Глава вторая
Финская засада
Маршрут (вернее, только его первая часть), был всё тот же, что и в 1940-ом году: перелёт на военно-транспортном самолёте, прыжок с парашютом в районе одинокого финского хутора Халкипудос, переход на вёсельном баркасе до шведских берегов – благо, осень и начало зимы выдались на удивление тёплыми, и лёд ещё не сковал Ботнический залив.
В салоне самолёта было безумно холодно, даже не смотря на лохматые шапки-ушанки, тёплые свитера верблюжьей шерсти, длинные овчинные полушубки, ватные штаны, толстые вязаные перчатки и унты на собачьем меху.
- Х-холодно-то к-как, - отчаянно клацая зубами, бормотал Михаил. - Бр-р-р-р. Ужас-с-с с-с-самый н-натуральный. Кха-кха. Особенно с моей астмой. И с-спиртного, к-как на з-зло, с с-собой н-не д-дали. Ж-ж-жадины…
Наконец, почти через три часа после взлёта с «вырицкого» аэродрома, усатый пилот с меховым шлемофоном на голове, высунувшись из своей кабины, объявил:
- Светает. Подлетаем к намеченному месту. Посмотрите-ка, рыцари плаща и кинжала, в правый иллюминатор…. Видите – два светло-оранжевых пятнышка? Это они и есть, костры сигнальные. Как пойду на второй круг, так и сигайте, благословясь. В том смысле, что мысленно распевая Интернационал…
Ник сильно оттолкнулся от деревянного настила салона и без раздумий прыгнул вперёд – в непроглядную и таинственную тьму.
Было ни то, чтобы страшновато, но откровенно неуютно: после произошедшего в «далёком» 2007-ом году он ко всем прыжкам с парашютом относился с ярко-выраженным недоверием, словно бы ожидая – на подсознательном уровне – некоего подвоха…. Коварного и неприятного подвоха? Или же, наоборот, светлого и радостного? А Бог его знает, если по-честному…
Но ничего неожиданного и незапланированного не произошло. Абсолютно.
Хладнокровно досчитав до семи, Ник резко дёрнул за маленькое деревянное кольцо.
Лёгкий хлопок, вполне терпимый удар в плечевой пояс, свободное падение прекратилось, и он начал медленно и плавно опускаться на финскую землю.
Два жёлто-оранжевых огонька постепенно приближались. Ник, определив навскидку направление и силу дувшего ветра, сильно и настойчиво потянул за левые стропы, внося – тем самым – последние коррективы в маршрут спуска.
Приземлился он в сорока-пятидесяти метрах от сигнальных костров: погасил купол, выбрался из лямок, скатал парашютную ткань в большой комок и ловко перевязал его заранее приготовленной верёвкой. А после этого задрал голову вверх и довольно улыбнулся – к земле уверенно приближался светло-бежевый парашютный купол.
- Молодец, младший лейтенант Банкин, - негромко похвалил Ник. - Так держать, молодчик. А меня, тем временем, охватывает приставучее чувство «дежавю»…
Вскоре Михаил успешно приземлился. Ник помог ему разобраться с парашютом. Потом они перекурили и от души погрелись возле одного из жарких костров.
А дальше началось «повторение» 1940-го года. То бишь, событий, произошедших в этом самом месте почти одиннадцать с половиной лет тому назад.
Из-за молоденьких ёлочек-сосёнок вышла женщина, облачённая в неуклюжий мешковатый малахай и лохматую шапку-ушанку, и объявила приятным низким голосом – на русском языке, с мягким ненавязчивым акцентом:
- Здравствуйте, товарищи. Не будем, пожалуй, тратить время на изысканные взаимные приветствия. Метеорологи предупреждают о надвигающейся непогоде. Надо спешить. Следуйте за мной. А парашюты здесь оставьте. Я их потом приберу, когда вернусь…
Женщина, прервав монолог, резко развернулась и упруго зашагала на северо-восток.
Они шли через ровное поле, на котором лежал двухсантиметровый слой светло-сиреневого снега, изредка обходя кучи и кучки больших и маленьких округлых камней.
Через двадцать с небольшим минут, когда из-за далёкого изломанного горизонта выбралось скупое ярко-розовое зимнее солнышко, впереди замаячили тёмные строения маленького финского хутора: длинный одноэтажный жилой дом с маленькими окошками, просторный хлев, конюшня, несколько амбаров и сараев, маленькая аккуратная банька, треугольник погреба, сруб колодца. Лениво забрехала собака. Почуяв людей, коротко всхрапнула лошадь. Тревожно замычали коровы. В одном из сараев возмущённо загоготали гуси.
«Всё, как и тогда, в 1940-ом», - мысленно усмехнулся Ник. - «Да и погода похожая – на уровне ноля градусов по Цельсию. А сейчас хозяйка двумя-тремя фразами успокоит разволновавшуюся живность. Ну, и начнёт демонстрировать здешнее знаменитое гостеприимство…».
Так и произошло: женщина что-то гортанно прокричала по-фински, а потом, когда животные угомонились, пригласила гостей, перейдя на русский язык, пройти в дом.
Через тесные сени, стены которых были плотно завешены самыми различными вещами, корзинками, пучками засушенных трав и берёзовыми банными вениками, они прошли в горницу.
Там всё было по-прежнему: большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой и скромной мебелью, по торцам – цветастые ситцевые пологи, отгораживающие спальные места, в углу – круглая (в сечении) ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось живительное тепло.
Хозяйка оперативно зажгла допотопную керосиновую лампу, стоявшую на кухонном столе, а после этого, сбросив на пол малахай и ушанку, обернулась.
«Ничего не понимаю», - удивился Ник. - «Это же не Мария. А какая-то молоденькая девчушка лет девятнадцати-двадцати от роду: невысокая, стройная, курносая, рыжеволосая, с живыми и быстрыми светло-голубыми глазами. И…, и…, и очень симпатичная. А узкая светло-бежевая юбка и белый облегающий свитер с тёмно-бордовыми ромбическими узорами очень даже выгодно подчёркивают все особенности и достоинства её фигуры. М-да. Есть на что посмотреть, короче говоря…».
Неуверенно откашлявшись, он спросил:
- Извините, но кто вы?
- Ха-ха-ха! - развеселилась девушка. - Не узнали меня, дядюшка Андрес? Значит, долго жить буду…
- Анна-Мария? - прозрел Ник. - Неужели?
- Она самая. Называйте меня, пожалуйста, Анной. Так оно проще. И путаницы, что характерно, меньше.
- Договорились, не вопрос…. А выросла-то как. Похорошела…. Матом, надеюсь, больше не ругаешься?
- Скажете тоже, - засмущалась девчушка, отчего её светло-голубые глаза заметно потемнели. - Я же тогда совсем маленькой была и толком не понимала, что говорю…
- Ладно-ладно, верю. Проехали…. А где уважаемые Юха и Мария?
- Папа и мама в отъезде. На полтора месяца, в соответствии с полученным приказом, отбыли по делам заграничным. Я за них. Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Справлюсь.
- Не сомневаюсь, Аннушка.
- А я – Михаил, Миша, - встрял в разговор Банкин. - Ой…. Вернее, Микаэль…
- Ха-ха-ха! Уморил…. Начинающий рыцарь плаща и кинжала, как я понимаю?
- Начинающий, - подтвердил Ник. - Вот, и путается слегка, бедолага. Бывает…
- Бывает, - согласилась Анна и, став бесконечно-серьёзной, предложила: - Всё, господа шпионы и диверсанты, заканчиваем с шуточками. Сейчас перекусим. А быстро соберу на стол. На раз-два…. И не надо, пожалуйста, спорить. Папа говорит, что перед дальней и трудной дорогой надо – в обязательном порядке – хорошенько «заморить червячка». Мол, лишним никогда не будет. А переплыть на вёслах через широкую морскую губу (тем более, в холодную зимнюю погоду), дело непростое, требующее значительных физических усилий…
Предложенная трапеза была скромной, непритязательной, но сытной и калорийной: варёная картошка в мятом чугунке, толстые ломти варёного и копчёного мяса, форель и голец холодного копчения, ржаные «плетёнки», плоские овсяные лепёшки, жёлтое деревенское масло, а также горячий ароматный чай с малиновым и черносмородиновым вареньем.
