Виолетта любила спать, так как это занятие - одно из немногих, которые можно получить бесплатно и пользоваться сколько угодно. Порой она мечтала проспать неделю, месяц, год, а может быть четверть или треть жизни, чтобы потом, открыв глаза, перед ней открылось нечто иное, чем она привыкла видеть. Девушка понимала наивность своего желания, но никак не могла отказаться от него, она верила в сказку о Спящей Красавице и мечтала, что её разбудит принц из хорошей страны, где живут люди с ушками эльфов и ножками фей.
Вместо принца по утрам её будила мама, а иногда - отец, который врывался смерчем в комнату и вместо утреннего приветствия ласково и почти любовно бил родненькую дочь по щеке, от чего та вскакивала на полметра от кровати и пурпурно краснела. Вероятно, если бы Виолетта проявляла реакцию менее театрально, то количество пощёчин уменьшилось, а потом и вовсе сошло на нет. Но девушка думала как раз наоборот и всегда старалась выразить своё недовольство ещё более откровенной краской на щеках, которой позавидовали бы ныне мёртвые индейцы с тёплых земель континента слева на школьном глобусе.
Виолетте часто снились геометрические фигуры - ромбы, квадраты, треугольники и сидя на всегда скучных уроках она рисовала их в тетрадях и закрашивали во все цвета радуги тоненькими аккуратными карандашами, всегда остро заточенными. Уроки были скучными не потому что являлись таковыми в действительности, а потому что Виолетта не слушала учителей и презирала тех, кто писал в тетрадь то, что им диктовали большие тучные некрасивые мужчины и женщины. В её тетрадях были только фигуры и она этим чуточку гордилась.
Однажды она нарисовала огромный ромб, его вырезали из тетрадки и повесили на новогоднюю ёлку в широком коридоре холодной школы. Все смеялись и показывали пальцем на фигуру. А потом пришла завуч - худая женщина, на костях которой будто был натянут тонкий слой бледной кожи и сказала, нарочито визгливым голосом: "Это нарисовала Виолетта Р." Тогда все засмеялись ещё громче, а Виолетта убежала в конец коридора и заплакала. Детский смех становился всё громче и громче, пока она не выбежала на аллею, усеянную молодыми лилиями. Тогда она сорвала все лилии и выкинула их в мусорное ведро. Ей стало хорошо. А потом она подумала - "Какие лилии в декабре?" И проснулась.
На улице бушевала метель, в соседней комнате похрапывал отец. Виолетта лежала и думала о дне, который её ждёт, но мысли не хотели формироваться в эпитеты и предложения и мысли, так и не сформировавшись, исчезли.
Тогда она вышла на улицу. Конечно, она это сделала не сразу, а оделась, как полагается всем людям на континентах, кроме свободной от одежд Африки. Предположим, что она одела бордовое пальто, а может быть зелёное. Или серое,в таком проще всего затеряться в толпе. Но ведь она не хотела никуда и незачем теряться - тогда пусть на ней будет пальто неизвестного цвета, а если вам тяжело представлять девушку в таком одеянии, то пусть это будет тот цвет, который вы больше всего ненавидите. Или вы не знаете, что такое ненависть к цветам? Тогда представьте что-то другое.
Виолетта вышла навстречу приветливым сугробам и улыбнулась. Как хороша ночь в городе! Об этом все говорят, но никто не выходит, все спят, или курят сигареты и философствуют о жизни. А следовало бы всех кухонных философов отправлять в сугробы, но никого нет, кто бы этим занялся.
Иногда холодный воздух щекочет лёгкие и тогда можно почти увидеть как маленькие снежинки прикасаются к вам изнутри и размокают от нежности. Тогда становится очень тепло и хорошо, и вы радуетесь и смеётесь.
На пересечении улиц стояли два человека. Они всегда здесь стоят. Можно пойти летом и наткнуться на них, а можно осенью, можно даже в свой день рождения встретить их и они обязательно скажут:"Здравствуйте." И вы поздороваетесь как ни в чём ни бывало и пойдёте дальше. Только потом они уже не будут здороваться, потому что они здороваются только в тот день, когда вы родились. А узнают они об этом по лбу, на котором, как известно, всегда всё написано. Иногда они говорят между собой, но это не тот язык, к которому мы привыкли. Да и не языком вовсе они разговаривают, а ногами, потому что это даже раздавленному ежу понятно, что ног - пара, а язык -один, и ему бедному, тяжело приходится.
А Виолетте они всегда целуют пальчики. Один целует мизинец, а другой - указательный. А потом садятся, растопырив ноги и плачут. Очень уж любят они Виолетту, но говорить с ней не смеют. Только целуют пальчики и сидят, ждут пока пройдёт прохожий, день, месяц, луна.
Когда она идёт, сугробы превращаются в звёзды и светят нейтронными колечками, а потом умирают понарошку, ведь не могут же сугробы умирать в самом деле. На улице без имени и домов Виолетта поднимается на горку и останавливается в точке, с которой видно весь город как в кружке чая видны чаинки стороннему наблюдателю. Девушка берёт санки, которые оставил маленький заплаканный мальчик и несётся с горки вниз, рассекая воздух и отражаясь в окнах, в которые мог бы выглянуть любопытный неспящий человек и подивиться, что девушка делает здесь в такой час? Все нормальные девушки давно вышли замуж и крепко спят с бородатыми мужчинами, от которых пахнет потом и спермой. Но никого нет и некому дивиться. Только старый бомж Федька проходит мимо, но его глаза устремлены вниз в поисках пустых бутылок, а знакомиться с девушками он перестал с тех пор, как ему пробили голову на вечеринке. Но это грустная история, не будем об этом, иначе нам придётся всматриваться в грустные глаза Феди, в которых кроме пустоты и соринок можно найти много интересных вещей. Потому оставим его.