«Блуди, гуляй, коль хватит сил,
И летом, и зимой студеной,
Но помни, что б ты ни творил:
Нет дурня хуже, чем влюбленный.
Страсть оглупляла Соломона,
Из-за нее ослеп Самсон,
В обман Далилою введенный.
Счастливец тот, кто не влюблен!»
Франсуа Вийон «Двойная баллада»
«Дурные книги – умственная отрава, разрушающая дух. И поскольку большинство людей, вместо того чтобы читать лучшее из созданного в разные времена, ограничивается чтением „последних новинок“, то писатели ограничиваются узким кругом модных идей, а публика с каждым разом все глубже и глубже увязает в своей собственной грязи».
Мысль Шопенгауэра в изложении Энрике Вилла-Матаса «Бартлби и компания».
Шумиха, сопровождающая творение британского автора – Эрики Джеймс Леонард, подвигла меня на то, чтобы самолично ознакомиться с её произведениями, вернее, одним произведением, но в нескольких частях. Поскольку лично для себя я никогда не считал возможным выносить какое-либо суждение, не прочитав книги, и для меня позиция “не читал, но осуждаю”, в последнее время, к сожалению, встречающаяся всё чаще и характеризующая человека упёртого, недалёкого и фанатично-безмозглого, неприемлема в принципе. Поэтому, извините, но я действительно прочитал «50 оттенков серого» со всеми продолжениями целиком…
Ну, что тут скажешь, люди не врут: книга и вправду очень плохая. Однако со всей очевидностью понимать это начинаешь примерно к середине первой части, когда идти на попятную уже поздно.
Самое интересное в ней или, так скажем, любопытное и интригующее – это начало взаимоотношений Кристиана Грея и Анастейши Стил. Как они будут развиваваться, как загадочный миллиардер сумеет преодолеть гигантское расстояние, разделяющее его и небогатую студентку, вынужденную подрабатывать в хозяйственном магазине. Но затем, как только сложные задачи (а они как известно неплохо дисциплинируют писателей и поэтов, что следует, например, из опытов Раймона Кено), где самому автору приходилось, видимо, размышлять и что-то придумывать, заканчиваются, автор скатывается в бездну аморфного и совершенно по-муракамовски бесхитростного бытописательства. Но если у Мураками порой в этом проглядывалась какая-то поэзия, меланхолия и попытка механическим повторением обычных действий заглушить какую-то порой иррациональную боль, то у Эрики Леонард в этом проступает лишь потребность заполнить недостающие для нового тома объёмы.
Начало «Пятидесяти оттенков серого» – типичная сказочка для романтично настроенных женщин, мечтающих или мечтавших о большом и чистом замужестве. Плохо же то, что Эрика Леонард структуре сказки по Проппу предпочла собственные нововведения в виде двух третей романа, занятых примерно поровну не очень умелым и вдохновляющим размазыванием соплей и подробными и не особенно сильно отличающимися друг от друга любовными сценами мисс Стил и мистера Грея. Быть может, меня и можно характеризовать как человека пуританского поведения, но уж точно не пуританских взглядов. По крайней мере, таковые не помешали мне в своё время написать восторженный отзыв на прочитанный «Голый завтрак» Уильяма Берроуза. И бесконечный ряд постельных сцен мне, скорее, надоел и прискучил, чем заставил смущаться. Чувство меры явно не относится к числу добродетелей Эрики Леонард. А о вкусе я даже и не заикаюсь.