Через десять-двенадцать минут Анна объявила:
- Всё, товарищи коммунисты, завершаемся с приёмом пищи. Хорошего – понемногу. Труба зовёт. Поднимаемся и одеваемся…. Стоп-стоп. Унты надо поменять на резиновые сапоги. Море, оно так и норовит – перелиться через борт…. Не бойтесь, не замёрзните. Сапоги, они очень больших размеров. Я вам ещё по две пары толстых шерстяных носков выдам…. У вас – вязаные перчатки? Ха-ха-ха. Ерунда полная и несерьёзная. Сейчас брезентовые рукавицы на собачьем меху презентую. Незаменимая и многократно-проверенная вещь…
Тщательно застегнув все пуговицы и старательно затянув шнурки-завязки, они покинули гостеприимный дом семейства Виртанен.
Анна заперла дверь на солидный навесной замок.
- А как же ваша живность? - спросил Ник.
- Что с ними станется? - пожала плечами девушка. - С утра все накормлены и напоены. До вечера потерпят. Здесь же недалеко. Три часа туда. Пять – обратно.
- Почему такая разница? - заинтересовался Банкин, явно «запавший» на симпатичную рыженькую барышню. - Кха-кха…
- Это же, Микаэль, так просто. Когда пойдём к шведскому берегу, то на вёслах двое будут сидеть. А в обратную сторону мне одной предстоит грести…. Почему вы подкашливаете? Астма? Надо было раньше сказать, я бы вас мочёной морошкой накормила. Она страсть, как целебна и полезна при всяких лёгочных заболеваниях…. Ах, как приятно и мелодично снежок хрустит под подошвами наших сапог. Заслушаться можно…
Пройдя метров триста пятьдесят по хвойному мелколесью, они поднялись на локальный водораздел, с которого открывался шикарный вид на морское побережье: ленивые серо-свинцовые зимние волны, грязно-жёлтый песок узкой косы, местами покрытый овальными снежными пятнами, чёрно-красные валуны, разбросанные и здесь, и там, несколько неказистых баркасов у старенького деревянного причала, длинный ветхий сарай под красно-коричневой черепичной крышей.
- Величественная такая картинка, - сообщил Михаил. - И, одновременно, очень мрачная, суровая и многообещающая. Кха-ха…. Из нетленной серии: - «Суровая и безжалостная зима на подходе. Скоро она вам, ребятки, устроит. Ужо. Три шкуры спустит. Только держись…».
- Стоп, - тревожно вскинув вверх правую руку, велел Ник. - Останавливаемся, соратники.
- Что такое, командир?
- Пока ничего. Пока…. Просто у меня – обострённое чувство опасности. Я её, суку злую и грязную, за версту чую. Извините, Аннушка, за грубое выражение…
- Ничего…. Может, дон Андрес, уже перейдём на «ты»? А то смешно как-то получается. Словно мы находимся на официальном приёме у здешнего полицмейстера.
- Перейдём, не вопрос…. Кстати, по поводу «полицмейстера». Полиция Безопасности Финляндии – организация достаточно серьёзная и жёсткая, с которой шутить не стоит…. Не кажется ли тебе, коллега по благородному ремеслу, что возле этого длинного сарая слишком много свежих следов? И возле причала? И на местами заснеженной косе? И, главное, кто же их натоптал?
- Не знаю, - неуверенно шмыгнув носом, призналась девушка. - Я к баркасам подходила только позавчера, ещё до снегопада…. Думаете, что…
- Думаешь.
- Ах, да. Извини…. Думаешь, что здесь активно шастают агенты финской Полиции Безопасности?
Со стороны хутора раздался злобный собачий лай, через пару секунд тревожно заржала лошадь.
- Нет, пожалуй, уже не шастают, - нахмурился Ник. - Нас, в гости по утрам не ходи, постепенно и целенаправленно обкладывают. Как лесных волков – красными флажками. Резидентура, похоже, провалена. А у причала, наверняка, обустроена засада. В том смысле, что в сарае расположились несколько вооружённых оперативников, которые должны – по замыслу их руководства – нас арестовать.
- Я им арестую. Кишка тонка. Кха-кха…. Кровью, гады, умоются, - достав из внутреннего кармана полушубка браунинг бельгийской сборки, пообещал Банкин.
- Отставить, младший лейтенант. Убрать пистолет обратно и забыть о его существовании. Нам сейчас нельзя шуметь, на звуки выстрелов может сбежаться целая куча финского служивого люда. Причём, решительного и вооружённого до самых коренных зубов.
- Ик, - растерянно икнула Анна. - И что мы теперь будем делать? А? Ик-к-к…
- Надо срочно уходить. Из страны, я имею в виду. И нам, и тебе.
- Как – мне уходить?
- Вместе с нами. Морем, естественно.
- Я не об этом…. А как быть с хутором? С собакой и котом? С коровами? С лошадкой? С курицами и гусями?
- Извини, но это издержки нашей многотрудной профессии, - извиняющее передёрнул плечами Ник. - Будь она неладна…. Разведчики и диверсанты постоянно вынуждены чем-то и кем-то жертвовать. Постоянно и безвозвратно. Диалектика в действии…. Значится так, юные соратники и соратницы. Разыграем, пожалуй, следующую рабочую схему. Ты, Анна, задержанная советская шпионка. А мы с Микаэлем – доблестные агенты британской МИ-6 …. Расклад, надеюсь, ясен?
- Причём здесь – СИС? Ничего не понимаю, - удивился Банкин. - А, командир?
- Всё очень просто, мой любопытный сеньор Вагнер. Именно британская Secret Intelligence Service и «ставила» в двадцатых годах прошлого века работу финской Полиции Безопасности. «Ставила», направляла и, понятное дело, старательно курировала. Поэтому все местные службисты уважают и откровенно побаиваются – до дрожи в коленях – своих авторитетных английских коллег…. Ещё одно, Мишаня. Твой клиент…э-э-э, пусть будет крайний правый. Причём, сколько бы их там не было. Только на нём сосредоточься. Понял?
- Так точно.
- Вот, и молодец. Вырубишь. Или же зарежешь. На твоё усмотрение…. Нож-то есть при себе?
- И-имеется. Кха-кха…. К-командир, а ты уверен? Ну, в правильности такого…э-э-э, кардинального решения?
- Я всегда уверен, - подбадривающе подмигнул Ник. - В том плане, что когда нахожусь на тропе войны. То бишь, на боевом и ответственном задании…. Шагаем соратники. Я – солирую. Вы – старательно подыгрываете и импровизируете. Но, пожалуйста, в меру и без пошлого перебора…. Кстати, а что хранится в данном строении?
- Вёсла от баркасов, запасные мачты, паруса, якоря, всякие и разные верёвки-канаты, - пояснила Анна. - А ещё различные рыбацкие снасти и причиндалы: мережи, сети, удочки, бочки для засолки рыбы, сама соль в холщовых мешках. Ну, и всякий никому не нужный бытовой хлам, накопленный за долгие-долгие годы.
- Понятное дело. За мной. В том плане, что за будущей громкой славой и разлапистыми орденами…
Они остановились возле правого торца сарая, в четырёх-пяти метрах от входной двери, и Ник тут же принялся беззастенчиво лицедействовать, заявив на чистейшем и классическом английском языке:
- Ваша дальнейшая Судьба, милейшая мисс Виртанен, зависит сугубо от вашего благоразумия. А также и от искренности, конечно…. Понимаете меня?
- Стараюсь, сэр, - прошелестела испуганным голосом Анна. - Вы, надеюсь, не обманываете бедную провинциальную девушку? Меня же не расстреляют?
- Не сомневайтесь, задержанная. Но, естественно, только в случае вашей полной правдивости. Мы же с напарником будем обязательно ходатайствовать перед высоким руководством о нисхождении…. Не так ли, мистер Ватсон?
- О, да, многоуважаемый сэр Томас, - подтвердил – голосом Уинстона Черчилля – Банкин. - Всенепременно будем. Грехи, как утверждает Библия, можно смыть не только кровью. Но, так сказать, и слезами искреннего раскаяния. Да и понятия – «королевское помилование» никто не отменял. Я же, со своей стороны, буду непременно настаивать на толике милосердия…. Чу, какой-то шорох? Показалось, наверное….
- Показалось, так показалось, - легкомысленно хмыкнул Ник. - Итак, милая мисс Виртанен, где находится рация? Ну, та, по которой ваши беспутные родители регулярно выходили на связь с московскими и ленинградскими чекистами?
- Вот, в этом сарае, - сдавленно всхлипнув, сообщила девушка. – Под брезентовыми мешками со старыми рыбацкими сетями. Только секретного кода для выхода в эфир я, к сожалению, не знаю.
- Сейчас проверим…
В сарае что-то зашуршало.
