13. Падение в небо.
Пересказкин с этим выражением столкнулся, когда перечитывал одного русского фантаста. Ему оно так понравилось, что он выписал его в свою записную книжку. Что-то в этом было такое, отчего хотелось попробовать во всё это броситься с головой. А как? Ну, где та точка отсчёта, с которой это самое падение берёт начало? И ведь подсказать некому, а тем более, здесь на земле совсем другие условности, да ещё сила притяжения то и дело нас прижимает к земной тверди. Конечно, если наплевать на всю эту глобальность и ко всему относиться философски, тогда однозначно можно кое-что нащупать в этом «падении».
Кстати, Валентин Дормидонтович так углубился в эту тему, что напрочь забыл, что где-то на этой планете его мать занимается какими-то там грядками. Непростительная оплошность, поскольку она только у него и осталась. А у нас всё подобное и не такая и не редкость и если и дальше по всему этому топтаться, то наши предки были более почтительны к своим родителям, чем мы. Может быть, из-за этого нас и плющит о дороги жизни?
Так-то Пересказкин не был совсем потерянным настолько, чтобы взять и забыть. Тут всё было по-другому – он просто не хотел беспокоить её своими жизненными неувязочками. Если всё так, то бить пока в набат не будем, да и «падение в небо» - это такое явление, когда никто ничего понять не может и всё же находится в этом состоянии и что-то хочет от всего этого ещё и получить.
И вот Валентин Дормидонтович решил до всего этого достучаться и стал примеривать на себя завтрашний день. Ему страсть, как хотелось прикоснуться к этому таинству и даже вопреки рассуждениям своего внутреннего голоса, который зудел то и дело о том, чтобы он взял, наконец, себя в руки и занялся нормальной человеческой жизнью. Пересказкин ему возражал, мол, это и есть та самая нормальная человеческая жизнь и другой смысл всему этому ему лучше не подсовывать. Во-первых, он свободный художник и ему наплевать на содержание карманов олигархов в стране. Во-вторых, с дураками и дурами у него нет ничего общего, а это знаете ли уже тянет на такой знак качества. И, в-третьих, никогда ему не сидеть в коридорах власти, а значит, сможет дышать без указки сверху. Да с такими показателями в самый раз – падать в небо. Тут без вариантов.
Валентин Дормидонтович стал думать. Поначалу его всё отвлекало: то пришло сообщение от одной ищущей себя особы, мол, лечу из столицы и дальше набор непонятных слов, а потом опять попытался навязать своё присутствие сосед, чью сестру обидел заезжий армянин. Ну, ему-то Пересказкин нашёлся что сказать:
- И что ты всё ходишь и ходишь?
- Так сомнения у меня: убивать мне того «козла» или?..
Валентин Дормидонтович не дал ему договорить и спросил:
- А ты на работу устроился? Нет? Да ты братец бездельник! И мать твоя ещё тебя везёт на своей шее. Кстати, как у неё успехи в йоге? Не всегда получается, гнуться в нужную сторону? Ну, это никуда не годится… А как младшенькая поживает?.. Что ты? Вот незадача – никак не забеременеет…. Может она пустая?.. Кстати, а старшая сестра оклемалась-то? Ну, вот и хорошо! Работает даже? В салоне красоты? Неплохо… совсем неплохо… Видишь, как всё удачно у всех вас складывается и ты н свободе… пока. Нет, если решил обидчика её наказать, тогда давай, только потом придётся в бега отправляться. А знаешь, что это такое? Не знаешь. Давай так – ты сначала про всё это почитай, да с матерью посоветуйся, мол, хочу одному нехорошему армянину сделать бяку. Ты меня не перебивай, поскольку без материнского благословения оно будет как-то не по-человечески. Вот-вот, мы же цивилизованные люди, а не какие там варвары. Да, а чего ты постоянно свои руки в карманах держишь? Как бы они у тебя... не провоняли… Ты уж следи за этим, а то я с тобой не буду за руку здороваться. Так, ну ты меня понял? Первым делом с матерью покумекайте, а потом идёшь и делаешь, что задумал. Ах, совсем забыл – участкового предупреди.
