Среднеазиатский военный округ (САВО). Аягуз.
«Ваше благородие, госпожа удача,
Для кого ты добрая, а кому иначе …»
Песня Верещагина из кинофильма "Белое солнце пустыни".
Закончилась моя служба в ГСВГ.
С отличной характеристикой, кучей благодарностей по службе и будучи представленным на получение очередного воинского звания старшего лейтенанта, с должности заместителя командира роты я должен был по замене отправиться в киевский военный округ. Однако предписание, в последний день, получил к отправлению в САВО (среднеазиатский военный округ).
Так подсуетились кадровики, верить которым, как я понял, к сожалению, можно было только с большой натяжкой.
У нас шутили: «хочешь дружить с кадровиком, подари ему авторучку …, завернутую в ковер».
Наверное, свою авторучку нашему кадровику подарил кто-то из проворных и менее наивных холостяков - заменщиков, который не блистал по службе, но «разбирался в жизни». Он и поехал вместо меня в киевский военный округ.
Впрочем, тогда я особенно по этому поводу не переживал. В САВО так в САВО. Если Родина сказала, комсомол ответил есть! Наш кадровик так и объяснил, что Родине ты нужен сейчас там, а в киевский еще успеешь, вся служба впереди. Отметишься, дескать, в «отдаленке», пока один без семьи, «порвешь когти» (что означает, покажешь себя с самой лучшей стороны), продвинешься по службе, а там уже в центральных округах будешь пожинать плоды. С твоими, дескать, характеристиками, можно хоть к черту на рога!.
В САВО нас уезжала целая команда, человек пять. Прощались с ГСВГ в Бресте, получили советские деньги, накопившиеся за срок после возвращения из последнего отпуска. Посидели в ресторане на брестском вокзале. По традиции – «с чего начинается Родина» - с солянки в ресторане брестского вокзала под бутылочку «столичного». Так и расстались с ГСВГ.
Среднеазиатский военный округ СССР. Части прикрытия государственной границы с Китаем.
Поселок городского типа (пгт) Актогай, в котором мне с моей семьей - женой Ириной и дочками – старшей Леночкой и младшей Танюшей довелось прожить целых пять лет, находился в прибалхашье. Это Казахстан, так называемый казахский мелкосопочник, малозаселенная полупустынная местность.
Здесь располагался небольшой военный гарнизон – два полка, танковый и зенитно-ракетный, да медико санитарный батальон Аягузской танковой дивизии, штаб которой и основные части дислоцировались в г. Аягузе, в двухстах километрах от Актогая, если добираться по железной дороге, а по автомобильной трассе почти в трехстах километров пути. Несколько позже в Актогае была сформирована еще и десантно - штурмовая бригада, которая потом, уже после моего убытия из САВО была отправлена в Афганистан.
Дивизия прикрывала государственную границу СССР с Китаем и в те времена была полностью развернута по штату военного времени, постоянно находилась в состоянии повышенной боевой готовности, т.е. в любое время должна была начать выдвигаться к границе и сходу вступать в боевое соприкосновение с противником, если бы тот попытался прорваться через границу.
Реальное боевое столкновение с китайской армией произошло здесь в районе оз.Жаланашколь за несколько лет до моего прибытия в САВО.
После событий весны 1969 на острове Даманский провокации со стороны КНР не прекратились. В мае-июне того же года обострилась ситуация на Джунгарском выступе казахстанского участка границы. 12 августа на территории КНР в непосредственной близости от советских пограничных застав «Родниковая» и «Жаланашколь» было замечено перемещение усиленных групп китайских военнослужащих. Около 5:30 утра две группы китайских военнослужащих (9 и 6 человек) пересекли границу СССР в районе заставы «Жаланашколь», углубились в его территорию на 400 и 100 метров и к 7 часам утра начали окапываться. За линией границы сосредоточилась группа из сотни солдат.
На левом фланге со стороны пограничного поста «Теректы» ещё 12 китайских солдат перешли границу и двигались вдоль контрольно-следовой полосы на сопку Каменная. Вскоре границу пересекли ещё 40 вооружённых стрелковым и противотанковым оружием китайских солдат, заняв одну из сопок. С ними вступило в бой подошедшее из соседней заставы на 3-х БТР подкрепление. Под командой старшего лейтенанта Вадима Ольшевского группа из 8 бойцов при поддержке 2 БТР зашла в тыл нарушителям, китайцы заняли круговую оборону. К 9 часам высота была отбита, советские солдаты укрепились на границе.
На поле боя было обнаружено 4 пистолета ТТ, 9 карабинов СКС, пулемёт РПД, 4 противотанковые гранаты и 27 ручных гранат, 6 кумулятивных снарядов, радиостанция, 2 кинокамеры и др.
Этот конфликт стал крупнейшим после боёв за Даманский военным столкновением СССР и Китая. На казахстанском участке границы китайская сторона больше не предпринимала провокаций. 11 сентября 1969 в Пекине А. Н. Косыгин и Чжоу Эньлай договорились о прекращении враждебных действий.
Таковой была официальная версия тех событий, однако о некоторых подробностях ликвидации китайской группировки известно не было. Об этом, в силу особых обстоятельств, официально распространяться не разрешалось.
Дело в том, что группировка китайских войск была достаточно серьезной и хорошо вооруженной. Кроме этого, принимавший в ней участие личный состав был еще и мощно обработан идеологически. Китайская сторона по неизвестным причинам открестилась от своих военнослужащих, официально заявив, что никакого проникновения на территорию СССР с их стороны не было. На предложение сложить оружие отказ китайских военнослужащих был категорическим.
Штурм укрепленного ими района мог повлечь большие жертвы, и было принято решение уничтожить группировку залповым огнем реактивных установок «Град» с применением особых термических снарядов. Одного залпа «градовской» батареи, а это девять установок, оказалось достаточно, чтобы уничтожить практически весь личный состав китайской группировки.
Не берусь сейчас судить, на сколько это соответствовало действительности, но по рассказам участников той операции, останки китайских военнослужащих заложили в ящики с надписью «сделано в СССР» и передали китайской стороне. Пленных солдат и офицеров, которых осталось в живых не более десятка человек, предложили китайцам забрать, но те принять назад своих военнослужащих отказались.
В последствии США и некоторые западные страны высказали свое возмущение по поводу применения против китайцев запрещенного конвенцией термического оружия, на что наши дипломаты ответили, что никаких боевых действий не было, что проводились обычные учения с боевыми стрельбами. Ничего возразить против этого наши оппоненты не смогли, поскольку китайская сторона официально отказалась признать факт проникновения своих войск на территорию СССР.
