Шел 14-й год.
Я вошел в полупустой вагон Киевского метро.
Слева стояла парочка. Он был в военной форме, лет чуть за двадцать. Она, красивая, еще моложе. Она прижималась к нему всем телом, то крепко обнимая его за талию, положив голову на грудь, то вдруг поднимала красивую головку и нежно гладила его лицо руками, любовалась им и целовала его, целовала…
Он смущенно сдерживал ее и что-то ласково шептал на ушко.
Она провожала его на войну.
От этой сцены и без того комок подкатил к горлу, но вдруг в вагоне громко зазвучала песня, которую вместе с Ротару когда-то пел весь Союз:
«Всюди буйно квітне черемшина,
Мов до шлюбу вбралася калина...»
По вагону шел инвалид с магнитофоном, видимо, рассчитывая на таких по возрасту, как я…
Эта светлая песня былого братства слилась в таком трагизме с описанной сценой, что слезы накатились непроизвольно, и я отдал ему все, что было в кармане.
А потом стоял возле парочки и, отвернувшись к окну беззвучно плакал, не утирая слез, от стыда за свою Родину Россию, от ужаса реальности недавно невообразимой, немыслмой и невероятной войны. Хотелось выть от бессилия что-то изменить, я лишь просил бога, чтобы мои российские «братья», т.е., возможно, сыновья моих одноклассников или институтских друзей, присланные одуревшим от власти и всеобщей безнаказанности царем завоевать ему возникшую в больном воображении «Новороссию», не убили этого светлого и красивого украинского парня и не искалечили. Чтобы не убили эту светлую любовь.
Российские матери, не отпускайте своих сыновей на Украину убивать.
Не отпускайте их гибнуть в этой позорной для России войне.
Не вините украинцев, если придя к нам с оружием, ваш сын найдет бесславную смерть или станет калекой.
Поймите и помните, мы на своей земле, мы защищаем свой дом от пришлой нечисти.