- Что это такое? - насторожился Михаил. - Там кто-то есть?
- Я не знаю, - извинительно забормотала Анна. - Честное слово. Поверьте, джентльмены…. Может, это мыши?
- Мыши мышам рознь, - многозначительно покачал головой Ник. - А в данном сарае, скорее всего, сейчас находятся доблестные сотрудники финской Полиции Безопасности. Руководители этого славного ведомства, отнюдь, не дураки и зарубежных «мышей», слава Богу, ловить ещё не разучились, - он назвал несколько звучных финских фамилий. - Эти уважаемые господа всегда стремятся идти в ногу с нашей Secret Intelligence Service…. Эй, коллеги, вылезайте. Покажитесь на свет Божий. Предлагаю – позабыть на время о нездоровой межведомственной конкуренции и работать вместе. Так сказать, рука об руку, руководствуясь лишь конечной эффективностью…
Банкин – для пущего эффекта – бросил несколько трескучих фраз на финском языке. Голосом маршала Маннергейма , естественно.
Послышался длинный и противный скрип, дверь приоткрылась, и из сарая вышли двое мужчин – среднего возраста и роста, облачённые в неприметную зимнюю одежду сельского типа, с пистолетами в руках.
- А как же быть с хвалёным финским гостеприимством? - возмутился Ник. - Врут всё туристические буклеты? Это я, многоуважаемые господа, про ваше оружие. Спрятали бы вы его, что ли? Хотя бы из правил элементарной вежливости? Заранее спасибо, коллеги. Взаимное уважение – залог успехов совместных…. А теперь давайте-ка отойдём в сторонку. Пошепчемся немного о текущей ситуации…. Арестованная барышня Анна-Мария Виртанен? А куда она, голубушка рыжеволосая, денется? Догоним, ежели что…. Шагайте за мной и Ватсоном. Шагайте…
Представители финской спецслужбы, непонимающе переглянувшись, послушно запихали пистолеты в карманы своих крестьянских зипунов и – вслед за «английскими коллегами» – отошли от сарая метров на пятнадцать-двадцать.
- Поговорим? - остановившись и развернувшись на сто восемьдесят градусов, предложил Ник.
- С кем имею честь? - неуверенно проведя по лицу ладонью, поинтересовался на сносном английском языке один из финнов.
- Томас Бридж, - непринуждённо отрекомендовался Ник. - Возглавляю восьмой отдел Secret Intelligence Service.
- Наслышан о вас, сэр. Искренне рад нашему знакомству…. Но нельзя ли ознакомиться с вашим служебным удостоверением?
- Конечно же, можно. Не вопрос…
Удар, удар, удар. Тело «коллеги» безвольно опустилось на первый зимний снежок. Через секунду рядом с ним разместился, благодаря боевым навыкам младшего лейтенанта Банкина, и второй избыточно-доверчивый финский гражданин, пребывающий в бессознательном состоянии.
- Отнесём голубков в сарай и свяжем? - предложил Михаил. - Например, старыми рыбацкими сетями?
- Всё верно понимаешь, сеньор Вагнер…
Неожиданно со стороны сарая долетел чей-то приглушённый болезненный вскрик.
Ник, выхватив из кармана полушубка браунинг, резко развернулся, а оценив ситуацию, облегчённо выдохнул: третий финский агент – в метре от входной двери сарая – медленно оседал на землю, а из его груди (в области сердца), торчала чёрная рукоятка ножа.
- Нельзя так пошло прокалываться, господа опытные «энкавэдэшники», невозмутимо улыбнувшись, прокомментировала Анна. - Внимательней надо быть. И, понятное дело, страховать свой каждый шаг. Как профильные инструкции по диверсионной деятельности и предписывают. Хорошо ещё, что папа меня обучил – в своё время – ножи метать.
- Сильна, бикса рыженькая, - едва слышно пробормотал Банкин. - И симпатична – до полной и нескончаемой невозможности. Кха-кха…. Я, кажется, уже влюбился. Причём, до полной потери пульса…
«И я тоже», - мысленно (и грустно), усмехнулся Ник. - «Влюбился. Как последний сопливый мальчишка…».
Поместив финские тела (одно мёртвое и два связанных), в сарай, они отомкнули навесной замок на толстой цепи, разместились в баркасе, вставили вёсла в уключины и, не ведая сомнений, стартовали к спасительным шведским берегам.
Вернее, это Ник оттолкнул старенький рыбацкий баркас от финского берега, ловко – с кормы – забрался в лодку и занял место на руле. Так Анна попросила, мол: - «Замёрзла я слегка, ветер нынче холодный. Даже знобит немного. Сяду, пожалуй, на правое весло и немного согреюсь. Хотя бы минут на тридцать-сорок…».
Баркас, не без труда преодолевая меленькие встречные волны, отчалил. Бодро заскрипели тяжёлые вёсла, слаженно ворочаясь в ржавых уключинах.
«Чёрт, как-то всё не так», - машинально шевеля туда-сюда рукоять руля, подумал Ник. - «В том смысле, что гребцы…. Что – гребцы? Да сидят они больно уж плотно, прижимаясь бёдрами…. А ещё переглядываются с взаимным интересом-пиететом. И…. И довольно улыбаются…. Чёрт знает, что такое. Так и хочется этому Банкину-младшему – шею свернуть. Да и этой вертихвостке рыжей. Мать его…».
Уже за полдень баркас успешно ткнулся носом в пологую песчаную косу, полностью свободную от снежного покрова.
В смешенном редколесье, огораживающем побережье от остальной Швеции, гостеприимно потрескивал жаркий костерок.
- Доброго вам здоровья, странники, - поприветствовал вновь прибывших старина-Генрих, встречавший Ника и тогда – в 1940-ом году. - Проходите к костру. Грейтесь. А я помогу фрекен Виртанен развернуть и отпихнуть баркас обратно…. Не надо – обратно? Почему?
Ник доходчиво объяснил – почему, что и как.
- Плохо это, когда старинная и крепкая резидентура проваливается, - подытожил разумный Генрих. - Очень плохо. Начальство, расстроившись, наверняка, уменьшит денежное содержание. А ещё заставит целую кучу объяснительных бумажек написать-сочинить. Естественно, в новой «кодировочной» системе. Да и поберечься придётся дополнительно. В том плане, что коварные шведские спецслужбы очень плотно общаются с финскими. Так издавна повелось.… И что теперь прикажете делать с юной фрекен? Её уважаемым родителям, которые сейчас находятся в США, я, конечно же, сообщу о возникшем казусе. Как и полагается. Мол, путь в Финляндию им заказан, и необходимо срочно перейти на запасной вариант…. Но что делать с их симпатичной и шустрой дочуркой? А? Я вас спрашиваю. Молчите? Ну-ну…. Надеюсь, жениха в Суоми не осталось? Или же дружка сердечного?
- Не осталось. Бог миловал…. И вообще, я хотела бы проследовать дальше с этими доблестными кабальеро, - грея озябшие ладошки над пламенем костра, заявила Анна. - Всё равно – куда…
- Ничего не получится, милочка. Увы. На дона Андреса и сеньора Вагнера уже выправлены испанские паспорта со всеми запрошенными визами. Самолётные билеты до Мадрида – на завтрашнее утро – приобретены. Да и чемоданы со всем необходимым для дальнего путешествия собраны. Вам же, милая фрекен, странствовать под своей личиной не стоит. В том плане, что – сто процентов из ста – уже находитесь в международном розыске. Вмиг арестуют и повяжут. Даже пикнуть не успеете.
- Что же мне делать?
- А ничего особенного. Терпеливо ждать, и не более того. Пристрою вас на время, предварительно наложив лёгкий театральный грим, в одной тихой и малонаселённой шведской деревушке. Потом выйду на связь с Москвой. Пусть высокое руководство определяется с вашей дальнейшей Судьбой: дельную «легенду» разрабатывает, назначает новое место службы, даёт ценные указания по паспорту и всем прочим документам. Ничего хитрого, между нами говоря…. Сколько времени – на всё про всё – может пройти? Например, пару недель. Или же, наоборот, несколько месяцев. По-всякому бывает. Никогда не угадаешь, сколько ни старайся…
В шумном и на удивление пёстром мадридском аэропорту их встретила неприметная машина с неприметным же шофёром. Встретила и отвезла к правительственной канцелярии, где Нику было вручено большое рекомендательное письмо за подписью самого генерала Франко. А также пухлый бумажник с различной валютой.
