ММП – 1974 г. Акоп Акопян – поэт и теплоход.
Акоп Мнацаканович Акопян (Род. 29 мая 1866, Елизаветполь, Елизаветпольская губерния. Умер 13 ноября 1937, Тбилиси) - армянский советский писатель, основоположник армянской пролетарской литературы. Родился Акоп Акопян в семье ремесленника в городе Елисаветполь (ныне Гянджа). Образование получил в Гянджинской гимназии, был исключён с пятого класса. Работал в Баку на нефтепромыслах чернорабочим, потом рабочим, бухгалтером, позже переехал в Тифлис и работал служащим в Тифлисском банке. Член РСДРП с 1904 года, большевик. Член ЦИК Закавказской федерации.
C 1901 года с перерывами работал в Тифлисском коммерческом банке. В 1921 году, после установления Советской власти в Грузии, был комиссаром банков Грузии.
Общественная и литературная деятельность тесно связана с революционной борьбой пролетариата. Акоп Акопян один из первых пропагандистов марксизма в Армении.
Писать начал в 1893 году. Стихи Акопяна (сборники «Песни труда», 1906; «Революционные песни», 1907) ознаменовали рождение армянской пролетарской поэзии. Поэмы «Новое утро» (1909), «Красные волны» (1911) посвящены революционному движению в Закавказье; «Равенство» — произведение про будущее социалистическое общество, образец революционного романтизма в армянской литературе. В 1914 году, по примеру Горького, объединил революционных писателей, издав первые армянские альманахи: «Альбом рабочего», «Красные гвоздики». Социалистическое преобразование Армении рисует в поэмах: «Боги заговорили» (1922), «Шир-Канал» (1924), «Волховстрой» (1928), «Астхик» (1934) и другие. Широко известны его литературные воспоминания и «Воспоминания агитатора». Переводил произведения Пушкина, Горького, Бедного и других. Стихи Акопяна переведены на русский, украинский, грузинский и азербайджанский языки. Народный поэт Армянской ССР и Грузинской ССР (1923).
Такова краткая биография Акопа Акопяна, о котором в 1974 году я ничего и не знал. Знал я в то время лишь одно, что лучшего судна для меня и желать было трудно. Накануне, 10 декабря 1973 года, я стал во второй раз папой – у нас родился сын Игорь, и мне необходимо было быть около дому, рядом с любимыми - женой, доченькой и только что родившимся сынком. А теплоход «Акоп Акопян» соответствовал для меня по все параметрам. Он стоял на двух линиях – Западной и Восточной. Западная линия – это Мурманск – Озерко-Мурманск, а восточная - Мурманск – Териберка - Мурманск.
После передачи пассажирского теплохода «Петродворец» в трест «Якутзолото» и перегона судна из Мурманска в Тикси, я в начале октября самолетом возвратился в Мурманск. Перелет был тяжелый – более 12 часов с двумя промежуточными посадками на Диксоне и в Амдерме. После месячного отгула выходных дней, меня с 29 октября 1973 года направили на пароход «Вологда» для подмены второго штурмана и моего хорошего товарища Карасева Юрия, который уходил в отпуск. Пробыл я на «Вологде» немного более двух месяцев и уже задумывался о том, где мне придется работать после «Вологды». На ледокол я идти не хотел, а для работы на судах загранплавания у меня не было визы. Светил мне только каботаж, да и то – малый. На мое счастье мне как-то повстречался капитан Кононов Валентин Викторович, с которым мы работали на пароходе «Илья Репин» и теплоходе «Петродворец». Я посетовал ему, что скоро останусь без судна, а жена только что родила сына, и мне бы хотелось быть около нее. Он мне и предложил пойти к нему вторым штурманом. «Акоп Акопян» работал больше на Западной линии, т.е. Мурманск – Озерко – Мурманск. Короткие переходы, короткие рейсы и долгая стоянка в Мурманске меня очень устраивали, и я сразу же согласился на этот вариант. Да и другого-то варианта у меня практически не было – только ледоколы, которые подолгу уходили из Мурманска. А на «Акопяне» я ведь еще на годичной практике матросом работал почти год. Для меня «Акопян» был почти родной теплоход. Всю команду я практически знал, работа меня устраивала полностью – лучшего и желать не надо было. В общем, после отгула выходных дней я получил направление на «Акоп Акопян» на должность второго помощника капитана и уже 9 января 1974 года принял дела на судне, где проработал более двух с половиной лет – до августа 1976 года. Это были очень хорошие времена, о которых есть, что вспомнить.
