Кажется, она пришла! Муза! Ее так долго не было! Без нее у меня рождались на свет статьи, отчеты, заявки, протоколы… И вместо стихов и нормальной прозы получались какие-то огрызки, наброски, рифмованные банальности, графоманские куплеты… Ничего иного не рождалось. Я даже заболел – подхватил какой-то вирус и прокашлял почти две недели. Да-да-да, когда у меня творческий подъем и когда у меня гостит муза, заболеть не получится, даже если я буду писать в палате №666, где в это время будут культивироваться все вирусы планеты разом.
Что-то она сегодня не такая сияющая, как обычно, когда мне случается родить светлый стих… И не такая мрачная, как тогда, когда я рожаю что-то критичное… Какая-то она никакая. Серая с мутными разводами на крылышках и чуть ли не со слезами на глазах.
- Привет, Муза! Заходи, присаживайся. Можешь сесть на плечо или на край стола. Нектара не припас, а чай ты не пьешь. Может, что покрепче? У меня со свадьбы сына осталось?..
- Всё шутишь. Хочешь поднять мне настроение? Спасибо. Но это МОЯ работа – поднимать настроение, настраивать. Твоя работа - строчить, писать… Кстати, вчерашние твои наброски стиха про дикую яблоньку были просто ужасными. Ты пробовал написать без меня?
- Я уже удалил этот стих… Стер. Да, это, наверное, уже тысячи раз было кем-то написано. А как тебе рассказик про двух бомжей?
- Тоже вчерашний? Н-да. Муза-бомж – это, конечно, креативно. Но зачем же так опускать мой образ? Мне обидно.
- Так я ждал тебя, ждал… Писать захотелось, думал, что ты где-то рядом, что тоже творчески преобразилась, решила поэкспериментировать с имиджем… Вообще-то я уже начал переживать за тебя? Пропала на два месяца… Что-то случилось? Там, где ты живешь, все нормально?
- Там тоже осень, холодно… И… Мне там больше негде жить. Там больше нет моего угла.
- Не понял. Как это может быть? Там же всем места хватает… Это же небо или космос, или что-то эфемерное… Или тебя выгнали? Хотя… Я, похоже, несу бред, пытаясь отвечать за тебя.
- Так и не пытайся. Но ты, молодец, угадал. Выгнали меня.
- Кто? За что выгнали? За то, что мне не помогала что ли?
- Кто выгнал? Он.
- Но Бог не мог так поступить.
- Так я и не про Бога. Я про… Как бы тебе объяснить его должность? В современном для простых землян понимании его можно назвать арт-директором небесной филармонии, в штате которой я и состою. Он имеет право выселить любого своего сотрудника из прикрепленного к филармонии общежития.
- Общежитие… для муз?
- Это что-то больше похожее на огромный улей с сотами. Каждая из сот – место для одной музы. Пока муза работает, пока с ее помощью творят художники, музыканты, писатели и прочие творчески настроенные жители планеты, она имеет право на эту ячейку. Как перестает работать, так и…
- За что выгнали, я понял. А почему перестала-то?
- Так тебе не до меня было. На заводе – предзабастовочная ситуация, простои. А еще свадьба старшего сына, как ты говорил, нахлынула с хлопотами. Все свободное время ты тратил на поиск дополнительного заработка, чтобы рассчитаться с кредитами, осилить траты на свадьбу… Я пыталась достучаться до тебя несколько раз. Бесполезно. Даже когда ты писал сценарий для свадьбы, не слышал меня, не видел…
- То есть, это я виноват в том, что моя муза – бомж? А ты не могла в это время где-то в другом месте поработать? Или вам это запрещается?
- Одна муза на одного художника. Муза не должна изменять тому, к кому направлена в помощь. Когда художник перестает творить, то есть когда у музы не получается ему помогать, или когда не получается его заставить этим заниматься (поверь, для этого существует множество способов и всяких хитростей), то муза может… заболеть…
- Я думал, ты сейчас скажешь «может быть понижена в должности с уменьшением оклада». Шучу.
- Смешно. Можно я продолжу? Муза может заболеть, а потом даже и умереть. Когда мы умираем, нам не больно. Мы просто засыпаем и таем.
- И когда я был занят финансовыми и прочими проблемами, ты заболела? А лечить вас там никто не пробовал? Или чем-то еще занять? Например, в командировку отправить? Куда-нибудь туда, где музы нужны массово и срочно, а не персонально…
- Повторяю. Муза прикрепляется к одному человеку. Она рождается для него. С ним она живет и работает. С ним умирает. Или умирает в нем, если он вдруг перестает побуждаться к творчеству.
- А что, есть такие художники, которые могут раз и навсегда перестать творить?
- Я бы не хотела сейчас дискутировать на эту тему. А вообще, я рада, что ты меня снова видишь и слышишь. Не всё так безнадежно в твоем случае.
- Стоп-стоп-стоп. Погоди о радостях говорить. Расскажи, где жила эти два месяца? И вернут ли тебя в штат, дадут ли место в общежитии теперь, когда я уже несколько дней как пишу?
- Где я жила, когда стала бомжом? Чаще, по привычке, прилетала к тебе, наблюдала со стороны, надеясь уловить момент хоть какого-то творчества. Но все, что мне доставалось при этом, - это крохи твоего хорошего настроения, удачные обороты слов в твоих статьях, ну, и минуты, когда ты шел на работу и насвистывал что-то или тихонько пел… Я попыталась пробиться в сны… Пару раз получилось – в тех снах ты писал стихи, рисовал картины…
- Не помню таких.
