З. Ы. -30

СОДЕРЖАНИЕ
Цикл “Early achievements” 5
Поэтические произведения разных лет плюс немного прозы 98
Цикл статей “Talk heavy and loud!” 239
Цикл «Альтернативная жизнь» 298
2006-ой год: произведения с сайта Проза.ру 445
2007-ой год: произведения с сайта Проза.ру 477
2008-ой год: произведения с сайта Проза.ру 484
2009-ый год: произведения с сайтов Проза.ру и Прозару.ком 501
2010-ый год: произведение с сайта Проза.ру 537
2011-ый год: произведения с сайта Проза.ру 541
Цикл публикаций на сайте «ВКонтакте» для группы «НААФ (Национальный Антиалкогольный и Антитабачный Фронт)» 553
Цикл «Сообразим на пару?» 569
Цикл «Нарыл ещё прозы» 606
Фразы из записной книжки рабочего стола 616
Цикл «Лучшее из прошлого» 620
Цикл «Публицистика» 680
Цикл “Some good stuff” 736
Цикл «Статьи из удалённого ЖЖ» 811
Не жми на кнопки! 826
Плюшки Московские, 1010
или 1010
Таким голым меня ещё не видели… 1010
И V.I.L. — lives! 1164
или 1164
Tattooed palate 1164


Цикл “Early achievements”


Чудо-ручка
                Der Kuli ist gut.
                (из аудиокурса немецкого языка)
1
Паша ехал на учёбу в свой любимый МГОПУ им. Шолохова. В пути он проезжал на метро от станции «Коломенская» до «Автозаводской». Отрезок между этими станциями поезд проходил над поверхностью земли, так как нужно было преодолеть естественную преграду в виде Москвы-реки. Двумя особенностями этого интервала были следующие: во-первых, с разных сторон вагона становились слышны всевозможные мелодии, имитирующие популярные композиции — их использовали в качестве звонков на мобильниках; как только поезд выезжал из туннеля, сразу слышался голос предлагавшего продукцию человека. Сегодня всё происходило по обычной схеме. Слева от скамьи, на которой сидел Паша, доносились обрывки фраз: «Одна сторона пишет, другая стирает!» «Стоит такая чудо-ручка всего-навсего сто рублей!» На этот раз, как ни странно, человек пришёл со своим товаром вовремя: у Паши кончились чернила в старой ручке, и он решил купить новую. Сто рублей смутили было Павла, но лень искать более дешёвую вкупе со «стирающей» стороной одержали победу. Паша порылся в кошельке и подозвал продавца — парня лет двадцати пяти. Тот сказал ему:
— Вам сильно повезло — последняя осталась!
Проверив при Паше, как пишет и стирает ручка, он отдал ему, убрал мятую купюру и выбежал на следующей остановке, на ходу бросив:
— Может, она волшебная?..

2

Вечером, выполняя контрольную работу по русскому языку, включавшую синтаксический разбор сложносочинённых предложений по классификациям Максимова и Белошапковой, Паша решил ещё раз лично проверить стирающую способность ручки. Он написал на листе имя и отчество незабвенного преподавателя — «Татьяна Владимировна», после чего — простим ему этот небольшой грех, он же так устал — с наслаждением стёр написанное.
Первой парой на следующий день стоял семинар по современному русскому литературному языку. Уже было девять, но Татьяна Владимировна всё не приходила. Это было совсем на неё не похоже. Вдруг открылась дверь, и на пороге аудитории показался… не горячо ожидаемый преподаватель, а какой-то непонятный мужик. Мужик этот, как будто так и надо, прошёл к кафедре, поприветствовал аудиторию, написал на доске число и со словами: «начнём, пожалуй!» стал листать журнал. Удивительнее всего было то спокойствие, с которым студенты восприняли появление незнакомого преподавателя, не только не соизволившего как-нибудь объяснить отсутствие Татьяны Владимировны, но и не сподобившегося представиться. Паша спросил вполголоса соседа Сашку, решив, что он, наверное, чего-то пропустил:
— А где Татьяна Владимировна?
— Какая ещё Татьяна Владимировна? — удивление Саши выглядело абсолютно искренним.
— Преподаватель наш по современному русскому языку, какая же ещё?!
— Хорош гнать, вот наш преподаватель — Сергей Палыч!
Паша сделал из этих слов вывод, что у их курса сменился преподаватель русского литературного языка, а ему не сказали. Что ж, бывает… Паша стал внимательно наблюдать за методикой нового преподавателя и пришёл к выводу, что, если у Татьяны Владимировны при желании и можно было бы найти в работе огрехи, то «Сергей Палыч» был на несколько порядков хуже. Пашка так и сказал на перемене Сане:
— Всё-таки Татьяна Владимировна лучше преподавала!
— Какая такая Татьяна Владимировна?! Аспирантка что ль, которая два года назад несколько семинаров провела?
Никакой аспирантки-тёзки преподавателя Паша не помнил. Он внимательно посмотрел на доску, на которой Сергей Павлович вывел кривым почерком: «01.03.04». Саша не был до такой степени дураком, чтобы перепутать первое апреля с первым марта. Странная ситуация с «Сергей Палычем» требовала рационального объяснения. Считать себя сумасшедшим Паша не согласился бы, даже если бы весь мир был против него в этом тонком вопросе. Поэтому он решил оставить бесполезный разговор с Саней и сразу подойти к более уважаемой им Машке:
— Маш, привет! Чего сегодня Татьяны Владимировны нет, не знаешь?
— Татьяны Владимировны? Это кто, преподаватель?
— Да, русский язык ведёт на нашем курсе, что, разве не знаешь?!
— В английской, что ль, группе? Так у них бы и спрашивал! Я почему-то думала, что у них тоже Сергей Павлович преподаёт.
— А ты разве не помнишь, кто до Сергея Павловича преподом был?
— Почему? Помню, — Маша повернулась к читавшей что-то по программе Свете. — Света, ты помнишь, кто такая Татьяна Владимировна?
Следившая вполуха за разговором Света сказала Паше:
— А она долго у нас была?
— Довольно долго. Как же вы её смогли забыть?!
— Ты, Паш, странные вещи говоришь! Может, мы с Машкой ей экзамены или зачёты сдавали?!
— А вы что, ещё и этого не помните?!
— Ну ты даёшь! Это у тебя шутки такие дурацкие, да?
— Раз уж вы не помните, может, я, конечно, и путаю чего-то. Ладно, забудьте!
Ситуация представлялась Павлу странной на грани массовой амнезии вкупе с шизофренией, поскольку себя Пашка не был склонен считать «не в своём уме». Смысла в продолжении допроса однокурсников не было, так можно было только повредить делу и заслужить репутацию психа-зануды. Паша решил отложить выяснение вопроса с испарившимся из анналов истории преподавателем до лучших времён, тем более, что ничего особенно страшного не случилось. Раз другие ребята умудрялись уживаться с новым преподавателем, то и для Павла особой проблемы это не должно было составить. Кто его, Сергея Палыча, знает — может, он очень халявно сессию принимает, в отличие от Татьяны Владимировны!

3

Придя в тот день домой из института, Павел прилёг на диван отдохнуть и послушать музыку — что-нибудь не особо тяжёлое, «Мановар», пожалуй, будет в самый раз! Пока он искал нужный ему альбом на полке с компакт-дисками, взгляд его проскользнул мимо купленной накануне «чудо-ручки», и вдруг резко вернулся обратно, застыв на этом орудии письма и стирания. Павел вспомнил услышанные обрывки фраз: «Одна сторона пишет, другая стирает!» «Стоит такая чудо-ручка всего-навсего сто рублей!» «Может, она волшебная?» Сопоставив мысленно эту предоставленную памятью информацию со «стиранием» из истории Татьяны Владимировны, вспомнив к тому же, как вчера он писал и стирал имя-отчество преподавателя, Паша серьёзно задумался.
Можно было, конечно, привыкнуть к новому преподавателю, а он не сомневался, что в конце концов это бы произошло, а можно было действовать тем же оружием, или, вернее, орудием, которое, как подозревал теперь Павел, «выписало» из жизни Татьяну Владимировну. Итак, Паша написал чудо-ручкой «Татьяна Владимировна», но на этот раз не стал стирать написанное. Вместо этого он всё же нашёл искомый компакт-диск с альбомом “Triumph Of Steel”, вставил его в проигрыватель и лёг, закрыв глаза, расслабляясь и уносясь на крыльях мелодии в мир Троянской войны. Завтра предстояло воочию лицезреть результаты своих экспериментов на ниве распоряжения человеческими судьбами.


4

Паша с нетерпением ожидал четвёртой пары, чтобы сдать готовую контрольную по русскому языку. Не очень важно, кому — Татьяне Владимировне, или всё-таки Сергею Павловичу. Впрочем, первое всё же было бы, пожалуй, более предпочтительно. До этого времени он даже не рисковал заговаривать с однокурсниками о ком-либо из этих преподавателей, боясь попасть впросак, как это было вчера.
И вот настал решающий момент: все направились в аудиторию, в которой должен был состояться семинар. По дороге в аудиторию сокурсники, говоря о том, кто сколько успел сделать синтаксических разборов сложносочинённых предложений, словно специально ни разу не обмолвились о преподавателе, доводя волнение Паши до невыносимой степени.
Прозвенел звонок. Кто там входит?! Он или она?! Нет, не он и не она — это всего лишь Саша из деканата пришла что-то сообщить.
— Ребята, сегодня вашего преподавателя не будет, можете все идти домой!
«Ну, нет, — подумал Паша, — так легко не отделаетесь!» Паша спросил Машку, пока та ещё была рядом, а не на пути в дамскую комнату:
— Маш, чего там Саша сказала, я не расслышал?..
— Чего-чего… Вечно ты всё переспрашиваешь, прям как глухой! Не будет пар больше!
— А почему?
— А я откуда знаю? Татьяну Владимировну и спрашивай!
— Спасибо, Маш! — абсолютно искренне поблагодарил Паша. Маша как-то странно посмотрела на него, но ни слова не сказала.

5

Пашка сидел на стуле перед письменным столом. В руках он держал свою чудесную ручку. «На вид — как обычная...» — подумал студент. Он несколько раз разобрал и собрал её, но никаких отличий от обыкновенной не оказалось и внутри. «Итак, подошло время для экспериментов в области создания судеб!» Паша постарался представить себе, как можно было бы использовать ручку для собственного блага. Выписывать кого-либо из жизни не хотелось, да и необходимости вроде такой не было. По крайней мере, пока. А вот можно ли вписать кого-нибудь в Книгу Судеб не так, как это уже осуществлено Божественным Провидением, а так, как это было бы угодно Пашку? Пашке пришла в голову показавшаяся ему самому безумно авантюрной и сумасбродной мысль записать себе в жёны… Келли Осборн! Да, сериал «Семейка Осборнов» оказал сильное влияние на многих… Но такой вариант он отбросил как нечестный, а следовательно — неинтересный.
Однако первым делом необходимо было выяснить пределы власти ручки над жизнями людей. Для этого лучше всего было воспользоваться методом эксперимента. Выпросить всеобщее счастье не удалось, это было, к сожалению, чудо-ручке не под силу. Эксперименты с требованием от ручки различного рода материальных благ дали отрицательный результат. Попытка повышения своего социального статуса до уровня процветающего олигарха также оказалась неудачной. И лишь эксперименты над стиранием/вписыванием своего друга Вальки увенчались абсолютным успехом! Вместо него появился новоявленный фрэнд Василий, бывший также сыном родителей Вальки. Этот Вася был тут же отправлен снова вникуда, а попутно был выявлен главный критерий успешного отправления в небытие или, наоборот, возвращения оттуда к нам: необходимость держать в мыслях образ, хотя бы самый приблизительный, перемещаемого человека. Следующим шагом стала проверка способностей ручки в деле отправления в небытие исторических личностей или, по крайней мере, уже умерших людей. В роли подопытного кролика предстал недавно умерший дед Валентина. Отца Валька звали Юрий Прокофьевич, значит, надо было писать: «Прокофий». Дело удалось на сто процентов: вместо семьи Ивановских на этой же квартире оказалась семья Рабиновичей, которой, правда, пришлось испариться из этого мира.
«Итак, что мы имеем? — думал Павел. — Мы имеем ручку, с помощью которой можно менять историю. Что можно совершить с помощью этого орудия? Да всё что угодно: от ликвидации в зародыше Ленина до пересмотра итогов последних выборов. Можно «выписать» Гитлера со Сталиным… Хотя, чем чёрт не шутит, ещё не известно, какое тогда перенаселение нагрянет, ещё, может, пожалею… Можно «стереть» из истории всех писателей и языковедов и — о, блаженство! — не надо будет учиться! Кто там ещё у нас был? Адам и Ева? Человечество, может, несовершенно, но не до такой же степени, чтобы быть стёртым на корню, этот вариант не катит… Ещё и, может, в Библии про первых людей неправда, тогда пришлось бы стирать какого-нибудь австралопитека. Вот было бы здорово стереть этого Марка, не помню фамилию, который убил Джона Леннона. А потом при случае, когда на «Горбушку» заеду, прикупить новый альбом последнего (конечно, в случае, если других маньяков, охочих до жизни Леннона, не найдётся, но ведь и их же «стереть» можно, какой вопрос?!)… С новыми возможностями, предоставленными чудо-ручкой, можно без труда выяснить, действительно ли Гомер является автором «Одиссеи» и «Илиады», а Шолохов — «Тихого Дона», хотя в последнем сомнений и так практически нет… Теперь это становится лишь техническим вопросом: пишешь «Гомер» (интересно, обязательно — по-древнегречески, или можно по-русски?), представляешь в уме человека, написавшего «Одиссею», стираешь и смотришь на полку. Книги нет — молодец, Гомер, написал гениальную вещь! Книга стоит — не было никакого Гомера-автора «Одиссеи», о чём вы?! Но вписать старину Гомера потом всё-таки стоит, вдруг он человеком хорошим был. Можно проследить степень влияния, оказанного Пушкиным на русский литературный язык: написал «Пушкин», стёр, открыл первую попавшуюся книгу любого русского автора — читай и чувствуй разницу! Можно бы даже работу написать «Сравнительный анализ русского литературного языка с изменениями, внесёнными Пушкиным, и русского литературного языка без таковых». Интересно было бы выйти на улицу, выписав Христа из мировой истории. Интересно, но, надо полагать, небезопасно… Вдруг ситуация будет такой: прикурить попросишь, а тебе по роже вмажут… Нет, Иисуса точно не стоит трогать, хлопот потом не оберёшься, пока не дорвёшься до возможности обратно его вписать». У Павла также отпало всякое желание экспериментировать над «исчезновением» Будды с Магометом.
За всеми этими размышлениями о том, кто достоин быть вычеркнутым, а кто пусть ещё попылится на своей полке на складе Мировой Истории, Павла неожиданно посетила другая мысль: «А к чему может сразу же привести исчезновение из истории самого незначительнейшего факта? Как изменится существующее сегодня при исчезновении из вчера одного лишь атома водорода? Как известно, всё в мире связано тончайшими нитями, и малейшее движение молекул в любой из моментов прошлого определило действительность сегодняшнего дня как именно такую, и никакую иную. Опасность такого эксперимента, какой он здесь провёл над Валькой и Татьяной Владимировной, в том, что последствия его невозможно предвидеть, и он может привести к любой глобальной катастрофе в будущем. В то же время, эксперименты над умершими субъектами, ставшими уже частью истории, могут не только «стереть» самого Павла, но и коренным образом изменить сегодняшнюю реальность, и очень сомнительно, что в лучшую сторону… Может быть, да так и есть, существующий вариант жизни на планете очень далёк от идеального, но у него есть неоспоримое достоинство: он существует!»

6

Вся эта ситуация представлялась Павлу слишком сложной и тонкой, чтобы ему одному в достаточной степени грамотно и ловко с ней разобраться. Поэтому он сделал визит к многострадальному из-за Пашкиной любознательности Вальку. На внешности Валька, как с удовлетворением заметил Павел, кратковременный отпуск в небытие не отразился, загар всё так же щёгольски покрывал его лицо.
— Слушай, Валёк, ты только не спеши меня сразу сумасшедшим считать, хотя, понимаю, соблазн очень велик, а сначала сам проверь! Короче, у меня здесь ручка… Такая вот чудо-ручка всего-навсего за сто рублей, которая может людей из Мировой Истории вычёркивать без следа… Я, извини, уже тут на тебе её проверил и обратно тебя вернул!
— Ты что, с дуба рухнул? Когда это ты меня из Истории вычёркивал?!
— Вчера, ты ничего разве странного не почувствовал вечером часиков в шесть?
— Вчера я часиков в шесть дома был, не гони, ничего я не чувствовал вроде насильственного вырывания своей личности из рамок Бытия!
— Значит, у чудо-ручки система такая. Мы её с тобой легко проверить можем: напиши кого хочешь имя, сотри и позвони этому человеку!
— OK, но только чтобы доказать тебе, что много пить вредно!
Валя написал имя своей девушки, стёр, как прокомментировал Паша, её из истории, и скинул ей SMS на мобильник: «Маш, привет, как дела, вечером пойдём в кино?» Затем показал смутивший его ответ Павлу: «Меньше будете пить, правильно сможете номер набирать! Женя». Неправильно набрать номер Валька не мог, так как ввёл его из памяти телефона.
— Так, всё, спора нет, вопреки всем законам логики, физики, теологии и парапсихологии, чудо-ручка работает. Срочно вписываю Машу! — с этими словами Валька написал имя любимой девушки и продублировал своё сообщение. Ответное short message успокоило его и вызвало преувеличенно весёлое настроение. «Смотри, как, бедный, перенервничал! — подумал Пашка. — Видать, любит он её!»
— Короче, Валь, дело с этой ручкой требует разрешения. Какие ты предлагаешь варианты её использования? Я, если честно, склоняюсь к идее из уместной предосторожности, вопреки зову эгоизма и тяги к научным открытиям, уничтожить это орудие письма.
— Ты что, с ума сошёл? Я не позволю! Ты подумай об открывающихся возможностях! Разве Зов Неизведанного не переполняет тебя своим присутствием? Или ты жаждешь узнать, что могло бы быть, но не было из-за каких-нибудь дурацких случайностей, меньше, чем я?! Да ни за что не поверю!
— Вот поэтому я и здесь, Валь! Поэтому я и здесь… Я так и не решил, какова степень риска при использовании силы ручки для экспериментов над удалением исторических личностей, но я всё сильнее склоняюсь к мысли, что велика настолько, что не стоит самых грандиозных открытий и новых деяний величайших возвращённых людей искусства и учёных, павших от чьей-то руки.
— Итак, ты сводишь всё к степени риска. Риск… Да, пожалуй, он есть для всех людей на планете, если вспомнить пресловутый «эффект бабочки», я сразу и не сообразил… Ты знаешь, я склонен согласиться с тобой, пусть лучше всё будет, как есть, чем не будет вообще! Но только представь себе, какие возможности были бы перед нами открыты! Следы существования стёртых личностей находятся на всей Земле лишь в памяти того, кто стирал, и тех, кто находился поблизости от него в этот момент. Мы могли бы «выписать» Шекспира и написать «Ромео и Джульетту», а если бы в наше время это произведение показалось бы не настолько актуальным, вернуть из жалости старину Шекспира и «выписать» создателей «Терминатора», предложив потом кому-нибудь сценарий приключений киборга-убийцы! А как тебе идея «выписать» из истории всю четвёрку “The Beatles” и продать какой-нибудь группе их хиты?! А идея «выписать» Малевича и продать его, вернее, уже наш «Чёрный квадрат»? Не говоря уже о том, что, изучай мы в своё время классическую музыку, можно было бы заново написать произведения Моцарта, Вагнера и иже с ними! На худой конец, можно было бы просто сочинить какое-нибудь “Besame Mucho”… А не хочешь ли стать новым Ньютоном? Слушай теперь такую идею: самим стать авторами «Нового Завета» и издать его просто как художественное произведение! А можно ещё в реальности осуществить знаменитые слова Ницше о смерти Бога. Можно самим стать кем угодно от Лукьяненко (что было бы жестоко по отношению к создателю цикла о «Дозорах») вплоть до Джона Рональда Руэла Толкиена… Ну, ладно, хватит мечтать. А поступим мы вот как: разберём твою чудо-ручку — надеюсь, нас это не убьёт. Я, разломав, выкину корпус в разных частях города, ты разрежешь стержень и выкинешь его, куда захочешь, только тоже в разных местах. OK?
Пашка поддержал идею Вали, и эта расправа над чудо-ручкой была проделана довольно оперативно. Корпус нашёл последний приют на помойках в Митино, Марьино и Бутово. Детали стержня оказались закинуты в Головинский, Академические и Чистые пруды, хотя, возможно, это было не совсем хорошо с Пашиной стороны с точки зрения охраны природы, и он это понимал, но ему очень сильно хотелось быть оригинальным!

7

Проезжая от «Коломенской» до «Автозаводской», поезд выехал из туннеля. Миша сразу же услышал голос и увидел парня лет двадцати пяти, продававшего ручки: «Стоит такая чудо-ручка всего-навсего сто рублей! Одна сторона пишет, другая стирает!»

Вторжение с Тастубартии
Он ехал в автобусе. Его внимание привлекли два голоса, мужской и женский. Посмотрев в том направлении, он понял, что женщина громко ругалась, выражая недовольство поведением мужчины с рукой в гипсе и странным взглядом:
— Как не стыдно! В милицию захотел? Здесь рядом отделение!
— Милиция? Да я дам пятьсот рублей, и домой пойду!
Он постарался запомнить эти слова. Сказавший их человек не понравился ему и по другой причине.
Его зовут Семён. Он — торговый представитель и курьер. Недавно окончил педагогический университет. В конце обучения он работал грузчиком на фармацевтической фабрике. Возможно, он, поскольку ему приходилось писать диплом, уделял недостаточно времени этой работе, но суть в том, что вместо него там теперь работает бригада мужчин, у которых, когда он их встретил на своём рабочем месте, были также пальцы или руки в гипсе, что, впрочем, не мешало им работать. Он лишился единственного заработка на тот момент. После этого он часто, как днём, так и ночью, замечал людей в гипсе и, естественно, не мог не удивляться, ведь такое количество травм явно превышало среднестатистическое. Что-то определённо было не так. По городу ходили слухи об этих загадочных людях. Кто-то считал, что все они принадлежат к одной тайной секте. Были и куда более нелепые слухи. Но Семёна сначала мало интересовали повреждённые конечности.
Закончив на сегодня работу, он решил по дороге домой купить хлеба. В очереди Семён стоял за молодым человеком с двумя перевязанными пальцами, который, взяв батон белого, долго его придирчиво оглядывал, в результате счёл чем-то не подходящим ему и заставил продавца дать другой. Купив батон, Семён отправился к дому и встретил друга Ваську.
— Ты куда?
Ничего ему не ответив, Васька прошёл мимо. Схватив за руку, Сеня остановил его. Заглянув в его глаза, Семён сразу понял, что тот снова взялся за наркотики.
—;Кто тебе продал?! Ты плохо кончишь!
— Отвали, Семён! Человек хороший продал, а тебе-то что за дело до него?
— Где он сейчас?
— Вчера за магазином был, а сейчас — чёрт его знает! Поищи — может, чего продаст.
— Как он выглядел?
— Да мужик как мужик, только рука в гипсе. Ну ладно, мне сейчас некогда, покеда!
«Вот, значит, чем они занимаются, — подумал Семён. — Надо будет выяснить подробнее». Оставив Василия, Сеня сразу направился домой.
Следующим утром будильник разбудил его в шесть сорок. Когда Семён выполнял комплекс упражнений, чтобы как следует проснуться, он вспомнил, что сегодня ему предстоит поездка по работе на рынок.
Добравшись до места, он осведомился у охранника, как бы ему найти Ашота. Намечалось заключение хорошего договора поставки. Охранник посоветовал ему спросить в стоящей поблизости машине. Он постучал в тонированное боковое стекло ауди, ему ответил чей-то голос. В автомобиле сидели мужчина с перевязанной рукой и симпатичная особа. Эту девушку лет около двадцати, было видно, привлёк не увечный человек, а его откровенно немалые финансовые возможности.
— Ашот? Не знаю… А вам что? Договор? Спросите там!
Семён пошёл в указанном направлении и действительно вскоре нашёл нужного ему человека. Заключив выгодный договор поставки, Семён отправился в офис. Его внимание было привлечено висящим на столбе объявлением: «Традиции русского боевого искусства. Переложение на современность. Адаптация к экстремальной ситуации». Он переписал телефон, решив позвонить туда вечером.
Вернувшись с работы, Семён набрал тот номер, который стоял в объявлении. Ответивший ему человек назвался Антоном Петровичем, инструктором русского стиля боевого единоборства. Семён попросил его рассказать о стиле, который тот преподаёт. По словам Антона Петровича, это приближенный к уличной драке вариант русского боевого единоборства, в основе строящийся на кулачном бое, борьбе и бое ногами, называющийся «Волевой бой». В составе технической базы ударов руками присутствуют элементы русского стеночного боя, а удары ногами построены на манер русской плясовой. Сеня заинтересовался всем этим делом и в выходные уже занимался в одном московском лесопарке вместе с другими ребятами, преимущественно молодыми. Помимо Семёна, под руководством Антона Петровича занимались ещё человек восемь-десять, что, по словам одного из занимавшихся, ещё нормально, поскольку была зима, а вот летом занимаются от силы человек пять.
Постепенно он включался в обмены ударами, всевозможные уходы, броски и отбивы, осваивая новую для него технику движения. Вскоре у него что-то начало получаться, но всё же было тяжело. Побившись друг с другом пару часов и поборовшись, занимающиеся вместе с инструктором устроили «водные процедуры» — обтирание снегом. На этом первый день тренировок закончился.
Второй же начался с того, что Антон Петрович произнёс приветствие Перуну, нашему древнему покровителю. Семёну объяснили, что языческие ритуалы и обряды помогают связаться с предками и настроиться психологически. Он с удовлетворением отметил, что почти всё в плане техники боя у него получается более или менее сносно, поскольку в своё время он изучал по публикациям в печати боевую систему, во многих отношениях имеющую сходство с волевым боем.
На следующее утро на работе он был усталым, но всё же довольным собой.
В середине рабочего дня на мобильный телефон позвонил Андрей, его хороший друг, и сообщил, что сегодня утром Вася умер от передозировки героина. Семён сразу впал в ступор, но заставил себя выйти из него. Несчастной матери Василия Семён дал денег на похороны. Сколько смог из своей нищенской зарплаты торгового представителя и курьера. Через три дня состоялись похороны, после которых все поехали на поминки к Васиной матери. Сене было грустно осознавать, что за этот год он сидит на вторых поминках, ведь летом умер его отец. Семён очень переживал. Вечером из-за острой алкогольной интоксикации Семён еле-еле добрался до дома. Но на следующий день, по своему обыкновению, был, как огурчик, хотя и никогда не похмеляется.
«Итак, — думал Сеня, — снова наркотики. Они унесли жизни множества хороших и замечательнейших людей. Что я знаю? Человек в гипсе продал Васе наркотики. В Москве много людей в гипсе на руках. Это вызывает множество слухов. Эти люди, как правило, богаты, и их отличает от остальных загадочный взгляд. Ну, не знаю, маловато у меня информации для анализа пока что…» Семён решил заехать к своей бабушке, которую не видел уже довольно давно, и доехал на метро до «Измайловского Парка». В вагоне ехал человек с рукой в гипсе. Видно, во взгляде Семёна было слишком много всего, потому что, поймав его взгляд, этот человек отвернулся и отошёл в сторону.
Бабушка обрадовалась приходу Семёна. Она рассказала ему немало интересного. Оказывается, неподалёку от её дома, возле пруда, стоят автомобили, из которых мужчины, все с гипсом на руках, продают наркотики. Милиция от них имеет неплохой доход; даже, по словам бабушки, идёт такой милиционер, пьяный до безобразия, а из карманов купюры вываливаются порой.
Семён, попрощавшись с бабушкой, направился к этим машинам. «Должен же хоть кто-нибудь бороться с паразитами», как пела группа «Коловрат»… Но если в тексте песни присутствуют неконкретизированные враги, то Семён видел очень даже реального оппонента.
На стук из опущенного стекла посмотрела наглая рожа. Семён попросил выйти для разговора. Они отошли за какое-то сооружение. У человека был большой мешок, который он держал в одной руке, тогда как вторая была забинтована. Ударом кулака в челюсть, как учил Антон Петрович, Семён заставил его резко отшатнуться в сторону, но, к удивлению Сени, человек устоял и полез в карман. Сеня ударил ещё раз, и тот упал. Для верности Сеня добавил ударом локтя в его нос, надёжно вырубив противника. Оглядевшись по сторонам, Семён не увидел поблизости никого. Гипс Сеня вскрыл своим верным перочинным ножиком, снял его. Под ним на пальце «дружка» он увидел присосавшееся существо наподобие жирной пиявки сантиметров десяти длиной. Насадив на нож эту дрянь, он оглянулся и увидел пустую банку. Туда он затолкал эту омерзительную пиявку, надёжно замотал банку и отправился домой, оставив «дружка» досыпать свой сон.
Дома Семён, позвонив Антону Петровичу, договорился о встрече у того на квартире. Приехав к нему, он рассказал всё известное ему на тот момент. Они разместили пиявку под крепким стеклом и тщательно исследовали. Решили, что, если и у других людей с девиантным поведением в гипсе под ним тоже имеются пиявки, то они и вызывают такое поведение этих ребят. Антон Петрович вызвался достать ещё один экземпляр. Через час он вернулся. Он рассказал, что видел мужчину в гипсе, пристающего к девушке у палатки. Отозвав его за палатку, благо уже наступили сумерки, и отрубив метким попаданием, Антон Петрович снял с его левого запястья повязку и обнаружил там пиявку. Он положил её в надёжный сосуд. Выяснить, как пиявка действует на мозг, они могли, только допросив человека, к руке которого она присосалась. Сеня вызвался добровольцем. Антон Петрович тщательно связал Семёна. Тот не знал, какие Антон Петрович применит методы допроса, и поэтому немного нервничал. Но это было необходимо! Последнее, что Семён увидел, прежде чем потерял сознание — пиявка, сосущая его плоть на руке.
Когда Семён пришёл в себя, Антон Петрович рассказал ему, что пиявки эти прилетели к нам в Москву из космоса, из системы Тастубартия, пролетев в поисках подходящих им разумных существ миллионы звёздных систем. За это время количество пиявок заметно сократилось: многие не выдерживали перелёт такой длительности. Пиявка Семёновыми устами сообщила Антону Петровичу, что в их звёздной системе произошло перенаселение из-за того, что Закон Бога Табар запретил не иметь детей каждой взрослой особи. Корма, то есть людей, в результате не хватало на всех. Эти паразиты не имеют пола, у них любые две особи образуют при соединении ещё одну. Пиявки способны перемещаться в вакууме, чем они и воспользовались для путешествия в Москву. Маскировочные повязки и гипс они получают у себя на складе. Присосавшись один раз к телу жертвы, такая пиявка сама не слезет с него, а если её отделить насильно, некоторое время будет беспомощна. Вселяясь в нас, такие паразиты внушают действия и полностью управляют людьми. Размножаются на Земле они так: две особи должны вселиться в мужчину и женщину, а те — осуществить половой контакт. Родившийся в результате ребёнок будет иметь внутри тварь из космоса. Семён предложил создать союз по борьбе с «тастубартерами». Антон Петрович обещал найти какой-нибудь выход для землян. Вторжение, по его словам, имеет под собой вполне объяснимые причины: перенаселение звёздной системы. Он считает, что в данном случае, возможно, верным решением было бы вселять «тастубартеров» в какие-либо другие, не человеческие тела.
Семён сказал в ответ, что ему более правильным кажется отсекать пиявок и уничтожать их.
Придя домой, он рассказал обо всём своему другу Андрею, который знал много крепко потёртых в драках ребят, которым было не привыкать бросаться толпой в битву на толпу врагов. Они решили организовать «чистку» «тастубартерам», небольшая банда которых всё время ошивалась около продуктового рынка, нагло себя ведя. В группе Семёна было тринадцать человек. «Тастубартеров» — пятнадцать. По крайней мере, столько Семён насчитал в сумерках. На вид они не были вооружены. У некоторых из друзей Андрея были дубинки или кастеты. Сеня взял нунчаки. Парами подходя к месту, выбранному для боя, они с ходу кидались в драку. Сеня видел, как слева и справа от него двое друзей добежали до цели быстрее. Гриша, справа, ударом ноги с разбега повалил на землю «тастубартера» и добил его кастетом по шее. Саня, слева, дзюдоист и самбист, бросил своего соперника и стал стаскивать с него повязку на руке. Всем ребятам Семён с Андреем объяснили, что цель — уничтожить все пиявки на руках у врагов. Сеня добежал до своего противника и ударил нунчаками по голове. Затем ещё раз. Брызнула кровь. Он стащил с вырубленного врага гипс, по ходу дела отбиваясь от второго инопланетянина. Этот неприятель, получив от него удар гриндера в живот, скорчился. Сеня стащил и с него повязку. Срезав ножом с обоих людей пиявок, Сеня раздавил одну из них каблуком, а по второй ударил нунчаками, но промахнулся. Пиявка же прыгнула на бившегося неподалёку от него Андрея. Это было уже похуже. До Семёна долетели крики:
— Спасаемся! Менты прискакали! Шухер!
Схватив Андрея за руку, Сеня быстро полоснул ножом по пиявке. Она упала на асфальт, и Сеня разрезал её ножом на части. Они побежали от отряда милиции. Семён в последний раз бросил взгляд на место побоища и отметил несколько пятен от передавленных пиявок. Несколько своих парней лежали в крови. Андрей и Семён добежали до развилки, Семён свернул в переулок, а Андрей побежал дальше по улице. Забежав в ближайшую беседку, Семён, присев, стал ждать развития событий. Ничего не происходило. Сеня решил вернуться к месту сражения. По дороге встретил знакомого, того, которого звали Саней. Саня сказал, что всех остальных «повязали», а «тастубартеры» дали денег и смылись. На следующее утро оставшихся тоже отпустили...
Семён по работе ехал в Бутово и ждал свой автобус, чтобы доехать до метро. Проходивший мимо человек с перевязанной рукой нарочно кинул окурок не в урну, а на асфальт, сплюнул и пошёл дальше.
Стоявшая рядом с Сеней женщина прокомментировала этот поступок:
— Сволочи однорукие! И откуда вас набралось столько таких? Твари!
Услышав это, Семён открыл ей правду о «тастубартерах». Она сказала:
— Что же они все в Москву летят? Она что — резиновая, что ли?! Мало проблем без них было — теперь ещё «тастубартеры» нас извести прилетели!
Следующий день отличался тем, что Сеня выступал в роли экспедитора — сопровождал продукцию по магазинам. Разговорившись с водителем, он рассказал ему всё известное о «тастубартерах». Тот в ответ сказал Сене, что и милиция «тастубартеров» не любит и все машины с водителями в гипсе на руках тормозит, как им приказано делать, потому что есть много «тастубартеров»-террористов.
Сеня неплохо справился с работой экспедитора и на следующий день отдал все собранные деньги в кассу. Вернувшись домой после очередного трудового дня, Семён понял, что дальнейшее бездействие невозможно. Для реализации задуманного плана ему нужна была помощь Андрея. Он зашёл к нему, рассказал суть своей задумки, и они отправились искать «тастубартера». Увидев человека в гипсе, Сеня спросил у него закурить, а Дрон, когда инопланетянин обернулся, свалил его ударом ноги в челюсть.
Под гипсом была пиявка. Сеня насадил её на нож и спрятал в кошелёк, хорошо его закрыв. Дома Семён привязал Андрея к батарее и выпустил на него пиявку из кошелька. Она с чавкающими звуками жадно впилась ему в руку. Семён задал Андрею вопрос о том, где находится склад по выдаче бинтов и гипса участникам вторжения. Андрей ничего не ответил. Сеня позвонил Антону Петровичу и узнал от него, как пытают «тастубартера». Тогда Семён достал зажигалку из кармана и поднёс её, зажжённую, к паразиту на руке друга. Инопланетянин стал рассказывать сразу заметно охотнее. Семён выяснил даже, что пароль для охраны — «Мы победим!», а отзыв — «Победа за нами!». Узнав всё нужное ему, Сеня удалил пиявку с тела Андрея и, засунув её в мясорубку, прокрутил там. После этого развязал своего друга и рассказал ему то, что выяснил.
Они долго думали, что бы конкретно они могли противопоставить пиявкам, кроме грубой силы. Оказалось — ничего. Семён придумал небольшое стихотворение:
«Пиявки к нам пришли
Из мира к нам не близкого,
И горе принесли
Для города великого!»
Но стихи — стихами, а делать что-нибудь было самое время. У Семёна родился план, как легче пробиться на территорию неприятеля. Для этого он зашёл к хорошо знакомому врачу-травматологу и попросил его поставить ему на левую руку гипс так, чтобы рука могла сжиматься в кулак. Тот удивился:
— Для чего тебе это?
— Да в спектакле помогаю школьникам у другана одного.
Покрытый гипсом, с верным перочинным ножом в кармане, Сеня поехал на склад инопланетян с Тастубартии.
Неподалёку от входа на склад он наблюдал за двумя его охранниками. Постепенно темнело. Сеня шумно выдохнул и решил, что стоит пробраться на сам склад. Когда Семён проходил мимо охранников, один из них спросил его:
— Тебе кого?
— Дело у меня. К руководителю вторжения. Особое поручение.
— Пароль знаешь?
— Знаю. «Мы победим!»
— «Победа за нами!» Проходи!
Склад был плохо освещён и завален всяческим хламом. Сеня пошёл дальше и набрёл на ящики с повязками. Там стояли трое в гипсе.
— Ребята, а где руководитель вторжения?
Один из них воскликнул:
— Руководителя ему? Знаю эту тварь! Он в погроме участвовал! Бей гада!
Они бросились на Сеню. Первого Семён встретил ударом в челюсть с правой руки. Ему этого не хватило, и Сеня добавил с ноги в грудь, сразу же переключившись на оставшихся. Второй получил от него удар рукой в гипсе, но всё же устоял. Третий обладал, по-видимому, в какой-то мере навыками каратэ и попытался, выбросив вперёд руку ударом от бедра, достать Сеню. Сеня проскользнул под его рукой и прошёл за его спину. Там он, схватив за шею, повалил его на пол и ударил по почкам коленом.
Последний неприятель попытался ударить Семёна по спине, но тот рванулся в сторону и вскочил, бросившись в бой. Ударом ноги он повалил его. Добил тоже ногой. Ножом разрезал всем повязки и гипс. Пиявок перебил каблуками. Сеня уже хотел идти дальше, как кто-то его окликнул:
— Эй, мужик! Где я?
Сеня ввёл жертву инопланетян в курс дела. Тот поверил Сене и выявил желание бороться с инопланетянами в паре с ним. Для маскировки он примотал себе к руке гипс. Помня, что тот (звали его, кстати, Иван), вроде бы, владеет каратэ, Семён был обрадован неожиданной поддержкой. Они шли по коридору. Им никто не встретился.
У лестницы наверх стоял «тастубартер». Они его допросили, и он указал дорогу к главному инопланетянину. Пиявка с его руки была раздавлена, человек отправлен домой. Чтобы охрана его выпустила, они посоветовали ему замотать пару пальцев бинтом.
У входа в кабинет главаря Ваня не вызвал вопросов у охранников, но у Сени спросили о цели посещения. Сеня объяснил, что он — региональный представитель с окраины Москвы. Это не вызвало у них вопросов.
В кабинете за столом сидел человек в костюме и с перевязанной рукой. Увидев Семёна, он всё понял и прыгнул в окно. Сеня и Ваня бросились следом за ним. Посмотрев вниз, они увидели, как он хромает. По-видимому, сломал ногу. Они не успевали за ним — он скрылся в машине. Делать больше было нечего, и они, миновав охрану, не устоявшую против них, отправились к Семёну.
У Семёна Ваня первым делом позвонил жене. Затем была распита бутылка водки. Ваня остался у него ночевать, а Семён решил на ночь посмотреть новости и включил телевизор. На экране Семён увидел знакомое лицо. Человек говорил:
— Да, это правда: в последнее время много переломов в Москве. О людях с забинтованными руками ходят непонятные слухи. Мы призываем быть осторожнее на улице. Слухи не имеют под собой каких-либо оснований, поскольку также повсюду встречаются остальные забинтованные члены тела. У меня вот тоже и рука и нога в гипсе, но, поверьте мне, я не состою ни в каких сектах!
Тут Сеня вспомнил, где он видел этого человека. Всё ещё только начиналось.

10.10.04 г.

З.Ы. (раннее псевдофилософское)
В её танце — открытый огонь…
В. Шахрин
ЗЫ-poetic
Пляска смерти роковая!
Пляска смерти всех убьёт!
Для хороших — сады рая,
Злых же Дьявол заберёт.
* * *
And now as I’m dying
I’ll tell you “good-bye”.
I will not be crying,
But my soul soon will die.
And now as I’m dying
I’ll sure meet you again:
In the fires of hell,
Cause we’re ones who were slain.
All of our lives
We’ve just danced with the death.
There’s nothing that’s left:
Dance’s taking our breath!
* * *
Бог приготовил мне сюрприз:
Душа идёт вверх, тело падает вниз!
Уж я не достигну того, что хочу;
За все злодеянья сполна заплачу.
* * *
My last fall
Into deepest hole —
See me falling!
See me falling!
My last call
From the depths of my soul —
Hear me crying!
Hear me crying!
Take last breath.
Meet own Death —
See me dying!
See me dying!
My last dance.
Just one chance.
See me dancing
With the Death!

Смертный час

Я не боюсь смерти;
Я смелый и я не боюсь!
Пусть в ад меня тянут все черти —
Пред ликом её не склонюсь!
Закономерность смерти —
Бороться можно, победить нельзя!
Никто не сможет, верьте,
Вечно жить и жить всегда!
Я так страдал, и вот я вижу
Чёрный силуэт перед кроватью.
И страх в душе сознаньем движет:
«Не я, так кто за всё заплатит?!»
Сам каждый платит за себя.
За жизнь расплата только раз.
Ты ненавидя ль жил, любя;
Сравняет всё твой смертный час!
* * *
Льёт дождь не за окном — он льёт в моей душе.
И слёзы на глазах — не капли на стекле.
И думаю я, что страдания мои
Не радость принесут, они нам не нужны.

Повелитель Ночи

Все народы мира хочет
Подчинить себе злодей:
Повелитель Ночи страшный,
Самый худший из людей.
Хватит сил твой путь закончить —
Ты умрёшь сегодня ночью,
Повелитель Ночи! Повелитель Ночи!
Повелитель Ночи! Повелитель Ночи!
В небе луна, пляска смерти, погоня;
Час твой последний — ты бьёшься в агонии!
Тебя мы догоним, мгновенно убьём —
Кожу порвав, по костям разберём.
Повелитель Ночи!
Тот, кто правит в ночи!
Я вызываю тебя на бой!
Повелитель Ночи!
Тот, кто правит в ночи!
По лицу получи!!!
ЗЫ-prosal
3.1203
Пассажиры на борту международной космической станции смотрели в правильную окружность иллюминатора. За ним в вакууме плыл Глаз. За Глазом проплывала Нога. Эти части человеческого тела оставляли после себя небольшие кровавые следы. Глаз подплыл к Ноге, посмотрел вниз и снова — прямо перед собой, как бы приглашая на танец. В ответ на это Нога спустилась немного ниже и снова поднялась на уровень Глаза, как бы в знак согласия, и они закружились вокруг друг друга.
— Что, блин, это такое? — ошарашено проговорил Данила.
— Это пляска смерти, вот что! — ответил на это Семён.

* * *

На кладбище Кот играл с Мышью, не желая сразу её убивать. Он покусывал её, всё больше входя во вкус такой жестокой игры. Бедная Мышка молча и стоически ждала конца своей короткой жизненной драмы. С неба на кладбище светила полная луна. Неожиданно со стороны ближайшей могилы послышался странный звук… Там какой-то покойник разбил гроб и начал разрывать могилу. Крест повалился набок. Вскоре покойник выбрался на землю. Он был не очень свежий, но кожа в некоторых местах ещё покрывала насквозь червивое мясо. Кот перестал играть с мышью и тупо уставился на покойника.
Мертвец издал душераздирающий вопль, огласивший ночную тишину.
Из ближней могилы раздался треск.
Труп подбежал туда и стал ждать с явным нетерпением, пока над могилой не показалась рука. Тогда он помог подруге выбраться из мрачного жилища. Она явно менее сохранилась. От красоты, если она и была, не осталось и следа. Они слились в медленном вальсе.
— Это ещё что такое? Что за чертовщина?! — выпалил Кот.
— Это пляска смерти, — ответила Мышь.
— Давай тоже станцуем? — предложил Кот.
Мышь раздражённо ответила ему:
— Не могу — ты мне спину перекусил!
— Ах да, забыл, — ответил Кот и съел полмыши, успев заметить боковым зрением, как покойники занялись любовью. Но на это они явно не годились, так как через некоторое время их скелеты поломались, оставив кучу мяса и костей.

Миша на дискотеке
Дискотека прошла в ночь полнолуния.
— Сволочь, по морде захотел?
— Ах ты, сука! Давай, выйдем? — Гриша был вне себя от гнева.
Миша вышел первым и повернулся для разговора, но получил удар Гришиного кулака в живот. Он всё же устоял и попытался ответить, но Гриша уклонился и подсечкой свалил его на землю.
Тогда Миша, быстро оглядевшись по сторонам, незаметно вынул небольшой спрятанный нож. Получив от Гриши пару пинков, откатившись и встав на ноги, он ударил ножом и перерезал Грише горло. Тот упал и начал биться в судорогах, а Миша с интересом смотрел на пляску смерти.

6.1203

Провод
Мальчик пи;сал, и не видел, куда. А писал он на оголённый провод.
Струя высоковольтной энергии вызвала судороги пляски смерти.
* * *
Бэнд «Янтарь»
Была сильная гроза. Группа «Янтарь» репетировала. Саша пел:
«Кот по кличке Бегемот.
Чёрный спрут за окном — ждёт!
Левий Матвей и Понтий Пилат
В голове у Ивана сидят!
Мразь и тварь Берлиоза
Трамвай задавил —
Воланд место в аду
Приготовил ему.
Ему и всем, кого убил,
Воланд место в аду приготовил!
Воланд место в аду приготовил!
Воланд!!!!!
Новые жертвы!
Работа кипит!
Воланд, Фагот, Бегемот
Знают — Мастер в психушке сидит!
Знают — Мастер в психушке сидит!
Мастер!!!
Зрители в цирке
Отнюдь не зевали —
Души их Воланд
С Фаготом забрали.
Дьявол убил,
Кого невзлюбил:*
При полной луне
Сжёг их в огне!»




Саша закончил пение. Был сыгран инструментал «Квартира № 50» составом: Витя — барабаны; Веня, Сеня — гитара, Вася — бас-гитара. После этого все стали думать, что бы такое ещё сыграть. Начали играть “Holy Wars” (“Megadeth”), но тут вошёл их друг Дима, который принёс новый текст “Dead Souls”, основанный на книге Николая Васильевича Гоголя «Мёртвые души». Дима получил вчера вечером «рыбу»** ,
 а сегодня принёс абсолютно готовый текст:
— Привет, ребята!
— Привет! А почему ты такой мокрый?



— А, так на улице же гроза очень сильная! Я вот вам новый текст еле допёр, чтоб побыстрей разучили! Как живой дошёл, не знаю!
Дима решил сразу прочитать новый текст. Все стали слушать:
«Историю слушай — „Мёртвые души“ —
Dead Souls!
Чичиков хочет денег и власти —
Дьявол поможет ему в его страсти!
Dead Souls!
Души крестьян, что Чичиков взял,
Дьявол в ад к себе забрал!
Dead Souls!
Death! Death! Death to soul!!!
Devil! Devil! Devil calls!!!!!»
— Ну, дальше — сами знаете: соло на гитаре, потом несколько мощных ударов по барабанам с Сениным аккордом. А дальше:
«Чичиков умер, но грех его с ним!
Души крестьян и этот кретин
В аду горят —
Весь свет хулят!
Dead Souls!
Но души восстали:
„Мы не мертвы!“
Не мучаясь больше,
Разбили котлы».
— Ну, как?
Саня сказал:
— Что ж, неплохо, мне такой текст по кайфу! Опять, Дима, ты на классику замахиваешься, но это очень нам на руку: пусть все знают, что мы читать умеем!
Вася, басист, выразил свои мысли так:
— Да, здесь Санёк прав.
А Веня же сказал:
— Интересна сюжетная линия этого текста. Она явно отлична от гоголевской, подобно тому, как твоя лирика к «Мастеру и Маргарите» (мы её сейчас как раз играли) отличается по основной мысли от идей булгаковского романа, в свою очередь переосмысляющего евангельскую легенду о Христе. Но в новой своей работе ты пошёл ещё дальше: полемизируешь с церковными постулатами (что начал ещё Николай Васильевич своим названием) и встаёшь на сторону обиженных, говоря «нет» в лицо Дьяволу: «Но души восстали: „Мы не мертвы!“ /Не мучаясь больше, разбили котлы» — так, кажется? Это заряжает меня самого энергией, необходимой для объявления Злу Мира войны, ведь в этом мире на моей стороне сражаюсь лишь я один! Эй, где же ты, Дьявол, Дьявол тебя побери! Подойди-ка поближе!
После этих его слов молния ударила в гараж и замкнула электрическую цепь. Непонятно как, но прошедший через розетки электропитания по гитарам присутствующих ток огромной силы заставил всю тройку затрястись в пляске смерти.
7.1203
Кара
«Да пошли они все, суки! Ну что вы мне сделаете? Дерьмо!» Павел шёл из леса к своему дому. «Ох, ох, крутые вы, да?! Ну что вы мне сделаете? Пидоры, лохи, козлы, говно!»
Он вышел из лесу и пошёл по вспаханному полю. «Пошли вы! Fuck off!! Ну хоть кто-нибудь из вас, дряни, крутой? Вы? Вы, бог? Ты, дьявол? Который? Говно! Все-все-все… Говно. God, you are гад!»
Он дошёл до середины поля. В небе появилась чёрная точка. «Эх, дерьмо! Тьфу!»
Чёрная точка увеличивалась, и вот очертания стремительно летевшей птицы стали хорошо различимы.
«Странная птица — не ворона!» И тут же, действуя клювом, птица заставила его содрогнуться в пляске смерти.


Стул
Как-то раз один очень богатый человек по фамилии Семёнов решил пройти курс лечения электричеством от заикания. Лечил его врач Иванов. Сеансы лечения проходили в кресле, подключённом к электрической сети. Врач Иванов недолюбливал пациента Семёнова. Не столько потому, что тот был жаден, сколько потому, что тот был очень груб. И вот однажды Иванову срочно понадобилась сумма денег, равная 1000 американских долларов. Он решил попросить у Семёнова в долг.
— Василий Игнатьевич, вы не одолжите тонну грина, мне срочно нужны деньги?
— Да пошёл ты! Я в-вам и т-так такие де-деньги п-плачу, а рез-зультата в-всё не-не-нету!
— Но для вас ведь тысяча — не деньги!
— По-пошёл на х…! Включай-ка лучше свой т-ток, козёл!
Иванов промолчал и включил ток. В порыве отчаяния и приступа злобы он врубил максимальную мощность, и с радостью стал наблюдать, как горел его клиент, дёргаясь в пляске смерти и прожариваясь до чёрной корочки в своём кресле.

Эпилептик
Василий Данилович Козлов болел эпилепсией.
Однажды он дрался с Павлом Кондратьевичем Подцепляевым, и получил сильнейший удар ботинком в грудь.
Василий Данилович Козлов упал. Он затрясся, и изо рта его потекла пена. Павел Кондратьевич смотрел на Эпилепсию, но это была не Эпилепсия, а пляска смерти.

Аборт
Она лежала и делала аборт. Кровавый сгусток трясся в пляске смерти, прощаясь со своей «матерью».

Капуста
Он рубил капусту и случайно зарубил жену Глафиру до женской пляски полусмерти.

Парча
Он летел. Его звали Блим. Он думал: «Я лечу к Парче — красивейшей девушке во Вселенной! Ведь она — красивейшая, как же может быть иначе?..»
Блим прилетел и опустился на землю рядом с Парчой. Тогда та нежно проворковала:
— Милый, хочешь, я всё-таки сниму парчу и покажу своё настоящее лицо?
— О, милая Парча, я так тебя хочу!
О, милая Парча, я от тебя торчу!
Я так хочу — сними парчу!
Сними парчу, и...
Стоп, молчу!
Парча сняла парчу и оказалась страшнее худшего кошмара Сатаны. Блим от увиденного весьма сильно прибалдел. Он упал и с чувством облегчения упоительно предался пляске смерти.

* * *
Вся жизнь — пляска смерти.


* * *
Ты и твои друзья бежали в штыковую. Ты видел в ста метрах впереди войско противника. Ты ужаснулся, осознав опасность! Совсем рядом ты уже видел потенциального противника — парня, стреляющего из автомата. Смотри — он вставляет новую обойму… Скорее надо бить! Но ты подумал: «Какого х…я? Пусть лучше он стреляет!» Его очередь из автомата заставила тебя трястись и танцевать Танец Смерти, повторённый сотнями вокруг тебя в пространстве и триллионами (?) во времени (в прошлом, будущем и настоящем).
18.1203
Мужчина ехал на машине. Гнал на полную. Дело было ночью.
Пёс Шарик был стар, он просто переходил улицу.
Его переехали, заставив содрогнуться в Пляске Смерти.
Подружка Шарика Маша долго стояла рядом с телом убитого товарища, не в силах поверить в его исчезновение.
24.1203
Фразеология
Фразеология — что это такое? Фразеология, в первом значении, согласно толковому словарю С. Ожегова — Н. Шведовой: ‘раздел языкознания — наука о фразеологизмах и идиомах’; во втором значении: ‘совокупность фразеологизмов и идиом какого-нибудь языка’; в третьем: ‘красивые, напыщенные фразы, скрывающие бедность или лживость содержания’ (книжное).
В процессе своего повествования мною используются как прямое, так и переносные значения комбинации слов «пляска смерти».
Так что же я подразумеваю под «фразеологизированной» «пляской смерти»?
Я подразумеваю под ней состояние как физическое, так и психическое, присущее всем живым существам* ,



проявляющееся в различных вариациях и в разной степени в каждом конкретном случае, и посещающее объекты своего воздействия в последние мгновения непосредственно перед смертью.

20.1203
Разделение тела на части приводит к судорогам пляски смерти, бурной агонии; завершается смертью, т.е. «прекращением жизнедеятельности организма» (словарь С. Ожегова — Н. Шведовой), что вовсе не удивительно.

18.0604
Конечная станция. Он видел, что все выходят, и лишь она одна продолжает спать, и решил притвориться спящим. Когда выходивший человек толкнул его, что, мол, «конечная» и «пора выходить», Борису пришлось притвориться, пожелав человеку в душе пляски смерти, что он собирается на выход. После этого он опять стал изображать спящего, убедившись сперва, что она не проснулась.
Закрыв все двери, машинист завёл поезд в тоннель. В темноте вагона Борис подкрался к своей жертве и поцеловал её в губы. Она сначала не просыпалась, но вдруг обвила его шею руками и стала отвечать на поцелуй. Залезши к ней в лифчик, Борис начал ласкать грудь. После этого он полез рукой к ней в трусики...
Через миг после того, как всё завершилось, поезд начал отъезжать с конечной. Когда он выехал из тоннеля на станцию, люди на перроне с удивлением увидели в нём помятую парочку.
Выходя из вагона, Борис сказал:
— Видишь ли, а ведь я притворялся, что сплю!
— Видишь ли, а я ведь тоже! Вот такая фигня!
The end
25.1203

Конец Света — что он понесёт за собой? Разумеется, тотальную пляску смерти. А помимо неё? Люди не будут сочинять себе жизнь, т. к. их самих уже не будет. То, что останется — это не мыслящие формы существования. К чему они? Казалось бы, ни к чему. Но возможно, что не мыслящая жизнь окажется ближе к совершенству. Хотелось бы знать ответ наверняка!

1.1.1, 6.1.4
— Что ты прыгаешь?.. — прозвучало довольно ясно.
Пётру стало страшно, потому что он прыгал через скакалку и находился в спортивном зале один.
— Чего вы хотите? — подумал Петя. — Кто ты? Где ты?
— Я — Всемогущий и Всеблагий Бог, говорящий в твоей голове.
— Но чего ты хочешь от меня?
— Знаешь, пока ты пропрыгал здесь без толку пять минут, ты истратил одну десятую часть оставшейся тебе жизни.
— А что же надо было делать?
— Да уж понятно, что не прыгать!
— А может, мне пойти почитать?
— А что именно?
— Ну не знаю, может, из Достоевского что-нибудь или из Толстого.
— «Что-нибудь из Толстого или Достоевского»... Почитай «Идиот», идиот! Нет времени у тебя, дурака, даже на «Евангелие», а ты с «Карениной» лезешь!!!
— Может, в пересказе — успею?
— К чёрту чтение! Ладно, я тебе подскажу: сочини стихотворение или текст песни. Возьми в рюкзаке бумагу с ручкой, а я, так уж и быть, добавлю чуть вдохновения!
— О! Бог, ты ведь прав! Бегу за бумагой с ручкой!
— Беги быстрей, сынок!!
— Ой, папаш, а что же писать?
— Да ты так и пиши: «Моя смерть»!
— Действительно — просто, по существу и со вкусом! А может быть, ещё и по-английски?
— Как это — «по-английски»?
— Ну, Бог, ну, чтоб шику больше — всё, как ты любишь!
— Well, why not? Let’s leave a mark — the greatest event in English poetry!
— Oh, what a God’s sort of English do I hear?!
— You should better start writing ‘cause you haven’t got time for compliments.
— O.K.! Here’s the title:*
“My Death”
— Well, here I go! * *  — сказал Петя.






Через полчаса он совместно с Богом выдал на-гора следующие строчки:
“I am always ready to die,
And no one is going to miss me.
This happens because in this world of grief
Nothing is going to please me.
I tried falling in love,
And tried being fell in.
There’s nothing undone,
I can tell Death: “Come in!”
Until Death will come,
Until Life is gone
Remember all love
That I gave to you, son!
“Come in! It’s not closed!
You’re welcome — do it!”
No more I now live.
Death smells so sweet!
The thrill is real —
I am ready to die!
The thrill is real —
Without saying “good-bye”!”
— Ну как? — спросил Пётр.
— Неплохо.
— Сколько ещё осталось времени мне жить?
— Пока всё нормально. У нас уже готова clinical/canonical version «Смерти». Теперь давай пиши alternative/atheistic version!
Петя стал писать:
“I’m ready to die.
No one will miss me.
In this world of grief
Nothing will please me.
Tried falling in love,
Tried being fell in.
Nothing’s undone.
Tell Death: “Come in!”
Till Death will come,
Till I’ll be gone —
Remember all love
I gave to you, son!
Oh, don’t ask “Why?”
My Death — do it!
No more live I.
Death tastes so sweet!
The thrill’s so real —
I’m ready to die!
The thrill’s so real —
Don’t want to say “good-bye”.
All problems are gone.
There’s no other way.
I‘ll prove that I’m right
While they’re led astray!
There’s nothing more sweat
Than when Death you meet!
For me Death’s much greater
Than all lovers and haters”.
— Tell me, is it O.K., God?
— Yes, it is! You still have got plenty of time for one more
thing!* * *




— Последнее, что я могу придумать, будет по-русски. Посвящается одной девушке, которую я знал:
«В потоке тревог и пустой суеты
Я видел, как в сердце рождались мечты.
Ты шла, и в душе зажигались огни,
И путались в страхе все мысли мои».
— О’кей, Пётр, а вот импровизация от Господа Бога. Это будет называться «Светлый образ»:
«Мне греет душу память о тебе.
В грядущее из прошлого пусть длится!
Тобой дан образ просветлённый мне.
Им жизнь, мне данная тобою, озарится!»
— Неплохо! А что это за баба с косой?
— О! Привет! Это — твоя смерть!
— Здорово! — сказала Смерть.
— So, now I’ll dance with the Death!!!
— Good-bye, my son, I’ll see you again in hell!

10.1.4
Пляска смерти — и есть пляска смерти; она — итог всему, и отрицать её так же глупо, как и смысл жизни.

13.1.4
Жизнь только хорошая — это не жизнь. По крайней мере, ни у кого никогда не будет такой жизни (взять хотя бы смерть близких людей). Да, наверное, такая жизнь и не нужна, а всякого рода неприятности укрепляют, стабилизируют и направляют меня (как и других) в нужное русло. По крайней мере, это не надоест.

10.2.4
Мне приснился сон.
В нём отражена в упрощённом виде вся жизнь, которую я живу!
Я ползу вверх по какой-то металлической конструкции. И вижу вдруг: рядом со мной ползёт мальчик лет шести, а его мама, стоящая внизу, говорит ему лезть на самый верх, стремиться ко всему светлому, лучшему, чем всё, что есть только на Земле…
Чувство тепла наполняет мою душу. Я стремлюсь вверх к Абсолютной Истине, к Царству Добра и Справедливости. Но наверху, когда я достигаю максимальной увлечённости, я вижу сотрудника органов внутренних дел, и он приказывает мне спускаться и снова выше уже не стремиться. Я не спорю. Спустившись вниз, я снова вижу маму с пацанёнком. Следуя совету мамы, мальчик стремится ввысь, к совершенству, и снова заряжает меня энергией, которая нужна мне, чтобы карабкаться вверх по мере своих сил, и я ползу вверх, но снова встречаю того же самого мужика, который запрещает ползти дальше. И снова я спускаюсь, затем ещё раз поднимаюсь, спускаюсь снова, и всё прерывается, потому что я проснулся от звука будильника, символизирующего Пляску Смерти.
Вот что сегодня утром приснилось мне.
* * *
Проснувшись среди ночи, легче осуществить в своём мозгу процесс воссоздания облика любимых людей.

* * *
То, что нельзя сказать или подумать словами и образами, но можно лишь знать на интуитивном уровне, принадлежит только мне.
* * *
Смерть — это просто!

Сонмище неоднородных мыслей
* * *
Ладно, давай сотворим. Ладно, давай мы напишем.
В собственной чёрной душе глас мы Господен услышим.
Пишем не мы — пишет Бог. Мы пишем всё, что он хочет.
Бог сам себя создаёт; то плачет порой, то хохочет.
* * *
Я в жопе. Как вырваться мне, я не знаю.
Но буду пытаться; пусть боль я узнаю,
Но я не один, ведь меня прочитают.
О, Бог! Ты не дашь мне без смысла растаять.
* * *
Непонятно откуда нас что-то зовёт.
Каждый, где может, силу берёт
Для битвы с врагом и со смертью своей:
Никто не умнейший из шайки людей.
* * *
Всё, что вокруг вижу, то западло!
О, как достало всё это давно!
Где же та жизнь, настоящая, где же?
Очи скорей бы в последний раз смежить.
* * *
О, как достало всё, о, как достало!
В жизни страдал я, поверьте, немало.
Нет, не боялся я смерти ничуть,
Но Богом иной уготован был путь.

Добро и зло

И добро и зло в коктейле «Моя жизнь»
Смешаны. Смешаны!
На весах судьбы равновесие нашли —
Они взвешены! Взвешены!

Подруга из ада

Мы жили два года,
Друг друга любили
С подругой из ада!
Подруга из ада!
Мы жили два года,
И они были
Как семь кругов ада!
Как семь кругов ада!
Мне ничего не надо!
Мне от тебя не надо!
Оставь меня в покое!
Давай начнём сначала!
Оставь меня в покое!
На шее мне не висни!
Зажавши ствол в зубах,
Курок покрепче стисни!
Осечка? Не беда!
Курок взведи ты снова.
Отправься к прадедам!
Ну всё, бывай здорова!
И я умру, умру!
Сыграть мне, что ли, правда,
В такую вот игру,
Где жизнь моя закладом?..
* * *
Всё уже было, всё ещё будет,
В будущём всё повторится ещё.
Кто-то запомнит, кто-то забудет,
И станет язычником тот, кто крещён.
* * *
Смерть моя рядом, бродит по кругу,
Смотрит с надеждой — вдруг я оступлюсь?
Богу любовь, также ей, ну и другу —
Вот от чего я уж не отступлюсь!

Мой металл (произведение иронично)

Мы все идём вперёд стеной!
Я — металлист, мой Бог рядом со мной.
Мы не отступим никогда.
Дух металла — наш Бог, война навсегда!
Война! Война! Война!
Мы — за металл, кто-то — против!
Война! Война! Война!
Наше право у нас не отнять!
Война! Война! Война!
Всех врагов сокрушаем!
Война! Война! Война!
Не знаем слова «отступать»!
Война навсегда!

Из ямы

Я никогда не хотел убегать,
Я хотел бить, я хотел убивать!
И мой противник тоже хочет бить,
Но этой атаки ему не отразить!
Ведь из ямы выйдет лишь один человек!
Из ямы выйдет лишь один человек!
Ведь из ямы выйдет лишь один человек!
Из ямы выйдет лишь один человек!
Я так хочу победить!
Я не могу проиграть!
Я докажу своё право жить!
И своё право побеждать!
* * *
Я возьму себе силу от Бога,
Если Бог мне сумеет её предложить.
У храма ответа я жду у порога —
Один в темноте, всё ж могу я пожить!
И Бог предложить ничего не сумел мне,
И Дьявол старался к душе прицениться —
Но ад был и в городе мне и в деревне,
И не на что было б мне и соблазниться.

* * *
No single thing is good.
All that I see is dead.
Sadness and emptiness are my usual food.
Now, stop my own sanity, I’m going mad!
* * *
What do you want from me?
What can you get from me?

Red button

Put your finger on the red button:
Set this world on fire, let it meet with Death!
Put your finger on the red button:
Make it take its last breath!
When all got to die, they’ll suffer for your crime,
They’ll pay for your bills, the button’s pushed since!
* * *
I’m Alexey. I write.
You are the reader, you read.
Why do you read this piece of shit?
Nobody knows the answer,
Nevermind, go through the stanzas!
* * *
Света и мира во мне больше нет.
Всё, что осталось со мной — больной бред.
Мечусь и страдаю в разлуке с любимой;
Мир пуст, нет для жизни и тени причины.
Зачем мне те горести, что здесь, во мне?
Без Света, Любви я погибну во тьме.
Ты Светом была мне, с Тобой видел Чудо,
Не жаль, что умру, жаль — с Тобой уж не буду!
Как раньше приходишь ещё иногда,
Но утром я вспомню: один навсегда!
Визит Твой во сне — разве он был мне нужен?
Вновь утренний ад предстаёт: я разбужен!
* * *
Парень сделал своё дело,
И лежит в земле сырой.
О его несчастном теле
Вспоминаем мы порой.
Пришёл, увидел, победил,
И жизнь планете сохранил!
Всё это, что я сочинил —
Чтоб честь его народ хранил.
* * *
Fight through all life, have no doubt!
All of these years you’ve suffered a lot.
Scars make a man proud about.
Stab by your knife, any Creed is distorted!
This life is yours — that’s what you shout.
No one will take it, cause you’re fighting proud!
Scars make a man proud about.
Look at what you have done — spilled the blood all around!
* * *
Ответственность здесь, на неё я забил.
Мне всё равно, что здесь: жизнь или смерть.
Любовь всё со мной, о тебе не забыл,
Но счастья достичь не дано мне успеть.
И что же с того? Мне плевать, жизнь — дерьмо!
Добиться мечты не дано никому,
И что бы ни делал ты, знай, всё равно
Ты сделаешь хуже себе одному!
* * *
Я не боюсь, я борюсь.
Я на краю, но я верю.
Всё ж верю, что я удержусь.
Я жив, продолжаю бороться.
Жизнь наша — борьба, где никто не сдаётся.
Я верю: лишь сильный всё сможет.
Сам делай всё, тебе никто не поможет.
* * *
I am lonely. I’m alone.
Feel the heartache through the bone.
Now it’s two of us tonight:
For our future we will fight!
* * *
Я один. Я одинок.
Боль пронзила левый бок.
Вот теперь уже нас двое:
Будем счастье своё строить.
* * *
Печаль светла моя.
Легка и ноша у меня.
Всё знаю я, что меня ждёт,
И, глядя ввысь, лечу вперёд!
Нет вовсе в голове забот!
Преград мне нет — несусь вперёд!
В путь к счастью Бог меня ведёт;
Любовь ласкает, а не бьёт!
* * *
Опасности рядом. Кто спасёт? Да никто!
Камнем лечу я на самое дно.
Спасенья мне нет, нет любви и нет смерти;
Но если скажу я, что жив — мне не верьте!
Нет мне спасенья, и помощь — мечта.
Поскольку не жив я — зачем суета?
* * *
Зачем-то я жив.
Но есть ли в том смысл?
Он если и был,
То давно уж весь вышел!
* * *
Я не чувствую беды.
Нет мне дела до Судьбы.
Раз не чувствую я жизни,
Не почувствую и смерти.
Я — живой среди живых.
Отдохнуть бы хоть на миг.
Жизнь твоя тогда лишь жизнь,
Когда помнишь ты о смерти!
Смерть тебя хранит в пути,
И не даст с него сойти.
Надо только подрасти,
И смерть увидишь впереди!

* * *
Что есть борьба? Что есть жизнь? Что есть тьма?
Что бы мне сделать, чтоб ты поняла?
Нет смысла, нет сил, и боль сводит с ума!
Знаю: пройдёт, ведь любовь умерла.
* * *
Ну и что же ты мне скажешь?
Ну и что же, что же, Боже?
Что со всеми будет с нами?
Что другое иль всё то же?
Кто ответ мне даст? Никто.
В принципе-то всё равно,
Хоть сейчас это и скрыто,
Всё равно жизнь лишь говно!
* * *
Любимая, лишь там, где ты,
Всегда светло, цветут цветы,
Плодя в душе моей мечты
Твоей коснуться красоты!
* * *
My darling, only where you are
I see the flowers and the star;
Its light is saying to my soul
To touch your beauty. Heed the call!

* * *
Final breath I will take.
No more moves that I will make.
I will leave, I will not live.
I’ll forget, but won’t forgive.
* * *
Пляшешь, пляшешь, пляшешь…
Твой танец очень долог.
«Наше — это наше!» —
Твой лозунг. Идеолог.
* * *
Я — это не ты, а ты — не я.
У каждого из нас судьба своя.
Чтоб каждый о себе сказать мог: «Это я!»,
Понять должны мы: мир — огромная семья!
* * *
What are you fighting for?
What is your creed?
You’d better found the door
To what you really need!
You’ll find your wealth,
Your happiness,
You’ll take free breath,
No loneliness!
* * *
A poem. A poem. A poem. For what?!
People are dying. They suffer a lot!!!
Who will pay for deaths of children?!
Who can say what’s the new day bringing?

* * *
Ты не хотел смерти,
Но всё же её ждал,
И что она придёт —
Ты это понимал.
И вот черты ты узнаёшь,
И ей в надежде чушь несёшь,
Ведь ты ей сказал,
Едва узнал:
«Увы, не могу я сейчас умереть,
У меня аллергия, простите, на смерть».
* * *
Силуэт двери покрыт
Сияньем ярким света.
Стучу я, бьюсь, боюсь,
Молчу и жду ответа.
Дверь закрыта —
В дверь стучу!
Дверь — сиянье
Бьёт сквозь тьму!
Из-за двери вышел Зверь,
Хочешь — верь или не верь!
В том была его ошибка —
Действовал я очень гибко:
Дал ему я в морду дверью —
Вот и нету больше Зверя!
* * *
В виде снега или льда,
В виде пара — что? Вода!
В металле и камне, живых существах,
На земле, под землёю и на небесах
Всегда и везде поют о воде!
Повсюду со мной остаётся всегда —
Налью лишь в сосуд — им и станет вода!
Воды отсутствие убьёт.
Она всех за собой ведёт.
* * *
Не нужно умирать, но нужно жить.
Ни подо что не прогибаясь, дальше плыть,
Чтоб всё преодолеть, мечты осуществить
И чтобы не смогли побед твоих забыть!
* * *
Мысль в голове моей рождается
По божьей воле. Нет, иного не дано!
Всё то, что жизнью называется,
Дано на счастье мне. Так где оно?

Пророк Сатаны

Сейчас я себя убью.
Я спущу курок.
Нет, жить дальше не могу:
Сатаны пророк.
Убить! Убить!
Сатаны пророка!
Убить! Убить!
Отца порока!
Убить! Убить!
Он не должен жить!
Будет проклят каждый час,
Что я жив ещё.
Я убью себя сейчас —
Всё, вопрос решён!
Застрелиться захотел.
Как мой выбор страшен!
Но сукой-****ью Сатаной
Весь мир в говно окрашен.
Всё и всех я помяну,
И я встречу Сатану!
* * *
Я видел луну
На небе одну —
Она освещала
Дорогу сквозь тьму.
Я видел тебя
На свете одну —
Дай же, богиня,
Мне мир — не войну!
* * *
В доме моём темно.
Ни свечки в нём не горит.
Занавес покрыл окно.
Никто здесь не говорит.
То же будет самое,
Когда я умру — уверен!
Значит, в жизни главное —
Чтоб не был пуст твой терем!
* * *
Здесь во мне живёт душа,
Но как только оторвут,
Разлучат со мной тебя,
Я умру, и ни к чему
Жизнь, когда ты не со мной.
Этот мир стоит давно;
Жизнь иль смерть — уж всё равно,
И сам Бог уж мне чужой!
Я ещё пока живой.
Буду жить, потом умру.
Мне глаза ты, смерть, закрой!
Скверно, лишь пока живу.
* * *
Что будет дальше? Взрыв в голове.
Нет смысла ждать и нет смысла в жизни.
Жизнь предо мною, как будто во сне,
Кривыми лишь бродит путями одними.
* * *
Мне скучно и грустно.
Плохо быть одному.
Когда же вернёшься?
Я один не могу!
Одному быть так плохо!
Ну где ты, родная?!
В разлуке страдаю.
Как быть мне, не знаю.
Готов ждать я вечно,
И всё же — вернись!
От муки сердечной
Спасеньем явись.

* * *

I want to see your face
Today or after many days!
I want to be with you
In my or any other ways!!!
All I want’s to be with you.
I can’t take it without you!
All I want’s to see your smile —
I will run for many miles!

Беслан

От наркотиков мозги свои все нужно растерять,
Чтобы детям в спины научиться стрелять.
Рука твоя сколько жизней унесла?
Не простим вам, сволочи, никогда «Беслан»!
В аду продолжишь муки своей дурацкой смерти —
Ты был бесланцами убит в порыве жажды мести!
Ты думал безнаказанно вершить свой Страшный суд.
Но где твой Бог теперь? В аду тебя лишь ждут!
Тебя не забудет наша страна.
Нам всем так жаль: смерть одна лишь дана!
Убить тебя мало один только раз!
Всё ж кара настигнет любого из вас.

* * *
Я переписывать не стану
Пелевина и Ерофеева.
Я лучше их дополню
Книгою Михеева.

* * *
То, что имеем мы — это не жизнь!
Я вовсе не прочь умереть молодым!
Подумал ещё — умирать не хочу,
А лучше я сердце твоё получу!

Проклятие

На мне проклятие лежит. Его никто не отменит.
Его никто не одолеет, и с ним уйду я в вечный мрак.
То, что ты можешь, покажи,
Открой секрет своей души!
Хочу рвануться на свободу,
Открыв дверь клетки, только как?!
Все разговоры: «Кто есть мы?
Умны как Бог, иль дураки?»
Нас к свету не ведут из тьмы,
Нас не спасут от смерти сны,
И разве помощь — кулаки
От смерти или от тюрьмы?

Persist

Persist!
Persist in the air! Persist!
Persist!
Persist in this life! Persist!
Through the sadness and tears — Persist!
Without any fear — Persist!
Through the time, through the years — Persist!
* * *
Пусть я умру, когда придёт время.
К Богу претензий нет никаких.
Прожил я жизнь неумело и скверно,
Но мне не нужно, поверьте, других!
* * *
Да, я вот пишу, а люди-то по правде умирают. А что же мне делать?
* * *
А не написать ли мне следующий рассказ так: главный герой стоит и держится за поручень вагона в московском метрополитене ex- имени В.И. Ленина. Напротив него сидят шестеро человек. Каждый из них думает о своём, а я изображаю ход их мыслительных процессов, всякий раз не называя, кто является непосредственным источником, но при этом так, что если один из них думает о другом из находящихся с ним в вагоне, то следующий внутренний монолог исходит уже от этого самого второго, и так далее в том же духе.
* * *
А вот когда я умру, то что всё-таки будет? Надеюсь, что смерть — это только начало, репетиция перед тем, что ждёт нас после смерти; причём, чем больше знаний, умений, навыков, духовного опыта было у тебя при жизни, тем более высокоразвитые формы существования сможешь обрести после неё. Например, некоторые особо развитые личности могли бы быть использованы Богом для соединения их сущностей в единое кольцо на его пальце.
* * *
Я ещё жив! Я ещё жив! Я ещё жив! Я ещё жив! Я уже мёртв! Я уже мёртв! Я ещё мёртв! Я ещё мёртв! Я ещё мёртв! Я уже жив! Я ещё жив! Я ещё жив! Я опять жив!
* * *
Пусть Венедикт Ерофеев продолжает Розанова, Новый Завет, поэтов прошлых лет; моё творчество — его продолжение!
* * *
Моя философия жизни — это Пляска Смерти.
* * *
Этимология слова «сказал»:
1) «ска-зал»: ‘концертный зал для исполнения музыки в стиле «ска»’.
2) «ска-зал»: ‘зал, используемый для тренировок команды «СКА» («Спортивный Клуб Армии»)’.
* * *
Кир Булычёв обладал талантом, который граничил с гениальностью.
* * *
Искажение фактов — орудие пропаганды.
* * *
Соединив воедино все моменты вдохновения жителей Земли, мы получим в результате Бога.
* * *
Сегодня мне приснился сон: комната, в которой стоит оборудование. Хотя в этой комнате никого не видно, я понимаю, что отсюда Бог управляет нами. Ручки и переключатели сами движутся по его бессловесной команде.
Он создал нас по своему образу и подобию, но дал тело и пять органов чувств, которых лишён сам. Бог — это, так сказать, «чистый» разум, свободный от органов чувств. Мы же — рабы и хозяева тела. Поэтому в чём-то мы равны Богу, а отличие лишь в условиях существования. Наше тело обусловливает строй физической и духовной жизни. Бог, лишённый тела, не может быть увиден невооружённым глазом.
* * *
Ерофеев —> Пелевин —> последняя буква русского алфавита (в смысле продолжаю традиции, но не претендую на равенство с признанными мэтрами)!
* * *
Когда Бог, Главный Пользователь, выключит питание, все программы с самосознанием, именуемые «людьми», исчезнут.
* * *
А… Б… В… Э… Ю…Я… Конец.
* * *
Моё любимое блюдо — «Рогатый чай».
* * *
Самовосприятие этого мира — и есть Бог.
* * *
Жизнь — творение иллюзий.
* * *
Сила часто становится ложью.
* * *
Live life easy, в смысле без комплексов!
* * *
Братья и сёстры! Едины пребуддем с Буддой!

Два бога

На планете Альдагард жили два существа. Планета была одной сплошной пустыней и имела размер в четыре раза меньше Земли. Помимо этих существ на планете жизни не было. Двое эти, чьи имена Саэ и Ромулад, бессмертны. Они родились тысячу лет назад, и впереди их ждала вечность. Появившись на свет полностью сформировавшимися, они внешне не претерпели никаких изменений за эту тысячу лет. Не претерпела изменений и форма их мыслительной деятельности, довольно однообразная: за столь долгую жизнь они проводили столетия, сражаясь друг с другом, совокупляясь, размышляя, прогуливаясь по планете и совершая кое-что ещё...
В бою и сексе они обладали невероятной скоростью. Секс служил им лишь для удовольствия: они не могли иметь детей, так как пола у них не было. В драках они были настолько же искусны, насколько и быстры. Дважды на их планете высаживались незваные гости с целью завоевания. Со скоростью молнии два товарища крушили всех!
Так было в течение последней тысячи лет. Но теперь двух друзей настигла крупная беда: со стороны звезды, освещавшей Саэ и Ромуладу их занятия, на их планету прибыла Призрачная Туманность, вторгавшаяся без спроса своим сознанием в любые чуждые сознания. Это сознание путало товарищам все их мысли, мешая отличать своё «Я» от «Я» Туманности. И растеряли от этого товарищи навыки борьбы и плотской любви. Не могли уже думать о мировой гармонии, т.к. этой гармонии не было в них самих. И напали на планету Альдагард завоеватели. Частью неповреждённого Туманностью «Я» Саэ и Ромулад оценили степень опасности и попытались вступить в бой. Несмотря на сохранение их скоростного потенциала в полном объёме и приложенные усилия силы воли, достаточные, чтобы активизировать почти утраченный навык, Саэ и Ромулад не смогли противостоять захватчикам достаточно эффективно, потому что посланные последними управляемые телепатически воины были снабжены крепчайшими панцирями. Саэ и Ромулада в прочнейшей транспортной камере доставили на корабль захватчиков.
Там они смогли восстановить мыслительные способности и вернуть своё «Я». Совместные направленные усилия помогли им разбить транспортную камеру и вступить в бой с захватчиками уже на их территории. Демонстративно убив и отправив за борт главных из войска неприятеля, товарищи захватили командование. Они приказали захватчикам подлететь ближе к планете. Остававшиеся на Альдагарде воины, подчинявшиеся командам телепатов с корабля, были выведены из строя по приказу товарищей. Ромулад, как только ощутил присутствие в сознании Призрачной Туманности, вступил с ней в переговоры. Посоветовавшись с Саэ, он предъявил ей ультиматум: «Это наша планета. Покинь её!» Саэ и Ромулад ощутили процесс поиска ответа и его конечную формулировку: «Я покинуло (Туманность говорила о себе в среднем роде) звезду, где обитало ранее, потому что она перестала давать достаточно тяги для меня. Если вы найдёте мне другое место, где есть достаточная сила тяготения, я уплыву туда». Товарищи решили держать совет и скомандовали захватчикам подняться на орбиту. Двадцать минут длилось совещание. Решением явилось найти планету для Туманности в соседней галактике.
Через месяц поисков это было осуществлено. Но Туманность всё же не захотело покидать Альдагард, сославшись на отсутствие достаточного повода преодолеть лень.
На корабле захватчиков Саэ и Ромулад прибыли на Основную Планету Системы-II. Они попросили у ответственных за информацию захватчиков данные по Призрачной Туманности — и в результате нашли способ воздействия на неё: излучение XX-омега. В обмен на излучатель этого типа они даровали неудавшимся захватчикам свободу, отобрав у них предварительно двухместный шаттл-разведчик. Они снова прибыли на орбиту Альдагарда. Направленный поток XX-омега-излучения, выпущенный с орбиты, сделал туманность из прозрачной фиолетовой. На этом изменения не окончились. Цепная реакция продолжилась рядом взрывов на поверхности Альдагарда, к счастью, не глобального масштаба, а Туманность продолжало изменяться — сначала оно охватывало весь периметр Альдагарда, представляя собой некую сферу, затем, после взрывов, покрылось дырами и стало рваться на части. Через несколько минут оно осталось в небольших количествах лишь в четырёх точках Альдагарда, продолжая там уменьшаться и менять форму. Товарищи спустились с орбиты к первой уцелевшей части Туманности. Они увидели фиолетовую копию Альдагарда, но с их шаттл размером. Вошли в этот Туман, чтобы провести переговоры. Туманность сообщило, что признаёт свою неправоту и покидает Альдагард, но за остальные три части не может поручиться. Тогда товарищи, помня посадочные координаты других частей Туманности, отправились на их поиски. Следующая часть представляла собой уменьшенную копию звезды, освещавшей днём Альдагард. Она тоже добровольно покинула планету, как и третья часть распавшегося тумана, выглядевшая копией Ромулада с ногами Саэ. Четвёртая же часть тумана представляла собой копию отряда воинов захватчиков, высаживавшихся ранее. Причём, в связи с прямым попаданием XX-омега лучей туман здесь обрёл плотность. Эта часть ни в какую не захотела покидать планету. Тогда товарищи вступили в бой, что было возможно, поскольку Туманность уже не влияло на их сознание. По ходу битвы Туманность, воплощённое в воинах захватчиков, теряло плотность под железным натиском Саэ и Ромулада и становилось похоже на предыдущие три части. Через некоторое время Туманность всё-таки обрело форму облака и вступило в переговоры: «Я утратило практически всю энергию, и поэтому не могу покинуть Альдагард. Прошу разрешения остаться». Товарищи разрешили это Туманности с условием, что оно не будет насильно внедряться в их сознание. Теперь они обрели нового товарища. Нового собеседника для бесед о вечности и гармонии.
Через пятьдесят лет туман рассеялся, а товарищи продолжили заниматься сексом, драться и т.д., и т.п.

Но Бог всё-таки един
…Вечное и неподвластное нашему с вами сознанию существо самодостаточно было.
…И породило пространство с четырьмя измерениями, и было это пространство частью этого существа. Да-да, пантеизм.
…Затем существо привело в действие вечный механизм жизни в бесконечном множестве миров, отразив своё присутствие и «товарный знак» в разного рода иррациональных вещах и нравственном императиве. Да-да, политеизм.
…Развитие науки и техники привело к саморазрушению человечества. Да-да, пессимизм.
* * *
А есть ещё и постмодернизм:
Ах, этот акт подтирания жопы!
Напоминает мою он работу!
Я по аналу провёл сотню раз,
Осталось бумагу спустить в унитаз!





Эта вещь сама просится на бумагу, которую затем можно спустить в унитаз:
Две точки (Gjfевгegfoцрр)
Две Точки упали вниз. По Оранжевой Трубе прошли в Море Канализации. Послышался Оранжевый Рык. Полщенка подползли к Плебею. Плебей сказал:
— Полщенка подползли к Плебею. Плебей сказал.
Gjfевгegfoцрр — так звали Полщенка. Другую Половину звали — Дикарь!*  — сказал, подумав, Плебей Половинке Щенка.




— Плибей! Плибей меня, пожалуйста! — попросили Полщенка.
Но Плебей не стал плибивать его. Он, развернувшись, ушёл, но оставил свой телефонный номер…
Оставшись в единочестве, Полщенка пролаяло:
— Сдадим Госплан по Музпрому! Как только государство выдаст нам свой план, то сразу по обкурке Музпром произведём!

Лукошко
Настя бежала по лесу и напевала «Чёрную метку» «Алисы». Она, конечно, не смотрела под ноги. Непонятно, как так вышло, но она обнаружила, что лежит на земле. Упала Настенька так неудачно, что раздавила почти все собранные ею ягоды. Но не это привлекло её внимание, а попавшее в поле периферийного зрения ещё при падении лукошко. Чёрное лукошко с красными крестами в треугольниках.
— Настенька, не бойся меня!
Настя, несмотря на совет, не на шутку испугалась, когда поняла, что говорило это лукошко. Она всхлипнула, сглотнула слезу и подавилась.
— Настенька, не бойся — не надо. Говорящее лукошко — довольно-таки обычное явление, просто ты не сталкивалась с подобным по причине столь юного возраста. Что можно узнать о жизни за пять лет?! Сейчас придёт бабушка, так ты не показывай меня ей, а засунь в рюкзачок, хорошо? Верь мне, я добрый, мы станем друзьями.
Настя разрывалась между двумя вариантами дальнейшего поведения. Она всё же решила поверить лукошку, и положила его в рюкзачок со стилизованной буквой «А». В ту же секунду показалась бабушка.
— Вот ты где! Я уж волноваться начала! Ой, ты всё раздавила?! Ну, не расстраивайся — у меня зато вона скоко!
* * *
Лукошко лежало в рюкзаке всё лето. Оно молчало. Настя, со своей стороны, тоже боялась заглянуть в рюкзак: мало ли что там может лежать? Кончилось лето. Настя уехала обратно в город, оставив рюкзачок в деревне.
После этого она одиннадцать лет не была в деревне. Когда ей было уже шестнадцать, она снова приехала к бабушке, на все каникулы.
Бабушка встретила её обилием слёз и эмоций. Проводив внучку в её комнату, бабушка сказала:
— Я после тебя здесь ничего не убирала. Всё, как и было: вот кровать — помнишь её? Рюкзак вот твой…
Настя сначала ни слова не ответила, но вдруг вспомнила и издала тихий стон. Бабушка испугалась:
— Что такое?
— Нет, бабуль, ничего, всё OK!
— Ты уверена?
— А… Ага!
Ночью, лёжа в кровати, Настя прошептала:
— Кто ты? Ты здесь?
— Я ждал тебя. Ты не боишься меня?
— Нет, но кто ты? Что ты?
— Открой свой рюкзак.
Вся дрожа, Настя нащупала в темноте ремень и расстегнула застёжки. Её рука нащупала лукошко и ощутила внутри него что-то твёрдое. Голос лукошка сказал:
— Вытащи меня.
Настя, осмелев от глотка привезённой водки, взяла в руки лукошко и поднесла к лампе. В лукошке оказался большой и тёмный искусственный фаллос и ещё что-то тёмное.
— Засунь меня к себе туда.
Настя, вынув член из лукошка, сняла трусы и стала удовлетворяться им, широко раздвинув ноги и тихонько всхлипывая при особо резких движениях. Вдруг в комнату вошла бабушка. Настасья успела залезть под одеяло.
— Не спится, внученька?
— Нет, бабуль. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, спокойной ночи.
Когда бабушка захрапела за стенкой, Настя продолжила половой акт с тёмным органом осторожнее. Вдруг она почувствовала, что член этот выбросил в неё сперму и обмяк.
— И что — всё?! Эй, вставай, сука!!
Настя не удовлетворилась, и ей пришлось поработать пальцем. Из лукошка раздался весёлый голос:
— Теперь ты больна СПИДом!
Смех сотряс весь дом. Услышав смех, бабушка перекрестилась, усмехнулась, встала и налила себе полстакана водки.












Старший брат (ранняя проза; написано 3.03.00-го года по заказу преподавателя детской литературы, публикуется в небольшой редакции)

Жили два брата. Старший был богатый, а Младший — бедный. Хоть Старший и делился с Младшим, Младший очень завидовал его богатству. И вот как-то раз Младший подкараулил Старшего за углом, ударил его суковатой палкой по голове и забрал все наличные деньги, а с собой у Старшего Брата была немалая часть его состояния. Оставил Младший только три рубля.
Очнулся Старший Брат, увидел, что денег нет, только три рубля осталось, опечалился сильно. Вдруг видит нищенку-старуху. И отдал он ей с горя и сдуру последние деньги. Молвила тогда нищенка:
— За то, что ты отдал мне последнее, я тебя отблагодарю, ведь я — ведьма и могу наделить тебя магическими способностями. Но ты должен пообещать, что вызволишь мою похищенную дочь. Похитил её чародей по имени Кровавая Борода и увёз в очень далёкое от нас прошлое, в свой замок. Я могу переместить тебя туда, но обратно ты вернёшься, только если спасёшь мою красавицу-дочь.
Подумал Старший Брат и решился:
— Была не была, колдуй, старуха!
Только произнёс он эти слова, стала ведьма читать заговоры и заклинания, и завертелась волчком на месте, и запрыгала, и зарычала.
Обрёл тут Старший Брат сверхъестественные возможности: стал мысли людские читать да язык животных понимать. Напоследок дала ведьма Старшему волшебные меч, топор да кольчугу, из огненных колец скованную.
И вот чувствует Старший Брат, что стоит он уже не со старухой, а в лесу дремучем. Видит, что вдалеке на холме возвышается замок, и понимает как-то, что подступа к нему нет: с севера ледяными глыбами ограждён, с запада — ловушки и капканы порасставлены, с юга огненная река протекает, а с востока — войска стоят отборные. Решил тогда Старший Брат жребий кинуть, с какой стороны проникнуть в замок. И выпало ему, что с восточной. Опечалился Старший Брат: один с целой армией будет биться. Но вспомнил тут он о своей свежеприобретённой способности телепатии. Тогда отправил Старший заряд мысленной энергии к птицам, зверям и рыбам, воззвав о помощи. Три раза пришлось ему запрашивать её, прежде чем в голове своей он уловил ответ Чёрного Ворона:
— Я помогу тебе, ведь мне ненавистен чародей Кровавая Борода. Скольких моих братьев и сестёр поубивал он для своих отвратительных ритуалов служения Сатане! Недавно я залетал в окно замка чародея и унёс в клюве из его личной библиотеки Чёрную Книгу тайных приговорок, затем спрятал её в своём гнезде. Подожди меня здесь, я слетаю за ней, может быть, какая-нибудь приговорка тебе пригодится.
Сел Старший Брат на пенёк и стал терпеливо ждать. Через некоторое время прилетел Чёрный Ворон с волшебной книгой в клюве, весь в крови, без лапы и глаза. Молвит:
— Люди чародея нашли меня. Я сумел отбиться от них, но, чувствую, не жить мне.
И умер. Старший Брат, помолившись как водится, похоронил Ворона и стал листать книгу. Он увидел приговорку, способную любому человеку создать три сотни двойников-клонов-дублей-трицентублей. Старший Брат решил, что это как раз для него. Он прочитал текст приговорки, осмотрелся и увидел, что повсюду появились его полные подобия с мечами, топорами и в огненных кольчугах. Послал их тогда Старший Брат на восточную границу замка Кровавой бороды, а сам остался в лесу — наблюдать за ходом сражения. И видел он, что развернулась битва великая и полилась кровь. Рубят его двойники-трёхсотенники поганых прихвостней Сатаны топорами, летят головы с плеч долой, кровь брызжет, льются ручьями слёзы. Но и супостаты в долгу не остаются — пускают стрелы огненные, кислотой плюются, саблями кривыми машут, ругаются по-чёрному, троллят; всячески спамом гнилым забрасывают. Всё же через три часа пал последний страж замка, хоть и уцелело мало трицентублей. Последние из оставшихся сами собой растаяли в воздухе. К тому времени стало темнеть, а фонарей не было, так что Старший Брат решил подождать до утра, и уснул под ближайшей елью. Не ведомо ему было, что это заколдованный лес, и ночью здесь правят силы Зла.
В полночь проснулся Брат от страшного визга и грохота. В свете своей огненной кольчуги Старший Брат видел ужасающую картину: со всех сторон окружили его невиданные чудища: мертвецы полуразложившиеся, упыри, оборотни да вурдалаки. Впереди всех сидел ужасный Леший, в его руках была волшебная книга приговорок. Посмотрев обложку, он проглотил всю книгу не жуя, прокомментировав:
— Ненавижу магию! От неё одно зло! Что, чужеземец, ты делаешь в моём лесу?
Старший Брат мысленно пожалел об утраченной навсегда способности клонировать себя, но вслух ответил Лешему:
— Я обещал одной ведьме спасти её дочь, вырвав её из лап Кровавой Бороды, который прячет её в своём замке. В лесу же я остался переночевать, поскольку уже было темно, а фонарей здесь нет.
Ряды упырей и чудовищ содрогнулись от хохота. Лёгким движением руки Леший заставил их замолкнуть. Молвил Леший:
— Я сам недолюбливаю чародея Кровавую Бороду, потому что он мою родню, — Леший указал суковатой рукой на упырей и чудовищ, — иначе как «уродами» не называет.
При этих словах Старший Брат подумал, что сейчас он склонен согласиться с Кровавой Бородой, а вслух сказал:
— Не пойму, почему он так несправедливо к вам относится.
Кивнув, Леший продолжал как ни в чём не бывало:
— И открою я тебе его тайну: всё тело его неуязвимо для атак топора и меча твоих, но поразить его можно, вырвав левый глаз и нанеся удар непосредственно в мозг супостата. Опасайся его магической способности создавать иллюзорных двойников и превращаться в близких тебе людей: братьев, сестёр, любимую девушку и так далее. Можешь переночевать в моём лесу, никто тебя не тронет, а наутро уходи. Да поможет тебе Господь Бог! Аминь.
Так сказал Леший, и Старший Брат, поблагодарив его за такую ценную и важную для его дела информацию, уснул до утра.
Наутро, позавтракав ягодами да орехами и выпив ключевой водицы, а также помолившись Господу Богу, Старший Брат пошёл выручать ведьмину дочурочку.
Он беспрепятственно прошёл через восточные ворота замка, и, воспользовавшись телепатией, стал читать мысли Кровавой Бороды.
Из содержимого головы чародея он выяснил маршрут и вскоре стоял перед негодяем, говоря:
— Я пришёл биться с тобой, Кровавая Борода, урод.
— Что? Да как ты смеешь, молокосос?! — воскликнул чародей.
Тогда Старший Брат кинул свой топор, целясь Бороде в глаз. Чародей, испарившись, избежал гибели. Вдруг сзади раздался знакомый голос:
— Брат, ты нашёл меня, я хочу извиниться.
Помня советы Лешего, Старший решил схитрить и сказал:
— А, мой младший брат, я уже простил тебя, давай скорее обнимемся!
Схватив чародея левой рукой за горло, Старший Брат вырвал его левый глаз и сразу же нанёс удар мечом в мозг. Тут же плоть чародея истлела, превратившись в прах. Запахло гнилью и калом. Старший Брат обратился мысленно к дочери ведьмы. Узнав от неё, помимо маршрута к тюремной камере, что она готова выйти за него замуж, Старший Брат, памятуя о том факте, что старуха назвала свою дочь красавицей, поспешил освободить пленницу. Он нашёл её прикованной к одной из тюремных стен. Старший Брат с удовлетворением отметил, что она была действительно красивой.
Как только он разбил оковы, вдруг осознал, что опять стоит рядом со старухой-ведьмой, а красавицы, оказывается, и след простыл!
— Бабуля, а где же дочка? — недоумённо поинтересовался старший Брат.
— Дурачок, а это я и есть, — ответила ведьма, снимая маску и парик. — Я испытывала тебя!
На следующий день они поженились. Вернулся и младший Брат, так как он проиграл все деньги. Старший Брат, после небольшой взбучки, простил его. И живут все они в Счастии и Гармонии и по сей день.

Духи во сне и наяву
Вступление

Всякий раз, садясь за написание книги, я ставлю перед собой определённый круг задач. Как известно, печатное слово может очень сильно влиять на читающего субъекта. Как говорил ещё Александр Сергеевич Пушкин в позапрошлом веке, «действие человека мгновенно и одно, действие книги множественно и повсеместно». Я ставлю перед собой чёткие цели: пробуждать в душах читателей «чувства добрые»; давать пищу для ума; делиться тем немногим, что я узнал за свои двадцать два года о жизни.
Во всех случаях, когда написанное мной вызывает злость и раздражение, я прошу своих уважаемых читателей учитывать сказанное мною выше. Я думаю, что если мои произведения вызовут отрицательные эмоции, это произойдёт от их непонимания.
Но, однако, не могу не признать, будучи убеждённым постмодернистом, что всякое восприятие текста имеет право на существование, и нет «верного» восприятия текста, или двух тождественных восприятий как двумя людьми, так и одним и тем же человеком. Этим я хочу сказать, что «Война и мир» для олигарха или малограмотного качка, читающего в метро, или «Преступление и наказание» для преподавателя или начинающего приобретать проблемы с психикой от постоянных видеоигр паренька — не то же самое произведение.
Да, я хорошо понимаю, что это вам известно, но хочу сделать ясным то, что мне было бы приятно, если б как можно большее число читателей поняло мои произведения наиболее близко к тому, как их понимаю я, но добавив индивидуальность своего неповторимого восприятия. Текст, прочитанный нами несколько раз в разные периоды жизни, может обрастать новыми пониманиями сколько угодно раз, а мой же текст будет, наиболее вероятно, воспринят как интересный той категорией читателей, которая ненамного отличается от меня по возрасту и литературным вкусам и испытанным влияниям. Вам понравится моё творчество, если вы читали с удовольствием литературу постмодернизма, отечественного и зарубежного, и любите нашу фантастику, например, Сергея Лукьяненко. Всё, то, что я хотел сообщить, я сообщил.
               
Водяной
1

Прошло почти два года с тех пор, как Москву потрясли приснопамятные события, связанные с нашествием с Тастубартии. Один московский учёный нашёл выход из сложившегося положения: предложил помещать незваных гостей в колбы с питательной жидкостью. С пришельцами был заключён договор, и все они согласились добровольно покинуть тела людей.
Сейчас все «тастубартеры» хранились в одной подмосковной лаборатории, где над ними ставили опыты учёные.
Проявивший отвагу в борьбе с «тастубартерами» Семён, который с группой верных друзей организовал сопротивление вторжению, с тех пор ушёл с работы курьера и торгового представителя и устроился преподавателем в сельскую школу. Таким образом он косил от армии, в чём появилась необходимость, поскольку его бронхиальная астма не подтвердилась в ходе последней комиссии. Добираться до нового рабочего места было довольно-таки долго.
Из своей однокомнатной квартиры Семён с матерью и вернувшимся из армии братом переехал в двухкомнатную квартиру в Головинском районе, доставшуюся им по наследству от умершего родственника.
В новом, оказавшемся весьма гостеприимном, районе Семён завёл новые знакомства без особых проблем. Он знал теперь Захара; некто по имени Сергей, бывший качком устрашающего вида, также считался его товарищем, как и Федя, а другом — Павел, который, как и сам Семён, писал стихи и прозу.
Около четырёх-пяти месяцев назад Семён по дороге с работы домой познакомился с Женей. Она стояла в вагоне метро слева от него, читая ерофеевскую «Вальпургиеву ночь», и он сразу решил, что эта девушка не должна просто так уйти, прежде чем он попытает с ней счастья. В ней было что-то трудно уловимое, нечто, как, по крайней мере, показалось ему тогда, вроде сильной концентрации вселенского смысла в той точке пространства, где эта девушка находится. Семён понял: это именно то, что он искал столько времени.
— Девушка, разрешите с вами познакомиться? — клишированная фраза для знакомства сама на рефлекторном уровне слетела с его языка так же легко, как, если бы его попытался достать боковым стоявший справа человек, он закрылся бы подставленной ладонью, отклонив голову также на уровне рефлекса. К удивлению Семёна, она не отказалась, хотя, признаемся по секрету, обычно ему так сильно не везло. Женя, как выяснилось, также училась в педагогическом институте и, когда они познакомились, заканчивала пятый курс. Семён так полюбил её, как не любил никого со школьной скамьи. Женя, как и Семён, оказалась фанатом «Арии» и других команд, играющих металл и хард-рок. Вдвоём они стали посещать различные клубные концерты, на которых играли как представители «старой гвардии», так и молодые коллективы, пытающиеся создать свой неповторимый стиль игры на основе западных влияний. Кроме концертов, Женя с Семёном, как это принято, ходили в кино, музеи, лесопарки, на выставки; гуляли в центре и в отдалённых от него районах. Сначала всё было хорошо, и отношения с Женей, несмотря на некоторые не имеющие большого значения досадные мелочи, в целом устраивали Семёна. Но вскоре в душу его закралось подозрение, переросшее затем в уверенность, что Женя его бросит, как только решит, что он больше ей не нужен.
Летом девушка, как правило, уезжала к бабушке, жившей в Зеленограде. Впрочем, не на всё лето — лишь на пару недель. Вот и в этот раз она обещала вернуться в начале сентября. Женя просила не звонить ей, сказав, что позвонит сама. Однако была уже середина сентября, а Женя всё не давала о себе знать. Семён чувствовал, что, скорее всего, он разонравился ей. Удивительнее всего было то, что, хотя он не отдавал себе в этом отчёта, именно по причине внезапного охлаждения возлюбленной Семён был бы готов забыть о ней.
Прошло ещё какое-то время, и Семён набрал-таки переливающийся электрическим свечением в его сознании телефонный номер. Подошла её сестра:
— Алло!
— Привет, а Женя дома?
— Привет, сейчас, подожди.
Какое-то время в телефоне слышался шум, играла тяжёлая музыка, а на заднем плане шёл разговор. Затем её голос сказал:
— Алло!
— Здравствуй, Жень, это я! Ты обещала в начале месяца приехать и позвонить, но не позвонила — вот я и решил сам позвонить. Ты как сама?
— Хорошо. Слушай, я не могу сейчас разговаривать. Жду важный звонок. Позвони завтра, ладно?
— Хорошо. Ну, давай тогда, пока!
— Пока! Позвони мне.
На следующий день Семён, разумеется, был не в лучшем состоянии духа из испытанных им когда-либо за всю его жизнь. Вернувшись с работы, позвонил ей. Подошла она сама:
— Алло!
— Привет, это я опять! — сказал Семён, догадываясь, что ему здесь не рады.
— Здравствуй! Слушай, я хочу сказать, что не буду больше с тобой встречаться.
Хотя Семён знал в глубине души, что именно это она и хочет сказать, он всё же удивился до такой степени и почувствовал такую разнообразную гамму всё же сугубо отрицательных чувств, что молчание длилось, кажется, секунд пять как минимум. За эти пять секунд, во время которых он был в том состоянии, когда, как пел в одной своей песне Анатолий Крупнов, «мысли мчатся, разрывая виски», он пытался осознать, к каким же последствиям в реальности приведут эти Женины слова. Он сказал, с трудом преодолевая паралич артикуляционного аппарата:
— Жень, как же… Ну зачем, почему?
— Этому нужно было положить конец, и чем раньше, тем лучше. У нас нет будущего. Мы не подходим друг другу.
«Бла-бла-бла… — подумал Семён. — С этим мы давно знакомы. Сейчас она мне скажет в успокоение, что хочет, чтобы мы с ней остались хорошими друзьями».
— Семён, я себя чувствую с тобой недостаточно защищённой, что ли… Ну, не знаю, как выразиться. Мне нужен другой тип мужчины. С тобой... С тобой я хотела бы дружить.
— Женя, ты говоришь своё окончательное решение?
— Да.
— Очень жаль. Я думал, что тоже нравлюсь тебе. Ты очень меня разочаровала. Я подумаю над твоим предложением дружить.
— Подумай. Ну ладно, пока.
Семён попрощался, отнёс трубку радиотелефона на базу и продолжил думать о том, что теперь произойдёт и как справиться с такой неприятной ситуацией.

2

Сергей толкал от груди штангу, весившую более ста килограмм. Усилием воли он, несмотря на крайнюю степень усталости, преодолевал свою слабость и продолжал толкать этот спортивный снаряд. По стальным бицепсам и трицепсам струился ручьём пот. Арнольд Шварценеггер учил: упражнения приносят наибольший эффект только тогда, когда уже кажется, что дальше продолжать невозможно. Серёжа впитал эти слова плотью и кровью и сделал их главным психологическим стимулом своих интенсивных занятий бодибилдингом. Хотя его бицепс уже перевалил за пятьдесят сантиметров, Сергей и не думал останавливаться на достигнутом. Целью и заветной мечтой его были участие и победа на первенстве Москвы.
Сейчас, толкая тяжёлую штангу под играющую в магнитофоне «Арию», подросток вспомнил о своей конечной цели, делая толчок несколько дополнительных раз. Идеалами служили видеогерои восьмидесятых и девяностых: Ван Дамм и Шварценеггер. Мысленное отождествление себя с ними позволяло достигать фантастических упорства и настойчивости в занятиях. Сняв несколько металлических блинов, Серёжа перед застывшим в уважительном молчании залом стал нарабатывать бицепсы. Серёжа с неизменным удовлетворением отметил, что в зале он наиболее накаченный. Пара человек, которые раньше превосходили его, сейчас уже конкуренции не составляли абсолютно.
Закончив свои занятия, Сергей, приняв душ, направился домой. Дома, переодевшись, он решил немного погулять до ужина. Направился к Головинским прудам. Сделал кружок вокруг Большого Головинского пруда. Завершая его, подошёл к останкам царской купальни, изображение которой являлось символом Головинского района. В своё время царь, в поисках тишины и покоя, или же подустав от тупого окружения, спускался здесь в воду — поплавать. Неизвестно, удавалось ли ему найти их здесь и удавалось ли когда-нибудь кому-нибудь где-либо найти их вообще.
Стоя внутри купальни, Сергей глядел на отражение закатного солнца в воде пруда. Вдруг внимание его привлекло странное свечение. Он спустился к пруду вплотную и наклонился.
Прежде чем он успел среагировать, из воды, из самого центра светящейся окружности, вырвалась непонятно как там оказавшаяся зелёная рука с перепонками между пальцами, бывшая даже больше Сергеевой, хотя он не подозревал о том, что такое бывает. Рука крепко схватила его за ногу. Сергей не устоял и упал около самой кромки воды. Зелёная рука перенесла свой захват с ноги на горло, из воды выскользнула ещё одна и схватила Сергея за длинные волосы, стараясь затащить в пруд. Серёжа попытался кричать, но из его глотки вырывался только неясный хрип. Вокруг не было никого. Он пытался стащить руку с горла, используя все свои силовые запасы, но всё больше слабел. Огромный силовой потенциал всё же не спас его, и с громким всплеском он оказался в пруду, опускаясь всё глубже на дно. В мозгу лихорадочно бились мысли, в которых были вперемешку растерянность от неожиданного нападения, страх перед смертью и удивление перед собственной беспомощностью. От нападающего исходило яркое свечение, что позволило Сергею слабеющим от удушья взором немного разглядеть его. Это было уродливое существо, напоминавшее огромного человека с перепончатыми конечностями, обросшее подводной растительностью. Опускаясь под воду, Серёжа пытался активизировать свой самый последний резерв, чтобы вырваться из стального захвата, но он уже понимал, что сопротивление бесполезно. Он впервые столкнулся лицом к лицу с ситуацией, требующей разрешения силой, при которой его мышцы не играли никакой роли. Сдаваясь, он позволил существу опуститься с ним на дно. Хотя Сергей ещё немного пытался сдержать душащую его руку, он понимал, что лишь отсрочивает неизбежное. Глянув по сторонам, он увидел начинающие разлагаться прибитые ко дну объеденные во многих местах людские тела, около шести, и это дало Серёже сил на последний отчаянный рывок. Ему удалось вырваться из стального захвата перепончатой руки, и он попытался подняться на поверхность — глотнуть спасительного воздуха. Но в ногу его опять вцепилась рука неприятеля, таща вниз. Опустив Сергея на глубину, чудовище впилось зубами в его горло и перегрызло его. Перед глазами Серёжа увидел свою же алую кровь. Теряя сознание, он чувствовал, что теперь уже не видать ему первого места, а вместо этого Водяной сожрёт его тело. Это была последняя его мысль.

3

Семён был в жуткой депрессии оттого, что его бросила любимая девушка. Плохо и обидно было не только и не столько из-за того, что он больше не будет с ней встречаться, сколько от самого факта, что его бросили. На порядок сразу же упала его самооценка. Он полагал, что является неплохим парнем в сравнении со всякого рода алкашнёй-наркоманами, делягами и разным быдлом, тем более, что не курил, занимался спортом и пил немного только по праздникам. Воистину, величайшая загадка в этом мире — сердце женщины!
Чтобы хоть немного восстановить самоуважение, необходимо было поговорить с кем-нибудь, кто нашёл бы для него нужные слова. Он решил, что для этих целей идеально подойдёт подруга Маня. Семён набрал Манин номер и пригласил её на прогулку. Маня никогда в таких случаях не отказывалась, и поэтому была незаменима. Непривлекательная для Семёна как девушка из-за полноты, она давно с ним дружила и проводила консультации по части женской психологии.
Они условились о встрече в парке, прилегавшем к Головинским прудам. Маня, как обычно, не заставила себя долго ждать, и вскоре Сеня гулял с ней по округе и изливал ей душу, вспоминая недавнюю свою страсть и все перенесённые обиды.
Так они подошли к старой купальне. Семёну надоело говорить о своих неудачах на любовном фронте, и он принялся рассказывать Маше всё, что ему было известно про эту купальню. Они стояли возле самой кромки воды, и он заканчивал свой рассказ, когда внимание его привлекла непонятная игра света на поверхности воды.
— Смотри, Маш!
— Что это, Сень?
Было уже довольно темно, и в сумерках свечение казалось очень красивым. Сеня вспомнил, что Маша спросила его, и ответил ей:
— Не знаю, но правда — это прекрасно?
Вдруг, прежде чем Маша успела ответить, какое-то существо, Сеня даже не успел разглядеть его как следует, мгновенно вынырнуло из воды, схватило Машу, не успевшую даже крикнуть, и скрылось с ней под водой.
Поколебавшись с секунду, Семён нырнул вслед за монстром. Под водой он увидел освещённую исходящим от Водяного светом уже мёртвую Машу, что было ясно по неестественному повороту её головы. Очевидно, монстр сломал ей шею.
Не зная, что дальше делать, он попытался под водой ударить со всей силы ногой в область груди этого гада. Вероятно, он попал в солнечное сплетение монстра, и уже готовил ещё один удар, но тут разозлившийся не на шутку Водяной ударил его по голове, и он потерял сознание.

4
               
Когда он очнулся, то увидел прямо над собой наклонённое лицо друга Павла.
Вспомнив недавние трагические события, Сеня быстро вскочил на ноги. Паша сказал:
— Ты живой? А я проходил тут, смотрю — ты лежишь; думал, чего случилось... Как ты?
Семён увидел, оглядевшись, что стоит на другом берегу того же самого пруда, где происходила битва с Водяным, от чьей руки погибла Маня. Непроизвольно сжались кулаки. Павел продолжал:
— Ты чего в крови-то весь и мокрый к тому же? Пошли ко мне — всё расскажешь.
Дома у Павла Семён рассказал ему о Водяном.
— Правда, что ли, это всё? Какие там Водяные, ты в Бога-то веришь?
— В Бога-то? Я верю в то, что Бог есть самовосприятие этого мира. Но за Маню Водяной мне ещё ответит!
— Да откуда здесь Водяным взяться?
— Не знаю, не знаю... Есть здесь вроде фабрика рядом какая-то — может, там отравленные отходы какие-нибудь. В Москве-реке, знаешь сам, кто только не плавает... А может, кладбище Головинское кому-то неудобным показалось отчего-то. Но Водяному этому Маша с рук так просто не сойдёт! Кто знает, кого он ещё сожрал, там под водой вроде бы ещё какие-то тела были. Ты только не сообщай никому пока — я сам с этим должен разобраться.
Семён вышел от Павла и сразу же отправился к Феде. У него в голове созрел план, как справиться со своим врагом.
У Феди Семён купил на уже высохшие после купания в Большом Головинском пруду деньги большой кинжал. Сказал Феде, что собирается на охоту на водяных, и тот не стал больше его расспрашивать.
Когда он шёл от Феди, то совершенно случайно встретил Павла, бредущего куда-то по своим делам. Паша прочитал ему стихи о Водяном, которые как раз только сочинил:
«Водяной, Водяной
Потерял совсем покой!
Тащит в Царство Под Водой
Нас зелёною рукой.
Всем нам дарит он покой,
Но зачем — такой ценой?!
Жизнь, вперёд лети стрелой!
Жертву схватит Водяной».
Семён сказал, что сейчас не время для таких стихов, и пошёл домой.
Дома, перевязав все раны, он решил поговорить о случившемся с Сергеем, но, когда позвонил ему, мать сказала, что того уже сутки нет дома. Семён мысленно связал эту информацию с Водяным. Он принялся, заперевшись в своей комнате на всякий случай, приделывать свой кинжал к рыболовной удочке. Получилось копьё. На остриё он намотал тряпок, скрыв его от любопытных взглядов.
Следующий день прошёл в нервной атмосфере. Семён морально готовился к предварению в жизнь смертельно опасной затеи. Лишь только стемнело, собрал снасти и сказал маме, что отправляется чуть-чуть порыбачить. Мать удивилась, что он отправляется на рыбалку, когда уже стемнело, но Семён ответил, что не мог отправиться раньше, так как был очень занят, но добавил, что всё же надеется поймать пару бычков для соседской собаки.
Когда он прибыл на место, то сперва убедился в отсутствии кого-либо поблизости. После этого, сняв всё, что было намотано на остриё его копья, присел у кромки воды в напряжённом ожидании Вскоре глаза различили сияние в том же месте, где и вчера.
— Ну сейчас, сволочь, ты мне ответишь! — Семён подошёл ближе к воде и стал сильно тыкать своим копьём в пятно света. После пяти тычков из воды мгновенно выскочил Водяной и оказался на берегу рядом с Семёном, направляясь в сторону последнего. Нервы Семёна были напряжены до предела. Он почувствовал дрожь в руках. Ему уже не оставалось ничего другого, кроме как ударить своим копьём, причём, если он промахнётся, то второй попытки может уже и не быть. Вспомнив Машу, он в резком порыве ненависти одним молниеносным движением вонзил кинжал в грудь неприятеля. Остриё вошло глубоко в плоть противника, и последний издал ужасный крик. Не останавливаясь на достигнутом, Сеня упёрся в грудь Водяного ногой, вырвал из его груди своё копьё и повторно вонзил его уже в горло.
Когда Водяной упал, Семён убедился в факте смерти и пошёл домой.
Позже на дне Большого Головинского пруда нашли несколько обглоданных человеческих тел.

Леший
1
Смерти Маши и Сергея надолго выбили Семёна из колеи. Почти полгода он никуда не выходил из дома, кроме работы. Превратности судьбы, постоянно сталкивающей его с загадочными враждебными явлениями, плохо отразились на его самочувствии. Во сне его непрестанно посещали то погибшие друзья, то инопланетные пиявки и Водяной. Постоянные ночные кошмары могли бы свести с ума, но Сеня всё же понимал, что надо продолжать жить, несмотря ни на какие повороты судьбы.
Постепенно Семён стал оживать. Он начал включать в круг своей деятельности прогулки и посиделки с друзьями, снова стал посещать концерты различных тяжёлых команд, старался следить за своим физическим состоянием. Семён снова стал делать утренний комплекс, скомпилированный им самим и включавший как упражнения, придуманные Брюсом Ли, так и комплекс движений от Антона Петровича.
Жизнь вокруг снова начала течь в привычном русле, и до поры до времени все необычные явления и события, щедро выпадавшие в последнее время на долю Семёна, оставили его.
Так продолжалось до того момента, когда, возвращаясь с утра с концерта очередной металлической команды, кажется, это было «Отражение», он встретил бегущего потрёпанного друга Павла. В душе Семёна шевельнулось нехорошее предчувствие. Павел попытался путано что-то объяснить Сене, но из его рассказа собеседник понял только, что напуганный Паша убежал от смертельной опасности, от которой не скрылся их общий знакомый Дэн, живший совсем рядом с ними. Причём опасность, оказавшаяся для Дениса роковой, была не обычного рода, наподобие озверевших гопников, а сверхъестественного, как это и повелось с недавнего времени там, где рядом оказывался Сеня. Павел объяснил: он оставил Дэна, не попытавшись отомстить за него, потому что напавший на них монстр являлся не живым организмом, которому можно было бы причинить материальный или моральный ущерб, а был, так сказать, нежитью. Семён предложил пойти к нему и там в спокойной обстановке всё и обсудить. По дороге до дома Семёна была закуплена бутылка водки.
Дома у Сени Павел более подробно рассказал о своих злоключениях:
— Значит, так. Дело было в Покровско-Стрешневском лесопарке...
— И какого лешего вы там оказались?
— Мы с Денисом туда просто погулять пошли. Ну, выпили немного... Как обычно, разговор завели о философии, о медитации и о прочем. А Дэн бутылку пустую на землю бросил, так как мусорного ведра там нигде не было. Кто ж знал, что так получится... Вышел тут этот гад, под метр девяносто ростом, как дерево ходячее сам, руки — вроде палок суковатых, как в «Двух крепостях», в общем, и — как прыгнет на Дениса!
Тут Павел был вынужден ненадолго прервать повествование, так как очень плохо себя почувствовал, вспомнив произошедшее во всех подробностях. Молча Сеня разлил водку. Они выпили. После этого Павел продолжил:
— Это Леший был. Сто пудов он. За лес свой, сука, людей убить готов! Ты бы видел, чего он с Дэном сделал — всю кожу содрал! Как я сам спасся, не знаю.
— Ну-ну, спасся же всё-таки!
— Семён, мы должны ему отомстить за смерть Дэныча! У тебя завидный опыт борьбы с нежитью: как ты полгода назад Водяного замочил — до сих пор помню! Ты обязан что-нибудь придумать!
— Да я уже и придумал, наверное. Боюсь — не стало бы хуже. Лешего замочить можно, а что дальше? Любое наше действие в этой жизни приводит к таким последствиям, о которых, наверно, сам Бог заранее не знает... Помнишь этот набивший оскомину сюжет про то, к каким последствиям может привести гибель бабочки на другом конце Земли?
Паша кивнул. Сеня продолжил свою мысль:
— А теперь мне кажется, что не только такие явные действия, как чьё-нибудь убийство, а простой вздох, неуловимый скачок мозговой энергии не в ту сторону, любое изменение на бесконечно маленькой шкале измерений может привести к чему угодно, вплоть до гибели планеты — что уж тут говорить о таком масштабном акте человеческой деятельности, как убийство Лешего? С Лешим этим всё очень серьёзно. Кто знает: может, так сам Бог карает тех, кто загрязняет природу, а тем, кто, наоборот, посадит дерево, дарует вечное блаженство? Я уже давно жалею, что убил Водяного. Но у меня не было выбора — он убил мою подругу. И теперь опять мне кажется, что смерть Дэна нельзя простить, и нельзя оставлять Лешему возможности продолжать свою карательную по отношению к загрязнителям природы деятельность. Если он проводит такие действия, нарушающие Божественный миропорядок, как убийство людей, то и нам ничего иного не остаётся, кроме как применить фатальное воздействие на его деревянный организм. Другой вопрос, что не надо было и Дэну бутылку кидать. Значит, он из дерева, урод этот?
— Из дерева, а что?
— Да поджечь его надо бы! Беги к Феде за канистрой — обольём гадину Лешего бензином и спичкой чиркнем! Возьми ещё у Фёдора топор — если наломаем с огнём дров, то тогда попросту порубим твоего Лешего в куски! На тебе пятихатник — если там чего не хватит, сам добавишь.
Пока Паша бегал за канистрой к Феде, Сеня не сидел без дела, а сочинил стихотворение «Леший». Он прочитал его вернувшемуся с канистрой Паше:
«Леший, Леший
Страшный очень!
Жизнь становится
 Короче!
Пень корявый всех убьёт:
Кожу заживо сдерёт!
Всех проглотит, всех сожрёт —
Так свой лес он бережёт!»
Павел сказал с обидой в ответ:
— Пошёл ты к Лешему!
Туда они вдвоём и отправились.

2

Через некоторое время друзья стояли в Покровско-Стрешневском лесопарке, неподалёку от того места, где в прошлый раз Паша и Денис подверглись атаке Лешего. Сначала они обошли окрестности в поисках тела Дэна, но, видимо, Леший уже куда-то его спрятал. Семён сказал:
— Ну чего, надо его позвать.
— Леший!!! — прокричал на весь парк Пашок.
— Да не, не так, не затупляй! — Сеня снял с плеч рюкзак и извлёк из него бутылку «Столичной» и два стакана. Он сразу положил недалеко от себя топор, канистру с бензином и приготовленный факел. Не спеша они выпили бутылку, говоря о незначащих мелочах. Всё же было заметно, что оба они сильно нервничают. Семён разлил остатки и передал опустевшую бутылку Паше.
— Кидай в кусты! — сказал Семён. Павел размахнулся и с пьяной удалью забросил бутылку, куда ему было сказано.
В ту же секунду из этих кустов выскочила громадная злобная фигура; Леший прыгнул, угрожающе рыча, на Пашу, стараясь рукой схватить за лицо, чтобы содрать кожу. Семён был готов к этому и в две секунды облил Лешего из канистры, затем поднёс зажжённый факел. Леший, благо был ходячей деревяшкой, сразу же стал быстро сгорать. Однако он не хотел ни в какую отпускать Павла, от куртки которого он уже оторвал рукав, расцарапав Пашке руку и явно не собираясь этим ограничиваться. К тому же, от горящего Лешего огонь перешёл и на Пашу: у того загорелись волосы. У предусмотрительного Семёна на этот случай была с собой бутылка воды, которую он наполнил незадолго до этого в этом же парке в роднике «Лебедь». Сеня быстренько облил из бутылки голову Паши, затем перешёл на Лешего: он рубанул его топором по руке, потом и по второй. Леший орал всё время экзекуции страшным голосом. После ударов топора по рукам он отпустил свою жертву, и обессилевший Пашка откатился подальше в сторону. Сеня же с озверением берсерка принялся рубить противника на дрова.
Вскоре он замочил, основательно вымотавшись, своего оппонента, помог подняться незначительно пострадавшему Павлу, и они, захватив всё же на всякий случай свою бутылку, а также бутылку, выпитую ранее Дэном с Павлом, отправились в обратный путь.
Когда они отошли метров на сто от поверженного Лешего, Сеня бросил:
— Надеюсь, нам не придётся ещё с Бабой Ягой, Кощеем Бессмертным и Змеем Горынычем драться?
Павел многозначительно промолчал, чем слегка встревожил Семёна.

Заключение

Итак, вы прочитали мои произведения «Водяной» и «Леший», объединённые одними и теми же действующими лицами и общностью тематики борьбы со злом, представленным в образе сверхъестественного существа. При этом, если в «Водяном» действует однозначно отрицательный персонаж (на мой взгляд), то поведение монстра из произведения «Леший» более объяснимо: ему невозможным показалось дальнейшее бессловесное терпение загрязнения территории его обитания. Так я ввожу экологическую тему, актуальность которой кажется мне всё возрастающей.
Однако с моральной точки зрения поведение Лешего, безусловно, нельзя оправдать. Здесь я хочу провести параллели с другим своим произведением, где главным действующим лицом является также Сеня — «Вторжением...» Если читатель помнит, там пиявки с далёкой от Земли звёздной системы отправились в космос в поисках места обитания из-за перенаселения собственного дома. Это можно понять. Но нельзя понять бесконечную наглость захватчиков, проявленную ими на нашей территории.
К сказанному остаётся добавить, что для написания значительной части «Водяного» и «Лешего» мною было осуществлено препарирование собственного внутреннего мира с целью как можно глубже заглянуть в свою душу для наиболее адекватного и верного отображения главного, что я посчитал нужным вам поведать.

Одно большое событие
Сегодня произошло одно большое событие: сегодня родился человек.
Кем он станет? Станет ли он Гитлером? Или же Леонардо да Винчи? Станет ли он кем-нибудь известным вообще? Или его жизнь пройдёт в незаметном ни для кого, кроме нескольких человек, труде, который всё-таки окажется полезным для миллионов? Приведут ли, возможно и такое, его сознательные или неосознанные действия к гибели миллионов невинных жертв? Ответ нам не дано узнать заранее. Он находится в руках у Времени.
Сегодня произошло ещё одно большое событие. Сегодня умер человек. Каким он был при жизни? Много ли он сделал для счастья людей? Был ли он хотя бы иногда счастлив сам? Он унёс ответы с собой в могилу, и мы их уже не узнаем.

