ПОСЛЕДНИЙ УЧИТЕЛЬ
Учителю математики Василию Анисимовичу Пузыне - посвящается.
.
Я сижу в квартире бельэтажа, дома по 2-й линии Васильевского острова. Окна квартиры смотрят на сад Академии художеств. Тихая и спокойная линия. Летом заглядывает зелень в окошки.
Комната обставлена скромно. Судя по всему, большого богатства хозяева не нажили: старенький телевизор, необходимая для жизни мебель. И не то, чтобы возможности не позволяли, хотя и возможности были весьма скромные, просто такая задача не стояла у людей того поколения.
Это квартира моего школьного Учителя. Учителя математики, Божьей милостью. Живёт в этой квартире Василий Анисимович Пузыня со своей супругой Зоей Васильевной.
Многим, видимо, эта фамилия незнакома. Однако множество его учеников носят в себе благодарную память об этом человеке. Вот и я, слово «Учитель» написал с большой буквы, так как для меня Василий Анисимович не только учитель математики, а Учитель по жизни. Восточная мудрость говорит, что у каждого человека должен быть Учитель.
Бродячие дервиши Востока, перемещаясь по земле, всегда и всем рассказывали о своём Учителе и рассказывали о его учении. Мудрая установка.
Вот и у меня есть мой Учитель. Мне самому уже за шестьдесят. Сам уже и отслужил, и отучил многих, а у меня есть ещё – Он, мой Учитель. И это греет душу.
Наверное, читающий подумает, что автор этих строк был отличником в школе?
Вот и ошибётся. Сказать, что был двоечником, тоже не скажешь, школу-то я закончил.
Но, сколько же крови попортил и нервов своим учителям и Василию Анисимовичу в том числе. Правда, всегда переживал, когда доставлял ему неприятность. Иногда и за дверь выпроваживался за дерзость, догуливать урок по коридорам школы. Прогуливаясь по коридорам, всегда переживал: вот опять наговорил ему, чего и не хотел. Ну, поставил он мне двойку, да я же ничего и не знал, о чём он спрашивал. Сам же и виноват. Но признавать поражение не хотелось, вот и оказывался после «поединка» за дверью.
А сейчас сижу я в этой скромной, но уютной комнате, у постели своего Учителя, и прошлое проплывает в сознании, и тихо льётся беседа.
Что-то нездоровится Василию Анисимовичу. Да и с чего бы здоровиться? Мало того, что годиков уже 85, да и жизнь была не подарок. Чего только в ней не было, да хорошего-то не так уж и много.
Прихожу я в этот дом, чтобы навестить своего Учителя, поговорить и много воспоминаний о жизни всплывает в памяти.
В последнюю нашу встречу Василию Анисимовичу захотелось рассказать о себе всё сначала. Слушал я его и думал: где же был просвет в его жизни? Во всяком случае, не в первой её части.
Родился Василий Анисимович на Псковщине. Годы были не сытные. Что можно было ожидать после 1917-го года? Только ожиданием, да обещаниями и кормились. Школы в деревне не было и вовсе. Ближайшая школа была вёрст за 15 от дома. Каждый день в школу не побегаешь: 15 туда да ещё 15 вёрст обратно, домой. Вот и приходилось уезжать из дома на всю неделю и питаться там общепитовским харчем. Правда, дома-то пища тоже не богатая была.
Но выучился Василий Анисимович и школу, и институт закончил Герценовский - педагогический, в Ленинграде. Осталось только диплом получить. Отправился он в институт за дипломом. А ему вместо диплома повестку в Армию вручили. К строевой службе он не годился. Но кого это волновало в советские времена?
Забрали! В артиллерию направили. Заболел. В штаб перевели, догадались. А тут и война подоспела. Сначала «победоносная» финская, а за ней и Великая Отечественная.
