Случилась путевка в санаторий. Этот вид отдыха был доселе совершенно мне не знаком, и представлялся идеальным для людей пожилого возраста, для которых режим, процедуры и неспешные прогулки по тихим чистым аллейкам в ограниченной зоне – наилучшее средство, чтобы почувствовать, как нервы крепчают, а тело молодеет. И потом, в санатории, действительно, надо что-то лечить… Это что-то быстро нашлось.
Накануне я открывала банку консервов, обычных шпрот, которые, в общем-то, и не люблю совсем, и распорола себе большой палец левой руки.
Замечу, что банку я открывала со злыми и напряженными мыслями. Так бывает. Например, моя подруга, когда заходит в ванную в раздраженном состоянии и включает свет, так у нее непременно лопается лампочка, а осколки сыплются на голову. Так уже было много раз, но моя подруга все равно забывает, что в ванную нельзя входить с недобрыми мыслями… С консервной банкой получилось аналогично. И когда хлынула кровь, а я увидела обнаженный розовый эпителий и беззащитный отрезанный кусок кожи верхней фаланги, ставший очень подвижным, объект моих злых мыслей живо стал оказывать мне первую медицинскую помощь, в душе явно чувствуя себя доблестным спасателем. Он обернул мой палец толстым слоем бинта, а потом еще отнес и бережно уложил меня на кровать. Мне было в тот момент очень жалко себя. Я думала, что теперь может накрыться самая главная санаторная приманка – бассейн. И потом, когда через десять минут он вез меня в травмпункт, я осознала, что и плавать-то с таким негибким и больным пальцем – никакого кайфа…
Текст одной телевизионной рекламы начинается так: «Всю жизнь вы воспринимали свою кожу как должное… Теперь пришла пора позаботиться о ней…» Глуповато, конечно. Но я тоже воспринимала свой палец многие годы как должное. Теперь все его фаланги и так называемый «холм Венеры» противно ныли, распространяя боль на всю ладонь. Пришла пора позаботиться о нем.
Доктор и медсестра живо уложили меня вниз животом на кушетку, и по-деловому, но как это водится, не без улыбок, замаскированных белыми масками, стали накалывать мой палец анестезирующим средством, а после зашивать. Они делали это профессионально, можно сказать играючи. И я чувствовала себя зависимой от них. Но одновременно и восхищалась тем, как они делали то, чего я не смогу сделать никогда в своей жизни.
- Полюбуйтесь теперь... - сказал доктор, - и я увидела свой палец с торчащими нитками, вовсе не кровоточащий уже, с аккуратно пришитым кусочком кожи…
Через два дня мы отправились в санаторий. Чистенькие аллейки, аккуратные клумбочки, милые ежи, бегающие по островкам леса. Когда ежа гладишь, он не кажется таким уж колючим, и его иглы напоминают сухую жесткую траву. За одним таким мы долго наблюдали. Ребятишки столпились вокруг него и умилялись, какой у него носик, какие глазки, пока один из них не предложил распилить ежика бензопилой. Я подумала, что с таким человеческим подходом все зверушки должны обрасти каменными иглами.
Хирург категорически высказался против купания в бассейне. «Рана будет гноиться, этого еще не хватало…» - сказал он, похвалив работу доктора, мастерски стянувшего мою рану пятью швами.
Мне оставалась соляная пещера, ингаляторий, электросон, веерный душ и сауна. Стало тоскливо. Ничто не привлекает меня, как вода и плавание. В первый же день я отправилась в бассейн. Посмотреть, какой он красивый. Инструктор взглянул на мои грустные глаза, озирающие купальщиков, оценил обстановку и предложил приходить купаться. Нужно только соврать медсестре, что идешь в сауну. Медсестра поверит и проверять не станет. А из сауны – в бассейн, и купайся сколько хочешь. Только его, инструктора, чур, не выдавать.
Я оживилась. Все прочие процедуры не представляли для меня интереса. А бассейн становился моим. Я шла мимо медсестры, быстро переодевалась и осторожно, боясь замочить палец, спускалась в воду. Свою левую ладонь я помещала на упругий оранжевый мяч, и аккуратно подолгу плавала, глядя на свое потолочное зеркальное отражение. Звучала музыка, в верхние окна проникал солнечный свет, разбивая воду на блестящие осколки.
