Ники

I full of words. I fly in sky.
It doesn't drugs; I'm not so sly.
It's only love, a lovely groove;
One step from deep to top in move.


Вместо предисловия.

Драматическая история из моего детства. Честно, даже не все имена меняла - почти никто этого не помнит. Такова человеческая природа - забывать неприятные события, свидетелем и участником которых стал. Я всегда буду помнить - что мне еще остается?

В детстве взрослые кажутся старыми и ничего не понимающими, странными и порой слишком жестокими. И почему-то ты уверен, что именно ты таким никогда не будешь, никогда не забудешь ничего, в особенности друзей и врагов. Все представляется иначе, когда проходят годы. И тогда в памяти слова, события приобретают иной смысл. Возможно потому, что ты все-таки повзрослел, стал опытным и циничным — потому что с тобой случилось то, чего, казалось, не случится никогда. А того, что было, не вернуть...

Я прошу "пройти мимо" всех, кому тема гомосексуальных отношений категорически неприемлема.

Немного забегая вперёд: узколобая нетерпимость не должна существовать в современном обществе. Давайте перестанем дразнить и оскорблять людей, живущих иначе... Давайте, наконец, вырастем из предубеждений и примем на веру: любовь не имеет пола, не различает цветов, не обращает внимания на возраст — она всеядна и ослепляюща. Заставить любить никого нельзя. Если люди вместе по собственному выбору, совершенно добровольно, то имеет ли значение, кто с кем? Подглядывать, подслушивать и распространять всякие гнусности о ком-то - неприлично и, как минимум, свидетельствует о дурных наклонностях, искаженном представлении о чести и достоинстве, неуважении к окружающим, пробелах в воспитании. В мире полно более животрепещущих тем и проблем, некоторые из которых совсем близко и вполне по силам: остановить рукоприкладство, унижение ребенка, избиение животного; помочь пожилому человеку, беременной женщине, калеке; воспитать собственного ребёнка, наконец, - да мало ли окружает нас несправедливостей и нуждающихся в нашей реальной помощи?

Вымышленная история с реальными деталями или реальная история с вымышленными деталями - решайте сами. Я-то знаю правду.


Глава 1. С чего все началось.

Дети играли уже давно. Во дворе кроме песочницы, загаженной котами и собаками, и бревенчатого домика «на курьих ножках», насквозь провонявшего человеческими испражнениями, площадок не было, зато были кусты и останки волейбольного поля. Кусты никогда не стригли, их раскидистые ветки образовывали заманчивые «пещеры» и «домики», неотразимые для ребятни. Поле начало зарастать травой, но пока оставалось достаточно ровным, чтобы можно было попрыгать в скакалку, побегать, не боясь ободрать коленки или посадить изысканно зеленое пятно, за которое будут ругать дома.
Их было трое — два мальчика и девочка 7-10 лет. Последняя, сорванец в юбке, придумывала игры и отдавала указания, парни же преданно выполняли любое пожелание, время от времени делясь заначенными по карманам леденцами (они были иностранными, пахучими, сладкими и очень нравились девочке). Мальчики прибегали почти каждый день с другой улицы поиграть со странной особой, готовой дать в нос обидчику самостоятельно, без хныканий, когтей и длительных препирательств. Они добровольно стали «свитой» и  обожали затейницу за отсутствие шаблонов, стереотипов: никаких оборочек-бантиков, кукол, «сырости»; любимые игрушки — скакалка, мяч, машинки, солдатики. Девочка жила в доме, перед которым раскинулась «волшебная» территория для игр в «войнушку», «космос», прятки и многое другое. Казалось, ей известно все, что может заинтересовать приятелей, - фантазия была неистощима.
Мальчишкам порядком устали гонять мяч и хотели отдышаться. Заводила даже не запыхалась. Хитрые ребятишки сделали вид, что им надоела игра и надо сменить развлечение. Они полезли в кусты, чтобы выбрать «дом»: кустов много, но детей во дворе гуляло не мало, и у каждой стайки «свои» объекты внимания.
Егорка вылетел из под ветвей бледный, с шальными глазами. Девочка сразу это заметила и подбежала узнать, что случилось.
-Там... Там — труп, - ребенок сделал огромные глази и наугад тыкнул за спину пальцем.
-Не может быть! - глаза подружки тоже увеличились в размере, только в них было больше тревоги, чем страха. - Чей?!
Напугать упившимся до полусмерти пьяницей ее было невозможно: алкашей в доме было много, только в ее подъезде их проживало двое. Обнаружить кого-нибудь утром выползающим из кустов  - обычное дело, принять бессознательное смердящее тело за мертвое — тоже.
Мальчик перешел на громкий шепот:
-Там кошка...
-Так кошка или труп? Или и то, и другое? - она нахмурилась. Детективы ей нравились: интересно же вообразить себя кем-то подобным, тогда поведение должно соответствовать...
Егорка перешел к конкретике. «Сработало! Свидетель заговорил по-существу дела!» - мысленно радостно возопила девочка, придавая себе, как ей казалось, еще более внимательный и строгий вид.
-Там кошка, мертвая. Совсем...
Девочку передернуло. Почему-то мысль о дохлом животном задевала сильнее, чем о мертвом человеке. Возможно потому, что животных любила больше: взрослые еще никак не обозначили причин, за что их, собственно, надо любить. В ее сознании понятия «взрослые» и «дети» кардинально отличались. Персоны, ими называемые, говорили на разных языках, мыслили разными категориями, жили разной жизнью. Синонимами первого понятия были неприятности и притворство... и жестокость. «Дети» - категория от рождения до лет 18, потом они, как правило, переходили во «взрослых».
Кошку было очень жалко, на глаза сразу навернулись слезы, но хныкать или реветь она не умела, поэтому просто не обращала на них внимания. Мальчик с уважением и сочувствием смотрел на нее, осязая свою мужественность: он тоже не плачет, хоть страшно и жалко.
Второй мальчик, Юрка, увидел немую сцену со слезами и решил, что товарищ обидел подружку по играм. Преисполненный справедливого негодования, он сжал кулаки и подошел. Егорка сразу все понял и выпалил новость скороговоркой, избегая затрещины: друг был выше и сильнее, драться учился в каком-то кружке, посещаемом по настоянию родителей.
Юрка тут же сунулся в указанный куст для проверки. Вылез быстрее, чем залез. Будучи впечатлительным фантазером, благоразумно отошел подальше, чтобы дурнота не так бросалась в глаза. Травы кругом много — есть чем вытереть рот.
Девочка как загипнотизированная уставилась на зловещий куст. Есть лишь один способ побороть страх — нужно посмотреть ему в глаза. Реальность не так страшна, как представления о ней.
Ребята не хотели подпускать ее к зарослям, но что они реально могли сделать? Ведь нос же расквасит, объясняйся потом с мамой, откуда пятна крови на футболке и лице! И хорошо, если папа не увидит... Мальчики переглянулись и отступили, готовые утешать подружку ПОСЛЕ.
Кошка была не просто мертвая, она была убита: удавка из проволоки до сих пор была на шее... том, что от нее осталось. Вонючее нечто, валявшееся вокруг, было прикрыто клочьями шерсти, а вот кошка... она была... кости...
Девочка отшатнулась. Кто-то из товарищей обняд ее, но она не почувствовала: перед глазами стоял кошачий скелет, подвешенный на проволоке.
Инстинктивно подавив чувства рассудком, она вцепилась в ускользающий образ детектива, старательно выстраивая логическую цепочку. Петля доказывала насильственную причину смерти, но остальное... Кто-то же очистил скелет от... всего прочего. Прям, маньяк какой-то.
Картинка перед внутренним взором мгновенно сменилась (девочка вздохнула от облегчения): большой угрюмый мальчик из соседнего подъезда, который всегда груб — суженные темные глаза, тяжело и пристально смотрящие из-под нахмуренных черных-пречерных бровей, грива прямых угольно черных волос, спадающих на гладкий лоб, крепко сжатые губы... Ребенку стало не по себе, мороз по коже. Более подходящей кандидатуры на роль убийцы она не нашла: в ЕЕ доме ТАКОЕ больше никто сделать не мог. Как-то само собой пришло понимание, что взрослые ничего подобного совершать не стали бы: делать им нечего, только кошек душить. Взрослые предпочитают мучать друг друга. Вот отравить — другое дело. Старуха со второго этажа обычно травила кошек и собак мясом из блюдечек, никакие скандалы не помогали, поэтому больше никто бездомных животных не подкармливал: дикие животные обходили отраву стороной, страдали глупые домашние, из-за которых хозяева регулярно ругались с сумасшедшей бабкой, даже участкового вызывали.
Поставить силок мог лишь мальчишка. Зачем же парню, приближающемуся к категории «взрослые», скелет?
Образ угрюмца (его звали Игорем) сменился другим: золотистые кудрявые волосы, вечно смеющийся рот, лукавый теплый взгляд голубых глаз... - Коля, который всегда был внимателен к «мелким», играл с ними, вокруг которых собирались девчонки, хоть он не был так высок, как Игорь, но дружелюбен.
Смысл в замене образов был: Игорь и Николай подружились сразу, как их родители въехали в дом. Они даже жили в одном подъезде на соседних этажах, одна квартира над другой, и учились в одной школе, в одном классе. Так что есть у кого спросить. Девочка никогда не понимала, как светлый Колька может дружить с темным Игорем...
Сегодня ей уже не до игры. Мальчики поняли это и, воображая себя рыцарями прекрасной дамы, отвели подружку домой. Она была непривычно тиха и невнимательна. Юрка на прощание насовал в маленькие кармашки кофточки яркие леденцы (за которые ему влетало от мамы до тех пор, пока не признался грозному отцу, для кого таскает иностранное лакомство, — папа посмеялся и стал помогать скрывать от хозяйки недостачу). Бледненькая крошка даже не поняла, что он делает, автоматически пробормотав «спасибо».
Юрка подумал и попросил бабушку подружки выйти на минутку в коридор. Егорка не вмешивался. Родительница восприняла происшедшее спокойно, но гнев в ее глазах успокоил юного «рыцаря»: он догадался, кто убил зверька, справедливо полагая, что всем жильцам дома это тоже известно.

Глава 2. Все бывает когда-то в первый раз.

