Елене Логиновой
1.
Когда пришла Клавдия, Егор лежал в постели у себя в комнате, укрывшись шерстяным пледом. Даже через закрытую дверь он сразу услышал кого принесло - визит Клавдии нельзя было спутать ни с чьим другим. Егор давно привык мысленно обставлять каждое появление Клавдии атрибутами пиротехнического представления: под треск петард и яркие огни фейерверка она выходила из густого облака дыма навстречу изумлённым хозяевам. Ещё только переступая порог, она уже начинала громко приветствовать маму, причитать, что и сама долго не приходила, и они к ней давно не захаживали, сообщала о своём здоровье, о здоровье родных и знакомых, о погоде, и о самых последних событиях из жизни города... Она легко перескакивала с темы на тему и разделавшись с одной новостью, тут же о ней забывала и переходила к новой, сопровождая свой монолог убедительной и разнообразной, под стать новости, мимикой и мгновенной сменой интонаций. И всё это повторялось, как по одному сценарию, пока они с мамой не проходили в кухню, откуда до слуха Егора доносились только звуки, а слов было не разобрать...
Зная наверняка, что Клавдия заглянет к нему в комнату, Егор начал тщательно укутываться в плед, натянув его до подбородка и подоткнув во всех местах, и скоро стал похожим на красный клетчатый свёрток, с торчащей из него головой. Таким внешним видом - бледностью своего лица и горящими глазами, он объяснит Клавдии, почему не вышел её встретить и поприветствовать. "Плохое самочувствие: слабость в ногах и головокружение..." - повторил он про себя дежурный ответ и стал ждать. Он думал об утреннем происшествии: проснувшись, он увидел, что его левая рука исчезла. И хотя по многим ощущениям она наличествовала,но была теперь невидимой до самого локтя.
Решив ничего не говорить маме, и сославшись по привычке на недомогание, он одел большую, себе не по размеру, рубашку, и не выходя из комнаты пролежал весь день в постели. Он не хотел проверять, обман ли это зрения, с ним одним случившийся или рука не может быть видна никому, никого не желал просить разобраться в этом вопросе: ни маму, ни знакомых и друзей. И тем более Клавдию, которая появилась наконец в комнате, неся с собой чашку чая и блюдце с куском шарлотки, испечённой вчера мамой. Она поздоровалась, справилась о самочувствии Егора, села на стул, и стала говорить... О себе, о том что успело с ней произойти, пока они не виделись, о знакомых, большей частью таких, о которых Егор ничего не знал, и не хотел знать. А он лежал, смотрел то на неё, делая вид что слушает, то на настенные часы, висевшие прямо над её головой, гадая, сколько полных оборотов успеет сделать минутная стрелка к моменту, когда Клавдия выйдет из комнаты и закроет за собой дверь.
Слушал вполуха, понимая, что ничего важного она не сообщит, зная наперёд, что она многое сочиняет - подлавливать её на безобидном вранье ему удавалось не раз на протяжении их долгого знакомства. И хотя почти все свои россказни она преподносила так, чтобы выставить себя в них в выгодном свете, даже если не принимала в них участия, многие из них были такими нелепыми и глупыми, что когда Егор вспоминал их, часто смеялся до слёз от всей этой дребедени и оттого с каким серьёзным честным видом она их рассказывала.
Клавдия доела пирог и собралась уходить. «На удивление быстро. В тринадцать минут уложилась» - подумал он...
Она попрощалась, как всегда строго-шутливо наказав ему не забывать старых друзей и заходить в гости. А он сдуру пообещал на днях наведаться к ним. Облегчённо вздохнув он задумался... Ему показалось, что из всего, что ему успела наплести Клавдия, из всей словесной чепухи, пустой и бесполезной, вдруг стало выделяться одно слово, имеющее особое для него значение, даже важность. И слово это было именем.
