На тверди земной жил король, что стал впоследствии забытым со всем родом своим, как забывается всё имевшее некогда величие и власть, почести и празднества, златолюбие и щедрость, злой и добрый помыслы…
Король был тщеславен. Тщеславие его заставляло совершать опрометчивые поступки и кормить потаённую злобу на всех, даже на тех, кто слыл его другом, ангелом и опорой. Однажды ночью король решил побаловать измученную делами голову конной прогулкой. Маршрут должен был включать в себя лишь места, изведанные Его Величеством или соратниками в годы, когда первой задачей короны было исследование... почвы! Такое знание помогало придворным лекарям и агрономам вычислять места благоприятные и неблагоприятные для развития посевных полей.
Помимо культур, пригодных в хозяйстве, исследовались различные возможности в освоении дорог, приемлемых для походов Его Величества. И вот, одной ночью король решил отправиться гулять как по местам исследованным, так и путинам, выделенным на карте налитым краской сургучом. Пометки означали, что королю здесь придётся вычислять множество обходных путей, к тому же всякий замер проводился в то тёмное время не иначе, как на глаз. На ночной глаз, коим никто из верноподданных не обладал, разве что только неразумные животные при дворе, да и те не могли вразумительно сказать королю о том, что изрекать речь есть не их придворная обязанность. Соответственно звери были приведены к королю вместе с "августейшими друзьями" перед самым началом странного и небезопасного похода.
Он вымерз будто изнутри
И холодом овеял члены,
И люд, что разделил с ним стены
О нём не громко говорит.
Хватается тот за награды,
Заслуженные времена,
И цепко властью привязал их
На долгие свои года...
...И не уйдёт никак со сцены
Червивой мудрости сосуд.
За что Б-г властных ненавидит,
Надев истории хомут?..
Друзей Его Величество придирчиво выбирал в своё время за строгий набор качеств. Качества эти: сила, достойная королевского рыцаря; быстрая реакция; ум... Но также некогда среди прочих вполне заурядных для двора черт затесалось чувство юмора. Когда король уже был столь влюблённым в себя и жестоким к тем, кто не он, при дворе перестала цениться даже самая лёгкая и безобидная шутка, любой перл, касающийся Короны. Учитывая, что людей способных на ошеломляющие остроты во дворце было к тому времени не так уж много, все смелые мужи умещались в ночную прогулку по окрестностям. Оных было всего пара-тройка. Столько осталось, во всяком случае, на момент прихода навязчивой идеи владыки разведать окрестности.
Когда вся возможная поклажа взгромоздилась на спины коней и пажей, кортеж отправился в путь.
Свет красных глаз у срубленного дерева
Не даст спокойно мне дойти
К сторожке, ноги довели до стен,
Я постучал три раза...
Услышал рокот позади,
Дыхание проказы,
А страх всё дело довершил,
заскрежетал на слух:
"В сторожке нет живой души, зато есть мёртвый дух..."
Деревья ночи одурманили разум державца, далёкий вой горных волков не давал покоя более слабым и непозволительно сытым гончим псам. Друзья же пытались обходительно шутить, рассказывая один другому о былых похождениях, гиперболы которых все знали наизусть уже без малого половину жизни, где господствовал блаженный достаток и относительный покой. Непривычная атмосфера всё больше пробуждала в пожилом короле жажду приключений, а друзьям возвращала прыть и молодецкую остроту.
Вскоре дорога оборвалась, и доблестные войны и знать очутились перед небольшим оврагом со стоячей водой, с каждым шагом походящим на одинокую грозную трясину.
Увечий весом в жизнь насобирал
Грехом уж иль эдемовой светлицей,
Работая в полях или на троне сидя...
Как фатум одарил – так нам и зреть.
И вопреки всему я горд своёю долей,
В помощники мне дьявол дал глухую кобылицу.
Я лицезрею всё вокруг,
Не зги причём не видя.
Но только мне и суждено вперёд смотреть!
Обилие камышей выдавало зыбкую и промозглую местность. Но прыть ночных гуляк не знала границ, и в конце концов, отказываясь обсуждать всякие дальнейшие действия, король вскричал! Он поспорил с двумя своими верными помощниками, что перескочит через болото. Никто не мог разобрать сумрачных движений, и Его Величество отобрал алебарду у война и факел у пажа и со словами «Король способен одолеть всякое препятствие и тем более всякую трясину своими упорством и изобретательностью!» кинулся к зеленеющему оврагу. Друзья не могли сдержать смех, но не успели они вымолвить и одного умного слова, как король добежал до края прочной земли, оттолкнулся ногой от уступа и пролетел несколько дюймов, пока алебарда, что была ему опорой в прыжке, не надломилась. Вместе с щепками и потухшим факелом король провалился по пояс в тугую муть, укрываясь взбаламученной водой, словно смертельным одеялом. К сожалению, под толщей и гнётом трясины оказалась верхняя часть Его Величества.