- Жаль. Хорошие картины у нас получились.
- Получились бы.
- Во сне уже получились. Кстати, когда уже ты начнешь писать? Краски, кисти приготовил. Лист ДВП вырезал и загрунтовал. Даже знаешь, что будет там написано! А дальше? Два года с мертвой точки не сдвигаешься. Когда?
- Ну, давай сначала закончим с тем, что я с твоей помощью запланировал и даже начал в плане написания книг. Потом нужно монтировать накопившееся отснятое видео. Еще и несколько фотоконкурсов, журналистских предстоит… Вообще-то я и к работе творчески отношусь. Ты не заметила?
- За это тебя я и уважаю. Планов громадье – это хорошо. Но картину все же начни. Она тебя спасет однажды. И меня. Вспомнишь мои слова.
- Ладно. Итак. Значит, ты жила все это время у меня. Или не всё время?
- Я ж не привязанная к тебе кукла. Конечно, чем меньше ты во мне нуждался, тем больше меня носило где-то, тем дальше.
- Ты плохо выглядишь. Там, где тебя носило, было трудно выживать таким созданиям, как музы?
- Я бывала в тех местах, в которых происходили события, волновавшие тебя в эти дни. Например, на юго-востоке Украины, на этой ужасной войне. Бывала и на вашем «больном» заводе. И в больнице, и на похоронах твоего друга, журналиста и ветерана Великой отечественной, и в солдатской березовой роще, что на окраине города... Я ждала, что ты вот-вот начнешь писать обо всем этом. Я слышала твое «Не сейчас» или «Об этом сегодня пишут все графоманы». Понимаю… Но… Именно в такие моменты я особенно четко чувствовала себя бомжом. Уже от одного понимания этого состояния я готова была умереть. Знаешь, как больно оставаться никому не нужной, становиться ничьей!? Знаешь, как жгут в эти моменты слезы? Ведь нас, если вдуматься, никто никогда не любит. Никто из людей ни разу не сказал: «Муза, я люблю тебя!» Только от вас и слышишь: «Муза, помоги!» Максимум, что получаешь взамен: «Спасибо, муза!»
- Как ты быстро перескочила от войны на Украине к любви к себе! Насчет того, что не пишу ничего на тему Новороссии, так скажу. Еще напишу, наброски и идеи есть. Не хотел бы я, чтобы моя муза надолго одевалась в хаки. Тебе это не идет. Все же ты женщина. А насчет нелюбви… Так муз, наверное, Бог любит. Вы ближе к Богу, чем мы – люди. Это дорогого стоит.
- Я о другой любви мечтаю. Хоть я и необычное создание, я живу среди людей и, постепенно очеловечиваясь, перенимаю их привычки… И еще. Музой можно просто работать, то есть не привязываться к автору, не влюбляться в него… А можно и…
- Понял, куда клонишь. Но ведь ты, как муза, как мой посредник между миром и Богом, знаешь про меня то, что не знает никто. Я же не всегда пушистый, ласковый и романтичный, случается и злым быть, и пьяным… Сейчас ты скажешь, что все равно завидуешь моей жене. По-женски.
- Не завидую. Потому что ты точно не ангел. Потому что знаю ее лучше, чем ты. Ладно, проехали. Человеку – человечье, а музам – музово. А что это ты там сейчас пишешь? Ничего себе заголовочек! «Муза-бомж-2». Интересно. Читатель на него точно клюнет. Но… Я всё еще так плохо выгляжу? Ну-ка… - Муза соскочила с края стола, подлетела к зеркалу, поправила волосы и бросила взгляд в мою сторону. В глазах ее стало заметно меньше потерянности, а одеяние снова слегка заискрилось. – А между прочим, ты ошибаешься, хаки мне пойдет. Как и тебе. Но я не об этом хочу сказать. Спасибо, что вновь дал мне работу. За то, что я уже не бомж и смогу сегодня вернуться в свою ячейку в общежитии. Ты пиши-пиши. Я свое дело сделала и могу улетать. Пока… Целую в щечку…
Муза вспорхнула, облетела вокруг меня, почти осязаемо прикоснулась губами к небритой щеке, улыбнулась и, только я успел моргнуть, исчезла.
- Пока. Прилетай… - Я поставил многоточие. – Продолжение следует.
…
Пишу который день. В душе как плотину прорвало! Не хочу ничего иного делать! Откладываю все дела и срочные, и прочие, отключаю телефон, просыпаюсь в ночи и пишу, пишу… Снова я – это я. Я снова все смогу успеть, меня снова на все хватает, куда-то ушли болячки и хвори... Как здорово, что есть музы… И все-таки, неужели на самом деле никто и никогда не признавался им в любви? Но ведь это на самом деле очень жестоко. Жестоко. Потребительски. И… Я даже не знаю ее имени. А ведь оно должно быть. Не может же над ее ячейкой в музобщаге висеть табличка «Муза №…» Я мог бы предположить, что муза носит имя моей жены, но она появилась в моей жизни гораздо раньше, чем я встретил свою вторую половинку. Может, им дает имена их арт-директор? Или кто-то тот, кто решает, когда им нужно родиться на свет? Спрошу-ка я об этом в следующий прилет музы.