Очки – это очень важно. Чем больше диоптрий – тем важнее. В очках лучше видно. Не только. Проще объяснить на примере. В седьмом классе я вместе с дворовыми ребятами занимался обычными детскими делами – играл в футбол, в Робина Гуда, в войну, плохо учился и прочее. В это время у меня были обычные советские очки, такие, какие попались в оптике. В восьмом классе я взялся за ум, перестал трепать нервы родителям, стал хорошо учиться и попадал на олимпиады. Может быть - вырос, а может быть из-за того, что мне достали красивые очки, из-за чего у меня стало очень умное лицо. Лицо обязывало. В общем, это дело известное – соответствие стилю влечет повышенную самооценку, а там и успешную самореализацию. Есть еще истории про самочувствие, если плохо видно, то как - то не охота ходить в кино или на экскурсии. Если носишь очки, хорошо бы заняться нырянием – вода мутная для всех. Драться не стоит, падать не стоит – можно разбить. В общем – много чего. Моя история про очки с титановыми стеклами.
Если диоптрии большие, глаза разные и астигматизм, то новые очки это целое дело. Стоит затратить время и силы на выбор. Наводил справки, маялся проблемой выбора и, наконец, заказал очки с титановыми стеклами. Стекла обычные, но там добавка титана и от этого у стекла становится больше коэффициент преломления, а значит можно делать меньше кривизну, поэтому очки будут легче, на краях тоньше, для таких стекол оправу найти легче. Пришлось подождать, ну вот, наконец, иду забирать. Оптика за 20 минут ходьбы от работы. Забрал, заплатил, надел.
Вот тут началось самое интересное. Я знал, что новые очки это всегда потрясение. Выясняется, что можно разглядеть лицо человека на следующем перекрестке, мир становится четким, в голову с непривычки не лезет огромное количество ненужной информации – зубчики у листочков и тоненькие ветки на дереве, волосинки на голове у людей и прочее, без чего уже привык обходиться. Так с каждыми очками было. Новость была в титановых стеклах. Очень большой коэффициент преломления. Глянул вниз – ужас! Ноги находились в невообразимой дали. Повернулся к продавщице – мир разорвался – разные части изображения двигались с разной скоростью, предметы меняли свой размер. Не знаю, как я выглядел, но видно, что уж выглядел, продавщица сказала, что ничего, скоро привыкните. Спросил, может подождать, пока домой приду и там надеть. Не посоветовала.
Постоял минутку, потихоньку поворачивал голову, мир перед глазами сходил с ума. Понял, что головой лучше не крутить. Ровненько пошел к двери. На ходулях я не ходил никогда, но, наверное, очень похоже. Далеко внизу длинннюющие ноги переступали непропорционально мелкими шагами. Если закрыть глаза – нормально иду. Открываю – опять страшно и непонятно. Смотреть все равно надо, с закрытыми глазами далеко не уйдешь. Сообразил, что глаза можно не закрывать, но не обращать внимания, на то, что видишь. Помогло. Добрался до двери. Там было метров шесть, впечатлений на целый день. По центру очков стеклянная дверь, за ней яркий летний день. Дверь открыть – тоже новости. Руки меняют свои размеры и движутся не совсем туда, куда я думал, приходилось медленно протягивать руку к двери, постоянно корректируя движения. Потом та же история, что с рукой, но с дверью. Траектория движения двери и ее размеры менялись непредсказуемо.
Вышел на улицу. Опять шок. Яркий свет со всех сторон. Только что я с трудом разбирался с ногами, рукой и дверью, а тут целый мир. Решил действовать так же – все медленно, не спеша. Людей на тротуаре почти не было – лето, жара, полдень. Пошел к переходу, там метров десять. Старался не обращать внимания на изображения, якобы оно меня не сильно трогает. Тут выяснилось, что по улице едут машины. С ними история такая же, как с ногами. На краю очков машины далеко и они маленькие. Потом они стремительно увеличиваются и проносятся мимо. Предсказать их поведение не получалось. Стоял, ждал, дождался, перешел улицу. Там скверик с лавочками и тень. Уселся, начал привыкать. Несколько раз менял новые очки на старые и обратно. Становилось еще хуже. Минут через пятнадцать все уже было терпимо. Решил пойти на работу в новых. Главное не спешить и не дергаться. Получилось. Добрался до своей комнаты.