Анализ этих событий показал необходимость постоянного присутствия в данном регионе боевых армейских частей, способных в короткий срок обеспечить защиту приграничных рубежей.
В 1969 г. Был сформирован Среднеазиатский Военный округ (САВО), на который возлагалась эта задача. В его состав, кроме прочих частей и соединений, вошла танковая дивизия, расквартированная в г. Аягузе, пгт. Актогае и пгт. Уч –Арале, единственное в САВО воинское соединение, развернутое по штату военного времени.
В Аягузе дислоцировался реактивный дивизион, одна из батарей которого принимала участие в ликвидации китайской группировки в районе оз. Жаланашколь.
В этот дивизион я и был направлен после завершения службы в ГСВГ в 1975г.
Надо сказать, что по прибытии из ГСВГ в штабе округа в г. Алма-ата, я был просто шокирован.
Кадровики сообщили мне, что здесь меня никто не ждал, что я вообще не должен был ехать в САВО. «Вот тебе бабушка и юрьев день», вот так-так «Родина сказала …».
- Отправьте меня назад в ГСВГ, наивно отреагировал я.
- Нет, дорогой, попал к нам, назад пути не будет. Жди назначения.
В Алма-ата я пробыл почти два месяца, прежде чем мне подобрали место в Аягузской танковой дивизии. Просто отправили в распоряжения командира дивизии.
Офицерской должности для меня не нашлось, вот и назначили командиром хозяйственного взвода – должность прапорщика, а приказ о присвоении мне звания старшего лейтенанта, вместе с личным делом нашел меня только через год.
Командир дивизиона поинтересовался, за какие «подвиги» меня так «опустили» чем проштрафился? Ответил, что «происки» кадровиков. Командир, хотя и посмотрел с недоверием, но дальше пытать не стал. Ладно, служи, лейтенант, а там посмотрим. Видимо происки кадровиков, в принципе, не были для него большим откровением.
Мои сверстники давно уже все ходили старшими лейтенантами, даже алкаши и полные разгильдяи, а я все «лейтенантствовал». Конечно, было обидно. Но я отнесся к этому по философски, дескать, никуда не денется это звание, все равно придет, отправили же представление из ГСВГ, просто не успел вовремя его получить. Так что же теперь «укакаться и не жить»?.
Несколько позже командир собирался отправить представление на присвоение мне очередного звания, но я убедил его этого не делать, потому, что был совершенно уверен - представление давно уже было отправлено, еще из ГСВГ.
Конечно, такая ситуация меня не радовала, но хватило ума и мужества не скатиться в наплевательское отношение к службе или пьянство.
Только где-то через год, для меня освободилась должность начальника автомобильной службы (авто службы) нашего дивизиона, на которую я и был теперь назначен. Пришло и звание, которое я, оставаясь лейтенантом, носил уже, в действительности, целый год.
В Аягузе я познакомился с местной молоденькой девчонкой, которая после школы работала у нас в гарнизонном госпитале, и чуть было на ней не женился. Но, слава Богу, – обошлось, хотя я был настроен достаточно решительно, мы с ней даже заявление подавали в ЗАГС. Я пригласил ее поехать со мной в отпуск, познакомиться с моими родителями, но она отказалась.
Потом выяснилось, что она была беременна от другого офицера – старшего лейтенанта, командированного в Аягуз военного строителя. Все это с ней произошло до нашего, естественно, с ней сближения. Она с ним не поладила, замуж за него так и не вышла, но мне сразу во всем этом не призналась, хотя тогда это не стало бы для меня причиной разрыва отношений.
Со мной все это произошло потому, что на мое предложение о более серьезных отношениях, в последнюю нашу встречу, Иришка мне отказала, мотивируя тем, что у нее есть жених. После этого я познакомился и сблизился с этой аягузовской девочкой, которая мне очень понравилась, я был готов тогда связать с ней свою судьбу, не смотря ни на что.
Вскоре после этого моего гарнизонного романа, я уехал в отпуск и женился таки на своей Иришке.
Ее я увез из Реутова, как украл, оформив все за несколько дней. Ей тогда только еще исполнилось 18 лет. Наша женитьба – это еще та история, которая требует своего отдельного повествования.
Как мы с Иришкой поженились.
В этом моем отпуске я в Москве не задержался, поехал сразу домой к родителям. Уже в самом конце отпуска вдруг получаю телеграмму от Сережи Иванцова – «срочно приезжай дело есть …».
Что за дело?
«Мобилок» тогда еще не было, поди угадай.
«Рванул» в столицу.
Сережа мне рассказал, что серьезно поговорил с Иришкой и она хочет со мной встретиться. Договорились, что я дождусь ее после работы у проходной «Челомеевского» КБ (Конструкторское бюро машиностроения военнокосмической отрасли под управлением генерального конструктора академика В.Н.Челомея в подмосковном г. Реутове), где она тогда работала.
Я сразу решил «брать быка за рога» и сходу предложил ей руку и сердце, на что она, в свою очередь, предложила мне познакомиться с ее родителями, и мы отправились к ней домой, хотя, в принципе, «заочно» я был с ними уже знаком.
Не раздумывая, объявил о нашем решении пожениться, на что ее папа лаконично так ответил – что же, «совет вам да любовь».
Тогда я предложил Иришке поехать со мной к моим родителям, чтобы познакомиться и объявить о нашем решении.
Ее родители не возражали, видимо я внушал им доверие достаточно респектабельным, взрослым серьезным видом – как-никак офицер, старший лейтенант, да и возраст 24 года, далеко не детский и девочку отпустили.
У меня дома к моему выбору отнеслись спокойно, понимали, конечно, что хватит уже мне холостяковать, тем более в такой «дыре» как Аягуз.
Иришка им понравилась, однако было одно «но».
Отпуск у меня через несколько дней заканчивался, а чтобы расписаться в ЗАГСе, требовалось как минимум месяц испытательного срока после подачи заявления – таков порядок.
Отец только посмеялся над нашими трудностями.
- Нет проблем, я вас в сельском совете моментом распишу.
Так и сделали.
Расписались без свадебных нарядов и марша Мендельсона, как по фронтовому.
Мы стали мужем и женой, пока, правда, только юридически,
Дома отметили это событие в тесном семейном застолье, а на следующий день загрузили отцовские «жигули» огородной зеленью, купили в «сельпо» ящик водки и отправились в Реутов, к сватам, знакомиться и организовать хотя бы подобие свадьбы.