Потом «испанские торговые представители», сменив несколько самолётов и затратив почти двое суток, долетели до бразильского городка Порту-Алегри и, поймав первое попавшееся такси, доехали до местного торгового порта.
- Ничего не понимаю, - устало ворчал Банкин. - Ничего и даже меньше. Кха-кха…. Чемоданы тяжеленные. Пирс длиннющий и безлюдный. Жара наяривает во всю Ивановскую. Уже весь пропотел, впору рубашку менять. Лето у них здесь, понимаешь. Мол, Южное полушарие, так его и растак…. Почему было сразу не долететь до Буэнос-Айреса? А, командир? К чему эти долбанные сложности?
- «Бэ» – тоже витамины, - вяло откликнулся Ник. - Здесь нас с тобой, братец, дожидается аргентинский резидент. То бишь, резидент советской внешней разведки в Аргентине. Сядем на его яхту и пойдём (как принято выражаться в среде настоящих мореманов), до Буэнос-Айреса. А за время этого плавания товарищ резидент проведёт подробный и расширенный инструктаж. Мол, как, что, зачем и почему. Дабы мы с тобой – во время странствий по благословенной Аргентине – не попали бы впросак…
Он резко остановился.
- Что такое? - насторожился Михаил.
- Яхта…
- Ну, яхта. Симпатичная, конечно, надо признать. Длинная, метров шестнадцать-семнадцать. Узкая, низко-посаженная и безупречно-пропорциональная. Кха-кха…. Эстетичная штучка, спора нет.
- Это, друг мой Мишка, не просто – «яхта», - пояснил Ник. - А легендарная «Кошка».
- Иди ты! - восхитился Банкин. - Столько героических историй и цветастых баек слышал про эту славную посудину, и не сосчитать…. А вон тот длинноволосый тип в чёрных очках, жадно поедающий кашу прямо из большой кастрюли, получается, знаменитый капитан Куликов по прозвищу – «Одноухий»?
- Он самый. Шагаем…
- Привет, Серж, - подойдя к яхте, поздоровался Ник.
- О, мазуты береговые пожаловали, - обрадовался Куликов. - Молодцы, прямо к завтраку прибыли. Одобряю. Сейчас ложками обеспечу. А мисок, извините, нет. Все перебились во время последнего весеннего шторма, а новые купить – недосуг.
- Значит, ты и есть – аргентинский резидент?
- Ага, только, так сказать, насквозь второстепенный. За главного у нас – Саня Крестовский. Он всеми делами шпионскими и занимается. Вместе с женой Марией, понятное дело. А я – сугубо на подхвате. Подай-принеси, отвези-привези. Уже полтора года прохлаждаюсь в Аргентине. Скука смертная, честно говоря. Ни перестрелок тебе, ни погонь. Тьфу, да и только…. Ну, проходите на борт, мазуты. Проходите, не стесняйтесь. Сейчас перекусим, пару-тройку бутылочек винца разопьём, типа – за встречу. Серж Куэльо (это моё здешнее имечко), на весь Буэнос-Айрес славится своим гостеприимством. А после этого, благословясь, отчалим. Благо, погода способствует. За трое суток, тьфу-тьфу-тьфу, конечно, дочапаем…
Глава третья
Первая встреча
«Кошка», плавно меняя курс, начала постепенно приближаться к далёкой береговой линии. Вернее, к некоему широкому проливу (как решил Ник), расположенному между двумя берегами.
Узкие светло-серые волны (с лёгким серебристым отливом), лениво и величественно разбегались – за кормой яхты – к незнакомым берегам, едва различимым в белёсой туманной дымке.
- Действительно, серебром отливает, - задумчиво вглядываясь в морскую даль, пробормотал Банкин. - Тусклым-тусклым таким. Явно старинным. Кха-кха…. Или же оловом? Как в том стихотворении, мол: - «Ураган остался за кормою. И молчит. Море – словно призрачное олово. Без обид…». А, кэп?
- Совершенно, на мой вкус, ничего необычного, - небрежно поправляя на длинном носу очки с затемнёнными стёклами, ухмыльнулся капитан Куликов. - Перед нами, господа патентованные шпионы, простирается – прямо по курсу – водная гладь, именуемая – «Рио де ла Плата». То бишь, в переводе с испанского языка, «Серебряная река», имеющая самую широкую в Мире дельту. Прошу, что называется, любить и жаловать…
«Да, изменился наш бравый шкипер за прошедшие годы», - машинально отметил Ник. - «Поседел весь – окончательно и бесповоротно. И разговаривать стал совсем по-другому – более вдумчиво и, так сказать, культурно. Никаких тебе «солёных» боцманских тирад. А ещё стал однозначно-скрытным: за время нашего трёхдневного плавания так и не обмолвился ни единым словечком о том, чем занимался во время Второй мировой. Бывает, конечно…. Да и яхте его, безусловно, досталось: борта все облезлые, лет пять-шесть уже некрашеные, покрытые многочисленными неаккуратными заплатами и уродливыми вмятинами. Следы от пуль и осколков, надо думать…. И кот по палубе бродит совсем другой. Вернее, чёрно-белая кошка по кличке – «Маркиза». Видимо, буро-пегого Кукуся – по старости лет – пришлось списать на берег. Да, жизнь наша, жестянка неблагодарная…».
- Сергей Анатольевич, а ты про Айну и Сизого ничего не слышал? - спросил Ник. - Говорят, что они отчалили в Гватемалу?
- Отчалили. Ещё в самом начале 1941-года, - подтвердил Куликов. - Их мой коллега-Галкин туда доставил. Вместе с близняшками Афанасием и Мартой.
- А что с Айна? Поправилась?
- Наверное. Сердцеед Галкин, по крайней мере, мне про её неземную красоту – при встрече – все уши прожужжал. В 1942-ом году, в одном из баров Гаваны.
- Кэп, вы же должны нас с командиром проинструктировать, - напомнил дотошный Михаил. - Мол, как и что в этой беспокойной Аргентине. Чего надо опасаться. И как себя правильно вести на городских улицах.
- Проинструктирую, мазуты береговые. Не вопрос, - лениво зевнув, пообещал Куликов. - Но не здесь же, в конце-то концов? На самом солнцепёке? Да и кофейку было бы неплохо выпить. За мной…
Они, покинув капитанский мостик, спустились по узкому трапу в кают-компанию (она же – личная спальня капитана «Кошки»).
Капитан, затратив порядка двадцати пяти минут, заварил кофе по старинному арабскому рецепту: в пузатой медной турке, помещённой в раскалённый мелкозернистый песок, нагретый на допотопной спиртовке.
Заварил, разлил по высоким фарфоровым чашечкам, а после этого поинтересовался:
- Никитон, тебе в кофе спиртику накапать? У меня, видишь ли, привычка такая…
- Капни. Лишним не будет.
- А юноше? Или же обойдётся? Мол, молод ещё?
- Дык, как же это? - возмутился Банкин. - Как финских полицейских мочить, так взрослый? Кха-кха…. А чуток алкоголя хлебнуть – годами не вышел? Дискриминация чистейшей воды. Откровенный произвол и гадкая «дедовщина». Я товарищу Мессингу обязательно нажалуюсь.
- Накапай, Серж, и ему, - благостно махнул рукой Ник. - Я сегодня добрый…. Ну, за нашу, кэп, неожиданную и судьбоносную встречу. Дай Бог, не последнюю, понятное дело…
Они, закусывая хрустящим овсяным печеньем, выпили по одной чашечке «алкогольного» кофе, по второй, по третьей.
