СВИДАНИЕ С УЖАСОМ
(встреча четвертая)
Суета рабочего дня катилась к закату, когда в дверь кабинета кто-то тихонько постучал. Я пригласил войти. Вошла девушка, на вид лет девятнадцать. Лицо заплаканное, но от этого не потерявшее своей привлекательности. Переступив порог, девушка спрятала лицо в ладошки и стала всхлипывать. Попытался ее успокоить, усадил в кресло, подал воды. Но добиться от нее чего-то вразумительного было сложно. Извинившись, я хотел сходить к секретарше за нашатырным спиртом, но девушка замахала рукой и дрожащим голосом произнесла:
- Не надо! Я постараюсь взять себя в руки. Только как-то у вас здесь душно. А мне так больно! Обида так душит, что дышать трудно. Не сочтите за наглость, но не могли бы вы меня выслушать на улице – скажем в детском парке? Ведь он тут, совсем рядом.
Я пожал плечами и кивнул головой в знак согласия.
Присели на лавочке. Девушка, назвавшаяся Соней, начала свою исповедь полушепотом – словно боясь расплескать слезы, наполнившие глаза до краев.
С шестого класса Соня дружила с парнем, который был старше ее на два года. Когда Соня перешла в одиннадцатый класс, они поняли, что любят друг друга. Дело шло к свадьбе, но парня забрали в армию. Она ждала, писала пронизанные любовью письма. Вернувшись из армии, парень устроился на работу водителем. Старались не расставаться ни на минуту. Снова дело запахло свадьбой. Но, когда до нее оставался месяц, парень заявил, что встретил настоящую любовь и женится на ней.
Соня не верила, думала, что он ее просто испытывает. Но парень не шутил – женился. Мир для Сони стал черно-белым. Жить не хотелось. Она угасала на глазах. Когда оставалось полшага до края пропасти, она узнала, что парень попал в аварию и лежит в больнице.
Не думая ни о чем, Соня кинулась в больницу – узнать, как он и что с ним. Травма оказалась серьезной. Врачи не давали и малой гарантии, что он будет ходить без костылей. Жена отказалась от него, а она, Соня, не отходила от парня ни днем, ни ночью. И добилась своего – выходила! Она за три месяца сделала то, что оказалось не под силу врачам. Забросив костыли, парень вернулся на работу.
Соня ночами плакала, благодарила Бога за неземное счастье, которое выпало ей. Но, увы, радость оказалась короткой. Через полгода парень вернулся к своей жене.
-Господи! Да бросьте вы его! Он ни одной слезинки вашей не стоит! – возмутился я. – Возможно, он и хороший человек, но он поступил по отношению к вам подло! Стоит ли зацикливаться на нем? Разве мало вокруг хороших парней, которые, я уверен, с радостью отдадут вам свое сердце? Сам бы за счастье посчитал, был бы лет на тридцать моложе.
-Вы так говорите, потому что не знаете его! – воскликнула Соня. – Он такой… такой!.. Нет, я не могу найти слов. Вы непременно должны его увидеть!
-Извините, Соня! – перебил я ее. – Но я сам решаю, где и с кем мне встречаться. А таким, как ваш парень, я привык при встрече морду бить. Не будем испытывать судьбу.
- Круто! – выдохнула Соня. – Но встречаться с ним совсем не обязательно. У меня есть его фото. Вы посмотрите, и все поймете.
- Хорошо, уговорили. Приходите, завтра после обеда в редакцию, приносите фотографию. Посмотрим на вашего супера-пупера. А там решим, стоит он ваших слез или нет.
- Завтра? – девушка задумалась. – Нет, завтра я не могу. Знаете, я тут рядом живу. Вы подождите чуток, я сбегаю. – Соня встала. – А лучше пойдемте вместе. Я вас не задержу. Только глянете – и все. Я дома одна, родителя уехали, никто с расспросами к вам приставать не будет.
Пошли. Оказалось – действительно живет рядом. Из прихожей Соня сразу повела меня в спальню, сославшись на беспорядок в других комнатах. Усадив меня на кровать, присела у тумбочки и стала искать в ней фотографию.
-Вот, черт возьми, где же она?
