Начало "Колосья под серпом твоим - топор при дереве 1" http://www.proza.ru/2014/11/20/1430
Предыдущая часть "Колосья под серпом твоим - топор при дереве 14" http://www.proza.ru/2014/12/10/635
XV
В Милом читали манифест о упразднении крепостничества.
Церковь была полная как никогда. Пахло кожухами и сапогами. Свитки, мужские и женские, кожухи, белые мужицкие головы и снежные намитки женщин.
Задним тянуло в спины холодом из открытых дверей. Нельзя было не открыть, так надышали.
Стояли мрачно и слушали, мало понимая: написано было путано. С притворной, но хорошо сыгранной радостью читал поп. За спинами весна, хмурый март.
Алесь смотрел на народ, какой густо набил церковь, на своды потолка, на древние, рыхлые лица ангелов и святых на фресках. Пантократор в куполе посматривал на сборище сурово и гневно: древний, немилостивый бог.
- " В силу означенных новых положений, — чытаў поп, — крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей ".
- В какое это "свое время"? - тихо спросил Кондрат Когут.
На него шикнули, чтобы не мешал слушать, но все же многие из тех, кто слышал, улыбнулись.
- Вишь ты, - чуть не до одного Алеся долетало, как ворчал Кондрат. - Не на масленицу, а на великий пост оглашают. Вместо гулянки подтягивайте ремень, добрые люди.
Поп "пел", закатывая глаза:
- "Помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли, предоставляют крестьянам за установленные повинности в постоянное пользование усадебную их оседлость и сверх того, для обеспечения быта их и использования обязанностей их перед правительством, определенное в "Положениях" количество полевой земли и других угодий".
Поп ухмылялся, словно сообщал черт знает какие приятные вещи. А Алесь думал, что его, освобожденных уже им, людей это не касается. Но сюда они явились все. Хотят послушать "царскую" волю и убедиться, не одурачил ли их бывший пан.
- ""Пользуясь сим поземельным наделом, крестьяне за сие обязаны исполнять в пользу помещиков определенные в "Положениях" повинности. В сем состоянии, которое есть переходное, крестьяне именуются временнообязанными ".
Лица у всех были, однако, слишком серьезные. Поймут. И действительно, чтобы не довелось удерживать людей, как просил Кастусь. Возможно, будет бунт. И не один.
- "Вместе с тем им дается право выкупать усадебную их оседлость, а с согласия помещиков они могут приобретать в собственность полевые земли и другие угодья, отведенные им в постоянное пользование. С таковым приобретением в собственность определенного количества земли крестьяне освобождаются от обязанностей к помещикам по выкупленной земле и вступят в решительное состояние свободных крестьян-собственников".
Алесь увидел лицо Исленьева. Старик смотрел на него. Потом покачал головой. Графу очевидно было стыдно.
- Не хотим мы такой воли, - кто-то тихо сказал, по-видимому, из Брониборских мужиков.
На большинстве лиц было разочарование. Старый Данила Когут морщился. Все родственники снохи Марыли принадлежали Ходанским. Марылю некогда выкупил старик Вежа, когда его попросил об этом Когут. Люди понимали: самое малое еще два года надо было страдать.
- "Когда мысль правительства об упразднении крепостного права распространилась между не приготовленными к ней крестьянами, возникали было частные недоразумения. Некоторые думали о свободе и забывали об обязанностях.
Но общий здравый смысл не поколебался в том убеждении, что и по естественному рассуждению, свободно пользующийся благами общества взаимно должен служить благу общества исполнением некоторых обязанностей; и по закону христианскому, всякая душа должна повиноваться властям предержащим (Римлянам, XIII, I[75]), воздавать всем должное и в особенности кому должно, урок, дань, страх, честь; что законно приобретенные помещиками права не могут быть взяты от них без приличного вознаграждения или добровольной уступки; что было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещиков землею и не нести за сие соответственной повинности".
"И они еще говорят о христианстве, - думал Алесь, - ссылаются на послание Павла. Не сказал ли тот самый Павла, что брань наша не против крови и тела, а против начальств, против духов злости поднебесной. Ободрали как липку и кричат о христианстве".
Он видел лица людей, особенно из других деревень, видел все это бедное человеческое море, на которое смотрел из купола пантократор. Бедные, бедные люди! Как колосья, как травы под серпом твоим, грубая сила. Ну что же, если твоя "необходимость" не может дать им облегчения, и воли, и счастья тем лучше. Тогда по своей "необходимости" они станут колосьями под серпом воли, родины, восстания, битвы, колосьями, которые умрут, возможно, но умрут, чтобы выросла новая нива. Это будет скоро. Недолго ждать.
Интересно, что делает теперь Кастусь? Диплом он получил еще тогда. Теперь, видимо, выехал в Вильню, а оттуда в Якушовку. Собирался подавать генерал-губернатору Назимову прошение о службе. Дадут ли? Что же, если не дадут, он возьмется просто за дело.
- "И теперь с надеждою ожидаем, что крепостные люди при открывающейся для них новой будущности поймут и с благодарностью примут важное пожертвование, сделанное благородным дворянством для улучшения их быта".
Какое мрачное лицо у мельника Покивача. Как смотрят на попа его ястребиные глаза. Стоит Звончикова старуха из Озерища, та самая, что "толкалась от кустов" в разлив. Эта довольна, словно Загорщинские своим преждевременным освобождением обманули не только соседских, а и своего пана… Андрей Когут смотрит на людей, на пятна света и тени.
- " Осени себя крестным знамением, провославный русский народ…"
"А как быть католикам?"
- "…и призови с нами божие благословение на твой свободный труд, залог своего домашнего благополучия и блага общественного ".
Поп закончил. Люди начали двигаться, кашлять.