2
Имя, которое ещё не так давно он всерьёз считал принадлежащим только его необыкновенной возлюбленной, однажды в разговоре с Клавдией, он услышал это имя применительно к другой девушке и удивился - разве могли быть на свете другие Наташи, кроме его единственной и неповторимой, и словно присвоившей себе это право - называться именем Наташа. Около полугода назад они познакомились, и было это случайно, как всегда когда происходит что-то важное - Клавдия с подругами пошла в ресторан, он пошёл вместе с ними, и была там ещё девушка, которой раньше он никогда не видел - а оказалось, она была уже несколько недель подругой Клавдии, жила в соседнем доме, и вообще, они учились вместе, с шестого класса школы, и раньше сходились, а потом ссорились, а теперь снова сдружились... Тот день был незабываем - у него получилось не затеряться в девичьей компании, несколько раз блеснуть остроумной фразой или дельным замечанием, и всё потому, что заметив Наташу, он как-то сразу подпал под её очарование, и всё что ни делал тогда, в тот день, всё у него получалось словно само собой, на вдохновении, ведь независимо от того, видел он Наташу или чувствовал её взгляд на себе, или просто знал, что она рядом - её образ словно управлял всеми его действиями, и он чувствовал, что делает всё как во сне - он даже подумал, что всё так у него ладно и славно получается, что только музыкального сопровождения не хватает всему что с ним происходит, как это бывает в кинофильме. А она на самом деле, словно изучая, неотрывно наблюдала за ним своими большими серыми глазами. Длинные чёрные волосы очень шли её красивому строгому лицу, почти всегда хранившему на себе выражение задумчивости и отрешённости.
Встретившись во второй раз у дома Клавдии они разговорились, присев на скамью у подъезда, и проговорили полтора часа. Он узнал, что Наташа старше его на три года, живёт с мамой - отец ушёл от них, когда Наташе было восемнадцать. Учится на юриста. Позже он не раз убеждался в наличии у Наташи обострённого чувства справедливости и втайне восхищался тем, что она уже давно нашла своё призвание - защищать слабых... Потом, ещё через несколько дней, Наташа предложила ему дружить, чем окончательно покорила его, потому что ни одна девушка никогда раньше ему такого не говорила. Часто видеться мешала учёба, но Егор нашёл выход - он стал прогуливать лекции, целыми днями просиживал на качелях в Наташином дворе или просто ходил взад-вперёд, от подъезда к подъезду или вокруг дома, карауля Наташу. А когда она узнала о прогулах, расстроилась, отругала его и обещала, что если он не возьмётся за ум, она перестанет с ним дружить. И он клялся, что подобное больше не повторится, что он не пропустит больше ни одной лекции, хотя с каждым днём понимал всё сильней, что единственное чего ему хочется - быть почаще с ней, смотреть в её красивые серые глаза и слушать её голос... От голоса её он был без ума - он успокаивал его, убаюкивал. Он часто ловил себя на том, что иногда перестаёт понимать смысл её слов, а просто слушает звучание Наташиного голоса. Говорила она неспешно, выразительно растягивая слова, отчего некоторые знакомые называли её голос жеманным, но ему он казался завораживающим... Нескольких встреч с ней хватило, чтобы у него родилась привязанность, медленно перераставшая в зависимость, а всё потому, что рядом с Наташей Егор чувствовал себя защищённым. Сколько бы он с ней ни разговаривал, никогда ему не удавалось убедить Наташу в правоте своего мнения: всё она знала лучше его и он часто говорил себе, что это в порядке вещей, что Наташа старше его, и что вместо того, чтобы с ней спорить, ему стоило бы почаще прислушиваться к её словам... Она была высокая, худенькая и нескладная, но движения её были изящны и быстры. Может быть поэтому она постоянно то исчезала, не сказав ни слова или объясняя всё постоянной своей занятостью, то появлялась, часто без предупреждения, и всё продолжалось так, словно она отлучилась на пять минут, и Егор ничего не мог поделать с этой её неуловимостью, доставлявшей ему немало переживаний...
Наташа не любила выяснять отношения, не терпела скандалов, и если что-то было ей не по нраву и она понимала, что не может никак повлиять на положение дел, она уходила. Но он даже зная об этой её особенности, однажды, когда не видел её четыре дня, - она уезжала погостить к подруге за город, - находясь второй раз у неё дома, наблюдая летавшую по квартире Наташу, будто нарочно не желавшую его замечать, хотя сама же пригласила его к себе, дождался пока она освободится ото всех дел и устало сядет на диван, и стал выговаривать ей, жаловаться на то, что она совсем о нём позабыла, если позволяет себе пропадать так надолго, даже не позволяя ей позвонить, а он беспокоится, стал укорять её в безразличии, вскочил с кресла, стал посреди комнаты и чуть не разрыдался. Она сидела, не шевелясь, как всегда серьёзно глядя на него и внимательно слушая, ни разу не перебила, а когда он закончил говорить, она медленно и грустно произнесла: "Какой же ты, Егорка, непрошибаемый..."Ладонью она похлопала по дивану, указывая на место рядом с собой. Он сел, она притянула и прижала его к себе. Егор сидел, чувствуя, как Наташа гладит его по волосам, и вспоминал свою обожаемую младшую двоюродную сестрёнку, любившую всем, кто приходил в гости, расчёсывать гребешком волосы. Он и сам раньше, приходя в гости к тёте, часто просил сестрёнку погладить его по голове, так просто, от нечего делать, а она всегда охотно, по-детски безотказно, соглашалась. Ему всегда казалось, что нет большего счастья, чем это ощущение - когда тебя нежно гладит по голове женская рука, - и тогда, сидя в объятиях Наташи, он тоже, скоро позабыв о своих жалобах, успокоился и ему чудилось, что он сидит вот так, рядом с ней, уже тысячу лет и нет человека счастливей на свете чем он. Он думал, что это неважно, что Наташа такая неуловимая, такая в одно время далёкая и близкая - неподвластная переменам, как воспоминание - главное, что она рядом...
