XIII
Александра Федоровна стала клониться на бок, настолько она была в ужасе от услышанного. Чтобы не упасть, она уперлась руками о пол. Государь успел подхватить супругу, и попытался ее успокоить. Впрочем, сделать этого ему не удалось. Во-первых, он сам был в глубоком шоке, поэтому ему никак не удавалось подобрать подходящих для успокоения слов. Во-вторых, все равно никакие успокаивающие речи не смогли бы подействовать на Аликс. Услышать пророчество о собственной гибели, о смерти мужа и всех четырех дочерей, а также смерти еще не рожденного наследника, такое не смогла бы выдержать никакая мать и жена. Можно не сомневаться в том, что Пелагея Ивановна показалась царице, в тот момент, настоящим исчадием ада, вещающим проклятие царскому дому. Она отказывалась верить в то, что все это может произойти наяву.
Да и как такое могло быть правдой! Невозможно. Всего лишь несколько минут назад Императрица собственными глазами видела, как народ встречал их, слышала, как он искренне приветствовал своего Царя. Да разве может быть такое, чтобы всего лишь через несколько лет этот самый народ позволит сотворить со своим Императором такое? Безумие, быть такого не может!
Старица пророчествовала совершенно немыслимые вещи. Ну, как это может быть, чтобы уничтожались храмы? Как это возможно, чтобы истреблялось духовенство, происходили гонения на верующих христиан? И это в стране, которая уже на протяжении девятисот лет считается православной, которая была крещена девять веков назад?
Все эти мысли хороводом кружились и в голове Николая. Поверить во все это было выше его сил. Революционные силы, конечно же, существовали в России уже давно. Отрицать это было бы глупо и наивно. Да, общество отходило от Бога все больше и больше. В стране открыто процветали масонские ложи. Все это, безусловно, было известно Императору. Но, чтобы все было так запущено, чтобы дело могло дойти до такого, в это Николай не мог поверить. Неужели же он так недооценивал революционные силы? Он знал, что революционеры ненавидят его самого, и вообще самодержавие, как форму правления.
Но чтобы существовала такая ненависть к Церкви и к Христовой вере!
Николай попытался представить себе всю эту картину, обрисованную Прасковьей Ивановной, но не смог этого сделать. Такое было выше всяческого воображения. Никакой самой дикой и безумной фантазии не хватит, чтобы представить подобное.
Но если все это произойдет, то, как же сможет продолжаться жизнь на земле после этого? Неужели же уже наступает конец света?
Император никак не мог понять, каким образом может все это воплотиться в реальность. Как может революция достигнуть таких чудовищных масштабов? Ну, митинги, забастовки, отдельные стычки, теракты, в конце концов – все это есть и, весьма вероятно, будут продолжаться и дальше. Но чтобы была охвачена вся страна, и все это имело так далеко идущие последствия…
Государь подумал об армии, его опоре. Ведь армия его любит, армия вместе с ним, она не может предать его. А пока с ним армия, подобной катастрофы просто не может произойти. Не может быть разрушена Российская Империя.
Шок на время лишил и Царя и Царицу дара речи. Наконец Александру Федоровну прорвало.
- Я вам не верю, этого не может быть! – истерически выкрикнула она. Ее голос сорвался, и она зарыдала.
Николай снова привлек ее к себе, силясь успокоить.
- Я вам не верю! – повторяла она. – Слышите, не верю!
Аликс принялась качаться из стороны в сторону. Слова блаженной убивали ее.
Государь тоже не хотел верить. В самом деле, что может знать о будущем старая монахиня, живущая в глуши. Что она может знать о политическом положении в стране?
Николай вымученным и затравленным взглядом посмотрел на Прасковью Ивановну. Можно ли ей верить, вдруг она просто стращает их, или, может, пытается предостеречь от чего-то непоправимого. Оттого-то и сгущает краски. И потом, а как же наследник? Князья что-то говорили ему о рождении наследника. Якобы старица предсказала это. Но она им говорит совсем о другом. О гибели династии, а вовсе не о рождении наследника.
Прасковья Ивановна неподвижно сидела на своей постели, и неотрывно смотрела на царскую чету. Нет, она вовсе не собиралась пугать их или разыгрывать. Это было видно по ее лицу. Но что тогда? Зачем она говорит им такие страшные вещи? Чего она хочет от них? Народ никогда не допустит, чтобы все то, что она здесь напророчила, сбылось. Народ любит своего Царя.