Девочке не приходило в голову делиться переживаниями с родственниками, вообще с «взрослыми», так как тонко чувствовала свою ненужность, обременительность для бабки с дедом, присматривающими за ней, пока мама целыми днями пропадала в большой вонючей Москве на учебе и работе. Специально не подслушивая и не подсматривая, она знала о взрослых многое. Кто заметит маленькую серую мышку? Даже в магазине приходилось очень громко кричать, чтобы продавщицы в хлебном магазине ее «посчитали».
Сомнительное утверждение, что «многим детям приходится хуже», не утешало, но в такие моменты девочка чувствовала себя виноватой за собственные обиды и мечты.
Притворяться учила реальность. Девочка точно знала: большинство детей взрослых игнорируют, изображая послушание. Большие дети гораздо непослушнее, чем маленькие. Зато дети обращают внимание на то, что говорят другие дети, и как одни взрослые внимательны к сказанному другими.
Ребенок не требовал к себе много внимания: разбитые коленки, локти и ободранные ладошки мыла с мылом и не ныла (сама могла подуть, «чтобы не болело»), в играла тихо (игрушек было мало, но благодаря воображению они были много функциональны), во время еды пряталась за тарелкой, не желая быть замеченной более, чем необходимо для смены содержимого миски, замены на чашку (ели в строго определенное время и что дают), что иногда не мешало закрывшись в комнате тихо плакать под столом, представляя, что ее перепутали в роддоме (где-то тоскует и ищет малышку совсем другая семья, где можно шуметь и громко смеяться, гулять с утра до вечера, залезать взрослым на колени, всегда ожидая ласки и похвалы). Настоящим был воображаемый мир, другой — тяжелым сном, кошмаром, от которого она однажды проснется.
Прошло несколько дней, но она не забыла увиденного в кустах, просто старалась не вспоминать очень часто. И она твердо решила, с кем нужно поговорить обо всем. Раздраженный пересказ бабки деду ее не касался также, как последовавший за ним визит мужчины в соседний подъезд. Но она старательно запомнила аргументы бабушки, что из детей, мучающих животных, вырастают маньяки, убивающие людей.
Девочка не могла представить, что заговорит с Игорем о кошке, так как боялась его до дрожи в коленях и сухости во рту, но могла побеседовать с Колей: его-то угрюмец послушается. Может быть. Других шансов прекратить уничтожение животных не было. Кошечек и собачек было жалко решительно всех.
Конечно, кошка была не первой жертвой: по дворам ходили целые легенды-страшилки о выпотрошенных и расчлененных животных. Здраво не веря половине со смачными подробностями (кто же будет рассказывать увиденные ужасы с радостной улыбкой на лице), но постоянно слыша о пропажах домашних любимиц, она тщательно избегала черноволосого Игоря, пока не представилась возможность застать его друга одного.
Парни собирались на речку. Инициатором был блондин. Она решила так потому, что он собрался первым и нетерпеливо слонялся у подъезда, когда как второго не было видно даже на лестнице (в окошки были хорошо видны пролеты). И так кстати других детей, особенно надоедливых больших девочек, поблизости не наблюдалось.
Ребенок подумал и решил «ковать железо, пока горячо».
-Чего тебе? - улыбнулся Коля наклоняясь — ему нравилось смотреть людям в глаза во время разговора, что не каждому нравилось, но ей-то скрывать нечего.
-Здрасти, - выпалила девочка. - Дядя Коля, а вы знаете, что недавно у нас во дворе случилось?
Он как всегда посмеялся над ее «дядя Коля», понимая, что девочка не считает его взрослым, а просто уважение и признательность за внимание.
-Не-е-ет... А что? - блондин стремительно терял беззаботность, словно знал и скрывал или не знал, но догадывался. Голос его снизился до шепота.
-Я и мои друзья (Егорку вы знаете) нашли во-о-он в том кусте, - она никогда не показывала пальцем, а всей ладошкой, как учила бабушка, - скелет убитой кошки. Думаю, это сделал Игорь.
Лицо парня помрачнело, будто выключили свет.
-Ты кому-нибудь говорила об этом? - он положил руки на тонкие плечики, чтобы она продолжала смотреть в лицо не отворачиваясь.
-Я — нет, но Егорка и Юрка всем растрепали. Кажется, родители даже ходили к ЕГО, - лишний раз называть по имени плохого мальчика не хотелось.
Колька отпустил мелкую и присел на скамейку. Весь его вид говорил о том, что он понял больше, чем было сказано, и ему от этого плохо.
Девочке стало его жалко. Теперь уже она положила ладошку на крепкое плечо и спросила:
-Дядя Коля, почему ты с НИМ дружишь, ОН ведь плохой? Всегда молчит и злой, а если скажет что-то, все огорчаются, иногда плачут.
Блондин посмотрел ей в глаза: эта маленькая девочка была с ним удивительно откровенна. С ним, не с каждым. Они были в чем-то похожи — знали, чего ждать от окружающих и чего те ждут от них самих. Парень на силу улыбнулся (в изгибе губ не было радости) и ответил:
-Он не плохой. Он очень хороший... Даже когда делает плохо, это не специально. Он не умеет говорить с людьми, особенно с девочками. Не умеет играть с детьми (он вообще не умеет играть), - сказано тихим-тихим голосом. - А с кошками... Унего есть причина это делать.
-Какая? - девочка ему верила, он видел.
-Игорь хочет стать врачом, хорошим врачом. Хирургом. А для этого он должен знать, что находится внутри... Он учится... А ЭТО — что-то вроде практики. Ну, чтобы разобраться, как все устроено у людей, надо сначала изучить кошек и собак... - Коле не особо нравилось объяснять, но может быть больше ей не будет так страшно.
Девочка кивнула. Она знала много взрослых слов и, как ни странно, его поняла. Надо будет поразмыслить еще, но причина стала ясна.
-Не бойся Игоря, он хороший, - Коля ее просил, она кивнула.
-Я постараюсь.
И он тоже ей поверил.
-О чем вы тут болтаете? - большая девочка, кажется, Аленка, подскочила к блондину. Мелкая, конечно, ее не интересовала, только симпатичный парень.
-Да так, сплетничаем о всяком... детском, - громко сказала девочка, глядя озадаченной Альке в глаза. Старшая смутилась (мало кто может выдержать прямой взгляд) и отвернулась. О «детском» не интересуются возомнившие себя взрослыми.
Коля с облегчением вздохнул: никаких расспросов не будет — великолепный прием, действительно «взрослый». Ему снова стало весело. Сначала радость была принужденной, но после обмена парой фраз с обеими, «свет» снова зажегся.
-Спасибо, Катюша, - прошептал он мелкой на ухо, помогая залезть на дерево, нависающее над скамейкой. Он знал как ее лучше звать (действительно, лицо мелкой засветилось в ответ, превращая «мышку» в непоседливого «котенка»).
Старшая девочка во всю строила парню глазки, негодуя, что ее променяли на малолетку. Выпустив раздражение на волю она высказалась:
-Пф, не разлей вода... Вы еще поженитесь...
Девочка не знала, как отвечать на подобное: серьезно или шутя, — но парень знал.
-Катюша, выходи за меня замуж, - говорит серьезно, а глаза смеются.
Девчонки чуть не упали: одна со скамейки, другая — с дерева. Вторая быстро догадалась, что Коля хочет проучить фурию-кокетку.
-Надо подумать, - в тон ответила она и жестом попросила снять себя с ветки: обмен «взрослыми» колкостями дело не простое, от напряжения даже руки задрожали. Блондин аккуратно опустил ее на асфальт, даже юбку отряхнул.
-Чего?! - Аленка окончательно растерялась, потеряв остатки очарования.
-Ну, я еще маленькая, так что до поры, когда можно будет это сделать, надо еще дожить... - последнее прозвучало как-то НЕ ТАК, и она решила продолжить мысль. - Ты, дядя Коля, парень видный, еще не раз передумать успеешь. О себе вообще молчу — судя по всему, - «невеста» укоризненно посмотрела на недоброжелательницу, - девушки мнение по десять раз на дню меняют.
Это была абсолютная победа!
Но торжество портило ощущение приближающейся неприятности. Катя стояла спиной к подъезду, но торопливые шаги... Игорь разве что через ступеньки не прыгал.
-Что здесь происходит?! - он рычал.
Все замерли.
Николай первый пришел в себя, просяще улыбнулся и неожиданно робко прикоснулся к напряженному плечу друга.
Аленка поежилась и, сделав вид что очень занята, сбежала.
Маленькая же девочка следила за каждым жестом и звуком, стараясь не показывать страх и, собственно, оному сопротивляясь.
-Я пошутил, - тихо признался блондин.
Мелкая невольно отметила тот факт, что увиденное чем-то неправильно, но ее это не касалось, поэтому странность взаимоотношений двух парней была принята как должное.
Пара взглядов и прикосновений, и Игорь неожиданно быстро остыл, полностью сосредоточившись на Нике.
-Ну, мы пойдем, - ласковая улыбка любви ко всему вокруг вернулась на смуглое лицо. 
Николай нагнулся к девочке и добавил:
-У тебя сегодня потрясающе красивое платье. Новое, да? - рука шарила в сумке под полотенцем, на свет была извлечена непонятная большая конфета, тайком от брюнета перекочевавшая в маленькую ладошку. - Подумай над тем, что я сказал, ладно? - этого Игорь не услышал.
Катюша снова кивнула. Платье не особо ей нравилось — какое-то слишком... в горошек, зато большие карманы. Она не считала сладость взяткой — они оба понимали, что это извинение за грубость второго парня.
Коля отвернулся от нее и заговорил с другом о своем плеере и новой музыке, которую хотел послушать сегодня...
Для Игоря не существовало ни двора, ни девчонок: мысленно уже пребывал на пляже и слушал музыку, подставляя смуглое тело солнцу.
«Интересно, вижу ли это только я?» - глядя вслед контрастной паре думала Катя.
Эффект от поведения Николая на Игоря ошеломил ее, заставляя действительно по-другому взглянуть на угрюмца, усомниться в правдивости слухов и сплетен всей улицы.

