Предыдущая глава
http://www.proza.ru/2014/12/11/674
2 Дубовый листок.
Призрачный воин.
Его мощный кулак побеждён
Дубовым листиком,
танцующим на лёгком ветру.
Кайсен. Сокровища духа. Стансы.
Поэзия сумасшедшего монаха.
4. Призрачный воин.
Вернер Вольцофф, внук известного немецкого физика-ядерщика, сидя на покрытом мхом валуне и отогревая колени у костра, а руки в карманах лёгкой меховой курточки, подаренной ему Ленкой Шевелевой, студенткой из числа слушателей его лекций по истории экономики и науки Европы, тупо смотрел на донышко перевёрнутого пластикового ведёрка. Мысли его витали в далёком сорок втором году, который и был-то задолго до самого его рождения, в годы второй мировой.
До смерти деда Вернер был далёк от физики, математики и прочих наук, не связанных с его профессией. Окунувшись в заметки деда, сделанные в первые послевоенные годы, он начал переживать те же чувства, которые в те годы переживал его предок. Сначала – горечь поражения, и какая-то гордость за немцев от того, что мы воевали неплохо и дошли да Москвы и Сталинграда, а затем – переосмысление приоритетов, обоснование того тезиса, что нет худа без добра, и что послевоенное развитие Германии в какой-то степени оправдало военное поражение.
В этих записках дед слишком много внимания уделял личности известного учёного Фридриха Георга Хоутерманса.
Заметки были сумбурными, что так не свойственно педантичности их автора: вольные философские рассуждения перемежались с какими-то математическими выкладками, уравнениями и формулами из ядерной физики. На обязательных полях, специально оставленных на каждой странице, напротив основных текстов – заметки типа «ошибка в исходных данных», «при чём тут плутоний?», «глупо рассчитывать на гелий-3», «проверить экспериментально» и им подобные. Некоторые из них сопровождались короткими тезисами: «спросить у Вальцзеккера, кто принимал решение отправить Фрица в Харьков», «вернуться к этому вопросу после поездки в Берн», «интересно, кто информировал Капицу? КГБ?», и – «Капица, обещая повесить Хоутерманса, специально отводил от того подозрения в сотрудничестве с советской разведкой, или говорил откровенно?». Эти заметки интриговали молодого человека до невозможности.
Сам Вернер тоже завёл такую тетрадь и однажды поймал себя на мысли, что подражает деду. Так, одна страница была им озаглавлена: «Кто вы, доктор Карл Фридрих фон Вайцзеккер?». Страницу Вернер поделил на две колонки: «Версия: мешал нацистам получить бомбу» и «Версия: работал над бомбой для Гитлера»
Если фразы на полях в тетради деда, касавшиеся физики и математики, оставляли Вернера равнодушным, то заметки о Вайцзеккере и Хоутермансе увлекли его, как разворачивающийся перед ним детектив. Дед вёл своё расследование, стараясь ответить на вопрос, служил ли Хоутерманс нацистам добросовестно, пытаясь реабилитировать себя за свою коммунистическую молодость, или был агентом русских и снабжал их информацией по работам в «атомном проекте» нацистского Рейха?
С одной стороны, сам Хоутерманс в августе 1941 года предложил идею о плутонии, как ядерном заряде для атомной бомбы, которую как раз и реализовали американцы в 1945 году С другой – в сорок первом году Фридрих эту работу не опубликовал, а «положил под сукно», упрятав в сейф почтового ведомства Рейха до конца войны. То есть, он не захотел отдавать Гитлеру секрет наиболее перспективного заряда атомной бомбы?
Гейзенберг, руководивший атомным проектом Третьего Рейха, и его соратник Вальцзеккер, выручивший Хоутерманса из тюрьмы гестапо и пристроивший его в ядерную лабораторию Почтового Ведомства, не могли не знать о той работе Фридриха. Почти сразу, в октябре того-же сорок первого они отправили его подальше, на оккупированную Украину в Харьков.