Однажды, и это был единственный случай появления Наташи у Егора дома, она пришла к нему - "на минутку заскочила", как она запыхавшись шепнула ему, входя в прихожую. Он уже несколько дней советовал и предлагал ей прочесть книжку, за которой она, как выяснилось, и явилась... Пока он брал книгу из комнаты вышел рыжий кот и посмотрел на Наташу осоловелыми спросонья глазами.
- Ой, кто это?! - воскликнула Наташа.
- Это Гриша...
- Какой же это Гриша - это тигруля! - весело и с убеждением проговорила Наташа.
Кот всё не подходил к ним и Наташа смешным судорожным движением мелко-мелко потрясла руками, вся как бы сжалась от желания и нетерпения: "Так бы и затискала!.."
Она взяла подошедшего кота, подняла его, прижала к себе, стала гладить, приговаривая что-то ласковое, и вдруг подняла его над собой, как родители поднимают детей словно главные трофеи в своей жизни, и со смехом и удивлением вновь воскликнула:
- На мордочке прям сердечко!..
Когда она собралась уходить, Егор окликнул её, сбегал в кухню за печеньем из песочного теста, купленным мамой на рынке, выбрал из блюда несколько смешных сладких фигурок в форме человечков, сложил их в пакетик и отнёс Наташе... Потом, разглядывая своего кота, он поражался, как точно Наташа подметила сходство пятен на котовьей морде с сердцем. Действительно, от середины носа отходили два белых пятна, и сужаясь книзу, они напоминали своим видом округлые бока стилизованного сердечка, а кончик носа образовывал впадинку между ними. Егор восхитился зоркостью Наташиного взгляда, ведь ни сам Егор не замечал этого забавного сердечка, ни мама и никто не замечал, а она заметила!..
Он взял голову кота в ладони и поцеловал его в розовый в коричневых крапинках нос. Теперь он испытывал к Наташе что-то вроде благоговения. Это было необъяснимое, но прекрасное чувство, словно Наташа доверила ему свою сокровенную тайну, взяв с него слово никому о ней не рассказывать. И это чувство добавилось к другим, уже жившим в его сердце... Например, он отметил про себя (Наташа и сама в этом признавалась), что она редко улыбается и что часто, когда она старалась улыбнуться, она приподнимала верхнюю губу и вместо улыбки получался неловкий оскал, и казалось, ещё немного, и она выставит перед собой руки с растопыренными и согнутыми пальцами и мило зарычит. И когда он думал об этой особенности её мимики, делавшей её уязвимой перед людской глупостью и жестокостью, в его душе закипала буря нежности, и ему казалось, что излить свою нежность он может лишь одним способом - крепко-крепко обхватить Наташу, и сжимать в объятиях, пока она не начнёт задыхаться и охать... Только так, думал он, она поймёт, как сильно я её люблю...
3.
С той поры как Клавдия сошлась с неким Осиповым, Егор не любил бывать у неё. Этот Осипов был моряк дальнего плавания, он время от времени нанимался на сухогрузы, неделями о нём никто не вспоминал, а потом он появлялся с приличным заработком и новым запасом баек о буднях и праздниках моряцкой жизни. У Клавдии дома, особенно когда она была на работе, часто собирались товарищи Осипова - незнакомые Егору личности. Они все как один уважительно называли Осипова кто "шефом", кто "батей", но чаще всего Иванычем, и даже Клавдия при Егоре всегда обращалась к нему по фамилии, причём командирским тоном, наверняка с его позволения и только на людях, думал Егор...