Капитаном на судне был Кононов В.В., старпомом – Черепанов Анатолий Александрович, вторым штурманом – я, а третьим – Меркулов Игорь. Кроме этого здесь работал пассажирским помощником капитана и мой хороший друг – Толя Абгарян, с которым мы работали раньше на «Петродворце».
КОНОНОВ Валентин Викторович, (03.04.1934–06.01.1998), капитан Мурманского морского пароходства, Почетный работник морского флота, чл. Международной ассоциации капитанов. Род. в д. Реушенька Архангельской обл. Окончил ВВМУ. С 1956 по 1975 гг. 3;й, 2;й, старший помощник капитана, с 1975 подменный капитан на пассажирских судах «Репин», «Петродворец», «Акоп Акопян», «Канин» и др. С 1978 капитан теплохода «Клавдия Еланская». С 1997 на пенсии. Умер в Мурманске, похоронен в Архангельске. (Информация их энциклопедии Русский Север).
Кононов В.В. до «Акопяна» работал на теплоходе «Канин». Там он сильно пострадал от того, что его старпом - Володя Евменов, с полного хода, имея на борту полную загрузку пассажиров, ночью, следуя из портопункта Западный Кильдин в Озерко, посадил «Канин» на мыс «Поганьнаволок». Мыс свое название оправдал полностью! А дело было так. У старпома Евменова жена часто погуливала, когда он выходил в рейс. В общем, бабенка была слаба на передок. В один из дней, когда «Канин» должен был выходить в 22 часа в рейс и муж уже ушел из дому на судно, жена быстренько привела домой очередного хахаля, – курсанта высшей мореходки - здорового бугая, ростом под два метра. А рейс из-за штормовой погоды капитан перенес на следующий день. Володя, вместо того, чтобы спокойно остаться ночевать на судне, взял, да и пошел к себе домой - поспать лишнюю ночку под боком у жены. Ну, а дома, конечно, он застал в своей постели жену с молодым атлетом.
Сам Володя Евменов был щупленьким, небольшого роста и слабого здоровья. Получилось так, что любовник его жены, попользовавшись ею, еще хорошо и «отметелил» Володю, а потом еще и выкинул его из собственной квартиры. Володя возвратился на «Канин» несолоно хлебавши, да еще и с побитой «мордой». Любовник его жены оказывается занимал в мореходке призовые места по боксу, да и силы у него было раза в три больше чем у старпома «Канина». Володя, придя ночью на судно, выпил с горя бутылку водки и лег спать. Хотя, какой там мог быть сон… На следующий день отход судна в рейс был назначен на те же 22 часа. Целый день, практически не спавший всю ночь, старпом занимался судовыми делами, а потом - до своей ночной вахты в 04.00, на нервной почве, он снова почти не спал. Выйдя из портопункта Западный Кильдин на Озерко, проложив курс в сторону Мотовского залива, старпом сел на капитанский стул у радиолокатора, а спустя некоторое время, мертвецки уснул. В штурманской рубке всегда ночью темно. Матрос обычно стоит на руле и держит курс, указанный штурманом, особо не обращая внимания на другие моменты. Через какое-то время надо было изменить курс - в сторону от мыса, но спавший старпом этого не сделал. И судно, следуя полным ходом, выскочило на этот самый «Поганый» мыс. Дальше была эпопея борьбы за живучесть судна, чуть не закончившаяся полной трагедией. Кое-как «Канин» снялся с мели и самостоятельно добрался до Мурманска, где был поставлен в аварийный ремонт. Старпома Евменова В.Ф. уволили из пароходства. Он запил по-черному, и вскоре умер. А капитана Кононова В.В. перевели на три месяца в старпомы. Через три месяца Кононова В.В. восстановили в правах капитана, но направили работать теперь уже на грузопассажирский теплоход «Акоп Акопян», 1955 года постройки, где и я начал работать после «Вологды» с 09 января 1974 года. Это был мой вариант!