Соня резко поднялась. Какая-то застежка на ее легком платьице расстегнулась, и оно, скользнув по ее телу, упало к ногам, оставив девушку, если не считать белую полоску трусиков, похожую на тюль, - в чем мать родила. Соня ойкнула, прикрыла высокие груди руками и сделала движение вперед. Споткнувшись о платье, она вдруг упала ко мне на колени, успев руками обвить шею. Губы ее оказались так близко, что я не могу теперь точно сказать – она ли меня поцеловала, или я чуть наклонил голову.
- Какой вы! - шепнула она.
- Какой?
- Удивительный! – воскликнула Саня. Она встала, подняла платье и вышла.
Оставшись один, я обхватил голову руками и стал повторять про себя, как заклинание: «Пора уходить! Пора уходить!». У меня не было желания «пудрить мозги» девушке. Я ясно понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Дальнейшие наши встречи повлекут за собой лишь одни проблемы и неприятности.
Женившись двадцать лет назад, я взял на вооружение «золотое правило», которое подсказал мне присутствовавший на свадьбе пожилой тамада: «Ходить от жены налево можно, но только по велению сердца и души, и исключительно к замужним женщинам, которые дорожат своими мужьями, но которым не хватает в жизни праздника, романтической любви и поэзии, ожидания встреч». Такие не стремятся вбить какие-либо клинья в твою личную жизнь. Просто радуются встречам и наслаждаются ими.
Отношения с Соней обязательно повлекут за собой с ее стороны надежду обладать мною полностью и единолично.
- А вот и я! - весело воскликнула Соня, появившись в проеме дверей с подносом в руке. – Вино и фирменный салат будут чуть позже, а пока прошу выпить со мной чашечку кофе.
При слове кофе, я поморщился. После встреч с Вадимом, я дал себе зарок – больше не притрагиваться к этому, ставшему для меня роковым, напитку. Но Соня села мне на колени, обхватила рукой за шею, распахнула халатик до белой полоски трусиков. И я забыл про все на свете: про Вадима, про семью, про седину в бороде.
Выпив кофе, почувствовал в теле слабость. «Снова влип!» - обожгла догадка. Я затаился, приготовился к погружению в темноту. Но ничего подобного не происходило. Я расслабился, посмеялся мысленно над собой, - мол, не стоит во всем усматривать происки Вадима. Соня, чмокнула меня в щеку, предложила мне чуток отдохнуть.
- Так бывает! – сказала она ласково. – Но это не от кофе, а от перевозбуждения. Пока я поколдую над салатом, у тебя все пройдет.
Я хотел возразить, что на «ты» мы еще не перешли, да и стоит ли. Но Соня, приложив палец к моим губам, пятясь задом, вышла на цыпочках из спальни.
Я прикрыл отяжелевшие веки и задремал. Приснилась крыса из гаража Вадима. Голова моя зажата в огромных тисках. Крыса через рот пытается добраться до моей печени. Я задыхаюсь, кашляю. Крыса высунула свою морду, оголила от злости зубы. Прежде, чем она вцепилась в мои гланды, я открыл глаза.
-Фу ты, черт! – произнес я вслух и провел рукой по груди, потом ниже, еще ниже. – Голый! – застучало в висках.
Я приподнялся, сел на кровати. Точно – из одежды на мне одни носки. Огляделся. На кровати – один матрац без простыни и Сонины трусики, похожие на белый лоскут тюля. Что за шуточки?
Я встал с кровати, но сделать шаг вперед не рискнул. Голова кружилась, ноги подкашивались, сердце буянило внутри, пытаясь выскочить горлом. Я прилег на кровать прислушался. На кухне кто-то звенел посудой. Соня, решил я. Конечно же, она. Неужели уже что-то было между нами? Я внимательно осмотрел себя, но ничего впечатляющего не заметил. А чего, собственно, гадать? Сейчас она войдет и все объяснит.
Я прикрыл глаза – снова начала наваливаться слабость, стала давить свинцом на веки дремота. Но тут в дверях послышался шум шагов. Соня! Не открывая глаз, я улыбнулся.
-Что, Борода, ждем-с наслаждений? – выстрелом прозвучал голос Вадима. – Продолжение фильма откладывается.
Я съежился, словно на меня вылили ведро ледяной воды. Приоткрыв глаза, увидел Вадима. Он стоял у зашторенного окна и перебирал в руке четки.