Он часто вспоминал эпизод первого своего знакомства с Осиповым: тот, как будто в шутку, вызвал Егора побороться, и когда Егор нехотя согласился, Осипов несколько раз ударил его кулаком в плечо, побуждая к ответному манёвру, но видя безответность Егора и нежелание защититься, он брезгливо поморщился и оставил его в покое. Егор потом думал, что Осипов устроил ему подобие боевого крещения, и он - Егор Дорман - не прошёл его, после чего раз и навсегда стал для Осипова одновременно пустым местом и объектом злых шуток и издёвок. Так он к Егору и относился: с мужским, даже мужицким презрением, и не скрывал этого, называя Егора мальчиком, как ни одёргивала его Клавдия...
Наташа не раз предлагала Егору сходить туда, чтобы не скучать без неё и не слоняться без дела, но он не соглашался, уступив её желанию только после того, как она пообещала пойти вместе с ним, хотя не понимал, зачем ему туда идти - ему совсем не хотелось выслушивать истории Осипова, он имел уже возможность познакомиться с ними, и они казались ему однообразными и непристойными, а Наташа называла их любопытными, уверяла Егора, что нет ничего интересней опыта, вынесенного из путешествий и приключений. Убеждала его в необходимости почаще находиться в таких вот взрослых компаниях, не теряться в них, уметь постоять за себя в случае чего...
Егор пришёл к Клавдии в назначенный Наташей час, но когда они ещё стояли в прихожей, Наташа вдруг вспомнила о безотлагательном деле, требовавшем её непременного присутствия. Егор разволновался, встал лицом к ней, положил руки ей на плечи, и чуть не плача стал просить не оставлять его здесь одного. Она поцеловала его в щёку и сказала: "Ничего не бойся. Я скоро вернусь и мы устроим знатные посиделки". Он вынужден был послушаться её и отправился в зал, где собралась привычная, ненавистная ему компания во главе с Осиповым.
Всё было как в тумане, в котором плавали пятна фигур и лиц, носились обрывки шумного разговора и смеха, и он не чувствуя под собой ног и ни с кем не здороваясь сел в сторонке и стал смотреть в пол... Он старался терпеливо ждать возвращения Наташи, только это помогало не сойти с ума от ощущения покинутости и страха. Он не знал, чего в нём сейчас больше: надежды снова увидеть Наташу и успокоиться или нараставшего чувства обиды на неё. Он никак не мог сообразить, почему она, не замечая, как ему неуютно среди этих людей, оставила его одного.
Посмотрев на часы и убедившись в своих худших ожиданиях - прошёл час, а Наташи всё не было, словно она и не собиралась вернуться за ним, - он отчаялся, стал представлять себе как выскажет Наташе своё негодование её поведением, её неисправимой забывчивостью. В его голове была уже мешанина из возгласов сидевших в одной с ним комнате людей и обидных слов в адрес Наташи, которые он проговаривал в воображаемой сцене выяснения отношений, когда он услышал, будто кто-то бывший совсем близко оскорбительно отозвался о Наташе. Он не удержался, вскочил со стула и увидел у окна на диване Осипова. Тот сидел спокойный и довольный, осознавая своё превосходство не только над Егором, но и над всеми остальными.
- Как ты смеешь так говорить о ней! Я даже имени твоего не знаю... Или у вас тут только клички в ходу!.. - закричал Егор. На что всё такой же спокойный, разве что чуть сжавший губы, Осипов поднялся с дивана и на глазах замеревшей публики, подойдя к Егору и взяв его за руку, потащил в прихожую, где распахнув дверь, с силой вытолкнул его на площадку. Следом за Егором вылетели и его ботинки, причём один кубарем скатился по ступеням на нижний этаж. Не дожидаясь Наташи, Егор пошёл домой, плача и стирая ладонями слёзы со щёк…
После этого случая он ни разу больше не видел Наташу. Внутри у него что-то оборвалось, образовалась пустота. Он слёг на две недели, забросил учёбу и лежал дни напролёт, глядя остекленевшими глазами в потолок. Мало помалу приходя в себя, он стал замечать, что кожа на теле начинает мерцать, и он переставал видеть своё тело целыми частями - то ему мерещилось, что пропала нога, то пальцы на руках исчезали. А однажды пройдя мимо трюмо в маминой комнате он не увидел своего отражения в зеркале, правда тут же проверил и увидев себя подумал, что показалось...