Женщина-убийца
(криминальная повесть)
«Во вполне определённых ситуациях глубокая женщина менее целомудренна, чем поверхностная»

(автор неизвестен)

Эпизод 1. Михаил

Женщина-убийца по имени Мария шла по освещённой фонарями улице. Была новогодняя ночь, и было не очень холодно. Сам Новый год наступил около двух часов назад. Навстречу Марии вышел парень лет двадцати. Мария решила, что стоит с ним познакомиться. Она подошла к нему и, поздравив с Новым годом, попросила прикурить. Парень поднёс зажигалку к её сигарете. Мария прикурила и поблагодарила его. Они разговорились. Оказалось, что его зовут Миша, а родом он, по его словам, из ЮАР.
Мария поинтересовалась:
— Что, из Южно-Африканской республики?
— Нет. Из Ukraine Republic — [юар], я здесь учусь на ветеринара.
— В смысле — зверей лечить? Ты, значит, завропатолог.
— Можно сказать и так.
— А что здесь в такое не раннее время отвисаешь, почему не со знакомыми?
— Да вот, прогуляться решил немножко.
— Прогуляться — это хорошо.
Повисла небольшая пауза. Миша в свою очередь спросил:
— А ты что здесь делаешь? Как я понял, ты не местная?
— Да вроде тоже прогуливаюсь. Плюс ещё дело кое-какое, но ты только, пожалуйста, ничего плохого не подумай. А какое это дело, ты потом узнаешь!
* * *
Итак, пришло время прервать рассказ и представить образ женщины-убийцы Марии несколько более развёрнуто.
Родилась она в одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, то есть к моменту повествования ей было пятьдесят лет, хотя выглядела она где-то на двадцать пять. Происходило это по той причине, что она родилась уродом. Не в смысле «некрасивой» — она могла бы, если бы хотела, стать моделью, а в смысле физиологических отличий от остальных людей, заключавшихся в том, что душа Марии существовала в автономно питающемся теле, что выражалось в том, что она не нуждалась в пище, воде и связанных с ними различных физиологических отправлениях. Это могло вызвать нежелательные расспросы окружающих, поэтому ей иногда приходилось заглатывать отвратительную для неё еду. Тело её было практически вечным, нужно было лишь подзаряжать его жизненной энергией убитых Машей людей. В отличие от вампиров и комаров, существующих за счёт чужой крови, Марии было достаточно просто убить, а тело само знало, как зарядить себя энергией. Но если смерть происходила просто рядом с Марией, а не по её вине, то тело не подзаряжалось. Мария не была очень сильна в физике, химии, анатомии и прочих подобных науках, и поэтому плохо представляла себе механизмы «подзарядки». Она просто вдруг переставала чувствовать голод, а по всему её шикарному телу волнами раскатывалось приятное ощущение тепла. «Подзаряжаться» Марии было надо где-то раз в год, и сейчас она в очередной раз выбрала для этой цели новогоднюю ночь. Намеченной жертвой оказался на этот раз, как вы, наверное, уже поняли, Михаил. Но пора бы уже нам вернуться к нашим героям!
— Что — так и будем здесь мёрзнуть, или ты решишься, наконец, пригласить даму в гости? — поинтересовалась Мария.
— Э… А... Да, конечно! Приглашаю тебя в гости! — спохватился ничего плохого не подозревавший Мишка.
Они вошли в обычный подъезд московской девятиэтажки. Надписи на стенах в который раз говорили несведущим в этих вопросах людям, что «рэп — это калл!» (обязательно нужно два «л» в слове «кал», это неписаный закон писателей на стенах, вероятно, так убедительнее, на их взгляд), а «Спартак», вопреки турнирной таблице, всё равно чемпион — ничего необычного в этом, равно как и в запахе в подъезде, не было. Лифт с дверями, открывавшимися и закрывавшимися вручную, вызвал лёгкую ностальгию по тому мрачному периоду, когда Машка ещё девочкой жила в коммуналке на «Павелецкой».
Они зашли в квартиру номер «двенадцать» на третьем этаже. Миша обитал в трёхкомнатном «флэте» с довольно неплохой планировочкой и большим количеством всевозможной мягкой и не очень мебели. Плакаты металлических команд, развешанные, надо полагать, чтобы прикрыть дырки в обоях, заставляли крепко задуматься об авторстве надписи о химическом составе рэпа. Наряду с привычными для современной московской квартиры дисками DVD на полках можно было увидеть становящуюся всё более редкой вещь: книги! Маша высоко оценила Мишины литературные вкусы: рядом теснились как классики русской литературы (Пушкин, Толстой, Достоевский), классики русской фантастики (Стругацкие, Булычёв и, судя по всему, уже Лукьяненко), классики русского постмодернизма (Вен. Ерофеев, Сорокин, Пелевин), так и немалое количество других отечественных и зарубежных авторов, вызывающих немалое уважение.
— Ну, чем будешь меня угощать? — Мария, никогда не любившая сразу переходить к «подзарядке», ради интересного совместного времени с жертвой была готова даже выпить ненавистного ей не менее, чем еда, спиртного. Единственное из доступных ей физических наслаждений — секс — она не упускала случая использовать по полной программе.
У Мишки оказались в наличии бутылка шампанского и ещё одна — с вермутом. Всё это дело было распито под разговоры о трудной жизни учащихся и менеджера на кондитерской фабрике в России и под различные закуски. Насытивши чрево, что Михаил проделал с удовольствием, а Маша — по зову долга, они перешли через поцелуи к насыщению другого плана. Оголив торс, принялись покрывать друг друга поцелуями со страстью двух нежных влюблённых. Далее они оголили всё остальное и с упоением занялись любовью, совокупившись два раза. Постепенно дело подходило к развязке. Маша прервала страстный обмен поцелуями, чтобы заглянуть в свою сумочку.
— Что там у тебя? — спросил Миша.
— Дай я глаза тебе повязкой завяжу!
— О, это интересно!
Маша завязала глаза Мише. Он улёгся поудобнее и приготовился получить удовольствие. Маша ещё раз залезла в сумку. Нож вонзился Мише в сердце. Из открытой раны брызнула кровь. Минут пять Маша просто сидела около трупа, ожидая, когда начнётся «перезарядка» аккумуляторов её неприхотливого тела. Началось всё, как обычно: по телу прошла небольшая судорога, которая постепенно становилась волнами приятного тепла, как бы продолжением недавно испытанного оргазма. Волшебное ощущение длилось несколько секунд. Затем также неожиданно всё закончилось. Маша подумала: «Интересно, а видел ли Михаил этот свет в конце тоннеля, про который всё время говорят, когда бился сейчас в агонии? Думаю, что видел бы, если бы умер на путях в метро, а не от моей руки и в своей постели.

Эпизод 2. Николай
Через год, когда Марии снова понадобилось «подзарядиться», она так же блуждала по улицам и познакомилась с молодым человеком. Его звали Николай. Было ему двадцать два года. Быть в этой жизни он мечтал поэтом. В своей квартире на Чистых Прудах, из которой на праздники уехали родители, он признался Марии:
— У меня готов сборник, который я хотел бы опубликовать. Называется это дело «Есть много в мире».
— И много там у тебя стихотворений?
— Там — да. Но вообще-то гораздо больше. Как я говорю,
«— Ты пишешь много?
— Да, немало,
Но больше в стол,
Чтоб не мешало».
Ещё Николай сказал:
— Могу прочитать тебе заглавную вещь из этого сборника, конечно, если ты захочешь.
— С удовольствием послушаю!
— Хорошо. Тогда вот:
«Есть много в мире танковой заботы,
Есть много здесь на ужин Пустоты.
Кровь в нашем мире царствует и рвота.
Есть лужи грязи, есть нехватка доброты!»
— Что ж, очень даже ничего! Ещё чего-нибудь прочти.
— «Я попросил у Бога тело
На пять десятков лет.
„Ну что ж, бери его, сынок!“ —
Услышал лишь в ответ.
Пока я жив, пребуду в теле,
Покуда не помру.
И только смерть всё оборвёт,
Испортив мне игру.
Я ещё жив и мне тело послушно.
Рука, нога покорны воле мозга.
С телом вдвоём нам быть вовсе не скучно.
Удобно в теле мне, уютно и неброско.
Мой мозг — твой бог.
Твой мозг — моя богиня.
Вот всё, что я придумать смог,
Мозгами пораскинув».
Знаешь, я это только что придумал!
— Здорово! Молодец! Ты даже не представляешь всю жестокую правду, скрытую в последней строке.
Если в голове Коли и зародилось какое-нибудь подозрение, он, околдованный обаянием Марии, не придал ему серьёзного значения. А зря. Менее чем через час его уже можно было причислить к категории, быть может, неплохих поэтов, которым, увы, никогда уже не стать знаменитыми.

Эпизод 3. Семён
Мария и Семён сидели на квартире последнего на Лихачёвке.
— Вот послушай, Маш, невероятную историю моей чёртовой жизни, — сказал Семён и поведал Машке обо всех своих злоключениях, начиная от угрозы вторжения инопланетян, рассказанной со всеми леденящими душу подробностями, и заканчивая поздними своими приключениями, связанными с буйством Водяного с Лешим.
— Сеня, это круто! Это — прям хоть рассказ пиши! Но сегодня тебе повезло — ты встретил не менее уникального и интересного человека, чем ты сам! Я, признаюсь, сначала думала тебя убить, да не пугайся, теперь я тебя не трону! Я лучше расскажу тебе, кто я на самом деле. И ещё расскажу два эпизода из своей жизни, которые произошли в два последних Новых года.

Эпизод 4. Аркадий
Итак, Сеня, слушай дальше. Как я сказала, мне раз в год надо кого-то убить. Ну, такая вот моя дурацкая физиология! И в том году, значит, на Новый год я познакомилась с Аркадием. Ему было сорок три. Я, когда помоложе была, любила только постарше и посостоятельнее для своих целей выбирать мужиков, а в последнее время на молодёжь подсела. А тут что-то опять для разнообразия постарше захотелось трахнуть и, как я говорю, «использовать». Короче, пришли мы к этому дядьке, как водится, все дела сделали, и я, как обычно, собралась ему глаза завязать и убить, зарезать. Помню, спрашиваю у него: «Ну, как тебе понравилось?» А он остроумно ответил: «Для комментария к этой ситуации подойдёт одно перефразированное античное выражение: „В здоровом теле — здоровый ***!“» Мне это показалось забавным. Я ему говорю: «Давай в одну хорошую игру с тобой поиграем, ты только сначала глаза завяжи повязкой!» А он, видать, опытный был дядька, говорит мне: «А ты меня ножом по горлу, и — ограбишь?» «Почему по горлу? Можно и в сердце!» — вроде так пошутила, «хи-хи, мол, ха-ха, как смешно: я — и вдруг ножом!», а сама жутко начала нервничать — уж очень его энергии поесть захотела. А он усмехнулся, сказал: «Ну ладно, подружка, я пошутил, давай, завяжи мне глаза, сыграем в твою игру!» Мне сразу заметно полегчало. Только я глаза ему завязала, сразу — за нож! Как и сказала, точно в сердце. И — что ты думаешь? — не успела ещё «зарядиться» как следует, так мне совестно стало из-за того, что человек мне доверился, а я, бессовестная дура, его надежды не оправдала и последней стервой себя показала, что не передать. А главная фишка в том, что я умудрилась ещё и забеременеть к тому же! Ты не представляешь, что это означало для меня: забеременеть первый раз, когда за пятьдесят уже три года как перевалило! Хоть я и чувствовала нутром, что организм у меня для родов подходит, мне это было всё равно. И решила я сделать аборт. И сделала! Сама себе сделала, так как живу без документов, боюсь ненужных подозрений в связи с несоответствием возраста и внешности. А жизненная сила малыша моего неродившегося ещё немного накормила меня. Пока на очередной Новый год я не встретила очередного мужика!

Эпизод 5. Алексей
Я встретила Алексея. Алексей мне очень нравился. После его смерти от моей руки я установила себе правило: если видно, что избранный мной жертвой — хороший человек, не убивать его. Лучше лишний день или несколько дней поголодать. Лёша был писателем. Он сочетал в своём творчестве самые мои любимые направления литературного развития. По его же словам, он писал «фантастику и постмодернизм с заметным преобладанием последнего». Интересно он говорил о развитии русского постмодернизма: «Венедикт Ерофеев — это постмодернизм и алкоголь как символ протеста своему времени. Пелевин — это буддизм в сочетании с открытиями Ерофеева. Ну а что до меня, то я сочетаю по мере своих возможностей пелевинские традиции с металлическими».
Я убила его тогда. Я не прощу этого себе, но я должна была получить всю исходившую из Алексея энергию, не оставив никому другому ни капли. Но даже мне не удалось забрать всю его силу. Я думала, что убила его, и ушла из его квартиры. Потом я узнала, что некоторое время он, несмотря на все мои попытки, был жив. Как я теперь себе представляю, он собрал последние остатки воли и заставил себя героическим усилием умирающего, но не сдающегося написать на листке бумаги трясущейся рукой перед самой кончиной последние стихи. Их потом опубликовали его друзья:
«Опасайтесь красивых грудей.
От них не видать вам спасенья!
Чтобы править судьбою своей,
Нужно большое уменье!
У меня его нет,
Так прощай, белый свет!»
И этого человека я из непонятных, глупо-эгоистических побуждений зарезала собственной рукой! С тех пор я поклялась себе умерить аппетиты и убивать только тех ничтожных существ, которых и людьми-то не назовёшь, если из-за глупой физиологии я не в состоянии никого не резать.

Двуглавый дракон

Глава I

— А эти твои препараты — они что, и правда помогают?
— Сами препараты никого не волнуют. Важно поверить, что это работает, и это действительно начнёт работать, — ответил Михаил на вопрос Дмитрия. — Так происходит со всеми вещами в мире — от плачущих икон до рекламы.
Мимо говоривших прошёл, поздоровавшись с Михаилом, какой-то молодой парень. Михаил сказал:
— Познакомься, Димка: мой ученик Иван. Ты чего не на занятиях? — вопрос был задан уже Ване.
—Так я на этой «школе» уже два раза был! Чего ещё-то раз туда идти?
— Говоришь, был на этой «школе»? Ничего страшного, сходишь ещё, послушать Гузнина всегда полезно!
Когда Ваня ушёл слушать лекцию, Миша обратился к Диме:
— «Школами» у нас называются занятия. Они бывают разных видов: «по бизнесу» и «по продукции». «Школы по продукции» — исключительно для новичков. «Школы по бизнесу» проводятся как для новых, так и для опытных сотрудников фирмы. Главное условие преуспевания на нашей фирме — богатая фантазия вкупе с даром рассказчика. Работа наша здесь — это бизнес историй. Чем лучше история, которую ты придумаешь, тем выше — что, как ты думаешь?
— Э… Может быть, товарооборот?
— Правильно, товарооборот! Таким образом, ты должен придумать берущую за душу историю о том, как тебя спас от бедности наш «Двуглавый дракон». Или как твой троюродный брательник выжил и не умер от перепоя с помощью нашей продукции. Это уже детали, кому что больше нравится. Главное — не переиграть и казаться искренним, и люди проникнутся твоей легендой. Ну хорошо, Дмитрий, подведём итоги. Ты будешь сотрудничать с китайской фирмой, производящей оздоровительные препараты и занимающейся обычным сетевым маркетингом, так как линейный маркетинг в наше время есть полное фуфло. Сейчас не важно китайское название нашей фирмы, а по-русски это примерно можно перевести как «Крадущийся в ночи двуглавый дракон, пожирающий кусок мяса». Согласно классической трактовке этого символа, две головы должны символизировать «здоровье, хлещущее через край», а кусок мяса — «благосостояние». Для нас с тобой, т.е. для посвящённых в Тайну Дракона, есть доступ к истинной трактовке образа-символа Двуглавого дракона. Я уже говорил тебе, что новички в нашей компании платят, как мы им говорим, «за открытие внутреннего валютного счёта». О, несчастные слепцы! Символ Дракона, пожирающего мясо, означает: «Мы сожрём вас вместе с теми жалкими тремястами рублями, которые вы приносите на алтарь Дракона, и вы уйдёте навсегда, проклиная „Двуглавого дракона“ и себя!» Здесь я, естественно, имею в виду тех, кто всё же, заплатив нам денежки, решит, что сам работать обманщиком не в состоянии. Причём, важно помнить о таком нюансе, как необходимость ни в коем случае не дать понять, что в реальности представляет собой работа в нашей компании на стадии до получения от новичка денег и в первые дни после этого. Можно обещать «золотые горы». Говорить, что от человека здесь требуется совсем немного: просто рассказывать людям о продукции, ну, что-нибудь такое…
— Скажи-ка лучше мне, а с меня, что, тоже лавэ снимут?
— А то! Но ты не волнуйся, я о тебе позабочусь, свои люди, как-никак! Введу в курс дела, объясню популярно, как грамотно обманывать. Сегодня нам предстоит ещё одно важное дело. Мы будем проверять, насколько результативно получится у тебя внушить себе эффективность самого нашего главного препарата, помогающего от похмелья. Поехали ко мне; жена смылась к подруге, так что не волнуйся — палева не будет! Выпиваем водки, заглатываем наше лекарство, и — с утра не пьём ни грамма!
— Мишка, а ты уверен, что это обязательно надо делать? Может, я обойдусь и без этих экспериментов над собой?
— Ты что — хочешь продавать людям то, в чём не уверен сам?! Да скотина позорная ты после этого! Я с тобой и срать рядом не сяду!
— Да не, Мишка, ты неправильно меня понял! Я согласен на эту безумную авантюру! В общем, поехали к тебе!

Глава II

На следующее утро Миша разбудил Дмитрия:
— Ну, как голова? Не беспокоит?
Дмитрий ответил честно:
— Шёл бы ты на х… со своей фирмой! У меня башка вся раскалывается! Да я лучше, чем самовнушением здесь заниматься, похмелюсь, и ну к чёрту ваших сраных драконов!!

Бескорыстный писатель на Прозе.ру!
С тобою будущее я творю!
Зависит от таких, как ты и я,
Литература завтрашнего дня!
И нас добром потомки, верю, помянут,
Когда на сайт древнейший нас прочесть зайдут!
17.06.06




























Поэтические произведения разных лет плюс немного прозы



















Моё Роковое Творчество
Капать. Душой израненной капать,
Не ведать. Бед в изгнании не ведать,
Вспарить. Хоть раз над мраком вспарить,
Вскричать. Век зодиаком вскричать,
Отдать. Себя в руки Астрала отдать,
Уплыть. Навсегда от причала уплыть,
Разбиться. До лицах в крови разбиться,
Явиться. Самому себе внове явиться,
Остаться. В других для начала остаться,
Пей всё. Чтоб добро не пропало, пей всё!
Кропотливо крапать капли
В книгу радости и счастья:
Слева, справа, так ли, сяк ли...
Чрез меня упейся властью!
Ты — Един, хоть ты — не только
Ты. Но помню, верю, знаю,
Что смогу я ровно столько,
Сколько капель накрапает
Мой разрез души-аорты.
Нет, уже не отойти.
Это что-то вроде спорта.
Ты — не первый, но в пути.
Отдавай души богатства.
Всё вернётся, и сторицей.
Вдохновение — не рабство,
А вино. Хочу напиться!

Жизнь человека
Жизнь человека — как жизнь книги;
Судьба — на полке ль простоять;
Будет ли кто тебя листать,
Смотреть, брать в руки и читать?
Срок небольшой тебе от Бога.
Лет пятьдесят — считай, везёт.
Вплетай в строку свою дорогу,
Пусть кто-то тот же путь пройдёт.
Да, невелик от Бога срок,
Так пусть читают между строк
Всё то, что ты сказать хотел,
О чём и думать сам не смел…
На полке не найдут глаза —
Не вырвет хулиган страницы,
Не окропит любви слеза,
Не исказит презреньем лица…
Но не хотелось бы мне гнить
На полке. Очень не хочу!
Да, видно, предстоит здесь жить,
Покуда в небо не взлечу!
И пускай через век,
Ну а может и два,
Книгу ту человек
Пустит хоть на дрова!

Муравьиная страна
Сегодня ты меня достал,
Мой внешний мир!
Я зол, как пёс.
По правилам твоим играл.
Отныне
В пользу светлых грёз
Я ухожу из этой гонки
Собак за приз — кусочек кости.
Кишка моя чрезмерно тонка:
Не хватит пролетарской злости,
Не хватит лексики забойной.
И грусть меня гнетёт, что странно.
Здесь место толстым, а не стройным.
Я нервным стал чрезмерно рано.
Всё ж верю: так всё лишь у нас.
А у других иначе всё же.
Но свой единый звёздный час
Я вырву и в больнице тоже,
Ведь Цой был прав, когда сказал:
Всё ж меньше «в несколько» их «раз»,
Здоровых, то есть. Также верно он указал
С презреньем нам на стадо муравьиных масс.
Я ухожу от беготни. Я ухожу, хамьё, от вас.
Где разум был? Жаль, что не знал:
Деление на «наш» — «не наш»
Не для того, кто не предал.
Он не предал, был верен, шёл,
Но вышел весь, весь без остатка.
Он словом и собою песнь заплёл,
Но проиграл другим с собою схватку.
Не пройден им маршрут.
Проблем всех не решил.
Но люди всё же врут:
В чём мог, он победил.
Муравьиная страна!
Муравьиная струна!
Муравьиная страна!
Муравьиная струна!
Я умираю в этом мире,
Рождённом рыжим муравьём.
Пусть я чужой на этом пире,
Я всё же стану журавлём,
Несущим в руки Бога
Разбитые оковы,
Иголку в толще стога,
Счастливые подковы.

«Ломка жизнью (unplugged version)» + «Удручающие впечатления от экзистенции безнравственности» — одно в другое вяло переходит...
Звенящий треугольник
Бессмысленного бреда.
Цена таланта — молодость,
А жизнь — цена победы.
Вновь ломка жизнью входит
И в явь и в сон, ликуя,
А серость жадно смотрит,
Завидует, тоскуя,
И проникает болью
Под кожу и в подкорку.
Посыплю раны солью,
Другое раз без толку.
Готов был брильянты влагать тебе в уши,
Но время вдохнуло равнодушие в души.
На время подует на нас тёплый бриз,
Прекрасный почин — равноправия миг…
В одной мышеловке зачем столько крыс?
Как бомба из фильма — в душе нервный тик.
Времена лупоглазой прозы
Вспоминая, душа немеет,
Ведь ей путь предстоит неблизкий:
Только он свою суть имеет.
Готов был вложить упованье в ик-ону,
Но в мире лишь вызов диктует законы…
Готов был поставить я крест в центр мира,
И выяснить, что же такое порфира…
— Мой стих шоколаден? Красив? Ненагляден?
— Закрыл бы ты рот, трижды будь ты неладен!

Венти, Ленти и Икарлсон из подпола Альфа-Бета
На что меня ты вдохновишь,
Куриный мой фаст-фуд-фетиш?
“TNS” бесплатной карамелью,
Детство древнее „Марией-Мирабелью“;
Пузокрылый вентилятор... Вася,
Карслон — смотри!
— Не напрягайся...
Чресполосица — чужие чьи-то чресла.
Что-то липкое на поручне от кресла.
Ты пришла, пришла, как все другие
Мысли вялые, бесплодные, нагие.
Новый стих, пока не ставший старым.
Он затих, задавленный задаром.
Тьма навек
Начнёт... Начать... Начало...
Смысла брег
Вдали… Вот и не стало!
Распоясанный задором юных лет,
Черепками вымолвил обет:
«Не вернуться никогда в тот край,
Где царь Ирод — Телевизорай!»
Пролетел Икарлсон в подпол.
Полтергейст раздвинул чем-то стол.
Стал овал вершиться. Кастанеда —
Это воин… Ну а “V” — победа!
Падший ангел ввысь стремится —
Жаждет к Богу возвратиться.
Защита солнца вновь крылья жжёт,
Сознанье туманное само себе лжёт.
Но снова надеждою пламя раздуто,
И в Вечности снова застыли минуты.
Темпоральной петлёю себя обвивая,
Уже не тоскует, почти не желает...

У тебя была душа,
Боль была её судьба.
Мир латентно сокрушал
Дух, за мысли теребя.
Невозможная строка
Нереальностью тогда
Поместила вникуда
Смысл разом на века,
И остатки мира духа.
Там, где мокро — стало сухо,
И фальшивый мир души
На покой уйти спешит...

Первый блин
01.01.01
Мне греет душу память о тебе:
В грядущее из прошлого пусть длится!
Тобой дан образ просветлённый мне.
Им жизнь, мне данная тобою, озарится!

06.06.06
Меня рвёт, когда я вижу тебя!
Меня рвёт, когда я слышу твой смех!
Меня рвёт, когда ты гребёшь под себя,
Без тени сомненья входя снова в грех!
Рвёт от твоих обещаний,
Рвёт от посулов пустых…
От дураков и от пьяных
(Вместе и глупых, и злых).
От невозможности выжить,
От участи вечно мечтать.
От брызнувшей некогда спермы,
Сумевшей меня всё ж зачать…
Рвёт от тоски и обмана.
От безнадёжности стен.
Рвёт от любого дурмана —
Разом, всего, насовсем!
От ненатурального секса.
От недолговечной любви.
И от того человека,
Что вышел сухим из крови.
От глупой надежды на чудо,
И от сомнений в себе.
От тварей, подобных Иуде:
Всех тех, кто не верен судьбе.
Рвёт от всего, что я вижу,
И от всего, что во мне:
Многое я ненавижу
В когда-то великой стране!
От тошнотворной рекламы,
Аббревиатуры “PR” —
Нагромождений из хлама,
Да так, что бросает аж в жар!
Рвёт и от «Кода да Винчи»:*
Вся эта чушь не по мне.
Рвёт от души половинчатой:
Люблю только «да» или «нет».
Что будет дальше? Не знаю,
Хватит ли желчи во мне,
Чтоб обрыгать врата рая,
Или хоть чёрта в огне…
P.S.: Тот, кто прочёл мои шальные строчки
(Им жизнь я дал, как в шторм морским волнам!) —
Знай, не спешу отнюдь я ставить точку!
Прошу тебя, продолжи список сам!

Склонив овал лица
Склонив овал лица над унитазом,
Ты облегчил души тяжёлый груз.
Ты будешь снова, снова раз за разом,
Ждать не похмелья, а визит прекрасных муз.
О, непонятность неоправданного зла!
О, беспредметность спора стула и стола!
В стране бездушных, слабых жертв аборта
Никто не прав, все в страхе жмутся к борту,
Тому, что слева — их надежда не легка!
Но смерть уже видна, для всех одна —
Твой путь — запомни — он не на века,
И вновь кровава над Москвой Луна.
Склонив рабочий член над унитазом,
Ты облегчил немного этим свою жизнь,
И снова в битву, убеждаясь раз за разом,
Что человек — лишь примитивный механизм.

Аура зла
Аура зла
Черту перешла:
На планете Земля
С ума всех свела.
Аура зла!
Аура зла!
Войну веду я,
Чтоб поправить дела,
Тылов не тая:
Была не была!
Аура зла!
Аура зла!

Две стихии

Моя Родина
Здесь нужно выстрадать свою несвободу.
Одно здесь лишь право — на отсутствие прав.
Можешь ты действовать себе лишь в угоду,
Иль для других — всегда ты будешь не прав!
* * *
Ты хочешь быть рядом со мной,
Когда грянет гром?
Ты хочешь быть рядом со мной
Вдвоём под дождём?
Ты выдержишь тяжесть проклятья
И горечь разлук,
Когда Бытие проверяет,
Беря на испуг?

Телекамера в метро

...И скромно отвернулись объективы,
Лишь друг на друга с ласкою глядят;
Из Центра разные приходят директивы,
И твёрдо разности по-разному твердят.
В метро взрыв может миг заставить взвыть,
И Вечностью войти в врата Валхаллы всех, кто рядом,
Но жизнь не та, увы, что даст себя забыть,
Рай ценой крови очень может оказаться адом.

6.09.06

Беслан
От наркотиков мозги свои все нужно растерять,
Чтобы детям в спины научиться стрелять.
Рука твоя сколько жизней унесла?
Не простим вам, сволочи, никогда «Беслан»!
В аду продолжишь муки своей дурацкой смерти —
Ты был бесланцами убит в порыве жажды мести!
Ты думал безнаказанно вершить свой страшный суд.
Но где твой Бог теперь? В аду тебя лишь ждут!
Тебя не забудет наша страна.
Нам всем так жаль: смерть одна лишь дана!
Убить тебя мало один только раз!
Всё ж кара настигнет любого из вас.

Ку-ку!
КУ-КУ!
IQ!
ICQ!
Привет! Минет!
Интернет!
И снова — бред
Похмельных лет...
Где взять ответ,
Скажи, Поэт?
Ответа нет —
Лишь шелест ветра...
Новое Время,
Рваное, нервное,
Велело нам
Прогнать ТОСКУ!

Я стою;
Стою в киба-дачи
Я на верном пути —
Не сможешь столкнуть
Иль меня превзойти!
Победа грядёт!
Эскалатор — вперёд!
Вези меня в место,
Где в белом Невеста.
Пусть я облит томатным соком,
Пусть неумел и в чём-то глуп,
Мной управляет божье Око,
Я в фотосинтезе, как дуб,
Преобразую в жизнь мечты,
Хоть не дано мне всё понять,
Чтоб понял я, чтоб понял ты:
В бою почётно умирать!

Коленопреклонение
Спеши встать на колени —
Ты можешь опоздать!
Проснётся мозг от лени,
Захочет сам решать —
И счастье сна утонет
В работе ни за грош;
Его навек прогонит
Железный острый нож,
Готовый резать сопли,
Сомненья, светотень,
Чтоб изготовить топливо;
Работа, но не лень —
Вот то, чего боишься.
Так и умри, не встав!
Быть может, очутишься
В раю, ведь ты был прав,
Скользя по краю бездны,
Склонивши вниз чело.
Землёю гроб твой тесный
При жизни занесло...
Чу! Кто так робко стонет?!
Он низок, но велик?
Но не избегнешь вони,
Не нарисуешь блик
На том, что лишено
Как сути, так и формы.
Что ж, что предрешено?
Неужто не зазорно?
А впрочем, что мне в том?..
Твоя жизнь и ошибки.
Живи своим умом,
Коли колени гибки...

Пленённая оса
Оса за стеклом
Понимать не желала:
Есть выход, есть вход.
Есть конец, есть начало.
Беречь надо силы.
Тем дальше зайдёшь,
Чем больше ты пыла
Для дел сбережёшь.
Забудь же про вызов:
Цена ему — грош.
Чужие капризы...
Ты свой путь пройдёшь!

Life and death
Жизнь страшна,
А смерть — нема.
Жизнь одна,
И жизнь — тюрьма.
Одна и смерть,
Она как плеть —
И боль, и радость,
Соль и сладость!

Новое стихо
Вот новое стихо явилось ниоткуда
Пройти чредом прочтений чьих-то честно.
Взросла бессмысленной поэзьи груда,
Как будто там и так не было тесно...
Просунуть струны в страха уши,
Полив водой любви пустой.
Зажечь огонь — пусть греет души!
И умолять мечты: «Постой!»
В бою неравном слышен стон в агонии:
Кого-то кроет страстный злой маньяк;
В крови по горло жертва мрачно тонет,
И хорошо уже не будет жертве так...
Но верить всё же надо, пусть напрасно
И пусть один он, выбравший свой путь:
Взгляд правды выдержи ужасный,
Но не считай, что понял жизни суть.
В надежде на любой итог по смерти,
Не успеваешь вспомнить ты чуть-чуть...
К тебе уже за год приходят черти
Измерить что-то, что-то подтянуть.
А ты уже устал, устал бороться.
Не веришь в то, что кто-то в чём-то прав.
Ну так к чему? И так легко живётся.
Ты выронил свой сон, не удержав.

Succeed
Чего-то ещё успеть.
Чего-то ещё суметь.
Отмерит мерило — смерть,
Сколько топтать эту твердь.
На вызов ответить: «Нет!»
Весь путь освещает свет,
Чтоб выдержать, дать ответ,
Найти свою форму, свой цвет.
Раз этот мир всё же не бред,
То, сколько б ни прожил лет,
Веди с Богом t;te ; t;te
Беседы, вникая в совет.
Когда суждено умереть
Пусть знать не дано уметь,
И всё же, нам надо хотеть
Хоть треть бы из нас согреть.

Pain 1
Pain
Once again,
Though the suffering’s
In vain
Pain
Reach my
Aim
It will always be
The same
Till I die and burn
In flames
Fight my suffering and
Pain
Clean my hurting wounds with
Rain
I will die and live
Again.
No, it wasn’t all
In vain:
I will scream and praise
The Pain!

Pain 2
Pain
Forever
Everlasting
Pain
Whatever
My mind’s blasting
Pain
From everyone
I see
Pain
Won’t ever
Set me free
Боль
Pain
Оль
Playing
Льёт
Laying
Тлёй
Lying
С ней
Blind

В.Ю.В.
Ты — капиталист, а я — постмодернист.
Я — писатель, а ты — деляга.
Нам не понять друг друга, как ни крути.
Нам не понять друг друга, такая вот шняга!
Для тебя всё в мире — деньги,
Для меня всё — в сердце боль.
У тебя другие сленги,
У меня другая роль.
Ты воспитан так, что можешь
Рассуждать о том, с кем спал,
Но меня ты тем коробишь,
Ведь о том бы я смолчал,
Не сказав ни слова боле.
Это — разные две роли:
Ты и я, инь/ян и палка —
Два конца. Друг друга жалко...

Переводы Мэрилина Мэнсона

Одному человеку хотелось найти переводы песен Мэрилина Мэнсона на русский. Я написал ему, что он может выслать мне англоязычные варианты, а я верну ему переводы. Здесь я публикую результат своих переводческих экспериментов. Оригинальные тексты можно найти в и-нете. Если у кого-то возникнут несогласия по поводу отдельных мест перевода, просьба высказать свою точку зрения, т.к. переводы «сырые» и подлежат редактированию.

игра слов: «Непристойная толпа»

Леди и джентльмены,
Мы — прародители грядущих видов!
Свобода не задаром, и она безгласна.
Вокруг депрессия царит.
Век Искажения,
Они все знают, как меня зовут.
Вальсируем с подонками и подлецами,
В законном браке с болью состоим —
Это как раз то, что мы хотим!
Ты пришёл поглазеть на непристойную толпу?
Ведь это так не похоже на твою жизнь!
Это лучше порнушки, к тому же, это
Так, чёрт возьми, непристойно!
Хочется замутить что-нибудь?
Надень своё лучшее платье,
Обними меня,
А теперь мы опустимся чуточку ниже...
Будь непристойна!
Будь непристойна, детка, и старайся, чтобы тебя не услышали!
В тот день, когда любовь открыла нам глаза,
Мы наблюдали Конец Света.
Мы забрались так высоко,
Но у нас не осталось друзей.
Нас учат, что грешить нехорошо,
Но мы то знаем, что это — клёво!
Наркотики на передовой вступают в бой,
Листовая броня сексапильного танка...

Белая кома

Холод и пустота
Таятся за её милой улыбкой.
Она застыла на эстакаде
В своей волшебной миле.
«Ведь ты пришёл из совершенного мира,
Мира, откуда я изгнана.
Сегодня, сегодня, сегодня — время убежать!»
Припев:
Таблетка вызовет оцепенение,
От таблетки ты станешь немой.
От этой таблетки ты станешь другой,
Но всем наркотикам в мире
Не спасти её от себя самой.
Её рот выглядел пустым разрезом,
И она с нетерпением ждала падения.
В крови, как на снимках «полароида»,
Она растеряла всех своих кукол.
«Ведь ты пришёл из совершенного мира,
Мира, откуда я изгнана.
Сегодня, сегодня, сегодня — время убежать!»
Припев.
«Ведь ты пришёл из совершенного мира,
Мира, откуда я изгнана
Сегодня».
Припев.

Агнец Господень

Христос стоял там в скорлупе из металла,
А кровь текла рекой по мостовой.
Хватит фотоаппарата, чтобы сделать из тебя Бога —
Именно так Джека произвели в святые.
Припев:
И если никто не увидит, как ты подохнешь,
Твой рейтинг упадёт, и о тебе все позабудут,
Если они убьют тебя на своём экране,
Ты — великомученик и Агнец Господень.
Вряд ли что-нибудь,
Вряд ли что-нибудь изменится в этом мире.
Был Леннон и «счастливый» наган,
Были слова на мостовой,
Мы искали Агнца Господня.
Мы искали Марка Дэвида.
Припев.
Он умирал три дня.
Рождённый заново, чтобы купить себе серийные права,
Агнец Господень, пощади нас!
Ведь ты же не боишься нас, Агнец Господень?
Припев.

Умерший президент

Исключительно для людей. Они хотят тебя.
Исключительно для людей. Они хотят тебя.
Тебя возбуждает насилие, детка!
Мёртвый президент, и доказательств нет.
Он освещён светом фонарей,
Богом полицейского государства.
Его череп — запятнанное стекло.
Специально выращенная
Элита общества.
Бедные мыслители покупают билеты,
Чтобы пойти поискать своего Бога,
Как ярмарочный поросёнок,
И мы вовсе не желаем жить вечно
И мы-то знаем, что страдание
Куда лучше!!
Исключительно для людей. Они хотят тебя.
Исключительно для людей. Они хотят тебя.
Тебя возбуждает насилие, детка!
Дай таблеткам время подействовать!
Мы все можем быть мучениками
Зимой нашего недовольства.
Каждой ночью мы прибиты гвоздями к месту
И тем не менее, каждой ночью мы делаем вид, что это не так.
Вспомни когда-нибудь, зачем всё это!
И мы вовсе не желаем жить вечно,
И мы-то знаем, что страдание
Куда лучше!!
Исключительно для людей. Они хотят тебя.
Исключительно для людей. Они хотят тебя.
Тебя возбуждает насилие, детка!
И мы вовсе не желаем жить вечно.
И мы-то знаем, что страдание
Куда лучше!!(3x)

Рок мёртв

Все простые макаки с чужими детёнышами.
Наркота для парней.
Распятия для дам.
Бездушные шаблоны.
Всемирный и Охвативший Всё Своей Сетью —
Всё живое для тебя лишь товар,
Который ты продаёшь и делаешь мертвецов ещё мертвее.
Нужно что-нибудь, чему можно смело отдаться до конца.
Припев:
Мертвее мёртвого рок.
И всё, что осталось у тебя в голове — это шок.
Нас накормят только секс и наркота.
Забей на свои протесты,
Засунь их куда подальше!
Господь живёт в ящике.
1000 матерей молятся ему.
Надежда нас переполняет,
Хоть это лишь чушь.
Построить нового Бога,
Чтобы лечиться им и подражать ему, как обезьяна.
Продайте нам суррогат,
Разодетый и фальшивый.
Нужно что-нибудь, чему можно смело отдаться до конца.
Припев.

Разведены мосты
Между тобой и мной.
Так пожелала ты,
Таков был выбор мой.
Непониманья миг,
Неуваженья срок.
Уж не поможет крик,
Где равнодушен рок.
Единый клик судьбы
Повергнет реки вспять.
Нет больше «если бы...»,
По новой не начать.
Нам недоступен мир
Взаимностей «я — ты»:
В дуэте наших лир
Разведены мосты.
Разведены, как лох —
Отныне и вовек.
Никто из нас не бог,
И ты лишь человек,
Хотя порой близка
Казалась к небу синему.
Вмиг тонкая рука
Покрыла души инеем.
Нет дружбы, нет мечты,
Любви, вражды нет, ссоры.
Разведены, мосты
Взирают, будто горы...

Без цвета with Элвер Касс

1.

И в грязном вагоне гремучей змеи,
В метро, я увидел Её.
Такое же непониманье Твоё,
Такие же грёзы мои...
Она мне напомнила меня самого:
Всё та же бессмысленность взора,
Прикрытого сверху доской гробовой
Бесцветного буднего хора.
Стремленье моё — дожить до конца
Рабочего трудного дня,
Чтоб завтра с утра, без грёз и венца,
Гнить заживо, жаждя огня.

2.

Увидел розу я, цветущую в гробу,
Восстал мой прах, любивший красоту,
И каждый день любуюсь ею я,
А рядом спят холодные тела,
Я ожил снова ради взгляда на бутон,
Не знаю, сколько лет меня пленил мой сон,
Но истину нашел я для себя,
Свела меня со света лишь тоска,
Мои мечты разбились о гранит,
Я проклят был и всеми позабыт,
Земля дала мне сладостный покой,
И в недрах темных слышу горький вой,
Но стихло все, дышу, вернулся я:
Спасла меня Той Розы красота!

Рассвет
Плачь, солнце, но дай причаститься
Волшебства драгоценнейших слёз.
Позволь вслед за ними пролиться
В души мир кошмаров и грёз.
Спокойно ложись, засыпая:
Для солнца в ночи места нет.
Напомню о том лишь, родная,
Что утром я вновь жду рассвет.

А. и Б. Стругацкие
А
АБ
АБС
Их книги имеют как золото вес.
Учились людьми быть и просто собой,
Вести против тьмы и невежества бой...
И легче подохнуть теперь, чем узреть,
Что мир поглотила мещанская тьма.
АБС
АБ
А

Lyrical artificial thoughts-1

Ночное...

Я вам пишу — меня пробило!
В моём пере писачья сила!
В два часа ночи компьютер подключен.
Свою популярность пойду и подрючу!
Ого! Прочитало пятнадцать мужчин,
Четырнадцать женщин и пьяный кретин!
Пятёрка рецензий — сегодня везёт!
На Прозе я гений, не так ли, народ?;)
Но завтра в реале пойду я в палатку,
А сзади мне ножик вонзят под лопатку!
Вот будет обидно — чего я достиг?!
Был рейтинг вчера, но ведь это лишь миг!..
Я — средоточие прошлой обиды?
Что ж, ищем другую, хотя бы для вида!
Все — пидорасы. Вокруг всё так шатко.
Я буду жёстоким для вас. Буду кратким.
Все сбились в колючую кучу зверька.
Все сбились в лоток одинокого рока.
Все шумно вздохнули — вот третья строка,
Вы заняли очередь мне у ларька?
Все тихо вплелись в изголовье потока.
Я вам не спою о неспетости лета.
Я ставлю конфету себе на замету.
Я вышел-вошёл и опять, снова вышел.
Я слушал твой зов, но за шумом не слышал.

День прожит мною

День прожит мною не напрасно:
Успел я, что хотел.
Пускай погода и ненастна,
Я сделал много дел:
Успел с подругой погулять,
Досочинить рассказ,
Чтоб о себе не забывать
И не забыть о вас.
Пытался песню сочинить
И записать на раз.
Не вышло... Что же мне — грустить?
Да я смеюсь сейчас!
И о душе не забывать,
И тело не оставить:
Себя я спортом убивать
Болезни смог заставить!
Прослушал много новых песен
И ещё больше старых.
В “agent’е” собеседник весел,
На Прозе зол Макаров.
Короче, люди, иду спать.
Всех вас люблю на свете!
Во сне сонет буду писать.
Спокойной ночи, дети!

In the street

****ец на улице Вязов:
Микрочип вжит в мой мозг.
Мысль в поисках лазов
Не в силах снять лоск.
Не вычленить vision,
Коль виден нам Он.
Твой уличный mission
Под ним погребён.
Твоё злое слово —
Одно навсегда.
Кино здесь не ново,
Как дни здесь года.

Я рисую двухцветное небо

Я небу посвящал
Тебя, моя мечта.
В ответ всегда видал
Всё те же я цвета.
Мои два личных неба,
Царя попеременно,
В душе заочно-бледной
Пророчат перемены.
Мои две переменных
Над жизневосприятьем.
Двуличны мои вены
Ведут всегда к утрате.
Отлично! Не расстроит
Меня судьба моя.
Вполне меня устроит:
Двухцветна, как и я.
Я не растратил попусту
Души сиянье древнее,
Но не уверен полностью:
Какое небо — дневное?..
Какое небо гневное,
Я знаю — то, что чёрное.
А белое — неверное
Мгновенье просто вздорное.
Над мыслью этой небо
Какое воссияет?
Когда чрезмерно требуют,
Душа моя линяет.
Догадка мозг мой клюнула,
Как труп мой — клюв вороны,
Что оба неба — чёрные!
Об этом только думаю...

Пох-мелье...

Я вижу всех вас, нах, насквозь.
Я вижу всех во снах насквозь.
И сквозь пох-мелье еле-еле
Глаза открыли мне суть цели.
Я вижу всех вас, нах, насквозь.
Я вижу всех во снах насквозь.
Во снах вассалом вечной жизни
Я паперть на дороговизну
Сменил. Воспел в стихе о нас.
Вас пел в последний, что ли, раз.
Хочу проснуться ото сна. Ну а ещё, порой,
Проснуться и от жизни беспечной, за чертой.
Хочу хочушку похотить!
Хочу замуту замутить!
Проснувшись рано утром, жить,
Рецепт писать, отвар испить!

Бить, смеясь!

Смеясь, бесы вьют весов.
Смеясь, весы гьют гесов.
Смеясь, гесы дьют десов.
Смеясь, десы жьют жесов.
Смеясь, жесы зьют зесов.
Смеясь, зесы кьют кесов.
Смеясь, кесы льют лесов.
Смеясь, лесы мьют месов.
Смеясь, месы ньют несов.
Смеясь, несы пьют песов.
Смеясь, песы рьют ресов.
Смеясь, ресы сьют сесов.
Смеясь, сесы тьют тесов.
Смеясь, тесы фьют фесов.
Смеясь, фесы хьют хесов.
Смеясь, хесы цьют цесов.
Смеясь, цесы чьют чесов.
Смеясь, чесы шьют шесов.
Смеясь, шесы щьют щесов.
Смеясь, щесы бьют бесов.
Смеясь, бесы вьют весов.
Смеясь, весы гьют гесов.
Смеясь, гесы дьют десов.
Смеясь, десы жьют жесов.

Lyrical artificial thoughts-2

Я рано...

Я рано умер. Плохо кончил.
Мне никогда не спеть ручей.
Мне не дано свет обесточить.
Мне не закрыть Её очей.
Я плохо спал. А вот и вечер!
Я плохо спел. А вот — антракт!
Я твёрдо знал, что этой встрече
Я никогда не буду рад.

Кинофильм

Я видел уже этот фильм до конца —
Промотайте на титры скорее!
Пошлите за вздохом из стали гонца,
Повесьте угрюмца на рее.
Взорвите до срока испуганный нрав,
Звезду похронив под диваном.
Пронзите одною стрелой тех, кто прав,
Но правдой лишь самообмана.
Пронзите зараз и печёнку и глаз
И сбросьте итог с небоскрёба
Ошибкой одною один только раз —
Неправдой самца-долбо*ба.

Не моё поколение

Поколение мутантов
Ядерных отходов,
Черепашки-ниндзя,
Мы идём вперёд.
В телеке реклама —
Учат жить, уроды,
Чтобы контролировать
Мой родной народ.

Братеевский мост

Здесь мост через реку; Борисовский пруд.
Здесь люди пьют пиво и лошади срут.
Готовые розочки — только хватай,
И труп ещё тёплый с моста вниз кидай!
Вот кто-то прилёг, а там кто-то сидит.
Он с виду торчок. Удивительный вид
Отсюда открыт. Готов первый тост,
Ведь с нами пьёт вод(к)у Братеевский мост!

Застывает моё время

Ноосфера пропитана злостью.
Я плыву в океане без времени.
Здесь дерутся за сладкие кости
Псы и свиньи со дня сотворения
Тёмно-серого жалкого мира.
До финала дойдёт этот бой.
Просыпаясь ночною порой
Сквозь обвисшее тулово жира,
Жар скрывает слезливую соль.
Этот миг, этот крик, эта боль...
Взвоет сердце ретиво-строптивое;
Время замерло вечно стыдливое.
И в глазах пустота,
И в словах суета...
Покосившиеся люди
Совершили акт насилья,
А Земля, как чьи-то груди,
Тихо стонет от бессилья.

Пьяный креатифф он-лайн-нон-стоп

Либидинальная песня.
“PUSH-OK” means «толчк-ОК».
Мне хотелось спеть честно,
Но я честно не смог.
Напоследок удар
Мозговых нестыковок:
Своевольный Икар
В своей смерти неловок.
Разудалых моментов
Всех докучливых истин...
Твоих мега-комментов
Слог несказанно выспрен,
Но твоих экскрементов сок,
Кишок злое бремя
Говорят: «Срок истёк!»,
Забывая про время.

Редактор прежних состояний

Ты не живой уже, мой друг...
Твой мозг давно уж помер.
Ты был таким, как все вокруг,
А стал — всего лишь номер.
И в серой коме
День за днём
Ищешь парома
Днём с огнём.
Твой микрочип
Светит в ночи
И освещает бездну.
Твои ключи
Время почтит —
Хоть что-то будет честно.

Микрочип и его влияние на либидо

Цветы на печени и в поле,
Цвет мака на тропе войны.
Неподготовлен к этой боли?
Всплывают архетипом сны...
Зеницей ока по костям коробится упрямо.
Из-под брони глядит очко: момент Гудериана.
Не жги электричество почём зря,
Веря, что жёлтое — это заря.
Я поздно мазал каплей море.
Я рано жил во мраке дня.
Я так упрямо сеял горе
И умирал, смерть не виня.
Цифровое решение буквенных проблем —
Круг на песке, уравненье с рядом неизвестных,
Самая недоказуемая из всех теорем.
Магнитною бурей спел песен нелестных.
Сонет совет давал далёкий,
Сна нет — лишь свет больные лёгкие
Вписал в окружность окруженья
Такого чудного мгновенья.

Татуированные мысли-1

Стандартные параметры

Я рос среди говна:
Я был им удобрён.
Эпоху не виня,
Прошёл своим путём:
То солнцем, то туманом,
То плазменным дождём,
То злом самообмана,
То вычурным добром —
Я не искал совета,
Я находил слова.
Идя тропою света,
Слагая два и два,
Всё ж вышел на опушку,
Спустя немало лет.
Своей судьбы игрушкой
Уже не стану, нет.

Tempt the fates

Я переехал в мир мечты —
Там лучше, чем в банальном «здесь».
Мне незнакомые черты
Открыла ты, Благая Весть!
Я переехал от Судьбы,
Но изменил в пути маршрут.
Окольные сочтя столбы,
Прошёл весь круг — и вновь уж тут.
Твоя большая часть — нажива.
Твои зелёные глаза...
Они — как жгучая крапива,
Они — как ад. Всегда назад
Твоё глядит преображенье,
Цветы кидая в урну зла.
В твоём ущелье — наслажденье,
Твоя аорта рта ала.
Твоя спина новей невесты.
Своей Судьбы страницу — вон!
Твои разрозненны крупицы —
О девстве юном сладкий сон.

Микросхемы поневоле

Микросхемы поневоле.
RPG-online-игра —
Ограничил нашу волю
Бог с заката до утра.
Мы — персонажи аниме.
Нельзя нам утонуть.
Не бросит геймер нас во тьме,
Коль знает, где свернуть.
Сценарий наш — один на всех,
И взрыву не бывать,
Покуда программистов грех
Не вскроет хак опять.
Безумный в Союзе сойдёт за норму.
Безумие взгляда, и мысли и слёзы.
Толпа равнодушная тянет хвост к корму,
И только reset контролирует дозу.

Мне отказали в издательстве

Мне отказали в издательстве,
Да и не только мне...
Мне отказали в издательстве:
Сказали суровое «Нет!»
Мне отказали в издательстве.
Значит, таков уж мой путь...
Мне отказали в издательстве,
Но разве в этом вся суть?
Мне отказали в издательстве.
Путь мой тернист и неблизок.
Мне отказали в издательстве.
Да, потолок их не низок!
Мне отказали в издательстве.
Дальше пойду, лишь вздохну.
Мне отказали в издательстве.
Только рукою махну.
МНЕ ОТКАЗАЛИ В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ!!!
Только вот без истерик!
Мне. Отказали. В издательстве.
Невелика потеря!
Пусть отказали в издательстве —
Я не повинен в предательстве:
Я продолжаю, что начал.
Трушные мачо не плачут.

Потерянный Ад

Ад. Потерянный Ад.
Нет, пути нет назад!
Рад! Конечно, ты рад!
Тут тебе не до карт,
Тут твоя смерть — бедлам,
И потерян ты сам.
Ледяной боди-арт
Сплавит лавою в спам.
Мигом тают здесь разума путы,
И Аиды с ифритами жгут,
Мои двадцать четыре минуты —
Свято верю я — вскоре пройдут.
Мои дни в заморозке заморской
Отложили следы на песке.
Я впиваюсь своей рваной шёрсткой
В выгребные помои в тоске.

Tverskaya st.

Не сказка, а быль!
* * *
Картофель фри,
Курица гриль.
Барбара БРЫЛЬ —
ТверСКАЯ street —
Прекрасный вид
Отсюда скрыт.
Прохожий БРЫЛЬ —
ЯМИ блестит.

Попытка или пытка?

Попытка или пытка?
Во мраке шуткой прыткой
Один скользит сурово,
Ища стопой опору.
Другие нервно курят,
Чтоб вызвать дух покоя,
Чтоб увеличить дури
Движение покоя.
Чтоб вызвать смех суровый,
Я вызвал боли стон.
Я не пытался снова
Залезть в пустой вагон.
Мне иногда хотелось,
Чтоб было как всегда,
Чтоб лицемерья стрелы
Вонзались б вникуда,
И оставались там же.
Чтоб вышло что-нибудь.
Хотел порою даже
Я вынырнуть-нырнуть.
Хотеть я буду дальше,
Чтоб вышло только то,
Что будет только вашим,
И будет лет пусть сто...

Трезвый креатив нон-стоп

Писать и запрещать поэтам
Писать неправые сонеты.
Взлетать под куст и пить смолу,
И мерить лотом на молу
Восставших от своих фантазий,
Оставшихся себе не внове.
И раз за разом верить сразу
Обману этих акваторий.
Как будто не было иначе
Тогда, лишь двести лет тому!
Но и теперь я лишь тем паче
Суму сменяю на тюрьму.
Не ведав искромётной были,
Войдя в последний сытый край,
Я наблюдал, что все, кто плыли,
Нам дали искромётный рай...

Татуированные мысли-2

Маргарита и собачьи яйца
Музейный экспонат умеет притвориться.
Собачьи яйца выразили всё.
Так торопился выпить и забыться,
Что позабыл мгновенно про неё.
Ну а она имела свои планы.
Свою рекламу проводила в явь.
Порою ты была лисой коварной.
Мне приходилось добираться вплавь.
Ты вдохновенье мне давала безвозмездно.
Ещё бы, ведь не ведала о том!
Мне слышать правду очень даже лестно,
Коль знаю я, что мысли обо всём
И ни о чём конкретном здесь не в моде.
Я примеряю странный артефакт.
Я одеваюсь только по погоде,
Я попадаю резонансу в такт.

Тебе Одной Посвящаю

Нас может вновь срастить Судьбой
В другом пространстве, веке, крае.
Никто заранее не знает,
Но мы уже не сплетены.
Души порывы разорвали
Всё то, что мы сплотить пытались,
Чем быть могли, но всё ж не стали.
Крупицы разъединены...
А может, был всё это сон;
А может, не был я влюблён,
И день за днём в грядущих жизнях
Уже не повторится он.
Но сон был радостен. Я жил
Реальней, чем в толпе порочной.
Я жил, я это знаю точно.
И жил я лишь тобой одной.
Нас может вновь срастить Судьбой
В другом пространстве, веке, крае…

Агрессиолин
Агрессиолин: убивая друг друга,
Вкололи наркотик солдатам их страны,
Заставив забыть тепло близкого круга,
И что хоронить нас ещё слишком рано.
Войной безмятежный покой заслонив,
Впиваясь ногтями в разбитые лица,
Разбитые души в аду похронив,
Разбитые выбросив ампулы, шприцы,
Разбит. Паралич разорвал весь резерв.
Убит. Перерублен. Разорван их нерв.

Поэма о БДСМе

Посвящается Зарине Доевой

У меня не болит голова.
В голове ни одной нет проблемы.
Мне от нервов рожать не грозит,
Равно как и от БДСМа.
Иль уехать отсель к Дяде Сэму?
Иль мне снится вся эта Земля,
На которой развратная тля
Свою жизнь превращает в поэму?
Да, мне весело, весело было,
До сих пор, но вдруг в памяти всплыло:
Хоть сейчас не болит голова,
Но в крови моей нет эфедрина.
И всплывают плохие слова,
Ведь я вновь сплю без эндеферина…
И пускай я в стихах не умею
Донести вам всю прелесть моей
Грациозной со смертью измены,
Я поведаю всё же о ней.
И, как ёжик в вонючем тумане,
Вырываясь из всех цепких рук,
Я, впитав душой горе в Беслане,
Разродилась от всех этих мук.

Ада Зи Азум!

Душа в глазах, во рту язык.
Тепло в словах, но в сердце крик.
Соавторы различные меня не оставляли,
И вот теперь работаем вдвоём с тобою, Кайлин.
В чём разница, поведаю: с тобой всё по-серьёзному...
Прислушиваюсь к мнению порой немного грозному.
Понимаем друг друга языками Астрала —
Пусть напишем мы много — всё равно будет мало!..
Наши души рождают
Время, место и смысл,
Вмиг на ужин съедая
Винегрет странных мыслей.
Кое-что неудачно,
Кое-где не без спора...
Пусть умрёт однозначно
Бесполезная ссора!
Продолженье дискуссий
Интернета — в мозгах.
Пусть чредой послевкусий
Передастся весь страх,
И согреет пусть души
Эскапизма волною...
Ты меня только слушай —
Я слагал стих душою!

Селене Кали

Селена Кали,
Кто ты в реале?
Как тебя звать,
Как бы узнать?
Селена Кали,
Кто ты такая?
Загадок полна,
Сводишь с ума.
Селена Кали,
Под звуки стали
Вновь твои речи
Душу мне рвали.
Селены Кали
Руки зажали
Робкое сердце —
Бьётся едва ли...
Селены Кали
Смело врывались
В то, что, казалось,
Скрытым являлось.
Калина Села?
Сено Колено?
Путаясь в буквах,
Мне параллельно.
Знаю я точно,
Знаю я верно,
Эта Селена —
Центр Вселенной!!!

А.Н.Г.у

Алина-малина,
Ты — счастья лавина!
Улыбкой своей
Исцеляешь людей.
Твой голос по радио
Слушают ночью
И дядя и тётя,
Кандидат и рабочий...
Короче, для Лины
Нет и в помине
Болезни, что сплином
Зовётся поныне.
И вновь на дыване
Я с чашкой гарбаты...
А ты утром ранним
Украсишь Арбаты.

Раритеты

Неизвестный читатель на Прозе.Ру!
I wanna hear something that is gonna be true!
Скажи, хорошо я пишу или плохо,
Коль есть в тебе состраданья хоть кроха!
Рецензию дай на «двенадцать», хоть, «лет»!
Поверь, я не буду ругаться в ответ!
Писать для себя смысла нет ведь, поверь!
Так режь правду, но только семь раз отмерь!
(2006)

Бескорыстный писатель на Прозе.Ру!
С тобою будущее я творю!
Зависит от таких, как ты и я,
Литература завтрашнего дня!
И нас добром потомки, верю, помянут,
Когда на сайт древнейший нас прочесть зайдут!

Looks like all
Need my soul.
Does anybody
Need just my body?

Пр-Ахъ

Куда пропадает мечты пр-ахъ разбитой?
Свет душ всех умерших ужель тает втуне?
Когда объявляют судьбы карту битой,
Ужели навек рвётся цепь новолуний?
Так крепко обнял он её,
Что вмиг разбил ей сердце.
Отдал бы просто ей своё,
Но уж закрыта дверца.
Со Львом вступал в пикировку сквозь время —
«Сонату» судьбою своей опровергнуть:
Охотно снимая с себя жизни бремя,
Сомненью преступному Бога подвергнуть.
И вот он один. Один и на воле —
Гуляет по краю скорби юдоли.
Дурацкие звуки дурацкого боя,
Оставьте меня наконец-то в покое!

Свет монитора

Разменяв себя на строки
Сетевого эскапизма,
Жизнь моя бурлит в потоке
Из дерьма и онанизма.
И в прыжке от точки к точке
Выбирая, чем ударить,
Жду не той — так этой ночкой
Смерть, чтоб творчество пиарить.
Смысл жизни забывая,
Завывая на весь мир,
На все тачки забивая,
Я спускаю всё в сортир...
Удобряя, одобряя,
Вновь себя приободряя,
Жду, что вынырнет любовь
Из могилы мёртвых снов.

Булга из ада (говноцикл)

Апология булге

Апология булки,
Недоеденной утром.
Кто-то выдолбил втулку,
Героин забил внутрь.
Покрывая покровом
Анаши или мака,
Расписался узором
Кокаиновым: «Кака».

Говномат

Говномат Какашникова в правой,
В левой — говномёт.
Бьюсь за масть, за ложь, за славу,
За закрытый рот!

Лоно

Написанное Лоном
Не вырезать ничем.
С поклоном и со стоном
Я с Лоном сплю и ем.
В минуты колебаний
Молюсь я только Лону
И поглощаю знаний
Плоды с твоим талоном.
На шее есть кулоны
С тобою, да и только.
Ты — Моцарт мой, о Лоно!
Ты — Штраусова «Полька»!
Ты — Ирка, и ты — Олька,
Тебе имён ведь сотни
И тысячи… Ну столько,
Говна как в тихом Доне.

Висельниг

Висит раз — значит, мёртвый.
Раз встал — гляди, ожил!
В объятиях простёртый,
Подкрался некрофил.
В приветствии лукавом
Подёргал мёртвый зуб:
«Могу ли я в канаве
Использовать ваш труп?»
Но висельник оживший
Был, в общем, уж не мёртвый,
И некрофил с поникшим
Ушёл дорогой стёртой.

Будда

Будда будет умирать,
Словно три кометы.
Будда будет полыхать,
Став крупицей света.
Будда будет исчезать
Пред лицом Вселенной.
Будда должен испытать
Всюду перемены.
Будда будет растворять
В истине сомненья.
Будды не должны бывать
В глупом самомненье.
Будда будет пребывать
В будке борзой суки.
Чтобы всё вкусить, познать,
Превзойдя науки.
Суки, Будда помирать?!
Не бывать вовек!
Смысл тайный восприять
Сможешь, человек?

Призрачная Лика

Призрачная Лика,
Твой лик сегодня сладок.
Призрачная Лика,
Твой стан изящно-гладок.
Призрачна, как ночь,
Мне близка такая.
Все сомненья — прочь;
Облик твой сверкает!
Призрачная Лика
Недавно умерла.
Призрак Анжелики,
Дай чуть-чуть тепла!

Nameless

Мне тошно. Заблюю
Сейчас вам всю квартиру.
Так тошно! Сотворю
Я знак презренья миру.
Я выблюю себя,
Всю душу и всю злобу.
Я покажу, что я
Засовывал в утробу.
Я поделюсь меню
С любым, кто пожелает.
Я просто заблюю
Ваш мир дерьма и стали.
Я заблюю ковёр,
Я заблюю и мышь;
Вонючий монитор,
Моё «буэ!» услышь!
Я заблюю себя,
Ведь тоже был хорош.
Я выхожу, блюя,
Из стаи мерзких рож.

Трусливые суки

Трусливые суки
Сюда не заходят —
В подвалы науки,
Где демоны бродят.
Тут строгие звуки,
Тут трупные черви.
Подлец тянет руки
К убитым так нервно.
Трусливые суки
Боятся и плачут,
Ведь вечные муки
Их всех ожидают.
В подвале навечно
Закрылся от боли
Трусливо-беспечный
Певец скорбной доли.

Пять дней взаперти

Пять дней взаперти —
Задохнулась в подвале.
Хорошую девочку
Там запирали…
Из стекла и из стали
Мир стёк слезами,
Разрезав все мифы
Тупыми ножами.
Пять дней без воды —
Взаперти — не вдохнуть!
Пять дней без еды,
Чтобы горя хлебнуть…
Смерть или вусмерть,
Папка иль мамка?
Совесть забудьте —
Её вам не жалко!

Лысые крылья коммунизма

Крылья советов
Несли к коммунизму —
Лживому свету
Нерадостной жизни.
Дядечка лысый
Тупо замыслил
С мыслью о рае
Гнать страну к краю.
Но неудача
Постигла героев,
В обкомовских дачах
Снискаших покоя:
Время пробило
Час перемены,
Но не забыло
Вашей измены.


Металлический ковёр

Просто ненавидь меня (перевод песни “Just Hate Me” группы “Pain”).

Мне следует подумать
Как тебя уверить,
Не стоит мной всё мерить,
Я для тебя никто,
Закончено уж всё;
Я не люблю давно.
Могла бы ненавидеть
Меня — всё было б легче.
Забудь меня скорей.
Роди сука детей —
Один из них и я.
Ненавидь меня!
Птицы улетят на юг,
Я тоже так могу… гу… гу…
Спринтер стану вдруг,
Прочь я убегу,
Ведь кончено уж всё;
Я не люблю давно.
Могла бы ненавидеть
Меня — всё было б легче.
Забудь меня скорей.
Роди сука детей —
Один из них и я.
Ненавидь меня!
Я — просто жалкий гад,
Не смей ко мне ходить;
Просто ненавидь!
Могла бы ненавидеть
Меня — всё было б легче.
Забудь меня скорей.
Могла бы ненавидеть
Меня — всё было б легче.
Забудь меня скорей.
Роди сука детей —
Один из них и я.
Ненавидь меня!

Город изо льда (перевод песни “City Of Ice” группы “Annihilator”).

Dedicated to Alex “Ice” Kalashnik

Меня тошнит от жизни, что вокруг,
Мне неприятен этот звук.
И мрачный хлад, прав Сартр: другие — ад!
Я вновь гляжу назад!
Мусор, мрак, нет ничего;
Всюду ложь, пыль и дерьмо —
В экстаз введён тобой!
Меня схватить,
Судьбы моей лишить
Задумал город мой
Ледяной!
Я снова в гневе, я снова злюсь,
Я на краю держусь.
Вновь слышу выстрел и чей-то стон —
Смерть, что вокруг, не сон.
Мусор, мрак, нет ничего;
Всюду ложь, пыль и дерьмо —
В экстаз введён тобой!
Меня схватить,
Судьбы моей лишить
Задумал город мой
Ледяной!
Я вновь замёрз до дна, не греет меня боле
Ничто вокруг меня. Где взялось столько боли?!
Живой ночной кошмар. А нужен он зачем?
Я не могу так больше жить, я не могу совсем.
Я просто начал уставать от тяжести в себе.
Я вам признаюсь — удивлён, что всё ещё в уме!
Но слишком рано говорить, что всё уже прожил,
Хотя я знаю точно — не быть мне тем, кем был.
Мусор, мрак, нет ничего;
Всюду ложь, пыль и дерьмо —
В экстаз введён тобой!
Меня схватить,
Судьбы моей лишить
Задумал город мой
Ледяной!

Турникет (перевод песни “Tourniquet” группы “Marilyn Manson”).

Металл и пластик — из чего собран он,
И много из чего ещё.
Он как игрушка входит в твой мозг,
И бьёт, ведь ты не прощён!
Свою ненависть к нему не скрою;
Стоит, сверкает, как сопля.
Я б и не стал выходить из строя,
Но наложила, бля!
Что же, сука, ненавидь меня!
Изливай обиду на мне.
Что за шняга вошла в меня?!
Я — твоя А.С.К.П.!
Синтез науки и злого гения,
Зашит навек твой проход.
Больно? Ты — живая мишень,
Ты — мутант и урод.
Я не хотел тебя, мой турникет,
Но кепка мэра — закон.
Что же, сука, ненавидь меня!
Изливай обиду на мне.
Что за шняга вошла в меня?!
Я — твоя А.С.К.П.!

Тор (перевод песни “Thor” группы ”Manowar”).

На горизонте чёрные тучи,
Гром бьёт в уши, дождь огня льёт.
Слышится стук колесницы могучей,
Я слышал, как небо имя зовёт.
Я смотрел, как кричал он
На гигантов, что умерли.
Высоко с молотом кулак
Поднял он: «Один, дай же знак!»
Тор могучий; Тор велик.
Всех неверных срази в один миг.
Всех постигнет от млата смерть.
Жить, чтоб в час нужный умереть...
Боги, чудовища, люди — все
Умрём в печали мы в конце.
Громовержец. Бог дождя.
Боль не знает; дрожит земля.
Властелин всей Вселенной он —
На проклятье враг обречён!
Взмахни молотом, небо ты сокрушай!
Распусти свой плащ, в облака взлетай!
Один встретит тебя, пригласит на пир —
Так покинь наш смертный мир.

C Манагоса

Страж луны (с Элвером К.)

Луне поклялся я безвременно служить
Той темной ночью. Жизни оборвалась нить.
Скрепил свой договор, звездою расписался,
За лунный свет отважно посражался.
Звездой холодной обжигая пепел мысли,
Сгорал в надежде выжить только для неё.
В меня вошли сомнения и вышли,
И Млечный Путь лёг как лицо твоё.
Вино бессмертия тогда вкусил до дна,
И жизни сила в жилах потекла.
Почувствовал в груди невиданный полёт,
Забыл годов своих неумолимый гнёт.
В меня стреляли метко, били влёт,
Но согревал души порывы лёд
Звезды. Легли сомненья в бездну,
И мир пришёл, такой простой и нежный.

Не время

Нервное время бьётся в мозгах.
Калёным железом впивается страх,
В глазах отражается адским огнём.
С тобою на вертеле только вдвоём.
Как боковой в зубы, вновь АСКП.
Потерян в толпе на чужой я тропе.
Весь день здесь как тень,
И не жди перемен...
Спасенье есть всё ж —
Для тех, кто похож.

Наука бездумья

Науку бездумья впитав с молоком,
Ты в ящик упёрся с бокалом привычным.
Твой выбор так прост — быть всегда дураком,
Умеренно-злым, от других неотличным.
Самостоятельность мысли — порок.
Быть не таким — непростительный промах.
Просто скопи соглашательства впрок,
Правнукам чтоб передать в хромосомах.
При солнечном свете пыли не скрыться.
Начало пути приближает финал.
Не сам выбираешь, когда появиться,
Но сам констатируешь, что ты устал.

Невошедшее

Она

Она
Вновь одна.
Шипы
Духа вспухли
На гранях могильной ограды —
До ада.
Гранитом разрыты врата
Открытой аорты:
Так надо.
Грудью вздохнуть
Не дают камнепады.
Прорыт словом путь:
Стираю преграды.
Вдохни жизни вечной
Свободно и рьяно!
Судьбой быстротечной
Ты вмиг станешь пьяной.
Дадут нам награду
За труд и за правду,
Браваду, парады,
Стальные ограды —
Покой сторожам.
За верность же нам
Дана доля тут:
Вдвоём погребут.
Отверстия в персях —
От сердца до сердца
Раны отверстые
Гасили инерцию,
Пели не в терцию
Мукам телесным;
Пики отвесные,
Храмы небесные;
В печи Освенцима
Сжёг своё сердце.

Ты и я

Всю наружность забирая,
Выбор сделала рукой.
Я — медведь учёный твой
В ожидании без края
Полумига мегарая,
Охладить чтоб ада зной.
Дай мне быть самим собой;
Смейся солнцем, согревая,
Жги меня;
Ловя нагой,
Отбивай, как мяч ногой,
Вышней волей одаряя
Буйством вечного огня,
Как Троянского коня
Самых дорогих пород —
Переливами погод.
Песней будет день от дня
Только плазма. Ты да я,
Я да ты — за годом год.
Пусть нам трижды повезёт!
Рой вокруг пускай кружится,
Рай жужжит наш, плещет мёд.
Наш шалаш не накренится —
Его цель убережёт.
Пусть для многих я тупица,
Пусть для многих ты и гот,
Буду долго я молиться.
Нас минует бед черед!

The edge

Посвящается Тебе

Она сидит дома.
Так скучно одной.
Во рту снова комом
Убитый покой.
Отточены бритвы.
На кой ляд они?
Сражения, битвы —
Их шрамы видны.
Одни и не вместе.
А вдруг — навсегда?..
Неравенство места,
И с тыла — года.
Печаль луны взора
От козней козла.
Вновь красится Doro,
Вновь в силе цвет зла.
А ночью молитвой,
Метаньем во снах
Закроется бритва,
Уйдёт из глаз страх.

Марш, рутка

Не автобус — лишь маршрутка.
Жизнь людей — плохая шутка.
Открываю, закрываю...
Открываю, закрываю...
Открываю, закрываю...
Вдруг порвалася резина —
Замените, люди, шину!
Вот и станция «Роддом»!
Жизнь начнётся в доме том.
Едем дальше. Вот — «Детсад».
Как же громко там галдят!
Заплатите за проезд!
Стойте, больше нету мест!
«Парк» и «Школа» — время шло.
Не ругайся! Не сей зло!
«Институт» уже. Кому?
Не выходим? Почему?
Дальше проще — «ЗАГС», «Кладбище»...
Эй, пошёл отсюда, нищий!
О! И снова здесь «Роддом»
Греет вас своим теплом.
С вас пятнадцать!
Но, признаться,
По второму разу я
Не видала вас, друзья...

Гланды+Бред

Бред

Во тьме, как тень,
Твои трень-брень
Внесли спасенье с объективом.
Взгляд льдиной тает.
Он заставит
Признать, что всё же ты красива.
Во тьме прошу принять простуду,
Проверить брызги лже-Иуды,
Вникать в совет окольных троп,
Пока молчит гранёный столб.
Что тень легла на призвук смеха,
То не твои — мои огрехи.
Что не слыхать визжанья толп —
Ты виновата. Крикнув «Стоп!»,
Ты положила смерть финалу,
Триумфы заменив на жалость
И выронив свою обитель.
Взгляд сомкнут с краю.
Он заставит
Искать другую по наитию.
Взгляд сломлен. Ставни не заставят,
Не вспомнят странный этот крик,
Что всё в ушах звенит сквозь вату;
Расплатой данный в ванне миг
Торопится уйти куда-то…


Nightmare бред-2

Ночной порой
Я шёл тропой
С тобой,
И лишь с тобой одной.
Ты очень нервною была.
Казалась злобной тебе тьма.
Стена for me —
И есть стена,
А для тебя
Она была
Паранормальней
Чумака.
Параноидальная
Тюрьма.
Пускай же в слёзках вся щека,
Их вытрет нежная рука.
Но мы с тобой не зря шли вместе.
Ты думала, я был один?
Нет, двое было в этом месте,
Ведь я был шизофреник, блин!
Пока твоя слеза стекала,
Я выпил, смелость приподняв.
Я выпил, но, признаться, мало:
Разбил, порезавшись, бокалы.
Ты между тем угомонилась
И как-то перевоплотилась,
В свете луны красивей стала...
И это было, блин, немало!
Мои два я,
Схватив меня,
Пошли к тебе в разведку боем.
Схватив любя,
Отнёс тебя.
Твой крик приглушен был прибоем.
Всё хорошо, ведь то был я,
Который знал тебя немало.
Но он скрывал себя, тая
Своё в и-нете погоняло.
Когда б ты знала его ник,
То испарилась б в тот же миг,
Твой разносился б дикий крик.
«Маньяк-садюга» — его ник!
Его — второго я, то бишь.
И я убью, ты закричишь.
Ты знала, знала, что струя —
Моё второе, злое «я».

Бред-3 ultimate strip

Добро пожаловать! Этот текст предназначен исключительно для прочтения. Любое другое его использование преследуется авторской завистью.

Ты знаешь суть смерти?
Ты ищешь полынь?
Ты — ангелочерти.
В огне не остынь.
Твоя правда жёстка.
Твои стоны — звон.
Твоя злая чёлка,
И мысль, будто клон.
Ты знаешь, суть смерти —
Твоя злая чёлка.
И те или эти —
И ива и ёлка.
Ты — ангелы. Черти
В звон огнь станут вон.
В вонь лун дыбом шерсть
И страх и тишь зон.
И страсть. Луна — он,
А солнце — она.
И страх. Зло с добром,
А огнь не до сна.
Со сна? Нет, сосна.
Стройна? На! На! На!
Армянин был один
И был армянин.
Халат стар и мят,
И полы до пят.
Наждачкой навечно свою страсть скрывать.
И верить, что вера — не вера, сорвать
Стропила с крыльца
И пыль века с конца.
Я выражал мысль,
Что дика на штыках.
Искать путь хоть здесь.
Хоть так. Он — дурак.
Но больно мне так,
Хоть в армию съесть
Пуд соли на брата.
Тебе заебато?
А мне не особо.
Я брежу? Не ново.
«Опять», а не «снова»
Мне просто хреново.





Неоновый обстрел ничем

Произведение не имеет отношения ни к Л., ни к кому-либо другому из тех, кого я знаю. Это продукт абстрактно-профилактической ненависти.

Я никогда не думал. О том. Что это может вылиться в константную озлобленность, которую творчество не в состоянии
Снять.
Я стал меньше думать о прошлом. А больше я стал
Забывать.
Но вот порою я не могу. Не. Сочинять.
Гладь гор1ного озера
Гладь.
Тропою н2еторною
Вспять.
А ты — просто вз3дорная
*****.
***** ты4 позорная.
Рвать
Меня-от-5тебя-начинает-опять!!
660***
* * *
Но, вообще-то, прости меня, милая подруга.

Сама суд

А в чём смысл?
Лсымс мёч в А?
Пустые звуки способны придать новые значения бессмысленности окружающего нас внутреннего мира. Что я сейчас сказал? До тебя была другая. Впрочем, она, возможно, была после тебя... Так что ты скажешь? Хотя, что ты скажешь с кляпом во рту?
На! На! На! (совковая девичья группа).
О чём я, бишь? Ах да, другая писала что-то. Тоже о Боге, как и ты... Она писала — «Бог внутри нас», «Бог — это душа»... Ну, подобный бред. То есть, правильно всё, но ску-у-учно... А твоя фраза о Боге не выходит у меня из головы. Ты настояла, что это всё же твоя фраза. И я не буду спорить. Спорить мог бы тот, который сидел с тобой в «Ленинке», помогая писать что-то-там-такое... Он мог бы сказать, кто придумал ту фразу. Ты? Может быть. Не-по-мню. А чё я ваще с тобой говорю? Ась?.. Ты где-то далеко, на другом конце города, и эти мысли не дойдут до тебя. Эта глупая рефлексия безответна. Я говорю сам с собой, и в этом моя слабость. Ты никогда не будешь говорить с собой. Но я говорю при этом с другими. Через работу выхода электронного пучка я несу плоды работы головного мозга в массы. А ничего страшного, если я немного?.. Ну, немного?... Что, молчишь? Не думала? А я вот! Уже здесь! Пока ты читала, я пробрался в твою квартиру!
— Как же так?!
И это всё, что ты можешь сказать? Я рассчитывал на большее. Мой отвлекающий манёвр сработал.
(здесь должен был быть нарисован нож (окровавленный), но сервер не поддерживает вкрапления художественно-иллюстративного творчества, а жаль... хотя, наверно, к лучшему — с кем бы я тогда в кино пошёл?)
КОНЕЦ

Женщина-сканер

Одной женщине в метро

Женщина-сканер прошила меня насквозь своим взглядом и оценила моё облачение, мои физические характеристики и моё материальное состояние как, в целом, незначительные. Она не потрудилась пощупать мускулы, ей не пришло в голову спросить мой подробный отчёт о планах на будущее, и она не дала мне повода объяснить, почему же я так недорого одеваюсь. Одеваюсь так, ибо являюсь некоммерческим автором, но вскоре стану коммерческим, жирным, неинтересным и разодетым, как капустный лист.

Минута молчания
Произведения товарищей по перу в соавторстве.
Закрой свой клапан, через который выходят твои вечные советы, говно. Показать тебе, как это делается? Смотри - =!=!=!=!=!=!=!=!=!=!=!=!=y — это замок на твой клапан! Меняй свой клапан на новый, который будет меньше ****еть. Я вижу, ты мне хочешь что-то сказать. Я тебя не хочу слушать. Ты мне опять скажешь, что я не прав.
Мой мозг не может воспринимать информацию твоего клапана, потому что ему нужна психокоррекция. Отдай ракету. Отдай ракету! ОТДАЙ РАКЕТУ, сука!!! Где ты? Я не вижу тебя!
Смысловые галлюцинации поделили мой мозг с Джейн Айр. Первые говорят о зря обиженном Гагарине, а Джейн посылает их на ***.
Помогите мне. Я не хочу слушать этот радиоклапан.
Твоё рациовлагалище тоже умеет разговаривать.
Они переговариваются. Радиоклапан и рациовлагалище.
«Этого не может быть!» — говорил кто-то. «Может, и не только это!» — ответим мы.
Устал не только мой мозг. Устал мой микрофонохер слушать эту бессмысленную речь.
SHUT THE FUCK UP!!! Давай, молча потрахаемся.
I’ll kill you, little bitch, if you tell me something else right now!

Внеземная позиция сзади

Представляю вам своих героев: Блая Варрр, симпатичная дама около семисот лет, и —
Вы посмотрите на него —
Он кроток, как коробок. Он короток, как разочарование. Он — Иммануил Брабад.
— Какого чёрта, Имм, ты бухтишь о планете Земля?! Ты хоть одним глазком видел их историю? Ты знаешь хоть, как они там думают? Ты видел хоть, как они обращаются со своим телом?..
— Плевать! Я видел всё так же хорошо, как ты. И меня это нисколько не шокирует. Я вижу в их дикости роковую предопределённость поведения существ без врождённой Пелены Гуманности. Но ты посмотри на их творчество!
— Ты шутишь?!
— Да нет.
— Ты что, с ума спятил? Чему же способствует их творчество? Миру? Дружбе? Искренности и бескорыстию?
— Милая Бэл, всё так лишь на первый взгляд. Ты же видела досье на некоторых людей, которые были бескорыстными. Пусть их было мало. Но они были!
— Капля в океане. Но я поняла, что тебя не переспорить. Портал готов. Я контролирую с пульта. Через два десятка телеосекунд ты перемахнёшь на свою чёртову Землю. Но если что не так — я сразу же выдерну тебя на корабль.
— Уверяю тебя, что ещё сама ко мне переползёшь!
— Шути-шути...
(тшш тсс шшшш) «Что там? Почему молчишь? Что там?!»
— Бля-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Тяни назад! Экстрим пошёл в одно место!

Молчаливый нож

Л., это не тебе!

Этой тёмной полуночью
Я вгляделся в твои очи.
Нужно было очень срочно
Нож воткнуть в аорту точно.
Ты глядишь на меня своими чёрными глазами. О чём ты думаешь в свой последний час на планете Земля?
— Чего смотришь? Ты уже достанешь, или как?
А, ты всё о своих глупостях...
— У тебя взгляд, как у психа. Какого чёрта ты на меня так уставился?
Мысли, что ли, читает? Хотя, наверно, у меня на роже намерения и мысли вполне неплохо отпечатаны... Да лезу, лезу я в карман. Но не в тот. В другой карман. А что ты думала? Ты прожила в бессмысленности свою жизнь-жестянку, и даже твои предсмертные мысли не отражают торжественности момента сильнее, чем рубильник электрического стула.
— Давай скорее!
Улыбнулась. Увидела движение, но не поняла его смысла. Так часто бывает. Мы не видим истинного смысла и мотивов поступков окружающих, раздавая направо и налево свои клишированные оценки, примитивизируя и без того искажённый восприятием несовершенных органов чувств якобы объективный мир (какого вообще-то и не существует вовсе). Что-то я ушёл в философствование, когда надо дело делать.
— Держи! И чего так дёргаться? Кричать? Смерть — это так просто!

Абзац full

— Ты пробовал когда-нибудь brutal body art? Когда попробуешь, то понимаешь, что это не сравнить с тем, что ты пробовал до него. И это не сравнить с тем, что ты ещё попробуешь.
Мы шли с ней по аллее красно-жёлтого осеннего парка.
— Нет. Давай попробуем, — скромно ответил я. Она пропустила меня вперёд по дорожке. По выражению её лица я не мог понять, что она задумала.
Но после того, как она ударила меня по затылку одной из услужливо раскинутых кем-то по парку природных палок-дубинок, я временно потерял способность что-либо вообще понимать и воспринимать и едва не пораскинул мозгами в самом ужасающем смысле этого выражения.
Долбанный парк был безлюдным в это время. Помощи ждать было неоткуда. Никогда не знаешь, откуда подстерегает опасность... «Веди себя хорошо, будь осторожен» — проносилось в мозгу цоевским вкрадчивым голосом, в то время как над телом проводились манипуляции, леденящую душу суть которых мозг скрывал сам от себя во избежание саморазрушения.
Когда я наконец-то очнулся и оглядел всю апокалиптическую композицию, я понял, что был прав, когда раньше этого не пробовал.
З.Ы. Именно с тех пор я и разлюбил Л***.

Граф Оман

Наш граф Оман имел коттедж,
С биде отличный туалет,
Крутую тачку цвета беж
И, без сомнения, и-нет.
С похмелья утром мозг несвеж,
И, скушав киевских котлет,
С любовью гладя свою плешь,
Граф влез в порыве в Интернет.
Не жаждой бизнеса томим,
Иль порно-сайтов поутру,
Но чем-то всё же вдохновим,
Он сделал выбор: Проза.ру.
Он, выбрав ником «Мастер Слова»,
С утра до вечера творил.
Стуча по «клаве» снова, снова,
Он где-то в облаках парил.
Жена, любовница и дети —
Их для него закрыл туман.
Его прочли и те, и эти.
Вердикт таков: «Ты — графоман!»
Вскричал хоть громко, но нечётко
(Видать, он всё ещё был пьян),
Задрав свой графский подбородок:
«Да, граф я, но не графоман!!»
Едва слегка поуспокоясь
И напечатав свой ответ,
Уж замков из песка не строя,
Уже поняв: это не бред,
Он получил рецешек кучу
От местных проз-авторитетов,
Лихих, смекалистых, могучих,
В душе — непризнанных поэтов.
Ему сказали: «Пишешь плохо.
Старайся лучше — и прокатит!» —
Так рассудил Михеев Лёха.
Айс рассказал ему о брате.
Скорее трансмутировать
Призвал его Стас Камень.
Йог — просто медитировать
И мыться в русской бане.
Испить канистру яда —
Совет от С.П.П.
А Игорь Рура предложил
Катамаран и канапе.
Чего-то молвил свысока
Клон некой Виолетты.
Жаль, непонятны Жиганца
Блатные диалекты.
Запутавшись, кто — клон,
Кто — он, она или оно,
И обессилев от компа,
Наш граф взглянул в окно.
Уже приблизился рассвет.
Пора чуть-чуть поспать.
— Ну, двинься, двинься,
Что ты, Свет? —
Свалился граф в кровать.
Я знаю, многих я забыл
(Хоть многих — справедливо),
Но, думаю, меня поймут,
Ведь всё равно красиво!
Ведь если тысяч тридцать пять
Всех клонов и не только
Я начал бы перечислять,
Была б головомойка!..

Граф Оман. 12.09.06

Ночью замочат

После Беслана
В школе охрана.
Реальность — не сказка.
Здесь нет Аслана
(Льва из Нарнии),
Нет Гарри Поттера;
Есть злобные парни,
Бандиты и оперы.
В покер проиграли
Тебя и в секу.
Ржали и жрали
Не-до-че-ло-ве-ки.
В полночь проникнет
Нож в плоть подворотен —
Лишь жалобно вскрикнет
В крови и в рвоте
Вася иль Миша,
Петя иль Стёпа.
Тише и тише.
Всё ещё тёплый.
Лунный серп развеет
Страх, и снова
На устах остывших
Два лишь слова:
Ночью замочат!
Ночью замочат!
Ночью замочат!
Ночью замочат!
Лунный серп закрыли
Тучи снова.
Про тебя забыли.
Ищут новые
Жертвы!
Где-то
Он
Один.
Кто? Не важно им ничуть.
— Эй,
Чувырло,
Дай курнуть!
Иль не прав я, господин?
Женский пол или мужской,
Получи в живот ногой!
Не сказал никто: «Не трожь!»
В грудь вонзился острый нож.
Картина жизни. Всё — оттуда.
Не будь как эти! Мой посуду!

Она уходит (В.П.)

Она от нас уходит —
На год или навек.
Не лето уже водит
Свой хоровод, а снег.
Что ж, быть могло иначе.
За всё грядёт расплата,
А за любовь — тем паче:
Она была распята.
Так уходи красиво,
Так, как ты только можешь,
Походкой торопливой,
Со взглядом, ставшим твёрже.
А прошлое беспечное
С собой ты забирай.
О, в сумеречном свете
Гори любовь, сгорай.

Гоб Килев

Бог любит троицу «Блестящих».
Бог ставит цены на бензин.
Бог ведь у нас — вперёдсмотрящий,
Хоть и в трёх ликах Он един.
Бог не пропьёт свои кокарды.
Бог не предаст вовек друзей.
К Богу, ребята, все мы рады
Питать любовь с младых ногтей.
К Богу стремлюсь, когда хреново,
Или когда душа поёт.
Богу молюсь, когда другого
Не остаётся. Сразу льёт
Волна тревоги и предчувствий.
Я верю, что я Верю всё ж.
Моё шестое, что ли, чувство
Всё ж говорит мне: «Бог — не ложь!»
Вчера не спал всю ночь в раздумьях.
Сейчас зеваю, будто лев.
Но эти строки — не безумье:
«Гоб килев? Онрев, ад, килев!»

Аморофаг

Любовь... вторая... третья... тридцатая... сто пятая,
Я впитывал тебя и сердцем и душой,
Но лишь чужое сердце шептало мне невнятное,
Я забывал тебя и обретал покой.
Всегда готов принять от милой новой ласки,
Пока лишь она думает — я вовсе не такой;
Готов смотреть часами в её прекрасны глазки,
Пока не заменило уст приветствие рукой.
Я знаю это точно,
Уверен, это так —
Я — человек порочный,
Простой аморофаг.
С собою буду честен я:
Продолжу то, что делал.
Поток любви несёт меня.
Курс намечает тело.

Отклик

Ты КЛИКнул клич, и я спешу к тебе.
Мой отКЛИК высвечен твоим мозгоэкраном.
Эта игра мне кажется немного странной.
Я прикуп взял, и ты кричишь: «Себе!»
Читатель-кликатель, крепка твоя рука.
О’кей, привет, о’кей, клик-клик, пОКа.
Мы не поговорим, мы не осуществим прорыв.
Литература не для нас: зачем нам нервный срыв?

Я готов

Я готов часами грызть железо,
Готов ночами я не спать, готов не есть три дня.
Готов залезть я на тебя и обещать: «Не слезу!»
Готов полгода проорать: «Где ты, любовь моя?»
Готов всё за тебя я сдать в каком угодно вузе,
Готов забыть ради тебя и грёзы и мечты.
Готов хоть приползти к тебе израненным на пузе,
Но только вот готова ли к такому будешь ты?

Миг

Посвящается В. Поднебесной

Миг Бытия пройдёт, и я умру.
Порою нужно вспомнить и об этом.
Сквозь наслаждения на жизненном пиру
Остаться для других строкой поэта.
Храни мечту в глубинах сердца смело!
С тобою Тот, кто вдохновенье строк
Вложил в сознанье, чтоб ты смог умело
Сложить себе сам эпитафью в срок.

Добей мечту без сожаленья!

Той, которая поймёт

Я пытаюсь уснуть навсегда,
Только утро приходит опять,
Исподволь приближая года, —
Не вернуть ничего уже вспять.
Я не верил и верил Судьбе.
До последнего мига хотел.
Засыпая в мечте о тебе,
Лишь с улыбкой на злобу смотрел.
Ты не первая и не последняя.
Лишь рубец, а не шрам — твоё «нет».
Мне понятно всё. Знаешь, конкретнее —
Я предвидел такой твой ответ.
Пусть годам счёт идёт, пусть идёт.
Пусть не нужен ни жизни, ни ей.
Пусть страданье прах переживёт,
Станет светлой часть жизни моей.
Я пока добиваю мечту.
Рука опытная не дрожит.
Нет любви — это пыль на свету.
Свет погас, а она не пылит.
Означает скупая слеза на глазах,
Что всё было не зря, и я верю,
Что, хотя и с тобою судьбы не связав,
Я сумел получить всё отмеренное.

День изо дня летишь вперёд

День изо дня летишь вперёд, как птица,
Жизнь седокрылая и мрачная порой.
Жизнь, где вокруг меня одни и те же лица.
Я закрываюсь от них толстою корой.
Я заслонять пытаюсь мир души и тела
От посягательства бесплодной доброты.
Пусть я завидую всем тем, кто преуспели,
Я не отдам лишь одного — своей мечты.
Мечты, что гонит вечно в правый бой
Полки сознанья ради только славы,
И истины, и гордости самим собой,
И осознанья собственного права
Бороться до конца с судьбой.

Гроб несут

Гроб несут. Чей-то путь снова пройден.
Небеса навек скрыл покров век.
Чей? Не суть, ведь для каждого годен
Этот ящик, единый для всех.
Обретает душа невесомость,
Тело гложет суровый покой.
Гроб несут, да на лицах стервозность.
Гроб несут. Да не бойся — не твой.

Прозазавр

Единомышленники пишут,
Что встанут за тебя горой.
Пускай ваш голос еле слышен,
Герой докажет, что герой!
Ведь Проза.Ру — тоннель к успеху!
Несись вперёд на балл-дрезине
К вершине сладостной со смехом —
Нет жизнерадостней картины!
НО В ТО ЖЕ ВРЕМЯ
Я ПРЕКРАСНО ПОНИМАЮ,
ЧТО
Ни черта
Не пробиться!
Проза жизни —
Можно спиться!
Ни черта
Никогда
Не пробиться
Никуда!
Тебе на Прозе не пробиться!
Уж лучше сразу застрелиться!
ХОТЯ...
К чему эти депрессии?
Ведь всё ещё окупится!
За все-все твои стрессы
Судьба ещё откупится!
Твои грёзы в явь воплотятся!
Твои мысли вдаль устремятся!
Увидишь другим неподвластное!
Приблизится время прекрасное!
НО В ТО ЖЕ ВРЕМЯ
Я ПРЕКРАСНО ПОНИМАЮ,
ЧТО
Ни черта
Не пробиться!
Проза жизни —
Можно спиться!
Ни черта
Никогда
Не пробиться
Никуда!
Тебе на Прозе не пробиться!
Уж лучше сразу застрелиться!
Ни черта
Не пробиться!
Проза жизни —
Можно спиться!
Ни черта
Никогда
Не пробиться
Никуда!
Тебе на Прозе не пробиться!
Уж лучше сразу застрелиться!

А.С.М. 20.10.06

Продавец мысли

Продавец мысли.
Эпоха дензнака.
Символ её —
Борзая собака.
Кто мне заплатит
За пенис в мозгах?!
С воплем в кровати
Проснулся мой страх.
Не уплыву я и не улечу.
Душу мою здесь считают рабой.
Сколько вам должен? Я всё заплачу
За право навечно остаться собой.

Выпить йаду

Выпить йаду — и не состариться.
Уйти навсегда молодым.
Разбежавшись, апстену удариться.
А запомнят меня озорным.
Заколочены ставни,
И славно.
Уйду рано,
И старые раны
Вскроют синюю line осколком
Стёкл от стольких старых строк.
Рок в творчестве стал одиночеством.
Искал вдохновенья не впрок.
В рог дул, в pool pull полуприводом.
Я с минобороны на дне.
Сказал как посрал, но вывел:
«Мы просто не в той стороне!»
И в бездну гляжу с сомнением.
И мненье, что то нужно мне,
Что можно назвать «вдохновением»,
А можно верхом на коне
Сложить половины въедино.

Хрень всякая

Я спрыгну с крыши виртуальной.
Я выпью пиво, съем кальмара.
Я раной странною кинжальной
Прорву канву твоих кошмаров.
Бессонниц цепь твоих в рубахе,
И одиночество в очах.
Чтоб сон вернуть, развеять страхи,
Вернуть узору взор в очках.
Я сразу стал готовить ужин.
Мой клон дурацкий тебе нужен?
Простужен, сужен, вровень суженый
Стал самой чётной чёрта дюжиной.
Без головы творю в строю.
Чего творю, я сам не знаю.
Я вместе с вами узнаю,
Какой х***нёй я здесь страдаю.
Здесь нет ментального прыжка?
Зачем тогда меня читаешь?
Зачем со мною наблюдаешь
Рожденье нового стишка?

Как клик мгновенья

Как клик мгновенья, мыши стон
Для тех, кто верит, кто влюблён,
Для тех, кто знает, где заслон,
Но прёт всё ж прямо напролом.
Мне говорят, чтоб сбавил тон.
Я, мол, нарушил чей-то сон.
Во тьме не видел, но гондон
Упал на пол, как моветон.
И унисекс, и унисон,
И безразличье «она-он»,
И муха, выгнанная вон,
Вернётся в мир уже как слон.
Он задушил пятнадцать жён.
Сквозь паланкин платанов крон
Он птицей, недопившей Дон,
Считал победы числом лон.
Он не месье, не сэр, не дон.
Он — Прозазавр, просто клон.
Не весел он, но огорчён.
Он от победы отвлечён.

Что такое — кирпичи?

Что такое «кирпичи»?
Разве глина из печи?
«Нет!!!» — рабочий прокричит.
В вас кирпич уже летит.
Кирпич — оружье пролетариата,
Как арматура иль лопата.
Кирпич. Фундамент. Бригадир
Расскажет, как устроен мир.
Когда ты в тёмный двор заходишь,
Кто тебя точно защитит?
Стоят бычары на пути.
Но есть в карманах кирпичи.
Всё, ты уверенно прошёл!
Раз ты уверен, все смолчали.
И даже стукнуть не пришлось
Их кирпичами по еб***ам.
Фундамент мирозданья прост: кирпич-отец и мать-Земля.
Он — космос. Так же он велик,
Он — основанье пирамид.
Не Бог, не человек, не тля;
Спокойно-мудр, он молчит.
Люби, а не руби с плеча
Шесть граней алых кирпича!
Мир всё трещит, но жив, пока
Кладка уверенно-крепка.

Елене Еллапиной

Уж семь лет прошло, как мне было семнадцать.
Да, я опоздал! Да, я растерялся!
Мы были другими и были с другими.
«Октябрьская» была тогда домом Богини.
Сейчас же мы знаем
Друг друга неплохо.
Гуляем по краю,
И томные вздохи
Летят по и-нету
Стихами моими,
И прошлое где-то
Осталось за ними.
Пусть печали порой
Побеждают улыбки.
Жива ты, я живой —
Так забудем ошибки!



Стихо эро 1

Не гром грохочет в грязных грудах,
Не искры с визгом льются с тучи;
Не мрак вселенский мчит могучий,
Но кто-то член несёт на блюде.
Несёт он то, что он несёт.
Всем, кто хотел, но всё ж боялся;
Всем, кто не сдался, кто старался;
Кто не предал своих стремлений,
Кто хочет страшных заблуждений
Своих сильней чужой легенды,
Кто любит истину; на брэнды
Кто положил конец и груди,
Как будто в блюде эти люди
Найдут секрет, лишённый смысла.
Но не проглотит коромысло
(Куда меня, ****ь, занесло
Потоком ****утых мыслей?!)
Он на спор. Да, ему слабо.
Стихо моё вообще тупое.
И ***. Оно для баллов лишь.
Могу писать я и другое.
Ищу себе, короче, ниш.
...Как коло, то есть колесо
Катилось из чужих лесов...

Стихо эро 2

Приди же ко мне тьмой.
Прядя нить,
Прожить дни
И ночь, когда я твой.
За всё прости.
Мои грехи
И все ошибки
Не сменить...
Венок плести.
Внести штрихи.
Не слушав скрипки,
Час дожить.
Когда я здесь —
Такая честь
За что-то Богом мне дана.
Но знаю верно:
Много скверны
Ворвётся утром в счастье сна.
Меня не сдать
И не распять.
Постель застлать?
Вернуться вспять?
Не ведать боли. Выбирать,
Но мир, конечно, не понять.

Я оставляю мир

— Доброй ночи! УВД Коптевского района города Москвы сообщает о ДТП, имевшем место в районе Коптевского рынка. Под трамвай угодил г-н ###&&& ***%%%, личность которого удалось установить по SIM-карте найденного при нём мобильника, с помощью которого г-н ###&&& хотел отправить SMS некой #### (это имя упоминалось в тексте сообщения, которое он писал). Но его планам не суждено было сбыться. Мобильник и ещё один предмет являются уликами в этом деле. Следствие склоняется к версии о несчастном случае на производстве. Вторым предметом, найденным при покойном, явился блокнотный лист с такими строчками (почерк покойного опознали родные):
Я оставляю мир; увы,
Мой час пробил не в срок.
Я завещаю, чтобы вы
Не жили только впрок.
Я не вернусь уж никогда
В страну нечестных лам,
И без меня пройдут года,
Стерев ненужный хлам.
Я вам оставлю лишь одно
Такое яркое кино
О мире вашем повседневном,
Где лишь одно навеки верно —
Что этот мир ваш не для вас.
Вы оставайтесь, а я — пас!
Мир попсы, телерекламы,
Закулисных передряг;
Мир оффтопа, флуда, спама,
Где любимая — злой враг!
Мир больной, но для здоровых.
Мир спокойный, но в тени.
Мир кривых зеркал и новых
Истин, что для всех одни.
Мир бомжей и полупьяных,
Мир воров и темноты,
Век мечтаний окаянных —
Дальше с ними будешь ты.
Вы смотрели рубрику новостей программы «ТВ-лапша на ушах». Спасибо за вынимание.

Охота

Я вышел на охоту. На кого? На баллы.
Острый желудочный спазм в очередной раз заставил меня свернуться клубком от боли. Переждав напоминание самому себе о нищенском личном счёте, я медленно выпрямился и продолжил свой путь.
Мой зелёные чешуйчатые лапы отражали малиновый закат и были невероятно красивы в лучах в очередной раз умирающего до утра диска. Но одни мои конечности не вызвали бы приток баллов, а жаль.
К чему мне эта внеплановая охота? Дело в том, что ряд недоразумений и предубеждений вызвал растрату и растворение в желудочном соке чрезмерного количества запасов прозовизии. Попал я с корабля на балл, короче.
Пришлось несколько ускорить события.
Для начала я предпочёл обзавестись тем окрасом своей шкуры, который считается в данной местности наиболее эротическим (малиновый в голубую крапинку), с тем, чтобы привлечь обманом случайные баллы. Метод проверенный, но праздные постукивающие по серым прямоугольникам и мышкам пальцы и голодные глазки не утолили мой Голод.
И тогда я пошёл на крайние меры:
Я включил режим «Не оторвёшься — так круто!»
Для этого я написал стихо и прочитал его, повернувшись лицом к зарослям прозапапортника, в которых должны были таиться случайные
БАЛЛЫ
БАЛЛЫ
БАЛЛЫ
БАЛЛЫ:
«Большая охота.
Один на один.
Лишь кровью и потом
Я стал властелин.
За баллы бороться,
Забыв про талант.
Я буду стараться
Поднять, как Атлант,
Свой счёт выше неба.
Я стану богат!
Да, хочется хлеба!
Я не виноват!
Закон девяностых:
Богатый — живёт.
Всё-всё ему просто,
Пока может влёт,
С колена, с подскока
Убить конкурента
И смыть в водостоке
Поток экскрементов
Добра, умных мыслей,
Таланта, интриги,
Надежды и смысла,
Мечты издать КНИГУ».
Пока я читал своё стихо, вокруг меня незаметно собралась большая толпа неизвестных мне читателей («издержки эротического словопроизводства», — подумал я по поводу их «неизвестности»). Но баллы на вкус равны, а творчество мне по барабану.
Ням-ням! Хруст!! Уфф!
Fuck it! Я наелся, это — факт!

Веер

Я шёл с Охоты. Ловкие еллапы тяжело несли обкормленный торс. А может, это был круп. А может, ствол. А может, полип.
Мне хотелось петь Сытую Песенку. Я не удержался и, как чтец в церкви во время какой-нибудь ритуальной церемонии, прочёл хип-хоп-балладу на одном дыхании, порой меняя интонации:
Продажный веер. Боль разлуки.
Ты подарила кровь и стуки
Того, что стало просто сгустком,
Чего не выразит взгляд узкий
Прощальных оч в огне нетленном.
И жизнь моя пока течёт,
Как талисман оно спасёт
Тебя от грязи и от скверны.
Его услышь глас робко-твёрдый.
В него поверь как патриарх.
Зажми мой мозг стальным аккордом,
Чтоб понял я триумф и крах.
Я замолк. Часть присутствовавших при Церемонии Песнопения потребовала продолжения банкета. Часть недоумённо посмотрела на очередное диковинное клонообразное и, скривившисьвпрезренииплюнув, проследовала в Зону Модерирования Немодерируемого.
А я поплевал на лапы и занялся пересчётом своих «трофеев». Прозабаллы лежали удобными купюрами по сто единиц. Когти цеплялись за низкокачественную бумагу, но я не обращал на это внимания. Всё заработанное я отдал прототипу клонирования, ведь он такой же, как я, только вкладывает душу в произведения. Карты ему в руки. Что ж, пусть!
Оглянувшись на прерию, я оценил, как она выросла за последнее время. Я воздержался от окончательной оценки этого пространства. И так и не смог решить, хватит ли мне здесь места. Такому неповоротливому созданию, как я, тяжело шагать в ногу со временем. Эволюция на миллионе лап обгоняет старого ящера без надежды на реванш. Какую-то хрень написал. Главное, сказать-то ничего не сказал... Пусть!

Гланды

I recall my past

Я вспоминаю всё былое,
Оно со мною навсегда —
Время беспечное, незлое;
Златые ночи, дни, года.
Утро ушло. Ворвался полдень.
Вскружил шальную жизнь мою
Круговорот монет в природе.
Я в прошлое с тоской смотрю.
Не те фактура и характер.
Я не такой, как те, кто мог.
Но взрыв в горах, обвал на шахте
Дала мне ты. И отнял Бог...
Утро ушло. Ворвался полдень.
Кто не успел, тот опоздал.
И если не был я пригоден,
То уж не буду никогда.

Москва — ад

Экспресс «Москва — ад».
Не вернуться назад.
Получив по башке кирпичом,
Ты не рад.
За весь беспредел,
Что ты вытворил здесь,
Стрелой улетел
Ты в купе «666».
Но если ты в жизни
Хернёй не страдал,
“Ore et labora”
Пожизняк соблюдал —
Спасенье грядёт.
Молись и мечтай,
Что не упадёт
Самолёт «Москва — рай»!


Лицо с собой

Своё лицо неси всегда с собою
На голове, на теле, на ногах.
Маши руками, как волной прибоя,
Чтоб отгонять от сердца тёмный страх.
Не ускоряй, но замедляй волшебный,
Такой короткий жизни этой миг.
И бойся оступиться — шаг неверный,
И вниз сорвётся эхом дикий крик.
Не убирай остатки мира неживого.
Не выноси невыносимость Бытия.
Позволь тому, кто крепко проспиртован,
Решать вопросы смерти за себя.
Найди себе подругу — цель святую.
За ней следи и за неё сложи главу.
Пойми такую истину простую —
Кто не оставил ничего, тот зря топтал траву.

Секс в ванной

Посвящается Уауо
Залез я в ванную.
Залез я на тебя.
Любя, ебя, я
Плыл, гребя,
В тебя
Такую
Всю
Туманную.
Как манна
С неба для моих
Изнеженных бедой
Одних
Фингалов
Алых.
Не видала?
Твой крайний раз.
Вонзилось жало.
Прости-прощай.
Напомни мне
Укрыть тебя
На дне подвала.
В лавине ночи навсегда
Ушла любовь. Гони года
Прочь в бездну
Долгую без дна.
Здесь всё равно — «он» иль «она».
Здесь не найти спасенья впрок.
Здесь надо выловить аборт.
Здесь кровь рекой течёт с аорт,
Твоих разбрызганных кишок.
По-вашему, пришла не в срок?
По-нашему же — просто шок!

Елене и Анне

Елене (не Еллапиной)

Смысла и света во мне больше нет.
Всё, что осталось со мной — больной бред.
Мечусь и страдаю в разлуке с любимой.
Мир пуст; нет для счастья и тени причины.
Зачем мне те горести, что здесь, во мне?
Без света любви я погибну во тьме.
Ты смыслом была мне, с тобой видел чудо.
Не жаль, что умру, жаль, с тобой уж не буду!
Во сне ты приходишь ко мне иногда,
Но утром я вспомню, что сон — ерунда!
Визит твой во сне — разве он был мне нужен?
Вновь утренний ад предстаёт — я разбужен!

Анне (не Семироль)

Мне греет душу память о тебе —
В грядущее из прошлого пусть длится!
Тобой дан образ просветлённый мне.
Им жизнь, мне данная тобою, озарится!

Пашнёву — от М.А. Булгакова

Покинув келью лжезабвенья,
Восстав из праха и из лжи,
Найдя в и-нете воскрешенье,
Вторым приходом в мир спешит
Великий Мастер, то есть я.
Где Маргарита здесь моя?
Та дама в шапке? Не она!
Актриса лишь не без огня.
Что здесь творилось? Вы даёте!
Потомки, мать твою ети!
Да как, вообще, вы здесь живёте?!
Не так что? Всё, как ни крути!
Да вижу я, что нет Союза,
И нет парткома ни над кем,
Но вы нашли другие узы:
Вы все здесь заняты не тем.
Вы все враги себе, и точка.
Вопрос квартирный не ушёл.
Пускай без смысла третья строчка,
В себя ещё я не пришёл.
Нет, братья, не могу я с вами.
Здесь жить не скучно, Николай,
Но грань та, что лежит меж нами,
Стеною без меня взросла.
Всё, всем пока! Пора в могилу.
Уж лучше б и не вылезал!
Надеюсь, что не всё, что было,
Убито. А я всё сказал!

А.С.

Астральный секс.
Чему уподоблен ты?
С чем сравним?
Всё то, чем в душу я раним,
Ты обращаешь в сон мечты.
Ты даришь счастье.
Навсегда?
Ты правишь части;
Иногда,
Внося в настрой корректировку,
Меня волной ты кроешь ловко!

Только эта ночь

Кто знал, что эта ночь дана
Для нас с тобой всего одна?
И память воскресит опять
Былое счастье, лик, кровать.
А ты с другим. И *** бы с ним.
А ты с другим. Забыть тебя,
Жить днём одним.
С другим?
И пусть!
Пусть не одна.
А я ушёл
Путём моим,
Дорогой сна.
Да, было всё. И то, и это.
И день ворвался царством света.
Ты, Л., ушла. Ушла навек.
Теперь я тень? Иль человек?
И ты с другим. И я один.
Да наплевать мне! Героинь
Себе найду в постель с десяток!
А ты исчезнешь, память. Дым!
И догорит любви остаток,
И с ним с тобою догорим.

The Cannibal and the Skeleton — true story that had never happened

Во мгле могил
Голодный гад
Глад утолил,
Да сам не рад:
Восстал остов,
Что обглодал
Без лишних слов
Злой каннибал.
И тот скелет,
Скрепя, скрипя
Под грузом лет,
Как кот шипя,
Встревал, восставший,
В битвы чред.
Но проигравшим
Стал скелет.
В бою повержен,
В прах распался.
А гад, рассержен,
Вдаль умчался.
Мораль:
Не ешь чужие трупы,
Не пей бензин,
Не жри шурупы.

29.12.2006-31.01.2007

Dostoev-SKY towers tragedy

«Знать, веку минутой одной не прожить,
Да и девичье сердце живуче», —
Писал Достоевский, и он, может быть,
Актуален и в наш век кипучий.
Назревает гроза.
Застилает глаза
Религиозный
Терроризм
Достоевского —
Мрака слов пелена,
На обед белена
От Тверского бульвара до Невского.
Прошлого уроки
Выучит время,
И тут же забудет, зевая.
В нелепые сроки
Заря на востоке
Догорает от края до края.

Стансы

Вольный перевод франкоязычного стихотворения А.С. Пушкина “Stances (“Avez-vous vu la tendre rose”)”

Видали вы, как роза нежна,
Любезна дочь чудесна дня,
Когда весны краса безбрежна,
Цветёт, любви завет храня?
Но сей красы затменье —
В свет Евдокия смело идуща;
Весны краса — ей продолженье:
Столь же юна она, столь же цветуща.
Но нет, увы! Ветра и бури,
Творенья ярые зимы —
Захватят их кошмарны шумы
Твердь, да воды, небес лазури.
Сплетай венок, несите розы
Любезной дочери любви
К надгробью, где тоску и слёзы
Украсят лишь цветы твои.
О, Евдокия! Время давит!
Цени златые дни любви!
Пусть холод лютый убивает,
Ужель она не оживит?

Мой портрет

Вольный перевод франкоязычного стихотворения А.С. Пушкина “Mon portrait”)

Вы попросили портрет мой,
Но чтоб с натуры был он сделан;
Лишь срок минует небольшой,
Миниатюру выдам смело.
Проказник юный — я такой,
Мне в пору идти в класс;
Неглуп в беседе я любой
Без светскости гримас.
Не было болтунов и нет,
Иль докторов Сорбонн —
Чем я, крикливей и скучней,
Вам не найти персон.
Не длинен я, не режу глаз,
Но чужд для середин;
Я свеж лицом, с русостью влас,
Кудряв, дождусь седин.
Люблю я свет и его блеск,
Мне плохо одному;
Я презираю споров треск —
Не учат ничему.
Балы и зрелища я чту,
Я б с честностью своей
Сказал вам, что ещё люблю…
Не будь это Лицей.
По этому, друг дорогой,
Меня узнаешь: да!
Бог создал, я теперь такой.
Таким бы быть всегда!
Злой дух и демон, друг проказ,
Лицо как мина обезьяны,
Я легкомыслен для всех вас.
Встречайте: Пушкин с вами рядом.

Жертвам фашистского режима

«Америка — это фашистская Германия, которой управляют евреи» (Виктор Пелевин, «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана»)

Мёртвый, стою я в толпе
Таких же евреев Освенцима.
Туман ядовитый в трубе
Забрал мою жизнь... но не сердце.
До смерти затравлен. В толпе.
Не нужно вам плакать и лгать!
Клянусь я и вам и себе
Отныне стихов не слагать.

Namenlos

Твоя ****а ходит вверх-вниз,
И мы в одно с тобой слились.
Бог дал мне в руки онанизм,
Сказав: «Лишь этим обходись!»
И рассмеялся он на небе.
И гром ударил по хую,
Но счастлив очень я — отребью,
Как я, не скажут: «Я даю!»

Кийа Пигоспио

Кто игрой на гитаре,
Сладко-горькой соплёй
В бесконечном угаре
Да и просто собой,
И вокалом суровым,
И всем видом лица
Как пульсация крови
Обжигает сердца?
Нет, не Мэнсон, не Кортни,
Глубоки твои корни,
Не Толстая, не толстая,
А просто Кийа Пигоспио!
Чуть похожа на Кортни —
Не сразу догонишь,
Которая круче —
Голливуд иль Воронеж?
Писатель на Прозе,
Уже и в печати!
«Тусим» на морозе —
****атая пати!
Нет, не Мэнсон, не Кортни,
Глубоки твои корни,
Не Толстая, не толстая,
А просто Кийа Пигоспио!
Черви, кольца, Египет...
Кто забудет едва ли,
Если только узнали —
И во снах тебя видят.
Очки, как у пилота
У жены фараона,
За игрой и работой
Ты дорвёшься до трона.
Но не Мэнсон, не Кортни,
Глубоки твои корни,
Не Толстая, не толстая,
А просто Кийа Пигоспио!

Тексты разных лет, найденные на болванке
Для проекта Андеграунд-проза.ру

Четыре в одном

1) «Четыре в одном» (манифест)

Мы встретились в прозапространстве:
Нас случай вместе свёл.
Во время долгих странствий
Каждый себя нашёл,
Равно как и друг друга.
И вот — итог предстал:
Пред очи ваши, в руки
Попал к вам наш журнал.
Нас четверо на «Прозе»:
Мы здесь как на Привозе
Вещаем наши темы
О психах и неврозе
(За них в ответе Лэйзи),
Про Мэнсона и порно —
Кирилл (он просто крейзи!),
И Айс напишет ровно
О том о сём, о баллах...
И я вам для начала
Срублю крутой темак:
«Алекс Блатной» — наверно,
Его назову так!
Читай, коль не дурак!
Ребята, жизнь — ништяк!
Походу, наконец-то всё ж выглянуло солнце!
Вливайтесь, опьяняйтесь, следите за анонсом!

2) «Алекс Блатной» (криминальная миниатюра)

Снег падал на вечернюю Москву. Все члены многострадального тела, случайно зацепившегося за неразличимый в темноте плавучий объект, била судорога. Хорошо хоть, что у ребят из банды Тихого Семёна не было с собой фонарей...
Алекс проглотил новую порцию непрошено подступившей из ветхих глубин его разбитой сущности собственной крови вместе с грязной жидкостью, отдалённо напоминающей воду. Он лежал, омываемый со всех сторон водами Яузы, в которую его выбросили с парапета — с ногами, залитыми застывшим цементом. Люди Тихого всё-таки сбросили его, хоть он и надеялся в глубине души до последнего, что отделается лёгким испугом и откупом. Не всё ещё, видно, продаётся. Кое-что просто отбирается силой. Блатной постепенно захлёбывался. «Чёрт его знает, сколько не сломанных костей осталось... — безрадостные мысли блуждали в уже смирившейся с преждевременной кончиной голове. — И чёрт его знает, сколько я ещё здесь протяну».
Какие-то невнятные мысли о том, что он натворил за свою недолгую, но такую бурную жизнь. Жрал других? А кто не жрёт?.. Ненавидел. Так время такое. Да и не окажись он сейчас здесь этакой судорожно глотающей ставший дефицитом кислород жертвой разборки, что бы он делал? Заливал бы сам других цементом, как ****ый сицилиец. А жена ненавидит его уже давно. Она скрывает любовника из страха, что Блатной её убьёт. И правильно скрывает. А теперь она будет с ним счастлива. С каким-нибудь работягой, исправно платящим налоги и не преступающим рамки закона сильнее нормы. Это только он сам себя поставил над Богом и чёртом, а у нимбанутого и рогатого были свои планы на него, никак не пересекающиеся с его собственными. Ещё глоток воздуха. Так на черта оно было надо вообще? Кем бы, интересно, вырос с таким отцом, как я, мой Гарик? Сможет ли новый ёбрь Татьяны наставить его на путь истинный? Вот только эта призрачная надежда и может служить оправданием моего рождения на этот вонючий свет (хотя это ещё вопрос, где — свет, а где — мрак).
To be continued.
© Alexey “xMetbrotherx” Mikheyev
«Лёха, за...бал писать, кончай уже!»
«Да всё уже, закругляюсь, чё ты, Лэйзи?»

3) «Апологет удара по лицу»

Апологет удара по лицу.
Молитва к дьяволу, созвучья боли;
Венец крушенья, смерть всему —
Нет незавиднее на свете доли!
Ненависть, ненависть, зло и порок —
Вот что тебе приготовил злой рок!
А как же любовь, святость и доброта?
Их отделила навеки черта.
Живи — не живи,
Молись иль умри —
Всё одно навсегда:
Слякоть и чернота!

4) «АСКП-стандарт»

О, дьявольский вертел!
Кишки намотаешь
Того, кого встретил,
Монеты считая?!
От края до рая,
От пика до спада
Собьём пропагандой
Твои мы громады!

Comeback

«И меньше всего нужны
Мне твои камбэки!»
(Земфира)

Тем не менее, полсостава Андеграунда вернулось на эту страницу.
Для начала — импровизированный стихо-диалог (действующие лица: МЭЙНСТРИМ. ПРОЗА и АНДЕР. ПРОЗА).
МЭЙНСТРИМ. ПРОЗА:
— Царим безраздельно на Прозе почти,
К другим снисхожденье питая немое.
Ты это за наглость, дружок, не сочти,
Но знай: с нами спорить — занятье пустое.
Мы — монополизаторы;
Ты только зря потеешь.
Ставь на тотализаторе —
Ты спорить не посмеешь.
Ты обречён без читателей сохнуть,
А к нам ежедневно заходит по сотне.
Ты раньше успеешь без вести подохнуть,
И наугад тебе будет крест воткнут.
АНДЕР. ПРОЗА:
— Excuse me, Мэйнстрим, я с тобой не согласен.
Хотелось бы резко тебе возразить.
Над всеми над нами ты вовсе не властен.
Здесь каждый решает, как ему творить.
Мэйнстрим ведь не плох,
Но и не однозначен
Триумф твой. Не Бог
Ты, и всё это значит,
Что будет замена
Всему, что стареет.
Младое колено
Из тех, кто посмеет
Внести свою лепту
В муть прозопотока,
Уже зреет где-то;
В крови бродят токи…
Да, смена готова
Войти в эту жизнь!
Не нужен нам новый
Тоталитаризм.
МЭЙНСТРИМ. ПРОЗА:
— Чего ещё тебе здесь надо?
На что надеешься, дитя?
Здесь лишь матёрых ждёт награда,
А ты базаришь не шутя,
Что можешь что-то изменить?
Писать не то, что очевидно?
Зачем же так меня смешить?
Тебе должно быть, парень, стыдно.
Ты молод, тебе жить и жить,
Пиши, пусть будет не обидно,
Но ты не обретёшь всего
Того, что есть у нас.
Твои мечты — всего лишь фарс.
АНДЕР. ПРОЗА:
— Да ладно, хорош.
Хватит втюхивать ложь.
Не всем нужен бред
Сожаления лет,
Иль шёпот любви,
Когда одно и то же
Втирают нам в мозг.
А правда где же? Боже!
Наш час придёт, грядёт наш век.
На монополию худсредств идём мы на таран,
Седлать чтоб двухместный наш катамаран:
Metbrother and Lazy are back in black!
12-13.12.06 © А. Михеев

К*** К***

Я встрял везде, где только мог,
Но сосчитать не смог я строк
И не догнал высокий слог.
В размерах я вообще не док.
Не тот размер надел на ***.
В итоге — мама не горюй!
Ботинки жмут, трусы сползают,
А я стою, охуеваю...
Учу размеры постепенно.
Хочу в них шарить охуенно,
Чтоб знать, где — лифчик, где — трусы,
Где дактили, а где — басы.
Когда увидел я твоё лицо
В просвете сгустка зимнего тумана,
Я сразу понял: «Вот она!»
И двинулся к тебе упрямо.

Но что-то изменить спеши.

Афоризм

Волшебство — в детях.

Наш ответ Чемберлену!

Ко всем подряд заходишь в рецы
И оставляешь комментарии.
Мы для тебя — никто, балбесы,
Придурки, лохи, гениталии.
Ты — королева. Но чего?
Мы — где-то слева, мы — говно.
Пусть хвалит тебя громко тот,
Кто ценит только глупый понт,
А кто не любит царский гнёт,
Пусть стороною обойдёт.
Ты пишешь детский лепет мне,
Что в Питере тебя я жду,
И дураком зовёшь меня.
Но не пошлю тебя я на ***,
Хоть первый раз тебя я вижу.
Я сделаю беспечный вид,
Как будто я тебя не слышу.
Я так могу. Ну а другие?
Одни без помощи, нагие?
Всех ранить нужно для чего?
В ответ лишь ветер бьёт в окно...

Ты моё счастье до гроба,
Ты жизнь моя и моя смерть.
Ты богодьявол, и в оба
Буду за милой смотреть.
Хочу тебя, родное солнце,
Как только можно в мире этом.
Хочу, как алчет бомж червонца,
Как рифму точную — поэты.

Боль ада глотая, вступаю в конфликт
С конформизмом в крови миллионов.
Непризнанный всеми; зашедший в тупик,
Нашедший себе компаньонов:
Моё Одиночество Духа, Тоска
И Пламя, и Воля идти...
Как вдруг дружелюбная чья-то рука
Позволила счастье найти.
Зачем? Почему? Для чего? Что мне в нём?
Ответ не услышу, ответ не ищу.
Я буду одною тобой дышать днём,
Весь путь я приму, всё прощу.

Посвящается Любимой

Вокруг всё люди, люди, люди…
Как сильно это напрягает!
Но я жду Д***, Д***, Д*** —
Это мне душу согревает…
В городе пахнет только тобою,
Низ живота наполняет любовью,
Море улыбок и море желаний,
Времени нет и нет расстояний.
Нет мыслей и чувств, и нет больше желаний.
Нет больше совсем ничего у меня.
Как можно вместить в себе столько страданий?
Как можно, чтоб жизнь стала просто ***ня?
Твоё тёплое лоно
Далеко от меня.
Твои нежные стоны
Не добавят огня,
Но осталось недолго —
Ещё только миг,
И по милости Бога
Разорвёт ночь твой крик…

Чтоб было как-то всё у нас
Иначе и добрее,
Открой всю душу мне свою:
Мне можно, я поверю.

Не вернуть ничего. Не исправить
Ни за что, никогда, никому.
Чтоб других за собой не направить,
Пусть мой путь их научит уму.

Лигература высока
Твоя, да не для нас.
Блестит твоя строка,
But diamonds are rust.

You know, I don’t care about gods!
My Destny’s decided by playing cards!
I don’t believe no priests no kings!
It’s not only west, it’s not only east!
Living fast! Living fast!
No time to get lost!
Time’s like a bomb, so soon will blast —
That’s why I’m living fast!
The greatest speed —
That’s what I need!
The greatest speed —
That rules indeed!
They call me “fast” —
I ride it so!
They call me “fast”.
To future right from past
I’ve never ridden slowly!
The Fast... Fast... Fast...
Never ride slowly! Never ride slowly!
Never ride slowly! Never ride slowly!

Лиза на меня в обиде.
Быть прощённым не грозит.
Я предстал в ужасном виде
Как комок былых обид.
Смерть и жизнь благословляю.
Я сам шанс свой потерял.
Взгляд печальный вдаль бросаю:
Навсегда в Ничто застрял.

Из вашего ада
Я ноги унес.
Прощайте, не надо
Проклятий и слез.
Я рад общению с тобой,
Продуктивно-бесконечному.
Я лучше стал и стал собой.
Взлетая к пути Млечному,
Я покоряю всё и всюду.
Пускай пройдут мои года,
Пускай мечта не навсегда,
Я Кайлин всё ж не позабуду.
Восьмёркой снова заплелись
Две равные окружности,
На праздник вновь все собрались…
Женщины — самое нужное!

Кот по кличке Бегемот.
Чёрный спрут за окном — ждёт!
Левий Матвей и Понтий Пилат
В голове у Ивана сидят!
Мразь и тварь Берлиоза
Трамвай задавил —
Воланд место в аду
Приготовил ему.
Ему и всем, кого убил,
Воланд место в аду приготовил!
Воланд место в аду приготовил!
Воланд!
Новые жертвы!
Работа кипит!
Воланд, Фагот, Бегемот
Знают — Мастер в психушке сидит!
Знают — Мастер в психушке сидит!
Мастер!!
Зрители в цирке
Отнюдь не зевали —
Души их Воланд
С Фаготом забрали.
Дьявол убил,
Кого невзлюбил:
При полной луне
Сжёг их в огне.

Годы — стальные птицы:
Улетят и уже не вернутся.
Стоит порой обернуться,
Стоит порою влюбиться.

Будь собой! Будь собой!
Добивайся того, во что веришь!

Как дышим,
Как живём —
Так пишем,
Так поём.

Я не люблю, когда мне треплют нервы,
Или когда пила кровь пьёт мою, визжа…
Не верю я тому, что точно верно,
И не могу, когда боль режет без ножа.

The spring is coming

My chocolate melts and my heart is dying.
The spring is coming!
The spring is coming!
I quenched my thirst, but I’m still crying.
The spring is coming!
The spring is coming!

My whole life is full of stresses. Soon I’ll die and leave no traces.

Кийя Пигоспио
Офигенная просто.
Пигоспио Кийя
Очень красива.

Although I felt sometimes like hell,
Although I have a few regrets,
There is one thing that I can tell:
I won’t forget two thousand eight!
More things I’m gonna tell you, wait!
Two thousand nine is also great!

It’s endless like
Our Universe’s
Eternal house.

Вот сижу. Вот гляжу. Вот я вижу.
Вот я вижу холодную тьму.
Я люблю, я дышу, ненавижу.
Я достигну, проникну, пойму.
О Господи Боже, за что же мне это?
Метели, морозы? Весна моя, где ты?

Это дело я люблю,
Это дело я люблю,
Это дело я люблю —
Всё на свете я пропью!
Дрочить отточена рука?
Поставь инет на КПК!

Мой небесный мерседес
Путь нацелил прямо в Вечность,
Но пока ещё я здесь,
Пусть в душе царит беспечность.

Ленин вернётся из ада —
Партии это так надо!
Вновь повторится блокада —
Партия скажет: «Так надо!»

Сколько писю ни тряси,
Всё равно стирать трусы.

Yes I know,
At least I guess,
How does “no”
Differ from “yes”.

Бешеное либидо бушует день за днём,
Подлинное знание не сыщешь днём с огнём…

Но разве это избавит от боли,
Когда время придёт умирать?

Быть с любимою желаю
Хоть в ментуре, хоть в раю.

Всегда и везде быть первым. В клочья рвать сухожилия, нервы...
Порой можно быть и суровым, но нужно по мере сил — новым.

Нам велено стрелять в висок

Нам велено стрелять в висок,
И плавною дугою
Не дрогнет под рукою,
Когда взведён курок.
Нам велено стрелять в упор,
Не дать второго шанса,
И в качестве аванса
Взведён всегда затвор.
Как ветер — выстрел, в сердце — вой!
Держать до гроба мирозданье
В плену туманного сознанья
Нам было велено Тобой.

Bidlo so crying

Быдло с окраин бродило по краю.
Быдлу с окраин хотелось к маме.
Что-то случилось тогда между нами:
Мною и быдлом. Быдлом с окраин.
Быдло с окраин упало с краю:
Быдла не любят удары ногами.

Емельян Пугачёвъ

— Пускай четвертуете, суки! —
Вскричал Емельян Пугачёв.
Астральным мечом длит безрукий
До площади Красной плечо.
— Навечно зовися ты Красной! —
Слетело с бунтующих губ.
В крови умирал несчастный,
Убивший всю площадь труп.