- Эх, Борода, Борода! – покачал он головой. – Такие статьи пишешь! Клеймишь в них позором тех, кто забывает о принципах морали и нравственности. А сам? Честно скажу, не ожидал и жалею, что в подвале не опробовал на твоей мошонке универсальные тиски. Не пожалей я тебя тогда, – не пришлось бы мне сейчас видеть такое грязное грехопадение.
- Так это снова твои штучки? – вяло произнес я, стараясь казаться плененным дремотой. Я вдруг ясно понял, что у меня появился шанс раз и навсегда избавиться от Вадима. В спальне, кроме меня и его, никого нет, руки у меня развязаны. Главное – подманить Вадима к кровати, чтобы схватить его за руки, а там я уже своего не упущу, скручу так, что пискнуть не успеет.
- Какое к черту грехопадение! – закрыл я глаза. – От твоего «фирменного кофе» язык еле ворочается. А уж говорить о чем-то другом, то тут и домкрат не поможет. Будь добр, пойди, погуляй часок, сил нет беседовать, сон давит.
Последние слова я не произнес, пробормотал. Вадим несколько раз меня окликнул, но я не отзывался. Он подошел к кровати, сел не нее и несколько раз ладонью ударил меня по щеке. Я схватил его за шею, повалил на кровать, заломил руки за спиной и связал их четками.
- Что, урод, допрыгался? – зло сплюнул я на пол. – Теперь ты у меня за все заплатишь. Думаю, лет этак на десяток отправишься лес валить
- Что, ментам сдашь? – усмехнулся Вадим.
- Зря лыбишься, тварь! – пнул я его босой ногой в зад. – Скоро тебе будет не до смеха, не до гнилой твоей философии. Не на зоне, так в психушке из тебя человека постараются сделать.
- Борода, ты дурак, или как? – попытался сесть на кровати Вадим. – Что у тебя против меня имеется? Ничего! Я хоть и не из чиновников, но уважаемый в своем кругу человек. Жена у меня – юрист. Ну, приведешь ты меня к ментам, скажешь, что я псих, людей убиваю, над тобой издеваюсь. Но ты, же сам понимаешь, что это – бред сивой кобылы. А доказательств у тебя – ноль! Такой большой-большой, как дырка от бублика.
Я заскрипел зубами. В словах Вадима была горькая правда. Кто мне поверит, что этот недоносок надо мной издевался? Не только не поверят, но еще и на смех подымут. Будут потом про меня анекдоты рассказывать. Тогда точно из города придется уезжать.
Гараж? Но где его искать? Хотя если и найдется. Вадим, конечно же, не держит в нем улики, свидетельствующие о том, что он, действительно является убийцей-мусорщиком. Выходит, что придется его отпустить. Нет уж, черта лысого. Придушу его подушкой, как последнюю тварь, а там – будь, что будет. Стемнеет, попытаюсь уволочь его куда подальше. Соня? Вряд ли она здесь больше появится, это – не ее квартира. Да и Вадима она вряд ли знает. Ей заплатили, она сыграла свою роль и исчезла со сцены.
- Ты прав, Вадим! – похлопал я его по щеке. – Сдавать тебя ментам я не буду. Пустое дело! Да и отпускать тебя, сам понимаешь, мне нет никакого резона. Себе дороже. Остается один выход: опоганить о твою рожу подушку. Ты полежи пока тут, помолись, повздыхай, а я пойду – подушку поищу. Хотя, погоди-ка, давай тебе ноги ремешком спутаем, а то, чего доброго, сиганешь в окно, шуму наделаешь.
Вадим молчал, о пощаде не просил. Мне порой даже казалось, что он посмеивается надо мной, не верит, что я могу его придушить. Меня это не столько удивляло и тревожило, сколько раздражало. Ладно, посмотрим, как ты запоешь, когда увидишь подушку.
Я встал с кровати и, шатаясь, пошел к двери.
- Смелый! – закричал Вадим. – Ко мне!
Я не понял, что этим хотел сказать Вадим, и обернулся, чтобы узнать, чего он хочет. Но в это время дверь с треском распахнулась, кто-то сильно толкнул меня в спину, и я
рухнул на пол. Попытался лечь на спину, повернулся, и сердце ушло в пятки. Перед глазами маячила огромная морда черного дога. Слюни с отвисших губ падали прямо мне на лицо. Но мне было не до слюней. Я закрыл глаза и вспомнил маму. А что еще оставалось делать? Стоило догу клацнуть челюстью, как от моей головы осталась бы одна макушка.
