В конце декабря стояли такие морозы, что занятия в школе отменяли изо дня в день, и Лёшка Шатов, ученик четвёртого класса, не теряя времени, построил перед своим домом снежную крепость. На сегодня он с приятелями сговорился играть в «войнушку». Штурм крепости наметили в полдень. С утра Лёшка не знал покоя. То и дело выскакивал он из дома, чтобы посмотреть, не идут ли ребята, но ребят не было. Так прошло часа три. И вот на дороге показался франтоватый мальчик в пальто с металлическими лётчицкими пуговицами и в шапке с лётчицкой кокардой. Это был Вовка Райнер, Лёшкин одноклассник. Торопливо приближаясь, он кричал издалека:
— Лёшка! Жильцовы приехали?
— Жильцовы? — переспросил Лёшка и посмотрел на соседскую дверь, под которой лежал нетронутый снег. — Не-а! Дома нету. Они же вчера уехали в Лабытнанги.
— Да знаю я! — огрызнулся Вовка. — Меня из клуба послали. Репетиция срывается!
Лёшкины соседи, муж и жена Жильцовы, детей не имели и потому, наверно, горячо увлекались художественной самодеятельностью. К новогоднему празднику они готовили концерт, в котором участвовал Вовка.
— Вернутся, не переживай, — прокричал Лёшка. — А смотри, какую я крепость построил. ЗдОровско, да?
Вовка отмахнулся досадливо и убежал, провожаемый завистливым Лёшкиным взглядом. Вовка был талантлив. В концертном номере он исполнял роль немецкого офицера, которого партизаны берут в плен. «Хенде хох!» — говорят ему партизаны, наставляя автоматы. А Вовка, в офицерском костюме с иголочки (мать пошила), недоуменно таращит глаза. Ему опять «Хенде хох!» Он молчит. Тогда ему по-русски: «Руки вверх!» Он вскидывает руки мигом, будто за верёвочку дёрнули. Бедненький! От страха зуб на зуб не попадает, ноги подкашиваются. Партизаны подхватывают Вовку подмышки и выводят со сцены. Очень смешной номер! Лёшка вздохнул и, подосадовав на свою бесталанность, взялся за лопату. Долго рыл «подземный» ход к крепости, а когда выбрался из сугроба, то увидел мальчиков, второклассников, Сима Корнейчука и Ваню Калинкина. Они рассматривали крепость.
— Сам делал?
— А то, кто? — возмутился Лёшка. — Сам, конечно. Что-то пацаны не идут, — продолжил он, посмотрев через мальчиков на дорогу.
— А давай с нами! Ты в крепости, мы нападаем. Или, наоборот.
— Втроём неинтересно, — сказал Лёшка. Играть с маленькими его не манило.
— Всё равно никто не придёт.
— С чего бы?
— Так это… по радио сообщили, что будет буря. Слышал?
— Слышал. Только синоптики врут! — отрезал Лёшка. Ребята помялись и пошли себе дальше, как вдруг шальная мысль вскочила Лёшке в голову. — А кто хочет в полярную экспедицию? — спросил он с азартом.
— Я! — сказал Сима, поднимая руку.
— Я! — глядя на него, сказал Ваня.
— Отлично! Пойдём за реку. На остров. Необитаемый!
Ваня с Симой переглянулись: лучше бы полярная экспедиция была ближе.
— Там заимка стоит, настоящая, охотничья, — горячился Лёшка. — Мне Вовка Райнер рассказывал. Дрова, печка, ружьё, патроны… Еды навалом! Живи, как Робинзон Крузо! Ну?
Глаза у ребят загорелись. Каждый вообразил себя героем, одетым в козью шкуру, с кожаным колпаком на голове и с ружьём в руке, идущим по берегу необитаемого острова… Дух приключений пьянил. Решили выступить немедленно и тайно от родителей. Через несколько минут юные полярники были на крутом берегу реки. Аэродром на льду напротив был непривычно пуст — ни одного самолёта на лыжах, ни Ли-2, ни Ан-2. Вдали за аэродромом виднелся остров, о котором Лёшка мечтал с той минуты, как услышал о нём от Вовки Райнера. Справа от аэродрома — зимник, по которому из Лабытнанги ехали грузовые автомашины. Мальчики задержались, чтобы поправить одежду. Лица перевязали шарфами, оставляя щель для глаз, штаны выпустили поверх валенок, пальто застегнули на все пуговицы.
— Вперёд к победе коммунизма!— задорно воскликнул Лёшка. — Тронули!
Не успели они преодолеть взлётную полосу, как вдруг налетел сильный ветер, снег повалил хлопьями, и вокруг потемнело. В замешательстве мальчики сбавили шаг.
— Говорили же, что будет буря, — напомнил Сима, оборачиваясь на городской берег.
— Да мы сто раз успеем вернуться, — бойко сказал Лёшка. — Не парься!
Они продолжили путь. Ветер толкал в спину.
— Ноги сами идут! — радостно заметил Лёшка.
— А ружьё, правда, есть? — сказал Ваня.
— Спрашиваешь! А кто Новый год любит?
— Я! — поднял руку Сима.
— Я! — подтвердил Ваня. — Мы с папкой будем салют пускать из ракетницы.
Лёшка выдохнул, выпустив облачко пара. Ресницы слиплись. Дыхание оседало инеем на ресницах, шарфе, шапке. Лёшка протёр глаза. Внезапно налетел вихрь. Лёшка наклонился всем телом, крепко упираясь ногами в землю, чтобы не дать себя опрокинуть. Вихрь напирал.