-Ты обгорел. Пойдем, окажу тебе «первую помощь», - Ники встревоженно осмотрел покрасневшую спину и плечи друга. - Сметана есть? Кефир тоже подойдет...
-На себя посмотри — скоро нос облезать начнет, - Игорь не задумываясь провел по точеным линиям пальцем, Ник замер, чуть дыша.
-Значит, будем лечиться вместе, - нарочито легкомысленно ответил он.
Николай чувствовал себя виноватым — как ни странно, его белая кожа легко принимала загар, а вот смугло-бледный от рождения друг должен был всегда соблюдать осторожность, находясь на солнце. Обычно Ник помнил об этом, но сегодня заслушался музыкой и задремал, а Игорь не стал его тревожить.
На самом деле кассеты прослушивали вдвоем — у брюнета дома даже магнитофона не было, только старенькое радио.
-Все равно уже поздно, пошли, - начал собираться Ник. - Предки смотались в гости, так что если хочешь, можем устроить вечеринку.
Игорь вполне сносно играл на гитаре, подарке друга взамен старенькой, разбитой по-пьяни отцом. Когда блондин пел свои стихи, собирались все окрестные подростки... Делить сегодняшний вечер еще с кем-то не хотелось, он забывшись недовольно дернул плечом и скривился — обгорел действительно сильно.
-Переночуешь у меня? А то одному скучно как-то... - порозовевшие скулы и блестящие голубые глаза выдавали волнение, ожидание чего-то...
Брюнет просто кивнул: уж в холодильнике Николая найдется и сметана, и кефир, и куча вкусностей, ведь растущему организму всегда мало. В животе предательски заурчало, напоминая, что кроме печенья и шоколада с нугой полдня ничего не едено; Ник звонко рассмеялся.
Им даже не пришлось, как обычно, продираться через кордон девчонок, желающих познакомиться с симпатичными парнями, — еще светло, но уже прохладно для посиделок на травке.
В квартире царил полумрак из-за плотно задернутых штор, вентилятор создавал прохладный ветерок — парни блаженно вздохнули, потом долго решали, кто первый отправится в ванную. Ник настоял на своем и, пока Игорь по-спартански плескался в душе, начал накрывать на стол. В его голове созрел прекрасный план...

-Ники, ты действительно не против?! - Игорь не верил своему счастью: горячие пальцы жадно обнимали обнаженное тело.
-Еще, еще... - парень изгибался, его тело танцевало отработанный веками танец возбуждения. - Еще, еще... А-а-х... - пальцы брюнета сжались на члене Николая.
Игорь недолго наслаждался блаженным лицом партнера, затем опустил голову и сначала едва касаясь, потом плотно-плотно обхватил головку члена губами. Ники вскрикнул. Меньше минуты. Прошло меньше минуты, а его колени уже лежали на плечах Игоря, голова моталась из стороны в стороны по подушке, стоны и крики слились и раздавались беспрерывно.
Обнимая светловолосое чудо, Игорь тщетно боролся с собой: хотелось погрузить пальцы; да что пальцы — погрузиться самому в тугое тепло, ощутить бархатистый плен и двигаться, двигаться, двигаться, пока окончательно не снесет голову...
-Игорь, Игорь, сейчас... возьми... Я не могу больше! А-а-х... Еще!  - Ники едва не столкнул любимого с кровати, выгнувшись особенно сильно.
Игорь благоговел перед чувственностью друга, но терпение иссякало стремительно и необратимо. Зубы прокусили губу. Соленый медный вкус отрезвил его ненадолго: хватило силы воли потянуться за кремом.
«К черту презерватив! Хочу ощутить всей кожей ЕГО, какой он...» - голова не замедлила тягучий ритм облизывания-обсасывания ни на секунду. На ощупь нашел банку, открыл, щедро обмазал пальцы... Один палец почти без препятствий скользнул внутрь, поэтому он сразу добавил второй. Тугое тепло, как и ожидалось, обожгло нервы. Игорь сжал зубы и продолжил, более не решаясь взять в рот чужое естество — все мысли были сосредоточены внутри чужого тела... Третий палец... Четвертый... Если не взять призывно дрожащее тело сейчас, будет поздно... Жаркие стоны Ники... Голова плывет, мозги плавятся от страсти... Торопливо намазался кремом и потерся о гостеприимный растянутый проход... Вошел сразу, на полную длинну...
Ники замер, то ли вздохнул, то ли вскрикнул тонко, по-девичьи, и двинул бедрами... Игорь окончательно потерял разум. Ему хотелось бы уподобиться индийскому многорукому богу... как его там... забыл... Руки были везде: поглаживали шею, плечи, пощипывали соски, очерчивали мягкими массажными движениями бока... Ники кричал не переставая, вскидываясь, разбивая ритм толчков и покачиваний, затягивая глубже, обхватывая все плотнее... Игорь не мог себя заставить отвлечься и закрыть глаза — Ники пылал и сверкал вожделением, отдавался без остатка, не скрывая ни йоты наслаждения... Он уже был так близко к черте, за которой рай — Игорь мечтал настигнуть его там. Еще чуть-чуть... Кто кричит? Какая разница... Наслаждение смешивается, настаивается, словно терпкое вино... Конвульсивные сокращения лишь продлевают незабываемое ощущение единства...
Он пробовал с девчонками, но с ними никогда не было ТАК.
 -Ники-и... - протянул восхищенный внутренним фейерверком Игорь. Это опасно. Это навсегда. Он уже понял, что зависимость кроит его жизнь, что проблем не оберешься, но лишиться Ники, потерять ЭТО... НИКОГДА! - Ники, люблю тебя, люблю, люблю, люблю... - исступленно шепчет и целует дорогое лицо.
Голубые глаза недоверчиво распахиваются, встречают взгляд шоколадных.
Саднит. Николай пытается отодвинуться, но стоит только шевельнуться, Игорь хочет снова: член твердеет, пульсирует, толкается, задевая внутри что-то, отчего снова хочется стонать и кричать...
Игорь понимает, что ему несказанно повезло: любовнику более, чем приятно, ему нужно еще и еще. Но для первого раза и так достаточно. Пусть Ники и готовил себя, игрался с чем-то (ведь не могло просто так случиться, что пальцы входили легко, член скользнул в тугую пустоту), но живое тело совсем не похоже на игрушку...
Ники впился в его плечи пальцами, оцарапывая полукружьями ногтей. Глаза в глаза. Первый голод утолен, но он не отпустит...
-Еще, Игорь, еще... Прошу... - снова выгибается, подхватывая медленный ритм. - Как сладко... Игорь! Еще раз... - глаза чуть ли не закатываются, но двигается, просит продолжения.
Партнеру наплевать на влажное трение слипающихся животов, на откровенные хлюпания и шлепки... Сердце бьется где-то в ушах, а кровь горит огнем в одном месте... там, где слиты два тела. Хочется доставить еще больше удовольствия, испытать то же, но по-новому... Отпустил одну ногу Ники, повернул на бок, толкнулся резко, грубо, до конца и почти до выхода, еще, еще... Парень замер, выгнувшись, как подстреленная птица; кажется, будто и дышать перестал, но Игорь-то чувствует трепет вокруг своего члена, под своими ладонями. Поигрался, наклоняя податливые бедра вправо, влево... Дождался долгого мечтательного «а-а-а-а», уложил на живот, поставил на колени; заставил широко развести ноги... Ники насаживается глубже, резче, сжимает все плотнее, словно хочет оторвать, оставить себе твердый стержень, наполненный кровью...
Игорь устал. Дыхание перехватывает. Перед глазами плывут разноцветные круги, а он все трахает и трахает жадную тугую задницу, понимая, что скорее сдохнет, чем остановится.
В конце концов Ники укладывает его на спину и сам садится на живот; насаживается, двигается, выгибаясь вперед и назад... Теперь уже Игорь громко стонет и вскрикивает, приподнимая бедра. Его руки оставляют синяки на золотистой коже...
Но вот Николай нашел самый лучший угол, самый забористый ритм... Оба наслаждаются, оттягивая завершение, оргазм. Игорь не выдерживает первым, партнер лишь чуть-чуть запаздывает. Снова слиты в одно существо: одно тело, одна душа. Ники падает без сил, что не мешает ему блаженно улыбаться и смаковать звук «м-м-м».
Отдышавшись, он заставляет второго парня открыть глаза, перебирает черные волосы:
-Я тебя никому не отдам... А о девчонках забудь! Ты — мой, только мой. Мой, - его губы расползаются в солнечной улыбке, глаза жмурятся, тело потягивается, словно он не человек, а большая хищная кошка, затраханая до полусмерти...
-О чем ты? - Игорь искренне удивляется: он мечтал об ЭТОМ долго-долго, даже не надеялся, пока друг сам не соблазнил его. - Ты — все, что у меня есть. Мое сердце.
Он хотел бы погладить золотистого кота рядом, но руки не слушаются: остается любоваться видом. - Не шути со мной — ты моя жизнь.
Он серьезен, как никогда. Какими бы не были его мечты о будущем, Игорь всегда хотел видеть Колю рядом. Просто рядом. Без подтекста.
-Я тебя люблю, - правая рука преодолела усталость и притянула русую голову к обгорелому плечу. - Давай всегда будем вместе — ты и я.
Николай улыбается с уже закрытыми глазами, отвечает, как эхо:
-Навсегда вместе...

Глава 3. Как мало человеку нужно для счастья.