Устраивало меня также и то, что во время длительных стоянок судна в портопункте Озерко, всегда можно было сходить порыбачить, поохотиться на дичь и птицу, а летом-осенью насобирать грибов и ягод. Все это было в те времена большим подспорьем для нашей молодой семьи с двумя маленькими детьми, где каждая копейка была нужна, не только на еду, но и на одежду, обувь, мебель и другие различные жизненные вещи.
Суда типа «Тисса», к которым относился и тх «Акоп Акопян», строились с 1952 года для СССР в Венгрии, в Будапеште - на верфи «Gheorgiu Dej Hajgy;r». Тактико-технические данные судна: Водоизмещение полное - 1850 тонн. Размеры: Длина - 70,18 м; Ширина - 10 м; Осадка -3,81 м. Скорость полного хода - 9,0 узлов; Силовая установка – 2 х 400 л.с.; дизели - «JLR216/310», 2 ДГ по 50 кВт, 1 ДГ - 15 кВт; РЛС - «Дон»; Грузоподъемность – 1100 тонн; Экипаж – 29 чел.
Сначала 1974 года мы работали на Западной и Восточных линиях. Но, в начале мая, начальник пассажирской службы Коган Семен Александрович вызвал капитана Кононова В.В. и пассажирского помощника Абгаряна А.В. к себе в службу. Вскоре те вернулись на судно и сообщили, что с 01 июля экипажу предстоит работать на Белом море – на линии Умба – Кандалакша. Тогда не было нормальной дороги между Умбой и Кандалакшей, а сообщение между этими пунктами осуществлялось морем. До 1974 года линию Умба – Кандалакша обслуживали суда Северного морского пароходства, а теперь эту линию передали Мурманскому пароходству. Работать надо было с июля по ноябрь. В ноябре мы должны были возвратиться в Мурманск и снова продолжать работать на двух линиях. Работе на Белом море я посвящу отдельную главу, а сейчас хочу поведать о моей работе на линии Мурманск – Териберка – Мурманск.
Дело в том, что первоначально суда типа «Тисса» были построены, как грузовые суда – с тремя трюмами. Но для ММП нужно было грузопассажирское судно, которое кроме груза могло бы еще перевозить и пассажиров. Во время одного из ремонтов на месте трюма №3 были построены пассажирские помещение на 56 человек и буфет, для перевозки на полярные станции кроме снабженческих грузов, также и самих полярников. Да, и на коротких линиях нужно было такое судно. Териберка в 60-х -70-х годах была большим рыболовецким поселком, где базировались небольшие сейнеры (в губе Лодейной). Дороги до Териберки тогда не было, а добраться сюда можно было только морем. Груза мы брали каждый рейс достаточно много, а стоянка на якоре продолжалась от 8 до 12 часов, пока весь груз не был перегружен на баржи. Свободного времени для рыбалки тоже хватало.
В общем, начало 1974 года складывалось для меня очень удачно. Но после того как капитан нам сообщил, что судно пойдет на все лето работать на новой линии Умба – Кандалакша, настроение у многих членов экипажа испортилось. Сам капитан Кононов В.В. уже в конце апреля взял отпуск и ушел с судна, а вместо него на судно пришел Меньшинин С.И., который был до этого дублером капитана на пароходе «Вологда». Конечно, в апреле мне в отпуск совсем не хотелось идти, поэтому пришлось работать с новым капитаном. Я уже писал, каким антиспиртным духом был пропитан экипаж «Вологды», где капитан Котомкин П.А. вел непримиримую борьбу с зеленым змеем.