— Жми! Дави! Ещё сильней! — кричал ему Лёшка, пьянея от восторга. Через несколько минут ветер выдохся, и Лёшка, победно вскинув руки, обернулся к своим товарищам. Вид у них был далеко не боевой. Сима ворчал под нос себе, а Ваня прямо заявил:
— Есть хочу. Хочу домой! Я замёрз.
— Не ной, — сказал Лёшка. — Скоро придём. Печку растопим, поедим, согреемся...
Валенки и варежки были тверды и холодны, как камень, и, чтобы не обморозиться, Лёшка усердно шевелил пальцами на ногах и руках. Это был испытанный способ. Воображение рисовало ему, как они, Шатовы, встретят новый год со своими соседями Жильцовыми: дядя Борис будет играть на баяне, а тётя Мила петь и танцевать; бенгальские огни, хлопушки, праздник! Передёрнув плечами, Лёшка обернулся. Сзади был один Сима.
— А где Ваня?
Сима развёл руками. Кинулись искать. Ваню нашли в сугробе.
— Чего расселся? — набросился Лёшка.
— Устал. Отвали.
— Я тоже устал, — подхватил Сима. — Никуда не пойду. Надоело.
— Вы что, пацаны, — оторопел Лёшка, — немного ведь осталось... Сима, Ваня…
Его не слушали. Сима помог Ване подняться, они пошли прочь.
— Вы хоть знаете, куда идёте? — сказал он, и вдруг как будто над ухом услышал: «А сам-то знаешь?» Вздрогнув, Лёшка оглянулся: никого! Померещилось. Ему стало страшно, так страшно, что живот свело. Он нагнал мальчиков. Побрели вместе. Счёт времени был давно потерян. Ваня снова упал, а когда его собрались поднимать, он залепетал, растягивая слова:
— Спать хо-чу … Отста-ань-те!..
— Дурак, окочуришься! Вставай! Вставай, скотина!
Грязно ругаясь, Лёшка толкал и бил Ваню. Сима, оглядываясь по сторонам, выл:
— Куда ты завёл… Мы пропа-а-али... Куда ты завёл…
— Заткнись! Помоги лучше.
Подняв-таки Ваню, повели его под руки.
— Где мой дом? Где? — спрашивал Ваня, как во сне. — Где мой дом?
Они остановились. Не было не видно ни зги. Лёшка вертел головой. Когда они вышли на реку, в самом начале пути, ветер толкал в спину, потом он дул в лицо, а теперь… Теперь ветер выскакивал отовсюду и больно сёк по глазам. Лёшка повёл плечами. Холод пробирал до костей. Лечь бы, укрыться с головой, и будь что будет… Вдруг донёсся звук мотора.
— Слышите! Вон там, справа, — встрепенулся Лёшка. — Машина, слышите? Это зимник! Эгей! Мы здесь! Возьмите нас!
Внезапно мотор умолк. Несколько минут кто-то жал на клаксон, взывая о помощи. Потом и этот жалобный, смертный стон пресёкся. Ухватившись друг за друга, мальчики брели на звук клаксона. Вдруг Лёшка почувствовал под ногой твёрдый накат. Дорога! Ступив на дорогу, мальчики замялись, не понимая, в какую сторону двигаться. На миг пелена разорвалась, перед ними мелькнули тусклые огоньки… Город был вправо! От радости Лёшка заплакал.
Мальчиков хватились давно. Хотели народ поднимать, да к тому времени они сами нашлись. Когда Лёшка переступил порог дома, мать пронзительно вскрикнула и бросилась раздевать его. Пальцы у Лёшки не разгибались. Пальто упало, стукнув об пол, как рыцарские доспехи. Следом загремели штаны, варежки, шапка.
— И куда тебя носило? — спросила Нина, Лёшкина мать.
— На ос-тров, — Лёшка стучал зубами.
— Какой ещё остров?
— Вов-ка Рай-нер сказ-зал, что там стоит… охот-тничий дом-мик…
— Дурак твой Райнер. Какой домик?
— Как у Робинзона Крузо.
— Вот тебе остров! Вот тебе Робинзон Крузо! — кричала Нина, охаживая сына ремнём. Она вымещая на Лёшке своё отчаяние, страх и злость. — Я чуть с ума не сошла! А он… Начитался книжек!
Наутро, когда стихия улеглась, в трёхстах метрах от города нашли машину с телами шофёра и трёх студенток. Это их клаксон слышали мальчики. Жильцовых обнаружили на пути в Салехард. Они недалеко отъехали от Лабытнанги, когда их накрыла буря. Шофёр остался в кабине, а Мила с Борисом пошли пешком. Шофёр замёрз в кабине. Жильцовы замёрзли в снегу. Лежали в обнимку. Ноги у Бориса были укутаны шалью, которую носила Мила.
— Мы эту шаль вместе покупали, — вспоминала Нина. — Тебе три года было, не помнишь, наверно, как Мила тебя из бочки вытащила.
— Не помню, — сказал Лёшка.
— Не дала утонуть. И сейчас то же. Взрослые люди погибли. А вы?
Несколько дней у него нестерпимо болели отмороженные уши, нос и пальцы на правой руке. Сначала уши опухли, как огромные пельмени, а потом кожа на них вспузырилась и стала сходить полосками. Сима поморозил ноги, Ваня — руки.