Приземистые деревянные дома на заваленных снегом улицах. Деревья в пуховых бело-серебристых накидках, столбы с электрическими проводами и лампочками, яростно горящими в заснеженном воздухе. За автотрассой - новый район. Девятиэтажные белые коробки, окружённые лесом, как будто гигантские руки наставили их одна к одной. В кирпичной пятиэтажке - общежитие хлебокомбината. К нему по утоптанному тротуару в этот сверкающий искрами на белом снегу зимний вечер шагает Виктор. Крупные хлопья снега с тёмного неба летят ему в носатое лицо с зелёными глазами и под ноги.
Ещё недавно он жил в деревне с матерью. Вернулся из армии и работал заведующим клубом. Ездил в район за плёнками и крутил кино. Деревня большая, привольная. С приходом весны благоухает в зелёном великолепии. Каждое лето как бескрайнее море - волнистые пшеничные поля. Только вот по дорогам - глубокие следы-колеи от машин и тракторов на извечно многострадальной щедрой земле. Рядом город Рязань. В клубе на стене - цветные плакаты со стихами Есенина. Под портретом со златокудрой головой поэта - чёрные на белом - выделялись и лезли в душу любимые многими слова:
Не жалею, не зову, не плачу -
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Летним вечером, в какой уже раз, в клубе подрались между собой деревенские парни. Виктор стал разнимать, досталось и ему. Плюнул он на всё и укатил в город, к сестре. Жить стал в её доме, с её семьёй. Устроился на стройку каменщиком. Приглашала к себе жить старшая сестра в областной центр, но туда ехать не хотелось.
С Ольгой Виктор познакомился в общежитии на вечеринке. На выходные привозил её в деревню. Уже наступала осень с холодными ночами. Они гуляли на задах, за просторными плодоносными садами, с белыми от извести стволами яблонь и вишен. По пологому песчаному берегу спускались к реке, туда, где русло у неё расширялось, и синее небо с белыми комками облаков виднелось в светлой воде. Вечером, взявшись за руки, ходили в клуб смотреть неинтересный фильм, и Ольга чувствовала на себе изучающие взгляды сельской молодёжи. Когда Виктор приезжал один и от автобусной остановки шагал по деревне к дому, деревенские девчата спрашивали: «Где же городскую любовь оставил?» - и хохотали в след.
Толстая, сердитая вахтёрша сидела и вязала за столом, на входе. Витька ей улыбнулся и быстрее - на второй этаж. Ольга открыла заспанная и в застёгнутом на одну пуговицу халате.
- Разбудил, дурак, - мотнув головой и разбросав по плечам рыжие волосы, она вернулась к кровати. Полезла под одеяло. Обычно, придя с работы, она спала, и частенько он сидел рядом, ждал, когда она проснётся. Повернувшись на бок, уткнулась белым лицом в подушку. Худенькая рука со сжатым кулачком лежала поверх одеяла. Витька присел на кровать, прикоснулся к раскиданным по подушке волосам. Захотелось обнять, прижать к себе это знакомое укрытое одеялом тело. Они провели вместе много ночей. Виктор уходил всегда под утро. Он торопливо освободился от одежды. Откинув одеяло, с нетерпеливым желанием прижался к её телу. Потом лежали они без движений, а с ночного неба в окно с открытыми шторами смотрел, как подглядывал, бледный месяц.
Именинница Светка, Ольгина подруга, полноватая блондинка с краснощёким лицом, усадила Витьку за стол, к гостям. Виктор с Ольгой запоздали на день рождения. Принесли коробку с электронными настенными часами. В новых сапогах Ольга натёрла ногу, и её обули в тапки. Витьке подливали водку в бокал. С хмельной улыбкой он глядел на незнакомых парней и разнаряженных девчонок с симпатичными мордашками. Быстрая музыка заглушала голоса и звон посуды, но не казалась громкой. Отодвинув стол, тряслись и прыгали около магнитофона. Виктор то и дело курил с именинницей на кухне. Когда были вдвоём, брал её за талию, прижимался к пухлой груди.