- Я вам не верю! Не верю! – снова и снова повторяла Императрица, закрыв глаза, и сотрясаясь в истерике.
Блаженная достала откуда-то из-под матраса кусок красной материи, и протянула ее Государыне.
- Это твоему сынишке на штанишки, - произнесла она. – Когда он родится – поверишь тому, о чем я говорила.
- Сын, - рассеяно повторила Александра Федоровна, глядя глазами, полными вымученных слез, на блаженную. Да зачем ей сын, если его будет ожидать такая судьба? Уж лучше бы он не рождался вовсе, чем позволить себе обречь свое чадо на такие страдания. Зачем нужен наследник, если у него нет будущего? Наследник, о котором она столько лет мечтала, но теперь сама мысль о его рождении пугала Аликс. Нет, нет, Господи, не допусти этого, пусть он лучше и вовсе не появляется на этот свет! Господи, спаси и помилуй, всего этого не может случиться! Немыслимо.
Внезапно одна мысль пришла ей в голову.
- Нет, - проговорила она. – Ники никогда не отречется от престола. Он не оставит страну. Так ведь? - обратилась она к мужу. – Ты не отречешься от престола, и тогда всего этого никогда не случится.
Тогда Прасковья Ивановна строго посмотрела на Николая.
- Государь, сойди с престола сам, - твердым голосом сказала она. – Если ты этого не сделаешь, все будет намного хуже.
Николай побледнел. Аликс бросила на него затравленный взгляд.
- Чем? Чем будет хуже? – почти выкрикнула она, снова обращаясь к Паше Саровской. – Если Ники не отречется, не оставит престол, то чем же это будет хуже?
- Государь, не допускай народ до клятвопреступления, - сказала старица. – Если не сойдешь с престола сам, от тебя отречется твой народ. И тогда Россия погибнет безвозвратно. У нее уже не будет шанса на возрождение. Крови прольется гораздо больше.
Возрождение. Гибель. Все это не вязалось одно с другим. Если погибнет Россия, то, как же она сможет возродиться? И если будет уничтожена православная вера, то, что же спасет человечество от антихриста?
- Сойди с престола сам! – решительно и наставительно повторила Прасковья Ивановна.
Николай закрыл глаза. Перед ним пролетела вся его жизнь, как это обычно бывает с теми, кто стоит на пороге перед смертью. Блаженная Прасковья Ивановна предсказала ему Голгофу, на которую он должен был подняться вместе со всей своей семьей. Он был обречен на крестные муки.
- Преподобный Серафим Саровский оставил для тебя, Государь, письмо, - проговорила старица.
- Письмо? – Николай, не в силах прийти в себя от шока, смотрел на блаженную; чем еще она хочет потрясти его?
Преподобный Серафим написал письмо, - снова сказала Прасковья Ивановна. Он передал его Николаю Мотовилову, своему служке, сказав, чтобы тот передал его Императору Николаю II.
У Государя от всего услышанного шла кругом голова, и он почти перестал соображать. Как мог преподобный Серафим, умерший семьдесят лет назад, оставить ему какое-то письмо? И при чем тут какой-то Николай Мотовилов? Бедный Император был так потрясен свалившимися на него пророчествами, что у него совсем вылетело из головы то, что архимандрит Серафим Чичагов, при их первой встрече, говорил ему то же самое.
Собрав все свои внутренние силы, Николай постепенно стал вновь приходить в себя.
- Письмо? Мне?
- Да, Государь. Это письмо написал преподобный Серафим и, запечатав хлебом, передал его Николаю Мотовилову со словами: «Ты не доживешь, а жена твоя доживет, когда в Дивеево приедет вся Царская фамилия, и Царь придет к ней. Пусть она передаст».
Снова голова пошла кругом. Письмо Серафима Саровского. Государь боялся даже представить себе, что может оно содержать в себе, какие еще ужасы. И почему он вдруг стал такой ключевой фигурой в истории Русского государства? Почему Господь выбрал его? Нет, этот крест слишком тяжел для него. Он не сможет его вынести.