- Зачем? – У соседа глаза полезли на лоб.
- Вдруг отговорит? А будешь наставить, то бесплатную комиссию тебе организует... на вменяемость. Сегодня это дорогое удовольствие, а тут ни копейки не надо будет платить. Экономия – это брат тебе не шутка. Кстати, у младшенькой твоей глюки больше не проявляются? Не знаешь? Ну, и ладно… Теперь иди, а то мне тут подумать надо о своём.
Вот оно как бывает. Ну, сосед-то ушёл, а в голове у Пересказкина ни одной дельной мысли и звон какой-то стоит, и не знаешь куда приткнуться.
День проходит… Второй, третий и никаких изменений. Валентин Дормидонтович уже хотел махнуть на всё это рукой, и тут вдруг всё так хорошо ему представилось: сидит она на диване и Мадрида гладит, а тот шаромыга такой почему-то похож на китайца: глаза узкие, уши прижал и улыбается, как человек. Кто она? Так непонятно.
Валентин Дормидонтович давай в спешке своё Прошлое ворошить – ни одной подсказки. Он попытался в настоящем пошуровать, да припомнить тех, кто рядом с ним ещё топчется, но и здесь ничего. Ну, в будущее не имело никакого смысла соваться, поскольку нам смертным этого не дано. Пересказкин даже растерялся, а она всё сидит и кота гладит, и гладит и так улыбается приятно. Чудеса, да и только! И что интересно: до Нового года ещё вон, сколько времени, а это вроде как Снегурочка и ничего не требует за это от него. Надо бы заговорить или для порядка документик, какой спросить для обозрения. Зачем? Так год рождения, национальность, семейное положение, ну и прописку заодно посмотреть, а то вляпаешься и будешь потом от разъярённого супруга круги нарезать. Вот-вот, а так паспортишко полистал и можно стол накрывать. А как по-другому? Чай он и в Арктике чай… А вдруг окажется, что она с другой планеты пожаловала? Ага, а тут никакого гостеприимства.
Кстати, Мадрид в счёт не идёт – у того своя выгода от её визита. Во-первых, гладит его не так, как Валентин Дормидонтович. Во-вторых, коты они всегда чувствуют родственную душу. И, в-третьих, как пить дать кормёжка улучшится, а это ещё тот аргумент. Ради всего этого не один здравомыслящий кот не станет голосовать против. Конечно, когда ты вся в складках одежды изъянов не заметить. Можно предложить отжаться на время. Тут в одежде будет неудобно ей и тогда… А если откажется? Тогда танцы! Стоп! Какой там, если Валентин Дормидонтович с сильной долей в контрах? Надо сразу валить на спину. Конечно, это как-то… Хотя для чего-то она сюда пришла и вон как пристроилась на диване. Кстати, и ноги у неё ровненькие и колготки симпатичные. Нет, определённо с другой планеты и гадать не имеет смысла. А почему бы и нет? Вон и на книги смотрит с интересом. Может и по-нашему понимает? Хоть бы не ушла…
Пересказкин всё ещё стоял как вкопанный и блымкал глазами. Ведь понимал, что надо что-то сказать, а язык не слушался его. Ещё подумал, мол, всё это неспроста. Вот-вот, и улыбается и ничего не говорит, и смотрит так нежно. Эх, куда только это всё раскладывать-то? Понятное дело – не здешняя цыпочка. Сейчас бы для храбрости тяпнуть стопочку и под одеялко, а тогда уж и слова появятся, и всякие другие обхождения…
Валентин Дормидонтович ущипнул себя за локоть, чтобы дурные мысли покинули его голову. Не смотря на это, одна всё же ухитрилась вывернуться и царапнула мозг, мол, а для чего тогда она здесь нарисовалась? А вдруг, если он ошибается? Эх, зараза такая… Да не она, а обстановка эта чёртова…
Пересказкин усилием воли сделал шаг… вбок. А вот такой он весь. Ему бы сейчас в реверансы пуститься или на худой конец сбегать на кухню за буханкой хлеба с солью, чтобы всё было более торжественно, а он тут марширует по сторонам. Вот-вот, женщина с другой планеты и, наверное, проголодалась, а тут никакого намёка на «красную дорожку» и митинг в честь её прибытия затягивается.