Как легко плыть по течению, подчиняясь чужому слову...
Николай всегда знал, чего хотят от него родители: хорошо учиться в школе, заводя знакомства с мальчиками из правильных семей; поступить в институт на престижный факультет (родители пока не определились, какой именно — так сложно загадывать на будущее), закончить его востребованным специалистом, который «далеко пойдет»; жениться на выбранной матерью девушке из нужной семьи ( о личных качествах претендентки на мозги и смазливое личико речи не шло — была бы ее семья со связями); по ходу становления материального благополучия и резкости важных суждений не забывать делиться с предками «хлебом, маслом и икрой»...
Эта придуманная жизнь казалась более реальной, чем все, что сейчас его окружало.
Коля вырос не то чтобы послушным, но почтительным сыном и понимал: родителям не хочется прозябать, будучи в новой советской действительности никем и нигде. Он также понимал, что тот, кем он действительно хочет быть, родителям не нравится и «светлого» будущего не имеет.
Ник очень хорошо рисовал. Мог за считанные минуты набросать портрет (не имеет значения чем и на чем), а еще он писал стихи, тоже очень не плохие, но не идейные, а романтические: о страданиях, радостях, встречах, расставаниях...
Девушки всегда были от него без ума, но это надоедало и отталкивало. Чем назойливее и откровеннее становились поклонницы, тем старательнее он их избегал, тем ближе и роднее становился Игорь, неправильный друг.
Игорь был из неблагополучной семьи: отец любил выпить и подраться, из-за чего имел множество неприятностей, даже сидел в тюрьме; мать, будучи забитой мужем и загнанной работой женщиной, была невежественна и завистлива ко всем, «кому в жизни повезло больше». Возможно, именно вопреки среде его характер был замкнутым, но твердым и упрямым. Игорь хотел другой жизни: стабильной, интересной, уважаемой. Он хотел и был способен сделать себя таким.
Но человек предполагает, а Бог располагает. Ни страх, ни призрение, ни гонения не могли ничего изменить — дружба между парнями медленно и незаметно переросла в любовь: пылкую одержимость, безграничное доверие, абсолютное понимание и поддержку. Они и дня не могли прожить друг без друга — тосковали, теряли аппетит и сон, беспричинно беспокоились и злились. По отдельности они чувствовали уязвимость, слабость, вместе, как им казалось, они готовы были сражаться и победить против целого мира.
Они только начали осознавать суть своих отношений, но мир уже был против, еще как против! И если единственным человеком, спокойно воспринимающим ситуацию, был ребенок с не по возрасту пронзительным и понимающе-печальным взглядом, надеяться было особо не на что...
Игорь выстроил защитные барьеры из гипертрофированной гордости, Ник стал носить маску открытости и дружелюбия. Они искренне не понимали, зачем к ним цепляются, какое другим дело, что они не только лучшие друзья, но и возлюбленные.

Игорь с утра уехал в институт и должен был скоро вернуться. Ник не находил себе места и вышел во двор. Как на зло, никого, подходящего по возрасту не нашлось. Только странная девочка из соседнего подъезда, после откровенной беседы с парнем  пересмотревшая отношение к будущему врачу, как асфальтоукладчик беспощадно разрушавшая злодейский имидж Игоря перед всем двором.
Николай попытался было выжать из себя улыбку, но малышка его остановила:
-Не стоит притворяться — кроме меня пока никого нет. А я вижу, когда ты врешь. Что-то случилось? - она села рядом на скамейку, аккуратно расправляя новое красивое платье, бело-красное, в клубничку, с оборочками.
Парню было немного не по себе: с одной стороны, нельзя быть откровенным — не доросла еще, с другой — можно не дурачиться. Отчего-то он чувствовал, что именно она его поймет, пусть по-детски не до конца...
-Ты грустишь и волнуешься, потому что Игоря долго нет? - Катя даже не смотрела на него, а блондин чуть не подпрыгнул на месте от неожиданности. - Вы всюду ходите вместе... Тебе он очень нравится, да?
«Ого! В переводе с детского, она спросила, люблю ли я его?!» - Очень, - от волнения дыхание перехватило, слово получилось глухим, тихим.
-Тогда я буду помогать тебе ждать... Ждать всегда так больно, хотя точно известно, что произойдет... Даже если ждешь чего-то хорошего... - она задумалась. У девочки не было отца, а мать работала, работала, работала... За ней присматривала бабушка, строгая пожилая учительница. - Давай, я чего-нибудь тебе расскажу... приятное, а потом ты — мне. По очереди, пока кто-нибудь еще не придет. Согласен?
Ник бы сказал, что беседует с будущим психиатром, но дети так не похожи на взрослых, которыми, увы, становятся.
-Расскажи про платье. Ты так аккуратна с ним. Кстати, оно тебе идет.
-Спасибо, - по-взрослому серьезно приняла комплимент Катюша и тут же забыла о нем. - Мне его купила мама. Просто так. Просто привезла и подарила... - благоговейным шепотом. - Оно мне очень-очень нравится. Кажется, оно иностранное. Жаль, что у нас такие не шьют...
Парень с любопытством покосился на маленькую девочку, на собственном опыте постигающую основы государственной экономики: заказ, план и халтура, притворяющаяся простотой. Она мечтательно описала процесс дарения, последующей примерки... Хватило минут на десять.
Про себя Коля подумал: «Как мало человеку нужно для счастья... Кому нового платья от матери достаточно, другим же власть и деньги подавай...» Для его собственного счастья было достаточно Игоря.
-Теперь твоя очередь, - Катя закончила вещать и требовала справедливости.
Парень не сразу сообразил, что именно от него хотят, но перебирая детские и не очень переживания никак не мог определиться: все пристойное не очень-то весело, а остальное... О дружбе и что из этого вышло — тем более не следует.
Спасло появление Аленки. Девица на год младше его вцепилась в блондина, как репей в собачий хвост. Скорее всего, отрабатывала технику кокетства — решительно все знали, что она «запала» на одного из хулиганистых мальчишек района. Не самый лучший выбор, но кому дороги свои нервы и чужие промолчит — высокочастотные причитания девчонки легко преодолевали этажи. Катюша тактично уступила зону внимания почти взрослого мальчика знакомой, оберегая тщательно отглаженные воланчики на подоле.
Мимо пробежала Светка из первого подъезда, обещая выйти после того, как поест.
На чрезмерно громкий щебет Али выглянула в окно ее подружка, Виолетта, и в скорости присоединилась к компании.
Вместе со Светой пришла ее погодка и соседка Настя.
На скамейке стало тесно. Единственный мужчина встал, но места не хватало. Группа набралась смешанная: несколько мальков и рыбешка покрупнее, было решено играть в «испорченный телефон».
Спихивавшие друг друга с лавочки  девчонки смешили Николая, но на самом деле он уже устал изображать массовика-затейника и балагура. Среди шума и гама было почти не заметно, что он невнимателен. Катя была рассеяна — Коля с благодарностью принял это разделение ожидания, так действительно стало легче.
Из-за куста сирени выскочил Игорь. Девчонки настороженно притихли. На этот раз радостная улыбка расплылась на лице блондина сама, естественным образом. Мелкая облегченно вздохнула.
-Привет! - смело начала она. - Поиграй с нами, пожалуйста.
Ошеломленная тишина была ответом. Брюнет растеряно переводил взгляд с девочки на Ника и обратно (все остальные занимались тем же), но после прослушивания установленных правил его сразу включили в процесс, теряться стало некогда. Неловкость исчезла сама собой во время игры.
Был лишь один неприятный момент, когда Аленку оштрафовали за повторенные за Игорем слова: девица не выдержала и начала ругаться.
-Причем тут я? Сама виновата, - продолжение фразы прозвучало почти как оскорбление.
Аленка застыла, понимая — ответить нечем, заплакала и решила откровенно высказаться по поводу игры вообще и брюнета в частности. Только она вздохнула и открыла рот...
- Не стоит обижаться: Игорь не хотел тебя обидеть. То, как он сказал, называется «сарказм», это такая взрослая обидная шутка, и есть лишь два правильных варианта реакции: ответить в том же духе, если знаешь, как это делается, или промолчать и сделать вид, что тебе все равно. Выбирай. Поскольку ты к такому не привыкла, лучше остановись на втором. Могу подсказать на ухо, что можно сказать, но это будет не то — суть в мгновенном отражении, результатом которого может стать следующая колкость, на которую также придется отвечать. Нужна большая практика и словарный запас, чтобы суметь достойно продержаться... но с моей бабушкой ты не знакома, - атмосфера постепенно разрядилась — это как раз то, чего Катя добивалась. Ей не хотелось, чтобы друга Коли оттолкнули еще раз.
Промолчали все, кто озадаченно, кто уважительно, кто с интересом рассматривая малолетнего софиста.
Больше Игорь ни с кем из девчонок так не разговаривал.
Замечание, высказанное на самом деле ему (вроде того, что не стоит задирать заведомо слабого и радоваться легкой победе, особенно если ты умный), изящное для ребенка парирование, развеселили его и он дурачился до глубокой ночи (мелких уже разогнали по домам). Играть оказалось интересно и не так уж просто — удовольствие получили все, окончательно расслабившись. Особенно, когда икающий от смеха Ник упал со скамьи в куст, а Игорю пришлось его оттуда доставать.

- Эта твоя мелкая подружка совсем не безнадежна, не ожидал, - в темноте подъезда никто не заметил бы, как крепко сцеплены руки двух парней. - Она же вроде меня боялась? Откуда такая смелость?
- Ну, мы пару раз разговаривали... о тебе, - Николай осторожно покосился на любимого: он не любит, когда его обсуждают, ведь обычно ничем хорошим это не заканчивается.
Игорь хорошо видит в темноте — великолепное зрение — всматривается в ответ, читая друга, делая выводы.
- Пусть. Она умная. Наверно, далеко пойдет, - «если не сломается», хочет он сказать, но молчит.
-У нее строгая бабка, - «полностью с тобой согласен», произносит Ник.
Они же лучшие друзья, недавно ставшие любовниками, и понимают друг друга с полуслова. И без слов.
-Я так скучал... Почему ты задержался? - заговорил блондин. Жалобные нотки, как ни скрывай, слышны и пробуждают во втором парне нежность.
-Мне предложили работу.
Он знает, что огорчает и радует друга: работать — значит времени быть вместе останется совсем мало, работать — значит частичная независимость от родителей. А ведь он готовится и сдает экзамены, стараясь получать высшие баллы — аттестат-то не блестящий (с профильными предметами все в порядке), характеристика от школы еще хуже. Пусть на улице жарко, но в институт он ездит в костюме, лично старательно вычищенном и выглаженном, пусть простеньком и потертом, ведет себя воспитанно и сдержанно — на это обратят внимание, он уверен.
Сегодня родители Игоря дома, мало того, отец пригласил дружков — на лестнице слышны пьяные споры и смех.
- Пойдем ко мне — предки куда-то смылись, - Ник знает куда — заводят знакомства, что пригодятся сыну при поступлении. Девушка-жертва тоже определена, но пока их не знакомили. Игорю не надо об этом знать, только и о не сказанном он догадывается.
Темно, очень темно... Игорь тянет его на себя, обнимает, целует сладко-сладко... Кто говорит, что он не романтик? Коля знает — любовник внимателен и осторожен, самая большая его драгоценность — он, поэтому все всегда будет замечательно. Пока они вместе. Пока они рядом. Пока...
-Пойдем, а то увидит кто, - краснея, шепчет на ухо.
Игорь молча убирает руки и подталкивает — иди, мол, впереди. Больше не прикасается, но когда за ними закрывается дверь...

