Все в памяти моей... Глава 8. Ваня? Иван Федорович

               

               
   Учиться  на  новом  факультете  мне  нравилось, хотя  я все больше убеждалась,         что   дело  это  совсем  не   женское.  На  курсе  прошло  разделение  по  узким  специальностям:  образовались   две   группы, - умеренного  и  глубокого  холода.  Я  записалась  во  вторую:   уж  если  холод, - то  глубокий!  На  курсе  девочек  было  мало,  а  в  моей группе  всего пять: кроме  меня, все одесситки. Остальные двадцать – ребята,  в основном  одесситы,  гордые  и  заносчивые, острые на язык. Они  легко  справлялись  со  сложными  курсовыми  проектами,  блестяще    сдавали  экзамены  и  выступали  на  семинарах.  Общаться  с  ними   и  учиться  в  одной  группе  было  интересно. Отношения с девочками  были  у  меня  ровные, спокойные, я  в  группе  была  самой  младшей  по возрасту, остальные  были  после рабфака,             армии,  производственной  практики, и  потому  относились ко  мне снисходительно   -покровительственно,  одним  словом,  я  была – Светик.  Подругой   по-прежнему  оставалась  Галка,  хотя  пошла она  в  группу  умеренщиков.               
    Заканчивался  1959-й  год,  я  училась  на  третьем  курсе.               
               
          *****               
                
    Был  у  нас  на  курсе  староста, Иван  Федорович  З.  Мы  все  так  и  звали  его – Иван  Федорович, -  так  как  был   он  старше  нас  лет  на  десять,  уже  отслужил  и  отработал в каких-то  войсках больше  десяти  лет. Высокий, смуглый, с  черными,  вьющимися  волосами  и  такими  же  черными, как  у цыгана, глазами, в   строгом   военном   костюме, - он  и выглядел,  как  наш  воспитатель,  очень  серьезный,   сдержанный,  старательный.   Был   он   из   Николаева   и  жил  на  квартире,  со  всеми  удобствами.  К  нему с  уважением,  и   даже   с  каким-то       почтением, относились  не только  мы, студенты,  но  и  преподаватели. На лекциях         он  сидел  всегда   прямо  перед   кафедрой   лектора  и  внимательно  записывал  каждое  его  слово.  Заполучить  перед   экзаменом   конспект  Ивана  Федоровича  было  огромным  счастьем,  чего   нельзя   было   сказать  о   моих  конспектах:  понимала  свои   иероглифы  только  я  и   никогда   не   боялась,  что  у  меня  могут   "увести"  тетрадь.  Однажды   такое   случилось,  но   потом    сами  же  незадачливые  похитители  со  смехом  вернули  ее  мне,  не  поняв  ни  слова.
               
    И  вот  я замечаю, что  Иван  Федорович  начинает  проявлять  ко  мне  особые  знаки  внимания.  На  лекциях  садится  рядом,  или, придя  первым, занимает  мне  место   в   моем   любимом,   последнем,  ряду,  идет  с  нами   в  столовую   в  общежитие, - его  на   вахте  знали  и  всегда  пропускали.  Постоянно  он рядом,  всегда  готов  помочь,  даже  письма  от  мамы  стал  приносить  с  вахты,  если  я  сама  не   успела  забрать.
               
     Заметили  это  все,  и  уже  в  разговорах   наши  имена  связывали  вместе.  Я  же  пока  хлопала  ушами  и  принимала  все,  как  шефство  старшего товарища,          так,  как   на  курсе  все  еще  была  новенькой.
            
    Иван   Федорович  пригласил   меня   на   институтский   новогодний    вечер                тридцатого  декабря.  Я  бы  и  так  на  него  пошла,  с  девочками,  но  тут – официальное  приглашение,  меня  впервые  пригласил   молодой  (ну,  не  совсем  молодой...)  человек.  Я  приготовила  к  вечеру, как  и все  мы,  новое  платье.  Шили  сами,  в  комнате,  раздобыв  старую,  ручную  швейную   машину.  Главной  портнихой  была  я (шью-то  с  тринадцати  лет  себе сама!).  Ткань  покупали  в  лоскутах,  в  магазине  уцененных  товаров. Мое  платье  было  из  темно-розового  плотного  шелка,  с  длинным    узким  рукавом,  короткое   и  зауженное   книзу,  с  большим  вырезом, открывавшим  шею  и  плечи, и  круглым, воланом,  воротником  по  нему.
               
    Узнав,  что  я  получила  приглашение,  собирали   меня  уже  всей  комнатой.                Шею  мою  обернули  длинной  нитью  черных  бус,  уложив  ее  в  несколько рядов  в  глубоком  декольте.  На   ноги   велели   обуть   Галкины   черные  туфли  на  высоченной  шпильке,  мои  белые, на  низком  каблуке,  по  общему  мнению,  были  “не  Фонтан”.  Подкрасив  губы  и  ресницы,-  этому  я  уже  научилась  в  “общем   житии”,   я   отправилась   на  вахту,   в  вестибюль,  где   уже   ожидал  Иван                Федорович.               
               