Когда вошли к Иришкиным, мой папа объявил, что вот, дескать, наша дочка Ирочка, а я раскрыл свеженькое свидетельство о браке.
Шок Иришкиных прошел быстро.
Сваты перезнакомились и уехали в Москву закупать необходимые продукты, а мы с Иришкой отправились по ее друзьям приглашать гостей на нашу импровизированную свадьбу.
Иришкины подруги сначала не все поняли правильно, подумали, что Иришка за своего жениха - «пожарника» (он учился тогда в Ленинграде в пожарном училище) выходит, а я «типа» родственник. Начали ее поздравлять, спрашивать, а где же жених?
- Да вот же он, отвечала Иришка, держа меня за руку.
Видели бы вы их недоуменные лица.
Свадебный вечер отыграли дома у Иришки, благо квартира большая, народу собрали человек тридцать. В основном ее родственники и друзья. С моей стороны были Двоюродный брат папы с женой и его же двоюродная сестра с мужем, их дочка - моя троюродная сестренка Надюшка, Сережа Иванцов, да пара моих московских друзей по ГСВГ.
Оказалось, что муж папиной двоюродной сестры дядя Витя, с Иришкиным папой коллеги, вместе работают в ЦК БМ машиностроения. Они, хотя близко знакомы не были, работали в разных цехах, но друг о друге слышали. Позже они были вместе на проекте спутников серии «Космос», легендарной орбитальной станции «Алмаз» и транспортного корабля снабжения с многоразовым возвращаемым аппаратом.
Дядя Витя занимался подготовкой группы космонавтов ЦК БМ для пилотируемых полетов на «Алмазе», а мой тесть Разумов Борис Дмитриевич принимал непосредственное участие в подготовке к запускам, летным испытаниям, и поискам возвратившихся из космоса аппаратов.
Вообще, мой тесть, с которым мы очень подружились, был личностью весьма не ординарной.. Потом уже, я его, при всем глубоком моем уважении, без доли фамильярности, а чисто по дружески, называл просто Боря, а он меня, естественно, Костя,
Он был мастеровым товарищем, все время что-то изготавливал из дерева и бересты, очень любил в качестве материала березовые наросты «капы», работал с металлом, особенно любил серебро, делал украшения, даже серьги, очень оригинальные.
К Челомею он попал сразу же после образования ЦКБМ из Жуковского, где работал в ЦАГИ на аэродинамической трубе, остался там работать после армии. Он и «срочную» служил в том же ЦАГИ.
Образование – только десятилетка, но незаурядные способности изобретателя и рационализатора.
В ЦКБМ он работал в испытательном цехе на инженерной должности. Все звали его «наш Кулибин». Конечно, обо всем этом я узнал значительно позже, когда он вышел уже на пенсию, а ЦКБМ полностью перестало заниматься военно-космическими программами, и секретность с них была снята.
Он участвовал в доведении и испытании практически всех аппаратов, выполненных КБ, получил золотую медаль ВДНХ за изобретение уникального прибора. Им разработаны были некоторые детали ракеты «Протон». Всего не перечислишь.
Коллеги рассказывали, что не раз были случаи, когда бились над отладкой и доводкой некоторых новых схем в электрооборудовании элементов космических кораблей и ничего не получалось. Звали на помощь Разумова, в цехе попросту «БД», т.е. Бориса Дмитриевича, в доверительно сокращенном варианте - «БД».
Борис Дмитриевич сначала прощупывал все пальцами, потом брал паяльник, тыкал им туда, сюда, и схема начинала работать.
Боря, а что ты сделал?
- «А я знаю?»
Может быть он шутил, а может и впрямь, действовал на уровне инженерной интуиции.
Он был единственным в поисковой группе, кому было доверено первым войти в люк аппарата и отключить систему самоуничтожения после приземления.
Занимался в молодости альпинизмом, обошел пол Крыма, особенно любил Карадаг.
Где-то здесь на горных туристических тропах повстречал свою будущую жену, мою тещу Валентину Петровну, тоже в молодости спортсменку, альпинистку, комсомолку и просто красивую девушку - почти что «кавказскую пленницу» Гайдая.
Борис Дмитриевич очень любил баню и часто, когда я приезжал в Реутов мы с ним вместе ходили париться в реутовскую баню с классной дровяной парилкой, которая ценилась знатоками парильной мистерии. Там его знали все без исключения местные парильщики, в основной своей массе – работники ЦКБМ.
У Бориса Дмитриевича и Валентины Петровны было две дочери – старшая Иришка и младшая женя.
Дочь дяди Вити Надюшка, и наш теперь уже общий с ней друг Сережа Иванцов, как раз и познакомили меня в свое время с Иришкой.
Это знакомство было связано с одной авантюрной историей, произошедшей с нами.
Сережа учился в саратовской консерватории, был на каникулах, когда у него возникла безвыходная ситуация, связанная, с распределением.
Его девушку могли по выпуску направить куда угодно. Сережа по запросу из Реутова должен был отправляться работать в Реутовское музыкальное училище, которое они с Надюшкой, в свое время закончили, только Надюшка поступила в Московскую консерваторию, а Сережа в Саратовскую.
Чтобы им вместе уехать из Саратова, нужно было срочно пожениться.
Впрочем, никаких проблем бы и не возникло, все было заранее решено и обговорено, и предварительный срок на обдумывание и окончательное принятие решения, который дает ЗАГС, они «отбыли», но накануне росписи она вдруг заболела, да так, что даже не могла выехать из Саратова.
Вот Сережа и попросил меня и Надюшку помочь ему в решении этой проблемы.
Все документы у него были на руках, не было только невесты, а откладывать роспись нельзя, в связи с распределением.
Надюшка вызвалась сыграть роль невесты, закрыв лицо вуалью – а кто в ЗАГСЕ будет особо приглядываться и сверять ее «фейс» с паспортом, не пограничный же контроль?
Ее любимая подруга детства – свидетельница, а я – свидетель.
Как решили, так и сделали.
Все прошло «как по маслу». Никто ни о чем не догадался. После «процедуры подписания» отправились к Сереже на квартиру отметить это мероприятие.
Там я обратил внимание на фотографию с тремя девчонками, одна из которых мне очень понравилась. Не сложно догадаться, что это была Иришка.
Я попросил Сережу, при случае познакомить меня с ней.
Такой случай подвернулся сразу на следующий день. Сережа должен был уезжать в Саратов, а Надюшка и ее подруга, собирались проводить его. Сережа пригласил на эти проводы Иришку, ну и меня, конечно.
Нас познакомили, потом я всех пригласил в ресторан «Метелица» на Калининском проспекте.