Глава 4. Предел возможностей.

Беззаботные деньки закончились: парни поступили в институт, учеба отнимает много времени. Они почти всегда ездят вместе. Сначала это было предметом шуток бывших одноклассников, потом — сплетен.
Многие говорят, что Николай умница и под его влиянием меняется к лучшему «ненормальный тип, ну, вы его знаете — черный такой, бешеный». На самом деле все не так.
Игорь чувствует дружеское плечо, свою нужность и ответственность, поэтому кажется сдержаннее и спокойнее. Когда парни вдвоем, страсти кипят, им ни до кого, ни до чего нет дела. Внутри Игорь почти не меняется — целеустремлен, насторожен, напорист. К удивлению учителей, в институте на него ненахвалятся, ставят всем в пример и пророчат головокружительную карьеру. Теперь он старается не только для себя: реалистично оценивая возможности, понимает — Николай личность творческая и бескорыстная, полностью лишенная амбиций, поэтому толку от него будет мало, а ведь надо поскорее оторвать его от родителей, чтобы его не согнули, не сломали. Игорь учится и работает, зарабатывает совсем не плохо для студента, получает стипендию. На семью особо не тратится — дома же только иногда ночует и все, а надо и одеться прилично (встречают-то по одежке), и сходить с приятелями куда-нибудь (это как игра, не лишенная приятности, часть продуманного НОВОГО себя — «веселый и общительный», везде «свой»), и главное — отложить денег на будущее, ошеломительное «завтра» вместе с любимым человеком. И он знает, что будет очень тяжело:  обучение закончит, если очень повезет, и никто не донесет о его любви; на работу примут только у черта на куличиках (он узнавал у распределенных и самовольно уехавших условия, выбирал предположительное место), где руководство не заботит кто он и с кем он, лишь бы был специалист; всегда найдутся те, кто будут косо смотреть, перешептываться или ругаться вслух, обзывать, в лучшем случае — отворачиваться. Все это ляжет на его широкие плечи, потому что Ники хрупкий и чувствительный, жутко неуверенный в себе и болезненно реагирующий на тычки глупого внешнего мира, но Игорь к этому готов. Готов построить высокую надежную стену вокруг их будущей жизни, тихой и комфортабельной — пусть солнышко-Ники всегда радостно сияет, согревая теплом сердца и тела, мечтательно творя иные миры стихами и рисунками... Короче, Игорь готов заменить другу весь мир. Это так сказочно красиво выглядит со стороны, но при этом совсем не здорово, даже жутко.
Николай не узнает сам себя — он постоянно нервничает, избегает компаний, учится едва-едва (не от того, что не понимает, а от того, что не в состоянии сосредоточиться и удержать впихиваемые знания в голове). Он не в состоянии описать свой день, чем обычно занимается. Когда его затаскивают-таки на вечеринки, он не помнит, что творит. Он оживает только рядом с любимым, который не пугает, не давит, не требует, а дарит счастье, свободу быть собой, покой. Ник высыпается только в  его руках, иначе мучают бессонница или кошмары. Нотации и инструкции, жалобы и обвинения — родители загоняют его в безвыходное положение, заставляют повиноваться. Ни у кого  из знакомых такого нет: кто-то охотно следует намекам, на кого-то махнули рукой, кому-то дали время для самоопределения, кто-то бросился с головой в стремительно меняющуюся жизнь в погоне за благами или удовольствиями. Домашняя атмосфера угнетает, когда рядом отец или мать; все чаще приходит в голову мысль все бросить и сбежать. Только куда деваться? Кроме родных и Игоря он никому не нужен. Лишь последнему он необходим сам по себе, без всяких условий и требований. С каждым днем Ник убеждается все сильнее, что он слаб, жалок и ни на что не годен. Он-то был уверен в обратном... Как давно это было? Менее года тому назад. Если бы не было Игоря, он бы сломался. С каждым днем зависимость от любимого становится сильнее, Николай не представляет себя без него.
И каждый раз, вглядываясь в осунувшееся личико со следами тревоги, Игорь подстегивает себя: «Быстрее бы уже накопить средств и уехать, пока не поздно». Через полгода обучения он забросил пьянки-гулянки со старыми школьными и новыми институтскими приятелями, прослыв «зубрилой» и «педантом», стал истово откладывать каждую копейку, экономя даже на себе. Одна работа, другая... Он снова замкнулся в себе, притворяясь перед преподавателями и открываясь лишь Нику.

Больше никаких игр с детворой — Катя лишь мельком видит этих двоих, изредка слышит их смех. Ну, еще иногда доносятся голоса, выводящие что-то под гитару, смех. Но это осенью, а зимой они и на горизонте не мелькают. Старшие девочки с удовольствием улыбаясь говорят, что они все весело проводят время.
Она переживает за странных друзей. Все свободное время, а его совсем мало, они проводят вместе, и это здорово бросается окружающим в глаза — слухи постепенно распространяются среди знакомых и их родных. Девочка-мышка часто улавливает обрывки разговоров. Даже бабушка о чем-то догадывается, так как выражает недовольство «затянувшейся детской дружбой».
У малышки много своих забот: теперь она признанный авторитет среди дворовых ребят чуть старше и чуть младше ее — надо соответствовать, вытаскивать приятелей на улицу, знакомиться с новенькими, придумывать новые игры... Все чаще к ним присоединяются соседская ребятня под предводительством хулиганистого Руслика.
Руслан не брал девчонок в свою команду, даже сестру-близняшку Людмилу. Они классический шаблон близнецов: сестра — тихая, робкая и стеснительная девочка, прячущаяся по углам, брат — драчун и заводила, голос которого слышно далеко, презирающий все ограничения. Катюше кажется это несправедливым. С ее болезненной честностью нелегко соблюдать нейтралитет с разукрашенной синяками и шрамами бандой сверстников, но приходится. До спора на кулаках пока не доходило, хотя отдельные представители дворов с носами друг дружки уже познакомились. Быть лидером — тяжелая работа, но она отвлекает от семейных неурядиц и обид на взрослых. На ее счету была драка за лидерство, безусловно выигранная. Руслан было начал подначивать мальчишек по поводу «прятанья под юбкой», но понаблюдав за бурной организованной деятельностью соседей перестал: у них никаких внутренних разборок, стрельбы по кошкам и собакам, но постоянно что-то затевается интересное. Также он был свидетелем драки «атаманши» с недавно приехавшим пацаном, закончившейся бегством последнего с места поединка (только она считала, что была «ничья», остальные были другого мнения), как раз по поводу подчинения девчонке. После всего этого он преисполнился уважением и сделал для Кати исключение.
Поддержание репутации сорвиголовы занимало слишком много времени и сил, но в курсе дворовых сплетен она была. Ни мама, ни бабушка не в курсе ребячьих дел, продолжая считать мелкую образцом послушания.

Какими бы снобами не были родители Николая, но им (в последнюю очередь) о слишком близкой мужской дружбе донесли. Они не хотели верить, но пришлось.
Родителям Игоря было все равно: отцу грозил очередной суд, мать вся извелась, боясь остаться без мужа на длительный срок (истерики и попытки побоев не в счет — самостоятельный сильный парень выше этого).
Скандал был жутким. Многие взрослые твердили: «Лучше бы папа-мама делали вид, чем привлекать внимание окружающих», - но с трепетом следили за развитием событий, ведь «несчастье» случилось не у них.
Катя же считала, что любовь — личное дело каждого (предки Коли никому не могли понравиться). Хоть она и была не в том возрасте, чтобы ее слушали взрослые, но «свита» повиновалась и не осуждала неосторожных парней.
Скандал стал достоянием не только соседей и знакомых, но вылился за пределы города: Игоря выгнали из института (правда дали рекомендации, куда обратиться, чтобы переждать «грозу» и работать — врачи циничны и видали всякое, а талант пропадать не должен), вокруг симпатичного блондина вдруг возник вакуум, вокруг его родных тоже.
А однажды отец вернулся с работы очень рано и застукал сына в известной позиции с именем приятеля на устах. Его ярости не было предела. Подозревать — одно, а получить доказательство — совсем другое. И нет никакой гарантии, что парни не будут встречаться где-то вне дома: никто не знает, куда скрылся Игорь и чем занят, когда вернется и не сманит ли он родную кровиночку из дома в нищую позорную жизнь?


Глава 5. На грани.
 
Игорь уехал, Николай исчез. Пересуды не прекратились, стали изощреннее.
Катя хотела знать, что случилось.
Дети вообще знают больше, чем полагают взрослые. От них чрезвычайно сложно что-либо скрыть: неуемное любопытство превращает мелких в непревзойденных шпионов и аналитиков. Пусть они наивны и не всегда понимают, что именно значат те или иные слова, действия, но они всегда в курсе всего и вся, просто не важное и неприятное отодвигается, до поры-времени игнорируется — детям и это удается лучше, чем их родителям. И если последние считают, что беседуют скрытно: никого не видно, двери закрыты, — это не значит, что в темноте коридоров, мебели, за ближайшим углом или кустом не скрывается кто-то маленький и осторожный, затаивший дыхание, замерший в неподвижности и напряженно вслушивающийся, вглядывающийся, ищущий ответы на незаданные вопросы. На многие вопросы, часто неудобные, но очень-очень важные, родители не желают отвечать, отмалчиваясь или говоря ерунду — их перестают задавать, но не задаваться ими. На присутствие чужих детей взрослые вообще внимания не обращают. Шпионаж — первая профессиональная деятельность, в совершенстве осваиваемая детьми, так они постигают мир взрослых, и именно поэтому взрослые становятся объектом презрения и жалости: этот мир как минимум двуличен. Двойные стандарты разрушают доверие, вызывают протест и отрицание взрослых ценностей, ведь детей учат быть ПРАВИЛЬНЫМИ (честными и ответственными, спокойными и вежливыми, послушными и тихими, много какими еще — если вы помните, что твердили вам мама, папа, другие родственники и совершенно чужие люди), хотя сами взрослые, за редким исключением, такими не бывают!
-...загубят парня. Глядишь, повзрослел бы и само все прошло... - шепчет бабушка.
Дед не согласен — ему все «каленым железом» и ремнем, а также «душить таких надо». Он вообще любит применять силу в качестве убеждения где только возможно (Катюшке не доставалось за ее мизерные провинности физически лишь потому, что мама была категорически против подобных мер воспитания, что не мешало прародителям стирать ее в порошок морально) и регулярно бил жену.
Бабушке уже кажется, что «лучше бы все оставалось, как есть, чем так». Как «так»? Девочка поняла, что с Колей что-то сделали, но что? Виноваты его родители, это ясно.
Кто-то из соседей твердит: «бедные родители». Это они о чьих родителях: Николая или Игоря?
Кто-то вздыхает: «какой одаренный парень... будущий врач, хирург... светило науки». Ну, это ясно о ком.
Жалеть родителей Игоря быстро перестали: мужчина запил совсем сильно, ввязался в какую-то драку (сплетники не смогли определиться — на бутылках, на ножах или еще чем-то, убил он кого-то или покалечил, или просто побил) и попал в тюрьму («суровый, но справедливый» в СССР жестоко карал за любое преступление, совершенное повторно), женщина обрыдалась, не выдержала косых взглядов и одиночества, бросила работу и уехала поближе к мужу. Сыну никто ничего сообщить не соизволил, да он и не откликнулся бы.
О том, что случилось с Николаем Катя узнала случайно почти через год.