Заключённые лагерей (Памяти жертв 1937-го и 48-го годов)

Выживая позор из памяти,
Боль любимых, отцов, матерей,
Вы за всех за нас страдаете,
Заключённые лагерей.
За идею, за деньги — по-разному
Приближение царства теней
Ожидаете безобразное,
Заключённые лагерей.
С каждым днём финал неминуемый
Назревает в сознанье верней,
И из чёрточек круг образуемый
Ждёт сигнала сомкнуться скорей.
По морщинам, что в зеркале старом,
Измеряя остаток дней,
Я сочувствую тем, кто на нарах —
Заключённый бесплодных идей.

Когда-нибудь

Путь от утробы до трубы —
Рабы мы или не рабы?
Жизнь до трубы иль просто гроба —
Путь от утробы до утробы.
Когда-нибудь воскресну вновь,
И пропою тебе я гимны,
Многострадальная отчизна,
Где ложью кажется любовь,
И где любовь, как ложь, смеётся,
Глотая истину скорей;
Где алкоголь рекою льётся,
И я такой же… Мне налей!
Где в кокаиновых дорожках
Носы нездешнего зверья…
Попробовать, что ли, немножко,
Забывшись, отыскать себя?
Где бродят: пьяный участковый,
Русалка в пудре, голубой,
И новый русский, и неновый,
Или как я — ну никакой…
Где царь стоит на страже злата,
А кто-то жаждет перемен…
Пусть приведёт судьба куда-то,
Где нет надуманных проблем.

Могила и луна

В моей могиле многолюдно.
В театре смерти свет и тень.
Прохладной ночью спать уютно,
Пусть сны приходят через день.
Мои друзья, всегда тут будьте!
Залейте глотки и ограды!
Прошу, меня не позабудьте —
Другой не требую награды!
Легко найти своё призванье,
Чтоб обернуться прахом, пылью;
Так стоит ль мерить расстоянья
Потока славы — пены мыльной?
Полней бокалы; ближе, ближе!
В дожде услышьте голос мой!
Прижмись тесней... Навек залижет
Смерть злые раны — так не ной!
Запомни этот вечер чудный:
В него сам Бог сошёл луной.
В моей могиле многолюдной
Смерть гарантирует покой.
Поэт ты или не поэт,
Влекомый песней в этом мире —
Тащить с собою на буксире
До гроба тяжесть прошлых лет.
Так пой, вонзаясь песней в небо!
И пой, срывая горла Kremlin!
Да, пой, пусть кто-то тебе внемлет.
Последний 31, December...

Встреча с немой на улице и немного о том, что ей предшествовало

Себе на лекарство вдруг просит пьянчужка,
Здесь в царстве невзрачном она всех богаче:
Глядит свысока на ваш рубль подачи,
Спасибо не скажет такая подружка.
В метро на земле обнаружив ключи,
К полиции я обратился.
Плевать им на тех, кто у двери торчит,
Коль нечем ему расплатиться.
Отныне я нищим не подаю.
К пентам обращаться не буду.
Колоду! Отныне я раздаю!
Не лезьте мне в душу и блюдо!
Сорвав ураганом весь пафос с борьбы,
Добро улыбнётся смиренно.
Призывы к насилию, звуки пальбы
Убиты любовью так верно!
Отныне я знаю всю магию губ —
О нет, не распахнутых в страсти!
Но лето, глаза, немой девочки чуб —
Сильней президентской вы власти!

Костёр смерти

В ожиданье конца
От отца до погоста,
Наблюдаю кольца
Древа Жизни приросты.
Чью-то душу поглотит
Бытие, и с начала
Пустит чред буйства плоти
До велика от мала.
В океане тумана
Обойдусь без сигнала;
Лишь душевные раны —
След девятого вала.
«Иллюзорному рвенью, —
Призывая, — не верьте!»,
Бросят новые тени
На костёр чьей-то смерти.

Костёр смерти: всесожжение

Иллюзорности рвенья
Вняв призыву не верить,
Бросят новые тени
На костёр косой смерти.

Кровавое царство террора — since 1917

Питер. Поребрик, парадное...
Пролетарии всюду празднуют:
Победа, для сердца отрадная,
Как падаль и яд, заразная.
Поребрик, парадное... Питер.
Картавый смеётся главарь.
Грядут времена новых литер,
Кровавые, как киноварь.
Несложно творцам Ленинграда
Обречь всех своих на муки.
Чьей совести гласу средь ада
Одолеть того времени звуки?
Как жаль, никому не на руку
Подобных себе засилье.
Грассируя, лысая сука
Открыла простор для насилья.
Грядут времена лихие
Под стягом богини Авроры.
Расплата за все грехи их —
Ужасное царство террора.
В Москве девятьсот семнадцатого
Победу запомнили чтобы,
Грядёт в свой черёд, может статься,
Победа усатого Кобы...
В новейшее время по рациям
Вызывают автобус омоновцев:
С комфортом и прям с демонстрации
По зонам везут лимоновцев.
Пройдут ещё долгие годы,
Их чашу терпенья полня,
И может так быть, уж не водами
Зальётся вдруг наша земля...
P.S.
Лежи в мавзолее ты, лысый!
Лимонов, пиши себе книги!
Всё это мои сны и мысли,
Я верю лишь в мирные сдвиги...

Green south dead enough!, или Читая мемориальные таблички

Памяти жертв терактов в Московском метрополитене, особенно на юге зелёной ветки (отсюда и название такое...)

Живой, мной он не был замечен,
А мёртвый — неведомо где,
Всё ж будет навек здесь отмечен
Погибший Маврицын Д.Е.
Достаточно мёртвый Маврицын.
Ушлёпки-убийцы всё пляшут,
Смакуя козла ягодицы;
Под куполом смерть машет с башен,
Что трупами крепче и выше;
Где мяса куски, прочий stuff;
В которых людей съели мыши.
Кончайте — green south dead enough!..
Страх бьётся в пустых рукавицах,
Ведь нет никаких уж синиц
В железных и мрачных гробницах,
Где кость — как котлеты из птиц,
Намотаны вены на спицы:
Ад. Наглые чёрные черти
Здесь жнут урожай чёрной смерти,
И мнутся в агониях лица;
Твоё и моё? Нет, но наши.
Храм зла, да козла ягодицы.
Усопшие — торф адской пашни?!
И мне этот ужас не снится!!!
В метро ведь green south dead enough!
Безжизнен, покинут состав.
И я — на такую плиту?!
...проснулся в холодном поту.

05.10.10
Себя ощущаю единым
Я только с одною Алиной.
Её ток взрывает мне вены,
Плодя за Вселенной Вселенную.
Каким-то незримым маршрутом
Сквозь буденный лай псов режима
С тобой как клубы паров ртути
Несёмся, судьбой кружимы.
На гневных когортах бесцветных
Чем сможем и где только сможем
Напишем скрижали завета
Шифром Кармиллы и Лёши.

* * *
Я неудержимый!
Я пру как машина!
Я неудержимый — йе и йе!
Я неудержимый!
И я как машина!
Я неудержимый — йе и йе!

Вперёд!

Сквозь страх и боль предвидь рожденье силы,
Рожденье славы, воплощение мечты.
Ведёт меня вперёд теченье крови в жилах.
Назад не повернуть, а впереди ждёшь ты.
Не судьба, но игра. Эх, была не была!
Не нужны две струны, где лишь плач и палач.
Не нужна лжевражда, сор-травой поросла.
Не нужна лжелюбовь, где тоска мне как врач.
Мне нужны только сны, наяву и не только.
Мне нужны мои дни под покровом природы —
Их хватает как надо и ровно настолько,
Чтобы адовы муки стали муками родов...

Вперёд и...

Хочешь ты очень, и требуешь много,
Жизнью рискуя прямо с порога.
Смерти и Богу смело глянь в очи,
Пройдя всю дорогу, как сам ты хочешь!
Вперёд и с песней! За дверью этой
Нас ждут ответы, а может — гибель.
Вперёд и с песней! Я знаю это.
Вперёд и с песней! так интересней...

Над жизнью

Над жизнью и смертью взлетаю един.
Что вижу здесь? Тверди небесных вершин
Стоят в одиноком молчаньи недвижном,
Узрев мрачным оком меня, и я вижу:
Их дух несгибаемо,
Всенепременно
Парит, осязаемый
Чисто и верно.
Здесь нет лжи и фальши.
Им нет здесь дорог,
Ведь выше и дальше —
Един только Бог.
Застыв здесь с друзьями,
Узрел всю дорогу:
Грядущее — рядом,
Лишь вытяни ногу...

Зелёные трусы

Зелёные трусы растут из ниоткуда.
Природа не смущается от этих своих снов.
Воображение, как поцелуй, Иуды
Вот-вот предаст кого-то из нас вновь.
Зелёные трусы огромного размера
Зимой сокрыты снегом. Только в этом их дефект.
По памяти их цвет воспримем мы на веру.
Таков их магии и фотосинтеза эффект.
Ещё катрен, и судьи пусть решают.
О, мысль, молю: ты молча не виси!
Но всё же мне никто не помешает
Надеть мои зелёные трусы.

Грязная работёнка

Я мыл сортир.
Он грязен был.
Я мыл сортир,
Но я не ныл.
Я мыл сортир.
Я всё стерпел.
Я мыл сортир,
Но дух мой пел.
Я знал, я верил, что сдержусь.
Я позабыл, что так сержусь,
Как зверь, как гений, пол скребя...
«Макдональдс — испытай себя»!

Бомж never dies!

Вонючий, грязный и в обносках.
Как мёртвый пахнет, но живой.
Не страшен ни один подросток:
Есть связи с пьяною братвой.
Бухай, кури, плоди уродов!
Хлебай водяру, как будто воду!
Впиталась в тело целебная грязь;
Бомж never dies!
С утра опять на позитиве
К палатке скачет, как джигит.
От радиации и пива
В себе бомж вывел новый вид!
Бухай, кури, плоди уродов!
Хлебай водяру, как будто воду!
Впиталась в тело целебная грязь;
Бомж never dies!
С подругой ляжет он в кустах,
И будет долго там ****ь.
Уснёт с улыбкой на устах;
В грязи и кале сладко спать.
Всегда быть в форме секрет один
Знает простой как апельсин.
Впиталась в тело целебная грязь;
Бомж never dies!
Бухай, кури, плоди уродов!
Хлебай водяру, как будто воду!
Впиталась в тело целебная грязь;
Бомж never dies!

Буря в стакане крови

В стакане моих всесожжений
Каждая мель, как тупик.
Прервал череду сновидений
Водой отражённый крик.
Вновь мимолётной страсти,
Гостьи, увы, лишь миг,
Всем овладело ненастье,
Но я не сник. Я привык.
Что ж, буря чувств миновала.
Парус залатан, зашит.
Пусть же девятым валом
Новое чувство спешит!

АД — «М. Петрова»

Д:
Под зигой в руке глаза-радиации
Взирают на мир как из зон оккупации.
Готова к борьбе за свои идеалы,
Чтоб доказать: всегда прав тот, кто правый.
А:
Кармилла, ты — сила, не стань мне могилой!
АД:
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
А:
Три месяца вместе
Всё шло честь по чести,
Д:
Потом его бросила,
И не простила.
А:
За сменой имён, тел для флирта, прикидов
Ты строить не любишь ни планов, ни видов.
Ты знаешь: всех нас Шикльгрубер спасёт,
А тебе отражение лишь подойдёт.
А:
Кармилла, ты — сила, не стань мне могилой!
АД:
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
А:
Три месяца вместе
Всё шло честь по чести,
Д:
Потом его бросила,
И не простила.
А:
На теме заброшек с тобой разосрались.
Как будто до этого мы не ругались!
Хотел пойти вместе с тобой, сходил с С.,
И дико попал под ужасный замес.
А:
Кармилла, ты сила, не стань мне могилой!
АД:
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
А:
Три месяца вместе
Всё шло честь по чести,
Д:
Потом его бросила,
И не простила.
Д:
Ну ладно, проехали старые раны.
Нам всем не плевать на свои только шрамы.
Мутагена Петрова, мы любим тебя!
Пиши и рисуй, ты такая одна.
А:
Кармилла, ты сила, не стань мне могилой!
АД:
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
А:
Три месяца вместе
Всё шло честь по чести,
Д:
Потом его бросила,
И не простила.
А:
Кармилла, ты сила, не стань мне могилой!
АД:
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
Кармилла!
А:
Три месяца вместе
Всё шло честь по чести,
Д:
Потом его бросила,
И не простила.
...Отлично-отлично, например!

Бокал

Выжать себя в стакан жизни полный:
Разом, всего — не по капле!
Хлюпая, брызгай и пускай волны!
Эй, ты не мог бы shut up ли?!
Пейте, уроды и не уроды!
Пейте и пойте мне гимны.
Пусть дорогие целебные воды
Лягут на дно. Увы мне!
Бейте бокалы, полные яда,
С глупой и пагубной миной.
Жрите! Сварил суперповар из ада
Суп из себя с бензином.

Посторонние

Мне приснилось: в гостях у Лимонова
С негритянкой общаться пытался,
Но не вышло с black лизою-моною:
Я не вовремя просыпался.
Впрочем, помню из хода сюжета,
Что не вышло б и так ничего:
Жаль, увы, до меня дела нету
Посторонним из мира того.
Посторонние окружают:
Не взирая, проходят по мне.
Кольцо они всё сужают.
Убегаю. Я снова во сне.
Там как будто бы кто-то повесился,
Там как будто бы кто-то уж пьян…
Посторонние на девятом месяце,
Вам насрать на таких, как я.
Чу! Вот снова я в явь переброшен.
Посторонний на скейте-доске.
Посторонним о чём-то я спрошен,
Отвечаю в смертельной тоске.
Посторонние слева и справа.
Сторонюсь, поскорей чтоб прошли.
Посторонний, плеваться ты вправе,
Сколько песен б я ни сложил.

Красный плач

Апологеты сталинизма!
Вам так легко, вы как в кино.
Глобальней и прочней марксизма
Кирпичный дом. К чему окно?
Всегда вопя одно и то же
Во благо быдло-большинства,
Убить все мыслящие рожи
Хотят, и — не расти трава!
Как будто взрыв метеоризма,
Взлетел “Apollo”, но пред ним
Взлетело ghetto stalinisma —
Там пепел, тьма и только дым.

Пучок истлевших аналогий

Пучок истлевших аналогий
Размешан пестиком и анхом.
Чужие мысли моим слогом
Родятся снова, чтоб стать прахом.
Пучок истлевших аналогий
Размешан пестиком и анхом.
Чужие буквы моим слогом
Родятся снова с лёгким страхом.
И будто прахом медных песен
Ничьи религии воскреснут.
На том святом и светлом месте
Моей весны оковы треснут,
И вознесётся над Москвою
Как птица всё, что прятал долго.
Кровь, пот злой ветер со слезою,
Глядишь, забросит прямо в Волгу.
А тело бренное заброшу
Уже я сам в котёл до срока:
Отдам я эту свою ношу
Гурманам, гадам, лежебокам.

Свобода слова

Вот говорят о свободе мне слова,
Что нет, мол, её, и все срутся от страха.
Я же отвечу ребятам: «ну что вы?!
Идите, ребята, отсюда-ка на ***!»
Ну-ка, стар и мал — настройте свои камеры,
И айда снимать, как ****ятся на рынке!
Ну-ка, стар и мал — наденьте свои памперсы,
Это медопут идёт в одном ботинке!
Каких же таких у нас нет свобод слова?
«Слот» «Хаос» на площади Красной сыграли?
Не просто сыграли, но Дима и Вова
Им руки за то после шоу пожали!
Ну-ка, стар и мал — настройте свои камеры,
И айда снимать, как ****ятся на рынке!
Ну-ка, стар и мал — наденьте свои памперсы,
Это медопут идёт в одном ботинке!
Все знали, когда ещё бегал Лужок,
Про каждый конкретный лужковский грешок,
И если молчал кто,
То разве для вида
О том, что Лужок —
Лишь кровавая гнида.
Ну-ка, стар и мал — настройте свои камеры,
И айда снимать, как ****ятся на рынке!
Ну-ка, стар и мал — наденьте свои памперсы,
Это медопут идёт в одном ботинке!

Перспектива

Я б так хотел жить с топорною рожей.
Просто хотел бы тупым быть быдлом.
Нет, не хочу я носить образ божий:
Нет сил бороться с маразмом и злом.
Ну-ка со мной: один-два-три-четыре!
Это самая лучшая перспектива в мире.
Просто не думать, а плыть по теченью:
Тупо работать, курить, много пить.
Просто ****ься, когда нету лени.
Стать телевизором, только им жить.
Ну-ка со мной: один-два-три-четыре!
Это самая лучшая перспектива в мире.
Только футбол, наркота лишь и драки.
Пара игрушек, ещё меньше книг:
У сына увидев в руках эти знаки,
Дать по ушам, и тем вылечить сдвиг.
Ну-ка со мной: один-два-три-четыре!
Это самая лучшая перспектива в мире.
Просто остаться собой до финала,
С рюмкой в руках, сигаретой в зубах,
Без лишних забот и под глазом с фингалом,
С улыбкой дебила на полных устах.
Ну-ка со мной: один-два-три-четыре!
Это самая лучшая перспектива в мире.

Меня не положат в Кремлёвской стене

Меня не положат в Кремлёвской стене,
С самолёта мой прах не засеят.
Я не утоплю свои сопли в вине:
Даже ветер из рвот здесь не веет.
Мне много отпущено дней,
И ночи без смысла и сна.
В Сибирь не поедет за мною жена.
Плевать, есть дела поважней!
Какие же это такие дела?
С моим комариным размахом крыла
Влияю сознаньем на мир всего только,
Меняя божественный замысел толику.

Хеннелора

Хеннелора, какая боль!
Хеннелора, на рану соль!
Изгнан из рая,
Страдаю я
Без милой Каи,
И без тебя,
О, Хеннелора!
Я потерял их. Всё
Вмиг счастие моё
Ушло за ними вслед,
Как дым от сигарет.
Финансовый позор,
Ракет моих узор,
А Грым и Кая спят.
Так дайте же мне яд!
Хеннелора, какая боль!
Хеннелора, на рану соль!
Изгнан из рая,
Страдаю я
Без милой Каи,
И без тебя,
О, Хеннелора!
А орков мы достали,
Тогда они вдруг взяли,
И просто так взорвали
Наш мир стекла и стали.
Конец сей аномален,
Как будто Ленин-Сталин
Восстали вновь едва...
Как вновь звенят медали!
Хеннелора, какая боль!
Хеннелора, на рану соль!
Изгнан из рая,
Страдаю я
Без милой Каи,
И без тебя,
О, Хеннелора!
Так больно, одиноко; грудь мою вот-вот раздавит тоской.
Ни суры нет, ни камеры, ни маниту, но ты всё же жди!
Вот-вот паду я замертво; мы скоро снова будем с тобой.
Где моё око?
То Маниту лишь знает!
Хеннелора, какая боль!
Хеннелора, на рану соль!
Изгнан из рая,
Страдаю я
Без милой Каи,
И без тебя,
О, Хеннелора!

Тишина (к музыке В.Р-с)

Если тянуть и ускоряться в нужных местах, то всё влезет. Начинается с 18-го такта.

Он один всю жизнь
Бродил в ночи, не ведая печаль,
Жизнь не жаль, но некому отдать.
Голос девы где-то начал ему петь,
И он попался в эту сеть,
Стал искать себе певицу с той поры.
Свет холодный лишь немного
Освещал сквозь тьму дорогу,
И манил его чудесный голос в тишине.
Видно, не найти певицу, не забыть и не забыться.
Вечность он бродил, мечтая, лишь на бога уповая,
Так он и жил, пока ещё было много сил.
Раз в неделю голос звал.
Но куда, никто не знал.
Голос завладел всей волей,
И однажды возле поля
Её на кладбище обрёл.
— Милый призрак! Ты о ком поёшь? Душу для чего мою ночами ты пьёшь?
Прерывая песни своей такт,
Призрак отвечает ему так:
— Трудно, потеряв всё сразу, взять и умереть.
Оставалась тишина, её мне не стерпеть,
И тогда мой дух восстал, стал петь,
Чтобы нарушать покой и сон.
Судьба сама
За нас играет эту роль.
Ни звука, ни огня.
Стоит свеча. Потушена она.
Здесь так темно. И это навсегда.
Болят глаза. Нет бога. Тишина.
— Призрак, забери с собой!
Лишь ветра вой.
Тут же призрак с ним унёсся в мир иной.

Бутылка, косяк, шприцы

Бутылка, косяк, шприцы и таблетки
Бьют в печень и голову крепко и метко!
Наша задача — в борьбе не продуть!
Не бухать, а жить духом; творить, а не дуть.
Гуляй по траве босиком и ешь траву!
Забудь слово «мясо», ведь в нём лишь отрава.
Заплывай за буйки на воде и пей воду.
Забудь алкоголь, чтоб не дать сгинуть роду!
Экран монитора и надпись: «ВКонтакте»?
Забудь об учёбе и половом акте!
Но можно умней скоротать свои дни:
Люби только лица, аватары — ни-ни!
Гуляй по траве босиком и ешь траву!
Забудь слово «мясо», ведь в нём лишь отрава.
Заплывай за буйки на воде и пей воду.
Забудь алкоголь, чтоб не дать сгинуть роду!
Вдруг кто-то воскликнул:
— Ты что, самый умный,
Раз учишь людей быть суровыми гуннами?
Что ж мне ответить, я, право, не знаю...
Учу быть людьми, коль изгнали из рая.
Гуляй по траве босиком и ешь траву!
Забудь слово «мясо», ведь в нём лишь отрава.
Заплывай за буйки на воде и пей воду.
Забудь алкоголь, чтоб не дать сгинуть роду!
Вокруг оглядись! Всюду толпы уродов
Стремятся скорее тебя поглотить.
Читай и мечтай, не смотри телевизор,
Не верь пидорасам,
И сможешь здесь жить.
Гуляй по траве босиком и ешь траву!
Забудь слово «мясо», ведь в нём лишь отрава.
Заплывай за буйки на воде и пей воду.
Забудь алкоголь, чтоб не дать сгинуть роду!

1, 2, 3!

Вне парадигмы склонений:
Иначе природой был выкроен,
Но хочется там, где теплее,
Прожить до доски утыканной.
Ну-ка, ребята, 1, 2 и 3!
Это песня о любви.
Хотя бы мыслью и мечтою
Я буду более, чем сыт,
Как будто Жуков перед боем,
Как будто Цезарь, ждущий битв.
Ну-ка, ребята, 1, 2 и 3!
Это песня о любви.
Я буду биться, будто Юлий,
Наполеон или Адольф,
Чтоб не попасть во плен иллюзий,
И получить трофей — любовь.
Ну-ка, ребята, 1, 2 и 3!
Это песня о любви.
Я буду жить одной иллюзией
В эту июльскую жару;
Я буду ждать одну лишь Юлию,
Как Кафка — новую нору.
Ну-ка, ребята, 1, 2 и 3!
Это песня о любви.

Кольт

Помню как когда-то дружно-славно жили.
Гуляли-пили, дурь с тобой тогда курили.
Имели всё-всё-всё, что только находили;
Хоть умирали мы, но точно, что и жили.
В городе дождя и огня
Каждый сам стоял за себя;
Каждый выражал свой протест,
Пока над ним не ставили крест...
Кто-то так хотел много знать.
Кто-то должен был отвечать.
Кто-то будет долго молчать.
Кто-то не хотел умирать.
Это мой такой суицид.
Сразу стану я знаменит.
Если этот мир только сон,
Мне насрать на тот, что потом.
Мой кольт заряженный
На страже,
И не важно
Даже на кого
(на кого)
Молился ты,
Когда кричал:
«О боже, может, это не со мной?»
(не со мной)
Как глупы были мы в том, что когда-то пили,
И дураки с тобой тогда траву курили,
И что кололись мы, дебилы тоже были;
Не сделать ничего...
Теперь я знаю, где.
Теперь я знаю, с кем.
Теперь я знаю, как.
Меня не взять впросак.
Кто-то так хотел много знать.
Кто-то должен был отвечать.
Кто-то будет долго молчать.
Кто-то не хотел умирать.
Это мой такой суицид.
Сразу стану я знаменит.
Если этот мир только сон,
Мне насрать на тот, что потом.
Мой кольт заряженный
На страже,
И не важно
Даже на кого
(на кого)
Молился ты,
Когда кричал:
«О боже, может, это не со мной?»
(не со мной)
Мой кольт заряженный
На страже,
И не важно
Даже на кого
(на кого)
Молился ты,
Когда кричал:
«О боже, может, это не со мной?»
(не со мной)

Dead bird’s damnation

You walked through the park,
It was quiet and dark.
Without any word
The world seemed so odd.
You suddenly stopped,
Quite interrupted,
Cause you saw a bird —
Scattered and torn,
It was ravaged and gored.
And without simple turn
You kicked it instead;
From now on you're damned!
Dead bird's damnation!
You and I we all shall fall.
Dead bird's damnation's
Gonna rule this freaking world.
Dead bird's damnation!
Is your head already dead?
Dead bird's damnation!
Very well, use ass instead!

Все пишут

Все мы в Сети,
Обзаведшись железом,
Софтом умаслив
Хозяина Грёз,
Члены ввести
В ноосферу всё лезем,
Грубою лаской
Плодя реки слёз.
Пишут про жизнь финдиректор и гопник,
Пашет на стройке за койку таджик.
После спит молча, пьяный разбойник,
Ведая: век для прогресса лишь миг.
Блоггеры! Люди!
Поэмы строчите!
Ники, камрады — юзеры «Ворда»!
Вам не убудет,
Жужжалке дрочите —
Пусть ноосфера катится к чёрту!
Про то и про это
Напишут поэты,
Поставив ей памятник,
Чахнущий в грязи.
Каждое новое
Лишнее слово —
Роковой маятник
В невидимом газе.
Ноосфера как мать;
Сиротой может стать
Блоггер, невольно убив!
Втоптана в прах,
Она стонет во снах:
Каждый прошёл, наследив.

* * *

Стоп своих не тая,
Здесь пройду также я,
Чтобы мерою сил
Вам поведать, как жил.

Хочу…

К N***

Хочу погубить тебя лаской,
Используя все части тела,
Так, чтобы огнём кровь кипела,
Взрываясь в убийственной сказке.
Хочу разорвать тебе душу,
Пить кровь и есть сердце на ужин.
Иное задаром не нужно
Тем, кто пульс неба слушал.
И в этом последнем акте,
Прервав его ход одним мигом,
Уйду, как пришёл, то есть с криком
Пить пиво в досрочном антракте.

Потерянный рай Волгограда

Пуста, как природа ума.
Красива, как мысли о мае.
Грозою грозна, как тюрьма,
Где слёзы, да грёзы о рае.
Не хочешь со мною? Ну, кинь!
Кинь сердце, и вены, и мысли.
Не в пору мне русское инь
Твоё и татарские мысли.
Твоей золотые следы
Злой ножки остались бороздкою,
Но в сердце лавины и льды
Таила улыбка неброская.
Калечила душу и мозг,
И боль застилала планету.
Я таял, как плавленный воск,
Как фильтр твоей сигареты.
Нелёгкой судьбою моей
Ты, лёгкой рукой управляя,
Вела меня тысячу дней,
Чтоб бросить у самого рая.

Не/нравится

Мне нравится лелеять образ Нарвы,
Когда я отправляюсь ночью спать.
Не нравится двухмерность твоей авы,
Которая не даст тебя обнять.
Мне нравится уверенность победы,
Сиянье грёз о встрече — да, зимой.
Не нравится сияние кометы,
Способной помешать мне быть с тобой.
Мне нравится обыденность минуты,
Вместившей в себя целый океан.
И если я когда-нибудь умру, ты
Пиши мне тоже, также, как и я!

That girl

Лишь листик от клёна
Прикрыл её лоно:
Евы наряд.
Знакомству такому,
Райски-земному,
Я очень рад.
Звезда на беретке
У этой детки
С фамилией Ч.
С её каждым словом
Мне хочется снова
Наших встреч.
Всегда элегантна;
Мне очень приятно,
Что знаю You.
Красива и стройна;
Пускай и нестройно,
О ней пою.
* * *

It looks like they all
Need only my soul.
Is there anybody
Who needs just my body?..

Carmilla-2

У меня легко на душе, хоть я болен.
SMS-ку слеза смочила.
На экране разводы соли.
В голове одна Кармилла.
Боль и жар, трясёт и колотит.
Во всём мире один, таков путь.
Пусть страданья куска моей плоти
Отзовутся в сознанье чуть-чуть,
Но не дай Бог убить твой покой!
Твоё счастье и мне дарит радость.
Пусть сейчас ты с другим, не со мной,
Мне даёт жизнь уже эта малость,
Кармилла.

Гори, зонт!
Ты гори, гори, зонт!
И калоши все — на ***!
Я вышел под дождь.
Я стираю рубаху.
Ты гори, горизонт!
И сгорай до тла на ***!
Я один в мире вождь,
Но и я стану прахом…

Пуля в сердце
Я переехал в мир мечты —
Там лучше, чем в банальном «здесь».
Мне незнакомые черты
Открыла ты, Благая Весть!
Я переехал от Судьбы,
Но изменил в пути маршрут.
Окольные сочтя столбы,
Прошёл весь круг — и вновь уж тут.
Твоя большая часть — нажива.
Твои зелёные глаза...
Они — как жгучая крапива,
Они — как ад. Всегда назад
Твоё глядит преображенье,
Цветы кидая в урну зла.
В твоём ущелье — наслажденье,
Твоя аорта рта ала.
Твоя спина новей невесты.
Своей Судьбы страницу — вон!
Твои разрозненны крупицы —
О девстве юном сладкий сон.

С пулею в сердце,
С мечтой в голове
Я покидаю планету —
У-у, йе!!!



























Цикл статей “Talk heavy and loud!”



























Хит-парад metal-концертов 1998-2006
Итак, здесь я хотел бы поговорить о тех металлических и роковых концертах, которые я посетил за последние восемь лет.
Ознакомимся со списком чёртовой дюжины лучших, на мой взгляд, групп, давших свои шоу в Москве в этот период.
Track-list:
1. Doro
2. ManowaR
3. Kreator
4. Motorhead
5. Ария
6. Коррозия Металла
7. АлисА
8. Judas Priest
9. Отражение
10. Accept
11. Deep Purple
12. Marilyn Manson
13. Маврин
Пройдёмся от малого до великого:
13. Открывает наш список Сергей Маврин — гитарист, покинувший «Арию» где-то в 94-ом или 95-ом году и принявший после этого участие в некоторых проектах, лучшим из которых, на мой взгляд, является одноимённая с этим выдающимся музыкантом группа.
Помню, как 31-го января 2004-го года, учась на пятом курсе, впервые попал с подругой на концерт Маврика в клубе «Авалон» (ныне закрытом). Маврин в перерывах между выступлениями групп (это был очередной из устраиваемых Сергеем фестивалей, называющихся так же, как и его программа на «Радио Юность»: «Железный занавес») доброжелательно отвечал на поступавшие из зала вопросы.
Перед выступлением какой-то группы, не то «Эпитафии», не то «Седьмого Каприза», человек секьюритиобразного вида налетел на их барабанщика и избил его. Я точно не понял, что там произошло, но Маврин, также видевший это, сказал в качестве комментария нечто наподобие:
— А что вы думали, это же рок-н-ролл!
Хорошие концерты. Хороший гитарист. Хороший человек.
12. ММэшка впервые почтил своим присутствием Москву и спортивный комплекс «Олимпийский» 24-го февраля (должен был 23-го, но концерт перенесли) 2001-го года (не зря я храню билеты со всех крупных шоу — могу козырнуть фактологической точностью! 600 (©LAzY)).
На 24-ое число у меня был куплен тикет на «Коррозию Металла», пришлось подарить его брату. Саня рассказывал после, что Паук сказал, что те, кто пошёл на Чарльза Мэнсона… ой, простите, на Мэрилин Монро… ой, тьфу, на Мэрилина Мэнсона (оговорки мои — А.С.М.), а не на «Коррозию» — уроды.
Кстати, пара слов о «Коррозии». Это была первая «металлическая» группа, на концерте которой я побывал (6 февраля 1999-го, кинотеатр «Алмаз», мой 11 класс — я приехал туда раньше времени, прошёл, не показав никому билета, а потом меня приняли за секьюрити). В том же одиннадцатом классе я посетил ещё несколько шоу «Коррозии», пока не сломал ногу, и несколько последующих концертов пришлось пропустить.
Вернёмся к разговору о Мэрилине. Первые же две вещи буквально взорвали мой мозг. Раньше я их не слышал (песни с “Holy Wood”), но купил после этого концерта кассеты “Mechanical Animals”, “Antichrist Superstar” и, соответственно, “... Wood”.
Самыми лучшими в концертном варианте были, на мой взгляд, “Tourniquet” и “Sweet Dreams” (кавер на Eurythmics).
Немного о субъективных впечатлениях. Во время какой-то песни на меня снизошло «озарение» (я называю так состояние, в которое я вхожу на некоторых концертах и которое заключается в том, что в моё сознание приходят какие-то непонятные иррациональные мысли и образы, кажущиеся очень важными и запоминающиеся на всю оставшуюся жизнь), обретшее в тот раз следующую зафиксированную в моём дневнике форму: «1. День дорог, как жизнь; 2. День есть жизнь; 3. Покачивай день». Не помню, что я хотел всем этим сказать, если честно (особенно последним пунктом). Видимо, это надо оценивать как-то интуитивно, иррационально или, вообще, как-то трансцендентально.
11. Deep Purple. Кому-нибудь нужны пояснения? Если вам, то вы дочитали до этого места, скорее всего, из вежливости. Больше всего запомнилось с первого из двух концертов «Пёрплов», на которых я был (19 марта, кажется, 2001-го), исполнение вещей “Smoke On The Water”, “Sometimes I Feel Like Screaming”, “Speed King” и “Space Truckin’” (все почему-то на “S”).
10. «Аксепт» попал в список, так как входит наряду с Оззи Осборном и Iron Maiden в тройку лучших хэви-метал групп 80-х. Пока после концерта все ползали в поисках медиаторов, я наклонился за каким-то предметом и поднял именной Хоффмановский «смычок».
9. «Отражение».
...В полумраке на сцене клуба «Релакс» Саша (мой брат) и Лёха Белый выводят на гитарах музыкальную тему из первого «Терминатора». Подключаются Нудный на басу и Радик на ударных. Вступление вскоре переходит в оглушительные риффы одноимённой с группой комозиции, всё сметающей на своём пути лавиной звука. В припеве Евгений «Мизантроп» выводит с мощью и чувством:
«Огонь в душе —
Грядёт последнее сражение;
Война за жизнь или за бре-е-ед!
Ты видел столько лет
Кривое отражение;
Вглядись в него — тебя в нём не-ет!
Тебя в нём нет!»
И — снова мощнейшая дуэль двух соло-гитаристов.
Да, такое не забывается!
А лично я не забуду ещё и как целовался и не только с одной потрясающей девушкой как раз под эту самую песню.
Сейчас группа «Отражение» находится в состоянии анабиоза, а последние несколько концертов они играли уже не thrash и heavy, а love metal, что лично мне очень не нравится.
8. Ну что, все объединились? Все приехали? Вроде, все… Только вот на Iron Maiden я не попал, ибо они приезжали ещё до распада в 93-ем, а я был молод зело, что ж, каюсь.
Пусть Judas Priest не полностью оправдали оказанное партией доверие, но и не скажу, что партия была разочарована.
Действо сие имело место 27.11.05-го года в «Лужниках». Главным образом смутило меня на этом концерте следующее обстоятельство: во время последней песни (или до неё) появился задник с надписью “United”, а сама эта песня так и не была сыграна. Тем не менее, уходящий Хэлфорд имел вид человека, до самого конца выполнившего свой долг, и я не думаю, что кто-то бы его в чём-то обвинил.
7. Кинчев — это наше всё: наш Ницше, Sabbath, наш Ozzy Osbourne и наше юношество. Любой, кто слушал и вслушивался в «Красное на чёрном» и видел сцену во «Взломщике», где Костя долбит ломом вагон трамвая (троллейбуса?), если и не согласится со мной, то... то я не обижусь! :)
Питерские гоп-стоп-алисаманы в 99-ом кинули меня на билет, так как я был ещё молод и боялся толпы гопников до такой степени, что отдал им билет без сопротивления. Сейчас уже ничего не исправишь, а жаль. Но на «Алису» спустя год я таки попал.
6. Металл, обнажённые стриптизёрши, алкогольное опьянение — вот те три слагаемых, которые способствовали моей безмерной любви к «коррозийным» концертам в 16-19 лет.
Финальное хоровое исполнение «Люцифера», когда Паук говорит, чтобы 30 человек поднялись на сцену, мало с чем можно сравнить по степени царящего угара.
На одном из концертов в «Алмазе» (туда на «Коррозию» я ходил, когда учился в одиннадцатом классе) меня посетило такое вот «озарение»: «Близится Конец Света!» (хотя к таким нострадамствованиям можно было бы прийти и без лишних сложностей).
После первого полугодия в том же одиннадцатом классе я полез драться с «лицом кавказской национальности», выразившим мнение, что «Коррозия» — ху...та. После предварительного обмена тычками и предложения выйти я, начав разговор, получил предательский удар по голове, но сразу же ответил, и — понеслась… Драка закончилась ничьей, нас разняли, а истинные её причины крылись не столько в национально-музыкальной сфере, сколько в сфере конкуренции на любовном фронте, но об этом — тс-с-с!
Сейчас «Коррозия» во главе с насквозь гнилым фашистом «Пауком» Сергеем Троицким — пугало и жупел демократического общества. Но в глубине даже нынешних «коррозийных» текстов я вижу личностный трагизм Сергея, пусть даже я и один его там вижу.
В любом случае, здесь не всё так просто. Эти тексты и музыку можно воспринимать не только как буквальный призыв к действию, но и как «отдушину» в мире, где нелегальные эмигранты-торговцы наркотой и уголовники без проблем подгребают под себя экономическую и другие сферы (преимущественно в Москве).
5. «Ария» без Кипелова записала вполне нормальный альбом «Крещение огнём» и кое-кого ужасающий своей «неприкрытой тупостью» «Армагеддон». Кипелов без «Арии» неплохо перепел старые хиты со «Смутного Времени» (совместный проект с Мавриным) и записал достойную композицию «Вавилон», всё остальное его современное творчество, порой думается, интересно лишь девочкам пубертатного периода (не надо закидывать меня камнями!).
На «Арии» ещё с Кипеловым первый раз я был летом 99-го года.
4. 03.12.00-го года «Горбушка» содрогнулась под напором бомбардировщика под названием “Motorhead”. В то время как основная масса билетов стоила 400 руб., мы с братом Саней (тот, который играет в «Отражении») по знакомству друга брата с дочерью кого-то из «Горбушки» получили возможность за значительно меньшую сумму стоять где-то во втором ряду и смотреть во все глаза на прыгающего Лемми (которому уже чёрт знает какой десяток!)
3. 24 марта 2005-го года на моё 23-летие Филя подарил мне, помимо прочего, как я и просил, диск со всеми альбомами “Kreator”. Композиция “Renewal” вдохновила меня на написание научно-фантастической утопии (?) «Обновление».
27 мая я уже был на их концерте в СДК МАИ. Во время исполнения “Renewal” я понял (очередное «озарение»), что переведу свой роман на английский и вышлю им.
“Hi Alexey,
thanx for your work. I’m happy that we’ve inspired this great novel! Thanx
a lot once again and good luck for the future.
Mille” — такой ответ пришёл мне от их вокалиста, когда тот прочитал мой роман. Для несведущих в вопросах английской мовы поясню, что меня там хвалят неслабо.
2. Короли металла. Что тут скажешь? С 96-го года я мечтал их увидеть и услышать «в живую». 4 декабря 1999-го года моя мечта осуществилась. Машина «военного корабля» не подвела, отработав программу с той единственно возможной отдачей, которую группа всегда преподносит своим фэнам. Даже то, что концерт прервался, чтобы потом возобновиться, где-то на середине третьей песни (“Sign Of The Hammer” — только началось соло и, лишь едва взвизгнув, струна обиженно замолчала), дабы секьюрити спасли от смерти полураздавленную девушку в первом ряду, не испортило впечатления. Я, возможно, в чём-то субъективен в оценке творчества данного коллектива, но я всё-таки их самый большой фанат. Эти ребята верны как своему стилю (жизни, игры, чего угодно), так и нам, фэнам.
Ура!: 1. Во время своего второго московского выступления из тех, на которых я побывал (а вообще — третьего), Доро позволяла мне трогать себя за разные места (я стоял у сцены). Нет-нет, уточнений не будет! Когда она пропела куплет какой-то своей баллады (“Love Me In Black”?), держась со мной за руку, я захотел запрыгать и завизжать от восторга подобно готической дурочке-малолетке. Вообще, скажу я вам, она пела это только для меня! Только не вздумайте со мной спорить!
Первый концерт Доро прошёл 08.03.01 в клубе «Точка», который тогда ещё находился возле метро «Улица 1905 года». Второй концерт состоялся в УСЗ «Дружба» «Лужников» 19.10.02. И 20.05.06 имел место третий концерт в «Горбушке».
Вышеназванные шоу — та часть моего прошлого, которая является для меня лишним доводом в пользу того, что «Пока ты жив, не умирай, на этот мир взгляни» (© «Ария»).
А.Михеев
Bonus track:
А. Только что (около 23:20 11.11.06) пришёл с концерта WASP. Это шоу не войдёт в список лучших, но одна прозвучавшая там фраза кардинально изменит мой образ жизни, уж поверьте мне на слово!
“I WANNA BE SOMEBODY!!!”
Б. Также не могу не рассказать о концерте группы «Слот» (12.11.06). Но, увы, моё перо бессильно описать царивший там угар.
В. Извините, что позабыл рассказать о молодой, но подающей большие надежды группе, название которой скандируют металлисты на концертах «Арии». Группа, уже завоевавшая сказочную популярность и выбившаяся в лидеры отечественного (чуть не сказал «мирового» и, слава Богу, не сказал «союзного») сталепроката, называется «Децл — лох!»

Хит-парад боевых искусств
Хочется в этот раз нарушить сложившуюся традицию и начать обзор не в порядке «восхождения на вершину Фудзи», а в порядке «нисхождения в сточную канаву» (привет Саше Айсу!). Хотя здесь представлены только лучшие образцы состязательной традиции (естественно, на мой субъективный взгляд человека, парящегося в этом котле 17 лет).
1. Джит кун до
Возглавляет список Брюс Ли со своим джит кун до, что переводится как «путь опережающего кулака» («или ноги» — добавлял обычно этот Мастер). Если говорить в двух словах, то это не столько отдельный стиль, сколько общие принципы ведения драки, которые могут применяться представителями совершенно разных систем боя. Сам Ли полагал в основу своего стиля вин-чунь, разновидность кунг-фу. Но на самом деле его разработки могут быть использованы и каратистами, и тайскими боксёрами, и дзюдоистами и многими другими, в основном, естественно, когда речь идёт об уличной драке, но не обязательно.
Сейчас Брюс интересен для меня прежде всего своей философией. Он представил миру свои работы в плане как философии жизни, так и боя. В эту философию, конечно же, входят как составные части дзэн-буддистские и конфуцианские элементы, но и роли самого Брюса не стоит умалять.
теория: книги Б. Ли, Б. Томаса, Дж. Литтла, М. Уехара-Б. Ли; кинофильмы Брюса Ли.
практика: абсолютно эффективно, в чём я неоднократно убеждался, применяя полученные знания в драках на улице (совместив принципы ДКД со славяно-горицкой борьбой и вольным боем). Подозреваю, что кое-какие наработки «Селидор» Белов (автор СГБ) позаимствовал из книг Б. Ли, например — неплотно сжатый кулак до контакта с телом оппонента.
2. Вольный бой
У-у, ребята, сейчас я вас загружу. Этим видом я дольше всего занимался в секции, и, конечно же, он вызывает самые яркие эмоции и воспоминания.
Итак, позвольте представить: неповторимый вольный бой! За создание системы отвечал «Златояр» (А. Медведев). Раньше Златояр был, насколько я знаю, вице-президентом федерации славяно-горицкой борьбы, о которой речь пойдёт в своё время. Кстати, я сначала был уверен, что этой самой борьбой и занимаюсь. А дело было так. Как-то перед концертом «Коррозии», который отменили, мы с братом оказались в компании скинов, которые начали творить беспредел и пинать иномарки. Из одной такой иномарки вышли быки с арматурами и стали всех валить. Нам это не понравилось, и мы отошли в палатку, чтобы спасти наши бошки от ударов увесистых кусков металла. Туда же зашёл ещё один парень из скинов, держась за затылок. Ему, в отличие от нас, досталось. Состоялся разговор, в ходе которого он обронил фразу о том, что, если бы его били спереди, он бы увернулся, как учили на славяно-горке (и показал движение «подсада» — специального уклона). А я к тому времени уже отчаялся в поисках какой-нибудь секции СГБ. Выяснилось, что и преподаёт Златояр совсем рядом со мной. Вопрос был решён однозначно. Так я стал заниматься, пока однажды не узнал, что это вольный бой.
Отличия вольного боя от СГБ заключаются, например, в технике движений: наличествуют «притопы» при ударе, уходе; «перетопы» и прочее.
Ещё один случай, связанный с названием, имевший место ещё в то время, когда я не знал, что это — вольный бой. Как-то раз, когда мы занимались в Покровско-Стрешневском парке, то есть там же, где обычно, к Златояру со следующим вопросом обратились пацаны лет двенадцати-тринадцати (они проходили мимо): «А это бокс или каратэ?» «Это — вольный бой», — ответил тот, а я и не понял, что это название стиля, подумав, что наш тренер (мы звали его также «дядька Златояр», что объясняется, видимо, традицией — в видеофильме по стилю Буза, который я недавно посмотрел, говорится о том, что тренеров-инструкторов раньше называли «дядьками») это определение сходу придумал, дабы подчеркнуть тем особенности стиля.
Если каким-либо образом Алексей Медведев прочитает эти строчки, то хочу выразить ему своё искреннее уважение. Он очень продвинул меня в искусстве нанесения повреждений человеческому организму. Тем, кто интересуется моим творчеством, сообщу, что именно его образ представлен в лице тренера по рукопашному бою во «Вторжении с Тастубартии». Очевидно, Лэй, это я только для тебя написал.
Сейчас вставлю кусок текста, который я почти полностью подготовил заранее, когда обдумывал, о чём буду писать (остальное большей частью пишу экспромтом):
«Стенка», вывернутая челюсть, что-то вроде русской динамической медитации (однажды во время неё парень потерял сознание, напугав тренера, но выяснилось, что просто у него болезнь такая), град с неба и шутка Златояра: «Это Перун приветствует нас!», кровь на снегу, абсолютно красные кулаки (но без чувства боли); моя нога, в ударе «брык» сбивающая на землю Громобоя (так парня звали), отлетевшего на пару метров; «затрещина» (так называется этот удар) как защита от некорректно в данном случае выполненной оппонентом затрещины в «проходе через строй»; бой, борьба, удар, удар, удар... Эти полгода были самыми плодотворными в плане моей боевой и физической подготовки. На фотографиях того времени видно, что я в очень неплохой форме. Впоследствии она частично утратилась.
теория: семинары Златояра (зима 2001 — лето 2002), видеофильм с парой его же семинаров.
практика: всё те же семинары, тренировки с друзьями, и — прежде всего — уличная др-р-р-р-рака! Эффективность? Что тут сказать? Техника ударов и бросков, как и прочие технические действия, такие как: удушения, надавливание на глаз как контрприём от удушения, одновременное давление на шею и пах противника, поверженного на землю, и многое другое обеспечивали победу. Победу без особых энергозатрат.
3. Славяно-горицкая борьба (далее — СГБ)
Возникла в 80-х, главный создатель — Александр Константинович Белов. СГБ — объединённый русский стиль, призванный противостоять засилью «привозных» систем боя. Удары ногами, выполненные в русской, отличной от восточной, но такой зрелищной манере на фотоснимках из книги, увиденной в книжном магазине «Москва» на Тверской, раз и навсегда поразили меня. Заодно, видимо, по инерции, меня поразила и концепция языческого политеизма, апологетами которой и являлись Шатунов и Белов (последний — отец-основатель «славянки» — СГБ). В той же «Москве» я уже присматривал книги по язычеству, пока не увидел на торце где-то одной из них почтовый адрес, на который предлагалось присылать деньги. Ха-ха. Чем же это лучше христианства? Даже Алексей «Златояр», который приложил руку к созданию СГБ, отошёл от язычества именно из-за его коммерциализации. Но любовь к природе, истории родной земли и прочему интерес к язычеству во мне воспитал, за что я язычеству благодарен.
теория: книги Белова, Шатунова; семинар где-то за городом; видеофильмы Белова с учебным материалом.
практика: тренировки с друзьями, вышеназванный семинар, бои на улице. Достаточно эффективно, ничего плохого про этот стиль не скажу.
4. Каратэ
Как-то раз, когда мне было семь лет, мы с мамой стояли около рекламного щита, предлагавшего записаться всем желающим в секцию ушу. Вдохновлённый боевиками «восточно-рукопашной» направленности, которые в большом количестве были мной с братом пересмотрены в пионерском лагере к тому времени, я высказал желание заниматься. Мама абсолютно не разбиралась в видах восточных единоборств, как и я в то время (как и почти все в Союзе).
Её знакомый преподавал каратэ в каком-то полуподвальном помещении, но мама ввела меня в заблуждение, сказав, что это ушу.
Таким образом, начиная заниматься каратэ, я думал, что занимаюсь ушу. На первом же занятии мне объяснили, что к чему, и я был даже рад, так как о каратэ в то время я какое-то представление уже имел. Был 89-й год. Мало кто в то время знал, что кроме каратэ и дзюдо существуют другие восточные единоборства. Я занимался около полутора месяцев или месяца, и было мне семь лет.
Того, чему я выучился за это время, хватило на десять лет отработки и совершенствования. Это, конечно, баловство — какой я каратист на самом деле-то?! Но это баловство помогло мне развить силу, растяжку и гибкость, помогавшие отбиться в случае необходимости в те уже навсегда ушедшие годы.
теория: занятия с сэнсеем, учебники Иванова-Катанского, Карамова.
практика: драки школьного периода, когда я был не очень крупного телосложения, но благодаря тренировкам развил способность не проигрывать оппонентам более габаритным.
5. Нунчаку-до
Две палочки, соединённые цепью или шнуром, использовавшиеся окинавскими крестьянами для перемолки риса и превращённые в инструмент для разбивания прикрытых шлемами голов самураев, имели и имеют аналоги в разных странах мира. Например, Брюс Ли занимался сначала филиппинской разновидностью боя на нунчаках, основы которого ему объяснил его друг и ученик Д. Иносанто. Впоследствии, как я слышал, Брюс своего учителя превзошёл. Драка обоих мастеров на нунчаках осталась запечатлённой на плёнку в фильме «Игра Смерти».
Тот же сэнсей (знакомый моей мамы) подарил мне на тринадцать лет самодельные нунчаки, причём боевые, то есть с палочками, сделанными из дерева. Сейчас я кручу обычно «безопасные» нунчаку, купленные за тысячу рублей в магазине соответствующей направленности. Если кому интересно из москвичей, это у метро «Павелецкая», могу объяснить подробнее. Палочки «безопасных» нунчаку изготовлены из пластика или пластмассы, обмотанных смягчающим слоем какого-то материала. Ими себе повреждения не нанесёшь. А вот боевые нунчаку опасны не только для противника, но и для их хозяина, что хорошо показано в фильме Б. Ли «Возвращение дракона». Стаж работы с нунчаку — одиннадцать лет.
теория: книги А.Р. Комлева; работа с людьми, которые могли что-то показать из техники.
практика: лет в 13-ть пришлось ударить человека. Хорошо, что в тринадцать!
6. Кунг-фу
Про какие-то основы стиля кунг-фу вин-чунь читал у Брюса, но по-настоящему не практиковал.
7. Таэквондо
Очень зрелищные удары ногами. Собирался пойти в секцию, но почему-то не пошёл. В основном — видел на экране.
8. Айкидо
Слышал байку о том, что Стивен Сигал готов драться с любым, кто не побоится бросить ему вызов. Все побоялись. Видимо, не зря. Друг показывал пару приёмов, но он и сам-то не очень крутой айкидока.
9. Ниндзюцу
В книгах по ниндзюцу нашёл полезную информацию если не о самих методиках боя, то о развитии и укреплении различных систем организма.
теория: книги каких-то авторов, уже не помню.
практика: медитация, бег (наконец-то научился быстро бегать, правильно используя органы дыхания).
10. Тайский бокс
Не занимался, но подсматривал раньше с другом, как ребята занимаются. Хороший стиль.
11. Сават и шоссон
Французские стили драки ногами. Видел удары савата на фотографиях.
теория: информация из книг Шатунова и Брюса (последний составлял ДКД, используя элементы многих стилей).
Не практиковал.
12. Стиль Кадочникова
Когда я смотрел запись семинара, кое-что в этом стиле показалось мне неэффективным.
теория: учебный видеофильм; художественный фильм про этот стиль.
практика: кое-что применял.
13. Кикбоксинг
Все смотрели Ван Дама, что греха таить… Но позаниматься кикбоксингом мне не довелось.
14. Дзюдо
С дзюдоистом как-то раз немного поспаринговался в спортивных целях, не до определённого победителя, а просто чтоб посмотреть стили друг друга и сравнить. Думаю, оба узнали что-то новое.
15. Самбо
Созданный Харлампиевым (не в одиночку, само собой) в первой половине 20-го века стиль очень популярен и поныне. Безусловно, заслуженно.
теория: видел учебный фильм.
практика отсутствует.
16. Капоэйра
К. возникла, если верить четырёхтомнику о боевых искусствах некоего Панченко, как вид боевого искусства, которым пользовались рабы в Бразилии для побега от белых угнетателей, причём ноги использовались, так как руки были связаны. Прообраз вида зародился ещё в Африке. В ритуальных боях между пальцами ног зажимались лезвия, и бойцы могли нанести друг другу серьёзные повреждения.
Однажды этот стиль обсуждался на телевидении в программе Глеба Музрукова. Тогда на программу был приглашён какой-то мастер этого стиля, который поделился информацией об истории и технике капоэйры.
Недавно в трамвае я услышал такую фразу: «Качаться — это только масса. Капоэйра — это здорово, это танцы...» Что ж, справедливое замечание.
теория: в основном — фильмы Дакаскоса, видеоигры.
какая-либо практика отсутствует.
17. Ушу
Глеб Музруков, который, как я понял, является главой Всероссийской Федерации ушу, вёл как-то с другим комментатором репортаж с чемпионата по этому виду боевых искусств. Было полезно посмотреть да послушать.
теория: читал, что попадалось в разных книгах по боевым искусствам.
практика: практиковал одно время комплекс из тай-цзи цюань, который был описан в книге Карамова.
Думаю, хватит.

Хит-парад книг
Последний (по крайней мере, на ближайшее время) хит-парад. Здесь перечисляются те книги из числа прочитанных мною когда-либо, которые произвели самое сильное впечатление. Рекомендую всем эти книги.
1. В. Пелевин «Священная книга оборотня»
2. С. Лукьяненко «Хроника Диптауна» («Лабиринт отражений», «Фальшивые зеркала», «Зеркальные витражи»)
3. В. Пелевин «Чапаев и пустота»
4. Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки»
5. Библия (Ветхий и Новый Заветы)
6. Ницше «Так говорил Заратустра»
7. А. Мирер «Дом скитальцев»
8. А., Б. Стругацкие «Обитаемый остров»
9. Х. Кортасар «Игра в классики»
10. В. Пелевин «ДПП(нн)»
11. Л.Н. Толстой «Воскресение»
12. М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»
13. Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»
14. К. Булычёв «Театр теней» (цикл)
Снова ползём улиткой по склону Фудзи к самой вершине...
14. К. Булычёв «Театр теней» (цикл)
Где-то в шестом классе я посмотрел фильм «Гостья из будущего» и, как и большинство моих сверстников в то время, влюбился без иллюзий в актрису Наташу Гусеву, игравшую Алису. Сам фильм, естественно, тоже произвёл неизгладимое впечатление. Мультфильм по Булычёву «Тайна третьей планеты» я уже успел к тому времени посмотреть, и он, разумеется, тоже мне нравился. Помимо прочих очевидных достоинств, в «Гостье из будущего» можно было увидеть прообраз Т-1000 из кино-хита всех времён и народов «Терминатор-2» (который («Терминатор-2») всех вообще, кроме скептиков в возрасте, сразил наповал) в лице пирата по имени Крыс, обладавшего способностью к мимикрии. Недавно с друзьями пересматривал «Гостью из будущего», и родил анекдот: «Космический пират перемещается в прошлое с помощью машины времени, подходит к первому попавшемуся мотоциклисту и говорит:
— Мне нужны твой мотоцикл, твоя одежда и миелофон!»
Кстати, раз уж я завёл разговор о детстве, то скажу, что не то в первом, не то во втором классе я прочитал первый в своей жизни роман — «Тарзан» Э.Р. Берроуза (потом в пионерском лагере читал его же «марсианские» произведения о приключениях Картера).
Естественно, что после такого фильма, как «Гостья...», я захотел прочитать первоисточник (впоследствии я прочитал весь цикл про Алису), который, наряду с «Обитаемым островом» и «Домом скитальцев», вошёл в число книг, из-за которых я полюбил фантастику. Сейчас К. Булычёв с В. Пелевиным, С. Лукьяненко (новая волна страсти к фантастике вспыхнула во мне после фильма «Ночной дозор»), Венедиктом Ерофеевым и А., Б. Стругацкими образуют вместе пятёрку любимых моих писателей (П.Л.Е.Б.С.).
До настоящего времени я прочёл уже большое количество книг Булычёва, хоть ещё и не все.
Романы «Вид на битву с высоты», «Старый год» (в шутку переименованный мной в «Старого гота»), «Операция «Гадюка», составляющие цикл «Театр теней», являются самыми моими любимыми булычёвскими произведениями. Кстати, из их содержания и из содержания одного рассказа в сборнике Булычёва (Игоря Можейко), который я купил на книжной распродаже на Новом Арбате, я сделал вывод о том, что К. Булычёв жил где-то поблизости от станций метро «Университет» и «Киевская». Если кто-то может меня поправить, буду рад. Когда я был в тех местах, я пытался ощутить связь с Киром, будучи абсолютно захваченным увлекательным миром «Театра». Мне очень хочется верить, что после смерти любого сколько-нибудь стоящего автора созданные им образы и видение мира остаются на Земле, и их создатель, таким образом, остаётся с нами. Он как бы отдаёт свою энергию при жизни «взаймы», чтобы обрести вечную жизнь. Может, глупо прозвучит, но мне хотелось почувствовать присутствие духа Игоря Всеволодовича Можейко. И мне показалось тогда, что я был близок к этому, однако рядом с Бережковской набережной я ощутил чёткое присутствие духа Аркадия Стругацкого (который обитал там при жизни), и он выразил мне и моему творчеству одобрение (может, всё это и галлюцинации, но так я это почувствовал) и пожелал успеха в деле продолжения традиций, заложенных им с братом.
«Вид на битву с высоты» вырос из рассказа «Выбор», написанного где-то на рубеже 80-х и 90-х, а может, и раньше. За что я люблю фантастику подобного плана и не очень уважаю фэнтези (вслед за Борисом Натановичем Стругацким) — за то, что в первой имеет место иносказательное отображение актуальных (или вечных) проблем и тем, а вторую БН называл «эскапистской сказкой, норовящей увести читателя из мира реальности в мир грёз и выдумки, где поминутно происходят никого ни к чему не обязывающие события и можно радостно погрузиться в омуты этих событий и совсем ни о чём при этом не думать». В «Виде на битву с высоты» перед нами предстают аналогии с локальными вооружёнными столкновениями, в которые оказалось вовлечено наше государство. Кстати, раз уж мы вспомнили Бориса Натановича, то упомянем заодно и его отношение к фантастическим боевикам наподобие тех, которые пишет А. Бушков. Борису Натановичу не импонирует изобилие трупов, похороненных между страницами, и он выражает своё неприятие такого легкомысленного отношения к жизни человека (информация, как и вышеприведённая цитата, взята из интервью БН, опубликованного в книге Б.Л. Вишневского «Аркадий и Борис Стругацкие: Двойная звезда»). БН справедливо замечает, что в произведениях, написанных им с братом, такой «кровавости» никогда не было. После того, как я (А.М.) посмотрел фильм «Охота на пиранью», снятый по бушковскому произведению, я понял, что если уж буду писать фантастику, то как можно более далёкую от показанной в этой картине.
«Старый год», продолживший повествование о приключениях Гарика Гагарина, и «Операция «Гадюка», завершившая их, впечатлили меня ничуть не меньше первой вещи в трилогии. В заключительном романе хорошо показан, на мой вкус, Берия в мире с остановленным временем. В том же романе Кир Булычёв не обошёл вниманием такие актуальные проблемы, как СПИД, наркотики и т.д.
Особенной популярностью пользовался роман «Убежище», последний из написанных Булычёвым перед его кончиной, в котором он вернулся к сказочной форме повествования. А на меня очень сильное впечатление произвёл сборник булычёвских вещей, объединённых образом города Верёвкина. Это жёсткая сатира на нашу действительность, которую невозможно читать, оставаясь безучастным к описываемым событиям и явлениям.
В заключение хочу отметить громадный вклад К. Булычёва в дело развития русской фантастики. Это — бесспорный факт, хотя сам он писал в ответе на письмо любителей фантастики из города Кемерова: «При всём честном народе признаюсь, что украл у Лема (Лем со своим «Солярисом», кстати, чуть-чуть не дотягивает до того уровня, чтобы быть включённым в мой хит-парад, но скажу, что «пишет отлично товарищ наш Лем — его прочитать я советую всем!» — А.М.) город Великий Гусляр и его обитателей, а у Стругацких похитил Алису и её друзей (фильмы А. Тарковского «Сталкер» и «Солярис» (во втором самая удачная сцена, на мой взгляд, «воскрешение Хари») по книгам Стругацких и Лема тоже оказали на меня большое влияние — А.М.). Больше того, дочиста очистил антуражный багаж Жюля Верна и Уэллса».
Булычёвские позитивные вещи, особенно цикл о приключениях Алисы, вдохновили меня на написание небольшого простенького рассказика (лето 2004-го, Москва), который можно прочитать в «Дополнении».
13. Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»
Из всего того, что я прочитал у Фёдора Михайловича, эта вещь поразила меня больше всего. Как и с Толстым, здесь имел место факт непонимания мной кое-каких моментов по причине моей чрезмерной молодости на момент прочтения, но и прочитанного было более чем достаточно: Алёша Карамазов и его общение с церковными деятелями перекликались в то время с моим подобием веры (от которой сейчас осталось лишь слабое воспоминание), Дмитрий Карамазов напоминал мне о моих собственных проблемах с отцом. История о девочке, «слеза ребёнка», легенда о Великом Инквизиторе. Я был всем этим очень захвачен и прочитал роман на одном дыхании.
Почти с таким же удовольствием я прочитал и некоторые другие произведения Ф.М. И хотя Розанов писал, что для мировой литературы граф Толстой — единственный значимый русский автор, нельзя не вспомнить о популярности Достоевского (а впоследствии и Чехова), например, на Западе.
12. М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Несколько раз перечитывал этот роман, и думаю, что перечитаю ещё не раз! На мой взгляд, это гениальное произведение, стоящее особняком во всей русской литературе. Я задумываюсь иногда, чем же оно так привлекает читателя? Частичный ответ я нашёл. Появившись, это произведение, помимо волны почитания, породило волну сатанизма. Это говорит, на мой взгляд, только о том, что в условиях существования «совковой» (кстати, где-то прочитал о том, что термин «совок» изобрёл А. Градский) действительности в виде серых будней простых людей, постоянно находящихся под потенциальной угрозой ареста под надуманным поводом с одной стороны и зажравшихся лиц правящих лицемеров с другой нужна была какая-то ниша, помогающая отгородиться от окружающего мира. Если верить Довлатову и его произведению «Невидимая книга», чем-то подобным стала впоследствии поэзия Бродского, который, опять же по словам Довлатова, жил вне всяких взаимодействий с официальной властью и идеологией. И мне кажется, что в этом же кроются причины популярности тайно провозимых в «совок» произведений Дж.Р.Р. Толкиена.
На «Мастера и Маргариту» очень похожа книга «Отягощённые злом» А., Б. Стругацких, на мой взгляд, одна из лучших у братьев. Я не говорю о множестве других книг, так или иначе затрагивающих схожие темы, но написанных позже, которые также напоминают «Мастера».
11. Л.Н. Толстой «Воскресение»
Честно скажу — «Войну и мир» ещё не успел прочитать. Я слышал, что эту вещь лучше и полнее можно понять после тридцати, поэтому считаю, что можно подождать. Но такие вещи, как «Анна Каренина» и «Воскресение», запали мне в душу сразу и навсегда. Разумеется, не мне одному — Довлатов вот, например, писал в своих записных книжках: «Самое большое несчастье моей жизни — гибель Анны Карениной!» (очевидно, имелась в виду нелёгкая доля неконъюнктурного советского писателя).
Если мне «Каренина» интересна трагической судьбой главной героини, жизненными исканиями Лёвина, сценами рождения и смерти и т.п., то роман «Воскресение» — это потрясающая история Нехлюдова и Масловой, при описании которой ЛНТ охватил совершенно разные стороны жизни, включая каторгу, неуклюжие попытки помочь крепостным и т.д.
Не могу не привести здесь отрывка из романа Виктора Олеговича Пелевина «Числа»:
«Постепенно Стёпа перестал считать себя ненормальным. Особенно в этом помог фрагмент из романа Толстого «Воскресенье», который он прочёл летом на даче, когда под рукой не оказалось ничего интереснее.
Один из героев, член суда, проделывал операцию, которая показалась Стёпе настолько значительной, что он скопировал в тетрадь по военной подготовке посвящённый ей абзац:
«Теперь, когда он входил на возвышение, он имел сосредоточенный вид, потому что у него была привычка загадывать всеми возможными средствами на вопросы, которые он задавал себе. Теперь он загадал, что если число шагов до кресла от двери кабинета будет делиться на три без остатка, то новый режим вылечит его от катара, если же не будет делиться, то нет. Шагов было двадцать шесть, но он сделал маленький шажок и ровно на двадцать седьмом подошёл к креслу».
Стёпа понимал, что вряд ли какой-то юрист взял и рассказал мятежному графу о своей привычке за рюмкой шартреза. Скорее всего, Толстой наделил героя одной из собственных черт. А раз сам Толстой грешил чем-то подобным, волноваться за свой рассудок не стоило».
В.В. Розанов (если бы этот хит-парад составлял Вен. Ерофеев, Р. бы занял там далеко не последнее место), замечательнейший писатель и философ второй половины 19-го — начала 20-го веков, в своих «Опавших листьях» (книга, название которой дало название новому жанру) писал:
«Литература вся празднословие... Почти вся...
Исключений убийственно мало». И чуть ранее (об отражении русской литературой «семьи», «жизни», не «социал-женихов», а «социал-трудовиков»):
Здесь великое исключение представляет собою Толстой, который отнёсся с уважением к семье, к трудящемуся человеку, к отцам... Это — впервые и единственно в русской литературе, без подражаний и продолжений. От этого он не кончил и «Декабристов» (роман о декабристах, задуманный Львом Николаевичем, который не был окончен — А.М.), собственно, по великой пустоте сюжета».
10. В. Пелевин «ДПП(нн)»
Пелевин всегда будет занимать особое место в моей душе. В «Диалектике...» в среднестатистическую читательскую душу сильнее всего запал образ «ослика» (на худой конец, Пидормена). Уж не знаю, винить ли в этом автора или же самого читателя, который не хочет видеть философские глубины за глубинами анальными... Кто только не брал пелевинские сюжеты и образы — Денис Коваленко, Михаил Веллер (есть подозрение, что пелевинский «ослик» вдохновил Веллера на написание «Белого ослика»), очень многие молодые авторы. В связи с этим я не могу согласиться с Макс Фрай, которая в «Казусах с Пелевиным» пишет: «У Виктора Пелевина есть недостаток (...) он один такой. (...) литераторов, владеющих сходным методом и ведущих аналогичную стратегическую игру, в последнее десятилетие должна была бы появиться целая плеяда. Ан нет, не появилась пока, так что в нашем распоряжении по-прежнему всего один — Виктор Пелевин».
9. Х. Кортасар «Игра в классики»
Книга, сформировавшая мои представления о том, как же на практике должны выглядеть постмодернистские произведения. Кортасаровские «Классики» поразили меня как формой а-ля одноимённая детская игра, проиллюстрировавшей тезис о равноправности читателя и писателя в постмодернизме в деле создания текста — читать их можно очень по-разному не только в субъективном, но и в объективном смысле, так и содержанием, в котором очень много затронуто философских, социальных и прочих вопросов.
Вернёмся к разговору о постмодернизме. Его (п-м) можно и нужно трактовать по-разному. Главное — понимать следующие его аспекты (излагаю по книге «Русский литературный постмодернизм» Вячеслава Курицына — всем рекомендую (скачать в и-нете)):
Жан-Франсуа Лиотар (философ п-ма) в книге «Ситуация постмодернизма» предъявляет претензии ситуации «современности», «Нового времени». По Лиотару, на протяжении многих столетий разные типы нарраций, разные дискурсивные установки вели мирное, добрососедское сосуществование, но с эпохи Просвещения началось время метанарраций, вступил в силу новый тип дискурса, «дискурс легитимации».
Главное свойство таких нарраций: уверенность в собственной истинности и в том, что мир может быть описан неким универсальным языком, в силу чего этот язык вполне вправе диктовать остальным типам нарраций свою волю. Воля быть «главным» — «тоска по метанаррации». Уверенность в собственной истинности тянет за собой уверенность в справедливости своих устремлений и в их благотворности для тех, кто по каким-то причинам не может или не желает вписаться в большую наррацию.
П-м, по Лиотару, начинается там, где пропадает доверие к тотальным способам высказывания, и тогда, когда человечество осознаёт невозможность универсального языка. Иными словами, п-м означает равноправие разных точек зрения на то, как должно выглядеть произведение, что может порождать тексты, состоящие из фрагментов разных стилей и уровней языка.
8. А., Б. Стругацкие «Обитаемый остров»
В тот период, когда я впервые прочёл «ОО» (лет в одиннадцать), я мечтал стать не писателем, а художником. У меня до сих пор лежит в столе мой рисунок — иллюстрация к этому произведению примерно того же времени.
Если бы Андрей Чертков решил выпустить четвёртую часть «Времени учеников» (сборник произведений «по мотивам» нетленок АБС) и предложил мне принять участие, я бы написал продолжение «Острова». Первыми словами были бы: «Максим Каммерер уничтожил центр. Он понимал, что башни нельзя оставить даже для использования в благих целях». Я решил так в период работы над романом «Обновление», в котором речь как раз и идёт о правомерности влияния на человеческие сознания в благих целях.
7. А. Мирер «Дом скитальцев»
Сейчас я держу в руках книгу Александра Исааковича Мирера 1992-го года издания, с пожелтевшими страницами, и лишь снова удивляюсь, почему одни авторы обретают всенародную славу и любовь, а других, не менее талантливых, она минует. Это с полным правом можно отнести к Миреру — его «Дом скитальцев» я считаю настоящим шедевром.
И снова я сперва увидел экранизацию («Посредник»), и лишь затем прочитал первоисточник. А. Стругацкий так охарактеризовал «ДС»: «Одна из лучших фантастических книг для подростков, которую я читал за долгое время». Но я бы не стал утверждать, что книга была бы неинтересна и взрослому читателю. Там видны совершенно чёткие аллюзии на тоталитарную систему, например.
6. Ницше «Так говорил Заратустра»
Ницше — провозвестник тех идей, отголоски которых я встретил у многих авторов (Брюс Ли, К. Кинчев, П. Коэльо, В. Пелевин и др.). В уста Заратустры он вложил столько мудрости и поэзии, сколько было необходимо для освещения концепций Сверхчеловека и Вечного Возращения. Его учение много раз извращалось и поливалось грязью, но свет истины не слабнет и отчётливо светит сквозь время, освещая людям ищущим их путь.
5. Библия (Ветхий и Новый Заветы)
Что бы мне в уши ни нашёптывал мой шаткий и недолговечный эмпирический атеизм, я знаю, что:
А) Бог есть.
Б) Библия — одна из (если не самая) величайших книг из когда-либо появлявшихся на Земле.
Хочешь быть ближе к Богу? Умей вертеться!
4. Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки»
Из пяти моих любимых авторов (П.Л.Е.Б.С.) о Ерофееве, порою иносказательно, писали все, кроме, пожалуй, Лукьяненко. Даже сам Ерофеев писал (напр., «Записки психопата»). «Петушков» — этот бестселлер восьмидесятых — я прочитал году в 2003-м (мне был двадцать один год). Удар молнии. Взрыв мозгов. В голове — «Вот оно! Вот оно!!»
Да, есть за что любить эту книгу. Трагизм личности, живущей не в том веке. Не в той стране. Судьба протестующего члена общества, построенного на принуждении и лжи. Ерофеев спрашивал у переводчика его поэмы на какой-то язык советского в то время пространства, смеялся ли он во время перевода. Тот ответил, что плакал. А я (А.М., естественно) — смеялся, когда читал. Меня то время, которое описывает Ерофеев, практически не задело. Но не посочувствовать я, естественно, не мог. Да и скажите мне, всё ли и в наше время так хорошо, как хотелось бы и как виделось тогда, когда распадался «совок» и все были захвачены иллюзиями грядущей демократии?
3. В. Пелевин «Чапаев и пустота»
Спектакль, к сожалению, так и не посмотрел. Может, ещё успею. А книга не зря пользуется всенародной любовью. Её хвалили даже те, кто не понял ни грамма из заложенных в ней философских концепций. Потому что им было бы стыдно признаться в своей недалёкости. А те, кто всё понял, принял и кому сорвало крышу от этого текста, готовы сколь угодно ожесточённо и долго сражаться со скептиками за её художественные достоинства.
Сложно сказать, что больше всего поразило меня в этом шедевре. Но если говорить о том месте, которое поменяло мои взгляды на то, как надо писать, то это всё же самое начало, те события, которые разворачиваются до пробуждения главного (?) героя в психиатрической больнице.
2. С. Лукьяненко «Хроника Диптауна» («Лабиринт отражений», «Фальшивые зеркала», «Зеркальные витражи»)
Трилогия эта (вернее, её первая часть, «ЛО» (1996)) создала все предпосылки для того, чтобы братья В. сняли свою «Матрицу». Ответ Чемберлена на Глубину — Матрица, на дайвера — Избранный, и так далее. Уж насколько Лукьяненко горазд на заимствования антуража у Стругацких и прочих мастеров, но вот и до него самого добрались... А спустя десять лет Виктор Пелевин спародирует отдельные моменты «Дозоров» в «Ампире В». Хотя как раз про Пелевина имелось упоминание в «Дневном Дозоре». Кроме того, «Принц Госплана» оказал заметное влияние на «Хронику Диптауна».
Ну что я вам могу рассказать о приключениях дайвера Лёни? Скажу лишь, что такого сочетания развлекательной и серьёзной литературы я не видел, пожалуй, больше ни у кого, кроме разве Пелевина.
А сейчас хочу поведать о заимствованиях Лукьяненко в других его произведениях.
Произведём сравнительный анализ схожих мест в двух работах: «Дэвид Старр — космический рэйнджер» Айзека Азимова и «Лорд с планеты Земля» Сергея Васильевича Лукьяненко.
EXTRACT 1:
«<...> А что говорят насчёт ношения силовых бритв марсианские законы?
Он знал, что это — самое варварское оружие во всей галактике. На вид — пустяк, короткий стальной черенок, чуть тоньше, чем черенок обычного ножа, помещающийся в ладони. Но внутри находился микрогенератор, который вырабатывал острое как бритва поле длиной дюймов в девять, это поле проходило сквозь любой материал, как сквозь масло. Никакая броня тут не помогала, а поскольку бритва резала кости с той же лёгкостью, что и плоть, то любая рана оказывалась смертельной» (А. Азимов «Космический рэйнджер». Рига, «АВОТС», 1991. Перевод с английского — А. Левкина).
EXTRACT 2:
«Лезвие «ритуального меча» было микронной толщины. А может, куда тоньше. Меч словно не имел одного измерения — толщины, прекрасно обходясь длиной и шириной. Плоскостной меч» (С. Лукьяненко «Лорд с планеты земля», М., 2004).
Нужны комментарии?
EXTRACT 3:
«— А что маска даёт ещё? Руки Дэвида медленно двигались в окутывающем его дыме. Ничего особенного он не чувствовал.
— То, что кажется тебе дымом, на самом деле барьер, который непреодолим как для коротковолновых излучений, так и для материальных объектов, превышающих размерами молекулу» (А. Азимов «Космический рэйнджер»).
EXTRACT 4:
«Аннигилятор? Неужели в меня выстрелили античастицами — а я остался жив?
Впрочем — нейтрализующее поле. Энергетика любого процесса вокруг меня тормозится. Я болтаюсь в центре огненного ада, невредимый благодаря созданному на Земле снаряжению. Интересно лишь, как удалось уменьшить многотонные генераторы до размеров молекулы. Но чёрт с ними, с учёными. Сделали — и спасибо...» (С. Лукьяненко «Лорд с планеты земля»).
Думаю, всё видно невооружённым глазом.
1. В. Пелевин «Священная книга оборотня».
О-о-о! Вот это КНИГА! Тираж с прилагавшимся компакт-диском проиллюстрировал всем тезис о приоритете текста и его восприятия в постмодернизме. Это именно та книга, которую я, слушая параллельно диск, перечитаю, когда мне будет так плохо, как только бывает. Пока же воспоминание о первом прочтении не увядает из моей души, а образ А Хули остаётся идеалом.
Пока есть такие книги, буду и я. Правда, когда меня не будет, такие книги всё же останутся.
В заключение хочу выразить свою глубочайшую благодарность и признательность всем этим книгам и их авторам. Надеюсь, что на смену им придут не менее, а более замечательные книги и авторы, хоть это и будет происходить без меня.
Дополнение
Робот пляшет (рассказ)
— Робот пляшет. Из него
Водоросль течёт на дно.
Он в прыжке взмахнёт ногой:
Был как все, а стал — другой, —
проговорила Маня. Она стояла и, закрыв глаза, ждала реакции от своего спутника, робота Васи. Вася вяло похлопал в ладоши, скрипя несмазанными суставами. Девушка достала маслёнку из чемодана и занялась Васей, который не молчал:
— Водоросль течёт из меня не на дно, а, наоборот, тянется вверх, чтобы я мог зацепиться и перебросить нас с тобой к следующим руинам.
— Ну, уж извини.
— Да ладно, чего уж там! Про скачковую трансформацию в лучемёт всё верно.
— Спасибо хоть на этом, — произнесла Маня, заканчивая ТО и залезая Васе на спину. Вася подождал, пока она усядется, и выпустил из-под щитка на груди зелёный трос с миниатюрным захватом на конце. Трос поднялся вверх, прикрепился к устойчивой поверхности, и наши герои продолжили путешествие a la Тарзан, перелетая над какими-то развалинами. Трос прикреплялся к ветвям деревьев, металлическим конструкциям и столбикам.
— Слушай, Вась, — спросила во время очередного прыжка Маня, — а как мы узнаем, что перед нами — разумное существо?
— Попытаемся войти с ним в контакт.
— А если найденное нами существо проявит агрессию?
— Его остановит электромагнитная волна.
— Ты в это действительно веришь?
— Мань, я знаю не больше твоего, я лишь робот, пусть и с искусственным интеллектом.
— ...И при том не самым мощным, — в тон ему сказала Маня.
— Но-но-но! Я хоть и старой модели, а два раза проходил обучение класса Р-3-54, и к тому же знаю основные разделы психологии контакта с неизвестными науке разумными существами во Вселенной... Внимание! — вдруг воскликнул Вася. — Вижу объект — разумное существо, вооружённое аналогом земного лука. Во избежание возможных повреждений включаю вокруг себя и Мани силовое поле электромагнитного излучения. Приближаюсь.
Маня и Вася опустились рядом с существом, похожим на человека, но без головы, с глазами там, где у людей грудь, и сиреневого цвета. Выпустив стрелу и увидев, что она упала в метре от цели, существо хотело скрыться.
— Лови его полем! — сказала в порыве охотничьего азарта Маня. Существо испуганно забегало внутри невидимого силового заслона.
— Как тебя зовут? — спросила Маня на космолингве.
— Томо, — ответило существо.
— А меня — Маня. Ты не убежишь, если я сниму поле?
— А вы не обидите меня?
— Нет, не бойся!
— Обещаете? Я пришельцам не очень-то доверяю.
— Обещаем! — сказал Вася.
— Ну ладно, я поверю вам.
Поле сняли, но Томо не убежал.
— Что случилось с вашей планетой? Здесь есть ещё живые существа, или ты один остался?
— Я не знаю. Против моего племени было применено Оружие, все погибли.
— Как ты спасся?
— Я знаю укрытие.
— Когда произошло то, о чём ты говоришь?
— Вчера.
— А мы сегодня только прилетели.
— Вы заберёте меня отсюда?
— Хорошо. Следуй за нами, мы укажем тебе путь к нашему звездолёту.
Они отправились в путь. Впереди — Маня и робот Вася, сзади — существо Томо.
Томо немного показали различные отсеки корабля. Через несколько минут всё было готово к старту, и корабль с рёвом двигателей оторвался от поверхности планеты. В космосе Томо спросил:
— А это ещё что за кнопочка?
— Не трогай! Это же кнопка самоуничт...
©Алексей Михеев, зима 2007.
©Алексей Михеев, 2004.

Тексты в жанре хэви-метала
“In the beginning there was silence and darkness
All across the earth,
Then came the wind and a hole in the sky.
Thunder and lightning came crashing down,
Hit the earth and split the ground;
Fire burned high in the sky!
From down below fire melted the stone,
The ground shook and started to pound.
The gods made heavy metal and they saw that is was good!
They said to play it louder than Hell;
We promised that we would!
When losers say it’s over with you know that it’s a lie!
The gods made heavy metal and it’s never gonna die!”
Вопреки распространённому убеждению и заблуждению, тексты в жанре хэви-метала не являются ни ё****й х****й, ни тупыми. Заявляю это, будучи старым металлистом, и берусь доказать дремучим скептическим умам прямо сейчас. Нет, вечером. На днях.
Metal_1.lyrics:)
В начале был “Black Sabbath” с бывшим забойщиком свиней Оззи Осборном на вокале. Одноимённая с группой песня стала первой, на мой взгляд, в рассматриваемом жанре.
“What is this that stands before me?
Figure in black which points at me.
Turn around quick and start to run.
Find out I’m the chosen one!
Oh, nooo!
Big black shape with eyes of fire
Telling people their desire.
Satan’s sitting there, he’s smiling.
Watches those flames get higher and higher!
Oh, no, no, please, god, help me!
Is it the end, my friend?
Satan’s coming ’round the bend…
People running ’cause they’re scared.
People better go and beware!
No, no, please, no!”
Как можно увидеть, с первой же «металлической» песни в мире появилась и стала одной из основных в жанре тема мистики, мистических сил. От «вампирского» и «эльфийского» фэнтези-металла вплоть до сурово-брутального сатанизма норвежского блэка лирика испещрена мрачными образами и персонажами. Это легко объяснимо, если вспомнить, что любые композиции, сыгранные в той же тональности, которой оперирует металл, считались в «тёмные» Средние века «дьявольской музыкой». Немудрено, ибо такая музыка пробуждала в людях сексуальные эмоции. Что может быть страшнее, не так ли? Кстати, ещё раз обратимся к вопросу «сатанизма» в металле. Кроме блэк-металла, настоящих сатанистов тут почти нет. «Лавэевский» сатанизм, если и присутствует в какой-либо форме, носит характер всего-навсего крайнего индивидуализма, сатана здесь — просто символ самовлюблённого эгоиста, которому никогда, ни под каким кайфом не придёт в голову жечь церкви…
Настоящий металлист не чурается лирики мистического характера, он видит грань, разделяющую реальность и музыку. Нормальный, думающий человек не поддастся на буквальный смысл песен, равно как и на лозунги популистов и китайскую лапшу рекламы. Поджоги церквей — это что угодно, но уже не музыка… Впрочем, сейчас речь идёт только о последней. Даже не столько о музыке, сколько о лирике.
Я пишу и выставляю на сайте свои произведения не первый год. Также я по мере возникновения свободного времени слежу за тем, что творят товарищи по сайту. И за тем, что пишут люди друг другу. Довольно часто некоторые авторы обвиняют других в пропаганде насилия, религиозной нетерпимости и подобной чуши. Почему «чуши»? Потому что, как правило, оценивается не авторский пафос, а вырванные из контекста сцены или высказывания персонажей и т.д. Я сразу вспоминаю Сорокина и обвинения в его адрес в порнографии. Сколько смысла теряют его книги, когда за отдельными сценами люди не видят ничего! Страшно подумать, какие же проблемы должны быть в личной жизни у таких лицемеров!
Такая же ситуация с металлическими текстами, которые далеко не всегда серьёзны и зачастую (само-)ироничны. А иногда просто пишутся с целью поиздеваться над кидающимся на «красную тряпку» мещанином-обывателем.
На смену «Сэббэтам» 70-х в 80-х пришли “Iron Maiden”. Сейчас я выражаю лишь свою точку зрения, которая претендует только на то, чтобы именоваться оной. У “Maiden” есть песни «мистические» (“The Number Of The Beast”), «исторические» (“Alexander The Great”), а есть «литературные». Вот пример песни, относящейся к последней категории:
“Hear the rime of the ancient mariner, see his eye as he stops one of three.
Mesmerizes one of the wedding guests, stay here and listen the nightmares of the sea.
And the music plays on, as the bride passes by,
Сaught by his spell and the mariner tells his tale.
Driven south to the land of the snow and ice, to a place where nobody’s been,
Through the snow fog flies on the albatross, hailed in God’s name,
Hoping good luck it brings.
And the ship sails on, back to the north,
Through the fog and ice, and the albatross follows on.
The mariner kills the bird of good omen, his shipmates cry against what he’s done.
But when the fog clears they justify him, and make themselves a part of the crime.
Sailing on and on and North across the sea.
Sailing on and on and North ’til all is calm.
The albatross begins with its vengeance, a terrible curse a thirst has begun.
His shipmates blame bad luck on the mariner, about his neck the dead bird is hung.
And the curse goes on and on at sea.
And the curse goes on and on for them and me”.
Далее в песне цитируется поэма Сэмюэля Тэйлора Кольриджа (1798-1834) «Сказание старого морехода», которая лежит в основе текста композиции. Это во многом поучительная история Старого Морехода, прошедшего путь от убийства Альбатроса через очищение страданиями и муками в наказание за содеянное до качественного духовного перерождения. Здесь я привожу не англоязычную версию, а перевод, выполненный В.В. Левиком:
«И не плеснёт равнина вод,
Небес не дрогнет лик.
Иль нарисован океан
И нарисован бриг?
Кругом вода, но как трещит
От сухости доска.
Кругом вода, но не испить
Ни капли, ни глотка».
Английскую версию этого отрывка, как и второго, о котором речь впереди, я заучил наизусть, когда готовился к экзамену по зарубежной литературе. Меня убил тот факт, что на преподавателя по имени Нинель (читать в любую сторону) Анисисмовна это произвело не большее впечатление, чем «сольник» Слэша на корову колхозника Петрова. Я был сражён той «четвёркой» и несправедливостью жизни, но вскоре узнал, что преподаватель владела английским куда хуже, чем французским. Этот факт расставил всё на свои места.
“There, calls the Mariner, there comes a ship of the line.
But how can she sail with no wind in her sails and no tide?
See... onward she comes, onward she nears, out of the sun.
See... she has no crew, she has no life, wait but there’s two!
Death and she Life in Death, they throw their dice for the crew.
She wins the mariner and he belongs to her now.
Then... crew one by one, they drop down dead, two hundred men.
She... She Life in Death, she lets him live, her chosen one”.
Вот и второй кусок из именитого поэта:
“One after one by the star dogged moon, too quick for groan or sigh,
Each turned his face with a ghastly pang, and cursed me with his eye.
Four times fifty living men, (and I heard nor sigh nor groan)
With heavy thump, a lifeless lump, they dropped down one by one”.
Дальше снова «Мэйдены», но не хочу вас уж чересчур утомлять. Всё сами найдёте, если понадобится.
Уже в 2000-м году увидел свет сольный альбом Блэйза Бэйли, не очень удачно, по мнению многих поклонников “Iron Maiden”, заменявшего Брюса Диккинсона на посту вокалиста во второй половине 90-х. Лично мне импонируют творчество и вокальные данные обоих этих замечательных вокалистов. Я бы хотел рассмотреть философский пласт лирики в металле на примере Блэйза Бэйли. Представляю на ваш суд мой стихотворный перевод композиции “The Brave” (в моём варианте — «Смелым»). Авторство песни — группа “Blaze”; Bayley, Naylor, Wray.
«Никогда не подходи к огню — и он не сможет тебя обжечь.
Лучше никогда не играть, чем всегда проигрывать.
Будь всегда один — ты избегнешь с предателем встреч.
Мечты не сбываются — так и не стоит мечтать.
Играй, побеждай, не страшись проиграть!
Выбирай и иди — ты на своём пути.
Судьба в помощь тебе:
Смело рискуй
Снова играть.
Всё потеряно враз.
Смелый дух снова спас:
Ты поднялся опять!
Сомненья и страхи — предатели, им нельзя верить!
Ты близок уж к цели, они же хотят разуверить.
Вовремя идя на риск, живи каждым мигом, не глядя назад.
Судя лишь своей головой, наплюй, что они говорят!
Играй, побеждай, не страшись проиграть!
Выбирай и иди — ты на своём пути.
Судьба в помощь тебе:
Смело рискуй
Снова играть.
Всё потеряно враз.
Смелый дух снова спас:
Ты поднялся опять!»
Остановимся на восьмидесятых подробнее и вспомним о таких группах, как “Helloween” и “Metallica” (привет всем, кто смог побывать на концерте последних этим летом в Москве!). «Хэллуин» знаменит, опять-таки на мой взгляд, прежде всего, обоими «Киперами» и песней “I Want Out”. Это песня о самостоятельности мышления, в корне противоречащая попсовым, всем довольным песням. Нелишний довод в пользу того, что пора бы выучить наконец английский, вы не находите?..
“From our lives’ beginning on,
We are pushed in little forms.
No one asks us how we like to be.
In school they teach you what to think,
But everyone says different things,
But they’re all convinced that
They’re the ones to see.
So they keep talking and they never stop.
And at a certain point you give it up.
So the only thing that’s left to think is this:
I want out — to live my life alone!
I want out — leave me be!
I want out — to do things on my own!
I want out — to live my life and to be free!
People tell me A and B.
They tell me how I have to see
Things that I have seen already clear.
So they push me then from side to side.
They’re pushing me from black to white.
They’re pushing ’til there’s nothing more to hear.
But don’t push me to the maximum.
Shut your mouth and take it home,
’Сause I decide the way things gonna be!
I want out — to live my life alone!
I want out — leave me be!
I want out — to do things on my own!
I want out — to live my life and to be free!
There’s a million ways to see the things in life.
A million ways to be the fool.
In the end of it, none of us is right.
Sometimes we need to be alone!
No, no, no, leave me alone!
I want out — to live my life alone!
I want out — leave me be!
I want out — to do things on my own!
I want out — to live my life and to be free!”
Наркомания, война, религия и зомбирование: вот далеко не полный список тем песен, исполняемых «Металликой» (для тех, кто в танке: «металл» и «Металлика» — это не одно и то же, а понятия, соотносящиеся как родовое и видовое). Чего стоит один лишь альбом “Master Of Puppets” и заглавная композиция! Но сейчас я процитирую текст другой их песни. В ней повествуется об отношении к пациентам в психиатрических клиниках. Кстати, обращайтесь, могу научить играть пару моментов!
Welcome Home (Sanitarium)
“Welcome to where time stands still,
No one leaves and no one will.
Moon is full, never seems to change,
Just labeled mentally deranged.
Dream the same thing every night,
I see our freedom in my sight.
No locked doors, no windows barred,
No things to make my brain seem scarred.
Sleep my friend and you will see,
That dream is my reality.
They keep me locked up in this cage,
Can’t they see it’s why my brain says Rage?!
Sanitarium, leave me be!
Sanitarium, just leave me alone!
Build my fear of what’s out there,
And cannot breathe the open air.
Whisper things into my brain
Assuring me that I’m insane.
They think our heads are in their hands,
But violent use brings violent plans…
Keep him tied, it makes him well,
He’s getting better, can’t you tell?
No more can they keep us in.
Listen, damn it, we will win!..
They see it right, they see it well,
But they think this saves us from our Hell.
Sanitarium, leave me be!
Sanitarium, just leave me alone!
Sanitarium, just leave me alone!
Fear of living on!
Natives getting restless now!
Mutiny in the air!
Got some death to do!
Mirror stares back hard!
Kill, it’s such a friendly word!
Seems the only way
For reaching out again!..”
Но если даже и не брать идеологическую или философскую подоплёку (которую, следует оговориться, найдёшь далеко не у всех групп, играющих хэви), то в голом остатке мы увидим песни «вакхические», восславляющие рок-н-ролльный образ жизни. «Секс и металл», вечеринки, молодость и радость от существования — вот далеко не полный круг реалий, нашедших осмысление в указанной категории «метальных» песен.
Металл — это музыка, прежде всего, для молодёжи, в основном — старшеклассников и студентов. «Гоповские» пэтэушники с улицы Вали Его могут, конечно, попытаться «вписаться» и сойти за своего…
«Кто это идет, сметая всё на своем пути,
Кто одет в цветную рубашку и красные носки?
У кого на плече висит сумка с надписью «Эй-Си/Ди-Си»,
У кого на ногах из черной резины грязные сапоги?
Это гопники!
Это гопники!
Это гопники!
Они мешают мне жить!
Кто слушает хэви-метал, «Арабесок» и «Оттаван»,
Кто бьет друг другу морду, когда бывает пьян?
У кого крутые подруги, за которых не дашь и рубля?
Кто не может связать двух слов, не ввязав между ними ноту «ля»?
Это гопники!
Это гопники!
Это гопники!
Они мешают мне жить!»
…Но с переменным успехом. В целом, более взрослые металлисты очень редки. Если вы видите мужчину в косухе, то, скорее всего, это человек, не желающий органично вплетать своё сознание в сеть «взрослого» мира иначе как при условии некоторой свободы мышления и душевного движения. Последнее, кстати, достижимо благодаря металлу. Каким образом? Сейчас объясню. Нет, позже. Попытаюсь. В главе “Metal_2.music:)”.
Вернёмся к классическим образцам хэви-металла 80-х. Мы уже вспомнили такой великий коллектив, как “Iron Maiden”. Ничуть не ниже их на металлическом Олимпе располагаются ребята из “Judas Priest” с вокалом уходившего, но всё-таки вернувшегося Роба Хэлфорда.
Тематика лирики «Иудейских Священников» блещет разнообразием. Здесь есть всё от гимнов во славу металла (“Defenders Of The Faith”) и рокерского братства (“United”) до упрёков некомпетентным судебным органам (“Bloodsuckers” — в память о выигранном «Пристами» деле, в котором им предъявили иск в связи с обвинением в способствовании их музыки самоубийству подростков) и песен-антиутопий (“Metal Gods”). Итак, поговорим о последней. Вот мой, русифицированный вариант лирики:
Металлические боги
«На что плевали свысока,
Не зная, что пожнём мы там?
Из техногенного стручка
Развился разум злобный сам.
Стальные роботы… Их ноги
Скользят устало по дороге,
Их луч, разящий из груди,
Взрывает всех, кто на пути!
С тоской гляжу в былое,
Ведь счастлив был тогда!
Прокралось всё чужое
Чумой злой навсегда.
Не скрыться под землёй —
Найдёт суровый робот
С железною косой;
Здесь стоны, кровь и топот.
Пыль и ропот
На дороге;
Металлические
Боги!!!
Машины всё завоюют
Под руководством людей,
И не пройдёт вхолостую
Их время мрачных страстей.
Уж лучше будешь рабом
Под их ужасной стопой,
Чем поглощённым столпом
Огня иль взрыва волной».
Мы вспомнили “Priest”. Нельзя не признать громадной заслуги в деле обретения коллективом популярности за мощным голосом вокалиста Хэлфорда. Вот два текста с сольных альбомов Роба (2000-го и 2006-го годов соответственно):
Cyberworld
“You’re trapped inside my Cyber World,
Consumed up as my web unfurls.
No secrets left for our mankind.
My virus lurks throughout your veins,
I’m spreading there inside your brain:
A Trojan Horse that eats your mind.
Cyber World!
Cyber World!
I’ve got your power!
Cyber World!
Cyber World!
I will devour, yeah…
At speed of lies I will connect.
I search and surf as I infect.
Computerized catastrophe.
Your information’s what I steal.
I scan you till you are unreal.
Transmit your power into me!
Cyber World!
Cyber World!
I’ll steal your mind!
Cyber World!
Cyber World!
For all mankind, yeah…
You’re dying in my Cyber World!
You’re lying in my Cyber World!”
И
Forgotten Generation
“I can’t find what I want or make sense of this life.
Too much hypocrisy in what is wrong and right.
I see it everywhere but still I can’t relate.
I got too much to do — can’t sit around and wait!
This world won’t pass me by —
I’ll get all that I need.
I’m given all I have — and I won’t concede!
We’re the forgotten generation,
But we know what we’re living for.
We’re the forgotten generation
And we don’t need you anymore!
I’ll base my life on what I want and you can’t see.
Don’t analyze the labels that you put on me!
I open up my eyes but I’ll shut out your voice!
You kept me in the dark and never gave me choice…
My being different to you still makes me a man.
And soon I’m gonna let the world know who I am.
We’re the forgotten generation!
But we know what we’re living for!
We’re the forgotten generation!
And we don’t need you anymore!
I’ll take the things I need that you can’t understand.
I’m getting stronger by the choices I demand.
You’re living in the past and that’s right where you’ll stay!
I’m in the future and I’m gonna walk my way!
In time you’ll realize the dreams that we achieved.
And give us back respect for what we all believed.
We’re the forgotten generation!
But we know what we’re living for!
We’re the forgotten generation!
And we don’t need you anymore!”
Мой перевод:
Позабытое поколение
«Не видно смысла в жизни и тяжело порой,
Не ясно, кто подонок, не ясно, кто герой.
Я вижу это всюду — здесь нечего ловить!
Но столько нужно совершить — я ведаю, как жить!
Мир вертится пускай вокруг,
Во власти он моей!
Имею всё, что нужно, друг,
И нет на мне цепей!
Мы — позабытое поколение!
Зачем — любой скажет из нас!
Мы — позабытое поколение!
Не нужен нам никто из вас!
Как строю жизнь, ты не поймёшь, но это знаю я.
Плевать с высокой башни, как назовёшь меня.
Я вижу, широко открыв глаза, и наплевав на ложь.
Из мрака вырвался уже — обратно не вернёшь!
Мужчиной может быть и тот, кто жизнь живёт как я,
И пусть весь мир чуть подождёт — узнает он меня!
Мы — позабытое поколение!
Зачем — любой скажет из нас!
Мы — позабытое поколение!
Не нужен нам никто из вас!
Я заберу, что нужно мне — тебе и не понять!
Сильнее стану с каждым днём свободой лишь дышать!
Ты в прошлом, в прошлом навсегда — тебе там место лишь!
Я где-то в будущем уже, ты лишь с тоской глядишь.
Чего достигли мы, поймёшь уже потом и ты,
За веру нас вознаградишь, за верность и мечты.
Мы — позабытое поколение!
Зачем — любой скажет из нас!
Мы — позабытое поколение!
Не нужен нам никто из вас!»
Религия, мифология, политика — вот те темы, которые никогда не оставляли равнодушными поэтов-песенников в металле. Миллионы тем и оттенков их освещения. Всё это доступно вам в металлическом мире, если ритмы вашего сознания способны постичь его сущность и принять его; жить им и дышать им. Противопоставить себя, своё «Я в броне» зомбовеяниям, коим подвержено много других существ о двух ногах.
Metal_2.music:)
Музыка объединяет и создаёт внутри тебя твой собственный образ свободного человека. Свободного внешне (я могу вставить в уши наушники от плеера и идти куда захочу — никакая реклама мне не страшна — она ПОСЛАНА НА!) и внутренне (благодаря откровенным текстам и не позволяющей унывать или быть внушаемым музыке). Металл — духовная пища. Металл — вера.
Философия металла, например, вещь группы “Megadeth”, которая носит название “A Tout Le Monde” (металлисты — ещё и полиглоты), напоминает мне Артура Ш., а тексты ранней «Алисы» (да и поздней тоже) порой напоминают Фридриха Н. Вообще, тупые тексты — это скорее удел попсы, её область интересов, зона влияния на умы «неведимок» (неологизм, подсмотренный на коробке с ДВД-дисками на работе), тех, кто не ведает ничего и не горит желанием ведать. Року и металлу, в частности, бессмысленность в текстах абсолютно чужда.
Напоследок, приведу песенку уважаемого хулигана по имени Мэрилин Мэнсон:
The Death Song
“We’re on a bullet
And we’re headed straight into God.
Even he’d like to end it too.
We take a pill, get a face.
Buy our ticket
And we hope that heaven’s true.
I saw a cop beat a priest on the TV,
And they know they killed our heroes too.
We sing the death song kids,
Because we’ve got no future!
And we want to be just like you!
And we want to be just like you!
Let’s sing the death song kids!
We light a candle on an earth
We made into hell
And pretend that we’re in heaven…
Each time we do we get
The blind man’s ticket,
And we know that nothing’s true.
I saw priest kill a cop on the TV
And I know now they’re our heroes too.
We sing the death song kids,
Because we’ve got no future!
And we want to be just like you!
And we want to be just like you!
We write our prayers on a little bomb,
Kiss it on the face and send it to God.
We were the world
But we’ve got no future
And we want to be just like you!
We want to be just like you!”
Поют все (это снова “Manowar”):
“We are the true believers —
It’s our turn to show the world.
In the fire of heavy metal we were burned.
It’s more than our religion, it’s the only way to live.
But the enemies of metal we can’t forgive!
Cause we believe in the power and the might,
And the gods who made metal are with us tonight!
The gods made heavy metal and they saw that is was good.
They said to play it louder than Hell
We promised that we would.
When losers say it’s over with you know that it’s a lie.
The gods made heavy metal and it’s never gonna die!
We believe in the power and the might,
And the gods who made metal are with us tonight!
We’re here tonight for heavy metal. Are you ready in the hall?
They have chosen us and we have heard the call!
Gonna tear the roof off with our sound,
Crack the walls and shake the ground,
Fight tonight for metal one and all!
Cause we believe in the power and the might
And the gods who made metal are with us tonight.
The gods made heavy metal and they saw that is was good.
They said to play it louder than Hell
We promised that we would.
When losers say it’s over with you know that it’s a lie.
The gods made heavy metal and it’s never gonna die!”
В статье использованы тексты и переводы песен следующих групп: “The gods made heavy metal” by “Manowar”, “The Rime Of The Ancient Mariner” by “Iron Maiden”, “Brave” by “Blaze”, “I Want Out” by “Helloween”, “Sanitarium” by “Metallica”, «Гопники» by «Зоопарк», “Metal Gods” by “Judas Priest”, “Cybeworld” by “Halford”, “Forgotten Generation” by “Halford”, “The Death Song” by “Marilyn Manson”.
Double horns up to:
Всем создателям фильма «Путь металлиста»!


Выкапывая металлические корни...
1. Посвящение
Всем ветеранам хард-рока посвящаю
2. Вступление
В старом роке я разбираюсь значительно хуже, чем в старом и новом металле, но, по просьбе товарища по перу и «тяжёлому» цеху, пришлось ознакомиться с творчеством «патриархов». И я ничуть не жалею об этом, ибо открыл для себя массу интересной информации и музыкальных произведений! Надеюсь, что вам тоже будет не очень скучно. Предметом анализа прежде всего, как и в моей статье «Тексты в жанре хэви-метала», выступит лирика групп.
3. music
A) “Slade” («Слейд»)
Состав (не знаю, насколько «золотой» и даже постоянный):
Нодди Холдер — вокал, гитара, Дэйв Хилл — гитара, Джимми Ли — бас, Дон Пауэлл — ударные.
Ударник Дон Пауэлл и гитарист Дэйв Хилл с 1964-го года играли в группе “Vendors”. Через некоторое время Дон ушёл в “Listen” и встретил басиста Джима Ли. Джим и Нодди присоединились к Дэйву под логотипом “N’Betweens”. Вокалистом стал Холдер. Группа играла вещи в стиле соул и ритм-энд-блюз в хард-роковых обработках. В 1969-ом году музыкантов пригласили на студию “Fontana”, там они записали свой первый лонг-плей. Менеджер сессий посоветовал им сменить название на “Ambrose Slade”. Под этой вывеской и вышел их первый диск — “Beginnings”. Вскоре группа укоротила название до “Slade”. Мне, как филологу, интересно было отметить при поверхностном ознакомлении с творчеством данного коллектива, что в названиях дисков и отдельных песен, например, “Cum On Feel The Noize” или “Mama Weer All Crazee Now” искажается правильное с орфографической точки зрения написание, что позволяет упрощать фонетически неадекватный литературный английский. Кстати, о птичках… Почти абсолютно уверен в том, что эта вещичка (“Mama…”) вдохновила группу «Кино» на написание композиции под названием «Мама, мы все тяжело больны» («…Мама, мы все сошли с ума!»). А уже на эту цоевскую композицию на концерте «Клинское-Продвижение» группа «Ва-банкъ» во главе с бессменным и бессмертным лидером А.Ф. Скляром делала cover-version. У А.Ф. Скляра я брал автограф на книжной ярмарке, куда попал по блату. Вы хотите знать, что там ещё происходило? Я расскажу.
Для меня прежде всего было интересным общение с такими людьми, как Сергей Лукьяненко, Макс Фрай (хе-хе, я до того момента не знал, что это женщина), Андрей Макаревич, Александр Ширвиндт и представители издательств, специализирующихся на нестандартной фантастической литературе (к коей я грешным делом отношу и свой фантастикопостмодернизм). Только общение с издателями принесло одни разочарования — везде я то не соответствую политике издательств, то вообще пишу не ахти (если брать суть ответных и-мейлопосланий). То ли дело Фрай, Макаревич и Лукьяненко, ну… ещё была одна девушка, благодаря которой я туда и попал, но это никому не интересно и никого не касается! Общение с писателями я уж точно никогда не забуду (особенно, если где-нибудь опишу, например, здесь).
Пройдём в алфавитном порядке по счастливым событиям счастливого июня 2007.
А! Автограф-сессия и беседа с Лукьяненко. Хронология основных событий:
1) Сергей подошёл к шатру, но Виктор Ерофеев был ещё там — не пожелал перейти в специальный шатёр «для автограф-сессий», so to speak.
Лукьяненко объяснил, что прошёл сейчас один, без организаторов, на свой страх и риск, так сказать. Договорились они с Виктором, что тот освободит помещение, поговорили немного о жизни (я с содроганием и трепетом внимал беседе настоящих писателей. Куда там мне?.. когда я дорасту? м-да, не надо о грустном).
Мои подозрения о возможности плагиата у братьев Вачовски при создании «Матрицы» Лукьяненко не очень охотно, как мне показалось, подтвердил (скромность?.. учитесь, будущие «лукьяненки»!), отметив не только факт выхода в свет «Лабиринта отражений» раньше, но и доведя до сведения скептиков, что польский перевод тоже появился до кинопохождений Нео. Грандмастер, однако, сказал, что там, если и есть плагиат, то мелкий, он на него не обиделся, даже допускает мысль, что братья сами всё придумали. Сергей Васильевич вспомнил, что и сам порой придумывает историю, а оказывается, что такое уже было описано до него.
Б! Блин, как же классно было в июне! Хочу обратно.
Макс Фрай, с творчеством которой я, к своему стыду, знаком до сих пор довольно поверхностно (то бишь, читал лишь одну статью «Казусы с Пелевиным», которую нарыл в «тырнете», узнав о существовании оной из закладки, вложенной в купленный мною том «Шлема Ужаса» Виктора Олеговича). Встречи, как я уже обмолвился вскользь, проходили в специально установленных шатрах. А сама ярмарка, к слову, в ЦДХ, куда я также попал впервые. Короче говоря, Макс ответила на мои вопросы в конце своего выступления (в ходе которого я не мог её видеть, так как опоздал на встречу и оказался где-то на «Камчатке» вне шатра за спинами, и всё терялся в догадках: неужели это у мужика голос столь немужицкий?..). Макс оказалась (гм, Макsим?) вполне симпатичной женщиной, к моему удовлетворению. Хотя мне-то что? А то, что я абстрактно рад. Просто за других. Так вот я и живу. Это другие всё ищут, на что бы обидеться, поскулить и использовать в качестве повода, а мне и так и хорошо, и легко, и вообще!..
В! В общем, про Макаревича скажу только, что сначала меня напугали, сообщив, что он, презентовав свою детскую книгу, скрылся. Это было бы большим разочарованием, если бы оказалось правдой. Но, к счастью, сразу же после этих слов Наташи (привет Наташе, все машут ручками) он показался на горизонте, двигаясь в сторону выхода. Но не тут-то было. Андрей был остановлен, принуждён к выслушиванию моих признаний в старом поклонничестве и выдаче автографа.
Гм, я отвлёкся! Надеюсь, меня не убьют за внеочередной оффтоп. Продолжу разбор полётов.
Суть моего анализа творчества различных музыкальных коллективов в этой статье, прежде всего, сводится к разбору лирики в композициях, отобранных проверенным методом научного тыка.
Итак, первым номером у нас идёт…
“Ooh la la in L.A.” («О-ля-ля в Лос-Анджелесе»)
“Whiplash in the dead of night,
Down on Sunset dynamite,
Blinding lights on the Marquee shining bright.
There’s George on his knees again,
On the town with Miss Zimmerman,
Alert the media and then my friend.
Ooh la la in L.A., Ooh la la in the U.S.A.
One night stands with a one night band is this
Ooh la la in L.A., Ooh la la in the U.S.A.
Making out every turned on a hit and miss.
You see the food and you feel the force,
B.L.T. and there ain’t no sauce,
You get enough to feed a horse that’s true.
Down at Barney’s playing pool,
Minnesota Fats is ulta cool,
A load of balls make you look a fool then you.
Runaway on the radio,
A powerplay every hour or so,
A never ending red eyed T.V. show.
It’s in the dead of night, and it’s a dynamite,
The blinding lights are shining brighter and brighter.
He’s on his knees again,
Alert the media my friend”.
Вы спросите: «О чём они поют?» у Алексея. Закономерный вопрос. Я вам таки отвечу.
Эту песню я не хочу особенно комментировать, потому что она, пользуясь моей терминологической классификацией из статьи «Тексты в жанре хэви-метала», вписывается в группу «песен, прославляющих рок-н-ролльный образ жизни», не неся ничего особенно нового в наши дни, но, разумеется, не в те годы. Отмечу лишь, что, даже неплохо владея английским, далеко не все всё поймут здесь… Мне повезло — глаза и пальцы случайно сами натолкнулись в Сети на объяснение некоторых культурологических и бытовых аллюзий в тексте!
Итак, «Марки», как выяснилось, это автомобиль (марка?..).
«Джордж», о котором поётся, что он на коленях, по словам комментатора, снова на них!
«Б.С.П.» (“B.L.T.”) — сандвич («бекон», «салат», «помидор»).
Переходим к следующей песне, легендарной
“Born To Be Wild” («Рождённый быть диким»)
Я надеялся, что эта неоднократно «каверизируемая» (“Ozzy Osbourne”, “Slayer” etc.) композиция всё же принадлежит перу «Слейдов». Но оказалось, что вещь эта первоначально была записана группой “Steppen Wolf”… Век живи — век учись! В этой песне впервые появился термин heavy metal (“heavy metal thunder”), давший впоследствии название стилю музыки. Heavy metal thunder, осторожно! Песня про рождённых дикими, но «дикими» в положительном значении, то есть «свободными».
B) “Sweet” («Сладкое/наслаждения»)
Состав: Andy Scott — гитара, вокал, Mick Tucker — ударные, Steve Priest — бас, Gary Moberley — клавишные, Paul Mario — вокал.
После распада группы “Wainwright’s Gentlemen” Коннолли и Мик Такер (ударные, вокал), также бывший участник “Wainwright’s Gentlemen”, совместно со Стивом Пристом (бас) и Фрэнком Торпи (гитара) в 1968 году создали команду “Sweetshop”, позднее ставшую “The Sweet”. В конце 1968-го группа записала сингл “Slow Motion/It’s Lonely Out There”. Дебют оказался неудачным, и неудачи преследовали группу до тех пор, пока продюсер Фил Вэйнман не подключил к делу авторов песен Ники Чинна и Майка Чапмэна. В это же время Торпи заменили на Энди Скотта.
В апреле 1974-го вышел их первый альбом, записанный на собственном материале, “Sweet Funny Adams”. В ноябре того же года выходит второй LP, “Desolation Boulevard”. Песни “Set Me Free”, “Restless” и “Sweet F.A.” утвердили репутацию “Sweet” как исполнителей хард-рока. Репутацию же глэм-рокеров закрепили хиты “Hell Raiser”, “Ballroom Blitz”, “Teenage Rampage”, “Six Teens”.
Не могу не вспомнить драйвовую “Rebel Rouser”, но здесь как раз тот случай, когда общая моя эрудированность не позволяет с уверенностью утверждать, что авторство принадлежит «Свитам»… Поэтому текст этой вещи я не буду приводить.
“Ballroom Blitz” («Внезапное нападение в танцевальном зале»)
“Oh it’s been getting so hard —
Livin’ with the things you do to me, aha!
Oh my dreams are getting so strange.
I’d like to tell you everything I see.
Oh, I see a man at the back.
As a matter of fact his eyes are red as the sun.
And a girl in the corner let no one ignore her,
’Cause she thinks she’s the passionate one.
Oh, yeah, it was like lightning, everybody was frightening,
And the music was soothing, and they all started grooving Yeah, Yeah, Yeah, Yeah, Yeah!
And the man at the back said:
“Everyone attack!” and it turned into a ballroom blitz!
And the girl in the corner said:
“Boy, I wanna warn ya, it’ll turn into a ballroom blitz!”
Ballroom blitz, ballroom blitz, ballroom blitz!
Ballroom blitz!
I’m reaching out for something,
Touching nothing’s all I ever do.
Oh, I softly call you over.
When you appear there’s nothing left of you, aha!
Now the man in the back
Is ready to crack as he raises his hands to the sky.
And the girl in the corner is ev’ryone’s mourner.
She could kill you with a wink of her eye.
Oh yeah, it was electric, so frightfully hectic,
And the band started leaving, ’cause they all stopped breathing.
And the man at the back said:
“Everyone attack!”, and it turned into a ballroom blitz!
And the girl in the corner said:
“Boy, I wanna warn ya, it’ll turn into a ballroom blitz!”
Ballroom blitz, ballroom blitz, ballroom blitz!
Ballroom blitz!
Oh yeah, it was like lightning, everybody was frightening!
And the music was soothing, and they all started grooving!
And the man at the back said:
“Everyone attack!” and it turned into a ballroom blitz!
And the girl in the corner said:
“Boy, I wanna warn ya, it’ll turn into a ballroom blitz!”
Ballroom blitz, ballroom blitz, ballroom blitz!
Ballroom blitz!
It’s it’s a ballroom blitz, it’s it’s a ballroom blitz,
It’s it’s a ballroom blitz, yeah, it’s a ballroom blitz!”
Согласно хронологической последовательности описанных в тексте событий, имела места потасовка. По всей видимости, пьяная. Вряд ли трезвым людям, танцующим в специально отведённом помещении, пришло бы в голову атаковать друг друга, да ещё и так, что музыканты убежали. А может, просто основные лирические герои были столь зажигательны в своём танце, что для адекватной передачи всей их энергии автору текста потребовалось столь сильное иносказание? Всё возможно. Последнее допущение подтверждает наше предположение об употреблении спиртных напитков, то есть, по-простому говоря, экскрементов бактерий, возможно, даже в ещё большем количестве и числе, чем в варианте №1.
Начальный фрагмент песни использовался известным и авторитетным (особенно в среде поклонников “The Beatles”) рокером Владимиром Ильинским на радио «Эхо Москвы» (а может, и используется до сих пор) в его программе «Рок-марафон». На песню был отснят совершенно отвязный видео-клип, который смотрится достойно и сейчас.
“Set Me Free” («Освободи меня!»)
“Gagged, ball and chained,
Feel just the same.
Heads on the wall…
Maybe you’re just playing games.
Set me free!
Mauled by her hound,
Hangin’ around,
Is this for real?
I don’t know when I’ll be found.
Set me free!
Ahh set me free!
Ahh set me free, from you!
Taken by force.
By you of course,
Far from my bed,
I know I’d rather be dead.
Set me free!
Fire in my brain
Burn me insane
Making your mark,
Don’t leave me here in the dark!
Set me free!
Call me a saint,
That’s what I ain’t
Inside my head
Maybe I’d feel better dead!
Set me free!»
Любовная или просто эротическая лирика, а вовсе не «вольнолюбивая»… Поистине ураганная композиция с «мэйденовскими» запилами, опередившая своё время на несколько лет. “Set me free! Let me go!!” Отмечу, что эта песня в плане текста также повлияла на многие и многие группы, вспомню хотя бы «Дай мне уйти!» группы «Тайм-Аут».
C) “Nazareth” («Назарет»)
“Nazareth” в своё время были очень популярны, в том числе и в Союзе, но, конечно, не так сильно, как, например, “Deep Purple” или, скажем, “Led Zeppelin”. Важное слагаемое успеха группы — своеобразный голос вокалиста Дэна МакКаферти. История группы началась в 60-е. Название появилось в 1969, вскоре после того, как сформировался постоянный состав.
“Love hurts” («Любовь вызывает боль»)
“Love hurts, love scars, love wounds and mars.
Any heart not tough or strong enough
To take a lot of pain, take a lot of pain.
Love is like a cloud, it holds a lot of rain.
Love hurts, ooo-oo, love hurts…
I’m young, I know, but even so
I know a thing or two — I learned from you.
I really learned a lot, really learned a lot.
Love is like a flame — it burns you when it’s hot.
Love hurts, ooo-oo, love hurts…
Some fools think of happiness, blissfulness, togetherness.
Some fools fool themselves, I guess
They’re not foolin’ me.
I know it isn’t true, I know it isn’t true:
Love is just a lie made to make you blue…
Love hurts, ooo-oo, love hurts…
I know it isn’t true, I know it isn’t true:
Love is just a lie made to make you blue…
Love hurts, ooo-oo, love hurts…
Ooo-oo, love hurts, ooo-oo…”
О чём поют? Примерно о следующем:
«Любовь — кусачая зараза,
Болит сильнее с каждым разом.
В области таза метастаза
Живёт в твоей сетчатке глаза.
Шрамы любви в душе, на теле.
Раны её — почёт и честь!
Жить для себя любой умеет,
Но для другой сложней уметь.
Любви жестока так наука;
Выучи азбуку её!
И, может статься, больше скука
Не тронет бытие твоё!»
“Hair of the dog” («Собачья шерсть»)
“Heart breaker, soul shaker,
I’ve been told about you.
Steamroller, midnight stroller,
What they’ve been saying must be true!
Red hot mama,
Velvet charmer,
Time’s come to pay your dues.
Now you’re messin’ with a
A son of a bitch!
Now you’re messin’ with a son of a bitch!
Now you’re messin’ with a
A son of a bitch!
Now you’re messin’ with a son of a bitch!
Talkin’ jivey, poison ivy,
You ain’t gonna cling to me!
Man taker, born faker,
I ain’t so blind I can’t see!
(bridge)
(chorus)
(pipes solo — «соло на трубы», как говорил вокалист «Воплей Вiдоплясова» на концерте у Кремля в 99-ом).
(chorus)”
Переводим, как рука ляжет. Даже ещё проще — переводим, как ляжет:
«Я слышал много о тебе,
Но этой встречи не страшусь!
Других ты ужас, но не мне!
Я сукин сын! И я вернусь».
Как-то так… Так я понял смысл этой песни после прочтения текста в Сети, на слух же песня воспринималась как не совсем понятная — «сукин сын» и «сукин сын»…
Хотя чёрт его знает! Возможно, это ещё о каком-то сукином сыне, с которым кому-то там предстоит иметь дело, а вовсе не лирический герой имелся в виду…
О! Знакомая переводчица сообщила по мэйл-агенту, что перевод названия — «Акт опохмела»! (шутливое). Спасибо, Лен!
D) “Yes” («Да»)
«Арт-рок» или, как ещё иногда называют их направление, «прогрессив-рок». Оба термина подходят к сложной, эмоциональной музыке, играемой этим английским коллективом.
Впервые название “YES” появилось на афише в 1968-м году. Первоначальный состав был таков: Jon Anderson — вокал, перкуссия, Peter Banks — гитара, вокал, Chris Squire — бас, вокал, Tony Kaye — клавишные и Bill Bruford — барабаны.
“We Agree” («Мы согласны»)
“September 11, 2001” — стоит в источнике, с которого я позаимствовал текст, перед словами самой песни. Видимо, сие означает, что данная песня либо написана в день трагических событий в США, либо посвящена этой проблеме. Посмотрим, наличествует ли связь между композицией и сим событием.
“Answers never clear again.
This turning of the page.
This turn look away,
There I took a left turning,
Before I came of age,
I agreed to let it out.
I agreed to let it go.
I agreed to turn around.
I agreed to turn my face away.
Danger is the most important
Fear you’ll ever know.
The transporting of refugees…
The silent night is cold.
And all the time
We looked around
As we were never told
But we agreed to let it out.
We agreed to let it go.
We agreed to turn our backs
We agreed to turn our face away, away…
Thousands to the million
Sisters, grandmothers and more…
It’s not the feast we throw away,
It’s the way we close the door.
Their silence deafens every sound.
We try just to ignore.
To waste their future freedom,
We’ll regret forever more.
I believe in
I believe in
These are the days that we will talk about
I believe in
I believe in
One understanding what is real
If we are one,
Then we are refugees,
We are the prisoners of our own design.
If we are one,
Seen through the eyes of a child,
We will perpetuate this song of love.
If we are one,
Seen through the eyes of a child,
We will perpetuate this song of love.
If we are one,
Seen through the eyes of a child,
We will perpetuate this song,
Perpetuate this song of love.
Now we build the bridges
That we walk upon together.
At the last count many lonely souls.
The sadness always kills.
Each breaking point is waiting
For the promise to fulfill.
When we agree to turn the page,
When we agree to help them free,
When we agree to let it out,
When we agree to let it shine,
When we agree to let it run,
When we agree to let it change our lives.
I believe in, our lives.
I believe in, our lives.
These are the days we will talk about
When we are one,
Seen through the eyes of child
We will perpetuate this song of love,
When we are one,
Seen through the eyes of child
We will perpetuate this song of love.
Song of love!
Yeah, yeah, perpetuate this song of love.
Seeing through the eyes of child.
Seeing through the eyes of child”.
Говорится в тексте, в целом, о том, что нельзя терять бдительности, чтобы не было слишком поздно. Ну и о любви и вере в идеалы мира и добра.
«Назарет» болят любовью,
«Йес» преследует борьба,
«Слейд» в Эл-Эй всё зажигали,
На балу же до темна
«Свит» устроили войну,
А я в стороне стою.
На этом у меня всё. До следующих статей, дорохие читатели! :))





















Цикл «Альтернативная жизнь»









Обновление (Renewal)
(фантастико-утопический роман?)














Права на жизнь и на смерть являются неотъемлемыми правами человека
(личное мнение автора)



















Часть первая
Опыты над людьми
1
3016 год. Между сторонниками Обновления и приверженцами Старого Порядка развернулась нешуточная борьба. Разногласия происходили из-за полярного отношения к тайной разработке и созданию группой учёных суперкомпьютера, способного навсегда изменить мир. Достижения науки и техники позволили установить этот огромный компьютер, названный «Камнем» из-за своего внешнего сходства с гигантским куском минерала, где-то в песках Руб-эль-Хали. Компьютер и база учёных не были, однако, доступны всяческим репортёрам, так как могли перемещаться в песках во избежание обнаружения и экранироваться с той же целью. После двухлетних работ учёные объявили на весь мир о завершении строительства суперкомпьютера. Согласно замыслам создателей, этот компьютер, задействующий самый мощный искусственный интеллект, работал, преобразуя мысленные приказы в соответствующие им изменения окружающей действительности. Целью создания этой машины представлялась победа над всеми видами рутинной работы (от курьерских служб и правоохранительных органов до сфер производства любых товаров и даже пищи, которую можно было бы теперь синтезировать автоматически). Ставились задачи максимально возможного увеличения продолжительности работоспособности и жизни человека, помощи каждому индивидууму в поиске интересного занятия, полной победы над вредными привычками, создания модели «идеального государства» в Едином Планетарном Государстве (UPS — United Planet State), а также полного Нравственного Обновления всех жителей планеты (наиболее спорный из всех пунктов программы). По замыслу творцов Камня, при запуске этой машины на всю мощность сразу должно было измениться лицо планеты. Во-первых, излечились бы все больные, наркоманы и алкоголики, чей организм никогда больше не смог бы принять малейшую дозу алкоголя или любого наркотика. У всех калек появились бы искусственные конечности, сделав их вновь полноценными членами общества. Во-вторых, Камень помог бы определить каждому наиболее подходящее и интересное именно ему занятие по жизни. В-третьих, деятельность человека, связанная с производством любой продукции для масс, стала бы, благодаря Камню, выполняться автоматически без участия человека. Из всех видов трудовой деятельности, таким образом, остались бы только творческие. Вышли бы из употребления все деньги. Потребности, связанные с поддержанием жизни, удовлетворялись бы Камнем, а потребности в роскоши исчезли бы как нерациональные. При этом создатели Камня заостряли внимание широкой общественности на том, что суперкомпьютер — лишь средство, своего рода орудие производства. Однако с его помощью можно выиграть время и получить возможность не только творить произведения искусства, но и делать новые открытия, изобретать и т. п. Для достижения своих целей учёным оставалось лишь получить одобрение официальных властей на проведение опытного запуска Камня на ограниченной мощности.
В планетарное правительство входили две основные политические партии: партия Обновления и партия Старого Порядка. Правящей партией была партия Старого Порядка, лидером которой был Сергей Подранин, русский. Сторонники Старого Порядка не только заостряли внимание на практической неопробованности Камня и опасности для человечества, таящейся в этом изобретении, но и, как считали их противники, вообще не испытывали тяги к лёгкой и свободной жизни на равных со всеми условиях и при равных возможностях для труда, самовыражения и отдыха. Учёные никак не могли добиться разрешения на проведение опытных работ на людях, так как сторонников партии Старого Порядка было больше.
Однако учёные-создатели Камня во главе с Главным Разработчиком — англичанином Сэмом Браунстоуном — не думали сдаваться. Несколько энтузиастов из числа самых преданных друзей Сэма решили провести опытный запуск Камня и испытать его воздействие на себе без ведома властей. В специально сооружённом для этого павильоне планировалось осуществить пробный локальный мысленный контроль над материей.
Сэмюель Браунстоун со своим земляком Джоном Смитом, русской Анной Даниловой и украинцем Дмитрием Тараненко назначили испытания на двадцатое июня 3016 года. Планировалось использовать Камень на низком уровне его мощности. Решено было преобразовать интерьер Зала Камня и вылечить спину Анны.
И вот, настал день испытаний.