Валентин Дормидонтович отметил про себя, что на незнакомке нет обручального кольца. Тут же объявился внутренний голос и стал шептать, что могла спрятать его или потерять. Да, к чёрту все эти условности, когда вон, сколько разнообразия в двух шагах от него, а он обалденный такой никак не может рта отрыть. То, что она молчит, Пересказкин принял как признак хорошего воспитания и только потом подумал, что она может быть вообще глухонемая. Да ему всё это было сейчас до лампочки, поскольку вдруг пришла мысль о том, что ООН себя полностью исчерпала, ибо ручкается с фашизмом и не краснеет. И какого ляда она затесалась в первые ряды его размышлений? Тут можно сказать осталось выдохнуть и упасть в небо и потом пусть весь мир… Стоп… А если у неё справка? Ага, а Валентин Дормидонтович весь такой на старте. Нет, определённо надо полистать её медицинскую карточку. Нам вирусы не нужны. У нас своих завались… А может у неё миссия такая, после которой всем нам будет полный кирдык? Вот-вот, сидят эти посланцы Вселенной на диванах у одиноких мужчин и улыбаются, а потом по сигналу с космоса порубают всех на консервы и на своих звездолётах уберутся к себе на плантации.
Пересказкин почувствовал, как защипало у него в носу. Лицо вытянулось, и он чихнул, зажмурившись. Когда открыл глаза, никого в комнате не было: ни женщины, ни Мадрида. Валентин Дормидонтович огляделся по сторонам. Никого… Тут в комнату вошёл вразвалочку Мадрид. Пересказкин спросил его: «Ты видел?..» Кот посмотрел на него без всякого интереса. Ему все видения и искания хозяина были до лампочки.
На следующий день Валентин Дормидонтович сделал генеральную уборку. В этом вопросе он был неумолим и ничего не желал менять в распорядке дня и вообще он любил наводить порядок на своей территории.
Когда всё закончил, вышел на балкон. Зима прочно заняла городские рубежи, выбелив газоны и улицы. Были слышны детски голоса. Ещё дворник скрёб где-то у подъезда деревянной лопатой снег, да доносились звуки автомобильных колёс. Вернулся в комнату и подумал о вчерашнем видении. Мадрид, наблюдавший за ним с дивана, вздохнул про себя, мол, и чего так мучиться, когда всё и так неплохо: чисто, сытно, тепло.
В самый раз задать вопрос: «И где тут падение в небо?» А вот не будем торопиться, а тем более, когда Новый год на подходе. Тут главное не мельтешить.
Итак, подведём черту под всей этой бредятиной. Почему так пессимистично? Не буду лукавить и признаюсь, что это своеобразная дань реалиям, которые не мыслимы без определённой сопливости. Собственно, Валентин Дормидонтович, стоило ему отправиться по магазинам, окунувшись в предновогоднюю суету, всё это почувствовал на своей шкуре без всякой скидки на возраст. Временами на него что-то находило из области общечеловеческих ценностей, и он ко всему этому относился с пониманием и тогда начинал идти с остальными почти в ногу. Конечно, те, что когда-то стояли у дверей его биографии, сегодня были другими. Какими именно? Ну, скажем так: разъевшимися особями. Вот-вот, подобные габариты их устраивали, а может просто устали на себя смотреть критически в зеркало.
