Черный дух Троцкого в развевающемся кожаном макинтоше с невысыхающими кровавыми пятнами жертв Первой Хазарской Революции взвился над несчастной столицей убитой было им лично Российской Империи и повис, то ли напоминая о себе, то ли разглядывая из великого любопытства народ, собравшийся внизу и задравший бороды к небу.
– Чего это они, – подумал Троцкий. Неужели пронюхали?
Все ждали Красную Луну, потому что кто-то объявил, что в эту ночь проявится в небесах над Питером редкое зрелище.
Но Луны не было.
Все таращились в небеса, как известно, обетованные, и у всех на душе было одинаково погано.
В каждом сердце торчком торчала ненавидящая русь Украина.
Откуда что взялось и почему, никто не знал.
Так, изредка доносилось что-то неясное, вроде обнаружившегося у украинских баб пристрастия шляться по городам и весям в чем мать родила.
Тот, кто видел такое бесстыдство, хихикал в усы, отворачивался, замолкая надолго, и на расспросы не отвечал.
А потом пошло-поехало…
Решили, с ума бабы сошли без мужиков-то. Те все в отъезде, на заработках. Сейчас хохла где не встретишь, если в том месте копейку урвать можно? Тут и он.
Вон, в России уже чуть ли не все ходят с фамилиями то на –енко, то на чук.
А нам чего? Какая разница?
Погуторили и отвернулись.
И вот тут и стали им объяснять, какая….
Но до этого было еще несколько странных событий.
Доносилось до нас, что вместе с перестройкой в 90-е годы объявилась на Украине баба. Не то настоящая, не то Таня-Ваня, суть не в этом.
А только объявила она, что никакая она не баба, а женская ипостать Самого Иисуса Христа, что называется она отныне – и другим то велит! – Мария-Деви-Христос, а цель у нее – собрать вокруг себя белое братство, да всех заново в Днепре и окрестить.
Даже в суровый рабоче-крестьянский Питер 90-х стали залетать ее портреты. То к фонарному столбу приклеются, то к фанерной убогой доске объявлений ЖКХ, то к подъезду.
Последнее считали особо плохим знаком.
Потому, что как ни много повидал славный город над Невой и переворотов, и перевертышей, сквозь какие страшные, лютые ненависти ни прошел, а такого вот еще не видывал, чтобы простая хохляцкая бабёшка, только что свой комсомольский билет не то съевшая, не то продавшая в майданном чаду, себя, прости Господи, на весь мир вот так вот явно и бесстыдно Богом в юбке выставила.
Про юбку-то я так, для красного словца, только чтобы обозначить, что, может быть, оно и Таней-Ваней было, а имя себе женское взяло.
Может, и юбки никакой вообще не было.
Размалеванные портретики этой самой Оно на фонарях да решетках, на стенах домов да дверных проемах не нравились людям.
Бывало так, что прежде, чем в подъезд войти, рылись женщины в своих пролетарских косметичках, доставали алую помаду, рисовали на бабе этой православный крест, и только тогда, перекрестившись, шли домой.
Может и нехорошо это, но говорят, что даже известная в городе либералка и вчерашняя коммунистка сама портретов 5 этой самой деви окрестила губной помадой. Сама-то она губ такой помадой с некоторых пор из-за нелюбви к цвету не рисовала, а тут и пригодилось – не пропадать же добру, честное слово.
Никто так и не знает, кто развешивал эти жутковатые портретики по граду Питеру, только не пришлись они, как говорят, к питерскому двору.
Посдирали, поотмывали, да и постарались поскорее забыть.
И никогда, может, и не вспоминали бы об этом странном происшествии, если бы вдруг не узнали, что однажды горемычный наш киевский люд забурлил, захорохорился, зачервокался, как брюква в горшке, или как молоко прокисшее в глечике. А потом разделся весь донага, прости, Господи, прикрылся белыми рубашонками, кем-то заранее заготовленными, да бросился весь, что есть – стар да мал – на берег Днепра.