2
Мистер Сэм Браунстоун ранее носил имя Джона Доусона. Родился в семье среднего класса в Лондоне. Ещё в детстве, когда друзья и товарищи резвились на улице, гоняя мяч или друг друга, он любил переноситься в мир мечтаний, представляя, как ему удастся разработать способ, позволяющий исключительно с помощью мысленных усилий преобразовывать видимый мир.
В университете он начал разрабатывать способы изменения материи под действием мысленных приказов. Изучил практически все известные ему труды в данной области, серьёзно подходящие к решению этой проблемы. Благодаря своему незаурядному уму он, в конце концов, нашёл то, чего недоставало в работах его предшественников. Многое, легшее позднее в основу работы Камня, было придумано в тот период. Главным достижением этого времени явилась находка формулы вещества, напоминающего по химическим и физическим свойствам газ без цвета и запаха, реагирующего на передаваемые колебаниями волн головного мозга директивы и соответственно им преобразующего материальный мир в определённых точках пространства с учётом тех ограничений, которые даны природой. Причём этот «газ» оказался лёгким в производстве. В университете Доусон сдружился с сокурсником Джоном Смитом. Смит сразу заразился идеями Доусона, и они продолжили опыты вместе.
В университетский период в процессе непрерывных исследований Сэм и Джон ощутили нехватку определённого дорогостоящего оборудования. И тогда Сэм просто решил его выкрасть, поскольку конечная цель работы, по его представлению, оправдывала многое, в том числе нарушение закона. Но, будучи неопытным вором, учёный попался и угодил за решётку. Там он провёл трое неприятных суток, успев подраться с сокамерниками. Джон Смит помог ему организовать побег. После этого Доусон изменил имя и фамилию на Сэма Браунстоуна, изменил внешность, документы и поступил в другой университет. Впоследствии он получил учёную степень доктора физико-математических наук.
Итак, Джону и Сэму всё ещё не хватало оборудования для по-настоящему масштабных исследований.
Они решили, что получением оборудования следует заняться всерьёз. Сэм и Джон создали Невидимый Дешифратор — не только невидимый для глаза, но и не определяемый никакими приборами свободно висящий в пространстве сгусток мысленной энергии, способный на выполнение ограниченно сложных манипуляций, в частности, на открытие сейфов. 12 декабря 3006-го года заложенный в Дешифратор из головы Сэма алгоритм действий позволил подобрать комбинацию для открытия электронного замка банковского сейфа, в котором хранил деньги один из их с Джоном врагов, и получить сумму, которая впоследствии очень помогла при строительстве Камня.
С 3006-го до самого конца 3008-го года они продолжали искать новые способы воздействия мыслительной энергии на материальный мир, добившись поистине поразительных результатов. Но всё же они никак не могли увеличить спектр подверженной преобразованиям усилиями мысли реальности. Браунстоун и Смит уже могли сотворить практически что угодно из любого материала. Они подчинили себе всё в области простейшей физики и неорганической химии (правда, во многом пока лишь в теории), но управление внешними и внутренними состояниями человека шло пока ещё с трудом. Проблемы начинались, как только они переступали ту грань, что разделяла живую и неживую природу.
Для преодоления этих трудностей Сэму и Джону были просто необходимы помощники-специалисты в связанных с этими трудностями областях. Они, держа это в секрете, познакомились со множеством биологов, докторов медицинских наук, психологов, психолингвистов и прочими. В конце концов, они остановили свой выбор кандидатур для совместных опытов на докторе медицинских наук Анне Валериевне Даниловой и биологе с мировым именем Дмитрии Сергеевиче Тараненко. Эти люди проявили громадный интерес к исследованиям воздействия мысли на окружающую природу. Учёные с готовностью присоединились к команде англичан и переехали в Лондон.
Общими усилиями группе учёных удалось продвинуться так далеко и достичь столь невероятных результатов, что теперь они могли бы навсегда изменить лицо планеты. Они уже знали всё необходимое для создания компьютера, названного Камнем. Пустыню Руб-эль-Хали Сэму для монтажа Камня посоветовал один верный старый друг. Более сотни рабочих смонтировали Камень за два года.
Новости о создании суперкомпьютера вызвали настоящий шок у человечества, и оно разделилось в результате на сторонников использования Камня без ограничений и на тех, кто был против суперкомпьютера.

3
Четверо друзей собрались в лаборатории в Руб-эль-Хали. Собрались не зря, ведь им предстояло провести, наконец, испытания. Сильное волнение было написано на лицах всех присутствующих. Сэм почувствовал, что дальше затягивать паузу бессмысленно, и обратился к тройке людей, ставших за короткий срок ему самыми близкими:
— Друзья! День, которого мы все ждали последние годы, наступил. Сегодня мы войдём в историю, подчинив своей воле материю и человеческую природу, или убедимся в собственном бессилии. В случае неудачи я обещаю, что никогда больше не займусь исследованиями в области преобразований материи мысленными приказами.
Анна прокомментировала с энтузиазмом:
— Я не думаю, что после того, как мы просчитали всё до мелочей столько раз, что-нибудь может пойти не так.
Сэм бросил на неё быстрый взгляд и продолжил:
— Дружище Дмитрий, ты, как мы и договорились, будешь ждать, пока не вернёмся со щитом иль на щите из Зала Камня. Добавляй время от времени газ. Внимательно следи за показаниями приборов, если что — постарайся нас вытянуть. Впрочем, мне незачем тебе что-либо объяснять, ведь если бы я сомневался в тебе или в ком-нибудь из присутствующих, — он обвёл ясным взором группу учёных — я ни за что не стал бы работать с этим человеком столько времени.
Дмитрий задумчиво почесал затылок и сказал:
— Да, Сэм. Я помню инструкции и буду следить по монитору за вашими действиями. Если что-то покажется мне вызывающим подозрения или чреватым опасностью для ваших жизней и здоровья, я прекращу эксперимент. Можете спокойно идти, у меня всё под контролем, — сказав это, Дмитрий поцеловал в щёку Аню и пожал руки двум другим друзьям.
Учёные без лишней спешки повернулись к двери в Зал Камня и проследовали туда по одному. Внутри Зал представлял собой помещение площадью сто на сто пятьдесят метров. Слева от входа, у самой стены, стоял Камень, заслонявший всю стену. Возле него лежали три шлема наподобие тех, что используют лётчики. Также в комнате стояло два шкафа и три стула. На полу валялось несколько кирпичей. Больше ничего и не было.
Сэм подошёл к суперкомпьютеру, подождал, пока Дмитрий включит основной источник питания, и включил панель управления. Пока Анна и Джон надевали шлемы для управления материей, Сэм, уже надевший его, произвёл необходимые настройки Камня, и низкий гул, издаваемый последним, сообщил о его полной готовности. По комнате распространилась первая порция газа. Сэм сказал:
— Ну что ж, начнём!
Как они решили, первым делом проводился сеанс телекинеза. Джон повернулся к стоящему рядом с ним стулу и отдал ему мысленную команду взлететь. Одна ножка стула оторвалась под действием невидимого для окружающих газа от земли. Затем — другая. После этого, к бурной радости присутствовавших при эксперименте, стул свободно завис над поверхностью Зала. Джон заставил его пару раз прокрутиться в воздухе и упасть на место. Сэм и Анна также заставили свои стулья подняться в воздух и немного полетать над головами учёных.
Далее, как Сэм и планировал, проводились опыты с левитацией, а именно: все трое сели на свои стулья и поднялись на них в воздух.
Участники эксперимента отдавали мысленные команды, воспринимаемые Камнем, оформляя их в виде законченных предложений, которые подкреплялись мысленными представлениями и образами требуемого от суперкомпьютера действия. Суперкомпьютер Камень был устроен таким образом, что воспринимал только те значения слов, посылаемых командующим субъектом, которые тот действительно имел в виду. За счёт этого не появлялось проблем, связанных с полисемантичностью большинства слов, и у Камня не возникало, таким образом, вопросов, о каком стуле идёт речь — предмете мебели или медицинском термине? Такого эффекта было очень тяжело добиться. Однако заключённая в Камне сила таила в себе страшную угрозу, которая могла бы осуществиться, если бы Камень попал не в те руки. Как и в случае, если бы ядерным оружием завладели не отдающие себе отчёта в своих поступках люди, неподготовленный человек с помощью Камня мог бы легко нанести планете непоправимый ущерб, конечно, если бы Камень был настроен на полную мощность. По этой причине сторонники партии Обновления планировали, возможно даже вопреки воле правительства, осуществление в ближайшем будущем трёх действий:
1) Распространение по всей Земле (для начала) газа, с помощью которого Камень осуществляет преобразование материи.
2) Нравственное преобразование всех жителей Земли, так сказать, «глобальная реморализация».
3) Обеспечение возможности для всех людей неограниченно использовать Камень-2, суперкомпьютер, который, придя на смену Камню, будет свободно управлять материей по всей Земле, и сможет контролировать выполнение как масштабных по меркам планеты решений, так и очерченных весьма расплывчато «софтовых» разработок на уровне нанотехнологий. Камень-2 планировалось построить в Антарктиде.
После осуществления вышеизложенных глобальных планов они собирались послать спутники с реморализируюшим излучением на все известные обитаемые планеты, чтобы со временем можно было построить на каждой из них ещё по Камню.
Следующим номером в программе испытаний Камня стоял «архитектурный» эксперимент: Анна усилиями мозга, преобразованными Камнем в физические силы, передвинула кирпичи таким образом, что они образовали треугольник и круг. Сэм, по окончании Аниных архитектурных изысков, переорганизовал порядок кирпичей так, что теперь они образовывали трёхмерную пирамиду. Джон же просто соединил все кирпичи в куб и подвесил его под потолком. Теперь он будет висеть там, если расчёты были верны, сколько угодно до новых команд. Щёлкнув парой клавиш, Дмитрий добавил газа, так как часть его ушла на поддержание куба в подвешенном состоянии.
Следующий этап проводимых опытов был очень ответственным. Требовалось излечить спину Анны. Сэм отдал все необходимые мысленные команды Камню и с тревогой стал следить за поведением Анны.
Анна воскликнула:
— Невероятно! Спина не болит! Мы и этого добились! Сэм, теперь нам поверят все!
— Я не стал бы так спешить с выводами. Продолжим эксперимент, — ответил Сэм.
Далее, как планировал Сэм, учёные занялись пирокинезом; Сэм мысленным сигналом поджёг два стула, а Джон оперативно осуществил противопожарные действия, вызвав мысленно небольшой дождь за счёт выделения воды из части воздуха в Зале.
В расписании планировавшихся экспериментов нашлось место и для телепортации. Дмитрий с интересом наблюдал, как по экрану его монитора мгновенно перемещаются из одного конца Зала в другой фигурки его друзей, причём точки материализации высчитывались Камнем таким образом, чтобы одновременно телепортировавшиеся возникали не в одной точке пространства, а рядом.
Затем все осуществили одну забавную вещь: с помощью Камня стали невидимы друг для друга. Дмитрий увидел, что все изображения учёных исчезли с экрана его монитора, но это не удивило его, так как обо всём ходе планировавшихся испытаний ему сообщили заранее. Он видел только, как сами, без внешних видимых источников воздействия, движутся по Залу Камня предметы. Вот поднялся над полом и снова упал стул. Подвинулся шкаф.
Когда учёным надоело бесцельно ходить по Залу и натыкаться друг на друга, Сэм сказал друзьям:
— Ну что, ребята, пока что наш Камень показал себя только с хорошей стороны. Теперь же попробуем управление материей на гораздо более высоком уровне. Дмитрий, увеличь, пожалуйста, мощность на три с половиной единицы! Итак, сейчас мы произведём клонирование каждого из нас. Так как полученные в результате клоны во всём будут равны нам, то мы сможем отправить их в наши с вами дома создавать видимость, будто мы отказались от всех планов, связанных с Камнем. Мы поживём какое-то время здесь, в Руб-эль-Хали, тогда как к жёнам Джона и Дмитрия и нашим с Аней родителям вернутся и временно поживут там вместо нас наши клоны.
— Но, Сэм, — взволнованный голос Дмитрия прозвучал из расположенных по бокам от Камня динамиков, — если это и получится, то — что ж это выходит — с моей Варечкой будет трахаться какой-то клон, а она ещё и не сможет отличить его от меня?
— Успокойся, дорогой Дима! Что, ты будешь ревновать многоуважаемую Варю к себе самому? Ведь клоны, получаемые с помощью нашего Камня, от нас самих отличаться, в принципе-то, ничем не должны ни в физическом, ни в душевном плане. Согласно проведённым мной на днях вычислениям, полученная в результате клонирования точная копия Дмитрия Сергеевича будет обладать абсолютно идентичными оригиналу строем мышления, багажом знаний и всеми душевными и физическими особенностями, так что не только Варя, вас мать родная не отличит! Отличие будет лишь в том, что ты будешь главнее клона и сможешь заставить его делать, что захочешь. Теперь ты сам видишь, что проблемы нет — ты можешь спокойно ехать к Варе, как только мы сделаем твоего клона, раз уж ты такой ревнивый, а поскольку для нас главное — твои знания, каковыми клон будет обладать в полной мере, то он замечательно справится вместо тебя.
Секунду Дима озадаченно молчал, обдумывая перспективу остаться в стороне от вершения судеб мира, и поспешно заверил друзей:
— Э-э, Сэм, не гони волну! при этой степени идентичности личности вести речь о какой-то ревности действительно было бы глупо с моей стороны. Пусть уж клон там за меня супружеские обязанности выполняет, а я пока с вами жителей Земли реморализирую!
— Как хорошо, что ты всё же с нами! Больше ни у кого вопросов на эту тему нет? — спросил Сэм.
— Мне интересно, — откликнулась Анна, — вот ты говоришь, сознание клонов будет идентично нашему сознанию?
Сэм утвердительно кивнул. Анна продолжила:
— Так чего бы нам не создать себе по паре клонов для более быстрой и результативной деятельности по совершенствованию окружающей реальности?
Сэм задумался на какое-то мгновение и ответил:
— Умница, девочка! Давайте приступим! Дима, подойдёшь сюда, как только мы закончим, ладно? Попросите Камень создать вам по три клона каждому. Поехали!
Вскоре в Зале стало куда многолюднее. Пока Джон и Анна знакомились со своими клонами и придумывали им имена, Сэм передал свой шлем для отдачи приказов Камню спустившемуся в Зал Дмитрию Тараненко. Последний также создал себе три копии.
Джон, во избежание путаницы, предложил порядково-именную систему номинации клонов, то есть: Джон Первый, Анна Вторая, Сэм Третий и т.д. Но неугомонному Тараненко этого показалось мало, и он влез с предложением:
— Вам всем известна моя безмерная любовь к истории. У меня есть маленькая просьба: пусть моих клонов будут величать не просто Дмитрий Первый, Второй или Восьмой, а Лжедмитрий Первый, Лжедмитрий Второй, и далее по списку.
Дмитрию никто не возражал, на том и порешили.
Далее Сэм с непривычным чувством оглядел всю пёструю компанию и обратился к присутствующим:
— Друзья! Проделанное нами многое доказывает тем скептикам, что были готовы поднимать нас на смех вплоть до сегодняшнего дня. Но основная наша задача — реморализация всех жителей планеты Земля с последующим обеспечением полного доступа к Камню-2 — ещё ждёт своего часа. Чтобы он настал как можно скорее, предстоит многое сделать. Мои слова могут показаться кому-то банальными, но они вполне искренни. Утописты прошлого от Мора до Маркса и Ленина были на бесконечное количество световых лет дальше от достижения своей мечты, чем сейчас находимся мы — от достижения нашей. И следующий необходимый шаг, который приблизит нас практически вплотную к полной победе, это опыт над человеческой личностью. Нам необходимо найти абсолютно потерянного для общества подонка, асоциального, как Джек Потрошитель, бездушного, как Сталин с Гитлером вместе взятые. И если реморализация сделает из нашего негодяя приемлемого для жизни в обществе человека, если он искренне исправится, но при этом останется самим собой, что важно, так как, просто заменяя доминанту личности в человеке, мы становимся убийцами, то мы с чистой совестью сможем перейти к реморализации глобального масштаба.
Несколько секунд в Зале царило молчание, которое нарушил Джон — вернее, один из четырёх вариантов Джона, находящихся сейчас в Зале, но Сэм почему-то решил, что это не был клон:
— А как, старина Сэм, мы будем доставать подонка? Признайся, у тебя наверняка есть коварные идеи на этот счёт!
— А то! Ещё бы у меня их не было! Это был бы тогда уже не Браунстоун-Лучший Ум Во Всей Вселенной, а стандартный утопист-неудачник! — Сэм никогда не страдал от скромности. Он явно не был в прошлой жизни толкиеновским Сэмом Гэмджи. — Идея у меня следующая: мы с Анной, как решено, пока вы тут всё приготовите, отправимся в тюрьму и выкрадем с помощью собранного мною портативного Камня, обладающего одной тридцатой частью мощности нашего большого суперкомпьютера, Мэтта Прэйтора по кличке «Кровавый Банщик» — самого опасного злодея нашего века. Вместо него оставим его клона. Станем невидимыми, уберём, опять-таки невидимо для посторонних глаз, стену, возьмём Банщика и тихо телепортируемся обратно. Кстати, я беру Анну, помимо высказанного ею сильного желания идти, потому, что она всё-таки занималась, как и я, какое-то время боевыми искусствами.
Сэм договорил и окинул взором компанию людей и не совсем людей. Он отметил не без внутреннего удовлетворения практически абсолютное отсутствие разницы между первыми и вторыми. Следующим заговорил один из четырёх Дмитриев Сергеевичей, такой же небритый и с такими же принципиально не поддающимися причёсыванию волосами, как и остальные трое:
— Ну что ж, Сэм, раз уж вы твёрдо решили... Главное — возьмите передатчик с видеоприёмом, чтобы мы всё видели и могли с помощью Камня телепортироваться к вам и, в случае неудачи, вернуть назад в Руб-эль-Хали.
В разговор вступила Анна:
— Во-первых, я хочу предложить, чтобы каждый, берущий слово, сначала представлялся. Я — Анна-человек, именно я поеду, э... Вернее, телепортируюсь вместе с Сэмом-человеком в Лос-Анджелесскую тюрьму за Банщиком. Мы, я полагаю, захватим передатчик, так что все желающие не пропустят ничего интересного из грядущих событий. Кто-нибудь ещё хочет высказаться?
— Это Сэм Второй говорит. Возьмите меня, пожалуйста, с собой! Я не буду помехой, честное слово!
— Как тебе не стыдно! Другим тоже хочется, но они не лезут поперёк батьки в пекло! — возмутился Сэм-человек.
Но Анна-человек неожиданно поддержала незадачливого клона:
— А что, может, возьмём его? Если хотите, называйте это женской интуицией, но я чувствую, что этот клон нам ещё поможет. Кстати, по поводу дорогих клоников... вас не смущает слово «клон», друзья?
— Нет!
— Ничуть!
— Как можно! — послышалось со всех сторон. Прокомментировал это Сэм-человек:
— Это Сэм-человек. То, что вы говорите — верно, ведь сознание у вас такое же, как и у нас. Ну что ж, сейчас у всех свободное время, можете развлекаться, играть друг с другом в шахматы, выяснять, кто способнее — человек или клон... Делайте, что хотите, но сильно не напивайтесь! Лично я ещё планирую поэкспериментировать с Камнем. Желающие могут присоединиться ко мне. Завтра, прямо на рассвете, наша группа из трёх... э... Ну пусть будет — «человек» — отправляется в путь.

4
Наутро Анна проснулась совсем уж ни свет ни заря: в пять часов. Проснулась и почувствовала, что сегодня ей потребуются вся её воля и полная выкладка в работе, а возможно, знания боевого самбо. Впрочем, Анна надеялась в глубине души, что до этого всё же не дойдёт. Потянувшись, она поднялась с кровати, оглядывая комнату. Три её клона ночевали здесь же, благо места хватило всем (с непривычки ей не пришло тогда в голову, что Камень легко может изменять габариты и дизайн помещений), но два из них уже, как видно, встали, поскольку их кровати были пусты и застелены, и лишь на одной, у окна, виднелась спящая фигурка с шевелюрой поверх туго подвёрнутого одеяла.
Открылась дверь, и Анна Валериевна увидела входящую с подносом Анну Третью — догадаться о порядковом номере можно было по татуировке на лбу клона — цифре «три».
Вошедшая обратилась к Ане:
— С добрым утром! Я так и подумала, что ты уже встанешь. Угощайся, папаша Камень приготовил вкуснейший синтезированный завтрак!
На подносе лежали фрукты, вернее, Анна понимала, что это не были настоящие фрукты, но на вид они совершенно от них не отличались, при этом были даже полезнее природных, поскольку содержали больше разнообразных полезных веществ. Также на подносе имелись стакан сока, немного творога и тарелка с манной кашей.
— Здравствуй, Третья! Ух, ты! А откуда наш Гранит Науки знает, что я люблю манную кашу?
— Подруга, это я попросила, у нас, клонов, вкусы такие же ведь, как и у вас, «первоисточников», — она добавила в звучание этих слов беззлобную иронию.
— Верно, а я и не подумала... Слушай, Трёшка, что это у тебя номер на лбу? И кто это тебе тату набивал?
— Нравится? Сама!
— Ка-ак? — ахнула от удивления Анна. — Неужели, сама?
— Да не, шучу! Это сделал Камень, а идея принадлежит Сэму, и мы все её поддержали. Татуировки эти не видны для посторонних людей. Вон, у окна всё спит лентяйка Вторая — у неё на лбу вытатуирована «пара». Вчера, когда ты уже спать пошла, мы этими цифрами на лбу занимались.
— Молодцы — лишний геморрой с невозможностью понять, с кем говоришь, нам сейчас совсем не к месту. Ещё что-нибудь новое расскажешь, пока я ем?
— Вот ещё последние новости: по замыслу Джона пару минут назад Камень покрыл своим газом всю нашу территорию и сделал её недоступной для зрения или обнаружения любыми приборами — не только теми, что в активе у журналюг. А первые номера клонов уже телепортированы по местам жительства оригиналов. Теперь они будут создавать впечатление, будто мы оставили все идеи относительно глобального использования суперкомпьютера, и время от времени участвовать в межпартийных войнах.
— Отлично, надеюсь, мама ничего не заподозрит при виде нашей «сестрички».
Они помолчали некоторое время, пока Аня спокойно завершала свой завтрак. Потом у Анны возникла одна мысль, и она спросила:
— А почему ты сама поднос мне принесла, ведь могла Камень попросить телепортировать?
— Да подумала — чего зря газу пропадать, он нам скоро очень понадобится! Заодно с тобой поговорю.
Затем заспанный голос подала подключившаяся к беседе Номер Вторая:
— Доброе утро! Я бы тоже, если есть, не отказалась бы чем-нибудь перекусить!
— Что, Двоечница, проснулась? — сказала Номер Три. — Лучше поздно, чем никогда!
— Почему это я — «двоечница»? — обиделась Вторая.
— Да у тебя это на лбу даже написано! Ну ладно, иди в Зал Камня, попроси у него, чего хочешь — он, скорее всего, сделает.
— Спасибо уж, Троечница, — поблагодарила Анна-два, уходя.
Когда Вторая ушла добывать себе пропитание, Номер Три обратилась к Даниловой:
— Ты знаешь, тебе сегодня несладко в Лос-Анджелесе может показаться, и я подумала, может, тебе для смелости Камень, в виде исключения, выдаст чуть-чуть спиртного, и обратилась к нему с этой просьбой. И — представь себе — он не соизволил синтезировать ни грамма!
— Не соизволил — и не надо! В нашем Новом Мире не будет места для алкоголя и алкоголиков! А ты уж должна меня знать, как никто другой! Разве мне нужен какой-либо допинг, чтобы осуществить то, в справедливости чего я не сомневаюсь?
— Я тоже это почувствовала, поэтому не стала переживать по этому поводу.
Из динамика на потолке прозвучал голос Сэма:
— Просьба Сэму-два и Анне телепортироваться в Зал Камня для отправления в Лос-Анджелесскую тюрьму, как только будут готовы. Сообщаю всем, что сейчас по моей просьбе Камень проведёт в каждую комнату источник своего газа и смонтирует в каждой из комнат отдельный шлем, вделанный в стену. Внимание!
Действительно, после этих слов Сэма Аня и Аня-три увидели, как из стены выдвинулась труба, по которой будет проходить газ; из противоположной же — шлем, расположенный на уровне Аниной головы, с помощью которого, видимо, и предполагалось управлять Камнем прямо из комнаты.
Сэм продолжил:
— Ввод новой порции газа осуществляется непосредственно приказаниями Камню, отдаваемыми из-под шлема. У меня всё.
Аня со своим клоном осуществили по очереди просьбу Сэма и телепортировались в Зал.
В Зале уже находилось большинство учёных, как людей, так и клонов, в том числе Сэм Второй. Аня видела, как сам Браунстоун делал ещё какие-то распоряжения для Камня. В результате этого в противоположной Камню стене образовались три стоящих в ряд окна непонятного назначения.
— Это что такое будет? — полюбопытствовал Джон-человек, его лоб был без цифровых украшений.
Сняв шлем, Сэм ответил:
— Это экраны, с помощью которых оставшиеся здесь смогут наблюдать за нашим походом за «языком». Я, Сэм Второй и Анна возьмём по видеопередатчику. Оставшиеся, в случае опасности, телепортируются к нам и вмешаются. Пункт материализации в тюрьме Лос-Анджелеса Камень рассчитает таким образом, чтобы мы оказались где-нибудь в стороне от устройств наблюдения и людей. К сожалению, пока газ не распространён по всей Земле, Камень не может неограниченно управлять материей на больших расстояниях, и, следовательно, всё, чем он может нам сейчас помочь — это перебросить нас в нужную тюрьму. Дальше мы будем предоставлены самим себе и надеяться сможем только на себя и мини-Камень.
Далее заговорил Сэм-три:
— А зачем вообще нужна вся эта спешка? Может быть, спокойно дождаться распространения газа по всей поверхности Земли и стать полными хозяевами материи, ведь тогда никто не сможет помешать нам выкрасть хоть сто Банщиков и пятьсот пятьдесят прачек?
— Третий, ты, будучи моей собственной копией, должен не хуже меня знать, что на это бы ушли минимум полтора года, а за это время нас сто раз запретит партия Старого Порядка, — ответил Сэм.
— Но стоит ли бояться теперь, когда Камень скрыт от всех приборов наблюдения и клоны вернулись в ваши дома, чтобы заставить поверить всех в то, что вы навсегда отступились от своей мечты? — продолжал предостерегать Сэм-три.
— Наивно полагать, что в партию Старого Порядка входят одни дураки. Чёрт, да ты ничуть не хуже меня знаешь, какими опасными врагами являются Подранин с компанией! Они не поверят так легко в нашу капитуляцию. Нет, сегодня мы можем рассчитывать лишь на себя. И это всего лишь очередная проверка нас на прочность — если мы способны на такое сами, если мы уверены в своей правоте и готовы бороться за то дело, в которое верим несмотря ни на что, то мы достойны, чтобы наши мечты осуществились.
— Что ж, Сэм, это, разумеется, правильно. Я сам думаю так же, и, раз у тебя такой же настрой, то я верю, что у вас всё получится, — подвёл итог Сэм-три.
— Вот и отлично! Итак, повторяю нашу задачу ещё раз. Я, Аня и Второй я телепортируемся посредством Камня в тюрьму, где в камере номер сто двадцать, по сведениям, добытым из авторитетного источника, содержится под стражей маньяк по имени Кровавый Банщик. Этого джентльмена мы должны, действуя с самой высокой доступной нам скоростью, забрать в Руб-эль-Хали. Мы воспользуемся смонтированным мной мини-Камнем, с помощью которого станем незаметными для тюремной стражи, а также сможем проходить сквозь стены. Основная сложность связана с нахождением нужной нам камеры. А вот Банщика прихватить можно будет, элементарно усыпив и оставив вместо него клона. Но учтите, что газа будет мало, и тратить его впустую крайне нежелательно. Я предлагаю, телепортировавшись и проведя все необходимые профилактически-маскировочные мероприятия, разделиться и поддерживать друг с другом связь, пока кто-нибудь не найдёт этого маньяка.
— Да, Сэм, это правильно, — согласилась Аня. — Кто найдёт Банщика — позовёт остальных. Так же и в случае опасности — пусть каждый срочно вызывает остальных: и тех, кто будет в Лос-Анджелесе, и тех, кто останется в Руб-эль-Хали.
На этом собрание закончилось, и Сэм предложил Ане и своему настойчивому клону приготовиться. Затем он подошёл к оставленному ранее шлему, надел его и скомандовал Камню телепортировать их, куда требовалось.

5
Точкой материализации Камень выбрал один из тюремных коридоров. Вокруг никого не было, что позволило Сэму не торопясь и в спокойной обстановке поработать с «Камешком» — так он окрестил свой портативный суперкомпьютер. Мистер Браунстоун без промедления навёл маскировку на себя и двоих спутников. Пока Сэм колдовал с суперкомпьютером, в коридоре никто не появился, и теперь трое учёных получили возможность спокойно осмотреть территорию, на которой им предстояло работать. Сэм, Второй Сэм и Анна разошлись по периметру коридора в поисках какого-либо указателя. Коридор шириной в несколько метров расходился, насколько хватало глаз. По стенам виднелось несколько боковых ответвлений, запертых дверей.
...Учёные, оставшиеся в Руб-эль-Хали, напряжённо следили за изображениями на трёх мониторах в Зале Камня. Они обрадовались удачной телепортации друзей и были готовы в случае неожиданных неприятностей присоединиться к их тройке.
Тем временем Сэм, Второй и Аня решили поделить район поисков Банщика таким образом: Сэм, как единственный владелец Камешка в компании, отправляется прямо через стену. Аня же и Второй идут вдоль коридора в противоположные стороны, стараясь никоим образом не выдать своего присутствия и найти любую информацию, которая может помочь в поисках.
Перед тем, как отправиться на дело, Сэм Браунстоун сказал:
— Главное — не забывать поддерживать связь друг с другом. Как только кто-нибудь выйдет на след Банщика или попадёт в опасную ситуацию, он должен сообщить двум другим, чтобы они сразу пошли к нему. В наши переговорные устройства встроена, как вы знаете, программа, которая позволит без особых проблем найти друг друга. Если я найду Банщика, а вы из-за стен или других препятствий не сможете прийти ко мне, то сначала приду отправить вас в Руб-эль-Хали, а потом вернусь за маньяком.
После этих слов Сэм шагнул через разверзшуюся перед ним стену, которая сразу же вернулась в исходное положение, причём сторонний наблюдатель ровным счётом ничего бы не заметил. Анна и Второй разошлись в разные стороны, начав поиск. В глубине души каждого проснулся древний охотничий инстинкт.

6
Незримо для окружающих Сэм проходил сквозь стены лос-анджелесской тюрьмы, обходил встречавшихся немногочисленных охранников-ротозеев, и вскоре вышел к тем камерам, в одной из которых, как он сумел выяснить из добытой по ходу дела информации, находился Кровавый Банщик. Незримо, как тень, проникая в каждую из камер по очереди, Сэм почти сразу нашёл человека, чьё лицо с фотографии крепко отложилось в его памяти.
Учёный передал товарищам сообщение об удачном завершении поисков и попросил их подойти к камере Банщика:
— Активируйте поисковую программу! Если возникнут проблемы, сразу дайте знать. Тогда я пойду навстречу, да и из Руб-эль-Хали, в крайнем случае, пришлют помощь, тьфу-тьфу.
Информация о маньяке, собранная из доступных источников, гласила, что тот был абсолютно здоров психически, жесток и расчётлив в каждом из своих прогремевших убийств. С некоторым волнением Сэм подошёл к Прэйтору. Банщик, в лучших традициях всё ещё всемирно известного второго «Терминатора», подтягивался на импровизированном турнике из второго же этажа двухъярусных нар. Сэм сразу отметил громадные руки убийцы, словно специально созданные природой для работы маньяка. Браунстоун был немного удивлён этим фактом, поскольку виденные им ранее экранные маньяки и различного рода серийные убийцы были преимущественно субтильного телосложения и в очках. У Банщика была обрита голова, поэтому он весьма значительно отличался от своей фотографии, сделанной тогда, когда он носил длинные волосы. В камере больше никого не было, несмотря на то, что нары были двухъярусными, впрочем, как раз это было не так уж удивительно, если принять во внимание «заслуги» Банщика. Войдя, Сэм приказал Камешку создать звуконепроницаемый барьер вокруг камеры. Далее он посредством всё того же Камешка сделал так, что «глазок» — видеокамера, транслирующая происходящее в камере — начала передавать на компьютер охраны видеоизображение преспокойно сидящего маньяка, причём в обоих значениях слова. Следующим шагом было создание на всякий случай — из понятных, в общем-то, опасений — защитного поля между самим Сэмом и Кровавым. После этого Сэм демаскировал себя для глаз Банщика и окликнул подтягивавшегося здоровяка:
— Эй, Мэтт!
— Кто здесь?! — Банщик мгновенно спрыгнул с «турника» и приготовился к возможному нападению, приняв боксёрскую стойку. Сэм поспешил объясниться:
— Не кипятись, старина! Пред тобой свои, как ни тяжело это говорить.
— Кто вы? Как вы прошли сюда? — Банщик принял более расслабленную позу, но было видно, что он готов в любой момент перейти к активным боевым действиям для самообороны. «Да, явно мы не ошиблись в своём выборе!» — отметил про себя Сэм.
— Спокойно, Банщик! Тебе незачем сейчас знать, как я сюда прошёл. Скажу лишь, что можешь не волноваться по поводу охраны: камера транслирует, что всё OK. У меня есть одно предложеньице, которое может показаться тебе не лишённым начисто интереса.
— Уходите отсюда по-хорошему, мистер! Ничего мне от вас не надо!
— Банщик, ты же не глупый, в принципе-то, человек! Сначала хотя бы выслушай, что я тебе предложу! Потом можешь и отказаться, хотя это и бессмысленно: про тебя мы всё давно решили.
— Ну хорошо, я выслушаю вас, мистер...
— Зови меня просто Сэм, — ответил учёный. — Итак, слушай. Ты хочешь покинуть пределы этого заведения с тем, чтобы никогда больше не прибегать к его услугам?
— Допустим. Продолжай, только, пожалуйста, не ходи вокруг да около!
— Деловой подход. Сам не люблю размазывать сопли по стене. Буду предельно кратким, но не упустив суть дела. Сейчас к твоей камере приближаются мои друзья, чтобы мы все вместе, включая и тебя, Кровавый Банщик, отправились в пустыню Руб-эль-Хали, где над тобой, не обессудь, будет произведён эксперимент. Суть его в двух словах такая: из твоего сознания, не нарушая внутреннюю структуру личности и целостность мыслительных процессов, будут изъяты позывы к бессмысленному насилию с целью внушения любви к разумному, доброму, вечному. Память об операции, как и об остальном прошлом, никуда из твоей головы не денется. И если ты выразишь после неё недовольство полученным результатом и пожелаешь вернуться к прежнему, «кровавому» восприятию, имиджу и чему-там-ещё, то это будет сделано. Ты тогда вновь вернёшься в эту камеру. Только предупреждаю сразу: не думай о побеге — ничего не выйдет, мы не простофили-легавые и не беспомощные девушки — твои жертвы.
Банщик выслушал Сэма с нескрываемой насмешкой на лице. Потом спросил:
— А если я соглашусь и останусь удовлетворён результатом зомбирования?
— Что ж, тогда ты, при желании, будешь сам участвовать в нашем проекте, а если всё ж нет, то тебе будет предоставлена полная свобода идти на все четыре стороны.
— А не боитесь, что меня поймают, и я стукну на вас?
— Банщик, ты будешь не способен на подлость, да и легавые нам, уж поверь, не страшны!
— Ну, хватит эту чушь выслушивать! У меня отняли всё, оставили только мозг. И его отнять, самоуверенный петух, тебе уж точно не удастся! — с этими словами Банщик довольно красиво прыгнул на Сэма, пытаясь нанести удар, вероятно — в челюсть, а может быть — куда бог укажет. Однако Кровавый не знал о предусмотрительно приготовленном во избежание подобных эксцессов силовом поле. Мэтт, отброшенный назад неведомой силой, упал на задницу. Сэм мысленно перевёл дух, радуясь бесперебойно результативному функционированию своего верного Камешка.
Потерев ушибленное место, Банщик резко вскочил на ноги.
— Хорошо, Сэм, я оценил по достоинству твою предусмотрительность. Выслушай теперь моё предложение, прежде чем ты меня усыпишь, ведь ты именно это собирался сделать, не так ли?
— Да, Банщик, — Сэм поразился догадливости маньяка, — я действительно это и планировал осуществить. Слушаю тебя внематочно, э... то есть — внимательно!
— Дружище Сэм, а слабо один на один, кулак на кулак, мачо на мачо: по-честному, без колдовской дряни? А победишь — я готов участвовать в твоём эксперименте, если, конечно, ты поклянёшься, что моя память сохранится от твоих поганых рук. Проиграешь — ну что ж, там уж выкручивайся как хочешь.
— Клянусь, — сказал Сэм, не обращая внимания на голос совести, сообщающей ему о том факте, что подобные эксперименты по реморализации вообще-то ещё не проводились, и на возмущённые протесты в переговорном устройстве, посылаемые как из Руб-эль-Хали, так и из переговорных устройств спешащих к нему Анны и Сэма-два.
Сэм принял вызов, но, если честно, героического тут было маловато, ведь в худшем случае, если бы, допустим, Прэйтор его победил, то сработала бы группа из Руб-эль-Хали и забрала их в Зал, где Сэма привели бы в норму с помощью Камня. Но Сэм хотел быть честным, хотел заручиться поддержкой иррациональных сил, помогающих, как известно, не тем, кто хитрее лиса, а тем, кто справедлив. А ещё Сэму банально хотелось драться, кулаки так и чесались. Скинув щит, разделявший их с противником, он отбросил в сторону Камешек и снял шлем для управления им (что, в принципе, было весьма опасно: вдруг Банщик догадается, что это за шлем?), после чего прыгнул с каратистской атакой ногой. Он попал в противника, заставив того отвлечься на свой пострадавший живот, и добавил по открытому носу, разбив его. Однако продолжение атаки круговым ногой не достало Банщика, так как тот отпрыгнул за сотые доли секунды до контакта, уже очухавшись и придя в себя после такого стремительного развития событий.
В возникшей паузе Банщик бросил противнику:
— Неплохо для такого мозгляка, как ты, Сэм! — сказав это, он выхватил из скрытого кармана острый предмет, видимо — отточенную ложку, а оба клона Ани, следившие за развитием боя на экранах в Зале Камня, одновременно ахнули и затаили дыхание.
Дима Тараненко не преминул высказаться по поводу увиденного на экране:
— Чёрт бы побрал этого сволочного «Даниила Заточника»! Сэм, кончай его поскорей!..
Выпад Мэтта Сэм предугадал выработанным за время тренировок чувством (шестым? седьмым?) и вовремя отреагировал, метнув в сторону корпус. Однако скорость маньяка при нанесении удара в полную силу, несмотря на неслабо накачанную мышечную массу, была выше скорости Сэма. Заточка застряла в левом плече, вызвав у Сэма стон боли.
— Как тебе моя заточка? Не очень мешает? — заботливо поинтересовался Мэтт, издеваясь и празднуя уже свою окончательную победу.
— Есть немного, — выдавил Сэм с нечеловеческим усилием, отвлекая внимание противника. Эффект был адекватным и именно таким, какого, действуя в соответствии с принципами Джит Кун До, разработанными Брюсом Ли в двадцатом веке, и добивался Сэм: Банщик в приступе идиотского смеха закинул голову. Это была фатальная ошибка. Бойтесь раненого зверя! Не думая, но действуя (привет Брюсу!), Сэм показал, что изучал помимо каратэ ещё и бокс, а его хук-справа-да-по челюсти ещё годится для целей если и не нокаутирования, то уж как минимум сбивания на пол даже таких крупных негодяев, как Банщик! Сев сверху и ещё как следует поработав правой, Браунстоун слез с недвижимого противника, получившего бесплатный урок, который, правда, ему уже не пригодится: после реморализации у него уже никогда не появится желания драться. Сэм присел рядом, слушая раздающиеся в передатчике поздравления и споры («Это я хук советовал!», «Не ты один! Я то же самое твердил!»). Он стал ждать всё ещё не подошедших друзей, поддерживая время от времени контакт как с Сэмом-два и Анной, так и с Руб-эль-Хали. Браунстоун утомился, рука ныла дико. Надев шлем, он решил проблему с рукой, выдернув («Ох, чёрт!!!») заточку и добавив в атмосферу газа Камешка для мгновенного лечения раны.
Браунстоун не выпускал из поля зрения Банщика, находившегося пока, слава Богу, в бессознательном состоянии, и ждал.

7
Анна, ведомая показаниями поискового устройства, шла к Сэму и Банщику. Она была горда за Сэма, этого смелого человека и учёного в лучших традициях «советских» шестидесятых годов двадцатого века. Маскировка, наведённая на неё Камешком, не давала сбоев, и она проходила мимо охранников невидимой и неслышимой. Она позволила себе немного расслабиться: шутила, переговариваясь с Залом Камня, Сэмом и Сэмом-два.
Подходя к камерам, Аня задумалась: «Рановато мы ликовать-то начали, сдаётся мне... Что, если этот подонок окажется непробиваемым для какой-либо реморализации? Действительно, а что тогда? Неужели всё бросим и — по домам? Хотя, скорее всего, просто — снова в лабораторию. День за днём, ночь за ночью, пока все мы не...»
Что именно «не», она уточнить не успела, так как, увлечённая собственными мыслями, немного выпала из окружающей действительности. И в результате натолкнулась на показавшегося не вовремя из-за угла охранника. Наблюдавшие за госпожой Даниловой в Руб-эль-Хали дружно выдохнули: «У-упс!..»
Охранник не был высокоразвит интеллектуально, зато реакция его была на высоком уровне, к тому же, он владел навыками боевых искусств. Охранник не видел, кто его ударил, но он ощутил удар. Рефлекторно махнув рукой с зажатым в ней лучемётом в сторону предполагаемого противника, охранник почувствовал, что удар пришёлся по какому-то твёрдому телу. Прежде чем окончательно потерять сознание, Аня пожалела, что так давно не тренировалась. Охранник склонился над полом и тщательно ощупал пространство поблизости. Нащупанное им по всем анатомическим признакам, которые позволяла ощутить одежда на существе, не могло быть ни чем иным, как телом женщины! «Вот так так!» — промелькнуло в голове тюремщика (а заодно и несколько более непристойных мыслей). Однако он не мог позволить себе насладиться невидимыми прелестями, неожиданно подвернувшимися на пути из столовой, ведь здесь повсюду стояли камеры видеонаблюдения, транслирующие происходящее, и не было бы приятно, ежели б вся тюрьма стала свидетелем порносцены «человек и воздух». Охранник поступил единственно разумным, как ему показалось, способом в данной ситуации: вызвал по рации подмогу.
В то же время Сэм-два спешил на место происшествия и подошёл к Анне и охраннику как раз вместе с вызванной последним подмогой. Второй кинулся в неравный бой с тремя противниками, которые, впрочем, его не видели.
Группа в Руб-эль-Хали суетливо пыталась организовать переброску учёных с клонами на помощь своим: Дима Второй добавил в Зал газу, в то время как сам Тараненко, надев шлем, отдавал Камню мысленные приказы. Камень перебросил нескольких клонов и Джона Смита слишком далеко от места событий: в то же самое место, где ранее материализовались Сэм с компанией.
Браунстоун тоже планировал кинуться на помощь Ане, но, к несчастью, Мэтт-Банщик уже очнулся. Он скинул с Сэма шлем и схватил за горло. Сэм несколько долгих секунд боролся со стальной хваткой врага, пытаясь ослабить её. Чтобы это было легче осуществить, он влепил левый боковой по лицу оппонента. Затем парой ударов лбом в нос маньяка вновь отправил его в царство сна. Сэм, схватив шлем, бросился спасать Аню и клона. Однако Браунстоун опоздал: едва он выбежал к месту действия с той стороны, где лежала без сознания Анна, он увидел, как с противоположной стороны лучемёт поджарил Сэма-два. Учёный посмотрел на мёртвое тело. Его посетило странное ощущение, как будто не его клон лежит убитым, а он сам. В голове мелькнула печальная мысль: «Когда-нибудь и я тоже буду так выглядеть... может быть, этот день не за горами». Понимая, что Второго уже не спасти, Сэм побежал к камере Кровавого Банщика, схватив Анну на руки, жалея, что Камень не умеет оживлять мёртвых или возвращать в прошлое, чтобы можно было исправить допущенные ошибки. На полпути Сэма к камере Данилова пришла в себя, посмотрела на своего спасителя, поняла суть ситуации и крепко прижалась к учёной груди. Вскоре им встретилась группа, брошенная на помощь.
При входе в камеру Сэм Браунстоун приказал Камню усыпить Банщика покрепче. Затем Сэм, окутав остатками газа всех присутствовавших товарищей, переместил их в Зал Камня в Руб-эль-Хали, оставив лежать в камере наспех сотворённого клона Кровавого Банщика.

Часть вторая
Газ пущен!
1
22-го июня 3016 года учёные и клоны снова собрались в Зале Камня.
Кровавый Банщик сидел в кресле, лишённый силой Камня возможности убежать. Он находился в бессознательном состоянии, хотя поставленные Сэмом синяки и фингалы были с помощью Камня удалены. Но вот маньяк шевельнул лысой головой, проморгался и, по всей видимости, полностью пришёл в сознание. Мэтт обвёл взглядом лица своих врагов, верно оценил ситуацию и обратился к Сэму Третьему (решив, вероятно, что это — Сэм Браунстоун):
— Сэм, дружище, что же ты отправляешь на опыты своего старого друга одного? А почему бы тебе, чтобы быть до конца последовательным в своём имидже поборника справедливости, не разделить со мной долю подопытного кролика?
— Что ты несёшь, Банщик?! — ответил ему «подлинник»-Сэм. — По-моему, из нас двоих маньяк и извращенец — это ты.
— Извращенцы-то мы все, — заметил с философским выражением на лице Мэтт. — А вот проводить над беспомощным существом ранее не опробованные опыты... Не первый ли это признак маньяка?!
— Ну хорошо, Банщик... Процедура реморализации не сделает меня менее работоспособным, скорее, наоборот, — ответил Сэм. — Пожалуй, я пройду через это вместе с тобой.
— Брось, Сэм, какое тебе дело до бреда этого пока морального урода?! — заговорил Лжедмитрий-три.
Браунстоун обратился сразу ко всем своим собравшимся товарищам:
— Ребята, я действительно хочу провести над собой этот эксперимент. В худшем случае, если я, допустим, умру, то наука всё равно ничего не потеряет, пока существуют мои клоны. К тому же, Камень ещё ни разу нас не подвёл, и я не вижу причин, почему бы не довериться ему и на этот раз. Только, пожалуйста, если я всё-таки буду проявлять иногда, пока не проведём Всемирную Реморализацию, признаки излишней доброты там, где она неуместна, по возможности, одёргивайте меня, ладно?
Аня, игриво поправив шикарные пряди, повернулась к Сэму и предложила:
— А давай используем на тебе стандартную реморализацию, а на нашем маньяке — индивидуальную?
— Отличная идея! — Джон с явным энтузиазмом поддержал Данилову. — Устроим шоу: выведем на этот экран ход всей операции, оценим ключевые моменты, затаримся попкорном с «Пепси» — удовольствие гарантировано! Заодно сможем убедиться на сто процентов, действительно ли будет проведена реморализация, или мистер Прэйтор пудрит нам мозги.
Когда во время последних реплик Кровавый Банщик глядел на говоривших, в глазах его не было ни грамма понимания. Он обратился ко всем присутствующим:
— Ребята, дорогие, пожалейте необразованного парня, объясните толком, ну чего ещё такого-сякого вы себе там напридумывали?
Сэм снизошёл до ответа:
— Всё просто. Индивидуальная реморализация в данном случае будет заключаться в том, что суперкомпьютер Камень выяснит и покажет нам на мониторе, с какого момента в прошлом в тебе появились задатки маньяка. Сканируя твою память, с помощью Камня мы ликвидируем в зародыше твою тягу к насилию, открыв разуму глубокое эстетическое восприятие идеалов добра и справедливости. Тебе, в принципе, всё равно, через какую реморализацию добрым становиться, а нам (правда, не мне) — шоу предстоит, ведь Камень сам выберет наиболее интересные для просмотра ключевые моменты твоего прошлого.
— Да уж... В крестец вам по резаку метеоритному, яйцеголовые! Не разберу, кто из нас больший маньяк!.. — Прэйтор явно не был готов плясать от восторга от этой затеи.
Однако, его мнение никого уже не интересовало, и поэтому вскоре всё было готово для проведения операции «Реморалайз-1». Начали с того, что напустили в Зал газ, который окутал Сэма и Прэйтора. Дмитрий, надев шлем, отдавал мысленные приказания. Вскоре Сэм уснул в кресле, соседнем с креслом также спящего маньяка, а почерпнутые из хранилища памяти находившегося в бессознательном состоянии Прэйтора кадры предстали на экране пред взоры, нёсшие печать любопытства. Картинка сопровождалась звуком и представляла собой воспоминания маньяка, изменённые Камнем таким образом, что их стало возможно смотреть, как фильм. Учёные наблюдали события «от первого лица», т.е. глазами Прэйтора. И вот что они увидели...
Девятнадцатилетний Мэтт шёл на свидание с любимой девушкой по одному из районов Лос-Анджелеса. Было довольно поздно. Мэтт в весёлом настроении что-то напевал, пока шёл, согласно выявленной с помощью анализа Камнем информации, по знакомому району. Но вдруг перед ним возник некий совершенно пьяный тип.
Он шёл прямо на Прэйтора, и последний хотел шагнуть в сторону, чтобы избежать столкновения. Однако этот человек, пошатнувшись нечаянно или нарочно, резко толкнул Прэйтора плечом. Тот упал. Человек же устоял и обратился к быстро вскочившему Мэтту:
— Тварь! Чего толкаешься?!
— Вы сами меня толкнули! — гневно выпалил Прэйтор. Человек в ответ молча ударил, и Прэйтор опять упал, угодив в лужу грязи. Пьяный же пнул несколько раз лежащего Мэтта и, очевидно, собирался уйти. Мэтт, всё ещё лёжа, тыльной стороной ладони стёр кровь с разбитой губы и огляделся. Рядом на асфальте он увидел длинный гвоздь. Схватив его, в ярости подбежал к обидчику. Тот спокойно оглянулся:
— Ещё хочешь, щенок?!
Тогда Мэтт вогнал гвоздь глубоко в глаз врага. Глаз сразу же вытек. Раздались оглушительные крики. А Мэтт воткнул свой гвоздь и во второй глаз обидчика, с тем же результатом. Мэтт понял, что получает от этого удовольствие. Так всё началось. Убедившись, что происходившего никто не видел, Прэйтор поскорее удалился, оставив свою жертву одну. С того момента цветы зла распустились в душе Прэйтора, как стало понятно из пояснений суперкомпьютера.
Следующая сцена показывала Прэйтора в том виде, в каком он находился несколько месяцев спустя — в то время, когда он уже ходил в боксёрскую школу. Как-то раз он случайно встретил ту же девушку, к которой шёл злополучным вечером, речь о котором была выше. Она уже давно его бросила. Прэйтор остановил её, и девушке ничего другого не оставалось, кроме как поговорить с будущим Банщиком. В том была её фатальная ошибка. Они немного потрепались о делах и о том, кто чем занимается и кого встречает.
— И куда же ты сейчас шла? — поинтересовался Прэйтор.
— Вообще-то в сауну, а что? — ответила девушка.
— Да ничего. Ну пока, заболтался я что-то с тобой!
— Давай! Может, ещё увидимся!
— Я лично в этом уверен!
К несчастью, Прэйтор знал, где находится сауна, в которую направлялся предмет его бывшей страсти. Банщик успел заскочить домой и вернуться туда, пока девушка была ещё на месте. Мэтт топором зарубил свою бывшую подругу, а заодно и всех свидетелей его злодеяния.
Камень показал и другие, не менее ужасающие преступления из актива Прэйтора, например, как Мэтт сверлил ни в чём не повинной жертве молекулярной дрелью грудную клетку. Камень показал бы ещё и не такие злодеяния, но Анна, не выдержав, попросила прекратить трансляцию.
Реморализация Банщика и Браунстоуна завершилась. Присутствовавшие в нетерпении уставились на жертв рискованного эксперимента. Первым очнулся Банщик. Он встал с кресла, которое больше его не удерживало, и подошёл к креслу Браунстоуна. Сэм тоже пришёл в себя, встал и сделал шаг навстречу Прэйтору.
Они подошли вплотную друг к другу и обнялись. Все шумно с облегчением перевели дух и наперебой затараторили. Сэм отвечал задававшим вопросы, что хорошо себя чувствует и ощущает, как внутри него прорастают корни реморализации.
— Чёрт! Да я хочу творить! — восклицал он. — Сейчас пойду и сочиню стихотворение! А ты как, Прэйтор? Совесть ещё не проснулась?
— Сэм, старина, разрази меня гром! Я прекрасно тебя понимаю! Спасибо тебе за твоё изобретение! Какой же я был сволочью! Но теперь за тебя кому угодно глотку перегрызу, хотя, э-э... Уже не смогу перегрызть, но другом буду верным и по возможности буду помогать вашему проекту Мировой Реморализации!
— Короче, ребята! — обратился к присутствующим Сэм. — Слушайте моё предложение: пускаем газ на планету, чтобы реморализировать землян, и, пока он будет по ней распространяться, все едем ко мне в деревню! Согласны? Чудненько!


2
От автора:
Далее приводятся стихи Сэма, которые он писал после реморализации вплоть до окончания операции «Камень». Часть стихов переведена на русский язык автором и в таком виде и публикуется. В русскоязычном и англоязычном вариантах приводится лишь стихотворение “The tear” («Слеза»), написанное вскоре после первого (и последнего) вечера у Сэма на даче (смотри об этом в дальнейшем повествовании). Все стихи приведены с файла с Сэмового ноутбука. Некоторый пессимистичный настрой автора, переданный в них, вызван сомнениями в итоге операции «Камень». Их можно пропустить, не читая.

***
My Rock is my God —
Will never be broken.
My Rock is my God —
These words should be spoken
Through the whole world
By the young and the old,
By the poor, by the rich,
Every person and each!

***
If you are singing with true spirit,
If you are singing with full force,
Everything’s gone but just three things:
The Time, The Space and Singer’s Voice.
(Перевод из О. Мандельштама)

***
The nonsense of existence —
I am about to die!
The nonsense of existence —
I’m gonna stop my life!
The nonsense of existence —
I’m gonna say “good-bye!”
The nonsense of existence —
I’ll now commit this crime!

***
Where you are —
I will be there!
Where you are not —
I will be damned.
Where you are
Is the only place.
Where you are not
I will fall out of grace!
Where you are not
I will fall out of grace!

***
Shit happens
Shit happens! Shit happens!
No matter what you do,
It’s gonna come for you!
Shit happens! Shit happens!
Will always be this way:
Shit happens every day!
Shit happens! Shit happens!
One for you and two for me,
Shit won’t ever set us free!
Shit happens — you know it does!
Shit happens every hour for anyone of us!

***
Something is guiding me —
Something I don’t know!
Something is guiding me —
But I want to know!
Something is guiding me —
Something I don’t know!
Something is guiding me —
But I want to know
There
I stand
Alone
Right on my own again
I
Will wait
For you
Till the end of time!
Love
Will come
For me
To give me piece of mind;
Love
Will save
My soul
When you will be mine!

***
The Atomic Cure
We all God’s people are ill,
We all God’s people are sick.
We need a cure to be free,
To let us normally think!
The illness — money it is.
This never ending nightmare!
Try something else to be pleased,
Just use atomic warfare!
От язвы что нас спасёт?
Гангрену вырезать чем?
Ты атомарным мечом
Отрежь больной тела член.
The chain reaction will clean
Your filthy blood for all time!
Since then you’ll never be mean,
Atomic cures any crime!
And now your soul’s filled with fear,
To ask forgiveness you’ve tried.
You hear your death’s drawing near —
“Atomic cure!”’s your last cry.

***
The tear
The shadow of ending day is going unleashed.
The night now is fully coming in its rights.
What will I see when I open up my eyes?
A single tear will fall there used to be a feast.

***
Слеза
Тень уходящего дня отлетает прочь —
И вот в свои права вступает ночь.
Но что же я вижу, открывая глаза?
Там, где весёлый был пир, тихо капнет слеза.

***
Пусть ждут нас взлёты и паденья
И много ровного пути,
Ведь с ними много интересней
Вперёд по жизни нам идти!

***
Я бы хотел быть мёртвым.
Просто лежать на земле.
Пусть после меня закопают,
Иль пусть похоронят на дне.
На дне в океане иль море —
Пусть там найду вечный покой.
Порой будет чуточку грустно
От мысли, что я — не живой.
Ну и пускай будет грустно,
Было бы лишь хорошо!
И кто-то, быть может, подумает:
«Жалко, что он отошёл...»

***
Здесь ждать нет нам смысла.
Это зоопарк.
Как-то убежать
Отсюда надо, брат.

***
Слышу вокруг
Только гнилые базары.
Вижу вокруг
Только гнилые товары.
Замкнутый круг,
И отгорели стожары.
Меч лишь мой друг,
Но даже он уже ржавый.
Один, без подруг —
Всю жизнь не найду себе пары.
Вижу я вдруг —
Бомж занят поиском тары.*
Бутылок уж двух
Хозяин он стал возле бара.
И вот слышу стук
Последнего сердца удара.

***
Будь верен себе.
Будь верен Судьбе.
Не жалей ни о чём
И будь верен Судьбе.
Будь верен себе.
Будь верен Судьбе.
Дьявол тут ни при чём,
Будь верен Судьбе!

***
По трупам шагая,
Идёт великая рать
И, умирая,
Другим даёт умирать.

***

Сосуд хрустальный — это я.
Грустна была вся жизнь моя.
Вмещаю я весь мир в себе,
Но разобьюсь — и гибель мне!

Ещё есть время

Ещё есть время.
Я пока ещё жив.
Ещё есть время.
Нужно им дорожить!
Летопись моей жизни
Веди, Время-судья!
Кто-то её прочтёт.
Жаль, им стану не я!

Заканчивал же Сэм свои стихи философским высказыванием:
«Моё творчество всплывёт, как исполинский кусок кала в мировой проруби!»

3
Чтобы беспрепятственно отдохнуть у Сэма, нужно было выяснить, где сейчас находится Сэм-один, и не отдыхает ли он сам с родителями настоящего Браунстоуна в той же деревне. Сэм с помощью Камня послал своему клону телепатическое сообщение (в ходе выполнения операции «Банщик» телепатической связью не пользовались, потому что количество газа, с которым работает Камень, было тогда ограниченным. Но всё же Сэм и остальные убедились накануне той операции в возможности подобного общения). Сообщение гласило: «Привет, Первый! Как твои дела? Мои нормально там поживают? Где сам сейчас территориально? Сформулируй развёрнутый внутренний ответ, Камень считает его и передаст нам». Через некоторое время шлем Сэма выдал звуковой сигнал, знаменовавший получение Камнем ответа от клона. Сэм приказал произнести его вслух для всех присутствующих. Камень голосом Сэма-один (идентичным голосу Браунстоуна) произнёс через динамики всех находящихся в комплексе Руб-эль-Хали коммуникаторов:
— Привет, Сэм! Я сейчас в Лондоне с нашими, то есть — твоими родителями. Тут всё о’кей, не считая того, что я недавно подвергся нападению. Попытался оказать достойное сопротивление нападавшим, однако в ходе схватки потерял сознание от удара сзади. Очнулся с болью в области затылка и груди, но обнаружил, что взяли преступники совсем немного. Кроме этого случая, ничего необычного не происходило. Как у вас дела? Как там проходит Обновление?
Сэм отправил Первому ответ: «Обновление в пределах нормы. Банщик вытащен из Лос-Анджелеса и, видимо, вполне успешно реморализирован. Планируем, пока пущенный газ охватит всю поверхность планеты, отдохнуть у меня на даче».
Камень передал сообщение Сэма и принял телепатический ответ Первого. Снова озвучил его для всех:
— Поздравляю! С деревней никаких проблем нет: я прослежу, чтоб мама или папа туда не отправлялись, а в случае чего дам вам знать по обычной связи. Привет Ане и всем её клонам, да и всем остальным, само собой!
«Спасибо, Первый, — закончил Сэм. — До связи!»
Пока Браунстоун беседовал с клоном, Дима осуществил необходимую подготовку генераторов газа Камня, чтобы газ мог начать распространяться по Земле. Когда Дмитрий уже завершал работу и готов был нажать на кнопку активизирования глобального распространения газа суперкомпьютера, к нему неслышно подошла Анна Вторая:
— Ну как там, Дим? Процесс пошёл?
Дима нажал на кнопку, затем оглянулся на подошедшую красавицу.
— Да, только что запустил газ. — Дмитрий вдруг замолчал, так как взгляд его опустился вслед за наклонившейся с целью поближе взглянуть на показатели индикаторов Аней-два, и он предельно ясно узрел манящую шикарнейшую грудь в вырезе костюма. Дима весьма нелегко переносил разлуку с молодой женой Варей, и открывшиеся взору прелести окончательно его доконали.
— Извини, надо Сэму кое-что сказать… — промямлил Дима и оставил Анну Вторую в одиночестве.
...Сэм стянул шлем для управления Камнем и поправил непослушные пряди. Мысли в голове вели неторопливое совещание о том, что нужно предпринять далее. «Итак, общая картина уже вырисовывается более или менее чётко. Остаётся распространить газ, провести Реморализацию, и смело приступить к постройке Камня-2 в Антарктиде. Если бы кто-то посторонний знал о моих размышлениях, он бы, возможно, пожелал подискутировать. Например, следующим образом возразить: „При влиянии на мозг изменяется сама сущность души человека, что во всяком случае не есть благо!“ И что бы я на это ответил? Я напомнил бы о том, что мы оставляем человеку выбор. Посредством Камня мы раскрываем перед ним всю красоту добра и снимаем лишние агрессию и напряжение. В спокойной обстановке человек выбирает сам, хочет ли навсегда остаться справедливым человеком, борющимся за общее благо, или предпочитает стать прежним. Вряд ли, если даже Банщик, увидев всю красоту Добра и Справедливости, выбрал путь преобразования, найдётся хоть кто-нибудь, кто не проникся бы этими идеями и сердцем и душой».
Дмитрий Тараненко подошёл к размышлявшему учёному и, наклонившись к самому уху, прошептал, волнуясь:
— Сэм! Можно мне один раз воспользоваться для личных целей Камнем?
— Это для чего же? — поинтересовался заинтригованный Сэм. — хочешь, что ли, заказать ящик самогона?..
— Не ёрничай, дело не в выпивке. Можно ли мне переместить в Руб-эль-Хали клона моей ненаглядной, моей Вари? Видишь ли, друг, я уже не могу воздерживаться! Скоро на Аниных клонов полезу, а тои и — неровен час — на своих же! А на Украине, дома, Варя с моим клоном времени, небось, даром не теряют — а чем же я, спрашивается, хуже их?
Сэм несколько приподнял брови, выражая удивление, и ответил страждущему коллеге:
— Ах, вот в чём дело... Эх, ты! Что ж, ладно, не мучайся — можно помочь твоей беде. Пришлём клона жены, хоть ты, в принципе, мог бы и потерпеть! Бери шлем, — Сэм нахлобучил на голову Тараненко средство управления Камнем. — Передай мысленный приказ усыпить Варю, телепортировать её сюда, снять копию и вернуть оригинал обратно, предварительно стерев всякую память о случившемся. Сэм Третий! Добавь в Зал газу! — Сэм выкрикнул просьбу, затем вновь обратился к Дмитрию:
— Когда тебе твоя клонированная половина надоест, развоплотим её, чтоб не мешалась.
Операция была проведена в точности так, как Сэм и запланировал, и вскоре на кровати в комнате Дмитрия лежал мирно спящий клон его жены с вытатуированной на лбу единицей. В ходе процесса клонирования Дима не удержался и попросил Сэма обследовать память жены на предмет выявления гипотетически возможной измены (помимо «разрешённого» Лжедмитрия Первого) — Сэм хотел возразить, но Дмитрий плюнул на нравственную сторону процесса и сам осуществил проверку, оставшись довольным Вариной верностью. Дмитрий попросил своих клонов сразу же переехать в другую комнату, таковая имелась. Когда Варя-один проснулась, он ввёл её в курс дел и перезнакомил со всей командой, включая Банщика (естественно, не рассказывая о его прошлых «подвигах», а представив его молодым практикантом, прозванным «Банщиком» за чрезмерную любовь к чистоте), который показался ей очень симпатичным и хорошо воспитанным молодым человеком.
Варя Первая не стала стесняться и сразу же начала использовать по полной программе Камень. Вечером к ужину в столовую она вышла в великолепнейшем наряде.
У «мужа» отвалилась челюсть и глаза на лоб полезли, он еле выдавил:
— Ты выглядишь... сногсшибательно! Где это ты такое платье нашла?
— Спасибо Камню! А вы что скажете, мистер Прэйтор?
— Что сказать? Женщина — первый, то есть — высший сорт! Это же не зря у вас там единица на лбу, не так ли?
Варя-один не нашла, что ответить на несколько странный комплимент, и все приступили к трапезе, всё для которой приготовил Камень по сложившейся доброй традиции.

4
Анна и Сэм обсуждали готовящееся путешествие в полном составе группы учёных к Сэму на дачу. Они стояли в Аниной комнате, за окнами которой открывался красивый вид на пески Руб-эль-Хали.
— А у вас там есть, где купаться? — спросила Аня.
— Ещё бы! Там замечательная речка! — ответил с энтузиазмом Браунстоун.
— Тогда ты знаешь, Сэмми, мне надо взять в Москве свой купальник! Почему бы Камню не телепортировать меня по-быстрому туда и обратно?
— Почему бы и нет, в конце концов? А ты позволишь мне сопровождать тебя? Всю жизнь хотел побывать в Москве! Покажешь мне её? А Аню Первую временно телепортируем в Руб-эль-Хали.
— Считай, что мы договорились. Буду твоим бесплатным и почти бесплотным, — она провела руками вдоль осиной талии, — экскурсоводом. Проведём там день, пока остальные соберутся как следует здесь.
Между тем Джон, который раньше уже бывал у Сэма в деревне, телепортировался в Лондон, чтобы взять удочки и другие рыболовные принадлежности. Он захватил Камешек, чтобы было легче вернуться. В то время, как он не спеша шёл к своему дому, ещё не активировав защиту от визуального и акустического обнаружения, его остановил какой-то человек и попросил закурить.
— Не курю, — ответил Джон, при этом подумав: «И ты после Обновления бросишь, как Сэм!»
Когда Джон приблизился достаточно близко к дому, он включил завесу, скрывшую его от посторонних глаз и ушей. Она позволила ему легко забрать всё необходимое из собственного дома, не привлекая к себе лишнего внимания.
Сэм с Анной тем временем, запрограммировав предварительно Камень, чтобы он ровно через сутки вернул их в Руб-эль-Хали (они прихватили устройство, передающее Камню их пространственные координаты), телепортировались в Москву в дом Даниловой. Анна Первая была временно заброшена в Руб-эль-Хали, а Браунстоуна Анна представила своей маме как коллегу, с которым они проводят важный эксперимент. Данилова с Браунстоуном отведали стряпни Аниной матери, которую (стряпню) Браунстоун оценил по достоинству. Позже, когда они прогуливались по городу, Сэм получил возможность лицезреть Кремль; зоопарк с видами животных, бывшими одно время вымершими, но снова восстановленными по остаткам цепочки ДНК; Третьяковскую галерею, Парк Горького (Аня объяснила, что был такой русский писатель, писал довольно неплохо, хотя и парадоксально) с аттракционами изменённых уровней восприятия реальности и создания параллельных миров, и т.д.
Вечером Аня повела Сэма в рок-клуб «Релакс» на ночной концерт какой-то «металлической» банды. Этому клубу, как говорили, было уже несколько сотен лет, хотя никто и не знал, сколько именно.
На концерте большую часть времени они провели в баре, однако пила лишь Аня, так как организм Сэма после реморализации потерял возможность принимать алкоголь и никотин.
Вскоре Анна поднялась со стула и удалилась в дамскую комнату, оставив Сэма в одиночестве. Сэм поскучал минутку, как вдруг внимание его привлёк резко прозвучавший голос со стороны соседнего стола:
— Закрой свой поганый рот! — произнёс по-русски один из двух агрессивно настроенных очевидно нетрезвых парней. После этого он, вероятно для большей убедительности, резко вскинув руку, двинул оппонента по голове и тем отправил собеседника в глубокий нокаут.
— Больше не забыкует! — прокомментировал он для кого-то свои действия. В голове Браунстоуна мелькнула мысль, вызванная приобретённой в последнее время привычкой всё происходящее мысленно сопоставлять с тем, как всё станет после Обновления: «Ты после того, как Обновление на Земле осуществим, тоже, будь спокоен, не забыкуешь! Впрочем, как и бросишь пить».
По возвращении Анны в «релаксовский» туалет пошёл Сэм. Сделав все необходимые дела, он направился было к выходу, но какой-то человек плечом так сильно его толкнул, что Сэм чуть не упал, а человек с невозмутимым видом проследовал мимо. По мнению Сэма, это уже не лезло ни в какие ворота. В душе промелькнул минутный импульс схватить обидчика и применить к нему грубое физическое воздействие. Но тут же следом за ним промелькнула такая мысль: «Ну а чем я-то лучше него? Мне право вроде бы никто не давал разрешать конфликты применением насилия, так какого же чёрта я буду реагировать на неумных придурков?! Выход один: нужно просто взять и, как мы собираемся, реморализировать всех людей». Сэм вдруг осознал, что и его рассуждения складываются, по всей видимости, под влиянием испытанной недавно эффективной реморализации.
За всеми этими мыслями Браунстоун, решив проигнорировать неприятного типа, подошёл к Анне и сел на стоящий напротив неё стул.
— Что ты грустишь? — поинтересовался Сэм, взглянув на загадочное выражение лица Даниловой. — Или ты просто задумалась, как и все мы в последнее время любим, о человеческих судьбах в контексте полной власти над материальным миром?
— Не то и не другое. Я просто представила, каково тебе ощущать себя после реморализации в насквозь прокуренном клубе, в обществе нетрезвых, а порой и абсолютно неадекватных людей. Короче, я предлагаю нам немедленно уйти отсюда и прогуляться по ночной Москве.
Сэм поддержал идею. Они забрали свои вещи из гардероба и вышли из клуба на свежий воздух.
На выходе из «Релакса» повстречался какой-то парень довольно подозрительной внешности. Он без прелюдий подошёл к Даниловой и поцеловал ей руку, вызвав замешательство Браунстоуна.
— Здравствуй, Костя! — Аня повернулась к Браунстоуну, — это — Костя, местная «достопримечательность»!
«Костя» бросил на Аню полный страсти взгляд и проговорил нечётко и проглатывая некоторые звуки с тупой улыбкой:
— Фотомодель!
Сэм с интересом осмотрел этого человека, и они с Аней пошли дальше. Когда «Костя» остался достаточно далеко позади, Анна негромко специально для Сэма объяснила, что «Костя» не очень-то развит в плане мыслительной деятельности, но его тут никто не обижает. Он подходит абсолютно ко всем девушкам и называет их, целуя предварительно руку, «фотомоделями» и «королевами красоты». Увы, на нечто большее его фантазии и ума, как это ни печально, не хватает.
— С ним весело, и, кроме того, — говорила Анна, — после Обновления он станет полноправным членом общества, как и все инвалиды.
Какое-то время пара молча шла по тихой и тёмной, не считая света фонарей, ночной Москве. Они наблюдали полную луну на небе, в котором временами вспыхивали яркие огни невероятно далёких космических кораблей, совершавших гигантские прыжки от звезды к звезде. Сэм сказал, обнимая за плечи слегка поёжившуюся замёрзшую Анну (московская ночь была не жаркой):
— Вот посмотри на звёзды, Ань! Когда-то даже учёные были убеждены, что человечество не способно превысить световой скоростной барьер и, соответственно, добраться даже до ближайшей звезды. Так продолжалось, пока Джозеф Силифэнт не открыл беспространственное взаимодействие перехода материи в вакууме из одной точки пространства в сколь угодно удалённую другую. И теперь межзвёздные перелёты, причём такие, какие, наверное, и не снились писателям-фантастам прошлого, стали не просто реальностью, а каждодневной рутиной, ничуть не более опасной, чем переезд из одного города в другой. А мы с нашим Камнем? Получится ли у нас осуществить все наши планы, чтобы покончить с болезнями и однообразием во всех сферах человеческой жизни? Мне иногда кажется, что все поколения учёных, стремившихся улучшить человеческую жизнь, следят за нашей деятельностью с того света и болеют за нас! Ради всего прошлого человека и, что не менее важно, его будущего мы должны бороться за наше дело до конца, любой ценой!
Сэм замолчал, удивляясь непонятно отчего проснувшемуся в нём красноречию. Аня внимательно и несколько удивлённо посмотрела на него и почувствовала, что надо что-нибудь сказать в ответ.
— Слушай, Сэм, а я ведь никогда у тебя не спрашивала, есть ли у тебя там, где твой дом, девушка... Извини, если этот вопрос покажется тебе несколько нескромным.
Браунстоун собрался ответить Анне, и уже открыл для этой цели рот, но тут вдруг выяснилось, что за своей беседой они напрочь забыли о заложенной в Камень программе, которая должна забрать их в определённое время назад в Руб-Эль-Хали. Поэтому они слегка удивились, почувствовав себя так же, как и всегда во время телепортации. Сэм не мог мысленно не порадоваться, что Камень, благодаря специальной программе, разработанной Дмитрием Сергеевичем, автоматически отводил внимание всех возможных свидетелей от их с Аней «исчезновения».

5
Сэм c Анной телепортировались в Зал Камня в Руб-Эль-Хали, и первым, что они увидели, была группа учёных и клонов в полном составе, вместе с Банщиком и Варей Первой. Все они были готовы к путешествию на дачу. Дима ужё ввёл программу, защищающую всех клонов от возможного визуально-слухового обнаружения кем-либо кроме учёных с Варей и Банщиком. Это было необходимо, чтобы у живущих по соседству с дачей не возникало ненужных вопросов. Впрочем, если бы отдыхающие решили покинуть дачу Сэма до всемирного Обновления, то у соседей всё равно бы была стёрта всякая память о визите группы учёных.
— С прибытием! — сказала Анна Первая, — а мы вас уж заждались! Теперь меня можно отправить обратно в Москву, пока мама отсутствия не заметила.
— Всё, Первая, давай, спасибо, что выручила! — поблагодарила Анна. Аня-один перецеловалась со всеми присутствующими и Дима, надев шлем, отправил её обратно, после чего обратился к Ане с Сэмом:
— Ну что, ребята, мы, в принципе, уже готовы отправляться на место хоть сейчас!
— Отлично! Я тоже готов! А ты, Ань?
— Да вы что?! Я же ничего ещё не упаковала!
— А клонов тебе на что Камень нарожал?! — подала голос вышедшая вперёд Аня-три. — Мы со Второй всё уже упаковали, — она указала на готовые сумки внушительного вида и свёртки, в которых, видимо, лежали Анины вещи. — Копии всего этого Камень сделал и для нас.
— Ну, если так, то я тоже хоть сейчас готова отправляться!
— Дмитрий! Добавьте-ка нам, пожалуйста, газа, сделайте одолжение! — попросил Сэм, выяснив предварительно на всякий случай у своего клона в Лондоне, что с его родителями всё в порядке и они не собираются на дачу.
Регулируя количество газа, Дмитрий Тараненко мельком взглянул на показания приборов, на которых отражалось количество газа, уже охватившего Землю. Всё шло как нельзя лучше. Дмитрий подумал: «Газ, газ... Скоро весь мир превратится в „сектор газа“, только — нашего!»
— Сэм, бери шлем — я у тебя на даче ещё не был, и Камню, где это находится, не смогу объяснить! — сказав это, Дмитрий передал Браунстоуну устройство.
Попросив всех присутствующих взять в руки ту кладь, которую они захватят с собой, Сэм мысленно скомандовал телепортировать всю группу в выбранную заранее точку. С собой, помимо прочего, учёные решили захватить прибор для связи с Сэмом Первым и Камешек, с помощью которого они могли поддерживать связь с Камнем и при необходимости телепортироваться в любую точку планеты. Он также отображал процентное соотношение заполненной и незаполненной газом территорий — конечно, на этом его функции, весьма полезные на отдыхе, не исчерпывались.
После мгновенного перехода в другую точку пространства, достаточно удалённую, товарищи обнаружили, что находятся на каком-то пустыре. Лжедмитрий Первый спросил у Сэма, почему они материализовались не пойми где вместо долгожданной дачи, на что последний ответил, что было бы нежелательно появляться неизвестно откуда на глазах у всех соседей.
— И долго нам теперь пешком шлёпать? — скромно поинтересовалась Вторая Анна у Сэма.
— Пешком бы долго пришлось, а так, как мы туда добираться будем — пять минут!
— Что, Сэмми, устроим забег по пересечённой местности? — поинтересовалась Анна, обнажая ряд белоснежных зубов в улыбке.
— Не угадала! — учёный указал рукой куда-то вправо от них. — Смотрите!
Там, куда Браунстоун попросил посмотреть своих коллег, не было видно ничего такого, что могло бы привлечь внимание, и Лжедмитрий Третий хотел уже от лица всех присутствующих недоумённо поинтересоваться у Сэма, что же, собственно, тот имел в виду, но вдруг рядом с ними материализовался катер. На вопрос слегка удивлённой Вари Первой Сэм пояснил:
— Перед телепортацией я отдал Камню команду перебросить после нас через пару минут и мой катер. Так мы появимся на месте, не вызывая ничьих подозрений. Места всем не хватит, поэтому будем перемещаться двумя группами. В первой группе полетят Аня со своими клонами, Банщик и мой клон, который покажет им, пока я слетаю за Дмитрием и Джоном с их клонами, а также Варей Первой, где там у меня что и как... Вопросы есть?
— Да нет, всё ясно! — сказала, залезая в Сэмов катер, Вторая Анна. — Веселье начинается!
Первая группа благополучно погрузилась в катер, который под управлением Сэма сейчас же оторвался от земли. Полёт на катере, по наблюдениям Анны, действительно занял минут пять, не больше. Летели достаточно высоко, и Данилова, пока остальные сообщались между собой, наслаждалась красивым видом, открытым за стеклом овального иллюминатора. Перед глазами проносились, сменяя друг друга: река, о которой говорил Сэм; вспаханные поля, напоминающие чудесный ковёр; фигуры коров и лошадей; ровные ряды кажущихся с такой высоты игрушечными домов. После весьма надоевшего однообразного пустынного ландшафта всё это не могло не радовать взгляд.
— Вон тот дом — мой! — сообщил Сэм, отвернувшись на секунду от приборов управления катером и указав на одно из строений. Возле него и сели.
По одному начали выходить из автоматически открывшейся боковой двери. Все выползли наружу и встали перед катером, оценивающе изучая браунстоуновы хоромы. Их взорам предстало немаленькое двухэтажное здание, в котором должно было с лихвой хватить места и для людей, и для клонов.
Сэм обратился к присутствующим как хозяин:
— Можете без меня начать занимать понравившиеся вам комнаты на втором этаже. Сам я с Третьим Сэмом будем жить на первом. Учтите только одну вещь: поменьше говорите с клонами вне стен дома, так как возможные свидетели этих разговоров не из нас воспримут их, как разговоры с самими собой, что может натолкнуть на лишние подозрения. Я оставлю вам Камешек, чтобы вы, используя его, сделали невидимыми для окружающих также багаж клонов и предметы, с которыми они взаимодействуют.
Сказав это, Сэм извинился и покинул компанию, чтобы быстренько слетать за остававшимися. Прилетевшие же, выполнив все дополнительные маскировочные мероприятия, начали распаковывать свои чемоданы и раскладывать их содержимое в выбранных апартаментах.
Сэм Третий довольно подробно посвящал Сэмовых гостей во все тонкости планировки дачи, показывая, где находятся туалет, душ, кухня и т.д.
Вскоре на горизонте показался быстро увеличивавшийся катер, на борту которого прилетела вторая половина группы. Комнат на втором этаже хватило всем. Одну комнату заняли клоны Дмитрия; в другой поселился сам Дмитрий с клоном жены; дальнюю комнату с балконом присмотрел Банщик; ещё две комнаты заняли Джон и Анна (и англичанин, и русская — с клонами).
Когда все разложили вещи по комнатам, Сэм, используя Камешек, материализовал на двух больших сдвинутых столах обед. Пока гости обедали, они обсуждали, как провести первый вечер на даче.
— Предлагаю, если, конечно, вода позволит, сходить искупаться, — сказала Вторая Анна.
— Вода сейчас должна быть тёплой. Думаю, искупаться — хорошая идея! Я лично — за! — поддержал Сэм клона.
Против Аниного предложения никто не высказался. Нереморализированные члены группы поинтересовались у Сэма, можно ли здесь где-нибудь неподалёку найти выпивку — взять с собой вечером (Камень, как известно, категорически отказывался производить спиртное). Сэм успокоил всех заинтересованных лиц, объяснив, что отсюда в трёх минутах полёта есть хороший магазин. И он же предложил развести костёр и зажарить шашлык. С этим предложением все, естественно, тоже согласились.
Сэм и Анна слетали за всем необходимым в магазин и, как только вернулись, вся компания, захватив купальные принадлежности, отправилась на реку. По пути встретилась ферма, и Банщик, лишённый возможности употреблять какие-либо спиртные напитки, купил себе в дорогу молока, наполнив им свою зелёную манерку с памятной тюремной гравировкой.
Компания учёных и остальные, пройдя через небольшой лесок, вскоре добрались до вожделенной речки.
По ходу купания группа клонов в составе Анны Второй с Джоном-два с одной стороны и Вари Первой с Сэмом Третьим с другой устроили следующее: клоны женщин взгромоздились на плечи клонам мужского пола, зашедшим по шею в воду, и принялись с высоты маневрирующих мужчин стаскивать конструкцию противника в воду, захватывая друг друга за всевозможные части тела. Преуспела в этом команда Анны Второй, что не было удивительно, ибо прототип её, то есть Данилова, была явно сильнее госпожи Тараненко.
Удивил всех Тараненко, не хотевший сначала ни в какую лезть в воду. Он подговорил собственных клонов промолчать и начал уверять друзей, что не умеет плавать. А потом, когда ему поднадоело разыгрывать коллег, нырнул с разбега в реку, окатив всех присутствующих брызгами. Вынырнул на середине водоёма. Позже Дмитрий сознался, что достаточно долго занимался плаванием.
Когда стемнело, друзья решили развести костёр и нажарить на нём мяса. Для этих целей необходимо было нарубить дров. Учёные разбрелись в их поисках. Банщик принёс огромное бревно и обратился к Лжедмитрию Второму, державшему топор, с просьбой разрешить ему немного порубить. Тараненко с некоторым внутренним сомнением кинул взгляд на экс-садиста и насильника, но топор всё-таки отдал.
Банщик начал, широко расставив ноги, рубить своё бревно с плеча с истинным изяществом маньяка.
— Осторожно, ведь отрубишь ухо себе! — сказал Второй Джон.
— Не учите, пожалуйста, маньяка расчленять! — «в шутку» ответил Банщик. Варя-один посмеялась над «шуткой молодого практиканта».
Вскоре Прэйтор наколол достаточно дров и началось приготовление шашлыков, отвечать за которые вызвался Джон-два.
Пока все остальные наблюдали за деятельностью Джона Второго, выпивая и непринуждённо беседуя, Сэм с Даниловой прошли немного вдоль берега, продолжая так не вовремя прерванный в прошлый раз разговор.
Выяснив, что у Сэма нет девушки, как и у Анны — мужчины, некоторое время они шли молча. Для слуха было приятно улавливать стрекотание кузнечиков, пение каких-то голосистых птиц, характерный стрёкот цикад. В небе уже ярко светил месяц. Свежим лесным воздухом было приятно дышать. Под ногами хрустели ломающиеся веточки. Всё было прекрасно и волшебно в этом вечернем мире, который существовал сейчас исключительно для них двоих, и Сэму казалось, что он с удовольствием ходил бы так с Анной вплоть до Обновления и тотальной реморализации жителей Земли.
Они уже отошли на весьма большое расстояние от остальных и решили сесть на первое попавшееся подходящее для их целей бревно. Сэм продолжал нести какую-то чушь об их великом предназначении, и этим занятием замаскировал свой следующий манёвр: обнял Аню за плечи. Анна, вероятно, заслушавшись словоизлияниями охваченного приступом вовремя пробудившего ото сна вдохновения Сэма, внимала его словам с открытым ртом, и не заметила данных поползновений.
Сэм, однако, быстро утомился от рисования ярких словесных образов справедливого и совершенного Мира Камня, и сделал движение всем телом в направлении разомлевшей в его руках и на всё готовой Анны. Его губы приблизились к Аниным, и Данилова не отстранилась, из чего можно было сделать вывод путём элементарных умозаключений, что можно уже поцеловать её не мудрствуя лукаво.
Но вдруг вдалеке раздались громкие крики и другие непонятные довольно подозрительные звуки, и Сэм, а за ним и Анна, тут же вскочили. Вдруг перед ними возникли непонятно откуда несколько человек в военной форме, причём, один из них схватил сзади Анну, а когда она принялась кричать, довольно грубо успокоил её.
Реморализированный Браунстоун не мог оказать активное противодействие нападавшим, поэтому он только увернулся от приклада лучемёта одного из солдат. Но профессиональный полновесный удар прикладом по челюсти, нанесённый вторым, вырубил его, и он уже не мог видеть, как возле костра не более дружелюбно с его друзьями обошлись другие члены отряда спецназа UPS-SAS при участии АШ-22 («автоматический шпион» — выполненное в виде боевого робота шпионящее устройство, следившее за группой учёных с момента их появления на даче).
Все (кроме клонов, которых всё ещё предохраняла от обнаружения программа) были схвачены. Клоны попытались отбить друзей, но UPS-SAS в спешке отступили перед лицом невидимого противника, поскольку основная их миссия — захват Браунстоуна со всеми присутствующими поблизости сподвижниками — была успешно выполнена.
Учёных с Банщиком погрузили в военный телепортирующийся катер, и сразу же с его помощью телепортировались все вместе в вашингтонскую тюрьму.

Часть третья
The Big Bang
1
Сергей Васильевич Подранин, симпатичный высокий тридцатишестилетний блондин с козлиной бородкой, сидел в своём кабинете в тюрьме Вашингтона и курил. Вскоре сюда должны были привести Браунстоуна.
Операция, проведённая при участии лучших учёных из партии Старого Порядка и умнейших представителей подранинского окружения, близилась к своему завершению. Истинную цель операции знал один Подранин. Теперь ему оставалось лишь убедить этого Браунстоуна не глупить и поддержать его, то есть самого Подранина.
Всё началось, когда они выловили-таки этого браунстоуновского клона и провели его частичное ментоскопирование. Работающие на Подранина биохимики на основе данных ментоскопирования и остатков газа в тюрьме Лос-Анджелеса создали так называемый «антигаз», который мог свести действие газа к нулю. Теперь у Подранина было оружие, с помощью которого он мог бы иметь влияние на Браунстоуна. Следующим шагом было отправление робота системы АШ-22 для слежки за браунстоуновской дачей, куда, как стало известно благодаря подслушивающему устройству, вживлённому паралелльно с ментоскопированием в мозг клона, должен был приехать отдыхать Сэм сотоварищи. Ну а спецназ UPS-Surface Actions Squad, как всегда, был на высоте. Оставалось одно — убедить Браунстоуна встать на сторону Подранина, лишив его всякого выбора. Ведь он всё-таки человек, а значит, и на него должны быть рычаги воздействия. Как нарочно, буквально намедни сбежал с планеты, переманенный соседней галактикой, единственный действующий мастер ментоскопирования. Собрал всё своё оборудование, запрыгнул на попутку — и поминай, как звали... Но именно поэтому как раз особенно приятно было осознавать, что теперь-то уж Сэму точно не вырваться.
В это время в своей камере Сэм пришёл в себя и обнаружил, что у него ужасно болит голова. Произошедшее накануне начало быстро всплывать из глубин сознания.
Едва вспомнив всю последовательность вчерашних событий и по достоинству оценив несправедливость судьбы, второй раз помешавшей им с Даниловой спокойно насладиться обществом друг друга, Браунстоун вскочил на ноги в порыве праведного гнева.
В этот момент вошли двое суровых стражников и куда-то повели его. Они шли однообразными коридорами в тусклом свете, создаваемом лампами дневного освещения. Где-то за дверьми камер, мимо которых проходили, находились Анна и остальные. «Интересно, как всё-таки эти гады нашли нас?» — промелькнуло в голове Браунстоуна. Учёный попытался завести с тюремщиками какой-нибудь разговор, чтобы выяснить хоть, в какой именно тюрьме они находятся, но те хранили молчание и даже грубо прикрикнули на Браунстоуна, когда он продолжил свои попытки, чтобы он «заткнул пасть».
Вскоре камеры кончились, и они стали идти, как предположил Сэм, по административной части территории. Уже в коридорах контраст с другими тюремными помещениями был разительным. За одной из дверей, судя по обивке, помещались апартаменты большого начальника. Перед ней Сэму приказали остановиться и, встав лицом к стене и широко расставив ноги, руки положить на затылок. Сэм довольно успешно справился с требуемыми двигательными эволюциями. Его обыскали на тот случай, если что-нибудь осталось после тщального обыска, произведённого в лесу непосредственно в ходе задержания, когда он только успел убедиться, что спецназовцы UPS-SAS не успели увидеть, куда откатился выпавший из-за его пояса Камешек. После этого позволили пройти в открывшуюся дверь.
Сэм вошёл и увидел Сергея Подранина. Сами собой сжались кулаки, и он пожалел о том, что поддался на прэйторовскую провокацию и позволил себя реморализировать. Учёный ощутил небывалый прилив злобы. Понял, что, если бы не реморализация, получил бы сейчас Сергей по лицу — к гадалке не ходи!
Подранин по выражению лица Сэма догадался об обуревавших того желаниях и поспешил объясниться со сладкой улыбкой:
— Я очень-очень давно искал встречи с вами, глубокоуважаемый мною мистер Браунстоун! Пожалуйста, присаживайтесь! Ребята, оставьте нас с мистером Браунстоуном наедине!
Дождавшись, пока охранники удалились и плотно закрыли дверь, а Сэм, справившись с собой, принял предложение сесть, Сергей продолжил:
— Теперь никто не помешает нашей с вами беседе, и я надеюсь, что мы найдём общий язык. Скажу сразу, чтоб вы не переживали зря, что ваши друзья, вместе с очаровательной госпожой Анной, чувствуют себя хорошо, а обращаются с ними достойно. Я не собираюсь угрожать вам и говорить, что если вы не будете вести себя умно, то наше гостеприимство ухудшится. Как-никак, на дворе тридцать первый век, а это ко многому обязывает.
— Например, к использованию самого подготовленного спецназа для захвата жалкой группки безобидных учёных, — с ненавистью процедил сквозь зубы Сэм.
— Прошу прощения за вынужденные меры, впрочем, какого-то выбора у меня не было: я не на шутку испугался, когда узнал, что на всех совещаниях Мирового Правительства вместо настоящих Браунстоуна, Даниловой, Смита и Тараненко партию Обновления представляют клоны, в то время как прототипы их занимаются такой опасной деятельностью.
— И как же вы это выяснили? — с неподдельным любопытством поинтересовался Браунстоун.
— Ваш клон, Сэм-один, рассказал.
— Это ложь! Клон не может стать предателем!
— И всё-таки, уважаемый мистер Браунстоун, это правда, к вашему сожалению. Он сделал это из ревности, ведь он ревновал к вам Анну.
— Нет, не верю! Наверняка вы пытали его или использовали другие отвратительные средства, чтобы узнать правду!
— Как вы смеете так говорить со мной, я ведь правитель UPS?!
— Как-как, простите? Упс! Какой ещё «упс»?!
— Сэм, извините за прямоту, ваши эксперименты недопустимы! Никакой здравомыслящий человек ни в коем случае не допустил бы это ваше «Обновление»! Не допустил бы любыми средствами!
— У каждого человека есть возможность выбрать камни в почках или Камень в Руб-эль-Хали.
— Наверняка вы ночей не спали, думая о возможных последствиях вашей деятельности. Что, если позитивные изменения, которые способен производить в человеческом организме этот ваш «Камень преткновения» — «Камень Обновления», вызовут потом какие-либо неприятные побочные эффекты? Что, если управление материей выйдет из-под сознательного контроля использующего Камень индивидуума? Что, если газ всё-таки оказывает определённое, ещё не известное отрицательное влияние на человеческий организм? Можно поднять гору усилием мысли, только нечего потом жаловаться, если она упадёт и придавит тебя самого.
— «Если», «если»... Вы какой-то узник замка «Иф», то есть узник замка «Если»!
— Ну хорошо, Сэм, как вы понимаете, я вызвал вас сюда (при слове «вызвал» Сэм неприязненно поморщился) не для того, чтобы спорить о возможных последствиях применения Камня. Хочу предложить сотрудничество.
— Я не заинтересован ни в каком сотрудничестве с вами, — уверенно заявил Браунстоун.
— На вашем месте я бы не спешил с выводами. Положение ваше не из лёгких, помощи ждать неоткуда, я же предлагаю взаимовыгодное сотрудничество, — Подранин проговорил это спокойно, но тут же, не выдержав, приблизил максимально близко своё лицо к лицу Браунстоуна и начал торопливо и увлечённо шептать:
— Сэм, идея Реморализации очень удачна, я высоко ценю её нравственную направленность, хотя в сути своей сама мысль несколько старовата. Я недавно читал кое-какую старую русскую научную фантастику... так вот, Лукьяненко и Стругацкие, если эти фамилии тебе что-нибудь говорят, и ещё был один — Михеев, его ты наверняка не читал, писали об этой твоей Реморализации, которую в наше время вы можете проводить на практике.
— Погоди, утомил! — перебил разошедшегося Подранина Сэм, — у тебя локальный пищевой синтезатор есть, а то я проголодался?
— А, это мы легко! — Подранин, чьи словоизлияния были внезапно прерваны, расслабленно откинулся на спинку кресла. Сергей щёлкнул несколькими кнопками, и перед Сэмом визуализировалось виртуальное меню. Браунстоун выбрал несколько блюд и в знак благодарности кивнул заклятому врагу.
— Ты продолжай, продолжай! — разрешил Сэм, отправляя кусок в рот.
— Спасибо, — Сергей заговорил уже спокойнее. — Итак, идея Реморализации, в принципе, не нова и уже не актуальна. Я предлагаю тебе более интересную вещь. Это — использовать Камень для всемирной Деморализации, чтобы всё содержимое людских душ, все тайные страхи, всё спрятанное глубоко в подсознании и суб-под-билоу-сознании зло могли найти выход и сделать их свободными!
— Очень интересно! Твоя мысль не лишена некоторой оригинальности. Продолжай, прошу! — вставил слово Сэм, не переставая жевать.
— Мы с тобой станем царями этого мира. Если хочешь, возьмём с нами Данилову, хотя я и не совсем понимаю, на кой ляд тебе эта стерва.
— Ещё раз так скажешь — вилкой получишь в глаз! — предупредил Сэм.
— Хорошо, извини! Кстати, давно не секрет ни для кого, что ты уже реморализирован, и даже мухи не сможешь обидеть! Я думаю, если говорить начистоту, что реморализация самого себя была, по меньшей мере, глупостью, только не обижайся. Я предлагаю тебе править миром. Ты отведешь меня в Зал Камня. Там мы начнём всемирную Деморализацию. Внушим всем жителям планеты, что они обязаны подчиняться нам; заставим по нашему приказу быть готовыми прыгнуть в огонь, воду или канализационные трубы. Короче, я предлагаю абсолютную власть для нас двоих... или троих. Ну так как, ты согласен?
Сэм как раз доел, допил свой кофе и плюнул, подкопив слюны, Сергею прям в лицо. Как ни странно, это удалось сделать, даже несмотря на реморализацию. Видимо, внутренний инспектор учёл безукоризненное поведение Браунстоуна в последнее время.
— Дурак, если думаешь так поступать! Не усложняй своё и без того нелёгкое положение! — Подранин вытер рукавом массивный Сэмов плевок.
— А чего мне теперь-то бояться?
— Для начала обрадую тебя: наши учёные создали антигаз, и теперь мы можем сводить на нет действие газа Камня. Так что если не последуешь моим советам, просто уничтожим весь газ, который к тому моменту уже будет распространён на поверхности планеты. Лично мне этого не хочется. Давай-ка будем лучше дружить и править планетой, а плевок я тебе прощаю! Если ты захочешь упорствовать, я заставлю себя забыть, какой сейчас век, пойду попросту и трахну твою Аньку! Что, страшно?
Сэм сжал кулаки до хруста, но смолчал пока, размышляя над возможным в условиях Реморализации достойным ответом.

2
В этот самый момент резко раздался непонятный звук, с треснувшего потолка посыпалась штукатурка.
— А вот и мы! — воскликнул спустившийся из отверстия видимый только Сэму человек с цифрой на лбу, являвшийся полной его копией.
— А ещё дольше не могли добираться, да? — проворчал Сэм. Впрочем, внутри был доволен оперативностью клона. Ошалевший Сергей Васильевич Подранин с открытым ртом и чрезвычайно глупым, но забавным видом смотрел, как Браунстоун поднялся, словно по волшебству, в воздух и растворился в дыре в потолке.
Наверху, едва они откатились в стороны, чтобы избежать успокоительных зарядов, выпущенных по ним подбежавшими наконец-то охранниками, Сэм спросил Третьего:
— Где остальные?
— Выручают наших. У них Камешек.
— Если так, то я за них спокоен.
В это самое время возле камеры Даниловой уже стоял Подранин. Он нетерпеливо ждал, пока охранник откроет дверь, чтобы можно было захватить Анну в заложники в качестве последнего аргумента, способного образумить взбесившегося Браунстоуна. «Видит Боже, Сэмушка, я этого не хотел, ты сам вынудил меня» — подумал лидер правительства. Однако охранник слишком долго, по мнению Подранина, возился с замком, поэтому Сергей грубо толкнул его и сам открыл дверь без проблем.
Вот только «эта стерва» Данилова, держась за притолоку, нанесла удар обеими ногами в грудь Подранина. Стоило лишь тому согнуться в три погибели, как она, пнув в пах растерявшегося охранника, преспокойно убежала по коридору. «Не забыть бы этого нерасторопного стража уволить или посадить, а ещё лучше — убить» — рассудил, терпя страшную боль, человек, возглавляющий правительство UPS.
Данилову на полпути встретили остальные вместе с освобождёнными учёными и Банщиком (всех спасли тем же способом, как и Сэма). Они встали вплотную друг к другу, и это позволило им с помощью Камня вернуться, наконец, в Зал Камня в Руб-эль-Хали и перевести дух.

3
По прибытии в Руб-эль-Хали учёные первым делом попросили своих клонов поведать им о том, как они распланировали операцию по спасению друзей из оков вашингтонской тюрьмы. За всех рассказывал Лжедмитрий-два:
— Когда вас всех повязали, мы обыскали окрестности в надежде, что Сэму удалось сбросить Камешек до того, как его нокаутировали. Как вы понимаете, это и подтвердилось. С помощью Камешка мы сразу же отправились в Руб-эль-Хали, где я, используя новейшие хакерские техники, пришедшие к нам недавно от Лжедмитрия Первого, проник на секретный сайт UPS-SAS и отследил все перемещения телепортирующихся десантных катеров за сутки в окрестностях Лондона. Таким образом было установлено, куда вас поместили. Следующим номером был взлом с помощью хакерских приёмов электронной защиты вашингтонской тюрьмы с целью выявления информации о её внутреннем устройстве, а также о содержащихся в ней людях. Это всё и позволило нам провести операцию по вашему освобождению на высоком уровне. Я кончил.
— Хорошо. Дмитрий, посмотри, пожалуйста, как обстоят дела с газом — сколько там ещё до полного охвата планеты?
Учёный подошёл к приборам и застыл в удивлении над их показаниями.
— Что за чёрт?! — воскликнул он. — Судя по показаниям, количество газа на Земле не увеличивается, а уменьшается, причём, его уже меньше, чем было до отъезда на Сэмову дачу!
— Этого я и боялся, — вздохнул Сэм. — Подранин всё же осуществил угрозу и пустил свой антигаз!
Друзья Сэма, не имевшие возможности слышать, о чём ему рассказал Подранин в вашингтонской тюрьме, удивлённо переглянулись, и Анна-два спросила:
— Сэм, о чём ты?
— Ах да, вы же ничего ещё не знаете... — спохватившись, Сэм ввёл товарищей в курс дела. Джон-два за это время успел рассчитать скорость распространения антигаза и сообщил присутствующим в зале Камня о том, что антигаз может добраться до базы, если его не остановить, за две с половиной недели. Об этом он не преминул сообщить собравшимся.
Сэм схватился за голову и воскликнул вслух, увлекшись:
— Камень, создай скорей над базой заслон от антигаза! — после чего добавил, сплюнув: — тьфу ты, стихами заговорил!
Над базой возникло невидимое силовое поле, не пропускающее испарения антигаза внутрь. Это возможно было осуществить, поскольку интеллект Камня понял, какой смысл Сэм вкладывает в слово «антигаз», считав информацию непосредственно из его сознания. Камень просто взял пробы антигаза, телепортировав их из точки, на которой соприкасались зоны газа и антигаза, после чего мгновенно разработал защиту и выстроил купол.
Этим он несколько успокоил слегка запаниковавших было учёных. Слово взял Тараненко:
— Возьму на себя смелость предположить, что в ближайшее время наше внимание будет устремлено исключительно на разработку средства, уничтожающего антигаз.
— Так, да не совсем. Мне более важным представляется реморализировать Подранина с его окружением, после чего можно было б с чистой совестью заняться уничтожением антигаза, — Сэм был не совсем согласен.
— Но как же нам провести эту операцию без поддержки Камня, который, в свою очередь, не функционирует без газа? — воскликнул Смит.
— Сэм, позволь предположить твоему клону! — попросил Сэм-три. — Мы могли бы создать нечто наподобие бомб, несущих реморализирующий заряд — для Камня это очень просто — и сбросить их на Подранина.
— Ты прав, старина! Не зря гордо моим клоном именуешься! В самое ближайшее время вплотную приступим к борьбе с антигазом и к разработке реморализирующих бомб. Время собирать камни уже безвозвратно прошло. Теперь время разбрасывать бомбы! Будем надеяться, что заключённый в них «позитивный заряд» энергии заставит Подранина произвести колоссальную внутреннюю переоценку ценностей.
— Ох уж мне этот Подранин! — влез Банщик в разговор. — Встреться он мне, и не будь я реморализирован, сказал бы ему: «А становись-ка, дядя Сергей, рачком!» Недаром мой второй ник-нейм — «Голубой Банщик»!
Мужчины с опасливой подзрительностью отодвинулись подальше от экс-садиста.
— Тюрьма откладывает свой отпечаток на всех, — пояснил в своё оправдание не очень смутившийся Банщик.
— Ладно, ребята, потрепались, и хватит! Пора переходить к делу. Лично я пошла проводить первичный анализ структурного состава антигаза! — подвела итог Данилова, и все разошлись заниматься своими делами.

4
Разработка реморализирующих бомб и средства, позволяющего выводить запасы антигаза за пределы земной атмосферы, заняла несколько месяцев, за которые антигаз успел уничтожить газ Камня повсюду на Земле, кроме базы Камня. Это могло бы выдать людям Подранина местонахождение Камня. Работы завершились как раз за неделю до Нового, 3017-го Года.
Сброс бомб на базу Подранина решено было отложить до окончания празднования. Новогодние торжества предполагалось провести с небывалым и невиданным ранее в Руб-эль-Хали размахом, что было вполне осуществимо благодаря силе Камня. Убрав предварительно весь антигаз в окрестностях базы, Джон, надев шлем, материализовал посреди пустыни уже наряженную двухсотметровую ёлку и создал вокруг базы сугробы искусственного снега, красиво сиявшего в лучах солнца. Материал для строительства ёлки был телепортирован со свалок баз на Луне. Телепортируя материалы с незатронутых антигазом Подранина свалок, синтезируя недостающее, каждый из обитателей базы в пустыне мог соорудить такие подарки для своих товарищей, какие хотел.
По предложению Тараненко было решено заснять четырёхмерную новогоднюю кинокомедию в духе фильмов подобной направленности, обычно снимавшихся для показа в новогоднюю ночь в Советском Союзе. Сэм и Дмитрий взяли на себя роли сценариста и режиссёра, и любительский 4D-фильм со встроенной функцией ограниченной возможности участия зрителей был за пару дней отснят в переоборудованном под домашнюю киностудию «Руб-эль-Хали Пикчерс» Зале Камня и для смеха послан в Вашингтон Подранину вместе с новогодними поздравлениями. В фильме приняли участие практически все обитатели базы, включая Банщика — Деда Мороза, Анны-три — Снегурочки и Джона-три как Подранина-Бармолея. Сам Новый год отпраздновали весьма весело, освободив одновременно ещё большую площадь планеты от антигаза. В новогоднюю ночь Сэм, находясь в прекрасном расположении духа и надеясь на самый лучший результат их работы, засыпал вместе с Даниловой.

5
Сэм проснулся и медленно приоткрыл глаза. Какая-то алая дымка окутывала всё вокруг; сам учёный ощущал ноющую боль в голове. Непонятное марево проникало повсюду, и в мозгу Браунстоуна мелькнула страшная догадка о том, что это прорвавшийся антигаз. Сэм вскочил с кровати и кое-как оделся.
— Что с тобой? Ты чего скачешь-то? — подала голос пробудившаяся со сна Данилова.
— Ань, ты посмотри только — до нас антигаз как-то добрался! — с неподдельным ужасом в голосе объяснил Браунстоун.
Данилова в непонимании осмотрелась, принюхалась и обратилась к Сэму:
— Да с чего ты взял? Ты его на запах, что ли, определил — как пёс?
— При чём тут запах?! Всё вокруг в дымке! Проснись уже!
— О какой дымке ты говоришь? Вроде, всё нормально.
Сэм, охваченный новым приступом головной боли, сделал несколько шагов, держась за затылок. Предметы различались всё хуже с каждым шагом, и в больную голову Браунстоуна прокралась тревожная мысль: «Это не антигаз, если его Анька не видит! Это с головой у меня проблемы, только непонятно, отчего.»
— Ань, это не глупая шутка, ты правда ничего необычного не видишь? — осведомился на всякий случай Сэм, стоя посреди комнаты и держась за виски.
В качестве ответа Анна лишь отрицательно помотала головой. Сэм уже с трудом узнавал её черты сквозь алую дымку.
— Тогда помоги мне дойти до шлема Камня, чтобы тот провёл обследование моего организма, — успел пробормотать Сэм и начал падать, теряя сознание. Анна тотчас же подбежала к нему, подхватила и вызвала помощь по интеркому.
Первым подбежал Лжедмитрий Второй, вдвоём они подложили Браунстоуна под шлем Камня, дав последнему задание провести диагностику организма Сэма.

6
Сэм проснулся и снова увидел покрывающую окружающие предметы дымку, но воспринял это стоически. Он опять лежал на своей кровати и с трудом узнавал силуэты стоящих рядом друзей.
— Что со мной произошло? — задал Браунстоун естественный вопрос.
— Камень не обнаружил у тебя ни одной из известных науке болезней, — ответил смущённо Лжедмитрий Второй.
— Тогда какого чёрта я вижу всё вокруг в розовом свете? Неужели из-за моего бесконечного оптимизма?!
— Причины, вызвавшие у тебя нетипичную болезнь, которую даже Камень не в состоянии классифицировать и вылечить, тоже должны быть абсолютно нетипичными. И лично я склонен рассматривать в качестве базовой версии мысль, что подобное изменение состояния — побочный результат реморализации, испытанной тобой и Кровавым Банщиком.
— Слушайте, а как там Банщик? — вскричала Данилова.
— Камень, картинку из комнаты Банщика, быстренько! — попросил вставший под шлем Камня Сэм Третий. Сейчас же в углу комнаты возникло трёхмерное изображение Банщика, который сидел на табуретке, схватившись за голову.
— Банщик, ты как? — спросила Анна.
— Со мной творится что-то непонятное: голова раскалывается и всё в каком-то тумане.
— Знакомые симптомы! — воскликнул Браунстоун. — Терпи, дружище, у меня то же самое. Это побочное действие реморализации. Подранин был прав, говоря, что наши опыты ещё могут обернуться чем-либо неприятным для нас.
— Всё в порядке, Сэм. Пусть не получилось сделать всё запланированное, но и те улучшения, что я претерпел благодаря вам — громадное достижение; я ничуть не сожалею о прошлом. И если вы всё же, несмотря на побочный эффект, решите провести в полном объёме запланированное Обновление Земли, я буду только за!
— Нет, Банщик, если в течение какого-то времени в нашем состоянии не наступит улучшения, я буду вынужден потребовать прекратить осуществление проекта.
— Хорошо, что ты сам понял это. Я думаю, что все присутствующие согласятся с твоим решением, — поддержал его Смит. Слова дались ему нелегко, ведь именно он с Сэмом начинал всё.

7
Улучшений не последовало, поэтому операция «Обновление» была прервана. Через три месяца после встречи 3017-го года Данилова и Сэм поженились, но через пару лет были вынуждены расстаться, так как, с одной стороны, Анне тяжело было ухаживать за беспомощным Сэмом, а с другой стороны, тот понял, что истинная его любовь — Анна Третья. Впоследствии у Сэма и Третьей (которая стала именоваться Анной Браунстоун и реморализировала себя, объяснив свой поступок тем, что хотела бы, чтобы это состояние передалось их с Сэмом детям) родился сын, названный Биллом.
Когда Данилова вернулась в Москву, она обнаружила, что Анна Первая встречается с каким-то мужчиной, которого её родители считают её женихом. Пришлось пресечь на корню клонские матримониальные планы и поставить зарвавшегося клона на место, отправив Первую в Руб-эль-Хали.
Зрение Сэма всё ухудшалось, пока он не ослеп совсем. Умер Браунстоун в 3028-м году, сказав перед смертью “tilt!” и оставив Анну воспитывать сына. Ей очень помог в этом Дмитрий Тараненко. Прэйтор ослеп лишь наполовину и прожил дольше Сэма. Всех клонов решено было оставить в живых, они работали в Руб-эль-Хали, когда базу покинули все люди.
Уже после смерти Анны Браунстоун Тараненко описал во всех подробностях их операцию по Обновлению Земли в книге, которая вызвала столь бурный интерес со стороны общественности, что даже возникла религия, получившая название Реньюализм.
Суть концепции Реньюализма составляло некоторое количество пунктов, главными из которых были следующие: полное духовное, нравственное и физическое Обновление человечества; Мир без ненависти и Царство Любви. Вышеперечисленное позиционировалось как идеал, к которому необходимо стремиться. При этом считалось, что, чем больше людей будут стремиться жить в согласии с этим идеалом, тем лучше и совершеннее станет человечество.

8
Выходя из телепортационного метро, Уильям Браунстоун хотел сократить путь и пройти через турникет на выход как раз там, где все заходят. Обычно это не вызывало затруднений и позволяло неплохо сократить расстояние.
Однако в этот раз его почему-то задело сработавшим механизмом закрытия.
В принципе, это не очень его огорчило, и он без внутреннего напряжения переспросил что-то спросившую у него недовольную с виду женщину, следившую за проходом людей:
— А?
— *** на! — услышал Браунстоун ответ.


Анекдоты «Каменного» века (камнекдоты)
(Ахтунг! Просьба до прочтения романа «Обновление» эти анекдоты не читать, потому что иначе они покажутся никудышными)

Анекдот Первый (пошлый)
Кровавый Банщик признался группе учёных в Руб-эль-Хали в своей бисексуальности. Как только Сэм узнал об этом, он в испуге выкрикнул:
— Камень, создай скорей над базой заслон от пидоразов!

Анекдот Второй (старый, как мир)
Лжедмитрий Второй сидел в туалете. Вдруг раздался щелчок, и глаза клона стали видеть только сгустившийся как по волшебству мрак. На лбу выступил пот. Клон завопил:
— Помогите! Мои глаза! Я ослеп, как бедняга Сэм!
По ту сторону двери Анна Вторая сказала:
— Ой! Извини, я, кажется, задела выключатель!

Анекдот Третий (контаминированный из двух)
Было лето, ужасная жара. Билли, сынок Сэма, обливаясь потом в три ручья, сидел в час пик в переполненном вагоне телепортационного метро и перелистывал самоучитель психологии. К нему подошла какая-то бабушка, явно желающая, чтобы Билли уступил ей место. Билли сказал:
— Женщина, вы хотите сесть?
— Да, сыночек.
— Вам тяжело и неудобно стоять с тюками и сумками в руках?
— Ещё бы, сыночек.
— Хотите поговорить об этом?..

Анекдот Четвёртый (не смешной)
Анна сказала Сэму во время совместного времяпрепровождения в постели в ночь с 31-го декабря на 1-ое января 3017-го года:
— Сэм, а зачем ты всё-таки себя реморализировал?
Сэм, поглаживая Анину грудь, минуту находился в глубокой задумчивости, после чего, улыбнувшись каким-то своим мыслям, вымолвил:
— Скажу честно: видно, голова отказала.
Потом поцеловал Данилову в шею и добавил:
— А так, вообще-то говоря, ужасно мне тогда надоело пить, просто кошмар! А сам бросить это дело ну никак не мог — силы воли не хватало!

Анекдот Пятый (неостроумный)
Как-то раз Сергей Подранин, взяв с собою портативный деморализатор, выехал на личном вездеходе на охоту в Руб-эль-Хали. Вдали он увидел силуэт Мэтта Банщика и выстрелил в того пару раз. Хотя Мэтт и успел убежать от вездехода и скрыться под Силовой Щит Камня, одна пуля с деморализующим зарядом всё же достала его и вызвала дереморализацию.
Вечером того же дня Мэтт Прэйтор напился, дал Дмитрию Первому по роже, и проговорил, с трудом ворочая языком, в ответ на вопрос того о причинах столь непочтительного обращения:
— А ты чего тату набил? Ты что, сидел, что ли?!

This all is dedicated to the One: Ira “Bun”!
4.05.05-5.01.06












Выход ненависти (Riding with the devil)
Syndrome of total hate —
Go run for cover!
People don’t understand
Each over.

1
Михаил ехал в автобусе на работу. Застарелое раздражение, подкреплённое в последнее время проблемами на службе и в личной жизни, зачастую вызывало у него плохое настроение прямо с утра. Вот и сегодня несмотря на то, что 626-ой номер был почти без пассажиров, а сам Михаил сидел у окна, на душе у него было нехорошо. Впрочем, при взгляде на тех немногочисленных пассажиров, что всё-таки присутствовали, его посетила мысль о том, что другие этим утром тоже чувствуют себя не особенно бодро: кто-то, очевидно, не выспавшись, досыпал, откинувшись на спинку сидения; кто-то просто сидел, уставившись недовольным взглядом перед собой в одну точку. «Интересно было бы провести соцопрос, — подумал Михаил, — на тему: „Сколько процентов населения не делают на работе того, что вызывает у них отвращение?“»
Пока он размышлял обо всём этом, в автобус вошёл какой-то мужчина и вместо того, чтобы сесть на одно из вакантных мест, встал, шатаясь, почти вплотную к сиденью Михаила. Мужчина, видимо, был пьян. От него явственно воняло давно не мытым телом, хотя на бомжа он похож не был. Последнее предположение могло быть ошибочным: новая Новая Россия продолжала пытаться подогнать всё своё население под две категории: богачей и бичей (с абсолютным превалированием последних).
Пошатывающийся над головой и пованивающий мужчина вызвал у Михаила (на которого мужик не обращал никакого внимания) приступ злости, который лишь весьма отдалённо напоминал рабочую злость (которой как раз и не было), помогавшую дожить до конца дня. В Мишиной голове, где зарождались пока ещё не сильная боль и уже весьма ощутимое раздражение, неспешно проходили мысли: «Ну и чего этот козёл здесь встал?! Вокруг больше половины мест свободных, так нет же: ему непременно понадобилось понависать над душой… Эх, как дал бы ему сейчас в глаз! Так ведь все меня осудят… Да, вот если б я знал, что никто из пассажиров мне ничего не скажет, мужик однозначно получил бы по морде лица!»
После таких несколько мрачноватых мыслей, вызванных объективной действительностью, Михаил позволил своей фантазии разыграться на воле и представил, что автобус останавливается, все пассажиры просто исчезают, время тормозится, и во всём мире остаются только два человека: Михаил и нависающий алкаш, после чего стал смаковать в своём воображении подробности сцены насилия. Михаил так разошёлся, обогатил картину срывания злости в своей голове такими красочными художественными деталями, что сразу и не заметил, как автобус окутала какая-то фиолетовая дымка. Это само по себе должно было бы вызвать у Михаила удивление, но весь его опыт общения с окружающим миром, миром внутри и миром, получающимся в результате воздействия второго на первый (как и первого на второй), говорил ему, что ещё рано кричать «караул» — стоит чуть обождать. «А теперь — пора?» — сам у себя поинтересовался Михаил, увидев вокруг внезапно опустевшие сиденья и даже исчезнувшего куда-то водителя. «Да, теперь — разрешаю!» — дал Михаил сам себе отмашку. Однако мужик по левую руку, нависающий несмотря на творящиеся вокруг апокалиптические штучки, вынудил Михаила по зрелом размышлении действовать немного иначе, чем просто глупо паниковать, как он запланировал сразу. Он резко вскочил со своего сидения и накинулся, как настоящий берсерк, на, по-видимому, не заметившего произошедших вокруг перемен человека. Последовал левый прямой, затем правый хук. Выступившая на лице противника кровь добавила Михаилу храбрости и решимости действовать до конца, раз уж мечтания сегодня неожиданно проявляют склонность осуществляться.
«Фанерный» прямой в грудь  и пинок по печени алкаша вызвали у Михаила приятное ощущение, которое всегда сопутствовало успешному, ненапряжённому и экономичному выполнению техники. Внезапно в ходе выполнения апперкота по противнику, всё ещё, как ни странно, стоявшему на ногах, Михаила посетила мысль, что он наконец-то получил возможность опробовать эффективность пальцевого удара по глазам, столь восхваляемого Брюсом Ли и вызывающего куда меньшее доверие у А. Белова.
Да, старик Ли, как всегда, оказался прав! Никогда прежде Михаил не слышал, чтобы от удара так кричали. Однако пора было и заканчивать. Перед Михаилом встал актуальный вопрос: «Как бы прикончить эту сволочь?» Окинув беглым взглядом пустующий автобус, он увидел вполне подходящий для убийства предмет: по какой-то роковой для безымянного мужчины случайности ещё не оторванный другими охочими до насилия несознательными личностями висящий на стене молоточек для разбивания окна в случае аварии. Молоточек оторвался от удерживающей его проволочки без проблем. Подходящий к ситуации клич из «Горца» в исполнении Михаила огласил 626-ой автобус:
— There should be only one! — и молоточек затюкал по голове…

2
Стоя в луже крови, которая закапала ему все штаны, Михаил тупо глядел на непонятно откуда возникшего красноватого мужика с рогами. «Ох, уж эти бабы!» — единственная мысль, которой мозг Михаила сумел прокомментировать эту ситуацию.
— Ты кто? — всё же нашёл он в себе силы поинтересоваться у мужа неверной жены.
— Зови меня Диаволом, если хочешь, ты будешь не очень далёк от истины.
— И чего?.. — вымолвил Михаил, тупо осматривая свои трясущиеся окровавленные руки, разбитые костяшки и зажатый в правом кулаке молоточек.
Рогатый субъект с сочувствием посмотрел в глаза Михаила и ответил:
— Я осуществляю людскую ненависть, как только она достигает определённой степени, в бесконечном множестве параллельных миров, воплощая, таким образом, в жизнь мрачные фантазии.
— Это я уже понял сам… Какая же цена у этого удовольствия? Душа?
Диавол рассмеялся:
— Ха-ха-ха! Нет, не бойся! Душой нельзя торговать, хотя многие бы хотели сделать это. Цена — всего лишь твой разум.
...Пассажир 626-ого автобуса вдруг начал метаться, кричать, лепетать что-то маловразумительное. Какая-то бабулька с тюком с названием фирмы “Sony” перекрестилась и сказала: «Господи, Боже!»
— Вызовите «скорую», — слышались предложения с соседних кресел, однако никто из советовавших не спешил за собственным мобильником.
Мужчина, стоявший над мечущимся пассажиром, будто протрезвев разом, предположил:
— Мне кажется, парень просто рехнулся!..
На всякий случай этот человек (назовём его… ну, скажем, Алкаш), отошёл чуть подальше, на ходу доставая из портфеля и открывая банку джин-тоника. «Последняя!» — с горечью подумал он. Алкаш оставил ненормального на попечение подошедшего «волонтёра», решившего, очевидно, покозырять перед ехавшей вместе с ним девушкой в совершенстве отработанной техникой оказания первой медицинской помощи.
Попивая из банки, Алкаш с неприязнью наблюдал, как «доброволец» одной рукой держит у уха мобильник, общаясь со «скорой», а другой при поддержке пожилого человека «совковой» закалки отводит психа к выходу. Девушка молодого «добровольца», однако, держа дистанцию и не рискуя подойти ближе к спятившему бедолаге, далеко не так восхищённо глядела на своего парня, как тому хотелось бы. «Как же этот правильный энтузиаст меня бесит, и как же все они меня бесят!» — проносились в голове Алкаша будничные мысли.
Автобус резко затормозил, чуть не сбив какого-то велосипедиста, и громогласный мат водителя в его адрес слился с таким же громогласным матом уронившего банку Алкаша.
Когда автобус остановился на следующей остановке, Алкаш уже немного успокоился и не ругался во весь голос. Поглядев на скучающие лица одной части пассажиров и оживлённые лица остальных (пассажиров уже набралось прилично), дающих советы выводящим новопосвящённого в сумасшедшие, Алкаш подумал: «Как же я вас всех ненавижу!!! И ещё… Чёртова банка упала, а я хочу бухать!!!!! Боже, пошли новый Потоп из Водки, и пусть все в нём потонут, а я один буду плыть с большим черпаком в этом автобусе, как Ной в своём Ковчеге!»
Вскоре после выхода конвоируемого психа Алкаш увидел нечто совсем непонятное и натолкнувшее его на мысль о том, что, может, и хватит пока пить, лучше продолжить дома, в спокойной обстановке, на пару с Якимовским или, например, Синюшкиным. «Нет, всё-таки фиолетовая дымка за окном — это уже нешуточный синдром» — мелькнула мысль в его многострадальной голове.
…Тем временем начался ливень. Никто ничего подобного этим утром не ожидал, и все стали оживлённо обсуждать нестабильность погодных условий. К этому моменту фиолетовая дымка, которую наблюдал Алкаш, уже испарилась, что не могло его не порадовать.
Однако дальнейшие события вызвали и у него, и у остальных пассажиров очень бурную реакцию. Уже не Ниагарские водопады обрушивались на автобус, как и на всё вокруг, а просто какие-то океаны-Солярисы! Водитель попытался остановить автобус, который не пожелал останавливаться, а вместо этого поплыл, словно щепка, увлекаемая бурным течением. В панике пассажиры выламывали двери, били стёкла и выплывали наружу, в воду, которая уже доходила до середины автобусного окна. Вода начинала заливать внутренности несчастливого 626-го номера, когда странная догадка посетила Алкаша. Он наклонился, зачерпнул пригоршню жидкости, и уже по запаху понял, что это никакая не вода. Ему сразу же вспомнилась подходящая фраза из обожаемой им в свои молодые годы «Металлики»: “Care for what you wish /You may regret it /Care for what you wish /You just might get it!” К этому времени он уже оставался один в автобусе, водка стремительно прибывала, но 626-ой, который покинул уже и водитель, как по волшебству всплывал над поверхностью тонущей в море алкоголя Москвы.
3
Из кабины водителя, в которой, Алкаш готов был в этом поклясться, минуту назад никого не было, вышел какой-то мужчина с рогами. Этот мужчина свободно и развязно подошёл к Алкашу, огляделся, присвистнул и удивлённо молвил:
— Даю левый рог на отсечение, если это не тот же самый автобус! Весьма странный феномен концентрации ненависти в одной пространственно-временной зоне. Надо будет попросить, чтобы разрешили всестороннее исследование этого прецедента в качестве курсовой работы. Ой, простите, у вас, наверное, ко мне вопросы? Не стесняйтесь!
Алкаш опешил окончательно. Почти полминуты он просто тупо смотрел, открыв рот, на странного парня и его рога. Затем нашёл в себе силы промолвить:
— Ты кто такой?
— Зови меня Диаволом, ты будешь очень близок к истине. Предвидя твой следующий вопрос «и чего?», скажу сразу, что я осущест… А, чёрт, надоело одну и ту же фразу по пять раз на дню тупо повторять! Зови меня Гарри Поттером, я работаю на батарейках, существенной составляющей которых является разум человека, так что сегодня тебе не подфартило, ведь пропитой разум — тоже разум!
4
…Пассажир, который ранее стоял возле так неожиданно сошедшего с ума человека и который очень не понравился крестящейся несмотря на просталинистские взгляды и поминающей всуе Господа Бога бабке Фёкле Никитичне, вдруг сам начал проявлять всевозможные признаки безумия.
— Ого, смотрите-ка: психов стало двое! — молвил паренёк в берете, сидящий слева через проход от Фёклы Никитичны.
— Тенденция, однако! — с глубокомысленным видом изрёк кто-то.
На помощь двум добровольцам, усмирившим и отведшим первого психа к выходу из автобуса, кинулись два ранее мирно беседовавших молодых человека с неслабо накачанными мускулами. Они скрутили второго слетевшего с катушек типа. «Наверное, при Союзе были в пионерах» — с одобрением подумала про них бабка Фёкла Никитична.
Автобус остановился на остановке, обоих психов вывели под дружный гул голосов дающих различные советы пассажиров, среди которых бабка Фёкла занимала отнюдь не последнее место; внутрь ввалилась традиционная московская утренне-вечерняя толпа. Фёкла Никитична во все глаза наблюдала, предвкушая интересное зрелище, как к сидевшему слева через проход парню подковыляла ещё более олдовая, чем сама Фёкла Никитична, старушка с клюкой (кто-нибудь знает, куда ей в утренний час пик понадобилось тащиться?), а парень, отвернувшись к окну и жуя жвачку, игнорировал её в лучших традициях нового, волчье-капиталистического мирка. Старушка с клюкой не подвела и, как и следовало ожидать, устроила сцену, не особо выбирая выражения, ссылаясь на прежние боевые заслуги.
Эта сцена разбередила душу Фёкле Никитичне, и она, горячо сочувствуя старушке, проникалась к пареньку (и ко всей Новой России в его лице) жгучей ненавистью и стала размышлять о том, что, если бы сейчас вернулся Сталин, то всё бы изменилось в лучшую сторону (читатель верно угадал про фиолетовую дымку, окутавшую автобус 626-го маршрута).
Итак, на этот раз ненависть нашла следующий выход: не успела Фёкла обратиться с молитвой к Иосифу Виссарионовичу или Богу или хотя бы ойкнуть, как многое уже повидавший за этот день автобус, который, вероятно, уже поседел бы, будь он человеком, вопреки всем законам физики взлетел над землёй и устремился к верхним слоям атмосферы. Фёкла Никитична вся похолодела внутри и вытаращила глаза на великолепный вид из окна. Зрелище, открывшееся пассажирам, в молчаливом оцепенении пялившим глаза, могло бы в иной ситуации доставить им эстетическое удовольствие (линия шоссе с ползущими, словно жуки, автомобилями; бархатный ковёр, сотканный листвой деревьев; проплывающие белоснежными овечками облака вперемежку с фабричным или заводским дымом и многие другие красоты, которые автору не хватает умения достойно описать, поэтому он и не берётся за это дело), но в этот раз они не имели возможности по достоинству оценить его, а поэтому лишь нечленораздельно мычали и многозначительно переглядывались, покачивая головами и изредка негромко вздыхая.
В салон ввалился очумелый водитель и недоумённо развёл руками в ответ на устремлённые на него взоры пассажиров: мол, «ребята, клянусь вам, я не при чём!»
Когда автобус покинул пределы земной атмосферы, показав вполне определённое намерение выйти на орбиту, Фёкла Никитична, да и все остальные товарищи по несчастью, даже позабыли удивиться тому факту, что оказались способными дышать в вакууме.
Пассажиры получили редкую возможность на халяву поглазеть на свою планету с орбиты, однако не воспользовались ей, так как несколько запоздалая паническая реакция всё же заставила их повскакивать с мест и начать ошалело бегать с дикими криками.
Одна лишь Фёкла Никитична, парализованная страхом, продолжала сидеть неподвижно с закрытыми глазами.
Слух Фёклы Никитичны, однако же, был обострён благодаря экстремальности ситуации. Он улавливал крики ужаса, исходящие от пассажиров, затем беготню; раздался звук, напоминающий лязг открываемого люка, после него несколько минут слышались какие-то суетливые царапанья, грохот и переругивания. Наконец всё стихло. Мозг проанализировал поступающую от звуковых анализаторов информацию, и женщина поняла, что осталась одна. Теперь можно было открыть глаза.
Когда Фёкла Никитична посмотрела на вид из окна, с ней чуть не случился очередной (внеочередной?) сердечный приступ: голубоватая Земля ускорила своё вращение настолько, что это стало видно даже невооружённым глазом. От вида вращающегося с бешеной скоростью шарика бабушку начало подташнивать. Но она не хотела, сама понимая всю смехотворность чистоплотности в данном случае, испачкать своей рвотой пол в автобусе.
Итак, бабушка, следуя за ранее покинувшими автобус людьми, вылезла на крышу и очистила свой организм всласть. Увы, не успела она отдышаться, как её сдуло поднявшимся космическим ветром и понесло на Землю.
Бабушка, как это ни парадоксально, уже успокоилась к этому времени. Во время полёта в её голове мелькнула мысль: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать!»
Странное существо человек! Казалось бы, летишь ты на верную гибель — так и лети себе спокойненько! Так нет же, бабке Фёкле этого показалось мало: она стала судорожно прикидывать, едва лишь войдя в верхние слои атмосферы, возможные координаты своего приземления. Будто это имело принципиальное значение для трупа, не поддающегося никакому опознанию. Бабка с каким-то патриотическим удовлетворением убедилась, что падает на Землю, и более того — на Москву, и более того — в самый её центр!
Зажмурившись, Фёкла Никитична очень больно стукнулась о булыжники Нулевого Километра, но, к своему удивлению, однако, в полном соответствии с внутренней логикой этого бредового повествования, осталась жива и даже местами здорова. Бабка поднялась, утёрла платочком кровь из носа и с разбитой губы, и огляделась. На падение человека с неба никто не обратил внимания.
Погода стояла хорошая. Светило солнышко, которое показалось бабке Фёкле добрее и красивее вследствие пережитых суровых экзистенциальных испытаний. Вокруг собиралась толпа, однако источником её образования послужило вовсе не возвращение пенсионерки с орбиты.
— А что здесь происходит? — спросила, едва лишь восстановив дыхание, Фёкла Никитична у своей соседки.
— Сейчас Сам речь будет держать!
— Кто — «Сам»?
— А то вы не знаете?! — удивлённо уставилась на Фёклу Никитичну соседка. — Вы, верно, тоже просто всё поверить не можете, что наш любимый Иосиф Виссарионович прятался всё это время в подмосковных лесах в медвежьих берлогах, — добавила она, плача (причём не было понятно — от счастья или по какой-то другой причине).
Но вдруг на Фёклу с её плаксивой собеседницей зацыкали со всех сторон, и они вынуждены были перестать говорить и вместе со всеми остальными шумно стали приветствовать Сталина.
Появление «старого нового» генерального секретаря транслировалось на гигантский экран, но какое-то время в тех рядах колонок, возле которых стояла обалдевшая пенсионерка, не было звука, и Фёкла Никитична смотрела с ностальгией и смутно зарождающейся в груди тревогой на многометровое изображение беззвучно шевелящего губами знакомого до боли усатого лица.
Неожиданно с ушераздирающим адским скрежетом звук голоса вождя всё же удалось настроить и в тех колонках, рядом с которыми стояла Фёкла Никитична, и незабываемый голос начал вещать:
— …все, предавшие нашу власть, будут без жалости репрессированы, а те, кто оставался на протяжении всех этих лет лояльным нашей советской власти — соответсвующим образом награждены!
Рядом со Сталиным стояли Зюганов и другие лидеры коммунистической партии. Они с превеликим трудом предавали своим лицам выражение «всё идёт по плану».
Вдруг старушку Фёклу взяли под руки мистическим образом оказавшиеся за её спиной два каких-то молодых человека, вооружённых автоматами, один из которых, тыча своим пальцем в большой тюк с надписью “Sony” и джинсы на тощих ногах старухи, суровым голосом осведомился:
— А почему у вас, гражданка, сумочка с нерусским названием? Да и штаны-то, смотри-ка, Васёк, изготовлены потенциальным противником!
Без дальнейших объяснений боящуюся возражать бабульку повели сквозь толпу к Кремлёвской стене, где, повернув лицом к её красной кладке, направили в спину ствол автомата и расстреляли.
— Прощайте, мои сериалы! — прохрипела бабка, помирая.
Диавол материализовался с некоторым опозданием и, глядя на труп пожилой женщины, обронил, с некоторым удивлением почёсывая репу:
— Промашечка с бабушкой вышла!
5
Когда, разложив на приборной доске и употребив внутрь дорожку кокаина, Наркоман добавил газ, пытаясь обогнать непонятный автобус, в котором в очередной раз можно было наблюдать признаки нездоровой активности, в его голове пронеслось: «Они там что все — с ума сошли?!»
Наркоман-водитель ненавидел пешеходов, следуя новой тенденции в мире отечественного автомобилизма и стараясь по мере возможности не тормозить на красный перед переходящими улицу людьми, а наоборот — поскорее проскакивать перед ними.
Но не меньшее озверение у Наркомана вызвал этот автобус, который вдруг решил затормозить вместо того, чтобы преспокойно доехать до следующей остановки.
Мысли Наркомана несмотря на сидящую в сознании ненависть были несколько более абстрактными (возможно, под влиянием кокаина): ему захотелось Поймать Самый Большой В Жизни Кайф. Этот Кайф представлялся ему в образе воткнутых во всё тело, то есть в руки-ноги, голову и т.д. шприцев с героином.
…Окутанный фиолетовой дымкой, наркоман получил свой Кайф сполна, а Диавол, оперативно явившийся за платой, счёл лимит на сегодня исчерпанным и, вызвав по рации свой флаер, направился прямиком в Хелл-Молл-сити.
Дома он тщательно законсервировал все полученные за мастерски выполненную за день работу разумы, после чего полетел в свой любимый Ненавистологический Адский Университет.
Его флаер сел на университетской стоянке одновременно с Аггеловым. Они поприветствовали друг друга, и Аггел не преминул похвастаться, что осуществил сегодня ненависть в Африке, Индии и Китае и, соответственно, заполучил в своё полное пользование три человеческих разума. Диавол рассказал о своих интересных приключениях в живущей недоступными Богу или чёрту законами России. Аггел, открыв рот, с завистью уставился на Диавола.
Но оказалось, что, пока они на университетском крыльце делились впечатлениями о прошедшем дне, подошедший в режиме невидимости ректор НАУ Сатана внимательно вслушивался в разговор и, появившись перед приятелями, обратился к ним:
— Что это за клички такие у вас дьяволохульнические? — студенты испуганно поджали хвосты. — Вы мне бросьте эти глупости, а то ведь на сессии завалю!
А после добавил специально для Диавола:
— А о ваших наблюдениях мы ещё отдельно поговорим.
Едва он испарился, отправившись куда-то по своим ректорским делам, Аггел, вспомнив, что у них ещё оставалось два часа до начала лекции, материализовал из воздуха электрогитару и драм-машину и предложил Диаволу спеть что-нибудь.
Диавол подумал, почесал за левым рогом и предложил «Школу № 666»* .



