашей одежде, концы брюк находила мокрыми от росы – и всё сразу прояснялось.
    В такие дни мать долго не могла дозваться нас завтракать, хотя время уже подвигалось к обеду. Мы с Витькой знали, что после завтрака нам приготовлен неизменный офицерский ремень отца, покоившийся ещё со времён войны до поры до времени на нижней полке буфета. Брат по старшинству спускался с чердака первым, я ещё как-то старался оттянуть время неизбежного возмездия и старательно прислушивался к звукам извне. Но стоило мне спуститься вниз и поесть, как начинались выяснения со всеми их вытекающими последствиями.
    В таких случаях мать командовала отцу:
    - Ты маленькому, маленькому… Вот так да посильней, чтоб не тянулся за старшим.
    Но время, главный исцелитель всех наших невзгод, залечивало наши раны, и мы, позабыв обо всём на свете, опять принимались за старое.
    Любили мы купаться на нашей речке, вода в ней чистая, дно песчаное, мягкое, вся поросшая ивняком, черёмухой и бог весть какими ягодными кустами, казалось она нам чем-то неотделимым от нас и самым дорогим местом наших пребываний на природе. Купались мы в ней до посинения, играли во всякие игры, на какие только хватало нашей мальчишеской фантазии, загорали возле неё, мечтали о том, как бы добраться поскорей до дома и наесться от пуза. купались мы, как правило, на Загоне, в трёх километрах от Троицка, это излюбленное место купания и разных игр мальчишек нескольких поколений.
    Мы любили свою речку всем мальчишеским сердцем. Неподалёку за кустами она делает поворот и там в неё впадает холодным ручейком Синенькое, так зовут и посейчас это озерко, расположенное в глубине ивняка. Вода в Синеньком холодная от большого количества родников и неподалёку от берега прозрачна, как стекло, можно увидеть, как неподвижно замерли в ней палками тёмные хребты щук. И если проскочить ручей вдоль обрыва, поросшего берёзами, по тропинке подняться выше, то обязательно выйдешь на просёлочную почти заросшую дорогу, которая приведёт к ещё одному озерку со странным названием Мопра. Речка останется правее в стороне, а неподалёку от Мопры стоят старые, брошенные дома, где теперь уже живут одни змеи. Здесь когда-то были так называемые Выселки, кто здесь жил и с какой целью выселялся, мы, ребятишки, не знали, да нам это и не к чему было знать. Мы любили ходить на это озерко в ночное, но этому слову придавался уже другой смысл. Мы приходили половить рыбу, наговорить друг другу побольше всяких страшных историй в полночь у костра, поесть из общего котелка ухи из сорожки и ершей, вволю покурить, а ещё точнее – до конца побыть самими собой. Вели рассказы о Чапае, о Лёньке Голикове, о Покрышкине и втайне друг от друга мечтали стать такими же героями.
    Уже поздно утром, еле передвигая ногами, мы брели чумазые и истерзанные бессонной ночью домой, по дороге обязательно жевали берёзовые листья и дышали друг на друга, спрашивая: «Не пахнет?»
    А что за чудо лежать ночью у костра! Даже в компании я умудрялся побыть наедине с собой. Я лежал на боку или на спине на разостланном брезентовом плаще и смотрел в высокое чёрное небо, густо усеянное звёздами и, когда какая-либо звезда отрывалась и, сгорая, устремлялась вниз, и если в это время на озере раздавался всплеск, то мне почему-то казалось, что это не рыба ударила хвостом по воде, а упала в том месте именно она – загадочная звёздочка.
    Я твёрдо знал, что буду поэтом, я любил мечтать о чём-то сокровенном, но сейчас, когда я стал взрослым, я понял, как это трудно сохранить верность детской мечте.
    Нас порой называли хулиганами, но это было несправедливо со стороны взрослых, в наших душах крылатой птицей вырастала дерзость, и заботой взрослых становилось определить ей правильный полёт. Вот почему сегодня, когда я не закрываю глаза на какую-нибудь несправедливость, и мне осторожные люди говорят: «Ты рубишь сук, на котором сидишь», я всегда отвечаю: «Рублю, потому что не желаю на нём сидеть».
    В одну из таких ночей, когда мы, зарыв в горячую золу свежую картошку, вырытую тут же, неподалёку на пашне, улеглись поудобней вокруг тлеющего костерка и стали поджидать, когда она испечётся, к нам из темноты вышел взрослый человек. Каждому из нас стало чуточку не по себе, но никто не подал вида, что испугался. Перед нами стоял старый, но ещё довольно крепкий дедок с большой окладистой бородой и прокуренными усами.
    Что они у него прокуренные я увидел гораздо позже, когда мы выкатили из золы испечённую картошку и заново раздули костерок. В красных отблесках огня мы молча разглядывали его лицо, изрезанное глубокими морщинами, борода росла даже под глазами, на щеках, брови кустистые густо сошлись на переносице. Когда дед снял суконную фуражку, мы увидели его совсем лысым, а волосы по бокам неряшливо сползали на уши. Был он небольшого ростика в латаном пиджаке непонятного цвета и таких же штанах, заправленных в стоптанные яловые сапоги. Глаза старика, или это почудилось мне, глядели страдальчески печально, их цвет напомнил цвет луговых васильков, они не подчинились законам времени, не поблекли с годами.
    Дедок оказался на редкость простодушным человеком и удивительным рассказчиком. Он много знал и много видел на своём веку, звали его дедушкой Архипом, по его словам шёл ему девяносто восьмой год. Я сразу узнал его, как только он подошёл к костру, я не знал только его фамилии и никогда не видел лысым, потому что он всегда носил фуражку. Знал ещё, что живёт он в другом конце Троицка, у самой речки, и что ходит плотничает по посёлку. Говорят, что у него есть сыновья и дочь, и все они давно выросли и поразъехались.
    Жил он одиноко в нелепой избушке и через несколько лет после ночной с ним встречи в один из буранных февральских дней он упадёт и замёрзнет, не дойдя до собственного порога несколько шагов. Найдут его на другой день забураненным на том месте чужие люди.
    Оказывается, он был непростым человеком и был осуждён "по линии НКВД".  Обо всём этом я узнал случайно спустя два десятка лет.
    И сейчас он сидит в моей памяти с нами, мальчишками, у костра, положив рядом с собой удочки и помятый алюминиевый бидон под рыбу, грубым жёлтым ногтём заскорузлого указательного пальца срывает почерневшую кожуру с горячей ароматной картошки и рассказывает нам удивительные истории - для меня, мальчишки, больше походившие на сказки.
    Прошло много времени и я забыл их. 
    Но слушание деда Архипа толкнуло меня будучи взрослым написать свои, теперь уже сказки, совершенно не похожие на забавные истории старика - их и предлагаю Читателю.
      
               



                Как цыган шубу продавал

   Забрёл как-то цыган Данила в некое царство, свалил с себя мешок, вынул из него наковаленку, молот с молоточками, щипцы и кузнечные меха, задул огонь, вбил остриё наковаленки в пень столетний, что поблизости век свой довековывал, а потом присел подле латанного-перелатанного шатра, что в самый последний момент раскинул, и запалил трубку.
   Сидит себе покуривает, по сторонам поглядывает, людишек с заказами поджидает.       
   Видят люди, у речки дымок вьётся, у костерка цыган Данила-кузнец посиживает да трубку покуривает. И потянулись к нему: кто косу отковать, кто борону починить, а кто просто поглазеть да лясы поточить. Валом народ валит и все жалуются на долю свою горькую, на ротозейство властей да на местного купца Митрофана. Не даёт де спуску Митрофан - что ни вошь, то копейка. Дерёт он в три дорога за каждую безделицу, а безделицы-то те самим не достать, привозные они – с другого конца царства-государства. И ещё не только купец в три дорога продаст, а и обжульничает. Совсем сладу с ним никакого не стало.
   Так и жил Данила у речки до белых мух. А как снег полетел, попросился переночевать к лопоухому Авдею, да и остался на всю зиму. Сидит целыми днями возле окна на лавке, в окошко посматривает и трубку покуривает. Тут опять дошёл до него слух о коварствах и жульничестве купца Митрофана. Решил Данила проучить его. «Ну, - думает, - на твою хитрость у меня припасена своя, цыганская».   
   Подпоясал он рубаху потуже ремешком, сунул под мышку свою латанную-перелатанную и наполовину в дырьях шубу и отправился на базар, где торговал купец. Смотрит, а купец поставил на один конец деревянных весов пустую кадушку, а другой конец не уравновесил гирями и накладывает мочёные яблоки в ту самую кадушку. А как наложил, составил на другой конец весов все гири, тут ему и барыш огромный, а людям хоть караул кричи - одно разорение. Встал Данила рядом с купцом, бросил шубу под ноги себе. Стоит, изо рта от холода пар клубами валит, под ногами снег поскрипывает, а Даниле хоть бы что, ещё трубку достаёт, ухмыляется в бороду и закуривает.
   Диву даётся купец:
   - Экий холодяка, а ты шубу продаёшь и ещё не мёрзнешь.
   - А чего мёрзнуть, если меня мой поясок греет, - отвечает цыган и показывает на свой ремешок.
   - Как может ремень греть? – ещё больше удивляется купец.
   - А вот так! Он у меня особенный: чем глубже в тело влипает, тем жарче от него становится. Бывает так, что пот, как в бане, прошибает.
   Митрофан не разумел Данилиных слов и ещё больше дивится:
   - Продай мне его, - пристал он. – Сколько хошь за него отвалю и кадушку мочёных яблок в придачу дам.
   Поторговался Данила для порядка да и отдал ремень за три золотых и за кадушку с мочёными яблоками. Сунул деньги за пазуху, набросил на себя свою драную шубу, взвалил на за горб кадку с яблоками весело зашагал к Авдеевой избёнке. Идёт насвистывает, снежок под ногами похрустывает, снегири с ветки на ветку перепрыгивают, Данилиной хитрости радуются.
   А купец сбросил с себя соболью шубу, затянулся цыганским ремнём как можно туже, стоит, белыми клубами на холод дышит, жары дожидается. Народ вокруг собрался, глядючи на Митрофана, на снег от смеха валится. А у купца стал появляться пот, да не тот, а цыганский, стуковень пошла по зубам от холода, нос посинел, глаза наизнанку повылазили. Тут дошло до купца, как жестоко обманул его цыган.
   Данила тем временем пришёл в Авдееву избу, поставил кадку посередь избы и стал звать с печи Авдеевых ребятишек купеческих яблок отведать.
   Попрыгали ребятишки на пол, обступили дружно кадушку, наперебой взяли каждый по большому яблоку, спасибо дяде Даниле сказали и опять на печи попрятались.
   Не успел кузнец свои ноги из портянок распеленать, как распахнулась дверь, и в избёнку ввалилась с бердышами царева стража. Подхватили стражники Данилу-цыгана под руки и поволокли к царю во дворец.
   Стоит Данила перед царём босиком и в латаной шубе, вины своей понять не может.
   Топнул тут царь зелёным сафьяновым сапожком:
   - Как ты смел обманывать почётных горожан моего царства? Отрубить воришке голову! - что есть духу завопил он, да так, что бубенцы на скоморохе задилинькали на всю светлицу.
   Старый цыган хотел что-то сказать в ответ, но тут царь перебил его:
   - Хорошо, - успокаиваясь, проговорил он. – Я дарю тебе жизнь, но с одним условием, если ты сумеешь обманом продать мне свою шубу.
   - Вели, батюшка царь, для этого запрячь кобылку в возок, - попросил цыган.
   - Это ещё зачем? – удивился царь.
   - И вели, батюшка царь, на себя надеть мою шубу.
   Царь велел надеть на него цыганскую шубу и подать возок.
   Сел Данила на облучок, а царя посадил, как положено, сзади.
   Гикнул, свистнул кузнец, помчалась кобылка не тихо, не быстро, а сзади стража царская скачет. Народ бежит следом, диву даётся.
   Остановил Данила возок напротив торговых рядов и обратился к людям:
   - Люди добрые! – зычно закричал он. – Кто хочет купить мою шубу с царского плеча? Возьму не дорого…
   Как услыхал царь слова кузнеца, напугался, зашипел, как уж из гнезда:
   - Твоя взяла, цыган, беру у тебя шубу и в придачу мешок с золотом даю.
   Усмехнулся старый Данила:
   - Ни к чему цыгану золото, царь-государь, ему мила свобода да вольный ветер в степи!.. А шубу я тебе так отдаю; носи да помни Данилу-кузнеца, - с этими словами соскочил Данила с облучка и пошёл прочь из этого царства.
   А купца Митрофана, сказывают, секли на царском дворе тем самым цыганским ремнём, да так, что ему, действительно, было жарко, и пот, как в бане, градом с него сыпал.
               