Тогда же мама вызвала на дом знакомого врача-терапевта. Егор очень хорошо помнил день, когда пришёл доктор: высокий, плечистый мужчина лет сорока-сорока пяти, в очках, с благообразной бородкой. Войдя в комнату, прежде всего он окинул её быстрым строгим взглядом, подошёл к окну, широко раздвинул шторы, открыл форточку и, только потом, сел за стол и пригласил Егора сесть рядом. Доктор раскрыл свой чемоданчик, измерил Егору давление, послушал лёгкие, задал несколько вопросов. Потом стал выписывать рецепты, низко наклонившись над столом. Егор смотрел на доктора - ему понравился этот человек. Он представил, как лет через десять, с окончательно поседевшими усами и бородой, он станет похожим на доброго Айболита, и этот образ заставил его проникнуться к доктору симпатией и доверием.
Неожиданно для себя, обычно неразговорчивый при посторонних Егор, сообщил доктору о своих странных симптомах, только на примере якобы вычитанном в каком-то научно-популярном журнале и спросил, сталкивалась ли медицина с постепенным физическим исчезновением человека. Доктор оторвал взгляд от рецепта, некоторое время смотрел перед собой, потом продолжил писать и сказал:
- Это случай скорей литературный, чем медицинский...
Прописав ему витамины, и посоветовав больше бывать на улице, и вообще больше двигаться, чаще встречаться с друзьями, доктор засобирался уходить, и со словами: "Берегите свою маму", распрощался с Егором...
Потом мама кое-что рассказала об этом докторе. По её словам, жена его была страшная вертихвостка, и пользовалась его к себе безграничным обожанием, всё свободное время веселилась с подружками и не знала отбоя от поклонников. Но однажды, когда она с двумя знакомыми переходила дорогу, мимо проезжал грузовик, гружённый кирпичом для постройки детского дома. Грузовик попал колесом в выбоину, его тряхнуло, и вылетевший из кузова кирпич попал жене доктора в живот. Она прожила месяц. Супруг возил её к знаменитым хирургам, не жалел средств. Ей сделали несколько операций, но она умерла. Её могила на окраине города была одной из самых ухоженных. Доктор раз в неделю приходил к своей любимой жене с букетом цветов, подолгу оставался там, а по словам очевидцев, даже плакал и разговаривал с супругой, словно она незримо присутствовала рядом...
И тут, жалея бедного доктора, дивясь его верности, Егор вдруг понял, почему пропала рука: это Наташа виновата. И ведь забрала именно левую, на которой он в порыве ребяческой преданности вырезал бритвочкой её имя. Ему было не совсем понятно, для чего она это сделала. Но подумав, что если он вдруг когда-то её ненароком обидел, и рука это только цветочки, то что будет дальше, страшно даже представить…
Что же теперь делать, думал он, припоминая, что Клавдия упомянув о Наташе, извещала Егора о переезде Наташи в другой город. Ведь не письма же ей писать с просьбой простить и вернуть руку, не звонить же ей, тем более, что её номера у него не было, не искать же её, не имея представления в каком городе она живёт и не зная, какое ещё исчезновение может вскоре его ожидать.
Он вспомнил, что в столе у него хранятся вещи от Наташи и, вывалив содержимое ящика на пол, долго сидел, пересматривая памятные предметы... Поднявшись с колен, он твёрдо решил: завтра, когда мама будет на работе, и ещё не придут обещавшие нагрянуть друзья, он избавится от этих вещей. «Возможно, - думал он, - ложась спать, если я всё ещё не могу её забыть, теперь, когда у меня не останется вещественных напоминаний о Наташе, и меня даже формально не будет с ней связывать ничего, моя рука станет прежней».
4.
Из неприятного сновидения ему помог вырваться телефонный звонок - друзья предупредили о своём скором, примерно через полчаса, приходе. Он собрался было сложить в пакет разбросанные на паласе вещи, но вдруг обнаружил, что его левая рука, невидимая, но ощущаемая вчера, сегодня исчезла совсем. Егор испугался, самые плохие его опасения сбывались, но сейчас нужно было срочно что-то предпринять, ведь повод для встречи друзей был знаменательный - юбилей их дружбы.
Он надел рубашку, набил левый рукав тряпьём из маминого шкафа и запихнул в него скалку, найденную в кухне. Бельевая верёвка сгодилась для перевязи, служившей поддержкой для получившейся больной руки. Он кое- как натянул джинсовую куртку, застегнулся на все пуговицы, посмотрелся в зеркало и убедился, что всё выглядит натурально, а безжизненно висевший рукав куртки придаёт ему слегка героический вид. И только он подумал, что есть ещё время привести в порядок комнату, как раздался звонок в дверь.