Вода - это удовольствие. Дети никогда не скрывают своего восторга перед водой. Взрослые в воде тоже раскрепощаются. Сначала они с серьезным видом демонстрируют свои навыки в плаванье, потом чинно играют в мяч, а потом катаются на водяных горках, хохочут и брызжутся. Самое интересное, что во всех взрослых можно разглядеть детей. И особенно в мужчинах. В мужской уязвимости сквозит всегда обиженность ребенка… В некоторых особенно. Когда люди искренне радуются, то они выпускают из себя детей…
Строгая молодая полная женщина, сияющая своей телесной красотой, в воде становилась проказницей-девчонкой и устраивала водную охоту на своего супруга, вдвое меньшего по комплекции. И когда он буквально оказывался в ее руках, то ей нравилось подбрасывать его как ребенка. Муж заливисто смеялся, требуя этот фокус еще и еще. Потом они выходили из воды и становились спокойными и взрослыми.
Неторопливые санаторные будни тянулись слишком медленно. Фон этих дней был приглушенным, сероватым. Небо вдруг резко стало щедрым на ливни, и дождь, не прекращаясь, шел и шел. И земля притихла, набухнув от влаги.
На четвертый день моего санаторного пребывания появилась Она. Сначала я увидела, как величественно Она вошла в хлорированные воды бассейна. И как вышла оттуда. Словно Афродита из пены морской. Все по-королевски. Крик чаек и шум прибоя должен подразумеваться. Самцы разных возрастов тут же явно или украдкой начинали впитывать ее глазами…
Мы познакомились, лежа на нижнем деревянном ярусе сауны. Сухой полезный воздух прокрадывался в легкие и медленно выходил.
- Что у вас с пальцем? – спросила она.
- Пустяки, несколько швов. Порез от консервной банки. Но мочить палец пока не желательно, поэтому и плаваю с мячиком…
- Меня зовут Лика, а вас?...
Мы быстро перешли на «ты» и познакомились ближе. Лика. Имя, отличающееся от других. Тридцать три года. Возраст для шестнадцатилетних кажущийся совсем «взрослым», а для шестидесятилетних – совсем молодым. Глубокий взгляд, пепельные волны волос, роскошная фигура. И своя история, которую проще поведать малознакомому человеку, вызывающему доверие. И все равно где. На нижней ли полке сауны. Или на нижней полке в купе, под неторопливый перестук колес… И, конечно, она – о любви. Кстати, объект страстей находился неподалеку. Я его увидела. Совершенно не пара. Но в глазах – эхо былых побед и готовность к будущим. И, признаюсь, от его обликом веяло чем-то таким… Особый, выверенный род обаяния. То есть, он об этом отлично знал. А Лика, напротив, ну, такая, какая есть. Вот родилась красивой, и все тут! Ничего не изображает из себя, потому что это был бы – перебор… За свои воспоминания, она не то чтобы цеплялась, просто под софитами ее сердца был вечно Костя – так его звали, поэтому все и вертелось вокруг него.
...Лика полюбила Костю десять лет назад. Костя дружит с женщинами. Дружит, значит, не просто беседует на разные общие темы, но еще и флиртует и соблазняет. Но Лика говорит, что он ДРУЖИТ. У нее любовь к нему началась совершенно с самых высоких нот…
Лика умирала. Умирала от любви и от желания развязки. Костя же - то отпускал, то натягивал поводок. Они встречались каждый день в течение полугода, стали близки. Лика надеялась, что Костя любит. Ей надоело ждать. Тогда она распахнула душу, сказав «люблю». «Ты извини меня, Лика, я дорожу тобой, но…», - ответил он… Не беда, она сделала еще несколько заходов.