- Ольга увидит, - отодвигалась та, тушила сигарету и шла в комнату, а Витька искал среди гостей Ольгу. Пили, ели и опять танцевали. Девчонки в коротких юбках дёргались под дикие ритмы и закатывали красивые глаза к потолку. Наступал медленный танец, и они бросались в объятия кавалеров. Виктор тащил из-за стола Ольгу. И они кружились в круговороте мелодии рядом с другими парами, казалось, забыв всё и оторвавшись от всего, как упавшие с дерева листья, при ветре, кружатся на асфальте, под музыку осени.
Ольга долго натягивала сапоги в прихожей и просила Витьку помочь.
- Сама не можешь? - пьяно ухмыльнулся тот, а долговязый парень с длинными чёрными волосами, который надевал куртку, присел и застегнул ей молнию на сапогах. Под фонарями по скользкому тротуару шли вчетвером. Именинница и длинный парень их провожали. Витька захмелел и не разговаривал. У общежития он поотстал. У дороги из снега торчала водопроводная колонка. Он подставил пересохшее горло под ледяную воду и, согрев немного воды во рту, жадно проглотил. Принялся догонять. В общежитии стучался в Ольгину комнату - никто не открывал. Сидел в коридоре на подоконнике. Наконец, шатаясь, выбрался из подъезда в холод и в поднявшийся ветер, что, как добросовестный дворник, сметал и сметал снег с тротуара.
Три дня не был Виктор в общежитии. На четвёртый, вечером, он, приминая снег новыми кожаными ботинками, торопился к Ольге. Внутренний карман куртки оттягивала бутылка водки.
- Ты куда? - окликнула его толстая вахтёрша, но с места не двинулась. Он постучал в дверь. Ольга выглянула в нарядном халате. Лицо свежее. Вокруг глаз накрашено, и рыжее золото волос по плечам. В полумраке за столом сидел кто-то высокий.
- Больше не приходи, - пощёчиной по лицу раздались слова, и дверь захлопнулась. Знакомый, совсем недавно такой родной голос. Витька барабанил в дверь, ему не открывали.
- Сука! - крикнул он так, что голос эхом полетел по этажам. На подоконнике в коридоре вылил в себя половину бутылки водки. Принялся открывать окно. Оторвал запор и распахнул окно в морозный воздух. Холодной свежестью обдало лицо.
- Не жалею, не зову, не плачу, - выкрикнул Витька. Почему-то пришли на ум эти слова.
Взобравшись на подоконник, прыгнул вниз. Угодил в сугроб у дороги. Вылезая из снега, упал и ободрал лицо об лёд, что намёрз на углу, под сливом. Водка в кармане разлилась. Витька допил, что осталось, и запулил бутылку в мусорный контейнер, размазав кровь по лицу и по куртке, выбрался на тротуар, что тянулся вдоль дороги до старого города, где жила сестра.
- Дай закурить, - выросли на пути два парня. Виктор выпрямился, потрогал запекшуюся кровь на лице и сжал кулаки.
- Не дам! - подавшись вперёд, хлёстко ударил одного по лицу. Его сшибли с ног, и он сжался на снегу, ожидая, что будут бить ногами. Цепкие руки его подняли. Парней не было, стоял милицейский уазик. Милиционеры держали его под руки. В машине Виктор согрелся и успокоился. Нахлынувшее безразличие ко всему остудило разгорячённое сознание, словно ночной туман - нагретую летним днём землю.
Из отделения милиции, неприглядного трёхэтажного здания, серой краской выкрашенного снаружи, выпустили утром. На работу Виктор не пошёл. На следующий день, когда предложили написать заявление и уволиться, он написал. Быстро зажили ссадины на лице. Он уехал утром на автобусе с замёрзшими окнами в областной центр к старшей сестре, чтобы обустроиться там и жить. Ещё горели ночные фонари на столбах, а с тёмного, как холодная пропасть, неба белыми кружевами летел снег.