Вот и в этот раз, когда в одной из очередей Валентин Дормидонтович увидел свою давнишнюю знакомую, Пересказкин тут же сделал вид, что он - это совсем не он, а она, вообще непонятно кто на данный момент. Почему так? А откуда у него могли быть знакомые из сборной «сумаистов», да ещё с таким внушительным стажем? Их взгляды встретились. Конечно, узнала, но Валентин Дормидонтович вёл себя так, будто обозналась она и вообще, столько времени прошло, а тут вот он стоит и в упор не улыбается ей. И тут она вдруг рявкнула:
- Куда? Я тут стою. А мне по барабану, что занимала… Не было тебя и… И что? Да, я Берлин не брала, но и ты тут не стояла. Закрой хлебальник, монастырская крыса! Ишь, повылазили из всех щелей… Я сейчас как свистну, что ты у меня и перекреститься не успеешь… - Бывшая знакомая Пересказкина набросилась на прибившуюся старушку с таким видом, будто речь шла о защите девичьей чести. Эта дама с двойным подбородком явно вела в счёте. Её несло отменно, отчего очередь предпочла занять выжидательную позицию и переждать перебранку между поколениями.
Валентин Дормидонтович, если бы промолчал, себе этого никогда не простил бы, и он заговорил:
- Гражданка, вы себя ведёте нехорошо.
- Что? А ты очкарик торопишься… Да? Тебе видно некогда? Так это мигом организую… Что-то мне твоё лицо знакомое… и голос… Слушай, интеллигент, а ты случайно не в розыске?
Пересказкин не стал ждать. Когда она выдохнется и ляпнул:
- Была дурой и ею осталась. Брюхо отрастила, а ума со щепотку…
Очередь оживилась, поскольку это уже начинало смахивать на пересоленный всякими подробностями телевизионный сериал. Валентин Дормидонтович продолжил, пока его бывшая знакомая от негодования хватала ртом воздух:
- А ведь была такой тонюсенькой когда-то.
- Да, кто ты такой?
- Не будем мою биографию трогать руками. Ты смотри, как округлилась-то. Опять по ночам деликатесы трескаешь? И как только тебя твои ноги держат?
Тут вмешалась обиженная старушка:
- Ты сынок с ней не связывайся. Она всегда так – поначалу кричит, а потом хворает… С головой у неё что-то не так.
Бывшая знакомая Валентина Дормидонтовича пошла в наступление всем своим добротным телом.
- Сами вы такие… Сказала, что не пущу и точка. Повадились здесь орденами своими размахивать. У меня может тоже они имеются, только…
- Только не за победы, а за поражения, - перебил её Пересказкин.
- Дядя, ты чего нарываешься?
На крики в очереди подошёл откуда-то полицейский. Козырнул и поинтересовался, мол, о чём шумим, граждане.
Бывшая знакомая Пересказкина выступила вперёд со словами:
- Да, вот они все на меня одну… Лезут без очереди и ещё оскорбляют. Бедная я и беззащитная.
Полицейский мельком пробежал глазами по габаритам «беззащитной» женщины и спросил у очереди:
- Свидетели есть?
- А чего сразу так-то? – Бывшая знакомая Пересказкина затрясла своими подбородками. – Ну, повздорили и всё.
- Гражданочка, если я вас понял, то претензий не имеете ни к кому из этих людей… Так?
Та отрицательно замотала головой, мол не имела, не имею и вообще, все они милые люди. Полицейский ухмыльнулся и произнёс:
- И никто вас до моего прихода не оскорблял?
- Я вас умоляю, товарищ…
- Тогда получается неувязочка – вы оболгали людей.
- Я?
- С какой целью?
- Так… это…
- Ясно. Будем оформлять.
Кто-то ещё из очереди взял и «подлил масла в огонь», заметно осмелев при появлении полицейского:
- Она ещё хотела свистнуть…
Ну, тут со всех сторон и понеслось:
- Крысой обозвала…
- Да-да, и ордена хаяла…
- Вела себя вызывающе… Никак наркоманка…
Полицейский только развёл руками, мол, вон как тут всё запутанно. Бывшая знакомая Пересказкина скривилась как от зубной боли и буркнула:
- Я больше не буду.
Полицейский обратился к очереди:
- Ну, что, граждане, поверим?
Кто-то предложил:
- Пусть прощение просит.
- Народ требует покаяния. – Полицейский уставился на виновницу перебранки.