                * * *

 





                Максим и ветер

    Возвращался как-то Максим к себе домой поздним вечером. Идёт и размышляет сам с собой: «Никакая сила не сможет одолеть человека, если на его плечах толковая голова и есть ещё у него умелые руки».
   Услыхал про то ветер, поднял до облаков вихрь на дороге, подул и захохотал с такой силой, что всему живому на земле страшно сделалось, согнул он деревья до земли, а Максима подхватил и понёс по полю, как клочок соломы. Хорошо, что на пути попалась старая ива, ухватился за её ствол руками Максим, прижался к коре щекой, страшно ему стало вдруг.
   А ветер свистит и хохочет: «Что теперь скажешь, Максим?» Он ещё раз со свистом пронёсся над Максимом и вдруг затих. Деревья распрямились, осела пыль на дороге, по-прежнему мерцают звёзды в тёмном небе, трещит где-то в траве одиноко кузнечик – как будто ничего не было.
    Пришёл домой Максим темнее тучи, ничего жене не сказал.
    На другой день вышел он из дома с топором, поточил его о придорожный камень, запряг лошадёнку и отправился на ней в ближайший лес. А к обеду зазвенел его топор на том самом месте, откуда сорвал его вчера ветер и понёс к старой иве, навозил на то самое место Максим брёвнышек из леса и стал мастерить  из них ему одному только про то известное.
   Удивляются люди: «Что это Максим хочет выдумать?» А Максим знай своё: тюк да тюк топором по брёвнышкам, звень да звень по их смолёным бокам. Ни на минуту не даёт себе покоя в работе, только приостанавливается стучать, когда жена узелок с едой проносит. Пожуёт из тряпицы хлебушка с сольцой, попьёт воды из родника и опять за работу принимается.
   День и ночь трудился он не покладая рук, днём при солнышке, ночью при светлом месяце, только под утро упадёт тут же на рогожку на часок другой вздремнуть, а на рассвете глядь, опять топором стучит, что-то своё про себя маракует. Удивляются люди, спрашивать ни о чём не берутся – всё равно ничего не скажет.
    Но пришло то время. Проснулись однажды люди, глянули из своих окон и ахнули: стоит в чистом поле на смоляной ножке меленка-ветрушка, только крыльями не машет. А Максим уже по дворам идёт, приглашает людей зерно из своих амбаров свозить, задарма молоть собирается. Потянулись люди кто с мешком, кто на телеге с возком.   
   Встал Максим рядом с меленкой, приставил ко рту ладони трубой и что есть духу закричал: «Э-ге-гей! Ветер, самый большой хвастун на свете, выходи в чистое поле, поспорить с тобой хочу, силой померяться!»
   Услыхал ветер, случилось тут такое! Засвистел он, захохотал, как и прежде, согнул деревья до земли, поднял вихрь до самого неба. Кони пошли вспять, люди на ногах не стоят, ухватились за возки, вот-вот понесёт их ветер по полю.
   Вбежал Максим в меленку, дёрнул за рычаг, повернул следом деревянную рукоять, замахала меленка-ветрушка крыльями, весело закрутила жерновами и посыпалась в ларь по жёлобу готовая мука – хоть сейчас пироги из неё пеки.
   С какой стороны ветер не дунет, в ту сторону меленка на смоляной ножке лицом поворачивается и крылья подставляет. Ветер сильнее начинает дуть – больше муки по жёлобу начинает течь.
   Обессилел ветер окончательно, наконец утих совсем и прошелестел еле слышно листвой: «Твоя взяла, Максимушка, знать и правда ты сильнее меня.»
   Засмеялся Максим миролюбиво: «То-то, брат, никогда больше не спорь с умелым человеком!»
    Стали люди грузить в мешки свою муку и Максиму «спасибо» говорить за доброе дело.
    А Максим только озорно посмеивается, и как тут не смеяться – благодарность людей всегда радует сердце.

                * * *






                Бриллиантовое перо

    Сидит король на террасе королевского замка, сидит и размышляет сам с собой: «Тяжело быть хорошим королём, ночами не досыпаю, днями не доедаю, всё пекусь о собственном королевстве! Вон и министры ходят гладкие, и стража живёт в достатке, садовник и тот в дорогие каменья разнаряженный. Да что там!..» - мысленно махнул он рукой.
    - Ваше величество! – прервал размышления короля придворный. Король, уже было зевнувший, изволил глянуть, кто  его зовёт.
    - О-о, это дело! – повеселел он.
    На серебряном подносе полыхнула янтарными огоньками рюмочка с королевским вином. Вину этому цены не было, его привозили из-за моря-океана для королевского стола торговые люди короля, и называлось оно «Неаполитанский дюшес». Король с удовольствием опрокинул рюмочку в бороду, бросил вдогонку с другого подноса налитую солнцем округлую виноградину и зашевелил усами.
    - Эх, хор-рошо! – блаженно произнёс он и прикрыл глаза.
    Но в это время из окна замка раздался голос королевы:
    - Ваше величество, чем так сидеть, съездил бы к соседу в гости и заодно проветрился. Сосед-то вон на месте не сидит, всё по делам раскатывает, о королевстве своём печётся.
    - А-а! … - скривился король, он не любил разъезжать по гостям, он и в королевстве-то своём нигде не бывал.
    О делах ему  без того каждый месяц докладывали министры, и в докладах всё благополучно обстоит. «Чего зря раскатывать, если мои министры вон как делами управляют! И замок драгоценными камнями отделан, и цветов понасажали вокруг!»
    Размышления короля прервали крики лебедей.
    «Ишь, - подумал он. - Вон и лебеди в моё королевство летят. А если б плохо жилось, зачем бы они летели?» - король задрал бороду.
    Но что это? Он удивлённо замер – от крыла вожака отделилось пёрышко и, полыхнув всеми цветами радуги,как только что полыхало вино в его рюмке, упало у ног короля. Король изумлённо нагнулся: «О, боже! – подумал он. – Перо чистый бриллиант!» Король ухватил с орехового столика бубенец и громко забренчал им.
    - Подать кар-рету! Я желаю знать, куда они полетели!
    На бубенец сбежался весь королевский двор. Все шумели, изумлялись, ахали, кричали: «Куда подевался кучер?!» Но кареты по-прежнему не было.
    Наконец белые, стремительные, как ветер, кони вынесли её к королевскому крыльцу. Король поспешил с трона, вслед за ним кинулся министр дорог, мостов и королевских тропинок и министр королевской кухни. Кучер гикнул, свистнул, и кони с быстротой ветра понесли их из замка.
    Король всё выглядывал из окна золочёной кареты: не исчезли ли из виду драгоценные лебеди. Но горе королю! У разводного моста дорогу им перешёл чёрный кот, даже кони и те захрапели и попятились.
    - Ваше величество, кошка! – показал кучер на чёрного кота, у которого глаза светились, как два зелёных камня.
    Кот глянул на них и неторопливо зашагал дальше.
    - А чё-р-рт! – закричал король.   
    - Ваше величество! Здесь есть объездной путь через речку! - вовремя успел вставить министр дорог, мостов и королевских тропинок, потому как в следующий момент карету сильно тряхнуло на косогоре.
    - Объезжай! – махнул рукой король.
    Кони помчали карету вдоль речки, пока наконец не вынесли её к покосившемуся мосточку. Но мосточек не выдержал небывалой тяжести, и карета провалилась вниз. Король, описав дугу, бултыхнулся в воду. Горе королю! Он не умел плавать, он барахтался, как мог, в воде и старался не пойти ко дну. Министрам повезло, им подвернулся обломок бревна и они, уцепившись за него, кричали, что есть мочи, показывая королю, как надо плыть. На горе им рядом с ними всплыл кучер и тоже стал цепляться за конец бревна - завязалась борьба за место спасения. Бревно оказалось довольно скользким, оно вырвалось из их объятий и понеслось дальше по течению реки, а трое незадачливых пошли ко дну.
    И только король упорно не хотел сдаваться, он барахтался до тех пор, пока река не выбросила его на другой берег, но это уже случилось далеко от моста в неведомых краях его королевства.
    Выбрался король на берег: ни короны, ни королевских башмаков – всё пошло ко дну. Сидит босой и обезглавленный и думает, как дальше быть, срам на весь белый свет, если показаться без короны и в одних чулках без башмаков. Мантия намокла и совсем изодралась о коряжины, путается под ногами, хоть сейчас выбрасывай. Вылез он кое-как из неё и остался сидеть в одном камзоле. Камзол такой отвратительный: мокрый и топорщится на короле коробом, а тут ещё комар над глазами повис - того и гляди цапнет! Совсем упал духом незадачливый король, сидит и не знает, что ему делать дальше, как от комара избавиться.
    Так и просидел до самой ночи, камзол на нём, как на колу успел высохнуть, и луна с большую дыню выкатилась из-за туч. « Вот бы её съесть, - подумал король. – Есть так хочется!» А луна наделала  серебристых дорожек в лесу, и пошёл по одной из них бедный король куда глаза глядят!
    Шёл, шёл и набрёл на какую-то каменную стену, стал карабкаться вдоль неё, но вдруг послышался чей-то храп: « Бр-р-р!.. Бр-р!.. Бр-р-р!»
    Король раздвинул кусты и увидел чугунные кружевные ворота, вповалку рядом с ними на земле спят три стражника, их бердыши валяются в стороне. Король на цыпочках прокрался неслышно мимо спящих стражников и вдоль каменной ограды углубился в лес.
    «Есть так хочется», - вновь про себя заскулил король. При мысли о еде его живот сердито забурчал.
    Вверху над кустами кто-то вдруг зашевелился, король обмер от страха, к его ногам опустилось что-то тяжёлое. Король наклонился и от изумления раскрыл рот:
перед ним стояла корзина с колбасой. Король опустился перед ней на колени – это чудо было куда большее, чем бриллиантовое перо лебедя. И опять что-то шлёпнулось перед ним. Король опешил: перед собой он разглядел смоляную рожу разбойника.
    - Чего уставился? – зашипел тот. – Потащили… Ну?! - разбойник угрожающе повёл очами.
    Король, не помня себя от страха, ухватился за другую ручку корзины, и они потащили её от стены подальше.
    На опушке леса разбойник остановился, перевёл дух:
    - Чего бельмы пялишь? – обратился к королю. - Садись, пировать станем.
    Король покорно сел напротив. Колбаса оказалась на редкость вкусная, он даже поделился своими впечатлениями с разбойником.
    - А как же, - набивая рот, промычал бородатый теперь уже не совсем страшный разбойник. – Ворованное всегда кажется вкуснее.
    Королю не терпелось узнать, кто же в его королевстве скрывает от него такую вкусную колбасу, и он не утерпел и спросил:
    - Э-э, милейший, чья это колбаса?
    Разбойник удивлённо посмотрел на короля.
    - Ты, никак, с луны свалился? Это же королевская колбаса. За той самой стеной его королевского величества склады прячутся - можешь считать, что с его величеством за одним столом посидел.
    - Вот никогда не думал, что она такая вкусная! – удивился король.
    - А ты и раньше её ел? – ещё больше короля удивился разбойник. – Слушай, а где ты этакую государственную одёжку стянул?
    Разбойник только сейчас разглядел на короле расписной камзол. Король был настолько занят колбасой, что не смог вымолвить даже слова и только  неопределённо махнул куда-то в сторону рукой.
    - В королевском замке? – изумился разбойник.
    Король утвердительно кивнул головой.
    - Вот это вор! – выдохнул разбойник.- Считался я лучшим вором в королевстве, но чтобы с самого короля наряд государственный стащить, даже у меня таланту не хватило бы.
    В это время затрещали сбоку кусты, засверкали при луне бердыши, затопали  и засвистели в свистки стражники. Что тут только началось! Ноги под королём подкосились в тот неподходящий момент, когда он вскочил и хотел побежать, сам не зная куда. Но уже в следующее мгновение, как лань от смертельной опасности, носился он от стражников по опушке леса, наконец, умудрился нырнуть в кусты, что избавило его от позорного плена.
    Остановился король на берегу какой-то речки. Речка мерцала серебряными блёсками, журчала и плескалась у берегов, вокруг было по-летнему тепло и тихо, только чёрные кусты наводили ужас. «Разбойника нет. С ним было бы хорошо!» - совсем отчаявшись, приуныл король.
    Но вот у излучины, где берег довольно низко подступал к реке, раздались негромкие человеческие голоса. Король так и сел от страха: «Стражники!» - пронеслось у него в голове. Но голоса не приближались. Король подкрался, как можно ближе, и спрятался за кустами. У самого берега он увидел людей, которые копошились вокруг телег с бочками, теми самыми бочками, в которых из-за моря-океана в королевские погреба доставляют «Неаполитанский дюшес». Король узнал людей: эти люди из его королевства, они каждое утро в его замок привозят на этих лошадях и на этих телегах, в этих бочках заморский напиток.
    - О-о! – чуть не взвыл от невиданного оскорбления король, - что он увидел!            
    Его подданные разбавляют вино речной водой. И это для стола его величества, для него самого?!
    Король хотел уже было закричать: «Что вы делаете, прохвосты?! – но вспомнил, что он не король, - то есть король, но  без башмаков, мантии и венца - и застонал.
   Перед ним шевельнулись кусты и вспыхнули два зелёных огонька. Король от страха зажмурил глаза: «Чёрт!», - пронеслось и ударило в голову, сам он покрылся испариной. Утроенная сила подбросила короля вверх, и он без оглядки помчался, не разбирая дорог. А в это время от соседних кустов улепётывал в противоположную сторону вчерашний виновник кот. Но об этом король никогда не узнает.
    Ноги вынесли короля опять на прибрежный песок реки, но уже без кустов.
    Он увидел перед собой разведённый мост и на той стороне зубцы башен собственного замка. Король устало опустился на придорожный камень.
    Начинало светать, а когда совсем рассвело, короля разбудил звон цепей и скрежет опускаемого моста в белом тумане над речкой. Мимо по дороге проезжал обоз, он вёз в погреба королевского замка «Неаполитанский дюшес». Никто не обращал внимания на короля.
    Высоко в небе прокричали лебеди, виновники всей этой истории, они величественно шествовали в синем небе над обозом, над мостом, над королевским замком с зубчатыми башнями.
    Король, сидя на придорожном камне, запрокинул бороду и долго смотрел им  вслед, горько покачал головой и устало произнёс:
    - Эх, лебеди, лебеди!.. 