После этого Куликов раскурил свою знаменитую чёрную трубку и, пуская к потолку кают-компании идеально-круглые кольца ароматного сизого дыма, прочитал маленькую просветительскую лекцию:
- Чтобы чувствовать себя в незнакомой стране безопасно и комфортно, надо попытаться – как можно быстрей – «понять» её. То бишь, пропитаться, если так можно выразиться, её «духом»…. Итак, в пошлой обывательской среде принято считать, что у Аргентины – пять знаковых символов: танго, мате, гаучо, великая Эвита Перрон и пампа. Спорное утверждение, честно говоря. Весьма и весьма спорное. Впрочем, начнём по порядку…. Танго. Так себе танец, на мой частный и прямолинейный вкус. Танцуешь и ощущаешь при этом всё трепетное женское тело: колени, бёдра, грудь. Надо бы её, голубушку разгорячённую, (то бишь, партнёршу по танцу), тут же умыкнуть в укромное местечко и – по полной и расширенной программе. Ну, вы меня, конечно, понимаете…. Ан, нет. Нельзя. Танцуй, бродяга неприкаянный, дальше. Зрители, мать их растак, ещё пялятся. А у меня мужской орган, как назло, возбудился и, того и гляди, выпрыгнет из штанов. Тьфу, да и только. Маята одна и неудобство сплошное. Нет, братцы, танцуйте ваше танго без меня…. И, вообще. Изначально танго, чтобы вы знали, являлся сугубо «мужским» танцем. Какие ещё шуточки? Чистую правду глаголю…. Дело было так. В конце девятнадцатого века десятки тысяч европейских эмигрантов прибывали в Буэнос-Айрес в поисках удачи, богатства и счастья. Одинокие мужчины скучали по оставленным дома женщинам и, желая утешиться, проводили долгие вечера в здешних публичных домах. Ожидая своей очереди, (а с проститутками, как это и ни странно, наблюдался определённый дефицит), они танцевали друг с другом своеобразный танец, полный страсти и желания, танец, напоминающий состязание за обладание женщиной. Ну, как аналогичные танцы у некоторых птиц, животных и насекомых. Глухари там, тетерева, благородные олени, некоторые виды бабочек. Это уже позднее танго стали исполнять в сопровождении испанских и итальянских мелодий, смешанных с африканскими ритмами «кандомбе»…. Постепенно танго начали танцевать с женщинами, и танец стал более сексуально-демонстративным и менее меланхоличным. Затем появились песни «танго», повествующие о глубоких и печальных чувствах: о тоске по Родине и любимым, о сердечных страданиях, о ревности и о предательствах вероломных женщин. Так что, не всё так гладко с этим хвалёным танго. Вернее, с его «родословной». Плебейством голимым, на мой частный и капризный вкус, так и отдаёт…. Мате. Ещё одна классическая и глупая «запутка». Аргентинцы утверждают, что мате, мол, объединяет семью. Когда готовят мате, то все бросают свои дела, и семья – в полном составе – спешит к обеденному столу. Пью мате через специальные сосательные трубочки из маленьких полых тыквочек – и фанатеют. То бишь, балдеют и ловят кайф. Пьют и ловят…. С чего, спрашивается? Ну, попробовал я пару-тройку раз этот хвалёный мате – совершенно ничего особенного. Как говорится, ни в голове, ни в попе. А на вкус – обыкновенный второсортный зелёный чай. Мне в Китае и не такой доводилось пробовать. В том плане, что на порядок ароматнее и с гораздо более приятным послевкусием…. Гаучо. Это, вообще, какая-то откровенная насмешка природы. Да, когда-то давно гаучо, действительно, были…э-э-э, весьма достойными парнями. Только очень давно. Из серии – «Преданья старины глубокой…». Дело было так. Несколько веков тому назад в аргентинскую пампу пришли жестокосердные и суровые испанцы…. Зачем, интересуетесь, они пришли? Естественно, в поисках золота и серебра. Значит, пришли и достаточно быстро уничтожили всех местных индейцев – и кечуа и керанди, ну, и для полного комплекта перестреляли всех гуанако и страусов-нанду. А после этого завезли из Европы и выпустили в пампу всякий домашний скот. Но золота и серебра в Аргентине оказалось до обидного мало. И тогда разочарованные испанцы принялись в массовом порядке переселяться в Парагвай, Перу и Эквадор, где благородных металлов было не в пример больше. Часть лошадей, баранов, быков и коров они забрали с собой. А всех остальных бросили – на произвол Судьбы. Одичавший рогатый скот и лошади очень быстро размножались и чувствовали себя в пампе просто превосходно. Для всяких парнокопытных здесь – идеальная среда и климат, так сказать…. И тогда в пампу пришли бродяги – самых разных национальностей, бедные, как худые церковные крысы. Чтобы не умереть с голода, они отлавливали этих диких лошадей, буйволов, баранов и коров, а потом загоняли их на наспех огороженные территории. Так в Аргентине появились гасиенды и гаучо – вольная и свободолюбивая разновидность людей, не признающая общепринятые нормы, правила и устои. Мораль у гаучо проста и непритязательна: - «Мы были никому не нужны. Когда наши детишки пухли от голода, то нам никто не помог, все презрительно отвернулись. Мы всего добились сами, собственными руками, безо всякой помощи со стороны. Поэтому теперь мы ничего и никому не должны. Пошли вы все в грязную и широкую задницу – с вашими законами, конституциями и прочим уродством. Мы живём, как хотим, и никто не имеет права – вмешиваться в нашу жизнь…». Так оно всё и было. Только, извините, в далёком-далёком Прошлом. То есть, очень много лет тому назад. Но с тех пор, увы, много воды утекло. Очень много…. Почти вся плодородная земля в Аргентине сегодня поделена (не без помощи армейских и полицейских структур), между крупными латифундистами. Так что, гаучо нынче не разгуляться. Есть, конечно, в пампе несколько крупных стационарных лагерей, где обитают эти вольные пастухи. Только всё это носит, так сказать, откровенно «декоративный» характер. То бишь, сегодняшние гаучо являются, если смотреть правде в глаза, низкопробными клоунами, развлекающими, в основном, богатых американских туристов. А ещё они изредка подрабатывают в массовках на съёмках голливудских вестернов. Жалка и печальна их Судьба, короче говоря…. А, вот, Эвита Перрон и аргентинская пампа – это да. В том смысле, что весьма достойные символы. Весьма, весьма и весьма…. Эвита. Её огромные портреты сейчас красуются буквально-таки по всей стране – и в больших городах, и в крошечных деревушках: в квартирах и гостиничных номерах, на стенах домов и на автобусах-троллейбусах, в правительственных учреждениях и на прямоугольных щитах, установленных вдоль асфальтовых и просёлочных дорог. А ещё на миллионах мужских и женских тел – в виде тёмно-синих и разноцветных татуировок…. Любимая фраза Эвы: - «Управлять страной – всё равно, что снимать фильм о Любви, где в главных ролях заняты один мужчина и одна женщина. Все остальные – всего лишь статисты…». Она родилась в бедной семье и с самого раннего детства мечтала о карьере актрисы. Ей удалось вскружить голову бедняге-Перрону, а потом наша Эвита вознеслась к вершинам Власти. Она регулярно (даже сейчас, будучи смертельно-больной), раздаёт беднякам деньги и вещи. Промышленно-финансовые олигархи, латифундисты и буржуазия ненавидят её – до острых желудочных колик. А Эвита все делала и делает им назло. Ненависть к ней со стороны высокомерной аргентинской аристократии, воистину, безмерна. Как же, Золушка-замарашка, неожиданно взлетевшая на самый Верх…. Я лично видел Эвиту Перрон с год назад – в столичном парке Ретиро, ещё до её болезни. Очень милая, симпатичная, скромная и душевная женщина. Натуральная «Мадонна во плоти». Вот…. Вернее, к моему огромному сожалению, была. Сейчас Эва умирает от рака желудка. Мучительно умирает. Говорят, что ей осталось жить – максимум полгода. А страну – по этому поводу – постепенно охватывает массовый психоз. Недавно на стене дома, что стоит напротив Президентского дворца, кто-то из хулиганствующих богатеев начертал: - «Да здравствует рак!». Бедняки же, наоборот, без устали молятся (и поодиночке, и многотысячными толпами), о выздоровлении своей Небесной принцессы. Практически по всей стране воздвигаются высокие алтари, на которых беспрерывно горят восковые свечи и стоят портреты Эвиты. Люди сутками простаивают перед ними на коленях, горячо молясь о чудесном спасении Эвы. А с наступлением вечерних сумерек портреты «Аргентинской Золушки» выносят из домов на свежий воздух, чтобы «она могла подышать» живительной прохладой, и тогда – то в одной, то в другой деревушке – жители видят вокруг ее головы сияющий нимб…. Говорят, что сейчас Эва весит всего тридцать три килограмма, но от неё – по личному распоряжению Хуана Перрона – скрывают, что болезнь неизлечима. Чтобы она не замечала ужасной потери веса, весы, которыми она регулярно пользуется, тайно переделаны так, что всегда показывают один и тот же вес, близкий к нормальному. Радиоприемники в Президентском дворце отключены. По всей стране жители знают о болезни Эвиты больше, чем она сама…. Знают и переживают. Да я и сам (чего, собственно, скрывать?), весь распереживался и извёлся. Даже душещипательный стишок сочинил по этому печальному и скорбному поводу. Слушайте, мазуты береговые…
На этом Свете – живёт только одна женщина.
Её зову – Эвита Перрон.
Больше на Свете женщин не было.