После четвертого честного непризнания Кости она решила свести счеты с жизнью, порезать вены. Заодно состоятся похороны любви. А вместе с кровью вытечет боль, которая затвердела под ребрами черным камнем и никак не желала уходить сама по себе. Пока Лика раздумывала, как это лучше сделать, позвонил один старый приятель и предложил выйти за него замуж. Лика согласилась. В конце концов, она рассудила, что это в какой-то степени будет ударом по самолюбию Кости, а значит и актом мщения. Ведь если верить интуиции, то Костя очень и очень нуждается в ней…
Надо сказать, что старый приятель периодически, раз в два – три года, приглашал Лику выходить за него замуж. Сам он уже раз женился и успел развестись. Но Лика, прибывая в детородном возрасте, желая детей и семьи, все еще, как семнадцатилетняя девчонка, ожидала настоящего чувства. Вот оно пришло. Это Костя. И завести детей от него – счастье, выше которого нет ничего на свете, но он отвергает Лику, и получается, что детей рожать придется не от него. И вообще Костя странный…
Через месяц уже гремел марш Мендельсона. Старый приятель, ведя Лику в элегантном наряде под руку, был счастлив, что осуществилась его давняя мечта. Он любил Лику. Но у Лики с прекрасным лицом и телом – печальные глаза даже при понимании полной готовности будущего мужа дать ей все для того, чтобы в них когда-нибудь промелькнул огонек радости, а улыбка не казалась бы столь хрупкой…
А потом Лика изо всех сил старалась привыкнуть к новому статусу замужней женщины. Она обустраивала жилье по своему вкусу. А новое гнездо, надо заметить, формировалось на хорошей по габаритам жилплощади. Лика изучала подробно фэншуй, все анализировала, и подмечала, что юго-западный сектор, отвечающий за любовь, находится прямехонько в спальне. Однако там по вечерним и ночным часам – по температуре вовсе не юго-запад, а предельный арктический холод. И как новоиспеченному мужу дрейфовать льды, если Лика по ночам все время видела себя и Костю, стоящими под дождем, а потом просыпалась и целыми днями думала только о нем. И вообще, когда она вдыхала запах чистой, грубой ткани, то воспоминания о Косте становились неотступными. Она и Костя – под дождем, под солнцем, под ветром, под деревьями, в траве…
Лика налегала на кулинарные изыски, чтобы радовать мужа. Блинчики с творогом и живыми ягодами. Чернослив, начиненный грецкими орехами, и политый сгущенкой, и все это сверху присыпается тертым шоколадом. Мясо, запеченное по-особому… И так далее и тому подобное. Но ничто не спасает. Блинчики и чернослив съедаются, а воспоминания о Косте остаются.
Костя же время от времени встречал Лику, и потихоньку начинал горевать, что такая красавица досталась не ему. Любит его, а к рукам прибрал другой. И Костя вдруг перестал дремать. Он стал попадаться на глаза Лике все чаще и чаще, и начинал тосковать по ней, и, позвонив, объяснял ей, что был не прав… Он верил в то, что говорил и чувствовал потерю. И Лика слушала его и каждый раз тихонько ощупывала свою рану, которую Костя нанес ей – заросла или не заросла. А Костя мастерски накладывал на рану швы. Он открывал Лике, что она уникальна. Что у нее красота не сравнимая ни с чьей. Что ему, Косте, не хватает ее настоящего тепла, ее любви, «какие же мы, мужчины, можем быть глупыми, недальновидными… прости меня, мне никто не нужен кроме тебя…». И Лика расцвела. Камень под ребрами был разбит, рубец на душе практически не видим, особенно если пристально не вчувствоваться. И вот он Костя. Наконец-то рядом. Вот его лицо, от которого сердце бьется часто-часто. Его голос, напрочь прогоняющий усталую жизненную сонливость, его улыбка, дороже которой нет ничего на свете. И они начали встречаться…
Сны Лики стали явью. Но на самом деле – все сильные мечты всегда сбываются, если они подчиняют себе время. И Лика глотала счастье, веря в него до конца. Но она на всякий случай совершила маленький таинственный обряд, разрезав яблоко на две половинки, и поместив внутрь написанные на маленьких бумажках свое и Костино имя – лицом к лицу, о потом сложила половинки и накрепко перетянула их черной ниткой, а через месяц закапала сухое яблоко под сильное дерево, чтобы их с Костей любовь жила бы веки вечные. А Костя и вправду стал не на шутку увлеченным ею…
Но он честно не перебарщивал с чувствами. Раз - никогда не говорит Лике, что влюблен, два – не строил совместных планов на будущее, три - … А что - три? На ослепленную Лику это все равно не действует. А Лика тихонько мурлычет в ответ свои нежности. Дает понять Косте, что у нее много любви. Грейся и не жалко… В чем сила любящей женщины? В том, что она всегда верит, что тот, для кого она раздувает паруса своей души, оценит это. Костя завел маленького породистого щенка, и они вместе умилялись. Как он трогательно поскуливает и резво играет, оставляя на полу янтарные лужицы.