Приведу один пример, почему я называю это произведение “сказочкой”. Попробуйте оценить правдоподобность существования такого прекрасного принца, подобного Кристиану Грею. Итак, коротко, что мы о нём знаем? Он миллиардер, ему 27 лет (по ходу сюжета исполняется 28), глава и единоличный владелец телекоммуникационной компании непонятного профиля. Знаете, из числа таких молодых миллиардеров, не являющихся наследниками огромных состояний, мне приходит в голову, в основном основатели различных технологических стартапов. Каноническими примерами которого являются Марк Цукерберг или Эван Шпигель, это если из более нового. Люди, произошедшие из академической среды, являющиеся программистами, хакерами или из сопряжённых с этими сфер деятельности. Часто являющиеся интровертами и погружёнными в размышления непростыми, но несомненно интеллектуальными личностями, что и неудивительно для того, что совершают в итоге.
Легко ли представить подобного юного и целеустремлённого гения – раскаченным любителем единоборств, любящим поспарринговать с бывшим чемпионом чего-то там по кикбоксингу?
А как насчёт того, чтобы дополнить противоречивый образ этого молодого человека неистребимой любовью к игре на фортепиано? И другими многочисленными навыками, сопутствующими воплощённому совершенству в виде любви к вождению самолётов, яхт и гоночных машин. Мне кажется, более логичным было бы ждать от такого человека чего-то больше похожего на изучения китайского, как в случае с уже упомянутым основателем Facebook. И простите, но никак у меня не получается представить Марка Цукерберга в роли изощрённого любовника и любителя БДСМ. Максимум, что получится выжать из этой тусовки, – это Сергей Брин, отбивший девушку у Хьюго Барры тоже из Google. Образ же, созданный Эрикой Леонард, безусловно, яркий, занимательный, но столь же далёкий от жизни и в какой-то степени намеренно неправдоподобный.
За три тома, кстати, я так и не сумел понять, чем занимается этот самородок. Он вроде бы владеет телекоммуникационной компанией. При этом сфера его деятельности не очерчена даже приблизительно, вместо этого он постоянно куда-то отправляет корабли, и вроде бы к концу третьего тома начинает заниматься сборкой морских судов. В первом же томе Грей усиленно изображает интерес к сельскому хозяйству. К своему холдингу он также успел присоединить сеть салонов красоты и издательство. Сдаётся мне, обманывает наивную красавицу наш мистер Совершенство!
Будь я героем этого произведения (допустим, инспектором… из конца 3-ей части) засомневался бы я и в искренности Анастейши. То она демонстрирует из себя совершенно неправдоподобную рохлю, неспособную пройти и десяти шагов без того, чтобы где-нибудь не шлёпнуться, то несколькими ударами разделывается с развратником Хайдом, да и вообще, она мастерски владеет оружием. Хотя оружие ей я бы доверять как раз не стал, исходя из её криворукости. И как при этом быть с альфа-самцом мистером Греем, бегущего от всякого оружия: дескать, это у них семейное. Жаль, не получится из них Бонни и Клайда!
Помимо ряда неясностей, лишающих романа так необходимой ему убедительности, творение Эрики Леонард изобилует повторами в совершенно невыносимой концентрации, особенно это заметно по описаниям любовных сцен, для которых у писательницы, такое чувство, была заготовлена отдельная шпаргалка. На одном из сайтов, откуда я пытался скачать роман, был размещён едкий комментарий, бьющий точно в цель. Я даже удивился, насколько ёмко оставивший его человек сформулировал всё моё раздражаение на обилие повторяющихся оборотов в совершенно аналогичных ситуациях.
«После прочтения этой книги моя внутренняя богиня закатила глаза, закусив нижнюю губу подсознанию, и, шурша разрываемой фольгой, они вместе рассыпались на тысячу кусочков». – Вот, что получится, если собрать все режущие глаз штампы воедино. Квинтэссенция всего произведения довольно точно описывает недоразумение, которым является этот бульварный романчик!
В третьем томе Эрику Леонард заклинивает на прическе главной героини. Оборот в духе: «Я торопливо оглядываюсь на Кристиана – он улыбается, грустно, печально. Протягивает руку, убирает мне за ухо выбившуюся прядку», – повторяется по ходу повествования раз тридцать! Так, что ближе к финальному занавесу нетерпеливому читателю хочется уже с корнем выдрать эту злостчастную прядку. Так, чтобы она наконец никуда уже не выбивалась!
