В ноябре 1957 года я попал на лечение в Ленинградский окружной военный госпиталь. Вечера мы, больные, проводили в Ленинской комнате за просмотром телепередач. События, увиденные с помощью крошечного экрана телевизора КВН-49, восхищали и волновали нас. Ведь телезрителями в то время могли быть лишь жители больших городов, ибо телевидение в СССР только начинало внедряться.
Вернувшись в палату, мы до полуночи обсуждали содержания фильмов. Иногда в нашу полемику включались и ночные дежурные врачи. Чем-то привлекала их наша многолюдная палата: толи потому, что она была предоперационной, толи, им были интересны наши воспоминания об оставленных родных местах.
Однажды по телевизору был показан фильм «Подвиг разведчика», только что снятый на Киевской киностудии. Он-то и дал в тот вечер пищу нашим суждениям.
- Позавидуешь разведчикам: смелые, находчивые, - донёсся чей-то голос. - Не теряют самообладания даже в сложнейших ситуациях.
- У них всегда много денег, - слышу мнение земляка-уральца Михаила. - Чтобы выведать военную тайну другой страны, они часто посещают рестораны, где знакомятся через женщин с нужными им людьми.
- А если почувствуют, что вот-вот попадут в руки контрразведки, - говорю я, - то мгновенно хватают ртом уголок ворота пиджака, плаща или пальто, в котором спрятана ампула с быстродействующим ядом, и зубами раздавливают её.
Вошедшего в палату пожилого врача-капитана, мы в темноте не заметили. Он тихонько присел на стул, что стоял у двери, и, наверно улыбаясь, слушал наши наивные, основанные на чтении книг и просмотрах фильмов, рассуждения.
- Да, в чём-то вы, ребята, правы, - неожиданно заговорил он. – Разведчик должен быть компанейским человеком и превосходным актёром. Например, если обстановка вынуждает его притвориться пьяным, так он должен сыграть эту роль так, чтобы никто не заподозрил его в обмане. Он должен хорошо ориентироваться в городе, в котором находится, чтобы в случае необходимости как можно быстрее исчезнуть из поля зрения преследователей. А слежки бывают многочасовыми, изнуряющими физически и морально. Поэтому разведчик должен быть и выносливым.
- Откуда вы это знаете? – спросил я доктора.
- На себе испытал.
В палате сразу стало тихо.
- На себе?! – удивился Михаил. – Расскажите нам что-нибудь.
- Хорошо. Слушайте.
(Здесь я должен прервать своё повествование и предупредить читателей, что за подлинность историй, услышанных нами в тот поздний вечер, не ручаюсь).
- В начале двадцатых годов у Тихого океана была создана Советская Дальневосточная Республика - СДВР. В воинских частях, охранявших её, среди молодых командиров неожиданно стала быстро распространяться эпидемия венерических заболеваний. Небольшой специальной группе, в которую входил и я, было поручено найти источник её появления.
Сначала задание нам показалось пустяковым: вызнай у заболевшего имя напарницы, сделай анализ их крови и очную ставку, допроси – и докладывай о выполнении приказа..
Однако на деле всё оказалось сложнее. Расследование нужно было вести так неприметно, чтобы не насторожить главного организатора эпидемии. Поэтому нам приходилось для пар-контактёров устраивать свадьбы, помогать им заключать браки, о фиктивности которых невесты не должны были знать. Во время проведения этих церемоний, мы внимательно прислушивались к весёлым разговорам и шумным ссорам пьяных невестиных подружек-завистниц, применять немало и иных мер.
В результате нам удалось узнать о существовании в приграничной зоне соседнего государства женской диверсионной школы. В ней из молодых русских красавиц-эмигранток готовили для внедрения в войсковые части СДВР буфетчиц, прачек, работниц столовых. О том, что с этой целью их специально заражали венерическими болезнями, юные диверсантки узнавали только перед самой отправкой на «спецзадания». Как и про то, что полное излечение от болезней будет обеспечено им сразу же по его выполнению и возвращению в школу …
Мы слушали капитана, затаив дыхания. А он продолжал вспоминать.
- Запомнился и такой случай. Перед началом войны с Германией, мне с товарищами было приказано найти и арестовать вражеского радиста. Через каждые три дня его сообщения пеленговались нашими специалистами из разных, достаточно удалённых друг от друга, мест в одной из южных областей СССР.
До нас его поимкой уже занималась одна разведгруппа, но безуспешно – лазутчик быстро менял места своей дислокации. Мы придавались ей в помощь.
Только через месяц безуспешной погони за неуловимым радистом, уже почти не веря в его поимку, мы совершенно случайно вышли как-то на летнюю стоянку колхозных покосников. Среди них и был задержан нами иностранный агент, хорошо говоривший по-русски, лишь прошлым вечером напросившийся к ним на ночлег.
- И чем он выдал себя? – услышали мы из тьмы вопрос товарища.
- Был жаркий день, хотелось пить, а у нас закончился запас воды. Мы и свернули к ближайшему к нам и удалённому от других колхозников, мужчине, так как у ног его увидели небольшой, но вместительный бидон. На просьбу утолить нам жажду, он растерянно ответил: «Я уже всю воду выпил, бидон пустой» и, желая доказать это, почему-то с осторожностью толкнул его ногой.
Нам показалось странным, что бидон, упав, не откатился, а лишь лёг на бок и замер, будто и не был пустым. Но не вытекала из него и вода.
- Думаю, вы сами догадались, что дно бидона оказалось двойным.
Хотя уже наступила полночь, паузе затянуться не дали.