- Простите…
- Громче, - потребовали в очереди.
Бывшая знакомая Пересказкина нагнув голову, молча вышла из очереди, растолкав людей своим телом. Валентин Дормидонтович посмотрел ей в след. Шла она, тяжело переставляя ноги. Он ещё подумал, что этой не повезло в жизни ни с характером, ни с личной жизнью. Судьба…
А потом, потоптавшись перед витринами магазинов вблизи своего дома, Пересказкин решил смотаться в гипермаркет под названием «METRO». До этого дня его нога ещё не переступала его порога. А вот в этом он весь такой: уже весь город и даже по нескольку раз побывал там, а Валентин Дормидонтович жил себе и в ус не дул и что любопытно, и в мыслях не держал туда заглянуть. Вот-вот, а тут вдруг захотелось ему взглянуть на тамошние продуктовые изыски.
Собственно, этот гигант построенный инвесторами с Запада и находился-то от дома Пересказкина в двух шагах – через дорогу на пустыре по соседству с заводскими корпусами оборонного завода. Когда его закладывали, Валентин Дормидонтович даже подумал, что всё это неспроста: и завод такой секретный, а тут ещё этот гипермаркет. Ну, ему-то что, а тем более там, в коридорах власти всё уже просчитали, а значит, ничего противозаконного и нет в этом странном соседстве. Так вот этот гигант, выкрашенный в синие тона с белыми полосами, Пересказкин наблюдал каждый день из своего окна, выходившего как раз в эту сторону.
И вот, он внутри гипермаркета. Все подобные новомодные названия поначалу сбивали Валентина Дормидонтовича с нужной мысли. Приплюсуйте сюда людей с огромными тележками и это постоянное ощущение, что ты находишься на перроне железнодорожного вокзала, и что вот прямо сейчас прибудет поезд, который тебе собственно и ни к чему. Ага, а вот кто-то за тебя решил, что всё наоборот и тебе сейчас надо или заплакать, или улыбнуться, чтобы попасть в нужный кадр. Ещё временами Пересказкину казалось, что это и не перрон вокзала, а крытый стадион, где вот-вот объявят матч между… Ну, это от того, что если задрать голову то можно было увидеть высоко над собой массивные перекрытия. Ещё этот шум, а точнее стоявшая в ушах реверберация от всех присутствующих в торговом зале, простиравшемся по сторонам без всякого обещания на то, что где-то есть во всём этом край.
Валентин Дормидонтович постоял, прислушался… Шум набирал силу и вдруг… Он поначалу не понял ничего: и свет стал тухнуть и вновь вспыхивать, а звук весь будто кто одним поворотом регулятора громкости убрал до нуля. Он ещё почувствовал, как в области грудной клетки слева что-то толкнулось, но при этом не ощутил ни единого намёка на боль. Пересказкин пошатнулся, пытаясь чисто автоматически найти руками опору. Мозг его ещё действовал, и он стал это новое ощущение сравнивать с невесомостью. Хотя ни разу не испытывал его на себе. Это всё были проделки воображения. Руки устав натыкаться на пустоту обессилено повисли плетями вдоль тела. От всего этого Валентин Дормидонтович зажмурился ещё в первые секунды и никак не мог теперь себя заставить открыть глаза. Нет, страха не было. Просто что-то его удерживало от этого.
Постепенно слух стал улавливать какие-то щелчки, а потом что-то звякнуло в стороне, в метрах тридцати или чуть-чуть дальше. Пересказкин почему-то подумал о тележке, которую кто-то по неосторожности решил катнуть, но не рассчитал и та… Он тут же подумал о том, что не слышит привычного шума от присутствия людей и это его насторожило. Валентин Дормидонтович открыл глаза. Он видел мигающий свет, длинные ряды прилавков обращённых товаром к проходам, брошенные тележки. Что-то в этом было зловещее, поскольку в остальном всё было как в фантастическом фильме, где вирус всех примирил.