Обычно, когда я читаю какой-нибудь текст, я пытаюсь проникнуться замыслом автора, выключая при этом критическое мышление, начинаю прислушиваться к музыке, играющей при этом в голове. К любому произведению надо относиться сочувственно, по крайней мере, с начала прочтения, к концу это отношение может перемениться. В отношении любого произведения должна быть особенная “презумпция состоятельности”, согласно которой любое произведение по умолчание написано талантливо и обладает глубиной, до тех пор пока не доказано обратное. И в отличие от обычных судебных дрязг мы не должны пытаться это изо всех сил доказывать, а напротив, должны пытаться проникнуться замыслом автора. Вдруг это мы пропустили какое-то неопровержимое свидетельство его таланта, потайную дверцу в чудесный скрытый от нас мир, которым, на самом деле, является это произведение.
Но обсуждаемое произведение написано до того плохо, что проникнуться глубоким замыслом Эрики Леонард показалось мне решительно невозможным. Намеренно или нет, но она соорудила для этого слишком много преград. Вероятно, она взяла пример с одного из героинь романа Паланика, которая добавляла в свои кулинарные изделия гвозди, канцелярские кнопки и другие опасные предметы, что все поедали её пироги с особенным вниманием и не торопясь наслаждались их вкусом. Но Эрика Леонард припасла для этого своего блюда слишком много гвоздей.
Например, она избрала для своего произведение повествование от первого лица. Отлично, но при этом она зачем-то постоянно вставляет ремарки, имеющие характер описания мелких деталей поведения, в которых человек чаще всего отчёт не отдаёт.
«– Нет. – Я по-детски надуваю губы.»
Точно таким же образом Анастейша постоянно упоминает, что закусывает свою губу. Зачем это делается и как может всё это уживаться в рамках одного произведения, более того в одном предложении? Или, может быть, подобное встречалось уже ранее у иных авторов, и я просто демонстрирую свою необразованность таким образом. Либо глубокий замысел автор должен говорить нам о намеренности многих действий Анастейши и о том, что она прекрасная актриса?
В произведении на каждом шагу встречаются какие-то странные идиотические обороты. Они носят абсолютно систематический характер.
«Его дыхание учащается, глаза темнеют, а его плоть шевелится подо мной и оживает». – Такое чувство, что госпожа Леонард пересмотрела мультиков, в которых герои умеют менять свой облик, и торопится перенести это в реальный мир. Я не понимаю, что значит “глаза темнеют”? Может, миллиардер установил себе какие-то специальные дорогие линзы, способные менять цвет?
Или «Я стою, парализованная прямо как зомби, моё сердце бешено колотится…», – интересная подробность из жизни зомби. Думаю, большинство из режиссёров, снимавших зомби-муви, изрядно удивятся подобным откровениям автора.
«А я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, – томно воркует он, и я сразу промокаю, и у меня светлеет на душе.» – Я, вообще говоря, теряюсь в догадках на тему того, каким себе госпожа Леонард представляла Кристиана Грея? По её описаниям выходит так, будто нормальная человеческая речь ему недоступна в принципе. Загадочный красавец-миллиардер только и делает, что стонет, рычит, фыркает; видишь ли, крошка, миллиардеры разговаривают на своём особенном языке!
А по поводу очередного комментария отчаянно рефлексирующей мисс Стил, мне вспоминается другой великолепный момент, встретившийся в одной из частей романа, когда после очередного раунда БДСМ-отношений, Анастейша выходит куда-то со своим кавалером, полная романтически-возвышенного трепета в сердце и… с горящей от порки задницей. Это настолько плохо, что даже становится смешно. Встретить такие строки в романе, продающемся миллионными тиражами… Мне тут же вспоминается замечание Набокова в его «Лекциях» о самом известном любовном треугольнике в произведениях Достоевского: преступник-библия-проститутка. Да, мы с видом эстетов можем рассуждать о некоторой сомнительности подобной сцены, но посмотрите, какие бездны пошлости разверзаются, буквально, у нас под носом, o tempora o mores!