Николай отказывался верить в то, что такое безумие может охватить Россию. Как возможно такое, чтобы русский народ поднял руку на своего Царя, и на православную Церковь? Разве он может осмелиться на ее поругание? Как мог преподобный Серафим все это предвидеть? Если допустить, что он ошибался в своем видении будущего, то откуда же он тогда мог знать, что в конце века будет царствовать Император Николай II? Это уже не может быть простым совпадением. А если преподобный видел это, не означает ли это, что и все остальное тоже верно? Прав в одном, значит, прав и в другом. Видел одно, следовательно, видел и все остальное.
Прасковья Ивановна не торопила, давая возможность Императору прийти в себя, и осмыслить услышанное.
Николай понял, что уже не может свернуть со своего пути, и нужно идти до конца, как бы ему не хотелось схватить свою жену, и уехать прочь отсюда, выкинув все эти чудовищные пророчества из головы.
- Где проживает жена Мотовилова? – с трудом выдавил из себя Государь.
- Елена Ивановна Мотовилова живет здесь же, в Дивеево, - безжалостно сказала блаженная.
- Я должен ее увидеть, - набираясь мужества, сказал Николай.
- Да, ты должен это сделать, Государь. Она уже много лет ждет вас, ждет, когда исполнится пророчество преподобного. Сегодня наступил этот день.
Царь поднялся на ноги, помог подняться и Александре Федоровне. Сделать это оказалась нелегко. Аликс почти совсем лишилась сил. Ее и без того больные ноги отказывались ее держать. Поддерживая жену под руку, Николай вывел ее наружу.
Ожидающие снаружи остальные члены царской семьи не узнали Императора с Императрицей. Аликс была близка к обмороку, Николай выглядел сильно постаревшим, и бледным, как полотно. Оба едва держались на ногах. Все присутствующие сразу же поняли, что случилось что-то ужасное. Но что именно, никто не знал.
Мария Федоровна тотчас устремилась к своему сыну, желая выяснить, что произошло. Но Николай не стал никому ничего объяснять. Он просто не мог этого сделать. Однако тревога перекинулась на всех членов царской семьи. Произошло что-то страшное. Никто не сомневался в том, что блаженная поведала Императору что-то такое, что привело царскую чету на грань обморока. На все вопросы Государь отвечал нежеланием поведать о словах пророчицы. И это только подтверждало опасения близких.
Вскоре стали прощаться. Прасковья Ивановна достала из комода скатерть, в которую положила гостинцы: сахарную голову, несколько крашенных, словно на пасху, яиц. Завязав все это узлом, блаженная вышла наружу, и передала узел Николаю.
- Государь, неси сам, - сказала она. – А нам дай денежку, нам надо избушку строить.
Под «избушкой» старица подразумевала новый собор.
Прасковья Ивановна протянула руку, словно ожидая, что Император даст ей денег прямо сейчас.
Неизвестно, что подумал Николай в ответ на такую просьбу. После такого ужасного пророчества осмелиться просить денег…
Он растерянно посмотрел на руку блаженной, затем повернулся к кому-то из князей.
- Принесите деньги, - коротко приказал он.
Приказание было исполнено, и Государь передал кошелек с золотом игуменьи.
Архимандрит Серафим Чичагов, внимательно наблюдавший за Царем, сразу же понял, что Прасковья Ивановна поведала ему что-то важное, и это известие было не из приятных и, очевидно, касалось будущего семьи Императора. Все это взволновало Чичагова, он почувствовал сильную тревогу, но спросить Государя ни о чем не решался. Если блаженная пожелала поведать все это Царю наедине, значит, никому другому об этом знать не следовало.
После прощания с монахинями, Николай сам подошел к архимандриту.
- Теперь я хотел бы повидать Елену Ивановну Мотовилову, - обратился он к Чичагову.
Голос Императора дрожал, по всему было видно, что слова даются ему с трудом. Архимандрит одобряюще кивнул головой.
- Да, Ваше Величество, я провожу вас к ней.
Николай оглядел толпы народа, окружающие его. Здесь были и мужчины и женщины, и старые и малые. Огромное количество людей. Все они смотрели на своего Царя с любовью, восхищением, и глубоким уважением. Нет, быть того не может, чтобы эти люди предали его.
- Расскажите мне о Мотовилове, - попросил Государь. – Кто он, когда жил, и каким образом связан с преподобным Серафимом? И что за письмо хранит его жена?