Внимание! Рассказ не предназначен для читателей младше 18 лет.
В комнате было душно. Рина сидела на самом краешке кровати и бессмысленно таращилась в мелькающие на экране телевизора картинки. Левка неумело бренчал на старенькой акустической гитаре, иногда предпринимая губительные для Рининых ушей попытки завыть какую-то песню. Скучно, конечно, только дома у Рины все равно хуже. Здесь хотя бы тепло.
Внимание ребят привлек возникший на экране мужчина. Он был едва одет, да еще щеголял женскими сапогами на высоких каблуках. Мужчина томно изгибался и низким соблазнительным голосом пел незамысловатую песенку.
Левку затрясло. Он впился зубами в нижнюю часть ладони и что-то зашипел. Левка всегда так делал, когда злился, поэтому давно привыкшая к его странностям Рина спокойно переключила канал и, поморщившись, сказала:
- Лучше бы закрыли всех «этих» куда подальше. Противно.
Прекративший мучить руку Левка беспокойно ходил по комнате, иногда резко подпрыгивая от возбуждения. На реплику Рины он хмыкнул и активно закивал:
- Какая умная у меня племянница.
Рина бледно улыбнулась и попросила:
- Дай поиграть в «Sacred».
Левка подчинился. Рина решила начать новую кампанию. Она выбрала играть за темного эльфа. В начале истории ему предлагалось отвести свою возлюбленную в безопасное место и защитить ее от врагов. Рина сделала вид, что увлечена сюжетом. Успокоившийся Левка вернулся к бренчанию.
Все было хорошо и правильно. Только почему-то Рине хотелось закричать, заплакать и начать то-то доказывать Левке, чего он никогда не сможет понять.
На следующий день была школа. Рина с маниакальным усердием сделала заранее всю домашку, но все равно ужасно волновалась. Звонок ударил по нервам, и Рина заспешила в класс. Подставленную каким-то мальчишкой подножку она заметила только в последний момент, чудом избежав падения. В спину посыпались сухие смешки, а мог быть неконтролируемый гогот. Неплохо.
Ника уже сидела за партой, держа в руках раскрытую книгу. Руки у нее были красивыми: с длинными музыкальными пальцами, круглыми, как орешки, суставами и длинными ногтями, чаще всего выкрашенными черным лаком.
Рина улыбнулась и поприветствовала подругу. Ника едва успела ответить, когда в класс вошла учительница, и начался урок.
- Ненавижу алгебру, - безжизненно пробормотала Ника, доставая из пенала ручку. К доске немедленно вызвали прогульщицу Киру. Она недовольно тряхнула медными плохо промытыми кудрями и, схватив соседскую тетрадку, отправилась разбирать слишком сложные и почему-то заданные на дом примеры. Кира была старше своих одноклассников на год – ей стукнуло 14. Изгибы её фигуры становились более плавными, что она намеренно подчеркивала безвкусными аляповатыми кофточками, слишком плотно прилегающими к телу. Рина делала вид, что смотрела на доску, а сама разглядывала Киру. Её руки вспотели. «Грех» - пронеслась в голове страшная мысль. Девочку замутило и она опустила голову.
- Глупости, - хрипло пробормотала Рина.
- Ты в порядке? – напрягшись, спросила Ника. Рина покачала головой.
Кира стала наваждением не на один год. Они проучились вместе до одиннадцатого класса, но Рина никогда не делала попыток сблизиться, напротив, избегала одноклассницу любой ценой.
Осознание пришло через год после памятного урока алгебры. В провинциальной школе, где училась Рина, не было школьной формы. Девочки носили короткие юбки и тонкие облегающие кофточки даже зимой. Рина понимала мальчиков, норовящих шлепнуть, дотронуться, зажать в углу. Она чувствовала то же самое. Она хотела умереть.
Ей хотелось разобраться, когда это началось. Перед глазами стояла Маша, удивленно охающая, получив быстрый шлепок по заднице и почти совсем не возражающая против легких поцелуев в шею и плечо.
А может причина – детсадовское детство, где единственной подругой Рине служила томно глядящая с прибитого на стену плаката блондинистая девица в БДСМном наряде, нарисованные губы которой Рина не раз тайком целовала.
Точно сказать было невозможно. Было кристально ясно только то, что она испорчена непоправимо и не достойна жизни. И хоть Рина не верила больше в адское пламя, она чувствовала печать вины, неумолимо тянущую ее прочь от других людей.
Первым человеком, узнавшим тайну, стала Ника. Они спускались с пологого холма, когда Рина, глядя под ноги, громко и четко сказала: «Мне нравятся девушки».
- Я знаю, - пропыхтела Ника, не глядя на подругу, - ты залипала на мои сиськи.
- Прости, - быстро покаялась Рина. Ника не ответила.
В тот день они пили купленный Никиной сестрой тоник и болтали о пустяках. Рина была почти счастлива. Её приняли.
В то время не было у Рины друга важнее Левки. Он видел, как она росла, играл с ней и учил ее. Он был ее дядей, и ей хотелось, чтобы он понял. Откровенному разговору мешал страх.
Все случилось как-то само собой, в один из частых к нему визитов. Левка, аутично раскачиваясь, сидел за компьютером, выискивал информацию по какой-то новой игре, а Рина нервно переминалась с ноги на ногу у него за плечом. На экране высветилась картинка: синекожая инопланетянка, одаренная щедрым разработчиком грудью четвертого размера, решительно смотрела прямо в мятежную Ринину душу.