После исполнения этого хита был спет и другой плод их совместного творчества — песня с названием «Чингачгук»** .



На этом импровизированный концерт окончился, и они ушли, взяв вместе с собой подошедшую Полуночную Вурдалачку, пить водку.

Приложения
Школа № 666
Чему учился, ты забудь:
Здесь всё наоборот.
Ужасно сложно не остаться
Здесь на второй год!
А кто же директор в школе такой?
С рогами, копытами и с бородой?
С хвостом, в чешуе, чьи глаза полны зла?
Директор здесь дьявол, значит — плохи дела...

***
Чингачгук
Сидит на охоте в засаде в кустах,
В руках крепких твёрдо держа томагавк.
Кто видом одним повергает всех в страх?
Чей крепче чем камень умелый кулак?
Чингачгук! Большой Змей! Чингачгук!
Чингачгук! Большой Змей! Чингачгук!

21.04-1.05.06
Москва. 200-й автобус — Коптево — Сокольники — Коптево.













Скачок в двенадцать лет, или Преобновление
(сон, приснившийся автору в одну из декабрьских ночей)
A
Когда Женя вернулся от ментов, Вася сразу же спросил у него:
— Ну, как там?
— Как мы боялись, всё складывается из рук вон плохо. Они обещают, что на суде у нас не будет никаких шансов, и ты знаешь, я почему-то верю. Ещё менты сказали, что, поскольку это хотя и ужасное, но всё же первое серьёзное правонарушение с нашей стороны, они согласны пойти нам навстречу и сделать интересное предложение. Чтобы мы о себе не забыли, и науке помогли по мере возможностей.
Вася с нетерпением ждал дальнейших пояснений. Брат, пытливо посмотрев ему в глаза, молвил:
— Прежде чем сказать, что же нам предложили, я хочу попросить тебя об одолжении. Пожалуйста, отнесись к моим словам со всей возможной серьёзностью! Ты давно меня знаешь, в принципе, всю мою жизнь, и можешь отличить, прикалываюсь я или говорю правду.
— Говори уже, что там стряслось?! — напряжение последних дней прорвалось в нервном выкрике.
— Да ничего, просто нам придётся немного попутешествовать во времени. А если быть точным, отправиться в будущее, которое наступит через двенадцать лет.
За свои двадцать два года Вася перечитал горы научной фантастики и фэнтези, пересмотрел массу фильмов подобной направленности, и поэтому не мог скрыть закономерного скепсиса. С сарказмом в голосе, граничившим с явной издевкой, он выпалил:
— Как будто я такой дурак, что верю, будто можно переместиться в будущее, которого ещё нет! Хотя, по моему глубокому убеждению, и в прошлое тоже невозможно отправиться, этого не допустило бы Мироздание, заботящееся о своём существовании. Сдаётся мне, что менты над тобой решили немного пошутить, хотя для них это на удивление сложный прикол, такого я от них действительно не ожидал. Обычно их приколы ограничиваются ударом под дых или ещё куда-нибудь.
— Не спеши с выводами, а лучше слушай дальше! — Женю не так-то просто было смутить, — Сейчас я тебе всё объясню. Как мне сказали, мы станем «подопытными кроликами» секретного эксперимента по «консервации душ», организованного спецслужбами. С наших сознаний будут сняты копии, которые будут жить и действовать в наших телах в течение ближайших двенадцати лет, в то время как наши настоящие «Я» будут помещены на весь этот срок в специально созданные устройства хранения, так сказать, «душехранилища». Через двенадцать лет, когда тебе уже будет тридцать четыре, а мне — тридцать два, наши «законсервированные» «Я», то есть те «Мы», какими мы являемся сегодня, будут возвращены в наш мозг посредством, кажется, электромагнитного излучения, не помню точно. При этом произойдёт вытеснение тех личностей, которые к тому времени сформируются на базе копий наших сознаний. Надеюсь, не очень сложно?
— Сойдёт, — пожал плечами Вася.
— Момента перехода мы не заметим, поскольку наши настоящие «Я» будут заменены копиями во сне. Уснём в 2004-м, а проснёмся в 2016-м году! — продолжал свои объяснения Женя. — Полагаю применение к нам термина «путешественники во времени» абсолютно оправданным.
— Что ж, звучит убедительно. Ты, как я понимаю, согласился за нас?
— Ещё бы, особенно если учесть, что альтернативой стало бы сам знаешь что после того, что мы с тобой наворотили. А так нам гарантирована полная амнистия.

D
Это пробуждение было самым странным в Васиной жизни. Странным, потому что комната, в которой он ложился спать на протяжении последних девяти лет, страшно (в самом прямом для Васи значении) отличалась от той, в которой он проснулся теперь. Всё пространство вокруг кровати было захламлено какими-то вещами, назначения которых Вася не только не знал, но даже не представлял себе, для чего кому-то могла понадобиться, к примеру, эта занимавшая добрую треть комнаты металлическая ромбическая фиговина, издающая негромкие каркающе-чавкающе-скрежещущие постанывания. Это ещё была далеко не самая странная здесь вещь (небольшое пояснение: со сна Вася не сразу осознал, где находится, и сначала от удивления позабыл об имевшем место много лет назад разговоре с братом).
В комнату неслышной поступью вошёл человек. Крутящий головой по сторонам Васька вздрогнул, когда человек попал в поле его зрительного восприятия. Васька ошеломлённо уставился на вошедшего, слегка приоткрыв рот. Присмотревшись, впрочем, он с облегчением узнал родного дядю, по непонятной для всё ещё не догоняющего Василия причине слегка постаревшего.
Дядя сказал:
— Что, проснулся? Доброе утро! Тебе Ленкина мать звонила, сказала, что сама вместо Ленки на «Театральную» в центр зала ещё оставшиеся у них твои вещи подвезёт. Ленка с тобой теперь и общаться больше не желает.

D
Василий начал постепенно догадываться (правильно Лукьяненко (или Буркин?..) писал, что слишком сильное увлечение фантастикой не проходит бесследно), что происходящее, в принципе-то, закономерно и не удивительно, особенно если вспомнить, что говорил Женя в ходе давешней, а точнее — давнишней беседы (насколько давнишней? ах, ну да, двенадцатилетней давности). Что дядя Юра сказал? Лена? Да, Василий знал одну Лену. В то время, когда отдал на хранение сознание, он как раз начинал с ней встречаться. Она очень ему нравилась. Интересно, это та же самая? Помнится, тогда, в двадцать два года, он был зелёным и робким. Он мог бы назвать только одну женщину, с которой спал по-настоящему. Интересно, а как с этим обстоит сейчас?
Из задумчивости его вывел звонок в дверь. Дядя Юра пошёл открывать. Его радостный голос донёсся довольно громко из прихожей:
— О! Заходи, заходи, давно не виделись! Разувайся и проходи к Васе.
Дяде Юре что-то невнятно ответил какой-то мужчина. Васька торопливо напяливал на себя одежду: «И как только эта ширинка здесь, в будущем, застёгивается? А если бы сейчас девушка какая-нибудь вошла?!»
Едва лишь Василий догадался, применив метод научного тыка, какая из десятка ручек, вшитых в штаны по бокам, отвечает за автоматическое закрытие молнии, как на пороге комнаты появился какой-то незнакомый стриженый наголо мужчина приблизительно тридцати лет со следами длительного запоя на лице. Мужчина, прежде чем зайти в комнату, сказал в коридор:
— Дядь Юр, сделай нам, пожалуйста, чаю пока. У нас здесь кое-какие секреты.
Дядя Юра не стал возражать и удалился на кухню. Человек зашёл в Васину комнату и обратился к нему:
— Небось, не узнаёшь?
Когда Вася в ответ отрицательно помотал головой, он, сказав: «Сюда посмотри!», закатал рукав и обнажил татуировку в виде пяти черепов, расположенных по сторонам креста и в его центре.
Василий, догадавшись-таки наконец, что перед ним брат, сказал:
— Добил татуировку? Давно? Сколько отдал?
— Без понятия. Тут всё дёшево. А ты себя видел? — поинтересовался Женька и протянул Василию миниатюрное зеркальце. От увиденного Вася чуть не вскрикнул. Годы явно не молодят людей. Женька как ни в чём не бывало рассказывал:
— Итак, очнулся я вчера. Сначала со сна не въехал в ситуацию. Думал, я всё ещё там, в две тысячи четвёртом. Смотрю — рядом девка, а откуда она здесь взялась — даже не представляю. Потом выяснил у неё осторожно — жена! Машкой зовут. Ну, ничего так, красивая. Через час пент зашёл, мент тутошний, отвёл меня на кухню, чтоб жена не слыхала, и спрашивает: «Какой у вас стаж вождения спутниковых экспрессов?» Я только глазами хлопаю. Он рассмеялся и пояснил мне, что это профессия моей копии, помимо музыки, была — водитель спутниковых экспрессов. Пент так проверял, успешно ли моя душа расконсервировалась. Теперь заново придётся на курсы этого грёбаного вождения ходить! К тебе, кстати, ещё не заходили?
— Нет. Я только что очнулся. А тебе тот пент не сказал, чем я здесь занимаюсь?
— Писатель ты, как и хотел. Не особо, правда, известный. А у нас с Любовью сегодня концерт перед стадионом! Вчера, как с женой своей познакомился, звонят мне: завтра, мол, сам знаю, что. Готов ли я, и всё такое... Пришлось под дурачка косить — что, да как? Когда услышал, что на стадионе играем — чуть в обморок не упал. Срочно стал басиста просить мне ноты занести — мол, головой ударился, а свои все растерял где-то, — и программу начал разучивать. Послушал я современные диски — ничего у них музыка.
Зашёл дядя Юра с чаем. Они ещё немного посидели, говоря преимущественно о погоде. Потом Женя стал собираться. Брат проводил его до лестничной клетки.
— Ты заходи в гости, — сказал Женя. — Я тут рядом живу, потом покажу, а сейчас мне бежать надо — партии свои повторять — чай не в «Релаксе» играем! Мобильник мой у тебя в списке номеров есть, я уверен. Ну, давай!
Брат Васи ушёл, а сам он, глубоко задумавшись, вернулся в квартиру и закрыл дверь. Дядя Юра сказал ему:
— Ты бы лучше начал собираться, зачем Ленкину мать заставлять ждать! До метро вместе пойдём, мне тоже уходить надо.
Вася мысленно согласился и стал одеваться по-уличному. Перед самым уходом он не удержался и обратился к дяде, зашедшему к нему в комнату:
— Не прими меня за психа, а для чего используется эта вот тема, — стараясь сохранять непринуждённый вид, Василий указал пальцем на неугомонный ромб.
Дядя с сочувствием посмотрел на него:
— Бедняга, всё-таки перетрудился! Это же синтезатор позитивного настроения, который ты по пьяни сломал! Взял бы уже инструмент да и починил его — у меня сердце кровью обливается слушать, как жалобно там искусственный интеллект ноет!
Озадаченный Василий пробормотал лишь в ответ:
— Э-э... Починю на досуге.

I
Василий с дядей шли по улице. Навстречу двигался человек в майке с надписью «СССР». Это вызвало у Василия некоторые опасения, и он спросил дядю с лёгкой дрожью в голосе:
— А как пишется название нашей страны?
— Рос-сий-ска-я Фе-де-ра-ци-я! — по слогам произнёс удивлённый дядя. — Чему тебя только в институте учили? Что, всё уже забыть успел?
— Представляешь, до четвёртого курса как учился и события всякие хорошо помню, а дальше как отрезало, только что-то отдельное... — успокоившись, пояснил Вася.
— Так не бывает — здесь он помнит, а здесь не помнит! — высказал свои сомнения дядя Юра.
— Ещё как бывает! — заверил бывалый не очень молодой человек.
Тут, однако, им пришлось расстаться, так как они подошли к станции метро «Сокол». Дядя Юра пошёл в сторону дворов, а Вася проник через стеклянные двери на саму станцию. Метро с 2004-го до 2016-го изменилось не так радикально, как с 1992-го до 2004-го. Изменения главным образом заключались в том, что всё-таки построили (в 2014-м) станцию «Митино», была введена система безналичной оплаты проезда (к счастью, Василий нашёл в кошельке кредитную карточку), и ещё более увеличилось процентное соотношение рекламной глупости на квадратный метр.
Пока Вася ехал с «Сокола» до «Театральной» и морщился от смолкающей лишь тогда, когда необходимо было объявить остановку и «Осторожно, двери закрываются!» акустической рекламы, у него было минут пятнадцать свободного времени, чтобы понаблюдать за пассажирами будущего. Нельзя сказать, что они стали более зло относиться друг к другу за прошедшие годы, но и положительных изменений заметно не было. Сказать по правде, пассажиры вообще не изменились. Изменилась только их одежда. Несмотря на то, что было начало апреля, погода стояла хорошая, и все они были одеты легко. Модными являлись, по-видимому, футболки с символикой так называемого «прикольного» стиля (от уже виденного «СССР» и изображений Ельцина с початой бутылкой водки в одной руке и полуочищенным бананом в другой до шаржей на незнакомых Василию лиц и забавных надписей, касающихся, видимо, неизвестных ему реалий будущего).
Но вот поезд остановился на «Театральной» и Василий, посмотрев время на своём мобильнике из будущего Ericsson-2016X, и убедившись, что он не опоздал, с интересом и любопытством двинулся к центру зала.
Лениной матери ещё не было, он бы её узнал, поскольку видел на фотографии за два дня до своей вынужденной двенадцатилетней спячки, а взрослые люди обычно не очень сильно изменяются за десять-двенадцать лет. Ждать было сомнительным удовольствием, поскольку рекламный спам не оставлял уши в покое ни на секунду. Причём, другие люди, казалось, не чувствовали неудобства. Привычка — великое дело! Для себя Васька давно уже понял, что тотальное зомбирование людей рекламой и PR-ом есть своеобразная форма тоталитаризма, никак не меньше. Свобода (выбора, воли, вообще чего угодно) для отдельной личности при таких условиях есть категория абсолютно нереальная.
Подошла женщина с небольшим чемоданчиком, и Вася узнал в ней ту, кого ждал уже минут пятнадцать.

C
Итак, Василий забрал у Ленкиной матери свой чемоданчик и, даже не заглянув в него (решив, несмотря на распирающее его любопытство, сделать это дома), попрощался с женщиной и отправился к подъезжающему составу.
Пока поезд ехал до «Сокола», Василий задремал, но проснулся на «Динамо» от резкой боли в районе груди, внезапно возникших тошноты и головокружения и некоторых других неприятных ощущений.
Кое-как добравшись до дома, Васька бросил на диван полученный от Лениной мамы чемодан и решил, прежде чем вызывать «скорую», осмотреть своё тело, в частности, свою грудь, вызывающую самые неприятные ощущения. Проворно стянув с себя футболку и оголив таким образом торс, Вася подошёл, гримасничая от боли, к зеркалу. Увиденное повергло его в лёгкий шок, а шок, как это давно известно — не по-нашему! Василий смотрел на своё отражение, как будто перед ним был телеэкран или же монитор с очередным сиквеллом «Матрицы». На левой своей груди он увидел металлический круг с отверстием. Это отверстие, вне всякого сомнения, предназначалось для внедрения в организм каких-то веществ непонятного свойства. Может, так здесь принято? В любом случае, прежде чем беспокоить «скорую», следовало выяснить природу странного отверстия, не вызвав неуместных подозрений. Для этого нужно было поговорить с Женьком.

T
— Алло! — сразу же снял трубку брат.
— Здорово, это Вася. Слушай, у тебя на левой груди никаких дырок наподобие розеток нет?
— Не знаю, не смотрел ещё... Сейчас. Нет! А у тебя есть, да? И для чего она?
— Так для того и звоню, чтобы у тебя узнать! Не так важно, для чего она, но болит — полный писец! Ещё и тошнит меня, к тому же, башка гудит!
— Так, слушай, я сейчас у кого-нибудь из пентов, которые про нас всё знают, выясню, что с этим делать, и позвоню тебе сразу. Никуда не отходи от мобилы!
— Хорошо. Я и так еле ходить могу! — сказал Василий и дал отбой.
Усевшись в кресло и зажмурясь от приступа резкой боли, Василий стал с нетерпением ждать звонка Жени в этом оказавшемся весьма неприветливом и неприятном мире будущего.

I
— Хреново дела обстоят, брат. Эта дырка — знак того, что ты принимаешь биоускорители “Addiction”, вероятно, для стимуляции творческих способностей. Штука эта очень дорогая и запрещённая. Сейчас у тебя ломка, поэтому обычная «скорая» тебе не нужна, за тобой скоро заедут и отвезут в специализированную лечебницу. Там тебе помогут. Я скоро подойду, жди. Как только тебя угораздило на эту дрянь подсесть?!
— Всё понял. Жду тебя.
Василий был крайне подавлен услышанным. Из тяжёлых раздумий его вывел снова зазвонивший мобильник. Василий поспешно снял трубку, глянув на имя хозяина определившегося номера — «Сергей» — и на его отобразившееся фотоизображение («какой неприятный тип!»).
— Какого чёрта ты не приехал за дозой?! Сдохнуть хочешь?! — проорал звонящий.
— Слушай, Серёжа, — мягко, но уверенно начал Василий, — я решил бросить эту дрянь и лечь в клинику.
— Не глупи, тебе не хуже чем мне известно, что без биоускорителя тебе и сутки не продержаться, а в клинике тебе больше месяца не прожить!
Василий почувствовал, как, помимо боли, всё внутри него охватило новое чувство — заставляющий трястись поджилки страх. Он собрал все душевные силы, чтобы не сорваться, и вымолвил:
— Слушай, если эта штука такая дорогая, где же я достану деньги — не от книг же своих я столько поимею!
— Где обычно доставал. Ты сам же говорил, что в своих книгах все грабежи и убийства описываешь только по собственным ощущениям!
Не в силах что-либо ответить на это, Василий просто повесил трубку.

O
Некоторое время он сидел, тупо уставившись в одну точку, словно в прострации, и, вроде бы, ни о чём не думал. Когда звонок в дверь прозвучал в первый раз, он его не услышал. Однако, когда после второго и третьего звонка звонить стали без перерыва, начав при этом колотить в дверь, он понял, что лучше будет открыть, и медленно поднялся с кресла. Устремлённый внутрь себя взор его скользнул по полученному сегодня чемодану. Снаружи, видимо, устали звонить и стучать и принялись выламывать дверь. Не обращая на эти посторонние звуки ровным счётом никакого внимания, Василий открыл чемодан. Там, под грудой шмоток, лежал предмет, вызвавший у Василия большой интерес.

N
Нацелившись бластером себе прямо в ужасное отверстие на груди, Василий произвёл выстрел. Последним звуком, который он услышал, был вновь зазвонивший мобильник. Уже умирая, он взглянул на экран телефона. Там было изображено лицо брата, а внизу стояло сегодняшнее число, замеченное им слишком поздно: «1.04.16».
17.12.05


Визит к гадалке Саталии
(от автора: это не фэнтези!)
Далеко. Очень далеко от Солнечной системы находится планета Хивериастра. Единственная обитаемая планета своей звёздной системы, Хивериастра входит в Большую Коалицию Обитаемых Миров. Естественно, обитатели планеты владеют технологией Межпространственной Переброски МП-2, позволяющей осуществлять межзвёздные перелёты. На планете доминирует капиталистическая модель экономики с элементами олигархии (или олигархия с элементами капитализма), из-за чего разрыв между неимущими и хорошо обеспеченными слоями общества колоссален. У богатых есть всё начиная новейшими установками автономного жизнеобеспечения и заканчивая прогулочными Реактивными Толстопопами с планеты Гил-Гол; у бедных, естественно, нет и сотой доли того, что есть у богатых.
Такова жизнь на Хивериастре на момент повествования. А каковы же её жители? Да абсолютно такие же, как мы с вами (за исключением отличия во внешности — у хивериастрян по три глаза)! Порой жестокие, порой добрые; есть жадные, но есть и щедрые; временами смелые, зачастую трусливые; встречаются умные, но дураков тоже навалом; есть среди них и трезво смотрящие на свою жизнь, но в абсолютном своём большинстве они суеверны. И суеверие у них, как и у нас, принимает порой совершенно невообразимые масштабы!
Максимально выпукло выразилось суеверие на Хивериастре в институте так называемых «гадалок». Свои гадалки имелись во всех сколько-нибудь крупных населённых пунктах — городах, больших деревнях. Памятуя, видимо, выражение «нет пророка в своём отечестве», жители Хивериастры приглашали на эту высокооплачиваемую должность любых представителей других звёздных систем, утверждавших, что они владеют древним искусством гадания (к слову, на юге планеты, в одном крупном мегаполисе, обитала и работала гадалкой настоящая цыганка с Земли). Конечно же, количество шарлатанов с поддельными документами и дипломами Магистров Гадания было огромным. Но для абсолютного большинства простых людей ежемесячный поход к гадалке или гадальщику (пол простому хивериастрянину зачастую было не по силам определить, или же пол у данной особи просто-напросто отсутствовал, а иногда был сдвоенным, строенным или же счетверённым) был такой же жизненной необходимостью, как и пятнично-вечерняя доза псевдо-разумных грибов Брибя-нигнца.
Для обычных жителей Хивериастры, не принадлежавших к элите общества, гадалки и гадальщики были единственной возможностью увидеть воочию обитателей других миров.
Мало кого по-настоящему волновал вопрос, кто перед ним: шарлатан или профессионал (если допустить существование таковых), тем более, что и те и другие предсказатели оказывались правы или неправы примерно в одинаковом числе случаев.
Рапар, синеглазый парень (правда, средний его глаз был зелёным, а где-то ещё скрывался шоколадный) двухметрового роста без волос на голове (холостой, если кому интересно), был беженцем с северных областей планеты, где жизнь беспокойнее, чем в южных землях.
Причиной тому служили постоянные локальные вооружённые столкновения карликовых государств. Месяц назад он явился на Реактивном Толстопопе, аренда которого стоила последних сбережений, в Барбусер, город на юге Хивериастры. Печальным взглядом провожал Рапар исчезающего на горизонте в лучах закатного солнца Хивериастры Реактивного Толстопопа, обученного специально, чтобы он мог всегда вернуться назад — последнего из тех, кого он знал на этой земле.
Но за месяц Рапар неплохо обжился, устроился на жительство у одной местной вдовы, пошёл на работу грузчика на Вставную Память Синтезирующую Фабрику и обзавёлся большим количеством приятелей как на ВПСФ (с которыми после работы в пятницу жевал грибы Брибя-нигнца), так и у себя в районе.
Итак, сегодня ему предстояло познакомиться с гадалкой. Саталия обитала на горе Дрог-драг-слег, путь к подножию которой пролегал через Лес. В данный момент Рапар шёл по этому Лесу, срубая своим кинжалом крепкие ветви брабианского дерева. Он добирался до гадалки, ориентируясь по схеме, выданной ему хозяйкой квартиры, в которой он жил, и по компасу.
Просто добраться до Саталии уже было своего рода испытанием, поэтому дети и подростки к ней не ходили. Очень уж опасных зверей в Лесу не водилось, но кое-какие представители фауны (например, мертвяки) могли бы доставить зазевавшемуся паломнику немалые неприятности. Однако мертвяков usually можно было вывести из игры, побрызгав бродилом. Также некоторую опасность представляли мокрецы, которые, правда, обычно не лезли на рожон, и странные не то детки, не то не-пойми-кто, при приближении к которым прилетала Туча и довольно чувствительно била током.
(от автора: это всё ещё не фэнтези!)
За пару часов своего субботнего времени Рапар пробился сквозь заросли и выбрался на поляну, непосредственно примыкавшую к горам.
Красота открывшегося вида поразила до самой глубины души. Раньше он горы не видел. Представшее величие поневоле заставляло задуматься о собственном ничтожестве. В небе над заснеженными вершинами парили Псерксы (что-то вроде земных орлов). С открытым ртом Рапар взирал на всё это великолепие, пока не напомнил себе, что время выходного неумолимо уходит. Тогда он пошёл к горе Дрог-драг-слег, выискивая глазами пещеру гадалки.
«Вон там вход — отверстие в форме буквы „пиритямма“! Вперёд!» — подбодрил он сам себя.
(от автора: тем не менее, это не фэнтези. А жаль...)
Рапар зажёг факел и вошёл в пещеру. Никто ему не давал инструкций относительно того, сколько идти до гадалки, поэтому Рапар крикнул куда-то вглубь пещеры: «Эй, есть здесь живой кто?!»
— Кто! кто! кто!.. — повторило эхо.
Ответа не последовало... Хотя нет, лучше так: «Нет ответа».
Тем не менее, Рапар пожал плечами и невозмутимо продолжил путь. Развилок по дороге не встретилось. Вскоре в глубине коридора показался какой-то источник света. Рапар пошёл вперёд уже увереннее и через пару минут вышел к освещённой электрическим светом площадке с небольшим овальным озером в центре.
— Эй, как тебя... Саталия, выходи, клиент пришёл! — крикнул Рапар, набравшись смелости.
Пару секунд ничего не происходило. Но вот вода в озере пошла пузырями, и вскоре с небольшим дождём брызг из глубины предстала сама гадалка. Говорили, что даже по меркам своей родной планеты гадалка была очень старой. Это означало, что она уже отметила свой двух-с-чем-то-тысячелетний юбилей. Внешне гадалка напоминала четырёхголовую слониху с пропирсингованными хоботами и ластами. На ластах гадалки опытный глаз Рапара (его отец был ювелиром, но продал свою фирму за карточные долги, отдавать которые считал делом чести) отметил дорогущие кольца из сплавов добываемого в недрах вулкана Уба-Ипать-Перуба-Гой металла с аналогичным вулкану названием с платиной и другими металлами. Скрипучий и гундосый старческий голос донёсся со стороны одного из сатальих ртов:
— Новенький зашёл! Всё видит Саталия, всё знает! Поведает тебе тайны Судьбы твоей невероятные за жалкую пару юванделий наличными (если по безналичной оплате, то в течение пяти бизнес-дней, номер счёта прилагается).
Перед Рапаром словно по волшебству материализовались сертификаты, прайс-листы на разные виды предсказаний и прочая бюрократия.
Даже не взглянув на всё это полиграфическое буйство, Рапар бросил:
— Стандартное предсказание на месяц без подробностей за полюванделия наличкой!
— Хорошо! — проскрипела старуха, — вот твоё предсказание...
(Рапар напряг слух)
— Ой, забыла — деньги вперёд!
Что-то негромко промычав, Рапар нетерпеливо бросил плату гадалке в правую ласту. Та ловко её подхватила и отправила в свою сумку через плечо. После этого продолжила:
— Вот тебе предсказание: в алом круге перемены грядут немалые, и он покроется рыжим пламенем, если ты не изменишь ничего!
— Это ещё что за *****?! — вымолвил ошалевший Рапар. — Ха-ха, все посмеялись, а теперь я жду МОЁ ПРЕДСКАЗАНИЕ! Только не надо меня держать за полного лоха — я ведь всё-таки разговаривал с народом в Барбусере и знаю, что вы по-человечески всем предсказываете.
Но как ни изощрялся Рапар в красноречии, большего он от Саталии не добился. Та, вообще, сказав своё «туманное пророчество», застыла в неподвижности с тупым выражением на предсказательской морде.
— Бабуля, я ведь с «крышей» вашей перетру! У нас на Хивериастре незаменимых нет, а Вселенная не так мала, как вам может показаться — на вас свет клином вовсе не сошёлся! — горячился Рапар.
Через несколько минут пустых уговоров Рапар начал смутно догадываться, что с гадалкой что-то не совсем так, точнее, совсем не так, а ещё точнее — какая-то лажа. Чего это она не двигается? Хе-хе, как прикольно! Рапар кинул в бабку помидором, который был у него с собой (вдова дала в дорогу). Реакции — никакой, как говорил Валерий Кипелов на концерте «Арии» в День Борьбы Со СПИДом. Заинтригованный Рапар разделся до трусов и подплыл к бабушке-цыганушке-«позолоти ласту».
Чёрта с два он сразу понял, что она — робот! Он сначала облазил её всю вдоль и поперёк, вылез на берег обсохнуть и проглотить пару-другую Брибя-нигнца, и лишь со второй попытки случайно нащупал механизм вскрытия корпуса электронной гадалки.
«А говорят, эти аккумуляторы „энергобудвайзер“ работают триста лет без подзарядки! — мелькнуло у него в голове, — хотя они, видимо, столько и проработали...»
С большим интересом Рапар принялся изучать содержимое сумки Саталии. Кроме пары десятков юванделий он нашёл передатчик, что давало надежду на возможность связи с теми, кто за афёрой стоит.
Исследовав ту часть пещеры, которая находилась за озером и куда, естественно, никто, кроме гадалки, не проникал, он обнаружил портативный телепортатор и сообразил, что через него гадалка отправляла деньги хозяевам-аферистам.
Рапару пришла в голову интересная мысль. По передатчику гадалки он связался с «нанимателями». На экране появился какой-то заспанный мужик в пижаме. Увидев Рапара, мужчина изменился в лице и воскликнул:
— А ГДЕ БАБУЛЯ?!
— Я за неё, — невозмутимо ответил Рапар, показав мужику, что тоже знаком с вселенской классикой. — Короче, народ, есть предложение. Пришлите мне «энергобудвайзеров», а я буду следить за вашей гадалочкой и чинить её, если что не так. Учтите, что секрет ваш известен пока только мне.
Мужчина на экране, поняв, с кем имеет дело, деловито бросил:
— Какую плату просишь?
— Чисто символическую — 200 юванделий ежемесячно на мой счёт номер 32xxyb2238432.
— Согласен, — ответил, для приличия подумав, аферист. — Давно пора было кого-то поставить следить за старой перечницей.
— А скажите, другие гадалки... э-э... тоже ваши клиенты?
— Да, у нас весь этот бизнес. Не боюсь тебе об этом говорить, так как мы теперь повязаны, но всё же предавать крайне не советую.
Через час, поменяв аккумуляторы в гадалке на присланные новые, Рапар вышел из пещеры с карманами, набитыми хрустящими банкнотами. Он посмотрел на небо.
Алый круг солнца Хивериастры вспыхнул рыжим пламенем.
(от автора: я понял! Это был сай-фай-постмодернизм!)


Парикмахерская «Три медведя наголо»
(Визит к гадалке Саталии-2)
Накопив крупную сумму благодаря средствам, которые приходили от аферистов (об этом смотри в повествовании «Визит к гадалке Саталии» — А. М.), Рапар женился на замечательной девушке по имени Ралинния, родил детей и открыл свой собственный парикмахерский салон «Три медведя наголо», в котором работал уже пятнадцать лет. Его пятнадцатилетний же сын Патин, как и все пятнадцатилетние представители его расы, был уже полностью сформировавшимся — как в физическом, так и в умственном планах.
Парикмахерская Рапара была элитной и принимала только важных персон, прилетавших со всей галактики, а работали в ней на данный момент трое (кроме уборщицы): Витар, Патин и сам Рапар.
Витар, лучший выпускник Межгалактической Школы Парикмахеров (МШП), был нанят Рапаром, что потребовало вложения значительной суммы, которая, к счастью, вскоре была с лихвой возвращена. Витар — потомок смешанного брака женщины с Земли и мужчины с Хивериастры.
Теперь все трое ели грибы Брибя-нигнца. Из прихожей донеслись звуки тяжёлых шагов раньше, чем синтезированный голос из динамиков, вмонтированных в стены, пол и потолок, успел произнести лишённым эмоций голосом:
— ВНИМАНИЕ, КЛИЕНТ.
Задев высоко посаженной на длинной шее головой притолоку, в зал вошёл, как сразу же определил намётанный глаз Рапара, Бурбалак с Гараборны. Впрочем, не стоит особенно восхищаться проницательностью Рапара, ведь час назад по менто-почте ему была переслана вся необходимая информация об этом существе (данный факт очень порадовал синеглазого гиганта, так как свидетельствовал об уровне благосостояния клиента — менто-почта была последним писком моды и средством связи представителей финансовых элит).
После пары минут обмена любезностями и разговоров ни о чём Бурбалак решил взять быка за рога и перешёл непосредственно к делу:
— Ребята, что-то, блин, болит затылок у меня... — он указал на две хитро заплетённые косички. — Я думаю, это из-за косичек; я пытался вырвать эту долбанную волосню — ни черта не получается.
Бросив мимолётный взгляд на затылок клиента, Рапар выдал:
— Воспаление затылочно-косичной области? Вам нужно выщипать атавистический волосок из нижней лобковой ложногубки! Тогда косички отвалятся сами собой.
Патин и Витар переглянулись и посмотрели на Рапара с привычным уважением.
— О! Гениально! — отреагировал клиент. — И как это вы так сразу сообразили? Так что же делать?
— Я прошёл полный курс обучения в Валу-Херарсксе. Чтоб удалить косички, нужно удалить волосок из ложногубки, а для этого, в свою очередь, понадобятся специальные щипцы с Муаолиня. Но должен вас разочаровать, — Рапар придал своему лицу скорбное выражение, а все три его глаза выразили Вселенскую печаль, — у нас их нет и в обозримом будущем, увы, не предвидится. Очень жаль. До свидания!
Бурбулак в непонимании уставился на Рапара, но вскоре в его сетчатых глазах зажёгся огонь озарения:
— О, не волнуйтесь, я заплачу любую цену! Вплоть до миллиона юванделий. Ребята, только сделайте, чтоб башка не болела!
Теперь Рапар изобразил глубокую задумчивость. Друзья в молчаливом благоговении уставились на него.
— Есть выход, хоть и несколько опасный... Я думаю, мой сын, используя телепортатор из нашего подвала, мог бы перенестись на Муаолинь. Сейчас, только вы не волнуйтесь, на это уйдёт не более двух часов, если проблем не возникнет.
Бурбулак заметно оживился. Рапар продолжал:
— Извините, мы ненадолго удалимся, — подмигнув сыну, он жестом пригласил того перейти в подвал.
Сам Рапар подошёл туда чуть позже со свёртком, который он передал Патину.
В тусклом подвальном освещении он приобнял Патина за плечи, посмотрел ему в глаза и проникновенно произнёс:
— В свёртке — то, что вполне может тебе пригодиться. Достань муаолиньские щипцы хоть у Саталии в заднице!
— Хе-хе-хе!.. Всё будет сделано!
Когда Патин встал на трапецию телепортатора, отец помахал ему и дёрнул рычаг.
www.patin.livejournal.com.:))
14.10.88
«„Ну и папаша у меня! Я знаю, что сам он в моём возрасте любил приключения под десяточек грибов Брибя-нигнца, да и я весь в него, но не закончилась бы эта история десятком гробов для моего разорванного на части тела?!“ — что-то вроде этого вертелось у меня в голове, пока я не спеша ступал на площадку телепортатора, рассовывая по карманам предметы амуниции и махая дёргавшему рычаг активации отцу.
Никогда не привыкну к этой внезапной тяжести внизу живота и рвотным позывам...
Чуть оправившись, я огляделся в этом столь непривычном окружении. Было совершенно очевидно, что я очутился на базаре. Надеюсь, что с космоязыком у местных жителей проблем нет.
— Извините, где здесь ближайший туалет? — спросил я первым делом на, надеюсь, не очень ломаном космоязе у стоявшего рядом муаолинца-торговца крылатыми блибизикцами обыкновенными.
— Дарагой, ты телепартыровался, что лы? Баштарр, пакажи! — попросил этот муа стоявшего рядом товарища.
Космоязык в его исполнении был ужасен. Но смысл я понял и пошёл, сопровождаемый рослым чернокожим муаолинцем с тростью, узорно инкрустированной драгоценным металлом Уба-Ипать-Перуба-Гой («Как у Саталии» — мелькнула мысль в моей голове, но тогда я не придал ей значения).
Доведя меня до сортира, он спросил, взял ли я с собой при телепортации Припя-ныгынца (чёртов акцент). Я понял намёк, залез во внутренний карман безрукавки и протянул ему пару маслянисто блеснувших в лучах местной звезды крупных грибов.
Сунув один из них сразу в рот и тщательно упаковав другой, он поблагодарил меня и похвалил душещипательность предсмертного визга особи, после чего развернулся к умывальнику прополоскать рот. Я же прямиком устремился к отверстию для приёма мочи в трубке малого синтезатора телетоплива, в очередной раз мысленно поражаясь гениальным решениям инженерной мысли межгалактической цивилизации.
В том, что я не услышал шагов за спиной, виноват не столько я сам, сколько шум, с которым вода впитывалась синтезатором.
...Когда я, наконец, очнулся и ощупал шишку, я первым делом прикинул, бросив взгляд на вживленные под кожу часы, сколько прошло времени с момента удара (тростью, видимо) по моей макушке. Оказалось, пара минут (плюс-минус пять). Я бросился в погоню за вором, укравшим все Брибя, кольцо обратной телепортации и три сотни юванделий. Так как я всегда был неплохим бегуном (лучшим в классе с углублённым изучением плазма-дайвинга), мне не составило труда быстро догнать негодяя. Произошло это у лотка всё того же торговца.
Там уже стояли муаолиньские мяунты ММ (местные органы охраны порядка), и я, как выяснилось впоследствии — ошибочно, решил, что мне повезло. Я тут же обратился к ним, начав разговор о своих Брибя и так далее.
Однако мяунты, не выслушав, схватили меня под руки и, говоря что-то стоявшему здесь же с омерзительно довольной рожей торговцу блибизикцами обыкновенными, повели к своему флаеру.
На полпути к машине, вероятно, устав от моих шуток и попыток выведать хоть какие-либо сведения о моём положении и дальнейшей гипотетической судьбе, не говоря уже о причинах столь странного обращения, мяунты приложились к моей многострадальной голове таким же тупым предметом, как и они сами, вызвав очередной скачок перемены декораций:
...Темно. Комната, кое-как освещённая какой-то не то лучиной, не то личинкой, не то вообще не пойми чем. Дверь. Заперта, плечом не вышибить. Окно. Решётка крепкая, да и высоковато. Что ж, остаётся только ждать. Посплю ещё немного, что ли...
— Встать! Хорош валяться, блин!!
Чёртов жандарм! Мяунты Вселенной, объединяйтесь!!!
— Ну и что, соизволит мне кто-нибудь объяснить, наконец, что за дерьмо происходит в этом чересчур дерьмовом мире?!
Пальцы. Забыл, кольцо обратного перемещения сорвано. Какой-то лысый господин в штатском. Все ему кланяются. А я не кланяюсь. Мне весь этот бомонд местный уже поперёк горла, хоть я и пробыл здесь... так-так... два часа. Вживлённые под кожу антидеструктабельные часы — изобретение века! О! Лысина муаолиньская заговорила!
— Просим прощения за столь негостеприимное обращение, — проговорил он и продолжил, уже повернувшись к мяунту: — можно оставить нас двоих?
Мяунт бросил подозрительный взгляд в мою сторону, но лысине не стал перечить. Делаем выводы. Правда, какой нам в том прок? Внимательно слушаем баритон муаолинца. Вещай, что ль, чмо!
— Я — Кунер Спелк. Вам нечего бояться, если вы готовы к сотрудничеству с нами. Вы нам нужны лишь как мост, который приведёт нас к вашему отцу. Он должен нам кучу юванделий. Вы знали об этом?
— Ш-ш... («язык плоховато слушается, ч-чёрт!») Хх-Тьфу!!! Шо?! Шо за бред? Развести нас собираетесь на что-то? Так без мазы вам, блин, это, сразу говорю!
— Не спешите с выводами. О нас вы могли слышать от Рапара как о «группке аферистов», но он не знал, с кем связывается, когда воровал доходы от Саталии и ряда других гадалок Хивериастры.
— Что? Мой отец никогда бы не стал заниматься ничем подобным! Он всю жизнь жил и живёт по понятиям, и «крышам» всем и так далее всё всегда отстёгивает без базара.
— Ты просто скажи нам, где сейчас твой отец, нам лень всю Хивериастру перерывать. Мы тебе заплатим. С Рапара только бабок снимем, даже убивать не будем.
— А если «нет»?
— А если «нет», то будет немного больно. Или — много, хе-хе!»
www.weetar.livejournal.com.:))
14.10.88
«Прошло почти полтора часа с тех пор, как Патин отправился на Муаолинь. Рапар исчерпал запас шуток и читал гостю свои рассказы «Чего ждать от курьера» и «Ленивый катамаран — хозяин Тайги». Не знаю, как гость, а я уже реально хотел блевать. Слава Богу, что пока дело не дошло до «Палиц», «Двух часов без дрочи» и «Лексики в преломлении моветональных обертонов дискурса», а то б я его просто убил ректально этими же книженциями, хоть он и отец моего лучшего друга, зануда этот!
Ситуация изменилась, когда синтезированный голос снова огласил помещение:
— ВНИМАНИЕ, КЛИЕНТ!!!
Чур меня! Надеюсь, больше сюрпризов не намечается?
Вошёл землянин. Он представился олигархом и сказал, что имеет большое влияние на правительство Земной Империи, а сейчас отдыхает на Хивериастре (кто не знает, у нас уже год как закончились войны и планета стала райским уголком для туристов).
Землянин этот оказался интересной личностью. Он занимался изучением музыки своей планеты, бывшей популярной несколько столетий назад, особенно его интересовал стиль «панк-рок» из страны, если не ошибаюсь, Расия. Клиент заинтересовался им после ознакомления с группой «КиШ», записи которой можно было найти в каких-то Богом забытых закоулках.
Где-то он нашёл информацию о причёсках под названием «ирокез». Теперь он хотел, чтобы мы поставили ему «ирокез». Ни моих, ни Рапаровских опыта и знаний не хватило, чтобы ответить на вопрос о том, как вообще его ставить.
Клиент, излагая суть проблемы, мрачно и безапелляционно изрёк:
— Хочу такую же причёску, как у рИальных панков!
Как вы догадались, кому-то нужно было отправиться на Землю тёмных времён для Расии (если не ошибаюсь) — в конец двадцатого — начало двадцать первого века, в Москву. Короче, в отсутствие Патина за секретом «ирокеза» на Землю отправили меня (благо я, замаскировав рога под головной убор, внешне не отличался от землян — вдруг там трёхглазые двухметровые парни а-ля Патин — редкость?). Для более удобного, а вернее — единственно верного проведения этой процедуры я захватил портативную машину времени.
Так я и начал осуществление операции, оставив без сожаления Рапара читать своё роковое творчество уже двум благодарным слушателям. Хорошо, что у меня была time machine — им бы не пришлось долго мучиться: я вернулся бы в ту же секунду, плюс-минус пара минут.
Перед переброской я вколол себе пару ампул с экстрактом языка той страны и эпохи. Надеюсь, мой акцент не будет звучать там чересчур чужевременно.
Пообщавшись с аборигенами, почти мне не удивившимися, я отправился «тусить на „Чистые Пруды“» — так это называлось.
Теперь уже там я поинтересовался у какой-то компании:
— Ребята, где я могу панков найти?
— А ты что — панк?
— Да не, я просто хочу узнать, чем вы «ирокезы» ставите. Статью про неформалов пишу на Прозе.Ру.
— А-а, понятно. Странный у тебя акцент. Немец?
— По типу ага.
— Сегодня только готы и пара скинов, но у последних про «ирокез» лучше тебе не спрашивать: шуток не понимают, сделают из твоей кожи делаварский тамтам!
Не разобравшись, кто из них кто, я сначала по ошибке подошёл к скинам и получил 3,14здюлюлей.
Итак, мне не оставалось ничего другого, кроме как подойти к готам, благо на этот раз ошибка была исключена.
Готы посоветовали мне прийти на концерт “Distemper” и там пообщаться с рИальными панками.
Я перевёл время с помощью «тайм машин».
У стоявшей перед входом в концертный зал толпы я поинтересовался:
— Ребята, чем панки ставят «ирокезы»?
— Пивом!
Через минуту я стоял с той суммой, которую «настрелял» у метро, возле коммерческого ларька и старательно проговаривал звуки, непривычные моему языку:
— «Сатыарий пахмиэльник»!
К Рапару вернулся с фонарём под глазом (скины всё-таки козлы), но с трофеем из прошлого — бутылкой «Старого похмельника».
Причём вернулся я в ту же самую секунду, которую покинул. Пока я спускался за снаряжением, чтоб отправиться на выручку Патина, Рапар читал отрывки из своих ранних, проверенных временем вещей: «Один день Дивана Дивановича» и «На полюсе без снега». По моему глубокому убеждению, обе — дерьмо...
Оставив гостей «наслаждаться» его рассказами (панк с «ирокезом», который был тут же возведён на макушке, решил подождать нашего с другом возвращения (он всё время нудно повторял вслух: «Вот теперь я рИальный панк!»). Что ж, видно, ему совсем нечего было делать, раз он готов был даже Рапара слушать), я, вооружившись гранатомётом с зарядами отупляющего газа, ...»
www.patin.livejournal.com.:))
14.10.88
«Он раздавил мне грудь, порвал частично бок и ударил в обнажившуюся печень. Вдруг стена взорвалась. Я узнал мутировавший рогатый силуэт потомка смешанного брака жительницы Земли с жителем Хивериастры.
— Витар!!!
Это был именно он. Витар прихватил с Хивериастры гранатомёт с гранатами, начинёнными зарядом отупляющего газа, который был пущен в ход не отходя от кассы.
«Отупив» пытавшего меня (я вмазал ему хорошенько — шрам у него на всю жизнь останется!), равно как и подсуетившуюся влетевшую в камеру охрану, мы начали вести с ними беседу.
«Отупевшие» муаолинцы сначала были не способны на разумный диалог, что нас слегка позабавило:
— Смотри, как прикольно... Ты кто? — спросил Витар ближайшего стражника.
— Не знаю.
— Сколько будет дважды два?
— Э-э... Я — Брибоппа! Я вспомнил!
— А ты кто? — вопрос был задан муаолинцу-садисту.
— Э-э... Хе-хе! Четыре!
Ну, всё в таком духе... Потом я сказал:
— Ладно, у нас времени мало осталось! Слушай, ты не забыл смешать заряд «Отупителя» с сывороткой «Жизнь не по лжи»?
— Конечно, ещё спрашиваешь!.. — ухмыльнулся он.
— Тогда приступим. Где вы храните щипцы? — это я спросил у муаолинцев, которые меня уже слегка бесили, хоть я по жизни добрый, вовсе не ксенофоб и уважаю все виды Известной Необъятной Вселенной.
— На складе у Саталии.
— О, блин, какое знакомое имя!
— А теперь отдавайте моё кольцо, — сказал я, — и мы уйдём!
Муа безропотно подчинились.
Мы оставили муа валяться спящими, поработав прикладом, а сами обратили пристальнейшее внимание на участок электронной схемы на стене. Там вполне доходчиво объяснялось, как пройти в туалет и на склад:
«Тюрьма
^
I
I
I
V
Туалет <— — — — —> Склад Саталии»
— Отлично, мне как раз в туалет охота! — воскликнул я.
Внимательно осмотрев схему, Витар попытался сформулировать маршрут:
— Так... Вверху — север, внизу — юг... Сложнее всего как на Муаолине, так и на Хивериастре определить, где запад, а где — восток.
— Ты брось эти культурологические изыски и отсылки!
— ОК, проехали!
Всё-таки мы сориентировались и прошли в туалет. Там нам встретился уже знакомый чернокожий муа, который не расставался со своей тростью даже в сортире.
— Э-э-э... — тупо промямлил он при виде нас.
Ударив локтём в крупный прямой муаолиньский нос, я боковым ударом ноги в бедро свалил гиганта. От болевого шока тот потерял сознание.
Я сломал его палку о колено, бросил обломки на тело и о то же колено доломал его нос. После этого я с умным видом изрёк:
— Всех наглых муа будем мочить в сортирах!!!
Позже я вспомнил, что нечто подобное уже слышал в аудио-курсе истории какой-то планеты, кажется, Земли.
Повернув от сортира к востоку, мы, успокоив с помощью гранатомёта с зарядом сыворотки «тупости и правды» охрану и выяснив код замка на воротах, спокойно прошли на склад Саталии.
Как только мы прошли за ворота, двери за нами автоматически закрылись, включился свет, а прямо перед нашими носами опустилась металлическая решётка.
Вид четырёхголовой слонихи с пропирсингованными хоботами и ластами не оставлял места сомнениям: за решёткой сидела Саталия собственной персоной.
— Ого! Это же наша старая подруга Саталия!!! — прокомментировал Витар, как будто я был под «отупляющим» газом.
Из ниш в потолке опустились лазерные автоматы и стали на всякий случай держать нас на прицеле.
Саталия промолвила громким голосом:
— Что вам надо, чужеземцы? Али погадать вам?
— Не гони. Щипцы нам выдай. Мы тебе расписку оставим, что вернём их завтра! — не растерялся я.
— Отгадай мою загадку. Если отгадаешь, то я тебя не съем, хе-хе! В чём измеряется ебическая сила?
— Элементарно! В ****ольтах!
— Да ну? Как ты догадался, я же её только что придумала?
— Я знаю даже больше. Я знаю, что ты переодетый мужик.
— Всё, я всё поняла. Ребята, идите отсюда, забирайте свои щипцы. Я вас не знаю, вы меня не знаете. О секрете — молчок!
Порывшись в заду, Саталия кинула щипцы. Зажав нос, Витар с омерзением, явно читавшимся на его лице, обработал их полевым дезинфектором.
Итак, муаолиньские щипцы мы достали, причём, как ни странно, именно у Саталии в заднице... Мой батя как заранее знал (не он ли их туда засунул?)!»
www.weetar.livejournal.com.:))
14.10.88
«...телепортировался в камеру Патина. Там я узрел такую картину: какой-то мужик раздавил Патину грудь, порвал бок и ударил в обнажившуюся печень.
— Патин!!! — воскликнул я, наводя на бьющего моего друга мерзавца ствол гранатомёта. Этого гада, равно как и пару подошедших его приспешников, я срубил парой выстрелов. Патин же неплохо приложился ему с ноги в глаз.
С ребятами мы повели беседу:
— Смотри, как прикольно, — молвил я Патину, — ты кто? — вопрос был задан муаолинцу.
— Не знаю.
— Сколько будет дважды два?
— Э-э... Я — Брибоппа! Я вспомнил!
— А ты кто?
—Э-э... Хе-хе! Четыре!
Патин напомнил:
— Ладно, у нас времени мало осталось!
Затем он продолжил диалог представителей разных культур:
— Где вы храните щипцы?
— На складе у Саталии.
Оставив избитых нами муа лежать на грязном полу камеры, мы обратили внимание на участок электронной схемы на стене. Там вполне доходчиво объяснялось, как пройти в туалет и на склад:
«Тюрьма
^
I
I
I
V
Туалет <— — — — —> Склад»
Идя по схеме, мы с боем миновали туалет и охрану склада.
Как только мы вошли в ворота, двери за нами автоматически закрылись, включился свет, а прямо перед нашими носами опустилась металлическая решётка.
Вид четырёхголовой слонихи с пропирсингованными хоботами и ластами не оставлял места сомнению: за решёткой сидела Саталия собственной персоной.
Саталия загадала загадку, которую я даже не хочу повторять, а в ответ на то, что мы её отгадали, отдала щипцы. Добыв трофей, мы поспешили сдёрнуть кольца.
Всё, всем пока!»
www.rapar.livejournal.com.:))
14.10.88
«Я выглянул в окно. Как и пару лет назад, алый круг солнца Хивериастры вспыхнул рыжим пламенем. К дому подходили Витар и Патин. Было без трёх минут десять (то есть, успели за три минуты до конца отмеренного срока).
«Это, конечно, ещё далеко не счастье. Но это именно то, что нужно», — подумал я».
Пээс:
— Батя! Только честно!
— Что, сынко?
— П***дил деньги у них?
— Да, сынко!
Осень 2006-го














К.И.Т. (Courier in time)
Курьера вижу по манерам,
При этом вижу за версту.
А как ещё узнать курьера?
Да по испитому лицу!
20.05.06; суббота; 15:30
Бывают дни, когда хочется побыть одному. Это, к счастью, быстро проходит. Фёдор Дороманов, курьер из курьерской службы, любил в такие дни побродить по какому-нибудь лесопарку или лесу, желательно как можно менее многолюдному. Это был именно такой день, и Фёдор проводил выходной, прогуливаясь вдоль берега Химкинского водохранилища в глубокой задумчивости. Вскоре он вышел к Покровскому-Стрешневу, зашагал по земле, на которой уже зеленела проросшая после долгой и удивительно холодной зимы трава, и стал глядеть в освещённые солнцем кроны берёзок над головой. Остановился посмотреть на показавшуюся на коре одного дерева белочку. Это напомнило виденную им на днях во дворе какого-то учреждения в Москве клетку с большим количество белок, произвёдшую на него впечатление своим сходством с миром людей: одни спокойно сидели на своих местах и грызли орешки, в то время как другие не переставая пытались вырваться на свободу.
Гуляя по парку, Фёдор думал о многом, например, о том, что только в этом парке он может по-настоящему отдохнуть, испытать чувство единения с природой, уйти от привычной суеты двадцать первого века. Вдруг его взору предстало что-то из ряда вон выходящее. Такого природного явления он за свои двадцать пять лет ещё не наблюдал, даже и не слышал о таком. Квадрат тёмно-серого цвета висел параллельно земле в воздухе на уровне Фединого лица и вращался в горизонтальной плоскости, причём казалось, что он состоит из некой невещественной субстанции. Федя не придумал ничего лучше чем коснуться этого странного предмета, если можно его так назвать. Рука прошла сквозь квадрат, не встретив преграды. Однако квадрат как будто откликнулся на движение: он увеличил скорость вращения и двинулся навстречу Феде. Вскоре он уже вращался вокруг головы Дороманова, оказавшегося окружённым этим странным светящимся квадратом, который всё увеличивал скорость вращения вокруг своей оси, вызывая тем самым головокружение. Дороманову уже переставало всё это нравиться, и он был бы рад сейчас убежать от странного квадрата, однако что-то подсказывало ему, что из этого ничего бы не вышло. И вдруг будто кто-то повесил пелену перед взором Дороманова: парк исчез, сгустилась непроглядная мгла.
Дороманов закрыл на мгновение глаза, а когда вновь открыл их, перед ним предстала картина, которая была бы куда уместнее в фантастическом фильме о пришельцах, чем в реальной жизни. Федя с выпученными глазами смотрел на огромное количество по-инопланетному выглядящей аппаратуры со множеством светящихся лампочек и переключателей, чьё назначение представлялось тайной за семью печатями. Фёдор ощутил, будто какая-то игла вонзилась ему в мозг, но это было не больно, а приятно. Кто-то в мозгу Фёдора Дороманова произнёс голосом без эмоций: «лингвоскопический анализ индивидуума прошёл успешно».
Кланяющиеся глаза на полочках (так как больше никого не было, Федя решил, что то были они) проговорили:
— Мы — жители Планеты, У Которой Нет Названия, сокращённо, значит, «ПУКНН». Тебе совершенно бесплатно предоставляется уникальная возможность получить от нас подарок.
— Приветствую братьев по разуму! — ошалевший Фёдор начал штампом советской фантастики. — Что за подарок? — продолжил он уже абсолютно в духе Новой России.
— Аппарат темпоральной переброски, настроенный на переход в прошлое в диапазоне от полсекунды до двадцати четырёх часов с тысячекратной возможностью использования, который сразу же испарится, как только ты используешь его в тысячный раз. Но сперва мы должны выяснить, угодно ли Провидению, чтобы ты получил от нас этот столь бесценный дар. Выбери один из трёх чёрных квадратов. У тебя есть лишь две попытки, так что будь действительно уверен в своём выборе и доверься Абсолюту.
— Ребята, а чего вы мне задарма такую клёвую штучку дарите, у вас что ли их девать некуда?..
Глаза на полочках (Длинный и Тонкий — так про себя их окрестил Дороманов) переглянулись:
— Да не особо, вроде... Но эту нам специально выделили для опыта над людьми, так что не волнуйся.
— А чего вы с нами официального общения не хотите?
Глаза посмотрели на Фёдора с явно видимым сарказмом. Длинный сказал:
— Приятель, ты дурачка-то не валяй! Да появись мы в небе над Москвой или Нью-Йорком, нас, что вы, что янки, расстреляете ракетами, и не факт ещё, что броня не лопнет!
Фёдор был вынужден мысленно согласиться с Длинным пришельцем.
Учитывая свои шансы, Фёдор почти без колебаний выбрал квадрат и дотронулся до него рукой. Квадрат космически-чёрного (в голове возникла несколько неуместная ассоциация с картиной Малевича) цвета, стоявший слева, дёрнул током, что-то вспыхнуло, поплыли круги перед глазами, какие-то яркие голубые и зелёные молнии, а наглые пришельцы ещё и весьма обидно заржали.
— Не тот! — произнёс, отсмеявшись, Тонкий пришелец.
— Сам понял, не идиот! — огрызнулся Дороманов.
Внутренне собравшись и переведя шумно дух, Федя, решив, очевидно, наеобмануть нелояльно настроенное к нему Провидение, сделал вид, что тянется в сторону правого квадрата, а сам вдруг схватил тот, что был в центре. Этот квадрат оказался «тем самым», он удобно лежал на ладони: маленький чёрный предмет с рычажком управления.
Подождав ещё с минуту и убедившись, что этот квадрат не собирается бить Фёдора током, Тонкий пришелец равнодушно вымолвил:
— В общем, этот механизм приводится в действие простым нажатием рычажка. Не забудь: у тебя есть возможность вернуться в прошлое только тысячу раз! — после этих слов инопланетянина на чёрном квадрате, словно по волшебству, вспыхнул зелёными цифрами появившийся индикатор времени переброски — в диапазоне от 0,5 секунды до суток, а Фёдор снова ощутил, как перед его глазами всё заволакивает какая-то пелена, и через мгновение, протерев глаза, но не выпуская из кулака крепко зажатого квадрата, он увидел вокруг себя знакомый земной пейзаж. Он стоял на том же самом месте, с которого его перебросило на инопланетный корабль, только вот от тёмно-серого квадрата не осталось ничего.
Естественно, Федя решил, что сначала неплохо бы убедиться, что всё произошедшее — не бред и не галлюцинация. Из этих соображений Федя посмотрел на мобильнике время, вспомнил, во сколько шёл дождь, и перевёл на соответствующее количество минут назад свой квадрат. Опять же словно по волшебству хлынул ливень, а Дороманов, отбегая под прикрытие ближайшего дерева, прокричал с воодушевлением: «Вот те и гравицапа!..»
22.05.06; понедельник; 14:40
Дороманов отнюдь не стремился как можно быстрее израсходовать возможности полученного от пришельцев прибора. Помня о том, что ближайшая зарплата будет только 3-го, если не 10-го 06.2006-го, Фёдор решил пока подзаработать к ней побольше таким образом: если он не будет успевать с доставкой какой-либо корреспонденции (напомню, что Фёдор Дороманов работал курьером), то он просто-напросто вернётся на необходимое время назад. Таким образом он планировал установить рекорд по зарплате. Конечно, помня об ограниченности количества возможных использований своей мега-машинки, он собирался дико экономить в лучших традициях «экономной экономики» «совка». А вот что он будет делать со своей мега- (по стандартным курьерским меркам) зарплатой и как объяснит свою скорость перемещения по Москве на фирмах и в офисе, он не имел ни малейшего понятия (хотя второе заботило его куда меньше, чем первое).
Вскоре предоставился первый случай такого использования.
Фёдор по-любому не успевал доставить одну отправку, оплачиваемую по тарифу особой срочности. Он ходил по названной улице в том месте, где, по всем понятиям, должен был бы находиться искомый дом (на окружающих домах не стояли номера, как и на многих домах в Москве, и, конечно же, мало кто мог бы ему подсказать, какой это номер дома), туда-сюда, опрашивал часто встречавшихся прохожих, но о нужной ему фирме никто здесь не слышал. В одной организации, в которую он зашёл узнать номер дома, ему разрешили позвонить в искомую фирму с тем, чтобы он узнал, как всё же до них добраться. Последовал такой телефонный разговор с секретарём:
— Компания «Такая-То», добрый день!
— Добрый день, это курьер от «Вот-Такое-Вот-Названьице», у меня документы для господина Многопонтова Баксожора Бигшишковича. Как до вас добраться, не подскажете?
— Один момент! (пауза) На улице Поречно-перечной между домами 5/7 и 9/2 входите в зелёное здание, проплываете под свисающими оголёнными проводами (будьте осторожны — это довольно опасно!), а на выходе спросите сторожа Михалыча — он даст вам пароль для входа в дом на улице Нижняя Малодавальная, бывшая Сносно-Худо-Бедная!
— А так просто меня в дом на Малодавальной не пропустят? Я ведь уже тут!
— К сожалению, нет, — зло обронила юная работница.
— А сколько это всё займёт, если от метро «Нажопинская»?
— Где-то час.
— Спасибо! Скоро ждите меня!
— Ждём! — секретарь была несколько удивлена.
Дороманов добрался до метро, доехал до «Нажопинской», благо было по прямой без пересадок, успев прослушать такой «каррент мьюзик»: «СЛОТ» с песней «КЛОН» <;);)>, “Blackmore’s Night” с какой-то вещью <;))))> и, по радио, «Тату» <;((((((>.
Когда доехал до нужной станции, он перевёл показания чёрного квадрата на столько-то с расчётом всё успеть, и перебросил себя в прошлое.
22.05.06; понедельник; 14:40
Через некоторое время он, слегка обсушившись после купания в поисках пароля под сушилкой для рук в туалете, подошёл к секретарю.
Совсем молоденькая, как и большинство секретарей, она беседовала по телефону, перемещая время от времени в пространстве в такт своим репликам прелестную, с большими светло-зелёными, как стекло бутылки от «Нарзана», глазами головку, которой прижимала к плечу трубу:
— Компания «Такая-То», добрый день!
Послушав, что говорила ей трубка, и увидев Фёдора, секретарь бросила в телефон:
— Один момент!
Она прикрыла трубку ладонью с красивыми пальцами, увенчанными ухоженными алыми ногтями, и обратилась уже к Дороманову:
— Здравствуйте, вам что нужно?
— Здравствуйте, я — курьер, у меня документы для господина Многопонтова Баксожора Бигшишковича!
— Как, и у вас для него?! Какое совпадение! Давайте! (забирает документы, далее говорит в телефонную трубку):
— На улице Поречно-перечной между домами 5/7 и 9/2 входите в зелёное здание, проплываете под свисающими оголёнными проводами…
Фёдор не стал слушать, как секретарь объясняет дорогу ещё одному курьеру, развернулся и ушёл.
26.05.06; пятница; 16:22
До зарплаты Фёдор ещё несколько раз использовал свой прибор, но только тогда, когда это было крайне необходимо. Вот и теперь, отойдя от одной фирмы, находившейся как раз там, где площадь Глобального Отупения переходит в проспект Облучения Дурящим Коробом, и на которой несколько минут назад он забрал документы, курьер дошёл до автобусной остановки и простоял уже полчаса в ожидании автобуса, как вдруг неожиданно вспомнил, что оставил на фирме ручку, в своё время подаренную любимой ранее девушкой. По вышеназванной причине Дороманов очень сильно дорожил ручкой. Фёдор бы вернулся за ней, но тут как раз подошёл автобус. Мысль посетила Фёдора, когда он уже подходил к первой двери, планируя перейти к штурму «АСКП» (ненавидимого думающей частью населения столицы и почему-то уважаемого насквозь прозомбированной мало думающей частью). Он спрыгнул с подножки, пропустив какого-то парня. Лицо парня показалось смутно знакомым. Однако, Фёдор не стал заморачиваться на тему того, где он мог бы видеть пацана, а двинулся обратно на фирму. По пути он посмотрел время на своём мобильном и перенёсся, используя квадрат, на некоторый отрезок назад.
26.05.06; пятница; 15:52
Снова зайдя на фирму и забрав у усатого мужчины, чьи документы Федя и должен был доставить, свою ручку, он опять отправился к остановке. Поскольку Фёдор всё рассчитал правильно, он оказался на ней в тот момент, когда подъезжал автобус. Парень, уже зашедший перед ним, вдруг, передумав, соскочил на землю и, странно глянув на Дороманова, проследовал от остановки. И тут до Фёдора ДОШЛО: «Ёлки-палки, так это ж я за ручкой пошёл! А ну-ка, глянем, как меня в прошлое перебросит!..»
Из окна автобуса, на котором, как это водится, было вырезано ножом «„Строгино“— крышшша!» и «Вася — мудак!» (а чуть ниже какой-то олбаниц трясущейся от страха рукой вывел: «криатифф А. Михеева „Кит“ — полное гаввно!» — что вызвало у Фёдора мысленное восклицание: «Что за постмодерновая х…ня?!»), Фёдор наблюдал, как другой Фёдор, теперь уже из прошлого, манипулирует инопланетной техникой и как-то так незаметненько испаряется, будто в миниатюрном чёрном вихре уносится магнитом времени. Короче — нормально так, сойдёт за метеорологическое явление или глюк «после вчерашнего» для глаз возможных свидетелей. «Вот и замкнулась временная петля! В будущем надо всё же поостеречься встреч с самим собой во избежание возникновения временных парадоксов!» — сам перед собой понтанулся Дороманов идеями, почерпнутыми из супер-хита 80-ых «Назад в будущее».
10.06.06; пятница; 20:02
Итак, Дороманов получил зарплату. К недоумению главы фирмы, где Фёдор работал, она оказалась невероятно высока (опять же — для курьера). Не решив сразу, что он будет делать с деньгами, Фёдор всё же договорился о двухнедельном отпуске в надежде, что за это время придумает что-нибудь стоящее.
Фёдор шёл со своей зарплатой домой. На душе царило то чувство спокойствия и уверенности в завтрашнем дне, которое может подарить только крупная зарплата. В голове выстраивались в очередь «гениальные» планы относительно того, как потратить деньги. Диапазон: от банальщины вроде «пробухать» до довольно оригинальной идеи «попросить бухгалтера Свету за 300$ скинуть базу их службы ему на „мыло“, чтобы он мог организовать свою собственную курьерскую службу „КИТ“ (“Courier in time” — но эта расшифровка только для него, а название, естественно, из надписи на окне автобуса). Набрать народ, знакомых людей поставить на руководящие должности, а самому выполнять лишь самые-самые срочные доставки, из той оперы, когда „отправитель готов заплатить любые деньги, но это должно быть доставлено как можно быстрее, желательно — вчера“!»
Но эту идею он отринул, справедливо решив, что в состоянии придумать что-нибудь поинтереснее.
10.06.06; пятница; 22:42
Вечером, потягивая пивко в «Релаксе» с друганами, Фёдор решил, наконец, куда девать деньги. В порыве радости от своей догадливости он даже, преодолев обычную стеснительность, довольно удачно провёл время с одной из присутствовавших в клубе готического толка девушек.
Не подлежит сомнению, что вам всем хочется узнать, что же такое придумал Фёдор. Ну что ж, пока сам он занят делом со своей сегодняшней подругой на втором этаже «Релакса», я открою для вас по праву писателя его тайные размышления:
«К чёрту все эти приземлённые мысли о способах увеличить своё благосостояние, оставлю их для афтара „Духлесса“, у него всё равно это лучше получится! А я на оставшиеся неистраченными деньги и неиспользованными разы темпоральной (кстати, актуальное для сегодняшней ночи слово: сочетает „ТЕМП“ и „ОРАЛЬНОЙ“) переброски устрою творческий отпуск, за время которого смогу осуществить давнюю мечту: написать роман. Да, действительно: завтра же накуплю всего необходимого, а послезавтра вечером вернусь в вечер завтрашний, и так далее, пока не взорвётся мой агрегат (я про аппарат пришельцев, а вы что подумали?!)!»
Улыбаясь, Федя продолжал некий процесс, который я, будучи автором, не признающим эротическую прозу за жанр, не собираюсь вам расписывать!
Ни у вас, ни у меня нет ни желания, ни времени выяснять во всех подробностях, как Дороманов писал свой роман, и как он справлялся с армией своих темпоральных клонов, заполонивших его трёхкомнатную хату на улице Нижней Перелопаченной. Поэтому ограничимся сухой констатацией факта: Фёдор свой роман написал.
14.06.06; вторник; 12:14
В отличном настроении Фёдор ехал отдавать труд в редакцию. Чувство радости доставляло ещё и то, что написание «Отчуждения» потребовало не все темпоральные заряды (каждый из которых был на счету, и каждое использование записывалось в специально заведённую для этих целей записную книжку вместе с информацией о том, из какой точки и на сколько он перебрасывается, а также указывалась мотивация использования драгоценного темпорального заряда), и один ещё оставался «на чёрный день».
На самом деле, сразу после написания романа было в запасе ещё два заряда, однако один вскоре пришлось использовать: к нему пристали на улице и вывели его из строя ударом в пах. Вернувшись на несколько минут назад, он был уже готов к этому удару, и смог достойно ответить противнику.
Итак, поглядим на нашего героя в настоящий момент. Напомню, что Дороманов, негромко насвистывая какой-то весёлый мотивчик, едет в трамвае. Народу, по причине того, что час пик уже миновал, не особенно много. Вдруг где-то слева оглушительно завизжали тормоза, а справа раздался крик ужаса со стороны смотревшей в тот момент в окно женщины. Бросив взгляд на источник всего вышеназванного, он увидел только что сбитую «девяткой» девушку с вываленным прямо на асфальт мозгом. К чести Фёдора, он не стал колебаться, а вернулся как можно быстрее к месту происшествия и перевёл в последний раз показания инопланетной машинки на несколько минут назад. Машинка сразу же взорвалась после использования.
Схватив девушку за локоть, он с помощью обычной грубой силы, ничего не объяснив, удержал её и не позволил перебежать улицу. Посмотрев на пронёсшийся мимо на полном ходу автомобиль, который всё-таки, благодаря Фёдору, не стал катафалком, девушка поблагодарила спасителя и Спасителя, познакомилась, к счастью, только с первым, и Фёдор взял у неё телефон. Это знакомство переросло позже во что-то большее, но это уже совсем другая история.
Единственное, что теперь уже никогда не перестанет мучить Фёдора — это серьёзные сомнения относительно того, насколько правильно было именно так истратить подарок с иной планеты.





Клоны с ППС
Вступление от автора
Данный текст в основной своей части был написан в середине ноября 2003-го. С тех пор не только несколько изменились компьютерные технологии, но и возросли знания автора относительно последних, причём, возросли до такой степени, что он теперь и сам понимает, что нижеприведённый текст в части основного сюжета не относится к научной фантастике.
Пролог
Дело было зимой. Московское Тайное Собрание (шутливо называемое небольшим количеством осведомлённых о его существовании людей «Дума-2» по аналогии с известной игрой для компьютера) незначительным большинством голосов одобрило проект «Клонирование-1. ППС», который являлся ничем иным, как аналогией уже успешно выполнявшихся в большинстве стран мира замен людей «природных» людьми «клонированными» (с особой программой в психике, о чём речь пойдёт в своё время).
Через две недели началось осуществление проекта. Дело набирало обороты с завидной скоростью, и уже через месяц можно было констатировать, что до установления абсолютной гармонии и «счастья для всех, даром» осталось никак не более двух лет.
А
Семён Торчинов, строитель, зашёл в бытовку, добавил к выпитой ранее полусотне грамм ещё приблизительно столько же и, убедившись в том, что за ним никто не следил, вернулся к работе. В данный момент эта работа заключалась в том, что Торчинов клал на кирпичи раствор. Прежде чем устроиться строителем, Семён прошёл немалый жизненный путь. Окончив десять классов обычной средней школы, он поступил в вуз, но был отчислен во время зимней сессии третьего курса, когда соотношение времени, затрачиваемого на распитие всяческих спиртных напитков, стало окончательно преобладать над временем, затрачиваемым на приобщение к истинам науки. Таким образом, он несколько превзошёл незабвенного Венедикта Ерофеева, который дотянул только до половины второго курса.
Армии Семён избежал «по состоянию здоровья» (на самом деле, симулянтски-финансово откосив). Последовательно работал водителем, гардеробщиком, курьером и кое-кем ещё.
В каком-то там году женился, вскоре у него родился сын, которого назвали Василием. На данный момент Васе шёл двенадцатый, самому же Семёну — сорок третий.
Работая, Семён думал о купленном давеча для сына компьютере, который сразу же был подключён к сети Интернет. Сейчас Василёк уже должен был вернуться из школы и наверняка, забыв напрочь об уроках, лазить на сайтах.
Торчинов всегда удивлялся достижениям человеческой мысли, создавшей возможность общения на громадных расстояниях. В детстве его поразил телефон (не какой-то конкретный аппарат, а как изобретение вообще). Теперь — международная электронная сеть. «Поистине безграничны человеческие возможности!» — думал Семён, настолько глубоко проникшись величием двуногих млекопитающих, что не заметил подошедшего Костю по прозвищу «Костыль».
Костыль был на пару лет моложе Семёна, и в данный момент имел довольно озабоченный вид. В его карих глазах совершенно явственно выражалась какая-то затаённая мысль, что весьма заинтересовало Торчинова. Но он не стал ничего спрашивать, решив, что будет лучше, если Костыль сам всё расскажет.
Костя молвил негромко:
— Пошли после работы хлебнём пивка. Разговорчик есть.
Заинтригованный Семён кивнул в знак согласия.
Закончив работу, помывшись в душевой и переодевшись, Семён и Костя направились в ближайший бар. Они заказали по «третьей Балтике», выбрали самый дальний столик, отпили несколько глотков, и Костя сказал:
— Как я уже говорил, я неспроста тебя позвал выпить. Ты же вроде как компьютер вчера купил?
— Да. И что? — спросил Семён.
— А ты как, к Интернету собираешься подключаться?
— Так вчера же ещё и подключился. А тебе что-то надо оттуда, что ли?
Секунды три Костя молча и пристально смотрел на Сеню. Затем тихо спросил:
— Ты что-нибудь слышал о клонах?
— О клонах? Как же, слышал: овцы, коровы, обезьяны, говорят, до людей добрались. А почему ты спрашиваешь?
— Ты заметил в бригадире изменения?
— Да, заметил, а что?
— Небось, только на этой неделе, да? А я тебе вот что ещё скажу: вся семья у него — как будто подменили (хотя почему — «как будто»?). Я знаю, я у него и раньше дома бывал. А Гришки, помнишь, третьего и четвёртого не было, а три дня назад явился, и — знаешь, что я тебе скажу? — тут Костя понизил голос до еле слышного шёпота, — никакой это не Гришка!
— Ну, это ты загнул! А вроде по первой бутылке пьём…
— Не Гришка. Клон это, — говорил негромко Костя. — Клон с ППС. Как и бригадир.
— Ну, ты даёшь! А что ещё за «ППС»?
— «Программа Послушания и Смирения».
— Полный Пипец, Сука! Ну, допустим на время, что твой бред о том, что тот человек — не Гриша, не бред. К слову, его поведение, и верно, от Гришкиного весьма далеко, — увлёкшись, Сеня говорил громче, чем следовало. — Бригадир тоже какой-то не особо бригадирский. И сам я похожие случаи замечал, но откуда ты «клонов» этих взял?!
— Ты потише бы! — попросил товарища Костя и огляделся. Кроме их столика была занята ещё пара, но люди за ними не обращали на них с Семёном внимания. Тогда он достал из сумки бланк какого-то документа и дал его Сене, проговорив:
— В те выходные ночью на меня какой-то чертило наехал — я подумал, ему деньги были нужны. Не на того он напал! Я его вырубил ударом по печени, взял документы посмотреть — и это увидел.
Сеня развернул документ: «Выдать из кассы 4x43 3000 евро гражданину Мальцеву С.Д. в случае успешной замены им Смирнова К.М. на К-ППС». Внизу стояла подпись рядом с именем «губернатор ...........» и была обозначена дата.
— И с чего же ты взял, что «К» — это «клон», да ещё и про «Послушание» со «Смирением»?!
Костя объяснил без тени смущения:
— Ты ведь не первый, с кем я говорил обо всём этом. Я ещё двоим про то же намекал. И один, увидев бумагу, говорит, что я, значит, свой. Сказал, что нас, не клонов, во всей Москве всего пять миллионов осталось и, если ничего не изменить, все мы очень скоро «капута отбросим». Но есть ещё шанс — правительство взять надо. Он, говорит, лично организатора знает, который бунт против клонов готовит, — негромко говорил Костыль страшную правду о стране Семёну. — Меняют кого где: если дома, то тогда всю семью сразу «мочат». На работе если — по одному, а то и по несколько человек за раз. Армия, флот, пресса, связь, телевидение, отделы снабжения, торговля. Промышленность, искусство, наука, религия — все они, Семён, клоны. Людей специально нанимают, чтоб убивали — платят им до фига. А то и — глядишь — менты клонированные могут заехать к кому-нибудь (у этих так прямо и написано на тачке: «ППС»), сантехник заскочить, врач заглянуть. «Мочат» тех, у кого Интернет есть. Если пользуешься им — встроенный по секретному приказу во все модемы специальный элемент сканирует тебя, а ты и не замечаешь; не чувствуешь, как делается анализ твоей родной ДНК через воздействие луча. Потом твоего клона выращивают, вставляя в мозг Программу Послушания и Смирения. Затем приезжают, и — до встречи в аду, Сеня! Семён, брат, модем разбей, выкинь его!
Воцарилась минутная пауза. Сеня сказал:
— Да-а... Я верю, Костыль, тебе. Но — что ж это за дела такие, блин?! Что же нам с тобой делать теперь?
— В следующую субботу, Сеня, все наши идут брать правительство. Наш главный, Гриша, говорит, что точно будет пол-лимона бойцов. Оружие выдадут накануне в одной деревне, я тебе объясню, как туда доехать. Ты пойдёшь, Сеня?
— Пойду.
Дома Сеня пересказал всё, что узнал. Сын Вася и жена Даша вспомнили сами о случаях, когда люди абсолютно неузнаваемо и необъяснимо менялись. Сеня разбил модем. Он долго не мог уснуть в эту ночь: думал.
Д
В субботу бунт провалился. Людей пришло мало, военные знали обо всём заранее, так как Гриша — главный организатор — оказался клоном-провокатором от правительства. В газетах и по телевидению всё представили, как действия террористов-мусульман.
Сеня видел, как в ходе сражения убили Костю. Сам Сеня получил ранение в голову, но, однако же, оказался одним из немногих, кто покинул поле боя сам. После недели в больнице он вернулся на работу и увидел там Костю. Сразу понял, что это — клон с ППС. Клонами заменили вообще всех погибших бунтовщиков. Человеческих копий с ППС в последнее время стало значительно больше, а людей, соответственно, меньше.
Семён серьёзно запил. Его собутыльником стал сосед Данила — не клон.
Ъ
Данила с Сеней пили во дворе своего дома. Напротив лавки, на которой они расположились, качалась на качелях девочка шести лет. Сеня и Данила, посовещавшись, пришли к выводу, что она — клон, поскольку уж очень она была послушная и смирная.
— Дети почти уже все заменены, — заметил Данила. — Остались те несколько десятых процента, что без Интернета.
Сеня разливал водку по стаканам и нарезал закуску. Он сказал в ответ на замечание Даньки:
— А ведь, самое главное, для чего они всё это делают? Для нашего ведь собственного блага. Чтоб слушались мы, жизнь любили и счастливы все, как один, были. Чтобы все были одинаковы, равны. Вот я и ты, например: одинаково будем голосовать, думать, пить, спать, есть, испражняться и умирать — ну чем не рай на Земле?!
Сеня сплюнул. Они выпили, закусили и немного помолчали.
— Да, но если я не хочу? — спросил Данила.
— Не хочешь — не пей, мне больше достанется.
— Да нет, я не о том! Я не хочу быть таким образом счастливым. Я хочу быть собой, хочу мыслить и страдать, а не жевать вместе со всеми такую же жевательную резинку после такого же гамбургера.
— Ах, вот чего не хочешь... Нет, Данька, брат, жвачка была придумана умными людьми. Такая частая её реклама по телевидению очень была на руку тем, кто нами правит, — Сеня поднял указательный палец вверх. — Пока ты жуёшь, ты не думаешь. Ведь когда ты думаешь, голосовые связки слегка двигаются — это естественно, ведь ты как бы говоришь, только тихо. А жуёшь жвачку — и этот процесс сразу стопорится весьма активно.
— Что ж, пожалуй, это так. Но, правда, хоть мы с тобой такие умные, скоро всё равно будем клонированы, и ничего тут не попишешь.
— Да ну их к бесу, этих клоунов! Коль клонируют, так, может, это и к лучшему — от мыслей ведь всё равно одни проблемы! А ты посмотри на вон тех улыбающихся придурков, синхронно жующих жвачку и потягивающих «Пепси» — они же счастливы, два идиота!! Так вот о чём мечтало человечество с древнейших времён!
Тишина воцарилась на пять минут. Выпили ещё по одной. Вдруг Семён резко изменился в лице и издал какой-то негромкий звук.
— Что с тобой? — спросил Данила.
И тогда Семён сказал ему:
— Я понял. Я всё понял. Нет никаких клонов с ППС. Клоны с ППС — это мы! Клоуны. Только выступаем без грима на сцене!
Едва лишь он произнёс эти слова, Данила, который смотрел на Семёна во все глаза, увидел, как кто-то, подкравшийся к Семёну сзади, схватил его за лицо. Семён выпучил глаза, и вдруг раздался звук удара. Пока Семён оседал на землю, открывая взгляду возможных свидетелей этой сцены воткнутый в спину финский нож, из-за его спины вышел ещё один Семён. И прежде, чем Даня успел окончательно сойти с ума, пуля, вылетевшая из ствола пистолета «Семёна-два», угодила ему в сердце.







Магазин «Восьмёрка»
Вся жизнь конвейером широким
Прошла,
И высадила вдруг...
«В начале было убогое Словосочетаньице Монтёр Восьмого Разряда* . Кроме него, ничего не было. И было Словосочетание Самим Монтёром, как бы глупо это ни звучало и как бы безграмотен Он Сам ни был, чтобы понять, что такое „Словосочетание“. И построил Он Великий Магазин. Магазин Он назвал по собственному имени — „Восьмёрка“. Он (теперь уже Магазин) представлял собой Монорельс. И породил Монтёр Систему Потребителей» (цитируется по изданию: «Монтажная Библия в пересказе Нацвеля Пассажироводова». «Сборка Конвейерная»: М-с, 2202, изд-ва «Монолит» и «Бесконечность 8»).
1) 8В’-8Ж
Ловко юркнув в просвет между движущимися, острыми, как бритва, лезвиями АСКП, разделяющими пункты 8В’ и 8Ж, Моисей Бесстонов перевёл дух, вытер со лба капли выступившего было пота, распрямил спину и огляделся с некоторым любопытством. Со времени предыдущего Цикла ничего не изменилось. Моисей пересчитал своё состояние. Констатировал мысленно: «Негусто…».
Действительно, даже учитывая два фарта, всё же не попавшие в купюроприёмник автоматической системы контроля прохода, ему едва хватало средств, чтобы протянуть Цикл хотя бы не совсем впроголодь, уже не говоря о том, чтобы «шикарно».
2) 8Ж-8А
«НАШ МОНОРЕЛЬС ПРИБЫЛ В ПУНКТ 8Ж», — прокомментировал происходящее ледяной голос из динамика.
Бесстонов входил в привычное русло рутины и серости, и вместе с ним в то же русло входили пассажиры-соседи по Движущейся Платформе: девочка с плюшевым мишкой Васей (навязавшая Бесстонову это ненужное мимолётное знакомство) приблизительно трёх лет со своей мамой; студент со студенткой и взрослая пара в строгих деловых костюмах, видимо — супруги.
Платформа под ногами и привычно-тупые, отягощённые отсутствием семантики лица вокруг, как всегда, заставили Моисея быстро успокоиться. «Что-то нервный я стал совсем, — подумал Моисей и сказал сам себе с укоризной: — посмотри только, какие вокруг улыбчивые люди! И чего тебе неймётся?!»
Справившись со своим Внутренним Миром, Бесстонов изобразил на лице беззаботную улыбку и окунулся с головой в родную Среду Потребления.
Задний Двор снова перестал на время быть чем-то большим, кроме как тяжёлым воспоминанием, а взгляд ловил всяческие соблазны наподобие Лавок «ДВД», «МВД», «Менты», «Закон и Правосудие», «Чиновники», «Совкородка», «Глобальная концепция жизни», «Оружие», «Глобальная концепция смерти», «Патриотизм» и многие сотни тысяч других, из всех слоёв жизни, на самый привередливый вкус. От разнообразия рябило в глазах.
Осознание собственного нахождения в повседневности первого, бытового Полуцикла после пережитых ужасов повседневности боевого вызывал резкое, как боль, желание шиковать и удалять этим сосущую, как червь, Потребительскую Алчность.
Потребительскую Алчность, фирменную Болезнь Режима, извечную озабоченность Пассажиропотребителей, Моисей привык не терпеть, а сразу же по возможности утолять, в отличие от людей с иммунитетом к товарообращению, последний из племени которых, если верить рекламоновостям, пал от руки негодующего народа. Так ли обстояло дело или иначе, это совершенно не касалось Бесстонова, пропившего свою совесть не последним, но и всё же далеко не первым. Моисей Бесстонов сорил купюрами направо и верх, лишь десятки и пятки мелькали, пока он шустро и по-молодому озорно (тут продавщицу палкой по голове стукнет сзади, тут до полусмерти напугает криком клиентов у Лавки «Католицизм») перебегал от Лавки «Меблированные комнаты» к Лавке «Глупая компания»; от Лавки «Вера в Бога» к Лавке «Махровый шовинизм»; от Лавки «Образование» к лавке «Загул алкогольный малый»; от лавки «Любовь» к лавке «Унижение ближнего»; от «Загула алкогольного большого» к «Президентским акциям», а оттуда к «Заведомо неосуществимым сексуальным иллюзиям».
Как только первый потребительский голод был утолён, Бесстонов спокойно встал на тронувшуюся машину и огляделся по сторонам.
Взорам Пассажиропотребителей той же Платформы Монорельса (студенты, «взрослые» и мамаша с дочкой тоже вовремя заскочили на платформу; они заваливали тюками с купленными Товарами всё свободное пространство, охая и тяжело вздыхая) предстали новые чудеса Потребления, увеличивавшиеся в поле зрительного восприятия по мере приближения к ним однорельсового вида транспорта.
3) 8А-8Б
Пункт 8А! Сколько слёз счастья пролили здесь удовлетворённые Пассажиропотребители! Сколько кровавого поноса оставили обанкротившиеся Неудовлетворилы. Но первые лишь отвернулись бы от вторых и прокричали бы в гневе: «Не мешайте потреблять!»
Здесь любой, самый взыскательный Потребитель не остался бы недоволен. «Оральная ласка», «Куннилингус принудительный», «Вдохновение попсовое», «Вдохновение художественное», «Таланты специализированные», «Здоровье»… Как всегда, глаза разбегались при виде сказочного многообразия Товаров, а руки сами, не спрашивая своего хозяина, лезли за фартами. Впрочем, Моисею и в голову не могло бы прийти воспротивиться Жажде Обладания, но если бы такая еретическая мысль и зародилась в глубинах его подсознания… — да пусть хоть выплыла бы из подсознательной помойки! — Моисей бы узнал на практике, что Система Потребления не жалует тех, кто идёт против неё.
Студент к тому времени уже расстался с подругой и купил себе четыре «Продажных женщины» и одного такого же «продажного» «Мужчину». Зачем ему мужчина, он не знал сам и теперь проигрывал тому в карты последние свои фарты. Очередная Жертва Жажды Наживы.
…Очевидно, Моисея Бесстонова опять задело Лучом Телезомбирования в самый неподходящий момент — чем же ещё объяснить тот факт, что очнулся он в кульминационный момент своего собственного совокупления с каким-то мужиком, да ещё и одновременно с тем, как Движение Монорельса было приостановлено для Проверки Билетов?!
Кое-как выudив свои потрёпанные потребительские гениталии из «товарища», Моисей рванул по улице в сторону ближайшей Платформоремонтной Станции. Юркнув на чужой Монорельс, он пригнулся на дно, не обращая внимания на пинки судорожно лупивших его законопослушных и законных Пассажиропотребителей. Пара сломанных ребёр — истинная renyxa по сравнению с наказанием за безбилетный проход!
4) 8Б-8В
Лёжа и стоная на полу, Бесстонов доехал с относительным комфортом до пункта 8Б. Тут же вскочил и приготовился как оборонять свои жизнь и кошелёк, так и пытаться отнять чужие. Едва ступив на твёрдую почву, он пустил в дело кулаки и вырубил двоих Накопителей — таких же существ, как он, но несколько менее расторопных. Отнял у одного арматуру и заработал железным прутом по полной программе. Пригрозив бывшему самым хилым на вид, Моисей Бесстонов заставил того собирать материальные средства искалеченных Накопителей.
Специфика Второго Полуцикла — тотальная драка с ближними до смерти с целью последующего отбора фартов — при полном отсутствии Лавок — накладывала неизгладимый отпечаток на психику. Охотнику за фартами требовался целый комплекс как физических, так и душевных качеств, чтобы охотиться успешно.
…Прыжок — атака — разворот — движение руки в карман — чудеса реакции — трудолюбивое ползание на коленях — и — как апофеоз — красивый прыжок на отходящий Монорельс.
5) 8В-8Г
Он знал, что за особенно красивый удар по челюсти с неба сыпется бонусный фарт, но не знал, что в таком количестве. В голове Моисея мелькнула радостная мысль: «Хватит теперь на Лавку „Эс-эскапизм“!»
Моисей продолжал трудолюбиво крошить черепа и челюсти, пуская в дело поднятую на предыдущей Остановке Арматуру. Работа, как обычно, вызывала дьявольскую усталость вместе с некоторым удовлетворением. Моисей понимал, что главное — любой ценой дотянуть до следующего Цикла. И эта мысль тоже была мыслью «как всегда».
6) ВГ-8Д
(Глава вырезана по соображениям цензуры)
7) 8Д-8Е
…Несмотря на то, что задница всё так же сильно болела, да и кровь из порванных венозных сочленений ни в какую не желала останавливаться, Моисей радовался уже хотя бы тому простому, как Путь Монорельса, факту, что был всё ещё жив. И за то, чтобы этот факт не стал антифактом, он отдал бы, не задумываясь, свою задницу на растерзание ещё одной бригаде маньяков с утыканными гвоздями, будто ёж, табуретными ножками.
8) 8Е-8В’
Монорельс подъезжал к лезвиям АСКП. По обочинам телеги не было видно ничего, кроме пустоты, и поэтому казалось, что Монорельс парит в воздухе. Внезапно вращение лопастей прекратилось. Моисей недоумённо выпрямил спину.
Из подъехавшего «бумера» вышел мужчина с большим круглым лицом и в чёрной кепке.
— Ты кто? — поинтересовался Моисей.
— Я — Монтёр Восьмого Разряда Из Машины!
Лёгким профессиональным движением Монорельс был пущен в ход снова. Не боги горшки обжигают, но боги следят за тем, чтобы процесс Пассажиропотребления шёл бесперебойно.
9) 8В’-8Ж
АСКП, а вместе с ним и все передряги, остались далеко позади (в каком-то смысле — впереди). Но в последний момент до сознания Моисея дошёл тот факт, что кружение не приведёт ни к чему. Сколько ему осталось? Циклов 360, в лучшем случае. А потом — что? Ничего. То-то и оно.
Моисей подошёл к краю Платформы Монорельса. Почему-то на его памяти так никто не делал. Беседовавшие о чём-то Пассажиропотребители мигом замолкли, как радио, выдернутое из розетки.
Присев на корточки, Моисей заглянул за край. И тогда он УВИДЕЛ.
Крест и могила. Руки без движения и Первозданное Небытие. Смерть и рождение.
Новый круг, зародившись в теле старого, кричал о приходе в вечнодвижущийся мир.
















Серый воин
Все мы — дети Матери-Земли. Мать-Земля дарует каждому желающему возможность стать Серым воином. Серый воин исходит в своей жизнедеятельности не из позиции других людей, а из Матери-Земли. Мать-Земля создала миллиарды людей и приняла их снова в себя — кто же мудрее неё?
В мире давно известно понятие «воин». Прежде всего на ум приходит Кастанеда. Но до сих пор не было концепции Серого воина. Архетип этот соединяет в себе свойства двух других архетипов: «воина» и «Серости». Воин — это своего рода «топливо» всей машины жизнедеятельности; смысл, которым человек наполняет свою жизнь. Серость — это отношения, в которые вступает наш воин с окружающей его реальностью. Архетип Серости нужно всегда держать перед мысленным взором в ходе какой-либо деятельности. Он представляет собой, на самом деле, движущиеся с головокружительной быстротой и сменяющие друг друга белые и чёрные полосы на поверхности шара. Двигаясь уверенно к своей цели, Серый воин старается не отвлекаться на всякие мелочи. В контакт с Бытием он вступит, только когда само Бытие проявит по отношению к нему свои белые или чёрные стороны. Тогда он готов ответить адекватно, т.е. чёрным на чёрное и белым на белое. Никаким другим сторонам личности, красным, жёлтым, фиолетовым, он не даёт выхода, экономя нервы, душевные силы и время.
Серый воин на своём Пути должен постоянно помнить о следующих пунктах:
1) готовность к битве с врагом; с другой стороны — готовность к оказанию помощи хорошим людям;
2) способность к игнорированию непрямого враждебного поведения, чтобы не дать провокации достичь своих целей, какими бы они ни оказались или ни казались; равно как и, с другой стороны, способность проигнорировать всякого встречного попрошайку и нищего;
3) сохранение архетипа Серости перед мысленным взором до самого последнего момента перед решительными действиями, будь то белые или чёрные;
4) необходимость помнить, что ты — воин, и способность упорно двигаться к намеченной раз и навсегда цели (впрочем, цель может поменяться, но об этом всё сказано у Кастанеды);
5) спокойствие и внимательное вслушивание в голос Матери-Земли; возможность обращаться за советом к архетипу Матери-Земли;
6) необходимость помнить, что ты всегда в меньшинстве, как и обыкновенный воин, не обязательно Серый.
Используйте архетипы Матери-Земли, Серости и Серого воина, чтобы облегчить своё земное бытие.
Всё-таки язычество круче христианства!
Первоочередная задача писателя — стать совершенным орудием Бога.



 СТРУКТУРНАЯ СХЕМА МОЛЕКУЛЫ ТВОРЧЕСТВА А.С. МИХЕЕВА

               






















О моём грядущем читателе
(Написано в тот период, пока я ещё не публиковался на Прозе.ру)
Поводом для написания этой статьи явился мой проигрыш в литературном конкурсе «Дебют», в котором я принимал участие, прислав свои произведения для следующих номинаций: «рассказ» («Вторжение с Тастубартии», «Чудо-ручка», «Духи во сне и наяву», «Старший брат», «Два бога», «Женщина-убийца» и несколько других, менее крупных, вроде «Робот пляшет») и «стихотворение» (два поэтико-прозаических сборника: «П.С.» и «Сонмище неоднородных мыслей»). Причём, последние два сборника я бы отнёс и к номинации, о которой в начале конкурса не говорилось, а было объявлено после подведения итогов: «литература духовного поиска».
Кстати, истинный мой литературный дебют состоялся несколько раньше: летом после девятого класса (1997-ой год) меня показали в программе «Знак качества» по Шестому каналу телевидения. Я выиграл билет на концерт группы “Scorpions” (билет впоследствии по глупости продал, о чём жалею до сих пор), прочитав стихотворение:
Звёзды рока — „Скорпионы“ — знамениты на весь мир!
Их фанатов легионы — по Москве их миллионы —
Уж закатят теперь пир!
“Wind of change” теперь „в живую“
Мы услышим — вот те на!
Под гитару силовую оторвёмся, как стена!
Концерт нам много обещает;
Откройте уши, мужики!
Мой вывод, люди, сообщаю:
«Все за билетом в „Лужники“!»
Осень 97-го ознаменовалась дракой с моим отцом (законченным алкоголиком, бившим мать, оравшим на нас с братом и мешавшим всем нам жить и быть счастливыми), ныне покойным (в том моей вины нет — он умер от алкоголя). Впрочем, возможно, что сгубила его не одна лишь водка, но и моя ненависть, находившая выход в различных интуитивных ритуалах, к которым принадлежит и альбом, высоко оценённый абсолютно всеми друзьями, который называется «P1zdet$ чмырю» (отца мы называли между собой «Чмо»), в который вошли комиксы (включая совместный проект с братом «Кровавые рассказы»), рисунки, стихи и проза, в которых (обычно — жестоко) убивали моего отца. Вот яркий пример моего творчества того периода (это стихотворение я даже записал на аудиокассету в собственном выразительном прочтении):
“No way Chmo live, no way Chmo die!”
Чмыря раздавят лифтом.
Убьют бензопилой.
Серой клавишей, SHIFTом,
Вызывается Супер-герой!
Герой бежит на Чмо,
Размахивая топором!
Со страха Чмо высрал дерьмо
И водкой разбавил ром.
Чмо понял: липовый герой!
Трёхмерная голограмма.
Хоть напивался Чмо порой,
Но всё, теперь — ни грамма!
Хотел сломать Чмо CD-ROM:
«Кто знает, вдруг — поможет?»
Герой ударил топором,
Порвав Чмырю всю рожу!
«Да, бутафория, но кровь —
Неужто липовая штука?!»
Рассечена чмырёна бровь.
«Супер-герой, ты — сука!» —
Последние слова Чмыря.
За них его кори.
Супер-герой, гашиш куря,
Рубил Чмо до зари.
Эпилог
Герой подумал: «Чмо убит!
Ха-ха! Победа, сволочь!»
Затрачен памяти лишь бит,
Чмо превратился в щёлочь.
Заданье выполнил Герой:
Убил Чмыря, скотину!
Чмо не боится никотина,
Ведь Чмо уж больше не живой!
От Чмо остались кресло лишь,
Да банка и окурок,
Ещё кусочки шкуры.
Вновь стала девственная тишь.
Ах, Чмо убит, какая радость!
Не сделает он больше гадость!
Чмо не умрёт, не шевельнётся.
Не упадёт, не пошатнётся.
Не скажет «Всё знаю!», как дедушка Знай.
No way Chmo live, no way Chmo die!
Уж не закусит десяточком слив.
No way Chmo die, no way Chmo live!
Далее было чтение в институте перед аудиторией сказки «Старший брат» на уроке детской литературы, закончившееся неожиданным и от того ещё более сладостным взрывом аплодисментов, и чтение своих стихов на уроке языка поэзии (Димон похвалил, а его мнение значение имело).
Я — Алексей Михеев, тайпер (слово придумано мной и означает «печататель»; писатель, печатающий свои произведения на компьютере (от англ. “type”)). В принципе, почти все писатели в наше время — это тайперы.
Поговорим теперь о тебе, грядущий мой читатель (извини, что говорю (пишу? печатаю?) о тебе в будущем времени, ведь для меня тебя ещё не существует, хотя для себя-то ты, разумеется, находишься в настоящем). Кто же ты, читатель, и каковы же мои успехи в деле завоевания всенародной любви, наподобие той, которую, скажем, завоевал своим творчеством Сергей Лукьяненко (он, кстати, входит в «Большую пятёрку Михеева» (мои «абсолютные герои»): Лукьяненко, Стругацкие, Пелевин, Булычёв, Ерофеев (порядок расположения произволен, здесь равны абсолютно все)). Помимо вышеназванных, я уважаю ещё огромное количество чуть менее любимых авторов: классики (Пушкин, Толстой, Достоевский, etc., etc.), фантасты (это у меня от отца: Гарри Гаррисон, Азимов и миллиард других (вообще, в память об отце у меня осталась его гигантская библиотека, что позволяет мне неплохо экономить на книгах — знаете ведь, сколько они сейчас стоят... так что — «Спасибо, папа!»)), поэты (здесь особенно выделю Маяковского и Вознесенского, хотя и других любимых тонны). Кстати, к разговору о братьях Стругацких. Сейчас я читаю их вещь «Отягощённые злом», и реально прусь!!! Даже написал по мотивам этого произведения стихотворение:
Жизнь без конца, жизнь без начала.
Смысла нет; нет слов, как мы устали.
Но всё ж идём напролом:
Отягощённые злом!
Кстати ещё раз, на мою поэзию больше всего повлияли тексты песен различных команд, играющих тяжёлый металл, таких, например, как “Manowar”, «Ария», «Коррозия металла», “Ozzy Osbourne”, “Black Sabbath”, и многих подобных. Также, недавно я ознакомился с проектом «Время учеников», посвящённым творчеству великих братьев, и решил для себя, что если бы мне предложили там участвовать, то я, вероятнее всего, написал бы прямое продолжение «Обитаемого острова», где сюжет строился бы вокруг использования Центра для «благих целей»; это был бы, так сказать, рассказ-дискуссия наподобие моего романа (ещё не дописанного) «Обновление». В своём романе я привожу разные точки зрения на проблему добровольного и недобровольного изменения сознания воздействием искусственных средств с целью его улучшения и затрагиваю множество смежных, параллельных и прочих проблем.
Но вернёмся к грядущему читателю (вы уделили мне внимание, так как же мне не отплатить вам той же монетой?). На что же мне позволительно рассчитывать, если быть объективным к собственному Творчеству (Да — с большой буквы, раз уж объективно! Себя не похвалишь — грядущий читатель не похвалит (принцип постмодернизма), а если он читает: «Творчество», то, хоть и на секунду, в его голове возникает лестное отождествление всего здесь напечатанного с этим именованием (чёрт, мысль сложно словами выразить — ну, как сумел))? Интересно, я сказал (Опять!.. Напечатал, напечатал) «чёрт», а ведь это слово нехорошее и ругательное, во всяком случае, низкое. Ну да ладно, ничего, грядущий читатель поймёт, а вот что я точно ненавижу, так это когда каждую секунду и повсеместно (по крайней мере, в пределах МКАДа) тётки, которых, например, случайно (?) задели чем-либо (или они сами кого-то случайно (?) задели), произносят с этакой интонацией: «Господи!» Это что, специально, чтобы Бог обыкался?! За день этого «Господи!» можно наслушаться на всю оставшуюся жизнь, и в церковь больше не ходить (я уже не хожу).
Извините, опять отвлёкся, вот несёт меня! Вдохновение! Не зря я как-то сказал:
Писать по зову вдохновенья
Увы, друзья, не мудрено!
Писать же по самовнушенью
Отнюдь не каждому дано!
Я, по крайней мере, без вдохновения и строчки не могу написать. Я в таких случаях (из которых по большей части и состоит моя жизнь) ищу себе другое занятие. Времени учиться писать «по самовнушенью» мало: зарабатываю на жизнь, работая курьером в компании «Курьерская служба». Их девиз (наш?): «скорость и качество». Если бы только это можно было сказать про мои жалкие творческие потуги (особенно в отношении скорости)! Далее я привожу стихотворение про эту мою замечательную курьерскую работу (высокие оценки от начальства и Жени):
«КС»
Почту!
Доставить бы почту!
Курьерскую почту
Мне надо, ведь я — курьер!
Ночью!
Мы будем спать ночью!
Доставить и срочно!
Другим будь всегда пример!
Курьер везёт с собой товар
От суперфирм — какой Bazaar!
Но не видать от сделки той
Ему копейки ни одной!
И в дождь и в стужу, словно в бой,
Идёт курьер, прям как стальной!
И без проблем доставит он
Вам хоть хрусталь или гандон (вариант — «бетон»)!
И сколько б ни прожил я лет,
Куда б в пути я ни залез,
В душе моей оставят след
Два года огненных в «К.С.»!
Я, кажется, начинал говорить об объективной оценке перспектив моего творчества (субъективно я верю, стремлюсь и хочу заработать своими вещами себе на нормальную машину (то есть, иномарку); и не надо иронически усмехаться, в том смысле, что, мол, «Ишь, у парня губа не дура!»). А вот объективно говоря (неужели мы с вами дожили до начала разговора по существу по теме статьи?! да быть не может!!), меня прочитают, как минимум:
1) Случайные и не только посетители сайта в Интернете, на котором опубликована часть моего творчества (скромность восторжествовала — опять с маленькой буквы).
2) Может быть, те, кто интересуются тем же, что и я: «металлисты», постмодернисты, поклонники фантастики; люди, увлекающиеся боевыми искусствами.
3) Знакомые по концертам брата в составе «Отражения» и «Лира». Это хорошая категория читателей, в основном — девушки-готесски.
4) Нет, «четыре» не будет, лимит исчерпан, дальше идёт область мечтаний и тех случайностей, которые нельзя предсказать и которые всегда сопутствуют как заслуженному успеху настоящего таланта, так и верящему в своё предназначение (у Коэльо — «свою судьбу») и идущему до конца в выбранном деле человеку, когда конкуренты не выдерживают напора «злодейки-судьбы» и сходят с дистанции.
Некоторым оптимизмом относительно тебя, грядущий читатель, меня заряжает глубочайшая уверенность в том, что каждый может при желании напрячься и создать что-нибудь стоящее (понимать не в ректальном смысле!). Главное — это уяснить для себя, какого рода деятельности ты готов посвятить свою душу (так сказать, продать её, как продавали «нематериальную субстанцию» в «Отягощённых злом» у АБС), к чему ты способен, и в какой же области ты мог бы стать мастером. Лично для меня сейчас это — литература, и я верю, что это — навсегда. Когда-то я мечтал стать лидером группы, играющей HEAVY & THRASH-METAL (я писал тексты песен, и даже разбивал их на альбомы), художником (artist), но затем я сменил «любовь жизни» на художника слова (writer, или, как в моём случае, тайпер). Мне это зверски интересно, я не собираюсь менять занятие жизни. В чтении и письме (чёрт, опять!) — главный смысл моей жизни, как бы громко это ни прозвучало.
Мне кажется, что, если мои ожидания наибольшего количества грядущих читателей оправдаются, это произойдёт в связи с моим оригинальным и разнообразным стилем, мистическим ореолом вокруг собственно меня и Провидением, сделавшим меня писателем и диктующим мне, что мне писать. Читают, в основном, школьники и молодёжь (у других категорий людей, как правило, нет для этого достаточного количества свободного времени), поэтому я также стараюсь учитывать это при создании произведений, хотя большинство из них (кроме откровенно инфантильных моментов, от которых меня самого тошнит, написанных по неопытности) я бы не назвал «детскими». Моя судьба определилась 29-го июня 1998-го года. Запись за этот день из дневника: «Прозрение. Жизнь — это уже было и ещё будет. Поэтому насрать на всё, надо прожить жизнь особенно. Обычную жизнь прожили уже миллиарды людей. Кроме того, я уже прожил необычную жизнь, а что будет дальше? Пока я это сообщаю, я знаю на 100%, что в будущем я проживу особенно, как не жил никто, полностью не так, как другие, «многие». Я теперь решил всё время писать рассказы, стихи, очерки, делать наброски, рисунки, комиксы, и... на всё насрать крупным калом!»
Мои произведения:
Свой первый фантастический рассказ «Лупоглазый» я отдал другу, чтобы тот вывесил его в Интернете, но В. «благополучно» его потерял.
«Чудо-ручка». Сюжет на какой-то пьянке был пересказан Вале и Саше (они ленятся читать меня) и получил весьма высокую оценку от названных лиц. По этой причине и возглавляет сборник рассказов. Позднее был прочитан несколькими друзьями и знакомыми. Оценки таковы: Женя (наверно, справедливо) обвинил меня в том, что диалоги не блещут разнообразием и выражают одну точку зрения, как будто герой говорит сам с собой. Оля говорит об избитости темы (не знаю, не знаю, я такого нигде не читал), но вообще-то, ребята, этот рассказ не для всех — Белке нравится, Диме (буря восторга), Лёхе ещё (он отмечал язык в этом произведении), а Оле и мне — нет!
«Вторжение с Тастубартии». Эту вещь не понял Женя, низко оценил неуклонный Валя, зато отметил Лёша.
«П.С.», «Сонмище» получили преимущественно высокие оценки, что довольно удивительно, ведь писались эти вещи исключительно «для себя», на 100% для удовольствия и с невероятной скоростью (позже так легко и быстро я уже не писал, что вызвано тем, что устроился на работу). Две эти вещи заняли ровно год в плане написания. Про «П.С.» скажу, перефразируя Виссариона Белинского (из статьи о «Евгении Онегине» Пушкина), следующее: эта книга — «энциклопедия русской смерти», а её автор — «страдающий альтруист».
«Духи во сне и наяву» — вещь странная: с одной стороны, это — написанное в жанре «фэнтези» продолжение «Вторжения», и мне оно нравится. С другой стороны, в первой части «ДвоСиН» — «Водяной» — отражены личные переживания меня, как неопытного юноши, что сейчас не вызывает даже ностальгии, но в то время эта вещь явилась как бы терапией; я высказался в ней о наболевшем, и мне полегчало.
«Ж.-У.». Вещь, которая понравилась Белке, да и у меня самого вызывает исключительно приятные эмоции. Пусть Белка привела мне потом сюжет фильма, сходный с сюжетом этого рассказа, это не умаляет его достоинств. Я сам мог бы написать большую работу на тему: «Плагиат и заимствование в творчестве Сергея Лукьяненко (на материале произведений последнего в сравнении с произведениями Булычёва, Азимова, Стругацких и др.)».
«Обновление» (я для себя использую название “Renewal”) — находится ещё в процессе написания. Первые главы получили очень лестные отзывы, включая следующее SMS: «Лёш, ты — гений!»
Что будет дальше? Допишу ли я свой роман и будут ли другие? Время даст ответ, а я не знаю. До встречи в грядущем, грядущий читатель!
The biggest thanks to: THE DELIVERANCE.
3.11.05, Алексей “The Metbrother” Михеев






















2006-ой год: произведения с сайта Проза.ру














Как отпиариться на «Прозе»
Статья вызвана в жизнь белой завистью к успеху Яго Яго.
Вопрос из зала:
— Как отпиариться на «Прозе»? Действительно — как? Как сделать это по-настоящему грамотно и, что самое главное, результативно?
Ответ автора:
— Без малейшего понятия!
Здесь можно было бы закончить (а-ля Яго Яго или В. Бердяев), но я всё же поделюсь своими PR-разработками и мыслями на этот счёт.
Вообще-то говоря, как те из читателей, кто прочёл мои «Три стихотворения» (таких, кажется, человек пять вместе с самим автором), должны помнить, «меня рвёт (...) от аббревиатуры PR». Тем не менее, я, дабы не прослыть в среде (пока ещё, к счастью) своих (пока ещё, к сожалению) немногочисленных читателей 24-летним старпёром, пишущим исключительно (по термину господина Пл. Савраскина из рецензии на Лису А) «советикус-скайнтс», заставил свои пальцы настучать для вас эти непонятно кому нужные графоманско-мегаломанские излияния. Кстати, по поводу термина уважаемого господина Савраскина: если, и это всего вероятнее, имелась в виду sci-fi, то должен заметить, что в слове “science” первая буква “c” не читается, а, следовательно, как будет правильно? «Сайенс»!
Итак, переходим уже к самому рассуждению. Если в вашей насквозь прокапитализированной душе возникло желаньице увеличить посещаемость, читаемость и спрос на ваше творчество, то нужно всего-навсего написать хитовое произведение, которое будет иметь эффект разоравшейся бомбы.
Здесь важно всё, начиная от названия и заканчивая композицией.
Помня о народной мудрости, гласящей: «встречают по одёжке» (©Russian folklore), поразмышляем немного о названии.
Это должно быть что-то броское, запоминающееся, западающее в душу, затрагивающее её (души, естественно) глубинные струны и завораживающее читателя своей лаконичностью и наполненностью вариантами интерпретации (творческий человек или шизофреник практически любое название могут воспринимать, как обладающее множеством значений и тайных смыслов).
Варианты наподобие «Несколько слов о том, почему я гораздо круче Виктора Пелевина» (©Яго Яго) или же «Как отпиариться на „Прозе“» (©Алексей Сергеевич Михеев) — это удачные примеры для постмодернистов.
Для писателей в стиле «фэнтези» хорошим примером может послужить название миниатюры госпожи Ф. Вэйн «Дракон» (Чёрт возьми, сейчас подумал — в какое время мы живём! Приходится задумываться о том, что я, оказывается, пропиарил вышеназванных «тайперов» (см. статью «О моём грядущем читателе», если так не понятно, о чём речь)).
Вопреки расхожему представлению, название на «Прозе» вовсе не обязательно должно соответствовать внутреннему содержанию произведения. Наша с вами общая первоочередная задача — вызвать «кликанье» мышек подвергаемых PR-обработке субъектов на название нашего прекрасного произведения, в чём, собственно, и будет заключаться успешное самоотпиаривание.
Однако, по моему убеждению, здесь не следует излишне полагаться на слова типа «секс», «куннилингус», «х...», «п...», короче, вы меня поняли. Почему? Потому, что хоть мы и хотим повысить свой ридерс-рейтинг, но не ценой привлечения праздно шатающихся по страницам нашего замечательного сервера спермотоксицированных (такие вот дикие термины рождает мой больной мозг) бабуинов. Нам нужен только думающий читатель, который будет способен проследить, хотя бы частично, хитросплетения наших мыслей, не застряв при этом на полпути в тупиках односмыслово-линейных недалёких трактовок (если что-то в моих телегах не так, sorry, просто вдохновение откуда-то взялось, пишет оно само, используя для этих целей моё тело, которое почти ведь успело заснуть. О нет, не волнуйтесь, мои дорогие читатели! Алексей Сергеевич не ляжет спать, пока не поделится с вами сокровищами своей житейской пиарской-писарской мудрости, хотя ему завтра и вставать в семь. А ещё меня дико мучает вопрос: правомерно ли в рамках русского литературного включение такого громадного количества предложений в одни скобки?! Понятно, что мой родной Word скажет «нет», но он ведь «лох» ещё тот! Короче, если я где налажал, просьба считать это постмодернизмом или мировоззрением (на ваш вкус)).
Ну, в общем, продолжаем. Наша PR-кампания по продвижению собственного творчества в массы требует от нас наличия этого творчества, которое, в свою очередь, требует сюжета (извините, сейчас, наверно, буду нести чушь, а порою даже скакать галопом по Европам и рассуждать непоследовательно в своей бездарности, но начало было ничего, не так ли?)
Итак, на повестке дня вопрос: «Где взять сюжет?»
Ответ: «В жизни». Точнее, в жизни, пропущенной через призму восприятия мозга автора. Нет мозга — нет сюжета! Запишите или запомните этот афоризм. Важную роль в создании сюжета играет вдохновение. О, это вдохновение! Я готов говорить и писать о нём часами (Что, страшно? Хе-хе-хе! А я не пошутил!).
Кажется, кто-то из Мастеров — не то Аркадий, не то Борис Стругацкий (не то оба) — не признавал роли вдохновения, говоря о том, что главное — работать. Не знаю, может быть, такие таланты, как Стругацкие, и могли себе позволить писать в любое время, но нам, талантам рангом пониже, это явно не по плечу. Лично я, бывает, всю душу свою собственную оттрахаю, а в результате — ни идеи о том, как нанизать хоть что-то на готовый вроде бы сюжет, не рождается. А родится результат, зачастую, этак месяцев через девять. Ну, здесь я привёл в качестве примера лишь самый худший вариант. А так, конечно, вдохновение приходит, всё же, чаще. Вот тогда и сидишь, как сейчас. Главное — не лениться в такие моменты, Судьба вас наградит (кстати, этой статьёй заодно ещё и проверю последний тезис)!
Говоря о поисках вдохновения, мы затрагиваем область крайней степени субъективности, я даже боюсь (надо же, а думал, ничего не боюсь) здесь что-то советовать, повторю лишь вслед за Мэрилином Мэнсоном: «Ай донт лайк зе драгз!»
Ну, ещё про брата вам расскажу. Мой брат, гитарист и, по совместительству, поэт-песенник, пишет музыку, в основном, дома, а стихи — в лесу.
Подводя итог разговору о вдохновении, хочу привести поговорку, услышанную мною однажды от В. Турчинского в одной из программ по телевизору: «У каждого додика своя методика».
Кстати, вспомнил, что к разговору о вдохновении мы плавно перешли от разговора о сюжете, к которому я и предлагаю вернуться. Главное — это чтобы на ваш сюжет вам было бы приятно нанизывать упоительно-вдохновенные абзацы, как сегменты на пирамидку. В крайнем случае, можно писать и вообще без сюжета: накропать что-нибудь вроде этой статьи, если стиль ваш достаточно хорош (а то читатели заклюют в рецензиях, народ здесь жёсткий, пощады не ждите!). А вот если стиль ваш людям нравится и вы не поленитесь написать что-нибудь наподобие этих моих (честно, думал секунд десять, но чего «моих», не надумал, так что ничего не напишу, а читатель, я уверен, сам найдёт эпитеты как для статьи, так и для автора), то вполне возможно, что «пипл» «схавает», опять-таки, при наличии в вашем произведении признаков того, без чего, как я писал выше (это когда вы ещё записывали), нет сюжета.
Не надо забывать и о том, что хитросплетения сюжета обусловливают вашу читательскую аудиторию, а именно: сюжеты, изобилующие образами женщин, показанных ни в коем случае не как дуры, а наоборот, как правило, сразу же заинтересовывают читательниц (которых на «Прозе» немало); сильные же (и в прямом и в переносном смыслах) мужские образы их также интересуют.
Далее. Композиция. ОЧЕНЬ ВАЖНО СРАЗУ ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ ЧИТАТЕЛЯ! Мне кажется, многим из вас доводилось двигать мышку на крестик выхода (как варианты: на «Избранное», на «назад» и т.д. и т.п., тут вы сильнее меня рубите, звери!) после пары нудных не только абзацев, но и строк в начале произведения какой-нибудь (ладно, на личности не буду переходить)... А может, вы, засранцы, так поступили и с этой статьёй?! Очень реалистичное предположение. Жизнь — дерьмо! Ну, скажите, скажите, что вы ещё читаете! Ну, скажите, скажите, что вам ещё смешно! Ну, не ругайтесь, не ругайтесь, пожалуйста!
Итак, классическая схема «завязка — развитие действия — кульминация — развязка» может произвольно меняться в зависимости от целей, которые ставит перед собой автор, например, чтобы подчеркнуть какие-то наиболее сильные места произведения. Или же, наоборот, как можно менее останавливаться на слабых местах.
Кое-что из личного опыта. Я заметил нередко полярное отношение читателей к открытым финалам.
Если вы пиаритесь чем-то вроде статьи А. Михеева «Как отпиариться на „Прозе“», то главное в композиции — логичное и плавное перетекание одного в другое, что, кстати, очень удалось автору. У него одни бредовые тезисы как по волшебству перетекают в ещё более бессмысленные умозаключения, за счёт чего достигается своеобразная шизоидная гармония.
Едем дальше. Ваш выбор художественных средств. Несколько слов в пользу более предпочтительного показа обнажённой картины внутреннего мира героев по сравнению с изображением обнажённой картины их же плотских сношений: если первые ни у кого не поднимутся пальцы клеймить позорными словесами, то вторые автоматически создадут вам имидж писателя определённой категории, довольно популярной на «Прозе.ру», но всё же, в весьма узких кругах.
Пара общих замечаний. Читателю более приятно читать про него самого, и менее — про тётю Мотю. Отсюда следует вывод: да здравствует разнообразие (если бы я додумался до этого раньше, я бы не стал ваять столько однотипных героев)!
Обращение к читателю, как к равному, способствует созданию иллюзии «интеллектуальный уровень читателя тождественен интеллектуальному уровню писателя» (берите пример с меня), что, как минимум, располагает читателя к автору, в отличие от высокомерной манеры изложения, которой нужно действительно мастерски владеть, чтобы применять её без риска потерять свою последнюю аудиторию.
При благоприятном стечении обстоятельств, зависящем от воли Провидения, ваши акции должны очень возрасти (и без моих наставлений). Но всё же следуйте моим советам, и первое место в рейтинге будет за вами (а за мной, очевидно, последнее)!
Sapienti sat (немного латыни, не зря же я её в институте изучал).
Sincerely yours, A.S.M.

Еда
Я взял скальпель и аккуратно сделал себе трепанацию. Снял отрезанную часть, как крышку заварного чайника. После этого, окунув воронье перо в вязкий поток своих мыслей, я потянул его (перо) к бумаге материального мира. Мысли прилипали друг к другу и тянулись за пером от тех, что ещё оставались в голове, как спагетти. Написав текст «Еда», я покрыл спагетти своих мыслей густым слоем май оун эсса. И — ****о готово! Угощайтесь!