                * * *

 





                Белый замок

    Случилась эта сказка на берегу удивительного моря. Море здесь такое синее, что даже ослы и те приходят на него полюбоваться! Особенно оно изумляет в полдень, когда солнце поднимается высоко-высоко в такое же синее, но не такое бескрайнее небо: потому что небо загораживают горы.
    Жил в этих местах паренёк Волька, пас он овец и коз одного богатого человека, в свободное время играл на дудочке, которую сам же и смастерил, ел нехитрую еду, спал на старенькой овчине под большим раскидистым деревом. Дерево это такое старое, что никто не знал, сколько ему лет.
    Волька слыл весёлым человеком, и был у него чёрный лохматый пёсик Пират. Бывало, свесит Пират на жаре красный язык, сидит и смотрит, как барашки белыми камешками по склону горы рассыпаются, собирают скудную пищу, зато козам раздолье, что ни куст, то лакомый кус. А случится дождь, в дереве есть расселина, в неё можно пролезть, сразу двоим, вот и забирались внутрь дерева Волька и Пират, спасаясь от дождя. В дупле просторно и сухо, и не очень темно. Пахнет в нём, как и должно было пахнуть – овчиной и яблоками. Волька располагался поудобней на своей старенькой овчине, а Пират у входа клубком сворачивался, глаза закрывал, и кто его знает, спал он в это время или о своих делах собачьих размышлял. Это дерево и сейчас на том месте стоит, только веток на нём меньше стало, да морщин на коре прибавилось.
    Услыхал как-то Волька от прохожего человека, что за двумя перевалами, где Волька ни разу за свою жизнь не был, стоит над морем скала и растут на ней цветы, и не хватает им до семи цветов радуги одного красного цвета - назвали за это скалу Шестицветной. У самой вершины зацепился за край скалы сказочный белый замок.      
    Живёт в том замке неземной красоты девушка Алиса, и кружат вокруг замка белые чайки, и бьётся под скалой синее море. Люди толкуют: глаза у этой девушки спорят с синевой самого моря; говорят, что она дочь царя Галиана. Не может отец найти ей подходящего жениха, какой бы ни приезжал сватать её, сколько бы золота и бриллиантов ни привозил, всё ей было мало, всё для неё недорогой подарок. Старый Галиан с ума сходит, не знает, с какой стороны жениха угодного взять.
    С тех пор задумался Волька, и стала сниться ему по ночам Алиса, захотелось в глаза ей заглянуть, сравнить с морем. Поскучнел юноша. Но однажды не выдержал и пришёл к хозяину за расчётом.
    Услыхал хозяйский сынок Пупырь-лежебока про царевну, упал отцу в ноги, стал умолять отдать ему шкатулку с драгоценностями.
    А пастушок Волька опустил за рубаху кошелёк с медными монетами, что получил от хозяина за хорошую службу, спустился в долину, накопал ярких красных цветов, которых в здешних местах  много растёт, завернул в мокрую тряпицу и, простившись с Пиратом, отправился в дальний путь к белому замку. Идёт и разговаривает сам с собой: «Нет у меня ни золота, ни бриллиантов, а есть всего лишь кошелёк с медными деньгами. Подарю я ей тогда эти цветы, и пока она будет на них любоваться, посмотрю ей в глаза, говорят, в них наше море  отражается, а тогда и возвращаться можно. И то, правда, какой из меня жених для царевны?»
    До самого вечера шёл пастушок и дошёл до первого перевала. Видит: у дороги сидит на пеньке Пупырь-лежебока, шаньги с маком уплетает и водицей из придорожного родника запивает, а из-за рубахи торчит отцовская шкатулка. Поприветствовал его пастушок и присел поодаль, достал сухарь, помочил его в ключевой воде, сидит и жуёт. Вскоре ночь окутала холмы, исчезли во тьме горы, задрожали драгоценными камнями звёзды в небе. Стали Пупырь и Волька укладываться спать.
    Всю ночь снилась пастушку царевна Алиса, утром открыл глаза, глянул, а Пупыря и след простыл, пошарил под рубахой – тряпица с цветами на месте, только кошелька не оказалось. «Наверное, по дороге обронил», - подумал Волька. Встал он, поплескал водицей из родника себе на лицо и отправился дальше в путь.
    Спустился с перевала, видит: стоит обоз у речки, сидят печальные обозники на нём, а перед ними возводят плотники мост, и ещё с лопатами люди копошатся внизу – отводят от моста речку, по новому руслу пускают.
    - Здравствуйте, люди добрые! Что это у вас за диковинная работа такая? Вижу, мост ваш на сухом месте стоять собирается, а речка в стороне от моста течь будет, - удивляется Волька.
    - Указ его сиятельства министра столбовых дорог, мостов и всяких тропинок мост воздвигнуть на этом месте, - отвечают дружно плотники.
    - Указ его сиятельства министра рек, озёр, морей и разных ручейков повелеть течь речке на новом месте, - отвечают следом землекопы.
    - А как же через речку перебираться собираетесь, если речка без моста останется? – ещё больше удивляется Волька.
    - Не знаем, - отвечают те и другие.
    Видит Волька, обозники носы повесили, жалко ему их стало, и отправился он во дворец на приём к министрам. Приходит к ним, а они сидят в креслах и загадки друг другу загадывают. Увидели Вольку, обрадовались новому человеку. «Садись, - говорят, - с нами загадки загадывать».
    - Не к лицу вам, ваши сиятельства, сидеть с простым человеком в одних креслах, я и стоя позагадываю, - возразил Волька.
    - И то, правда, - согласились министры.
    - Ну, так вот тебе наша первая загадка: в огне не горит, в воде не тонет, - загадывает министр столбовых дорог, мостов и всяких тропинок.
    - Разгадать её прощё простого, - отвечает пастушок, - это лёд.
    - Правильно! – удивляются министры. – Ну а эту? – загадывает министр рек, озёр, морей и разных ручейков. – Утка в море, а хвост на заборе?
    - И эту отгадать не трудно, - ковш, - снова отвечает пастушок Волька.
    - Правильно! – ещё больше удивляются министры.-
    - А теперь отгадайте вы мою загадку, - говорит им Волька. - Через речку радуга, через поле мост.
    Министры за головы ухватились, стали думать. Долго думали, но так ничего и не придумали. Говорят: «Сдаёмся».
    - Чтобы разгадать эту загадку, нужно прокатиться вам, ваши сиятельства, до великих ваших дел.
    Поехали министры, куда велел им Волька, подъезжают к мосту и увидели, какую промашку они в работе дали, что ответ Волькиной загадки – «глупость», устыдились, повернули карету обратно, а на завтра издали новые указы.
    Министр рек, озёр, морей и разных ручейков приказали течь речке по прежнему руслу.
    Министр столбовых дорог, мостов и всяких тропинок приказал перенести мост на новое русло.
    Выслушали люди указы, загоревали ещё больше, послали вдогон за Волькой самых быстрых скороходов, упросили вернуться, вызволить их из новой беды.
    Приходит Волька во дворец во второй раз, видит: сидят министры за кипарисовым столиком, в шашки играют и кофий пьют.
    Увидели они пастушка, обрадовались новому человеку да ещё старому знакомому.
    - Не сразишься ли с нами в шашки? – спрашивает министр столбовых дорог, мостов и всяких тропинок.
    - А кто проиграет, тот под стол лезет и кукарекает, - добавляет министр рек, озёр, морей и разных ручейков. – Мы уже здесь третий день кукарекаем.
    - Согласен, - отвечает Волька. – Но если выигрываю у вас я, то вы исполните моё желание.
    - Какое же твоё желание? – в один голос вскричали министры.
    - Прикажите, ваши сиятельства, прокатить меня в своей министерской карете через все его величества земли в другой раз.
    Проиграли они Вольке пять партий кряду, почесали затылки, развели руками и велели закладывать лошадей.
    Мчится тройка, вызванивает бойко бубенцами, золочёные колёса в пыли утопают. В карете министры, позади её на дорожном сундучке сидит Волька, от тряски голова и ноги болтаются в разные стороны.
    Но вот показалась та же речка. У речки по-прежнему обоз своей участи дожидается, и мост на сухом месте стоит, а речка по старому руслу торопится.
    Поняли тут министры, что и на этот раз они допустили ту же глупость, и решили они издать один указ за двумя печатями: «Мосту и речке навсегда оставаться на прежнем месте».
    Обрадовались люди, благодарят Вольку, низко кланяются ему. А Вольке недосуг, помочил он тряпицу с цветами в речке, сунул её обратно за пазуху и заторопился к Шестицветной скале, за вершину которой белым облаком зацепился замок. Живёт в том замке неземной красоты девушка Алиса, и кружат вокруг замка белые чайки с серыми спинками, и бьётся под скалой, прикипая к камням пузырчатой пеной, синее-синее море.
   Три дня и три ночи шёл пастушок к заветной скале. Поросла она у подножия по расщелинам густым кустарником самшита и яркими цветками жёлтого дрока.
    На четвёртый день к ночи поднялся Волька на одну треть горы, и море окутала серая мгла. Остановился он на голой каменной площадке и тут увидел, за кустами на другом конце расщелины полыхает огнь, а вокруг него сидят разбойники. Вкусно пахнет жареным мясом. Над огнём на вертеле висит косуля – золотые капли жира падают с тёмно-красной туши прямо в угли и издают томительное шипение. Нестерпимо захотелось есть. Волька проглотил слюну и стал всматриваться и вслушиваться во всё происходящее.
    - Я с вами не собираюсь делить добычу поровну, - зло прохрипел самый старый разбойник с крючковатым носом и седыми прядями волос на голове, перехваченными чёрной лентой со лба на затылок. Он сидел подле огня справа до пояса раздетый, и тело его на свету казалось таким же по цвету, как и тушка косули. - Я один пират среди вас, а потому первый почёт мне. Это море и эти горы помнят Чёрную Кошку, как брал он на абордаж купеческие корабли. А вы кто? Всего лишь простые разбойники. Тьфу! ... – и старый пират сплюнул пренебрежительно в огонь. – Вам за вашу лень и трусость достаточно содержимого этого кошелька. – И он подбросил на ладони кожаный кошелёк, как две капли похожий на Волькин. И тут пастушок Волька разглядел, что в стороне от костра со связанными руками лежит Пупырь-лежебока.
    - Берите и шкатулку, и кошелёк, - скулит Пупырь, - только отпустите меня, я к папеньке с маменькой хочу.
    Прикусил губу Волька, как тут быть? Он один, а разбойников много. Но мастер он был на выдумки, пошарил глазами вокруг, видит камень увесистый лежит над расщелиной, толкнул камень ногой, тот заскользил по склону и гулко шлёпнулся где-то внизу в потёмках. Повскакали разбойники со своих мест, кинулись через кусты на шум, смотрят: над расщелиной сидит Волька, голову руками горестно обхватил и вниз смотрит. Стали они его тормошить и расспрашивать, кто он, откуда и что за шум слышали, только что.
    - Ой, братцы! Подождите, - запричитал тот. – Дайте беду мне мою уразуметь.
    - Да что за беда? - стали ещё больше проявлять нетерпение грабители.
    - Ой, помощнички Нечистой Силы! Шёл я в белый замок к красавице-царевне, чтобы посватать её за себя и нёс ей в подарок  перстенёк с бриллиантом, который от всех бед спасает. Да вот случилась беда несусветная, обронил его. Хотел его ухватить, да камень из-под ноги сорвался, едва сам не улетел в бездну вслед за ним! - и Волька опять уткнул лицо в собственные ладоши и горько замотал головой.
    Как услыхали разбойники про такой оберег перстень, загорелись у них глаза. Забыли про всё на свете разбойники, кинулись, сломя голову, вниз, только шлепки и стоны в темноте стали раздаваться.
    А Волька тем временем бросился через кусты к костру и избавил от верёвок лежебоку Пупыря.
    Пупырь вместо того, чтобы спасаться, стал ползать по поляне, сгребать за рубаху драгоценные каменья, золотые и серебряные монеты, какие награбили разбойники ещё прежде - не забыл про свою шкатулку и Волькин кошелёк.
    С трудом оттащил его Волька от костра. Кинулись они в темноту, долго поднимались по склону горы, но только подвернулась у Вольки нога, ойкнул и сел он на камень - понял, что дальше идти не сможет.
    - Подожди, - говорит Пупырю, - дай немножко передохнуть. - Подвернулась нога.
    - А чтоб тебя тигр задрал на этом месте, и шакалы разгрызли твои кости, - стал злорадствовать Пупырь. – Царевну захотел в жёны? А вот не хотел? – И он показал в темноте мясистый кукиш.
    Остался Волька один, а Пупырь тем временем заторопился на вершину горы, одарить Алису ещё большими сокровищами.