И опять неприятности: в плен попал, и хорошо, хоть в финский. Да, собственно, хрен редьки не слаще: за малейшую провинность – наказание. Одно из них: два часа стоять с мешком песка на плечах. Василия Анисимовича эта чаша миновала. По здоровью перевели его в писари. Вскоре подпольщики на него вышли. Выполнял Василий Анисимович их поручения добросовестно. Родина не забыла, правда, и не вспомнила. Ну, если и вспомнила, то не скоро, с явным опозданием.
Окончилась война. Пришла свобода, и для пленных тоже. Вернули всех на Родину, самую гуманную в мире. Вернули, но только подальше, подальше, туда, за Урал, на шахты, в советский концлагерь. Работа, как раз для математика. Хорошо, хоть, образование его учли, прорабом назначили. Утром в шахту, вечером из шахты. Утром предупреждают о плане, если план не выполнен, можно подниматься и у стеночки выстраиваться, всё гуманно, всё по-советски. Ну, что ещё скажешь? Концлагерь, как концлагерь, что у фашистов, что у коммунистов, система-то одинаковая была, вот и методы воспитания народа похожие.
Но вдруг вспомнили заслуги писаря и выпустили. Даже в Ленинграде прописаться разрешили. Вот и блеснул первый в жизни лучик.
Наконец-то Василий Анисимович занялся своим делом. Наконец-то Родина вспомнила, что он не артиллерист, не шахтёр, не писарь и не военнопленный, а педагог-математик.
Вот в 1955 году я и попал к нему на обучение. Преподавал он в старших классах. По школе ходили слухи: «Вот попадёте к Пузыне, вот он вам покажет...»
Вот и попали к нему и, слава богу, что к нему, а к не очень трезвому Суворову, тоже математику. Математику и не плохому, но очень уж не трезвому. Итак, попали мы к Пузыне, и ничего он нам не показал ужасного. Тихий, скромный, добрый человек. Шалопаи мы были приличные. Так что, кто из нас что заслуживал то и получал.
Нет, хулиганами мы не были. А что касается математики, так на этих уроках во всех школах была тишина и порядок, видимо все трусили, робели перед этим предметом.
Итак, попали мы к Василию Анисимовичу. Кое-что, уже тогда, мы знали о его судьбе нелёгкой. И нельзя было не увидеть – порядочность этого человека. Но юность, всё-таки жестока. Мало мы задумывались в школьные годы над своими поступками. Видимо, жизнь надо прожить, чтобы начать понимать многое. Не пропустив, через себя жизнь со всеми её жестокостями, мы, юные, были максималистами, доходящими до экстремизма. Иногда в нас говорил дух противоречия, так как уже тогда видели, что не все слова учителей совпадают с реальной действительностью. А что другое могли говорить тогда учителя?
Ко всему прочему и я, и многие мои друзья были сталинистами, в ту пору. Так хорошо в наши головёнки вколотили мысль о вожде народов, о вожде всего человечества.
Вот, в День рождения Генералиссимуса я и приходил пораньше в школу. Брал длинную лестницу и под самый потолок, над доской классной, привешивал лик вождя. И это-то над головой нашего учителя, который прошёл через все круги советского «рая». И ума не хватало этого не делать. А откуда его взять-то? Сначала нам сделали прививку любви к вождю, и это было сделано в семилетнем возрасте, сразу же после победоносной войны. А в 14-16 лет, какой-то лысый кукурузник объявил себя вождём и повелел вычеркнуть из головёнок имя Сталина.
– Ну, уж нет!
Так, может быть, и можно было поступить, но не с юнцами. Предателями мы не были. Вот тогда-то я и повесил у себя дома портрет Сталина и сказал, что не сниму, чего бы мне это ни стоило. А стоить могло бы и очень дорого, если бы режим не начал уже в то время загнивать под руководством нового «вождя».