Снова тепло и можно наконец стянуть душные теплые одежки и лазать повсюду. Кто-то из прежних друзей переехал с родителями в другой дом, кого-то отослали к родственникам в деревню или даже другой город. Скоро в школу и родители собираются с силами и отдыхают от неугомонных чад: это в детском саду не было хлопот, а вот в школе... отцы и матери передергиваются и заранее испытывают сильнейшие головные боли.
Детей пугают школой, они начинают нервничать не меньше родителей (а потом все удивляются истерикам и капризам «не пойду-не пойду-не пойду», «не хочу-не хочу-не буду»). Школа — первый шаг к «взрослости». Есть, чего бояться — не разорваться бы пополам от противоречивых утверждений: «ты еще маленький», «ты уже большой». Черно-белый мир начинает обретать серые тона. Призывы к справедливости звучат все неувереннее, ведь ребенок уже догадывается — нет ее. И никогда не было. Это иллюзия, фантом: как Дед Мороз, Баба-Яга, чудовище в шкафу или под кроватью, обнадеживающие обещания касательно «завтра» и «потом». Чтобы что-то получить, добиться, надо занять в семье чью-то сторону, публично давить на жалость или вымогать, готовясь к поражению или победе... От тебя вдруг начинают многого хотеть и требовать, также прибегая к лести и шантажу. Очень сильный психологический шок. И если очень стараться всем требованиям соответствовать, их не станет меньше, поблажек не станет больше — почувствуешь себя половой тряпкой, об которую все вытирают ноги: вроде есть и полезна, но вызывает брезгливость и неприятно смотреть и прикасаться.
Пойти гулять, значит отделаться от многочисленных советов и воспоминаний взрослых («почему они считают, что мне сейчас это интересно?»), проверок, выучил ты то или это... сбежать от поручений и дополнительных занятий. И если раньше ребенок старался по поводу и без попадаться родителям на глаза, то теперь старается скрыться от них. Если раньше между детьми и взрослыми царило непонимание, оно превращается в отчуждение, разверзается пропасть, преодолеть которую не все захотят, многие — не смогут. Везет тем, у кого все иначе.
Каждую свободную минуту Катя старается проводить на улице. Идет ли дождь, ветрено, пасмурно, солнечно, тепло, темно — значения не имеет. Она заново открывает для себя укромные уголки собственного двора и окрестных территорий. Занятая собственными переживаниями она уже реже обращает внимание на то, что творится вокруг.
И встреча с Колей стала жестоким испытанием.
Замечательный солнечный день, девочка только вышла на улицу, слоняется вокруг подъездов в надежде на компанию сверстников и замечает... кого-то. Кто-то знакомый, но с трудом узнаваемый.
Она долго вглядывается в лицо, фигуру (у нее прекрасная память), пока не понимает — ЭТО все, что осталось от Николая. Парень словно стал меньше ростом, сильно похудел (скорее, изможден) — спортивный костюм висит, как тряпка, в разношенных вельветовых тапках на босу ногу, руки дрожат, вцепившись в не по погоде теплую курточку, накинутую на плечи, волосы тусклые, ломкие, коротко и неровно подстрижены, лицо угловатое с синими впадинами вокруг глаз... Он глядит по сторонам как испуганный маленький ребенок — губы дрожат, глаза бегают. Он весь не в себе от страха. Уж она-то точно знает о страхе, как он выглядит и пахнет. От солнечного Коли осталась бледная, вздрагивающая, сутулящаяся тень, пахнущая страхом и лекарствами. Сильный запах лекарств — это сама безнадежность, предвестник смерти.
Но он же не болел! Если бы кто-то столь популярный и живой был серьезно болен, об этом стало бы известно всем! От соседей ничего не скроешь.
Она кажется себе спокойнее и старше этого знакомого незнакомца.
Если кто-то боится, с ним нужно заговорить и успокоить, так ей кажется. Главное, никакого снисхождения и жалости в глазах и душе.
-Здравствуй, Коля, - тихо произносит девочка. - Давно не виделись.
Парень вздрагивает и смотрит прямо на нее. Что-то знакомое, может, воспоминание, проскальзывает в серо-голубых глазах, мгновенная искорка-радость, затем тоска, сильнейшая боль и ужас... Он не в силах сказать ни слова, вот-вот заплачет...
Теперь ей тоже больно: хотелось поддержать, но вместо этого сделала только хуже.
По впалым бледным щекам уже бегут слезы. Видно, что едкие — глаза опухают и краснеют моментально, как и кожа под мокрыми дорожками.
-Извини, я не хотела... Может, присядешь?
Парень посмотрел на то место, где под кустом крупной белой сирени была облезлая полусгнившая узкая выгнутая решетка, потянулся к ней рукой... Старую скамейку давно сломали, один из новых жильцов сделал широкую лавку на другой стороне дорожки. Но это случилось еще до скандала, он должен был помнить.
На него жалко смотреть. Рука опустилась. Он смотрел в никуда. Плакал. Узкие плечи задрожали. Кажется, он вспомнил. Кате показалось, что она поняла, почему он все забыл. Гнев высушил ее не пролившиеся слезы, гнев на черствых, бездушных, жестоких взрослых, которые считают, что им виднее и они имеют право.
Николай так и не ответил. Словно сомнамбула отвернулся и шаркая ногами поднялся по ступенькам. Дверь в подъезд была открыта. Парень шел домой, а девочка следила в окна-форточки, как тяжело дается ему каждый шаг.
Между вторым и третьим этажом на площадке стояла женщина. Не высокая, строгая, в костюме (в те времена правильные женщины не носили брюки), с уложенными в пышную прическу волосами, накрашенная... мать Николая. Она смотрела вниз, во двор, взгляд жег девочку ненавистью и тревогой.
-Дорогой, что случилось? Ты же так хотел погулять, - залепетала женщина, когда сын приблизился.
Он отвернулся от нее, как отворачиваются маленькие дети от вопрошающих родителей, когда чувствуют себя виновными в чем-то. Он молчал.
-Тебе показалось, ты плохо себя чувствуешь... Наверное, тебе гулять еще рано... - так разговаривают с выжившими из ума стариками, буйными неврастениками.
Мать поддержала сына за локоть, пока он ковылял до квартиры. Дверь тихо затворилась.
Катюша не помнила, где и сколько времени ее носило: к нужному времени была дома и никто не ругался. Что она говорила, делала, ела — все было туманно и неясно.
Обрывки разговоров обрели новый смысл. Страшный смысл.
Как могут родители сделать подобное с собственным ребенком? Единственным ребенком? Отдать сына в больницу для сумасшедших. Совершенно нормального веселого мальчишку превратить в жалкое сомневающееся трусливое существо? Только потому, что он «дружит» с мальчиком, а не девочкой, потому, что он уперся и не желает отказываться от своих чувств в угоду родительским амбициям? И как врачи это позволили? Неужели все взрослые такие дураки?

Ник лежал в темной полупустой комнате на роскошной мягкой родительской кровати. Он думал и сомневался. Ему казалось, весь мир вдруг покачнулся и никак не может остановиться. Эта девочка... Она его знает, а он ее? Как вообще получилось, что почти все, что он видит и слышит кажется далеким и чужим? Почему в голове сплошная чехарда и неразбериха? Было ли все, что пригрезилось ему во дворе правдой или у него очередной приступ болезни, оживляющей фантазии? Может быть, он вообще никуда не выходил?
На перине жарко, одеяло липнет и давит... Как душно!
Мать сказала, скоро с работы вернется отец. Сегодня пораньше, так как сын наконец вернулся домой. Она говорит, что он теперь почти здоров и скоро все будет, как раньше. Она ушла в магазин, каких-то продуктов не хватает в холодильнике, когда вернется, даст лекарство.
Как было раньше? Когда было это «раньше»?
Он ни в чем не уверен. Он не хочет, чтобы на него снова сердились...
Он ничего не помнит или думает, что не помнит?
Как жарко...
Никто не смотрит.
Он осторожно приподнялся, сел, опустил ноги и нашарив привычные мягкие тапки встал. Огляделся. Раньше здесь все было по-другому, как-то иначе. Чужое помещение, не его. Чужое... Но это лучше палаты, намного лучше. Только он не привык к мягкому. Темнота тревожна. Он пригляделся: другие обои, мебель, но это комната родителей. У него была своя. Что с ней случилось? Почему его не поселили туда? Он открыл дверь. Коридор был хорошо знаком, до автоматизма: где выключатели, тумба, зеркало... Он посмотрел в зеркало. Странно, почему мама не знает, что ему нельзя смотреть в зеркало? Он смотрит, но там не он, кто-то другой, какой-то страшный. Несколько неуверенных жестов и он убеждается — это он. Жуткое зрелище. До чего его довела болезнь! Но сейчас-то ему уже ничего не кажется! Или кажется? Он снова вспомнил девочку. Вспомнил запахи подъезда, его сырую прохладу, вспомнил шелест листвы, согревающий солнечный свет... Такое не могло показаться. Глазам стало больно и он снова заплакал — он вспомнил скамейку, которой нет. Или ее не должно было быть? Но эта серьезная девочка не стала бы над ним шутить: раз она предложила сесть, значит, было куда... не на ступеньки же! Он привычно оскалился, как на шутки врачей и соседей... Словно вспышка: перед глазами встала высокая широкая некрашеная лавка, над ней — рябина, кривая и качающаяся. Точно! Справа от него была рябина... Вместе с пахнущими стружкой досками пришло воспоминание о смехе. Смеялись много и радостно, совсем не как в больнице. Смеялись дети и подростки. Он испугался, что сейчас «вспомнит» тот голос, что ему казался. Кажущееся лучше не вспоминать — больно. Он поежился, словно вдруг стало холодно. Надо найти остальное. По памяти передвигаясь по маленькому коридору он прошел дальше и нашел еще одну комнату. Он знал, что больше в квартире нет, только две, и эта, должно быть, его. Открыл, протянул руку и включил свет. Вздох облегчения: вот это — действительно его. Он успокоился и прилег на не застеленную кровать. Не мягко, не жестко — в самый раз. Свернулся клубочком и заснул. Во сне он видел подъезд, кусты сирени, лавку, рябину и тех, кто смеялся. Только одного человека он почему-то не мог рассмотреть. Сам себе он снился уверенным, здоровым и красивым. Этот сон ему нравился. Хороший сон.

