Уже не осталось и следа от весенних луж и распутицы; расчерченная убегающими во все стороны посадками степь вовсю зеленела, кипела деятельностью всех своих жителей, веселясь на солнце проснувшейся жизни. Свирели жаворонков, сочная зелень озимей, заросшие беленые логи и, пропускающие сквозь несмелую листву ярко-синеющее небо, стволы тополей и берез: все радовало и обращало на себя внимание торопившегося добраться дотемна, известного всей округе человека.
Свою известность, вопреки хилой и даже жалкой внешности и малому росту, он преобрел исключительно своему, не свойственному большинству, качеству никогда не сидеть без дела, отчего и владел он кучей профессий, нося «титул» на все руки мастера. Покрыть ли крышу, выложить ли печь, фундамент или целый дом и еще многое, без чего невозможно обойтись в деревне он знал и умел, а его безотказностью все пользовались сполна, зачастую оставляя труд не оплаченым.
Отчества его, по причине все той же беззащитной наружности и такого же слабого характера, тихого нрава и чуть ли ни немой молчаливости давно никто не помнил и все от мала до велика, несмотря на то, что ему было под пятьдесят, звали его просто и панибратски – Васей. Даже для жены, полной его противоположности, огромной, смолоду толстой и скандальной бабы, он был не мужем, не половинкой, а чем-то, что помогает в хозяйстве, что приносит в дом деньги, без чего невозможно родить детей.
В их семье все повелось так еще со знакомства, но он и не пытался когда-нибудь что-то изменить, потому как с малолетства к нему относился точно так же отец, старшие братья, сестры, потом учителя, начальники и лишь матушка, оставшаяся теперь только в памяти, по настоящему любила и могла говорить с ним, интересуясь всем в его жизни. Хотя и родился он в срок, но казался ребенком недоношенным, обделенным жизненной искры, стремления к ней, проводя большее время своего детства в болезнях и одиночестве, становясь молчаливым, сумрачным, нелюдимым. С детства ему полюбилась природа, но, не созерцательно-бездельничая, не лежа в тени на боку, а по-своему, по-особому, на ходу, между делом, с работой в руках. Он пас коров и тут же вырезал причудливые свистульки, то заглядывая задумчивым взглядом в плывущие облака, то в замерший за яром синеющий лес, то вослед улетающим, жалобно-кричащим журавлям. Жена и дети в доме видели его редко, целый день он пропадал, если не где-то на заработках, то обезательно возясь по хозяйству, что-то мастеря и переделывая, на минуту лишь он появлялся, выпивал на ходу чай, и так же незаметно, тихо возвращался на двор, удивляя округу своей неуемной энергией.
Сегодняшний путь был неблизким, «вот уже и Грязная балка» – шопотом говоря с собой, он спускался по над лесом в холодеющий степным вечером яр. Отсюда было уже рукой подать до большой, зажиточной деревни Ясновской, в которой после зимнего перерыва снова закипала дружной работой стройка, где, как и всегда, и для его рук находилось неотложное дело.
Перед Рождественскими праздниками он и еще трое мужиков прибрали свои топоры и пилы, чтобы на время разойтись по домам; вместе они прожили два месяца в маленькой сторожке на краю деревни, днем спеша и выбиваясь из сил, чтоб побольше успеть, а вечерами отдыхая и чиня отполированые грубыми руками инструменты, дружески по очереди готовили себе простецкие щи, делясь байками и подлинниками окружающей жизни. Однако, чаще он только слушал; ему нравились и эти истории, и рассказывающие их люди – с похожими на его характерами, и миролюбивая атмосфера, бывшая скорее исключением, потому как чаще в напарники ему попадались лентяи да пъяницы.
Было уже темно, когда, не стучась, он открыл знакомую дверь и, вошел в шумевшую и жаркую, седую от дыма комнату, сумрачно бробурчав: «Василий», он по очереди протянул руку сидящим за столом неизвестным и знакомым людям. К давешним приятелям добавились новыя лица – имея казеное жилье, они теперь каждый вечер окалачивались в сторожке, принося вместе с веселым настроением и разнузданными манерами обильно спиртное. Они были обычными городскими шабаями, работая без особого рвения, кое-как, с частыми перекурами, недовольством, похабными шутками, они время от времени запивали, учиняя дебоши. Вася старался не обращать на них внимания, еще реже появляясь в сторожке, с сожалением лишь замечая и своих напарников теперь все чаще нетрезвыми.
Но работа продолжалась: на глазах вырастали новые сооружения, склады, баня, стучали молотки, топоры, звенели и извивались пилы, пахло свежими сосновыми бревнами, сельским воздухом, простором, а погода была настоящая – летняя, незаметно скоро все уже было зазеленевшим, одевшимся во все родное, парадное, разговаривая многоголосо, летне, с радостью под такие же близкие, сладкие песни.
Однакож чудесная и манящая красота окружающей жизни, увлеченность работой – отрешающей и спасающей от всех неурядиц, все меньше и меньше помогали Васе переносить то тяжелое, неприятное, изводящее душу отношение к нему городских работяг, как оказалось не имеющих и предсталения не только о воспитании, но и о простом уважении к людям. Их вначале безобидные шутки и подтрунивание с каждым днем становились все язвительнее и грубее; накидываясь то на одного, то на другого, они упивались своей силой и словоохтливостью, а, почувствовав Васину слабость и невозможность дать хоть какой-то отпор, вовсе перейдя к унижению и нравственному издевательству. И все для него начило становиться в тягость, хотелось побыстрее закончить работу и бежать, - бежать скорее домой, - подальше от этих людей, невыносимого и ужасного чувства бессилия перед этой животной, перекручивающей все изнутри, безумной, дьявольской радостью совершающемуся злу. А спящее, удерживаемое еще ласками матери, тишиною степей, добрыми нежными песнями детства, словами венчавшего и крестившего детей священника, внутренне обиженное я просыпалось и уже вскоре рвалось, просясь выскочить наружу и показать зубы – ответитъ еще большим злом за обиды и незаслуженно нанесенные оскорбления. Внутри вырастал неведомый доселе, ужасных размеров, дышащий гневом зверь, которому, не выдержа муки и открыл Вася дорогу на свет, ударив лязгнувшим топором своего обидчика в голову. И тут же, увидев рухнувшего уже ни недруга, а обычного, такого же как и он сам человека, окровавленного, поверженного наземь, он почувствовал стыд и ужас от содеянного им, и теперь страх и онемевшие от удивления взгляды гнали и гнали его, толкая в спину и щипая за пятки. Он долго бежал через поля, яры в лес, царапаясь и режась густыми кустами и ветвями; бежал, захлебывась слезами, понимая отчаяние и позорную судьбу душегубца, не видя уже ни лета ни его красоты.
С того дня прошло уже одиннадцать лет; на достроенных складах и бане уже поржавела крыша, вновь бойко и счастливо запахло скорой весной, повырастали и разлетелись в разные стороны дети, но так никто и не узнал, где себе нашел пристанище, может быть мучаясь до сих пор своим грехом, так и не пойманый чудаковатый Вася, чьими искусно вырезаными ложками и поныне обедают в его родной деревне, вспоминая о нем с благодарностью и не веря в случившееся. Его же обидчик, не смотря на тяжелую рану, все-таки остался жив, потеряв лишь с частью волос умение разговаривать, теперь только мыча и порой задумываясь о словах, сказанных когда-то.
2014 г.