Вызов забвению
(документально-художественная повесть)
Механизм репрессий. Часть седьмая
Несмотря на то, что в данном исследовании приведено достаточное количество доказательств творившихся во времена репрессий беззаконий, в качестве их квинтэссенции позволю себе привести фрагменты из протокола допроса бывшего начальника 3-го отдела Управления НКВД Новосибирской области Ф.Н. Иванова («Линейные аресты»), а также рассказ бывшего следователя КГБ Анатолия Ивановича Спраговского («Люди должны знать об этом») о механизме репрессий в отношении жителей Томской области во второй половине 30-х годов (приводятся в сокращении).
I. Линейные аресты
ИЗ ПРОТОКОЛА допроса бывшего начальника 3 отдела Управления НКВД Новосибирской области Ф.Н. Иванова (архив НКВД).
27 сентября 1955 г., г. Новосибирск
Помощник военного прокурора Западно-Сибирского военного округа подполковник юстиции Чурляев допросил в качестве свидетеля с соблюдением ст. ст. 162-168 УПК – Иванова Федора Николаевича, 1905 года рождения. В органах НКВД, МТБ, КГБ с 1938 по 1952 год, русский, образование высшее юридическое, из крестьян-середняков.
ВОПРОС: Расскажите о фактах нарушения социалистической законности, которые допускались сотрудниками 3 отдела УНКВД Новосибирской области в период вашей работы в этом отделе.
ОТВЕТ: Начались массовые аресты советских граждан на основании приказов НКВД СССР. В этих приказах, как правило, указывалось, что вскрыта какая-либо шпионско-террористическая группа или контрреволюционная диверсионно-вредительская организация, которая имела с каким-либо иностранным государством преступные связи, а на территории СССР имела свои филиалы, поэтому в приказах предлагалось принять срочные меры к вскрытию и ликвидации этих контрреволюционных организаций. Кроме этого, в тех приказах прямо давалась установка: с целью ликвидации антисоветской базы (…) производить массовые, так называемые линейные аресты. Суть линейных арестов заключалась в том, что арест советских граждан производился при отсутствии на них каких-либо материалов, подтверждающих их преступную деятельность против советского государства, а арест производился по национальному признаку. Помню, что по этому вопросу, т. е. линейным арестам, из НКВД СССР было 12 приказов, в которых указывалось на производство арестов по национальным признакам, так, например, в приказах требовалось производить аресты: поляков, эстонцев, латышей, литовцев, немцев, харбинцев и других лиц. В связи с этими приказами работа отделений 3 отдела также строилась по линиям, т. е. первое отделение занималось немцами, второе отделение занималось японцами и китайцами, третье отделение занималось поляками, четвертое – латыши, эстонцы, литовцы, пятое отделение – белые офицеры и кулаки, шестое – промышленностью, седьмое – легкой промышленностью, восьмое отделение занималось сельским хозяйством и девятое – информационное [...] (…)
Расследование дел в отношении арестованных производились упрощенным способом, все следствие в основном сводилось к получению у арестованного его признательных показаний о принадлежности к какой-либо контрреволюционной организации или группе. Причем эти признательные показания, как правило, получались в результате применения к арестованным мер физического воздействия, а в то время к арестованным, которые не хотели дать признательные показания в своей принадлежности к контрреволюционной организации и своей антисоветской практической деятельности, широко применялись выстойки и конвейер. Арестованные, поставленные на выстойку, стояли на ногах без отдыха по суткам, стояли до тех пор, пока не согласятся дать признательные показания. До осени 1937 г., т. е. до приезда в гор. Новосибирск бывшего заместителя наркома внутренних дел Вельского, случаев избиения арестованных при допросах не было, но когда прибыл Вельский, то он собрал совещание оперативного состава, где обратился со словами: «Арестованных бьете?» И сам же ответил: «Бейте, мы бьем» [...] (…)
Пом. военного прокурора ЗапСибВО подполковник юстиции Чурляев
Верно: Подпись
Архив УФСБ по Томской области. Д. П-2980. 77.27'1-275.
