Было серое, промозглое осеннее утро. Я сидел в гостиной, уставленной разной мелкой ерундой: подсвечники, дешёвые статуэтки небольших размеров, и во главе комнаты стоял стол. Простой журнальный столик, рядом с которым стояло кресло. Вот в нём и покоился я. Я, который устал от вчерашних встреч, переговоров и прочих деловых моментов, которые меня уж очень сильно изматывали.
В этом кресле мне всегда легко, приятно. Несмотря на полное отсутствие всего живого, кроме меня самого, в этом доме – мне в нём было уютно тогда, когда меня посещали мысли о высоком, духовном, насущном или величественном. Перед тем, как в нём устроиться – я всегда надевал тяжёлый махровый халат, брал бутылку коньяка с фужером, ставил их на столик, и погружался в мягкое и уютное лоно этого кресла.
В нём меня всегда одолевали и захватывали мысли. Мысли о былом, о прошлом, будущем и настоящем. Но я редко в такие моменты думал о насущном: просто отпускаю мысль, а уж куда она пойдёт – это ей самой известно. В эти моменты я ощущаю себя – императором, властелином. Властелином, потому – что я, и только я владею сейчас ситуацией, в не зависимости от курса акций, и каких-то там непреодолимых ситуаций, коими пугают нас страховые компании и кое-какие пункты многочисленных договоров.
Я откинулся на спинку кресла. Уютного, тёплого и мягкого кресла, которое меня всегда выручает в стрессовых ситуациях. Я сразу расслабился, мои мышцы легко и приятно налились тяжестью… Показалось, что кресло обняло меня подлокотниками, спинкой, сиденьем… мягко-мягко… тепло-тепло… Мои руки стали подтягиваться к груди, ноги сгибаться в коленях… ближе, ближе… тише и мягче… Глаза налились приятной тяжестью, и постепенно… веки сомкнулись… И мне стало от этого ещё уютнее, хорошо и я почувствовал себя в безопасности, как в утробе мамы – тепло, хорошо, и - плаваю…
- Здравствуй, Малыш. Я люблю тебя – ты знаешь?
- Да, знаю, - ответил мальчик.
Мальчик сидел предо мной на стуле, скорчившись: ручки поджал к груди, смотрел в пол. Ноги его были поджаты и тело скосилось на бок.
- Что с тобой? – спросил я.
- Мне холодно. И боюсь… Я хочу что-то сказать, но боюсь – это не поймут или просто будут смеяться…
- А что так?
- Меня сильно били, и я вот боюсь… - мальчик мелко трясся, и его грязные, светлые волосы ниспадали на лицо.
- Ну, а чего ты боишься-то, а? – сказал я в нетерпении, улыбаясь и взмахнув руками.
- Я всех боюсь, не бей меня! – Малыш трясся и, казалось – скоро разревётся.
- Ну я же тебя не буду бить, ты что?! – я негодовал.
- У-у-у, я злой, - плакал он, - и не надо меня трогать! Ненадо, ненадо! Не лезьте ко мне!!! – продолжая трястись, тихо и тонким голосом говорил Малыш.
Меня это взбесило. Взбесила и порадовала эта слабость. Мне стало интересно. Я с удовольствием это выслушал, небрежно откинулся на спинку кресла и, закинув ногу на ногу – спросил, предвкушая дальше его плач, мне это стало доставлять удовольствие:
- И – что? Что ты думаешь делать?
- Я построю стену из большущих камней, укреплю её арматурой, поставлю вокруг пулемёты и охранников с собаками! И если кто-то приблизится ко мне – я их убью! Убью! – тут Малыш замолчал, снова посмотрел в пол. Потом глянул вверх, и закричал: - Ма-а-ама-а-а! Ма-а-ама-а-а!!! Где ты, я хочу к тебе?! Ма-а-ама-а-а!!! – и разревелся, утирая маленькими кулачками глазки.