- Ничего себе такая, - засмеялась Рина и, активно жестикулируя, попыталась показать «какая».
Левка перестал раскачиваться.
- Ты чего? – медленно развернувшись, спросил он.
- Ничего, - удивилась Рина, - просто она красивая.
- Ты это… Ты если из «этих», если девушку домой приведешь, то ты мне никто. Слышишь? Сюда можешь не приходить.
Внутри у Рины все похолодело. Животный страх взял ее тело под контроль и ее губами обиженно произнес:
- Ты что, дурак? Ты… ты сам такой, ясно?
Левка хмыкнул и отвернулся к инопланетянке. Рина засобиралась домой.
До этих его слов ей хотелось умереть. Теперь, когда страх отступил, она чувствовала бессильную злость и обиду. Девочка расплакалась.
Домой она пришла под вечер. Родители опять задерживались допоздна. Рина в нерешительности остановилась посередине комнаты. Спустя несколько секунд мучительных раздумий её лицо приобрело выражение мрачной решимости. Она собиралась потратить свободное время самым отвратительным образом.
Неподписанная, немного пыльная кассета лежала на самой верхней полке шкафа. Чтобы достать ее, пришлось вставать на расшатанную, но высокую самодельную табуретку и игнорировать страх высоты. Руки Рины тряслись, поэтому вставить добытую кассету в проигрыватель получилось не сразу. Звук она предусмотрительно выключила. На экране появились две обнаженные девушки.
Рининого самообладания хватило минут на десять. Вместе с возбуждением в ней кипело отвращение к себе. Кислое и обжигающее внутренности, оно медленно поднималось от низа живота к горлу. Рина побежала в туалет. Её вырвало.
Вернувшись в комнату, девочка отмотала запись на начало и вернула кассету на прежнее место. Рину все ещё трясло, а во рту ощущался привкус желчи. Она подняла взгляд вверх. Над книжной полкой мама расставила иконы. Лики святых будто лучились презрением к ней, и Рина не смела их осуждать. Покачнувшись, она направилась в свою комнату. В ящике стола, между тетрадками, альбомами и цветными карандашами уже несколько месяцев пряталась маленькая коробочка с лезвиями. Рина осторожно достала их и разложила перед собой на деревянной поверхности стола. Сколько просидела так, рассматривая приманивающие теплый ламповый свет железные бока будто совсем и неострых лезвий, не знала. Из ступора ее вывел звук поворачиваемого в замке ключа. Рина вздрогнула, судорожно спрятала лезвия обратно и поспешила к входной двери.
Это была мама. Рассеянно отвечая на дежурные вопросы о школе, Рина размышляла, что делать дальше. Пожалуй, стоило поговорить с мамой, чтобы узнать наверняка. Страшно будет смотреть в искаженное ненавистью родное лицо, слышать ранящие больнее любых ножей слова. Но если есть шанс, пусть крохотный, на лучший исход, нужно его не упустить.
Час спустя мать сидела за бесконечными своими документами, а Рина стояла в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Поговорить было необходимо, но уже чувствовался подступающий спазм истерического плача, и она боялась, что не сумеет. Девочка судорожно сглотнула кислую слюну и шагнула вперед.
- Мама, - окликнула она с отчаянием в голосе, - надо поговорить.
- Тогда иди сюда, - настороженно отозвалась мать.
Слезы уже текли из глаз Рины, когда она садилась на диван рядом с ней.
- Мама, мне нравятся девушки. Мама, мамочка, пожалуйста, не ненавидь меня!
Рину скрутило в приступе плача и она уткнулась лбом в свои колени. Рука успокаивающе гладила ее по спине, а умиротворяющий мамин голос объяснял, что она просто запуталась, все не так поняла, да и совсем ещё малышка.
- Это ты не понимаешь! Я хотела их!
Мама только нахмурилась и обняла сотрясающуюся в рыданиях дочь. Когда всхлипы стали затихать, Рине было сказано умыться. Она, конечно, послушалась.
Чуть позже они вместе пили на кухне чай.
- Так что ты думаешь обо мне теперь? – тихо спросила Рина.
Мама ответила со вздохом, неохотно:
- Что перерастешь свои глупости, я уверена на все сто.
- А если нет?
- Тогда и посмотрим.
- Мам, а тебе было бы легче, если бы я была другой? Или если бы меня вообще не было?
- Что ты несешь, - испугалась мама, - немедленно прекрати! И никогда больше не говори мне такие вещи! Дурочка!
Рина молча кивнула. Она надеялась на подобный ответ. Он означал, что маме она была нужна, а значит, у нее есть причина жить, по крайней мере, пока живет мама. А дальше… Дальше они разберутся.
Мама закончила пить чай, сполоснула свою кружку и направилась в гостиную.
- Вынеси, пожалуйста, мусор, - попросила она, прежде чем скрыться в комнате.
Рина пошла к себе, чтобы одеться. Ее взгляд упал на ящик стола. Она достала коробочку с лезвиями, напоследок рассеянно повертела в руках. Вещице предстояло оказаться в мусорном пакете. А потом…
А потом было много нелегких признаний, непонимания, злых слов и страха. А ещё была дружба и даже любовь. Яркие моменты, толкающие вперед, к жизни.
Она выбрала жить, потому что верила – когда-нибудь обязательно станет лучше.