Три мира — три Шапиро
Рецензия на Миррский цикл рассказов М. А. Шапиро
Шапиро Максим Анатольевич ( http://samlib.ru/s/shapiro_m_a, либо
http://proza.ru/avtor/mrbison) открыто и с обоснованием говорит неприятные и неполиткорректные вещи, и поэтому, в противоположность «карнегизму», начнем с жесткой критики, а потом перейдем к имеющимся многочисленным сильным сторонам и их развитию.
Отрицательное.
Прежде всего, продвинутая в поиске информации и умная ученица в рассказе «Школа», с которого автор рекомендует начать, посадила бы в лужу учителя, воспользовавшегося стандартным демагогическим аргументом «свободомыслящих»:
Цитата. Когда великий полководец Наполеон спросил знаменитого ученого Праземли Лапласа, почему в его астрономическом трактате нигде не говорится о творце, тот ответил: "Я не нуждался в этой гипотезе". Великолепный пример применения бритвы Оккама.
Как известно тем, кто изучал историю науки поглубже, в XVIII веке теория гравитации и механика Ньютона считались абсолютными истинами: «Здесь лежит счастливейший из смертных, ибо устройство Вселенной можно открыть лишь один раз». Но была серьезная червоточина. Ведь возмущения со стороны других планет приводят к эволюции орбит, и было «очевидно», что со временем совершенный механизм Солнечной системы разладится. И Богу в очередной раз отвели роль боженьки, великого часовщика, который время от времени подправляет мир, чтобы тот неуклонно следовал по предначертанным орбитам. Лаплас считал, что он доказал устойчивость Солнечной системы при малых возмущениях орбит планет. Тем самым очередная «благочестивая» гипотеза была отвергнута. Так что и вопрос Наполеона, и ответ Лапласа были полностью корректны и относились к конкретной ситуации.
Но ирония истории и науки в том, что уже в начале XX века в доказательстве Лапласа была найдена неустранимая ошибка, и, более того, оценка меры множества исходных состояний системы многих тел, в которую приходит ещё одно тело и образует с ними устойчивую систему, оказалась равна 0. Как заметил Литлвуд в своей книге «Математическая мозаика»: «Не думайте, что уйдет пылинка. Может уйти и Юпитер»
В этом контексте расширенное использование аргумента Лапласа становится низкопробной демагогией. Единственное, что могла строго обосновать и обосновала современная наука: никакими строгими рассуждениями не удастся доказать либо опровергнуть существование Бога.
Впрочем, если посмотреть шире, сама постановка вопроса о существовании Бога псевдопроблема: если Он существует, то Он существо, а никакое существо уже не Бог.
Вторая демагогическая ссылка в данном пассаже: бритва Оккама. Она полезна, если рассматривается вопрос о введении дополнительного понятия одного уровня с эмпирическими. Но достижения современной логики и информатики остаются мистикой для большинства естествоиспытателей (текст книги «Новый ум короля» высококвалифицированные информатики читают как юмористическое произведение; физик высочайшего уровня впал в стандартное самообольщение: если он знает Физику, значит, он понимает любую точную науку; подобной слабости поддается все время и автор). Еще век назад Давид Гильберт гениально предугадал, а затем это было многократно строго подтверждено: одними эмпирическими фактами и их статистической обработкой системы знаний не построишь. Хорошо сотворенное понятие высшего уровня сокращает выкладки и рассуждения в башню экспонент раз, даже если оно формально не дает ничего нового и может быть отсечено гильотиной Оккама. На самом деле начиная с XVII века физики и математики успешно создавали и использовали идеальные понятия (в частности, бесконечно малые, которые, как казалось, были окончательно отвергнуты в XIX веке, веке торжества рассудка и эмпиризма, но оказались возрождены на базе современной логики и теории моделей).
Эти две промашки в важнейшем месте центрального произведения заставляют повнимательнее приглядеться к другим местам концепции автора.
Прежде всего, он не смог избежать поклонения священной корове денег и здесь отступает от беспощадного анализа. Но здесь можно частично извинить: он не экономист и не системный аналитик, и принимает за данное то, что, как он считает, проанализировано и оптимизировано людьми, гораздо лучше разбирающимися в вопросе. Такое предположение разумно, и неспециалист может судить действия специалиста, лишь если они могут быть раскритикованы с точки зрения общих системных и логических законов. А об этих законах у автора даже упоминания нет. Автор считает, что роль критика выполняют деньги.