Серафим Иванович, придя на «Акоп Акопян», в свои первые дни работы на новом судне присматривался к членам экипажа, и вел себя осторожно. Но, выйдя в первый рейс, он ужаснулся, когда вахтенный матрос прибыл на мостик в нетрезвом виде. Он снял матроса с вахты и отправил его писать объяснительную записку к старпому, а сам позвонил боцману и потребовал срочно прислать другого матроса для несения вахты на руле. Боцман, сам находясь «под мухой», ответил капитану, что он прислал на вахту «самого трезвого». Тогда капитан приказал боцману подняться на мостик и стать самому на вахту. Но, когда боцман прибыл на мостик, то оказалось, что и его ставить на руль нельзя. Я, зная «вологодские» порядки, «был трезв, как стеклышко». Серафим Иванович спросил у меня: «Это у вас обычное явление?» Что я ему мог ответить? Дело в том, что капитан Кононов В.В. был достойным учеником Василия Ивановича Игауна, с которым долгое время работал на пароходе «Илья Репин» старпомом. А уж как любил выпить капитан Игуан В.И., в пароходстве знали все, начиная от начальника пароходства Левина Ю.Г. с начальником службы безопасности мореплавания Лопатиным И.П., и кончая всеми командирами и рядовыми пассажирского флота ММП.
Василий Иванович - участник войны, закончивший после ее окончания школу усовершенствования командного состава – ШУКС. Он уже через полгода стал штурманом. После войны капитанами становились очень быстро - через 3-4 года, так как капитанов катастрофически не хватало. Василий Иванович был сибиряком, под два метра ростом и весом более центнера. Он носил громадную капитанскую фуражку с большим «крабом» и выглядел настоящим морским волком. Он мог выпить литр водки, а по нему это даже не было заметно. Особенно он любил порыбачить! Рыбачил он всегда, где и когда только было можно.
Стоянки судов под выгрузкой груза были всегда от 4-х до 8-и часов. Это время капитан всегда использовал для рыбалки, оставляя за себя на судне старшего помощника капитана. Были случаи, когда Василий Иванович оставался в Харловке, Восточной Лице или Дроздовке на рыбалку, а старпом шел без капитана до Иоканьги, а капитана забирал на обратном пути судна в Мурманск. На такое мог решиться только такой капитан как Игаун В.И. А в пароходстве об этом никто ничего и не знал. Слава Богу, все всегда обходилось благополучно. Кроме сёмги в Дроздовке мы ловили очень много горбуши, которая иные годы валом заходила в реку. Горбуша, как и семга, заходит в реки только на икромет. После захода в реку горбуша приобретает брачный наряд, у нее атрофируются внутренние органы, тело становится более плоским, на спине вырастает горб (от которого она и берет свое название), челюсти искривляются и на них вырастают зубы. Чешуя врастает в кожу и как бы исчезает, а тело приобретает коричневый цвет... Для устройства гнезда горбуша выбирает в реке место с галечным дном, семга мечет икру на песчаном дне. Оболочка икринок горбуши более прочная, чем у семги, и поэтому ей проще выбрать место для гнезда.
Строит гнездо самка, но самец или самцы находятся рядом, и как только самка выбрасывает икру, они ее поливают молоками. Затем самка закапывает оплодотворенную икру и на этом родительские обязанности заканчиваются. После икромета вся горбуша погибает. Удивительно, но многие об этом не знают!
Уже в ноябре из икринок выклевываются личинки, которые весь зимний период живут в грунте в гнезде и питаются за счет своего желточного мешка. В конце мая – июне мальки выходят из гнезда и скатываются в море. Происходит это в основном ночью. В море горбуша активно питается и через полтора года достигает половой зрелости.