Иришка была на таком мероприятии первый раз и скоро собралась домой, чтобы не было поздно, она ведь еще в школе училась. Мы договорились с ней переписываться, просто так, ради интереса.
Я писал ей из ГСВГ, присылал фотографии. В тот год в Галле проходил международный фестиваль молодежи и студентов и фотки были очень интересные.
Одну из этих фотографий, на которой я красовался на фестивале, как раз и увидел мой будущий тесть Борис Дмитриевич, когда напророчил ей меня в мужья.
Сергей приложил, как оказалось, не мало усилий, чтобы склонить Иришку отдать свое предпочтение мне. «Пожарника» Сергей хорошо знал и не сильно, мягко говоря, уважал. А я, убеждал он Иришку, настоящий, как он выразился, мужик (в самом лучшем смысле этого слова), которому «пожарник» и в подметки не годится, что на меня можно смело положиться и пойти со мной хоть на край света.
В разгар нашего свадебного веселья неожиданно появился мой друг и одноклассник Коля Лаврухин, тот самый, который когда-то приезжал ко мне в Галле.
Как оказалось. Он приехал из Москвы в деревню и забежал к нам. Дома оставалась только бабушка Наталья Сергеевна, которая ему обо всем и поведала и, главное, что его сам Бог послал. Оказалось, что я впопыхах оставил в деревне все свои документы, а бабушка случайно их обнаружила и не знала, как быть, телефона в деревне ни у кого не было, она очень переживала. Коля сразу же развернулся и с попутной машиной ринулся в Москву, благо я в деревне оставил Реутовские координаты.
Потом, каждый раз, когда я уезжал (или улетал самолетом) из Москвы Коля провожал меня, и это стало нашей доброй традицией.
Один раз вылет отсрочили на 5 часов, возвращаться из аэропорта в Москву не было смысла, и мы скоротали время в коктейль баре. «Накоктейлились» основательно, но в самолет меня, слава Богу, пропустили, хотя и покачали головой. Зато весь пятичасовой перелет в Алма-Ата я мирно проспал в своем кресле.
Дядя Витя на свадьбе рассказал Иришкиным историю его давнего знакомства с моим отцом. Я то, ее знал давным-давно, и с Надюшкой познакомился еще перед поступлением в военное училище, когда дядя Витя приезжал с ней к нам в деревню повидаться с моими родителями.
История дяди Вити, моего отца и моей троюродной сестры Надюшки.
Мой отец Баландин Юрий Константинович был средним сыном в семье сельских учителей. Его отец Константин Михайлович был директором средней школы, а мать Наталья Сергеевна учительницей в селе Алешня Рыбновского района Рязанской области.
Село это было знаменито тем, что когда-то здесь располагалось родовое поместье Нарышкиных, в котором выросла мать царя Петра первого. Дом Нарышкиных, реконструированный после пожара, стал Алешинской средней школой, которая работает и сейчас.
Совсем рядом, километрах в пяти отсюда располагалось еще одно историческое место - село Глебово городище, рядом с которым в свое время были разгромлены войска Татаро-Монголов в битве, известной как «Вожская». Такое названние она получила по имени реки Вожи, протекающей в низовьях Алешни и Глебова городища. Каждый год в Глебово городище на берегу Вожи проводится реконструкция тех событий, которая собирает большое количество любителей и знатоков нашей истории и просто жителей рязаньщины и подмосковья.
А тогда шла война. Воевал Константин Михайлович, ушел на войну и погиб под Сталинградом старший брат отца Владислав.
В мае 1943 г всем парням, выпускникам Алешинской школы, прямо без сдачи экзаменов вручили аттестаты, а вскоре следом и повестки в армию.
Мой отец, в те времена просто Юрка Баландин, был гармонистом, «первым парнем на деревне», с гармошкой не расставался. С ней отправился в военкомат и «рассекал почем зря» модные тогда мелодии, чем привлек внимание дочери военкома, которая готовилась на днях к свадьбе.
- Папа, смотри какой парень, давай его на свадьбу заберем гармонистом.
«Да нет проблем» - ответил военком.
Так мой отец остался в военкомате еще несколько дней, тогда как всех его односельчан отправили на фронт под Курск, где почти все они и полегли, а отец после свадьбы военкомовской дочери, отправился в составе уже совсем другой команды в Иркутск, в школу военных авиационных техников.
Здесь, холодно и голодно, под непривычным гнетом жесткой воинской дисциплины, но все же, хотя и в войну, но не на передовой, где смерть кружила над каждым, начал он свою армейскую жизнь.
Попал во взвод, помощником командира которого был сержант Виктор Каламин, парень из подмосковья, лет на пару постарше своих подчиненных, попавший сюда не по призыву из военкомата, а уже из армии.
Хороший был человек, простой в общении и справедливый, зря не наказывал, заботился о своих ребятах, за что потом и поплатился.
Как-то в наряде по кухне разрешил после отбоя поджарить и поесть оставшуюся от ужина картошку. За этим занятием взвод и застал дежурный по училищу. Виктора сняли с должности и разжаловали в рядовые. Хорошо еще из училища не выгнали да на фронт не отправили.
Так и познакомился мой отец с дядей Витей.
А потом, после окончания училища, пути их разошлись. Виктора отправили в войска летным техником, а отец по рапорту был отправлен поступать в Балашевское летное училище дальней авиации.
Поступить ему не удалось, и он всю войну, а потом еще целых шесть лет служил в этом училище срочную службу, все годы на казарменном положении, летным техником. Демобилизовался только в 1950 году в звании старшины.
Тогда он женился на моей матери и у них родился мой старший брат Михаил, а через год появился на свет и я.
Отец после демобилизации вернулся в родительский дом в Алешню и стал работать учителем в Алешинской, а позже в Высоковской средней школы, что на Рязанщине, не далеко от Алешни, но ближе к районному центру, тогда поселку, теперь городу Рыбное, на родине Сергея Есенина. Эту школу построили перед самой войной в деревне Высокое и она собирала молодежь из многих окрестных сел и деревень.
Сюда отец устроился после работы в Алешинской школе, в которой мой дедушка Константин Михайлович, закончивший войну в Берлине старшиной, продолжил директорствовать, а бабушка Наталья Сергеевна учительствовала. В войну она была награждена орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. Так Родиной была оценена ее работа в тылу.
Моя мама тогда экстерном сдала экзамены за педагогическое училище в Актарске Саратовской области и вела в Алешне начальные классы. Отец преподавал физкультуру и трудовое обучение.