Вернер так и не понял, к какому выводу пришёл дед, хотя тот имел две встречи с самим Хоутермансом в каком-то послевоенном году, одна из которых длилась больше двух часов. Казалось бы, хозяин тетради должен был, наконец, расставить все точки над «и». Но дед оставил больше вопросов, чем ответов.
После распада СССР в России появились публикации о Фридрихе Георге Хоутермансе, но и они были так же противоречивы, а это возбуждало вопросы другого плана: или его подлинная роль всё ещё скрыта в не рассекреченных архивах КГБ-ФСБ, или никакой особой его роли не было в истории атомных проектов трёх злейших врагов – США, Третьего Рейха и СССР, конечно, кроме теоретических научных выкладок, где его достижения безусловны.
Достаточно повзрослев, Вернер не избавился от юношеского романтизма, и, наконец, сам пустился по следам дедовских заметок.
Это случилось после прочитанного им рассказа о появлении браслетов у Хоутерманса, Вайцзеккера, и других учёных из плеяды ядерщиков, работавших в гитлеровском атомном проекте.
Дед в своих выводах пишет, что в объяснении Фридриха о его браслете как подарке от Вайцзеккера, да ещё переданном ему столь странным образом, да в условиях войны, что в подобном объяснении он не верит ни одному слову; но в том, что первый такой браслет привезён в Германию тибетской экспедицией, курируемой Гиммлером, приходится верить; а это вносит во всю историю элементы мистики и тайны.
- Я тоже обратила внимание.
Девичий голос вывел Вернера из задумчивости.
- Что? – не понял он.
- Я об этом листочке.
Она показала на донышко ведёрка, к которому прилипло несколько жёлтых берёзовых листочков и один особо рельефный – светло-коричневый дубовый.
Вернер понял: девушка перехватила его взгляд и подумала, что его заинтересовал этот дубовый листок. Он решил поддержать тему:
- Действительно, на маршруте я не заметил ни одного дуба.
Лена улыбнулась:
- Здесь есть и дубовые рощи, и даже тысячелетние дубы. А этот листочек, наверное, принесла сюда Вуокса, и он приклеился к ведёрку, когда я набирала воду для мытья тарелок. Надо двигать дальше.
Девушка протянула руку, чтобы помочь подняться. Вернер, хотя и не отказался от протянутой руки, легко поднялся на ноги сам.
Похоже, дед так и не нашёл ответа на мучивший его вопрос о роли Хоутерманса. Продолжая начатое дедом расследование, Вернер, будучи по своей натуре романтиком, (лириком, а не физиком) выдвинул свою версию: его предок пытался найти ответы, собирая факты; а, может быть, надо было просто пожить среди русских, как Хоутерманс? Тем более что в одной из копий доноса в гестапо упоминается о любовном романе Фридриха Хоутерманса с русской женщиной в оккупированном Харькове. Дед не придал значения этому факту, а зря.
Любуясь девушкой, чей силуэт колебался за пламенем костра то открывая звёздное небо, то закрывая, Вернер опять вернулся к этой мысли.
Напросившись в компанию студентов отправиться на пару выходных дней в поход по близкой к Ленинграду Карелии, сейчас он чувствовал себя немного виноватым: рыболовные крючки, купленные им в Хельсинки, оказались без заусениц, и рыба с них постоянно срывалась, пока зоркие глаза одного из участников турпохода не узрели изъян. Оказалось, финны производят такие крючки для спортивной рыбалки, чтобы меньше травмировать рыбок. Он не знал, что в Финляндии использовать крючки с заусеницами можно только при рыбалке по лицензии.
Студенты смеялись: это у финнов мало рыбы, а у нас – полные реки. Вскоре Вуокса подтвердила эти их слова. Кто ходил в подобные походы, знает: после утомительного перехода с тяжёлыми рюкзаками на плечах нет в мире ничего вкуснее ухи из свежей только что пойманной рыбы!
Продолжение http://www.proza.ru/2014/12/11/771