ЧАСЫ ОТ ЖУКОВА
Все дороги в госпитале отчего-то приводили меня к одному и тому же месту – главным въездным воротам. Да видно, не только меня одного...
Находишься по многочисленным зазаборным дорожкам, аллейкам и тропам и как-то незаметно, сам собой придешь к самому выходу. Встанешь возле него и смотришь вдаль через решетчатый въезд – не придет ли кто. И знаешь ведь, что рано еще для визитов, что не время, что согласно распорядку и правилам посещение в этот час не предусмотрено, а все равно стоишь и поглядываешь: как, мол, там на воле здоровые люди поживают. Шибко интересно. Казалось бы, чего там: трамвай ли прозвенел, собака ли пробежала, бабулька ли с авоськой мимо проковыляла. Забавно жизнь идет на свободе.
Так изо дня в день, да и по нескольку раз на дню выбирался я к этому наблюдательному пункту и все поглядывал, посматривал и мысленно путешествовал за больничными стенами. Вот уж, думал я, когда выберусь, то совсем по другому буду ходить по земле. Не просто – абы как, куда попало, в спешке и суете, а с толком, с удовольствием, с радостью и наслаждением. И уж не будет рядом со мной столько утомленных долгими болезнями лиц и, вообще, может быть, начну я жизнь заново.
«Хорошо бы поскорей отсюда выбраться, – думал я, – и навсегда забыть сюда дорогу. Так что как ни кружи – все дороги ведут к воротам».
Вот и в тот день стоял я, прислонившись к самой решетке ворот, и вдыхал зазаборный воздух. Рядом со мной стояли несколько пожилых мужчин с отрешенными лицами. Говорить ни с кем не хотелось. Да и о чем можно было бы заговорить? О своих болячках, или о том, как хорошо там вдалеке.
Нет, решительно ничего внутри госпиталя интересного нет, размышлял я. Разве что вот этот однорукий старичок, весь лысый-прелысый с орденом Красного Знамени на больничной куртке.
«Без руки – это понятно, – подумал я, – а орден-то зачем?»
Старичок, уловив мой взгляд, тут же встрепенулся и довольно бодро направился ко мне.
– Вот вы-то мне и поможете, молодой человек, – важно произнес он.
– Чем же?
– А помогите-ка мне завести часы. Рука у меня после операции, осколок извлекли, через полвека. Хотели руку отнять, но я не дал. Что вы, говорю, одну-то фрицы на фронте отняли, а другую уж нет, не дам. Какой же я хозяин без руки? Да и как я часы-то буду носить? Он протянул мне забинтованную руку.
– Ремешок расстегните, пожалуйста.
Я снял часы и внимательно рассмотрел их. Часы назывались «Победа». Они были старые, затертые. Завести мне их не удалось. Точнее, не понадобилось. Они были заведены до предела.
– Очень хорошие часы, молодой человек, – продолжал старичок. – Наши часы, настоящие. Мне их сам Жуков на Белорусском фронте вручал. И идут хорошо. Точно. Хорошие часы. Вы на обороте посмотрели?
Я перевернул часы.
– Вот видите. Читайте. Я прочел вслух: «Ивану Семеновичу Сурину от Жукова».
– Да, да. Это мне. Сурин – это я. Взводом командовал. До Берлина дошел. Руку потерял, а часы сберег. Правда, хорошие часы?
– Правда, – согласился я.
– Да, да. Очень хорошие, победные. Тогда все хорошо делали: и часы, и танки...
Не раз потом возле ворот я встречал Ивана Семеновича Сурина, но ко мне он больше не подходил. Правда, улыбался при встрече. Он обращался к другим с прежней просьбой. И все охотно «заводили» ему часы «Победа» и согласно кивали: дескать, часы очень хорошие и, что тогда – все хорошо делали...