Но первые секунды не пробудили сострадания у наблюдающих эту ужасающую картину. Судьба Короны зависела от того, сможет ли правитель самостоятельно извлечь себя из объятий трясины – молчаливого убийцы – или нет. Слуги смиренно молчали, знать делала вид, что так и требуется для завершения представления, друзья же до сих пор хохотали над вычурной выходкой помолодевшего их б-гоподобного.
Лишь через минуту один из прислужников бросился на помощь королю, когда последний почти прекратил бить ногами по воздуху. Когда он всё-таки был извлечён из хваткого объятия топи, лицо, искажённое в свете факелов, навело лютый страх на публику, которая была обречена понять, что шутка нынче может обернуться отрубленными головами или вырезанными семьями...
Но король простил. Да, да, не иначе как. Он считал себя выше других, оттого даже не раскрыл чувств своих в присутствии лекарей, когда те осведомились о его душевном и физическом состоянии. Тем не менее, в час, когда дворец уснул, и последняя свеча гостиного канделябра затухла, в покои были приглашены те самые лекари, вытаскивавшие Его Величество из умопомрачительного состояния вследствие чревоугодия и частых визитов самых различных дам. Король попросил сделать ему кровопускание.
Король просил этой процедуры, когда чувствовал нарастание давления или проникновение яда в кровь. Тогда являлись ему крылатые существа с большими и необыкновенными треугольными нимбами. Как только приходило время, они раскрывали чёрные рты и звали тускнеющим потоком куда-то далеко, в места не отмеченные на картах человеческими руками. Настолько далеко, что и свет вроде бы не проникал туда даже с самой верной молитвой.
Ныне болотная желчь была призвана подорвать здоровье, а посему, накормив сосуд своею кровью, можно было надеяться на сравнительно доброе утро. Чёрные одежды прошуршали к кромке кровати, промелькнули у занавесей и безмолвно наложили жгут на десницу.
Король почувствовал, как частица жизни отделяется от него, такое он испытывал всякий раз при кровопускании или пиявках. Он не заметил, как начал проваливаться в сладкий и глубокий сон. В сне том всадник на костяной кобыле вытянул к нему свою бесплотную руку и медленно поманил в дальние земли, фиолетовые холмы, что осваивались королём впервые…
Верь, только белая, но сильная ладонь
Ложится самому беспечному на волосы,
И вот,
седеет тот.
Как мечется в бессилье конь,
Хозяина пытается отбросить,
Прочь, мол, изыди, уходи совсем,
Нутром учуял борозду смещённую!..
...И вяжущий мороз...
Бездушный же голем
Касанием благим опустошённый...
Ладонью воронёною ведомый
По измерениям шагов, где мшистый луг...
Где с каждым сном всё болей невесомый,
Где с каждым солнцем всё тускнеет лунный круг.
Вот только позади, что голос Божий,
Сквозь измерения немыслимых шагов,
Живой зовёт
продолжить путь...
Будь ныне осторожен...
Удильщик бел, но тот судьбою крепко сложен,
Всегда богат его особенный улов.
Измена – высший из грехов, вершимых царями и против них. Изменники в плетёных знахарских шлемах руководствуются идеей «не изменяй лишь себе, и да не явится это как измена». Такова суть всего преддверья б-жественного пути, ибо сама церковь была против правления абсолютного монарха. Одевшись лекарями, священники проникли в покои – в пасть к старому льву – пользуясь присвоенным доверием и актёрским мастерством.
Кровь короля была слита в цветочный горшок. Символом пренебрежения прослыл горшок с королевской кровью. Друзья отвернулись, думая, что король покончил с собой, и сочли это ещё одной слегка поспешной выходкой. Лояльная часть знати примкнула к убедительным сторонникам церковной власти. И только цветок сохранил если не в своём сердце, то в своих зелёных сосудах память о сильной до последней секунды жизни душе…
я слишком плохо держу меч
не под него чинились ножны
под меткую стрелу возможно
которая не тянет плеч
из неподвластного металла
огню и молоту войны
в воздушной лёгкости плавны
полёты хоть и не стреляла
а только мягко проникала
между сеченьями цветка
в грудную клетку свысока
к земле ручьём живым стекала
сейчас глубокая река
(картина: Богиня фоморов Домну
Говарда Джонсона)