                __________________________________________

    Утро выдалось на редкость чудесное. Золотые лучи солнца колосьями поднялись над спокойным и синим в белых гребешках морем. Белизна чаек кажется такой ослепительной и радостной, что всему земному, глядя на них, хотелось жить вечно. Недалеко от скалы разыгрались на поверхности дельфины, они то и дело выскакивали из воды и, описав зеленоватые полукольца, исчезали опять в море. В небольшой бухте, куда в непогоду частенько заходят со спущенными парусами чужедальние корабли, море кажется таким же зеленоватым, как и хребты дельфинов.
    Алиса стоит на террасе белого замка и наблюдает за полётом чаек. Она знает их наперечёт и каждую из них называет по имени:
    - Поленька, Поленька! – зовёт она. – Посмотри, Изольда серебристую рыбку подняла с гребешка волны.
    И вновь восхищённо глядит на море:
    - Поленька, посмотри, а вон Каролина что-то почти у берега извлекла, и, посмотри, несёт сюда. Боже! Что это? Поленька, посмотри…
    Чайка влетела на террасу и опустилась на большую тёмную и ребристую, покрытую изнутри розовым перламутром, раковину, некогда поднятую со дна моря искателями жемчуга и теперь уже водружённую на белоснежный коралловый столик с гнутыми зеркальными ножками. На дне раковины Алиса увидела крохотного серовато-чёрного крабика, выпавшего из клюва Каролины, он цепко держал в своих клещнях большую жемчужину - она озорно подмигнула золотым лучиком, тут же вобрав в себя все краски утреннего неба.
    - Каролина, милая! Дай я тебя поцелую за твой изумительный подарок, - Алиса взяла чайку в руки и нежно поцеловала в зобик. - А теперь унеси крабика обратно в море.
    Каролина, пройдя над кромкой моря, так, чтобы увидела Алиса, в падении приблизилась  к воде и вновь взмыла вверх, - клюв её оказался пустым.
    Но вот чайки неожиданно заволновались, стали проноситься вдоль каменной тропинки, ведущей к замку, и громко издавать крики. На тропинке, размахивая палкой, появился Пупырь-лежебока.
    - Кыш, проклятые! Кыш! – Пупырь пытался сбить суковатой палкой пролетающих над ним птиц, но чайки увёртывались от уларов и заходили на второй круг.
    С башни подала сигнал стража: «Недобрый человек приближается к замку!»
    К ногам царевны прибыл начальник стражи при всех орденах и шпаге.
    - Пропустите его, - попросила Алиса.
    - Про-пу-стить! – зычно подал команду главный стражник.
    Загремели цепи на вороте, и ажурная решётка ворот поползла вверх. Пупыря ввели на террасу.
    - Откуда и зачем пожаловал в мой замок, добрый человек? – спросила Алиса Пупыря.
    Пупырю польстила такая любезность с ним, его толстые губы разъехались в улыбке. Он торопливо полез рукой к себе под рубаху и вытащил оттуда шкатулку и тряпицу, трясущимися руками раскрыл шкатулку и развязал узел тряпицы, и все увидели в них множество самоцветных камней, золотые и серебряные монеты, и кожаный кошелёк:
    - Во! – гордо сказал Пупырь и зарделся от удовольствия. – Это всё тебе, царевна.
    Но опять донеслись крики чаек. Кинулись охраняльщики к стенам, а по тропинке идёт другой человек и тоже с палкой, но только не бьёт чаек, а, сильно прихрамывая на одну ногу, опирается на неё. Алиса попросила впустить и его.
    Глянул Волька-пастушок в глаза царевне – голова закружилась от синевы, и жарко вдруг сделалось в груди у юноши. Поклонился он низко ей в ноги, достал из-под рубахи тряпицу, развернул осторожно, и все увидели к своему изумлению красные самоцветики:
    - Слыхал я, ваше величество, что синева ваших глаз спорит с синевой самого моря и пришёл я, чтобы заглянуть в них. И ещё прослышал я от добрых людей, что на вашей скале не водится красных цветов, вот я и принёс их вам.
    Улыбнулась Алиса ему в ответ:
    - Принёс ты мне самое дорогое – любовь свою и доброе сердце. О твоей доброте и заботе о людях слышала я с самого начала твоего пути.
    - Но откуда тебе всё известно обо мне? – изумился юноша.
    - Хула и слава опережают путника. – Алиса нежно взяла Вольку за руку и объявила, казалось, всему свету. - Отныне этот юноша станет моим мужем!
    А Пупыря-лежебоку со всем его богатством вывела стража за ворота и объяснила, как воротиться назад домой.
    На этом бы сказка и закончилась, если бы ещё и скалу не переназвали из Шестицветной в Семицветную. 
    В народе же говорят: «Верьте той сказке, в которой есть доля правды.»

               

                * * *






                Волшебный калейдоскоп

    Хороша сказка в зимнюю пору, когда за окнами по стеклу с плачем бьётся белыми крыльями метель-вьюжка, заметает она всё на своём пути.
    - Холодно! - чиликнул забившийся под застреху воробышек.
    - Холодно! - скрипят деревья, склоняясь к сугробам.
    «Хо-лад-на»,- нацарапал на промёрзшем стекле первоклассник Мишка.
    Но Мишке было тепло, он жил с мамой и папой, с дедушкой и  бабушкой в уютной просторной квартире на восьмом этаже.
   На Новый год подарил дедушка Мишке волшебный калейдоскоп. Мишка смотрел в него и глазам своим не верил – сколько бы ни вращал он свой калейдоскоп в руках, заглядывая то одним, то другим глазом поочерёдно в глазок, одну сказку в нём сменяла другая. И каждая сказка отличалась от другой, и были они цветными и очень забавными.
    Но в такую пору особенно хороши сказки о жарком лете. Мишка уселся поудобнее за школьным столиком, навёл калейдоскоп на окно, припал к нему одним глазом и стал осторожно вращать.
    - Ух, ты! Вот это да-а! – Мишка замер.
    А сказка началась.
    Жил был на белом свете лягушонок Квашка, возраст у него был совсем детский, тот самый возраст, когда дети задают своим родителям непомерное множество вопросов «почему» и «как». Но у Квашки не было родителей, их проглотила цапля, и Квашке приходилось самому отвечать на свои вопросы.
    Целыми днями плавал он по водоёму, заросшему камышом и кувшинками, грелся на солнышке - для этого забирался на большой плоский камень и с высоты стрекозиного полёта смотрел, как плещется поблизости синее море, и плывут по нему, похожие на кувшинки, корабли.
    В шуме моря Квашка различал даже голоса людей:
    "Матрос Рэйс! Срочно к капитану!" - раздалось с одного корабля.
    "Билл! Билл! Подпускай ближе, у них нет оружия! - хрипели и ликовали с другого. - Пали их паруса!.."
    Квашка многого не понимал, спросить было не у кого, взрослые были заняты своими малышами, и Квашка начинал играть сам с собой.
    Он прыгал в кувшинку, как в настоящий корабль, и повторял слова храброго капитана:
    - Право руля!.. Эй,Билл, не шали, не стреляй, или я из моей пушки пальну по тебе!.. Матрос Рэйс, приказываю добраться до берега вплавь! Передай Королю...
    Часто поднимался ветер, набегали волны.
    Однажды даже кувшинку подбросило вверх, Квашка ойкнул и бултыхнулся в воду. Счастье, что он умел плавать и дышать под водой.
    На дне очень красиво. Вокруг зеленеет трава, добродушно помахивают хвостиками золотисто-красные карасики. Со дна поднимаются и разрастаясь устремляются вверх пузыри, и было видно, как на поверхности воды они лопаются.
    У Квашки была своя большая тайна, да и у кого её не было в его возрасте. Он знал, где прячется на ночь солнышко, он сам видел, как оно каждый вечер с шипением уходит под воду у самого берега под ивами. Квашка никому не рассказывал про свою тайну и радовался, что никто больше не знает про это. И солнышко можно будет видеть на небе каждый новый день, потому что, не зная, где оно прячется, его не сможет проглотить цапля, и никто не украдёт.
    Квашка очень любил солнышко, оно всегда казалось ему таким же нежным и ласковым, какой была его мама.
    Но в то самое место, где ночами оно пряталось, под самыми ивами, повадился  приходить рыбак удить рыбу. На нём была широкополая шляпа из рисовой соломы, через плечо висели на связанных кожаных шнурках огромные рыжие башмаки, которые он тут же сбрасывал возле себя на траву. Рыбак сидел до самой ночи, то и дело забрасывая удочку и вытаскивая из воды карасей, которых тут же опускал в ведёрко.
    Квашка со страхом наблюдал из-за камней, как удочка вновь возвращалась от рыбака к тому самому месту, где пряталось солнышко. «А вдруг он поймает моё солнышко и унесёт его в ведёрке» - думал Квашка и сердце его от ужаса начинало леденеть.
    Как-то, набравшись храбрости, Квашка подкрался к рыбаку так близко, что оказался рядом с рыжими башмаками. Квашка забрался на цветок, чтобы лучше было видеть, не угодило ли рыбаку на крючок его солнышко. Оно почти скрылось под берегом, вода от этого сделалась красной. Рыбак неожиданно поднялся, и лягушок от страха свалился в башмак.
    Уже на лесной тропинке обнаружил рыбак в башмаке маленького Квашку.
    Он хмыкнул в усы, приблизил лягушонка на шершавой ладони  к самому лицу и удивлённо проговорил:
    - Ишь, шельмец, как смотрит!
    После чего отпустил Квашку в лужицу. Квашка долго сидел на зелёном листике, ничего не понимая, и смотрел вслед уходящему рыбаку. Потом он перевёл растерянный взгляд на лужицу и раскрыл рот от изумления, он увидел в воде своё солнышко.
«Но моё солнышко, там, в озере - подумал он. – Разве их много солнышек?»
    Только под утро уставший Квашка добрался до своего водоёма и уснул крепким сном под мясистым лопухом у берега.
    Приснилось ему солнышко, доброе и нежное, как мама: «Ты поступил как настоящий путешественник, - говорит оно ласково Квашке. – Ты сделал для себя большое открытие, но у тебя нет мамы и папы, чтобы рассказать тебе обо мне. Одно я на этом небе, в воде я только отражаюсь, на ночь скрываюсь за лесами и морем на другой стороне земли, чтобы и там обогреть землю. Спи спокойно, малыш, утром я снова вернусь к тебе, чтобы порадовать твоё сердце!».
    Закончилась сказка.
    Мишке хотелось ещё и ещё вращать волшебный калейдоскоп. Но подошёл его дедушка, он бережно отстранил калейдоскоп рукой и сказал:
    - Не торопись смотреть следующую сказку, а подумай, о чём тебе рассказала эта.