Друзья принесли с собой три бутылки "Кадарки", и пока они устраивались в кухне, чтобы хорошенько отметить десятилетие их знакомства, Егор успел поведать о проблемах с рукой, о том, как он будучи в гостях взялся помочь передвигать мебель, не рассчитал силы и перегрузил руку так, что она вскоре опухла и повисла плетью.
Понемногу, в обстановке непринуждённого товарищеского разговора, Егор забыл о стеснённости в движениях и, беря пример с Андрея и Лёшки, стал смеяться, вспоминая проделки школьных времён. Потом они включили телевизор: в новостной программе ведущая рассказывала о страшном оползне, случившемся где-то в Южной Америке. Егор, впечатлённый увиденным, ни с того ни с сего пожаловался друзьям на приснившийся сегодня ночью плохой сон, добавив, что из всех возможных дурных сновидений этот, по его наблюдениям, наихудший и не сулящий ему в ближайшие пару дней ничего хорошего. Сам сон он толком не помнил, но концовка его до сих пор стояла у Егора перед глазами: он быстро и легко спускался по лестнице, вдруг оказывался в полной тьме, и продолжая нисхождение, терял сцепление со ступенями и словно срывался в пропасть и падал, а дыхание у него перехватывало. Друзья посоветовали Егору не придавать значения сновидению, поскорей забыть о нём, а Лёшка долив в Егорову кружку вина, вспомнил очередной забавный случай, рассмешил Егора, чем и привёл его снова в бодрое расположение духа.
Дружбой с Андреем и Лёшкой Егор гордился, она была почётной, ведь оба друга отличались замечательными способностями: Лёшка, крепкий и ловкий, на уроках физкультуры неизменно прибегал первым к финишу, что на длинных дистанциях, что на коротких. Мастерски играл в футбол, как никто другой долго мог подтягиваться на турнике. Однажды поразил всех, а Егора особенно, когда прыгая в длину, оттолкнувшись от метки для прыжка, так высоко взлетел и стал, перебирая ногами, молотить ими воздух, красиво приземлился в песочную яму, что Егор потом ещё долгое время в мечтах покорял сердца симпатичных девушек этим прыжком. И Андрей - умный и добродушный затейник, с блеском решавший самые сложные задачи по физике и бывший в приятельских отношениях со всеми девочками в классе: он мог беспечно поболтать с записной красавицей и разговорить самую застенчивую молчунью. И будучи совершенно разными, непохожими друг на друга, они всегда ладили и было что-то, какая-то черта, роднившая их, словно делавшая их двумя половинками одного существа. Какая именно это была черта Егор никак не мог уловить, но одно он знал наверняка: почти с самого начала знакомства с Лёшкой и Андреем, эти двое ребят стали сливаться в его воображении в один собирательный идеальный образ героя, умного и находчивого, ловкого и смелого, обаятельного и благородного. Словом такого, каким сам Егор мечтал быть... Он и сейчас, глядя на весёлых, разгорячённых вином и разговором, друзей пытался понять, что же их так объединяло, но всё трудней было совладать с мыслями в уже порядком захмелевшей голове.
Андрей и Лёшка, оба выкуривали сигарету за сигаретой, и Егор, вообще-то не куривший, присоединился к друзьям ещё до первой выпитой им кружки "Кадарки", дымил за компанию, как и раньше это делал, когда они собирались вместе. И сидя в задымлённой кухне, вспоминая, что уже два дня ничего не ел, он всё сильней пьянел, всё трудней ему было отзываться на истории и шутки друзей, поэтому с облегчением и благодарностью он воспринял долетевшие до него благой вестью слова Андрея:
- Нам пора уходить. Горька совсем уже готовый...
Егор с трудом поднялся и проводил друзей, закрыв дверь на ключ. Вернулся в кухню, обрызгал лицо холодной водой из под крана и опять сел за стол, допивать остатки вина. Одному было уютней - никто не отвлекал от тревожных раздумий о пропавшей руке.