Этот портрет Сталина я и приносил в школу. А после выпуска мы его подарили нашей классной воспитательнице, Вере Михайловне, которая и пронесла его через всю свою жизнь. И не могла понять, почему же мы так изменились? У меня спрашивала, кто же меня испортил? И я отвечал:
– Вы, Вера Михайловна, и школа. Вы и школа нам прививали и честь, и совесть, и порядочность. Вы нас учили думать. Вот мы такими, думающими и выросли.
Это я забежал вперёд.
- А, что же в школе?
В школе, входил в класс Василий Анисимович, конечно, сразу же замечал проделку. Молча клал журнал на стол, подходил к окну и некоторое время, в раздумье, стоял, уставившись вдаль. О чём он думал?
Во всяком случае, мы об этом не задумывались. Потом, подумав о чём-то, о своём, тихо спрашивал:
– Кто это сделал?
Я честно признавался и даже с гордостью отвечал:
– Я!
Василий Анисимович, так же тихо:
– Снимите это.
Но у меня и ответ готов был:
– Не достать.
И действительно не достать было, вешал-то портрет с помощью лестницы.
Вот так начинался и продолжался урок математики в этот день. Чего же это стоило нашему учителю? Он был не злопамятен и не мстительный, во всяком случае в этот день не вызывал меня, а два бала вкатать мне ничего не стоило.
Если он и ставил мне заслуженные два балла, то возмущению не было конца. Опять подходил Василий Анисимович к окну, постоит, подумает, глядя вдаль, а иногда и просто в пол. Подумает. Послушает возмущение. И, сделав вывод, тихо произносит:
– Вот, что, батенька мой, выйдите-ка из класса.
Ну, это с удовольствием. А за дверью опять думаешь:
– И зачем я так с ним?
Однажды явная двойка намечалась мне по тригонометрии за четверть. А она никак не вписывалась в мои планы. Быстро выучил все функции, а Василий Анисимович, зная, что в голове моей полный хаос и разговаривать даже со мной не хочет. Идёт по коридору к учительской, а я за ним и шпарю ему: чему равен синус, чему равен косинус и другие, более сложные функции. Так я ухитрился удивить его, что он остановился, посмотрел на меня внимательно и говорит:
– А с вами поговорить можно.
Поговорили, и получил я вместо двойки, вымученную тройку, а он и про портрет не вспомнил.
Да, вот такими были мы, вот таким был наш Учитель.
У всех учителей были, какие-то свои обороты речи, афоризмы, поговорки. Особенно богатая лексика на этот счёт была у географа Валентина Иссидоровича Серафимовича.
Были примечательные выражения и у Василия Анисимовича, типа: – Батенька мой, выйдите ка из класса. Или девчонке разгильдяйке:
– Нет, не получится из тебя путной старушки.
Видимо, эти словечки были у него на каком-то этапе, сейчас, говорит, что не помнит этого, а память у него просто блестящая. Через сорок лет помнит, кто на какой парте сидел.
Подошла школа к концу. Закончилась безответственность. Ринулись мы все в Высшие учебные заведения и я тоже. Не зря же я на олимпиады ходил, математические, в знак протеста, за то, что не посылали меня туда официально. Надо сказать, часто решал там половину задания, наверное, из упрямства.
Направился я в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе и получил там свою заслуженную двойку по математике. И тут уж не на шутку разозлился. Да нет, не на Василия Анисимовича, на этот раз, а на себя. Василий Анисимович сделал то, что обещал моей бабушке, выпустил меня из школы, да и научил кое-чему, в этом я позже убедился. А я, разозлившись на себя, за полгода, выучил всю математику, да так, что на вступительных экзаменах, через год, получил пятёрку, да ещё и пятёрку по физике, в придачу. Наверное, не просто так, от злости, основы-то, значит, успел Василий Анисимович впихнуть в меня.
Вот так и вышли мы в жизнь со светлой памятью о наших учителях, о нашем математике от бога, Василии Анисимовиче.