- Смелый, место! – скомандовал Вадим, но пес и ухом не повел. – Место, я сказал, тварина! – закричал Вадим, срывая голос. Пес, вяло пятясь задом, отошел к двери, потом лег, положив голову на лапы, стал следить за мной. Я пошевелился, он поднял голову, дернул губой.
- Лежать! – рявкнул Вадим. Пес не послушался, вышел из спальни и лег где-то за дверью.
- Вот, тварь, - посетовал Вадим. – Пою его, кормлю, а он – видишь, что вытворяет. Продам скотину на шашлык, будет знать.
Я его не слушал. Голова раскалывалась, спину жгло огнем – видно, пес расцарапал ее когтями. Падая, я сильно ушиб левое колено и правый локоть. Я устало присел на кровать. Не знаю как, но Вадим сам развязал себе руки и освободил ноги. Отойдя к окну, он тихо спросил:
- А что, Борода, не будь дога, задушил бы меня, или кишка тонка?
Я прекрасно осознавал, что с Вадимом получился перебор, и он вряд ли отпустит меня на это раз подобру-поздорову. Поэтому ответил, что думал:
- Не только задушил бы, но и не мучился угрызениями совести!
- Это хорошо, что честно ответил, - постучал пальцами по стеклу рамы Вадим. – Дам тебе малюсенький шанс выйти отсюда живым. С одной стороны – резона убивать тебя, у меня нет. Ты же должен про меня написать. Но с другой стороны – достал ты меня по самое некуда. Другого найду писаку, если крякнешь, посговорчивее.
Вадим принес из соседней комнаты стул, поставил его за кроватью около стены.
- Давай, Борода, становись на стул! – скомандовал он. Я подчинился.
- Задача у тебя простая! – как-то зло усмехнулся Вадим. – Я встану у двери с псом. Как только я дам ему команду: «Взять!», - он кинется оттяпать у тебя то, что болтается ниже пояса. Успеешь повернуться задом, - удача твоя. Пес лишь ударит тебя ногами в спину. Не успеешь увернуться – не обессудь.
Вадим вышел. Я постарался успокоиться и оценить ситуацию. Расстояние от двери до стула – метров пять. Пес запросто преодолеет его одним прыжком. Однако, чтобы клацнуть зубами, ему нужно сперва прыгнуть на кровать или перемахнуть через нее. Выходит, в моем распоряжении – обнадеживающий запас времени. Попробовал развернуться на стуле. Хватило полсекунды. Усмехнувшись про себя, я стал ждать Вадима с собакой. Он не замедлил появиться. Пес сел у правой ноги Вадима, уставился на меня своими злыми черными глазами, окаймленными красными веками и стал, как мне показалось, ежесекундно хлюпать челюстями. С отвисших губ на пол потекли слюни.
Мне захотелось крикнуть этой образине: «Подбери слюни, щенок! Рано аппетит нагоняешь! Поглядим еще, кто кого!». Но вслух пересохшими губами произнес:
- Брось, Вадим, к чему этот цирк? Хочешь убить меня – убей!
- Какие проблемы, Борода! – пожал плечами Вадим. – У тебя просто есть шанс. Если он тебе не нужен, ты только шепни – я оставлю тебя один на один с псом. Секундное дело – от тебя останутся рожки да ножки. Мне уйти?
- А причем тут пес? – ответил я вопросом на вопрос. – Как мне помнится, я ему на хвост не наступал. Наоборот, он меня чуть не покалечил. Спина до сих пор огнем горит.
- Какой ты, оказывается, Борода, неблагодарный! – цокнул языком Вадим. – Пес спас тебя от страшного греха. Не подоспей он вовремя, и ты бы стал сейчас убийцей. И кого, Борода? Посланца Бога! Ты думаешь, что я сейчас учиняю тебе спрос за твою похоть к девушке, которая младше тебя раза в три? Ошибаешься! Если останешься в живых, - за этот грех я спрошу еще с тебя по полной программе.
- Вот как? – дернул я кадыком. – Сам ее ко мне послал, а теперь он же и спрашивать будет. Хорошее кино. Я ее не насиловал! Она сама меня чуть не поимела!
