***

Это уже не тот мальчишка, с которым я познакомилась в ноябре. У него и тогда душа была разбита на тысячи и тысячи обломков, но ведь я к нему потому и потянулась, потому что хотела помочь собрать эти частицы в единое целое, хотела не дать ему сделать последний шаг в пропасть. А сейчас я просто не хочу тащить его - и виною этому не истлевшие чувства -, ему уже не помочь, шаг в бездну сделан; единственный, кто может его спасти - он сам.
Раньше он хотя бы пытался добиваться своего счастья, он завоевывал у этого мира личные радости, находил свои удовольствия, но, когда счастье в изобилии полилось к нему в руки, все, что принадлежало ему, стало для публики. Чувства в него влюбленной он превратил в гордость над собой, умение легко идти на контакт с девушками - в донжуанство, способность играть на гитаре - в вытрепство. И стал он в итоге самонадеянным, самоуверенным, самовлюбленным эгоистом. Он перестал ощущать, где настоящее счастье, а где - придуманное им. Он стал думать, что это высшее блаженство - быть верхушкой общества. Он пренебрегал Своими. Он перестал ощущать боль потери, даже сам подгонял уходящих, думая, что так будет лучше. Границы радости расплылись, он не знал, что погибает. Его взгляд был пуст и грустен, чего сам не замечал. Даже фразочки его остроумные, которые постоянно ставили меня в тупик, отныне стали грубыми и заготовленными, шаблонными. Он словно тот осенний клен, роняющий свои иссохшие вертолетики. Свои израненные частицы души. Походка его: приподнятые плечи, руки, сжатые в кулаки, одни передвигающиеся ноги и грудь... неподвижная... словно все внутри закаменело, там больше не было души, в которой распускаются цветы, там камень, твердый и холодный.
И я не хочу его спасать, не хочу спасать его такого опустевшего, чужого, не моего того Даню.