- Еще "Положения", миране, - сказал поп.
"Может, в "Положениях" что-то?" - спросил себя, видимо, каждый. Люди опять замерли.
Загорский знал: ничего не будет и в "Положениях", пусть не надеются.
Поп читал уже немного осиплым от усталости и волнения голосом. Алесь почти не слушал его.
Поп читал о том, что помещики не обязаны наделять крестьян землей выше должного.
- Если не обязаны, значит и не будут, - сказал кто-то.
Алесь не взглянул в ту сторону. Ему было так, словно это его, невиновного, поймали на краже.
- " Снимается с помещиков обязанность по продовольствованию крестьян, ответственность за взносы податей, ответственных в казенных взысканиях ".
Документ этот был, кроме всего, написан плохим русским языком. Словно бороной коренья рвет на лесной тропе. Кто это говорил, Сперанский, кажется? Что законы нарочно надо писать непонятно, чтобы народ обращался за толкованием к начальству.
"М-м-м, как-ки стыд. Богатые люди. Ограбили, ободрали, бросили. У старца трость отобрали".
Поп говорит о панщине в Могилевской губернии.
Сорок мужских и тридцать женских рабочих дней в год. Если учесть, что раньше один человек со двора отрабатывал три дня в неделю даже у Кроера, то облегчение, значит, только немножко больше, чем в два раза.
Какие у людей глаза! Наверное, теперь и они поняли. А вот и нормы наделов. Для их окрестности шесть десятин (ничего, есть места по три десятины без четверти), а остальное можно отрезать в пользу пана. Как же так? К реформе надел был пятнадцать-двадцать десятин.
И пока не выкупишь, земля не мужичья, а юридически панская, и за нее надо нести повинность. Но на выкуп срока нет, значит, и повинность не имеет срока.
И еще мало того. Если будет недоимка пану или обществу - можно пустить с молотка все, вплоть до мужичьей обители.
Под сводами церкви звучали слова о капитализации оброка, о выкупных суммах, о шести процентах выплаты в год. В храме божьем торговали человеческим телом. И не нашлось человека с вервием, который выгнал бы торговцев из храма. Человека этого давно и намертво прикрепили краской к куполу неправедного храма.
Невозможно было.
…Когда народ начал оставлять церковь, Алесь поздоровался с Исленьевым.
- Ко мне?
- Нет, надо еще на чтение в Суходол, - сказал старик.
- У Раубича читали?
- Читал. Эх, Алесь Георгиевич, дождались мы конца святой масленицы.
Граф был ошеломлен, и Алесь поддержал его шуткой:
- Ничего, будет еще и пасха. Неизвестно только, кто кому красное яичко поднесет.
- Наверное, мужики нам, - грустно сказал Исленьев. - И стоит.
Граф, сгорбившись, сел в возок.
Лошади тронулись.
Алесь с высоты холма видел, как брели по серому снегу белые крестьянские фигуры. Кто-то тронул его за руку. Ага, отец Когут.
- Спасибо тебе, сынок, от Загорщинских.
- За что?
- Благодаря тебе не натярпелись бывшие ваши мужики стыда. Вот тебе и воля.
Пошел и Когут. Алесь начал было спускаться с холма к своим коням, когда услышал вдруг цокот копыт. Разбрызгивая хлапьями мокрый снег, летели к церкви Вацлав и Стась Раубич. Алесь удивился, увидев их вместе. Он не знал, что все эти годы хлопцы украдкой встречались.
Но ему было приятно.
- Вы что это, - притворно напустился он на них. - Головы скрутить хотите?
И осекся, увидев лицо Стася и светлое лицо Вацлава. Странно было в такой день видеть радость на чьих-то лицах.
- Алеська, братка… - захлебывался Вацлав.
- Что?! Разве вы помирились?
- Мы и не ссорились, - покраснев, сказал Стах. - Никогда-никогда. Правда, Вацлав?
- Что такое? - спросил Алесь.
- Раубич поссорился с Ходанскими, - выпалил брат. - Навсегда.
Глаза у Раубича младшего были влажные. Вот-вот заплачет на радостях.
- Правда, - сказал он. – Из-за тебя.
- Как?
- Прочитали манифест. Ходанские обижались на царя ужасно. И тогда отец вдруг разгневался и сказал: "А Загорский был прав, что освободил своих, не ожидая результатов этого грабежа. Молодец хлопец. Молодец". Те требовали пояснений. А отец им сказал: "Франс все время говорил мне правду о нем. Просветил, видимо, его бог. А я сильно виновен перед молодым князем".
Алесь поцеловал их свежие от езды и ветра, еще детские лица.
- Я ужасно обрадован, Алесь, - сказал Стах. - И Майка, и Франс. А Наталья аж прыгает и в ладошки бьет.
- И я обрадован, - сказал Алесь. - Если можешь, скажи отцу, что я приду поговорить.
- Поскакали, - сказал Вацлав Стаху. - К вам.
И они с места, бросив из-под копыт целые фонтаны мокрого снегу, взяли вскачь. Алесь посмотрел и улыбнулся. Франс не подвел. Милый Франс. Значит, как только закончится пост, он и Майка будут жить вместе.
На минуту он подумал, что вот-вот наступит сеча, и рассмеялся. Его не могли убить в битве. Для этого он слишком полон жизнью. Восстание было радостью. Они победят, и тогда все люди станут счастливыми. Хотя бы только скорей. Хотя бы скорей Майка, бунт, победа, воля, вольное отечество на вольной земле.
Он с наслажденьем вдохнул горьковатый мартовский ветер.
Все ж таки шла весна.
Продолжение "Колосья под серпом твоим - топор при дереве 16" http://www.proza.ru/2014/12/10/1179