                * * *







                Ветры Гааги

    На одном из жарких берегов Южного океана жил беспечный мечтатель Пальмиро Антонио Гюйс, люди называли его просто чудак Пальмиро. В знойные часы сидел он под каким-либо навесом вымершего базара, лениво пил из фаянсовой чашки грог и рассказывал гостеприимному хозяину, как он Пальмиро совершит кругосветное путешествие на собственном корабле и посетит удивительную страну Гаагу.
    Пальмиро слушали, соглашались, но не верили – безнадёжно качали головами и смеялись, когда он исчезал в малиновом сюртуке в шумной сутолоке базара, который вновь оживал под вечер после полуденного солнца, - не настолько он был богатым, чтобы мечтать о таком, и никогда не имел даже обыкновенной лодки. Ну да кто знает о кошельке соседа, а корабль можно построить и самому.
    Наконец Пальмиро обрёл себе помощника известного на весь город башмачника Фильеро. А у Фильеро никогда не было собственных башмаков – это был честный башмачник. Фильеро гордился своими голыми пятками, их можно было сравнить с кожей старого крокодила, ради спора он мог ходить по горячим углям любого тагана. Относились к нему в городе всякий по своему: простые обитатели считали его своим человеком, и когда он шёл через площадь или по кривенькой трущобной улочке, кричали приветливо: «Свет солнцу, Фильеро!» - что означает "Здравствуй, Фильеро!"; почётные горожане в ответ на приветствие Фильеро снисходительно кивали головами, но если бы можно было заглянуть им в души, таилась в их снисходительности скрытая почтительность - честность всегда уважаема и понятна.
    Башмачник обрадовался предложению Пальмиро: ему никогда не приходилось совершать кругосветных путешествий. На суждения Пальмиро о постройке корабля Фильеро рассудительно кивал головой – знак глубокого понимания тонкостей дела.
    Сошлись на пяти золотых флоринах в год, одной чашки грога в день, осьмушки нюхательного табака в месяц, не считая матросской одежды, пропитания и крепких башмаков из воловьей кожи, сшитых самим Фильеро. Ударили по рукам. Бедный Фильеро растроганный тряс руку теперь уже своего шефа дона Пальмиро (станем называть его так, так как «доном» называют в здешних местах человека отважного и готового взять на себя беды другого). И так Фильеро долго тряс руку дону Пальмиро, пока не обронил на его затасканный, повидавший виды малиновый сюртук скупую, но преданную слезу.
    За дело взялись тут же. Стуковень топоров известила всему побережью о строительстве необычного корабля. Валили в ближайшем лесу деревья, пилили их на доски, таскали на себе, так как другого  вида транспорта под рукой не оказалось. Корабль получался на славу, он не походил на другие корабли, те, что проплывали мимо или заходили в их гавань в океанскую непогоду, зато он обещал быть выносливым, как боевой корвет. И вот водрузили единственную мачту, она должна служить кораблю и фок, и грот, и бизань-мачтой. Уже закреплены паруса и воздвигнуты бушприт и флагшток из зелёного бамбука, а сам корабль покрашен в оранжевый цвет, мачта в синий, палуба в зелёный. Стали переносить в трюм запасы солонины, сухарей и пресную воду. Когда с этим было покончено – обнаружили, что для защиты от пиратов кораблю недостаёт корабельной пушки.
    Разыскали пушку на ближайшей горе среди останков древней обсерватории, по каким-то причинам она покоилась там с незапамятных времён.
    - Пушку мы вернём, как только покорим все моря и океаны, - пообещал дон Пальмиро её незримому хозяину. - Но на чём мы её доставим к берегу по этим дьявольским каменистым тропам?
    -Эврика! – закричал дон Пальмиро.
    Фильеро подался вперёд, его и без того вытянутое с маленькой раздвоенной бородкой и крючковатым носом лицо вытянулось ещё больше в ожидании, что ещё скажет капитан.
    - Мы соорудим канатную дорогу, привяжем один конец каната на горе, а другой к мачте нашего корабля и по нему прямо к месту спустим это орудие, - заключил дон Пальмиро.
    - Но дон Пальмиро, это увидят все и нас разоблачат.
    Пальмиро удивлённо посмотрел на Фильеро – это ему как-то не пришло в голову.
    - Э-э… дон Пальмиро, что если нам посоветоваться с мыслителем Дионом?
    - Но он узнает тайну.
    - Мой капитан, Дион почтеннейший гражданин города, он не позволит открыть нашу тайну людям, - заверил Фильеро.
    - Гм… - капитан надолго задумался, наконец, он принял решение.
    Дион сидел на берегу океана неподалёку от скалы, в одной из пещер которой он спал, глядел в небо и что-то бормотал.
    - Э, милейший… Почтеннейший из почтеннейших - тут же поправился Пальмиро. – Как нам быть? - он принялся наскоро рассказывать про свои дела.
    Глаза Диона опустились на землю, он досадливо проделал движение рукой, так обычно отмахиваются от назойливой мухи, пухлые губы на его толстом лице перестали двигаться.
    - То, что не сможет проделать разум, совершит безумие.
    - Почтеннейший, не понял. Как ты сказал? - изумился дон Пальмиро.
    - Великий Дион сказал: там, где не осилит разум, осилит безумие! – повторил  Дион и поднял кверху пухлый указательный палец с закованным в тяжёлый перстень большим камнем.
    Дон Пальмиро и Фильеро глянули друг на друга так, будто видели друг друга впервые.
    - Великий Дион разъясняет: доставьте пушку на осле, - раздразился Дион более того, поднял глаза к небу и стал опять бормотать невразумительное.
    К пушке дон Пальмиро и Фильеро возвращались, поторапливая друг друга.
    - Как же так! Как же так! – повторял Пальмиро. - Мы не додумались до самого простого!.. Но где взять осла?
    - Дон Пальмиро, осёл есть у моего старого приятеля садовника Гаруто Франсиско Кригера. Он славный человек, но без своего осла прожить не сможет и часу! Он на нём целыми днями возит для своего сада воду, а ночью частенько выходит за порог, чтобы подбросить ему пучок свежей травы или просто покличет: «Жив ли ты мой дурашка, Яшка, не украли ли тебя какие-нибудь проходимцы?» Мне приходилось ночевать у доброго Гаруто. Я знаю, насколько велика любовь между ними. У Гаруто нет близких людей, и потому он любит осла, как любят на этом свете своего единственного родственника.
    Осла решили украсть ночью. Когда луна величиной с колесо золоченого тарантаса мэра города почтенного дона Альберто Джордано Хюнгера из-за холма наехала на тёмную черепицу высокого здания городской управы, чуть белевшего в ночных сумерках, две человеческие тени крадучись пробрались к загородке усадьбы, принадлежавшей садовнику Гаруто Франсиско Кригеру. Под плетёным из камыша навесом мирно дремал ушастый Яшка. Фильеро шейным платком перехватил ему мордочку, так чтобы тот не смог позвать своего хозяина. Дон Пальмиро поддал ослу под зад коленом, но ослик явно не хотел идти. Тогда Пальмиро попытался подтолкнуть его, но тот угрожающе брыкнул ногой – дон Пальмиро на всякий случай отскочил в сторону.
    В это время в доме заскрипела дверь, и на пороге показался хозяин, он не мог  видеть в темноте происходящего и только позвал:
    - Жив ли ты мой дурашка, Яшка, не украли ли тебя какие-нибудь проходимцы?
    Дон Пальмиро вытянул шею, выпучил глаза, что есть мочи прокричал:
    - И-а!.. И-а!..
    - Не спишь?.. Спи-спи!.. Много дел ожидает нас с утра!
    Хозяину не захотелось спускаться вниз и он, довольствуясь криком «и-а, и-а», исчез в доме.
    Фильеро оказался более предусмотрительным, он вынул из-под рубахи банан и ткнул им к мордочке ослика. Ослик жадно дохнул ноздрями, торопливо потянулся за бананом и с тем, как ускорял шаги Фильеро, ускорял свой бег и ослик. Дон Пальмиро по голой каменистой тропке еле поспевал за ними; не заметили, как очутились у стен знаменитой обсерватории.
   Пушка оказалась не по размерам тяжёлой. Взвалив её кое-как на спину ослу и закрепив бичевой, похитители  направились к Восточным воротам обветшавшей древности. Но стоило им проделать несколько шагов, как у статуи «Изумлённого звездочёта» послышались голоса людей и потому, как усиливалось под их ногами шуршание камешков, можно было догадаться, что люди вот-вот появятся.
    - Тс-с! – вытаращил глаза дон Пальмиро и они замерли, из-за статуи показались люди.
    - Сейчас вы увидите уникальный квадрант, по которому древние звездочёты… - это говорил главный звездочёт города дон Гусик-Кусик. - А сейчас мы  проходим мимо античной статуи «Изумлённый звездочёт».
    - О, это и есть квадрант?
    Все повернулись на голос одного из иностранцев. У дона Гусик-Кусика округлились глаза, они стали походить на два голубиных яйца: перед ним, широко расставив ноги, неподвижно стоял ослик с пушкой, привязанной к нему бичевой, по ту и другую сторону от осла, присев от страха, пытались скрыться дон Пальмиро Антонио Гюйс и башмачник Фильеро.
    - Э… Синьоры, это ещё не уникальный квадрант… Это статуя, называется она э… «Эвклидовы пушкари». Куда вы её потащили? – зашипел дон Гусик-Кусик, как только звездочёты-иностранцы прошли вперёд, он сразу узнал чудака Пальмиро и городского башмачника Фильеро. – Если продавать, то, чур, треть от продажи моя. Идёт?
    - И-дёт… - простонал дон Пальмиро, ноги его продолжали мелко трястись.
    - И-а! – радостно прокричал ослик, когда, наконец-то, пушку сбросили с его хребта, а самого отправили погулять при ослепительной луне без его хозяина.
    Остаток ночи провели в гамаках. Фильеро ворочался с боку на бок, вздыхал, смотрел, как мягко ступает по палубе кот Альберто, при всём-то морском запрете на котов, и хлопает  спросонья крыльями, сидевший на самой стеньге, радужный попугай Гуэро, недавно принятые в состав команды – первый, в должности корабельного кота, второй, корабельного попугая -  остальные должности, кроме должности капитана, приходились на долю  Фильеро. «Как мне быть? – размышлял Фильеро. – Я никогда не
плавал через океан, я не пересекал даже нашего залива.
    Но я честный башмачник, внук и сын башмачника, не запятнавший чести ни отца, ни деда, и под началом моего капитана достойного дона Пальмиро я приму все тяготы, какие только ниспосылает судьба морскому волку и войду в число первых приглашённых на званый ужин к почтеннейшему дону Альберто Джордано Хюнгеру".
    Незаметно он стал проваливаться в сон, сквозь шум прибоя до сознания донёсся  чей-то до боли знакомый радостный голос:
    - А, вот ты где!.. И как только ты умудрился сбежать, ума не приложу!
    Утром Фильеро мысленно повторил клятву верности дону Пальмиро Антонио Гюйсу, своему бесстрашному капитану, после чего спустился вниз и, шлёпая босыми ногами по палубе, отправился к гафелю, который одновременно служил и местом для умывания, так как к нему был подвешен на цепи сосуд с водой.
    - Пр-рри-вет Фильер-ро, как поживаешь? – сидевший на рее Гуэро радостно захлопал крыльями, да так, что на мачте загремели деревянные сегарсы.
    Кот Альберто прогнул спину и с удовольствием потянулся, при этом щуря глаза и что-то мурлыча себе под нос.
    Капитан уже стоял одетым на корме корабля; на нём был один и тот же затасканный красный сюртук, который носил он, сколько помнили его самого, новшеством явились короткие синие штаны, как у бывалых капитанов, на ногах белые
гетры и совершенно новые, как и у Фильеро, тяжелые рыжие башмаки из воловьей кожи, голову венчала низкая широкополая чёрная шляпа с плюмажем из перьев фламинго.
    Фильеро тоже принарядился во всё то, как и договаривались он и дон Пальмиро (впрочем, на нём и была повседневная форма тогдашних моряков).
    Пушка, установленная справа по борту, грациозно запрокинула позеленевшее от времени жерло в голубизну нарождающегося утра. Океан могущественно покачивал на голубовато-зелёных волнах ничтожное, по сравнению с ним, судёнышко с непомерно большой мачтой, с опущенными белыми, как облака и гетры капитана, парусами. Солнце поднялось довольно высоко и наступило время к отплытию.
    Дон Пальмиро важно поднялся на капитанский мостик и произнёс прощальную речь, которая больше походила на панегирик:
    - Соотечественники! – начал он, - перед ним на палубе сидел кот Альберто, на нижней перекладине мачты топорщил яркие перья Гуэро, Фильеро стоял позади кота и взволнованно мял в руках шляпу простого моряка. - Прошло то время, когда я был бременем для моего Отечества. Теперь я полон сил и замыслов и готов пожертвовать собой во имя морской славы моей вечнозелёной Родины.
    Он говорил о судьбах морских кораблей, начиная с времён правления царя Галиана Четвёртого, о том, что есть изумительная страна Гаага и что к ней им предстоит проложить свой путь.
    Закончил дон Пальмиро речь следующими словами:
    - Клянёмся быть верными курсу нашего корабля. Да здравствуют ветры Гааги! Он вытер шейным платком разгорячённое круглое лицо и победным взглядом обвёл притихшую публику.
    Пауза длилась недолго, Гуэро шумно захлопал крыльями и прокричал сверху, сильно шепелявя при этом:
    - Бр-ра-во, Гу-эр-ро! Молодец Гу-эр-ро… Бр-рра-во!
    Альберто промяукал тоже что-то лестное о себе.
    Один Фильеро со слезами на глазах не знал куда девать свою шляпу, наконец, он шагнул навстречу капитану прямо в распростёртые того объятия. Оба счастливые долго обнимали друг друга.
    На берегу уже собрались любопытные, были здесь и сочувствующие, и недоброжелатели, и просто зеваки, собравшиеся поглазеть. Одни говорили, что путешественников ждёт гибель, другие утверждали, что несмотря на довольно большие странности, дон Пальмиро решительный человек и он наверняка достигнет цели, третьи удивлялись: зачем понадобилось открывать Гаагу, что куда удобней жить без риска, вот так просто с берега любоваться океаном.
    Был поднят жёлто-белый флаг с зелёной веточкой пальмы по центру  поля, во всю свою прыть салютовала корабельная пушка, и, отдав концы, корабль, покачиваясь, стал медленно удаляться от берега.
    Капитан стоял на капитанском мостике, смотрел в позорную трубу и подавал команды – он выглядел бывалым капитаном, настолько был решительным.
    На выходе из залива взметнулись основные паруса, корабль тут же резко качнуло, словно он наткнулся на гигантского спрута, закружило на месте и, предоставленный теперь уже во власть самому себе, понёсся он под напором ветра на прибрежные скалы.
    Фильеро отчаянно крутил колесо штурвала, корабль не подчинялся, спасения ждать было неоткуда – на них стремительно надвигалась скала, она выступала из воды краеугольным камнем и это было куда страшнее, чем тот же спрут. И вдруг случилось невероятное: мачта корабля стала заваливаться на бок, и обитатели палубы полетели в воду. Один Гуэро махал крыльями над барахтающимися в воде и что есть мочи кричал:
    - Ай да Гу-эр-ро! Молодец Гу-эр-ро! ... Д-а здр-рра-вству-ют веет-ррры Га-аги! ...
    Корабль оказался непотопляемым, он так и остался лежать на поверхности воды, на боку: по-видимому, затонуть ему мешала невероятных размеров мачта. По мачте неудачливые мореплаватели перебрались на его корпус. Гуэро уселся на голову капитана, но дон Пальмиро не замечал его.
    Не слыхал и шипения старухи Базелины – этой вечной торговки со спутанными седыми волосами, которая только и знает, что с раннего утра и до позднего вечера кричит: «Покупайте жареные каштаны!.. Покупайте жареные каштаны!..»:
    - Э, - махнула рукой старуха, выбираясь из толпы. – По-человечески потонуть и то не смогли!..
    Дон Пальмиро с тоской глядел на зелёный хребет горизонта. И напрасно пытался утешить его, рыдающий добрый башмачник Фильеро, говоря, что вон уже спускает на воду свою старую шлюпку их друг садовник Гаруто, которую привёз на себе его ослик Яшка.
    Горе всегда безутешно, если рушится единственная большая мечта.