Кто-то из учителей, по зависти видимо, «настучал» в райком партии, что в Алешинской школе Баландины развели семейственность, и отцу пришлось с работы уйти, хотя он уже учился заочно в Московском учительском (был тогда такой ВУЗ) институте.
Отец в поисках работы, поехал на местный аэродром в поселке Турлатово под Рязанью, устраиваться техником. Его бы взяли, без вопросов, как говорится, с руками бы даже оторвали, еще бы, техник с таким опытом работы!, но отец, услышав еще издалека рокот моторов, развернулся и уехал. Так ему это авиационное технарство надоело за восемь лет срочной службы в армии.
Были и другие варианты, но все не подходящие, пока его не пригласил на работу в Высоковскую школу ее директор, бывший фронтовик, хорошо знавший моего дедушку, Денисов Сергей Васильевич. Вместе с ним в Высокое, работать учительницей начальных классов, отправилась и мама со мной и братом на руках.
Несколько позже родители «отстроились» в деревне, поставили купленный в долг «финский» дом, в котором прошли наши с братом детство, отрочество и юность. Отец проработал здесь больше тридцати лет, из которых семнадцать лет ее бессменным директором.
Эту школу в 1968 году закончили и мы с моим братом Михаилом, поступив учиться дальше – я в Рязанское военное автомобильное училище, а брат в Рязанский сельскохозяйственный институт.
Среди Есениным воспетых
Ракит берез и тополей
Твоей любовью обогретых
Учеников, учителей
Ты собираешь в свой приход
Уж сроком больше полувека
Из ближних сел и издалека
Окрестную всю молодежь
Берешь за руки и ведешь
Свершать к познанию восход
Наша Высоковская школа!
Высоковская школа,
Связала вместе нас.
Высоковская школа,
Уже в который раз
Идем к твоим порогам
В свой самый первый класс
Ты не суди нас строго,
Твой свет в нас не угас!
Нам десять иль одиннадцать кому-то
Лет довелось с тобою разделить
И как бы не закручивался круто
Судьбы водоворот, нам не забыть
Учебы школьной годы - прочный базис
Всей жизни нашей стержень становой
И безмятежных детских лет оазис,
Отроческий период трудовой.
И юность,
Пылкую любовью первой
И душу всколыхнувший выпускной
И поцелуй,
дрожащей жилкой нервной
Девчонки
- одноклассницы родной!
Все под твоею сенью было с нами
За эти десять славных школьных лет,
С девчонками тогда и пацанами
Закончившими школу на селе -
Нашу Высоковскую школу!
В сороковом тревожном предвоенном
Беда уже стучалась в нашу дверь
Ждала страна с дыханьем затаенным
Когда войну начнет фашистский зверь.
И все же строить школы успевала
Наперекор беде - жила страна,
Учить своих детей не забывала
Всегда о них заботилась она!
Рязанским селам школу подарила
И вот нам свои двери отворила -
Наша Высоковская школа!
В сороковые грозно боевые
Ушли твои мужчины на фронты
И все тогда заботы трудовые
На плечи женщин возложила ты
Но справились!
И вынес все невзгоды
Твой женский коллектив,
Не подкачал!
А отгремели лихолетья годы –
Мужчин своих он в школе вновь встречал.
И помним мы всех наших ветеранов,
Что знанья выдавали «на гора» -
Лаврухин, Григоренко и Полканов,
Бессменные твои директора -
Денисов и Баландин,
И другие,
что сил своих и нервов не щадя,
Работали, учеников ведя,
Дорогой знаний, совести и чести,
Не требуя себе наград и лести
Не корысти и не громкой славы для,
А только долг свой исполняя честно,
Тебя известной сделав повсеместно,
Трем поколеньям сердцу дорогие -
Великие твои Учителя!
Наша Высоковская школа!
Во всех рязанских ВУЗах и в столице
Запомнили твоих выпускников.
Есть школа, чем тебе гордится,
Вновь принимая милых «перваков»,
Ведь сколько лет учителя, юристы,
Специалисты самых разных дел,
Военные, врачи и журналисты,
домохозяйки, летчики, артисты
Несут по жизни мощный твой задел,
И ждут с тобой, хотя бы редкой встречи,
Поскольку все мы у тебя в долгу.
Нам эти встречи наши души лечат
И память детства в сердце берегут.
И мы придем к тебе,
Зови на чай!
В год твоего семидесятилетья,
Ты нас как мать
Своих детей встречай.
Желаем тебе счастья, долголетья!
Свершений,
Новых взлетов и побед,
И чтоб без форсмажорных потрясений,
Чтобы жила не зная новых бед
В земле, которую воспел Есенин
Наша Высоковская школа!
Высоковская школа,
Связала вместе нас.
Высоковская школа,
Уже в который раз
Идем к твоим порогам
В свой самый первый класс,
Ты не суди нас строго,
Твой свет в нас не угас!
Сюда, в Высокое к нему в гости в 1953 году приехал его бывший командир Виктор Калемин. А случилось это потому, что женился он на двоюродной сестре отца Елене Александровной Баландиной, с которой познакомился, когда они вместе учились на курсах аэрофотосъемки в Москве.
Виктор поинтересовался, а нет ли у нее в родне Баландина Юрия - так звали его однокашника по Иркутскому училищу. Оказалось, что у нее действительно есть двоюродный брат Юрий, который, вроде бы да, когда-то служил в армии в Иркутске, а сейчас живет в Рязанской области.
Решили, не откладывая «в долгий ящик» навестить Юрия, ну и с женой познакомиться, на детей посмотреть.
Это было «что-то»!
А потом, много лет спустя, когда мы с братом уже заканчивали десятилетку, летом дядя Витя приехал к нам в гости с дочерью. Так я и познакомился со своей троюродной сестренкой Надюшкой, с которой мы стали не просто родственниками, но и близкими друзьями и благодаря которой, ну и конечно, нашему общему другу Сережи Иванцову, мы познакомились, а потом и поженились с Иришкой.
Все эти истории вспоминались и долго обсуждались на нашей импровизированной свадьбе в Реутове, после которой мои родители крепко подружились с Иришкиными, а те, в свою очередь с дядей Витей и тетей Леной.
Все называли Иришку декабристкой.
По сути, так оно и было, с той только разницей, что меня в эту «САВО-вскую тьмутаракань» отправили не по этапу в кандалах, а по долгу офицерской службы.
После свадьбы, с утра пораньше, мы с Иришкой поехали в Москву, пробежаться по магазинам, купили кое-что, взяли билеты на самолет до Алма-Ата и на следующий день улетели с столицу Казахстана, а оттуда поездом в Аягуз.