Заверенная копия. Машинопись(36).
II. Люди должны знать об этом
В последнее время в периодической печати стали освещаться события Сталинских репрессий, и многие историки обращаются к живым свидетелям с тем, чтобы восстановить правду, каковой она была в действительности. Я отношу себя к таковым свидетелям, знающим о репрессиях 30-х годов по тем документальным материалам, с которыми мне довелось работать с 1955 по 1960 годы, т.е. время реабилитации советских граждан, объявленной решениями XX съезда КПСС. В то время я был старшим следователем следственного отдела Управления КГБ по Томской области. На мою долю выпало пересмотреть и составить заключения о реабилитации на десятки тысяч необоснованно расстрелянных советских гражданах в 1937-38 гг. Передо мной раскрылась картина вопиющего беззакония, искусство фальсификации дел бывшими работниками НКВД Запсибкрая, Томского Горотдела и Нарымского Окружкома НКВД. Как известно, до 1946 г. Томская область входила в состав Запсибкрая, а затем Новосибирской области. Проведение массовых репрессий в 37-38 годах осуществлялось под руководством УНКВД по Запсибкраю.
Для того чтобы понять, как развертывались события того периода, надо изучить дело по обвинению бывшего начальника Томского Горотдела НКВД Овчинникова Ивана Васильевича. До 1940 года – это один из активнейших сотрудников органов НКВД, осуществивший изоляцию многих тысяч томичей, за что был награжден орденом Ленина. А в 1940 году сам он был обвинен в грубых нарушениях соц.законности и расстрелян. В деле Овчинникова имелась стенограмма совещания, проведенного начальником УКНВД Запсибкрая Мироновым со всеми начальниками Райгоротделов НКВД края по организации проведения операции на местах. В памяти у меня сохранились лишь отдельные моменты из этого документа. (…) Главные из них – тезис Сталина о том, что по мере продвижения вперед к победе социализма усиливается сопротивление остатков эксплуататорских классов. Отсюда следовала установка на изоляцию всех бывших кулаков, белогвардейцев, переселенцев, колчаковцев, немцев, поляков, латышей, т.е. всех тех, кого считали бывшими людьми. На совещании, а проводилось оно в начале 1937 г., была дана установка сколько человек арестовать в каждом районе, городе, округе и пустить по первой и по 2-й категории. Это означало: расстрелять – 1-я категория; осудить на 10 лет без права переписки – 2-я категория. Так, г(ороду) Томску предлагалось пустить по 1-й категории 10-20 тыс(яч) человек и более, но не менее 10 тыс. По второй категории – не менее 20 тыс. человек. (…) Новокузнецк вызвался на соревнование с г. Томском, (…) Томск оказался победителем, за что Овчинников и получил орден Ленина. На местах были разработаны схемы различных контрреволюционных формирований. (…) Списки людей, подлежащих аресту, повсеместно были подготовлены заранее до объявления начала операции. В условиях Нарымского округа, где основным транспортным средством служила р(ека) Обь, было найдено оригинальное решение. С низовья реки Оби отряды НКВД по реке в сторону Колпашево на двух баржах доставили в Нарымский окротдел НКВД «врагов народа» Александровского, Каргасокского, Парабельского, Колпашевского районов. В целях обеспечения охраны эти баржи были поставлены на якоря посередине реки, откуда арестованные доставлялись в окротдел на берег г(орода) Колпашево лодками. Это, так сказать, организационная сторона решения этого вопроса.
Как практически проводилась работа по реабилитации граждан?
