Одна барышня, Вероника, пошла в больницу рожать. Врач ей говорит:
— Садитесь, рожайте.
Рожала женщина девять месяцев, но ничего не вышло. Пришлось ей в этой больнице акушером работать.
Получила она раз денежки, хвать — а двухсот рублей не хватает. Поёрзала барышня Вероника на стуле, порыскала по халату, не нашла ассигнаций и заплакала. А за стеной, в палате, лежал ветеран войны. Услышал он её крик, взял винтовку и ну в окно смотреть!
Тут показалось ему, что с другой стороны окна тоже кто-то смотрит. "Чавооо... Хытрысть", — подумал ветеран и для отвлечения внимания высоко подпрыгнул.
А палестинец с другой стороны окна смотрит и понять не может, чего ему там этот ветеран намекает. Тут-то его за локотки и взяли.
— Вы, гражданин, давеча хлеб поели, — говорят, — извольте уплатить.
А палестинец, нужно сказать, был не из ТОЙ Палестины, а из ДРУГОЙ, которая плохая. Естественной реакцией его была дрожь, и дрожал он так сильно, что одна прохожая старушка приняла его за холодильник и наругалась на блюстителей закона.
— Ишь! Ишь! — возмущалась она сумкой, — Мой! — и в доказательство открыла палестинца, у которого и впрямь внутри стоял стакан кефиру и прошлогоднее масло.
Пришла бабушка с палестинцем домой, а куда ключ вставлять не помнит. Приставила его сначала к стене, потом на коврик входной положила и галошей придавила — нуль. Расстроилась старушка, сидит, плачет, пенсию считает, а палестинец вдруг и говорит:
— Вот же! — и показывает на лестницу.
А по лестнице поднималась барышня Вероника, с ног сбившаяся в поисках невесть куда канувших денег. Видит: сидит на коврике бабушка и двести рублей из руки в руку перекидывает. Конечно, разгорячилась акушер, пожурила бабушку и поставила в угол, отняв у неё деньги и ключ от двери.
Входит она в квартиру, а там внуки. "Ну, — думает, — вот и народились."