«Он долго молчит, потом спрашивает сердитым басом: – Ты ставишь под сомнение мои слова? Мне это не нравится» – в данном эпизоде Эрика Леонард едва ли не намеренно пытается выставить Грея каким-то паяцем или фигляром.
Некоторое дополнительное своеобразие роман приобретает в русском переводе. Особенно повеселил меня отрывок из из «50 оттенков свободы» со сценой, как бы это выразиться ритуального кормления, когда Кристиан, завязав глаза своей возлюбленной начинает её кормить. Как в детстве играли: «Закрой глаза, открой рот». Начинает он кормить с точки зрения американцев в достаточной степени экзотическим блюдом:
«Я открываю рот и он закладывает в него вилку пряной горячей баранины, политой мятным йогуртовым соусом. <…> Кладёт вилку и что-то ломает. Хлеб? – Открой рот. В этот раз пита и хумус.»
Лучше бы сразу предложил шаурмы! А роман, изданным на бумаге туалетного качества, можно было бы продавать миллионными тиражами в России. С каким-нибудь заманчивым названием, вроде «Эротические игрища гастарбайтеров»
В чём-то я повторяюсь, но автор в безудержном желании создать сверхпривлекательного самца, которого желали бы все женщины, теряет меру и чувство реальности. Чего стоит хотя бы этот отрывок:
«Нам надо купить тебе ещё юбок, – заявляет он будничным тоном. – И вообще, мне хочется поехать с тобой за покупками, устроить шопинг». Намерение Эрики Леонард настолько понятно, насколько нелеп способ, которым она пытается нам это продемонстрировать. Не знаю, как вам, но мне в существование подобного “угодника” не верится абсолютно.
Один из лучших моментов первых двух частей романа – это тревожное ожидание Анастейшей судьбы своего возлюбленного, который на вертолёте потерпел крушение вдали от всякой цивилизации.
«Снова в моей голове звучит его голос: «Carpe diem, лови момент, Ана».» – пронзительный душещипательный момент с завораживающим флэшбеком на фоне искр из очага. Но опять же момент чересчур кинематографический! Весь роман написан так, как будто бы неважно, как его писать: стиль, детали, язык. Ведь это просто сценарий для будущего фильма, который непременно будет очень успешным в прокате. И такой подход к написанию книги мне кажется чрезвычайно оскорбительным с точки зрения литературы, как вида искусства, поскольку сам автор осознанно отводит тексту и его убедительности на уровне слов и языка второстепенную роль, рассматривая его лишь как сырьё для переработки, венцом которой станет как раз фильм.
В свете такой точки зрения, мне очень интересно, а какого актёра вы представляли, когда читали роман, кто должен был на ваш взгляд сыграть Кристиана Грея?
На мой же взгляд, Эрика Леонард даже не вдохновлялась, а просто писала своего миллиардера с Патрика Бэйтмана, причём не столько героя романа «Американский психопат», сколько его воплощения в соответствующем фильме, где он был сыграл многоликим Кристианом Бэйлом. Безусловная притягательность его раздвоенной личности, манерность и любовь к игре на публику, на фоне клубящегося за спиной зла. Современный доктор Джекил и мистер Хайд, чьи личины столь непохожи друг на друга, что трудно даже вообразить их сочетающимися в одном человеке.