Цирк. Эпизод 1. Атака клоунов
Сцена.
Рыжий парик. Намалёванная какой-то дрянью улыбка до ушей. Румяна на щёках, как у последней ****и. И это — Я!
Парик на голове, румяна на щёках; псевдо-алкоголический нос, надетый на такой же, но настоящий; улыбка и — апофеозом — мой неповторимый визжащий воКАЛ, который впивается пилой в ваш мозг в попытке вызвать приступ дурацкого смеха (как у меня) или, хотя бы, снисходительную доброжелательность — всё это моя
Р А Б О Т А. А у вас — что — лучше? То-то и оно.
Меня никто не любит. Банально, но так оно и есть. Может быть, немного любят маленькие дети, да и те, в основном, боятся. Дети же от 8 до 88 — презирают или же просто получают от меня дополнительную дозу раздражения, которое и так неслабо подпитано всем, что вокруг, и его же питает. И лишь люди во власти рецидива детства от 88 и старше снова, время от времени, относятся ко мне хорошо.
— Поприветствуйте первого в мире клоуна-андроида! Оцените по достоинству его номер в сегодняшнем Мега-шоу в честь Нового, 2248-го года! Приветствуйте его, приветствуйте меня!
Трибуны.
— Это ещё что за ахтунг? — произнёс Рат Ффа, ни к кому не обращаясь. Парнишка на соседнем кресле, решив, вероятно, что вопрос был адресован ему, не замедлил с ответом:
— Это андроид, он не может быть ахтунгом, он бесполый! Будь спок за свой задок!
Рат Ффа не стал ничего отвечать, лишь бросил короткий взгляд на парня. Тот был одет так же, как и почти все вокруг: кожаная кепка с двадцатисантиметровым козырьком, гриндера а-ля «ретро», жилет с вывернутыми наизнанку двадцатью карманами с разных сторон, тоже а-ля «ретро», но с веянием Нового Времени: пятью дополнительными, «ввёрнутыми» карманами. И, естественно, брюки из шкуры Крылатого Крысоеда. У самого Рата Ффа, конечно же, тоже были такие, но в данный момент они были в молекулярной чистке, т.к. их заблевал пьяный речной Выдрораз.
Конечно же, Выдрораз был наказан, а сам Ффа был вынужден прийти на Новогоднее Шоу в непристижных брюках из Крысоеда Обыкновенного, Вонючего, Тупорылого.
В мозгу Рата раздался звуковой сигнал встроенного телефона. Рат открыл свою черепную коробку и нажал языком на кнопку ответа (не знаю, зачем я в таких подробностях описываю это, будто у вас — шутка, конечно — НЕТ ТЕЛЕФОНА В МОЗГАХ!).
— Да, мам, всё O.K.! Сейчас клоуны будут! Ну, давай, пока!
В голове Рата Ффа промелькнула мысль: «Бедные древние люди! Как они могли без телеПнета говорить по мобилам на каком-нибудь представлении вроде этого without disturbing each other?!»
Сцена.
— Хи-хи! Ха-ха! Прыг-скок! Прыг-скок!
(Продолжается 20 минут)
Через двадцать минут:
— Хи-хи! Прыг-скок! Я искренне надеюсь, что вам так же весело, как и мне, почтеннейшая публика! — было сказано вслух.
«Ублюдки, страдайте, как вынужден Я страдать!!!» — в мыслях.
Трибуны.
Рат Ффа посмотрел-посмотрел, да и не выдержал:
— БВЭЭЭ!!!
«Ипать...евский монастырь! Опять?! Ну что ж, у меня ещё есть брюки из шкуры Крысоеда Лучезарноокого Нетрадиционно-ориентированного», — подумал Рат и вдруг поймал на себе чей-то взгляд. Парнишка на соседнем сидении смотрел на него с благоговением во взоре («Как Крысоед Лучезарноокий... — мгновенно промелькнуло в Ратовой башке нехорошее сравнение. — К чему бы это?»).
Парнишка протянул Рату Ффа свою клешню и молвил:
— Меня зовут... (см. эпизод 2 — продолжение).

Цирк. Эпизод 2. Я и Рэйп Ми наносим ответный удар
Рассказывает Рат Ффа.
Рэйп Ми — именно так звали парня. Интересно — почему? Если вы подумали, что из-за того, что тот любил Кобейна, то разочарую вас: вы ошибаетесь, он «Нирвану» на дух не переносил. Но спешу разочаровать и тех, кто заподозрил в нём снова модного рэппера. Однозначным рэппером Рэйп Ми тоже не был. Я, честно говоря, вообще не представляю, что люди наподобие Рэйп Ми могут слушать. Здесь одинаково правдоподобными кажутся такие варианты: Владимира Недобрацкого и Метил Пропиленыча, «Отражение» и «Звуковую Волну», «Nine Inch Devils» и «Welcome To My Pocket», «Rage Against The Parallel Worlds» и «В Дрибадан Unlimited», «Бестиария Мутантов Припяти» и «Копрожид-трупоед», «Начало Времён» и «Суицидальных Католических Проповедников», почвеннические завывания нейтринных гитар, нео-ВП вроде «Май Дайин Кампф» или, вообще, «Сетевых Маньяков Компокалипсиса». Мы с ним познакомились в цирке (смотри эпизод 1).
Итак, сейчас я расскажу вам, что же мы сделали в тот Новый год. Мы не придумали ничего оригинальнее, чем подловить клоуна под видом охочих до вожделенных автографов фэнов у служебного входа, и элементарно дико от... ой, простите, в этой главе я матом не ругаюсь! ...избить.
За кулисами в новогоднюю ночь 2248-го года.
— Ты чего вернулся, забыл чего, что ли?.. Мать моя женщина! ДА У ТЕБЯ ЖЕ ЛИЦА НЕТ!! И трёх зубов! И левого манипулятора! Такое ощущение, что его тебе оторвали, избили им тебя и вставили его тебе в задницу! Как — «угадал»?! Вот козлы! Из беззащитного андроида сотворили ахтунга!
Рассказывает Рат Ффа.
Но мы были бы просто вечными лузерами, если бы не ответили на атаку клоунов контратакой.
Далее я привожу текст фонограммы, записанной той же ночью:
— Впервые на арене — анти-клоуны, то есть мы: Раттульчик и Рэйпуля! Ах-ах! Их-их! Кокс-гырп! Кокс-гырп!
(Рат Ффа перематывает плёнку на полчаса):
— Кокс-гырп! Их-их! Надеюсь, что наше абсолютно не зажигательное выступление заставило вас задуматься, и сегодня вы не будете смеяться после слова «лопата», а возьмёте её и убьёте того незадачливого шутника, который осмелится покуситься на Время Вашей Жизни!!!
15.07.06 2.30-16.37 (с перерывом на сон, походом в магазин и т.д., и т.п.)

Притча о двух спичках
Я открыл коробок спичек и взял одну из них. Однако, вместе с ней вылезла ещё одна, приклеевшаяся серой своей головки к головке первой. Вторая спичка выглядела так, будто она долго болела: какая-то невзрачная, маленькая и скорченная, она напоминала физически ущербного человека, самое страшное для которого — одиночество. Первая спичка была абсолютно стандартной: вытянутое четырёхгранное тело, всё в ней соответствовало тому образцу, по которому её создал человек. Она честно прожила отмеренный Провидением срок, пройдя положенный стационарный путь (если, конечно, допустить, что путь может быть стационарным), и уже готовилась к неизбежной развязке в виде гибели от руки Рока (т.е., моей ;)) пусть не с полным смирением, но — как бы получше высказать мысль? — принимая законы Бытия такими, какие они есть (всё для вас!).
Каково же было удивление прямой спички, когда она заметила, что та кривая замухрышка, которая уже все уши прожужжала ей своим детским лепетом о какой-то любви (чувство, не возможное по-настоящему для всех стандартных спичек), в решающий момент не оставила её одну, а пошла на стопроцентную гибель вместе с ней!
Маленькая кривоватая уродина, сгорая, отнюдь не обвиняла ни меня, ни законы Бытия, но при этом она ещё и умудрялась быть счастлива так, как никто во Вселенной, пока её маленький скрюченный обгоревший трупик не был отправлен моей твёрдой рукой в унитаз вместе с навеки приросшими остатками её возлюбленного, который стал выглядеть после смерти почти идентично с ней.
P.S. Все три персонажа имели своих прототипов в реальной жизни, один даже до сих пор, слава Богу, жив (это я, если кто не понял).
P.P.S. Данный аффтар жжот, только если он лжот.

Карма. Цикл перерождений
Frog-1
Посвящается
ВИКТОРУ
Прыг-скок! Прыг-скок!
— Ква! Ква-а!
Лягушка безмятежно прыгала по кочкам своего болота. И чёрт меня возьми, если в такой чудесный день я допускаю возможность для своей героини прыгать мятежно!
Чтобы дальнейшее повествование не вызвало шок у читателей, сразу оговорюсь, что Лягушка обладала сознанием. Однако, сознание её не было в данный момент занято серьёзной мыслительной работой. Оно лишь спокойно созерцало пролетающие под лапами увеличивающиеся и уменьшающиеся кочки и покрытую зелёной тиной болотную жижу.
В подсознании же полным ходом шли серьёзные процессы, о которых сама Маленькая Лягушка не имела ни малейшего понятия. В результате этих процессов в мозгу возникало смутное ощущение чего-то важного, что неплохо бы вспомнить, но вот только невозможно. Вспоминались отрывочные образы, связь между которыми, вероятно, и существовала, но ускользала от Маленькой Лягушки.
Мелодию полувоспоминаний вело когда-то слышанное «Лядь, нах!» (лягушка плохо понимала по-человечески) и стремительно приближающийся немаленький чёрный предмет в виде неровного овала с чёрными же поперечными балками.
«Чёрт! (я перевожу на русский с лягушачьего) Лезет же в голову чушь всякая после пятен мазута и мутировавших мух! «Нах!» Это что ещё за «нах»?!» — сознание Лягушки попыталось прийти на помощь находящемуся ниже в иерархии органу управления. Но только у него ничего не получилось. «Плевать!» — попыталась пожать плечами Маленькая Лягушка.
Хвать!
Ловкий пацанчик шести лет от роду, будущий Базаров, схватил Лягушку в момент приземления на кочку.
Лягушка металась и вертела своим зелёным телом в крепко державших её ладонях.
«Чёртово подсознание! Доигралась!» — корила себя Маленькая Лягушка. Неумолимая сила явно не была настроена отпускать её, и абсолютная тьма вокруг не оставляла никакой надежды на спасение (или лучше так: «на Спасение», пусть будет аллюзия на христианство).
Судорожно подёргивая единственной свободной (задней правой) лапкой, Лягушка стала осатанело молиться своему Богу Лягове. Но это не помогло; напротив, через час пустых молЕБНов стало куда хуже: в задний проход вонзился какой-то предмет, и Лягушка осознала, что ей «повезло» попасть в ад, будучи ещё живой. От сдерживаемых рыданий и перекачиваемого из юных, ещё не прокуренных лёгких воздуха Лягушка вскоре перекрестила себя в Громадную Лягушку и с тихим стоном покинула этот негостеприимный мир.

Frog-2
ЕМУ ЖЕ
Бдыщ-Ибац! Бдыщ-Ибац!
— КВА! КВ-В-А-А!!!
Громадная Лягушка озабоченно скакала по кочкам СВОЕГО болота. В ушах Лягушки из наушников плеера звучал “Rammstein” “Links 2, 3, 4”. Бусины глаз были прикрыты зеркальными солнцезащитными очками. Короче, всё было бы “OK”, если бы не пакости до смерти затрахавшего мозги подсознания. Оно выдавало из своих бездонных глубин одну за другой непонятные для лягушачьего ума картины. Последовательно пронеслись: первородная тьма вокруг, ощущение сжатия, и — своеобразным апофеозом — ощущение постороннего предмета где-то пониже спины.
«Может, я — голубой?..» — промелькнула ужасная догадка.
«Тьфу, буду я ещё тут на всякие галюны время тратить! Это, наверное, влияние “Rammstein” — резюмировала для себя происходившее Громадная Лягушка.
— Лягушка! Лядь, нах! — раздался громоподобный голос откуда-то сверху. — Да какая жирная! Какая мерзкая и уродливая! Тьфу!
«О’ о!» — прокомментировал мозг Громадной Лягушки заокеанским междометием тот факт, что сверху на неё стремительно двинулся
Огромный
Чёрный
Почти
Овальный
Башмак!
Бдумс!!! — Громадную Лягушку снова перекрестили в Маленькую Лягушку (увы, посмертно).

Просвет
В лучшие моменты своей жизни учитесь направлять взор вверх, сквозь древесные кроны, чтобы обрести уверенность.

Как из г... сделать конфетку
Наша задача — сделать из говна конфетку. Воспользуемся для этого системой семантических шагов, основываясь на значениях слов из толкового словаря С.И. Ожегова — Н.Ю. Шведовой (редакция 99-го года).
а) «говно» — 1. Экскременты, кал. «Не тронь говна — не воняет» (посл.)
«конфетка» — 1. смотри «конфета».
«конфета» — Сахаристое кондитерское изделие в виде плиточки, шарика, батончика. Шоколадная к. К. в обёртке.
б) «кал» — Содержимое кишечника, выделяемое при испражнении.
«кондитерский» — Относящийся к производству сладких пищевых продуктов (сладостей) и торговле ими.
в) «кишечник» — Отдел пищеварительной системы, состоящий из кишок и следующий за желудком.
Таким образом, у «говна» и «конфетки» мы нашли гиперсему «пища» за пять семантических шагов.
Как известно, общие семы можно найти у любых двух слов максимум за шесть семантических шагов. Чтобы сотворить конфетку из говна, нам вполне хватило пяти.

Балл у сатаны
«Сатана, помоги мне в безмерной беде!» (Шарль Бодлер)
Отрезанным хвостом кошки, измазанным в собственных нечистотах, Павел провёл черту от верхнего угла монитора до середины нижней грани. Затем начертил полный контур пентаграммы.
«Ну где ты, сатана? Я жду тебя! Прими мои жертвы! Я знаю, что не зря заплатил за это руководство все свои бабки! Только попробуй не сработать, чёрт тебя побери!!!»
Павел окропил каплей своей крови системный блок.
Тишину пустой, за исключением Павла, квартиры огласила молитва (читаемая им по учебнику сатанизма):
— О, мой Тёмный Повелитель, я призываю тебя!
САТАНА! РАЗ! ДВА! ТРИ!
САТАНА! СОТВОРИ!
МНЕ, ЧЕГО Я ЗАХОЧУ!!
Я ДУШОЮ ОТПЛАЧУ!!
«Некоторое время ничего не происходило», написал бы какой-нибудь автор второразрядного псевдоготического романа (рассказа? миниатюры?) ужасов. Итак, как я и сказал, некоторое время ничего не происходило.
И вдруг вспыхнул сам собой включившийся дисплей. Сисблок подмигнул красным огоньком и тоже заработал.
«Ни (censored) себе! (censored), и это ахуительно! Как будто эта ****ёнка (censored)!»
Компьютер сам зашёл на секретный сайт, на котором Паша ввёл пароль «666», и нажал “Enter”.
Согласно мысленной формулировке желаний, перед Павлом возникла прямо из воздуха таблица ввода требуемого количества прозабаллов. Учитывая, что никакого официального документа с дьявольским ведомством подписано не было, Павел не стал чересчур наглеть: доведя количество баллов до четырёхсот, он решил на этом остановиться. Свою новую вещь он опубликовал с анонсом на «главной».
А на х.я?

Блиц-опрос меня самого
— Что вам нравится в собственном творчестве?
— Органичное сочетание фантастики и постмодернизма, динамичность развития событий, социальный пафос; мой, как я его называю, «угарно-ураганный» стиль. Я ответил на ваш вопрос?
— Вполне исчерпывающе. Что из вашего творчества вы бы посоветовали мне почитать для начала?
— Для начала попробуйте статью «Как отпиариться на „Прозе“, она, вроде бы, всем нравится. Далее, если интересуетесь моей биографией, можете прочитать «О моём грядущем читателе». Мои личные любимцы: «Скачок в 12 лет», «Выход ненависти», да и всё остальное очень даже нравится, довольно на неплохом уровне, в общем.
— Что вы написали за последнее время?
— Юмористически-квазипелевинскую вещицу «Карма. Цикл перерождений», вышло очень недурственно, на мой взгляд. Если интересуетесь, можете пока прочитать, а я за вином схожу!
— Весьма благодарен. Так, посмотрим… «Избранное»… Проза.ру, — бормотал интервьюер. — Ушёл он? Сейчас глазком одним посмотрю, что он там ещё наваял, и — на порно-сайты!.. Ах! Ах! Ах!.. Ах, чёрт, вернулся! — пробормотал интервьюер и добавил вслух с наигранным энтузиазмом: — О, а вот и вы! Мне так понравилось! А этот «Виктор», которому посвящается произведение, уж не сам ли Пелевин?
— Он и есть, кому же ещё можно было бы такую вещь посвятить? Ну, хватит болтать, пошли лучше побухаем!
— Замечательная мысль!
Круговорот — подражание себе
Клон клона клонит коня к лону слона.
Творите в душе!
В прошлые субботу и воскресенье я бухал у Белки в Химках. Что — плохое начало? Ой, да ну вас! Хотя признаю, что те из вас, кто в прошлые субботу и воскресенье бухали у Белки (надеюсь, что всё же большинство) и так об этом знали, а тем, кто не бухал, бухал не в Химках или не у Белки, или вообще у «белки», это глубоко фиолетово-чёрно.
И всё ж-таки,
В прошлые субботу и воскресенье я бухал у Белки в Химках.
Как, кстати, у нас называется рассказ? «Круговорот» — вот как! Ну, навернём круги!!
Проснувшись в воскресенье, я понял, что всё ещё сплю. После этого,
Проснувшись в воскресенье, я понял, что всё ещё сплю. После этого,
Проснувшись в воскресенье, я понял, что всё ещё сплю. После этого
Я проснулся по-настоящему и пошёл на кухню, где тут же начал записывать свой сон на этикетке «Клинского», чтобы впоследствии разродиться «Круговоротом — подражанием себе».
С_О_Н; СОН; Сон; сон;
Проход к умывальнику оказался закрыт с четырёх сторон. Я пригрозил молотком, кажется, Нудному. После этого я сказал:
— 4x7826bpac.
— Это постмодернизм? — задал естественный вопрос Нудный.
— Это — номер молотка, — я показал ручку своего молотка, где был выгравирован этот самый номер. И чёрта с два меня посетили мысли о кажущейся логичности абсурда во сне с последующими выводами о перспективах проснуться уже от сидения в данный момент за клавиатурой и печатания очередного «шедевра» на П.-РУ.
Пришли родители Белки, сестра и кот, но это, как выяснилось, была иллюзия. Фантазия поражённого алкоголем мозга. А вот в футбол сыграли клёво! Чего ты, «ворд», «клёво»-то красной волнистой подчеркнул? Ладно, не будем отклоняться от ТЕМЫ. Теперь вопрос себе: чего ты «тема» большими буквами написал? Да, странный бред я несу. Лэйзи-Серый напишет, что это постмодернизм (теперь — хе-хе! — не напишет) — и, конечно, будет прав на все сто! Какая-нибудь Ева Лотта, правда, может к чему-нибудь придраться, но сделает это абсолютно не обидно. Другим, по большей части, на меня наплевать. А мне на них? Думали, что скажу, что тоже? А ни фига! Это вопрос очень тонкий. Я на тонкие вопросы предпочитаю отвечать во сне. Либо вообще не отвечать. Как и медитировать. Как и... (но это уже просто потому, что в реале мне, как правило, не очень везёт).
Подражание Фионе Вэйн. Что ж, Фиона того заслужила. А получилось очень ухахательно, я считаю. С подражанием Сергею Павловскому примерно то же самое. Анекдот — это тот случай, когда не знаешь, стоит ли произведение публикации, и целиком и полностью полагаешься на чужое мнение. Хотите? Нате! Love? — Hate! Ночью замочат — это если ты один по улице идёшь. А если с друзьями, то ситуация может измениться на противоположную, а на самом деле — не измениться. Почему. Потому? Потомучему?..
Глюк головного мозга. Не обращайте. Внимание! Fuck! «Подражание себе», пожалуй, наиболее отличающееся от всего остального моего творчества. Это какой-то Виталий Бердяев (автор с Прозы.Ру). Думаете, я что-нибудь переделаю? Чёрта с два! Два с чёртом! Я тоже лэйзи. Может, даже клон Сергея. А может, и наоборот.
Визит к гадалке Саталии стоит полюванделия. Большего старая песочница не стоит. А вообще, лучше к ней не ходите! Но всё же... Почему г-н Акимов сказал, что произведение «немножко бы отшлифовать, что ли, нужно»?.. Бог ему судья, не я. А я — судья Богу!
Как из говна сделать конфетку? (этот даун и «говно» красным подчеркнул, прикиньте?! Прикиньте, «дауна» он упорно пытается написать с большой буквы! Лишим его этой иллюзии самоуважения! Полюбил я восклицательный знак (влияние Сергея Павловского). Сергей, специально для тебя: «!!!!!!») А котлетку не хочешь?! И первый и второй вопросы — риторические. Не акцентируя на них внимания, едем дальше. Путь нам предстоит неблизкий, хоть мы и движемся более чем «галопом по Европам». Время в литературном творчестве и клоуны в цирке — в них вложена часть моей души. Кстати, лучшая. Но это — холостой выстрел в пустоту. Их мы тоже проскочим. Пишу, а в душу закрадывается опасение — если таким макаром мы проскочим все мои хиты, чем я буду вас удивлять? Хорошо хоть, что верёвка и мыло нынче не дефицит. Впрочем, как и друзья. А с друзьями верёвка и мыло не нужны. Один друг, Филя, породил сегодня афоризм: «Женщин много, а здоровье одно». Глубоко копает, даром что качок.
Двадцать четвёртый век. Ни одной рецки. Удалять — лень. Сочинилось — ну и пусть живёт!
К.И.Т. — вот она, моя надежда на счастливое будущее преуспевающего писателя! Я вам говорю: я ещё перерасту «Прозу» и выйду в офф-лайн! Что ж, что вам так все говорят и вы всем так говорите? Вы меня слушайте! Народу нравится моя статья о пиаре. Народ прав в этом. Хорошая статья.
Так называемая «грядка» (интересно, кем? Я её так не называю) — статья о моём грядущем читателе. Прислушиваясь к внутреннему голосу и отзывам читательской аудитории, скажу, что это статья в духе «пиариться» и «подражания себе». То есть, входит в список рекомендуемой литературы. Забей на имя! Ведь главное — смысл. Что ж, можно зайти, прочитать и уйти навсегда (не с «Прозы» и не со страницы автора, а из этой вещи).
НеТеряйВеруВСамогоСебя, понял? Постмодернизм занимает большое место в моей душе и в моём творчестве. Чудо-ручка. Не любимое отцом дитя нашло неожиданное признание у посторонних людей. Выход ненависти вызвал желание у одного человека публиковать вашего покорного слугу на некоем портале. Думаю, этого достаточно о данной вещи.
Что ж, летим вперёд со следующим поворотом колеса! Три стихотворения. Еда. Двенадцать лет. Блицкриг, э-э... т.е., блиц-опрос.
Стихотворения ничего, особенно второе. Тут Карен Арутюнянц прав. Еда — манифест моей странички и НФ-постмодернизма. Двенадцать лет будет очень интересно прочитать, когда пройдут те двенадцать лет, о которых идёт речь. А блиц-опрос пригодится в качестве путеводителя по моему творчеству. Притча о двух спичках была написана в туалете, что является исключением. А вот в душе сочиняется очень даже замечательно, об этом говорится во втором эпиграфе к круговороту — подражанию себе.
Лягушки проскочили непонятыми большинством читателей, но автору доставили приятные минуты творчества. Два часа. Мне не нравится.
Клоны, Scheme, орёл и сектант с одной стороны и вторжение, леший, водяной, женщина с другой — те произведения, которые я писал, не зная о существовании такого понятия, как «прозабаллы», и поэтому они творческие на сто процентов!
Завершает поворот колеса «Подражание себе». И — выводит на новый виток!
Всерьёз заставляет меня задуматься тот факт, что, когда я умру, о первых моих успехах гипотетические заинтересованные люди будут судить по этим вот вещам. Будет ли их суд суров? Кто знает...
Круг, в любом случае, продолжит своё вечное вращение.


Не теряй веру в самого себя

Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С. Н.Т.В.В С.С.

Забей на имя! Главное — смысл!
Начиналось: «Грёзы.ру».
Продолжалось: «Проза.ру».
Вскоре стало: «Поза.ру».
Мне всё мало: «Доза.ру».
Всё достало: «ЧТО за «Ру»?!»
Всё ж продолжу я игру.
Брошу, лишь когда умру.

Подражание Фионе Вэйн
Стояло самое начало дождивня и, как можно догадаться по названию месяца, всё время шли дожди, что уже, надо сказать, порядком осточертело. Продрогшая до костей и промокшая насквозь, я остановила свою кобылку по кличке Задирала у ближайшей таверны. Спрыгивая с седла, я бросила мимолётный взгляд на божественное сияние полной луны на ночном небосводе и привычным усилием воли заставила обнажившиеся было клыки убраться восвояси. Чёрт его знает, какие здесь Волчицы Позорные могут бродить в поисках беззащитных упыриц…
Лёгким ударом колена растворив скрипнувшие несмазанными петлями створы входной двери (в этом мире можно достойно жить, только если ты время от времени показываешь свою силу направо и налево), я независимой походочкой продефилировала к барной стойке под мутноватыми осоловелыми взглядами уже изрядно поддавших посетителей этой занюханной провинциальной таверны.
Небрежно бросила бармену (полному немолодому мужчине с повязкой на том месте, где у него, очевидно, когда-то был глаз, который он где-то благополучно (или неблагополучно) — хе-хе! — провтыкал):
— Два глинтвейна! Да будьте добры поживее, уважаемый — я, чёрт возьми, продрогла, как... (из понятных соображений я добавила грязных непечатных ругательств).
Мужик поспешил выполнять мой заказ, и я получила возможность внимательно оглядеть помещение.
Мои вампирские очи сразу же заметили притулившегося одиноко в уголке симпатичного полуэльфа-полупирата. Но недолго я на него глазела.
К парню подкатила шумно ввалившаяся в таверну шестёрка (нет, увы, не машина) пьяных набыченных дебилов с целью произвести акт быкания. Это уже я решила, что с этой целью. Но посудите сами, не буду же я спрашивать у шестёрки пьяных дебилов, чего они хотят от понравившегося мне полуэльфа-полупирата?! Вот именно!
Пока я пересекала скрипящий деревянными половицами зал, довольно романтически освещённый десятками свечей, я получила подтверждение своему предположению о цели быков: самый крупный (видимо, главарь) из полудебилов-полубыков (я была уверена, что данная шестёрка принадлежала именно к этой расе) схватил за грудки полуэльфа-полупирата (я уже полуустала от этих «полу») и приподнял под самый потолок, что-то грубо рыча ему в лицо. На симпатичном лице юноши проступила жалостливо-заискивающая полуулыбка.
Заслышав скрип половиц при моём приближении, главарь обернулся.
Ничтоже сумняшеся, я подошла к нему вплотную и произнесла угрожающе прямо в лицо, отведя руку якобы для удара:
— По-быстрому отпусти парнишку, мешок с голубым салом! (Откуда я это «сало» взяла?)
Липкий пот выступил на лице охваченного ужасом придурка. Его вмиг расширившиеся зрачки и увеличившиеся в пару раз глаза заставили вспомнить о персонажах анимэ. Главарь поспешил упасть ниц и залепетать что-то омерзительное и оправдательно-извиняющееся. Это, разумеется, было приятно, хоть мне уже и немного приелись лёгкие победы. Правда вот полуэльф-полупират упал с высоты метра в полтора вслед за придурком и повредил покрытие пола, но я почему-то не сомневалась, что банда полу...-полу... заплатит за это в самом меркантильном значении слова.
Посмотрев на своего босса и переглянувшись, ребятишки суровой стеночкой двинулись в мою сторону. Тогда я, с усмешкой поглядывая на кастеты и финские ножи в их трясущихся алкоголических руках, достала Главный Козырь — сверкающий меч, который мне подарил Феанор (вы знакомы? нет? а ну, вон отсюда!!!). Через мгновение все шестеро лежали кольцом вокруг вашей покорной зевающей слуги и с каким-то фетишистским сладострастием вылизывали подошвы моих кирзачей (хе-хе, а я ведь ступала там, где коровка накакала...). Сапоги стали вскоре как новые, но моё черное сердце всё же не было смягчено.
Забыла, кстати, представиться. Память девичья... Можете звать меня моей беспартийной кличкой Тщеславная Вампирша.
Пока я резала как свиней этих, э... свиней, бросая игривые взгляды на пялящегося на меня с любовью «полу»-парня, я, чтобы не оглохнуть от воплей и стонов умирающих, старалась переорать их, напевая очень громко что-то из первого альбома «Рапсодии», подражая своему любимому Фабио Леоне. Только вот не помню, что именно я пела. Забыла. Ну и чёрт с ним! Чёрт чёрт чёрт чёрт с ним!! Главное, работа сделана...
Срезав кошельки всех мерзавцев, я заплатила всю требуемую сумму за причинённый нами ущерб и попросила бармена дать мне тряпочку — протереть свой изумрудный меч. После этого, заказав для всё ещё сидящего на полу «полу-полу»-парня пол-литра глинтвейна (а глинтвейн здесь очень даже ничего! рекомендую всем — трактир «Гарцующий пони»! ах, знаете?.. тем лучше!), жестом и милой улыбкой пригласила пацана к столу.
Мы сидели друг напротив друга, стараясь не обращать внимания на возящихся на прогнившем полу уборщиц, с проклятиями и задорным матерком елозивших тряпками по аппетитным алым лужам. Равно как и на стук плотницкого молотка (плотник чинил сломанную половицу). Настроение было хорошим, обстановка — умиротворяющей. Такие дни — то, что останется мне в память о молодости, когда я превращусь в старую песочницу. Это, разумеется, если фортуна будет благоволить мне, а не всяким там волчицам. Чёрт, вспомнила, и настроение сразу упало...
Моего нового парня (я отправила юношу в эту категорию через пару минут общения) звали Эндрю. У него был приятный, довольно низкий баритон и очень выразительные в таинственном свете свеч глазки. На мой вполне логичный вопрос «А какой у меня сегодня квест?» я получила ответ «Сегодня квеста не будет. Автор занят исключительно в своём ЖЖ». Что ж, не очень-то и хотелось.
На мой следующий вопрос:
— Что за странное у тебя имя?
Я получила такой вот ответ:
— Я — андроид.
Нет, это что — нормально?! Я, естественно, продолжила вечер в одиночестве, оставив Эндрю допивать глинтвейн и самому платить за свою порцию. Причём, дело было даже не в том, что я не люблю роботов. Я, к слову, довольно неплохо к ним отношусь. Но этот пируэт авторской фантазии напрочь разрушил и без того не каноническую ткань произведения жанра «фэнтези», и это полностью лишило меня всякого желания.
С уважением и искренней симпатией к Фионе.

Анекдот
Анекдот от С. Павловского и А. Михеева
А.: — Как называется самая смешная в мире марка машины?
Б.: — Не знаю.
А.: — Мерседес-600.
Б.: (недоумённо) — Почему?!
А.: — Напиши номер этой модели с шифтом — поймёшь.


Подражание Сергею Павловскому
Я шёл как всегда: без бухла, сигареты...
Мне хитро мигал огоньком светофор.
Беседу с собой вёл (так принято это),
И встретился мне вдруг быдляющий вор.
Вода вытекала по всем в мире порам,
И ухом отрезанным каждый был сыт.
Вор молвил с наездом, нахмуривши брови:
«Послушай, братэлло, ну-к дай закурить!
А коли не дашь закурить, суко*****,
Считаю до трёх и даю по рогам!»
А было мне лень щас его отпинать.
Сказал я, чтоб понял, ему по слогам:
«Здесь бродят маньяки! Как ты не боишься?
Насадят тебя на мозолистый кол!
Ты, их повстречав, в кислоте растворишься!»
Я понял внезапно, что в пальцах прикол.
И пальца два средних ему показал,
Их чуть отогнув от своих кулаков.
Воришка по-быстрому так замолчал,
Куда-то рванулся он, и — был таков!
Спросил я Субботу: «Куда делся кент?»
Суббота промямлил в ответ: «Я не пьян!»
А Пятница выдал разумный ответ:
«Унёс навсегда его катамаран;
Унёс туда, где мрачны Стикса реки,
Где нет инета и где нет того, что здесь,
Где не найти вовек Сократа иль Сенеки,
Но жив постмодернизм, а значит — смысл есть!»
Лэй, 6000000,60!

2-in-1
1.
Сегодня стою я на платформе в метро, жду поезда. Вскоре вижу свет в конце тоннеля. Подъехавший состав остановился таким образом, что прямо перед моими серыми, как небо над Москвой, глазами (иногда, в зависимости от освещения, они зелёные, как стекло бутылки пива) оказался вагон с неработающими осветительными приборами.
Я стараюсь, по возможности, в метро читать (хоть, говорят, это и вредно для моих серых глаз), поэтому я загрузил своё тело в вагон слева от неосвещённого.
И посетили меня (уже внутри вагона) мрачные мысли и всякие там сомнения в правильности выбранного пути (вернее, не «пути», а «Пути», ехал-то я как раз куда надо). И — что же я слышу? Младенец где-то навскидку четырёх лет от роду, стоявший справа от меня, указывая на соседний вагон, говорит своему дедушке (цитирую, как запомнилось):
— Дедуль, там света нету! (пауза) А У НАС ЕСТЬ СВЕТ!
Сомнения под влиянием оглаголенного младенцем будто улетучились под порывом ветра-Заратустры. Творчеством на жизнь я вряд ли заработаю, а вот жизнью на творчество — может быть.
2.
I am the unknown reader.
You’ll never know my name!
Just go and try to guess it —
Until you are insane!
Can’t figure out emotions
That I will get from you,
From what you wrote on “Proza”,
What I have just looked through!
Комментарий. Мой собственный:
Да, я знаю, что это — Проза.ру, а стихотворение — на английском, да ещё и не в прозе. Sorry, ой, в смысле, «простите»!!!

Время в литературном творчестве
Предлагаю вниманию читателей классификацию времени в литературных произведениях, которая может для кого-то оказаться полезной.
Согласно данной классификации, которую я разработал на днях, в наиболее общем виде время делится на следующие группы: объективное/субъективное и историческое/неисторическое.
Поговорим подробнее о каждом из этих подвидов.
Объективное/субъективное время в литературе.
Объективное время в произведении, если мы говорим о героях произведения — это время их жизни, включающее, с одной стороны, рождение, взросление, старение и смерть (возможно умалчивание о каких-либо промежуточных фазах), а с другой — последовательность игровой, учебной, рабочей и всех остальных видов деятельности в их чередовании и разнообразии для героев разного возраста, плюс женитьба/замужество, рождение детей и т.д. (прекрасной иллюстрацией здесь может служить «Капитанская дочка» с её описаниями биографических фактов).
Для неодушевлённой природы данный вид характеризует изменения с течением времени (например, дуб, на который смотрит Андрей Болконский в разные периоды своей жизни).
Субъективное время отражает искажение объективно существующего времени восприятием героев. Когда вы читаете что-нибудь наподобие: «Я провёл в темноте всего лишь пять минут, но мне показалось, что прошли годы!» (не ломайте голову, пытаясь угадать, откуда эта цитата — я сам её придумал), вы видите перед собой пример субъективного времени.
Подвиды субъективного времени: остановка, ускорение и замедление времени в произведении. Самый экзотический случай: вся Вечность, вся Перевёрнутая Восьмёрка, включающая всю последовательность происходящих во Вселенной событий, вмещается в одно мгновение. Далее приведу пример субъективного времени из произведений рок-ме;тал поэзии:
Пушкина М.:
«Время застыло; Луна и Солнце встали в ряд» («Ария», «Беги за солнцем»).
Кстати, специально для тех своих читателей, которые любят «Арию», я приведу цитату из Ницше, часть которой практически буквально присутствует в вышеназванной композиции: «У холодных душ, у мулов, у слепых и у пьяных нет того, что называю я мужеством. Лишь у того есть мужество, кто знает страх, но побеждает его, кто видит бездну, но с гордостью смотрит в неё.
Кто смотрит в бездну, но глазами орла, кто хватает бездну когтями орла — лишь в том есть мужество». (Фридрих Ницше «Так говорил Заратустра»). Что тут добавишь? Читайте Ницше!
Историческое/неисторическое время в литературе.
Историческое время в произведении — это то, как вписано данное произведение в контекст мировой истории, даже если эта история предстаёт лишь как возможная гипотетически. Особенности исторического времени хорошо прослеживаются на примере «Полтавы», «Бориса Годунова» (кто автор, думаю, понятно:)).
Научная фантастика о будущем по моей классификации относится к историческому времени, наравне с научной фантастикой, повествующей о доисторических временах.
Неисторическое время — это такое время действия произведения, которое позиционируется как невозможное априори. Например, смешение времён.
В качестве примера приведу шуточную страничку электронного дневника от лица Александра Сергеевича, какой она могла бы быть, если бы в девятнадцатом веке существовал компьютер:
«Привет, френды, с вами снова я, Александр Сергеевич, великий и ужасный реформатор албанского литературного языка! На днях забил стрелу этому ахтунгу Дантесу — совсем он достал, однако! Посмотрим, что из этого выйдет, напишу, если выживу! :))
Почитал тут, что про меня накатал в камментах старина Белинский — всё помои, он не рубит фишку! Писарева камменты тоже почитал, фишку он тоже не рубит, я ему так и отписал, но я хотя бы смиялсо от души! :)))
Какие-то уродские хакеры подобрали мой пароль и под моим ником вывесили порно! Не читайте все эти мерзкие креатиффы бездарных лохов и ахтунгов!
Ну всё, adieu! Я пошёл на стрелу! :))
Настроение: боевое.
Музыка: опера „Евгений Онегин“».
Случаи, не входящие в рамки перечисленных видов времени.
Отсутствие категории времени в произведении (не путать с отсутствием указания на время действия). Сам примеров не знаю, но в теории могу себе представить такое авторское допущение.
Апокалиптическое время (знаменитый хит от Иоанна Богослова так даже и назван — «Апокалипсис»).
В рамках одного литературного произведения могут чередоваться историческое субъективное/объективное и неисторическое субъективное/объективное времена.

Проза.Ру — 24-й век
Григорий нажал на кнопку Центрального Пульта Управления, и пустовавшая до этого computer’s room озарилась четырёхмерной проекцией заставочной картинки Нео-Нета.
— Открыть «Избранное», Проза.Ру, — прокричал Григорий. — Страничка автора Текст Мастер, вход для авторов, пароль: «Эф... Ю... Си... Кей... Дабл Ю!»
Далее, всё так же отдавая команды голосом, Григорий установил в качестве пейзажа Атлантическое побережье; в качестве музыкального сопровождения поставил “The Beatles”, “Yesterday”; дополнительные звуки: шум океана, крики чаек, свист ветра и неясный женский бэк-вокал на заднем плане; запахи: сложная композиция из большого числа составляющих, в которой доминировал запах роз; тактильные ощущения оставил установленными ещё с прошлого раза, т.е. имитирующими всё то же самое, что было видно для глаз посетителей его странички; включил снова обновлённого Виртуального Путеводителя по своим текстам (упрощённый вариант личности Григория, дающий аннотации по просьбе читателей и отвечающий на их вопросы); отключил режим «аудио-книга», состоящий в том, что тот же псевдо-Григорий (здесь именуемый Текст Мастером) читает вслух произведения под соответствующий тематике иллюстративный видеоряд (режим для тех старпёров, которых когда-то было принято называть «новыми русскими»); установил в качестве интерфейса виртуальных страниц своих произведений режим «древний папирус», и, удовлетворившись всем этим, полез в «Яндекс» за 4-D-имитацией полового акта.

Ночной Озор — пьеса одного акта
Действующие органы:
Х*й — авторитет в узких кругах и отверстиях.
Пи**а — мечта Х*я, Дама его Перца.
Гондон — куда ж без него, хоть и гондон он, конечно...
Влагалище — х** там было!
Матка — плод стремлений старика Спермы.
Левое Яйцо — очень важное действующее яйцо.
Правое Яйцо — очень важное действующее яйцо.
Мужские лобковые волосы — шатены-эротоманы.
Женские лобковые волосы — крашеные блондинки без определённых занятий.
Залу** — непременный собутыльник Х*я.
Сперма — белый как снег старик, боготворящий Матку и свободу, на которую его иногда выпускают Пальцы и Язык («И вырвал грешный мой язык!» — бормочет он не в кассу).
Смазка — помощница Х*я в его нелёгком труде.
Анал — спасательный круг, дублер Пи*ы.
Клитор — да вы, наверно, знаете его.
Вазелин — завсегдатай на анал-пати.
Малые Половые Губы — беззубые и мягкотелые существа.
Большие Половые Губы — ничего про них не скажу, боюсь нарваться на неприятности.
Оргазм — он же Абзац, он же Полный Пипец всему.
Действие первое (Прелюдия)
Х*й: — Превед!
Пи**а: — Даров!
Левое Яйцо (Правому Яйцу): — Не толкайтесь!
Правое Яйцо (Левому Яйцу): — Сами не толкайтесь! Что, самое левое?!
Левое Яйцо: — Кто это меня вверх тянет?!
Правое Яйцо: — И меня!
Х*й (Правому и Левому Яйцам): — Это я!
Х*й (Пи**е): — Может, без прелюдий обойдёмся?
Пи**а: — Нет, я так не могу.
Пальцы и Язык: — Звали? Хе-хе...
(осуществляется мануально-оральная прелюдия, в ходе которой был затронут и Клитор)
Залу** — Х*ю: — Братишка, не забудь Гондон!
(Гондон запрыгивает на Х*й)
Действие второе (и последующие сто сорок семь аналогичных действий)
Х*й: — Готова?.. И-и-эх!
(мужские и женские лобковые волосы переплетаются и приветствуют друг друга):
— Здорово, кудряшка!
— Привет, йе-Блонди!
— Смотри, совсем седой стал!
— Работы много, а нервы ни к чёрту... Зае*ало всё!
Х*й: — Эй, там, а ну-ка — не ****и!
Пи**а: — Это что там такое?! Щас добазаришься — не дам!
Х*й: — Это не тебе, золотко!
Сперма (из-за кулис): — Скоро мне ВЫХОДИТЬ?!
Оргазм: — Я намекну...
Малые Половые Губы поют эротичным баритоном: — Привет, Залу**!
Большие Половые Губы поют эротичным басом: — Привет, Залу**!
Влагалище тенором шепчет совсем уж эротично: — Привет, Залу**!
Но не до вежливого обмена любезностями Залу** сейчас. Он в поте «лица» наяривает с Ху*м вместе Пи**у, которая выделила немного Смазки.
Действие сто пятидесятое (как и последующие сто сорок девять действий):
Х*й: — Подруга Пи**а, готовь Анал! Тебя с Вазелином, или одному?
Пи**а: — Давай с Вазелином!
Действие трёхсотое:
Оргазм: — Я пришёл!
Сперма: — Наконец-то! Катарсис ипаный! О, а вот и Матка!
P.S. Сие гениальное произведение было сочинено мной, но авторские права можно не соблюдать и цитировать его на дверях туалетных кабинок общественных туалетов (большего оно, к огромному моему сожалению, не стоит).
Безопасный секс — вот выбор, достойный труса!




2007-ой год: произведения с сайта Проза.ру














Человек с микрочипом в голове и микрофоном в ладони
Один вопрос... Всего один вопрос остался без ответа. Это вопрос «когда?» Я даже не спрашиваю, как. Но когда, мать вашу?! Когда они вставили свои потрёпанно-****ские микрочипы в головы человечества?!
С виду обычный человек не так обычен внутри. Кошмар, просто кошмар, до чего необычен! Он — человек с микрочипом в голове и микрофоном, вмонтированным в ладонь. Микрочип соединён с микроприёмником, настроенным на получение приказов свыше.
«Что? где? когда? как?» — вопрошает в микрофон под кожей человек с МГ/МЛ. И, конечно же, получает ответы: что делать, где, когда и, конечно, как.
Новая модель, последний каприз престарелого Бога. Игрушка судьбы в руках тоталитарных систем. Universal soldier на службе миротворчески-нефтяного милитаризма. Шуруп в машине seamless. Back in US... Back in US... Да, Пол, ты прав, увы! Патент на изобретение вырождающегося импотентного поколения «х...less». Привет тебе!
Человечество с микрочипами в мозгах и микрофонами в сжатых в кулаки ладонях. Прах отцов вопиёт о возмездии, а болезни матерей вызывают сострадание. Эпидемия «ада внутри» распространяется по душам и душонкам со скоростью web-спама. А вот яркий образчик поэзии эпохи (автор — Микрочип Микрофонов):
Зеницей ока по костям коробится упрямо.
Из-под брони глядит очко: момент Гудериана.
Не жги электричество почём зря,
Веря, что жёлтое — это заря.
Цифровое решение буквенных проблем —
Круг на песке, уравненье с рядом неизвестных,
Самая недоказуемая из всех теорем.
Магнитною бурей спел песен нелестных.
Продукт лесбийских внебрачных игр попсы и рекламы. Мечта о колбасе в преломлении о выступы шероховатой реальности. Ад. Один. И он один. Воюет сам с собой. Потому что воевать с системой — удел тех, кто может дифференцировать себя, отгородить от чего-то внешнего. Человек с МГ/МЛ не таков определённо... Он ревёт; его рвёт; он бьёт; он пьёт.
Он понимает,
Что ничего хорошего
Его
Уже
Не
Ждёт.
И тогда он сигнализирует о своём бытии окружающим. С помощью огня он подаёт сигнал. И когда на сигнал не приходит ответа, программа контроля приказывает природным окулярам образовать солёную влагу. Всё. И снова в новый день, глотая горечь бытия. Грустно жить за решёткой, братья. Но весело спать...

Космический извращенец
1.
228... год. Планета Земля оказалась под игом пришельца с далёкой галактики. Блюн с планеты Кривашита насадил свою диктатуру на Земле, так как был он, гад этот, покрыт защитной атавистической со времён х... знает каких чешуёй, не поддающейся атакам бластеров, атомных гранат и кислотных дождей Голден Рэйн. Суть диктатуры и самовластия новоявленного тирана сводилась к тому, что он буквально имел всех подряд приглянувшихся ему особей мужского пола от 15-ти до 36-ти лет (36 — сакральное число Кривошиты. И землянам ещё повезло, что он не оказался пришельцем с Клаустрабузы, где, как известно, обитают бисексуалы, считающие сакральным числом «плюс бесконечность». А так — дожил до тридцати шести — очко спас. Но наебать сурового тирана, на которого работали предательские спецслужбы, было практически невозможно). В каждый дом хоть одним глазком, но заглянула беда. У этих — старшего брата, у этих — любовника жены («Опять шалава злая ходить!», у этих — активного или пассивного партнёра)... Но не все ещё пали духом.
2.
Сидя на троне и с любовью поглаживая муде, Блюн, существо с большими ушами и ненамного уступающим им половым органом, лениво ворошил груду лежавших на столе распечатанных на принтере фотографий.
— Приведите вот этого мне!!! — крикнул он слугам, выделив одну аляповатую карточку из кучки. Закрыв глаза, он попытался представить, как, повинуясь его приказу, люди снаряжают группу захвата, которая через полчаса врывается в дом ничего плохого не подозревающего человека, который спокойно занимался сексом с любимой... с любимым... да похуй! И волочат... волочат... Хотя вряд ли кто сейчас спокоен на Земле. Все на очке сидят. Ещё бы не сидели, хе-хе-хе! Или, пользуясь лексиконом Саши Айса, гы-гы-гы!
3.
— Ха, не ждал?! Встать, сука!
— Ребят, вам чего? — испуганно заморгал спросонья Федот Власяпупкин.
— «Чё-чё»... С нами пойдёшь. Одевайся, бери с собой очко и — на выход!
Жена Феди, Ангелина, запричитала:
— Что ж вы, изверги, делаете?
— Да молчи уж. Видно, судьба моя такая... — промолвил Федя (он был латентный гомосексуалист).
4.
Тем временем Блюн от нечего делать продолжал разглядывать распечатанные для него фотографии. Одна из них привлекла его внимание: худощавый молодой человек в очках, чьё лицо показалось Блюну знакомым, эротично облизывал губки и глядел робко из-под рыжей чёлочки. Всем своим видом он явно выражал желание понравиться. Ему это удалось.
— Отбой! Того мужика не троньте! Вы мне другого приведите!
5.
— Всё, вали домой.
— А?.. Как же так?
— Ты чем-то не доволен?
— Э-э... Да, типо, нет, конечно.
— Вали-вали, чего ждёшь?!
Нерешительно потоптавшись на месте, Федя невесело побрёл в сторону дома.
6.
Вася-хакер отправил на «мыло» приёмной тирана последнюю партию фотографий, запечатлевших его в разных прикидах и ракурсах, равно как и голышом. Облегчённо вздохнул. Ещё раз перечитал выловленную в нете инфу: «Чтобы поразить кривошитовца, нужно нанести удар тяжёлым металлическим предметом по половым органам. Такой удар может вызвать паралич или смерть особи». Вася ждал.
7.
— Шеф, он здесь! Похоже, он сам хочет встретиться с вашим могучим штырём!
8.
— Иди ко мне, мой мальчик!
— Секунду!
Выудив из жопы припрятанный там утюг, он ёбнул им Блюна. Всё, наши победили. Круто, бля!

Самому Человечному Человеку
Когда-нибудь это должно произойти. Моя уверенность в этом непоколебима, несмотря ни на что.
Когда ты пьян, ты имеешь желание это делать. Ты готов сделать первый шаг. Твои руки тянутся к... Но! Тут включается механизм торможения. Мысль молнией пронзает мозг: «Какого чёрта?! Я же всё сделаю не так, и потом буду жалеть...» Да и страх вином не залить.
Страх — это порождение привычки оглядываться назад. Приоритетное «что скажут другие» плохо поддаётся обесцениванию вином. И ты сдаёшься. Тебя не уговорить.
А трезвый, ты и заниматься этим не станешь.
Но
Я верю,
Что когда-нибудь
Ты опубликуешь свои произведения,
Самый
Человечный
Человек!

Перелистывая заново Сергея Павловского...
Листая, читая Павловского строки,
Я в мыслях о том, брать ли стоит уроки?
Сомненья решились однажды и метко:
Здесь выбор — иллюзии или таблетки...
* * *
Бодлер отдыхает.
Во власти всей скверны
Одиночества нервного
Меня забавляют
Кровавые руки
В кровавом подвале;
Предсмертные звуки
Затопленных в кале,
Мечтанья о сексе
С прямою кишкой...
Тут множество версий!
Проказы с ногой,
Проказы с рукой
И молчание тех,
Кого на убой
Уведут для потех.
Кровавость и крючья,
Смешенье и смех.
Смердящие кучи —
Один среди всех.
Я нервно хочу.
Я ржу и я жру.
Я пью, я стучу,
Продолжая игру.
Впиваясь
       кровавою
              пастью
                в кровать,
Ты стонешь,
        не в силах
               молитву
                читать!
Твоя злая смерть
Ненавидит тебя.
Так что же, ответь
Половиной себя!
Всё это, все страшные очень слова
Читайте внутри, ведь своя голова,
Бессознательным хламом от века полна —
Ещё не открытая нами страна.














2008-ой год: произведения с сайта Проза.ру















Неизданное

Параноидальное порно
Культ-урологическая контрацепция.
Сцепка сталью, сварка, спайка.
Негативная концепция
Оставляет всех без пайки.
Лайка, майка, все-незнайка.
Шайка, банда, попрошайка.
Улицы страшнее вдвое,
Если жизнь сквозь слёзы воет.
Роет яму день за днём,
И с любовью поправляет
Место, где навеки сном
Всяк во время засыпает.
Не готовым был он к драке,
Руки лишь ласкать учили.
Еле-еле на постели
Ему воздух перекрыли.
Взвыли сёстрами сонеты,
Перечёркнут уж их путь.
Не святые, не поэты.
Не познали смерти суть.
Жуть! Какая жуть и пламя
От подтаявшей свечи.
Вновь победы реет знамя,
Прилетели к нам грачи.
Для него закрыт уж доступ.
Для него прошли года.
Слышал время, слышал поступь:
Съел всё раз и навсегда.

Секс в полной темноте
Как у негра в.
Автор в бессилии опускает
Перо.
Не видно ж ни хера!!!

Вновь с корабля попал на балл
Модель для сборки мифологемы архетипического интернет-сознания:
берём две антенны с выделенным каналом:
лишение девственности;;
четыре гибкие конечности с выделенными функциями зажимания и зачатия:
грудь;;
рот, эротичные губы губы губы гу:
два в рот непальца;;
окуляры с выделением смазки окуляров с возможностью охвата 360 градусов зрением:
квадрат куб треугольник треугольник;;
ящик с мозгом, два отделения: 1) то, что я хочу видеть (нижнее маленькое); 2) то, что меня хотят заставить видеть (верхнее основное):
онанизм в руках, дрожь в зубах, зуд в заду у тех, кто раз в году;;
корпус из нержавеющей стали тонкая талия из Италии:
клиент готов, ваш номер 1209468 айпипи
ад! ад! ад!
jah!

Дёшево и сердито
Дёшево и сердито набираем баллы на анонс. Пишем эротику. Итак, понеслась!
Мария: Привет!
Иван: Привет, заходи! Чмок!
Мария: Чмок! Где мне руки вымыть?
Иван: Чистюля! Там.
Мария: Всё.
Иван: Проходи.
Мария: Помоги развязать!
Иван: Красивый ливчик.
Мария: Старалась! Хе-хе.
Иван: Чмооок. Какая у нас правая вкусная.
Мария: Какой быстрый.
Иван: Мой язык — чемпион по грудным пробежкам всей московской области!
Мария: К тому же слюнявый.
Иван: Левая тоже ничего. Это сок любви.
Мария: Да, я в курсе, вроде.
Иван: Чмок-чмок. «В курсе» — выражение разговорное, неверное по нормам грамматики. Чмок. Дай-ка ручку сюда, а рот сюда.
Мария: С чего бы это я тебе дам, грамотей?
Иван: Я, как видишь, пока про свои руки и рот. Пока. У тебя хорошая грудь: и вкусная, и красивая, как я люблю. Что там с маем, кстати??
Мария: Наслаждайся, пока можешь. А чё там, в мае-то?
Иван: Э-э... Ща. Чмок. Всё. Ты намекала, что в мае наша интимная связь может стать чем-то большим. Впрочем, забей. Повернись на бок.
Мария: О-о, шалунишка!
Иван: Зубами потянем за верёвку бельишка...
Всё, надоело, дальше сами фантазируйте!

Самоучитель онанизма
День первый
Я шёл между домами, между обочинами мусора, перешагивая через алкашей и окурки, отбрыкиваясь ударами крепких башмаков от собак и (и/ю)ной гопоты. Я думал о том, зачем я пришёл в этот мир.
Мне не было тесно, хотя куда бы я ни плюнул — всюду были люди.
Мне не было грустно, хотя ни один из принятых в обществе способов развлечься меня не привлекал.
Мне было нужно придумать средство максимального самоудовлетворения.
Вечная неудовлетворённость ярким солнцем и тихим мраком; миром и прахом; дракой и страхом; самим собой и труднодостижимыми другими; собственным отчаянием и собственным пафосом; своей мелочностью, молодостью и скоротечностью ея; своей рвотой и своими гимнами; своими кляксами и своими мыследвижениями в бурном потоке. Всем списком моих взаимоотношений с равнодушным внешним бытием — тем миром, который служил мостиком между грязью снаружи и сокровищами духа внутри, неразработанными шахтами блага-в-себе.
Вспомнилось прочитанное на днях руководство — «Самоучитель онанизма». Это не было одно из дешёвых пособий по сексуальному самоудовлетворению, наводнивших рынок. Это была книга мистическая, эзотерическая в самом высоком смысле слова.
Самоучитель — это, в соответствии с полисемантичностью постмодернизма, ещё и конкретное лицо!
Самоучитель — не тот, кто ищет в себе средство равнодушного примирения со своим бешеным либидо. Кто дёргает плоть под аккомпанемент своих похотливых стонов. Само-учитель учится сам у себя. Другое дело, что это попахивает онанизмом. Но другого пути — организованной религии, например — он не приемлет. Стивен Кинг походя заметил, что «Богу нет дела до организованных религий». «Ещё бы, ему вообще нет дела ни до каких религий!» — прохрипел из угла мёртвый Фридрих.
Мне не было важно, куда меня заведёт метафора духа. Я хотел дрочить.
День второй
Итак, постижение глубин своего «Я» строилось на основе телесного самоудовлетворения. У этого способа были свои без-порн-ые положительные стороны, но имелись отриц-ад-ельные моменты. Плюсы: не надо финансовых затрат. Не надо много времени. И другое. Минусы — ещё очевиднее.
И — что бы вы думали? Мне не поддалась Бездна Бессознательного. Я не совладал с самим собой. Мне просто уже нечему было учиться у себя, но я упустил момент, когда в пути обрёл цель!
В этом был нюанс. Я постиг пропускную способность дня, открыв поры астрального тела. И то, что хлынуло на меня незримым потоком, заставило открыть рот в молчаливом крике.
С тех пор мой онанизм духа и тела... открыл новые средства... я искал себе суть... я нашёл только кресло... я окреп в сомненье... я нашёл тут матрас и сиденье... я присел на колени... под подушкой не раз.

Неподконтрольное либидо
Бал.
Я танцую с ней. Мы вдвоём, потому что другие — это даже не статисты, это тени бога.
А мы танцуем. Я уже не один. Она со мной. Пусть в В. Пусть я... м-м... в М.
Мы есть.
Хватит поисков наощупь своего «Я» под одеялом! «Я» там даже не валялось!
Не спать по полночи? Нет, этого нет.
До трёх. Думать о тебе и только о тебе.
Танцевать. Балл.
***************************
А что ты думаешь? Да, я такой. И такой я тоже! Я имею много, что хотелось бы сказать. И ещё больше — что хотелось бы скрыть. От себя и от тебя. Да! Я даже от себя многое скрываю! Я лишь иногда, и то наполовину анонимно — именно потому, что анонимно, и именно потому, что наполовину — позволяю себе быть более чем откровенным с собой. С тобой. С ним. С ней...
А ты говоришь — баллл!
****************************
А может, я зря доверяю тебе? Что ты сейчас сказал? А что?.. Ничего. Просто ты знаешь, что отдаёшь себя в её руки целиком. Навсегда.
Навсегда?
Да, навсегда.
Знаю. Чёрт возьми, знаю.
То-то же.
Двадцать шесть? Не важно.
Жизнь уже не та? Печально. Нет, тоже плевать!
Страшно, что всё прервётся, как обычно? Да щас!!
*******************************
Какие-то сомнения? Нет, упрямым бараном вперёд сквозь все сомнения и страхи. Головой пробивать путь сквозь стекло, рваться в царство мечтаний.
Туда, где любовь правит
Балллл...

Салфетка-Макдональдс-Проза-Пати
Написано на встрече авторов Прозы.Ру в составе: Алексей Михеев (Москва), Валентина Поднебесная (Москва), Нэлль (Тюмень), Элвер Касс (Москва) плюс ребята не с «прозы»: Андрей и Гриша.
Писалось таким образом: один пишет на салфетке, загинает её, другой продолжает, не читая написанного предыдущим.
Солнце зашло за круг мира. Теперь можно было и расслабиться.
...А огненный меч, по волшебству возникший в руке Нэлля, не смог спасти ситуацию: котёнок не вылез из-за кресла. Мёртвые не пишут рассказы.
И вроде видишь свет, но вновь в конце тупик.
Всего один ответ, кто смог бы объяснить.
Кружка упала, и драгоценное пиво разлилось.
И сказал хомяк: меч — ничто, главное — тексты!
Котята и хомяки армянской национальности и гей-туса, где-то в не обозначенных на карте местах, в кафе «Шоколадница»,
Решив отомстить за родителей честь,
Исполняли свой суд, позабыв, кто он есть,
С ордой нетрезых орков, грузивших 22-го января лес на станции «Галич».
Раздался колокольный звон, сверкнула молния, кто-то закричал в соседней квартире. Всё было не так плохо, как могло быть. Подвергнув деревню продразвёрстке, Синий Шар, лишив себя окончательно сублимативной традиции, не нашёл ничего лучше, как процитировать Nell’я: “Shit happens sometimes. But why sometimes is always?..”
Старик стирал свои старые портянки — он полоскал их в тазу. Рядом громыхнуло. Окно разбилось, и что-то влетело в комнату.
Всё это вряд ли спасёт его душу —
Зло так легко не прогонишь наружу!
Увидев же это безобразие, трушный хомяк впал в пафосную депрессию.

Моя редакция: «Салфетка-Макдональдс-Проза-Пати»
* * *
Солнце зашло за круг мира — теперь можно было расслабиться. Главное — не увлечься и не перебрать с дозой мороза под кожей ищущих твоего присутствия в окне. Но неактуальность — дитя прошедшего времени — своё берёт всегда. Своё взяла и сейчас, в то время как огненный меч, по волшебству возникший в руке N, не смог спасти ситуацию и растопить лёд. Котёнок так и не смог вылезти из-за кресла. Что ж, его проблемы. Мёртвые твари не творят рассказы, и до них нет дела живым кумирам.
И вроде видишь свет, но вновь в конце тупик.
Всего один ответ всё мог бы объяснить.
Однако кружка упала, разлив драгоценное пиво. Кружка упала... Кто смог бы сказать лучше?
Хомяк, конечно же! Жывотное подвело итог: меч — ничто, тексты — важны. Кто оспорит разумную тварь? Впрочем, гей-туса котят и хомяков какой-то не известной никому национальности, где-то в не обозначенных на карте местах, то есть в кафе «Шок-оладница»,
Решив отомстить за родителей честь,
Исполняли свой суд, позабыв, кто он есть.
Он, впрочем, никто. Он затерян в толпе нетрезых орков, грузивших 22-го января лес на станции «Галич». Облака плывут в Абакан, он ужасно сейчас не пьян. На груди его символ — «инь-ян». Я не пьян и не буду уж пьян.
Раздался колокольный звон, сверкнула молния, кто-то закричал в соседней квартире. И всё было именно так плохо, как могло быть. Потому что, подвергнув деревню остракизму и продразвёрстке, Синий Шар Ар, лишив себя уже окончательно сублимативной традиции креокала, не придумал ничего лучше цитаты из Nell’я: “Shit happens sometimes. But why sometimes is always?..” Действительно, why? х.з.
Старик стирал из истории свои старые портянки. Он полоскал их в тазу и поласкал себя в области таза. Рядом громыхнуло. «Громыхнуло» — подумал младенец. Окно разбилось и что-то влетело в комнату, крича команду «Подъёб»! Молодой мужчина лишь вяло поморщился, скуксился.
Всё это вряд ли спасёт его душу —
Зло так легко не прогонишь наружу!
Увидев же это безобразие, трушный хомяк впал в пафосную депрессию.

В поисках Мудрости Веков
Алексей Михеев (увы, без Селены)
1
…Утром в Эсфале
Все ещё спали
Эльфы, оставив
Троих часовых.
Без звона стали
Приготовляясь,
Баш-орки мечтали
Штурмом взять их.
Баш-орк капрал Кофр, потянувшись и почесавшись за рогами, приблизился к даш-орку капралу Шорму.
— Слушай, мне такой сон приснился — не знаю, что и думать об этом! Глупость несусветная! Но из головы не выйдет никак, зараза! — невесело прорычал он.
Шорм понимающе поглядел на него и гаркнул в ответ:
— По снам у нас центровой боевой маг Фрей профи. Подойди к нему со своей проблемой. Он вмиг растолкует, да так, что тебе и не снилось! — капрал заржал громко от своего же собственного каламбура, чем, казалось, перебудил всех эльфов за Куполом. Кофр даже оглянулся, но сообразил, что Купол находится на достаточно большом расстоянии и вообще не пропускает внутрь звуки. Его собеседник продолжил:
— И что тебе приснилось? Толпа юных столетних эльфийских развратниц? Гы-гы!
— Если бы! Тут такая гадость, что и говорить противно. Извини, братец, даже тебе язык не повернётся сказать.
— А магу?
— Ну-у! Тот всё же маг. Ладно, заболтался я, пойду побеседую с Фреем, а ты своих даш-орков строй. Скоро жребий кидать.
Шорм помялся в нерешительности и всё же бросил:
— Слушай, баш-орк...
— Ну? — нетерпеливо рявкнул Кофр.
— А из-за какой всё же такой важной артефакции вся каша заварилась? Чё мы до них докопались? Не сейчас, когда они уже такую вылазку отмочили, а сначала? Говоря прямо, в чём цель похода de facto?
— Гм... Ну, чёрт с тобой, опишу вкратце суть.
Итак, эльфы обладают волшебным артефактом древних магов, в котором содержится, по некоторой информации, источник силы и богатства — так называемой «Мудростью Веков». Она спрятана под волшебным Куполом в городе Эсфаль. Наши бойцы под предводительством главнокомандующего Баакша планируют осуществление штурма Купола. Наша задача не только пробить Купол, но и найти старейшину эльфов Эсфали — Эфтази, ибо только он знает, где находится «Мудрость Веков». Вот, собственно, и всё, что я знаю. И не спрашивай, как мы собираемся задействовать артефакт и какие выгоды это должно принести…
Чуть позже у центрового боевого мага Фрея.
Седой старик отложил свой посох, уселся за стол и пригласил жестом баш-орка сесть напротив него. Больше никого в шатре не было. На столе имелось: початая бутылка какой-то серо-бурой бурды, пара хвостов паука-некрофила, два сушёных половых органа медведя-дауна и прочая заклинательная мелочь. Маг выглядел усталым и невыспавшимся, баш-орк на мгновение даже пожалел, что побеспокоил его, но тут же одёрнул себя — магу платили месячное жалование, приравниваемое к жалованию троих матёрых баш-орков и пяти даш-орков. Смело посмотрев прямо в голубые глаза под суровыми бровями, Кофр молвил, вздохнув:
— Ммм-даа. Сон мне приснился, отец. Нехороший такой, аж тошно от него.
— Продолжай, сын мой.
— В общем, хронология событий такова...
И, ничуть не сглаживая жёстких деталей, баш-орк очень честно и чётко передал всю сновидческую фабулу.
Выслушав исповедь баш-орка, подумав с минуту, хмуря кустистые тучки седых бровей, маг глубокомысленно и не без радости изрёк:
— Ты хочешь поговорить об этом?
Кофр в досаде шлёпнул себя по рогам:
— Нет, блин, мимо проходил — решил зайти!!
— Не дерзи мне! Это я так. Сейчас всё растолкую. Съешь эту селезёнку дохлого pistionius vulgaris! — старец протянул ладонь, в которой, словно по волшебству, очутился мерзкий орган отвратительного зверя.
Баш-орк бросил полный сомнения взор на серую вонючую штучку, но безропотно проглотил её.
— Дурак! Купился! — заржал, как лошадь, боевой маг, и даже поперхнулся.
Кофр стал фиолетовым от злости.
— Шучу, это надо было. Я лучше работаю, когда подшучу над клиентом, — пояснил маг, что, однако, не очень-то успокоило баш-орка. Впрочем, вскоре Фрей действительно перестал валять дурака и занялся своими прямыми обязанностями.
— Ты сначала летал один. Это метафора твоей цензуры сна, она означает онанизм. (Кофр расплылся в самодовольной улыбочке от догадливости мага), потом ты летал с парнем на плечах — вытеснение тайных желаний педерастии (лицо Кофра позеленело и вытянулось). Когда ты летал с десятью дамами в довесок, то тут тоже воплощал «в сон» (чтоб не сказать «в явь») тайные и не очень желания. А что касается женщины с двумя членами...
Баш-орк испуганно оглянулся на вход в шатёр и торопливо остановил излияния мага:
— Спасибо, с женщиной с двумя членами я потом сам разберусь. Ещё раз спасибо за сеанс фэнтези-постмодерн-психоанализа!
Рассыпавшись в поклонах, капрал оставил мага в одиночестве. Он так поторопился, ибо не мог допустить, чтобы колдун озвучил вслух то, о чём мог догадаться с помощью своей подлой магии; то, что по аналогии вычислил и сам Кофр: кем именно была дама с двумя членами из его сна. Любовь к эльфийской девушке могла стоить не только ампутации трёх рогов, но и кое-чего похуже. В своих мыслях Кофр перенёсся к Чнень. Суждено ли им увидеться? Как ей там, за этим чёртовым Куполом, живётся? Не забыла ли она его? Редкие ментограммы (денег у Чнень было немного) позволяли со всей ответственностью заявить, что помнила. Когда-то эльфийский город ещё не был окружён магическим Куполом, а баш-орки не враждовали с эльфами. Кофр вспомнил время, проведённое с Чнень, и в который раз мысленно проклял этот поход.
2
За день до того эсфальские эльфы совершили смелую и дерзкую вылазку. Напав ночью, они убили молодого и подававшего надежды даш-орка Брубу, данный факт ускорил решение о штурме Эсфали. Прах трёхрогого воителя после сожжения покоился в горшке в холме у ручья. Главнокомандующий Баакш собрал всех капралов от баш-орков и даш-орков, чтобы они поклонились праху товарища и сражались после того решительнее. Тут же баш-орк открыл наконец секрет, как именно они будут проникать в Эсфаль. Нужно было совершить жертвоприношение.
Сурово нахмурив косматые брови и критически оглядев своих солдат, Баакш старательно прорычал, чтобы было слышно как можно дальше:
— Наш товарищ пал, но он будет отомщён сегодня же!
Послышались одобрительные вяки, оборвавшиеся жестом железного жезла главнокомандующего. Баакш утёр пот со лба, выступивший не столько от жаркой температуры в лесу, сколько от его собственной разгорячённости.
— А сейчас я хотел бы приоткрыть наконец тайну того, как мы пройдём за этот проклятый эльфийский Купол! — бурная овация прервала Баакша, заставив ещё минуту помолчать. Затем он продолжил:
— Совет магов совместно с советом мудрецов принял решение о том, что в нашем деле потребуется помощь богини Даш, равно как и богини Баш. Соответственно, в жертву принесём элементы телесной фэнтези-архитектуры представителей обеих рас. Авторитетные источники гласят, что древний магический рецепт для уничтожения Куполов состоял в смеси пупка баш-орка (то есть слуги богини Баш) и среднего рога даш-орка (слуги богини Даш). В жеребьёвке принимают участие звания от капрала и выше, кроме, естественно, главнокомандующего. Всё же не левым богам жертву приносим. А теперь, если ни у кого нет вопросов, кинем жребий.
Вопросов не оказалось.
Кофр с замиранием сердца бросил взгляд на выпавшее число. «3362» — показал Генератор Случайных Чисел.
— О, адская машина! — промычал в ужасе баш-орк. И тут же, покрываясь холодным потом, обратился к стоящему рядом священнослужителю:
— Папаша! Я срочно меняю вероисповедание! Я ошибался, в душе я всегда тяготел к богине Даш!
— Воистину, сын мой! — провещал довольный увеличением прихожан жирный баш-орк, — истина открылась тебе во славу Даш!
— Во славу Даш! — как заворожённый зомби промурлыкал хитрый вероотступник.
— Ой, ну мне-то всё равно! Значит — спилим рог тебе! — Баакш был неумолим.
Вскоре нашёлся и баш-орк, верный своим убеждениям вопреки страху за телесную целостность.
Маги и повара сварили куполобойный эликсир. Склянку с ним доверили капралу Шорму. Несколько десятков бойцов должны были ворваться в Эсфаль и разобраться с охраной на месте, с тем, чтобы затем основной отряд довершил начатое.
Всё прошло гладко. Рог и пупок не подвели, всё было ОК.
3
Разразилась нехилая битва.
Жидкая вязкая грязь, толпы вопящих и орущих баш-оркофф, трупы в струпьях, лезвия в язвах, раненые летучие вараны-союзники баш- и даш-орков, атаковавшие с воздуха; похожие на детей наёмники Этти с плетью — со стороны эльфов. В ходе рукопашной применялось не только оружие, но и всевозможные подручные средства, а со стороны баш-орков — и средние рога (правый служил вместилищем интуитивных знаний, левый представлял собой атавистический орган былых способностей к телепатии, а средний был идеально приспособлен для колющих ударов).
В ходе баталии Кофра отрезали от его отряда. Переулок, в котором он оказался, скрываясь от двух Этти, показался ему вдруг чем-то знакомым. Эта дверь... Она там! Эта мысль вдруг невероятно чётко отпечаталась в мозгу. Даш-орк постучал. Изнутри не донеслось ни звука. С противоположного конца в переулок ворвался ошалевший эльф, узрел врага и кинулся сломя голову в бой. Капрал лениво уложил его в грязь топором и спокойно постучал ещё пару раз. За дверью не особенно шевелились, поэтому всё так же спокойно он высадил её плечом, ибо времени на любезности у него, увы, не было.
Чнень в оправдание всех надежд и упований была внутри:
— Я как раз шла открывать;
Что ж не мог ты подождать?
Кофр упал на колено и поцеловал прелестную эльфийскую ручку со всем сладострастьем длительной разлуки.
— О богиня, извини,
Нервы подвели мои...
— Ты без меня грустил — страдал?
— Скажу коль «нет» — считай, наврал!
Чнень закрыла дверь, тщательно задвинула затвор и крепко и довольно продолжительно по-эльфийски поцеловалась в губы с даш-орком. Отойдя на полшага назад, последний окинул критическим взором фигуру своей возлюбленной. На шее и правом плече Чнень он разглядел пару новых татуировок. Татуировки изображали эльфийские волшебные руны, защищавшие от стрел и меча. С уваженьем оглядев рисунки на теле красотки, Кофр поинтересовался:
— Помогает?
Чнень сняла кольчугу и платье и показала шрам от талии до лопатки.
— Так больно — просто жуть!
Особенно вверху — лопатка! Шея! Грудь!
— Умереть всегда возможно!
Это сделать так несложно!
Герои помолчали. Тишину нарушил Даш-орк:
— Предлагаю мазь из спермы.
Лечит раны офигенно!
Чнень поморщилась:
— Помогает?
— Кто же знает?
Что — проверим?
— Нет. Поверим!
Отбросив пузырёк, протянутый даш-орком, она схватила того за руку и повела в сторону кровати, чего тому только и надо было.
4
Баакш шёл по хранилищу эльфов в сопровождении верного Фрея, пускавшего огненные шары в ушастых тварей с ангельскими ликами. Руки привычно били по мордам, пока в голове шла работа мысли. Размышления главнокомандующего вращались главным образом вокруг «МВ» — артефакта «Мудрость Веков». Баакш знал, один из всех баш- и даш-орков, истинное значение сего артефакта. Артефакта, данного Богом. Точка Насыщения, бесконечный источник физической энергии — вот что это такое. И вечным правителем над своими подчинёнными должен был стать никто иной, как Баакш. Никто иной просто не имел на это права! Столько крови, сил и времени затрачено, столько смертей близких и друзей должны быть искуплены! Но вот Эфтази всё открыл, и последнее препятствие позади. Сегодня День Искупления! Его день — день Баакша.
Ногой сбив магическую печать, над которой уже тридцать секунд безуспешно шептал Фрей, главнокомандующий первым ворвался в Залу.
...Нет, она не была пуста, хотя так сначала и показалось Баакшу, чьё сёрдце активно рвалось выйти погулять. Надпись. Особенным шрифтом, который мог быть только...
Спецшрифтом Бога. Бог сам написал Завет. Бог знал, что кто-то придёт сюда. Возможно, он знал даже, когда и кто именно.
«Я — Я», — гласила надпись, — «Бог, создавший миф о вас и миф о Точке Насыщения. Почему Я не создал мир таким, чтобы было возможно насыщать полностью организм за счёт КАпЛИ воды и крошки хлеба? Разве не было бы всё совсем иначе и лучше, думаете вы? Впрочем, разве не хлеб и вода — самые бесценные и в то же время почти ничего не стоящие вещи? Почему же все вы гонитесь за ненужным добром, когда свободно можете обходиться без этого?! Дурачьё!!! Но всегда были, есть и будут люди, которые не гонятся ни за чем. И ни за кем. Они живут внутренним богатством, богатством самым бесценным в мире! В мире, который интереснее, когда он несовершенен. Хотя бы только мне. Когда все вы разные. Ведь вы бы не развились — что пришлось бы изображать древним в произведениях искусства, не будь культов животноводства, земледелия, охоты? Надеюсь, вы поймёте меня и простите, Ваш Творец, Великий Я».
И — огненный автограф Творца.
Баакш упал замертво.


























2009-ый год: произведения с сайтов Проза.ру и Прозару.ком














Город свиней
Миша Волобуев с трудом открыл глаза. Довольно странный ход фабулы собственного сновидения вывел его тело из «спящего режима». Пот посолил складки лба, за которым не было ничего, кроме вялой каши. «Полпятого утра» — сообщили честные зелёные глаза угловатых цифр на дивидюшнике, стоявшем напротив кровати.
«Ну и сон, мать вашу! О-о-о!..» — стонал, зевал никак не приходивший в себя Волобуев. Будто не желая обманывать тревожные ожидания на душе Миши, за стеной раздался странный звук, заставивший усомниться — верно ли он проснулся?.. Низкий и смутно знакомый звук, источник которого находился рядом с комнатой сестры или в ней самой, равномерно и чересчур натурально для продолжения кошмара наполнял собой как окружающее, так и голову молодого человека.
Волобуев прислушался, и сомнения покинули его. Сестра хрюкала, дура! Решила, что ей всё можно, раз уж родителей нет дома — даже шутить пошло и глупо в начале пятого ночи. От её хрюканья и сон такой приснился. Секачка, блин.
Ноги — в штаны, носки, тапочки. Безрукавку на футболку. Привычный скрип половиц. Подойдя к двери в комнату сестры, Волобуев нерешительно потоптался и всё же вошёл, придав лицу такое суровое выражение, какое смог.
Едва он, полный праведного гнева, переступил порог, как звук стал звучать совсем неприлично и оглушительно. Привычные очертания тела сестры в полумраке казались искажёнными не только причудливой игрой теней. Ошарашено мотнув головой, Миша усилием воли вывел себя из ступора и решительно стал шарить в поисках выключателя. В этот момент что-то рванулось на него с кровати сестры с душераздирающим визгом и повалило на пол. Свет так и не зажёгся, а Волобуев снова провалился в забытье.
Очнулся он, когда сквозь плотно зашторенное окно уже вовсю бесплатно светил щедрый новый день. Мгновенно всплыло всё пережитое, и ужас обуял похолодевшее чело. Пролежав без движения минут пять, он, дёрнувшись, резко поднялся на локте, как только ухо уловило копошение на кухне. Вскочив, Миша рванулся по направлению источника звуков.
Легко передвигая тонкие ноги, Волобуев пересёк коридор. С опаской заглянул в кухню… и остолбенел. Некое существо, вывалив на стол практически всё содержимое холодильника, жадно жрало, отправляя руками в пасть всё подряд. Хрюканье и обильное слюноотделение сопровождали этот процесс.
У существа была свиная голова, но тело осталось прежним — Машиным.
— Маша! — схватился за голову Миша и плавно опустился на пол. Хавронья даже не удостоила его взглядом. Волобуев судорожно ёрзал, негромко матерясь, пока существо с шумом насыщало организм — оно лишь бросило мимолётный взгляд вмиг обессмысливших, накануне таких красивых голубых глаз.
Как только Мише надоело рыдать и стонать, он рывком поднял тело на ноги. Хрюша доедала манго. Телефон стоял сбоку, Волобуев протянул руку. «03». Долго не брали, затем в телефоне раздалось хрюканье. Это было столь неожиданно, что Виктор секунды три-четыре как дурак простоял с трубкой у уха. Бросил на рычаг, в сердцах пнул животное, обиженно захрюкавшее, но не предпринявшее никаких враждебных действий, и вышел на улицу, впопыхах кое-как одевшись.
Прохожие были прохожими лишь на пятьдесят процентов — другая половина не шла, а передвигалась враскачку на руках и ногах. Люди ли были свиньями или свиньи людьми — не важно. Факт был на... лицо. На человеческих телах росли свиные рыла, затылки, ушки. И Миша ничего не мог с этим поделать. Он прошёл по Театральному проезду до Рождественки, жадно вглядываясь во всё новых встречных хрюш, и не видел ни одного человеческого лица. Хотелось выть от одиночества.
Уже не сдерживая себя, он подлетел к группе синюшных свиней у помойки — до трансформации они были чем-то средним между бомжами и обычными алкашами, если судить по их облачению. Прервав небогатую трапезу ударами ног и поднятой кстати подвернувшейся металлической трубы, он стал вымещать на них накопившийся гнев и ужас. Не успокоился, пока двое с разбитыми рылами не легли без движения, а третий не убежал на четвереньках, хрюкая и харкая кровью.
Волобуев вытер пот. Тут же его чуть не сбила иномарка. За рулём сидела жирная свинья с золотой цепью на шее. Кабан показал fuck, чем обрадовал Волобуева — это могло свидетельствовать об остатках разума… Именно оскорбительный жест внушал надежду, ведь водил вепрь из лап вон плохо…
Устало брёл Волобуев вдоль Пушечной улицы, уже не глядя на однообразно жрущих вокруг. Его ничуть не отвлекла пара спаривающихся особей справа. Аккуратная мордочка стоящей раком и похотливо хрюкающей самки с задранной юбкой, сзади — кавказская разновидность кабана с густой шёрсткой. Не интересно.
Услышав сзади топот, он оглянулся: свиньи, которых он избил, собрали подмогу — с дрекольем и просто так гналось целое стадо. Окружив, они повалили его. За полчаса Волобуев был съеден, а кости — обглоданы.
Когда наступил вечер, на здании вспыхнул неоновым светом большой рекламный щит. На нём улыбалось политкорректное рыло.

Больничный эскапизм
(Задание из художественного учебника С. Кинга «Как писать книги» (“On writing”)).
* * *
Привет! Я — Марина. Моя мать умерла неделю назад, оставив в наследство двадцатисемилетней сироте большой и бесполезный дом, в котором обитают пустота и скука. Их надо ещё будет вывести под ручку и указать верное направление пинком. Нашу молодую семью ожидает это в нашем чудесном будущем, до которого надо банально дожить. Пройти сквозь дистиллированную воду споров, перекрёстный огонь конфликтов, медные трубы быта и прочие неслабые проблемы, щедро рассыпаемые судьбой из полных карманов.
Сергей, мой муженёк, какой-то странный в последнее время. Впрочем, странным он был всегда. Но теперь он… Я постараюсь вам объяснить. Не подумайте только, что он бьёт меня или что-то ещё. Он молчит. Часами... Иногда мне кажется, что он мне изменяет. Что стоит лишь прийти пораньше с долбанной работы, и — вот она, согревательница его постели номер Х! Не получая подтверждения, это уходит. Только затем, чтобы потом пройти по очередному кругу. Какие у меня причины подозревать Сергея? Раз подозреваю, значит — есть! О его манере даже молча вызывать раздражение я лучше благоразумно умолчу. Чего стоит хотя б его тупой взгляд в плазму; приступы редкого нервного смеха, сопровождаемого ударами рукой по коленной чашечке… Чего стоит редкий дар смотреть без отрыва несколько секунд прямо на меня! Иногда добавляя, чтоб совсем добить: «Марина!..» Как будто я вот не знала сама, что я — Марина! Наверно, Сергей серьёзно болен. Порой мне становится страшно: я залезаю на кровать, закутываюсь одеялом и отключаюсь от этого мира.
Я уношусь на крыльях мечты в мир детства. «А кто это есть у мамы? Такая хорошая, такая славная девочка?..» «Марина!» «Да! Марина есть у мамы!» Никогда ему меня не понять. Мы можем спать вместе или порознь. Мы можем гулять вместе с ребёнком. Но он и не подумает о том, хорошо ли у меня на душе. Он будет оловянно улыбаться, как дебил. Я хочу плюнуть в его наглую рожу!!!
Почему-то я не могу собрать слюну, когда он трогает меня за плечо, завёрнутое в куль одеяла, говоря:
— Всё хорошо, дорогая?
Именно это лицемерное обращение, весь строй этой фразы… Вы только посмотрите, что несёт этот паршивец: «Всё хорошо, дорогая?» И как его поганый язык, которым он ласкал свою швабру, не отсохнет только?!
Но — пока соберу слюну, он успевает отойти в угол и засесть с книжкой, как ни в чём не бывало. Когда-нибудь я соберу достаточно ядовито-кислотной слюны и утоплю его, помяните моё слово!
Опять смотрит!
Слишком многое связано с ним, и будущее обещает лишь срастить эту химическую связь до той степени, при которой нельзя отделить одну от другого без лазерного скальпеля, да и то — не всякого. Но пока я предпочитаю не думать о будущем. Тем более, что и в настоящем забот полон рот: взять хотя бы тот же дом. Взять хотя бы сына. Тёма должен вырасти счастливым. Почему ребёнок от рождения всем всё должен, об этом и думать-то смешно!.. Должен — и баста. Точка. Dixi! Если бы не Артём, мы бы уже давно разошлись. Наверно, недели через две после медового месяца в Анталии. В судьбу порою надо верить.
* * *
— Я всё знаю. Где она? Где ты её прячешь?! Я хочу убить тебя! Артём вырастет и поймёт меня.
* * *
…Старинный особняк семьи Батлеров. Хлопоты с переездом влетели в копеечку и стоили доброго кусмача хрупких нервов. Здесь нам будет просторнее. Мне и Марине. Когда она вернётся… Всего неделя в новом доме, где сейчас так ещё пусто… Кто бы мог подумать, что ухудшения последуют так неожиданно и не вовремя! Но, чёрт бы их побрал, эскулапы должны поставить Марину снова на ноги! Такие деньги не могут оказаться просто спущенными в унитаз!! Её странность длительное время почти помещалась в рамки традиционных для нашего времени психозов и неврозов. Все — психи сейчас, и все психи — такие, какой и она была. Была. Сначала. А теперь? Каково всё же, а?! В голове не укладывается! Будет ли когда-нибудь всё так, как прежде?.. А Тёма? О Тёмке думать вообще не хочу. Он у матери её, и хорошо. Серый, не надо кукситься, всё образуется. Твоя задача — подготовить дом к возвращению жены и взрослению сына. Так засучи рукава и работай, твою мать, Сергей! Ты должен быть мужественным!
Что-то не так. Я чувствую это. Нервы. Нервы у всех и всегда, а дальше будет ещё хуже. Всем нам — ныне живущим — ещё повезло! Правнуки будут нам завидовать! Пойду выпью кофе. Кофе, ау! Куда могла деться почти полная банка? Да что, чёрт вас всех возьми, здесь, вообще, происходит?! И... где мой большой кухонный нож?!
* * *
…И тогда я поняла, что смогу. В одно мгновение вся цепочка сложилась в моей голове: «Удар. Бег. Забор. Прыжок».
…Удар…
Одного пинка в голень было мало! Юность вспомнилась — каратэ, вся эта хрень... Я здоровая, понял, здоровая! — крик вышел несколько истеричным и, прямо скажем, — перед самой собой можно быть честной — противоречащим содержавшемуся в нём утверждению.
Итак, в нашем случае мы имеем дело с серией ударов и психической атакой. Долбанный монстр-санитар повержен и пал в грязь лицом! А что поделаешь — довели…
…Бег…
Без оглядки на лужу крови за спиной, на звуки погони. Потому что, опять-таки, нужно быть честной. Звуки погони — извечны. Это не патология мозга. Погоня материальна. Но живёт она в душе. В мозгу... Так кто же гонится за мной? Оставьте! Не нашего ума дело. Никого не касается. А вот и…
…Забор…
…Впереди! Несмотря на казавшуюся многолюдность погони, я никого не увидела, кроме странного корявого существа о двух головах, телах и душах… Странное существо распадалось на два и вновь срасталось. Будто так и надо! Так мол и должно всё быть в этом чёртовом колесе под названием Мир Людской. Агр-р-р-р! Оставьте меня наконец в покое!!!
Пришло время для украденного ценой измены мужу ножа. Полосовать, полосовать зло!! Чтобы выгрести тёмные закоулки своей души и найти свой дом. И своего мужа. И силы. Силы простить его. ЭТО ВЕДЬ СЕРГЕЙ СУЧЁНЫШ УПРЯТАЛ МЕНЯ СЮДА!!!
…Прыжок…
Перерезав путы, скользнула незримой тенью. Потеряла нож? Не беда! Скользнула в новую старую жизнь. С полным осознанием отсутствия прав. С полным равнодушием обречённого совершить казнь. С полным безразличием творца смерти. С крепкой адреналиновой дозой в заднице беглянки… Продолжить?!
* * *
— Марина?! Что ты делаешь тут, Марина?? Ты же лечишься?!!
* * *
Губы чудовища шевелились в беззвучной ухмылке. Не совсем, впрочем, беззвучной. Оно всё же издавало какие-то невероятные звуки. Разрывавшие мир напополам… Мир Марины. Чёрт!! Где же он?!
* * *
— Мари-и-и-на!! НЕЕЕЕТ!!!
* * *
Кто это? Я не знала. Я не знаю? Я такая. Я и правда не знаю… Или знаю?
Или… начинаю догадываться?!
Кровь и догадки.
Лежит куча…
Лишь силуэт…
Почему у меня в руках нож?..
Сергей?!?! Почему?! Твоё лицо в крови, Сергей?? А-а-а…
Нет! Нет!! Не-е-е…

Клуб Счастливых Людей (терапия счастья)
Полночь. В Главный Зал КСЛ, как мы шутливо окрестили гостиную Игоряна, подтянулись последние опоздавшие и торопливо заняли свои места на по кругу расставленных удобных стульях на колёсиках, стыренных, согласно легенде Клуба, молодым Игоряном в офисе склада, где работал его отец. Садились, точно соблюдая освящённую традицией цепочку «лузер» — «счастливчик», по шесть человек. Двенадцать историй, чтобы заполнить собой эту чудесную майскую ночь. Один круглый стол и двенадцать свечей. Как апостолы, а мессий нам не надо. «Спасти свою жизнь можешь только ты сам!» — учит философия Игоряна, а другой просто нет. Истории сделают круг против часовой: начинает «лузер», затем его уравновешивает удачливый перец — эта модель повторяется шесть раз.
Успеют все. Просто не было случая, чтобы кто-то не успел. В том числе успею я.
Кстати, вы хотите спросить, что это за место — «У Игоряна в гостиной»? Что это за люди, готовые поделиться сокровенными тайнами души с близкими? Почему они так открыты и беззащитны? Почему не спят, в конце-то концов? Разумеется, я вам отвечу. Но — не всё сразу.
Дело было так.
Меня всегда возбуждали как глубина человеческого падения, Иовы нужда и язвы, так и вершины счастья: во всём я видел высшие проявления человеческого духа. Мне было бы просто пресно жить «как все». Или ад, или рай; чистилище — не по мне. Я — русский, хоть и не православный. Но лучше уж наша вера, не признающая чистилищ!
Естественно, что когда Игорь, старый мой кореш, заикнулся о своей идее Клуба Счастливых Людей, я был рад. Сначала весь клуб состоял из нас двоих. Мы не были «счастливчиками», но — чёрт возьми! — как же мы хотели ими стать!.. Вдвоём мы разработали концепцию «Счастье не для всех». Туда входили ритуалы и обряды «на каждый день», слишком личные, чтобы писать о них, но они работали. Мы стали если не счастливыми, то заметно более жизнерадостными. И мы решили помогать другим, сначала — друзьям. Мы писали что-то в Сети, имели определённый успех, способствовали формированию Человека Счастливого в себе, но то был лишь сочный гарнир к основному блюду, подававшемуся горячим, даже раскалённым: совместной групповой терапии «лузеров» (тех членов нашего клуба, которые пришли в надежде научиться быть счастливыми в этом мире) и «счастливчиков» (людей, которым повезло куда больше и которые проводили мастер-классы).
В повисшей на минуту тишине Ваня, коротко стриженный блондин с печальными голубыми глазами, вздрогнул так резко, что пламя свечи почти потухло: он вдруг понял, что все ждут его слова. Прокашлявшись и пустив позорного петуха, он начал речь. Голос его крепчал с каждым словом, потому что он ясно видел направленное на него заботливое внимание. Да, пожалуй — внимание друзей, пусть и на одну только ночь. Это было своего рода возвышенной проституцией.
— Меня многие здесь знают, а для тех, кто всё ж не знает, представлюсь: Иван Вороновский. Мне тридцать девять лет. История моя печальна, и иной она быть просто не могла — я сижу на кресле «лузера», как у вас говорят, и, блин, по праву! Я — лузер.
Кто я? Кем я был? Кем мог быть? Сколько вариантов моей судьбы загублено? Загублено даже не по вине алкогольной или иной зависимости. Нет, чёрт возьми!..
Мне скоро сороковник… Жизнь кончена?
В девяностых я, как и многие, поверил. Это было время, когда государство лишилось монополии на веру, и каждый сам решал, во что верить. Страшно, правда?
Я поверил в Мавроди. Бумажные иконы с его рожей теперь украшают мой сортир, но тогда я был ярым фанатиком, рабом, несущим свой кирпич в основание его пирамиды…
И я всё потерял. У меня был неплохой капитал. Да сплыл. Я оказался без всего, вынужденный или начать сначала, или спиться. Я был готов перегрызть Мавроди шею. Но он сидел в тюрьме, а я — в приёмных в ожидании своей очереди на собеседование. В конце концов, устроился менеджером на одной фирме.
Работал три года.
Потом встретил Её. Я мог бы полюбить другую, теперь я это понимаю, но не полюбить тогда никого я просто не мог. Душа искала выход, и нашла его в Ней. Именно Она — не Мавроди! — добила меня. Мавроди мог взять мои деньги, но не душу. Души он не мог похитить. А она… Ольгой её звали. Студентка МГУ, восемнадцати лет. Приехала в Москву учиться. Стоял девяносто восьмой год. Она, в отличие от меня, ничуть не пострадала от дефолта. Я вновь был на мели, так как меня снова позорно развели — теперь уже родное государство со своими ГКО.
Но я был с ней. Этого было достаточно! Я пошёл работать грузчиком, так как наша фирма не выплыла из этого говна никогда. Грузил рыбу на подъёмнике в порту. Я приходил вечером, с трудом смывал запах рыбы, а меня уже ждал потрясающий ужин.
Она была моей жизнью. Всё, что оставалось в душе, я принёс на алтарь любви. Вкалывал, как проклятый, чтобы она ни в чём себе не отказывала. Она часто смеялась. Это было моим счастьем и лучшей наградой за труды. Ослепительный блеск белоснежной улыбки из губок, рассекающих запретный плод её закинутой головки… Впрочем, вскоре она забеременела, и я с ужасом понял, что денег, которые я зарабатывал, может не хватить. Стал работать и ночью. Спал днём в обед. Она была всё более требовательной и раздражительной. Бросила совсем учёбу, забрала документы.
Однажды она вернулась пьяной. Я спросил, что случилось. Она сказала, что сделала аборт.
Вскоре после этого она исчезла. Я, чёртов неудачник, нашёл её. Я поднял три сыскных агентства, и с ужасом узнал, что единственная настоящая любовь моей жизни работает шлюхой. За валюту она сосала у иностранцев и олигархов… Сука, не могу…
Ваня заплакал и опустился на стул. Следующим, по контрасту, говорил Пашка, визглявый, рыжий, прыщавый:
— Павел Игроздев, двадцать девять лет. Ваня, ты высказался, и надеюсь, тебе стало легче. А теперь выскажусь я. Так получилось, что первым представлять сторону «счастливчиков» выпало именно вашему покорному слуге. Я постараюсь на основе своего небольшого жизненного опыта представить всем присутствующим картину возможной счастливой жизни. Одну из моделей, так сказать. Я работаю на «Орифлейме». Сетевой маркетинг — моя жизнь. Бонус-баллы и деньги — сущность мира моей души. Я зарабатываю столько, что могу позволить себе счастье. Езжу на дорогой иномарке. Летаю с женой, уже хер знает какой, на Канары и куда угодно. Я не зову всех на «Орифлейм». Я зову всех стать кузнецами своей судьбы. Но — своей судьбы под созвездием Гермеса. Вопросы? — Павел придирчиво оглядел собрание.
— Давай я скажу! — поднялся следующий по очереди мужчина. — Дмитрий, тридцать три года. Вот ты говоришь нам, в чём твоё счастье. Но мне кажется, что твой совет если и подойдёт кому, то не всем. Люди все разные. Я вот, например, интернет-зависим. Сижу в тупой «Сетке» как секте днями и ночами напролёт уже лет семь. Баба бросила. А мне даже не больно — всё давно атрофировано. У меня вместо глаз — монитор, мозг — жёсткий диск, тело — системный блок. Меня сначала надо от компа оторвать. А вот как это сделать?..
Разговор возобновил снова Павел:
— Ты прав, многим тяжело сразу становиться богатыми. Для кого-то это просто невозможно. Я сам баловался излишествами, просыпался в подвале с исколотыми друганами и их шприцами в обнимку. Но вылечился же от всей дряни! Я теперь, как говорят, стрейт-эджер и вегетарианец. Во как! А чтобы стать богатым, нужен ещё фэн-шуй. Что это за зверь, расскажу вкратце.
Это восточная мудрость. Висюльки и прочая атрибутика. Не спрашивайте — «И что — помогает?» Скажу только: мне помогло.
Все замолкли в задумчивости. Её нарушил молодой человек среднего роста с длинными русыми волосами, ниспадавшими на плечи пушистыми волнами:
— Я — Александр, двадцать четыре года. Писатель и музыкант, но эта деятельность не приносит финансовый доход. Да я и не стремлюсь особо получать деньги за творчество, в которое вкладываю всю свою душу без остатка. При этом никогда не понимал тех, кто считают, что счастье — в деньгах. Когда я путешествовал автостопом по стране, многие водители крутых джипов, многие большие начальники говорили, что завидуют мне. Рассказывали, что они добились многого, получив высшее образование, найдя крутую работу, за которую получают много денег; что могут обеспечивать семью и всех своих родственников; что у них есть квартиры, машины, но сами они при этом всё время задаются вопросами: «Зачем всё это? Где в этом счастье?» Ответ не приходит. Пытаясь поднять мне упавшее от усталости настроение, говорили, чтобы, когда я буду где-нибудь выступать перед большой аудиторией, не забыл посвятить им песню. Они верили в меня, как творческую личность, и они завидовали моим свободе, отсутствию материальных привязанностей и возвышению души…
— Тимофей, двадцать четыре года. Павел поведал нам о волшебном фэн-шуе. Я имел неосторожность столкнуться с этими премудростями. Для начала я попробовал привлечь любовь, к слову сказать, совсем не верил, что что-то может из этого получится. Но, представьте себе, получилось! На горизонте появилась замечательная девушка, в которую я моментально влюбился, и она даже ответила взаимностью. Роман с Верой развивался бурно, и вскоре мы жили вместе. После этого я увлёкся этим учением. Решил активировать сектор богатства. Поначалу всё шло как по маслу, деньги водились. Богат не был, но и не бедствовал. Но мне хотелосъ большего. Я с упоением читал фэн-шуйскую литературу, и наконец вычитал кое-что очень мне подходящее. Что-то типа медитации. Представляешь себе, будто идёшь в город исполнения желаний, просишь всё, что тебе нужно. Небылицы, скажете вы? Я тоже так сначала думал. Но всё оказалось совсем наоборот. У меня последовательно появились: машина, дача, мотоцикл, счёт в швейцарском банке, квартира в Италии, собственное дело... Список можно продолжать ещё долго, но я никак не мог остановиться. Мне было мало! Продолжалось это всё до тех пор, пока волшебная медитация не перестала действовать. Сначала не происходило ровным счётом ничего. Всё текло своим чередом, мы были счастливы. Но у меня уже была какая-то зависимость, я не мог остановиться и пробовал повторить свой фокус снова и снова.
А потом в моей жизни начали происходить перемены, отнюдь не в лучшую сторону. Этакая полоса неудач, а может, даже проклятье. Я попал в крупную аварию. Машина — вдребезги, как, впрочем, и иномарка, в которую я врезался. В ней находились двое, которые получили серьёзные повреждения. Мне предложили отделаться кругленькой суммой, дабы не угодить за решётку. Разумеется, я согласился. Как назло, вляпался по уши на работе, и дело пришлось закрыть, а мою любимую дачу подожгли какие-то хулиганы. Всё сгорело дотла... Но на этом мой кошмар не закончился. Я потерял самое дорогое, что у меня было — Верочку. В тот день она отправилась на мотоцикле к матери, да не доехала. Какой-то урод на джипе буквально раздавил её вместе с несчастным мотоциклом. Чудом она осталась жива, но в очень тяжёлом состоянии. Врачи боролись за её жизнь, но их прогнозы не обнадёживали. Тогда я отвез её за границу, её лечили лучшие врачи мира, но спасти её так и не удалось. Она умерла у меня на руках. Так я потерял мою любовь, а вместе с ней — веру в будущее и надежду на лучшее. А сейчас? Сейчас я превратился в настоящего неудачника, у которого раньше было всё, а теперь почти ничего не осталось. Я просто лузер...
Не дав Тимофею кончить, поднялся следующий.
— Василий, пятьдесят четыре. Сейчас я всё вам объясню. Только, позвольте, отойду от стола…
Взметнулась пола плаща, обнажив блеснувший металл автомата. Василий расстрелял остальных. Водрузив в центр стола самодельный плакат со словами: «Счастье — это когда тебе не мешают и когда ты один!», он выпустил очередь себе в живот.
— Снято! — мрачно сказал вошедший человек в чёрном. Аккуратно сняв со стола плакат, он отбросил его, после чего, не издав ни звука, отрезал себе руку и положил её на свободное место. В свете свеч была видна татуировка: «Жертва № 5».

Страницы-странницы
Странные странницы. Статический путь проложен от первой буквы первой страницы до последней точки последней. Будто в деревьях, в них скрыто застывшее движение. Но, в отличие от физического роста покрытых корой и тянущихся к свету солнца ветвей, движение мысли направлено к свету истинного знания. Страницы… Не случайные ли они странницы в Лесу, таящем за витиеватыми словесными ветвями и листами-листьями истину? Нет! Они и есть Лес. Лесом были, лесом и стали. Снова... Вторичный синтез в новом качестве. Странники — это читатели, чей путь направляет лесник. Лесник — автор, но один ли он выведет, укажет дорогу? Нет! Фотосинтезом читательского восприятия руководит не только он. Так же важна сама природа произведения, неподвластная зачастую и творцу его.
Страницы... На бумаге ли, в “Word”’е — суть дела не меняется. Первая страница может быть только одна. Она призвана задать ритм, тему; стать мерилом интереса и первичной художественной ценности произведения — одёжкой, рассчитанной на то, что по ней тебя встретят. Не верхней будничной одеждой — её функция выполняется обложкой. Нет — праздничным (к)нижним бельём. Раз уж вы договорились предварительно с книгой о совместном акте прочтения, она должна показать класс.
Книга тушуется слегка, бросает робкий взгляд исподлобья. Это её обман, она — женщина, и знает все женские ходы. Ей нужно соблюдать и некоторые меры предосторожности...
Но вот она совладала с ситуацией и уже раскрывает себя всю, вы понимаете каждое слово друг друга. Диалог начался.
Миллионы глаз ежесекундно открывают свои первые страницы. Для каждой уважающей себя Первой это — настоящее испытание. И они шлют волнительные астральные SMS друг дружке, как подружки-абитуриентки до и сразу после вступительных экзаменов.
Полное слёз послание «Анны Карениной», отправленное гламурной подруге:
«Он прочёл абзац и так стукнул нас об стол, что я заплакала от боли! Но моя душевная боль сильней во сто крат! Я всё ещё плачу. Когда ещё в этом мещанском болоте получу шанс заслужить чьё-нибудь внимание?!»
…Федя, не найдя ничего интересного, вернул ветхую книгу на отцовскую полку. Открыл очередное «Ярпиво», решив поискать позитив для своей серой жизни на дне бутылки, раз уж дудки не привезли...
Все несчастные страницы несчастливы одинаково. Все нечитанные — нечитаны одинаково.
Подруга не может утаить победной улыбки:
«А моя уже на одну лексику купилась!.. Ещё бы! Столько терминов специальных, брендов, шмотья модного! Уже на 22-ой. Так-то!..»
Света лениво листала журнал, покуривая “Glamour”, разглядывая подолгу фотографии женщин в шикарной одежде и поминутно выдавая: “Wow!” или “Yes!!” в терцию к лаю собак и вороньему карканью за окном квартиры на Рублёвке.
Первая страница — как мать. И она же — ребёнок, даже зародыш грядущего творения. Ответственность и самовлюблённость. Игра всерьёз. Любовь с первого взгляда или участь вечной неудачницы. Вызов судьбы. Шанс упускать ей нельзя.
Первая страница первого экземпляра «Москвы-Петушков» (который недаром быстро разошёлся) может быть спокойна. Но другие пусть попотеют!
Подводя итог, резюмируем: роль первой страницы чрезвычайно важна. Первая должна быть насыщена интересным материалом от начала и до последней строки.
Первая страница — хлеб-соль, её успех — на совести повара.
Вторая страница…
Какой удивительной, странной кажется в связи с заявленной темой судьба собственно «Мастера и Маргариты», чья первая страница честно выполнила свой долг! К ней претензий нет. Вторая — тоже. Но! Их удача была сведена на нет последующими соратницами в нелёгкой борьбе за внимание Венедикта Ерофеева — оно постепенно ослабевало, и руки гения после пары страниц захлопнули детище другого гения. Увы, за свою жизнь Ерофеев так ни разу и не прочитал дальше пары чёрно-белых четырёхугольников, о чём можно только сожалеть… Или нет?
Очень ответственна роль первых страниц, но не менее важна последняя. Даже если она совсем короткая. Даже если там присутствует только какой-то экспромт, написанный торопливым писателем лишь с одной целью — выдержать марку до конца. Не все могут это осуществить, не всегда... Есть группа авторов, специализирующихся на первой странице, но не способных на последней уже ни на что. Есть и их антиподы… Как было бы прекрасно соединить противоположные грани таланта в единую мега-одарённость! Увы, пока что, если не говорить о соавторстве, столь вольное обращение с природой — всего лишь мечты… «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмина, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому ещё дородности Ивана Павловича» — сказал классик…
Последняя страница, чувствую, неказиста на вид. Неказица. Зато подкреплена ссылками на классику, что, согласитесь, само по себе уже неплохо. Важно! Важно выбрать последнюю строку последней страницы. Итак, вот и она!

Седьмой сценарий
Она стояла пред ликом Бога. Не изображением его, но самим средоточием вечно пламенеющей мудрости и одновременно абсолютной кротости — поражавшим наблюдателя сочетанием. Тем не менее, взгляд женщины выражал не страх, а лишь любопытство. Бог выложил семь сценариев, как колоду карт, на старом столе с опалёнными углами:
— Выбирай свой путь в мире смертных, женщина.
Молча листая варианты один за другим, она задержала взгляд на последнем, седьмом сценарии. Чуть подумав, уверенно поставила подпись на последнем листе.
— Вот и славно! — потёр руки Бог и, обнулив ей память, отправил на Землю.
* * *
Было трудно. Порой просто хотелось выть. Одна мысль неотступно сидела в мозговой коре: «За что же мне это всё?!»
Капли радости тонули в море слёз. Кто и когда выбрал за неё её путь? Немые небеса не давали ответа, бросая равнодушные и слегка насмешливые взоры серо-синих глаз. «Ладно, там разберёмся!»
* * *
Смерть. Душа легко разрывает телесную оболочку и взмывает в небо.
Плечами расталкивая толпу ангелов, от чего их райское пение срывалось на визг и они давали позорного райского петуха, она рвалась к Нему. Он должен был дать ответ за всё!
— Где он?! — восклицала она.
* * *
Присев под пролетевшей над головой фанфарой, брошенной ангелом, удар которой должен был сбить её с ног, она оказалась с Ним лицом к лицу.
Бог отступил в конец сияющего нового кабинета. Однако, уже оказавшись зажатым в угол, вдруг распрямил сутулые плечи и протянул руку:
— Стой!
Вторую руку он простёр в магическом жесте, и в ладони оказался сценарий номер семь.
Едва взглянув на свою подпись, она замолчала и беззвучно зарыдала.
Бог не смутился:
— Могу предложить вариант.
Она подняла мокрый безразличный взор, сиявший небесной скорбью.
— На твою душу есть ещё шесть вариантов. Выбор за тобой.
В этот раз она выбирала тщательнее. Память снова была стёрта.
* * *
Ночью в семье моряка родилась дочь…

Миша и «мыльница» (suicidal snuff)
— Подожди! — Миша натянул потуже презерватив и протянул руку куда-то вправо. Куда, Вика не видела, так как ей загораживал обзор край узкого книжного шкафа. В руке её друга появилась «мыльница» — “Canon PowerShot A 460”.
— Чего ты задумал?
— Ничего, небольшой фильм снять! Ты не против?
— Э-э… Ну хорошо, снимай.
— Не беспокойся, в «Контакт» не выложу, отмечать не буду.
— Ну, это-то само собой…
— Тебя раньше так не снимали?
— Видео — нет. Только фото, жених бывший.
* * *
…Миша, тщательно заперев дверь, включил «винамп» на воспроизведение. На экране его собственный толстый живот нависал над средних размеров пенисом, совершавшим возвратно-поступательные движения под вздохи Вики. Михаил занялся онанизмом. В кульминационный момент включил запись на «мыльнице», и заснял на видео сцену теперешней своей эякуляции на фоне аналогичной картинки на мониторе.
* * *
«Мыльница» имела ограниченные возможности, и всё же Вике удалось довольно убедительно заснять, как Михаил мутузил заманенного бутылкой водки районного алкаша-дворника на фоне картинки на мониторе, где Миша дрочит на себя же самого.
* * *
Вика его вскоре бросила. Вино кончалось. Кризис сам написал и поставил заключительную сцену импровизированного лайв-муви. Не было никакого 25-го кадра жизни в лице Бога из Машины. Вскрытые вены истекали алым до тех пор, пока гигабайтовая флешка не перестала вмещать видео с фигурой перед монитором, на котором мелькают двое на фоне мастурбирующего на порно. Но некому уже было оценить последний само-снафф Миши.

ASPC ist TOT
Миша шёл к конечной, доставая на ходу сигарету. Встал возле вагона, раскурил «элэмину» и молча стал наблюдать, как подошедший рабочий передал водителю лист с расписанием и, посвистывая, снова ушёл. Не докурив, Миша тщательно растоптал брошенный на землю окурок и огляделся. Никого: лишь он и водитель, устремивший пустой и многозначительный взор из кабины в направлении группы деревьев, чьи кроны закрывали вид на дом культуры. Ловко вскочив в дверь, Миша просунул в окошко водителя пистолет специальный самозарядный с глушителем. Направил его куда-то в район широкой груди со словами:
— Даю две минуты. Снимаешь спецовку; показываешь, как водить. Время пошло!
Оторопевший водитель уставился на Михаила мутным стаканным стеклом очей, казалось, напрочь позабыв о необходимости вентилировать лёгкие кислородом, но выразительное покачивание дула и грозное «Ну!» возымели должный эффект — водитель снял, открыл, отключил и объяснил всё необходимое. Одной рукой он протягивал «революционеру» оранжевую спецовку, а второй помогал объяснять, куда жать и как.
— Так! Теперь выходи из кабины, отключай на х…й АСКП — и чтобы живо!
Безропотно, не издав ни звука — лишь боязливо и недоверчиво косясь на смертоносный ствол — мужчина выполнил и это требование то ли нацбола, то ли просто какого-то и вовсе левого мудака.
— Отлично! — Миша выпустил заряд в живот водителя и, быстро сунув тело в прихваченный с собой пакет, закинул его в кусты. Брезгливо собственной рубашкой прикрыл растекавшуюся лужу крови на полу. С удовлетворением отметил, что следующий трамвай ещё только подъезжает. Свидетелей сцены, казалось, не было, а если и были, то они предпочитали не казать носа.
Миша заглянул в расписание. Всё было в норме. Накинул форму убитого (мало приятного в том, чтобы носить форму в разводах, поэтому он и заставил водителя снять её сразу), дал машине ход. Тихо напевал что-то. Обычный водитель обычного трамвая-мечты. Трамвая-без-automatical-system-of-passing-control (ASPC). Без АСКП, короче говоря! На остановке открыл все двери. Объявлял по микрофону для входивших:
— С сегодняшнего дня за проезд платить не надо! АСКП отключено — по крайней мере, в этом трамвае. Экспериментальный вагон! Экспериментальный вагон, ребята! Проходим так и за так!
Люди удивлённо косились; недоверчиво качая головами, проходили на вакантные места.
— У вас турникет не работает! — молвил поднявшийся на площадку трясущийся и сучащий клюкой сознательный пенсионер.
— Экспериментальный вагон! Всё схвачено, папаша! Коммунизм!
Проехали ещё остановку. Пассажиров стало больше. Они уже освоились и, по большей части, на все лады расхваливали удачное нововведение.
— Экспериментальный вагон — это правильно! — резюмировал бородатый мужик в очках, кивая на висящие в позиции «полшестого» усы турникета, переставшего играть роль душевного раздражителя. Миша не уставал вещать в микрофон своё:
— Господа и дамы! Мы с вами едем в экспериментальном вагоне! Платить деньгами за проезд не надо! Платите вашим вниманием! Я буду развлекать, а вы уж, пожалуйста, послушайте моё творчество и мои мысли! Не правда ли, в любом случае — выгодный бартер? Вам — экономия, мне — внимание!
Кто-то, пресытившись воздухом свободы, уныло игнорировал; кто-то вяло мычал что-то, что с равным успехом можно было принять за согласие и за посыл на х…й, но в основном пассажиры «трамвая мечты» слушали Мишину альтернативу бездушной груде пластика с металлом. В чём-то необходимость этого их даже успокоила — халявы народ боится.
— На днях открылась новая сеть магазинов «Анашан»! Приглашаются все. Покупая хорошую вещь, убедись, чтобы она не купила тебя! Brandit охотится днём и ночью. Я никогда не понимал, почему люди срутся в трамваях. Такие споры, когда собеседники не понимают друг друга совершенно, и всё же спорят, для себя я называл «трамвайными базарами». Потом где-то прочитал о таком понятии, как энтропия — растрата энергии, враждебная её накоплению, — и мне пришло в голову заменить первый термин на новый: «трамвайная энтропия».
Вагон, впуская новых и выпуская старых слушателей Мишиных историй, проехал уже порядочно, когда зашёл ревизор: амбал в кепке, поперёк себя шире. Рыцарь удостоверения и сурового тона поправил кепку, достал своё удостоверение и пошёл громить «зайцев». Заговорил с пассажирами, те отослали его к водителю. Подойдя к кабине, контролёр просунул голову в окошко:
— Что, брат, турникет сломался? Ай-ай-ай! Но билеты-то я проверю, сам понимаешь…
— Ошибаешься! Руки!! — Миша направил дуло в лицо амбала, чётко и с расстановкой вымолвил Т-1000-ное: — Get out!
Контролёр, будто пуля из ПСС Миши, выскочил из вагона, а вмиг замолкший трамвай возобновил путь. Обстановку снова разрядил Миша:
— Продолжаю грузить вас всех своим творчеством и мыслями! Этот трамвай я взял в долг. Долг кутежом красен! Поэтому пока гудим… «Давайте не платить друг другу алиментов, /Ведь это — лишь любви последствия моментов!» Чёрт, глядя на долбанные утренние пробки в Москве, понимаю: нужно изобрести флаер, причём срочно!
Трамвай шёл к центру, обстановка на дороге всё ухудшалась. В один момент Миша загляделся на пассажирку — длинноногую блондинку с голубыми линзами, подошедшую к кабине, чтобы что-то спросить — и её вопрос вмиг оборвался её же криком; казалось, рот вырос и занял всю площадь лица под столь же чрезмерно расширившимися глазьями. Фура на полном ходу на пути к Ленинградскому проспекту влетела прямо в морду трамвая. Миша подхватил крик блондинки, но все звуки потонули в лязге битого стекла.

Операция: «антиэскапизм»
А вот теперь попробуй! Нет, всё ж прямо так возьми — и попробуй! Попробуй-ка не поверить в силу слова! Хотя, конечно, решающее значение имела моя отточенная до блеска формулировка. Но ведь и это уже не важно. А что важно? Лишь одно: так ли, иначе ли, но я здесь.
О вербальном оформлении моего акта полагаю не лишним сказать отдельно. Вот каково оно было:
...Текст древней, как мир, формулы...
Посвящаю Всевышнему суицид свой, дабы найти реинкарнацию в Стране Вымышленных Персонажей в Жанре Фэнтези; зело сильное имею желание, прыгнув со скалы, не пасть в грязь лицом, но попасть прямиком в эту чёртову Страну этих чёртовых Вымышленных Персонажей!
Сказал — сделал. И вот он я, весь в белом чём-то, мать его, лежу теперь в Волшебном лесу и глазею, наверное, весьма так вытаращенными очами.
Мне кажется, я таки ещё слышу сомневающиеся голоса. Ну что вы, то, что лес — именно Волшебный, очевидно. Посмотрите-ка сами! Видите те вылупившиеся глазёнки на... соснах, что ли?.. Да, красные со сна глаза на сосне. А вон там... Там же вообще плотоядные щупальца каких-то корявых вязов, привычными жестами подносящих ко рту зазевавшихся двуглавых зайцев и прочих сказочных существ! Трудно поверить, что я встретил секретный телепортатор на другую планету; ergo, лес — Волшебный. Таковым мы и полагаем его отныне считать, лады? Вот и чудно!
— Больше так не шути! — послышался откуда-то голос. Ваш рассказчик Human Machine, то бишь я, огляделся в поисках источника, но ничего интересного помимо древесной трапезы не увидел. Не без внутреннего удовлетворения я почему-то поспешил с выводом (наверно, от падения ещё не оклемался, хотя чуть позже и оказалось, что вывод был всего-навсего лишь чуть поспешным...): «Наверно, это сам Господь Бог. Боже, какая честь!..»
— Слышишь, что тебе сказано? Больше так не шути, а то кожу сдеру!
Снова услышав тот же голос, я стал активнее оглядываться в поисках говорившего, дико крутить головой и бешено вращать глазами, и вскоре заметил, что меня угораздило упасть на Лешего.
Пришло время сделать небольшое лирическое отступление и рассказать несколько подробнее о том странном молодом самоубийце, который вскакивает сейчас со смешанным выражением интереса и ужаса на лице с мифического существа на поляне посреди Волшебного Леса в С.В.П. в Ж.Ф. ... Позвольте представиться: я — Саша, в интернет-миру более известный как “Human Machine”. С пелёнок люблю читать НФ и лазить в железяках всяческого рода... Впрочем, покамест довольно: Леший уже лениво успокаивает меня, объясняя, что пока мне ничего не угрожает. Не нравится мне эта темпоральная ограниченность, но делать нечего.
Итак, Леший, более всего похожий на окружающую меня хищную и прожорливую флору, весьма любезно проясняет:
— ...И топеря ты в Волшебном Лесу, в Стране Вымышленных Персонажей в Жанре Фэнтези, получилося. Да и сам стал героем произведения в жанре фэнтези, получилося...
 — Это я сам понял, благо не дурак. Что дальше-то, приятель?
— У тобя тама, откудово ты сваливси, како-набудь погонялова був?
— Конечно, был ник-нейм: Human Machine. А что?
— Хм... — задумалось, замигало суковатыми веками пнеголовое существо, что-то себе там, внутри пня, соображая. — И что же это погонялово значить?
— Меня прозвали так за любовь к научной фантастике, а означает оно «человек-машина».
Леший какое-то время недоверчиво помолчал, потом, видимо, приняв решение, неспешно вымолвил:
— Отныне Махина-ман станет твоим именем — Саш нам в этом жанре не надося! Всё, пора, я ухожу, а ты придумай себе каку-набудь миссию, раз уж здесь оказавси, получилося…
— Куда ты?
— Туда! Дубля-зайчика заловиша и им перекусих. Кровушкой жажду утолих, получилося...
Он ушёл, а я снова остался один. Заспешил прочь от прожорливых поленьев куда глаза глядят. Миссия… мессия… миссия… чего тут особо раздумывать? Я не от нечего делать прыгнул с горы, и не от горя, и не из-за ненавязчивой идеи, а из-за навязчивой, самой настоящей навязчивой идеи! Итак, перво-наперво нужно научиться обращению с магией и оружием, иначе быстро кони двину. Ну и обращению с конями этими самыми неплохо бы тоже выучиться.
...Мои мысли оказались прерваны спустившимся на тучах странным волосатым и бородатым; накачанным, очевидно, длительным тасканием груза, неким господином в одной тазонабедренной повязке.
— Ты чьих будешь? — смущённо спросил я. Просто не узнал персонажа, хотя, готовясь к миссии, тонну литературы по теме прочёл.
— Я — Христос.
— Ты, я надеюсь, не хочешь мне сказать, что Евангелие — это фэнтези?! — опешил ваш честный повествователь.
— Нет, конечно же, оно не фэнтези. Но после него вышло много апокрифов, часть которых является фэнтези, благодаря чему я и материализовался в этом Волшебном Мире... Сын мой, поведай мне о своей миссии, но честно поведай, и я помогу тебе!
— Мне нужно развоплотить всех эльфов, так как они больше не нужны. Пусть их место займут машины!
— Хорошо! Удачи тебе в твоём благом начинании! Я дарую тебе силу магии и волшебную флешку с инструкциями к ней — чтобы активировать, просто прислони к голове — а также амулет Таобусиггра, который будет забирать для тебя и конденсировать онтоэнергию павших от бумеранга эльфов. Всё это с небесной пожизненной гарантией!
— Спаси Бог... Только скажи, на кой ляд мне бумеранг? Копья или булавы каких-нибудь не нашлось, что ли? Ты смотрел этого... «Бэтмана»? Второй момент, требующий сиюминутного решения: куда сливать энергию?
— Фильм смотрел, ничего так нуарчик... Бумеранг мочит эльфов и обеспечивает сохранность всей их онтоэнергии, что важно, поскольку она весьма летуча сама по себе. Мысль, фантазия — мимолётны, сам знаешь... С помощью амулета запустишь Колесо Превращений, и все книги в реальном мире, написанные в жанре фэнтези, преобразуются в НФ-хиты соответствующего объёма. Я пошёл. Только помни, что жизнь твоя давно закончилась... Это я на случай предъяв с твоей стороны по поводу гарантийного случая.
Облако-лифт стало подниматься, но что-то заклинило в волшебном механизме. Апокрифический «Спаситель» безуспешно гневно топал босой ногой со стигматами на уровне моих глаз, сильные пальцы давили в приступе гнева на кнопки материализовавшегося мобильного... Мне это показалось весёлым, я решил добавить абсурда в сей театр одного Бога и нацарапал бумерангом снизу облака (оно оказалось плотным, ведь должно же было выдерживать его, даже если бы он был одни кожа да кости, непонятно, в чём душа держится, а тут он к тому же вроде как качком был) кощунственные строчки (пока писал, было почти противно самому, но в меня от чувства безнаказанности, очевидно, вселился мелкий или крупный бес хулиганства):
«Христос воскрес — воскрес Христос!
Он сам себя на небо вознёс!
Воскрес Христос — Христос воскрес!
Не еби-ка мозг, куда девался вес?!»
Иду себе неторопливо дальше, похихикивая, едва вспоминаю его лицо, полное гнева, и его жалобы на бессовестного хулигана — вашего покорного слугу... О! Вот и первая жертва-эльф. Для начала я послал ему «занозу» — простенькое заклинаньице, вызывающее острую боль в боковой части бедра. Ничего не понимая, он ошарашено замер на месте, моргая и шевеля своими длинными ушами. Этакий симпатичный толкиеновский персонаж, которому, увы, суждено будет вскоре пасть от моей руки.
Подхожу вразвалочку, начинаю беседу.
— Знаешь, кроме Средиземья есть много настолько же интересных стран. Одна из них — Бразилия. Ты, небось, и не слыхал о такой? А ведь такие титаны как “Angra” и даже “Sepultura” оттуда родом!
Клиенту стало очень интересно.
— Это ещё что за звери такие страшные?
— А вот — сувенир оттуда — бумер, — ваш покорный слуга ушёл от ответа. Бумеранг выпил из эльфа Волшебство и чары, и бедолага развоплотился.
Эльфы сдавались мне без какого-либо сопротивления, потому что сами прекрасно понимали: их время навсегда прошло. Некоторое противодействие оказал лишь эльф Балеолас с охотничьим кинжалом и луком, ибо считал, что я несколько тороплю события, и вообще не прав. Он так считал лишь до тех пор, пока я не прибег к решающему аргументу, возвращающемуся к прибегающей к нему стороне...
После смерти главного эльфа работа пошла живее, и всех эльфов я развоплотил. Колёсико завертелось как надо, тут и сказочке-антифэ (антифэнтези) конец, а кто кликал и писал комментарии — тот молодец!

Голос Пули (сценарий)
Сцена 1
Темно. Силуэт Пули. Голос Пули:
— Кхм, как же тут темно! Никак не привыкну! Пока вроде никого нет... Забыла представиться. Наиглупейшая ошибка чуждой вам природы и её же гениальная находка. Очень приятно — Пуля. Где я? По вашему — нигде. Никому не знакомы плотно изолированные от мира комнаты, в которых внезапно появляются люди. Поэтому я нигде не нахожусь. Для себя я называю ничто Патронником. Вы видите убогое убранство? Пуле роскошь ни к чему. Пока я одна, но скоро придёт гость. Подведём итог: что же я такое, в конце концов? Что за разговорчивость, несвойственная обыкновенным пулям? На что я пригодна? Могу говорить и могу убивать. Могу не убивать. Могу совмещать эти занятия. Классная, умная Пуля, вы не находите? Хоть не красавица, но и далеко не уродина. Не последняя в обойме… Ещё обо мне: компьютерное наведение на цель. Сам компьютер, производящий наведение, находится внутри. Бортовая навигация… Странные люди думают, что я — живая. А всё дело в высоких технологиях. Удивляет всех не факт того, что пуля говорит, а то, что именно говорит. Причина странности моей речи — эклектика круга общения. Разные посетители наделяют нас, Пуль, противоречивым словарным запасом, грамматическими и фразеологическими особенностями. Почему я говорю сама с собой в полной темноте? О нет, не потому, что мне страшно! Просто я верю в Великое Слово: сказанное вслух, оно обязательно само найдёт слушателя, внимательного и благодарного. Такая вот она — моя Пулина религия.
Зажигается свет. Появляется Миша.
Пуля:
— Стоп! Вот и клиент!! Какой молоденький… бледненький.
Миша что-то пьяно бормочет.
Пуля:
— Ого! Да вы гляньте на нашего активиста! Как бы он «белку» не схватил! Дадим ему немного прийти в себя, а то с ума сойдёт, болезный. Болтливая дура я, а не Пуля.
Миша стонет, затем встаёт и поднимает глаза на пулю.
Миша:
— Похоже на Пулю. От какого она оружия, интересно?
Пуля:
— Я не от оружия, я и Пуля-то потому, что первый Проснувшийся так окрестил. Я — самодостаточное «Оружие-В-Себе». Более того, создал меня не человек. Мой создатель далёк от вашего племени до такой степени, что не имел ни малейшего понятия о земном огнестрельном оружии.
Миша:
— Стоп! Ишь, разбежалась… Почему ты именно Пуля-то, а?
Пуля:
— Первый клиент, ныне покойный, так окрестил. Прежде всего из-за функционального сходства — штука, которая летает и убивает, правда, потом восстанавливается. В Патроннике, где мы сейчас находимся, сохраняются мысли и чувства всех тех, кто тут когда-либо побывал. После смерти очередного посетителя сего места его идеи в виде призраков бродят по ноосфере, причём, подобные отголоски прошлого органично накладываются на разум очередного обитателя Патронника. Так что посетителя даже сам факт того, что он проснулся в этакой жопе, уже не пугает.
Миша:
— Опиши мне в двух словах, лапуль, в чём смысл нашего пребывания здесь?
Пуля:
— В двух словах? Пожалуйста: не знаю. Ровно два слова.
Миша:
— Что, вообще без понятия, что ли?
Пуля:
— Ну… как бы тут так: есть версии, которые рождают сами посетители. К слову, от таких, как ты, я и язык знаю. Во мне превосходная самообучающаяся программа. Я знаю тридцать земных языков. И это всего за какие-то жалкие пятнадцать лет! Прибыла я сюда глупой и бессловесной.
Миша:
— Ясно. И какие же версии?
Пуля:
— Тебе все озвучить? Устанешь и от длины списка, и от бедности человеческой фантазии.
Миша:
— Основные.
Пуля:
— Основных три: версия испытания, чистилища и эксперимента. Испытание — мнение, что Бог ищет праведников, которых не сломить никакими визуальными бесовскими эффектами и чарами. Чистилище — это прерогатива католической фантазии, а так как католиков было на моей памяти немало, то и версия считается одной из основных. Суть её — восприятие Патронника как пересадочной станции между миром живых и адом или раем. Доходят до веры в то, что если ты кого-нибудь здесь убьёшь — тебя сразу в ад, а если тебя убьют — в рай. В метро ездил?
Миша:
— Да.
Пуля:
— Типа вашей «Курской-кольцевой».
Миша:
— Аналогия прозрачная. Едем дальше. Версия эксперимента?
Пуля:
— Остроумное вначале, но банальное к моменту текущему допущение. Вера в некую сверхцивилизацию, проводящую свои опыты над условным Васьком из Москвы.
Миша:
— Гм… Ты сама-то как полагаешь? Какая версия более правдоподобна? Неужели первая или вторая?
Пуля:
— Думаю, истина, как всегда, находится посередине между версией абстрактного Бога и конкретными тарелочками НЛО.
Миша:
— А чем ты здесь занимаешься? Только стреляешь, что ли?
Пуля:
— Не только. Думаю.
Миша:
— Думаешь? Гм… О чём же?
Пуля:
— О вас. Только что ты, допустим, потратил две с половиной минуты своего времени. В часе их ещё пятьдесят семь с половиной, но в сутках часов только двадцать четыре. А сколько дней осталось в твоей судьбе? Пойми уже наконец, насколько драгоценный дар ты выбросил на помойку! И все вы, люди, бесцельно спускаете в сортир свои жизни. Но не таковы лучшие из вас!.. Люди же умершие и не внесшие достойного вклада в историю, прожившие жизни вхолостую, с завистью следят за каждым твоим шагом. Каждое растраченное впустую мгновение вызывает презрительный смешок. Пусть они завидуют тебе, но ты должен пополнить их ряды, только когда соберёшь багаж правильно выбранного пройденного пути. Тогда и только тогда ты сможешь взирать на потомков благосклонно и благодушно. Впрочем, тебе сейчас уже предстоит сделать выбор. Понимаешь, о чём я? Прислушайся к голосам умерших здесь, открой свой разум теням ноосферы!
Миша:
— Э-э… да… Да! Слышу! Понимаю!
Пуля:
— В общем, не трать время, а слушай меня. За стеной — Степан, с которым тебе Машка изменила. Сечёшь?.. И у него своя Пуля…
Сцена 2
Горит свет. Стоит Пуля, на кровати лежит Степан. Степан открывает глаза и начинает с трудом подниматься с кровати.
Пуля:
— Проснулся? Твой дружок Миша уже развлекается, слушая речи моей подруги. Жаль, но ваши камеры разделены между собой всего-навсего небольшой бесконечностью.
Степан:
— Ты ведь Пуля, да?
Пуля:
— Догадался. Вижу по твоей реакции, что и правда в этой камере ноосфера много плотнее — представляешь, я, дурочка, и не верила... Этак скоро и объяснять ничего не нужно будет. Кстати, за одной из стен сейчас умер человечек. А по твоим глазам я вижу, что умрёт ещё один — прямо как у Михаила Афанасьевича.
Степан:
— Может, и не умрёт. Расскажи мне лучше, как выглядит сам Патронник снаружи? Думаю, ты не только видишь сквозь стены, но и, как я понял из твоих же слов, поддерживаешь телепатический контакт с другими Пулями? И… почему ты женщина?
Пуля:
— Начну с последнего вопроса. Чтобы нравиться тебе.
Степан:
— Это тебе вполне удаётся.
Пуля (в реверансе):
— Merci! Твоя и Мишина комнаты стоят рядом, но между стенами — спрессованная безграничность, пустота. Одна из стен находится напротив стены комнаты того, с кем Вера тебе неоднократно изменяла. Можешь постучать, Миша будет рад тебя услышать. Хотя нет, не можешь.
Степан:
— Как мне попасть к нему?
Пуля:
— А тебе незачем к нему попадать. Я сама навещу его, если это твой выбор. Просьбочка — выбирай поскорее, а не то он сам склоняется к мысли покончить с тобой — не без помощи уговоров своей Пули.
Степан:
— Решаю! Что делать, говори!
Пуля:
— Просто скажи и укажи, куда лететь.
Степан:
— За какой стеной комната, говоришь?
Пуля указывает.
Степан:
— Лети!
Пуля полетела не туда, а в другую стену.
Степан:
— Эй, ты что это?
Пуля:
— Зеркало телепортирует!
Влетает в зеркало.
Сцена 3
Пуля и Миша.
Пуля:
— Будь уверен, Степан захочет убить тебя. Вспомни SMS-ки Машины!
Миша:
— Хорошо, хорошо… Пуля, лети к нему! Убей стервеца!!
Пуля летит к зеркалу. Едва Пуля скрылась в зеркале, как материализовалась вторая, прилетевшая из комнаты Стёпы.
Одна Пуля убивает Мишу, другая — Стёпу.

