Столичный поэт

Арефьев Вадим
СТОЛИЧНЫЙ ПОЭТ

Раз как-то осенью в редакцию нашей флотской газеты приехал поэт из Москвы. Точнее приехал-то он не специально в редакцию, а по каким-то своим делам. Может, к друзьям, к родне за красной рыбой или икрой, к примеру, приехал. Причём тут нет никакого юмора или хохмы. В те недалёкие относительно годы каждую осень на Дальний Восток табуном-таки ехала самая разнообразная знать и элита: себя показать и, как бы само-собой, прикупить или получить в подарок рыбки – кету, горбушу, чавычу в банках или балык в картонных упаковках. Так было заведено. Впрочем, всё это не более чем к слову.
А в тот самый вечер по коридорам редакции прошелестело: мол, через час всем собраться в кабинете главного - будет встреча.
Я же в тот день, как на зло, был  «свежей головой» – вечерним дежурным.
И поэтому стремительно бегал между этажами, набело вычитывая вёрстку. Так что на саму встречу попал с опозданием. Всё уже было в разгаре.
– А я закончил ВГИК, – уже рассказывал поэт – крупнолицый, с тяжёлым щекастым лицом, в очках круглолинзных – солидный, в общем, мужчина. – И даже в одной группе с Васей Шукшиным какое-то время учился.
Я затаил дыхание. Подумал: «Вот ведь как хорошо. Успел!»
Но поэт сказал об этом эпизоде вскользь, как бы между строк, и дальше продолжал о своём личном: где родился, работал, какие фильмы снимал. Рассказал, что на сегодняшний день у него вышло семнадцать сборников стихов. Потом тонко и напевно начал читать собственную лирику. Что-то очень есенинское: стога-луга, берёзы-клены. Но поскольку в стихах, да и в поэзии вообще, я мало что понимаю, да и закручен службой был, то, признаться, на звучание его лиры мой внутренний тумблер не включился. Я сидел и думал: «Вот же человек, с Шукшиным учился!»
А когда наступило время аплодисментов, благодарностей, вопросов и автографов, я, в общем хоре голосов, взял да и попросил:
– А вот с Василием Макаровичем вы учились. Не могли бы рассказать чуть подробнее.
Поэт, – фамилию, увы, так и не запомнил, – то ли Петров Иван Николаевич,  то ли Николаев Иван Петрович, то ли... что-то очень уж из самых обычных имён всё, – как-то нахмурился слегка, в себя, что ли, на миг ушёл. Потом вздохнул и сказал:  «Вы понимаете, Вася ведь в жизни был совсем не таким, как его принято представлять и как он себя подавал. Я-то его совсем другим знал. И то, что сейчас о нём восторженно говорят... Я так не смогу. Пил ведь он много. Сидит у себя в комнате в общежитии. Ночь-полночь. Вдруг подскочит. Идёт по коридору. Как даст сапогом в чью-нибудь дверь: «Подъём! – орёт. – Спите, бездари?! Ну-ка бегом за бутылкой!» В общем, очень он был грубый человек. И сегодня я бы не хотел развивать эту тему. Как-нибудь в другой раз... Давайте, – поэт взглянул на меня взглядом сочувствующего мэтра, – я вам лучше подпишу свою книжку.
На столе была приличная стопка его поэтических брошюр.
И вот именно в этот момент меня срочно вызвали - вниз, в типографию. Какая-то там заметка слетала. Тасовка пришла – надо было срочно делать замену. Я думал быстро вернусь и заполучу свой экземпляр с автографом. Но закрутился. Известное же дело – редакция.