- Не хами, Борода, не надо! – холодно произнес Вадим, облокотившись о косяк двери. – У меня терпение железное, но не беспредельное. Девушка пришла к тебе со своей болью, с надеждой испросить совета. А ты решил воспользоваться ситуацией. Как же ты, моралист (а ты именно таким хочешь казаться в своих статьях), добропорядочный семьянин, мог ей позволить сесть к себе на колени, обнажиться, дать повод подумать, что готов разделить с ней постель? Молчишь! Оно и лучше! Даст Бог, об этом в следующий раз подробнее поговорим. Сейчас на повестке дня тема поважнее: посягательство на жизнь подручного Бога!
Вадим прикрикнул на пса, а тот, не переставая на меня смотреть, лег, положив голову на лапы. Вадим достал из кармана четки, подошел к окну.
- Стоило бы, конечно, Борода, тебя жестоко наказать! – произнес он задумчиво. – Но боюсь ошибиться, ведь ты – Меченый! Я, когда в первый раз тебя увидел на пляже, сразу заметил у тебя большое родимое пятно выше правого колена. Удивительной оно формы. Напоминает очертание цветка. Тогда-то я и подумал – а не Бог ли тебя отметил, чтобы я в тебе подручного увидел? Вадим подошел ко мне и стал рассматривать родимое пятно. Меня зазнобило.
- Не бойся, Борода, - хлопнул он меня по голени. – Для того чтобы переделать нелюдей в людей, мне помощники не нужны. А вот с писаниной у меня напряженка. С написанием «Новой библии» дела у меня продвигаются, честно говоря, туговато. Нет у меня, к сожалению, своего апостола, который занялся бы этим нужным для всего человечества делом. Хотел, я было, доверить его тебе, но потом засомневался, - а вдруг метка не от Бога, а от Сатаны? Поэтому решил: лучше семь раз отмерю, а потом уж один раз отрежу. Если тебя Бог отметил, то от моей руки тебе не суждено умереть, а если метка черта – к нему тебе и дорога.
Я ошарашено смотрел на Вадима. Несет какой-то бред. Какая метка? Обыкновенное родимое пятно, на цветок и близко не похоже. Какая Библия, какой апостол? Господи, да он же, как пить дать, - больной! Какой он мусорщик! Просто псих, шизик! Захотелось сказать ему об этом, но я себя сдержал. Если он действительно – псих, то лучше об этом молчать, иначе он может лишить меня последнего шанса выиграть в его игре на выживание. Нужно взять себя в руки, сосредоточиться.
- Итак, Борода, притупим! – Вадим подошел к догу, почесал его за ухом. Тот рыкнул, мотнул головой.
- Начнем! - вздохнул я.
Вадим, внимательно посмотрев на меня, сказал:
- По глазам вижу – ухмыляешься, значит, считаешь, что прошел уже в дамки. Завидная у тебя уверенность. Только не советую расслабляться. Не надейся на счет раз повернуться и оставить пса с носом. Хотя, возможно, так оно и будет. Кто знает, насколько ты у нас расторопный? Но давай сначала перед стартом примем правильную стойку. Итак, Борода, руки за голову, ноги на краешек стула, глаза в потолок. Молодец! Теперь стоишь так, как надо. Не дрейфь, пробьемся. До тебя двое из четырех сумели обмануть пса. И еще: если дернешься раньше команды, - начнем игру заново. Все понятно? Замечательно! Ну, Смелый, вставай, на старт!..
Я не слышал, как Вадим скомандовал псу «Фас!». Охвативший меня ужас, подкатил к горлу комок тошноты. Я задохнулся и потерял сознание.
Пришел в себя от боли в паху. Открыл глаза. Лежу у кровати на полу. Вспомнил: стул, Вадим, пес! Попробовал пошевелить тазом, – под поясницей что-то хлюпнуло. Сунул туда руку, поднес к глазам. Господи – кровь! Видно, пес все-таки успел сделать свое поганое дело. Если это так, то жить мне осталось считанные часы. Меня затрясло, как в лихорадке. Сама смерть меня не очень-то пугала – рано или поздно все умрут. Еще никому из землян не удалось избежать такой участи. Мне стало обидно, что в небытие отправляюсь таким образом. Успокаивало то, что об этом никто не узнает.
Я не сомневался, что Вадим выполнит свою угрозу, закопает меня где-нибудь в безлюдном месте. И стану я на долгие годы, а может быть, и навсегда, без вести пропавшим. Вспомнились глаза жены и детей! Господи, как они переживут мое исчезновение?