Так началась моя семейная жизнь.
Не скажу, что Иришка сразу вот так, без проблем, стала офицерской женой. Были и слезы «втихаря», закрывшись в туалете, может и пожалела поначалу о таком резком изменении своей судьбы в 18 девичьих лет. Я постарался тогда быть максимально внимательным к ней и терпеливым. Главное для меня было не обидеть ее, сделать все, чтобы она почувствовала во мне не только любящего мужа, но еще и близкого друга, своего старшего товарища.
Полагаю, мне это удалось, потому, что все как-то само собой утряслось, наладилось. Иришка обвыклась и со временем «вошла во вкус» не просто семейной жизни в браке, а своего особого статуса жены офицера, самостоятельного, не зависимого взрослого человека.
Однажды она мне сказала – «ты мне не только просто муж, а еще и как старший братик.»
Наверное, поэтому живем вместе вот уже 38 лет и, хотя не все было у нас таким уже гладким, все же без преувеличения скажу, что прожили мы с ней эти годы «душа в душу».
Получилось так, что после моего с Иришкой приезда, очень скоро мне пришлось уехать на целый месяц, оставив Иришку одну. Хорошо, что мы тогда, на первых порах поселились с ней у моего друга, а вернее, старшего товарища майора Казанцева Ивана Ильича, а для нас просто, дяди Вани Казанцева, с которым познакомились в Алма-Ата на вокзале, отправляясь вместе одним поездом в Аягуз - и он, и я после службы в ГСВГ.
Познакомились, сошлись характерами и как-то сразу подружились, проникнувшись друг к другу взаимной симпатией.
Дядя Ваня тогда получил двухкомнатную квартиру, но пока жил один, и меня пригласил к себе, временно, разумеется, пожить у него, чтобы веселее было. А когда я приехал из отпуска с Иришкой, предложил пожить у него уже нам всем вместе.
Решался вопрос о выделении нам с Иришкой жилья, но пока остановились у него, и слава Богу.
Я оставался тогда все еще командиром хозяйственного взвода в реактивном дивизионе, а это артиллерия дивизии, которая в обязательном порядке два раза в год, один раз летом, второй зимой в полном составе выезжала на специальные артиллерийские сборы, на целый месяц в учебный центр (это называлось «в поле») под пгт. Уч –Арал.
Именно это мероприятие и оторвало меня тогда от молодой жены на целый месяц. Я то еще ладно, человек военный, мне не привыкать к «тяготам и лишениям воинской службы», но каково было Иришке!
Хорошо, что к тому времени приехала жена дяди Вани и взяла Иришку под свое многоопытное крыло.
Я купил в магазине пару килограммов мяса и прощаясь с Иришкой напутствовал ее обучиться под руководством дяди Ваниной супруги кулинарному делу, семейной готовке.
Наука для Иришки не прошла даром, когда я вернулся, она уже вполне прилично готовила и кормила меня всякой домашней вкуснятинкой, а не только яичницей.
В лагере учебного центра, кроме меня – автомобилиста, всем остальным – артиллеристам, все было вполне привычным.
Приехали к вечеру, когда довольно сильно подморозило. Все, личный состав (солдаты и сержанты), офицеры и прапорщики ужинали сухим пайком. Хлеб замерз, пришлось рубить его на куски топором, но сошло и так, потому, что было не до еды, надо было обустраиваться на ночлег.
Там были уже готовые места расположения: - площадки для парка машин и орудий, лагерная линейка расположения личного состава, на которой были уже готовые гнезда для палаток – такие квадратные глубиной в полтора метра в земле углубления, укрепленные самодельными бетонными стенками. Над ними поставили палатки, установили буржуйки с выведенными наружу трубами.
Для солдат и сержантов установили деревянные настилы – «нары», для офицеров и прапорщиков, в отдельных палатках двух ярусные солдатские кровати.
Растопили буржуйки заранее приготовленными, привезенными с собой дровами,. Разместились на ночлег.
Конечно же, была организована охрана и назначены дежурные, это само собой разумеется. Все устали и моментально заснули, после, как и положено по уставу.
вечерней проверки (переклички личного состава и доклада командиру о его полном наличии).
Ночь прошла нормально, если не считать того, что то и дело засыпали истопники буржуек. Дрова прогорали и гасли, в результате очень скоро становилось невыносимо холодно.
Истопника будили брошенным в него сапогом, и тот, спросонья пытался раскочегарить буржуйку, которая начинала нещадно дымить. Все вылетали на улицу, досадуя и матерясь.
Потом возвращались в проветренную и прогретую палатку.
Такие казусы происходили почти каждую ночь на первых порах, но позже жизнь сама как-то приспосабливалась, обвыкалась и входила в нормальное русло.
Был только один очень неприятный момент, который не зависел от человеческого фактора.
Днем палатки никто не топил и все в них замерзало. Когда топили на ночь, помещение прогревалось, но от постоянной смены температуры образовывался конденсат и ватные матрасы постепенно напитывались влагой. Приходилось ложиться в мокрую постель. Пока тепло – ничего, но если вдруг отопление прекращалось, постель промерзала. Понятно, спали не раздеваясь. Бывало, что утром вставали, отдирая от постели примерзшую к ней одежду.
Все были молодыми, здоровыми, обстановка требовала мобилизации сил и внутренних резервов организма, поэтому в лагерях почти никто не болел.
К тому же каждый день, как правило, во время ужина пропускали дозу спиртного (сухого закона у артиллеристов никогда не было, хотя и не злоупотребляли). Много пили крепкого чая, ели сало с черным хлебом, как на фронте. Видимо все это помогало успешно справляться с нелегкими условиями полевой жизни в учебных лагерях.
Только значительно позже, уже в зрелом возрасте и нормальных условиях, не требующих такой внутренней мобилизации, все накопленные организмом «негоразды» стали вылазить наружу в виде серьезных болезней. Но это тема, как говорит в своих фильмах о криминале Леонид Каневский, уже совсем другая история.
Я тогда по достоинству оценил труд артиллеристов.
У них ведь шла каждодневная боевая учеба, стрельбы, даже если не боевые, тренировочные, без использования боеприпасов, все равно, как если бы в реальной боевой обстановке.
Они тренировались ежедневно, а это значит, что в поле находились боевые расчеты на боевых позициях, управленческие звенья всех уровней на пунктах управления. Все это под открытым небом, на свежем, образно говоря, воздухе. И так ежедневно в течение практически всего дня, а периодически и по ночам.