                * * *







                Хобби  курляндского петуха

    Когда случилась война с Курляндией, потомственный виноградарь Марьян Лыткин стал солдатом, пошёл на войну и отличился. Из тактических соображений он поклонился земле столько раз, сколько раз пальнули на ней из пушек. Прошёл сквозь ряды неприятеля со шпагой на боку и мушкетом на плече, никого не уколол, ни в кого не выстрелил и получил в награду за храбрость живого петуха.
    Так в том местечке, где жил Марьян, появился курляндский горлопан. Другие петухи на глаз незавидные, а этот на редкость нарядный: на голове у него в зелёных перышках гнездится икристый гребешок, на груди белая манишка, на ногах янтарные когти, а по хвосту и крыльям промчался огонь, как мчится он в засушливое время по стерне.
    Завидуют Марьяну. Было бы так всегда, но приехал к Марьяну из города приятель-циркач и привёз с собой учёного гуся.
    Посмотрел гусь на Марьянова петуха, покачал головой:
    - Кто же сейчас так одевается?!.. Сейчас серый модный цвет. Видишь, какой я серый. А когда я хожу по манежу у меня на ногах башмачки на каблуках, а на голове шляпа.
    Уехали в город циркач и гусь, и петух загрустил. Стал ему не милым свет. Подойдёт к луже, посмотрит на гладь воды и видит противное отражение своих перьев. Стал бродить по местечку, думать. И придумал. Побежал в долину, там как раз цвели тополя, выкупался в их пуху, сделался серым от янтарных коготков до икристого гребешка, приделал к ногам каблуки из еловых шишек, побежал обратно домой.
    Увидел его Марьян, схватил хворостину, давай гоняться за ним, словно на войне за неприятелем, норовя угодить в него, чтобы не лазил где попало.
    Еле увернулся несчастный модник, перелетел через забор и был таков. Но мысль о том, что в городе выглядят лучше его, не давала петуху покоя. Тут петух пошёл на другую хитрость: упал посреди двора, закрыл глаза и, как положено умершим, вытянул ноги.
    Марьян увидел своего петуха мёртвым, охнул, - но что было делать?.. Поднял птицу за ноги, понёс в дом. Жил он одиноко, жены у него не было, самому пришлось щипать петуха. «На новую подушку наберу пуха, прежняя совсем плохая стала», - размышляет. Собрал пух в лукошко и понёс в дальний угол. Петух тут как тут, прыг в окно – только его и видели.
    Вернулся Марьян, а петуха нет!.. «Что за чертовщина?» - подумал Марьян.
Во дворе в это время послышался шум. Выглянул наружу, там его общипанный расхаживает голый, тощий и серый – совсем не похож на прежнего красавца. Но такой ходит важный!
    Собрал зевак со всего местечка, те хохочут, а куры сетуют:
    - Глядите, наш петух совсем рехнулся!
    Марьян вон наружу: засмеют теперь люди. Поймал петуха и в чулан за топором.       
    Вернулся, а его петух стоит перед зеркалом, на голове у него вместо шляпы берестяная солонка и где только можно соль порассыпана.
    Понял потомственный виноградарь Марьян, что не станет у него прежней жизни без этого чудака – полюбился он ему. «Бывает же и у петухов хобби», - подумал.
    А петух заново отрастил перья, стал опять он курляндским – настоящим красавцем!
 
                * * *








                Весёлый каламбур

    Всякая весёлая сказка имеет весёлое начало, весёлую середину и весёлый конец.
    Пошёл Егор на рыбалку – принёс гуся и галку. А, впрочем, всё было совсем не так.
    Оторвался журавль от клина и опустился Егору в корзину. «Батюшки, - изумился Егор, - каких только чудес не бывает на свете!»
    На том и конец. Лучшего конца и не пожелаешь сказке. А где же середина?      
    Середина у сказки в её же середине.
    Но про то, спросите лучше у самого Егора. Впрочем, он и сам не знает, как всё получилось. А получилось с ним невероятное: пошёл Егор за морошкой, а принёс самого себя в лукошке.
    "Такого не бывает!", - скажут недоверчивые люди.
    А что же тогда бывает?
    Сказать правду, случилось вот что, - но уже в конце сказки.
    В одном лесу сидела в гнезде на яйцах слониха. А тут бежит волк по лесу. Испугалась слониха и убежала из гнезда.
    Волк обрадовался: «Вот полакомлюсь!" – подумал.
    Только он раскрыл пасть, вдруг одно яйцо зашевелилось, потом треснуло и развалилось на две половины.
    Глянул волк, а на скорлупе я сижу с ружьём, тот самый человек, который пишет эти сказки.
    Волк так и сел от изумления.

                * * *





 
                Великий астронавт

    Было уже совсем темно, и город зажёгся бессчётным числом разноцветных огней. Стоял конец ноября. Холодный ветер временами дул так, что я едва успевал хвататься за свою широкополую шляпу, чтобы её не унесло по дороге. Ветер с яростью бросал мокрый снег, и я продрог до костей. Погода что и говорить - скверная.
    В своей комнатушке я скинул с себя плащ, развязал шейный вязаный платок и развешал всё для просушки, за что  можно только зацепить. Чай с огонька согрел и взбодрил меня. Незаметно для себя я глубоко задумался: в дверь постучалась новая сказка.
    На листе бумаги  зелёным карандашом нарисовал луг, коричневым дома и деревья, всё заштриховал чёрным – получилась ночь. Ночь получилась тёмная. Мне захотелось, чтобы на небе светила луна. Других красок у меня не было, тогда я достал из кошелька серебряную монету и подвесил её на нитке высоко над домами, деревьями и лугом.
    Мгла тут же разверзлась – дома, луг и деревья засеребрились светом. Я чего-то ждал ещё: что вот-вот на рисунке начнутся какие-то действа. Но тут в мою голову пришла простая мысль: разве может начаться сказка, если спят её обитатели. И я заменил серебряную монету на медную  – получилось солнце. Всё тут же ожило.      
    Взрослые обитатели сказки отправились на работу, а детям (у них наступили летние каникулы) ничего не оставалось, как подольше поспать.
    Среди них жил мальчик по имени Ромка. Малышом он оказался мечтательным и трудолюбивым, поэтому просыпался вместе со взрослыми, и, когда они уходили на работу, мальчик выгонял своего козлёнка Бодьку пастись на лужок, рассказывал ему разные истории про солнце и звёзды. Ромка мечтал летать на межпланетных кораблях. «Вот вырасту большой, - говорил он Бодьке, - полечу к звёздам и тебя возьму с собой. Посмотришь, какие они звёзды… большие-пребольшие!» Мальчик разводил руками, показывая козлёнку, какие на самом деле они огромные. Бодька только «бекал» в ответ и лез бодаться.
    Однажды они увлеклись игрой и не заметили, как попали на ниоткуда взявшийся космодром.
    Я нарисовал коричневым карандашом космодром и установил на нём вертикально этот же карандаш.
    Тут произошло очередное чудо – карандаш превратился в межпланетный корабль.
    От восхищения Ромка воскликнул:
    - Вот бы полететь на нём!
    Не успел он так сказать, как кто-то положил руку ему на плечо. Малыш поднял голову и увидел человека в одежде астронавта – это был командир этого корабля.
    - Хочешь полетать? – спросил командир-астронавт.
    - Ой, дяденька, возьмите, пожалуйста, меня с собой, - завопил Ромка от радости. – И Бодьку тоже. Не смотрите, что он ещё маленький – он такой прыткий! Вот только бодается, но это он понарошку. Он совсем хороший, вы не думайте!
    - Ну, если хороший, то и его заберём с собой, - глаза у командира синие-пресиние, а ведь таких красок у меня не было - какой-то волшебник их  нарисовал.
    -  А вы правду говорите? - не поверил мальчик.
    - Командиры не обманывают,- ответил Ромке астронавт уже серьёзно. И спросил.
– Куда бы ты хотел полететь?
    - К звёздам, - сказал, как выдохнул Ромка.
    - К звёздам так к звёздам! - сказал командир.
    И их корабль устремился к самым далёким звёздам. На их пути одна за другой сменялись галактики: чёрная, голубая, оранжевая.
    Ромка и Бодька сидели  в кресле Пилота-2 и смотрели в боковой иллюминатор. Мимо проносились болиды, кометы, метеориты. Все явления сопровождались изумительными световыми красками.
    Огромный болид распустил в половину пространства павлиний хвост и канул в синей бездне. Далеко-далеко на серебряной паутинке спустился паучок в янтарной прозрачной оболочке и также исчез. Это был, конечно же, не паучок, а огромный метеорит – просто он показался паучком из-за того, что пролетел далеко от корабля.   
    Корабль облетел вокруг звезды, которая походила на свёрнутого в клубок голубого ежа и испускала мириады янтарных игл.
    - Если мы приблизимся к её лучам ещё на два-три витка, наш корабль вспыхнет, как мотылёк на огне, - сказал командир.
    Ромка понимающе кивнул головой – ведь мальчик не просто мечтал об астронавтике, ещё он прочитал  о ней много увлекательных книжек.
    - Мистер Глэб, - так звали командира корабля, обратился к нему мальчик, - а мы сможем побыть хотя бы на одной из планеток?
    - Сможем.
    - И Бодька?
    - И Бодька, - вполне серьёзно ответил мистер Глэб.
    Бодька, заслышав своё имя, бекнул, и вновь ткнулся мордочкой в синий иллюминатор – что т а м? Глаза у Бодьки также были синими, такими же, как  у иллюминатора и командира корабля, в них отражались звёзды, пролетавшие мимо кометы и болиды. Вдруг он возбудился: впереди замаячила планетка, уж больно походившая на сочный кочан капусты. Бодьке захотелось тут же его съесть.
    Командир корабля мистер Глэб вынужден был сесть на планетку,
добродушно улыбаясь при этом.
    Как же был разочарован козлёнок, когда вместо сочной капусты он увидел людей совершенно не похожих на капусту – и даже на самих людей, какими они бывают на самом деле. Их головы походили на блюдца, глаза на сливы, носы и рты походили на лепестки цветка, свёрнутые в трубочки, туловища напоминали шары, наполненные газом, ноги и руки, не что иное, как розовые прутики. Они что-то увлечённо возделывали на своём огороде – опять же, не капусту или что-либо, чем можно было б перекусить.
    Астероидяне, так их станем называть, так же принялись с интересом рассматривать прилетевших из ниоткуда. Бодька тут же боднул первого попавшего из них. Такого поворота никто не ожидал – астероидяне пустились наутёк. Некоторые из них побежали к какому-то предмету. И только потом  астронавты разобрались, когда их окатили водой, - им оказалась водомётная пушка. Приняв душ из водомётной пушки, они помчались в сторону своего корабля, потому что астероидяне, как показалось астронавтам, намеревались его захватить.
    Но тут появилась девочка, она закричала, что козлик ей очень понравился, и она хотела бы с ним и с мальчиком, которого она до этого никогда не встречала, дружить. И вдруг горько заплакала: она не в силах догнать полюбившегося козлика и мальчика, имени которого она не знала, - так быстро на их планете не бегают.               
    Бодька неожиданно остановился, подбежал к девочке и жалобно бекнул.
    Девочка перестала плакать и протянула ему цветок. Бодька с аппетитом съел  его.
    Девочка, Бодька и Ромка тут же подружились. Им стало весело. Они стали играть в тут же придуманные ими игры, как это делают дети во всех мирах.
    Сказка на то и сказка, чтобы хорошо заканчиваться.
    Только по ночам, когда Ромка спал, Бодька почему-то вздыхал: может, из-за того, что сказка не может продолжиться, если спят её обитатели – тем более, что ни серебряной, ни медной монеты у него не было и не знал, что он теперь уже Великий астронавт. Зато он знал, что на одной из планет живёт девочка, которая подарила ему цветок ,- но вот беда: он его съел!