А уж семгой и другой красной рыбой Василий Иванович обеспечивал все береговое руководство, начиная начальника пароходстыв, секретаря парткома и других руководителей ММП...
Благодаря теплому течению Гольфстрим, Баренцево море практически не замерзает. Поэтому рыбалка тут возможна почти круглый год всего рыба шла на самодур с конца марта до середины осени. Но самый наилучший клев в этих местах начинался с приходом весны и длился до конца апреля. В это время мойва идет на нерест, а за ней движутся большие стаи трески.
Обычно мы становились для морской рыбалки в Мотовском заливе на Рыбную банку. Это было практически на всех пасажирских судах, которые ходили по расписанию Мурманск - Озерко - Мурманск. «Банками», для не специалистов я популярным языком объясню, - это возвышенность на рельефе дна, на склонах которой по определённым причинам рыба и сосредотачивается. На этой банке мы ловили треску, пикшу и другую рыбу. Особенно интересной для нас была морская рыбалка на треску, пикшу, морского окуня, зубатку, налима, палтуса и камбалу. Как это было?
Судно ложилось в дрейф, естественно, это бывало так при хорошей погоде. У кого были свои удочки, быстро разбегались по своим местам у бортов на верхней палубе. Место капитана было на баке (на носу судна) и его никто не занимал. Старший помощник находился на мостике, так как обычно эти мероприятия и происходили всегда на его вахте, а старпомы стоят вахты с четырёх до восьми и с шестнадцати до двадцати часов. Боцман быстро доставал из своей заначки бумажные или полиэтиленованные мешки под рыбу и раскладывал их на палубе. Свободные от вахты моряки, у которых не было своих удочек, находились рядом с рыбаками, помогая им распутывать "бороды" и снимая рыбу с крючков.
На рыбных банках, которые моряки судов хорошо знали по всему побережью, мы и ловили треску и другую морскую рыбу на самодельные блёсны - самодуры. Обычно токарь вытачивал из медного прута болванку сантиметров десять длиной, спиливал концы по диагонали под углом тридцать-сорок градусов и отдавал эту заготовку заказчику, а тот уже сам привязывал миллиметровую леску на катушку и большой трёх-якорный крючок, и снасть была готова.
Попадались в 60-70-е м даже в 80-е годы очень крупные экземпляры трески и другой рыбы (треска - до 15 кг, палтус - до 12 кг, окунь - до 3 кг.). Обычно все рыбаки ловили рыбу в море на самодур. Но некоторые ловили рыбу и на тяжелые блесны, к которым приделывался поводок с крючками, на которые были прикреплены разноцветные перья, а количество таких крючков доходило обычно до семи штук. На судовых картах многие рыбные места были помечены, как "наши баночки".
Бывало, что вытаскивали столько штук рыб, сколько имеешь крючков. Вытащить такой улов было очень трудно. Приходилось вытаскивать иногда целый час, пока все руки в кровь не изрежешь... Тут то и нужны было помощники. Из свежевыловленной рыбы мы делали особый делкатес - "Валенки". Сначала треску немного немного просаливали, перчили и завертывали в пергаментную толстую бумагу и ложили на пару часов на паровой котёл. Всё! Слюни потекли! Такой вкуснятины я уже не помню...А иногда рыбу подвяливали, обычно в трубе машинного отделения, а после этого её коптили. Это было что-то безумно вкусное! Почти на каждом судне, во время ремонта на СР-заводе, делали коптильни из бочки и, конечно, мангал, которые стояли на корме судна. Но это всё зависило от капитана и дедушки (старшего механика).
А сколько было мойвы в 70-80-е г.г. в Баренцевом море и не передать... Помню, как стоя у причала п\п Озерко на теплоходах "Петродворец", "Акоп Акопян "Канин", мы просто черпали мойву вёдрами, когда она заходила в Мотовский залив во время нереста. Брали ведро на верёвке, опускали его за борт и черпали... Мойва стояла стеной между бортом судна и причалом. Ловили тогда мы её сотнями килограммов за час... А ведь мойвой питалась треска и другая морская рыба...