Пересказкин покрутил головой по сторонам. Никого. Он сделал поворот на каблуках, развернувшись назад. Там то же самое, что и везде. Первая мысль была о том, что всё это смахивает на розыгрыш и стоит немного выждать и обязательно заиграет музыка и окажется, что он по непонятно какой случайности оказался в числе миллионного покупателя и дальше по протоколу. Он стал считать про себя. Дойдя до цифры десять, ещё раз огляделся по сторонам. Удостоверившись, что ничего не изменилось, позвал: «Люди…» Голоса своего не узнал. Пошевелил губами и уже чуть громче произнёс: «Где все?» Вот тут только к нему подобрался страх. Ещё кольнула мысль о том, что неплохой сюжетец нарисовался для писанины. Вот-вот, а радости почему-то от этого ни на грош. Решил всё же повнимательнее осмотреться, а заодно удостовериться, что он здесь один.
Первым делом поискал глазами охранников, которым не так просто оставить свой пост. А как иначе, если теперь бери, что душа пожелает и на выход без всякого контроля. Валентин Дормидонтович пробежался взглядом по брошенным тележкам с товарами. Тут же пришла мысль, что их туда положили живые люди. По продуктовым наборам можно было даже угадать тех, чьи руки касались содержимого тележек. В одной из них он даже рассмотрел пачку презервативов и подумал, что кто-то хотел по-ударному провести этот Новый год. Валентин Дормидонтович тут же вспомнил, что когда-то и у него была подобная навязчивая идея: встретить Новый год под одеялом с какой-нибудь большеглазой зазнобой. Однажды так и случилось, но всё как-то по-собачьи получилось – в спешке и без всякого обещания на продолжение.
Отогнав воспоминания, вернулся к реалиям. Надо было что-то делать. Пересказкин заговорил: «Эй, кто есть живой?.. Да, что вы все умерли? Люди?.. И даже если так, то почему я остался?.. Розыгрыш? Допускаю. Слышите меня?»
Постоял в тишине. Он стал размышлять вслух: «И если это розыгрыш, то надо отдать должное устроителям. И ведь как всё подгадали… Прямо волшебники какие-то. Вон и на кассах никаких очередей, и охранники отлучились. Может, сидят сейчас в засаде и наблюдают за мной через видеокамеры? Ну, я сейчас вас потревожу, граждане и весь ваш сценарий полетит в пух и прах… Тоже мен «купперфильды-самозванцы»…
Валентин Дормидонтович попытался определиться, куда ему идти, чтобы оказаться у дверей с табличкой «Служебный вход». Проблуждав, он всё-таки нашёл нужную ему дверь, но она была заперта. Стучал. Не открыли. Тогда он, уставившись в мёртвый глазок видеокамеры, завил: «Вы меня сами на это вынудили. Сейчас наберу продуктов и не заплачу за них ни копейки. Посмотрим тогда на ваше быстрое реагирование, господа…»
Первым делом он направился к витринам с коньячными напитками. Выбрал пару бутылок повнушительнее, после чего стал в корзину напихивать всякие деликатесы: копчёную грудинку, несколько сортов колбас, банку чёрной икры, филе лосося, коробку конфет, лимон, гроздь винограда, ещё какие-то банки с яркими этикетками и со всем этим набором прошествовал мимо касс к выходу. Его никто не остановил.
Когда подходил к кассам, рука машинально потянулась в карман за деньгами. Ну, потом-то себя остановил, ибо не было гарантии, что эти «церберы» в униформе объявятся тогда. Пришлось себя пересилить, пройдя к выходу без всяких чеков и сдач. Валентин Дормидонтович даже мельком подумал, что хорошо, когда нет никаких очередей.
Уже на улице обратил внимание, что на стоянке перед гипермаркетом нет ни одной машины, и только новогодняя ёлка переливалась праздничными гирляндами, да город издали светился уличными фонарями, не выказывая при этом ни одного намёка на то, что в нём обитают люди. Ещё дул ветер, и мороз больно ущипнул за лицо. Валентин Дормидонтович оглянулся назад – там было тепло, и он решил вернуться.