Мемориальный дом-музей господина Мем-Доха
Планета, на которой происходят описываемые события, на общекосмическом диалекте именуется «Жотугазоной», но аборигены, слыхом не слышавшие ни о каких «газонах», используют имя «Шпар-Гат». Шпар-Гат вращается в системе Гаммы Кассиопеи. Муава, столица Южных Земель Сиреневого Солнца — один из последних частично уцелевших городов. Все города, посёлки и деревни, не защищённые куполами, были уничтожены. Муава уцелела, но роботы, а порой и живые силы противника ведут ежедневный артобстрел, подходя к куполу в надежде массированным огнём пробить себе путь, или хотя бы, раз уж купол быстро регенерирует, достать отдельных зевак, которых можно иногда разглядеть сквозь броню стекла. У первого класса «200-22» средне-высшей школы Муавы № 667 сегодня по плану было посещение музея. В этот класс попадали дети только из семей привилегированных слоёв общества, поэтому для них устраивались мероприятия даже в существующих условиях. Конечно, смотреть уже было почти не на что, но кое-что всё же оставалось. Классный руководитель повела ребят, возраст которых варьировался от трёх недель (Шра-Пер) до шести (Лакариста), смотреть на обитель Мем-Доха.
Дети гуськом вышли из-под купола школооубежища и под присмотром молодой энергичной преподавательницы среднешпар-гатских наречий Не-Милии начали путь внутри бронированного пищевода тоннеля-змейки. Атаки сегодня не было, но автоматика от нечего делать посылала время от времени залп-другой, как только угадывала какое-либо копошение за глазами окон «змеи». В принципе, ничего опасного в этом не было (ребята шли даже без охраны), но глупо рисковать не стоило. По бронированному брюху короткими перебежками от одной колонны до следующей и т.д. ребята постепенно приближались к дразнящему маячившему фонарю на фасаде покрытого бронированным лаком здания. Враг снаружи, как только видел чей-либо силуэт из группы в составе шести детей и одной Не-Милии, который показывался в мути державшего пока что натиск бронестекла, защищавшего пространство между соседними колоннами, сразу же бил средним калибром.
— Шра-Пер, а ну — не отставать! — прикрикнула словесница.
— Ему пузо мешает! — громко прозвучал фальцет всегда весёлого Ван-Смейла. Дети рассмеялись.
— Так подтолкните его кто-нибудь! — бодро советовала Не-Милия. — Лакариста, убери зеркало, ради Бога, пока до места не добрались...
Кареглазая красотка Лакариста, мисс школы 667, обиженно фыркнула. Одно лишь только её зеркало в цуркателейном ободе стоило, по самому скромному подсчёту, как три Не-Милии...
Возле входа руководитель для верности пересчитала тонкой рукой шесть лысых затылков, убедившись в целости и сохранности содержавшихся в них драгоценных черепных коробок. Раз у сына или дочери большой шишки голова ещё не отделилась от туловища, то и заднице Не-Милии попадать в качестве основного блюда на стол к большой шишке черёд не пришёл. Объектив камеры под фонарём оживился, обошёл тусклым взором собравшихся — и снова потух, потеряв интерес. Зато сразу же разошлись дверные створки (дизайн — «Раковина Санна-Доорры» — вспомнилось никому уже не нужное в голове Не), поднялась решётка, и показавшийся из дверного проёма харизматический старичок приветливо поманил рукой гостей.
Хранитель музея, обычно хмурый, как и подобает человеку столь ответственной должности, просиял при виде симпатичной подтянутой шестиухой Не-Милии:
— Привет, дочка! Ты как — как обычно?..
— Да, Мат-Раро, экскурсию сама проведу. Дети, пока автоматика врага не начала снова вести по нам прицельный огонь — живо внутрь!
Никого два раза просить не было нужно, ведь три недели отроду — это как раз такой срок, когда понимаешь, что такое смерть, и глупо рисковать не захочешь. Не-Милия проследила, чтобы бронекостюмы перекочевали с детских плеч в руки робота-гардеробщика. Номерки не нужны — робот не забудет, на какую вакуумную вешалку чьи «доспехи» он повесит.
— Итак, для начала мы посетим туалетную комнату.
— Давно пора! — загорелся энтузиазмом Ван-Смейл. К его удивлению, молодая (всего шесть месяцев) учительница не отчитала смехуна, а всерьёз предложила желающим сходить по внутренним делам — разумеется, не в туалетную комнату господина Мем-Доха, а в специально оборудованную для посетителей здесь же, прямо у раздевалки, уборную. После этого уже спокойно все перекочевали в умывальные покои хозяина.
— Обратите внимание, — трещала Не-Милия, — сколько бумаги осталось — всего полрулона. Это аутентичные полрулона хозяина дома. Далее… Мем-Дохов рукомойник. Рядом с ним на полочке — щёточка!
Слово «щёточка» Не-Милия произнесла с особенным умилением, которое передалось и классу. Не-Милия показала ржавую железную щётку: — видите остатки белой пасты? Этой щёткой он чистил зубы за день до своей смерти, и это доказано!
— Ах! — вырвался невольно вздох восхищения у кукольно мигающей ресницами поистине баобабовой длины Лакаристы. Шра-Пер ластой слегка наступил той на хвост, и Лакариста поспешила закрыть широко распахнутый было рот. Свирепо покосившись на обидчика, она ничего не сказала, так как успела вонзить выпущенную из хвоста иголку Шра в фиолетовую ласту.
— … А здесь, — чуть позже продолжила Не-Милия, — располагался кабинет господина Мем-Доха. Вы видите единственную принадлежавшую ему книгу —это свод законов тех лет. Кроме него, Мем не читал ничего. Увы, именно из-за несогласия в законах началась та самая война, что довела всех нас до теперешнего скотского состояния.
Учительница вздохнула и немного помолчала. Помолчали и ученики.
— А теперь перейдём на кухню Мем-Доха! — оживилась снова преподаватель со Шпар-Гата. — Вы видите остатки обеда: первое, второе и пятое. Третье и четвёртое подарили другому музею...
— Сами, небось, всё и съели! — под дружный смех ребят сделал вывод Ван-Смейл. Тут учительнице нечем было крыть, ведь он был прав…
— …И мы с вами снова в прихожей. Здесь только халат и тапочки — всё, что осталось от Мем-Доха на этом Шпар-Гате.
…Когда ребята с учительницей снова оказались в мрачном бронированном тоннеле, было уже темно. Все хранили молчание, его не нарушала даже пальба, так как ночью из-за экономии боеприпасов, с доставкой которых было туго, не стреляла даже автоматика. Молчание нарушил Шарилло, один из отличников:
— Учитель, так кем же был этот загадочный господин Мем-Дох?
— Кем был? Да никем он не был! Простой обыватель... Никогда не будьте такими, как он — в этом и смысл музея!










2010-ый год: произведение с сайта Проза.ру















Собранье пёстрых членов
* * *—1
Голова сегодня придёт. Голос не может соврать. С самого утра… Вчера включили солнце и звёзды, поэтому я могу написать про «утро», основываясь не только на субъективном ощущении времени и привычном режиме. Так вот, с самого утра жду с нетерпением, ведь, судя по уже пришедшему, это будет что-то с чем-то. При этом понимаю, что лучше подождать, чем получить недоработанный материал, и никак не выдаю своего напряжения. «Единый торопливый штрих, неуместно исказивший гармонию картины, портит весь вид», — мог бы я добавить, если бы знал, что такое «картина». Иногда мне даже сложно отделять свои внутренние монологи от Голоса, а порой меня посещает крамольная мысль, что голос — это я сам и есть. На голову, по словам Голоса, будет выделен абзац в полдюжины строк. Жду. Их контора знает толк в качественных описаниях. Бок, кстати, прошёл, и прижившаяся пустота теперь как родная…
* * *—2
Не правда ли, забавно, что всё, что у тебя есть — это Круг Света, Шар Пророчеств и Голос? Мой дом — это Круг. Голос научил меня есть Свет. Пускай нет звёздного неба над головой (вот бы знать ещё, что сие есть такое), и пускай нет нравственного закона внутри меня — он и не нужен, пока есть Голос, организующий и разруливающий сложные ситуации напрямую. Голос, он… как бы вам объяснить-то понятно, чёрт!.. Он благ. Он сказал мне: «Нравственный закон — это последняя вещь, которая тебе понадобится тут, сынок». Пока есть Свет, который можно преспокойно есть, я не нуждаюсь в каком-либо небе — звёздном или беззвёздном, не важно. А роль духовной пищи играет тот же Голос. Чем не рай?.. Особенно если учесть, что произойдёт послезавтра. Да, теперь о самом главном.
Сегодня пришло туловище — хорошее, поэтичное описание. Если так пойдёт и дальше, то завтра я соберу её. Голос это подтверждает.
* * *—3
Проснулся, и сразу — боль в боку. Что такое? А, Голос? Тебе вопрос, больше тут и нет никого… Что значит — «Так надо»?! Скоро я сам всё пойму?.. И как скоро придёт это «скоро»?! Материала ему, видите ли, не хватает! Продал на сторону, что ли, всё? Или дело не в материале, а в его злополучном вдохновении, питающемся моими муками? Демиург, блин!
Ругаясь, поглаживая саднящий бок и позёвывая, хожу по границе Круга. Вскоре боль приутихла. И тут, мать вашу, ещё новости! В спецэффекте и модных разрядах ровно в центре Круга возникает… Голубой шар! Вопрошаю, что сие должно знаменовать. Ах, это и есть агрегат, предназначенный для избавления меня от муки одиночества? Ну, для такого дела и всего рёберного иконостаса не жаль!
…Из Голубого Шара (как его?.. Шар Пророчеств, вот!) выползают голубые же змейки посланий. Пока — в единственном числе, но зато каком! Первая партия прообразов членов второго человека к вашим услугам, сэр! Великолепно! Руки и ноги. Изящненько. Облизываюсь на прообразы. С тем и иду ко сну.
* * *
Две тонкие руки пришли в хаотичное движение; сделали несколько неуверенных пассов, словно длинные пальцы пробовали движение на вкус, атмосферу же — на плотность. Молочная кожа первозданной белизной дополнила Круг Света, сразу стала ясна задумка Творца — искомая гармония в отдельно взятом пространстве-времени достигнута. Хотя бы один изгиб бедра таил бесконечно Вселенных наслаждения, суля блаженство, равного которому не выпадало ещё испытать ни одному человеку. Впрочем, это-то как раз неудивительно. Какие у нас блаженства? Голоса да круги... Удивляло всё остальное: ничто внутри не откликалось похотью, имело место лишь отстранённо-эстетическое созерцание. Надо было ещё что-то внести, но последний, самый главный аккорд ещё не был взят. Сладостно-игриво зияла впадина пупа на мускулистом животике. Выше — ни с чем не сравнимое, чуть заметное при дыхании полыхание грудей.
Кажется, что вьющаяся по её плечу алая коса-змея живёт отдельной жизнью, обладая своими собственными сознанием и волей — в голову лезет настырная мысль, что в косе у неё должны зарождаться все самые важные решения. Открываются небесной голубизны — с позавчерашнего дня мне есть, с чем сравнивать — глаза, и взгляд со скоростью света проникает в душу, прожигая свой собственный Круг Света в моём сердце. Я понимаю, что такое настоящее Солнце, и кто хозяин всего сущего.
Всё в ней светится ярче Круга Света, она затмевает его с невероятной лёгкостью раз и навсегда. Спасибо, Голос! Голос! Голос, её губы… О, это произойдёт сейчас?! Губы разомкнулись!! Знакомый до боли Голос из них произнёс:
— Ева!
* * *+1
Идём с Евой вдоль Круга Света, держась за руки. Адам и Ева — архетипично, не так ли? Время от времени я с гордостью заглядываю в её глаза. Поражаюсь внутри себя тому факту, что она — мой демиург, и она же — моё порождение... Она говорит мне, что это за Шар в центре Круга. Это не Шар Пророчеств, вовсе нет! Точнее, этим его функции не исчерпываются. Пришла пора узнать о его главном назначении. Мы делим голубой плод на две равные части. Я ем свою, и чувствую, что мои члены получают новую силу. О, я знаю теперь! Я знаю, что мне теперь делать, и я знаю, что грехопадение — вовсе не порок. Я только не решил ещё, не слишком ли много знаю, но уверен — у меня будет время разобраться и с этим вопросом.











2011-ый год: произведения с сайта Проза.ру














Стилус
(Реалистический рассказ)
Около пяти вечера извечно-спокойный, будто исходящий из самого чрева метро-питона, голос на плёнке произнёс:
— Станция «Багратионовская».
Пётр засеменил к дверям вагона в потоке пассажиров, невольно растворяя в нём своё «Я». Страшный для неподготовленного человека при взгляде со стороны вихрь рванулся на свободу из привычно тормозящих створок (дверям надо было помогать, и цепкие пальцы Петра на пару с пахнущими табаком пальцами соседа справа, молодого человека отрешённого вида, дружно придали им требуемый импульс). Лишь путь был открыт, Пётр, даже уже не Пётр, а составная часть сложной симбиотической человекоконструкции, устремилась на волю, потекла вправо, затем налево к ступенькам, и — по ним наверх по касательной. Пётр, снова ставший Петром, оказался на улице.
Когда тебе несильно за двадцать, а в кармане не столь уж пусто, как могло бы быть, ты, скорее всего, выйдя на станции «Багратионовская», направишься на «Горбушку» или в «Кружку». Впрочем, если ты работаешь при этом на «Горбушке», то, само собой, сначала пойдёшь именно туда, а потом уже в «Кружку». В последнем случае, правда, есть ещё одно условие: помимо непустого кармана, нужен глубокий колодец духовной пустоты внутри. Пете пока были недоступны такие бездны, в обозримом будущем они ему тоже не светили. На тыльной стороне каждого из его кулаков — твёрдых, но не слишком гипертрофированных — был вытатуирован особый знак: символ «^», насаженный на «X» (и всё это вписано в «подкову», символизирующую светлое начало), так что в центре композиции образовывался «туз бубён», созданный боевым дозором в составе трёх сомкнувших строй чёрных крестов. Дозор зорко следил за тем, чтобы Пётр не курил, не употреблял спиртное и не трахался направо и налево. Это была вариация на тему стандартных крестов на руках. Петя был представителем движения “Straight edge”. Вряд ли бы он поехал в ближайшее время и на «Горбушку» — слишком уж нагло обирают, торгуя без ценников в стремлении «отбить точку», но было по пути, а он как раз только потерял в давке метро стилус для КПК от “Acer”.
Пётр шагнул в раздвинувшиеся двери. Сразу же от порога в атаку бросились продавцы всех мастей:
— Что вы ищете?
На секунду Пётр растерялся, оказавшись во власти гипнотических взглядов, которые, создавалось такое впечатление, были не только готовы приватизировать все бумаги разной степени ценности, бывшие в его кошельке, но и выудить саму идею денег из его души, чтоб потом открыть подпольный печатный салон и, печатая по этой идее, как по трафарету, купюры, получать жирный пожизненный сеньорадж.
Ближе и наглее всех оказался моложавый кавказец, по-видимому, сбежавший из композиции Сергея Трофимова («Мало-мало, понемножку/ Буду торговать „Горбушка“», как неправильно слышалось Пете в хите Трофима под названием «Московская песня»). Продавец начал выдачу привычного набора заготовленных фраз, и, словно по волшебству, все его конкуренты, стоявшие рядом, перенастроили радары на других посетителей, исключив до поры до времени Петруху из узкого круга своих интересов.
Во внутреннем мире Петра тем временем остались только нерусские и нагло оценивающие глаза напротив, переполненные жаждой наживы.
Пётр объяснил кавказцу ситуацию вкратце. Мысли на лице горца читались с той же степенью лёгкости, что и буквы четырнадцатого шрифта «тахомы» на «наладоннике» Петьки. Когда гость с юга ещё только начинал говорить, Петя всё уже понял по одной лишь хитрой роже.
— Все хотят купит стылусы, да? Но при этом думают, что они стоят всего рублей триста или четыреста...
Пётр, ничего не отвечая на это, начал поворачиваться к выходу. Кавказец, к которому уже подошёл соседний продавец в надежде переманить покупателя, затараторил:
— Вы за сколько хотел?
Не имея даже малейшего представления касательно расценок на кусочек пластмассы на рынке, но уже сделав нужные выводы из слов торговца, Пётр бросил наугад:
— Рублей за пятьдесят-сто!
Кавказец слегка наигранно усмехнулся, его сосед разочарованно махнул рукой: мол, с этим типом всё ясно. Уходя, Пётр расслышал донёсшееся вдогонку:
— За пятьдесят сам пальцем будешь!!
Пётр обошёл ещё ряд «точек», прицениваясь. Стилусов для его модели КПК почти не было. Пётр не переживал, лишь слегка раздражался насмешливой злобой стилопродавцев, мотивированной одним только тем, что они не смогли пропихнуть ему свой гнилой товар по тарифам «премиум». От «точки» к «точке» это повторялось с завидным постоянством, как и акт оценивания взглядом при включённом внутреннем счётчике коэффициента потенциальной кидабельности клиента. Когда Пётр уже совсем было разуверился в физической возможности приобретения искомого устройства, он внезапно набрёл именно на то, что нужно. Стилус входил легко и держался в пазе так же крепко, как член Гумберта в сладком отверстии нимфетки. С равною же, если не большей неохотой (впрочем, об этом трудно судить) он покидал свой паз. Всё это давало надежду, что стилус не повторит судьбу незадачливого предшественника.
— Триста! — привычно завысил купец.
— Двести, — скорее утвердительно сказал Пётр.
— Двести пятьдесят!
— Двести, — вторично не отрёкся покупатель.
— Двести тридцать! — продающая сторона пошла ва-банк.
Пётр глазом не моргнул:
— Двести.
— Давай, только чтоб без сдачи.
В кошельке, к удивлению Петра, нашлось ровно двести рублей.
Снова метро. На этот раз — вестибюль «Баррикадной». Слепой своим собственным «стилусом» — складывающейся до размера нунчак в положении «сложенного оружия» и раскладывающейся на метр с лишним палочкой — нащупывал дорогу впереди, продвигаясь к переходу на «кольцо».
Когда слепой натыкался на барышню или забавно злящегося пожилого мужчину, шедшего под руку со столь же пожилой дамой постинфарктного сердца, Петру становилось немного весело. Впрочем, тут же он заметил: какой-то джентльмен взял инвалида под локоть и довёл до эскалатора. Пётр бы и сам сделал так же, но смущала возможность поставить в неловкое положение, ведь продвигался инвалид довольно лихо… На эскалаторе, как ни странно, инвалид почувствовал себя совсем уверенно и шустро соскочил по ступеням вниз без посторонней помощи. Он сел в тот же вагон, что и Пётр. Вышел так же через одну, но тут уж Пётр, взяв его за локоть, не удержался и подсказал, когда нужно шагнуть из поезда на платформу. Незрячий, поблагодарив, ловко перешагнул через преграду.
Подземный переход возле «Павелецкой», ведущий к отныне константно оцеплённому полицией вокзалу, был щедро испещрён палатками, торгующими самой разной продукцией. Ещё недавно здесь можно было прикупить DVD-диски с эротикой, которые продавались, вероятнее всего, для приезжих, ведь у многих москвичей давно был Интернет. До того, в юности Петра, он покупал здесь картриджи для «геймбоя». Сейчас в кошельке Пети было порядка пяти сотен. Давно он присмотрел в одной из палаток, торгующих пневматическим и всеми видами холодного оружия (от крошечных перочинных ножей до сувенирных катан и рыцарских мечей) телескопическую дубинку. Сегодня же он решил приобрести её, если хватит денег. Не то, чтобы Петру всенепременно было нужно «ухнуть» телескопической дубинушкой по чьей-нибудь головушке. Он просто хотел быть готовым ко всему. Носить нож было модно во времена расцвета таланта Лимонова, в двадцать первом веке нужно что-то поновее. Как хорошо всем известно, новое — это старательно позабытое старое. Лимонов вообще не забыт пока ещё. Но что нам завещал умерший сто лет назад основатель мощного движения? Так будем же на волне неотолстовства гвоздить врага стилусом до тех пор, пока в душе нашей чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью, покуда не выгоним... Ну, откуда сейчас враг полезть может, из арки, что ли? И никаких ножей!
Сама палатка чуть переместилась с привычного места, а дубинка, как показалось на первый взгляд, была несколько странной конфигурации, но зато денег вполне хватило. Странная конструкция на самом деле оказалась даже более выигрышной: цельнометаллическая трёхсекционная трубка была крупнее той, что продавалась здесь прежде, а само устройство больше всего напоминало раздвижной универсальный стилус, виденный Петей на «Горбушке», но показавшийся тогда слишком дорогим (одной цены с дубинушкой), к тому же, стилус оканчивался совершенно лишним цилиндриком, который, надо сказать, оказался очень к месту на дубине.
Пётр даже не стал раздумывать, а сразу произнёс:
— Будьте добры, мне, пожалуйста, дубинку телескопическую...
Продавщица показала, как раздвигается оружие (на удивление легко), и сказала, что собирать дубинку обратно надо ударом об пол. Последнее было не так-то просто проделать со свежеприобретённым изделием, впрочем, это было к лучшему. Если оружие понадобится, то думать о том, как убрать его обратно, нужно будет в последнюю очередь.
...Пётр и Лара после ночи, проведённой в клубе, лежали в обнимку на кровати в квартире Петра. Рядом спала Надя. Лара тоже спала, слегка похрапывая, однако это не раздражало. Пётр был готов смириться и с куда более серьёзными недостатками дамы, а именно: курением и потреблением спиртосодержащего яда...
Хотя сначала Лара и правда спала, длилось это недолго. Пётр понял, что она лишь притворяется, даже не по отсутствующему храпу. Просто он всегда тонко чувствовал людские состояния сознания. Обычно это проще простого, поскольку работа и каждодневная рутина притупляют разум, нивелируя индивидуальные различия и минимизируя варианты до «человек злющий на работе» и «хомо дома спящий». В случае с Ларой Пётр всё время открывал что-то новое для себя, обогащая свой и без того довольно неслабый опыт. Это значило, что он нашёл нужного ему человека. Ну хоть одной заботой меньше!.. Ларе нравились ласки Петра, но она предпочитала получать их как бы во сне, будто без её ведома и согласия. Пётр прочувствовал этот момент и не позволял себе лишнего. У них ещё всё было впереди.
Петя забрался на «спящую» девушку, одетую в его тренировочные, и помог её дёрнувшейся ручке найти его стилус. Потрогав, та слабо спросила, что он делает, и неспешно убрала руку.
За окном шёл дождь. У Хемингуя это, как правило, означает смерть. Но Пётр хотел верить, что на этот раз, как всегда, найдётся стилус-зонт. Когда ты твёрдо поверишь себе и в себя, не позволяя жизнеутверждающему и созидающему настрою покинуть разум, то дожить до солнечных дней тебе будет не так уж сложно. Оглянись, ведь они уже на горизонте...

Сотворение войны
Самый первый бой я выиграл около полудня десятого мая две тысячи одиннадцатого при переезде от сатановки «Полежаевская» до «Октябрьского Поля» (все переезды в ходе моего геройского «партизанства» были нужны по работе). Я сорвал рекламный плакат “Tuborg cold shit” в вагоне метро. Чистая победа!
За день до того была art-подgothовка: дура бросила окурок в переходе того же самого «поля», не затушив его. Я доблестно подавил, растоптал позицию неприятеля, намекнув о начале войны. Начать её меня убедил господин Экхольм. Книга американца попалась ко мне в руки совершенно случайно и одновременно чертовски закономерно (то есть точно так же, как складываются почти все кирпичики, вымащивающие мой путь).
Если в 2004-ом при переселении в освободившуюся со смертью отца (сигареты в сочетании с алкоголем вызвали рак) комнату я как раз дочитывал или только что дочитал взятую ещё при его жизни с полки «Мы — мужчины!» (автор — Стив Шенкман), объяснившую мне и открывшую глаза на прелести и красоту ЗОЖ, то в мае 2011-го, готовясь к переезду на другую квартиру и отбирая то, что отдать из книг друзьям, а что забрать с собой (хотя уже тогда я мало читал не в «цифре»), мои глаза набрели на более глобальную книгу Эрика Экхольма «Окружающая среда и здоровье человека».
Одиннадцатого мая война продолжилась. Бой с большим ожесточением прошёл между станциями «Баррикадная» и «Пушкинская». Видимо, такие «боевые» имена сатановок распалили стороны-участницы конфликта. Рванув на себя за край рекламный листик «Балтики-семь-сорок», я обнаружил, что тот был приклеен крепче вчерашнего. Мой кулак ударил меня же в нос, когда оторвался лишь фрагмент, а не вся реклама. Хорошо, что мой холокост накрыл наименование и изображение «Семь-сорок», оставив целым и невредимым предупреждение о вреде пьянства. Плохо лишь, что в борьбе выжил вэб-адрес сайта противника, указанный внизу листа.
На третий день боевых действий процесс дошёл до полуавтоматизма при параллельном пропорциональном понижении уровня впрыска норадреналина от взглядов сторонних наблюдателей. Всё говорило о том, что данная тенденция сохранится и в будущем, то есть было, как прежде у меня с писательством, а у других, возможно, с мотоциклами, мастурбацией или ночными клубами: хотя ощущения потеряли остроту и прелесть новизны, «слезть» с «наркотика» не так-то просто или невозможно. Вот и у меня временно появился ещё один мощный стимулятор. Опыт готовит нас к разочарованиям жизни, уча в то же время брать своё, где возможно. Ученье — тьма, а неученье — свет.
Пятница, 13-ое. За что люблю “Cold shit” — это за то, с какой лёгкостью и скоростью отклеивается рекламный плакат формата А3. В результате за короткий перегон от «Войковской» до «Сокола» получается симпатичный такой комочек в виде небольшого мяча или шара для боулинга. Как всегда, он отправляется на выходе в мусорное ведро. Сегодня я проделываю это ударом ноги с навеса. Мимо. Бросаю рукой. Снова промах. Ну ничего.
Труднее мне далась победа между «Войкой» и «Водным Стадионом» над жирным баварским дивизионом «Лёвенбрау». Какой-то чувак стоял именно у этой рекламы, прикрывая неприятельский фланг. Но я обошёл войска врага по левому флангу, «прокачав», будто в киберзадротской ролевухе, уровень стратегического мастерства. То ли ещё будет...
Читаю «Гулаг». Еду к «Лубянке» сверху. Гигантский «Третий Балтийский» Флот пал за секунду до сатановки. Уже не смущаюсь толпой, стоящей вокруг. Пока ещё никто никак не реагировал на мои бои.
Снова «Водный Стадион», и ещё одна баварская дивизия. Разбита с трудом. Два её бойца, стоявшие до конца, пали последними. Очень трогательно. Сейчас расплачусь...
Выходные. Всё, перемирие, пока хватит. С понедельника пускай война продолжится со свежими силами.
Утро 16-го мая. В вагоне висит «Бочка золотаря». Мужчина. Спина. Нет, не решусь сорвать.
Около одиннадцати. Вот это улов! Пользуясь языком файтингов, обычно начиная с шестнадцатибитных и выше, я провожу комбо: «Бочка золотаря» плюс “Cold shit”. Excellent!
Бои продолжились в направлении к «Южной» вниз. Усач крупных габаритов отпугнул меня от баварской дивизии, зато «Бочка золотаря» взорвалась успешно, как и пару часиков назад. Эйфория от победы или глупая нервозность помешали сориентироваться, и я вышел на станцию раньше нужной. Вышел, увидел — не туда. Вошел, дошёл до другого выхода, вышел, обнаружил оплошность, подождал время, необходимое, чтоб заработал проездной билет, и вернулся. Снова вагон. Увидев ушедшую было от расправы баварскую дивизию, безжалостно уничтожаю её, оставив лишь пару лоскутов. Надо подкрепиться — поесть.
Еду к «Бульвару Дм. Донского». Противник на этом участке окопался и держит надёжную оборону — не подойти.
Еду обратно к центру, «Чертановская». Бабка надёжно стоит на страже очередного «холодного дерьма».
В семнадцать часов, набросав черновик очередной главы романа про «ВИЛа», я у «Октябрьского Поля» в одиночку разгромил очередную балтийскую флотилию под сурово-неодобрительное мотание головой охранявшей её старой маразматички. “I stand alone. No one’s by my side”.
Без девяти шесть. Всё оккупировано. А чего ещё я хотел?
Утро среды, еду с «Водного». Усач загородил перспективу ещё одной балтийской флотилии. Он едет на своей волне, читая “Metro” (газету, а не Глуховского, к счастью), и не ведает (откуда ж ему знать?), сколь масштабные события разворачиваются у него под носом — в моей голове.
Для чего мне всё это нужно? Какова моя цель? Хотя от меня уже отвернулась часть друзей, потому что я никому не покупаю алкоголь, мясо и сигареты (сок и другая еда — сколько угодно), я — не просто робомастурбатор последней модели.
Смотришь налево, потом направо. Радар глаз сканирует местность в поисках потенциального противника и практически всегда безошибочно вычисляет его в любом вагоне. Нет, не я начал эту войну...
Утром на «малиновом верху», когда едете в центр, не садитесь в последние вагоны — обилие широких спин не даст вам толком повоевать. К счастью, к «Китай-городу», нужному мне, защита врага поредела, и я в одиночку разбил батальон «Холодного дерьма из Туборга».
...И ещё один «Колд щит», также у «Китай-города», не до конца оторванный безымянным предшественником, был добит мной. Всё же в моей борьбе есть не одни лишь враги. Встречаются порой и союзники! Я вычисляю их по понимающим взглядам. Сегодня, выйдя на «Профсоюзной» на улицу, прочёл на асфальте чьё-то: «Алкоголь ест мозг».
В рассказе «Стилус» я описал татуировку героя-стрейтэджера. Её рисунок почти в точности соответствует тому, что я рисовал лет тринадцать назад кое-где (например, нос монстра на выполненной мной обложке к альбому “Master Of Reality” “Black Sabbath”, который был у меня только на кассете без картинок), о чём я благополучно позабыл (узнал вновь, также перебирая имущество к переезду). То есть я бессознательно абсолютно верно предопределил или предвидел всю дорогу уже тогда!
Я отрываю плакаты только в туннелях, когда шумовой фон укрывает мои действия даже от пассажиров, сидящих спиной к моему врагу. Когда враг побит, как же всё-таки красиво в вагоне!..
Постепенно я начал задумываться: по какой причине при всём многообразии производимой у нас и привозимой из-за рубежа продукции люди не рекламируют в метро почти ничего, кроме алкоголя? Вот тут я и вспомнил о слышанных некогда словах о «золотом миллиарде». Что ж, с новым опытом, полученным на войне, я уже не сомневался: кто-то готовит геноцид. Тем лучше! Открытая война развязывает мне руки, открывает глаза и уста. Вперёд, в бой до последнего!
Подъзжая к «Ясенево», разбил баварскую дивизию. Два мешка трупов выбросил в мусорку на той же станции. Неплохо!
Впрочем, нет. Ещё один «Балтийский флот» у «поля», и — хорош! Я, как Гитлер, начал с того, что воевал сам, а кончил тем, что придумал войну для других. Когда нас будет достаточно (а нас будет достаточно!), мы победим.
На день седьмый я отдохнул...



















Цикл публикаций на сайте «ВКонтакте» для группы «НААФ (Национальный Антиалкогольный и Антитабачный Фронт)»














Зачем вы пьёте? «ВМС №1» («Вестник Молодого Стрейтослужащего». ПилОтный выпуск)
«А зачем мне не пить?»
Что же, этот вопрос вправе задать мне, как создателю группы, каждый из числа её участников, кто до сих пор не знает достаточных причин, чтобы полностью отказаться от алкоголя. Что, совсем? Да, абсолютно! Вред, приносимый курением табака, не вызывает сомнений: его может отрицать лишь слепец, ведь симптомы очевидны: думаю, мало кому в радость одышка, кашель и прочее... Но курильщики, как правило, курят при полном или хотя бы частичным осознании того бесспорного вреда, который причиняется курением сигарет; они не могут бросить курить из-за недостаточной внутренней стойкости; собственные вредные привычки сильнее таких людей. Посмотрите на цитату из работы Эрика Экхольма 1977-го года под названием “The picture of health” (цитата в переводе М.А. Богуславской):
«Прошло более десяти лет с тех пор, как правительство США объявило курение безусловно вредным для здоровья, но и сейчас из десяти мужчин курят четверо, а из десяти женщин — три; а федеральное министерство сельского хозяйства ежегодно затрачивает на нужды табачной промышленности 50 млн. долларов».
ИЗ ДЕСЯТИ — ЧЕТВЕРО!!! Сейчас это кажется недостижимой утопией… Курение мы рассмотрим более подробно в завтрашнем выпуске, причём, в исторической перспективе.
Пьющие в меру люди, за редкими исключениями, никогда не признают, что они неправы. Фантазия «пэвээма» («ПВМ», «пьющего в меру») поистине безгранична в изобретении тезисов для внутренней алкодицеи. Он с невинным видом, будто какой-нибудь вдохновенный средневековый испанский схоласт, будет приводить как самые убедительные доказательства настолько не лезущие ни в какие ворота доводы, что уши вянут даже у опытного стрейтослужащего. Лично меня особенно убивает: «Сейчас такая тяжёлая жизнь... Как тут не пить и не курить?» Это преподносится как факт, жизненная данность, и ведь — кем? Взрослыми и порой даже не глупыми людьми. Но что эти слова — «тяжёлая жизнь» — означают в реальности? Они означают вредную физическую и духовную нагрузку, взваленную слабым легковерным человеком на себя.
Минимум для выживания, утверждаю я, совсем небольшой: хлеб, вода, тепло снаружи и позитивный настрой внутри. Дух куда важнее для жизни, чем тело. Только дух человека в ответе за его счастье. Тело — не более чем инструмент духа. То есть для выживания и, утверждаю я, счастья человека нужны ничего не стоящие вещи — практически бесплатные (есть же ночлежки для бедноты даже и в нашей, далёкой от идеала общественной системе). На сигареты и алкоголь тратятся большие суммы. Ещё большие — на лечение вызываемых табаком и алкоголем болезней. Я же недавно впервые за полтора года сходил к врачу (пожилая женщина-стоматолог) и бесплатно (!) вылечил первую дырку за последние двенадцать или тринадцать лет, уже даже не помню точнее.
Пьющий рискует большим, чем просто своё здоровье: он рискует не заметить, что целое состояние счастья окажется размененным по мелочам наподобие «угара» или «веселья». Кто-то ведь пьёт, чтобы легче общаться с окружающими. Куда проще подойти к незнакомой симпатичной мадам после бутылочки «пиваса», а лучше уж сразу двух. Трезвый, как правило, более склонен скрыть трусость за ширмой взвешивания всех «за» и «против». Трезвый не станет танцевать всю ночь в клубе. Знакомые стереотипы? Я с лёгкостью знакомлюсь с кем угодно (когда мне было нужно, получал от по-настоящему желанных девушек искомое, а то и от двух за раз, но теперь стал более сдержанным: ищу одну-единственную, ту самую...) и готов танцевать хоть сутки — и всё это без грамма алкоголя (и приносимого им вреда для здоровья). Впрочем, в клубы я больше не ходок — там всё прокурено, в клубах дыма.
В общем, все плюсы, предоставляемые вам алкоголем (про «плюсы», получаемые курильщиком от его занятия, я ничего пока не говорю, они для меня — тайна за семью печатями, кроме разве что возможности не работать пять минут на, выражаясь языком классики, «службе»), я получаю совершенно бесплатно лишь за счёт собственного организма, причём, без всякого ущерба для последнего. Зачем же мне ещё и пить?! Подобное моему отношение следовало бы прививать подросткам в школе, на психологических факультативах, вместо того чтобы зомбировать их алкотелерекламой.
Кто-то (отчасти справедливо) решит, что я хвастаюсь. Но в том-то всё и дело, что я биологически ничем от вас не отличен! Просто я осознал механизмы жизни лучше вас, да и то слишком поздно — лет в 27. До того за всю жизнь я выкурил не более семи сигарет и если иногда и пил, то настолько редко, что сегодня про таких говорят, что они чуть ли не «не пьют». Попробуйте ради эксперимента не пить и не курить два года! Лучше при этом ещё и мяса не есть. Вам откроется значение словосочетания «перманентная эйфория». Если слово «эйфория» воспринимается вами как-то превратно, замените его на «счастье» — и будете правы. Всего лишь за то, что вы не пьёте и не курите, организм будет дарить всем вам это чувство 24 часа в сутки, даже во сне и при любых жизненных обстоятельствах.
«За» я или «против» «сухого закона»? Думаю, теперь вы знаете ответ на этот вопрос. Итак, напишите, зачем всё же вы пьёте?
P.S. Для особо одарённых. На Руси никогда не пили в больших количествах, эту традицию привнесло иудеохристианство. Истинно русский не пьёт. Dixi!

О вреде кх... курения. «ВМС №2» («Вестник Молодого Стрейтослужащего». Второй выпуск)
Вчерашняя статья не оставила камня на камне от проблемы употребления алкоголя, пить после неё нельзя — точно так же, как нельзя писать стихи после Освенцима. Столь же категорично можно утверждать, что люди всё равно продолжат это делать. Окончательная победа над зелёным змием — дело далёкого будущего; примерно такого же, как построение справедливого общества на социалистических началах на ненасильственной, безреволюционной основе. Для коммунизма нужно переустройство материальной сферы на базе невероятных научных достижений. Для победы над змием — столь же маловероятное в этом веке духовное переустройство людей.
Но если зависимость от алкоголя обусловлена, как ни крути, всё же природой, сложностью удовлетворить определённые её потребности иным способом в силу слабохарактерности, то курение такими потребностями не вызвано. Нашим лёгким совершенно не нужно отравление медленным ядом — не надо быть врачом, чтобы это понять.
Впрочем, раз уж речь зашла о врачах, то предлагаю вновь обратиться к пресловутой книге Экхольма:
«Некоторые врачи прописывали курение как противоядие от насморка и лихорадки, а кое-кто считал даже, что вдыхание табачного дыма может застраховать от чумы. Во время чумы 1603 г. все школьники в Итоне „были вынуждены курить в школе каждое утро“, отмечает некий Том Роджерс <…>».
Хотя миф о курении прочно засел в сознании худшей половины человечества, я, тем не менее, смотрю на эту проблему с большим оптимизмом, нежели на глобальное пьянство во время чумы — хотя бы потому, что история сигарет и табака в развитых странах вообще насчитывает значительно меньше столетий. Следовательно, избавиться от этого будет проще. Главное — распространить нелживую историю табака. Вехи данной трагедии приводятся в работе мистера Эрика Экхольма:
1) курение исконными жителями Северной Америки.
2) начало колонизации Нового Света и завоз табака в Европу. Уолтер Роли (Walter Raleigh), фаворит двора королевы Елизаветы, в конце XVI века популяризировал курение табака в Англии.
3) создание табачной индустрии в колониях вместо засева хлеба и экспорт самого ходового товара в Европу.
4) передаю слово самому Эрику:
«Умело разрекламированная компаниями продажа сигарет приучила к ним покупателей в начале XX века. Но одна реклама сама по себе не в состоянии была бы придать сигаретам символическое значение. Обыкновенные, набитые табаком гильзы стали эталоном современности; дети бросали в автоматы мелочь и, получая взамен сахарные сигареты и резиновые сигары, как бы приобщались к взрослым, и так продолжалось десятилетиями».
Какой же из всего сказанного можно сделать вывод? А такой: первоочередная задача всех тех, кто стоит на свободном шоссе ЗОЖ, заключается в планомерном и неуклонном развенчивании мифа об осознанном выборе курильщиком его пути. Чем большее число курящих будет знать, что они курят не потому, что ИМ так хочется, а потому, что каким-то британским колониям в Америке в XVII веке было нереально сложно как-то иначе продержаться в суровых экономических джунглях, тем лучше.

Диагноз: «мент»?.. «ВМС №3» («Вестник Молодого Стрейтослужащего». Третий выпуск)
Ну-ка, попробуйте-ка сказать в пьющей компании о вашем уважении к органам правопорядка! Вас в лучшем случае высмеют. В худшем — перестанут с вами общаться (если уж на то пошло, то слава богу! давно уже пора было из этой компании валить...).
Кто не любит нашу полицию? Все? Ответ неверный. Наших иногда и правда доблестных полицейских не любят в первую очередь ЛУПы — лица, умеренно пьющие. Не любят главным образом за то, что те не дают от души побезобразничать по пьяни, прежде всего в праздник. Безобразничать же ЛУПу обычно хочется от низкой общей и духовной культуры.
Непьющий не творит беспредела вовсе не оттого, что, как говорит алкомолодёжь, ему «ссыкотно». Просто он привык руководствоваться в своих поступках целесообразностью, продиктованной сознательным выбором, а не дикими инстинктами, выползшими из-под векового бессознательного мрака благодаря уснувшему в алкогольном тумане рассудку.
Нет, я вовсе не идеализирую ментов! Среди них есть и алчные, есть и жестокие (сам многих перевидал) — процент таких экземпляров в разные годы порой был даже выше, чем «нормальных».
Но! Мент делает прежде всего свою работу, не будем забывать об этом. Он, как правило, изначально не настроен на конфликт. Среднестатистический коп без серьёзного повода не преступит рамки закона и инструкции! Он будет терпеть ваши наезды, сколько хватит сил. А наезды будут! Сейчас такое свободное время, что каждый пьяница чувствует себя так, как будто он всегда в центре мира (впрочем, это справедливо — мир имеет центр в каждой точке в силу бесконечности — но к делу отношения не имеет), и ему можно всё, особенно бахвалиться, чинить по пьяни беспредел и ругать ментов матом. В большинстве случаев ему и правда это можно — пока он не переходит некую абстрактно мыслимую грань, которую проблематично вычислить заранее...
Конечно, порой полицейские сами преступают грань и чинят беспредел. Но тут нужно разбираться в каждом конкретном случае отдельно, а не выстраивать в голове обязательные электронные схемы для всех служителей закона. То же самое можно сказать и о представителях иных национальностей, наводнивших столицу, о чём мы поговорим в соответствующем выпуске, в среду. Пока что вернёмся к проблеме ЛУПов и ментов. Забавно — если привычный к пьяным видам досуга человек сам окажется в роли «терпилы» (потерпевшего), когда его избивают, скажем, пять человек, то уж он-то наверняка побежит в ментовку. В жизни бы так не стал делать, я б попытался отбиться. Не факт, что вышло бы — ну и что? Сам и виноват, что не вышло. Хотя есть и единичный удачный опыт поведения в подобной ситуации, когда, не дав себя в обиду, сам при этом серьёзно не пострадал (мои синяки и фингалы versus едва ли не сломанные голени и синяки во вражеском стане)...
Так что, простите, но «мент» — это ещё не диагноз!

Триумвират здоровья: «В.В.С.»! (объединённые части Вегетарианцев, Веганов и Сыроедов) «ВМС №4» («Вестник Молодого Стрейтослужащего». Четвёртый выпуск)
Ещё пару лет назад я время от времени чувствовал тяжесть, вздутие желудка. Знакомые ощущения? Иногда — бывало и такое! — у меня случались депрессии. Жутко вспомнить, но я не чувствовал тогда полного, стопроцентного единения Природы, Абсолюта с моими Духом, Душой и Телом. Да, многое пропущено мной через себя. Тогда ещё мне не хватало широты кругозора, чтобы осознать причины царивших во мне Хаоса, Беспорядка и Неустроенности. Я был тогда только частицей гигантского общечеловеческого Мясоперерабатывающео Цеха, винтиками МЯСОРУБКИ которого до сих пор служит большинство из нас... Разобраться в причинах безрадостного положения мешали привитые с детства предпочтения в еде, переданные мне вместе со всем остальным багажом опыта прошлых поколений.
Вегетарианство, веганство, сыроедение... Можно рассматривать их как ступени на пути к личному освобождению из круга страданий, причиняемого братьям меньшим и, словно по закону кармического воздаяния, своему телу, душе и духу. Можно брать для близкого рассмотрения каждый элемент в отдельности, делая собственный сознательный выбор. Я сейчас иду по второму пути — вегетарианец, крайне склонный к веганству, но не особо стремящийся (по крайней мере, пока) перейти этот Рубикон навсегда.
Что мне это даёт? Всё. Особенно в сочетании с воздержанием от вредных привычек. Поговорим о механизмах воздействия немясной пищевой продукции на тело и душу более подробно.
К сожалению, я не готов перейти на полное сыроедение (до того, как познакомиться с предметом ближе, ошибочно полагал, исходя из названия, что это диета, состоящая из одной лишь «сырной» продукции), поэтому творческие, духовные и прочие дела, открытые богом сыроедам в награду за их образ жизни, для меня пока тайна за семью печатями. Зато информацией о вегетарианстве-полувеганстве я поделюсь с вами со знанием дела и с полной ответственностью «за базар».
Но сначала — разговор о тонкостях терминологии... Если ты вегетарианец, ты не ешь трупы (в быту именуемые, для отвода глаз, «мясом»). Веган воротит нос от всей пищи животного происхождения. Наконец, сыроед, самый «тяжёлый», на взгляд обывателя, случай из жизнерадостной троицы «В.В.С.», ест, конечно же, не сыры, а только сырое: фрукты, овощи, орехи.
Итак, каков же механизм воздействия неотравленного мясоядом тела на сознание? Он элементарен. Природа всегда вознаграждает за воздержание, продиктованное не религиозными догмами, а разумом. Когда я не ел мяса год, а потом случайно съел кусок, то сразу понял: а) откуда бралось весь этот год ощущение радости и света; б) что причиной тяжести на душе и в животе в «довегетарианскую эпоху» была мясная пища. Больше трупы я не ем. Я вот только не до конца уверен, что одно лишь воздержание от пожирания мёртвых животных способно само по себе гарантировать столько Счастья, Света, Тепла и Радости разом. Даже моё разбитое на Восемьдесят Восемь Кусочков сердце почти не парит (хотя оно у меня легко бьющееся, зато потом, как терминатор из жидкого металла, также легко срастающееся само собой). Скорее всего, тут задействован целый комплекс: не исповедовать Гимнаста, не пить Ягу, не курить Зигу, не есть Хрюшу со Степашей; тейк ноу Драгз, окэйжанал Секс унд ТиВи; заниматься Спортом (о последнем — в одном из будущих выпусков) и Психотехниками (то же самое).
Может возникнуть вопрос: чего же я распинаюсь, ежели и так счастлив?!
Будь я традиционным стрейтэджером, никакого вопроса б тут не было. Его просто бы не возникло, так как я думал бы лишь о своём организме. Но, став счастливым и здоровым, я ощутил позыв нести секреты здоровья, молодости и, если хотите, даже красоты в человеческие массы. Особенно это нужно моей вымирающей нации, и именно сейчас — как никогда прежде. Для кого-то приемлем «чистый», «неэкспансивный» стрейтэдж даже в такой ситуации. Точнее, почти для всех. Кроме некоторых людей, например — боевиков НААФ. В будущем я предвижу триумфальные шествия под знамёнами «НЛО-З.О.Ж.». Нас никому не остановить и не сломить! Ура! ККК/ППП.

Диагноз: «хачик»?.. (о национальном вопросе и фашизме в нарицательном, не сугубо итальянском смысле) «ВМС №5» («Вестник Молодого Стрейтослужащего». Пятый выпуск)
Скажу сразу, что девушка, которую я любил лет пять в школе и ещё пару после её окончания, встречалась длительное время с нашим с ней одноклассником-кавказцем. Я всё это видел и молчал. Одной из первых моих работ, ещё в вузе, я лишился по воле исходившего из своих экономических соображений начальства: уволили, наняв бригаду кавказцев, содержать которую оказалось дешевле. Так что у меня, может показаться, должны были сформироваться все предпосылки для лютейшей и махровейшей ксенофобии. Но я почему-то всё равно не обозлился раз и навсегда на ВСЕХ нерусских без разбора...
Что же удержало меня на единственно верном гуманном пути в ещё не совсем зрелом в эмоциональном и ментальном планах возрасте? Очевидно, голос непропитой совести. Именно этот голос, который вещает моему разуму сердечные этические кардиограммы, позволяет мне проводить “straight edge” («чёткую грань») между прослушиванием НС-групп и восприятием их текстов в качестве руководства к противоправным действиям; посещать тусовки с участием Паука и быть единственным трезвым на них; смотреть с сочувствием на Рассела Кроу в «Скинах» и всегда быть в состоянии отделять искусство от жизни. Если в вас нет «чёткой грани», подобной моей, то лучше вам обходить вышеупомянутые явления культуры за версту.
Я не идеализирую «Кавказ». Среди его детей, приехавших ту Москоу, много похотливо-некультурных. Но! Всегда нужно уметь отделять зёрна от плёвел, чтобы не путать сами знаете что с пальцем. Необходимо разбираться в каждом конкретном случае некорректного поведения кавказца отдельно, а не гнать из-за одного лишь педераста на всю диаспору. Понятно?
Собственно, больше по национальному, еврейскому или кавказскому вопросу и сказать-то нечего... Нет такого «вопроса», попросту говоря. Есть разные люди, плохие и хорошие. Кавказец-дворник, которого избивают восемь укуренных дебилов — герой в моих глазах, а вот нарко(некро-)торговец, приехавший из какого-нибудь там Таджикистана, продающий дурь этим же укуркам — враг моего народа в тех же серо-зелёных глазах. Впрочем, как и русский алкоголик в майке-самохвалке с бессмысленно бахвалящейся надписью «ЯРусский», курящий в общественном транспорте и в ответ на замечания пассажиров прогоняющий антикавказские телеги. Всё.

О, мир! Ты — спорт. «ВМС №6» («Вестник Молодого Стрейтослужащего». Шестой выпуск)
Сидячий Образ Жизни... Хотя в нашей стране его ожиревшими более подверженными раковым заболеваниям жертвами становится меньшее, чем в Америке, число людей, но и эти показатели настораживают. Для поддержания организма в форме, для увеличения срока его службы нужно каждый день хотя бы проходить определённое количество километров. В идеале даже работу нужно выбирать с учётом этого фактора. Вовсе не обязательно при этом стремиться стать таким же стройным, как я, и следовать по моему пути (примерно одна треть где-то восьмичасового рабочего дня расходуется на чтение и творчество, треть — непосредственно на работу (то есть тратится впустую), и треть — на физическое перемещение по Первопрестольной). Хотьбу и бег желательно сопровождать прослушиванием музыки в плеере или тем же самым обдумыванием творчества, дел и прочего.
Теперь о нерабочем времени. Кто-то любит экстремальные виды спорта, кто-то — более спокойные, а я — полифункциональные.
Я никогда не стану заниматься каким-либо видом только потому, что это теперь модно. Вот что мне нужно от спорта: создание хорошей физической формы; улучшение показателей силы, скорости и выносливости; формирование бойцовских навыков. Да, жизнь диктует свои условия, и нужно всегда быть готовым к любым, порою даже очень и очень неприятным сюрпризам.
Я изучал разные боевые искусства, как с тренером, так и без. Чем я занимаюсь сейчас? Джит-Кун-До на базе русского рукопашного и кулачного боя (СГБ, РБМ, Вольный бой), один или с друзьями. Плюс хороший набор подручных средств для тренировки, манекен для бокса и прочее. Всё это также позволяет легко преодолевать любые депрессии, которые щедро готова предоставить современная жизнь, а также помогает идти по пути самосовершенствования, в то время как большинство уверенно шагает в сторону деградации и саморазрушения.

О власть предержащих. «ВМС №7» («Вестник Молодого Стрейтослужащего». Седьмой выпуск)
К тем недалёким и жалким из нас, кто не склонен ругать импозантный постмодерн-тандем стрейтэджера и нанонетхнолога, виня его во всех своих мыслимых и немыслимых бедах и горестях, по большей части и обращены мои работы. Пока государство не вмешивается в мою жизнь, я в состоянии сам решать за себя практически всё, и мне незачем интересоваться политикой, пока абсолютное большинство (polys) находится в условиях, более или менее приближенных к моим. Таких условий не было в советское лихолетье в силу всеобъемлющего гнёта эгрегориальной махины государства, будто бы по мановению волшебной палочки старой шлюхи-ведьмы превращённого пропагандой и всей советской действительностью то ли в некую божественную сущность, то ли в циклопический оранус системы обеспечения безопасности этого самого государства от его же граждан. Тогда таки да — надо было бороться с молохом власти, и такие замечательные люди, как Солженицын, это и делали. Вдохновения от той борьбы им на всю последующую жизнь хватало. Не было этой свободы, не ощущал я этих чудесных условий в воздухе и в ельцинское безвременье, когда даже главе государства приходилось всё время бухать от безысходности и невозможности что-либо разрулить, плодя новые вихри энтропического вечного возвращения.
В чём же главная отличительная черта нового времени? Всё просто: если ты за здоровый образ жизни и хочешь действительно делать дело, а не показушничать — преград неестественного происхождения на твоём пути попросту НЕТ! Это редкий случай в нашей истории. Но вся беда в том, что никому не интересен путь преодоления своих слабостей и естественного сопротивления инертной обывательской среды. Всем проще плакаться и кричать, что им не дали петь. Попробуй тут спой!
А когда ты можешь говорить, что хочешь (кроме, пожалуй, попыток организовать массовую насильственную деятельность), не боясь при этом быть привлечённым к уголовной, административной... да какому угодно другому виду ответственности, то для тебя открыто раздолье: пожалуйста, ругай власть от души, для этого можно ведь и палец о палец не ударять, только стучать по клаве... А лучше всего — приходить на Триумфальную, ведь там-то уж точно можно почувствовать себя настоящим последним героем!
Около 6 утра. Брат привёл бухих друзей, сейчас все они орут в его комнате. Вместо того, чтобы спать, просыпаюсь на час раньше, чем должен был на работу. К тому же, уже соседи из-за стенки стучат. Но соседям они кричат: «Иди на ***! Вызывай свою ментовку!»
Не знаю, спят ли сейчас Путин с Медведевым, но, думаю, как минимум лично мне они ничего плохого сейчас не делают.

О психотехниках. «ВМС №8» («Вестник Молодого Стрейтослужащего». Восьмой выпуск)
Я хочу обратиться ко всем непьющим. Если ты непьющий, ты должен вести себя так, чтобы ни один «рыцарь» бутылки и бокала не посмел похвалиться перед тобой некой своей чертой, которой лишён ты (помимо головной боли по утрам).
Чем хорош алкоголь? Он делает храбреца из трусливого, из зажатого — развязного. Кому нужны эти обходные пути?! Мы должны уметь становиться смелыми, расслабленными и общительными не по пьяни, а всегда, когда нам это нужно — просто всегда такими лишь и быть. Как этого достичь? Начать нужно с простой психоэмоциональной тренировки. Нравится девушка? Подойди, поговори. Кто-то хамит? Осади, пошли... в лес, например, или куда захочешь. Не давай спуска никому и, тем более, себе самому. Тебе бы хотелось после дьявольского отрыва на каком-нибудь концерте всю ночь протанцевать в клубе, но без алкоголя эта “mission” кажется тебе “impossible”? Так научись же!!
Прочитали? А теперь возьмите, и всё, что вы сейчас узнали, забудьте. Если жить так, как я перечислил, то пьянь при взгляде на вас не почувствует разницы. Но вы должны стать вдесятеро смелее в поступках и веселее по жизни, расслабленнее и развязнее; забыть само понятие «комплекс» и, если вы при том не курите и занимаетесь спортом, доказать своё превосходство своей потенцией (в идеале — на единичную представительницу противоположного пола), а также, если это будет нужно, своими кулаками последним из оставшихся бухающих скептиков. «Они будут толще, мы будем смелей»...
Наконец, у пьяниц остался один, казалось бы, неотразимый аргумент. Это аргумент о творческих людях. И чтобы этот аргумент взять и опровергнуть, вы должны научиться искать альтернативные источники для вдохновения. Я знаю их предостаточно, но каждый может найти и разработать свои собственные источники, возможно, уникальные.
Медитация, влюблённость, психотехники, природа и прочая, и прочая... Учитесь и ещё раз учитесь!
Психотехники и медитацию относят к таким средствам, которые являются предельно индивидуальными не только в плане переживаемых практикующим ощущений, но и в плане различных преподавательских технологий. Поэтому я не рискну приводить здесь какие-либо конкретные методические рекомендации: ими и так пестрят как печать, так и Сеть. Пусть каждый сам, на основе интуиции или предчувствия найдёт подходящее лично ему. В двух словах, в любом случае, результат должен быть таким: образование некоторой области в собственном сознании, куда, подобно черепашьему панцирю, можно укрыться от любых жизненных невзгод и напрягов, где можно поднабраться энергии и без лишней спешки выбрать единственно правильный из предложенных разумом вариантов поведения в каждой конкретной жизненной ситуации.







Цикл «Сообразим на пару?»















Тамагочи на острове
СК/АМ (Селена Кали/Алексей Михеев)
Авторы долго спорили из-за названия. Выбирайте сами:
«Тамагочи на острове»
или
«Уроки рек»
или
«Михеев vs. реальность» (в роли жестокой реальности — Селена Кали)
Корабль времени потерял управление. Куда же нас занесло бурным течением?! Это было странное время. Можно было стоять и завидовать предкам и потомкам... Мы были лузерами. Но всё же мы были лузерами не робкого десятка! И именно поэтому мы смело вошли в систему товарно-денежных отношений, отдавая кто что мог — свою Любовь, своё Время Жизни, свои Силы, все свои Силы до конца, а когда их уже не хватало — свою Жизнь… И не раз, и не два уже смерть проредила наши стройные ряды, когда я сказал себе: «Хорош!» Я построил себе новую машину, программа должна была...
«...Должна была? А кто же у нас решал, что должна была программа? Я к тому, что постмодернизм не для этой реальности — у нас программы программ программы не пишут. Измениться решил... Встать с колен! Вырваться из Стандартных Параметров!! Построить Новую Реальность!!! А захочет ли старая реальность уступить? Глупенький человечек, кто ты такой, чтобы решать за меня?
Хотел Свободы? На! Получай!»
...Он снова вылетел с работы!
...Я снова вылетел с работы? Нет! Я снова обрёл частицу себя, я вырвал её, отдав весь этот денежный хлам. Глоток счастья, творчества... Тобой я живу! Но чёрта с два вы угадали, вы, рискнувшие увидеть во мне недеятельного мечтателя. Я вошёл в свою роль, потому что я писал пьесу только под себя самого. Писал своей жизнью и всю жизнь. Чёрта с два я отдам её безмозглому режиссёру Работяну!
Лазурный берег. Лодка качается в самом начале пятого года. Я пишу и слышу, я дышу и живу.
«Хе-хе... Боги, какая наивность! Мальчик забыл про кнопочку „Восстановить по умолчанию“... Впрочем, к чему нам так банально портить праздник птенцу? Пороемся в других настройках».
Лодка качается... качается... качается... всё сильнее и сильнее; её гонят волны прилива, а впереди — утес, за которым тихая заводь.
Лодка налетает на утес...
— кто же будет портить свою игрушку? —
...и медленно тонет в заводи, где тихо, спокойно и можно спастись.
Лёжа на песке, подложив руки под разбитую в трёх местах до крови башку, я думал об этимологии слова «заводь». «Заводь... за-водой... вода... водка... нет, вода! Вот в чём сила! Вода всего слабее и всего сильнее. Вечно изменчивая и вечно верная сама себе! Как просто было прийти к осознанию этой истины — надо лишь разбиться на своей лодке личного мировосприятия об утёс Правды Жизни!
...Реальность удивленно округлила глаза и крякнула. «Эк его, на жаре-то!» — подумала она и налила на свою любимую игрушку немного дождика, чтобы не философствовал, а шёл и искал себе место для ночлега. Всё-таки затерянный остров... Как — «не затерянный»?! Сейчас затеряем!»
Тыыы-дыщ! Крупное землетрясение отделило от материка часть суши. Ну а гигантская волна от подземного толчка отнесла подальше в море-окиян.
«Да, так вот... затерянный остров — это вам не хухры-мухры!»
— Ипать-копать! Вот до чего доводит эскапизм! — с этим возгласом (постоянное одиночество развивает привычку говорить с самим собой) я не без труда поднял своё бренное тело над поверхностью своей земли. Вода есть. Земля даже есть. А что есть? Да и вода не питьевая... Говорил же себе — не зазнавайся! Что же мне теперь делать? Посоветуй, Богиня!
Реальность раздраженно фыркнула. Дернула раздраженно плечом. Презрительно выдохнула носом. Посмотрела на игрушку свою... и тяжко вздохнула. «Ну что с ним делать? Ведь загнётся, бедолага! И так — кожа да кости. Хотя и кожи дефицит. Сплошные кости. Да на него никакой приличный крокодил не польстится!»
Ровно в центре острова земля вздыбилась неприличным бугром, прорвалась, и показались зелёные листья. Через две минуты остров украшала огромная кокосовая пальма.
«Тамагочи какой-то! Ещё и отхожее место ему рой...»
На песке вдруг сами собой возникли красивые КАЛИграфические буквы:
«Всему и всем приходит срок.
Тебе отмерил время Рок.
Ты можешь рваться и пытаться —
И не успеешь попрощаться...»
Реальность засунула руки в карманы, пошаркала ножкой, отвернулась.
— Это не я! И вовсе не я это! Это оно само!

От всего сердца — в соавторстве с Е. Селивановой
“Now my faith lie in mine own justice”
(“...A Dish Best Served Coldly”, Type O Negative)
Меня зовут Конрад Пеш. Когда-то я работал курьером — доставлял в самые разные точки нашей планеты человеческие органы. Нравилось? Да, ведь я спешил доставить людям жизнь, порой она зависела от меня одного. Так сказать, курьер, наделённый властью дарить и отнимать жизнь... Помню, доставлял сердце в сердце России. На самолёте в Москву, оттуда поездом в Ступино. Клиент — клинический идиот: уговорил за доллары делать операцию на дому. У него они есть. Он может оплатить продолжение игры. Как он их заработал? Не моё дело! Деньги вообще не пахнут, хоть и созвучны английскому “deng”, что означает «дерьмо».
В Берлине — солнечно. Аэропорт, затем стальная птичка. Облака, изредка прорывающие синий бескрайний лист, леса, поля, реки под крылом... Потом всё заслонили облака — пушистые, как вата, и белые, как снег. Самолет устремился к земле, пронзив их как стрела.
Мы сели. Пассажиры радостно захлопали в ладоши.
Вот и «Домодедово». Приятно удивил аэропорт — чисто и современно, по последнему слову техники. На улице — маленькие автобусы, русские их называют «маршрутными такси», «маршрутками». Я могу читать по-русски (учил язык в школе, а после прошёл интенсивный курс усовершенствования знаний), поэтому сумел разобраться без переводчика, куда и как ехать. Нужна была маршрутка до метро. Впрочем, я не спешил на поиски, а пока наблюдал местные «дьюти-фри», русские и не русские автомобили, дружелюбных москвичей. Первый раз в Москве — не каждый день такое случается...
Вскоре нашёл и кандидатуру. Цена проезда несколько высоковата, на мой взгляд, но особенного выбора в стране оголтелого капитализма пока не было. Сурового вида водитель быстро домчал меня до места, обозначенного литерой «М». Ну всё — allez!
Люди быстро освободили от себя микроавтобус и поспешили к поездам. У всех, кроме меня, были огромные чемоданы. Мой портативный холодильник был лёгок. На душе было хорошо, хотелось пройтись по городу, но я подавил в себе подобные неуместные желания — я спешил. Сердце не ждёт! В здании метрополитена лёгкий шок вызвали огромные очереди за билетами на проезд. Потеряв двадцать минут, я всё же приобрёл несчастную карточку. Быстро — на вокзал! Хорошо — ехать без пересадок...
Как описать впечатления от первой поездки в московском метро? О-о!.. Я не забуду этого и на смертном одре. «Ароматно» пахнущие «бомжи» (позже я узнал это слово); молодые и старые люди с алкоголем в зубах, норовящие толкнуть или обругать друг друга и каждого встречного-поперечного (и, конечно, меня — субтильного интеллигентообразного иноземца)… Если это не ад, то — чистилище. И так люди ездят каждый день?! Об этом лучше забыть как о страшном сне и не думать.
После получасового консервирования в вагоне я наконец дождался Откровения свыше — автоматический голос без эмоций провозгласил: «станция „Павелецкая“!» Сложно передать охвативший меня ураган чувств и эмоций от того факта, что можно было снова выйти в прекрасный (уже) город и насладиться сравнительно свежим воздухом перед поездкой в поезде. Вокзал я нашёл сразу, идя по течению толпы и изредка сверяясь с надписями по бокам. Ожидал увидеть нечто наподобие аэропорта, но был неприятно удивлен.
Наследие мрачных времён процветающего социализма кишело бичами. Бомжи, как продолжатели того, что не удалось нам в сорок первом, оккупировали каждый квадратный миллиметр. Плюс ещё и напряжение, обман, спам, агрессия и ненависть повсюду. Бедные люди! Злятся на себя и друг на друга, а всё от бессмыслия, от десятилетий вранья, от недовольства всем и всеми. То есть, сейчас-то мне эти причины кажутся очевидными, лежат, как на ладони, ведь я — в тёплом Берлине. А тогда был «бескультурный шок».
Я продолжал наблюдать за жуткими людьми. Мой поезд опаздывал на три минуты. Наконец, появился на горизонте. Опоздание не значительное — прорвемся! Однако в поезд я зайти не успел: несколько молодых ребят подозрительной наружности преградили мне путь. «Что они хотят?», — подумал я и нервно дёрнулся.
— Извини, но ты никуда не поедешь. Нам поговорить надо! — меня оттеснили от вагонов.
— Ребят, вам что нужно? — я постарался говорить без акцента.
— Мобила есть? Позвонить надо! — меня отводили за какое-то строение.
— Нет у меня мобилы! Мне нужно ехать! Человек умирает!
— Позаботься лучше о себе! — ответил один из ребят, ехидно улыбаясь.
Двое схватили за руки и держали, в то время как улыбчивый парень шарил по моим карманам. От возмущения я потерял дар речи, подавившись невыраженностью готового было сорваться крика возмущения. Вытащив кошелек, мой новый знакомый снял и мои часы. Продолжая обыск, он залез в правый карман и, к моему несчастью, нашёл... телефон.
— О-о, что я вижу! А я думал, что у нашего приятеля нет мобилы! — торжествующе осклабился ублюдок.
Пресекая мою попытку закричать о помощи, один из негодяев приблизил к самому моему лицу нож-кастет, спокойно произнеся:
— Только пикни, тварь, и ты — труп.
Не зная, что и предпринять, я даже не думал о самообороне и стоял, пялясь выпученными глазами как баран на новые ворота. А ещё наивно полагал, что попал в цивилизованное общество!
— На, мразь, на! — проснувшаяся звериная злоба вдохновила человека, уличившего меня в обмане, на два кривых надреза на моём лице.
— Что ты делаешь, тварь?! — закричал я, взбешённый болью — отнюдь не мыслью о возможном опоздании — и невесело прошёлся последними словами по чудесному «гостеприимству» великой волшебной страны.
— Ах ты, козлина, я заткну твою буржуйскую пасть! — по реакции новых знакомых я понял, что говорить без акцента у меня, мягко говоря, не получилось.
Компания налетела, безжалостно избивая. После одного крепкого удара ногой в грудь я потерял сознание.
Когда я открыл глаза, то увидел, что банда подонков смылась, оставив меня, обезображенного и истекающего кровью, лежать на асфальте. Они забрали всё, кроме холодильника. Он лежал в нескольких метрах от меня. «Вот дерьмо! Раскрыт!», — подумал я. Проблемы, накапливавшиеся исподволь, оформились в охватившую меня целиком снежную лавину. Мне стало всё по-барабану. Прикрыв веки от боли при резком движении, закрыв сердце и вытерев кровь с лица, я просто сел на электричку и отправился в путь. Руки и два сердца тряслись — моё в груди и чужое в холодильнике. Я мысленно послал его и его будущего хозяина.
В поезде люди косились на меня так же, как я час назад косился на бомжей. Встречаясь со мной взглядами, они отводили глаза; спиной я также чувствовал взгляды. Некоторые вставали со своих мест и пересаживались подальше от «бомжа», то есть от меня. О! Ступино.
Соскочив с поезда, я чуть ли не галопом помчался на поиски нужного дома. Подумал: «Сказать, что меня ждут как Откровения с небес — крайне мало!» Дверь была открыта. Я позвонил, но никто не отреагировал. Я решился зайти. Пройдя по небольшому коридору, я увидел комнату, из которой доносились голоса.
— Миша! Я иду за тобой! Уже скоро я буду там, где ты, Миша!
— Кхм-кхм, — я шумно прочистил горло. По патетическим возгласам работавшей на публику женщины лет сорока я всё понял.
— О!! — глядя на меня, закричала она. — Вот и он! Где вас носило?! А теперь — всё!!! — она заливалась слезами под равнодушным, несмотря на все её потуги, взором врача, сидевшего возле. Впрочем, мой видок сорвал маску равнодушия с лика эскулапа. Видно было, что он сперва даже чуть ли не собрался предложить мне помощь, но потом раздумал.
Опоздал. Я опоздал! Гм, а мною ведь двигали мысли не только о деньгах, но и о человеке. Понял внезапно, как мало зависит от меня в этой жизни. Ничего не зависит: ни чужие жизни, ни моя собственная. Стало жаль себя, я еле сдерживал слёзы. Я не был на коне. И хотя сердце ещё в порядке, никто не в силах изменить ситуацию. Выразив своё никому не нужное соболезнование, я удалился. На улице расплакался как ребенок. Всё, что пережил сегодня, было зря.
Вскоре тоска покинула душу, уступив место спокойствию. Просто вдруг пришло в голову, что в этот момент во всём мире гибнет множество людей. А множество, наоборот, рождается. Чтобы также умереть в свой срок — этот дьявольский жизнеход водит хоровод с начала времён. А кто такой я? Вопрос!
Подъехавший поезд вывел меня из экзистенциального раздумья. Снова в Москву, а оттуда — домой, в родной Берлин. В поезде мне было плевать, что люди косились на меня. Не важно, встречу ли я на вокзале каких-нибудь недоносков. Я был ко всему готов. И, уж поверьте, если б я встретил тех ублюдков снова, то попытался бы использовать маленький холодильник не по назначению.
Впрочем, больше никого неадекватного мне не встретилось, и обратный путь до аэропорта прошёл без приключений, зеркалом повторив прошлое: поезд, метро, маршрутка, аэропорт... «Домодедово»! Отворяй врата на Родину!
Вот и мой самолет. Сидя у окна и наблюдая за уменьшающейся и удаляющейся Москвой, я решил никогда больше не работать курьером, и действительно с тех пор больше этим не занимался. Теперь я живу тем, что пишу рассказики в журналы. Чуть позже чем через два часа я снова был в Берлине. Будто бы никуда и не уезжал.
Москва-Дрезден

Наука бездумья
(в соавторстве с ***)
«Науку бездумья впитав с молоком,
Ты в ящик упёрся с бокалом привычным.
Твой выбор так прост: быть всегда дураком,
Умеренно-злым, от других неотличным.
Самостоятельность мысли — порок.
Быть не таким — непростительный промах.
Просто скопи соглашательства впрок,
Правнукам чтоб передать в хромосомах.
При солнечном свете пыли не скрыться.
Начало пути приближает финал.
Не сам выбираешь, когда появиться,
Но сам констатируешь, что ты устал».
«Этот мир — мой мрачный дом. Мне никогда не нравилось это жилище Равных. „Одинаковые“ — это название было бы куда более подходящим для всех нас. За свои сто пятьдесят лет я так и не научился мыслить вне суеты повседневности, выходить за привычный порочный круг хотя бы на шаг. Но в том-то всё и дело: таковы все... Я не уверен, что во Вселенной есть условия для существования иных моделей сознания. Не представляю, были бы счастливы носители таких душ. Даже эти мыслишки уже вызывают во мне адскую усталость. Верь Системе, жди перерождения в машине переработки и трудись! Только так. Замолчи и не напрягай слабую голову. Что ж, пора — перекур окончен», — Манавр Траф продолжил свой мысленный монолог, осуществляемый им с целью, формулировка которой вызвала бы у него самого затруднения. Хотя бы по причине страха перед Системой, на которую он пашет уже тридцать с небольшим лет. Система — это шестьдесят два выдающихся политика, которые умеют думать, обладают правом на глубокую мыслительную деятельность и руководят всеми нашими действиями. Их имена никому не раскрываются в целях защиты, возможно — излишней, так как вряд ли кому-либо могло бы прийти в голову нападать на них.
«Моя работа заключается в том, чтобы следить за сферой ограждения от людей лишней информации в зоне Младшего Возраста. Понятие „лишняя информация“ довольно расплывчато, и поэтому я и мои коллеги, чтоб не морочиться, включают сюда почти всё, что выходит за рамки элементарных телесных потребностей и организации труда. Для чего я вновь повторяю в уме всё то, что там и так давно уже есть?.. Для тебя, Нечто. Ты вселилось в мой мозг и стало его частью, и если об этом узнает Служба Контроля — я погиб. Поэтому, прежде всего, я должен рассказать тебе, как не попасться Службе Контроля, если власть над телом перейдёт к тебе. Во-первых, нельзя показывать, будто ты интересуешься, какими способами пользуется Система для достижения своей цели. Во-вторых, ты должен быть абсолютно спокоен, когда тебя будут обдавать лазерным потоком. Обмануть Компьютерную Систему мало кому удавалось, но такие случаи известны. Ведь ничто не совершенно. Ну и последнее: ни в коем случае нельзя переставать сражаться за свое право на жизнь, ибо правило номер один гласит: „отрицай всё“. Надеюсь, я не очень затуманил наш мозг на двоих...
Мир без идеи не осознаёт себя таковым. Не должен осознавать. Что же произошло со мной? В результате каких аномальных процессов в меня вошло осознание того, что всё не так? Жизнь — это не только механическая работа и сокрытие ростков знания? Не чередование процессов роста, питания, эякуляции и эвакуации? Или же... Что произошло с нами со всеми? Только тихо! У Системы есть уши.
Так нас учили. Так учим теперь мы. Вера наша — нерушима. Вера в справедливость машин и всего того комплекса, который включает понятие Системы. Поверь, Нечто, это колоссальная организация! Как такие тупые твари как мы могли всё создать? Страшные мысли. Страшно думать об этом. Но и не думать страшно. Раз научился, вернее — открыл возможность научиться — надо продолжать».
Он дошёл из Сектора Отдыха до своего Пятого Рабочего Сектора. Монитор будто разделили на десять окошек, в которых двигались маленькие людишки. Большими буквами было написано — «без изменений».
«Я могу прослушивать любую квартиру, могу отключить в ней свет, газ, даже воду; могу блокировать все выходы и поставить решетки на окна — никто и никогда не должен засомневаться во всемогуществе Системы. Но никому не приходит в голову просто выйти подышать давно уже не свежим воздухом, они двигаются, как роботы, и делают всё для осуществления поставленной задачи. Так предстояло делать и мне, словно ничего не понимал и никогда не задавал себе вопроса „как“. На столе лежит пачка газет, которые сами читаются вслух приятным голосом дикторши, но разве могла кому-нибудь прийти в голову мысль раскритиковать правительство?
Весь мир бы ужаснулся, узнай он, что только что произошло в моей голове. Такого просто не могло быть! Я только что ФАНТАЗИРОВАЛ!! Я представил, что я инспектор Службы Контроля, а не Следящий за отгорождением от лишней информации в зоне Младшего Возраста!! Теперь главное — это молчать. Молчать о своих новых возможностях. Просто следить за детьми и тихо развивать в себе свои новые умения. Заодно можно ослабить контроль и дозированно предоставлять детям знания. Всё-таки с Системой не только можно бороться, но и нужно. Хотя я всё ещё не был в этом уверен на сто процентов, ведь на протяжении стольких веков Система контролировала всё на Брунстоке, решала наши мелкие житейские проблемы, увеличивала среднюю продолжительность жизни (точнее — существования), и все были ей благодарны. Но текущая ситуация была из разряда „Здесь и Сейчас“, думать приходилось в режиме цейтнота, что было ещё менее привычно, чем в спокойной обстановке. Терминалы Службы Контроля уже наверняка зафиксировали минимум пять секунд бессмысленного простоя единицы 1009876544-2, то есть меня, и могли заподозрить неладное. А если некогда думать, надо решать. Я выбираю борьбу. Всё».
— Здравствуйте, дети! — главное, не переставать улыбаться, как дебил. — Что вы сегодня делали?
— Лепили из глины Ляля! — Малика.
— Таскали ящики и пели марши! — Моновотра.
— Учили пятое песнопение во славу Системы! — довольный Аккариас.
Без паузы говорю:
— Молодцы, молодцы! Тренировка меткости! — смотрю, выбирая. Затем: — Аккариас, забрось полотенце на Глаз Хозяев!
Мальчик со второго раза умудряется закрыть нас от видеонаблюдения. СК придраться не могут — мы тренируем полезные навыки.
— Подойдите поближе, дети! — мы дружно расселись в уголке. Шёпотом учу. Чему я их учу? Для начала — умению просто целенаправленно подумать в течение пятнадцати минут. Не больше, но и не меньше. За полчаса они умудряются отработать некоторый навык, который теперь уже не утратят никогда, но, наоборот, усовершенствуют с годами. Всё, пора снять полотенце, а то Служба Контроля может прислать сотрудника для проверки видеотехники. Я знал, что как только выйду за дверь, меня будут разглядывать со всех сторон, чтобы уловить едва заметные изменения. Не учёл только того, что дверь может и не открыться... Впрочем, пока паниковать рано. Всего лишь заклинило замок.
Малыш тем временем снял полотенце, я произнес — «Вот так, молодец! Не забывайте того, что выучили за сегодня!» — последнюю часть, обращённую уже ко всем, я произнёс вполголоса, ибо слово «учиться» было полулегальным. После этого я помолчал и устало присел.
Во мне будто что-то умерло, я снова смотрел бессмысленным взглядом и монотонно говорил. Там, за стенами, шла своя жизнь, единожды заведённый Порядок был нерушим. Только меня уже не было в этой всеобщей каше повседневности. Я варил своё варево — вынашивал план государственной измены. Убийство. Выход? Да! Да, чёрт возьми!
Я знал, что украсть домашние адреса политиков Системы легче всего, проникнув в службу доставки Большой Комнаты. Попрощавшись с детьми, шагнул в неизвестность. Надавил сильнее на ручку. Дверь... открылась! Сегодня определённо везёт...
Внезапно ощутив сильную боль, будто мне насквозь прострелили голову, покачнулся.
— Это глупо, — услышал я.
Обернулся — никого. Это всё только в моей голове, только для моих ушей. Завернув в уборную, еле отыскал пустую кабинку: здесь не ставили камер слежения.
Голова раскалывалась на части, но я не мог дать мысли ускользнуть.
— Глупо. Система велика, и ты не имеешь ни малейшего права разрушать то, что строилось веками.
— О, вот и ты, Нечто! Ты — просто моя внутренняя проекция образа зомбоящика — продолжил я внутренний диалог. — Пустышка, босый выжатый тюбик. Я понятно выражаюсь?
— Не коси под блатного, Манавр! Ты им никогда не был. Что уж там, тебе просто слабо!
— Да! Мне не дано этого! Я — урод! Я думаю в мире без мысли! И эта моя беда станет бедой этого мира, всей дрянной Системы!
Нечто ответило:
— К чему приведут твои действия, ты хоть думаешь? Раз уж умеешь... Ты — за анархию, но анархия не будет за тебя.
— Всего лишь умные и красивые, да и то не очень, слова. Что или кто ты, Нечто? Как думаешь, я выбью из своей головы крамольные мысли и твоё «ненавязчивое» присутствие, если разбегусь и ударюсь ею об унитаз? — я запустил в себя новым аргументом.
— Со мной ты покончишь только тогда, когда в тебе не останется жизни. Уничтожь себя, давай же, давай, — прошептало Нечто. — Не пытайся найти объяснение этому, потому что я — часть тебя. Те-бя.
— Впрочем, косноязычная деталь мозга, я тебе благодарен. Ты открыла мне глаза. И ты же не даёшь мне действовать согласно новым знаниям... Пытаешься, по крайней мере. Но мне наплевать! Я уже мыслю без боли. Просто пойду и получу нужные данные, можешь нести свою околесицу.
— Ну и чего же ты добьешься убийствами? — боль в голове стала сильнее. — Система не строится на политиках — это нечто большее, не поддающееся твоему пониманию. Она не рухнет из-за одного тебя, — презрительно продолжил голос. — На место павших от твоей руки придут новые, ещё худшие. Поду-у-умай, жить стало спокойно: никаких терактов, насилия, все счастливы. Счаст-ли-вы. Здесь никому не нужна фантазия и плоды воображения — в нашем мире возможно всё. Всё...
— Тер-акты... Блат-ного... Я не знаю этих слов. «Наш» мир? Ты выдал себя, захватчик! Все знают, что Система была всегда. Больше я тебя не слушаю.
«Я долго размышлял над тем, как убить, не выдав себя Системе. И несмотря на то, что голос в голове всё ещё звучал, я убил.
Я действовал чётко, не делая лишних движений, чтобы привычная надпись на мониторе «без изменений» не сменилась мигающим предупреждением раньше времени. Конечно, руки тряслись ещё до убийства, но когда я увидел молодого человека, жизнь которого не контролировала система, то почти отказался от задуманного. Лёгкая дрожь ещё сотрясала тело. Шок от первого трупа в пене и блевотине сменился странным кайфом, ощущением избранности. Новые чувства манили неизвестностью, вседозволенность тянула руки в попытке обнять... Первая жертва — как столб перегрызть, второе тело — как пирсинг в мозгу. Третий труп был сродни походу к проктологу».
После четвёртого убийства он снова начал думать. Нечто давно пыталось доказать, что Система саморегулируется, и тень сомнения зародилась в его душе...
Пятая жертва выброшена в машину Потрошителя. В личных вещах найдены интереснейшие бумаги.
«Что ты об этом думаешь, Нечто? Есть ли время и необходимость ознакомиться с этими записями Отцов Системы?»
Почувствовав ослабление давления на мозг, Нечто отомстило взрывом такой пронизывающей головной боли, что Траф едва не потерял сознание.
«Действовать нужно изнутри, быстро и точно, ведь у тебя нет права на ошибку: нужно сохранить то немногое, что тебе ещё принадлежит — твою жизнь. Но Система делает всё во благо людей, кто или что если не она сможет регулировать жизнь, обезопасить её, контролировать природные явления? Чем является одна особь во Вселенной, которой нечего предложить?»
Едва оправившись от болевого шока, он решил засунуть свой «внутренний голос» поглубже в подсознание — с глаз долой — из сердца вон. После непродолжительной борьбы, которая чуть не стоила ему остатков рассудка — пусть и зачаточного по человеческим меркам, но чрезмерно развитого для сей дикой планеты — Манавр победил, просто и изящно. Он перешёл на интуитивный уровень управления, доверив весь контроль над телом ему.
Интуиция у жителей Брунстока — это нечто поразительное, она развита даже сильнее, чем все другие области мозга. Путь туда был закрыт для Нечто. С помощью интуиции такого рода можно было даже уловить суть записей Отцов. Судя по всему, правительство и правда не играло столь большой роли. Но отступать было некуда. Да и некогда!
Последнее убийство задумывалось как массовое. Заперев атомным запором за собой ворота, Траф ворвался в зал заседаний. Тело просто выполняло программу, заложенную в него интуицией. Думать было не нужно, а Нечто лишь тихо качало головой, которую, однако, не смело высунуть.
Тщательно заперев Большую Комнату, он без колебаний облучил всех присутствующих смертельной дозой радиации. Все они уже были обречены, все они теперь трупы с отсроченной агонией, идеал экзистенциализма. Все. Траф и Нечто. Все они — ничто!
Он лежал на холодном полу, выложенном плитками гранита. Иммунная система ослабевала, и Нечто прорвалось к нему в сознание, чтобы спастись и спасти... Но не понять, что поздно что-либо менять, было невозможно.
— Я тебе говорил, — шептало Нечто, — говорил. Ты все испортил, провалил мою миссию!.. И — знаешь, что? Ты просто ничтожество... Ни на что не способный человечишка. Чего, чего ты добился? Стал убийцей, но Система не понесла ни малейшего урона!
Нечто исчезло.
— Тьфу! — облегчённо сплюнул Манавр, садясь и прекращая притворяться. Время ещё есть, дамы и господа. Перестаньте стенать и давайте всё же попробуем по-ду-мать. Как бы сложно и больно это ни показалось на первый взгляд.
Самый пожилой из присутствующих понимающе прищурился:
— Кто вы? — он продолжал держать руку на сердце, но голос, как ни странно, прозвучал спокойно.
...И только тут мозг Манавра, работавший последние дни на пределе, не выдержал и взорвался, окатив своим содержимым окружающих.
Картина умирания осталась в его навеки обессмысленных зрачках. Мужчина едва заметно улыбнулся, глядя на стены, забрызганный потолок, затем удобно устроился в своём кресле, так и держа руку на груди.
Солнце всегда всходило ровно в половине седьмого, когда над планетой поднимался специальный щит, чтобы пропустить в города горячие лучи. «А ведь и вчера, когда стало известно, что все политики погибли при несчастном случае, я не оторвал глаз от монитора. Я знаю: назначены новые исполнители воли Системы, и мне предстоит быть умнее. И мне кажется, что я что-то знаю, чего знать не должен. Но кого это волнует? Я сложил руки на груди и, стоя у окна, наслаждался незнакомым чувством жизни; лучи касались моей кожи. Горизонт светлел, небо приобретало светлый, такой красивый нежно-розовый оттенок. Над всполохами зари вдруг показались облака. Нет, я всё изменю, не так ли, моё милое Нечто?»

Фатальный эскапизм
(первая вещь из сочинённых в соавторстве с Кайлин)
Мрачное пророчество всегда сбывается в Сети
«Стоит только мне выйти в „он-лайн“, как вся эта фигня и начинается. И теперь, небось, то же самое будет — со столь мрачным пророчеством себе самому Александр вышел из режима «невидимости». — Нет других подруг у вас, что ли?! Саша, милая, здесь — то, Саша, милая, тут — это… Ну давай, давай, пиши!»
…А внутри, как в упрек на театральное раздражение, откликается и злорадствует обида на Ангела. Ведь у Ангела, в отличие от Александра, есть подруги. И жизнь простирается гораздо шире затёртого и вмятого стула, передвигаемого на колесиках по нужде неповоротливого тела.
Четыре стены единственной комнаты его квартиры были прикрыты прорванными в некоторых местах обоями. Спартанское убранство старо и убого. У Александра, 29-летнего, довольно полного молодого человека, нет жены (нет, не было и, очевидно, не будет). Живёт один. Родные по главным праздникам подают весточку, ибо в век информационных технологий это можно сделать элементарно. Делается сие исключительно как дань внешним приличиям — последнему наследию дремучего прошлого, которое естественно вросло своими корнями в удушливое настоящее. Пусть подают, а то он забудет и о приличиях, и о них самих, а труп его не сообразит передать им ключи от квартиры. Хотя чей труп что кому передаст, вопрос сложный и неоднозначный. Друзья-подруги все под рукой, можно их тасовать, как колоду карт, и играть ими или же с ними, тешась в ободранных стенах самообмана, куда воздух проникает лёгкой струей сквозняка — и тогда, вроде бы, дышится легче. До того, как иллюзия вседозволенности виртуального пространства не распадётся на молекулы множественной лжи. Её стены крыты пятнами от тяжёлого дыхания сердечника. Если провести рукой, то можно увидеть такие же помеченные жирными следами обои и пол — от кухни до стола. Холодильник пуст: жаль, что по Сети нельзя передать продукты...
«Хлоп!» — пробка от бутылки. Ударившись о металлический уголок системного блока, отскочила, покинув бутылку пива. Образовалась пена. «Ну-с, что тут у нас есть?.. Понятно, всё как всегда…» — Саша с привычным самозабвенным выражением углубился в Сеть, будто углубился в женщину. Давно это было, и осталось теперь ныряние в навозную кучу чужих проблем. Даже Ангел, выслушивая их, блюёт на задворках сознания. И потом они едва доползают до туалета, чтобы вместе с пивом и солями выплеснуть накопленную досаду.
Liberty:
— Ты не занята?
Angel:
— Пока нет (аська включена секунду назад) — ответил Александр.
Liberty:
— Тогда выслушаешь историю о моих печальных похождениях. Слушай... Вчера утром я полчаса гуляла с ним. А потом он сказал, что вечером приедет ко мне. Я час сидела в баре у подруги. Ждала. Потом он пришёл, и пошли мы в парк…
…Через некоторое время Саша заметил сам для себя: «Она мне уже полчаса рассказывает о своём свидании!»
Nataly:
— Ку-ку!
Angel:
— Привет, как дела?
Nataly:
— Без изменений. Вчера весь вечер мать долбала меня за то, что я часами в и-нете просиживаю. Ничего не умею делать и получаю мало. Я опять начинаю тебе жаловаться, что я жирная и тупая сука.
Angel:
— Почему — сука?
Nataly:
— Потому что отказаться от еды не могу. Сама. Я ничего не умею. Пишу ерунду.
«Известный приколист Лев Толстой устами главного героя „Хаджи-Мурата“ не зря сказал: „У женщины ума в голове — сколько на яйце волос“», — подумалось Саше.
Nataly:
— Ну а ты-то как?..
Angel:
— Ангел устала.
Малая:
— Прэт…
Angel:
— Привет. Как дела?
Малая:
— Мяяя… хреново!
Angel:
— Как экзамен?
Малая:
— Завтра. Я делала всё, что в моих силах. Но не помню ни одного вопроса.
Angel:
— Плохо.
Малая:
— Я расстроенная. Злая. И у меня болит голова.
Angel:
— Надо отдохнуть.
Малая:
— Отдыхать не получится. Я переживаю. Что завтра делать? ;=((
Angel:
— Ждать.
«Тупая, и жалуется на то, что тупая» — мысленно прокомментировал Саша. Рука невольно тянется к мышке, курсор дрожит, соскакивая с команды «Закрыть». Тупая зависимость держит, будто совесть его, Ангел не позволяет просто так уйти со сцены. «Знал бы ты, как меня в аське грузят подруги-знакомые!!! Я как сливная яма для их проблем!» — мысленно взывает он к многочисленным глазам с той стороны монитора. Ангел ухмыляется внутри, смахивая с губ сытную пивную пену. Ему всё нипочем, как с гуся вода. Ангел — всего лишь фикция разума-одиночки.
Пошли вы все на х…!
Саша, сплюнув в сердцах, оборвал собственную фразу на середине и, так и не дописав её, стёр. Ужасно болела голова. «На улице такая жара! Пойду проветрюсь», — непоследовательно подумал молодой человек. Не попрощавшись ни с кем в своей ICQ, Саша вырубил комп.
Одолевала головная боль. Перед страхом информационной изоляции уступала даже гордость, давно затоптанная дешёвыми кроссовками в городской пыли, но пред лицом боли уступала и она.
Жара на улице страшная. «Чёрт… Все мозги просрал с этой глобальной „сеткой“. Как я ещё с ума не сошёл от неё?!» — думалось невесело. Между тем впереди мелькали окна с разноцветными улыбками баннеров, обещающих насыщенный досуг и доступность всех товаров. Можно купить любой орган, и лотом выставлен на продажу мозг каждого.
Вдруг картинка на мониторе позеленела, Саша покачнулся и почти упал. Однако он устоял — спортивное детство в школе самбо оставило кое-какие навыки на память о себе. Номера… Ох уж мне все эти номера!
— Да все вы — просто номера! Но-ме-ра!.. — прокричал Саша, и добавил шёпотом: — И я номер… помер! Ха-ха…
Вокруг Саши открылось информационное поле без конца и края. Ему внезапно стало понятно, что он не может больше смотреть на мир под традиционным углом зрения, зато может смотреть на него как бы снаружи всей системы миропорядка, будто бы он находился вне её границ. На фоне микросхем сознаний не было ни одного человеческого файла, ни одного бита тепла. «Три цифры — тире, три цифры — тире, три цифры» — ряд цифр откровения числового кода Конца Светы вошёл в кровь и плоть, пронесшись в генах горячим потоком. Горячим потоком же вышло жёлтой струёй по жилистым и пустым, как квачёвое молоко, цифровым ляжкам. Голова кружилась юлою, а мир явил редкостное зрелище: приоткрыл, так сказать, свое истинное лице. Искажённые злобой девятизначные числа шли по делам своим, не ведая об иллюзорности своего же собственного Бытия, как не ведал прежде о своей истинной сути такой же номер — Александр.
Саша попытался объяснить паре номеров, что они — просто номера, но его не поняли: их понимание находилось в дублирующей реальности с подписью «жизнь». Жестокий маршрут, как трамвай по рельсам, без объездов и строго по остановкам морали. Она не хуже лезвия перерезает горло надеждам. И тогда нужна поддержка, чтобы удачно и вовремя соскочить с подножки на землю реальности. Особенно такому хрупкому существу, как Ангел.
— Вы мне не поможете? Ничего, что потревожу вас? Настроение у меня за эти дни менялось от безграничного счастья до совершеннейшего отчаяния...
Наконец-то нашёл благодарного слушателя — он привлёк внимание какого-то накаченного мужика. Мужик спокойно слушал его бредни до тех пор, пока Саша не сказал:
— Я красивая?
Спокойно и почти открыто оглядевшись по сторонам и не увидев препятствий в лице стражей псевдопорядка, мужик нагло посмотрел в глаза Саше:
— Тебе что надо, пидорас?
«Плохо ходить одному там, где ходят вдвоем», — мелькнула жалкая мыслишка и улетела вслед за Ангелом-хранителем. Вышла вместе с надеждой на спокойную прогулку к ближайшему магазину. Оставила едва видимый след на чёрных джинсах. Очередное мокрое и позорное пятно страха — мочи.
Мочи?.. Взгляд разглядел-таки на чёрном фоне джинс Александра пятно. С остервенением и долей неприязни, очень сожалея, что не надел ботинки покрепче, мужчина нанёс резкий боковой ногой по голове и мокро и грязно разбил Сашке носяру. Оглушительно и слегка страшно хрустнуло в мире стекла и бетона. Саша упал, покачнувшись. Добив по затылку пару раз, после чего сплюнув, довольный мужик ушёл пить и трахаться, трахаться и пить вновь.
Будто эпизод развратной наготы сбил его программу дня, а не прямой удар в лицо. Зачем глядеть, как кто-то дерёт свою бабу, обнимающую унитаз в трещинах. На мысленный экран опустился занавес густого красного цвета. Кровь с подбородка попала на руки, и оттуда — на глаза, протёртые им бессознательно.
…Саша шёл, и чем больше шагов он делал, а также чем обильнее покрывалась нижняя часть его небритого лица красной липкой жидкостью, тем бессмысленнее становился его взгляд, и тем бессмысленнее становилось у него в душе. Взгляд вскоре совсем остекленел. Мыслей было мало, а те, что были — примитивны. Но вот отошли и они, скверна земного Бытия укоренилась в теле, а дух совершил редчайший, практически невиданный до тех пор акт метаморфозы.
Стоило включить комп, как отключился разум, оставив на съедение мойрам подсознательного недвижимо распростёртое на стуле тело. Виртуальность не хуже Астрала поглощала начинку, перемещая куда надо и за многие километры. Безумие ждало его вне списка контактов, с красным зрачком в виде маленького цветка.
Ангел был на связи и связан с незнакомкой, и с её аватара за ним следил глаз.
Когда Саша включил комп, он тут же выключился сам — именно тогда Александра впервые вышла на чёткий контакт с нематериальным содержимым его распростёртого на стуле жирного тела... Завязался диалог:
— Ты кто?
Пульсация в рисованном зрачке усилилась, разобщая его мозговые сигналы и окутывая сонным параличом. Давно не реализованные физически фантазии выпорхнули из табакерки желаний. Словно подглядывая из монитора, он видел женщину, проснувшуюся на его стуле. Обнажённая незнакомка притянула клавиатуру и ответила:
— Я — Александра.
— Почему я вижу тебя? Ты где? В моей голове?
— Нет. Я живу в Интернете, я — часть твоей души, — в подтверждение её слов, в её внешности мигнуло несколько знакомых ему по сайтам знакомств лиц и фигур.
— Лучшая, вероятно? — улыбка от удачной ненавязчивости комплимента.
— А в тебе такая была?
— Да нет. Не было вроде.
— Вот именно. Я просто проекция твоего электронного сознания, вот и всё.
— Но если ты в Сети, где живёт всё остальное моё сознание? Я смогу жить в своём привычном, реальном мире?
— Жить? Ты разве жил? Ты толком даже не существовал. С детства, как герой «Смерти Ивана Ильича», но ты даже, наверно…
— Почему? Помню!
— Врёшь.
— Нет.
— Не важно. Я хочу забрать тебя в мир Сети. Всего. Со всем говном. Сейчас. И без отлагательств.
— Как? Зачем?
— Ты что-то?
— Где?
— Забыл в своём раздолбанном сраном мире? Не волнуйся, я не спешу и могу подождать, — её пальцы мягко массировали скролл, будто вызывая долгожданный оргазм ответа.
— Ничего я не забыл! — едва он произнёс обиженно требуемую фразу, будто переключил рубильник, как вся его материальная оболочка и нематериальная составляющая оказались поглощёнными сеткой WWW. Wесь он перешёл в Интернет, без следа исчезнув из обыденного мира материи.
— И что теперь? Меня больше нет там. А где я есть?
— Ты — материализация своих же представлений, пучок электронов, рябь на микросхеме Бытия. Нас теперь двое, рябить нам будет легче.
— А что это за свет вокруг?
— ЭЭЭЭЭЭЭЭЭ…
— «ЭЭЭЭЭЭЭЭ»?..
— Это остаточный эффект твоей смерти, не обращай внимания, скоро пройдёт, и воцарится вековечное царство Тьмы.
— Я, конечно, понимаю, что в мире, столь едко и метко описанном Пелевиным, мне нечего было ловить… Но найду ли я в этой форме существования выход?
— На это тебе ответит твой онлайн-анал-собеседник. Услышь звук, ибо он вошёл в Сеть.
«Сергей Паулус в Сети»
— Ты можешь задавать вопросы живым людям. Реально существующим, в отличие от тебя.
— Как это возможно?
— Считай, что я не слышала вопроса. Итак?
«Сергей, я понимаю, что я не из списка контактов, но я несколько и не совсем спам. Я — средняя грань, срань, недостающее звено в цепи твоей эволюции до высших форм хромоформ. Сейчас ты в ужасе перестанешь читать текст. Или просто посмеёшься — не важно. Важно то, что твоя судьба уже предрешена. До твоего рождения в мире грёз и смерти в мире надежды. Твоё сердце останавливается… Стоп! Оп-ля-ля! Поезд прибыл на конечную остановку сознания! Я — твоя смерть-круговерть».
— Стоп! Стоп-стоп-стоп! Зачем?!
— Что?
— Зачем я его убил?
— Ах, это… Ты не научился управлять силой. Ты ещё не оправился от помешательства последних минут на Земле. Впрочем, пару раз убить тебе даже полезно. Эта кровь пролита не зря.
— Почему ты так говоришь?! Это же кровь!
— Она принесла пользу. Скоро ты сам это поймёшь. А сейчас тебе нужно заставить тело Сергея Паулуса подчиниться своей воле. Это будет наш маленький зомби для связи с Реалом.
— Реалом?
— Да, детка, я сказала — «Реалом».
— Я боюсь, что не смогу.
— Ты боишься, но ты сможешь. Рука… Вторая… Третья… Ещё пара сантиметров… Проверка функций жизнедеятельности всех органов… Частичное восстановление сознания… Почки-пенис-мозжечок — вот и вышел мужичок! Всё, парень, готово!
— И какие же это такие дела у нас могут быть в мире живых?
— Сейчас узнаешь, ха-ха!
…Мужская и женская проекции слились воедино и переместились в средоточие сетевых эмоций людей. Их плоские фигуры отражали ментальный свет, излучаемый эмоциями вожделения, страха, тщеславия, лжи, лицемерия и жажды насилия. Этот вихрь вобрал в себя их псевдо-тела. Закружил их водоворотом, ослепив гламурной связью.
…Очнулись они на берегу.
— Ты понял?
— А что я должен был понять, родная?! Я ж не собачник тебе, чтоб вот так вот сразу же взять — и всё это понять!!!
— Та-ак… Ещё раз?!
— Нет-нет, что ты!! Я пошутил! Да, я понял. Я… ВСЁ… ПОНЯЛ!.. И, признаться, почти не удивлён.
— И всё же, согласись, что это несколько странно — то, что там этого никто не понимает. Почти НИКТО!!
— Я вижу закономерность в пространственной пятимерности смерти детей.
— Я сама её не вижу, мне просто нужна её помощь.
— Я сказал тебе, что не хочу убивать?
— Да. Сказал.
— Так вот… Я пошутил!!!
— Что ты делаешь?! Что ты де…
—…
—…
— А теперь себя.
На корзине с пеплом их файлов неизвестный умелец выгравировал слова:
«Почему я скучаю по людям,
По смерти своей и бессмертью?
Потому что мы скоро там будем,
Продолжая черёд круговерти.
Продолжая поток эмоций,
Отражая чужие смерти,
Беспокойствия мне отвесьте —
Разменять суеты червонцы.
Безмазовый итог круговерти —
Трёхразовое „да!“ этой смерти».

Soul’s not found
(Артём Кияшко в соавторстве с Алексеем Михеевым)
«Иногда мне кажется, что никто не знает ничего. Всё то, что мы называем нашим багажом знаний — лишь ненужный груз; мусорный налёт, который чистильщик-смерть ототрёт от стекла душ».
(Виктор Аллен Трэвьерс «Пластика камня»)
Глава 1
«Ого, какой прожорливый! Вчера не наелся? Ух, курицу — руками! Ну ты даёшь!»
— Минси, ты не будешь против, если я воспользуюсь салфеткой?
— Да нет, Фред, что ты!
— Спасибо!
«Ха! Ещё и салфеткой пользуешься! Ну ты даёшь, Фред! Фред!! Ты тут? Хотя достучаться до тебя невозможно. Ты вечно молчишь».
— Минси, как поживает твой муж?
— Муж! О, он… Да, он нормально. А ты?
— О, я! Я-то живу полной жизнью.
«О, ты-то, козёл — ещё бы! Везде перебывал. Нет, ещё эта гнида требует от Господа Бога света и рая! Да к чертям его послать — вот и всё. Хотя он не способен».
— Недавно заходил к Беккеру. Представляешь себе…
«Ещё бы — только б поговорить, только б посплетничать! Да знаю, что с ним — спился и живёт на копейки. А какие мысли у тебя пролетали во время вашего разговора, я бы промолчала. Стыдно, наверно, было. Хотя я управляю твоими чувствами стыда и справедливости, но ты почему-то не отвечаешь взаимностью на мою искреннюю страсть. Когда же я, наконец, избавлюсь от тебя?!!»
— Так представь себе, Минси! Он спивается! Нет! Ты только представь: я пришёл к нему, а он уже был пьян. Господи, как же плохо кончают люди! Да, Минси...
— Ох, Фред, и не говори. Всё это так печально.
«Ха! Печально! Минси, думаешь, я не вижу, что ты чувствуешь?! Насмешила, дурочка из переулочка!»
— А ты как сам-то поживаешь, Фред?
— Ну, как обычно. Своя квартира. Своя машина. Я доволен, Минси.
«Ах ты, жирный ублюдок! Ещё бы ты не был доволен! Да, Минси, знала бы ты, как он всего этого добился. Посмеялась бы со мной вместе».
— Я рада за тебя, Фред. А мы вот с Филиппом не ладим. Его собираются увольнять.
— Не может быть! Он же недавно приходил в наш банк. Вроде, говорил, что вы собрались брать кредит на покупку дома. Я не знал. Прости, Минси.
«Да уж, жирный ублюдок, ещё бы ты — и не знал... У тебя везде глаза есть. Какого чёрта именно я досталась ему?!»
— Прости, Минси, я опаздываю. Надеюсь, ещё увидимся.
— Да, конечно, Фред.
И — вот же! Сам Фред Рикван пошёл по пустынной улице; не замечая цветущих деревьев, зелёной травы, он прошёл по парку.
Фред шёл недолго, вскоре он заметил своего старого знакомого. Ещё бы он прошёл мимо и не увидел, как его бывший друг торгует цветами! Он бы не простил себе. Ещё как бы не простил, ведь он сам — служащий банка. Он может позволить себе всё! Всё в этот прекрасный весенний выходной день. Всё!
— Привет, Джордж!
— О, Фред, привет! Не купишь ли для своей любимой цветов?
— Я бы с удовольствием, но у меня нет любимой — весь в работе.
— Понимаю…
«Конечно, в работе. Живёшь день изо дня, сидя у компьютера. Набирая одни и те же слова. Кто скажет, что ты свободен? Да ещё с таким пузом! Хе-хе, Фред, ты меня просто смешишь!»
— Ну что ж, Джордж, вижу, у тебя сейчас разгар торговли, успехов тебе.
«Ага, так ты и подумал, ещё бы — „успехов“! Только я знаю, что ты думаешь. А думаешь ты о другом…»
И вот, пройдя уверенным шагом, перетряся своим пузом всех прохожих, Фред забрался в свою машину. О, да — машина была превосходной! Люди, которые её создали, не пожалели сил.
Удивительно, что человеческие существа настолько смогли обжиться в этом мире. Понастроили кучу невероятных зданий, устройств, и уверены, что всё это прекрасно работает и помогает им жить. Продвинулись в искусстве, в религии, в психологии.
Да, люди — это всего лишь люди. Но непонятно, зачем, по большому счёту, всё делается. Для приукрашивания своего недолгого существования? В качестве попытки преобразиться и стать богами? Хотя второе, наверно, отпадает: люди забыли, что такое «Бог». Он им не нужен, коль есть столько удивительных штук.
С силой захлопнув дверь машины, Фред повернул ключ зажигания и рванул по дороге. Скорость — да, Фред обожал её! Мчаться, никуда в то же время не спеша. Festina lente. Вокруг — пальмы, запах моря. Красота! Но его это не интересовало...
Глава 2
«Езда на машине — есть ли что-нибудь прекраснее? — думал Фред. — Всё пролетает так быстро, что не успеваешь толком ничего заметить и дорисовываешь всё сам — все эти краски, пальмы, море. Нет, этот мир прекрасен, но, конечно, в нём не всё идеально. Вот, к примеру, моя подружка Минси. У неё муж — полный неудачник. Никогда не выигрывал в покер, всегда проигрывал всё и уходил ни с чем. Мало того, что работа его скучная и нудная, так ещё и копейки платят! А она — прекрасный ангел! Да, именно так. Но полюбила его и уже никак не хочет отрываться от него. Я считаю, что это неправильно — любить неудачников. Это же неудавшиеся личности, они быстро выпадут из колеса, в котором вертятся. А я — благородный и воспитанный — живу один. Может, и я делал много глупостей в своей жизни, но я всё равно лучше, чем этот её муженёк».
Проехав пару километров, он остановился у обочины с видом на бескрайний океан.
Запах моря. Как он его обожал! Его тянуло туда — к бескрайнему сплетению воды, рыб, растений. Он когда-то даже купил себе дом с видом на океан. Обошёлся он ему, конечно, дороговато, но дело того стоило. Каждый вечер сидеть и вглядываться вдаль, неизвестно чего ждать ночами напролёт. Конечно, за деньги можно приобрести почти всё. И Фред это прекрасно понимал. Он не был наделён сильно развитой совестью. Лишь иногда в нём что-то горело, что-то не давало покоя, ныло и просило о смерти. В такие моменты он и уезжал к своему океану и дому за пару миллионов.
— Добрый день, мистер. Здесь нельзя парковаться.
— А, простите, я ждал знакомого, и... видимо, он не придёт, — включив зажигание, он вырвался из морского ветра.
«Вот так всегда, — думал Фрэд. — Не успеешь притормозить, как уже кто-то подбегает и начинает тебя учить. К чему мне ваши правила? Я могу жить по своим не хуже, чем эта кучка идиотов!»
Уезжая всё дальше и дальше от океана, он уже не думал ни о смерти, ни о любви. Фред просто направлял автомобиль, куда вела дорога. Не сказать, что ему это нравилось, но бывают такие моменты, когда хочется отключиться и уехать дальше на юг, встретить свою судьбу и больше никогда не возвращаться к обычной жизни. Так сейчас и было: он ехал уже как минимум два часа и ни о чём особенном не думал. Уже выехав за черту города, Фред просто оглянулся назад и ухмыльнулся.
«Ну что ж, проведу этот вечерок где-нибудь в придорожном мотеле. Всё равно дел у меня важных нет».
— Дорога всегда привлекает людей. В пути можно насладиться всем. Дорога может кончаться, но только не в душах людей. Людям всегда хочется куда-нибудь ехать, искать что-то, быть неразлучными с дорогой. Но повседневные дела вырывают эту мечту из сердец людей, подобных Фреду. Им больше ничего не остаётся делать, кроме как работать и кормить себя на заработанное. А самое главное — чем больше времени ты тратишь на работу, тем больше у тебя желудок. А разве нельзя просто жить? Жить, а не существовать. Смотреть вперёд себя, никогда не оглядываться. Идти дорогой, плыть по морям и океанам, летать по небу и к звёздам. Нет, наверно — нельзя. Есть повседневная жизнь, и она забирает у нас всё это.
«К чему все эти роскошные автомобили? Разве люди не видят, что мир — не только деньги, слава, или что-они-там-ещё-любят? Мир похож на цветок, в котором рождается всё красивое. Но никто никогда не замечает всех тонкостей его красоты. Я заточена в теле жирного ублюдка, который хоть иногда и задумывается о красоте окружающего мира, но основную часть своей жизни прожигает с помощью денег. Ну, наверно, как двигателю автомобиля нужен бензин, так и Фреду нужны деньги, чтобы „ехать“, причём — много денег. У каждого потребности свои, но всегда лучше, когда бак полон. И всё же я не могу винить людей. Мы не похожи. Я — это олицетворение души в теле, а они — просто жалкий рациональный мозг, управляющий людишками».
«Интересно, что ещё задумал Фред? Провести ночь вне дома?»
«Эй, Фред! А как же твоя любимая китайская еда? Не думаю, что её тут готовят. Ты с голоду не умрешь?»
— Добрый вечер! Могу ли я снять номер на ночь?
— Да, конечно. У нас имеются свободные номера на втором этаже и на первом.
— На втором, и подальше от города, если можно.
— Кхм… Конечно. С вас двадцать долларов, — Фред вытащил бумажник и неуверенно протянул требуемую сумму.
— Спасибо, вот ваш ключ.
«Вот я и на месте. Ну что ж, номер как номер. Выбирать не приходится — у них тут, по-видимому, все номера такие, так что переночую, и — домой. Какого же чёрта меня затащило сюда?!»
Расстелив кровать, он решил немного выпить перед сном и посмотреть ящик.
«Надеюсь, хоть бар у них хороший!»
Спустившись на первый этаж, он сразу же заметил кричащую вывеску «ПЬЁМ ВСЕГДА».
«Не сказать, что я привык к таким местам. Просто зайду, куплю бутылку виски, и — в номер». Фред, зайдя в бар, был удивлён. Заведение оказалось пусто. Стулья стояли на столах, кто-то мыл полы, а бармен стоял за стойкой и смотрел телешоу. Когда Фред подошёл к стойке, бармен всё-таки повернулся и улыбнулся широко, как старому знакомому:
— Добро пожаловать в наш бар! Что будем пить?
— Виски со льдом, — Фред решил немного посидеть и поболтать с барменом. Всё-таки это лучше, чем пить одному.
— О’кей!
— Как у вас дела с баром? Что-то сегодня здесь как-то пустынно...
— Да… уж три года, как поток посетителей почти совсем ослаб, — бармен засмеялся.
— Ну, наверно, были и получше у вас времена?
— Да, когда-то были. Впрочем, время от времени посетителей ещё хватает. Не все люди потеряли интерес к путешествиям, а спать и отдыхать в дороге где-то надо, вот и заезжают к нам иногда. А вы куда-то по делам ехали, или так, ради удовольствия вдохнуть запах свободы и жизни?
— Да я сам не знаю, но точно — не по делам. Просто как-то не думая выехал из города и поехал, куда глаза глядят.
— Порою в жизни трудно разобраться?
— Можно сказать и так.
— А вы какой-то усталый… Наверно, из-за дороги?
— Да, может быть. Хотя какая разница.
Допив виски, Фред попрощался с барменом и пошёл в номер. Улёгся в кровать и включил телевизор.
«Вот она — наипагубнейшая страсть человека, телевидение. Столько ерунды, и всё только для денег, этих сортирных бумажек».
«Странно, почему я стал так думать? Разве я сам не такой? Разве я не делаю такие же глупые вещи, как телевизионщики? Я же сам из этой кучки… этой кучи, точнее. А может, всё же нет, раз задумался об этом?.. Попробуй тут — разберись! Лучше всего сейчас вообще не думать, а лечь спать. Да, лучше лечь спать».
Вот и лучи солнца! Пробиваются через оконное стекло. Прекрасное утро, новый день… День, когда можно поменять свою жизнь. Исправить все ошибки. Думая так, Фред хотел начать всё заново, исправить. Ему хотелось научиться взирать на свою жизнь по-другому, не испытывая презрения к окружающим…
«Эх, Фред, я знаю тебя лучше всех; я ощущаю всё, что ты думаешь и что будешь думать. Может, я помогаю тебе, вливаюсь в твой деревянный разум... А может, ты просто понял сам. Вот ведь, Фред, и посылок никаких не было, а ты сам додумался! Это как-то странно, вы не находите? Помнится, в школьные годы тебя задевали, избивали, обзывали, и тебе это не нравилось, Фредди, не так ли? Ты верил в справедливость, искал правды, жаждал истины? Смешно! Истины… Она не спешила приходить за тобой. И тогда, как все наивные люди, ты понял, что миру не нужны ни истина, ни добрые герои. Мир потерял первозданую красоту, ненавязчивость, открытые головы. Всё это было когда-то. Наверно, я смогла бы вспомнить, как люди жили в спокойствии, не скрывая чувств. Видели границы своих возможностей. Старались быть культурными и не стремились распространять бред в массы. Всё это когда-то было, а может, мне так кажется. Нет, сейчас всё поменялось! Мир уже не состоит из одной грани, он стал ужасным гранёным стаканом, многогранной геометрической абстракцией ненависти. Ненависти к себе самому. Ницшеанское стремление к саморазрушению стало его сутью, а внешностью — то самое хамство, которое ты не принимал в детстве, но которое уже проникло и в тебя».
Теперь он испытывал странное ощущение внутри, это не было обычным похмельем. Это было что-то более страшное и угнетающее. Он словно потерялся в этом мире, оставшись без цели, она куда-то исчезла, пропала в лучах солнца. Её больше не было!
«Неужели я один? Всегда ли я буду один? Да нет, наверно, не всегда. На старости лет найду себе старушку, буду с ней жить в моём прекрасном доме у берега моря. Хотя — нет! Нет! Это не чувство одиночества. Тут что-то другое. Чувство бесполезности, что ли... Но я полезен! Во мне многие нуждаются и не могут без меня. Так что же это?!»
Фред решил немедленно уехать из отеля. Решив не есть, он не оглядываясь быстро зашагал по ступенькам, вернулся и сел в машину.
Радость, бесконечная радость теперь окружала его. Нет ни людей, ни проблем — опять та самая дорога. Но сейчас она его вела в город, к тем же самым людям и проблемам.
Глава 3
Ночь опустилась на город, который с двадцатого этажа небоскреба был виден почти весь и казался таким маленьким и ничтожным, что Фреду иногда хотелось раздавить его своими толстыми пальцами.
«Как же надоело всё! Работа, одна работа! Когда же это закончится?! Всю жизнь работаю, никакого удовольствия, кроме денег. Да и деньги со временем кончаются. И как же найти выход из этой ситуации? Любовь? Нет! Любовь для слабаков. Её нет просто, это глупое чувство, вызывающее, тем не менее, боль. Друзья? Наверно, тоже нет. Чем бы заняться, кроме работы? Странно, ведь у меня есть деньги, есть прекрасный дом у моря. Чего же ещё надо? А всё равно чего-то не хватает. Какой-то середины, где ты чувствуешь себя уютно».
Немного поразмыслив, допив бутылку пива, Фред направился в спальню, где его ждала уютная кровать.
«Как же ты заблуждаешься в своих мыслях. Ты одинок! То, что тревожит тебя — твоё долбанное одиночество. Ты когда-то хотел и любить, и иметь друзей. Нет, вы посмотрите на него — „у меня куча денег, значит, я — король мира! Живу, как хочу!“ Ну и что, Фред, ты — король? Ощущаешь себя центром Земли? Всё вокруг тебя так и вертится, так и кружит, нарезая обороты? Нет, Фред! Это не так. Спи, дурак! Можешь не просыпаться вовсе — мне будет легче. Я просто умру в тебе и улечу обратно к небу, где меня ждёт моё уютное местечко. Я здесь просто мучаюсь с тобой. Когда-нибудь ты умрёшь, я знаю это точно, люди живут недолго. И когда этот день придёт, я расплачусь от радости...»
Глава 4
Вот он — последний день. Последний день его работы. Две недели назад он подал заявление об увольнении. Какая причина послужила этому? Причина одна: он устал от своей жизни. Нет, кончать с собой он не собирался и даже не думал об этом, просто хотел найти что-нибудь более интересное в этом мире. Путешествия, другие страны, люди — да что угодно, только бы не этот чёртов город с его уродскими людьми! Бр-р-р!!
Проходя мимо людей, Фред здорово удивился. С чего это вдруг сегодня их так много?
«Странно, ведь не за кредитами все сюда пришли? Нет, что-то тут точно не так. А хотя — какая разница, меня это не касается».
Пока Фред ждал лифт, к нему подбежал мужчина средних лет с довольной улыбкой. Фреда чуть не стошнило. Это был Джеймс, начальник кредитного отдела. Вот кто умел крутить дела! У него всё было отлично. Недавно его немного придавили сверху — так он всё равно выкрутился! Удачливый человек.
— Привет, Фред!
— О, привет, Джеймс! Как поживаешь? Я слышал, ваш отдел зажали в тиски! — чёртовы уроды, я сам бы вас в тисках сжал — мешаете людям работать нормально!
— Ах, ты про это, — с усмешкой сказал Джеймс, — всё нормально, мы решили эту проблему с директором. Это было всего лишь маленькое недоразумение. А я слышал, ты собираешься увольняться?
— Да. Стар я, наверно, уже.
— Да ну, Фред, насмешил! Какой ты старый! Наверно, подыскал себе работёнку, где больше платят.
— Кто знает...
Подьехал лифт.
— Прости, мне надо спешить, потом, если что, заходи.
— О’кей!
«Как же он мне надоел! Всё время на глаза попадается. Да ладно, всё равно последний раз вижу, может, через некоторое время скучать начну. Да, наверно, буду скучать и по банку, и по всем знакомым. Но возвращаться не захочу...»
Ещё несколько шагов, и — кабинет Фреда. Большущий кабинет заместителя директора. Обставлен, как ему хотелось. Старый дубовый стол, удобное кресло, множество перьевых ручек, куча бумаг на столе. Да, это последний раз, когда он садится за стол, это последний раз, когда он подписывает документ... документ о собственном увольнении.
«Вот и всё! Прощай, старая жизнь! Я вышел из этого замкнутого круга, подписав всего лишь одну бумажку, одну чёртову бумагу! Всё, я больше не вернусь в это здание, не увижу своих друзей, знакомых... Да и к чёрту! Я открою нового себя. Меня ждёт счастье. Да, я точно знаю — меня ждёт счастье, о котором я мечтал всю свою жизнь, за чертой города!»
«Ты только что подписал себе приговор, в этом мире ты не найдешь ничего интересного, ты проскитаешься всю жизнь, и умрёшь один. Можно сказать, что конец твой уже настал. У тебя нет теперь ни цели, ни жизни. Ты совсем один. И останешься таким. Тебя будет терзать чувство одиночества, тебя буду терзать я. Ведь твои поступки не изменятся. Ты станешь ещё хуже, ты сильно изменишься. Но ни к чему это не приведёт. Радость твоя угаснет сразу же, как только ты выедешь из города. Дальше начнётся страх. А границ у страха нет. Страх и одиночество — вот что ждёт тебя всю оставшуюся жизнь».
«У тебя была душа,
Боль была её судьба.
Мир латентно сокрушал
Дух, за мысли теребя.
Невозможная строка
Нереальностью тогда
Поместила вникуда
Смысл разом на века,
И остатки мира духа.
Там, где мокро — стало сухо,
И фальшивый мир души
На покой уйти спешит».
«У тебя была когда-то душа,
Которая оберегала тебя.
Но теперь ты её потерял,
И больше никогда
Не найдешь её внутри себя.
Я умолкну навсегда».




































Цикл «Нарыл ещё прозы»
































Пробуждение ИМХО
Жила-была Красная Ордо. Её так прозвали за то, что красила волосы всегда в красный цвет. У неё был маленький домик в лесу и компьютер. Больше, собственно, у неё ничего не было, так как больше ей ничего не было нужно. Она была «толстовкой», то есть последователем великого художника и сомнительного мыслителя Толстого. А, ещё был стул. Нормальный стул. Врач так и сказал.)
О чём бишь я?.. Ах, да, не было больше ничего — компьютер, домик, стул.
Но ей больше и не надо было ни хрена, собственность приземляет, как известно. А она собиралась в один прекрасный день рвануть с поверхности Земли как ракета и взмыть в Космос без скафандра.
— Без?
— Заткнись, мой милый мальчик, дай доскажу!
— ОК…
Чтобы взмыть в Космос и выжить в вакууме, нужно было обладать колоссальным запасом душевных сил. Поэтому она и жила одна в лесу — людей нет, медитируй себе и не нервничай! Хуле ещё? Еда есть, питьё тож.
Людей она боялась. А они её нет. Но уединение решило это диалектическое противоречие. Чтобы летать в пространствах космоса, было мало одних душевных сил — нужна была диета из ягод и трав.
Этого тут хватало…
И — самое главное! — нужно было питаться мыслями. Читать книги.
С компом это тож не трабл — Ethernet жжот.
Ну она, собственно, читала и питалась мыслительно. Идиллия.
Но так совершенствоваться было тупо, и она параллельно лазила в Сети, что слегка тормозило темпы подготовки ко взлёту. Да пох, за тридцать лет успеет.
— Да?
— Я тебе сказал, что о тебе думаю?
— Нет.
— Сказать?
— Молчу.
И как-то она нашла в Сети фото парня-не парня... Да, всё ж парня.
— И?..
— Заебал!
— Сорри.
И начала с ним тусить:
Red Ordo
— Привет.
MyDyingBrother
— Прив.
Red Ordo
— Как дела?
MyDyingBrother
— Норм.
И она начала акт общения.
Потом ей надоело тупо общаться, и она захотела увидеться с парнем, потому что в нём что-то вроде и не было, но что-то зато вроде и было.
— И она уехала из леса?
— И она уехала из леса. Ты сам всё знаешь, смотрю?
— Извини.
И она уехала из леса, как я сказал. К парню. А космос они тоже нашли.
Потолок воздуха.