Сначала, а именно в 1972 – 73 г.г., мойвенная путина по продолжительности была 2 – 3 месяца в году. Затем она, т.е. путина, увеличивалась – увеличивалась и, в конце концов, мойву стали вылавливать круглый год. Над городом стоял стойкий запах свежих огурцов. Это мойва так пахнет. Эту рыбку вылавливали в немыслимых количествах. Морозильные камеры рыбного порта не могли разместить такой объём рыбы. А морозильные камеры в порту были огромны. Представьте себе 5-ти этажный дом с 3-мя подъездами – это такие морозилки. Так вот, мойву сваливали на территории рыбного порта прямо на асфальт. Горы мойвы, высотой до 10 м, в прямом смысле слова – горы – были видны из многих районов Мурманска. Грузили её экскаваторами в грузовики и развозили по магазинам. Цена её была 20 коп за килограмм. Представляете, какие огромные потери были при таких методах добычи и хранения?
Результат известен. Вычерпали мойву почти всю. Я говорю, почти, это значит, что какое-то количество этой рыбы осталось. По крайней мере, мойва оказалась способна к воспроизводству. Ума хватило вовремя остановиться.
А вот, когда вычерпали мойву, тогда только стало известно, что эта рыбка является первейшим кормом для трески. Верней, все знали это, но не обращали никакого внимания. Главное – цифры в отчётах. Остальное – ерунда. Не стало мойвы – ушла последняя треска. Постепенно Баренцево море стало беднеть.
Капитан Кононов В.В. был на пассажирском флоте рыбаком № 2. Обоих капитанов на их судах очень любили и уважали члены экипажа. Как было не уважать капитана, который запросто мог пригласить любого к себе в каюту и выпить с ним стаканчик водки. В общем, такая жизнь на «Акоп Акопяне» была обыкновенным явлением. Но, что было отрадно, так это то, что аварий и аварийных случаев на этих судах практически не было. В экипажах этих судов работал закон подстраховки и взаимозаменяемости. А вот случай, который произошел на «Акопяне» при новом капитане, относился скорее, к исключению.
Серафим Иванович сам встал на штурманскую вахту, а меня поставил вместо матроса на руль. Я в то время был вторым штурманом и отвечал за безопасную погрузку, перевозку и выгрузку груза. Так, мы с ним вдвоем и дошли до Териберки, где вместе со старпомом стали на якорь в ожидании выгрузки груза и высадки пассажиров.
Когда я работал на пароходе «Вологда», то зарекомендовал себя с лучшей стороны. Но придя на «Акоп Акопян», я уже соответствовал, так сказать, «акопяновскому» имиджу. Капитан Кононов В.В. всегда приглашал меня к себе в каюту на «рюмку чая»! За его капитанским столом собиралась наша обычная компания. Это – старший механик Гаврин Витя, пассажирский помощник капитана Толя Агарян, старпом Толя Черепанов и я. Наша «рюмка чая» затягивалась иногда надолго… Конечно, это было обычно на длительных стоянках в Мурманске или же в конечных портопунктах, где судно перестаивало по расписанию по 12 и более часов. А вот здесь, при новом капитане, я дал непростительную промашку. С приходом в Иоканьгу, после высадки на берег пассажиров, судно перешло на 10-й причал под выгрузку груза. Как там уж получилось, но по окончанию выгрузки выяснилась недостача груза – то ли его недогрузили в Мурманске, то ли матрос-тальман просчитался при выгрузке. В любом случае это был и мой промах, а недостача груза «ложилась» на судно оформлением коммерческого брака. Я знал хорошо получателя груза – мичмана Володю, с которым мы уже неоднократно вместе работали. Володя, любитель хорошо выпить, мне всячески намекал, что вопрос можно решить через накрытие «хорошего стола» - тогда все вопросы быстро закроются.