Все – в белых рубахах. Кто по пуп, кто – до пят.
И мужики, и бабы, и детки малые…
Стояли, стояли над водой-то. Не то бормотали что, не то кого слушали. Да вдруг как ломанутся все в реку
!
Бегут, торопятся, как бы Днепра на всех хватило.
Смотрели мы с наших северов на эту картинку и думали: совсем плоховато людям-то, видать, живется, если забыли, что крещены уже, а сказано: дважды да не крестись!
Запрет на это. Древний. Старики говорили.
***
Мы без святых книг росли. Запрещены они были после первой хазарской революции. Тем же Троцким.
Начисто запрещены. Под расстрельную.
И не просто запрещены.
Тут у них целое событие поисходило.
Со взаимным уничтожением, расчленением и пожарами. Да еще и баржами этими жуткими.
В них людей на дно залива сотнями, говорят, отправляли. А иные говорят, тысячами.
Пока не опустела Россиийская столица, пока не обескровела окончательно. Пока не заменили ее обитателей пришлыми людьми с окраин. В основном, с зон оседлости, потому что и там уже неспокойно стало.
А в дворниках у них татары служили. Так-то. Да хохлы, конечно, куда уж тут. Они наших, белобрысых-то «хохлов», тоже за людей, говорят, вроде бы не считали. А ведь они – корень русской нации, что ни говори…
А когда расправилась армада Троцкого с питерским населением, когда поубивали всех, кто народ защитить мог, – священников да офицеров, – кого просто так, а кого, по старинной своей хазарской привычке, хитростью вокруг пальца обведя, – тогда, говорят, Троцкий в Москву столичный трон и перебросил.
Чести они не знали.
У нас на Руси как? Слово дал – держи. Иначе честь потеряешь. А таковому легче умереть, чем жить.
Народ слово своё держал.
Что крепче обычая может быть?
Не солги, да честь с молоду …
А у хазарян всё не так. Они такого правила не знали и знать не хотели. Оно им поперек горла шло. И честь считали глупостью.
Потому, говорят, до сих пор и летает непросыхающий окровавленный плащ Лейбы Троцкого, которого современники Иудушкой кликали, над Градом-Питером, и покоя найти не может. Не заслужил, говорят.
Но народ у нас добрый. Поговаривают, найдись в своё время толмач хороший, переведи им правильно смысл некоторых русских понятий, таких, как честь, достоинство да брат свинье не товарищ... Многое по-другому бы повернулось.
Да, видимо, не нашлось такого толмача. И удивительно ли?
По Соборному Уложению 1649 года русскому человеку, если пойдет в услужение к хазарянину, батоги полагались, а то и вовсе каторга. Пожизненная. Чтобы честь русскую помнил и соблюдал.
…Засветилось слегка над домами. Народ притих.
И выпульнула на небо луна. Да такая, какой никто никогда у нас и не видел! Чуть не вполнеба!
Сияет, кокетничает, ухмыляется. И все ярче да веселее становится. Словно народу, поглазеть на нее собравшемуся, рада.
И не краснеет! А ясная, как зеркальце солнечное.
Уходили по домам разочарованные. Обещали луну-то красную, а тут какая?
Но на душе легко почему-то было. Кто смеялся, кто файеры жег, а кто и сказал тихонько:
– Не даром хазарин-то пролетал. К нему вся русская кровь стягивается. Вот и не просыхает… Да и не к добру Красная-то луна. Значит, беда минует нас.
– Разбежалась, минует! Как же! Ты слышала про Донбасс да Луганск?
– Ой, мать, не пугай к ночи. Видать, туда Плащ-то хазарский метнулся.
– Не всю кровь выпил.
– Молчи! Свят, свят, свят! Беда-то какая на юге. Беда!
Санкт-Петербург