20 лет назад, 11 декабря 1994 года танковые колонны российской армии перешли границу Чеченской республики. А указ президента, двинувший войска, был официально опубликован лишь 13 декабря. И произошло это при моем участии…
А это еще куда? Принесла нелегкая…У нас же стоит на последней полосе «тассовка», в которой именно это и сообщается: Ельцин поручает Черномырдину и всему кабинету министров навести в Чечне порядок. Теперь вот из президентской администрации такую же бумажку прислали, совпадает дословно, только «шапка» другая – бланк ельцинского указа. Часа через два после «тассовки» по телетайпу, что они делали все это время? Как всегда, баре, чай пили, будто график не знают… Что, ту снимать, а эту ставить? Надо бы Петровичу показать, я хоть и ведущий редактор номера, но сегодня исполняет обязанности главного Кравченко, пока Наталья Полежаева в командировке. А мы уже подписывать номер собрались, вон верстальщики закрепляют полосы своими «бобашками». Скажи им, что опять спешная перевёрстка, - начнут кидаться этими металлическими кубиками, поди, как Ленка в уфимском Доме печати, хотя здесь, в главной российской типографии на московской улице «Правды», верстальщики, конечно, более вышколенные, проверенные всеми органами (все равно ошибки бывают!). Терпеливые. Да и не в них дело: самолеты под парами, ждут картонные матрицы, чтобы по регионам вести.
Интересно, как власти думают наводить «конституционный порядок» в Чечне? Танками уже пробовали, недели две назад, под видом неопознанных стреляющих объектов, отправили несколько экипажей из Таманской и Кантемировской дивизий под флагом чеченской «оппозиции» - Автурханова, главы одного из районов, кажется, Надтеречного, и «мэра» Грозного Лабазанова. Танки в Чечне без помощи липовой «оппозиции» потерялись настолько, что Дудаев предложил, соболезнуя бывшим коллегам по Советской Армии, быстренько забрать уцелевшие экипажи. Министр Грачев покочевряжился, но потом принял вояк, оказавшихся то ли «уволенными», то ли в «отпуске». Наверное, сейчас, после официального указа, Черномырдин начнет шантажировать Дудаева. Ну не введут же войска в полноразмерном виде – это бы означало массовую гибель граждан России, воюющих друг с другом!..
Стою, размышляю в подвале у лифта, здесь – как в трюме большого белого лайнера – все что-то гремит, типография, в общем-то, первобытная. До сих пор «Российскую газету» делают на линотипах из свинцово-цинковой смеси. Хотя в тех четырех разных газетах, что я успел поработать в Москве, мы уже верстались на компьютерах и обходились без линотипов. А здесь, очевидно, хотят добить до конца оборудование, установленное перед перестройкой. Впрочем, малотиражную дорогую продукцию тоже клепают на современной технике…
Наверху, на десятой палубе «лайнера» - так здание смотрится с улицы имени бывшей главной газеты страны,- в редакции главной нынешней, наши кабинеты почти рядом. Как-то странно, в 91-м, когда мы строили баррикады у Белого дома, Леонид Петрович Кравченко, тогдашний начальник Гостелерадио СССР, запустивший 19 августа с утра запись «Лебединого озера», казался мне одним из главных противников, олицетворением коммунистического ханжества. По крайней мере – в журналистской профессии. И вот теперь мы с ним выпускаем такую, вроде бы, демократическую газету…
Кравченко долго объяснять не надо, он профессионал. Соглашается: если вставлять новый материал - выйдем из графика, то есть матрицы не улетят в регионы вовремя и страна рискует остаться без субботнего номера. Конечно, в Москве номер увидят, на Старую площадь, где администрация президента сменила в апартаментах работников ЦК КПСС, газета утром придет, а вот остальные просторы останутся без нее. Шишки падут на Кравченко, скажут: оставили за главного, а он не справился. А сообщение и так стоит, президентскую волю мы озвучили… Не будем ставить указ! Скажем, что он пришел, когда номер был подписан и колесики завертелись: набор уже пошел под картонные матрицы (никакой возможности разослать по региональным типографиям полосы газеты в электронном виде тогда не было, факс казался чудом современной техники).