Тогда у меня уже была комната. Можно было пить чай и слушать радио. Вообще говоря, это измененная цитата из Стругацких – пить кефир и слушать радио, но на нее никто не реагировал, другая среда, не студенты. Радио – просто радиоточка, чай – процедура, и то и другое бегство от одиночества. Вот и в этот раз добрался, поставил кипятить воду. В те времена воду кипятил кипятильником. Вначале был советский кипятильник из подарочного сувенирного набора, он продержался несколько лет. Потом пошли покупные: китайский мог поломаться сразу, мог проработать больше месяца, самый дешевый. Русский, который при ближайшем рассмотрении оказывался дагестанским, был чуть дороже и чуть лучше. Украинский в два раза дороже китайского, но мог протянуть и год. Кипятильник вставлял в заварочный чайник. Воду наливал не до краев, что бы потом было место для заварки. Вода менялась – вначале была из крана, потом из источника, потом из привозной бочки. Сорта чая тоже менялись, в среднем все дороже и дороже. Чай плавал сверху, когда сам опадет – можно пить. Наливал в последнюю оставшуюся пиалушку, которую привез из Ташкента. Внутри белая, снаружи светло-коричневая, почти желтая. Пиалушку ставил под настольную лампочку, чуть сбоку. Если все поставить правильно, то видно как на поверхности чая собирается тонкий слой тумана, он густеет. Если стукнуть по столу, то по туману мгновенно расползутся трещины. Потом они затянутся. Если не стучать по столу трещины тоже появятся, причем сразу по всей поверхности. Как то принес микроскоп, посмотрел на этот туман, оказалось, что это очень маленькие пузырьки. Когда образуется трещина, пузырьки исчезают. Никогда не читал про эти пузырьки. В общем, попал в свой мир, жизнь вошла в свою колею, освоился. Когда позвонили, что бы получать деньги, пошел уже почти нормально. Тогда деньги давали еще наличкой, народ собирался в очередь, шумели, мешали Наде экономистке считать. Я рассказывал про очки, тут же оценил, как меняется угловой размер пальца при перемещении к краю очков. Получилось восемь, наверное, приврал, но тогда так казалось. Сказали, что очки хорошие, мне идет. Казалось, что почти привык.
Не совсем. Когда спустился в метро, опять удивился. Кроме коэффициента преломления возросла и дисперсия. Стекла в середине тонкие, на краях толстые. Получается призма. Призма раскладывает свет на отдельные цвета. То, что видно через края стекол раскладывалось в спектр! Там все лампы были окрашены. Ближе к центру очков - красный, ближе к краю - синий. В центре нормальное изображение, а на краях – радуга. Если что-то яркое – радуга яркая, то, что не светится - почти без радуги. В метро плафоны ламп были особенно хороши, красный край интенсивный, но короткий, синий существенно слабее, но очень далеко отходит от плафона. Ближние плафоны со слабой окраской в середине, а на краях – цвет. Дальние – полностью цветные огни. Красиво и непривычно.
Дома выяснилось, что смотреть телевизор теперь тоже надо приспосабливаться. При повороте головы изображение размазывалось, особенно раздражал красный цвет. Получалось, что при смене очков испортился телевизор.
Через несколько дней я уже адаптировался, но понял, что теперь я все время буду ходить с монохроматором. Почти все люди никогда не заглядывали в монохроматор, не видели спектрально чистых цветов. Когда появились CD диски, такие цвета стали обычными. Тут же было гораздо лучше. Я видел предмет и одновременно видел его спектр. Удивительные возможности. Я различал, где отечественная люминесцентная лампа Полтавского завода газоразрядных ламп, а где импортная. У нашей цвет был почти белый, слегка окрашенный по краям. У импортной лампы изображение делилось на три цветные лампы синее, зеленое и красное. Хорошо было видно, когда источник яркий. Можно ночью глянуть на одинокое окно в доме на расстоянии больше километра и сказать, что там компактная энергосберегающая люм лампа. Красиво, когда ночью из окна поезда глядишь на дальний фонарь, они почти все ртутные, и видеть, как в стороне от него висит синее, почти фиолетовое пятно – через слой люминофора пробивается линия 435 нанометров. Зеленая линия 546 нанометров и желтый дублет не пробиваются, а синяя линия пробивается. А еще там должна быть мощная линия 360 нанометров, но ее человек не видит, а может она и не пробивается, потому что стекло плохо пропускает ультрафиолет. Хороши натриевые лампы, там есть сине-зеленая линия, которую невозможно получить на экране телевизора. Ради этого заглядывал в книжки, выяснял, какую линию я вижу. Совершенствовал свое умение. Владел тайными знаниями. Есть в словах про спектрально чистые линии какая-то магия. Наверное, от того, что учился в школе во времена физиков и лириков, когда дети на асфальте добровольно писали формулу E=mc2. Какой - то трепет испытывал, когда мой студенческий сосед говорил про раз ковариантный, раз контравариантный тензор. Проходил это, забыл, никогда по - человечески не понимал. Зато понимал, когда Сергей Эдуардович Фриш говорил, что зеленый цвет Ленинградских закатов - это от того, что высвечивается запрещенный квадрупольный переход кислорода. Это небесный цвет, на земле такой цвет получить нельзя, атом непременно до того, как высветиться, столкнется с другим атомом или со стенкой и отдаст свою энергию без излучения. Очень красиво. Вроде как жрец, сопричастный тайных знаний.
Тайные знания так же и потому, что рассказать это некому, не сильно интересно, и так все знают. А к очкам я привык. Иногда, под Новый год кручу головой, рассматривая разноцветные огни на деревьях. Красные стоят, синие бегают, привычное дело, но все же забавно.