Я сам этот вопрос решить не мог и пошел к капитану, где объяснил ему всю обстановку и методы решения вопроса, на что он мне сказал: - «Делай все что хочешь, но акта коммерческого брака на судне быть не должно». Его отмашку я понял в прямом смысле – накрыл стол и выставил угощение для мичмана и еще одного представителя воинского склада, чья подпись также должна была быть на коносаментах. В общем, мы усидели пару литров водки и разошлись, подписав коносаменты «чисто». Недостачи как бы и не было. Конечно, угощая представителей получателя груза, я и сам угощался. Когда были подписаны все документы, а вояки довольными ушли с борта судна, я пошел доложить капитану, что все решилось положительно. Но, Серафим Иванович, вместо того, чтобы меня похвалить, как сделал бы капитан Кононов, видя, что я также нахожусь в нетрезвом виде, начал на меня орать, грозя с приходом в Мурманск списать меня с судна в отдел кадров. Дело принимало неожиданный оборот. Я в это время был заместителем секретаря партийной организации судна, а секретарем нашей партячейки был мой друг - Толя Абгарян. Хмель мой быстро улетучился и я пошел к Толе, чтобы как-то с его помощью решить более мягко вопрос со мной. Пассажирский помощник Абгарян А.В. и старший механик Витя Гаврин всячески старались уговорить капитана не списывать меня с судна. В конце концов, компромисс был найден. Меньшинин С.И. сказал им: «Собирайте партсобрание и накажите Кислякова по партийной линии». На этом и порешили. Выйдя из Иоканьги в Мурманск, собрали партсобрание, а на партийном собрании мне был объявлен выговор без занесения в учетную карточку. Это была для меня наука! Я считал, что капитан поступил со мной несправедливо. Как бы сам дал добро, а затем сделал вид, что он ничего подобного и в мыслях не имел. Вот такая была у Серафима Ивановича «вологодская закваска».
Но, как говорится в пословице: «Черт шельму метит!». Буквально через пару рейсов, при швартовке в Иоканьге к причалу №1 во время штормовой погоды капитан Меньшинин С.И. из-за своего неумения швартоваться, навалил на железобетонный причал №1, и снес по левому борту судовую шлюпку, повредил шлюпочную палубу и завалил шлюп-тали. Очень было некрасиво со стороны капитана во время разбора аварии, когда он пытался сам вывернуться из этой ситуации и переложить вину на других членов экипажа. Все же выговор и лишение премии ему были также обеспечены.
В конце мая «Акопян» должен был уйти на Белое море, а мне в ОК пообещали отпуск. Но как всегда, отдел кадров меня обманул. Меня должен был подменить на отпуск Юра Игнатьев, который отгуливал в это время свой отпуск где-то в средней полосе. Но, кто же хочет в начале лета ехать на Север? Юра всячески скрывался от выхода на связь с инспектором отдела кадров. Даже, когда ему вручили телеграмму лично в руки, он нашел выход, чтобы не ехать в Мурманск – получил в своей деревне фиктивный больничный лист, продолжая отдыхать и наслаждаться жизнью. В середине июня на судно возвратился капитан Кононов В.В. и для нас началась веселая жизнь с пьянками-рыбалками. Экипаж вздохнул свободно: судовой ритм снова вошел в свою обычную колею... Все атеисты судна даже перекрестились, когда капитан Меньшинин С.И. сошел по трапу на берег и уехал с судна.
