1
Маленькое насекомое ринулось вперед, затем замерло, тревожно зашевелило усиками - словно настраивая антенны на возможные сигналы опасности - и побежало дальше, быстро передвигая волосатыми лапками.
Рэйн наблюдавшая за ним все это время провела его взглядом, сделала очередную затяжку и с грустью подумала о том, что это единственное живое существо - помимо ее самой - обитающее в квартире и хоть как-то разбавляющее ей одиночество в котором она вязнет вот уже целый год.
Возможно это ее единственный друг в этом сером как дождливые тучи и жестоком как жизнь мире. В этой грязной, тесной квартирке без электричества, находившейся в плену заброшенного дома (а тот в свое время был в плену у недоброжелательного района) она чувствовала себя таким же жалким, забитым в угол сомнений о собственной необходимости насекомым. Ее жизнь в последнее время тоже ничем не отличалась от жизни насекомого - выползти из одной норы и тут же заползти в другую, подождать и снова двигаться дальше без цели и мотивации. Все шаги, сделанные ей за последнее время, напоминали тот короткий рывок насекомого от одного края стола к другому. И что изменилось? - подумала она и тут же поправила себя, - нет, у насекомого хотя бы была цель - еда. Или тепло. Она уже давно не чувствовала тепла, с тех самых пор как перебралась из очередной норы в другую, где даже не было окон. Справедливости ради сказать они были, но толку от них как от дырявого зонта. Теперь, когда шел дождь, она могла прикоснуться к нему, даже не поднимаясь с просыревшего матраса, заменявшего ей кровать. Так она и лежала дождливыми днями перед разбитыми окнами и смотрела на отравленное и серое как сигаретный дым небо. Матрас конечно можно было отодвинуть подальше, но ей этого совсем не хотелось, она любила дождь, и это было то единственное, что могло ее обрадовать за весь тот бесполезный день, который она прожила в своей тесной квартире, словно забившаяся в угол мышь. И как мышь, она обрадовалась бы сейчас мышеловке с сыром, рискнула бы, потому что боль в животе докучающая ей вот уже третий день становилась невыносимой.
Но мышеловок - ее единственных возможностей - не было.
Рэйн потушила сигарету о стол, встала, подошла к разбитому окну и посмотрела на далекие мерцающие огни большого города. Город безграничных возможностей, сладких надежд и горьких обманов. Место для лишившихся ума и следующих призрачному зову дегенератов. Так она думала. И это была одна из причин, по которой она стремилась туда попасть. В этот момент словно лезвием по коже скользнул яркий луч. Машина с единственной рабочей фарой появилась из-за угла соседнего дома. Странно, - подумала Рэйн. А странно потому, что машины в этом районе такое же редкое явление, как солнце глубокой ночью, не один идиот из города не будет разъезжать здесь просто так, а местные передвигаются совсем на других колесах уносившие так далеко, что нескоро вернешься. Если только это не…
Если только ее не нашли.
Рэйн пригнулась и, затаив дыхание, наблюдала за колесившей по разрушенным дорогам машиной. Она нарезала круг за кругом, огибая то один дом, то другой, в ее странных передвижениях не было никакого смысла. Точно призрак, блуждающий в своем прошлом.
Но призрак все никак не исчезал.
«Они ищут меня, - решила Рэйн, - и вот-вот найдут». И как только она повернулась, чтобы уйти, машина, завизжав колесами, умчалась в ночь. Наверное, какие-то обкуренные придурки, вздохнула с облегчением Рэйн и отошла от окна. Закурив еще одну бесценную сигарету, которых и так оставалось уже очень мало, она забилась в угол своей тесной комнаты и начала думать о том, насколько здесь безопасно. В конце концов, нигде небезопасно, ни здесь, ни где-нибудь еще. И уж тем более было небезопасно в большом городе, откуда ей пришлось сбежать. Она даже точно не знала, кто тщательнее ее ищет - желающих ее прикончить было много. Что делать? Искать новую нору или поверить в случайно заблудших сюда идиотов и успокоиться? Рэйн сделала глубокую затяжку, почесала затылок и осмотрела грязные и потекшие от дождя стены. «Похоже на тюрьму, - подумала она, - но я не заперта, не лишена свободы». Свобода, ей она дорожила больше всего, и именно она привела ее сюда. Может это место и не походило на уютное - по навязанным людям меркам – гнездышко, но Рэйн ценила свободу больше любого комфорта. Лучше такая свобода, чем теплая уютная тюрьма, в которую мы сами себя рано или поздно загоняем. Или, еще хуже, загоняют нас.
«Мрази, все, они там, наверху, мрази, решающие за нас, что и как нам делать. Но в подобных местах вы никто, вот что есть вся ваша власть - она лишь слабость не умеющих противостоять вам людей».
Но кто-то же должен наказать этих ублюдков?
И Рэйн решила, что будет одной из них.