Он настоял на том, чтобы остаться в своей старой комнате. Родители нервничали, куда-то звонили, но потом согласились. Он начал вспоминать себя. Воспоминания были очень короткие, неполные, эмоциональные. В основном — радостные. Сначала. Что-то важное ускользало. Но как только оно приближалось, ему давали лекарство и все отдалялось, скрывалось в тумане. Когда он спал долго, под конец приходили воспоминания. Сначала мама бдительно следила по часам и будила его для приема лекарства, как в больнице, — воспоминаний было очень мало и он становился вялым, но не сонным, а потом она стала мягче и забывала. Он наловчился долго спать и ни о чем никому не рассказывать: он сам все вспомнит, правильно, без подсказок.
Иногда достаточно долгое время в квартире никого не было — тогда он вставал и осматривался. Вещей было мало, но некоторые из них тоже несли воспоминания, например, школьная форма. Чем больше вещей он находил, тем больше понимал — чего-то не хватает. Поскольку лекарство принималось не по графику и дозировка уменьшалась, воспоминания стали приходить сами. Строгие костюмы, выглядящие не ношеными не вспоминались, зато он вспомнил джинсы, узкую модную кожаную курточку, телевизор, которых в комнате больше не было, вспомнил радио и плеер. Радио в квартире не было, помещение было другим — наверное, чужое радио, решил он. Плеер-то с наушниками он нашел... Батарейки давно сели, хорошо, что в шкафу родителей нашлись другие, целые. Кассет в комнате не было, но в плеере — была. Он включил. Голова заболела зверски и сразу. Он выключил устройство, но она все равно болела. Ему показалось, что он теряет сознание, ему снова кажется. Только бы мама не застала его так: кое как убрался и лег в кровать.
Если раньше сны стали теплыми, смешными, радостными, то теперь его окружало счастье... Кто-то, кого он боялся вспомнить, дарил столько тепла, радости и счастья, что остальное меркло. Даже во сне он испугался этому: ведь врачи говорили, что это ему только кажется, что этого нет на самом деле, что он все придумал, потому что очень сильно болел...
Он так устал бояться. Ему было так плохо, одиноко... И он разрешил себе вспомнить то, что кажется.
Он несколько дней притворялся, что все в порядке, как всегда, и никто этого не заметил. Он начал иногда прятать лекарство. Стало беспокойнее, да, но он чувствовал себя лучше. Зеркало говорило, что и выглядеть он стал иначе, более похоже на того, каким был в воспоминаниях.
Он никогда не был дураком. Доверчивым -да, был. Но он был достаточно умным, а страх научил его быть хитрым. Он нашел свой школьный альбом в мамином чемодане с платьями, посмотрел (несколько последних страниц были вырваны), аккуратно положил обратно — он не хотел никого беспокоить, пока не разберется.
Его больше не пускали на улицу, только на балкон и на пару минут в присутствии кого-нибудь из родителей. Балкон все равно был застеклен и закрыт, выходил на противоположную подъезду сторону. За деревьями скрывались дорога и школа. Когда он смотрел на нее и вспоминал фотографии, он вспоминал и того, кого нельзя было вспоминать. Он еще не помнил точно имя и фамилию, но видел лицо, слышал голос...
Он уже догадался, что его обманули. Все обманули: мама, папа, врачи, разрешенные редкие посетители. «Все лгут, все притворяются... Зачем? Я знаю, что они врут, они знают, что врут. Зачем? Неужели они так меня ненавидят?» - теперь он и боялся, и злился. Он также понимал, что не сможет притворяться долго, а как только они узнают, его отправят обратно, «лечиться», пока он не рехнется или умрет.

Глава 6.  И чем все закончилось.

Начало сентября... Теплое солнечное «бабье лето». Какое наслаждение после скучной шумной школы гулять на улице! Задают пока мало: проверять множество тетрадей учителям хочется не больше, чем ученикам их заполнять. Бабушка погружена в какие-то расчеты и не заваливает дополнительными заданиями, поддерживая здоровое стремление внучки дышать свежим воздухом, пока это возможно и приятно...
Девочка шатается по двору одна: не все друзья вернулись с каникул от бабушек или из родительских отпусков. Ее угнетает тревога, ожидание перемен.
Многие одноклассницы за лето вытянулись, округлись в нужных местах, начали краситься и делать прически. Мальчишки еще не оценили. По крайней мере, сверстники до такого интереса еще не доросли, поэтому красотки «гуляют» с друзьями старших братьев или выпускниками, которым льстит жадное любопытство просыпающихся в девочках женщин. Кате это не интересно: она уже прочитала вперед самые интересные учебники и хочется узнать еще немного больше... Например, по истории интереснее рассказывает бабушка, бывший учитель истории в той же школе, и материалы для ознакомления пусть и скучные, но так здорово блеснуть знаниями перед молоденькой учительницей и остальными!
Вечером взрослые непривычно тихи и хмуры, разговаривают почти шепотом.
-Эх, загубили парня... Своими собственными руками сына... Как же так? Такой умненький воспитанный мальчик... - Катя, как всегда, подслушивает под дверью: в последнее время от нее многое скрывают и все интересное узнается только таким способом, а она жутко переживает, когда от нее что-то утаивают.
Что ответил дед, не слышно.
Почему взрослые болтают ерунду без умолку и громко, аж в ушах звенит, то о важном шепчутся, хотя и так ничего не понятно, так еще и не разберешь? Вот тайны мадридского двора...
Утром бабушка хмурится и требует, чтобы после школы девочка шла домой не задерживаясь.
Она действительно вернулась очень рано: в расписании — сдвоенный урок физкультуры, а у нее освобождение...
Катя всеже выпросила себе прогулку. Необычно: бабушка настаивает, чтобы гуляла она подальше от дома, а не возле подъезда, как обычно. Любой запрет стимулирует в подростке любопытство и противостояние неизбежно: она слоняется по двору, пиная сапожками листья и мусор. Бабка погрозила пальцем из окна и она отошла-таки подальше.
Из соседнего подъезда выходит плачущая женщина. Даже не так: вываливается из него, переходя от рыданий на завывания. Вслед выходят еще несколько женщин, они несут табуретки, ставят их на крыльце.
Эту конструкцию девочка увидит еще не раз, но именно этот запомнит навсегда.
Какие-то осоловелые мужики в робах с кряхтением выволакивают из той же двери большой ящик, едва не опрокидывают. Красивый ящик ставят на табуретки. Народу мало: кто-то хмур и отводит от пирамиды взгляд, кто-то плачет, кто-то что-то бубнит, кто-то вытирает сухие глаза платком. Первая женщина находится в полуобморочном состоянии. Нервная, изможденная, она прижимается к чьему-то плечу (ей все равно, к кому — не понимает происходящего). Потом кто-то громко вспоминает, что ящик должен быть открыт.
Вот теперь Катюша понимает все: обмолвки родственников, истеричные или картинные всхлипы, малочисленность присутствующих, любопытные лица в закрытых наглухо окнах, отводимые от ящика взгляды, состояние рабочих...
На крыльце подъезда стоит гроб.
В кажущемся теперь маленьким узком ящике, красиво выложенном тканью, лежит мешковатый сверток ткани. Катя упрямо вглядывается, не смотря на боль в глазах: с большого расстояния плохо видно, но она должна... Очки (в этом году зрение сильно ухудшилось) запотели, девочка вытирает их шарфиком. Теперь видно даже слишком хорошо. Сначала она подумала, почему люди положили в гроб куклу, дурную бледную куклу в мужской одежде, но постепенно «кукла» опознаётся, идентифицируется... Как же так? Она сама готова заплакать, но слез нет, только горький комок в горле, который с трудом удается сглатывать.
В гробу лежит обескровленное до синевы тело, кожа да кости. Николай. В обморок вот-вот грохнется его мама, а старательно отворачивающийся спиной мужчина — его отец.
Из ее родного подъезда выли дед и бабка. Дед подошел высказать... соболезнования? Его никто не слушает. Бабка отказалась приближаться наотрез. Она скорбно и осуждающе поджимает губы. Хорошо еще ее, Катюшу, никто не замечает пока.
Коля совсем не похож на себя: такой тонкий, изможденный, строгий... и решительный. Как будто спорил с кем-то и вот-вот начнет снова... Детский разум кричит, вопит, он не согласен с происходящим, но уже понимает всю безнадежность события... Из груди по-прежнему не вырывается ни звука, только дышать стало трудно, больно. Слезы текут, но она не замечает: перед внутренним взором одна и таже картина, выражающая одновременно скорбь и равнодушие.
Пьяные мужики (их всего двое) легко подхватывают ящик, затем роняют его обратно: одна из женщин кричит, что сначала ящик надо закрыть. Один из рабочих порывается забить крышку прямо сейчас, но яростный словесный выпад поборницы традиций останавливает его. Подъезжает грузовик военного образца (для перевозки солдат). Кое-как закрытый гроб мужики, покачиваясь, засовывают в кузов. Мать хочет лезть следом, ее никто не удерживает. Рабочие исчезают в кабине. Оставшиеся женщины, колеблясь, забираются в грузовик. Отец не поехал вообще: он стоит на крыльце, взмахивает рукой («А, ну их всех!») и возвращается в квартиру.
Не было ни еловых ветвей, ни причитаний: все торопливо и как-то неприлично.
Катя не в состоянии отвести взгляд от места, где еще стоят табуретки. Их никто не тронет: мебель безмолвно кричит о горе, которым окружающие боятся заразиться, и потому старательно обойдут препятствие, ни разу не коснувшись.
Память девочки послушно состыковывает веселое загорелое лицо в кудрях с белоснежным, обтянутым сухой тонкой кожей и паклей волос. Каждый вдох дается с трудом. Как же тяжело! Как не справедливо! Как страшно! В голове крутилась мысль: «Любить слишком больно... Любовь убивает... Нельзя влюбляться... Любовь это страдание... Никогда не влюблюсь ни в кого!.. Чувство должно быть ровным и логичным, никаких тревог!». «Никогда» зациклилось. Нечто подобное говорила когда-то бабушка: нельзя никого пускать в душу и сердце — люди неблагодарны и жестоки, они не ценят нематериальные сокровища.
Возможно, бабка все-таки заметила ее, но решила не беспокоить, пока все не разойдутся. За внучкой послан дед. Такта в нем, конечно, нет, но отвести маленького ребенка домой «железная лапа» в состоянии, тем более — молча.
Катюшка на помнила, как оказалась дома. Бабка поила ее чем-то противным на вкус, но она была, как во сне — деревянная и бесчувственная, тихая и послушная. Может быть, ее, не смотря на день, уложили спать?

