СТАТУЭТКА НИМФЫ (иллюстрация из Интернета, общий вид, оригинал недоступен)
Гуляя по просторам Интернета, я, совершенно случайно, обнаружил любимый когда-то и хорошо знакомый женский образ. Вау! Моя давняя бывшая! Один из информационных порталов разместил в Сети интервью с моей первой женой. Судя по материалу, моя бывшая, в настоящем времени супруга известного пианиста, встречалась с корреспонденткой виртуального таблоида на обширных площадях собственной квартиры, рассказывала ей о счастливом супружестве и своей преданности музыке, а также демонстрировала фотографии, материальные достижения и удобства элитного жилья. Журналистку настолько заинтересовала коллекция антикварного фарфора, что она даже включила снимок одного экспоната в свою статейку. На простую реплику-вопрос неискушённой девушки: - Какая прелесть! Каким образом в вашем доме оказалась эта милая статуэтка? - поступил ухищрённый ответ стреляной жизнью мадам, задачей которого, на самом деле, являлось акцентирование ею внимания репортёрши на собственной исключительной рафинированности:
- У вас прекрасный вкус, милочка. Это старинная вещь французской работы. Мой предок, ещё в девятнадцатом веке, руководил симфоническим оркестром в имении Воронцовых. Статуэтка нимфы – подарок графа Воронцова моему прапрадеду в день рождения...
Всё понятно – старая песня о главном, тему об элитарной породе бывшей жены мы когда-то уже проходили... Красивую легенду об аристократизме далёких предков, частенько бывало, подавали за обеденным столом в доме родителей первой супруги, но, в отличие от простодушной служительницы жёлтой прессы, я уплетал взахлёб только борщ, заливную рыбу и кулебяки тёщеньки, а сомнительную лапшу о голубых кровях их семейства, снисходительно ухмыляясь, пропускал мимо ушей...
Давным-давно, жарким летом, в конце семидесятых, нам вместе довелось побывать в славном городе Одесса. Моей, в ту пору юной подруге жизни и заботливой мамочке, показалось, что у нашей полуторагодовалой дочурки имеется в наличии проблема со зрением. В Союзе одним из передовых центров офтальмологии являлся институт Филатова. Мы незамедлительно прибыли в Одессу, записались в двухнедельную очередь на приём в глазном институте и, не сумев устроиться в гостинице, поселились в частном секторе Приморского района. Наша одинокая квартирная хозяйка, милейшая Елена Давыдовна, уступила своим гостям собственную спальню в скромных апартаментах, которые располагались на втором этаже большого, четырёхэтажного особняка. Находясь в законном отпуске, в ожидании приёма ребёнка окулистом с убедительным списком научных регалий, наше молодое семейство вело обычную, праздную жизнь отдыхающих: купались, загорали и поглощали фрукты в самых невероятных количествах.
При каждом возвращении во временное пристанище, пересекая скверик с клумбами перед домом, мы всегда замечали крупную, седую старуху, монументом застывшую на садовой скамейке. Высокая и всё ещё статная дама в белом одеянии, самого преклонного возраста, явно из бывших благородных, с кружевным зонтом в руках, производила впечатление гордого и величественного символа завершающейся эпохи.
Каково же было удивление, когда в один из прекрасных дней царственная особа внезапно обратилась к нам, простым смертным людям, с обычным, житейским разговором:
- Молодые люди, здравствуйте. Во дворе говорят, что вы прибыли в наш город из Прибалтики. Так ли это?
- Здравствуйте. Да, мы приехали из Риги, хотим показать ребёнка окулисту.
- Похвально, весьма похвально... Нет ничего важнее для родителей, чем забота о здравии своих отпрысков. Вот только врачи теперь уже не те... Не сильно обольщайтесь, институт без академика Филатова давно захирел и превратился в обычную больницу. Все учёные там липовые. Папенька мой, покойный, когда-то запросто дружил с Владимиром Петровичем и всегда хвалил его высочайший профессионализм... Прибалтику я ещё юной девицей посещала, отец вывозил... Зовут меня Викторией Тихоновной. Не желают ли рижские гости посетить с визитом мою скромную обитель? Не пожалеете. Старушку разговором займёте и для себя обязательно какой-нибудь интерес отыщите...
- Спасибо за приглашение. Мы зайдём...
В ответ на дотошные расспросы, наша хозяйка охотно доложила о том, что в квартире под нами, на первом этаже здания, проживает девяностолетняя старуха – дочь и законная наследница дореволюционного владельца особняка, известного в стародавние времена всей женской половине жителей Одессы врача-гинеколога К. Все местные кличут её Графиней...
Оставив спящего ребёнка на попечение Елены Давыдовны, мы отправились с визитом к Графине и неожиданно оказались в настоящем музее. Жилплощадь законной владелицы всего дома представляла собой лишь его малую частицу - одну, но громадную комнату примерным размером в шестьдесят квадратных метров. Один из углов помещения занимал шикарный камин, фронт которого был выполнен из резных панелей белого мрамора с серыми прожилками. Три стены студии были почти сплошь увешаны старыми гобеленами, картинами и чёрно-белыми фотографиями. Крайне беспорядочная меблировка состояла из элементов удивительной смеси эпох и стилей. Некоторые предметы были повреждены и явно нуждались в реставрации. Уникальным предметом мебели являлся огромный, на всю стену, антикварный шифоньер ручной работы, фронтальная обшивка и дверцы которого были покрыты изящной резьбой из силуэтов людей и животных, листьев, цветов и гроздей винограда. На бескрайних полках шифоньера разместились старые книги и внушительная коллекция антикварного фарфора.