Прошло много лет. Я уже дочку свою выгуливал по набережной Невы и там-то повстречал Василия Анисимовича. Он там тоже перед сном прогуливался, в районе Румянцевского садика. С тех пор прошло ещё лет десять. Наш прогулочный контакт был утрачен. Дочка выросла, да и мне пришлось уехать с Васильевского острова. А позже я и совсем Ленинград покинул. Уехал служить в Обнинск, в институт Атомной энергетики.
Отслужил, демобилизовался и вернулся в свой родной город, который вскоре обрёл своё ранее утраченное, прекрасное имя – Санкт-Петербург.
Однажды на Невском проспекте, встретил Исаака Борисовича, который делал вид в школе, что историю преподаёт. Любви взаимной у нас не было. Да и откуда ей было взяться? Историк он был никакой, да и человек недалёкий. Наверное, нормальный не задавал бы таких вопросов, как он. Опоздаешь на урок, бывало, придёшь после звонка, а он допрос устраивает: – Где вы были?
– В туалете», отвечаю.
– А, что вы там делали?
Вот вопросик. Человек-то я был честный и открытый.
– Писал, – отвечаю.
А что ещё-то сказать? Класс лежит, а я отправляюсь в коридор гулять, как правило. А за что? За правду!
Короче говоря, смотрел на меня горе-историк, теперь он был частный фотограф, возможно, там он и нашёл себя. Так вот: смотрел, смотрел, сделал вид, что узнал, и мы разговорились. Стали вспоминать учителей. Он мне и поведал, кого уже нет. А не было уже Виктории Альбертовны Аболиной, учительницы литературы, прекрасного человека, не было уже и нашего любимца, острого на язык Валентина Иссидоровича Серафимовича. В этот список попал и Василий Анисимович. Пожалел я обо всех. Особенно пожалел, что не успел Василию Анисимовичу сказать, что я о нём думаю. И ещё раньше, в школе, думал. Да извиниться за всё прошлое, да спасибо сказать.
Ну что ж, жизнь есть жизнь.
И вот, прошло ещё некоторое время. Сажусь в вагон метро, а в последнюю дверь вагона входит с тяжёлым рюкзаком мужчина, как же он похож на моего Учителя. Подойти сразу же не решился. Вот, думаю, если он выйдет на Василеостровской, где и мне выходить – подойду непременно. И вышел он вместе со мной, и со своим мешком. Я подошёл. Да это же Василий Анисимович. Он увидел меня, и будто бы мы вчера расстались:
– Здравствуй, Валерий.
Я, разумеется, взялся ему помочь, а рюкзак-то, просто не подъёмный. И, как он тащил его до меня?
Это был подарок его друзей. Полон рюкзак картошки, морковки и других овощей, шла перестройка, время было не сытное. Вот друзья и поделились своим добром с добрым человеком. Дотащил я этот груз и впервые попал в дом Василия Анисимовича.
С тех пор и встречаемся регулярно. Однажды привёл я к нему двух наших отличников: Валеру Павлюк и Володю Петрова. Порадую, думаю, Василия Анисимовича отличниками.
И встреча получилась. Посидели, выпили чаю, поговорили, вспомнили дни былые. И тут Василий Анисимович удивил нас всех, положив перед нами какие-то тетради. Передо мной лежала тетрадь с моей фамилией.
– Так это же тетради для контрольных работ?
И точно, в тетрадке моей красовалась тройка, ну а у отличников, как и положено – по пятёрке.
Хочу подчеркнуть: наш класс у Василия Анисимовича, был не воспитательский.
Да и шкафов таких в комнате нет, где бы хранить все тетради, да ещё не только отличников.
Да, вот это Учитель! Учитель с большой буквы, математик от Бога. И он всю жизнь хранит о нас память.
И мы, неблагодарные в юности, трепетно храним память о нашем Учителе.
Доброго Вам здоровья, Василий Анисимович! Долгих лет жизни!
Частых встреч с друзьями! Вы наш последний учитель.
Последний учитель ушёл из жизни в 2005 году. Светлая память вам Василий Анисимович!