                * * *





                Загадки пульсара PSR  1313 – х
          
    В четыре часа шесть минут по Гринвичу радиотелескоп Гундской обсерватории зарегистрировал сигнал из космоса. Учёные подумали, что обнаружили неизвестный пульсар. Какого же было их удивление, когда «голос» пульсара повторился через  восемь и шестьдесят семь  тысячных  секунды со  склонением не минус сорок пять градусов, как его приняли вначале, а минус тридцать четыре. А ещё через семнадцать ноль восемьдесят четыре тысячных секунды он поступил  со стороны  созвездия Большого Пса.
    То, что сигналы поступали  из разных  точек пространства, навело на мысль об открытии  более серьёзном.
    Новорождённому дали имя PSR 1313 – х (х - истинное склонение).
    Автоматическое устройство записало на ленту трижды повторившееся
    Вникая в загадочные импульсы, пришедшие неведомо откуда, учёные единодушно сходились в одном: загадка пульсара  становится  ещё одной тайной мироздания.
    Поздно ночью в кабинете квартиры директора обсерватории мистера Хэлба раздался телефонный звонок.
    - Да, слушаю… А, это вы, мистер Грот?.. Приветствую вас, мистер Грот… Что?.. Вам удалось расшифровать голос пульсара?.. Как?.. Как?.. Будьте любезны, я сейчас…
    Хэлб метнулся к небольшому сейфу, взволнованно стал перебирать содержимое. Наконец, он нашёл ленту с записью радиосигнала и впился в неё глазами. «Боже, как всё просто! Нет, этот Грот даёт о себе знать и в астрофизике!»
    И вновь звонок:
    - Мистер Хэлб, вы меня слышите? – заговорила телефонная трубка.
    - Да, Грот, вы молодчина! Вы изумительный парень! Всё удивительно просто: другая цивилизация заговорила с нами нашим языком.
    Хэлб прижал трубку щекой к плечу, стал просматривать ленту. Ошибки не было, об этом красноречиво говорила запись на ленте: 3+2=5 5-3=2 5-2=3
    - Мистер Грот, а как вы расцениваете поступление этих сигналов, если  можно так выразиться, из «ниоткуда»?.. Вы допускаете, существует оборотная сторона вселенной?
    - Да, мистер Хэлб, - неиствовала трубка, - существует оборотная сторона вселенной… да… да! Иначе бы мы засекли это «ниоткуда»… Но она находится вне наших сегодняшних понятий и измерений.
    На другой день газеты запестрили сенсацией: мир имеет окно в неизвестность!
    На вопросы телевидения ответил профессор Альберт Грот.
    - Какой вы представляете себе космическую эру в будущем?
    - Сегодня трудно судить о чём-либо, не зная и даже не представляя собеседника.
    - Вы уверенны, что голос пульсара PSR 1313 – х ничто иное как голос неизвестной цивилизации?
    - Безусловно! Он шёл до нас множество лет и в миллионы парсек расстояния.
    - И всё-таки, в чём выражается ваша надежда поддерживать связь с бесконечно далёкими цивилизациями?
    - Безусловно, в титаническом трудолюбии учёных обеих сторон.
    - С нашей стороны вы рассчитываете на теорию Эйштана?
    - Не только!
    - И всё-таки?..
    - О, если б Бог знал, для чего Он появился на свет!
    - И последний вопрос, мистер Грот. Как глубока ваша вера в только что вами сказанное?
    - Вначале скажу словами Гигиля, что всё разумное существует; от себя добавлю: верю в сказанное, как верю в то, что сижу сейчас в этом кресле и беседую с вами.
    Гипотеза профессора Грота потрясла мир, начиная от академий наук и кончая торговцами уличных рынков и чистильщиками башмаков.
    По городу поползли всевозможные слухи.
    - Позвольте, - не согласилась пожилая дама, - мистер Грот в своих выводах исходит, прежде всего, из научных данных!
    Но настоящая паника началась после исчезновения принца Генри Ольдебургского. Принц сидел в своём кабинете у распахнутого окна и вдруг исчез. Лишь кое-кто из обслуги видел из ниоткуда взявшиеся красные шарики, витавшие над окном.
    Шеф сыска мистер Роберт Кук пребывал в полном недоумении. Замок был тщательно обследован, но след загадочного исчезновения принца Ольдебургского обнаружить не удалось.
    После этого случая началось невероятное. Город опустел - люди перестали ходить на службу, редкие кучки людей старались говорить шёпотом, вели разговоры об ограблениях и инопланетянах.
    А тут ещё новость: у короля Людовика Сто Четырнадцатого исчезла с головы корона. Старичок утверждал, что сидел на балконе и глядел на верноподданных, неожиданно впал в забытьё, а когда очнулся, пошарил на голове, пусто – короны как не бывало!
    В Музее искусств на Пустошах как в воду канули четыре фрески неизвестного автора из коллекции царя Галиана Второго.
    С алтаря королевского храма исчез золотой крест с бриллиантом в центре и четырьмя рубинами по краям. Сторож видел как над алтарём взмыли красные шарики.
    В городе нарастал переполох, - но тот же страх рождает всевозможные парадоксы
и слухи, и совершает открытия в психологии людей.
    Мясника Иогансона полиция отыскала спрятавшимся в бочке. Он всё время бубнил про красные шарики.
    Кондитер Макс Энебо сумел даже насмешить горожан: тот запёк сам себя в тесто. Когда подумали, что перед ними этакий огромный пирог и попытались его разрезать,чтобы съесть, из него выскочил всё тот же Энебо и начал кричать, что он ничего не желает знать об открытии сошедшего с ума мистера Грота.
    Мэр города господин Риналдо Абиссини  был в отчаянии: надо что-то
предпринимать!               
    Но ничего предпринимать не нужно было.
    Принца Генри Ольдебургского обнаружили собирающим лилии на озере.
    Корона оказалась на голове короля Людовика Сто Четырнадцатого - он уронил её себе под ноги и из-за обширной полы мантии попросту не разглядел.
    Фрески как были, так и пребывали в музее на прежнем месте - это стало одним из парадоксов страха и слухов. 
    А крест стоял на том же месте, где ему и следовало стоять - его уносили в свою мастерскую на время реставраторы, в то время, когда сторож на секунду отлучился ради пропустить кружку, другую заветного напитка в ближайшую таверну. 
    Не отыскали только того, кто распускал слухи о красных шариках, - им оказались сами слухи, - их ловить, как оказалось, можно лишь ушами.
    Шефа сыска мистера Роберта Кука король освободил от должности.
    Профессору Альберту Гроту в оправдание досталось открытие пульсара PSR 1313 – х и наградили самым почётным орденом в государстве - Орденом святой виноградной лозы - несмотря ни на что!
    Сами же загадки так и остались загадками до сегодняшнего дня.             

                * * *               






                Древесные музыканты

                1
               
    Когда я спросил профессора Потрову, действительно ли существуют на свете древесные музыканты, о которых так убедительно говорил  доктор Зильгерган на международном конгрессе биологов в прошедшем году в Оттаве.
    Мистер Потрову улыбнулся, потрогал, как мне показалось, задумчиво свои пышные усы и вдруг сделал страшными глаза и таинственно зашептал:
    - А вы как считаете?
    Я не ожидал такого поворота в его ответе и растерялся. Так мы просидели некоторое время друг против друга – он с распахнутыми от ужаса старческими, но ещё довольно живыми серыми глазами и я, наверное, с широко раскрытым ртом. Вдруг он громко захохотал, что вызвало приступ смеха и во мне. Мы смеялись до слёз: он что-то, видимо, имел в виду, я же, не зная, над чем мы оба смеялись.
    Неожиданно профессор грустно произнёс:
    - Доктор Зильгерган редкостного таланта учёный, в нём живут одновременно поэт и мыслитель. А что касается древесных музыкантов, то их существование для меня пока представляет загадку.               
    И он стал рассказывать о малопонятных мне импульсах или, как называют их ещё, сигналах Зильгергана.
    Было очень жарко. Мы выпили по стакану ананасового сока.
    - Так вот, мы предположили, что в деревьях живут незримые обитатели, древесные музыканты. И обнаружили их благодаря импульсам Зильгергана.
    Мне, профессору экспериментальной биофизики Кембриджского университета, оставалось услышать их музыку и проанализировать собранные сведения о том и составить резюме в виде отчёта на очередном конгрессе теперь уже в Париже.
    Суть импульсов доктора Берлинского научного центра физиологии Зильгергана мне в какой-то мере понятна. Всякий индивид флоры  способен излучать биоимпульсы, будь то дерево или другое растение. Но чтобы вот так въявь слышать их музыку, как это, видимо, слышат величайшие поэты и композиторы, мне не приходилось. Иначе, как и через кого является им музыка, рождённая, казалось, самими богами? Таковой мне представлялась идея господина Зильгергана.
    И я напросился, через того же профессора Потрову, с Зильгерганом я не был лично знаком, взять меня с ними в экспедицию.
    На удивление Зильгерган отнёсся к моей просьбе с пониманием. В назначенное время наша экспедиция во главе с Потрову отправилась к одному из островов Тихого океана, где бы нам никто не мешал экспериментировать.
    На диком острове разбили бивак, передохнули, попили настоянный на местных травах чай и принялись за дело.
    Доктор Зильгерган настроил крохотный аппаратик на определённые частоты, и он,
профессор Потрову, я и двое рабочих с нами отправились в самые кущи острова, где бы ни возникал, ни один цивилизованный звук, дабы не помешать услышать музыкантов. А я мечтал и увидеть их. 
               
                2

    Между стволов деревьев показался изюбр. Красавец-гигант остановился в пятнадцати шагах от нас и замер, он весь ушёл в зрение и слух, потом повернул рогатую голову в нашу сторону.
    А в то же время из аппарата я услышал тревожную музыку и увидел, как из стволов деревьев, кустарников и травы, появлялись фигуры и фигурки существ, в зависимости от роста растений, и похожие на них, на их головах и головках красовались венчики из трав, листьев деревьев и цветов. Они вскидывали древесные горны и флейты, били в барабаны и играли на скрипочках.
    Красавец олень поднялся на задних ногах и исчез, круша чащу. А вместе с ним исчезли и музыканты.
    - Вы слышали, только что звучала музыка?.. Как вам она? – почему-то таинственно зашептал мистер Зильгерган. – И так всегда: с появлением обитателей острова, она начинает исходить от деревьев, папоротников и других растений.
    - А вы не видели, - спросил я его и остальных присутствующих, - самих древесных музыкантов?   
    На меня изумлённо посмотрели.
    - Нет, нет, это скорее мне показалось, - успокоил коллег и двух рабочих я, они носили за нами бытовую принадлежность.
    Решили повторить опыт. Углубились в лес подальше. Заново настроили датчик Зильгергана, стали ждать появления нового гостя, хотя гостями острова были мы.
    Гость, как говорится, не заставил себя ждать: на этот раз им оказался дикий кабан. И увидели, как неведомые люди в набедренных повязках,  неизвестно откуда появившиеся, стали гнать кабана в противоположную сторону от нас. Они нас не видели и орудовали смело.
    Но вот музыкант одного из папоротников ударил в барабан, ему вторили другие барабанщики, тут же, зазвучала флейта, как заплакала, и вслед им прозвучал тромбон – всё говорило о беде. Бедой кабана было: куда бежать? Тут неожиданно просигналили труба, ей просигналила другая, третья, и кабан бросился спасаться в направлении их звучания.
    Дикари устремились в обход, за продолжающейся в другом направлении игрой флейты и боем барабанов. Послышался треск сучьев и погоня прекратилась. Дикари не пробежали и тысячу ярдов, как провалились в яму, кем-то уготовленную для зверя. Во всём они ругали их бога, который почему-то отдал удачу не им, а кабану.
    Но и в этот раз кроме меня никто не увидел музыкантов. И как бы  я хотел с ними встретиться!
      