У кассы долго копался, выгребая содержимое своих карманов. Тут он не мог вот так взять и не расплатиться. На тот случай, если не хватит, он авторучкой на клочке бумаги от какой-то упаковки нацарапал свой домашний адрес и телефон. Когда всё это завершил, облегчённо вздохнул и произнёс. Обращаясь к видеокамерам: «Что, съели? Думали, что я как большинство?.. Ну, извините, что не оправдал ваших надежд».
Ему в какой-то момент показалось, что это смахивает на финал и сейчас всё прояснится: и будет музыка, и обязательно выбегут люди с шарами, и его начнут снимать телевизионщики и завтра уже во всех газетах о нём напишут что-то хорошее, а то и вовсе сделают почётным жителем этого городка…
«Стоп! – сам себе скомандовал Пересказкин. – Так можно и в психушку загреметь. Ну, кому может прийти в голову его - простого жителя делать «звездой местного экрана?» Он ещё раз огляделся и сказал: «В гостях хорошо, а дома лучше. Извините, если что не так. У меня дома кот, а я тут с вами в игры непонятные играю… Адрес свой оставил и деньги, сколько было, вон на кассе лежат. Пора мне…»
Валентин Дормидонтович опять к двери, а она и не открылась. Он её рукой, потом налёг телом. Увы, заперта. «Ага, значит так? Ну, и что дальше? А вы не боитесь, что я сейчас тут у вас немного повеселюсь?» - он заговорил, обращаясь непонятно к кому. И тут погас свет. Темнота бросилась в глаза с такой скоростью, что Пересказкин даже не успел увернуться. В висках стало что-то пульсировать. Он бросил взгляд на улицу. Там тоже стояла темень. Минута, другая, но никто и не думал включать свет. Валентин Дормидонтович произнёс: «Розыгрыш продолжается… Задание усложняется… Браво!» Ещё раз попробовал дверь рукой. Безрезультатно.
Казалось бы, всё так, а ему и страшно-то не было. Ему захотелось узнать, чем всё это шоу закончится. Конечно, оставаться здесь на ночь, не входило в его планы. Оставалось только решить, что и как дальше, чтобы и мысли дурные от себя отогнать, и вообще постараться продержаться человеком до самого финала. Так-то он никогда ужастиками и не увлекался, а тут вдруг в голову полезла всякая ерунда. Человеческие фантазии не имеют границ и можно додуматься до такого безобразия, что потом не отмоешься.
Валентин Дормидонтович решил эту проблему так: наощупь отыскал себе место для приземления у самой входной двери. Видно здесь сиживали в редкие часы передышки охранники. В кромешной темноте порылся в тележке с продуктами. Выудив из неё бутылки с коньяком подумал, что без штопора ему не обойтись. А где его тут искать? Нужен свет или… Он вспомнил, что видел около касс новогодние свечи. Там же находились и зажигалки. Теперь надо было, выставив перед собой руки, отыскать всё это и тогда…
Конечно, это котам хорошо и кошкам, а если ты человек и темнота не самый лучший твой знакомый, то в самый раз просто положиться на удачу. Тут Пересказкину повезло: и свечи, и зажигалка скоро оказались в его руках. Ну, потом сделал визит в посудный отдел, где и штопор нашёлся и нож с тарелками. Вот только тару для коньяка забыл прихватить. Вернулся к своей тележке. Теперь он себя чувствовал более уверенно. А потом свет – это великая вещь, после чего можно продолжить жить с надеждой на то, что скоро всё встанет на свои места.
Уже минут через десять, когда отпил пару глотков из бутылки, ему уже не казалось всё происшедшее с ним каким-то недоразумением. Закусив копчёной грудинкой, почему-то вспомнил, что его «поляне» не достаёт хлеба. Собственно, хлебобулочные изделия он отыскал без труда – по запаху. На этой планете ещё не успели разучиться выпекать хлеб из нормальной муки. Это радовало. Приплюсуйте сюда хороший коньяк, немного человеческой философии. А как без последнего, если градусы с философией всегда в одной упряжке по жизни находятся.