Девочке стало не интересно во дворе. Не интересно играть в шумные детские игры. Она как бы смотрела на все со стороны на эту легкомысленность и беззаботность, как никогда понимая: детство в целом уже закончилось.
На ее памяти отложились долгие вечерние разговоры взрослых из серии «кто виноват?». Глупые! Они же сами осуждали мальчиков и требовали родителей принять меры! Они такие же, как все остальные... Но она умная девочка и никогда не стала бы напоминать им ТЕ слова, сказанные ДО: взрослые не любят, когда им напоминают об ошибках, заблуждениях. Из всего надо делать свои выводы...
Катя чувствовала себя сейчас взрослее и мудрее родственников и прочих. Она переживала горе молча, чтобы никто не лез в душу. Никаких нотаций и лекарств! Она не осуждала Николая: раз он так поступил, значит иначе было нельзя — никто не стал бы отказываться от надежды, от жизни просто так, без причины.
Никто особо не скрывал, что парень покончил с собой. Довели, что тут поделаешь?
Она долго слонялась по двору. Каждый день. От погоды ничего не зависело.
Она чувствовала свою ответственность за что-то, словно Николай сам попросил ее... Катя знала: чтобы Коля не сделал, это не от отсутствия веры в Игоря, а чтобы избежать того ужаса, в который повергало «лечение» - он сбежал от врачей и родителей. Отец парня пил, буянил, мать работала и плакала. И вряд ли кто-то из них раскаивался в содеянном.
Девочка ждала, когда вернется Игорь, караулила его у дома.
Кто-то сломал их памятную лавочку... Пеньки долго торчали из земли, потом их убрали и разровняли место.
В квартире на первом этаже поменялись жильцы: въехала большая семья с двумя детьми. Отец семейства оказался «на все руки мастер» и затеял ремонт, из остатков пиломатериалов соорудив под окнами крепкую скамейку.
Минула зима.
Наступила весна.
Потом пришло лето.
Катя часто сидела на лавке и думала. О жизни. О судьбе. О мире. О справедливости. Тогда она еще не догадывалась, что справедливости не существует: ее воспитывали в традициях идеализма. Она редко встречалась со старыми друзьями: у всех разные увлечения и свои кампании. А она любила думать, чего не любил из ее сверстников никто.
Надежда дождаться никуда не делась, словно Николай передал ей эстафету. Ее не беспокоило, где тот пропадает. Она была абсолютно уверена, что никто (ни знакомые, ни родители) не напишет ему правду, не напишет ничего. Все считали — «блажь» пройдет и забудется за новыми впечатлениями. Тогда и они тоже смогут забыть, ведь как-то так вышло, что виноваты ВСЕ. Девочка тоже ощущала вину, не особо разбираясь, за что.

Яркий солнечный день. Катя сбежала из дома сразу, как закончила чистить картошку к обеду. Выскочила и уткнулась взглядом в ровную широкую спину в комплекте с длинными сильными ногами, черноволосой обросшей головой, тут же исчезнувших в темном провале соседнего подъезда. Сердце екнуло.
Сначала она немного испугалась и уговаривала себя не ждать... Кто знает, когда он выйдет? Ей и в голову не приходило, что парень может что-то спросить у родителей Коли в лоб, и что те могут ответить...
Через полчаса разозленный и красный Игорь выбежал на улицу. Следов других переживаний Катюша в нем не увидела. Еще в след ему из подъезда неслась ругань. Плохая, злобная. Бабушка такую порицала и запрещала.
Игорь злился не на себя, на кого-то другого. Он застыл на крыльце, смотря на то место, где раньше была скамейка. Даже куст сирени, росший за ней, кто-то поломал и он зачах.
Девочка отлично помнила гневливость брюнета, поэтому подошла тихонько, но не слишком близко.
-Здравствуй, Игорь. Ты приехал за Николаем? - если не знаешь, что сказать, говори, что думаешь.
Ответом послужил горящий взгляд и сжатые кулаки.
«Он ничего не знает. Совсем ничего!» - поняла она.
С этого Катя и начала:
-Они не скажут тебе правду, раз и раньше никто не позвонил и не написал...
-Какую правду? - сквозь зубы процедил заматеревший вдали от дома парень.
-Николай... никогда не вернется: он умер. Убил себя, чтобы его больше не отправляли в больницу... Ему там было совсем плохо.
Игорь пошатнулся. Теперь в его глазах читались боль и шок. Он побледнел.
-Как? Почему? За что? - он говорил не о себе, а о золотоволосом радостном божестве, каким его запомнили все, но слух не вспоминали.
-Не знаю. Родители пытались его лечить... Он стал совсем другой: никого не узнавал, всего боялся. Он приехал из больницы очень больным и слабым. Ты бы не узнал его. Ему было очень плохо. Он мало гулял, ни с кем не общался... А потом были похороны.
-Когда? - голос осип, глаза сверкали безумной тревогой, паникой.
-В прошлом году, в сентябре. В самом начале месяца... Тебе никто не сообщил?
-Я не знал...
Если бы знал, примчался бы моментально, где бы ни был тогда... Он был уверен, что приедет и заберет любимого с собой далеко-далеко, где на все смотрят иначе потому, что там очень трудно жить.
Парень расправил плечи, развернулся и снова вошел в подъезд. Ругань быстро стихла.
Через несколько минут Игорь вышел. Он нес гитару, которую ему подарил Ники когда-то давно, в другой жизни. В другой, так как часть его умерла вслед за любимым. Он шел не оглядываясь. Она бы не удивилась, если бы увидела слезы, но парень наклонил голову и лица не разглядеть.
«Наверное, теперь он не вернется никогда», - решила девочка. Скорее всего, Игорь поссорился со всеми родителями оптом.

Игорь не сразу уехал из города. Несколько месяцев он пил и развлекался в сомнительных кампаниях: заливал горе, дрался и черт знает, что еще вытворял.
Катя точно знала, что это бесполезно: боль и пустота в сердце никуда не деваются, воспоминания возвращаются вместе с разумом и сознанием. Память сердца невозможно обмануть. Когда парень поймет это на собственном опыте, тогда и уедет навсегда. 
Игорь уехал. Такой же злой, дерзкий и несчастный.
Говорили, что последнюю ночь перед отъездом он провел на кладбище на могиле Коли. Пил и разговаривал с плитой.


Вместо послесловия.

Не то, чтобы когда-либо мне было особо жаль Игоря. Ничуть. Этот сильный физически и морально человек сможет начать все с нуля, полюбить еще раз, построить новые отношения с другим человеком, не мучаясь угрызениями совести, не храня в памяти особых воспоминаний о том, что было и прошло. У него сильные руки и умная голова — он нигде не пропадет. Наверное, он придумает что-нибудь и все-таки закончит учебу, займется любимым делом (если в процессе скандала оно ему не опротивело). Такие, как Игорь, выживают всегда и везде. Это хорошо.
Не о нем речь. И не о Николае — не мне его осуждать, сама была готова несколько раз наложить на себя руки... То, что ему пришлось выдержать, вынесли бы немногие, а те, кто выжил, вряд ли остались в своем уме.

Я о том, что узколобая нетерпимость не должна существовать в современном обществе. О том, что общепринятая мораль больше всего напоминает сборник предрассудков и ужастиков, где в отличие от фильма за каждым роликом — реальные трупы и сломанные судьбы. Есть нормы общечеловеческие, вроде заповедей. Где, кстати, ничего не говорится о том, кто кого за что и почему должен любить. Почитать — да, любить — нет.
И еще о том, что сильные чувства — испепеляющи. Тот, кто слабее, никогда не сможет с ними совладать, они погребут его под собой. Утопят или раздавят в зависимости от того, на что его чувства похожи: на бурлящую в половодье реку или лавину, обвал высоко в горах. «Слишком много любви убивает...» - пел Фредди Меркури, и не имеет значения, опосредованно или напрямую, душу или тело.
Те, кто живут сильными чувствами, не замечают правил, норм, ограничений. И им приходится не сладко: поэтому давайте не будем им мешать — пусть живут, как умеют.
Давайте перестанем дразнить и оскорблять людей, живущих иначе... Давайте будем Людьми и пожелаем им счастья, а? Им и так трудно.
Давайте, наконец, вырастем из предубеждений и примем на веру: любовь не имеет пола, не различает цветов, не обращает внимания на возраст — она всеядна и ослепляюща. Заставить любить никого нельзя, в конце концов.
И вообще: прежде чем хаять кого-то за что-то, не лучше ли заняться своими собственными проблемами и недостатками?

Хочешь изменить мир, начни с себя!
Люби и не мешай любить другим!