Говорят, что глаза — это зеркала наших душ. Воспоминания, чувства, мысли — все оставляет в них такой же четкий отпечаток, как чернила на бумаге. И именно в них мы пытаемся прочесть ответы на наши вопросы, даже, когда спрашиваем самих себя. Ведь то, что скрыто от разума пеленой мыслей и раздумий, отражается в глазах так же ясно, как небо в глади озерной воды. И всякий раз, когда искать больше негде, и ответ раз за разом ускользает из твоих рук, ты вглядываешься в свое отражение, вчитываешься в страницы себя настоящего, и находишь ту простую долгожданную мысль… Так делал и я. И в серых волнах, застывших в немом укоре, я видел что-то чужое, читал знакомые, но не свои чувства, смотрел в душу тому, кого не знал. Я никогда не видел собственных глаз.
Я видел в тех глазах безмолвие зверя, готового к прыжку, тень боли и злости, жажду свободы и силу, стиравшую все вокруг, кроме пронзавших меня, холодных, недвижимых очей. И я боялся взглянуть на себя в зеркало, боялся поймать презирающий, надменный взгляд того, кто жил за тонкой гранью стекла. Я стал его ненавидеть. Того, кто пристально смотрел на меня в ответ. Это не мог быть я. В нем было что-то невероятно чужое, но в то же время немыслимо манящее, что-то что не давало мне покоя. Тогда я понял, что мы с ним связаны.
С каждым вздохом люди плетут незримую нерушимую нить, которая связывает воедино все крупицы мира, окружающие нас, которая, сплетаясь с тысячами других, образует полотно судьбы. Эти нити, словно цепи, сковали нас, соединив два мира, разделенных гранью зеркала. И я привык, что мне никуда не деться от ненавистного взгляда. Я видел, как время меняло того, другого: он взрослел, становился грубее, его лицо покрывалось шрамами.
И вот однажды он разбился. Я увидел растерзанный облик — немыслимую мозаику из черт, когда-то бывших человеческими. Казалось, что эти кусочки собирал в целое лишь, оставшийся все тем же, взгляд. Серые глаза, смотревшие на меня из-за грани все с тем же холодом, с тем же презрением, с той же тенью ненависти и боли. Его мысли были обо мне, я знал это. Я знал, что он ищет то же, что и я. Один простой ответ — кто он такой?
Этот вопрос въелся мне в память, заполонил все мысли. Я уверен, что так же гадал и он. В безуспешных попытках найти правду, которые я скрыл глубоко в себе, я провел много дней и ночей. Хотелось бросаться на стены, рвать все вокруг, не щадить тело и ум, лишь бы понять. Я шел к ответу невыразимо медленно, пробираясь рывками сквозь терновые заросли собственных мыслей, и, всякий раз, когда он был так близок, что я мог его схватить, он ускользал, оставляя меня в оцепенении смотреть перед собой, в страхе навсегда заблудиться в мною же построенном лабиринте. И всякий раз в чувства приводил меня этот надменный холодный взгляд. Я знал, что он так же ищет, что он терзается еще сильнее, чем я, но не мог увидеть в чужих глазах ответ на свой вопрос. Десятки раз я бросал попытки, но под этим пугающим, ненавистным взором с другой стороны зеркала, я возвращался к раздумьям.
Что есть душа человека? Та сила, дарующая жизнь и разум, облаченная в ткань личности, та воля, ведущая вперед тебя самого и тех, кто идет за тобой, та стрела мысли, способная преодолеть вселенную… можно ли ее разделить? Может ли разбитое оставаться все тем же неизменным целым, или оно исказится, чуть трещины отделят от него части? Произошло ли это со мной? Ведь, сколько бы зеркал я не разбил, взгляд с другой стороны все тот же, а значит тот, другой, живет где-то внутри меня, сокрытый непроницаемой пеленой. Незримой, неосязаемой, призрачной пеленой нитей…
Эти мысли будто гвоздь, вбитый в голову. О чем бы я ни подумал, куда бы ни пытался уйти в размышлениях, я не могу от них отделаться. И, когда голова готова треснуть от напряжения, когда становится невыносимо от отчаяния, я вижу, как неизменные серые глаза смотрят на меня в ответ, и мне становится спокойнее. Он хочет мне что-то сказать, но не словами и не чудовищным криком, он уже написал это в книге своей души, и ждет, пока я прочту. Впервые я вижу, что от его злости осталась лишь тень, и понимание заменило презрение, а холод во взгляде приносит покой мыслям.
Это похоже на погружение на дно колодца. Сначала, тьма и холод воды приносят покой, потом страх, а потом ты их принимаешь. Я был готов оставить страх перед ним позади и продолжать вглядываться глубже в застывшие серые волны. Он ненавидел меня, так же, как и я его. Он жаждал свободы и не мог смотреть на того, кто подчиняется законам мира, иначе. Он искал любого повода показать свою силу, не стеснялся ее, и все, кто видел ее отражение в его взгляде, ощущали ту тягу, которую чувствовал я. Он и сам понимал, насколько велик потенциал, заключенный в нем, потому и смотрел на меня, отказавшегося от этой силы, надменно. Но он злился на себя. Он причинял людям, которых хотел видеть ближе всего к себе, боль, и не мог себе этого простить. Потому, в его взгляде было сочувствие ко мне, допустившему такие же ошибки.
Он был творцом своей судьбы, а я — ее вершителем. Он жаждал свободы, а я был свободен. Он принял свою внутреннюю силу, а я — нет. Он был лидером, а я — ведомым. Он был тем, кем мне когда-то хотелось стать, а я — тем, кем хотелось стать ему. Долгожданный ответ на вопрос был похож на озеро чистого света на дне самого темного колодца, и я растворился в нем, принимая то, что не в силах до конца понять.
С каждым вздохом мы плетем незримые нити, связывающие крупицы мира вокруг нас. Каждое наше решение, каждый шаг на этом пути меняет рисунок на бархатном золоте полотна судьбы. В каждом из нас есть сила творить, изменять мир вокруг нас, меняя узор нашими нитями и нитями тех, кто вверил нам свои судьбы. В каждом есть сила вести за собой, но не каждый это осознает. В каждом есть воля подняться надо всем и увидеть волнующееся, изменчивое полотно судьбы. И я принял решение. Я должен пройти по дороге, ведущей к безумию, я должен принять свет внутри меня и дать ему выход на свободу, я должен хотя бы взглянуть на блеск ткани судьбы. И, если я не ослепну, если силы меня не покинут, я должен буду идти дальше. Должен буду сделать шаг.