День быстро угасал. Только что в стальном свете низкого неба по серому асфальту змеилась вялая поземка, а уже и фары включать надо. Можно было бы и радио-фм включить, настроение поднять – Рождество все же… Да захотелось отчего-то праздника естественного, всеобъемлющего, как в детстве. Без допинга, к которому привыкли. Я покосился на заднее сиденье, где лежали побитые молью тулуп и валенки, найденные у матери на чердаке на радость дочери: той вдруг захотелось поколядовать на Рождество. Вот кому не нужны подпорки для радостного подъема: достаточно праздник назвать праздником!
Дорога в город была хорошо знакомой, но отчего-то пустынной… неужели все уже у рождественских столов? Справа над лесом возникло какое-то слабое розовое свечение. Что у нас там? Гетьмановка ? чему светиться в этой глухомани! И тут же рванул боковой ветер, да такой, что машину повело… ба! снеговой заряд! Пяти минут не прошло, как лобовое залепило настолько, что «дворники» не справлялись, а потом моя «ласточка» и вовсе забуксовала в переметах…
Снежный заряд стих столь же внезапно, как прилетел. Надо было откапываться. Я вылез из машины и огляделся. Тишина стояла вселенская, и сомнение шевельнулось: не оглох ли? Это когда же успело так стемнеть – уже и звезды на небе. И месяц серпом. По обочинам сугробы, а у матери снега не было почти. Я открыл багажник… и застыл в скорбном озарении: лопатку я ведь в гараже оставил! Попользовался в качестве совка при уборке…
Стоя перед раскрытым багажником, угрюмо перебирал все соответствующие моменту эпитеты в отношении себя, пока руки не стали примерзать к железу. В салоне было тепло, да бензина в обрез, не протянуть до утра. До утра?! – этого не еще хватало! Схватился за мобильный – связь не работала. Провались эта Гетьмановка , эта глухомань!
Шоссе было пустынным по-прежнему. Я представил себе, как , стоя на четвереньках, руками разгребаю сугробы перед машиной… хорошее Рождество, нечего сказать!
Ладно: сколько отсюда до Гетьмановки? Три кэмэ, согласно дорожному указателю. За час туда и обратно, если по сугробам. Лопату куплю – не возвращать же… кстати! Нет худа без добра: вот и тулуп с валенками в масть!
Я брел, утопая в сугробах и держа направление на слабые огоньки у горизонта –дорога не прочитывалась. В какой-то момент показалось даже, что куда-то проваливаюсь… только показалось.
Подозрения меня не обманули, село было, как из прошлого века вынутое: беленые хатки, крытые соломой. Но – странное дело! – глухомань эта не спала, она была напоена… праздником, что ли. То тут, то там слышался звонкий скрип снега, невнятный говор и смех, неяркий свет теплился во всех окнах.
Вдруг ясная песня послышалась:
Радуйся! Ой, радуйся, зэмлэ –
Божий сын народывся!..
Да так проникновенно и слаженно пели, что подумалось – в записи. Но песня на полуслове оборвалась звонким девичьим смехом, и тут меня кто-то дернул за рукав тулупа: «Орест!» Я обернулся. Окликал меня такой же ряженый: в тулупе, валенках и чудной шапке. Незнакомец покачивался, обдавая мощным букетом чеснока и самогона.
- Тю! – незнакомец расстроился, обознавшись. – А я думал, наш Орест… а шо то у тебя на голове? Колядуешь?
Непроизвольно коснулся головы… нормальная вязанная шапочка, а не полковничья папаха, как у некоторых:
- Ну , можно и так сказать, мужик… Ты мне подскажи лучше – где лопату купить?
- Дидько тебе мужик! А на шо тебе лопата под Рождество? Летать на метле лучше – хоть у моей Приськи попытай.
Диалог не складывался – в тупик меня ставил этот чудак своими вопросами. Я решил не вдаваться в подробности и брать оленя за рога:
- Да нет - я застрял… там, на шоссе. Мне откопаться надо. Я заплачу за лопату… сколько скажешь.
- Та ты добрый человек! А я тут как раз недалеко живу – на шо мне две лопаты? Шоб Приська на них летала? От уже старая ведьма!
Натоптанная дорожка, по которой мы шли с новым знакомцем, вела, видать, огородами какими-то, нигде ни фонаря. Но каков же нынче яркий месяц, однако! – искристый снег да глубокие черные тени. Попутчик мой назвался Леськом и всю дорогу говорил о чудном: о крытых и нагольных тулупах. Из этих рассуждений выходило, что я добрый и порядочный человек, коли тулуп у меня нагольный. А вот Василь Трегуб с кумом, что вослед судье Дементию справили себе тулупы, покрытые сукном, бог знает, кем себя воображают. До желанного двора осталось уже вроде рукой подать, когда из-за ближнего тына чья-то рука, далеко протянувшись, схватила Леська за ворот:
- Багато наколядовал, пацук старый?!
Похоже, Лесько не сгущал краски - жена его и вправду походила на ведьму: с нелепым платком на голове, хищным бледным носом и … деревянной лопатой в руке, охаживающей по спине мужа. Я, было, инстинктивно потянулся к вожделенному предмету… но тут же получил лопатой по руке.