Что-то ударило мне в сердце, укололо. Я не знаю – что и почему, но мне этот малыш показался родным, и… любимым… Даже сложно описать – что со мной произошло, но мне стало тяжело, очень тяжело, и в то же время – мягко, тепло...
- Ну, здоров – придурок! Что ты там – закис, как сучка без кобеля?
От раздумий я не сообразил – что за голос предо мною возник, и даже – растерялся.
- Э, ну что там – ты мужик, или как – что завис, а? – услышал я всё тот же голос.
Всё же я быстро себя взял в руки, и посмотрел прямо перед собой.
Я увидел молодого человека, лет двадцати-тридцати. Его возраст невозможно было выяснить, он к таким людям относился, возраст которым можно было дать и тридцать, и двадцать лет – так его блестели по-юношески глаза, но в тоже время они были так грустны, и морщинки обрамляли их.
- А тебе что надо, ты? – спросил я.
- Да что, ты – не парься! Давай накатим! – мой собеседник подался своим худощавым телом к столу, взял откуда-то взявшуюся бутылку пива, и наполнил непонятно откуда взявшиеся пластиковые стаканчики.
- Ну, что – за знакомство! – вскинул он вверх руку со стаканом и, не ожидая моего слова – выпил.
Пока он пил, я его разглядывал: кадык, мерно ходящий вверх и вниз по худой шее, серая кепка и такой же серый пиджачок. «Прямо, как слободской хулиган – шмотки такие, самоуверенный и наглый», - подумал я. Я мог бы с ним «пообщаться по понятиям», и «за жизнь потрещать», но учитывая появление Малыша – мне стало интересно: кто это?
- Ну, и что тебе надо тут, у меня на квартире?
- Да ни чо! – он улыбнулся, посмотрел на меня, блеснув фиксами и делая ударение именно на «чо», а не на «что».
«Не, ну надо же: прямо – знает, что я со Слободы!» - подумал я, и спросил:
- А ты – какого года?
- Да ладно, не будем про это. Ты, вообще, - Пацанчик подался телом вперёд, и ладонью указал на меня, - зачем это всё?
- Что – всё?
- Ну, вот это – всё, - Пацанчик пошарил глазами из стороны-в сторону, и повёл ладонью. - Короче, всё это – ты в курсах за это? Ты, вообще – кем жил, кем был на районе? Помнишь? Кого разбивал, у кого бабло и шмотьё снимал? Врубился, нет? – он откинулся на спинку стула, ленивым жестом прикурил, и испытующе посмотрел на меня. – Щас понял? – прищурив взгляд, он посмотрел на меня, и манерно, с важным видом выпустил вверх дым изо рта.
Я стал вспоминать лихие девяностые на нашем районе: мы бились, кого мы били и гоняли, и в этот момент я заметил, что – улыбаюсь. Хотя и синяков с переломами и прочими делами нахватались, но всё же – было весело, интересно, и просто – гордость за свой район, который держал весь город. Вспоминал, когда я один разогнал толпу приезжих, с которыми бился мой братишка; когда он же, мой братишка – разбивал головы пришедшим на наш район и как я его в те же девяностые натаскивал. Всё это пронеслось передо мной.
- Э-э-э, ч-о-о-о ты, брат??? Давай, бухнём! – услышал я снова какой-то незнакомый, надтреснувший и «пропитый» голос.
Я поднял взгляд. Предо мной сидел… бомж. Да, обыкновенный – бомж, бич. Мар-ги-нал. Он был в растрёпанных одеждах. Седые, грязные и всклокоченные его волосы дополняли этот «пейзаж». Его густая борода дополняла колорит, и когда он говорил – она двигалась вверх-вниз, как бы повторяя слова говорившего.
- И что тебе надо? – спросил я, отворачиваясь от зловония, чадившего от пришельца.
- Ну, давай бухнём по-быстрому, ё-моё! – сказал пришелец, оглядываясь и протягивая мне чистый стаканчик с тёмной жидкостью.
- Что там? – сказал я.