Кто-то должен был распахнуть людям глаза, стряхнуть созданную правительством пелену. И у нее почти что получилось. Почти, ведь сейчас она здесь, прячется и подыхает, словно затравленная крыса.
Вот уже год она скрывается от федералов за – как они это называют – множественные и крайне жестокие преступления - она же называет это освобождением. Они засели там как опухоль на мозгах человечества, а что делают с опухолью? Правильно, ее вырезают, расчетливо, методично и беспощадно, с хирургической точностью. Рэйн вдохнула последний, оставшийся в сигарете дым и швырнула бычок в окно. Минутой позже в ванной она умывала свое лицо ледяной водой и смотрела как наполняются злобой и без того ее черные как у ворона глаза. Мокрые волосы липли к коже, напоминая издали какие-то странные, мрачные татуировки. Неделю назад Рэйн вновь остригла волосы, и теперь они даже не касались ее плеч; в данной ситуации было не до красивой пышной шевелюры.
Выключив воду, Рэйн прошла на кухню, автоматом открыла – прекрасно понимая, что там нет ничего кроме воздуха – холодильник, закрыла его и вновь вернулась в свою маленькую как коморка комнату. Рука уже тянулась к очередной сигарете, но вспыхнувшая искра разума, подсказывающая ей оставить хоть что-нибудь и на завтра, заставила ее остановиться. Лучше бы лечь спать. Но она не могла спать. Длинные и тягучие, пропитанные беспокойством ночи заставляли ее сидеть за этим ужасным круглым столом, выкуривая одну сигарету за другой и смотреть на город за разбитым стеклом - на едва заметные, тусклые круги прожекторов, без устали скребущие грязное небо.
Словно что-то там нашли - подумала Рэйн.
Как же она хотела есть, кто бы знал.
В этот момент из-за края стола выросли длинные усы прощупывающие горизонт на наличие врагов, затем показалось все тельце. Лениво передвигая лапками, насекомое доползло до середины стола и остановилось, как-бы говоря, что ему тоже хорошо знакомо это чувство. И вообще все чувства Рэйн - скорбь, голод и одиночество. Оно было таким же отшельником, как и она.
- Что, ничего не нашел да? - обратилась к нему Рэйн. – Ты хотя бы знаешь, что ищешь…
Рэйн встала, прошла на кухню, достала с полки какую-то металлическую банку, открыла ее, вернулась в комнату и осторожно высыпала на стол оставшиеся крошки.
- Вот, держи, все что есть.
Насекомое насторожилось, прижало брюшко, задергало усиками, но, не уловив ими сигналов опасности, успокоилось и с большим интересом принялось изучать предоставленную пищу.
Рэйн подошла к своей жутко неудобной постели, приподняла край дряхлого матраса и взяла лежавший под ним пистолет. Затем захлопнула дверь и пошла по длинному, темному коридору, который привел ее к темным, почти бесконечным, пустым лестницам, которые в свою очередь привели ее на крышу. Там она устроилась на пластиковом стуле, притянутом ей из какой-то квартиры, и просидела так около часа, вглядываясь в редкие, едва заметные звезды хмурого неба. Сейчас она мечтала лишь об одном, о том, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась, но она закончиться, как закончится и следующая, и так пока каждый из нас не повстречает свою последнюю ночь. Время - это то, что она ценила больше всего после свободы. Прожить всю жизнь взаперти как попугай в клетке или один день, как свободная птица в небе, она, не задумываясь, выбрала бы второе. Но, не смотря на то, что она ценила и время, и свободу она понимала, как бесполезно сейчас растрачивает и то и другое.
«Слишком сильно влипла» - сказала она себе. Последний снятый ею ублюдок обошелся слишком дорого. Как белка в колесе она носилась по городу, избегая чуть ли не каждого встречного, пока, в конечном счете, не оказалась здесь, в месте, где искать никто не будет, а если и будет, то вряд ли найдет. Но то, как разлетелась башка этого лживого уебка, она не забудет никогда, ровно как и перекошенную в страхе морду его заместителя, который теперь вряд ли пожелает занять это место. Каждый трон в их вонючем омерзительном логове она будет отмечать свежей кровью, чтобы больше ни один лживый недобросовестный ублюдок не посмел занять его. Она до сих пор помнит, как затянулись последние выборы, как они пытались скрыть свою панику придумывая всякие идиотские слоганы и рекламки, как они нашли и посадили «убийцу», «сумасшедшего фанатика», но на каждой вновь обещающей людям хорошую жизнь морде читался ничем неподдельный страх. И пришло время его снова посеять, как черный плод истинного кошмара.
Рэйн поднялась со стула, еще раз посмотрела вдаль, где мерцал - словно маня ее - город и вернулась в свою тесную, холодную квартирку, где было все так же темно и сыро, а насекомое, собрав крошки со стола куда-то исчезло. Наверное, тоже вернулось в свою тесную, холодную квартирку, подумала Рэйн, закрывая глаза.