Роман продвигался самым лучшим для обоих образом. Лика перестала радовать мужа вкусными блинчиками. Однажды она на счастливом подъеме собрала свои вещи, второпях сказав ему, что он благороден, и останется для Лики всегда наилучшим другом, и исчезла из его жизни. Так Лика покинула семейные хоромы, оказавшиеся временными, с холодной температурой в юго-западном секторе. И поспешила к Косте, у которого юго-западный сектор однокомнатной квартирки вообще приходится на санузел, но это неважно. Сердце трепещет, как нежная молодая птица и поэтому, да и не только, хочется жить за десятерых…
Когда женщина любит, то она почти всегда хочет понести от любимого дитя. Так заложено природой. Лика была не исключение. В ней было столько любви, что ее хватило бы и на Костю и на пятерых его детей, если б они появились один за другим. Но Костя не захотел пятерых. Он, похоже, пытался навсегда отстоять свой статус вечного мужчины-ребенка. И одного он тоже не захотел. «Ну подумай, нам так хорошо друг с другом… Если появится ребенок, будет все меньше и меньше времени для нашего общения. А детский плач я вообще не переношу». Костя не переносит детского плача. Лика не спала семь дней… Думая, думая, думая… Костя вставал по ночам и выходил на балкон покурить. Для него было все ясно, как божий день. Он действительно очень привязан к Лике, но с ребенком будет закабален. Он молчал, зная, что Лика все сделает правильно. Она и сделала. В одно из весенних утр, когда, как ей казалось, сквозь призму ее глубокой грусти, город слишком уж был залит солнечным светом, слишком радостен. Удалять из себя новую жизнь было страшно, но не страшнее, чем терять Костю. Он пришел за ней с виноватым видом. И даже просил прощение. Прости, мол, меня, что я такой…
Потом, несколько лет Лика не вылезала из гинекологии. Последствия аборта оказались для нее слишком плачевными, и ей все лечили и лечили ее женское естество, пока врач не вынес вердикт, что завести ребенка для Лики – проблема из проблем. Лика никогда не обвиняла Костю, что он отказался от рождения ребенка. Есть понятие судьба, а есть – не судьба. Как у нее, у Лики. Не судьба иметь дочь или сына и узнавать в них Костины черты. Внутри нее образовалась та самая пустота, которая никогда не будет подлежать волшебному заполнению. И Лика заполняла свою жизнь извне. Работой, готовкой для Кости, обустройством интерьера, совместными походами по магазинам и выходами к друзьям Кости. Своих подруг она мало-помалу растеряла. У них у всех были семьи и дети. А у Лики была семья, а детей не будет никогда.. А никогда – это когда не стоит надеяться. Поэтому оставалось удвоить энергию в заботе о Косте, не давая ускользнуть ни одному из его интересов мимо. Сердце уже не трепыхалось, как молодая птица с сильными крыльями, а привкус горечи, примешанный в любовь, все портил. Иногда она без всякой причины просыпалась ночью. Рядом была любимая голова Кости. При мысли, что могло бы быть все иначе, все внутри съеживалось. Лике думалось, что в том уголке, около полки с книгами запросто могла бы поместиться детская кроватка…
Костя же вновь вернулся к своей привычке дружить с женщинами. И Лике ничего не оставалось, как только прищуривать на это глаза. Он же каждый раз только смеялся, выслушивая ее недовольство. И она прощала его, потому что иначе не могло быть. Да и что оставалось делать ей, доставшейся ему со своим могучим теплом в груди…
- И ты никого не представляешь себе на его месте? – спросила я.
-Нет, – просто ответила она…
Мгновения не хотят останавливаться. И это неплохо. Хорошие мы успеваем запечатлеть, плохие – выкинуть из памяти. Но как же это непросто. Вот Костя ведет Лику-красу под руку. Она молода и прекрасна. Он знает это, и от этого ему - более чем комфортно. К чему все усложнять, если все складывается так, как складывается… И, в конце концов, в определенный момент можно всегда сделать вывод, что никто не виноват, что все складывается именно так.
Природой задумано, что все раны должны зарубцеваться. У меня с пальцем так и произошло. Пять швов сняты, новая гладкая кожа постепенно покрывается свежими бороздками. Только палец плохо гнется. И какой-то до сих пор - онемевший. Еще чуть-чуть, и я начну проводить аналогии этого состояния с Ликиной душой. Это будет смешно, к тому же, онемение не может длиться бесконечно. И остается, как всегда, надеяться только на время…
2004 год.