Но я рвался в отпуск - к своей семье. Мы с Аленой собирались поехать в мою деревню Немойту. В начале июля я договорился с капитаном, что меня подменит на отпуск 3-й штурман Меркулов Игорь, а ему замену обещали прислать из кадров в лице Левина Миши. 10 июля моя долгожданная замена прибыла на борт судна. И вот я, радостный и счастливый, нагруженный семгой, кумжей и икрой, отбыл в долгожданный отпуск – сначала в Боровичи, где меня ожидала жена с детьми, а потом – в Немойту, где всех нас с нетерпением ждали мои родители, сестры и друзья. Числа 15 июля мы были уже дома. Родители ждали не только нас, но, прежде всего, своих внуков. Главное для деда Василя был долгожданный внук. Мама, после рождения Игоря, писала нам: «Большое спасибо вам за подарок, который вы поднесли всем. В первую очередь – себе сына, нам внука, а Оленьке – братика. Пусть Игорек растет здоровым и счастливым, пусть вам и нам будет большая радость!» Но наша «радость», была для нас слишком капризной и уж очень крикливой. Если с Олей мы особых забот-хлопот не знали-не ведали, когда она была маленькой, то Игорь постоянно по ночам плакал, не давая нам спать. Да и болел сынок часто после рождения. А в возрасте 2-3 месяца он чуть не умер, после того как ему врач сделала укол, а у Игоря на этот укол развилась сильнейшая аллергия. Мы ведь этого не знали…А врачи должны были сделать пробный укол в малой дозе, прежде чем вводить большую дозу. Но к лету Игорь стал чувствовать себя лучше, и мы надеялись, что деревенский воздух и свежее коровье молоко сделают свое дело.
Заканчивался для меня 1974 год довольно-таки успешно. Я между делом закончил четыре курса Макаровки. Алена, съездив в Боровичи на похороны своей мачехи, вернулась к своей работе. Дети были устроены в садик и ясли. Но вот с мамой чуть не случилась беда. Это стало очень серьезной весточкой о том, что сердце у нашей мамы стало очень плохо работать. Впервые случился очень тяжелый приступ аритмии сердца, в результате чего, мама чуть не умерла в Сенненской районной больнице. А было это так… После того, как мы в конце августа уехали из Немойты в Мурманск, мама пошла в лес за грибами. Насобирала много грибов – свинушек. Принесла домой, перебрала их и отварила для засолки, а воду от отварных грибов вылила в пойло для кабана, а тот отравился. Август – еще теплый месяц, а кабана пришлось прирезать. Мясо девать было некуда, и мама трое суток в своей и соседской (у Дуни) печи перерабатывала всю свинину на консервы, холодцы, перетапливали сало на жир. Переживала мама этот случай очень сильно и это дало толчок ее сердцу. Чтобы как-то развеяться, мама снова пошла в лес по грибы. Набрала три ведра и шла пешком несколько километров. Когда пришла домой, грибы надо было и почистить, и переработать. А тут еще и домашняя работа разная. Поднимая тяжелый чугун из печи, она сорвала ритм сердца и ее увезли в Сенно – в районную больницу, где врачи боролись за ее жизнь 11 дней. Накануне моего дня рождения (1 сентября), у мамы 31 августа случился очень тяжелый приступ с сердцем, который продолжался более пяти часов. Приступ случился после того, как маме ввели через капельницу лекарство – обзидан. Это лекарство с особой осторожностью следует назначать пациентам пожилого возраста. А это было в пятницу вечером, когда основные врачи уже ушли домой. Маме было настолько плохо, что, как она после написала нам в своем письме, уже заранее попрощалась и со своей жизнью, и со всеми нами.
В общем, после этого случая, мама стала очень плохо себя чувствовать. Она до конца своих дней, можно сказать, была инвалидом. Но прожила мама, все-таки до 77 лет. Она на 16 лет пережила нашего отца, который умер на 66 году жизни от инфаркта сердца. Но, до этого времени, в 1974 году было еще далеко. 24 августа 1974 года маме исполнилось только 50 лет. Свое здоровье она надорвала непосильно тяжелым деревенским трудом. Ведь от отца большой помощи по дому практически не было, частично из-за его занятости, а частично – от нежелания себя особо перетруждать. У него была очень тяжелая довоенная жизнь, а еще более страшно тяжелая – во время войны. Я ему не судья. Ведь мы, дети – я, Таня и Люда, помогали маме в меру своих сил, как в детстве, так и до момента смерти отца в 1985 году. Но, как говорится, на все воля божья!