И при таком положении дел Кристиан Грей, конечно, выглядит снижением планки на фоне Патрика Бейтмана, являющимся злом несомненным и абсолютным. Кристиан – Патрик Бейтман, только прячущий за спиной не топор, а хлыст для порки мисс Стил и анальную пробку. И тщетно бездарная госпожа Леонард пытается уверить нас в том, что Грей – действительно плохой парень, “верьте мне на слово”. Плохой и страшный, но очень романтичный, любящий поплакать и готовый сойти с ума, как только от него ушла или собралась уйти в конце первой части романа Анастейша.
Что ещё очень портит это произведение, так это попытка сообщить героям ложную глубину, пропитывая всю их жизнь и историю невыносимым раствором фрейдизма. Я не вникал и не собираюсь в историю госпожи Леонард до выхода “романтической саги”, но у меня такое подозрение, что у неё за плечами в прошлом образование психолога или она даже вправляла кому-то мозги за денежки. Кстати, Эрика Леонард удивительным образом, будто бы специально писала роман по всем канонам и правилам пошлости, составленные некогда Владимиром Набоковым. Помнится, психоанализ вызывал у него особенное раздражение. Быть может, какое-то отношение к реальности это и имеет, но попытки механистическим образом объяснять текущее состояние и поведение человека, через события его давнего прошлого и примитивные мифологические аналогии – это убожество, ну, или так скажем, это материал не совсем для художественного произведения.
Это относится и к странному желанию Кристиана причинять боль и доминировать над девушками, напоминающую его темноволосую мать, и даже к желанию Анастейши отдаться в руки брутального самца, который бы своей заботой смог заменить её рано умершего биологического отца.
Очень немного кому даже из великих писателей удавалось в одном произведении сшить воедино мир плотских отношений и платонической любви, как сродства душ. Некоторые просто не ставили себе такой задачи в те времена, когда о первом было говорить неприлично, иные пренебрегали одним из миров, исходя из поставленных перед собою задач. Эрика Леонард совершила попытку изобразить нам эти два мира одновременно и потерпела сокрушительный, грандиозный по своему масштабу провал: это абсолютно не её уровня задача, не по сеньке шапка, как говорится. Но, быть может, я слишком многого требую от обычного бульварного романчика?
Так, что говоря о предметах серьёзных, а временами даже трагичных, ее обороты и мысли Анастейши могут вызывать только улыбку. Но не от остроумия и оригинальности автора, отнюдь, госпожа Леонард пишет предельно доходчиво, для всех и каждого. Никому из читателей не придется подниматься в уровне до её творения. Наоборот она опускается до уровня всех и каждого. Оригинальностью нельзя считать и обмен остротами по почте между Анастейшей и и Кристианом. Это больше напоминает выродившийся эпистолярный жанр в эпоху твиттера, это вода для увеличения объема произведения.
Понимаете, многие совершенно справедливо гневаются на данный роман, но они совершенно не там ищут врага. Порок данного произведения не в обилии любовных сцен, не в обнаженной натуре, иными словами он не эротического характера. Он манерах и ухватках автора. В желании неодушевленные детали быта, простые ничего не значащие описания повседневности сделать синонимом великого чувства или, по крайней мере, так позиционировать чувства и поступки героев, не обладая для этого ни в малейшей степени выразительными возможностями. Для такой задачи годится автор уровня и таланта Флобера.
Хотели петь о великих чувствах, а получилось:
«Кристиан медленно вставляет один палец внутрь меня и восхищённо вскидывает брови.
– Ана, – бормочет он. – Да ты всегда готова.»
Нашёл, чему удивляться. Что за примитивное сознание: это же физиологическая реакция, такого можно было добиться и от любой девки с улицы.
Понимаете, современная литература готова мириться с обилием откровенных сцен, она стала на редкость терпимой по отношению к любым проявлениям человеческой природы. Но за этим должна стоять какая-нибудь эстетика. Какой-то замысел. Попытка художественно переработать реальность, а не максимально достоверно и подробно передавать её. Иначе это не искусство, а порнография. Без всякого негативного акцента, просто как констатация факта и изначальных целей.