Эта слабость логически влечет вторую. Когда он говорит о привлечении специалистов. он пользуется критериями «рейтингов», отбрасывающих прежде всего действительно системно мыслящих людей, всегда находящихся вне мейнстрима (волны вторичного продукта, то есть научной мочи, льющейся после появления эффектных результатов или из-за суперфинансирования ожиданий, скажем. термояда, бессмертия, квантового компьютера): импакт, Хирш, цитируемость… Уязвимость этих рейтингов на практике убедительно показали китайцы и индусы, успешно научившиеся их «накручивать». По системным законам, абсолютизация в неформализуемой системе какого-то формализованного фактора обязательно и за короткое время приводит к подмене целей: вместо дела начинается погоня за рейтингом. Особенно страшно здесь то, что на короткое время такая оценка может сыграть роль допинга. А потом допинг становится наркотиком.
Далее, сама по себе роль денег противоречит парадоксу современного общества. Автор руководствуется сказкой, что нынешнее общество финансируют налогоплательщики. Давно не так. Когда деньги перестали быть реальной ценностью и стали виртуальным объектом, расходы на содержание аппарата слежки и собирания налогов стали превышать сбор налогов.
Можно продолжать, но остальные недостатки сводятся к следствиям той же причины, что и указанные: абсолютизации эмпирического рассудка и статистических методов анализа, первоуровневых линейных либо факторных моделей. Здесь одновременно и некоторая похвала: почти все застревают на линейных, и в лучшем случае двумерных, моделях, и факторный анализ не применяют.
Положительное.
Рассказики короткие, в них всего несколько ясно проведенных мыслей (но, как правило, больше одной). Каждый рассказ выглядит внутренне непротиворечивым (что порою лишь выглядит — показано ранее, но увидеть это можно, лишь привлекая внешнюю информацию). Они могут быть прочитаны и поняты людьми с малой емкостью мыслительного процессора, которые умирают, увидев «многа букофф». Конечно, особи с твиттерным мышлением уже неизлечимы, но для тех, у кого думалка работает хотя бы при соединении 2;3 фактов, они рекомендуются. А для тех, у кого процессор (прежде всего, регистровая память) мощнее, интересно прочитать все рассказы и найти имеющиеся в них противоречия. Оставляю удовольствие искать невязки через 3-4 звена другим, поскольку сам уже получил от этого наслаждение.
Автор честно стремится создать утопию, соединив и развив лучшие черты Израиля и САСШ и устранив гибельные недостатки, которые он натренированным умом естествоиспытателя ясно видит. Его уровень интеллекта несоизмерим с уровнем политиканов и электората. Он беспощадно воюет с двоемыслием, и еще более ценно, что не говорит этого прямо. Он просто постулирует весьма важный тезис: никакая подтвержденная фактами информация, как бы она ни была обидна или противна для некоторой группы людей, не может подвергаться ограничению.
Он столь же четко проводит необходимую явную конкретизацию этого принципа: знание о некоторой совокупности людей не должно автоматически прикладываться к представителю этой совокупности, поскольку оно неизбежно носит «факторный» характер, общее неуниверсальное предложение с оценкой среднего значения и отклонений от него.
А теперь о взаимосвязи факторов и личности. Автор не побоялся взять идею у третьего рейха (правда, может быть, он дошёл до нее самостоятельно): если человек, совершивший преступление, относится к группе, склонной к совершению данных преступлений, то его ответственность тяжелее (там это применялось, в частности, к евреям, совершившим преступления против рейха). И одновременно он показал, что наказывается даже отказ в приеме на работу по «статистическим данным», а не по характеристикам конкретного человека («Политкорректность», «Маска»).
Зато безвредные процедуры, например, выборочный досмотр или проверку, действительно необходимо ставить в зависимость от статистических факторов и применять в местах наибольшей опасности («Дискриминация»).
И в отношении правосудия автор беспощадно отверг аксиому презумпции невиновности, не говоря этого явно. Она реально истолковывается как преимущества преступников перед обычным человеком и защита прежде всего преступника, поскольку судебная ошибка в сторону наказания невиновного теоретически считается недопустимой, а в сторону оправдания виновного — простительной. Его концепция — минимизация с реальными весами ошибок в обе стороны. Следовательно, допрос на детекторе лжи может считаться главной уликой, несмотря на возможность ошибок.