                3

    Я уже спал, как кто-то тронул меня за плечо. Открыл глаза: надо мной стоял старичок в шляпе из лишайника и с палочкой.
    - Кто ты? - спросил его.
    - Здешний волшебник Старичок Лесовичок. Иди за мной.
    Неведомая сила подняла меня с земли, и я отправился вслед за лесным волшебником.
    На пути нас приветствовали разноцветные попугаи, бабочки, всякого рода зверушки и звери.   
    На просторной лужайке сидели, какими я их видел, похожие на разные породы деревьев и трав музыканты. Вот Баобаб контрабасист, на голове у него шикарнейший венок из его же листьев. А вот девочка Розовая Колючка с погремушкой, на её головке розовый венчик. Терновник с дудочкой в руках и терновым венком. Мальчик Папоротник с сопелкой – на голове с цветками папоротника. А вот и молодой человек Кипарис со скрипкой, на нём очаровательный головной убор из его же веток. Оливковые веточки на Барабанщиках. Пианистка с пальмовым венцом. Самшит Трубач с самшитовым. Ещё кто-то с флейтой, тромбоном, кларнетом.
    Среди них оказались вчерашний кабан, не угодивший в западню, и позавчерашний красавец изюбр.
    - Мы должны быть предельно внимательными, - произнёс старший по возрасту контрабасист Баобаб. – Наши главные враги человек и стихия преследуют нас везде и повсюду. Ещё не так давно ветер разнёс по острову огонь, зажжённый молнией.
    - Благодарим тебя и твоих соплеменников, - сказали кабан и изюбр, – вы вовремя предупредили нас и спасли наши семьи. Мы успели укрыться на противоположной стороне острова.
    В ответ на их поклоны Баобаб медленно повёл рукой по сторонам, где сидели и стояли его младшие братья и сёстры:
    - Их благодарите! - произнёс на выдохе ветра он.
    - А вчера вы спасли меня от стрелы, - опять же стал благодарить изюбр.
    - И меня от падения в яму, - благодарил и кабан.
    В одной из сторон острова заиграл рожок, ему вторил контрабас.
    - Не слышно барабанов и горнов, -  вслушиваясь, говорила девочка Флейта. - Пока ещё кто-то крадётся к жертве.
    - Будьте бдительнее, - ещё раз напомнил Баобаб-контрабас. – Барабанщик, бей в барабан. Трубач, труби тревогу. Флейта, Кларнет, и вы, - обратился к молодому человеку скрипачу Кипарису и девочке Розовой Колючке с погремушкой, - уводите своей игрой крадущихся охотников по ложному пути.
    Послышались звуки ломающегося валежника и тревожные сигналы затихли. Древесные музыканты облегчённо вздохнули: и в этот раз они кого-то спасли.
    Волшебник старик провёл меня потаёнными тропами обратно к друзьям. Голова моя отяжелела, неведомая сила повалила на землю, а Старичок Лесовичок приказал: «Спи!»
    И я уснул.
    Утром я обо всём случившемся рассказал коллегам.
    - Это был сон, - усомнился профессор Потрову.
    - Ещё одно подтверждение, если даже это был и сон, – воскликнул господин Зильгерган, – сны предсказатели многих идей!
    На том и остановились.

                4
   
    Мы уже собирались в обратный путь, как с нами произошло то, что во сне увидеть не пожелаешь: на нас напали пираты - самые настоящие морские разбойники! Их было так много, что нам сопротивляться было бесполезно, и мы безоговорочно сдались в плен. Видимо, пираты прослышали про наши открытия, и им захотелось завладеть ими.
    Нашу шхуну подцепили на буксир, нас же посадили в трюм нашей же шхуны и заперли на замок, из-под которого не сбежишь.
    Но нашлись у одного из нас сноровистые руки и мы убежали. За нами долго гнались, кричали, чтоб мы провалились, и когда нас догонят, мы в качестве жареного мяса обязательно окажемся на вертеле.
    И провалились - но не мы, а разбойники! Они угодили в ту же яму, в которую несколькими днями раньше в погоне за знакомым мне кабаном угодили дикари.
    Мы же поскорее отчалили на нашей шхуне от острова. В пути благодарили древесных музыкантов – теперь-то в них поверили и профессор Потрову и другие члены экспедиции, но поверят ли нам.    
      
                * * *
          
               

   
 


                Розовые птицы фламинго
 
    В небольшом городке, каких немало отыщется на побережьях тёплых морей, есть таверна, рыбаки называют её «Старый Джо». Вино и закуски в ней были рассчитаны на кошелёк простого человека. Здесь, как и во многих погребках и тавернах, звучала нехитрая музыка, с местными красавицами устраивали танцы, без которых рыбаку свой отдых и представить нельзя. И тут Старый Джо начинал ходить ходуном. Висел он над входом, выпиленный из морского камня в виде длинноволосого старика, с ухмылкой покуривающий трубку, - мол, знай наших.
    В таверне было людно, как обычно. Глухой стук глиняных кружек и голоса людей тонули в общем гуле, сквозь дым табака едва пробивался луч солнца. Все говорили, но никто никого не слушал. А рассказать каждому было о чём: народ здесь собирался бывалый.             
    Однажды за крайним столиком, что расположен почти у самого входа, веселились пятеро молодых людей. Все пятеро блистательно окончили Высший колледж, и перед каждым из них открывалась большая дорога.
    - Все годы мы были вместе, как эти пальцы, - сказал один из них и выставил напоказ до боли сжатый кулак. – Теперь мы расходимся. Это обидно, но другого сделать  мы не можем – слишком непохожи наши мечты. Вот ты, Рико, что ты хочешь делать? О, можешь не говорить, стать первым мореплавателем. Ты, Шарль, будешь великим математиком. А ты, Ференц, конечно же, станешь поэтом. Ты, Габриель, чем ты желаешь заняться? – обратился говоривший юноша к последнему из четверых, молчавшему до сих пор.
    Тот вздрогнул, поднял очарованные чем-то несбыточно-далёким глаза:
    - Да, да, мы всю жизнь будем помнить друг друга, - произнёс Габриель и замолчал.
    Все рассмеялись.
    - Очнись, Габриель, что собираешься делать ты? – переспросил говоривший, звали его Стефан.
    - Я хочу отправиться в сказку, - тихо, но твёрдо ответил Габриель.
    Наступила пауза, друзья изумлённо посмотрели друг на друга.
    - Если бы такое и произошло, что ты в ней собираешься делать? – задал вопрос Шарль.
    - Я сделаю её хорошей.
    - А если она уже хорошая? – не отступал Шарль.
    - Тогда я сделаю её ещё лучше!
    Мечте Габриеля друзья просто не поверили.
    Чтобы разыскать свою сказку Габриель обошёл весь белый свет.
    Наконец, он пришёл к городу, на воротах которого было прибито слово «СКАЗКА».
На центральной башне часы пробили полночь. Луна ярко осветила мощёные кривые улочки, шаги в такую пору слышны за два квартала. У одной из покосившихся хижин на втором этаже отворились ставни, и высунулась чья-то лохматая голова.
    Старческий голос едва ли не проскрипел:
    - Чего шляешься по ночам?
    - Э, милейший, - обрадовался Габриель, - где тут можно переночевать?
    - А ты кто и откуда будешь? Развелось вас нынче попрошаек всяких.
    - Я то?.. Я оттуда, - не нашёл что сказать Габриель и махнул неопределённо рукой.
    - Ну и ступай опять туда, - и старик захлопнул створки.
    Габриель принялся подыскивать, где бы устроиться прилечь. На его счастье тут же оказалась беседка. Он стал укладываться на ней.
    Но вновь отворились те же ставни и тот же голос произнёс:
    - Особого приглашения ждёшь?..
    Габриель заспешил, у него от голода засосало где-то внутри.
    Старик оказался часовщиком. Это под его присмотром куранты били полночь.
    За скудным ужином при свете свечи старик недоумевал:
    - Плохую сказку собрался переделывать?.. Плохая она или хорошая, а всё одно сказка. Деды в ней жили, мы живём, и другим жить так придётся.
    Старика звали Лоретто. Он рассказал Габриелю, что дела в их сказке совсем плохи и другой не жди. А виною тому, пропасть, которая разделяет сказку на две половины. Много раз люди сходились к пропасти с той и другой стороны, ломали головы, как соорудить мост, чтобы жить в мире и дружбе, но так ничего не придумали. И стали они тогда друг в друга палить из пушек. А стали из пушек палить, покинули тогда их сказку розовые птицы фламинго и никогда уже больше не прилетали. С тех пор всё в их государстве пошло наперекосяк.
    На другой день Габриель пришёл к Президенту несчастливой сказки во дворец и представил ему план о переделывании её в счастливую.
    Но Президент и слушать не стал:
    - Он сумасшедший! Как сказку можно вдруг переделать?!.. – удивился тот.
    Советники и министры его стали смеяться. И народ стал смеяться.
    Габриелю завязали глаза, чтобы он никогда не нашёл дороги в их сказку, схватили и потащили за ворота города. Но он успел незаметно для других схватить из-под ног ком красной глины и через каждые двести футов ронял кусочки её  под ноги. Когда его развязали и отпустили, а сами стражники ускакали, обратно в город он вернулся по меткам глины.
    Несчастного вновь схватили и бросили в подземелье, откуда ещё никто не убегал.
    Вверху светило маленькое оконце, затянутое решёткой как паутиной. На земляном полу лежала охапка соломы. Через оконце железной двери то и дело заглядывал стражник.
    Габриель лёг на солому, прикрыл лицо широкой шляпой и сделал вид, что спит. Стражник подумал, что он умер, огромным ключом отпер железную дверь и вошёл со свечой. Убедившись, что арестант всё-таки не умер, а спит, удовлетворённый вышел. И сам завалился спать.
    Габриелю того и надо было. Он вскочил с кучи соломы и тут же принялся рыть подкоп. Но вскоре он натолкнулся на каменную стену.
    Тогда он спрятался под солому, оставил только шляпу поверх неё.
    Стражник проснулся, глядь: на полу лежит солома, поверх её шляпа, а арестанта нет. Тут разглядел он ещё и нору под стеной. Кинулся к ней, сунул свечу, а потом
помчался сообщать главному караульному стражнику о случившемся.
    Этого и ждал Габриель: выскочил он из-под соломы  и устремился вслед за стражником до первого перекрёстка – тут их дороги разминулись.
    В саду Президентского дворца его вновь схватили, а за побег полагалась смерть.
    Габриеля бросили в клетку со львом.
    Лев, ни о чём не подозревая, мирно похрапывал. Габриель дёрнул его за хвост, тот от неожиданности взревел. Тут льву в пасть и сунул стоймя рядом валявшуюся кость Габриель.
    Теперь уже лев не годился закрыть даже собственную пасть, сидел, страдальчески хлопал глазами и по-собачьи бил хвостом о землю.
    Габриель надел на него свою шляпу и горестно произнёс:
    - Вот и ты в моё положение попал: сказать есть что, а возможности нет.
    Президенту и тут обо всём доложили. Приказал он Габриеля освободить и привести к нему:
    - Скажи, чего ты хочешь, - сказал Президент, - и я награжу тебя этим.
    - Я хочу, чтобы люди перестали стрелять друг в друга из пушек, - ответил Габриель.
    - Он хочет, чтобы из них стреляли по перепелам для обеденного стола, - съязвил Военный министр.
    Кругом засмеялись.
    - Я не хочу, чтобы из них стреляли и по перепелам, - сказал Габриель.
    - Тогда какая от пушек польза? – спросил Президент.
    - Пушки могут, не убивая, приносить людям пользу, - ответил Президенту Габриель.
    - Да он сумасшедший! – возмутились советники и министры.
    Президент вяло позвонил в колокольчик, советники и министры угомонились:
    - Хорошо, - сказал он. – Что для этого необходимо? Говори!..
    Габриель попросил отвезти его к пропасти, доставить туда же пушку, к ней дюжину ядер и множество канатов. Один конец каната он привязывал к ядру, другой к пушке. Пушка стреляла: каждый раз один конец каната попадал на другую сторону пропасти, другой оставался на этой.   
    Так появился подвесной мост - тот самый, о котором всю свою жизнь мечтали простые обитатели сказки.
    Умолкли пушки. Вернулись на прежние места розовые птицы фламинго; на своих крыльях принесли они людям счастье – говорят, Президентом этой, теперь уже счастливой, сказки стал Габриель.
    А старый часовщик Лоретто? Тот совсем перестал на кого-либо сердиться и часто при встрече говорил: это он, Лоретто, первым приютил у себя такого человека как Президент Габриель. 
      
                Дата написания сказок: март – июнь 1981г. , г. Москва