По телевизору вновь начались новости. Вновь ведущая говорила об оползне в южно-американской стране. Егор как зачарованный смотрел на экран: потоки жидкой земли и грязи выворачивали внутренности домов словно потроха: мебель, предметы быта, всё чем годами жили люди. Егор отвернулся от телевизора - перед ним сидели друзья, и они продолжили разговор. Только теперь больше говорил Егор, а друзья слушали. Он стал рассказывать им историю своего знакомства с потрясающей девушкой, как непринуждённо он её очаровал, а потом и влюбил в себя, как несколько раз сумел защитить её от уличных хулиганов, как чуть не каждый божий день дарил ей цветы, как по ночам сочинял стихи, от которых она приходила в восторг. Однажды за одну ночь он написал семь хороших стихотворений: два сонета, четыре элегии и акростих. Да-да, в это трудно поверить, но тому есть доказательства - все они записаны в его дневнике... И пока он это говорил, лица друзей, пусть и смутно, но различаемых им в облаке дыма висевшем в кухне, стали медленно придвигаться друг к другу, и как два зыбких отражения в воде, сошлись вплотную, слившись в одно лицо - и теперь перед ним сидел один слушатель, и он не замедлил представиться, назвавшись Александром.
Нисколько не удивившись увиденному, Егор подозрительно всмотрелся в облик гостя и узнал его: это был тот самый Александр или просто Саша Филиппок, ухажёр маминой подруги. Десять лет назад он на короткое время сошёлся с Егором и стал как бы его наставником, учил его разным специальным упражнениям для укрепления физической силы, боролся с Егором. Причём в его каменных объятиях Егор нередко закашливался от нехватки воздуха, настолько они были крепки, настолько этот словно железный человек был неосторожен в обращении с ним. А однажды, войдя к Егору в комнату, он со всего маху опустился на старенький расшатанный и так сильно любимый Егором стул, что тут же обрушился на пол под звонкий стук разлетевшихся из под него по комнате деревянных ножек.
Саша Филиппок исчез из Егоровой жизни также внезапно, как и появился. Но долго ещё Егор вспоминал этого человека, удивлявшего его категоричными суждениями о жизни и пугавшего дерзким отношением к женщинам, чему Егор был не раз свидетелем...
Егор продолжил что-то говорить, но речь его под пронизывающим взглядом старого знакомого больше уже походила на невнятное бормотание, когда, наконец, резко прервав его, заговорил гость. Он сразу заявил, что одобряет стремление Егора к успеху, но хотел бы видеть его ещё более решительным, более смелым и рисковым, хотел бы увидеть как Егор сознательно бросает вызов судьбе, предпринимает попытку сделать истинно мужской поступок. «Ты слишком много раздумываешь, говорил он, над необходимостью поступка - стоит его совершить или нет,- ты не должен думать - ты должен действовать. Иначе твоя принцесса ускользнёт от тебя к более достойному. Но, если честно, я не верю в эту девушку. Ты и её, наверное, придумал, - произнёс Александр, усмехаясь, что разозлило Егора. Он ударил кулаком по столу, опрокинув на пол пустую кружку. Попытался встать из-за стола и ему в голову пришло позвать ту самую девушку. Пока он поднимался и припоминал её имя, он позабыл о руке и, пытаясь опереться на неё, и кажется уже готовясь позвать свою очарованную подругу, назвать её имя, вдруг упал под стол.
Александр подошёл к лежавшему без памяти Егору, схватил за ноги и осторожно поволок в комнату, где дотащив до кровати, заботливо уложил и накрыл пледом. Забыв о мертвецки спавшем Егоре и увидев на паласе валявшиеся в беспорядке вещи, присел посмотреть их и выбрав те что приглянулись: две фотографии красивой сероглазой девушки, янтарные бусы, несколько приятно пахнувших различными ароматами записок, заложил их между страницами лежавшего тут же дневника и посмотрел на полуоткрытое окно. Дорманы жили на первом этаже и, недолго думая, гость вышел через окно под моросящий дождь и пошёл по мягкой мокрой траве. Он отправился туда откуда пришёл, попутно, на мелкие клочки разрывая дневник с записками и фотографиями, и раскидывая бусинки...
5.
Пришедший, как и обещал, к Клавдии в гости, Егор сидел в кресле, когда в комнату вошёл Осипов.
- А, это ты... - сказал он, мимоходом глянув на Егора и, бухнувшись по-хозяйски на диван, стал смотреть телевизор.
Почти сразу стал реагировать на глупые выходки киногероя какой-то комедии, сопя и похохатывая, и вообще издавая такую гамму звуков, которую постесняется делать даже человек находящийся наедине с собой.
