В войсках генерал это все. Его боятся. Перед ним заискивают. Как и от любого «начальства», а генерал это «кульминация начальства», от него стараются держаться подальше. Любая встреча с генералом ничего хорошего не даст. А вот что она даст, будет связано с необходимостью «стойкого преодоления всех тягот и лишений воинской службы». В общем, как говориться, ребята, увидите генерала, меняйте срочно маршрут. Училище, в которое я поступал, катилось к середине лета, преодолевая нашествие гражданских абитуриентов. Плац, на котором время от времени перед сдачей экзаменов и по их результатам строили вчерашних школьников, представлял конфетную коробку «Ассорти». Здесь были практически все национальности народов тогдашнего Союза, одетые по моде своей местности. Отдельно выделялись суворовцы, которые были в своей форме и выпускники аналогичных учебных заведений национальных окраин юга нашей необъятной страны.
Поскольку зачисление еще не прошло, прикрепление абитуриентов к временным взводам носило условный характер, взводные офицеры еще не знали свои будущие коллективы, а потенциальные и не очень курсанты шатались в пределах училища хаотично. Это было то золотое время, когда ты мог делать то, что хочешь, и никто тебе ничего не скажет. А если и скажет, то не запомнит, не возьмет на карандаш, так как никто из начальства тебя не знает.
Вместе с другими в училище приехал поступать парень из не большого Абхазского населенного пункта. Он закончил там местную школу с военным уклоном. Школа носила имя уроженца тех мест, советского военачальника Константина Николаевича Леселидзе. Одет он был в форму, похожую на форму суворовца. Отличалась она только буквой «Л» на погонах, и широкими, как у генерала, лампасами. Парень на вид был явно кавказкой наружности, с черными бровями, усами, и постоянной щетиной на лице. При этом он был больше среднего упитан, ходил важно, чуть сгибая руки в локтях. Это придавало земляку Леселидзе солидности. На вид, он на много лет казался старше своих конкурентов по желанию, остаться в стенах Краснознаменного пограничного училища. По-русски детище Кавказа разговаривал плохо. Как и другие, так называемые национальные кадры, поступающие почти вне конкурса, соискатель писал вместо сочинения изложение, и участь его носить уже курсантские погоны была практически решена. Осознание этого обстоятельства кружило парню голову, от чего он становился еще величественней. От всех этих вещей, его легко можно было спутать с генералом.
В училище как раз поменяли начальника. Нового генерала возможно еще не все офицеры знали. Так как здесь учили и иностранцев, в училище нередко можно было увидеть различный генералитет стран социалистического лагеря. Эти факты, позволяли не знающим Кавказского гостя, очень легко принять парня за начальника училища, или иного важного гостя. И многие это успешно делали. Будущих курсантов потешала картинка, когда некоторые офицеры отдавали честь гостю из Абхазии, что он воспринимал с кавказской солидностью, как должное. Многие офицеры, завидев нареченного генерала, его лампасы, меняли маршрут за несколько сот метров до магической красной линии на штанах, будто бы внезапно вспомнив, что им надо проверить кусты слева, посетить туалет, другие, несвойственные для бегства от генерала укрытия. Просветлевшие, понявшие ошибку, краснели от своей глупости, плевались и копили отрицательные эмоции. Иные, кто знал, что не все лампасы одинаковые, ржали над коллегами по службе. От этого степень любви к дитю Кавказа только крепла.
Прошли экзамены. Абитуриенты, которым повезло, были зачислены в курсанты, и разлетелись, разобрались, укомплектовались в учебный батальон из двух рот или двенадцать групп. Попал в рассчитанную мандатной комиссией воинскую ячейку и любитель черного моря, фруктов и тепла. Теперь это был обыкновенный курсант, который по уставу не имел того шикарного атрибута генеральской формы на штанах. Оказалось, что этот курсант плохо бегает, мало понимает, от чего имеет множество проблем, которые устраняются внеочередными нарядами по роте, на кухню и другими прелестями училищной воспитательной работы. Наступило время просветлевших офицеров. Они наперегонки пытались вернуть свои долги «генералу». В очереди «поблагодарить» своего обидчика всегда спрашивали, кто крайний, потому, как она не прекращалась. Благо замкнутость училищного пространства и бесправность курсантская делали эту задачу выполнимой.
Представитель местности, где даже не летом растут пальмы, все больше раскрывался человеком, не готовым к службе. Бывший «генерал» практически растворился как мираж. Он явно не хотел получать военное образование. Природная хитрость дала ему совет. Из училища можно было комиссоваться по здоровью. В таком случае, это давало возможность попасть на курс младше, но без экзаменов престижного факультета Московского государственного университета. Чем он и воспользовался. Любую физическую нагрузку бывший «генерал» теперь сопутствовал фразой, что болит сердце. Кавказским акцентом больного буква - Е в слове сердце менялась на - Э, что усиливало желание разжалобить. Через какое-то время его комиссовали, и Москва с высоты Воробьевых гор стала парню реальностью. Штатный генерал будет пугать училище еще лет пять, пока не уйдет на пенсию по старости.