Вагон,
Отцепленный – когда-то, где-то,
Свалившийся случайно в пропасть…
Если бы в этом вагоне были аргентинцы,
То они – перед смертью – дружно выдохнули бы:
- Эвита…
Этого не понять – никогда – иностранцам.
Как эта хрупкая и нежная женщина может быть Символов, Именем, Святой – целой Страны?
Эвита….
Могла, и была, и есть! Мои братья и сёстры!
Аргентина без ума – от этой женщины…
Эвита Перрон: всегда и везде – моё восхищение…
- Извините покорно, - Сергей Анатольевич так растрогался и разволновался, что был вынужден достать из кармана клетчатой «ковбойки» полосатый носовой платок и аккуратно промокнуть им глаза. - Великолепная женщина. Потрясающая и бесподобная…. Что там у нас ещё осталось?
- Пампа, сеньор капитан, - подсказал вежливый Банкин.
- Ах, да. Конечно…. Но не буду, пожалуй, ничего об этом рассказывать. Скоро сами всё увидите – собственными глазами. Пампа – моя «большая аргентинская Любовь». После Эвиты Перрон, понятное дело…. А теперь, товарищи разведчики, поговорим о безопасности. Нынешняя Аргентина – ужасно и бесконечно политизированная страна. Так, вот, исторически сложилось. В одних здешних населённых пунктах преобладают коммунисты, троцкисты и социалисты. В других, наоборот, хустисиалисты и перронисты. В третьих – правые ультра и наци. В четвёртых – военизированные католики. Ну, и так далее. По длинному и расширенному списку. Чёрт знает, что такое, короче говоря…. Причём, у каждой аргентинской политической группировки имеются собственные знаки различия, партийные «кричалки» и даже своеобразные пароли из серии: - «Свой – чужой». И в этом заключается серьёзная опасность. Можно, случайно ляпнув на городской улице что-то «не то», нарваться на печальные и фатальные неприятности…. Например, вам навстречу идёт компания правых ультра. И, вдруг, они почему-то решают, что вы имеете прямое отношение к идейным социалистам. Всё, серьёзная драка (как минимум), обеспечена…. Впрочем, то же самое произойдёт, если мнительные троцкисты решат, что вы являетесь военизированными католиками. Бардак полный и бесконечный. В том плане, что опасных вариантов-сочетаний насчитывается достаточно много, так как нынче в Аргентине зарегистрировано – только в официальном порядке – более шестидесяти пяти политических партий и общественных движений, враждующих, как правило, друг с другом…. Рассмотрим каждую политическую группировку в отдельности. Предупреждаю, что дело это долгое и растянется часа на три-четыре. Поэтому предлагаю – чисто для пущей эффективности процесса – вскрыть бутылочку с выдержанным ямайским ромом…
Наступил тихий летний вечер. Янтарно-жёлтое предзакатное солнце равнодушно висело над горбатыми портовыми кранами. Было безветренно и душно.
«Кошка», уверенно лавируя между самыми разнообразными судами и судёнышками, постепенно приближалась к нужному бетонному молу. С противоположной стороны над широкой бухтой величественно нависали узнаваемые силуэты небоскрёбов, знакомых Нику по красочным туристическим проспектам.
Яхта – красиво и уверенно – пришвартовалась у причала за номером «одиннадцать».
А ещё через двадцать пять минут они, успешно покончив со всеми погранично-таможенными формальностями, покинули территорию морского порта.
- Как-то всё быстро получилось-сладилось, - мрачно крутя-вертя баранку старенького светло-серого «Линкольна», ворчал Куликов. - Непривычно быстро. Это я про местных пограничников и таможенников. Обычно они гораздо более придирчивые. Подозрительно, однако. Надо будет Кресту доложить…. Что вы говорите? Мол, сработало рекомендательное письмо от испанского генерала Франко? Самое настоящее и подлинное письмо? Это, конечно, меняет дело. Отлично придумано, спора нет. Молодцы. Одобряю…. Ну, мазуты сообразительные, рассказать вам про Буэнос-Айрес? В качестве первой обзорной экскурсии?
- Поведай, конечно. Не вопрос, - согласился Ник. - Будем, что называется, признательны…
И Сергей Анатольевич рассказал – доходчиво и подробно, за час с четвертью – про аргентинскую столицу. Про улицы, проспекты и бульвары. Про происхождения их названий и наиболее знаковые здания. Про городские театры, музеи, парки и самые известные рестораны. Про памятники всяким Героям и график работы общественного транспорта. Про аргентинский футбол и ставки на профильные услуги местных жриц Любви. Про здешние изысканные вина и ближайшие католические праздники.
Про всё-всё-всё, короче говоря. Причём, не только рассказывал, но и руками, на время бросая автомобильный руль, показывал…
«Всё такой же легкомысленный и болтливый», - мысленно усмехнулся Ник. - «Ему бы не резидентом советской разведки работать, а главным городским экскурсоводом. Толку, по крайней мере, было бы гораздо больше. Да и пользы реальной…».
- Всё это, безусловно, очень и очень интересно, - высказался Банкин. - Но почему в Буэнос-Айресе так много автомобильных пробок? Кха-кха…. И почему они такие…м-м-м, плотные, шумные и бестолковые?
- Здесь светофоров нет, - охотно пояснил Куликов. - Совсем. Не предусмотрены, так сказать…
- Такой большой город, и без светофоров? Ничего себе заходы…. А, кстати, почему?
- По капустному кочану. Логика у местного прямолинейного населения своеобразная, мол: - «Чтобы мне, вольному и заслуженному кабальеро, всякие разноцветные огоньки указывали – когда ехать, а когда стоять? Не бывать такого! Ущемление гражданских прав! К оружию, братья и сёстры! Свобода, она превыше всего…» Вот, так и живём. Аргентина, братцы мои, она такая…
Наконец, автомобиль остановился возле большого тёмно-зелёного сквера за металлическим кованым забором, за которым – среди густой листвы деревьев и кустарников – угадывался длинный силуэт трёхэтажного светло-жёлтого здания.
- «Меблированные комнаты Жоржиньо», к вашим услугам, сеньоры, - объявил Сергей Анатольевич. - Я тоже квартирую здесь. Почему был сделан такой выбор? Всё очень просто. Тихий и зелёный район. Рядом находятся несколько станций метрополитена. Да и сам Мануэле Жоржиньо – славный малый…
«Славный малый» оказался высоким худым стариком с пышными моржовыми усами и задумчивыми лиловыми глазами трепетной горной ламы. Зарегистрировав новых постояльцев в толстой амбарной книге, он вернул паспорта, выложил на деревянную стойку два массивных бронзовых ключа, щедро покрытых ядовито-зелёной патиной, и, молча кивнув массивной седовласой головой, удалился.
- Вам, господа приезжие, на второй этаж, - пояснил Куликов. - «Шестнадцатый» и «семнадцатый» номера. Расположены в правом торце, друг напротив друга. А я на первом этаже обитаю, как старинным постояльцам и положено. Для удобства. Чтобы бар и ресторан всегда были бы под рукой, на случай внезапно-посетившей жажды…
- Отдельные номера? - недовольно поморщился Михаил. - Лично я, честное слово, предпочёл бы двухместный. Было бы веселее. Кха-кха… И для общения удобней. И для оперативности полезней…. Нельзя ли, кэп, переиграть?
- Нельзя. Ты, мальчик, находишься в Аргентине. Здесь ко всяким штучкам «с гейским душком» относятся крайне неодобрительно. Подозрения в педерастии (пусть и насквозь ошибочные), это как вечное и несмываемое клеймо позора. Никто даже руки не подаст…. А что предписывают соответствующие служебные инструкции? Правильно, ни в коем случае не привлекать к себе излишнего внимания…. Значится так. Поднимайтесь на второй этаж. Занимайте номера. Распаковывайте чемоданы и дорожные баулы. Раскладывайте шмотки по шкафам и шкафчикам. Душ примите с дорожки. Переоденьтесь во что-нибудь…э-э-э, прилично-вечернее. Короче говоря, встречаемся через сорок пять минут, на этом же месте…
И они, естественно, встретились.
- Ну, вы, ребятки, и вырядились, - небрежно завязывая на худой кадыкастой шее пёстро-цветастый платок, презрительно фыркнул Куликов. - Сразу видно, что иностранцы. Вернее, законченные, консервативные и скучные европейцы. Тьфу, да и только…
- Почему – сразу видно? - заинтересовался Ник.