Надо понимать, что они там не просто торчали, отбывая номер, а вели реальную боевую работу – вычисляли, настраивались, стреляли, пусть не всегда снарядами («Градовскими» ракетами) но всегда полностью имитируя реальные стрельбы.
Мне и в Актогае, когда получил должность заместителя командира артиллерийского дивизиона по технической части («зампотеха») в нашем танковом полку, пришлось снова окунуться в артиллерийскую специфику жизни, хотя, конечно, уже на совершенно ином, значительно более высоком, уровне.
Закалка, полученная в Аягузе, в реактивном «градовском» дивизионе значительно упрощала эту мою новую работу в артиллерии. Мне в ней все уже было хорошо знакомо.
А тогда, в тех «лагерях» не мог дождаться возвращения домой. Еще бы, меня ждала моя Иришка!
По возвращению нам дали свою комнату «на подселение» в квартире с семьей одного не знакомого мне прапорщика. Мы подружились и жили не плохо, пока не родилась дочь Леночка. Нет, это не означало, конечно, что из-за Леночки стали ссорится, просто с маленькой было, не просто тесновато, а совсем уже невмоготу в комнате – «десятиметровке».
Но все это было значительно позже, а пока мы вдвоем с Иришкой жили себе, «не тужили» в нашем Аягузском гарнизоне.
Однажды с нами в Аягузе приключился такой забавный случай.
Мне поручили отвезти на вокзал и посадить на поезд дембелей (солдат, закончивших срочную службу). Взял с собой Иришку, прогуляться по городу, сходить на местный рынок, купить зелени.
Солдаты меня уважали, даже любили. Предложили мне взять у них бутылку водки, выпить потом за их здоровье и хорошую дорогу. Все было сделано «от души» - я не мог им отказать, и подарок принял.
Проводили ребят, пошли на рынок, купили манты (такие большие азиатские пельмени), по порции с соусом, их там удивительно вкусно готовили. Полакомившись, собрались возвращаться домой, осталось только купить зелень.
Когда Ира приценивалась у бабулек к укропу и петрушке, а я стоял рядом с «дипломатом» в руке, вдруг, ни с того ни с сего, как говорится, на ровном месте, (а здесь такое нередко бывало), поднялся шквальный ветер.
Первым мощным порывом, неожиданно, у меня из рук вырвало кейс. Дипломат раскрылся, из него посыпалось содержимое, в т.ч. подаренная дембелями бутылка водки, которая, конечно же, разбилась вдребезги. Пришлось купить другую, ведь обещал же ребятам выпить за их здоровье и хорошую дорогу.
Где-то в 1976 меня и начальника авто службы ракетного дивизиона нашей дивизии направили на повышение квалификации офицеров автомобильной службы артиллерийских частей в Уссурийское автомобильное училище, на два месяца.
Иришка ходила беременная нашей первой дочкой Леночкой, и мы решили, что ей лучше на этот срок отправиться на Родину, к ее родителям, ну и к моим, конечно тоже.
Дорога в Уссурийск лежала по «Турксибу» до Новосибирска, а там, на самолете, в Хабаровск и уже оттуда, опять на самолете в Уссурийск. До Хабаровска летели на ТУ-104 самолете – легенде. На этом лайнере я летал первый раз в жизни.
Полет в целом, прошел нормально, мне машина понравилась, вполне приличный аппарат. Из Хабаровска летели на ЯК – 40. С этим самолетом я был уже знаком по полетам из Аягуза в Алма-Ата.
В уссурийском училище меня ждала приятная встреча с моими однокашниками по рязанскому училищу. Они попали туда по распределению после выпуска и уже двое были на майорских должностях, один на капитанской, готовились поступать в академию.
Познакомился там, на курсах с другими, приехавшими в Уссурийск со всего Союза офицерами. Особенно подружились с одним старшим лейтенантом из сибирского военного округа, служившим в ракетных войсках стратегического назначения. Он был «двухгодичником», т.е. не заканчивал военного училища, а только кафедру военной подготовки гражданского ВУЗа, но прослужив два года офицером, решил остаться в армии.
С Пашей Прутовым, так его величали, у нас было много общего. Мы оба любили стихи, классическую музыку и к службе оба относились достаточно серьезно. Паша был из потомственных донских казаков и чем-то походил на Гришку Мелехова из известной экранизации Шолоховского «тихого Дона». Наверное, такой выразительной горбинкой носа и особой осанкой свойственной казакам, ну и независимым, вольным характером. С ним судьба снова свела через много лет. Нам довелось вместе послужить уже старшими офицерами в ГСВГ.
Тогда, в советские времена, офицер не имел иного дохода, кроме своего ежемесячного денежного содержания, попросту получки. Те деньги, которые мы с собой привезли, скоро закончились.
Конечно, жить можно было и без денег, кормили ведь нас в училищной столовой бесплатно, но мы были молодыми, задорными, хотелось отдохнуть, посидеть в кафе, съездить во Владивосток, да мало ли чего, предполагающего денежные расходы.
Выходные дни, а это каждые пол субботы и воскресенье, были в полном нашем распоряжении, гражданская одежда у нас при себе имелась, и мы решили подработать на какой нибудь почасовой работе в городе.
Сначала устроились на кирпичном заводе.
- А кто вы, ребята? Спросили заводские начальники.
– Студенты.
- А этот? - показал на майора, который был с нами.
– Этот наш преподаватель.
- Ну-ну … «студенты».
Работа нам не понравилась. Жарко, пыльно, заплатили мало.
В следующий выходной отправились на рыбную базу устраиваться грузчиками. Мы молодые, спортивные, сильные, энергии хоть отбавляй – самая по нам работа.
Перегружали на железнодорожной станции замороженную рыбу в тюках и коробки с ласосевыми консервами из вагона в «фуру» и, затем, из фуры уже на базе в холодильник. Каждая разгрузка одного вагона, как и фуры, стоила 60 руб. И того 120 руб. Работали вчетвером. Таким образом, за день каждый зарабатывал по 30 руб. По тем временам – совсем не плохо.
Мало того, мы еще набивали портфели консервами и мороженым палтусом, это не возбранялось, рассматривалось как некий бонус. Все это у нас с удовольствием принимали в местном ресторане.
Посмотрели Уссурийск и окрестности, съездили во Владивосток. В целом дальний восток мне понравился. Посетовал, что уж если в дикие края, то лучше бы сюда в дальневосточную тайгу, чем в казахскую полупустыню.