А утром в воскресенье 11 декабря 1994 года радио сообщило: выполняя указ Ельцина, колонны российской армии вошли на «сепаратистскую» территорию Чечни для наведения конституционного порядка. Это уже потом станет привычным поведение российской власти, которая все важные (опасные!) свои начинания подгоняла под выходные, чтобы затруднить и растянуть, ослабить ответную реакцию и возможную оппозицию. А до этого она, эта власть, несмотря на явные «царистские» нравы и феодальные повадки новых царедворцев казалась все-таки такой, ради которой мы выходили на баррикады…
Двадцать лет спустя я реконструирую свои тогдашние мысли, но не модернизирую их, сгоняю в одно место, но не утрирую. Но только сейчас я могу артикулировать накопившийся опыт, не навязывая его себе тогдашнему. Да, было понятно, что наступает время кентавров – составных разнонаправленных существ, они появились еще в застое и Кравченко – не худший из них. Головная часть кентавров, освобожденная от советских догм, пусть и не полностью, с ворчанием принимает фразеологию «свободного мира», а конский – животный, инстинктивный – «разгонный блок» с радостью принимает подхлестывания былых приманок и пугалок. Для освобождения от прежнего применяя средства из более раннего прошлого. Придумывая, что это и есть основа того нового мира, в котором теперь следует жить. А сейчас стало ясно, что, заменив одни неусвоенные понятия другими, кентавры лишь обновили прежний фальшивый уровень. Несмотря на то, что считается, что такие химерические существа, как кентавры, неспособны давать потомство, сейчас выросло новое поколение, у которого, правда, голова почти полностью свободна от такой химеры, как совесть (говоря известными словами…).
Но тогда, двадцать лет назад, запала и веры в то, что власть должна слушаться народа, хватило, чтобы собраться на Пушке без всяких предварительных согласований и выступить против войны. Тогда движение танковых колонн по-другому никто не думал называть. Здесь были и Гайдар, и тогда не знакомая близко Новодворская. Кучками, за пределами собственно митинга, на газонах, тихо переговариваясь между собой или переглядываясь при особенно ярких высказываниях выступающих, стояли хорошо одетые чеченцы.
Я смотрел на митинг и его окружение глазами, полными свежих военно-кавказских впечатлений. Незадолго до этого три недели провел в Абхазии, видел сожженные дома в прежде любимой цветущей Гагре, слышал радостный рассказ двенадцатилетнего мальчишки, как ему кабардинец, воевавший с грузинами, уезжая, винтовку подарил. Слышал и другие рассказы о подвигах (говорилось безо всяких кавычек) бойцов Конфедерации народов Кавказа, спасших самопровозглашенную республику от поражения. Особенно абхазы и армяне хвалили чеченцев, командира их отряда Шамиля Басаева. Вспоминали, как он, чтобы поднять дух своих бойцов и опустить - противника, в Эшерах играл на гальке пляжа в футбол головами, отрубленными у пленных гвардейцев Китовани. А потом в единственном работающем пицундском пансионате, куда редакция меня направила отдыхать, я был свидетелем «пира победителей»: Конфедерация народов Кавказа (спецпроект российских спецслужб, начинавший уже собственную игру) отмечала годовщину взятия Сухуми. Наверное, был среди них и Басаев, чье лицо тогда еще не было известно широким массам…
Главное даже не это, и не то, что я несколько лет (еще до выборов в Верховный Совет России, а потом – в ежедневной работе парламента) пристально наблюдал за Русланом Хасбулатовым и его окружением, за его напором и искренним вероломством. Главным оказался другой опыт: в моем отделе в «Российской газете», состоявшем из 24 человек, была Наташа Козлова, занимавшаяся положением русских на бывших национальных окраинах Советского Союза. Она написала несколько хорошо документированных материалов об изгнании русскоязычного населения Чечни, о грабежах, притеснениях, убийствах и изнасилованиях в Грозном, куда ломанулись с гор чеченцы, привлеченные ичкерийской идеей Дудаева.