- Та дурная же ты баба, Приська!.. я ж как раз хотел лопату продать… - слышались удаляющееся.
«Хрясть!» - в ответ.
Ну, ладно - первая лопата комом… а теперь куда мне?
- … и нас лопатою, как Приська Леська! – вдруг послышался недалекий скрипучий с мороза голос.
- Не нуди, кум…
На дорожке появилась пара усатых мужиков : толстый и худой да сгорбленный. Последний, видно, норму свою нарушил, он отчаянно цеплялся за рукав здоровяка. Были они в тулупах, конечно – я бы уже удивился иному раскладу… Отчего так? Куда я попал? Почему все ряженные и колядуют? Не в силах этого понять, я махнул рукою и отдался во власть стихии. Стихия как раз поравнялась со мною.
- О! А ты казав – Орест!..
Опять – Орест…
- Так ведь тот так же чудно колядовал, Василь: наденет носок на голову…
Незнакомцы разглядывали меня с живым любопытством:
- А что ж ты так погано колядовал, добрый человек? Где твои гостинцы?
Хотя бы снова не нарваться на агрессивных жен!
- Слухайте… м-м… добрые люди… тут такое дело: мне лопата нужна! Я куплю, не сомневайтесь!
Деловое мое предложение вызвало странную реакцию.
- Та он же замерз, кум! Чуешь, какую небылицу несет!
- И правда… Послушай, добрый человек: все тебе будет! И сугреться, и гостинцы на лопате… тут шинок рядом, давай зайдем не надолго – купишь, что пожелаешь.
- Там, кажуть, судья Дементий всех угощает нынче…
- От и добре!
….
Очнулся я от холода – сильно мерзла голова. Я провел рукою… по волосам. Шапочки моей не было, чуб мне успело уже редким снегом припорошить. Местная шапка типа папахи у меня в руках, правда, была. Что произошло? как я мог надраться? – за рулем ведь! Прямо наваждение какое-то. Низкое небо с близкими звездами, тихо звеня, вращалось над моей головою.
Я тупо уставился на шапку- отчего вдруг эта папаха? Точно помню – лопату держал… да! - «пятихатку» предлагал, а все смеялись. Затем… что затем?.. решили обмыть, «чтобы добре работала»»… Боже! Я ведь гопак танцевал! Я – гопак!! Что они тут пьют?! Шапка тяжелая отчего-то… я заглянул в нее и обомлел: чего в ней только не было! Домашняя колбаса колечком, вареники, даже каша, похоже… Куда бы это вытряхнуть?
- Ой, дивитесь, девчата! Тот дядько, шо лопату шукает! – звонкий смех прозвучал совсем рядом. Я сделал два неверных шага ему навстречу. Действительно: стайка девчат в разноцветных дубленках и венках с лентами.
- Выручайте девчата, заберите колбасу… и – правда, подскажите: где лопату купить, а?
- А он, дядечку, парубки к судье идут – бачите? Там любым гостинцем разжиться можно! – и убежали, смеясь.
Ватага была небольшая – хлопцев семь, весело балагурящих и бросающих снежки девчатам вослед. Мой безобидный вопрос – можно ли разжиться у Дементия лопатою? – неожиданно накалил градус веселья. Мне лопату пообещали (да еще какую!) и очень быстро мы оказались у порога большой добротной по местным меркам хаты. У дверей высокий парубок – заводила, видать – тихонько обратился к смуглому усачу:
- Так Грицько точно в Силезии, Панас?
- На заработках. Оксана сестре рассказывала.
- Тогда надо разыграть эту старую ведьму Одарку…
(что же у них тут – что ни баба, то ведьма?)
У тебя, Панас, голос как у Грицька… давай!
Вывернув тулуп овчиною наружу ( у меня шевельнулось недоброе предчувствие), шутник натянул его на голову и вдруг прокричал под дверью высоким чужим голосом:
- Откройте, мамо!
Дверь тут же распахнулась: - Грицько!
-Му!! – боднул шутник старуху закутанной в овчину головой .
- Ах, Панас, собачий сыну! - я глазом мигнуть не успел, как из большого чугуна старуха плеснула горячей водою. Молодежь прытко отпрянула, меня же окатило с головы до ног. Я стоял и горько слушал довольный гогот и убегающий скрип шагов.
На морозе одежда быстро взялась ледяною коркою, зато и хмель улетучивался. Когда, наконец, надо мною вовсе перестало вращаться звездное небо, я вдруг увидел натюрморт, заставивший меня подобраться, как отощавшему коту при виде жирного голубя: у крайней хаты, где в окне, похоже, мелькнула знакомая уже мне жена Леська, в большом сугробе у тына торчала лопата! Воровато осмотревшись, я схватился за отполированный черенок и, еле сдерживаясь, чтобы не дернуть во весь опор, споро потрусил к околице. Месяц светил в спину, и впереди хорошо была видна цепочка моих следов, проторенных от шоссе. Вдруг на яркий снег упала чья-то тень, и я оглянулся. Вместе с легким дымком над хатою показалась летящая Приська. Отчего-то не удивился, а только прищурился – не на лопате ли ? Нет – летела на растрепанной метле.