- Потому. Как я уже говорил, в Аргентине очень уважают такое многогранное понятие, как – «вольный кабальеро». Понимаете, мазуты береговые? Вольный…. Следовательно, и во внешнем облике истинного аргентинца обязательно должно присутствовать нечто нарочито-небрежное. Мол, пошли вы все – с вашими скучными устоями и не менее скучными официальными правилами…. Вот, к примеру, в моём облике оно присутствует? Ну, нечто небрежно-нарочитое?
- А то. И всегда присутствовало. Даже на суровом Чукотском полуострове – во время поедания копчёного китового языка, предложенного гостеприимными чукчами. Типичный, так сказать, представитель легкомысленной и пафосной богемы.
- Серьёзно? Может, я всегда был – в Душе – аргентинцем? Только не знал про это? Надо будет задуматься на досуге, под бутылочку-другую, об этом странном и немаловажном обстоятельстве…
- Когда же мы пойдём в ресторан? - жадно сглатывая голодную слюну, заныл Банкин. - Кушать очень хочется. Кха-кха. А тут такие бесподобные и аппетитные запахи долетают вон из-за тех стеклянных дверей…. Может, хватит уже трепаться?
- Пожалуй, хватит, - покладисто согласился Куликов. - Да и жрать-выпить, действительно, охота…. Только мы не пойдём, а поедем. И не в ресторан, а в бар. Называется – «Милонга».
- А чем плох здешний ресторанчик, расположенный в десяти-одиннадцати метрах?
- Он-то, как раз, хорош. Но…. Какое сегодня число?
- Двадцать пятое декабря.
- Вот, именно. Следовательно, до отъезда фигуранта из Буэнос-Айреса остаётся всего несколько суток…. Вы же, кажется, хотели познакомиться с Эрнесто Геварой как можно быстрей?
- И сейчас хотим, - подтвердил Ник. - Типа – в срочном и безотлагательном порядке.
- Тогда поехали в «Милонгу». Там, уже ближе к полуночи, обожает собираться всякая «левая» (по убеждениям), публика, включая интересующего вас индивидуума…. Только такси надо поймать. Нарезаться в «Милонге» – раз плюнуть. И коктейли там забористые. И разговоры интересные. А первое, как известно, очень способствует второму. А второе – в свою очередь – первому. Замкнутый хмельной круг, так сказать…
Наступила летняя аргентинская ночь. Повсюду зажглись, разгоняя по сторонам вязкую угольно-чёрную субтропическую тьму, ярко-жёлтые уличные фонари.
Такси остановилось на Пласа Италия, в пятидесяти-шестидесяти метрах от величественного памятника Джузеппе Гарибальди .
Они, рассчитавшись с шофёром, покинули автомобиль, который тут же укатил.
- Ага, сейчас состоится маленькое практическое тестирование, - обрадовано зашептал капитан Куликов. - Готовьтесь, доблестные идальго. В том плане, что старательно вспоминайте мои инструкции – относительно безопасного поведения…
Им навстречу шла группа молодых людей: три широкоплечих паренька и две стройные девицы. Юноши были одеты в узкие чёрные джинсы и широченные чёрные рубашки навыпуск. У одного из них из-под рубахи высовывались длинные деревянные ножны. А второй демонстративно поправлял на кисти правой руки солидный ребристый кастет. Девушки же предпочли в этот вечер аргентинскую классику: голубые обтягивающие юбки до колен и белые кружевные блузки свободного покроя. На груди (над сердцем), у каждой был закреплён большой круглый значок с профилем Эвы Перрон, а в руках наличествовали чёрные кавалерийские хлысты.
«Непривычно длинные и гибкие хлысты», - всмотревшись профессиональным взглядом, отметил Ник. - «И что-то узкое и блестящее в них встроено-вставлено. Хм…. Неужели – бритвенные лезвия? Однако…».
- Бог и Родина! - звонко известил прыщавый длинноволосый юнец, шагавший чуть впереди остальных.
Его спутники и спутницы тут же остановились и замерли в напряжённо-угрожающем ожидании.
- Родина и Бог! - непринуждённо ответил Банкин и, выдержав короткую театральную паузу, добавил – голосом диктатора Хуана Перрона: - Я искренне рад, что аргентинская молодёжь по-прежнему привержена истинным ценностям. Более того, я по-настоящему счастлив. Кха-кха…. Большое спасибо вам, друзья мои!
- П-пожалуйста, - потерянно пробормотал юнец.
- Ик-к-к, - жалобно икнула одна из девиц.
Юные перронисты, непонимающе оглядываясь, скрылись в ближайшем переулке.
- Отлично сработано, - одобрительно ухмыльнулся Сергей Анатольевич. - С характерными нотками тонкого аргентинского юмора. Ладно, пошли в бар. И, понятное дело, пропустим по стаканчику – за успешное прохождение рабочего теста…
В «Милонге» было чуть душновато и откровенно бестолково: старенькая разномастная мебель, расставленная кое-как, без какого-либо стройного порядка, не в меру пёстрые шторы, скрипучие деревянные полы и стены, густо завешанные самыми разнообразными и разноформатными фотографиями, вырезанными их газет и журналов.
- Кого тут только нет, - мельком оглядевшись по сторонам, тихонько пробормотал Банкин. - Политики, спортсмены, балерины, путешественники, революционеры, знаменитые мафиози, генералы, артисты и артистки…. Даже и…м-м-м, и советские есть: Иосиф Сталин, Лев Троцкий и Любовь Орлова. Бывает, конечно же…
Посетителей в баре было совсем немного. Порядка шестидесяти-семидесяти процентов посадочных мест – от их общего количества – было не занято.
- Ещё рановато, - пояснил Куликов. - А, вот, через час-другой здесь будет не протолкнуться от всяких шумных и не в меру разговорчивых типов. Занимаем вон тот угловой столик, рассчитанный на пять персон. Занимаем, не ловим ртами ворон…. Эй, дон Серхио! - приветственно махнул рукой пожилому смуглолицему официанту. - Подойди-ка сюда…. Добрый вечер. Записывай, старина, заказ. Значится так. Средняя бутылка ямайского рома. Ну, которая с тремя золотистыми медальками. Пятилитровый кувшин пива. Естественно, «Кильмес-Кристаль». Далее – закуски. Три тапаса . Малое сырное ассорти. Шесть кусочков фаины . Ну, и тортильи с хамоном …. А минут через сорок-пятьдесят подай три стандартные порции асадо – «а-ля гаучо». Бокалов же и рюмок по пять штук предоставь. Пока, собственно, всё. Ежели что – дозакажем…
Время шло. Шумный и весёлый народ, занимая свободные места, прибывал. Но нужной персоны не наблюдалось.
И только когда они, покончив с пивом и закусками, приступили к асадо, Сергей Анатольевич вскочил на ноги и, взмахнув рукой, позвал:
- Че ! Тэтэ ! Миаль! Гребите сюда, сукины дети! Два свободных стула, как раз, имеется…
К их столику подошли двое мужчин. Один – среднего роста, лет тридцати, плотного телосложения, носатый, с массивной, почти круглой головой, коротко-стриженный, облачённый в светло-кремовые вельветовые джинсы и чёрную футболку с длинными рукавами. Второй – чуть выше (порядка ста семидесяти трёх-четырёх сантиметров), двадцати с небольшим лет, тёмноглазый, стройный, с небрежно-растрёпанными тёмно-тёмно-каштановыми волосами, небритый, в чёрных мятых брюках и белой (не очень-то и чистой), нейлоновой рубахе.
- Альберто Гранадо, - указав рукой на носатого мужичка, представил Куликов. - Дипломированный доктор биохимии. Путешественник и авантюрист. Дружеское прозвище – «Миаль»…. А этот растрёпанный и улыбчивый шалопай – Эрнесто Гевара де ла Серна. Он же – «Пэпэ». Он же – «Че». Потому как «чекает» через каждую вторую фразу. Студент-недоучка и редкостный раздолбай. Не любит умываться и бриться. Всюду ходит в ужасных и неряшливых башмаках. Единственную рубашку стирает не чаще одного раза в неделю. Брюки, такое впечатление, никогда не гладит. Хронический астматик, кашляющий по любому поводу. И без оного. Но, при этом, является любимчиком у симпатичных девчонок. Липнут они к нему – как мухи на тарелку с вареньем. Ничем необъяснимый, на мой взгляд, казус. Даже обидно немного…. Да вы присаживайтесь, ребятки, присаживайтесь. Не стесняйтесь…
- Спасибо, Одноухий, за гостеприимство, - присаживаясь на стул, поблагодарил Эрнесто. - Ну, и за слова, че, добрые. Кха-кха…. О, да у вас тут и рюмашки лишние имеются. Накатим, че, рома за встречу?