В 50-х годах многочисленные заявления стали поступать от родственников осужденных о пересмотре дел. (…) Ведь кроме упомянутой выше «контрреволюционной» организации, участники которой обвинялись по ст. 58-10-11 УК РСФСР, сфабрикованы были дела на большое число участников других «контрреволюционных» организаций, обвинявшихся в шпионаже, измене Родине, диверсии, вредительстве и т.д., поднадзорных Военной прокуратуре. Около пяти лет десятку работников следственного отдела УКГБ по Томской области пришлось посвятить проверке обоснованности обвинения граждан в надуманных преступлениях. Чего только не было в их «признательных» показаниях! Это взрывы мостов через реки Томь и Обь, которых не было; взрывы пихтовых заводов, электростанций и т.д. Приходилось допрашивать тысячи свидетелей, знавших осужденных, чтобы установить истину, разъезжая по районам области. И, как правило, все обвинения, которые вменялись в вину осужденным, не находили своего подтверждения. А бывшие работники НКВД, которых удалось разыскать, как Карпов Сафон Петрович – Нарымский окротдел, Салтымаков, Казанцев, Лев и др., уже работники областного аппарата УКГБ, показали, что фальсификацией следственных дел они вынуждены были заниматься «сверху» в силу той политической обстановки.
Как фабриковались следственные дела
В зависимости от того, к какой «контрреволюционной» организации причислялись арестованные, заводились и следственные дела. Это были и групповые до 100-200 человек и одиночные. Как правило, работниками НКВД составлялся список с указанием фамилии, имени и отчества где (было) сказано, что эти лица являются участниками, например, «контрреволюционной кадетско-монархической повстанческой организации», действовавшей в Каргасокском районе. Или участниками «Польской организации Войсковой», «Право-Троцкистской организации» и т.д. В отдельных случаях имелась виза прокурора: «арестовать».
В каждом одиночном деле имелся ордер на арест, в котором указывалась принадлежность к той или иной контрреволюционной организации, протокол производства обыска с указанием понятых, что облегчало нам устанавливать свидетелей в процессе пересмотра дел. Протоколы допроса обвиняемых размножались в нескольких экземплярах на множительных аппаратах, показания их перекрывались признаниями в причастности к организации и приводились конкретные факты подрывной деятельности. Люди, умевшие писать, учиняли свои подписи под каждым листом, а неграмотные ставили отпечаток пальца. В процессе проверки оказалось, что все эти дела являлись плодом фантазии работников НКВД, а вменявшиеся в вину факты «подрывной деятельности» опровергались собранными доказательствами. Ведь для объективных выводов о том, был ли в действительности взорван мост через р(еку) Обь или Томь, нужно было находить лиц, живших в то время в одном районе с осужденными и путем их допроса опровергать подобные факты обвинения, хотя из истории Сибири было известно, что таковых мостов в то время не было. (…) По каждому делу составлялось обвинительное заключение, а в конце приобщалась выписка из решения Тройки НКВД, где указывалось, что такой-то осужден к ВМН – расстрелу с указанием даты принятия Решения. По отдельным делам ВМН заменялась 10-ю годами с отбытием в лагерях без права переписки. В состав Тройки входили – начальник УНКВД, Прокурор Запсибкрая и Секретарь Крайкома партии. В процессе пересмотра дел этой категории было установлено, что подписывать протоколы или оставлять отпечатки пальцев обвиняемые вынуждены были под физическим или моральным воздействием. Широко применялись недозволенные методы ведения следствия: угроза оружием, зажим между дверями и косяком пальцев руки и последующим давлением с вызовом нестерпимой боли; сидением часами на спинках стульев и т.д. Обработке к подписанию протоколов подвергались арестованные и через провокаторов, которые подсаживались специально в камеры сотрудниками НКВД.
Как приводилось исполнение приговора – Решение Тройки
В г(ороде) Колпашево, как показал один из исполнителей (расстрелов) К-в Сергей*, была создана специальная бригада (полная фамилия К-ва Сергея опубликована в повествовании Спраговского.)Для поддержания их боевого духа постоянно давался спирт. Рядом со зданием Окротдела НКВД была большая площадка, обнесенная высоким забором, там была вырыта яма, куда можно было подойти по специально устроенному трапу. В момент расстрела исполнители находились в укрытии, а при подходе арестованного к определенному месту раздавался выстрел, и он сваливался в яму. В целях экономии патронов была внедрена система удушия петлей с применением мыла. (…) В конце 60-х годов р(ека) Обь стала размывать берег, где производились расстрелы в Колпашево. Останки расстрелянных вымывались водой и уносились в неизвестность (речь видимо идёт о размыве Колпашевского Яра в 1979 году – Авт.).