Пересказкин стал перебирать по памяти лица тех, кто когда-то имел отношение к его биографии. Ну, своих жён он сразу же определил в конец длинной очереди. Так решил потому, что ничего примечательного в них для себя не находил в данную минуту. Его и все другие не могли сейчас выбить из колеи, поскольку его Прошлое – это уже было позади. Вот настоящее – это вот оно рядом. Можно сказать, что сидит с ним сейчас и смотрит, как он тянет из бутылки коньяк маленькими глотками. Нет, а зачем себя по всяким там пустякам раздаривать кому-то из вчерашнего дня, когда и так хорошо? Так-то одной особе он сказал бы пару «ласковых слов», мол, претензий не имею и ни о чём не жалею. Собственно, она тоже к нему без всяких там судебных исков. А откуда им быть, если он всегда соблюдал с ней дистанцию? А совсем недавно увидел её на фотографии во всём чёрном, да с подведёнными глазами и смех его разобрал. Ага, прямо снимок для памятника. Ну, очень выразительное лицо. А сколько смыла во взгляде? Осталось только придумать объяснение всему тому, что с ней происходит в последнее время и можно всё это тиражировать налево и направо, мол, такая я несчетная, что прямо не с кем переспать.
Ох, уж эти позирующие особи со средним образованием, пропитанные надеждой, что в будущем у них всё будет «тип-топ». Конечно, будет: и морщины самые-самые, и кашель старческий такой, что хоть сейчас ложись и помирай, и… А всё почему так-то? Ищут себя не там. Таким без поводыря не обойтись, да и родословная их тянет на самое дно, а там свои приятности и разнообразия.
Взять, к примеру, ту, что ушла с головой в йогу. Издали посмотришь, и желания возникают всякие непристойные, а вблизи почему-то начинает живот крутить. Может быть, поэтому она подалась в работники железной дороги? Вот-вот, и постоянно делает акцент на отсутствие мозгов у медуз, мол, нет у них их, а живут долго. Нет, если она себя с ними сравнивает – это ладно, а если… Конечно, им до неё далеко: и Акуниным не зачитываются, и кальяном не балуются, как она и вообще, не матерятся, когда садятся за руль автомобиля. Собственно, и рулить они не умеют, ибо медузам это ни к чему.
Если всех их перебирать по памяти, то жизнь покажется длинной предлинной. Тут одна из этих, что с детства придумывают себе всего и всякого, а потом не могут остановиться, и несёт их потом по всем правилам жанра вестернов, дала о себе знать. Вот-вот всё никак не может вернуться в реалии. Ей постоянно кажется, что вон там за углом стоит и ждёт её судьба и в карманах у той всякие сладости припасены и даже карта имеется, где всё отмечено крестиками и надо только выпросить всё это и ни о чём больше не думать. Как просто: протянуть руку за подаянием, а потом можно и дальше жить во лжи: и говорить, и петь с фальшью. И всех под одну гребёнку, а особенно тех, кто когда-то не подал ей руку. Этих надо обходить стороной, а лучше закапывать живьём в их же лжи.
Ну, с этими понятно, поскольку всё так и останется с ними и потом и будут барахтаться во всём этом и поносить всех и вся, а чтобы всё это было более убедительным поделятся своими мыслями в социальных сетях, множа и без того запутанность людскую.
Пересказкин перебирая все их имена по памяти, вдруг вспомнил о Мадриде. Под сердцем кольнуло – он здесь весь в философии, а кот взаперти в тёмной квартире. Валентин Дормидонтович сделал ещё один глоток и не почувствовал, как его тело стало медленно подниматься вверх. Глаза были прикрытые и…
Что было потом? А дальше сплошная проза, на которой мне не хотелось, как автору, останавливаться, поскольку никто не знает, что и как будет с каждым из нас дальше. Вот и Пересказкин Валентин Дормидонтович ушёл из жизни, не приходя в сознание, оставив после себя лишь недосказанность. Здесь есть над чем задуматься. Ну, хотя бы для того, чтобы не наступать на свои же грабли из Прошлого.