Далее, он не стесняется говорить, что правительство и общество Мирры имеет много стандартов. Своих чиновников беспощадно наказывают за попытку намека на взятку, а по отношению к чужим государствам это прямо разрешено и расходы считаются легальными: не упускать же из-за чистоплюйства выгодные контракты! Своих не казнят, а с чужими готовы расправляться, вплоть до геноцида по отношению к тем, кто голосовал за частичный геноцид. Для этого есть даже закон об уважении культурных традиций: если по законам чужака совершённое им преступление наказывается строже, чем на Мирре, применяется его родной закон («Уважение культурных традиций»).
Как необходимое следствие (которое многим очень не хочется выводить), Шапиро беспощадно показал: двойные стандарты заодно означают отказ от попыток навязывать другим свои стандарты и идеологию.
Роднит Мирру с «Меганезией» Розова и с Израилем беспощадный ответ на любую попытку насилия над ее гражданами, их реальная защита. Заодно постулируется, что гражданин, сам по глупости вляпавшийся в неприятности, не защищается, но непоследовательно: в рассказе «Слепое правосудие» миррский представитель с еврейской тонкостью и казуистикой все-таки после первых деклараций, что сами молодые дураки виноваты: нарушили сразу несколько правил поведения и мирян, и другой планеты — находит способ их «отмазать».
Автор ехидно и на уровне, доступном многим, показывает неустранимую проблему свободного выбора, стоящую перед человеком: вера или атеизм, который на самом деле тоже является верой (рассказ «Атеизм», который в некотором смысле можно считать блестящей популяризацией идей Киркегора в форме, не противоречащей квазирелигии прогресса и сциентизма).
Системное.
Начнем с того, что очень хорошо сказано, но не до конца (если не хуже) подкреплено.
Цитата (Школа) Инвестировать деньги в будущее вполне разумная стратегия для тех, кто собирается в нем жить. Миррские налогоплательщики собираются.
Этот пассаж гениален, из него логически следует, что Европа и САСШ в будущем жить уже не собираются. К этой когорте стремительно мчится Россия. А вот с Китаем, Ираном, Японией и, возможно, Израилем ситуация другая.
Но, чтобы жить в будущем, нужно постараться кое-что предугадать. И желательно на столетия вперед, как делали китайцы и в Европе в «тёмные» средние века. Решающий системный вывод, который не желает сделать автор, поскольку он противоречит его квазирелигии: любой экспоненциальный процесс ограничен во времени и является переходом между двумя устойчивыми состояниями; следовательно, Мирра автора должна жить не на базе квазирелигии прогресса, а в устойчивом мире.
Автор четко показал необходимость своевременного отказа от диктатуры, но не обобщил до вывода, что переходные процессы подчиняются другим законам, чем стабильное общество. И он побоялся сделать вывод, что любая человеческая система не идеальна и через некоторое время вырождается, поправки превращаются в заплатки, а принципы – в священных коров, мешающих увидеть необходимые изменения. Демократия тоже смертна, в истории все демократии разлагались не более чем за 300 лет, что мы и наблюдаем сейчас. Шапиро понимает абсурдность демократии в некоторых обществах (например, рассказ «Демократия»), но в Мирре абсолютизирует ее, считая, что с ее водворением в обществе подготовленных людей наступает конец истории.
Мирра живет за счет импорта мозгов с других миров (явно не говорится, но практически это так). Но в ее обществе мозги очень скоро перестали бы цениться, а отсутствие двоемыслия превратилось бы в торжество порока и цинизма. Расти она не может бесконечно. Работа большинства людей ни на фиг на самом деле не нужна, поскольку потребности давно удовлетворены с избытком. А деньги будут толкать на изобретение новых потребностей и на замену качества дешевыми ширпотребом. Показательно полное умолчание (насколько я помню; буду благодарен, если укажут на ошибку) о культуре не в смысле культуры насилия и наказаний. Видимо, внутри себя автор понимает, что шоу-бизнес противоположен культуре.
В этом смысле утопия Шапиро полезна: ее критический анализ показывает, что даже достаточно радикальные и последовательные исправления уже не спасут в ближайшей перспективе демократию, и те, кто намерен жить в будущем, должны задуматься о формах организации этого будущего. При этом нужно учитывать возможные и чрезвычайно разнообразные переходные процессы и громадные опасности превращения чрезвычайного состояния в постоянное, о чем в разных формах предупреждает Шапиро.