Так что причины, сложности и опасности начавшейся военной кампании я себе представлял. И понимал, что она глупа, а потому – преступна. Чеченцы будут сопротивляться как волки, загнанные в угол, войска будут танками бить по снайперам, погибнет мирное население, победит беспредел. Проблем национального самосознания военными методами не решить, надо было пожестче действовать, например, экономически - не пускать нефть на заводы Грозного, перекрыть внешнеторговые операции, а не использовать ту же воровскую практику «чеченских авизо». Сложившаяся криминально-финансовая элита видела в чеченцах послушное орудие. А чеченские бандиты видели в этой элите слабое место российского государства. Хотя силу можно было бы показать по-другому: привезти, скажем, Дудаева в Москву и хорошенько, открыто и честно, с ним поговорить. Тот же Хасбулатов понимал, когда с ним говорили всерьез. Собирался он и в тот раз посредничать.
…О том, что начинающаяся внутрироссийская война еще и нелегитимна, и стала такой при моем непосредственном участии, я узнал утром в понедельник, на планерке. Вернувшаяся Наталья Полежаева объяснила, что указ Ельцина вступает в силу после опубликования в нашей газете, а в виде указа ельцинское решение выйдет в свет только во вторник (тогда газеты не были полностью ежедневными). Мы с Кравченко совершили серьезную политическую ошибку, Наталье уже звонили об этом откуда следует.
Очевидно, что в любые времена такого обвинения хватило бы для изгнания с работы, тем более – в такой газете. Но меня даже из редколлегии не вывели, я потом в свою следующую очередь опять был ведущим редактором номера. Причин «мягкости» могу назвать несколько. Перечислю: решал, все-таки, Кравченко, я только советовал. Я был из дружеской компании Полежаевой, учившейся на старшем курсе в МГУ, и пришел в РГ сразу после стрельбы по Белому дому в октябре 93-го. По зову Володи Кузьмищева, ставшего в редакции правой рукой главного редактора. Чтобы из хасбулатовской газеты сделать ельцинскую. А главное, думаю, в том, что ельцинский аппарат не придавал большого значения юридическим формальностям, начиная такую авантюрную кампанию.
Ушел, однако, вскоре я сам, не позаботившись заранее о новом рабочем месте. Ушел от кремлевской поликлиники, от конвертов с доплатой, от бесплатных путевок и обещанной квартиры, хотя несколько уже лет жили мы в Москве без прописки, снимая жилье. Дело было не только в войне, с полей (и гор) которой в газете стали торжествовать бравые репортажи, но и во всем душке какого-то лизоблюдства (вплоть до личных отношений), явственного в госучреждении. А еще в том, что перед глазами стояло, как я год с небольшим назад, придя только в редакцию, поучал доставшихся мне от прежней администрации сотрудников: вы должны чувствовать ответственность за то вранье и ту ненависть, какие ваша газета прежде несла в Россию…
И вот на итоговом собрании года, через пару недель после 11-го декабря, я встал и объявил, что ухожу из редакции. Из 160, примерно, сотрудников, присутствовавших в актовом зале, разговор поддержали шесть человек. Я сказал, что идет война, как всякая война – и на полях пропаганды, то есть поощряется непрофессионализм и вранье. А сзади, на последней полосе газеты, стоит моя фамилия – в списке членов редколлегии, в подписи ведущего редактора номера. Я не хочу отвечать за опасное вранье. И за ханжество: ведь ни один из материалов Наташи Козловой, которые я подписывал и направлял в секретариат, так и не вышел из состояния гранок – бумажных желтых полосок. А теперь, когда решили воевать, факты из них используются для оправдания новых преступлений против невинных, в том числе, людей.
Больше в государственных СМИ я не работал.