Кроме всего прочего, здесь офицерам еще и приплачивали к зарплате «дальневосточные», а это не много не мало – процентов 15 – 20, а нам в Аягузе (да и в Актогае тоже) ничего.
Из Уссурийска. Сначала в Хабаровск, оттуда в Москву добрался самолетами, было еще время пару дней побыть в Москве. Из столицы в Аягуз поездом, вместе с Иришкой, у которой был приличный уже животик. Ехали на верхних полках, и я все время перебирался к Иришке, вдвоем было, хотя и тесновато, но весело.
По возвращению меня назначили на должность командира роты по ремонту автомобильной техники ремонтного батальона дивизии.
Здесь в Аягузе вскоре у нас родилась наша первая дочь Леночка.
В конце декабря стояли сорокаградусные морозы. Иру из роддома забирали мои друзья. Я руководил погрузкой автомобилей на железнодорожные платформы для отправки в капитальный ремонт, и подменить меня было некому. Воздух был «белым», как бы слегка туманным. Местные жители говорили, что такое бывает, когда температура опускается ниже сорока.
Летом в Аягузе стоит жара, не редко до 50 гр. И даже выше. Зимой, наоборот, до 40 и более гр. Мороза. Это резко континентальный климат, типичный для центрального Казахстана, казахского мелко сопочника.
Даже температура днем и ночью летом резко отличалась. К тому же, практически постоянно дул ветер, который поднимает и несет крупный песок и мелкие камешки.
Как-то зимой Ира звонила родителям в Москву и радостно сообщала, что сегодня целый день гуляли с Леночкой, что у нас тепло, всего 25 гр. Мороза и ветра нет.
Зима здесь начиналась в середине сентября, а в октябре уже трещали морозы. Лето приходило только в середине мая, причем зиму оно сменяет почти без весны, очень быстро. Весной степь зеленеет, цветут дикие тюльпаны, но к середине лета все выгорает и желтеет.
Наш гарнизон располагался на подъезде к Аягузу километрах в трех от города, за речкой Аягузкой. Степь открывалась сразу за жилыми домами на многие километры.
Аягуз городом можно назвать с большой натяжкой. Такая себе одно – двух этажной застройки дереянными домами большая деревня, с максимум десятком пятиэтажек вдоль одной улицы.
Тем не менее, в районе Аягуза были сформированы два гарнизона, имелась комендатура.
Наш гарнизон назывался южным, а был еще северный. В шутку гарнизоны называли «Южная Дакота» и «Северная Каролина».
Мы все еще жили на подселении.
Те, кому пришлось пожить в панельных «хрущевках» может представить себе, что это за квартиры, какие в них комнатки и кухоньки, какие крохотные ванные комнаты. Для одной семьи, куда бы ни шло, но двум семьям, да еще с маленькими детьми было явно тесновато. У нас была комнатка, в которой передвигаться приходилось боком, приставными шажками.
Какой же была наша радость, когда в соседнем доме освободилась двухкомнатная квартира и ее передали нам в единоличное пользование. Она показалась нам настоящим дворцом, хоть в футбол играй. Можно было теперь и гостей приглашать.
Здесь, в Аягузе, мы с Иришкой познакомились и подружились с семьей капитана Кондрота Олега Емельяновича, заместителя командира части, обеспечивающей полеты военной авиации в районе Аягуза, Актогая и Уч-Арала. Для нас он стал просто Олежкой, а его жена Маришкой. Хотя он и был на пару лет старше меня и званием выше и должность у него солидная по сравнению с моей была, мы стали близкими друзьями.
Он тоже до Аягуза служил в ГСВГ, но женился уже там и прослужил в ГДР пять лет. Было много о чем вместе вспомнить про ГДР и ГСВГ. Иришку они называли пионеркой.
Они оба были киевлянами, много рассказывали о Киеве, мечтали вернуться туда когда ни будь, служить и жить в Киеве, и как было бы здорово, если бы и мы с Иришкой тоже бы там оказались. Могли ли мы тогда предположить, что так оно через десяток, с не большим лет, и случится.
Для меня такая ситуация была просто за пределами реальности. Я тогда уже знал, что в Киев служить можно попасть не просто по блату, а по сверх заоблачным возможностям, о которых я и не помышлял.
У Олега с Мариной был сын Димка, который жил в Киеве с бабушкой и дедушкой – родителями Олега. Те решили, что не стоило везти малого из Киева в такую дыру как Аягуз. Тем более, что Олег не собирался долго задерживаться в САВО, готовился поступать в московскую Жуковку (военно авиационную инженерную академию им. Жуковского). Но бабушка в телефонном разговоре рассказала Маришке, что Димка спросил ее: «Бабушка, а помнишь, у меня когда-то были папа и мама?»
После этого Маришка тут же уехала в Киев и привезла сына в Аягуз. Вскоре Олег поступил в академию, и мы расстались, встретившись снова уже через много лет после моей замены из «ГСВГ – 2» в киевский военный округ (КВО).
Ко времени моего переезда в Актогай в нашем гарнизоне отстроили большой дом офицеров с кафе и танцевальным залом, гостиницу. Жить стало веселей, но мне предложили переехать в Актогай в танковый полк, хотя и на равнозначную должность, но без личного состава, помощником начальника автомобильной службы полка, с перспективой роста по службе, либо замены в центральные округа или группы войск за рубежом СССР через пару лет.
В Актогай я перебрался, прослужив в Аягузе три года. Здесь, в актогайском танковом полку получил звание капитана, а затем и майора. Отсюда по замене, с должности начальника автомобильной службы полка, я снова отправился в ГСВГ, отдав службе в частях прикрытия государственной границы с Китаем в общей сложности восемь лет, в самые сложные годы наших жестких отношений с Китаем.
Надо сказать, на тот момент Иришки со мной не было, решение я принимал исключительно сам, даже не советуясь с ней. Может показаться, что это не правильно, однако специфика офицерской службы предполагает именно такой подход к принятию серьезных решений потому, что они не всегда, бывают на пользу семье, а вернее, практически всегда не на пользу, но принимать их необходимо.
В этом смысле, конечно же, надо отдать должное офицерским женам, которые понимают всю необходимость таких решений и мужественно, даже, я бы сказал, самоотверженно их принимают.
Вспомните кинофильм «Офицеры», эпизод, когда после Испании герой фильма, которого блестяще сыграл Георгий Юматов, сообщил супруге о переводе в дальний гарнизон и первую отрицательную реакцию жены, ну а потом ее безоговорочное согласие после того, как увидела на спине мужа след от испанского пулевого ранения.
Так закончилась моя служба в Аягузе, впереди было пять лет Актогая.