- Война с фашистами, наверно, добавила вам хлопот? – поинтересовался кто-то.
- Я тогда работал врачом в полевом госпитале недалеко от передовой. Но врачом особенным. Война – жестокое испытание для человека, каким бы убеждённым патриотом и сильным духом он не был. Она несла смерть, пленение, инвалидность, страх, ломала психику. Некоторые солдаты не выдерживали этих испытаний. Кое-кто из них пытался дезертировать, кто-то ранить себя так, чтобы его списали в тыл. Однако большинство из слабонервных притворялось глухонемыми.
Обман последних раскрывался быстро: таких помещали под наркоз и они рассказывали всё, о чем их спрашивали. А когда действие наркоза прекращалось и лгуны узнавали про своё разоблачение, то умоляли врачей не доводить дело до военного трибунала и сами просили послать их на передовую.
Однажды ко мне попал такой пациент, но на которого обычная доза наркоза не подействовала. Тогда я её немного увеличил. Но пациент молчал и на сей раз. Узнав про повторный наркоз, главный врач госпиталя – самолюбивый сын профессора-медика - устроил мне нагоняй.
- Видишь, - шумел главврач, - он тебя не слышит! Я запрещаю тебе впредь применять к нему свой пыточный эксперимент, ухудшающий здоровье и так уже нездорового пациента.
Однако по настороженным взглядам и напряжённому состоянию новичка, мне казалось, что он всё же слышит меня. Да и холёные руки его не походили на трудовые солдатские руки.
Когда главврач вышел из процедурной, оставив меня в замешательстве, вошла медицинская сестра, недавняя студентка института иностранных языков, где изучала немецкий. Я владел им, и мы, бывая наедине, часто разговаривали на нем, чтобы не забывать приобретенные знания.
- Вас ист дас? – спросила она, закрывая за собой дверь.
Пациент встрепенулся и повернул голову в её сторону. Этого не заметить я не мог и потому начал задавать ему вопросы только на немецком языке.
Как потом оказалось, по ту сторону линии фронта он был специально обучен не реагировать на русскую речь. В любом состоянии…
- А теперь – всем спать! Мы и так нарушили госпитальный режим.
- Расскажите ещё что-нибудь, пожалуйста, - послышалось несколько просьб.
- Хорошо. Но только последний эпизод.
На нашем участке наступило временное затишье. Вражеские позиции были так близки к нашим, что мы даже слышали чужую речь. Служил я тогда при штабе дивизии и крепко подружился со старшиной комендантской роты. Сблизило нас знание немецкого языка.
Положение с продовольствием в дивизии было неважным и потому меня удивляло то обстоятельство, что при встречах старшина иногда угощал меня то шоколадом, то свежей кашей с мясом, которых в эти дни мы не едали. Я попытался выведать у него, где он их достаёт и под строжайшим секретом узнал вот что.
В своей каптёрке он прятал трофейную форму немецкого солдата. Иногда тёмными вечерами он надевал её, переползал «ничейный» участок и оказывался в расположении противника. Фашистская часть была, видать, сформирована недавно, солдаты ещё плохо знали друг друга. Этим и воспользовался старшина.
Стоя в очереди к полевой кухне за ужином, старшина прислушивался к разговорам врагов. Незаметно появляясь среди них, он так же незаметно исчезал.
О его вылазках на вражескую территорию не знали до тех пор, пока на «ничейке» он случайно не столкнулся с группой наших разведчиков, возвращавшихся из вражеского тыла, и чуть не был ими убит.
Когда командованию стало известно о его посещениях стана врага, старшине был учинён строгий допрос и «домашний» арест – ему было приказано несколько суток безвылазно находиться в каптёрке. Избежать более сурового наказания помогли ценные сведения, которые он сообщил сотрудникам СМЕРШа…
- А после этого ареста он ещё бывал у немцев? - спросил кто-то из темноты, воспользовавшись паузой в рассказе врача.
- В эти дни в нашем госпитале появился новый врач. Полный, необщительный, он сразу вызвал у коллег неприязнь. Но ничего не попишешь - у каждого из нас свой характер.
Вскоре в дивизии был получен приказ о её передислокации. На новый участок фронта я ехал в машине с командиром дивизии и новым врачом. На одной из остановок к нам подошли два сотрудника спецотдела и увели доктора с собой. Это произошло после того, как на стоянке нас посетил старшина комендантской роты. Мы покурили, побалагурили и он ушёл. Причину ареста нового врача я узнал от него на следующей остановке.
Оказалось, в своё последнее посещение вражеской позиции, старшина заметил у полевой кухни немецкого офицера, похожего на нового военврача. К счастью, тот не заметил старшину, мгновенно спрятавшегося за спины солдат. Однако сходство сходством, но требовалось запомнить на офицере какую-то приметину, чтобы зря не клеветать на порядочного человека. И она была найдена: левое ухо фашиста было оттопырено от головы на больший угол, чем правое…
Капитан умолк. С некоторых кроватей доносилось тихое посапывание спящих.
Он сидел рядом с моей постелью и потому я тихонько спросил доктора:
- Товарищ капитан, а разве вам можно было рассказывать нам о том, о чём мы узнали? Ведь контрразведчики, постоянно помнят о принятой присяге и своём долге, стараются быть малоприметными и не говорить посторонним о своей службе.
- Из-за своего почтенного возраста я уже давно снят со спецучёта. К тому же, вы ничего не услышали от меня того, что вам не положено знать. Постарайтесь скорее заснуть. Спокойной ночи.
И он на цыпочках вышел из палаты.
Апрель, 2002 г.