Госпожа Леонард силится охватить своей писаниной пространства огромного многочастного романа, тогда как таланта у нее не хватит и на маленький рассказ! Хотя, чёрт её знает, может, на маленький рассказ и хватило бы, судя по концу 3-ей части романа и того отрывка с точки зрения Кристиана. Вроде бы выглядело всё это очень недурно. Окончилось же всё это очень печально, Эрики Леонард не хватило даже на банальный, связный storytelling, не говоря уже о более высоких материях: с её творениями, в принципе, не могут ужиться ни философские глубины, ни поэтические откровения, ни эстетические находки и хороший вкус. Она, как автор, лишена способности качественно и лаконично прорисовывать образы героев, Эрика Леонард не в состоянии крепко удерживать сюжетные линии повествования в своих руках и уж, тем более, плести из них нечто замысловатое и хитроумное в стиле, скажем, «Опасных связей» Шодерло де Лакло, хотя возможность у неё такая, несомненно, была, хотя бы в сцене из 3-ей части романа, когда Анастейша, Кристиан и соблазнительный архитектор Джиа Маттео обсуждали план их нового имения.
Эротические же сцены стоило бы вплетать в повествования более игриво и легко, с духе рассказов Мирабо.
Но Эрика Леонард не использовала ни одного из своих шансов сделать из обсуждаемого романа нечто более путное.
«50 оттенков серого» станет для нашей эпохи приговором, чей строгий и надменный голос эхом будет раздаваться ещё многие годы окрест после того, как даже выйдёт долгожданная экранизация. Тем же, чем стал Чёрный Квадрат Малевича для фигуративного искусства. Но если век назад – это было абсолютно осознанным творческим актом, то теперь это произошло, во многом случайно. Ведь, такое дело, Эрика Леонард и её творение – ничто без всей известности и шумихи вокруг её романа. Без этих гигантских тиражей никто бы и говорить не стал о её попытках самовыражения. Таких бездарностей, как она, сотни и тысячи, просто они никому неведомы. И эта популярность стала для её романа этаким увеличительным стеклом, под которым ныне все видят его многочисленные недостатки. Меня бы сильно утешило и повеселило, если это и вправду бы оказалось розыгрышем и “проверкой на вшивость” нынешней читающей публики. Но, увы, слишком серьёзно для того, чтобы выглядеть заранее подготовленной шуткой. Читающая публика в любом случае этот тест провалила, навеки опозорив себя перед потомками, потому как дальше падать уже просто некуда.
Знаете, я подумал, что лучше бы это произведение и вовсе не попадало никому на глаза, а так и осталось сценарием, предназначенным для будущего лидера проката, который бы прочитало от силы 10 человек, но у Эрики Леонард взыграло желание стать писателем, что породило на свет этого монстра безвкусицы.
Многие слышали избитое и не совсем верное изречение о том, что, дескать, миллионы людей не могут ошибаться. Им в ответ приводили контрпример с Гитлером, за которого голосовали миллионы немцев и мух, активно подъедающих не самую приятную субстанцию. Но всё это были не самые удачные контрпримеры. С беспрецедентным же успехом «50 оттенков серого», у записных спорщиков появился новый практически безукоризненный аргумент. Теперь можно парировать противника следующим вопросом: «Ну, извините, а кто, по-вашему, купил около 100 миллионов экземпляров такой беспардонной, сопливо-бездарной чуши, как творения госпожи Леонард?» Ну, и что же теперь миллионы людей не могут ошибаться? Могут и ошибаются, и перед нами пример одной из самых печальных и катастрофических ошибок, по крайней мере, в рамках культурной жизни. Спасти всех нас может только немедленное раскаяние и жёсткая ответная реакция. Разумеется, речь не может идти о ритуальных сожжениях книг. Мы лишь должны дождаться, когда аналогичный акт добровольно совершит внутри себя каждый из этих сотен миллионов бедных, одураченных читателей!