Смерть и боль отошли на второй план. Скрипя зубами и постанывая, я стал лихорадочно думать, как сообщить родным, чтоб они не ждали и не искали меня, а оплакали с твердой верой в то, что я подвел черту под своим существованием на этой грешной земле.
-Что, Борода, больно?
Я повернул голову и увидел Вадима. Он стоял у кровати с четками в руках. Вот сволочь, спрашивает у больного здоровье. Я сжал кулаки. Сейчас, идиот, я тебе скажу все,
что о тебе думаю. Бранные слова уже готовы были слететь с языка, но я вовремя его прикусил. В голове мелькнула мысль, которая, как мне показалась, давала слабую надежду подать весточку родным и близким. Смежив веки, я тихо простонал:
- Умираю!
- Даже так? – вскинул брови Вадим.
Я не обратил внимания на его удивление. Все мои мысли были сосредоточены на возникшем в голове плане.
- Да, умираю! – повторил я одеревеневшими губами. – И я хотел бы покаяться!
- Кайся, Борода, кайся! Я весь само внимание. – Вадим присел на кровать.
- Нет, Вадим, тебе не могу. Священник нужен, - зашмыгал я носом. – Будь человеком, уважь последнюю просьбу умирающего.
- Ты, что, Борода, идиот? – вскочил Вадим. – Какой поп? Ты же знаешь, я их призираю, они же шулера в рясах! Таможня между Богом и людьми!
- Пусть так, перебил я его, - но я тебя очень прошу. Я ведь не наместник Бога, а простой смертный. Хочу, чтобы как у всех было, по-людски.
Вадим присел на кровать, стал нервно перебирать четки.
- Хорошо! – произнес он, тяжело вздохнул. – Будет тебе поп. Но с одним условием. Если ты ему про меня скажешь, я его зацементирую вместе с тобой – у себя, в подвале гаража. Согласен?
Я кивнул головой. Вадим вышел, через минуту вернулся с чашечкой кофе.
- Хлебни, Борода, моего фирменного кофе, - усмехнулся он. – А то, чего доброго, кони двинешь, пока меня не будет, переволнуешься. Не хорошо получится, если не выполню я последнюю просьбу умирающего. Как буду жить с таким камнем на сердце?
Я выпил кофе и провалился в пропасть темноты. Приснилась Соня – красивая, веселая. Идет по улице, а я за ней семеню на четвереньках. Из одежды на мне лишь кольцо в носу, к которому привязан поводок. Соня дергает ежесекундно за него, мне больно, и я скулю. Люди оборачиваются на меня, показывают пальцем у виска, хохочут. Какой-то мужик пнул меня под зад. Я вскрикнул и проснулся.
Открыл глаза. В спальне полумрак. Лежу на кровати, подбородок прикрыт покрывалом. В ногах горит свечка. Кто-то рядом что-то нашептывает. Повернул голову – поп читает Евангелие. Маленький такой, сутуленький, бородка куцая, реденькая. Я мысленно ругнул Вадима – не мог пригласить попа посолиднее. Этот, поди, и слушать ничего не станет. Как только упомяну про убийцу-мусорщика, так и даст деру. Но нужно исходить из того, что есть. Дареному коню, как говорится, в зубы не заглядывают.
- Батюшка! – произнес я тихо. – Наклонитесь ко мне, хочу вам что-то сказать.
- Говори, сын мой, говори! Я слушаю, - произнес, гнусавя, поп, продолжая смотреть в книгу.
- Батюшка, родной мой, - я всхлипнул, - я умираю. Так вышло, что умираю дикой смертью. Понимаете, обстоятельства сложились так, что все мои родные будут думать, что я пропал без вести. Я прошу, умоляю – шепните моим родным, чтобы не ждали меня и не искали. Скажите им, что я ушел из жизни, любя их. Роднее их у меня никого не было, и нет.
- Как это – дикой смертью? – спросил поп.
- Не пытайте, батюшка! – отвернулся я от него. – Бес попутал – пострадал аз, грешный, за прелюбодеяние. Врагу не пожелаю такой смерти. Ухожу в мир иной без мужского достоинства.
- Как? – воскликнул поп.
- Пес сожрал, батюшка! – слезы хлынули ручьями у меня из глаз, и я замолчал.
Успокоившись, умоляюще попросил попа:
- Батюшка, дайте слово, что передадите весточку родным и близким, чтобы я ушел на тот свет со спокойной душой.