- Да нормально всё – давай! – суетясь, ответил бомж.
Мы выпили.
- И – что? – спросил я.
- Да всё нормально! – всё так же оглядываясь по сторонам, сказал мой потрёпанный визави, и был таков.
«Придурок», - подумал я, и попытался вернуться в приятный, тёплый и обволакивающий меня сон…
- Здравствуйте, молодой человек!
Я это услышал, как гром среди ясного неба. Мне этот тихий, спокойный и уверенный голос показался ударом в тишине.
- Кто здесь? – спросил я, насторожившись. – Кто? – повторил я.
- Это я – я. Как вы себя чувствуете, молодой человек, Вы можете сейчас говорить?
- Могу, но…
- Можете… - перебил меня голос. – У Вас какие вопросы будут по поводу моего появления тут, рядом с Вами?
- При «…рядом с Вами» мне стало снова не по себе – неужели опять? Я посмотрел туда, где уже обычно, я привык к этому, появлялись мои предыдущие пришельцы, и увидел… я увидел… настоящего лондонского денди: разодетого в одежду девятнадцатого века, с бакенбардами, как у Александра Сергеевича Пушкина. Он был похож и на Ленского, и на Пушкина, и на Лермонтова – одновременно: красивые одёжи, гордо поднятая голова, форма офицера Российской армии и курил трубку, задумчиво поглядывая куда-то вдаль.
- Как у Вас дела? – спросил он.
Мне в этот момент как-то очень сложно было всё сказать. Я молчал, не зная – что ответить.
Русский офицер отнял трубку ото рта, медленно повернул голову в мою сторону и посмотрев сверху-вниз на меня, с величием сказал:
- Если нет слов – действуйте. Я люблю Вас.
Я – в шоке. Люди, я просто не знаю – как вам это всё описать, и это – так было!!! Я не знаю – кого благодарить за это, но это – было, я же видел! Я сидел, поджав ноги, закрыв ладонями глаза, и – плакал! Просто – плакал. Плакал, сидя под столом… и закрыв ладонями лицо… как всё просто…
- Хэй, йоу! – снова я услышал незнакомый голос.
Посмотрев из-под стола, я увидел… негра! О, негры! Я их не видел столько много лет, и тут один из них – вот он, тут! Но я сдержал свои эмоции, и спросил тёмное лицо:
- Кто – ты?
- Хэ-э-эй, бро – я тебе расскажу – как жить и как делать деньги! – белозубой улыбкой ответил мне негр. – Иди сюда, - махнул он рукой, - я тебе это покажу!
Мне было удобно под столом сидеть, но всё же экзотика перевалила, и я вышел.То, что я увидел – не подавалось описанию: тут было всё так же, как и есть. Но негр… негр мне рассказывал, где и какая у меня выгода будет; как я могу облапошить других людей, чтобы себе больше денег забрать. Он сверкал белой улыбкой на чёрном фоне, махал руками со светлыми ногтями, показывал графики динамики биржевого роста акций. Он много говорил, рассказывал; улыбался, смеялся и шутил; иногда касался моего плеча, и заговорщическом шёпотом сообщал, что скоро акции N-ской корпорации упадут – можно их купить, а потом они через N-ое время взлетят вверх, и мы их продадим… Он делал вид, что делает это только для меня, но чутьё мне подсказывало…
- На х.й пошёл.
- Что? – чёрный человек от неожиданности и испуга сделал ударение не на «чо», а на литературное «что».
И меня, после прошедших видений, взбесило – зачем мне, русскому человеку, кто-то диктует – что и как делать?!
Но я задумался, и до сих пор не могу найти ответ: зачем? Зачем мне явились эти люди, которых я не знаю и, наверное, не узнаю никогда? Кто они, для чего они ко мне пришли, и что хотели сказать? Я – не знаю… Не знаю…
Астана, 12.12.14
Музыка: Reuben Halsey
П. P. Настоящее название рассказа: «Наши разные стороны личности».