Клавдия за стенкой в кухне болтала с приятельницей. Но всё это, все эти звуки были сейчас для Егора едва слышимым фоном и мало его волновали. Он разглядывал свою левую руку, также внезапно появившуюся, как она исчезла. Правда эта рука не совсем была похожа на его прежнюю левую руку - она была более толстая, жилистая и крепкая. Крупная кисть, пальцы чуть короче, чем на правой, и очень отчётливые и глубокие линии жизни на ладони. Рука была непривычна, незнакома, но он рассматривал её с удовольствием, любуясь ею, как долгожданным подарком. Хотя по своему внешнему виду, по несхожести с правой, она выглядела немного чужой, но "зато была на своём месте" - подумал Егор и улыбнулся.
Он так погрузился в любование ею, что ему стало казаться, будто всё вокруг: комната, Осипов сидевший на диване, говорок Клавдии доносившийся с кухни и даже он сам, Егор, было нереальным, призрачным, чьей-то бессмысленной и бессильной фантазией, а реальна была лишь рука. И когда он так подумал, то поднял от неё взгляд, посмотрел на Осипова и засмеялся, увидев на диване не "шефа", не "батю", а просто приземистого плотного мужичка, чей вид теперь не вызывал ненависти и страха.
Он дождался, когда Осипов поднимется с дивана, и тут же вскочив, заступил ему дорогу.
- Что такое...- проговорил Осипов, собираясь отодвинуть Егора в сторону. Но в этот момент Егор почувствовал, как рука налилась теплом и зажив своей, не зависящей от его желания жизнью, толкнула Осипова в плечо, да так сильно, что тот отшатнулся, а Егор едва устоял на ногах, чтобы не податься вперёд вслед за движением руки. Но он быстро освоился, и задвигал руками, как рычагами и заходил вокруг опешившего Осипова, благо места в комнате было как раз, как для ринга.
Рука ещё раз ударила Осипова, но на этот раз Егор почти был готов к этому её выпаду - это уже было почти его движение, а Осипов не ожидая от него такой силы, снова отпрянул. И когда Осипов, наконец, сообразив, что нужно предпринять серьёзные действия, занёс было кулак, чтобы ударить, Егор, действуя на опережение, произвёл молниеносный удар, словно кот лапой, двинув в подбородок Осипову. Моряк зашатался, пьяно заходил по полу, словно по палубе в качку, и грузно рухнул где-то у дивана, и долго ещё не мог потом встать, стоя на четвереньках и приходя в себя. Егор пошёл в кухню, резко открыл дверь и увидел Клавдию, стоявшую у раковины полной немытой посуды, и Наташу, сидевшую прямо напротив Егора. Губы её были слегка приоткрыты. Она смотрела на Егора широко распахнутыми невидящими глазами. Он подошёл к ней, обхватил за талию, поднял - она оказалась лёгкой, как пушинка и перекинув её через плечо, не обращая внимания на ошарашенную Клавдию, пошёл в прихожую, быстро сунул ноги в туфли и вышел вон.
Он стал быстро и легко спускаться по ступенькам, набирая невероятную скорость. Движения его больше напоминали скольжение или полёт, когда подошвы мягко гладят рёбра ступеней, едва их касаясь. Он представлял себе и радовался тем безграничным возможностям, которые теперь были ему подвластны с такой рукой, как эта левая - сильная и ставшая в короткий срок послушной. А главное, рука бережно и крепко прижимала к плечу Наташу, прекрасную и покорную. Ему казалось, что никогда он ещё не был так счастлив - не самим счастьем, а его ожиданием, предвосхищением. И словно в ответ на его блаженные мысли до него донеслись Наташины слова. Ему почудилось, что это ожила его память. Она не переставая произносила безжизненным механическим голосом одно и то же: "Сердечко на мордочке..."
Он торжествовал, ему хотелось кричать от радости и счастья, хотелось поскорей выбежать на улицу и в темноте осеннего вечера приставать со своим счастьем к каждому кто встретится на пути домой, делиться, не жадничая, без остатка, своим чувством со всеми...
Он заметил, что на первых двух этажах был выключен свет, и было странно темно, словно там сгустился первозданный мрак. Но он так легко спускался, испытывал такую силу в ногах и непоколебимую бесшабашную уверенность, что решил ринуться на полном ходу в эту немного непривычную, но бывшую совсем не страшной, не пугавшей его темноту."Сердечко на мордочке..." - снова пролепетала Наташа, словно приободряя его...
И хотя рассудком он понимал, что будет уязвим в темноте, и существует маленькая вероятность оступиться и упасть, уронить и сломать Наташу - он рискнул...