   Я  уже  говорила,  что  на  вечера  в  наш  институт  стремилась  попасть  вся            студенческая  рать  города.  Однажды  студенты-водники   даже  сняли   с   петель          массивную  входную  дверь,  когда  их  не  пропускали  на вечер  юмора  в  нашем  актовом  зале.               
               
    А  зал  был  великолепен  в  новогоднем  убранстве:  сверкала  елка,  блестел               паркет,  сияли  огни  гирлянд,  летели  кружочки  конфетти  и  ленты  серпантина!    И  музыка,  музыка!               
    Мы  танцевали,  пили  шампанское  всей  компанией  в  каком-то  углу,  пели  и  снова  танцевали.   А  потом  Иван  Федорович,  взяв  меня   за  руку,  увлек  в  коридор   и   опомнилась  я,  только   увидев,  что  он   открывает  дверь  с  табличкой  “Кафедра  сопротивления   материалов”.
               
    В  накуренной  комнате  полно  мужчин  и несколько  женщин. Посередине  стол,            
уставленный  бутылками  и  закусками. Шум, смех, приветствуют  Ивана  Федоровича.  Мое  появление  никого  не  удивляет.  Иван  Федорович  усаживает  меня  рядом  с  собой  за  стол, а сосед  справа (о,  Боже!) - гроза студентов, наш преподаватель сопромата!  Мне  через  два  дня  сдавать  ему  экзамен! (У  нас  говорили: сдал     сопромат,  можешь  жениться!) Он толстый  и  огромный,  и  я  кажусь себе  мышью                рядом  с  горой.  И  вот  этот  человек-гора,  с  улыбкой  и  манерами  истинного  джентльмена,  ставит  передо  мной   чистую  тарелку  и  подает  салфетку.
               
    Иван  Федорович  здесь свой. А  я  не  успеваю  опомниться, как  перед  моими  глазами  две  руки: одна  держит  стакан, почти  до половины  наполненный водкой, другая  -  вилку  с  наколотой  на  ней   сосиской.  Водку   держит,  заглядывая  мне  в  лицо  и  приятно  улыбаясь, преподаватель  сопромата, сосиску, заботливо, - Иван  Федорович.
               
 -  Нет,  нет,  я  не  пью, - лепечу  я  и  слышу:
               
 -  Ну,  что  вы, Светочка, - (откуда  он  знает,  как  меня  зовут?) – это  ведь                за  счастье,  за  ваше  счастье  в  новом  году!
               
    Ну,  как  тут  быть?  Как  я  могу  ослушаться  под  таким  напором?                И  зажмурившись,  задохнувшись,  я  выпиваю  водку  и  уже  жую  сосиску   прямо                с  вилки  в  руке  Ивана  Федоровича...  И  опять  близко  у  моих  глаз   стакан  с  водкой и  вилка  с  сосиской, и  смеющиеся   лица,  они  теперь   кажутся  мне такими  знакомыми  и  родными! И я  опять, на  одном  дыхании,  обжигаюсь  водкой  и  жую  сосиску...
               
    А  дальше – туман… Смутно  помню,  как  Иван  Федорович  накидывает на  меня  в  гардеробе  пальто  и  более-менее   прихожу   в  себя   на улице,  в  скверике                неподалеку  от  общежития.               
    Мы  сидим  на  скамейке, вернее, сидит Иван  Федорович, я  лежу  на скамейке, голова  моя  у  него  на  коленях.  Ночь  теплая,  влажная,  как  в  апреле. Иван  Федорович  что-то  говорит,  говорит...  Пытаюсь   понять:
               
 -  ...это  серьезно.  Все  будет  хорошо,  вот  увидишь.  Я  познакомлю    тебя  с  мамой...  Поезд  завтра,  днем.
               
    Какой  поезд? Ничего не понимаю! Что-то  мычу,  язык  и  губы  не  повинуются  мне.
               
 -  Ну,  почему – “Иван  Федорович”!?  Назови  меня  Ванюшей!  Ва- ню-ша,  ну? -  и  целует,  целует  меня.
               
    Задыхаясь, я  соображаю: что  еще  за  Ванюша?  Где?  А-а,  Иван Фе-едорович!               
               
 -  Опять – “Иван  Федорович”!  Ты  можешь  называть  меня  просто - Ваней?
               
    Наконец,  я   понимаю,  чего  от  меня   хотят,  и  с  трудом,  непослушными            губами,  произношу:
               
 -  А-а,  м-могу…  Ва-ня! Я  хочу домой, Иван  Федорович, хочу  спать. Проводите  меня,  пожалуйста!
               
    И  вот  уже  передо  мной  узкий,  ярко  освещенный  коридор  второго  этажа.  По  нему  тянется  красная  дорожка.  Какая  она  длинная!  И   как   хочется  на  нее  упасть... И  почему  бусы  задевают  колени?  Где  же  моя  комната?  Словно  в  тумане  вижу  Галку.  Она  помогает    мне  раздеться,  укутывает  в  постели  одеялом...
               
    А  утром  меня  будят  девочки:
               
 -  Вставай!  Иван  Федорович  пришел,  сейчас  войдет!
               