- Хорошо, сын мой, хорошо! Обязательно передам, шепни-ка адресок.
Поп наклонился ко мне, и я шепнул.
- А, можете, еще и в полицию про кого сообщить? – тихо спросил он.
Я задумался. Конечно, не мешало бы. Каждая клеточка моего организма была переполнена жаждой отомстить Вадиму любой ценой. Меня так и подмывало рассказать священнику, чтобы он потом сообщил об этом куда следует. Но я наступил на горло этой затее, которая могла стоить старику жизни. Я был уверен, что Вадим сразу не отпустит попа. В лучшем случае, напоит его своим фирменным кофе, покончив со мной, отведет его в другое место, где поп и очнется. Если после этого и пойдет старик в полицию, - что он там расскажет? Мол, читал молитву над умирающим журналистом, который в бреду шептал про какого-то убийцу-мусорщика. Больше этого поп ничего не сможет вспомнить.
Вадим, конечно же, постарался привести его сюда так, чтобы поп не запомнил адрес. Хотя, возможно, все обстоит проще. Вадим сказал попу, что я – душевнобольной. А что? С этого выродка станется. Поэтому я решил не рисковать. Если поп передаст весточку родным, - то и за это ему низкий поклон и огромная благодарность.
- Что вы, батюшка, какая полиция? – сказал я. – Я вас умоляю: передайте жене лишь то, о чем я вам просил, помолитесь за меня, а я на том свете вас добрым словом вспоминать буду.
- Как скажешь, сын мой, как скажешь… - закашлялся поп. – Ты, как мне сказали, покаяться изъявил желание. Похвально. Давай, начинай, а я за тебя молиться буду.
- Каяться, батюшка, мне особо не в чем, - вздохнул я. – Жил не лучше и не хуже других. Пятна на душе, конечно же, имеются. А у кого их нет? Поэтому у людей прощение просить не буду. Если виноват перед Богом, - то перед ним и ответ буду держать. Все, прощайте, хочу побыть в последние минуты с самим собой.
- Молодец, Борода! – воскликнул поп голосом Вадима. – Перед Богом. И только перед ним. Как ты этого попишку! Уважаю!
Я чуть не задохнулся от обиды и досады. Вадим в очередной раз провел меня, как наивного мальчишку.
Разгримировавшись, Вадим потушил свечку, включил свет и торжественно произнес:
-Воскресни, Борода! Ты заслужил этого своим ответом жалкому шулеришке попу.
- Издеваешься? – сквозь слезы буркнул я. – Издевайся, издевайся, твой верх!
- Брось, Борода хныкать! Вставай! Ты ведь всего лишь ударился своим мужским достоинством об угол стула. Да и то не так уж, чтобы очень. А от этого, да будет тебе известно, еще никто не умирал
- А кровь? – вытаращил я на Вадима глаза.
- Просто жидкость, мое изобретение. Поднимайся, я вместе с кофе дал тебе обезболивающее
Я скользнул ладонью по груди, животу, потом – ниже. Все на месте. Сердце от радости забилось так, что я долго не мог сказать что-то членораздельное. Вадим принес мне одежду. Я встал, оделся, изо всех сил стараясь взять себя в руки, но по моим щекам текли слезы, прячась в поседевшей бороде.
- Все, Борода, все, успокойся! – похлопал меня по плечу Вадим. – Остался один пустячок. И ты, считай, уже дома.
Я икнул и вопросительно посмотрел на него.
- Да, да пустячок! – Вадим присел на кровать. – Сам понимаешь, что не могу тебя отпустить, не предложив тебе на посошок чашечку кофе. Она стоит на кухне на столе. Пойди и выпей. Но учти, что в комнате под столом лежит Смелый. Он тебя не тронет, если ты на него не посмотришь. Пес звереет, когда на него кто-то пялит зенки. Все, Борода, с Богом.
Я открыл дверь и вошел в комнату. Пес зарычал, я машинально повернул голову в его сторону, и, не знаю как, но в последний момент успел закрыть глаза. Дальше ничего не помню. Очнулся на кухне, сел на стул, залпом выпил кофе, и отключился.
Домой пришел под утро. Жена учинила скандал. Звонила в редакцию – ей сказали, что ушел с молоденькой девушкой. Рассказал ей все, как было. Она прослезилась, но сочувствия почему-то не проявила.
Продолжение следует.