- Накатим. За встречу. Разливай…. А так же и за расставание. Вы же, бродяги, не раздумали – совершить головокружительный мотоциклетный пробег через всю Южную и Центральную Америку?
- Не раздумали. На днях, че, отправляемся. Я даже любимой девушке пообещал купить в Штатах фирменный купальник. Обязательно, че, куплю…. Зачем мы едем? А Бог его знает, если честно, че. Как говорится в одном стихотворении: - «Звонкий ветер странствий поманил нас в неведомую даль…». Кха-кха. Извините, астма проклятая…. Ну, вздрогнули!
«Хорошая у Че улыбка», - ставя на столешницу опустевшую рюмку, подумал Ник. - «Радостно-скромная такая. Словно бы он очень рад жить на этом Свете, но чуточку стесняется этой своей радости…. Голос? Мужественный, с лёгкой «хрипинкой». Бывает. Что-то в нём есть «сродни» голосу Владимира Высоцкого. Может, все идейные авантюристы и отвязанные искатели – слегка хрипят? Мол, природная особенность такая? Типа – опознавательный знак? Всё, конечно, может быть на этом призрачном Свете…. А ведь они, действительно, похожи друг на друга. Мишка и Эрнесто, имеется в виду…».
- Серж, познакомь нас со своими друзьями, - попросил спокойный и рассудительный Миаль. - Всегда интересно знать – с кем выпиваешь.
- Пожалуйста, - небрежно передёрнул покатыми плечами Куликов. - Этот серьёзный сорокалетний дядечка – дон Андрес Буэнвентура. А данный смышлёный юноша – Микаэль Вагнер. Оба они – испанские виноторговцы. Хотя и какими-то другими товарами, как я понимаю, приторговывают…. Серхио, стой! - обратился к проходящему мимо официанту. - Притарань-ка нам, старина, ещё всего. Ну, рома, пива и всяких там закусок мясных. А ещё и пару блюдечек с разными орешками…
- Испанские коммерсанты, че? - заинтересовался Эрнесто. - То бишь, испанские иммигранты, занимающиеся коммерцией?
- Почему, сразу, иммигранты? - скорчил обиженно-удивлённую гримасу Банкин. - Нет, мы самые натуральные жители испанской Барселоны…. А что в этом такого?
- Ну, как же. Кха-кха…. Всем же известно, че, что генералиссимус Франко является кровавым диктатором. А ещё, че, и безжалостным сатрапом…. Как вы с ним уживаетесь, господа? Почему до сих пор не уехали из Испании? Каудильо – лично вам – симпатичен?
- Как, молодой человек, вы относитесь к философии? - невозмутимо прикуривая сигарету, поинтересовался Ник.
- В общем-то, положительно. По крайней мере, че, с трудами некоторых классических философов знаком.
- Тогда, может быть, вы меня поймёте…. Рассказать вам о генерале Франко? Так сказать, подробно, по делу и без гнилой политической подоплёки?
- Попробуйте, дон Андрес. Лишним не будет.
- Хорошо, слушайте…. Итак. Франсиско-Паулино-Эрменгильдо-Теодуло Франко-и-Баамондэ родился в 1892-ом году в маленьком приморском городе на северо-западе Испании, но его родители были чистокровными кастильцами. Отец будущего диктатора (так же как и дед, и прадед, и прапрадед), был офицером испанского королевского военно-морского флота. И юный Франсиско, в свою очередь, с трехлетнего возраста был уверен, что единственно-возможное для него будущее – это карьера морского офицера. Кроме того, он с детских лет отличался от ровесников серьезностью, исключительной дисциплинированностью и настойчивостью. Уже в четырнадцать лет Франсиско Франко получил аттестат о среднем образовании. Но так сложилось, что путь в Военно-морскую академию оказался для него закрыт, и юноша был вынужден поступить в Пехотную академию в Толедо, которую и закончил в звании младшего лейтенанта. Свою блестящую карьеру он сделал во время марокканской войны: в 1915-ом году стал самым молодым майором в испанской армии, в 1923-ем году возглавил Испанский иностранный легион, а в 1926-ом году стал самым молодым испанским генералом…. Франко всегда слыл ревностным католиком и образцовым семьянином, никогда не принимал участия в традиционных офицерских гулянках и был способен убить интенданта, если солдатская пайка хлеба оказывалась на несколько грамм легче, чем должна. Его авторитет в испанской армии среди нижних чинов был непререкаем…. До 1936-го года генерал Франко абсолютно не интересовался ни политикой, ни экономикой, ни социальной жизнью страны, ни международными отношениями, – все его интересы были сосредоточены сугубо на военной службе. Потом началась кровавая гражданская бойня. Именно бойня, а не война. Кровавая – с обеих сторон. Например, в Мадриде – только за одни сутки – разгневанные пролетарии публично линчевали более тридцати католических священников. И завертелась кровавая мельница, в которой уже не было ни правых, ни виноватых.… Вот, тут-то Франсиско Франко не выдержал. Такое впечатление, что генералу было совершенно всё равно, как остановить эту бойню, но остановить было надо. Будучи католиком, он возглавил правых, что выглядело совершенно естественным (ну, не коммунистов-безбожников же, в конце-то концов, возглавлять…). «Хунта национальной обороны» в 1936-ом году присвоила ему звание генералиссимуса и назначила временным Главой государства. В 1939-ом году Гражданская война в Испании была завершена, но на пороге уже стояла другая война, Вторая мировая.… Как же повёл себя Франко в этих условиях? А очень просто: он делал всё возможное (да и невозможное, по большому счёту), чтобы его любимая Испания пострадала во время Второй мировой войны как можно меньше. Да, формально он поддержал Гитлера и даже направил на Восточный фронт элитную «Голубую дивизию», которая храбро дралась, но была полностью разбита и уничтожена под русским городом Новгородом. На этом и всё. Формально отметился, так сказать, и хватит…. Но и англичане ему многим обязаны: именно Франко – путём хитрых дипломатических увёрток в переговорах с Гитлером в 1940-ом и 1941-ом годах – не позволил немцам занять Гибралтар. А это – очень даже существенно…. Если кратко резюмировать, то можно сделать только один вывод: дон Франсиско – законченный эгоист. Но эгоист – в национальном масштабе. Пусть весь остальной Мир летит в тартарары со всеми его проблемами, пусть – летит, лишь бы его любимая Испания вышла изо всех передряг с наименьшими потерями. Какие там ещё другие ценности – в одно всем известное и неприглядное место? Никаких, ясная табачная лавочка…. А что, не самая худшая, на мой взгляд, идеология. По крайней мере, честная. И, поверьте, благодаря такому мировоззрению, каудильо Франко продержится у Власти гораздо дольше всех своих «коллег по цеху», правящих самыми различными странами-государствами в этот исторический отрезок-период…. Ни капли не удивлюсь, если дон Франсиско и русскому лидеру Сталину оказывает существенные услуги. Мол, вдруг, да зачтётся в дальнейшем…. Как вам, сеньор Гевара, мой рассказ?
- За это надо выпить, - одобрительно покивал головой Эрнесто. - За науку философию, че, царицу всех наук, я имею в виду. Миаль, наполни-ка рюмашки. Кха-кха…. Спасибо, дон Андрес, за интересное и познавательное повествование. Теперь я смотрю на генералиссимуса Франка совсем по-другому. Конечно, он по-прежнему, че, является моим идейным врагом. Но врагом, безусловно, уважаемым. Искренняя и беззаветная любовь к Родине, че, она дорогого стоит…. Конечно, каждый может понимать её по-разному. Но искренность и цельность поведения – главное…
- Это да, - согласился Ник. - Нельзя отступать от своих краеугольных жизненных принципов. Никогда…
Они просидели в «Милонге» ещё порядка полутора часов, из которых добрый час ушёл на жаркие философские споры между Банкиным и Че.
- Нам уже пора, - объявил Миаль. - Извините, идальго, но до отъезда нам необходимо уладить ещё целую кучу важных дел. И личных, и финансовых. Да и мотоцикл требует технической доводки.
- Прощайте, доблестные кабальерос, - поднялся на ноги Эрнесто. - Вернее, до свидания. Встретимся ещё когда-нибудь. Или же здесь, после нашего возвращения из мотоциклетного путешествия. Или…, или ещё где-нибудь.
- Конечно, встретимся, - заверил Ник. - Причём, обязательно и всенепременно…