    Опять  Иван  Федорович!  Тут  глаза  открыть  невозможно,  голова  гудит, как               наковальня,  по  которой  бьют  молотом,  и  тошнит  так,  что  кажется,  вот-вот  вывернет  всю  наизнанку!               
    Осматриваюсь.  В  комнате  стоит  одна  моя  кровать. Круглые  часы  на стене          показывают  двенадцать.  Девочки  уже  все  вынесли  в  другую   комнату:   скоро  здесь  поставят  елку  и  будем  встречать  Новый год.               
               
 -  Привет! Как  дела? - Иван  Федорович  уже  у  кровати, лицо  свежее, румяное,          в  руках  кульки, бутылка  шампанского. – Я  тут  яблоки  моченые  принес, поешь,  легче  станет! (Заботливый  какой!)
               
    Девочки вмиг водворяют  стол на  прежнее  место, с  восторгом  разворачивают                кульки,  звенят  стаканами.  Меня  же  мутит  от  одного  вида  пищи.  С  трудом  поднимаюсь,  натягиваю  халат  и  плетусь   умываться.  Какая  же  мерзость  эта  водка! -  сверлит  мозг  со  вчерашнего  вечера  одна  фраза.   Гадко  в  голове,  гадко  во  рту,  “будто  там  гарнизон  ночевал”,  гадко  на  душе...
               
 -  Поезд   через   два   часа.  Давай,   собирайся.   Поедешь  со  мной? - Иван                Федорович  уже  открыто  спрашивает  меня  за  столом.
               
    Я  в  смятении.  О  чем  он  мне  вчера  говорил?  Что  я  говорила?
               
 -  Я  звонил  маме,  она  будет  ждать.  Мы  же  договаривались!
               
    Господи, о чем  это  мы  договаривались? Ничего не  помню. Ну, точно, -  мышь  пьяная  из  анекдота!
               
 -  Я  не  могу...   Как  же  так,  сразу?  И  вообще,  я  не  знаю, -  бормочу,  превозмогая  головную  боль  и  тошноту.               
    Девочки  переглядываются,  молчат.  И  Галка:
               
 -  Иван  Федорович,  да  она  еле  сидит,  смотрите,  на  кого  она  похожа! Мы          лучше  все  вместе  проводим  вас  на  вокзал.
               
    На  вокзале  он  уже   открыто  целует  меня  при  всех  и  смотрит,  похоже,  уже  как  на  свою  собственность.  Мне   это  не   нравится,  но  я  все  еще  в  растерянности,  молчу,  наблюдаю.
               
   А  потом  в  пустой  комнате  с  голой  елкой  в  углу  собирается  консилиум,  мои  самые  близкие  подружки.
               
 -  Он  хоть  нравится  тебе?
               
    Я  пожимаю  плечами,  не  знаю,  что  ответить.
               
 -  Ты  нужна  ему,  чтоб  носки  стирать, - это  Валя,  циник  и  прагматик.
               
    Снова  пожимаю  плечами.
                -   Все  очень  просто:  ты  молоденькая,  неиспорченная  девочка,  из тебя  еще                можно  вылепить  все,  что  захочешь, - это  Лиля,  она  замужем  и  у  нее  уже  есть  ребенок,  а  это  для  нас  вообще  пока  еще  из  области  фантастики.               
               
    Вечером,   когда  уже  темно,  ко  мне  приезжает  Женя,  сын  тети  Вали,  с            ребятами  из  своей  мореходки,  и  приглашает  нас к  себе  на  встречу   Нового  года.  И  мы  едем,  втроем,  я,  Галка  и  Люда.               
    А   в  четыре  утра  пешком,  от  станции  Большой  Фонтан,  возвращаемся  в  город.  Провожают  нас  человек  десять  ребят.  Высокое  небо  все  в  звездах,  тепло,  пахнет   морем,  нам   хорошо,  весело. Я  уже  почти  забыла  про  Ивана  Федоровича...               
               
    Проходят  два  дня  и  он  снова  рядом,  и   снова   неназойливо  старается    быть  необходимым.  Я  же  не  могу  разобраться  в  себе:  мне  льстит  внимание  этого  человека, далеко  уже  не мальчика и  всеми уважаемого, приятно  принимать  его  ухаживания,  чувствовать  в   нем  защиту,-  но  ведь  не  замирает  сердце,  не  перехватывает  дыхание  при  встрече,  все слишком  чинно,  буднично,  только  мозг  работает, -  а  это  ведь  совсем  не  то!  Нет  праздника.  Но  – поживем,                увидим...
               
    Так   проходит   зимняя   сессия. (Кстати,  сопромат  я  сдала  на  “хорошо",    правда,  отвечала  другому  преподавателю,  еще  более  грозному). Я  отправляюсь  домой,  на  каникулы. Провожает  Иван  Федорович. У  него опять  в руках  кульки:  снова  яблоки,  конфеты, печенье - мне в дорогу.               
               
 -  Поговори  с  мамой,  она  поймет,  посоветуйтесь, - напутствует  он.
               
    И  я  чувствую,  как  теряю  свободу...               
               
           *****