- Красиво у вас, Виктория Тихоновна. Прямо дух захватывает...
- Моего папеньки заслуга, отец был большим любителем и знатоком искусств и всего прекрасного. Он считался лучшим женским врачом в нашем городе и, следовательно, являлся далеко не бедным человеком. Мои родители постоянно путешествовали по разным странам, повсюду покупали предметы искусства – в нашем доме, со временем, набралась целая коллекция. Всё это здание раньше принадлежало моим родителям, семья проживала только на последнем этаже, а на нижних располагалась отцовская клиника. В комнате, где я теперь живу, раньше ютилось приёмное отделение, руководить которым папенька доверил лично мне, как только я достигла своего шестнадцатилетия. У него не было другого выхода – матушка в ту пору серьёзно заболела. Я на практике изучала медицину, набралась опыта и сумела стать довольно хорошей сестрой милосердия. Советская власть, разом и напрочь, сгубила моих близких, а в нашем доме разместила госпиталь для раненых красноармейцев. Меня от погибели спасла любовь красного командира: в насмерть перепуганную девицу влюбился взрослый дядька – главный медицинский начальник всего военного округа. Гражданский муж очень хорошо ко мне всегда относился, мне довелось сожительствовать с ним целых пятнадцать лет до момента его ареста и погибели на Соловках. Меня власть не тронула - наш брак не был официально зарегистрирован. Признаюсь: я не сильно горевала – старого, постылого мужа я вовсе не любила, лишь нуждалась в его защите. Два письма от него только и получила, сразу после ареста, а потом больше никогда, ни строчки, ни привета...
- Виктория Тихоновна, а где же всё это время находились ваши ценности?
- Фарфор и мелкие предметы в тайнике хранились, который, в своё время, папенька в подвале дома оборудовал. Мебель, книги и картины мой муж в одной комнате собрал и сохранил. Мы с ним вместе в этой самой комнате и проживали в то время. В этом шифоньере муж хранил дорогие лекарства для всего госпиталя. Когда мужа не стало, я в его защите больше не нуждалась – меня к тому времени назначили заместителем начальника госпиталя...
- А как же всё ваше добро сохранилось в Великую Отечественную?
- Наш госпиталь, совместно с персоналом, эвакуировали за Волгу в октябре сорок первого. Мой фарфор, по-прежнему, оставался в тайнике, о котором никто, кроме меня, не ведал. Картины и фотографии я перед отъездом распределила по домам нескольких соседей. Вернувшись с войны, я, конечно, не сумела собрать всю коллекцию живописи: несчастные Гринберги не вернули свою часть из-за того, что их расстреляли фашисты, а коварные Степанюки затаили мои ценности, а возвратили только фотографии потому, что они растеряли остатки совести в жестокое, военное время... Что я, одинокая женщина, могла с ними поделать? В моей ситуации жаловаться было некому... Я простила плохих людей, была счастлива, что осталась жива. Мне также передали слух, что во время оккупации румынский офицер попытался разжиться остатками моего добра: его солдаты начали снимать гобелены – ковры, от ветхости, расползались в их руках, стали разбирать камин – мраморные панели не разделялись, а сразу трескались в обломки... Румыны плюнули и оставили всю свою затею.
После войны особняк отца превратили в многоквартирный, жилой дом. За заслуги перед Советской властью мне, законной владелице всего строения совместно со двором, милостиво позволили снова занять лишь одну из комнат, записав её отдельной квартирой. Я, естественно, выбрала ту комнату, где скрывалась дверка в потайной подвальчик. Вот я и живу здесь теперь, на птичьих правах, в скромном закутке своего собственного владения, в окружении памятных вещей. Завещание отца я сохранила – верила, что наступит когда-нибудь справедливое время в этой стране. Я, конечно, уже не дождусь... Сейчас мне надоело всего бояться – выставила на показ всё сохранившееся добро. Будь, что будет...
- Печальная история, Виктория Тихоновна. Пусть Бог хранит вас и ваш музей.
- Молодые люди, времени на Земле у меня мало осталось, пенсия мизерная, на жизнь с трудом хватает... Я недавно решила распродать часть своей коллекции, но очень боюсь ошибиться в покупателях. Мазуриков опасаюсь. Вы люди интеллигентные и честные, по всему видать... Не желаете ли приобрести что-нибудь?
- Уважаемая Виктория Тихоновна, очень хотелось бы что-нибудь у вас купить, но к сожалению, мы не обладаем серьёзными средствами. Вашим вещам цены нет.
- Для таких милых покупателей цены будут доступными.
- Тогда мы обязательно купим у вас хотя бы одну вещь, Виктория Тихоновна. Ну, например, сколько вы просите за статуэтку нимфы на второй полке?
- Это французская вещица, восемнадцатый век, производства Севрской фарфоровой мануфактуры, поставщика двора Людовика ХV. Цена для вас, молодые люди, ну, скажем, рублей сто...
В тот счастливый, летний день нам крупно повезло дважды: во-первых, маститый окулист не нашёл у нашей дочурки серьёзных глазных проблем, а, во-вторых, за сто деревянных целковых мы купили великолепную, антикварную вещицу, цена которой, респектабельными зелёными купюрами, не менее пяти тысяч. Прицениться точнее у знатоков мне так и не пришлось по семейным обстоятельствам: разлад, расставание, развод, депрессия и иммиграция...
Арк Лапшин. Нью-Йорк, Декабрь. 2014.