В г(ороде) Томске имел место и такой эпизод. Ночью на двух автомашинах, загруженных трупами расстрелянных, выехали работники НКВД в лес за город для сжигания трупов. Операция проходила строго секретно. Никто из посторонних не должен (был) знать о месте сжигания и о самом факте сжигания трупов. Однако на рассвете в лесу попал(ся) пешеход, идущий навстречу автомашин(ам). Руководивший операцией сотрудник обратил внимание, что из-под брезента, которым был укрыт кузов машины, торчит нога. Это дало основание полагать, что встретившийся пешеход понял о цели перевозки. Последнему предложили ехать до места, где было организовано сжигание трупов. А для того, чтобы весь этот процесс остался в строгой тайне, не было лишних свидетелей, в разведенный костер кинули того пешехода, где он заживо и сгорел.
Для чего я об этом пишу? Для того чтобы показать, какие зверства и произвол чинились в те годы. Это лишь отдельные факты, которые стали мне известны при пересмотре этой категории дел, которые выпали на мою долю. По каждому делу после проверки обоснованности предъявленного обвинения нами составлялось заключение, в котором делались выводы о реабилитации осужденных. Окончательное решение принималось судебной коллегией Областного Суда или же Военной Прокуратуры, т.е. по поднадзорности.
Часто задают вопрос, сколько людей погибло в годы необоснованных репрессий? У меня лично сложилось мнение, что погибло примерно столько, сколько в Великую Отечественную войну 1941-45 годов. Когда бывал в населенных пунктах области в связи с пересмотром дел 1937-38 гг., то интересовался у старожилов, сельских Советов и по обелискам, где были написаны имена погибших в годы войны, о потерях. Оказывалось, что число репрессированных превышало число погибших в ВОВ или же было близким к нему.
Что же происходило после тех репрессий?
Ярлык «враг народа» надолго укоренялся в умах людей. Вокруг оставшихся семей создавалась обстановка всеобщего презрения и унижения. Слышались и утверждались неоспоримые мнения: жена врага народа, сын или дочь врага народа и далее по родословной лестнице. Напрочь была закрыта дорога в будущее детям, поскольку в анкетных данных фигурировали слова – отец арестован в 1937 г. А в справках органов НКВД-МГБ-КГБ указывалось, что это «враг народа». Близкие родственники репрессированных не допускались к работе на ответственные участки, не принимались в ВУЗ и другие заведения. Прозрение последовало только в 50-годах (наверное всё-таки были счастливые исключения. Пример тому – судьба Ивана Григорьевича Осыховского, побывавшего в застенках Свердловской тюрьмы и после освобождения окончившего с отличием и техникум и институт – Авт.). Жалобы арестованных и осужденных к 10 годам, с которыми они обращались в различные инстанции, вплоть до Сталина, оставались без рассмотрения. Многие из них приобщились к их следственным делам. (…)
Хотел бы поведать и еще об одной несправедливости в отношении уже реабилитированных «врагов народа». Вместо того чтобы родственникам сказать правду о постигшей судьбе их отца, брата, сестры, деда, арестованных в годы Сталинских репрессий, измышлялись данные о том, что они умерли в лагере от того или иного заболевания. Работникам учетно-архивного отдела УКГБ выдавался специальный перечень заболеваний, – так фабриковался документ о причинах смерти и затем через ЗАГС оформлялись свидетельства о смерти. Получив такое свидетельство, родственники успокаивали себя тем, что их отец, например, умер от воспаления легких, а не был расстрелян. (…) Все это происходило уже в моё время работы в УКНГБ по Томской области.
Бывший ст. следователь УКГБ по Томской области А. Спраговский(37).
http://www.proza.ru/2014/12/12/1101