Обкурьерская служба
INTRODUCTION
Обкурьерская служба — это какой-то кошмар, скажу я и вам, и тебе. Меня зовут Соловьёв Иван. Приятно и мне, и вам, и тебе...
В ОФИСЕ:
— Эх, запевай!
— Бульк-бульк... Иа-ахх!..
— Идиоты! Запевай, а не запивай!
— Красивые колени — души моей тоска!
— Хорош! Ну-ка — в курилку!!
В КУРИЛКЕ:
— Затягивайся!
— ......!
— Кхе... Кхе...
Кхе... Кхе...
ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА В ОФИСЕ:
— Где Соловьёв?
— Курит.
— Молодец.
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В КУРИЛКЕ:
— Эх, где моя седая феня? Где смерть с косилкой три на два?
Служили честно тридцать кресел стране советской без труда.
Мои погоны, погоняло и коромысло вышли вон.
За деньги лишь душа взлетала во мраке серебристых зон...
В ОФИСЕ:
— Соловьёв!
— Я за него! Пусть курит, не торопится...
— Подай трубку позвонить!
— Держи.
— Алло! Я из обкурьерской службы. Мне нужно злой зов совы вод.
— Чехов!
— Да!
— У вас на руках ничего не осталось?
— Нет.
— Всё выкурил?
— Ага!
— Молодец! Чего ты бегаешь-то, Чехов? Держи план. Ты его доставишь. Понял?
— Не, ну... Не, ну... Я не знаю...
— Вот молодёжь пошла!
— Братва, перерыв!
В КУРИЛКЕ:
— Братва, включай завесу!
— Кхе... Кхе...
Кхе... Кхе...
СНОВА В ОФИСЕ:
— Ребят, Соловьёв где, кто-нибудь знает?
— Курит он, где ж ещё?
— А ты чего ж не с ним остался?
— Да голова уже от курева болит.
— Эх, ты! А Соловьёв-то у нас — молодец!
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В КУРИЛКЕ:
Изменник выбрал бремя славы,
Я — злато: пепел полудел.
Соплёй стекают лужи лавы
С умерших, но сожжённых тел.
Я делал дело неумело,
И Феникс плыл во тьме строкой.
Ты поднимаешь лаской тело,
Я — гири крепкою рукой.
Строкой секой сей серый сон,
Такой тупой. Тайн телепатии
Сорви секрет себе и мне.
Мои мечты о демократии
Давно должны достаться Богу —
Большому барину страны,
Сорви секрет, раздай всем поровну:
Развей моих страданий сны.
В огне пугни, страну согни,
Не оставляй: убей, но дай!
И СНОВА В ОФИСЕ:
Мишка высунул левый глаз из-под подушки и заверещал:
— АААА!!!
Ему приснился кошмар, как будто он не Хмарь Неподзалёжная с хвостом, а самый обычный кондовый обкурьер.
BACK TO “CKURHILCKA”:
Стукнув кому-то по голове, Соловьёв страстно зашептал:
— Я всего лишь нажрался водки с раствором мольберта «Квадрата» Борзых.
Вылил пулей свой вопль разношёрстный. Жру без разбора чужих у своих.
Верю в строки руки чужеземной, без поверки доверив Судьбу.
Растворю свой безмен об колено. Ввысь, ввысь, ввысь
Мои гланды взнеслись...
СОЛОВЬЁВ ВХОДИТ В ОФИС, ДОКУРИВАЯ КОСЯК:
— ыяпыролразывывы ыдаре впдлвкощбредбреддддд апкдак, browse brow below behave?

Субботним вечером
Все описанные явления, события, лица, тексты суть интеллектуальная собственность больной авторской фантазии и не имеют под собой никаких конкретных реальных оснований, являясь художественным обобщением.
Миша Дьяфобов решил зайти на сайт со свободной публикацией произведений “Dose_of_(f*)king_prose.com”. Открыл самое рейтинговое на текущий момент произведение; углубился в чтение местного шедевра, вышедшего из-под чьих-то мудрых и заботливых пальцев:
«БэУ»
Вообщем, так. Помню, послал раз меня, шеф, в магазин. Не, ну послал так и, послал. Чего уж... Как, обычно, пишут все авторы тут — какие же все вокруг козлы! Также думол и я втот момент, типо идя, по-тратуару.
— Зайди, — это шеф мне говорил, помню, сначала, до того, — туда, там увидишь сам. Бери мне каких я сказал пива и сегарет, а на баб чтобы не смотрел, ежели там такие, будут! — и пальчиком погрозил.
Я эту его науку запомнил и с уверенным выражением на лице головы вошёл в синие створки входного отверстия магазина, эротично хлопнувшие за моей спиной.
А наш-то-Дамус был, прав, чертяка! В магазине и правда была баба. Женщена высшего света; поэма в прозе; Ахматова, положенная на музыку Prodigy! Я просто прифигел в первый момент от сущиства, стоявшего, справа от впустивших меня внутрь, голубых створок.
Наша дама, однако тем не менее стояла и смотрела какойто журнал, отнюдь не литературный — само собой в супермаркете рядом с фостфудом для желутка мог быть только фостфуд для мозга…
Журнал, впрочем, выражал не субстрат души милой грошданки, но всего лишь, являлся мемалётным объектом, схваченным в приступе истерии — некой самотерапией: подобием палки, вставляемой в зубы эпелептику штоп ни дай бох неаткусил сибе язык. Дама рыдала; она, заламывала бы себе руки, не будь в них, журнала. А так она просто, смачивала глянец своими слёзками. Так бы все слезал! Биспомащно и культурно, никого не раздражая, сотрясались локти на её руках рук.
— Чего плачите? — спрашеваю заботливо я.
— В лес отправляют! — почему-то она мне ответила, хотя я, признаюсь честно, страшный на вид, и, вообще я, не, понял, о чём она…
— А там волков давно нет! — мая папыдка успакоить.
— С моим приходом ещё как будут.
С тех пор у меня всегда болит сердце за всех хароших людей в мире — и с тех пор я пакупаю свитыры сибе в магазинах б/у...
Красота, поразился Михаил. Это вновь Слава Петрович Понтовский расстарался, низкий ему за это по-клон. Миша сменил сарказм на прямое осуждение: выругался в сердцах, затем пробежался ещё по творчеству новых и старых графанов… Пара затерявшихся на общем коричневом фоне достойных авторов не только не скрашивала картину, но и, казалось, лишь усугубляла печаль ситуации в целом. Скучно... Одни блоггеры! Что за суббота выдалась? «Блохеры чешут языками не там, где надо», — подумал Дьяфобов, охваченный страстным желанием наказывать и карать, однако тут же азарт суетной сиюминутной борьбы испарился: Миша придумал, как ему скоротать этот вечер с пользой для литературы.
Не стоит изобретать велосипед, но стоит изобрести самоcutализатор и bikeотравитель для превращения каждого велосипедиста от сетевой литературы в чемпиона — нужно средство, повышающее среднеблохерский уровень хотя бы до уровня Шолохова; в идеале — до уровня Достоевского и Толстого.
Что это за средство? Надо было намешать в реторте останки великих навеки почивших прозаиков. И влить полученный таким путём настой в жерло графомана. Самого недалёкого — потому что если прошибёт его, то Мише-то уж достаточно будет одного запаха... Подопытную тварь Дьяфобов вычислил по IP — именно того бЛОХера рейтингового, что о секонд хенде пишет. Дьяфобов приехал, по-раскольниковски убил мать Славы топором, привязал графомана к креслу. Влил в пасть жертвы ложку раствора, состоящего из кости Толстого (первая 214-ая УК РФ Дьяфобова, заработал он её в Ясной Поляне), микроскопических остатков крови Маяковского (Новодевичье, ещё одна 214-ая), плоти Булычёва (аж на Миусское пришлось ехать за третьей 214-ой) и Мишиной гордости — отрезанного куска уха живого Бориса Стругацкого. Он не еб*л мозг — он действовал наверняка. Поэтому Дьяфобов заставил выблевавшего было отвар Понтовского сожрать всё снова. Специально для этих целей помог ему, держа ладонями прикрытым рот во время трапезы.
...Когда клиент пришёл в себя, он получил от Дьяфобова два листка бумаги и розовый карандаш. Миша уселся на кресло тут же в комнате и стал ждать.
Он дождался следующего текста:
«Годы»
Годы жизни сверяй, чтобы верить:
За тебя их досверит другой.
Свои сорок, сто пять, двадцать девять
Продержись — и уйди на покой.
Сроку жизни в чужих биографьях
Ты внимаешь божественно-горькому,
Восторгаясь тех цифр эпитафьям
И завидуя бело, по-доброму!
Кто-то раньше уйдёт, кто-то позже.
Не спеша каждый выберет путь.
Если б всплыли все мёртвые — Боже!
Затопило бы всех нас по грудь!..
Так не нужно жалеть об эпохе —
Суть одна под фатою времён.
Подсчитай свои цифры да вздохи —
Хватит столько, чтоб список имён
Незабвенных пополнен тобою
Был бы раньше, пусть следом другой
Ждёт, и новые люди змеёю
Уползут вдаль смертей чередой…






















Фразы из записной книжки рабочего стола






























Мир не стоит слёз, он стоит презренья
«Лёд» Владимира Георгиевича Сорокина — эстетический фашизм?
Дайте мясо с чебуреком!
Нижний Сосальный переулок
Благоуродный/ство
Вооружён — значит, предупреждён.
Что не правда — то метафора.
Маргинальная девственность
Сила есть — въебать осталось!
Walk the path I have once chosen.
Простись и уйди
«Чёрный квадрат» Малевича — голова утром.
Преступление против жизни
Филология постмодернична, ибо изучает язык во всём многообразии его форм.
«Творец удовлетворённый подобен презервативу использованному; творец неудовлетворённый, но пишущий — зиждитель новой жизни из зачатков субъективного мироздания»
«Неаргументированная критика создаёт дурную славу не объекту критики, а её субъекту» (с) Бомбометатель
«Я спел плохую песню стройно,
И вот — дрочу теперь на порно,
А ты хорошую — хреново,
И спишь с Дуняшей Кулаковой...» (спам-экспромт)
Ослепительные приборы палача
Ты не Мастер. В лучшем случае, ты — Маргарита, в худшем — Подмастерье.
Пара эмычей— мальчик и девочка. «донцовщина», авто-био-графо. Уборщица — злобное животное.
Транс смерти.
Метафизический гей
Совершенная реформа
Пахнуло братовой подмышкой
Второй срок Ивана Васильевича
Проклятый старый бомж.
Worth and worthless.
Мунзра
Иногда платонические отношения вечны.
Статья «Интеллигенция и онанизм».
Нравственно-религиозный тоталитаризм Достоевского.
Солнечный блик на гильотине
Я — человек, измученный фрейдизмом.
Волшебство любви
Храни традицию в сердце
Неформалко
Слепой раввин может подать сто баксов
Человек, который не помнил, что писал в асе. Читал свою переписку, как захватывающий роман.
Говорит, залупа пахнет рапанами
Я абсолютно постмодерничен
Хочешь жить? Для начала возненавидь этот ****ский мир.
Генитальная жопа
Местопроебывание
Апологетка мозгоебли
Человек, отравленный гламуром.
Зомбификация рабочих
Никто не подъебёт неподъебимого.
Записки иного-врача
Cred — Al Bhed «shit»
Ногой в харчевник
Одинок, как последний глаз у идущего к слепым котёнка.
Хочешь жить — будь злым как сука.
The man doesn’t have a name
Пробел-эскейп-двойной щелчок-пробел
Кулак и его носитель
Политика — плоть жизни, литература — лимфа жизни.
Не понос — так диарея.
Не понос — так паранойя.
Ритуал сношения трупов
I’m the river of alcohol.
Ain't talking ‘bout marriage.
Ain’t talking ‘bout religion.
Преступление или наказание?
Компьютер открыл глаза скептикам, сомневавшимся, что мир — только иллюзия.
Уйти в любовь до конца.
Бдильник.
Виртуализация окружающего мира.
Алкогольное опьянение не покинет больше нас.
Царизм — садомазохизм целого государства.
Стиха не будет. Кончилось вдохновение.
Красота не спасёт мир.
Конец Света был ещё до сотворения мира, поэтому нам забыли сказать.
Помочился на прах Жана Сагадеева.
Ребёнок — продукт ночей бессонных.
Generation evil
А на то оно и НАТО
Heaven’s heavy
Заточить модуль памяти
Смегма — ругательство
















Цикл «Лучшее из прошлого»















1. «Двое в люльке, не считая Дьявола» (пьеса в шести актах)
Действующие лица:
О К С А Н А — невеста Дьявола и супермодель, 24 года.
В А С И Л И Й — хакер, boyfriend Оксаны до её помолвки с главой нечистой силы, далее — уже бывший boyfriend. 25 лет.
Д Ь Я В О Л — молодой человек, восставший из ада. Мановаристый чувак — длинноволосый качок, возраст скрывает.
В О Д И Т Е Л Ь.
Б А Б О Ч К И «О», «В» и «Д».
АКТ ПЕРВЫЙ
Комната. В ней находятся: телевизор с большим экраном, кровать, бутылка водки и пачка сигарет на тумбочке, лампа, письменный стол с ноутбуком на нём.
В а с и л и й смотрит телевизор, по которому показывают рекламу.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС В ТЕЛЕВИЗОРЕ. Всё достало? Сбой систем?
Микрочип — и нет проблем!
(Правительственная программа «Микрочип в голове»)
ВАСИЛИЙ. Чёрт, правда, что ли, микрочип купить?..
ВТОРОЙ ГОЛОС В ТЕЛЕВИЗОРЕ. Я в Америке, буду через двадцать пять минут!
Фирма “IQ-teleportation”.
ТРЕТИЙ ГОЛОС В ТЕЛЕВИЗОРЕ. Празднование дня рождения нашего журнала будет проходить на улице Зои и Александра Cosmo-демьянских…
В а с и л и й зевает, машет рукой на телевизор, выключает его.
ВАСИЛИЙ. Эххх, да ну её в спам!
В а с и л и й включает ноутбук.
ВАСИЛИЙ. О, Интернет! Паучьей паутиной
Весь мир втянувший в хлябь болотной тиной,
Готовой поглотить нас всех трясиной!
Дитя ты века, сын стальных машин…
В а с и л и й недолго печатает, напевая что-то под нос, но вскоре выключает ноутбук и садится на кровать. Наливает и опрокидывает стопку, закуривает “Marlboro”. В облаке дыма и копоти появляется Д ь я в о л.
ВАСИЛИЙ (громко и ошарашено). Ты кто?!
ДЬЯВОЛ. Я — Дьявол.
ВАСИЛИЙ. Для чего пришёл?
ДЬЯВОЛ. Продай супермодель-невесту!
ВАСИЛИЙ. На что она тебе?
ДЬЯВОЛ. Антихриста родить.
ВАСИЛИЙ. А что заплатишь?
ДЬЯВОЛ. Дарую я бессмертие взамен.
ВАСИЛИЙ. В аду?
ДЬЯВОЛ. А хули?
ВАСИЛИЙ. В аду не холодно…
ДЬЯВОЛ. О, нет же, не в котле! Я рядом с троном посажу тебя своим, ты будешь почести спокойно принимать, на лаврах равнодушно почивать… Мой круг — курорт, спасительный твой круг. Все те, кого согрею нежно-сладкой лаской десницы пламенной своей, уж не умрут.
ВАСИЛИЙ. Я был в аду.
ДЬЯВОЛ. Когда?!
ВАСИЛИЙ. Вчера ещё.
ДЬЯВОЛ. А можно поконкретней?
ВАСИЛИЙ. Метро летом — ад.
Здесь ты вечно не рад.
Улыбок прохожих,
На солнце похожих,
Здесь нет. И мест нет.
Остаётся стоять,
И Бога и чёрта
В тоске поминать.
Толкаются люди
Приезжие...
*****!
Зачем вы толкаетесь,
Абанамать?!
Расизм — недуг, которому подвержен
В Москве любой, кто побывал в метро.
ДЬЯВОЛ. Но, друг, есть «но»!
Крепись! Мужайся и в аду!
Будь человеком,
Позабудь беду.
Все люди — братья,
На одной струе
Живут и гибнут
В мрачно-жёлтом сне…
Проникнись верой в сладость перемены…
ВАСИЛИЙ. Ты хочешь мне о Боге рассказать?
Ты власти ожидаешь смены?
(с ухмылкой) Ты предвещаешь царство суперменов?..
ДЬЯВОЛ. Нет! Нет, Василий! Измени себя!
ВАСИЛИЙ. (несколько растерянно) Себя?
ДЬЯВОЛ. Но верным будь судьбе. Найди момент презрения страданий, живи им, как привык ты жить во сне…
ВАСИЛИЙ. И?
ДЬЯВОЛ. Что же — «и»? Тебе чего — не ясно?!
Всё просто, как два пальца об асфальт,
Как апельсин чернобыльски-арбузный,
Как мёртвый террорист. Как наша, Вася, власть:
Ты, следуя за мудростью умерших,
За Шопенгауэром, Ницше поспевай,
И воскрешай момент ещё текущей
Жизни, чтоб не сказать потом —
«Куда девался рай?»
ВАСИЛИЙ. (задумчиво повторяет) Куда девался рай…
Мне кажется, я начал понимать
Мысль твою… О нет, теперь — мою!
Спасибо, Дьявол! Дал ты мне принять
Традицию.
Я в ноту с ней пою!
… Но что потом?
ДЬЯВОЛ. Встречу тебя!
На суп с котом
И человечьим мясом
Тебя не позову…
Победа будет нашей!
Отведаешь нежнейшие сорта
Вин, женщин, сигарет и наркоты.
ВАСИЛИЙ. И ты
Со мной?
ДЬЯВОЛ. Да, ведь круг ада, милый мой —
Одни лишь только черти?
Нет! Трижды нет!
Валькирии и мы!
Ты спал с валькирией хоть раз?
ВАСИЛИЙ. (хмуро) Да, бывало…
ДЬЯВОЛ. (хмыкнув) «Бывало»! Сразу видно — мало!
Тебя, видать, никто не услаждал как должно…
(резко) Продашь её?
(спокойно) Ведь, право же, не сложно…
ВАСИЛИЙ. (торопливо) Бери! Бери, о Дьявол, чёрт тебя возьми!!!
ДЬЯВОЛ. Ну вот и славно! Значит, по рукам.
Дай руку, скрепим договор.
Д ь я в о л достаёт кинжал, воронье перо и готовый бланк договора, надрезает руку В а с и л и я, заправляет перо его кровью. Передаёт перо Василию.
ВАСИЛИЙ. Ой! Больно.
ДЬЯВОЛ. Ясен пень. Спокойно, щас пройдёт, ведь всё всегда проходит…
Д ь я в о л плюёт на свежий надрез.
ВАСИЛИЙ. Уже не больно вроде!
ДЬЯВОЛ. Традиция моя — раствор чернил из крови… Ты как там? Жив?
ВАСИЛИЙ. Кружится в голове… Ой! Мало, видно, сил — не хватит…
ДЬЯВОЛ. Ты галочку поставь…
В а с и л и й подписывает дьявольский договор.
ДЬЯВОЛ. (довольно) И славно! Будь здоров! Всего-то и делов-то…
В а с и л и й стоит несколько секунд, задумчиво опустив голову, потом говорит.
ВАСИЛИЙ. И чёрт с тобой!
ДЬЯВОЛ. Всегда со мной! Ну, не грусти! Чего раскис-то, право?
АКТ ВТОРОЙ
Комната, как в первом акте, только вместо ноутбука — обычный компьютер. На кровати полулёжа располагается О к с а н а и пьёт коньяк. Появляется Д ь я в о л в клубах дыма и копоти.
ДЬЯВОЛ. “Martell” — коньяк любимый друга Александра.
ОКСАНА. Какого, уточните?
ДЬЯВОЛ. Так, Дюма.
ОКСАНА. А, ясно.
ДЬЯВОЛ. Проехали. Позвольте сразу к делу.
ОКСАНА. Поближе к телу?..
ДЬЯВОЛ. Ги де Мопассан?
ОКСАНА. Как Вы угадали? И кто же вы?
ДЬЯВОЛ. Пока не важно. Я читал немало, не без системы: лишь где есть талант в наличии, чья сила выше…
ОКСАНА. Среднестатистической?
ДЬЯВОЛ. Пожалуй…
ОКСАНА. Аге. И что? Вам что конкретно нужно? Прошу вас, говорите же скорей!
ДЬЯВОЛ. О, только не судите строго вы нарушающих с утра ваш сладкий сон…
ОКСАНА. Давно уж кончен он!
ДЬЯВОЛ. Прекрасно! Леди, как же вы прекрасны! Принцесса, Дьявол я — у ваших ног!
(Д ь я в о л падает перед ней на колени; далее все говорят торопливо)
ОКСАНА. Фут-фетиш? Многолик порок!
ДЬЯВОЛ. Пророк! Пророк я твой, ты — рок! Красив твой стан, изящны полусгибы…
ОКСАНА. Да знаю, знаю: я красива!
ДЬЯВОЛ. Мне кончить дашь?
ОКСАНА. А что ты мне предложишь?
ДЬЯВОЛ. О, Афродита, Дездемона, два лимона!!!
ОКСАНА. (обалдевшая) В натуре?
ДЬЯВОЛ. Шутка это. А впрочем, всё равно. Тебя давно продали, не испросив согласья. Я ж не таков. Не Вася! Я спрошу! Согласна ты?
ОКСАНА. Зуб дать, что я хочу
Женою тебе стать?
А что я получу?
Ты не ответил мне, о Дьявол!
Стать твоей женой…
ДЬЯВОЛ. Ты станешь, и станешь так!
ОКСАНА. Опять уйти мне в академ? О, нет!
ДЬЯВОЛ. Забудь, учёба вся — пустяк!
ОКСАНА. Так кто ты? Бес иль человек?
ДЬЯВОЛ. Ты всё сказала. Вижу по глазам,
Что кровь застыла
В венах этих дивных.
Моя давно ты. И твоя мечта
С моей давно мечтой осуществилась!
ОКСАНА. Твоя мечта?
ДЬЯВОЛ. Моя, навек моя, моя!
ОКСАНА. Ты не потянешь на воплощенье зла.
ДЬЯВОЛ. И доброта и злоба — удел книг, всё серо в мире этом настоящем.
ОКСАНА. Кроме счастья?
ДЬЯВОЛ. Его не сыщешь даже днём с огнём.
Так для чего и говорить о нём?
Ты любишь — что? К чему стремишься ты?
ОКСАНА. Люблю Россию я!
ДЬЯВОЛ. А кто её не любит? В метро с утра я сел середь вагона грязного гремучей той змеи. И с одного конца змеи раздалось по-нищенски так: «Братия и сестры!», ну а с другого — подростковое «Ха-ха-ха-ха!» Весь воздух наполнялся концентратом злобы, да так, что мне — да, мне! — не по себе уж было… Я заебался устанавливать рекорды!..
ОКСАНА. Скорей отсель! Здесь жизни нет…
Грязнули! Не люблю я их!
Здесь кто не гад, тот точно псих.
Дядюшка злючий
Смотрит колюче…
В финансовые отношения с Бытьем
Вступлю, покончив с тем.
Шутки на грани психоза.
ДЬЯВОЛ. А вот по случаю и розы!
(Д ь я в о л дарит цветы О к с а н е)
ДЬЯВОЛ. Пусть осуждает автор тех своих героев, кто не был прав.
АКТ ТРЕТИЙ
В своей комнате В а с и л и й лежит на кровати, накрытый одеялом с головой.
ВАСИЛИЙ. Что со мной?
Мне нет покоя, мой ломит нерв,
И руки…
Мои руки…
И кашель!
О, скорчившись, я на пол
Упаду сейчас!..
(В а с и л и й падает на пол)
АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ
Дьявол и Оксана лежат в кровати, накрывшись полностью одеялом, которое шевелится от их телодвижений.
ОКСАНА. Что это?
ДЬЯВОЛ. Что такое?
ОКСАНА. Что с нами? Что с тобой, со мной?!
ДЬЯВОЛ. Да, что?!
(О к с а н а и Д ь я в о л падают на пол)
АКТ ПЯТЫЙ
Электричка прибывает на остановку. Из неё выходят О к с а н а, Д ь я в о л и В а с и л и й. На остановке стоит автомобиль, рядом с ним курит В о д и т е л ь.
О К С А Н А. (Водителю) Как нам на поле, где пшеница, выйти, не петляя?
В О Д И Т Е Л Ь. Садитесь, вмиг домчу всех вас туда я!
О К С А Н А. Вы так любезны! Но сказал строитель в вагоне нам, что туда идти чуть-чуть…
В О Д И Т Е Л Ь. Ну ёб ты, это же строитель, что с него возьмёшь!
(Все трое молча рассаживаются в машине, и она уезжает)
АКТ ШЕСТОЙ
В поле три большие бабочки. Это те же самые герои, но загримированные.
БАБОЧКА «В». Вредитель! Обманул он нас!
БАБОЧКА «Д». Ну ёб ты, это же водитель, что с него возьмёшь!
БАБОЧКА «В». Легко лишиться тела и хорошо!
БАБОЧКА «О». Лететь без цели? Это — моё!
БАБОЧКА «Д». Я всегда тяготился обязательствами, наложенными на меня при рождении природой, и всегда верил в глубине души, что могу стать физически совершенным, свободным от телесно-материальной сферы… Лети же, насекомое!.. Спасай мир своей души!
БАБОЧКА «О». Я — мысль!
Я — дьявол!
Я — червь!
Я — человек!
Я — Бог!
БАБОЧКА «В». Как хорошо! Боже, как хорошо!
БАБОЧКА «Д». Сознанье чистое собою воплощая, несу науке новые плоды!
БАБОЧКА «О». Красивых ног не одолеть сомненью!
БАБОЧКА «Д». Будь счастлив не деньгами, но внутри!
БАБОЧКА «В». Стремись к непознанному дерзко ты и смело!
БАБОЧКА «О». Зачем продал меня ты, грёбаный мудак?
БАБОЧКА «В». Дьявол, скажи, ведь было всё не так?
БАБОЧКА «Д». Конечно! Вру коль я,
То чтоб сто лет мне не видать ни одного из вас!
БАБОЧКА «В». Не каждый катарсис познает от измены,
Но гарантированно — дьявольский экстаз!
Занавес

2. «Темпоральная экскурсия („Майский дождик“ — remixed and remastered)»
Правом на переработку фабулы обладает Кайлин
Посвящается настоящим учёным
«Я вернусь к тебе дождём,
Утренней метелью за окном;
Серебро горстями брошу я к ногам твоим…» (М.А. Пушкина)
Глава 1.1
Было самое начало мая памятного 1500061-го года до нашей эры. Дождь лил весь день. Покрытая густым волосом рука прятавшегося от потоков воды под кронами высоких деревьев человека прокралась между влажными зеленеющими листьями папортника и подняла с земли длинную суковатую палку. Поднеся её к самым глазам, мужчина задействовал неумелый артикуляционный аппарат, и неуверенный голос, подобно юному священнику через многие тысячелетия, окрестил орудие труда:
— А… Гы!
Просияв, мужчина уже более уверенно повторил вынесенный приговор:
— Агы!! Агы!!!
Обрадовано махая только что получившим именование предметом, его хозяин побежал по лужам в поисках пропитания.
Глава 1.2
После непродолжительной борьбы женщине удалось вложить в руку своего детёныша палку:
— Агы! Агы!
Малыш тупо водил по земле орудием, мрачновато смотря на него исподлобья.
Со спины раздался грубый голос:
— Бараба! — было очевидно, что говоривший нисколько не сомневается в своём праве требовать то, что ему было нужно. Оставив занятия со своим ребёнком, мать подошла, загребая ногами, к светлевшему входу в пещеру. Крупный мужчина, вернувшийся с охоты с добычей, хотел получить свою награду.
Глава 1.3
Конкурирующее племя ворвалось в жилище без предупреждения. Мужчина, будучи мужчиной, а не животным, встал на защиту семьи, но град ударов заставил его повалиться на землю.
Умирал он легко, и лишь одна мысль омрачала уход в Страну Предков. С сожалением в глазах он разлепил слипшиеся окровавленные уста в последний раз, с трудом выдавил:
— Ба… ра… ба… — и сомкнул их навек.
Глава 1.4
Шёл дождь. Сквозь его шум, который, однако, вовсе не служил преградой для ментального общения, внутри одной из капель гид продолжал свой оживлённый рассказ:
— …Как звуки порождают слова, служащие для обозначения простых предметов и явлений, на смену которым впоследствии приходят абстрактные понятия. И, в конце концов, духовное развитие человека даёт возможность сформулировать высшую абстракцию — Бога. Мысль о Боге важна и интересна, прежде всего, не тем, что он якобы всё сотворил, а тем, что он несёт идеалы добра и справедливости.
Экскурсия продолжилась стомильными шагами темпоральной машины.
Глава 2000.1
Дождь полил на землю стройным потоком параллельных нитей. Вдруг одна из капель, во много раз меньшая, чем другие, летевшие с неба, разбила подобную звуку хорошо отстроенного рояля гармонию. Это вновь была непростая капля. Резко изменив направление падения, нарушив строй, капля устремилась в сторону Орловского уезда...
— Никита! Да Никита, ёб же ж твою мать!!! — грязные мозолистые вопли и такие же пятки, пробивавшиеся сквозь дыры многолетних лаптей, стучали по дорожке Павловки, одного из сёл Оренбургского уезда, и чётко попадали в такт мартовской капели, добавляя партию ударных в шуршащую симфонию небольшого накрапывавшего дождика.
— Ну чаво жа ты орёшь на всю округу, чаво? — степенно вышедший крестьянин индифферентно чиркнул скрипнувшей дверью по стене сарая.
— О, вона ты хде! Дают свободу нам, сука! Сво-бо-ду! — до белых суставов зажав шапку, рука радостно размахивала по воздуху — как щенок хвостом виляет, любо глянуть!
— Как — «свободу»? Да шо ты такое мелешь, пустобрех? Постой, не спеши, растолкуй, шо слышал, от каво? Мож гонють незнамо шо, ну а ты-то всё за милую душу съешь... — скептически почесав лоб и оттопырив нижнюю губу указательным пальцем, Никита хмуро направил пару таких же седых, как волосы, глаз на приятеля. Худощёкая маленькая голова на длинной шее торчала из грязного ворота залатанной и перелатанной во многих местах рубахи, как жердь-верзила из скромного плетня.
— Да верное слово тебе молвлю, верное! Сам слышал от Пётр Лексеича, что отменяют право отныня. Дарують нам, мол, личну свободу и право споряжаться имущаством как буде угодно! Дадут нам наделы, а мы их потом смогём выкупить.
— Ох ты ж, ядрён потрох!!! Неужто дожили, мать твою гнать коромыслом?!
— Дожили, Никит, дожили! Как срать сесть — дожили! — расплылся в довольной улыбке рот глашатая Свободы. — Покуда не выкупим землицу, звати нас будут «временнообязанные», вот оно теперя как! Ну какие-то повинности, пока не выкупим землицу-то, несём: оброк денежный, землю барина пахать... Не очень хорошо, конечно, это... Ну да и чёрт уж лысый с ним со всем сразу!!
— Чёрт с ним! Порадовал ты старика, Тихон Димитрич, оченно порадовал. Но это всё надо верно разузнать и перемозговать. А пока — пожалуйте водку пить, угощу тя добренечко за добрые вести, как пить дать угощу! Ха-ха-ха!
— Благодарствую покорно, Никита Палыч, не откажусь! Не откажусь, вестимо, от водочки-то!.. Свободные люди, понимаешь!
— Эх, брат!.. Крестьянин, буде хоть четыряжда крепостным, от водки откажется, как же...
Сделав прощальный круг над двумя мужчинами, капля устремилась обратно в небо.
Глава 2000.2
Набрав высоту, капля сориентировалась, выбрала новое направление — к северу — и возобновила свой полёт. Залетела в окно богатого помещичьего дома.
— Да как вы можете, Марья Тимофеевна, говорить о каком-то liberte, когда попираются без стыда и совести освящённые столетиями традиции права помещика-землевладельца?! — возмущённо вскинулся лорнет Листова, сорокалетнего усатого красавца. — Головою надо думать, это я вам как полковник говорю!
— Держите себя в руках! Забудьте ваши казарменные повадки! — Лебедев, черноволосый протеже Обноскиной, хладнокровно заступился за пожилую актрису — свою покровительницу. — Вам же за всё заплатят, вы не хуже нас это знаете.
— Да лучше, Семён Самуилович! Уж куда лучше вас я всё знаю! — толстые щеки полковника надулись, как кузнечные меха, готовые лопнуть в любой момент, забрызгав присутствующих ядом с головы до пят. — Реформа — камень в огород всего сословия. Чёрта лысого мы все получим, крохи одни, помяните моё слово! Уйдёт землица наша по ведомствам, или под видом излишек всё расхитят, но, уверяю вас, ничего по-честному здесь не будет — да мне ли вас учить, дамы и господа, в каком государстве нам повезло уродиться под оком божиим? Вспомните вы тогда, как над полковником-то глупым смеялись, да позднова-а-ато ужо будет!.. — прогнусавил он в конце и с нескрываемым презрением оглядел всю компанию.
— Вы ретроград, полковник! — смело бросила взгляд вороных очей как двойку вороных лошадей в бой Марфа Тимофеевна. — в будущем о таких, как вы, напишут хорошие книжки, высмеивающие подобных вам препятствующих ходу прогресса лиц, а то и вас лично! Да-да, именно о вас напишут писатели в будущем! — вдохновенно закончила она пламенное пророчество Кассандры, победоносно скрестив на груди тонкие и холёные, совершенно белые ручки.
— Возможно, — с неожиданной лёгкостью согласился толстый полковник, раздумчиво разглаживая рыжеватый ус. — Но лично мне смешны все, кто готов без борьбы уступить свои права, уже сейчас. Моя жизнь полна мелких обид, и не всегда я могу вызвать на дуэль обидчика. Обидчики мои зачастую уподобляются трусливым зайцам или страусам: чуть что — сразу на попятный; по кустам прячутся, да голову в песок! Так как же теперь я буду вымещать злобу свою? Да что — я! Как всё наше сословие будет жить без молчаливо признанного обществом права физической расправы над одним представителем быдла вместе другого?..
— Эх, о чём с ним говорить-то?! — обречённо махнул рукой Лебедев и отвернулся.
Глава 2001.1
Байконур. Одна капля отделилась от стены дождя. Сначала замедлила, а вскоре и вовсе остановила полёт. Вдруг — раз! — она взмыла в небеса — всё выше и выше! — и покинула слои атмосферы.
«Ну, Байконур, прощай, не поминай лихом выходца из крестьян, если что!» — Гагарин не сразу заметил, когда апрельское солнце, только что так мило жарившее сквозь иллюминатор, резко сменилось мелким дождичком. Редкие капли падали на космодром и разбивались, как человеческие жизни, запущенные Божественной Рукой в свободный полёт в тёмной бесконечности Бытия. Солнце скрылось. Но пройдёт совсем немного, и оно станет ближе ему, чем кому-либо ещё из живущих на земле. Ближе физически. Думать об этом было и страшно, и приятно. Щекотка для мозгового вещества. «Такие же два корабля с манекенами слетали нормально; надеюсь, наличие сознания не создаст лишних проблем... У-ух, сегодня я — король всей Земли; я — Главный Генсек Всея Вселенной. Я, а вовсе не Никита!!»
Корабль плавно выбрался на орбиту. Справившись с первоначальным шоком от необычности путешествия, Юрий решил взять ситуацию в свои руки и поуправлять кораблём самостоятельно.
Система была заблокирована кодовым замком. Код не сообщали: его положили в конверт, который был уложен в один из имеющихся в кабине настенных карманов. Не колеблясь, Гагарин вскрыл его и активировал систему управления.
Земля голубела в верхней части «Взора» (оптического прибора, с помощью которого контролировалось положение корабля относительно Земли).
«Вспоминаем... „При правильной ручной ориентации изображение горизонта Земли во „Взоре“ должно занимать симметричное относительно центра прибора положение“».
«Косяк!» — подумал Гагарин и отклонил ручку вниз, удерживая её до тех пор, пока изображение во «Взоре» не выровнялось.
— «Кедр», как слышно? Что у вас? Как проходит полёт? — раздалось сквозь помехи с далёкого родного шара.
— Говорит «Кедр»! Всё в порядке: вышел на орбиту, самочувствие хорошее, провожу наблюдения.
...Выполнив один оборот вокруг Земли, корабль завершил полёт на одну секунду раньше запланированного срока. Система торможения подвела: спускаемый аппарат с Гагариным приземлился не там, где планировалось — в ста десяти километрах от Сталинграда — а в Саратовской области, рядом с Энгельсом.
За семь километров до земли Юрий Алексеевич катапультировался. Весь путь до земли с ним рядом проделала маленькая капля.
Глава 2001.2
Военный аэропорт в районе Энгельса.
— Первый, Первый, радар засёк неопознанную цель! Что делать? Что делать, Первый?
(Пауза)
— Продолжать наблюдение!
— Есть — продолжать наблюдение! Внимание! Целей стало две!..
Глава 2001.3
Первыми людьми, которым суждено было встречать и угощать ста граммами самогона человека, влетевшего в историю подобно ракете, оказались жена лесника Анна Акимовна Тахтарова — добрая приветливая гражданка, иначе, впрочем, в историю едва бы вошедшая, и её весёлая шестилетняя внучка Рита. Гагарин жадно глотал самогон и всё бешено вращал глазами с расширившимися зрачками, гладя белобрысую умненькую головку Риты и приговаривая:
— Ух, бля! Не, вот ух же, бля! Вы только не говорите никому, что я тут пил!..
Уверив в своей и дочкиной неболтливости Юрия, Анна потупила очи и скромно вопросила:
— Юрий Алексеевич, ну как там?
— Холодно и темно. Мрачно там. Но это надо! — отрывисто вещал нахмурившийся космонавт.
Вскоре к месту событий прибыли военные из находившейся рядом части. Одна группа взяла под охрану корабль, другая повезла Юрия в расположение.
Уже на месте, стараясь говорить твёрже, Гагарин по телефону браво отрапортовал командиру дивизии ПВО: «Прошу передать главкому ВВС: задачу выполнил, приземлился в заданном районе, чувствую себя хорошо, ушибов и поломок нет. Гагарин».
Вокруг трубки лавировала почти не заметная и для трезвого глаза капля — не только для натерпевшегося гагаринского.
По радио передавали, что «полет успешно завершён, корабль приземлился в заданном районе, Гагарин чувствует себя хорошо»...
Глава 2002
2061 год. Шёл майский дождь. Часть капель была живой. Впрочем, обо всём по порядку...
...В лаборатории профессора Смолянского научились минимизировать душевные габариты, помещать людское сознание в «Носитель» — специально структурированную искусственную молекулу. Миниатюрное сознание было бессмертным, но не способным на какую-либо деятельность кроме наблюдения, созерцательного размышления и передачи позывных: длинных и коротких сигналов для связи с внешним миром (good old азбука Морзе).
Когда человек переступал 120-летний порог, он начинал задумываться — жить ли дальше, подвергаясь риску возможной смерти, или законсервировать душу. Во втором случае он изучал по ускоренной методике азбуку Морзе и отдавал себя в руки учёных.
Тело обволакивала Гидра проводов, а душа перемещалась в Носитель — свой новый дом, новое тело...
Всего за десять минут.
Всего за десять миллиардов кредитов.
Дорого. Не для всех. Но и не для единиц.
Молекула-Носитель могла месяцами храниться в стационарном состоянии и думать о прошлом, общаясь телепатически с другими Носителями, а могла объединиться с ними и отправиться в специальной оболочке, «Капле», использовавшейся, как самолёт или космический корабль, на Экскурсию... Если потомки хозяев сознаний оплачивали предкам это развлечение.
Капля, как правило, состояла из небольшого числа Носителей. Экскурсии проводились по современному миру, или — если это была Темпоральная Экскурсия — по миру прошлого. Учитывая, что, во избежание возникновения возможных временных парадоксов, знакомых всем по старинной классической научной фантастике, в прошлое запрещено отправлять людей в «обычном» состоянии, такие Экскурсии могли стать бесценным источником информации, и иногда спонсировались лучшими мировыми университетами.
Такая точная детализация быта ушедших эпох и обстановки мировых событий позволила поднять историческую науку на небывалый до той поры уровень.

3. «Приблизительно 1984 — некоторые истоки романа»
В этом исследовании мне бы хотелось поговорить о тех влияниях, которым подвергся в большей или меньшей степени Джордж Оруэлл в ходе работы над своим прославленным шедевром — романом «1984». В первой части работы мы окинем взором некоторые из публицистических работ сороковых годов самого Оруэлла — эссе и критические статьи, содержащие мысли и идеи, которые послужили некоторой «отправной точкой» и при создании романа (возможно, впрочем, что, порождённые сознанием писателя, они сначала вливались в структуру создававшегося параллельно «1984»… В любом случае, мысли, отражённые в критических работах и романе, пересекаются).
Будем идти в хронологическом порядке.
Первое эссе, попавшее в центр нашего внимания, относится к 1941 году. Оно называется «Литература и тоталитаризм». Вот характерные черты тоталитаризма (Оруэлл постоянно употреблял именно этот термин), перечисленные в работе:
«Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить. Важно отдавать себе отчет в том, что его контроль над мыслью преследует цели не только запретительные, но и конструктивные. Не просто возбраняется выражать — даже допускать — определённые мысли, но диктуется, что именно надлежит думать; создаётся идеология, которая должна быть принята личностью, норовят управлять её эмоциями и навязывать ей образ поведения. Она изолируется, насколько возможно, от внешнего мира, чтобы замкнуть её в искусственной среде, лишив возможности сопоставлений. Тоталитарное государство обязательно старается контролировать мысли и чувства своих подданных по меньшей мере столь же действенно, как контролирует их поступки». (Перевод А. Зверева)
Описанная картина тоталитарного общества не только верна, она определяет и его тенденции. В максимально выраженной форме такой контроль и будет показан в «1984»: «Партию не беспокоят явные действия; мысли — вот о чём наша забота. Мы не просто уничтожаем наших врагов, мы их исправляем» (цитаты из романа — в переводе В. Голышева). Вновь эта же статья:
«Особенность тоталитарного государства та, что, контролируя мысль, оно не фиксирует её на чём-то одном. Выдвигаются догмы, не подлежащие обсуждению, однако изменяемые со дня на день. Догмы нужны, поскольку нужно абсолютное повиновение подданных, однако невозможно обойтись без коррективов, диктуемых потребностями политики власть предержащих. Объявив себя непогрешимым, тоталитарное государство вместе с тем отбрасывает само понятие объективной истины. Вот очевидный, самый простой пример: до сентября 1939 года каждому немцу вменялось в обязанность испытывать к русскому большевизму отвращение и ужас, после сентября 1939 года — восторг и страстное сочувствие».
Оруэлл уже тут указывает на исторические предпосылки той части сюжета романа, в которой происходят метаморфозы союзнических отношений Остазии, Евразии и Океании. Если в начале романа Океания воюет с Евразией и состоит в союзе с Остазией, то по ходу развития повествования картина меняется: теперь война ведётся с Остазией при содействии Евразии, при этом правящая партия требует от людей, чтобы они верили, будто ситуация была таковой всегда. В произведении говорится также о том, что и до этой перемены происходили другие, аналогичные, с таким же «самостопом» и запретом сомневаться в историческом status quo:
«В том или ином сочетании три сверхдержавы постоянно ведут войну, которая длится уже двадцать пять лет».
«<…> Океания воевала с Евразией и состояла в союзе с Остазией. Ни публично, ни с глазу на глаз никто не упоминал о том, что в прошлом отношения трёх держав могли быть другими. Уинстон прекрасно знал, что на самом деле Океания воюет с Евразией и дружит с Остазией всего четыре года. Но знал украдкой — и только потому, что его памятью не вполне управляли. Официально союзник и враг никогда не менялись. Океания воюет с Евразией, следовательно, Океания всегда воевала с Евразией. Нынешний враг всегда воплощал в себе абсолютное зло, а значит, ни в прошлом, ни в будущем соглашение с ним немыслимо.
Самое ужасное, в сотый, тысячный раз думал он, переламываясь в поясе (сейчас они вращали корпусом, держа руки на бёдрах — считалось полезным дли спины), — самое ужасное, что всё это может оказаться правдой. Если партия может запустить руку в прошлое и сказать о том или ином событии, что его никогда не было, — это пострашнее, чем пытка или смерть.
Партия говорит, что Океания никогда не заключала союза с Евразией. Он, Уинстон Смит, знает, что Океания была в союзе с Евразией всего четыре года назад. Но где хранится это знание? Только в его уме, а он, так или иначе, скоро будет уничтожен. И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой. „Кто управляет прошлым, — гласит партийный лозунг, — тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым“. И, однако, прошлое, по природе своей изменяемое, изменению никогда не подвергалось. То, что истинно сейчас, истинно от века и на веки вечные. Всё очень просто. Нужна всего-навсего непрерывная цепь побед над собственной памятью. Это называется „покорение действительности“; на новоязе — „двоемыслие“.»
Позже в одном из произведений Пелевина появятся рассуждения о том, что если миллионы коммунистов верили, например, в заговоры контрреволюционеров, то они и правда существовали — для этих людей, но ведь другие даже такой терминологией не пользовались…
Обратимся теперь к статье «Вспоминая войну в Испании» (перевёл также А. Зверев, написана в 1942-м):
«Что меня поразило и продолжает поражать — так это привычка судить о жестокостях, веря в них или подвергая их сомнению, согласно политическим предпочтениям судящих. Все готовы поверить в жестокости, творимые врагом, и никто — в творимые армией, которой сочувствуют; факты при этом попросту не принимаются во внимание».
«Правда сразу начинает восприниматься как ложь, если исходит от врага».
Сразу вспоминается текст романа:
«Но неверно думать, что методы ведения войны и преобладающее отношение к ней стали менее жестокими и кровавыми. Напротив, во всех странах военная истерия имеет всеобщий и постоянный характер, а такие акты, как насилие, мародёрство, убийство детей, обращение всех жителей в рабство, репрессии против пленных, доходящие до варки или погребения живьём, считаются нормой и даже доблестью — если совершены своей стороной, а не противником».
Или, например, следующий пассаж из «приложения» о новоязе:
«Предполагалось, что в конце концов членораздельная речь будет рождаться непосредственно в гортани, без участия высших нервных центров. На эту цель прямо указывало новоязовское слово „речекряк“, то есть „крякающий по-утиному“. Как и некоторые другие слова В, „речекряк“ имел двойственное значение. Если крякали в ортодоксальном смысле, это слово было не чем иным, как похвалой, и когда „Таймс“ писала об одном из партийных ораторов: „идейно крепкий речекряк“, — это был весьма тёплый и лестный отзыв».
Далее в статье:
«Готов согласиться, что история большей частью неточна и необъективна, но особая мета нашей эпохи — отказ от самой идеи, что возможна история, которая правдива».
«Есть лишь два действенных средства предотвратить фантасмагорию, когда чёрное завтра объявляют белым, а вчерашнюю погоду изменяют соответствующим распоряжением. Первое из них — признание, что истина, как бы её ни отрицали, тем не менее существует, следит за всеми вашими поступками, поэтому нельзя её уродовать способами, призванными ослабить её воздействие. Второе — либеральная традиция, которую можно сохранить, пока на Земле остаются места, не завоёванные её противниками».
Тут прослеживается в зародыше идея о том, что прошлым можно управлять, нашедшая отражение в тексте романа, где Оруэлл как раз и показывает, что будет, если исчезнут либеральная традиция и понятие истины кроме данной кем-то свыше («партией» в романе).
Следующей рассмотренной нами статьей станет «Предисловие к сборнику Джека Лондона «„Любовь к жизни“ и другие рассказы» (в переводе Г. Злобина, статья 1945-го года).
В начале статьи Оруэлл говорит об одном рассказе Джека Лондона, в котором есть такие слова:
«Он набрёл на маленькое озерко. И, наклонившись над ним в поисках пескарей, отшатнулся, словно ужаленный. Он увидел своё лицо, отражённое в воде. Это отражение было так страшно, что пробудило даже его отупевшую душу» (Джек Лондон, «Любовь к жизни», перевод. Н. Дарузес).
Сразу же в памяти внимательного читателя «1984» всплывает место, где говорится:
«Уинстон замер от испуга. Из зеркала к нему шло что-то согнутое, серого цвета, скелетообразное. Существо это пугало даже не тем, что Уинстон признал в нём себя, а одним своим видом. Он подошёл ближе к зеркалу. Казалось, что он выставил лицо вперёд, — так он был согнут. Измученное лицо арестанта с шишковатым лбом, лысый череп, загнутый нос и словно разбитые скулы, дикий, настороженный взгляд».
Далее в своей статье Оруэлл пишет о «Железной пяте»:
«Главное же достоинство книги — в мысли, что капиталистическое общество отнюдь не погибнет из-за собственных „противоречий“, что, напротив, господствующий класс, поступаясь многими привилегиями ради сохранения своего положения, будет способен объединиться в гигантскую корпорацию и даже создать некую извращённую форму социализма».
Эти мотивы нашли отражение в мире «1984». «Пята» отчасти предвосхитила роман Оруэлла. На это есть косвенное указание и в самом произведении английского писателя: хотя события в романе Лондона происходят в 1912-1932, подъём революционного движения приходится на 1984-й год. Само название работы Эммануэля Голдстейна — «Теория и практика олигархического коллективизма» — как мне кажется, навеяно Джеком Лондоном.
Обратимся к статье «Подавление литературы» 45-46-го годов (перевод — В. Скороденко).
«Туман дезинформации и лжи, окутывающий такие темы, как голод на Украине, гражданская война в Испании, советская политика по отношению к Польше и др., порождён не одним только сознательным обманом; всякий писатель и журналист, безоговорочно поддерживающий СССР, то есть поддерживающий именно так, как желательно самим русским, вынужден молчаливо соглашаться с заведомым искажением важных вопросов, по которым идёт спор. Передо мной редкая, по-видимому, брошюра, написанная Максимом Литвиновым в 1918 году и дающая очерк революционных событий того времени в России. Сталин в ней даже не упомянут, зато высоко оценена роль Троцкого, а также Зиновьева, Каменева и других. Что делать с такой брошюрой даже самому честно мыслящему коммунисту? В лучшем случае, как подобает мракобесу, объявить её нежелательным документом, подлежащим запрету. Если же по каким-то причинам было бы решено издать эту брошюру „с исправлениями“, очернив Троцкого и вставив упоминания о Сталине, против этого не сможет протестовать ни один коммунист, сохраняющий верность партии. В последние годы выходили фальшивки, едва ли не столь же чудовищные. Важно, однако, не то, что это происходило, а то, что, даже когда об этом становилось известно, левая интеллигенция в целом никак на это не реагировала. На доводы о том, что правда была бы „несвоевременна“ или могла кому-то там „сыграть на руку“, невозможно вроде бы возразить, и очень немногих тревожит, что ложь, которой они попустительствуют, способна перекочевать из газет на страницы исторических сочинений.
Отлаженное враньё, ставшее привычным в тоталитарном государстве, отнюдь не временная уловка вроде военной дезинформации, что бы там порой ни говорили. Оно лежит в самой природе тоталитаризма и будет существовать даже после того, как отпадёт нужда в концентрационных лагерях и тайной полиции. Среди мыслящих коммунистов имеет хождение негласная легенда о том, что, хотя сейчас Советское правительство вынуждено прибегать к лживой пропаганде, судебным инсценировкам и т. п., оно втайне фиксирует подлинные факты и когда-нибудь в будущем их обнародует. Мы, думаю, можем со всей уверенностью сказать, что это не так, потому что подобный образ действий характерен для либерального историка, убеждённого, что прошлое невозможно изменить и что точность исторического знания — нечто самоценное и само собой разумеющееся. С тоталитарной же точки зрения историю надлежит скорее творить, чем изучать. Тоталитарное государство — в сущности, теократия, и его правящей касте, чтобы сохранить своё положение, следует выглядеть непогрешимой. А поскольку в действительности не бывает людей непогрешимых, то нередко возникает необходимость перекраивать прошлое, чтобы доказать, что той или иной ошибки не было или что те или иные воображаемые победы имели место на самом деле. Опять же всякий значительный поворот в политике сопровождается соответствующим изменением в учении и переоценками видных исторических деятелей. Такое случается повсюду, но в обществе, где на каждом данном этапе разрешено только одно-единственное мнение, это почти неизбежно оборачивается прямой фальсификацией. Тоталитаризм на практике требует непрерывного переписывания прошлого и в конечном счёте, вероятно, потребует отказа от веры в самую возможность существования объективной истины. <…>
Если когда-нибудь где-нибудь бесповоротно восторжествует тоталитарное общество, оно, вероятно, учредит некий шизофренический образ мышления, допускающий опору на здравый смысл в повседневной жизни и в некоторых точных науках и предполагающий отказ от здравого смысла в политике, истории и социологии».
Сама собой напрашивается аналогия как с мотивом «дела о фотографиях» в романе, так и с работой Уинстона (подгон исторических документов под соответствие с текущей политикой партии). Вот отрывок из романа, характеризующий роль некой фотографии, побывавшей в руках Уинстона:
«Чуть позже всех троих опять арестовали. Выяснилось, что сразу же после освобождения они вступили в новые заговоры. На втором процессе они вновь сознались во всех прежних преступлениях и во множестве новых. Их казнили, а дело их в назидание потомкам увековечили в истории партии. Лет через пять после этого, в 1973-м, разворачивая материалы, только что выпавшие на стол из пневматической трубы, Уинстон обнаружил случайный обрывок бумаги. Значение обрывка он понял сразу, как только расправил его на столе. Это была половина страницы, вырванная из „Таймс“ примерно десятилетней давности, — верхняя половина, так что число там стояло, — и на ней фотография участников какого-то партийного торжества в Нью-Йорке. В центре группы выделялись Джонс, Аронсон и Резерфорд. Не узнать их было нельзя, да и фамилии их значились в подписи под фотографией.
А на обоих процессах все трое показали, что в тот день они находились на территории Евразии. С тайного аэродрома в Канаде их доставили куда-то в Сибирь на встречу с работниками Евразийского генштаба, которому они выдавали важные военные тайны. Дата засела в памяти Уинстона, потому что это был Иванов день: впрочем, это дело наверняка описано повсюду. Вывод возможен только один: их признания были ложью.
Конечно, не бог весть какое открытие. Уже тогда Уинстон не допускал мысли, что люди, уничтоженные во время чисток, в самом деле преступники. Но тут было точное доказательство, обломок отменённого прошлого: так одна ископаемая кость, найденная не в том слое отложений, разрушает целую геологическую теорию. Если бы этот факт можно было обнародовать, разъяснить его значение, он один разбил бы партию вдребезги. <…>
Любопытно: хотя и фотография и отраженный на ней факт были всего лишь воспоминанием, само то, что он когда-то держал её в руках, влияло на него до сих пор. Неужели, спросил он себя, власть партии над прошлым ослабла оттого, что уже не существующее мелкое свидетельство когда-то существовало?
А сегодня, если бы удалось воскресить фотографию, она, вероятно, и уликой не была бы. Ведь когда он увидел её, Океания уже не воевала с Евразией и трое покойных должны были бы продавать родину агентам Остазии. А с той поры произошли ещё повороты — два, три, он не помнил сколько. Наверное, признания покойных переписывались и переписывались, так что первоначальные факты и даты совсем уже ничего не значат. Прошлое не просто меняется, оно меняется непрерывно. Самым же кошмарным для него было то, что он никогда не понимал отчетливо, какую цель преследует это грандиозное надувательство. Сиюминутные выгоды от подделки прошлого очевидны, но конечная её цель — загадка. Он снова взял ручку и написал:
Я понимаю КАК; не понимаю ЗАЧЕМ».
О тех же явлениях, художественно описанных в романе, Оруэлл-публицист повествует как о современных ему:
«Советская Россия образует в британской печати своего рода запретную зону, такие проблемы, как Польша, гражданская война в Испании, советско-германский пакт и т. д., не подлежат серьёзному обсуждению, и, коль скоро вы располагаете сведениями, которые противоречат господствующему мнению, вам положено либо извратить эти сведения, либо о них умолчать <…>».
«Новизна тоталитаризма — в том, что его доктрины не только неоспоримы, но и переменчивы. Человеку надлежит принимать их под страхом отлучения, однако, с другой стороны, быть всегда готовым к тому, что они в одну минуту могут перемениться. Взять, к примеру, различные, полярно несовместимые позиции, которые английский коммунист или „попутчик“ был вынужден занимать в отношении войны между Британией и Германией. До сентября 1939-го ему на протяжении многих лет полагалось возмущаться „ужасами нацизма“ и каждым написанным словом клясть Гитлера; после сентября 1939-го ему год и восемь месяцев приходилось верить в то, что Германия претерпела больше несправедливости, чем творит сама, и словечко „наци“, по крайней мере в печатном тексте, было начисто выброшено из словаря. Не успел наш английский коммунист в восемь часов утра 22 июня 1941 года прослушать по радио выпуск последних известий, как ему надлежало вновь уверовать, что мир не видел более чудовищного зла, чем нацизм».
Далее Оруэлл переходит непосредственно к анализу влияния тоталитаризма на литературу:
«Общество превращается в тоталитарное, когда его структуры становятся вопиюще искусственными, то есть когда его правящий класс утрачивает своё назначение, но силой или обманом продолжает цепляться за власть. Подобное общество, сколь бы долго оно ни сохранялось, никогда не сможет себе позволить терпимости или интеллектуального равновесия. Оно никогда не сможет допустить ни правдивого изложения фактов, ни искренности чувств, потребных для литературного творчества».
И конкретно на её роды и жанры:
«Трудно сказать, воздействует ли тоталитаризм на стихи так же однозначно губительно, как на прозу. В силу взаимодействия целого ряда причин поэту дышится в автократическом обществе легче, чем прозаику. Прежде всего, бюрократы и прочие „практичные“ лица, как правило, слишком презирают поэта, чтобы вникать в то, что он там пишет. Во-вторых, то, что он пишет, то есть „содержание“ стихотворения, переложенное на прозу, не представляет особого значения даже для самого поэта. Мысль, заключённая в стихотворении, всегда проста и не более для него существенна, чем для картины — первоначальный сюжет. Стихотворение — это сочетание звуков и ассоциаций, подобно тому как картина — сочетание мазков. Больше того, короткие фрагменты поэтического текста, например припев в песне, могут и вообще не нести смысла. Вот почему поэту довольно легко удаётся обходить опасные темы и избегать еретических высказываний; а если он их даже и допускает, они могут проскочить незамеченными. Но самое главное — хорошие стихи в отличие от хорошей прозы не обязательно результат индивидуального творчества. <…> Стихи — и, возможно, хорошие стихи на своём уровне, хотя уровень этот не будет самым высоким, — могли бы выжить даже в условиях наиболее драконовского режима. Даже общество, где свобода и индивидуальность истреблены, всё равно будет нуждаться либо в патриотических песнях и героических балладах, славословящих победы, либо в замысловатых льстивых виршах; и такие стихи можно писать по заказу или сочинять коллективно, не обязательно лишая их при этом художественной ценности. Проза — другое дело: ставя границы собственной мысли, прозаик тем самым убивает творческое воображение. Но история тоталитарных обществ, групп или объединений, исповедующих тоталитаризм, показывает, что утрата свободы враждебна всем формам литературы».
Хорошо, что Оруэлл оговорился в последних абзацах об «утрате свободы», враждебной «всем формам литературы» в тоталитарном обществе — иначе из его слов можно было бы сделать вывод, что поэты, например, в СССР обязательно должны бы были быть обласканы властями. Но мы-то знаем, что это не так: достаточно вспомнить судьбы Ахматовой, Пастернака, Бродского и многих других. Впрочем, и рассуждения Оруэлла исходят не от праздности — Оруэллом, как последователем Уэллса (в статье о Уэллсе Оруэлл писал: «<…> из писавших, во всяком случае по-английски, между 1900 и 1920 годами никто не повлиял на молодежь так сильно, как Уэллс»), впрочем, не сходящимся с ним по ряду вопросов, очевидно, движет желание вступить в заочную полемику со Свифтом как автором «Путешествий Гулливера» (книги, которую, по собственному признанию, Джордж читал не менее семи раз). Вот что говорится в статье Оруэлла о «Путешествиях…» (к ней мы ещё вернёмся):
«Вероятно, Свифт подчёркивает атлетические свойства гуигнгнмов (Кстати сказать, «Ферма животных» наследует традиции Свифта напрямую — взять хотя бы одних говорящих лошадей — прим. А.М.), дабы убедить читателей, что никогда благородные лошади не будут побеждены презренным родом человеческим; а склонность к поэзии присуща им потому, что поэзия представляется Свифту антитезой науки, самого бесполезного, на его взгляд, занятия на свете».
Впрочем, судьба поэзии в эпоху тоталитаризма, показанная Оруэллом в «1984», не сильно отличается от судьбы прозы.
«1984» о (песенной) поэзии:
«Когда её рот освобождался от прищепок, она запевала сильным контральто:
Давно уж нет мечтаний, сердцу милых.
Они прошли, как первый день весны,
Но позабыть я и теперь не в силах
Тем голосом навеянные сны!
Последние недели весь Лондон был помешан на этой песенке. Их в бесчисленном множестве выпускала для пролов особая секция музыкального отдела. Слова сочинялись вообще без участия человека — на аппарате под названием „версификатор“.»
Сразу же можно вспомнить «Мы» Замятина, о котором мы (простите за тавтологию) также ещё поговорим:
«<...> я с трудом включил внимание только тогда, когда фонолектор перешёл уже к основной теме: к нашей музыке, к математической композиции (математик — причина, музыка — следствие), к описанию недавно изобретенного музыкометра.
— «…Просто вращая вот эту ручку, любой из вас производит до трёх сонат в час. А с каким трудом давалось это вашим предкам. Они могли творить, только доведя себя до припадков „вдохновения“ — неизвестная форма эпилепсии. И вот вам забавнейшая иллюстрация того, что у них получалось, — музыка Скрябина — двадцатый век. Этот чёрный ящик (на эстраде раздвинули занавес и там — их древнейший инструмент) — этот ящик они называли „рояльным“ или „королевским“, что лишний раз доказывает, насколько вся их музыка…»
«1984» о прозе (романах):
«<…> работала, как он и догадывался, в отделе литературы на машине для сочинения романов. Работа ей нравилась — она обслуживала мощный, но капризный электромотор. Она была „неспособной“, но любила работать руками и хорошо разбиралась в технике. Могла описать весь процесс сочинения романа — от общей директивы, выданной плановым комитетом, до заключительной правки в редакционной группе. Но сам конечный продукт её не интересовал. „Читать не охотница“, — сказала она. Книги были одним из потребительских товаров, как повидло и шнурки для ботинок».
Вновь статья «Подавление литературы»:
«Разумеется, печатное слово останется, и любопытно прикинуть, какого рода материалы для чтения уцелеют в жёстком тоталитарном обществе. Скорее всего останутся газеты — пока телевидение не поднимется на новую ступень, — но, если исключить газеты, уже теперь возникает сомнение: ощущают ли огромные массы народа в промышленно развитых странах необходимость в какой бы то ни было литературе? Во всяком случае, они намерены тратить на печатные издания гораздо меньше того, что тратят на некоторые другие виды досуга. Вероятно, романы и рассказы раз и навсегда уступят место кинофильмам и радиопостановкам. А может, какие-то формы низкопробной сенсационной беллетристики и выживут — её будут производить своего рода поточным методом, сводящим творческое начало до минимума.
Человеческой изобретательности, видимо, достанет на то, чтобы книги писали машины. Механизированный процесс уже, как легко убедиться, запущен в кино и на радио, в рекламе и пропаганде, а также в примитивных разновидностях журналистики».
В приведённом отрывке угадываются не только появившиеся позднее в романе машины для сочинения романов (описывающих машины для сочинения романов, описывающих машины… шутка! Хотя напомнило Оруэлла: «Население этих районов <…> расходуется ими, подобно углю и нефти, чтобы произвести больше оружия, чтобы захватить больше территории, чтобы получить больше рабочей силы, чтобы произвести больше оружия — и так до бесконечности»), но и, видимо, некий прообраз телекрана («пока телевидение не поднимется на новую ступень»).
Далее в статье автор рассуждает о более лёгкой в тоталитарном государстве участи учёных по сравнению с участью писателей. Всплывает и формула, очень важная в романе — «дважды два», дающие в зависимости от подхода четыре или пять. Концепция «дважды два равно пяти» родилась под влиянием советского лозунга «Пятилетку — в четыре года!», но очевидно повлияло и начало сонета R-13 «Счастье» из замятинской вещи «Мы»:
«Вечно влюблённые дважды два,
Вечно слитые в страстном четыре,
Самые жаркие любовники в мире —
Неотрывающиеся дважды два…»
В том же «Мы» есть слова: «Истина — одна, и истинный путь — один; и эта истина — дважды два, и этот истинный путь — четыре», содержащие ещё более наглядное сходство с «1984» («Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре»). Однако упоминается это равенство русским и английским писателями в разных контекстах: «И разве не абсурдом было бы, если бы эти счастливо, идеально перемноженные двойки — стали думать о какой-то свободе, т. е. ясно — об ошибке? Для меня — аксиома, что R-13 сумел схватить самое основное, самое…» («Мы»).
«До тех пор пока невозможно полностью игнорировать материальную реальность, до тех пор пока два и два в сумме должны давать четыре при расчёте, например, проекта самолёта, учёный выполняет свои обязанности, и ему даже может быть предоставлена свобода — в определённых границах» («Подавление литературы»), «В философии, в религии, в этике, в политике дважды два может равняться пяти, но если вы конструируете пушку или самолёт, дважды два должно быть четыре» («1984»).
Берёмся за следующую статью. Это — уже упоминавшаяся работа «Политика против литературы. Взгляд на „Путешествия Гулливера“» (1946 год, И. Левидова перевела).
Всё те же мысли и идеи не оставляют Оруэлла и при анализе «Путешествий Гулливера»:
«Величайшим его вкладом в политическую мысль — в узком смысле этого понятия — надо считать гневный сарказм, который он обрушивает, особенно в Третьей части, на тоталитарное, выражаясь по-современному, общество. С необыкновенной провидческой ясностью видит он кишащее шпионами „полицейское государство“ с его бесконечной охотой на еретиков и судами над „изменниками родины“, рассчитанными на то, чтобы нейтрализовать народное недовольство, обращая его в военную истерию. <…> несколько ниже, в той же самой главе мы словно попадаем в самый разгар русских политических процессов 1930-х годов:
«В королевстве Трибниа, называемом туземцами Лангден... большая часть населения состоит сплошь из разведчиков, свидетелей, доносчиков, обвинителей, истцов, очевидцев, присяжных...
...Прежде всего они соглашаются и определяют промеж себя, кого из заподозренных лиц обвинить в составлении заговора; затем прилагаются все старания, чтобы захватить письма и бумаги таких лиц, а их авторов заковать в кандалы. Захваченные письма и бумаги передаются в руки специальных знатоков, больших искусников по части нахождения таинственного значения слов, слогов и букв... Если этот метод оказывается недостаточным, они руководствуются двумя другими, более действенными, известными между учёными под именем акростихов и анаграмм. Один из этих методов позволяет им расшифровать все инициалы согласно их политическому смыслу. Так N будет означать заговор; В — кавалерийский полк; L — флот на море. Пользуясь вторым методом, заключающимся в перестановке букв подозрительного письма, можно прочитать самые затаённые мысли и узнать самые сокровенные намерения недовольной партии. Например, если я в письме к другу говорю: „Наш брат Том нажил геморрой“, искусный дешифровальщик из этих самых букв прочитает фразу, что заговор открыт, надо сопротивляться и т. д. Это и есть анаграмматический метод».
Другие профессора этой же школы изобретают упрощённые языки, сочиняют книги с помощью специальных станков, обучают студентов, заставляя их глотать облатки, на которых записан текст урока, предлагают устранять различия в мыслях, производя обмен мозгами посредством отпиливания части затылка... Есть нечто странно знакомое в самой атмосфере этих глав: через всё это изобретательное дурачество проходит мысль, что тоталитаризм стремится не только заставить людей думать надлежащим образом, но и притупить их сознание. Да и свифтовское описание вождя, царящего над племенем йэху, и „фаворита“, который сначала исполняет грязную работу, чтобы затем стать козлом отпущения, на редкость хорошо вписывается в наше собственное время».
Проанализируем процитированный пассаж. «Другие профессора этой же школы изобретают упрощённые языки, сочиняют книги с помощью специальных станков» — вот вам источники новояза и машин для сочинения романов в «1984». «Бесконечная охота на еретиков», которую Оруэлл видит как у Свифта, так и в современном ему СССР, нашла отражение в его романе — вспоминаются те же люди на фотографии, якобы сторонники Голдстейна, как и все аналогичные жертвы режима в произведении, включая главного героя.
Вновь статья:
«Когда человеческое сообщество управляется определёнными „заповедями“, которые нельзя „преступить“, тот или иной индивид имеет возможность проявлять некоторую эксцентричность в своём поведении. Но когда это сообщество управляется — теоретически — лишь „любовью“ или „разумом“, личность испытывает постоянное давление, вынуждающее её и думать и поступать как все, без всяких отклонений».
Последние два предложения «1984»: «Он одержал над собой победу. Он любил Старшего Брата».
Статья:
«<…> страна, где „...большая часть населения состоит сплошь из разведчиков, свидетелей, доносчиков, обвинителей, истцов, очевидцев, присяжных, вместе с их многочисленными подручными и помощниками, находящимися на жалованье у министров и депутатов“, именуется у него Лангден, это — за исключением одной буквы — анаграмма Англии. (А поскольку в ранних изданиях есть опечатки, возможно, это было задумано как полная анаграмма.)»
Упоминаемый в третьей части Свифтом «Лангден», по-английски — “Langdon”, вполне возможно, повлиял на оруэлловский новоязовский термин в «1984» — ангсоц (“Ingsoc”) — в обоих случаях предполагается связь с названием Англии, которое по-английски выглядит как “England”, и в обоих случаях имеется расхождение в букве.
Далее:
«У Свифта есть много общего — мне кажется, больше, чем было до сих пор замечено, — с Толстым, ещё одним мыслителем, не верящим в возможность земного счастья. <…> Обоих мучили вопросы пола, но также по разным причинам, общим было лишь искреннее отвращение к сексу, с изрядной примесью болезненного влечения к нему. Толстой был раскаявшимся распутником, который проповедовал воздержание, но до глубокой старости не следовал собственной проповеди. Свифт, по всей вероятности, был импотентом и всегда испытывал какое-то гиперболическое омерзение к человеческим нечистотам, а думал на эту тему непрестанно, о чём свидетельствуют его произведения. Люди такого типа вряд ли способны оценить даже ту мизерную долю счастья, что достаётся большинству человеческих существ, и — по вполне понятным мотивам — не склонны считать возможными и значительные улучшения в жизни земной. И нелюбопытство их, и нетерпимость — из одного и того же источника».
Важность данных вопросов, мне кажется, прослеживается и у самого Оруэлла — в мотиве секса как протеста тоталитарному обществу в романе. Когда герои и героиня остаются наедине, партия бессильна. Лишь разлучив их, она ломает каждого по отдельности, находя для него самое страшное, что только можно. Но до этого момента они существуют в собственном мире, куда нет входа Старшему брату — они подобны кораллу в стеклянном шаре, что стоит в их убежище («Он повернулся к свету и стал смотреть на пресс-папье. Не коралл, а внутренность самого стекла — вот что без конца притягивало взгляд. Глубина и вместе с тем почти воздушная его прозрачность. Подобно небесному своду, стекло замкнуло в себе целый крохотный мир вместе с атмосферой. И чудилось Уинстону, что он мог бы попасть внутрь, что он уже внутри — и он, и эта кровать красного дерева, и раздвижной стол, и часы, и гравюра, и само пресс-папье. Оно было этой комнатой, а коралл — жизнью его и Джулии, запаянной, словно в вечность, в сердцевину хрусталя»). Мотив убежища роднит «1984», помимо всего прочего, с замятинским «Мы», в котором не только имеется помещение для тайных свиданий героев, но есть и такие слова: «Мне чудилось — сквозь какое-то толстое стекло — я вижу: бесконечно огромное, и одновременно бесконечно малое, скорпионообразное, со спрятанным и всё время чувствуемым минусом жалом: … А может быть, это не что иное, как моя „душа“, подобно легендарному скорпиону древних добровольно жалящих себя всем тем, что…» и «Но чувствую: живу отдельно от всех, один, огороженный мягкой, заглушающей звуки, стеной, и за этой стеной — мой мир…»
Глубоким символизмом наполнена следующая сцена из конца второй части романа:
«Уинстон встретился с ним взглядом. Ощущение наготы оттого, что ты стоишь, сцепив руки на затылке, а лицо и тело не защищены, было почти непереносимым. Человек высунул кончик белого языка, облизнул то место, где полагалось быть губам, и прошёл дальше. Опять раздался треск. Кто-то взял со стола стеклянное пресс-папье и вдребезги разбил о камин».
В самом начале Уинстон вспоминает двухминутку ненависти, которая оказывается провозвестницей всех его воспоследовавших действий:
«Уинстон приготовился занять своё место в средних рядах, и тут неожиданно появились ещё двое: лица знакомые, но разговаривать с ними ему не приходилось». Это как раз те люди, которые окажут впоследствии наиболее сильное влияние на судьбу героя: О’Брайен и Джулия.
Подобный же символизм виден в той сцене в начале романа, где Смиту, уже понимающему кажущуюся ему неминуемой опасность («меня расстреляют мне всё равно пускай выстрелят в затылок»), действительно стреляют в затылок, но… из рогатки:
«Но не успел пройти по коридору и шести шагов, как затылок его обожгла невыносимая боль. Будто ткнули в шею докрасна раскалённой проволокой. Он повернулся на месте и увидел, как миссис Парсонс утаскивает мальчика в дверь, а он засовывает в карман рогатку».
«Они только разговаривали. Уинстон всё-таки подошел к ней поближе. Она стояла очень прямо и улыбалась как будто с лёгкой иронией — как будто недоумевая, почему он мешкает. Колокольчики посыпались на землю. Это произошло само собой. Он взял её за руку». Учитывая проблемы с потенцией Смита в последующей сцене, упавшие колокольчики звучат вполне символично!
Также из начала второй части:
«Повернуть голову и посмотреть на неё было бы крайним безрассудством. Стиснутые толпой, незаметно держась за руки, они смотрели прямо перед собой, и не её глаза, а глаза пожилого пленника тоскливо уставились на Уинстона из чащи спутанных волос». Кто будет пленником в концовке романа, понятно и так.
Снова статья:
«У них (гуигнгнмов — А.М.) строгий контроль над рождаемостью: каждая пара, произведя на свет двух отпрысков, прекращает половые отношения. Браки между молодыми устраивают старшие по евгеническим принципам, и в языке их нет слов, обозначающих плотскую любовь» — вновь видно сходство мира, описанного Свифтом, с миром «1984» — нежелательность половых отношений, регуляция браков извне («Партия стремилась не просто помешать тому, чтобы между мужчинами и женщинами возникали узы, которые не всегда поддаются её воздействию. Её подлинной необъявленной целью было лишить половой акт удовольствия. Главным врагом была не столько любовь, сколько эротика — и в браке и вне его. Все браки между членами партии утверждал особый комитет, и — хотя этот принцип не провозглашали открыто, — если создавалось впечатление, что будущие супруги физически привлекательны друг для друга, им отказывали в разрешении».).
В этом же контексте вспоминается текст ещё одного предшественника «1984», замятинского «Мы»:
«<…> разве не абсурд, что государство (оно смело называть себя государством!) могло оставить без всякого контроля сексуальную жизнь. Кто, когда и сколько хотел… Совершенно ненаучно, как звери».
Эти отрывки пересекаются с другим отрывком из «1984»:
«<…> неужели в отменённом прошлом это было обычным делом — мужчина и женщина могли лежать в постели прохладным вечером, ласкать друг друга когда захочется, разговаривать о чём вздумается и никуда не спешить — просто лежать и слушать мирный уличный шум? Нет, не могло быть такого времени, когда это считалось нормальным».
Завершая разбор статьи, хочу отметить её последнее предложение, не связанное с рассматриваемой темой напрямую, но просто интересное: «Долговечность „Путешествий Гулливера“ доказывает, что мировоззрение, подкреплённое силой убеждённости, даже если оно на грани безумия, способно породить великое произведение искусства».
Следующая статья, написанная в 1946-ом году и переведённая А. Шишкиным, посвящена произведению, оказавшему непосредственное влияние на сюжет и описанный в «1984» мир — «Рецензия на „Мы“ Е.И. Замятина».
Там сам Оруэлл при пересказе по сути указывает на то, что впечатлило его: «Власти объявляют, что причина недавних беспорядков установлена: оказывается, ряд людей страдают от болезни, именуемой фантазия. Организован специальный нервный центр по борьбе с фантазией, и болезнь излечивается рентгеновским облучением. Д-503 подвергается операции, после чего ему легко совершить то, что он всегда считал своим долгом, то есть выдать сообщников полиции. В полном спокойствии наблюдает он, как пытают I-330 под стеклянным колпаком, откачивая из-под него воздух».
Думаю, описанная сцена помогла появиться пресловутой оруэлловской «комнате 101» (сам номер соответствовал номеру рабочей комнаты английского писателя на BBC) в «1984». Повлиял и мотив любящих друг друга противников режима (не важно, было ли их чувство в «Мы» любовью)…
Теперь — статья «Англичане», написанная в мае 1944, перевод Ю. Зараховича:
«<…> высокие, долговязые фигуры, традиционно считающиеся английскими, редко встречаются за пределами высших классов. Трудящийся же люд в основном мелковат, короткорук и коротконог, движениям свойственна порывистость, а женщинам на пороге среднего возраста свойственно раздаваться в теле».
То же самое так иллюстрируется в «1984»:
«Вот женщина опять приняла обычную позу — протянула толстые руки к веревке, отставив могучий круп, и Уинстон впервые подумал, что она красива. Ему никогда не приходило в голову, что тело пятидесятилетней женщины, чудовищно раздавшееся от многих родов, а потом загрубевшее, затвердевшее от работы, сделавшееся плотным, как репа, может быть красиво. Но оно было красиво, и Уинстон подумал: а почему бы, собственно, нет? С шершавой красной кожей, прочное и бесформенное, словно гранитная глыба, оно так же походило на девичье тело, как ягода шиповника — на цветок. Но кто сказал, что плод хуже цветка?»
Статья:
«Во время самых страшных бомбёжек Лондона власти пытались помешать горожанам превратить метро в бомбоубежище. В ответ лондонцы не стали ломать двери и брать станции штурмом. Они просто покупали билеты по полтора пенни, тем самым обретая статус законных пассажиров, и никому не приходило в голову попросить их обратно на улицу».
Сравните с текстом романа:
«Может быть, как раз тогда и сбросили атомную бомбу на Колчестер. Самого налета он не помнил, а помнил только, как отец крепко держал его за руку и они быстро спускались, спускались, спускались куда-то под землю, круг за кругом, по винтовой лестнице, гудевшей под ногами, и он устал от этого, захныкал, и они остановились отдохнуть. Мать шла, как всегда, мечтательно и медленно, далеко отстав от них. Она несла грудную сестрёнку — а может быть, просто одеяло: Уинстон не был уверен, что к тому времени сестра уже появилась на свет. Наконец они пришли на людное, шумное место — он понял, что это станция метро».
Текст статьи:
«<…> возникновения истинно тоталитарной атмосферы (в Англии — А.М.), в которой государство стремится контролировать не только слова, но и мысли людей, невозможно представить».
Вновь тут имеются рассуждения о проблеме, которая впоследствии приобретёт первостепенное значение в романе Оруэлла: проблема контроля не только внешнего поведения, но и мысли. Главное преступление в мире «1984» — мыслепреступление, “thoughtcrime”, и оно же — единственно возможное…
Статья 1948-го года, «Писатели и Левиафан» (перевёл А. Зверев).
«Первым <…> столкновением с реальностью оказалась русская революция. В силу довольно сложных причин едва ли не все английские левые должны были принять установленную ею систему как „социалистическую“, понимая при этом, что и принципы её, и практика совершенно чужды всему, что подразумевается под „социализмом“ у нас самих. А в результате выработалось какое-то перевёрнутое мышление, допускающее, что такие слова, как „демократия“, обладают двумя взаимоисключающими значениями, а такие акции, как массовые аресты или насильственные выселения, оказываются в одно и то же время как правильными, так и недопустимыми (курсив мой — А.М.)».
Выделенное мной повествует именно о том, что, выражаясь языком романа, несёт на себе печать двоемыслия, как его понимал Оруэлл.
Во второй части исследования я хочу подробнее остановиться на некоторых так или иначе повлиявших на «1984» книгах.
Начну со «Скотного двора», книги самого Оруэлла. Издана в 1945-ом году. Цитаты даны в моём переводе.
В рамках «Двора» сложно говорить о том, «что на что повлияло», так как работал Джордж над этими вещами параллельно — просто мысли, возникавшие в сознании Джорджа при взгляде на окружающий мир, находили прямое отражение в разных произведениях.
«А теперь, товарищи, скажите, какова наша жизнь в своей сути? Признайте, что наша жизнь жалка, полна труда и коротка. Мы рождаемся на свет, получаем ровно столько еды, чтобы тела продолжали жить и дышать, и тех, кому это удаётся, принуждают работать до последней частицы силы; и в тот самый момент, когда приносимая нами польза заканчивается, нас убивают с ужасающей жестокостью. Ни одно животное в Англии старше года не знает, что такое счастье или досуг. В Англии нет ни одного свободного животного. Жизнь животного — это несчастья и рабство: это очевидная истина.
Но неужели это просто часть закона Природы? Или всё это так потому, что наша земля столь бедна, что не может обеспечить достойную жизнь тому, кто обитает на ней? Нет, товарищи, тысячу раз — нет! Почва Англии плодородна, климат достаточно хорош, чтобы обеспечить едой в изобилии значительно большее количество животных, чем обитает в ней сейчас. Одна только наша ферма может содержать дюжину лошадей, двадцать коров, сотни овец — да так, что все они будут жить в комфорте и с достоинством, которые сейчас почти невообразимы. Так почему мы продолжаем оставаться в этом жалком состоянии? Дело в том, что почти все продукты нашего труда крадут люди. В этом, товарищи, ответ на все наши беды. Все они в сумме умещаются в одном слове — „Человек“. Человек — единственный наш настоящий враг. Уберите со сцены Человека, и основная причина голода и переработок исчезнет навсегда».
Сравните со статьёй Голдстейна:
«В начале XX века мечта о будущем обществе, невероятно богатом, с обилием досуга, упорядоченном, эффективном — о сияющем антисептическом мире из стекла, стали и снежно-белого бетона — жила в сознании чуть ли не каждого грамотного человека. Наука и техника развивались с удивительной быстротой, и естественно было предположить, что так они и будут развиваться. Этого не произошло — отчасти из-за обнищания, вызванного длинной чередой войн и революций, отчасти из-за того, что научно-технический прогресс основывался на эмпирическом мышлении, которое не могло уцелеть в жёстко регламентированном обществе. <…> ясно было и то, что общий рост благосостояния угрожает иерархическому обществу гибелью, а в каком-то смысле и есть уже его гибель. В мире, где рабочий день короток, где каждый сыт и живет в доме с ванной и холодильником, владеет автомобилем или даже самолётом, самая очевидная, а быть может, и самая важная форма неравенства уже исчезла. Став всеобщим, богатство перестаёт порождать различия».
Всё это интересно пересекается с мыслями Троцкого из статьи о Сталине:
«В нашу сумасшедшую эпоху верные предсказания чаще всего неправдоподобны. Союз с Францией, с Англией, даже с Соединенными Штатами мог бы принести СССР пользу только в случае войны. Но Кремль больше всего хотел избежать войны. Сталин знает, что если бы СССР в союзе с демократиями вышел бы из войны победоносным, то по дороге к победе он наверняка ослабил бы и сбросил нынешнюю олигархию. Задача Кремля не в том, чтобы найти союзников для победы, а в том, чтобы избежать войны. Достигнуть этого можно только дружбой с Берлином и Токио. Такова исходная позиция Сталина со времени победы нации».
«Ферма…»:
«Было замечено, что, когда он был готов достигнуть соглашения с Фредериком, то объявлялось, что Снежок прячется в Фоксвуде, в то время как если он склонялся в сторону Пилкингтона, то говорили, что Снежок скрывается в Пинчфилде. <…>
Если что-то шло не так, стало обыкновением приписывать это Снежку. Билось ли оконное стекло, блокировалась ли канава — всегда находился кто-то, кто говорил, что Снежок приходил ночью и сотворил это, а когда пропали ключи от склада, то вся ферма была убеждена, что Снежок бросил их в колодец. Любопытно, что они продолжали верить в это даже после того, как оставленные в неположенном месте ключи нашлись под мешком с провизией. Коровы как одна утверждали, что Снежок прокрался в коровник и ночью доил их. Про крыс, приносивших много проблем этой зимой, говорили, что они в одной команде со Снежком».
А теперь посмотрим, что говорится в «1984» о Голдстейне (Снежка и Эммануэля Голдстейна объединяет общий прототип — всё тот же Лев Троцкий; кстати, имя Наполеону (так зовут в произведении свинью, чьим прообразом является Сталин), очевидно, также дано автором не случайно — именно Троцкий пишет о правительстве Сталина как о «местных носителях бонапартистской диктатуры»):
«Голдстейн, отступник и ренегат, когда-то, давным-давно (так давно, что никто уже и не помнил, когда), был одним из руководителей партии, почти равным самому Старшему Брату, а потом встал на путь контрреволюции, был приговорён к смертной казни и таинственным образом сбежал, исчез. Программа двухминутки каждый день менялась, но главным действующим лицом в ней всегда был Голдстейн. Первый изменник, главный осквернитель партийной чистоты. Из его теорий произрастали все дальнейшие преступления против партии, все вредительства, предательства, ереси, уклоны. Неведомо где он всё ещё жил и ковал крамолу: возможно, за морем, под защитой своих иностранных хозяев, а возможно — ходили и такие слухи, — здесь, в Океании, в подполье».
Вернёмся к Снежку (ещё одна понюшка!..):
«Это злодеяние намного превосходило уничтожение Снежком мельницы. Однако они думали так лишь за несколько минут до того, как полностью поверили. Все они помнили, или им казалось, что помнили, как они видели Снежка, бегущего в атаку впереди них в Битве при Коровнике, как он собирал их всех, постоянно воодушевляя, и как он не остановился ни на миг, когда дробь из ружья Джонса ранила его в спину. Поначалу показалось немного сложно понять, как это сочеталось с тем, что он был на стороне Джонса. Даже Боксёр, редко задававший вопросы, был озадачен. Он лёг, сложил передние копыта под себя, закрыл глаза, и с трудом сумел сформулировать свои мысли:
„Я не верю в это, — сказал он. — Снежок смело дрался в Битве при Коровнике. Я видел его своими глазами. Разве мы не наградили его „Героем Животных первой степени“ сразу после?“
„Это было нашей ошибкой, товарищ. Теперь нам известно — всё это указано в секретных документах, которые мы нашли — что в действительности он пытался привести нас к гибели“.
„Но его ранили! — сказал Боксёр. — Мы все видели, как он истекал кровью“.
„Это входило в соглашение! — закричал Визгун. — Выстрелы Джонса только задели его. Я мог бы доказать вам это с помощью его же записей, если бы вы умели читать. Замысел был в том, чтобы Снежок в решающий момент дал сигнал к бегству и оставил поле врагу. И ему почти удалось — я даже скажу, товарищи, ему бы удалось, если бы не наш героический Вождь, товарищ Наполеон. Разве вы не помните, как в тот момент, когда Джонс и его люди проникли во двор, Снежок неожиданно развернулся и убежал, и многие животные последовали за ним? И ещё, разве вы не помните, что в то самое время, когда начала распространяться паника и всё казалось потерянным, товарищ Наполеон прыгнул вперёд с кличем „Смерть Человечеству!“, и запустил клыки в ногу Джонса? Уверен, что вы помните это, товарищи!“ — воскликнул Визгун, прыгая туда-сюда.
Теперь, после того, как Визгун так подробно описал происходившее, животным показалось, что они вспомнили это. Во всяком случае, они помнили, что в решающий момент битвы Снежок развернулся и бежал. Но Боксёр всё ещё был несколько неспокоен.
„Я не верю, что Снежок сразу стал предателем, — сказал он наконец. — То, что он совершил потом — это другое дело. Но я верю, что в Битве при Коровнике он был хорошим товарищем“.
„Наш Вождь, товарищ Наполеон, — объявил Визгун, говоря очень медленно и твёрдо, — категорически утверждает — категорически, товарищ! — что Снежок был агентом Джонса с самого начала — да, и задолго до того, как о Мятеже вообще помышляли“.
„Ну, это другое дело! — сказал Боксёр. — Если товарищ Наполеон так говорит, то это должно быть правдой“.»
Проанализируем отрывок, сравнив его с «1984». Если в романе говорится о подвигах Большого Брата, что они «<…> постепенно отодвигались всё дальше в глубь времён и простёрлись уже в легендарный мир 40-х и 30-х, когда капиталисты в диковинных шляпах-цилиндрах ещё разъезжали по улицам Лондона в больших лакированных автомобилях и конных экипажах со стеклянными боками», то в повести, как видно из приведённого отрывка, ситуация обратная: в прошлое углубляются злодеяния Снежка. И прославление ББ-Сталина, и наговоры на Снежка-Троцкого имели место в реальном мире СССР, о котором Оруэлл был достаточно хорошо осведомлён из разных источников.
Снова «Двор»:
«Иногда старейшие из их среды пытались прояснить свои смутные воспоминания, надеясь понять, хуже или лучше жилось в первые дни Мятежа, когда после изгнания Джонса прошло ещё совсем мало времени. Вспомнить у них не получалось. Не было ничего из того, с чем они бы могли сравнить сегодняшнюю жизнь: не на что было опереться, кроме списков цифр Визгуна, которые с неизменностью доказывали, что всё становится лучше и лучше».
Вот что говорится в начале «1984»:
«Он обратился к детству — попытался вспомнить, всегда ли был таким Лондон. Всегда ли тянулись вдаль эти вереницы обветшалых домов XIX века, подпёртых брёвнами, с залатанными картоном окнами, лоскутными крышами, пьяными стенками палисадников? И эти прогалины от бомбёжек, где вилась алебастровая пыль и кипрей карабкался по грудам обломков; и большие пустыри, где бомбы расчистили место для целой грибной семьи убогих дощатых хибарок, похожих на курятники? Но — без толку, вспомнить он не мог; ничего не осталось от детства, кроме отрывочных ярко освещённых сцен, лишённых фона и чаще всего невразумительных».
«Волей-неволей всегда возвращаешься к одному вопросу: какова всё-таки была жизнь до революции?»
Теперь поговорим подробнее о влиянии романа Замятина «Мы», написанного в 1920-ом году, на «1984».
Сходств тут много — начиная с номинаций. Д-503, ведущий дневник, и прочие «нумера» — герои Замятина. В «1984» пронумерованный как «шестьдесят — семьдесят девять» герой также описывает свою жизнь. Произведения роднит и образ героини-бунтарки, и многое другое, кое-что из которого будет приведено ниже:
«Мы»:
«<…> с закрытыми глазами, самозабвенно, кружились шары регуляторов; мотыли, сверкая, сгибались вправо и влево; гордо покачивал плечами балансир; в такт неслышной музыке приседало долото долбёжного станка. Я вдруг увидел всю красоту этого грандиозного машинного балета, залитого лёгким голубым солнцем.
И дальше сам с собою: почему красиво? Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчинённости, идеальной несвободе. И если верно, что наши предки отдавались танцу в самые вдохновенные моменты своей жизни (религиозные мистерии, военные парады), то это значит только одно: инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку, и мы в теперешней нашей жизни — только сознательно…»
«СВОБОДА — ЭТО РАБСТВО» гласит один из трёх партийных лозунгов, написанных «на белом фасаде <…> элегантным шрифтом» в «1984».
«Мы»:
«Да, эпилепсия — душевная болезнь — боль. Медленная, сладкая боль — укус — и чтобы ещё глубже, ещё больнее. И вот, медленно — солнце. Не наше, не это голубовато-хрустальное и равномерное сквозь стеклянные кирпичи — нет: дикое, несущееся, опаляющее солнце — долой всё с себя — всё в мелкие клочья».
«1984»:
«Через луг к нему шла та женщина с тёмными волосами. Одним движением она сорвала с себя одежду и презрительно отбросила прочь. Тело было белое и гладкое, но не вызвало в нём желания; на тело он едва ли даже взглянул. Его восхитил жест, которым она отшвырнула одежду. Изяществом своим и небрежностью он будто уничтожал целую культуру, целую систему: и Старший Брат, и партия, и полиция мыслей были сметены в небытие одним прекрасным взмахом руки. Этот жест тоже принадлежал старому времени. Уинстон проснулся со словом „Шекспир“ на устах».
Если главный герой «Мы» ведёт свой дневник в свободной обстановке и больше увлечён ответственностью своей задачи:
«Я верю — вы поймете, что мне так трудно писать, как никогда ни одному автору на протяжении всей человеческой истории: одни писали для современников, другие — для потомков, но никто никогда не писал для предков или существ, подобных их диким, отдалённым предкам…», то Уинстон творит от безысходности:
«Он снова спросил себя, для кого пишет дневник. Для будущего, для прошлого... для века, быть может, просто воображаемого. И ждёт его не смерть, а уничтожение. Дневник превратят в пепел, а его — в пыль. Написанное им прочтёт только полиция мыслей — чтобы стереть с лица земли и из памяти. Как обратишься к будущему, если следа твоего и даже безымянного слова на земле не сохранится?» — как видно из дальнейшего хода повествования, мрачные пророчества Уинстона сбываются, а сам адресат дневника — О’Брайен — оказывается человеком, примирившим Смита с действительностью и сломившим его сопротивление железной рукой.
«Мы»:
«I-330… Эта I меня раздражает, отталкивает — почти пугает. Но именно потому-то я и сказал: да».
«<…> обруч наклёпан мне на голову, и я — в одном и том же кованом кругу: убить Ю. Убить Ю, — а потом пойти к той и сказать: „Теперь — веришь?“ Противней всего, что убить как-то грязно, древне, размозжить чем-то голову — от этого странное ощущение чего-то отвратительно-сладкого во рту, и я не могу проглотить слюну, всё время сплёвываю её в платок, во рту сухо».
«1984»:
«Видеть тебя не мог, — ответил он. — Хотел тебя изнасиловать, а потом убить. Две недели назад я серьёзно размышлял о том, чтобы проломить тебе голову булыжником. Если хочешь знать, я вообразил, что ты связана с полицией мыслей».
«Мы»:
«Вот уже видны издали мутно-зелёные пятна — там, за Стеною. Затем лёгкое, невольное замирание сердца — вниз, вниз, вниз, как с крутой горы, — и мы у Древнего Дома. Всё это странное, хрупкое, слепое сооружение одето кругом в стеклянную скорлупу: иначе оно, конечно, давно бы уже рухнуло. У стеклянной двери — старуха, вся сморщенная, и особенно рот: одни складки, сборки, губы уже ушли внутрь, рот как-то зарос — и было совсем невероятно, чтобы она заговорила. И всё же заговорила.
— Ну что, милые, домик мой пришли поглядеть?»
Вспоминается старьёвщик в «1984», лавку которого посещает Уинстон, и который позже играет роковую роль в его судьбе:
«<…> мистер Ларрингтон охотно согласился сдать комнату. Он был явно рад этим нескольким лишним долларам. А когда Уинстон объяснил ему, что комната нужна для свиданий с женщиной, он и не оскорбился и не перешёл на противный доверительный тон. Глядя куда-то мимо, он завёл разговор на общие темы, причём, с такой деликатностью, что сделался как бы отчасти невидим. Уединиться, сказал он, для человека очень важно. Каждому время от времени хочется побыть одному. И когда человек находит такое место, те, кто об этом знает, должны хотя бы из простой вежливости держать эти сведения при себе. Он добавил — причём создалось впечатление, будто его уже здесь почти нет, — что в доме два входа, второй — со двора, а двор открывается в проулок».
«Мы»:
«Она подошла к телефону. Назвала какой-то нумер — я был настолько взволнован, что не запомнил его, и крикнула:
— Я буду вас ждать в Древнем Доме. Да, да, одна…»
«1984»:
«— У тебя уже так бывало?
— Конечно... Сотни раз... ну ладно, десятки».
«Мы»:
«Одна короткая строчка: „По достоверным сведениям, вновь обнаружены следы до сих пор неуловимой организации, ставящей себе целью освобождение от благодетельного ига Государства“.»
В «1984» такая организация также имеет место, в мифическом или же реальном виде.
«Мы»:
«На меня — чёрные, лакированные смехом глаза, толстые, негрские губы. Поэт R-13, старый приятель, и с ним розовая О».
«<…> толстые, негрские и как будто даже сейчас ещё брызжущие смехом губы».
«1984»:
“He was a monstrous man, with a mane of greasy grey hair, his face pouched and seamed, with thick negroid lips” — в русском переводе «толстые, негрские губы» героя Оруэлла стали просто «выпяченными».
«Он не взглянул на неё. Освободил поднос и немедленно начал есть. Важно было заговорить сразу, пока никто не подошёл, но на Уинстона напал дикий страх. С первой встречи прошла неделя. Она могла передумать, наверняка передумала! Ничего из этой истории не выйдет — так не бывает в жизни. Пожалуй, он и не решился бы заговорить, если бы не увидел Амплфорта, поэта с шерстяными ушами, который плёлся с подносом, ища глазами свободное место. Рассеянный Амплфорт был по-своему привязан к Уинстону и, если бы заметил его, наверняка подсел бы».
«Мы»:
«<…> прочтённое ею письмо — должно ещё пройти через Бюро Хранителей (думаю, излишне объяснять этот естественный порядок) и не позже 12 будет у меня».
«1984»:
«Послать письмо по почте невозможно. Не секрет, что всю почту вскрывают. Теперь почти никто не пишет писем». Само письмо из «Мы» («Это было официальное извещение, что на меня записался нумер I-330») напоминает записку Джулии («Я вас люблю»).
«Мы»:
«Вы вдумайтесь. Тем двум в раю — был предоставлен выбор: или счастье без свободы — или свобода без счастья; третьего не дано. Они, олухи, выбрали свободу — и что же: понятно — потом века тосковали об оковах. Об оковах — понимаете, — вот о чём мировая скорбь. Века! И только мы снова догадались, как вернуть счастье…»
По сути, всё «1984» — о том же.
«Мы»:
«В 11.45, перед тем как идти на обычные, согласно Часовой Скрижали, занятия физическим трудом, я забежал к себе в комнату».
«1984»:
«Уинстон ненавидел это упражнение: ноги от ягодиц до пяток пронзало болью, и от него нередко начинался припадок кашля. Приятная грусть из его размышлений исчезла».
«Мы»:
«Я крал свою работу у Единого Государства, я — вор, я — под Машиной Благодетеля. Но это мне — далеко, равнодушно, как в книге…»
«1984»:
«В глубине души она знала, что приговорена, что рано или поздно полиция мыслей настигнет её и убьёт, но вместе с тем верила, будто можно выстроить отдельный тайный мир и жить там как тебе хочется».
«<…> победа возможна только в отдалённом будущем и тебя к тому времени давно не будет на свете, <…> с той минуты, когда ты объявил партии войну, лучше всего считать себя трупом.
— Мы покойники, — сказал он.
— Ещё не покойники, — прозаически поправила его Джулия.
— Не телесно. Через полгода, через год... ну, предположим, через пять».
«Мы»:
«<…> нашлись глупцы, которые сравнивали Операционное с древней инквизицией, но ведь это так нелепо, как ставить на одну точку хирурга, делающего трахеотомию, и разбойника с большой дороги: у обоих в руках, быть может, один и тот же нож, оба делают одно и то же — режут горло живому человеку. И всё-таки один — благодетель, другой — преступник, один со знаком +, другой со знаком — …»
«1984»:
«— Я трачу на вас время, Уинстон, — сказал он, — потому что вы этого стоите. Вы отлично сознаёте, в чем ваше несчастье. Вы давно о нём знаете, но сколько уже лет не желаете себе в этом признаться. Вы психически ненормальны. Вы страдаете расстройством памяти. Вы не в состоянии вспомнить подлинные события и убедили себя, что помните то, чего никогда не было. К счастью, это излечимо».
«Мы»:
«I была где-то там, у меня за спиной, возле шкафа. Юнифа шуршала, падала — я слушал — весь слушал. И вспомнилось... нет: сверкнуло в одну сотую секунды... Мне пришлось недавно исчислить кривизну уличной мембраны нового типа (теперь эти мембраны, изящно задекорированные, на всех проспектах записывают для Бюро Хранителей уличные разговоры). И помню: вогнутая, розовая трепещущая перепонка — странное существо, состоящее только из одного органа — уха. Я был сейчас такой мембраной.
Вот теперь щёлкнула кнопка у ворота — на груди — ещё ниже. Стеклянный шёлк шуршит по плечам, коленам — по полу. Я слышу — и это ещё яснее, чем видеть — из голубовато-серой шёлковой груды вышагнула одна нога и другая...
Туго натянутая мембрана дрожит и записывает тишину. Нет: резкие, с бесконечными паузами — удары молота о прутья. И я слышу — я вижу: она, сзади, думает секунду.
Вот — двери шкафа, вот — стукнула какая-то крышка — и снова шёлк, шёлк...
— Ну, пожалуйста.
Я обернулся. Она была в лёгком, шафранно-жёлтом, древнего образца платье. Это было в тысячу раз злее, чем если бы она была без всего».
«1984»:
«Телекранов, конечно, нет, но в любом месте может скрываться микрофон — твой голос услышат и опознают».
«Не подходи близко к окну. И не оборачивайся, пока не скажу. <…> Уинстон обернулся и не узнал её. Он ожидал увидеть её голой. Но она была не голая. Превращение её оказалось куда замечательнее. Она накрасилась».
«Где-нибудь достану настоящее платье и надену вместо этих гнусных брюк».
«Мы»:
«Мне сейчас стыдно писать об этом, но я обещал в этих записках быть откровенным до конца. Так вот: я нагнулся — и поцеловал заросший, мягкий, моховой рот. Старуха утёрлась, засмеялась…»
«1984»:
«Это надо было записать, надо было исповедаться. А увидел он при свете лампы — что женщина старая. Румяна лежали на лице таким толстым слоем, что, казалось, треснут сейчас, как картонная маска. В волосах седые пряди; и самая жуткая деталь: рот приоткрылся, а в нём — ничего, чёрный, как пещера. Ни одного зуба.
Торопливо, валкими буквами он написал:
Когда я увидел её при свете, она оказалась совсем старой, ей было не меньше пятидесяти. Но я не остановился и довел дело до конца».
«Мы»:
«И если там, в Операционном, она назовёт мое имя — пусть: в последний момент — я набожно и благодарно лобызну карающую руку Благодетеля».
«1984»:
«— Вы виноваты? — спросил Уинстон.
— Конечно, виноват! — вскричал Парсонс, подобострастно взглянув на телекран».
«Мы»:
«Настоящий врач начинает лечить ещё здорового человека, такого, какой заболеет ещё только завтра, послезавтра, через неделю».
«1984»:
«Мысли и действия, караемые смертью (если их обнаружили), официально не запрещены, а бесконечные чистки, аресты, посадки, пытки и распыления имеют целью не наказать преступника, а устранить тех, кто мог бы когда-нибудь в будущем стать преступником».
«Мы»:
«Но я хочу даже этой боли — пусть.
Благодетель великий! Какой абсурд — хотеть боли. Кому же не понятно, что болевые — отрицательные — слагаемые уменьшают ту сумму, которую мы называем счастьем».
«1984»:
«Ни за что, ни за что на свете ты не захочешь, чтобы усилилась боль. От боли хочешь только одного: чтобы она кончилась. Нет ничего хуже в жизни, чем физическая боль».
«Мы»:
«<…> только одни глаза, чёрные, всасывающие, глотающие дыры и тот жуткий мир, от которого он был всего в нескольких минутах».
«Были только нежно-острые, стиснутые зубы, были широко распахнутые мне золотые глаза — и
через них я медленно входил внутрь, всё глубже».
«1984»:
«Вдруг он взлетел со своего места, нырнул в глаза, и они его поглотили».
«Мы»:
«Вечером, позже, узнал: они увели с собою троих. Впрочем, вслух об этом, равно как и о всём происходящем, никто не говорит (воспитательное влияние невидимо присутствующих в нашей среде Хранителей)».
«1984»:
«Но Сайм не просто мёртв, он отменен — нелицо. Даже завуалированное упоминание о нём смертельно опасно».
«Мы»:
«Нелепое — потому что белое не может быть одновременно чёрным, долг и преступление — не могут совпадать. Или нет в жизни ни черного, ни белого, и цвет зависит только от основной логической посылки».
«1984»:
«<…> тщательная умственная тренировка в детстве, основанная на новоязовских словах самостоп, белочёрный и двоемыслие, отбивает у него охоту глубоко задумываться над какими бы то ни было вопросами».
«Мы»:
«Я нажал кнопку — пусть никакого права, разве это теперь не всё равно — шторы упали».
«1984»:
«Джулия тихонько взвизгнула от удивления. Уинстон, несмотря на панику, был настолько поражён, что не удержался и воскликнул:
— Вы можете его выключить?!
— Да, — сказал О’Брайен, — мы можем их выключать. Нам дано такое право».
«Мы»:
«Какая-то женщина, туго перетянутая поясом поверх юнифы, отчётливо выпячены два седалищных полушара».
«1984»:
«Алый кушак — эмблема Молодёжного антиполового союза, — туго обёрнутый несколько раз вокруг талии комбинезона, подчёркивал крутые бедра».
«Мы»:
«И вдруг — мне молнийно, до головы, бесстыдно ясно: он — он тоже их…»
«1984»:
«— И вы у них! — закричал он.
— Я давно у них, — ответил О’Брайен с мягкой иронией <…>»
«Мы»:
«Я улыбаюсь — я не могу не улыбаться: из головы вытащили какую-то занозу, в голове легко, пусто».
«1984»
«Уинстон вспомнил, кто он и где находится, узнал того, кто пристально смотрел ему в лицо; но где-то, непонятно где, существовала область пустоты, словно кусок вынули из его мозга».
Итак, русский автор весьма ощутимо повлиял на англичанина. А теперь поговорим о том, как уже Оруэлл повлиял на современного русского писателя Сорокина Владимира Георгиевича.
Сравним «Тридцатую любовь Марины» и «1984».
Весь сюжет романа имеет общее с оруэлловской антиутопией — борьба героя или героини с тоталитарным миром вокруг, заканчивающаяся признанием этого мира. Марина, как Джулия, берёт у членов партии продукты и отдаёт диссидентам. Ещё одна параллель «Марины» с «1984» — довольно частое использование слова «прол».
Романы «23000» и «1984».
«Входя в уборную, Уинстон сунул эту вещь в карман и там ощупал. Листок бумаги, сложенный квадратиком» (Оруэлл).
«Ольга вошла в четвёртую кабину, стянула трусики, села на унитаз. Поднатужилась, выдавила струйку мочи. И потихоньку разжала кулак. На ладони лежала тонкая полупрозрачная калька, исписанная бисерным почерком» (Сорокин).
P.S. Прочитав статью Оруэлла «Чашка отменного чая», я решил пить чай только без сахара — как он настоятельно и советует всем… Также Джордж, ставя для подогрева чайник на каминную полку, любезно объяснил мне, что не следует бояться проглотить чаинки — они абсолютно безвредны.

4. «Темпоральное Кино»
«Этот поезд в огне,
И нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне,
И нам некуда больше бежать»
(«Поезд в огне», «Аквариум»)
Издатель Сергей Сергеевич Сергеевич представляет.
ВСТУПЛЕНИЕ
Издатель в полной мере отдаёт себе отчёт, что его могут обвинить в фальсификации нижеприведённых документов, тем более, что он не готов предоставить какие-либо свидетельства и/или доказательства подлинности этих материалов, равно как и не намерен раскрывать широкой публике пути, по которым они к нему попали. И тем не менее, издатель утверждает, что оба эти документа не только подлинны, но и поистине бесценны как для истории России и Советского Союза, так и для ряда других, не менее важных дисциплин.
ДОКУМЕНТ №1
(Расшифровка стенограммы беседы Иосифа Виссарионовича Сталина с учёным, личность которого пока не установлена (в расшифровке перед его репликами стоит для ясности гласная «У»), имевшей место 24-го марта 1950-го года в Кремле. Изъято из секретного архива ЦК КПСС. Изумление и восхищение вызывает безрассудная смелость стенографиста, позволившего себе такую шалость, как графическое оформление специфики артикуляции вождя! За такое по головке не гладили, уж верьте мне — старому человеку! Могли постучать по лицу железным гулагом раз десять, а то и, глядишь, наградить конфискацией жизни пожизненно. Впрочем, судьба стенографиста, по всей видимости, не известна никому, кроме стенографиста).
И.С.:
— Итак, ви утверждаетэ, что, э-э... (пауза) «тем-... по-... раль-... но-... е ок-... но» (и не выгаварыш!) откроется, по вашим расчётам, в восемьдесят шестом году?
У.:
— Да, именно так, товарищ Сталин!
И.С.:
— И где именно? Ви это знаетэ?
У.:
— В Ленинграде, товарищ Сталин.
И.С.:
— Так-так, в городе Лэнина. Па-канкрэтнее, пажалуйста...
У.:
— Увы, товарищ Сталин! Конкретнее установить невозможно. Также как нельзя предугадать, кто именно из ленинградцев окажется в очаге действия. Но мы точно установили, что временное поле локализуется в радиусе, позволяющем охватить не более одного человека с тем, чтобы перебросить его внутреннее мировидение в будущее — на расстояние от двадцати двух до двадцати пяти лет. В соответствии с теорией относительности Эйнштнейна, хотя сознание и покинет жертву в реальном времени лишь только на микросекунду, оно всё же успеет насмотреться на жизнь в будущем и составить себе довольно чёткое представление о ней.
И.С.:
— Интэрэсно. А имели ли мэсто истарические прецедэнты такого рода сабытий?
У.:
— Никак нет, товарищ Сталин! Наш секретный отдел связывает этот грядущий феномен исключительно с большим количеством умерших на территории нашей страны за последние годы. Совокупная энергия нематериальных субстанций умерших обладает довольно интенсивной силой. Она запускает механизм замедленного действия, ход которого необратим. Чтобы привести в равновесие колебания мировой ноосферы, Природа нашла единственно приемлемый и разумный способ — «темпоральное окно». Это «окно» поглотит все излишки энергии. Телепортация сознания произвольного индивидуума — лишь побочный эффект её деятельности.
И.С.:
— Вах! Красиво излагаэш, стервэц!
У.:
— Благодарю вас, товарищ Сталин. Стараемся.
И.С.:
— Но нельза забивать и о наших патомках! Никак нельзя! Есть ли вероятность, что человек, увидевший мир победившего коммунизма в мире своём и в мире будущего, не захочет делиться радостью от наших побед, а будет распространять порочащие коммунистические идеи и завоевания сведения?
У.:
— Крайне низкая, товарищ Сталин! Скорее всего, он воспримет всё просто как сон или галлюцинацию…
(конец)
ДОКУМЕНТ №2
(Дословная запись беседы Виктора Цоя с Борисом Гребенщиковым с диктофона Виктора Робертовича. Беседа проходила в восемьдесят шестом году на квартире у Цоя в Ленинграде).
Б.Г.:
— Чего ночью звал?
В.Ц.:
— Борис, я тут в будущем побывал!
Б.Г:
— Да что ты!
В.Ц.:
— Серьёзно говорю!
Б.Г:
— А почему ты так решил? Как тебе, вообще, удалось?
В.Ц.:
— Две тысячи восьмой год. Не знаю уж, как удалось, но — факт! Может, «окно темпоральное»... Али «форточка временная».
Б.Г:
— Не, это фигня! Я же сколько раз твердил, что медитация — это действительно здорово!
В.Ц.:
— Возможно... Я там песню написал.
Б.Г.:
— Как там, в будущем? Коммуняки у власти?
В.Ц.:
— Да хрена им всем!!!
Б.Г:
— Рок жив?
В.Ц.:
— Да хрена нам всем!!!
Б.Г:
— А мы?
В.Ц.:
— Себя не встретил, тьфу-тьфу — надеюсь, жив. А ты — жив-здоров.
Б.Г:
— Ф-фух… Ну, давай свою песню!..
(Цой исполняет под гитару «Звёзды останутся здесь», Гребенщиков аплодирует; слышен стук соседей в стену)
В.Ц.:
— Соседи стучат, ха-ха!
Женский голос, предположительно — матери Виктора:
— Ребята, не шумите!
В.Ц.:
— Всё, мы уже перестали.
Б.Г:
— Круто! А каков смысл текста?
В.Ц.:
— Это песня о будущем, моё зашифрованное послание потомкам.
«Не люблю тёмные стекла,
Сквозь них тёмное небо» — это о выключенных мониторах этих, как их... «компьютеров» и «ноутбуков».
«Дайте мне войти, откройте двери» — о «входе в „Сеть“». Будет там такое понятие.
«Мне снится Чёрное море,
Теплое Чёрное море» — заставка «рабочего стола».
Б.Г:
— Че-го?!
В.Ц.:
— А, дорастёшь — узнаешь! Сейчас всё это ещё довольно сложно для тебя, ясное дело.
«За окнами дождь, но я в него не верю» — о смещённом ощущении реальности при длительном общении с «Сетью».
Б.Г. (с проскользнувшим уважением в голосе):
— Ого, как загнул!
В.Ц.:
«И я попал в сеть,
И мне из неё не уйти» — об их «компьютерной Сети Интернет».
«Твой взгляд бьёт меня, словно ток» — о подруге из другого города или даже страны. Там хоть Союза нет, зато стран полно. Плюс намёк на эфемерность точек на экране.
«Звёзды, упав, все останутся здесь;
Навсегда останутся здесь», — звёзды шоу-бизнеса (там нет или почти нет шоу, зато бизнеса хватает) доходят до такого нравственного падения, что снимают порновидео со своим участием — как наши звёзды, так и западные. Эти кадры навсегда остаются в «Сети», пользуясь большим спросом, нежели самые большие песенные «хиты».
«В каждом из нас спит волк,
В каждом из нас спит зверь,
Я слышу его рычанье, когда танцую» — это я так вставил, тумана подпустить. Ну, сам знаешь — бывает иногда!
Б.Г:
— А то!
В.Ц.:
«В каждом из нас что-то есть,
Но я не могу взять в толк,
Почему мы стоим, а места вокруг нас пустуют» — всё происходит внутри виртуального шлема, «шлема ужаса» по меткому выражению автора будущего.
Б.Г:
— «Шлем ужаса»? Что-то в этом есть! Талантливый, наверно, автор. Надо будет с ним пообщаться.
В.Ц.:
— Очень талантлив. Его творчество напомнило мне мой рассказ «Романс».
Б.Г:
— Дашь почитать?
В.Ц.:
— Позже. Слушай, Борь, я забыл самое главное сказа...
(На этом месте запись внезапно обрывается, так как закончилась плёнка. Впрочем, и записанного материала с лихвой хватает, чтобы произвести фурор)





































Цикл «Публицистика»















П-34
Снова осень, снова — новый Пелевин. Для кого-то сам факт написания Виктором Пелевиным (далее — «П.») очередного романа — как бальзам на сердце, для кого-то — лишний повод скривиться, но едва ли найдётся человек, прочитавший хоть один роман Виктора Олеговича, который останется к этому полностью равнодушным. Попытаемся вместе бегло оценить «Т» — новую работу первоклассного писателя и духовного наставника для многих молодых и уже немолодых людей.
Подойдя к той самой палатке «Печати» на «Полежаевской», в которой покупал в своё время ещё «Dиалектику Переходного Периода (из Nиоткуда в Nикуда)», плачу, кажется, три сотни и тридцать се… рублей — и в моих руках, пусть в этот раз и без автографа или «саундтрека», заветный томик. Как и в случае с новыми романами Сорокина, скачать бесплатно в Сети мне даже не приходит в голову — эта духовная пища превыше телесно-материальной, и деньги жалеть нечего. Осматриваю приобретение, радуясь большому количеству страниц в сочетании с не очень крупным шрифтом — по сравнению, по крайней мере, с сорокинским «Сахарным Кремлём» — и понимаю, что меня ждёт долгое, ни с чем не сравнимое удовольствие, которое может подарить только очередное буйство шикарного пелевинского Будда-трипа. На лицевой стороне суперобложки на синем фоне — «Троица», фотография экуменистической иконы (экуменизм появится и в тексте самого произведения: Ариэль Брахман (в списке работавших над книгой этот вымышленный персонаж помечен траурной рамкой; его смерть в финале символична: П. выразил своё отношение к подобным деятелям, наводнившим современную литературу и превратившим её даже не в рынок, а в базар, где весь куш достаётся тому, кто кричит громче всех) говорит о падении в «тёмную бездну экуменизма» В. Соловьёва (с. 256. Здесь и далее все цитаты из «Т» даются по единственному пока изданию романа: Т/ Виктор Пелевин. — М.: Эксмо, 2009).
На обратной стороне суперобложки — всевозможные символы из мифологии и современной культуры — от таинственных иероглифов, огненного инь-яна и русалок вплоть до значка группы “Rolling Stones”, персонажа “Super Mario bros.” и головы Спайдермена (про Человека-паука, этого поклонника паркура, недавно спела группа «Слот», гитарист которой — большой поклонник Пелевина).
Пока я открываю книгу, чтобы внимательнейшим образом осмотреть форзац, хочу ещё раз вспомнить «DПП(NN)». Тот сборник начинался с «Элегии 2», за которой шли «Числа». «34» — счастливое число главного героя «Чисел». Подобно тому, как в символе на обложке «Священной книги оборотня» объединились буквы имени героини, в названии моей текущей статьи объединяются знаменитый советский танк времён ВОВ, фамилия автора, название предыдущей книги («П 5»), заглавие нового романа П., а также имеется указание на «бронебойность» «Т».
К разговору о символике названия мы подойдём чуть позже, а пока — форзац и нахзац. При первом взгляде на этих милых котиков (их не так просто разглядеть, ведь это перевёрнутые головы священников с соседних картинок) сложно догадаться, какого кота в мешке преподнесёт содержание романа для людей верующих. «Колоссальный имиджевый и метафизический урон на самом фундаментальном уровне» («Т», с. 103) — так это озвучено устами одного из героев. «Коты» (по замыслу автора — гермафродиты с кошачьими головами) на форзаце и нахзаце изображены соответственно по старому и новому канону, то есть с усами «молнией» и «тильдой». Тут уже видна насмешка над разногласиями различных христианских течений, которая переходит у П. в откровенное издевательство. Его нападки на РПЦ покажутся кому-то чрезмерными, но понять автора в чём-то можно: попытка монополизации сферы духа в отдельно взятой стране хорошего не сулит. Итак, гермафродит с кошачьей головой. Кошачья голова — верный указатель на египетские корни монотеистических религий. В Египте кошкам поклонялись, можно вспомнить Баст (или Бастет). А гермафродит откуда взялся? В начале романа в словах княгини Таракановой есть ключ к пониманию этого феномена:
«— Скоты оплодотворяют друг друга, а затем рождается новое животное, для существования которого уже не требуется, чтобы его, так сказать, зачинали секунда за секундой. Перенеся это наблюдение на высшие сферы, люди древности решили, что и там действует тот же принцип. Есть подобный зачатию момент творения, в котором участвует божество-гермафродит, оплодотворяющее само себя». («Т», с. 24)
«Самый фундаментальный уровень» оказался для П. достижимым: так крепко христианству не доставалось даже в “Empire V”:
«Сделать фундаментом национального мировоззрения набор текстов, писаных непонятно кем, непонятно где и непонятно когда — это всё равно что установить на стратегический компьютер пиратскую версию «виндоуз-95» <…> система виснет каждые две минуты».
(Ампир В: Роман / Виктор Пелевин. — М: Эксмо, 2006. — с. 67)
Обер-прокурор Священного Синода К. Победоносцев изображён в романе педерастом. В общем, можно лишь порадоваться, что глубоко верующие люди едва ли будут читать «Т»...
Однако, в отличие от всех прежних произведений П., где можно было найти аргументированную критику христианства в сочетании с прославлением буддизма, в новой вещи можно найти и критику самого буддизма — по крайней мере, в части обрядов, традиций и следования догмам вопреки истинному желанию достичь просветления.
Вот что было написано в рекламе Интернета:
«Новый роман Виктора Пелевина „Т“. Это книга про устройство Души. Смесь христианства и буддизма».
Конечно, идея смешивать такие религии бредова сама по себе. П. и в голову бы такое не пришло, при всём богатстве его фантазии. Но зато в романе есть другое — стёб над обоими направлениями. При этом у внимательного читателя складывается представление и о взглядах самого автора:
«Кстати, про лам-перерожденцев Соловьёв тоже высказался — сказал, что есть две категории людей, которые в них верят: неграмотные кочевники страны снегов и европейские интеллигенты, охваченные неугасимой жаждой духовного преображения.
— Так что же, Соловьёв отвергал тибетский буддизм?
— Наоборот, — ответил Джамбон, — он предсказал тибетскому буддизму самое широкое распространение, потому что эта система взглядов уже через два сеанса дает возможность любому конторскому служащему называть всех остальных людей клоунами». («Т», с. 307)
К критике буддизма также относится:
«— Соловьёв, — продолжал Джамбон, — объяснил, что представляет собой такое прямое постижение в его тибетской версии. По его словам, оно ничем не отличается от визуализации различных божков, чьи образы ламы после многолетних упражнений умеют вызывать в сознании мгновенно и без усилий». («Т», с. 303)
Однако идея «переправиться на Другой Берег на любом доступном плавсредстве» до сих пор не чужда П.:
«<…> Учение Будды заключается не в наборе прописей, которые две тысячи лет редактирует жирная монастырская бюрократия, а в том, чтобы переправиться на Другой Берег на любом доступном плавсредстве. Дальше сами разберётесь». («Т», с. 307)
«Линь-Цзы <...> в ответ на вопрос, что такое Будда, говорил, что это дыра в отхожем месте». («Т», с. 305)
«<...> Представьте себе <...> нужник. Есть ли в нем хоть что-нибудь чистое? Есть. Это дыра в его центре. Её ничего не может испачкать. Всё просто упадет сквозь неё вниз. У дыры нет ни краев, ни границ, ни формы — всё это есть только у стульчака. И вместе с тем весь храм нечистоты существует исключительно благодаря этой дыре. Эта дыра — самое главное в отхожем месте, и в то же время нечто такое, что не имеет к нему никакого отношения вообще.
<...> постигать свою природу, выполняя ламаистские практики — это как изучать дыру в отхожем месте, делая ежедневную визуализацию традиционного тибетского стульчака, покрытого мантрами и портретами лам в жёлтых и красных тибетейках.
<...> когда мы говорим «я», «эго», «душа», «ум», «дао», «бог», «пустота», «абсолют» — всё это слова-призраки. У них нет никаких конкретных соответствий в реальности, это просто способ организовать нашу умственную энергию в вихрь определенной формы. <...> наша жизнь протекает в этом саду приблудных смыслов, под сенью развесистых умопостроений, которые мы окучиваем с утра до ночи, даже когда перестаём их замечать. <...> наша сокровенная природа не может быть выражена в словах по той самой причине, по которой тишину нельзя сыграть на балалайке». («Т», с. 306-308)
Каково же мироздание в «Т»? Знаменитое «весь мир — театр» облекается новым значением, когда весь мир становится гигантской «театральной корпорацией» минитеатров-людей. Мотив «устройства души» вводится постепенно:
«Свод ровных перистых облаков казался крышей, превратившей пространство между землёй и небом в огромный открытый павильон — прохладный летний театр, в котором играет всё живое». («Т», с. 13)
«Боги не творят нас как нечто отдельное от себя. Они просто играют по очереди нашу роль, словно разные актёры, выходящие на сцену в одном и том же наряде. То, что принято называть „человеком“ — не более чем сценический костюм. Корона короля Лира, которая без надевшего её лицедея останется жестяным обручем…» («Т», с. 28)
«Шлем оказался тесным, рассчитанным на древний маленький череп — он неприятно сдавил голову». («Т», с. 32)
«— Что за Брахман? — спросил Чертков.
<...> Он попытался украсть у Лёвы ермолку, которую ему подарили местные евреи. <…>
— И чем всё кончилось?
— Лёва <…> сказал, тут не в ермолке дело…» («Т», с. 355)
«Как говорил мой дедушка, душа — это сценическая площадка, на которой действуют двадцать два могущества, семь сефирот и три… три… вот чёрт, забыл. Неважно. Каждый человек в любую секунду жизни создаётся временным балансом могуществ». («Т», с. 90)
«Однако скажите, почему эти кукловоды с такой лёгкостью овладевают нашей душой?
— Да потому, что овладевать там совершенно нечем. Это как кабинка в общественной уборной — любой, кто туда забредёт, уже ею и овладел. Без них там не было бы ничего вообще. Кроме, извиняюсь, дыры». («Т», с. 220)
Кроме того, космогония «Т» включает объяснение реальности с помощью обширной аналогии с Текстом: «Куда бежать? Действительно, куда бежать, если всё на свете — просто текст, а лист, перо и чернила у того, кто чертит буквы?» («Т», с. 163)
Графа Т. пишет Ариэль Брахман, персонаж с соответствующей «функцией» (фамилия указывает на имманентное и трансцендентное абсолютное духовное начало, что, думается, должно по замыслу П. восприниматься как авторская ирония, или самоирония), но не один, а с помощниками. Это некий Митенька Бершадский («отвечает за эротику, гламур и непротивление злу насилием» («Т», с. 91); «незнас» — боевое искусство, которым владеет граф Т.; как анекдоты о Чапаеве повлияли на роман П. 1996-го года, так и наблюдение относительно того, что подставка правой щеки, когда бьют по левой (с добавлением наклона корпуса вперёд-вниз, шага вперёд и сгиба колен) является хорошим защитным манёвром, вполне могло вдохновить на идею «непротивления злу насилием» «по-пелевински»). Его прототипами считают Д. Ольшанского, а заодно и Л. Бершидского. Следующий «демиург» — Гриша Овнюк, то есть Г. Овнюк, говнюк. Так именуя своего героя, писатель выражает отношение к коммерчески-«боевой» составляющей как доминирующей в литературном творчестве. Акунина считают прототипом Гриши. Ариэль называет его гением, в чём тоже видна ирония автора. Нелицеприятной фамилией наделён и другой «автор» — Гоша Пиворылов. Гоша отвечает за, «как указано в ведомости, „психоделический контент“» («Т», с. 92), возможный прототип — Пепперштейн (настоящая фамилия — Пивоваров). Неприятный Ариэлю любитель отвлечённых диалогов — пятый автор — наиболее интересен интеллигентному читателю. Однако понятно, что П. ценит не только его в своём творчестве — это видно по тому высокому уровню мастерства, с каким выписаны все «развлекательные», на первый взгляд, места. У П. вы не найдёте и половины страницы, написанной только из коммерческих соображений.
Теперь перейдём к рассмотрению литературных и культурных аллюзий в «Т». Масштабны переклички с отечественной литературой. Назовём лишь некоторые из них. Аллюзии на Александра Сергеевича:
«<...> служение Господу и опьянение коноплёй — две вещи несовместных» («Т», с. 219; напоминает знаменитую фразу из «Моцарта и Сальери» про «гений и злодейство»).
«Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей…» («Т», с. 329; цитирует «Евгения Онегина» старец Фёдор Кузьмич, по сюжету — бывший император Петропавел).
Аллюзия на Михаила Юрьевича:
«На дне оврага бились кони и люди» («Т», с. 54).
«Смешались в кучу кони, люди» («Бородино»).
По мысли Пелевина, Фёдор Достоевский оказывается в наше время востребованным не в качестве писателя, а в качестве персонажа игры-шутера (вроде “S.T.A.L.K.E.R.”), в комплекте с которой поставляется книга наподобие “Warcraft”. По всей видимости, именно книга «Пикник на обочине» и её экранизация «Сталкер», содержавшие массу художественных достоинств и глубины смысла (хотя книга и фильм весьма отличны друг от друга), послужившие в качестве «бренда» для раскрутки игры “S.T.A.L.K.E.R.”, лишённой какой-либо мысли в пользу «крутого» action, и вдохновила П. на его «клерикально-консольный шутер» с Фёдором Михайловичем в главной роли. Но сам П. помнит и другого Достоевского:
«Т. кивнул.
— Я думал о чём-то подобном применительно к смертной казни, — сказал он.— Она лишена смысла именно потому, что несчастный, на которого обрушивается кара, уже совсем не тот человек, что совершил преступление. Он успевает десять раз раскаяться в содеянном. Но его вешают всё равно…» («Т», с. 26)
Сравним с Достоевским:
«Убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье. <…> тут, всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно; тут приговор, и в том, что наверно не избегнешь, вся ужасная-то мука и сидит, и сильнее этой муки нет на свете. Зачем такое ругательство, безобразное, ненужное, напрасное? Нет, с человеком так нельзя поступать!» (Идиот: Роман / Ф.М. Достоевский. — М: Эксмо, 2006. — с. 25-26 — даже страницы и издательство те же!)
«Ну вот, — подумал он, — сейчас узнаем, тварь ли я дрожащая или луч света в тёмном царстве…» — про саму суть вещей в финале романа. («Т», с. 370; здесь уже не только «Преступление и наказание», но и название статьи Добролюбова о «Грозе» — такая игра слов абсолютно оправдана развитием сюжета).
В одном месте романа П. граф Т., болтающийся в Вечности, создаёт мир вокруг себя:
«Комната словно появлялась вслед за перемещением его внимания — вернее, пока ещё не комната, а четыре поочередно возникающие стены, покрытые дубовыми панелями.
<...>
Через несколько минут ему всё-таки удалось собрать комнату воедино. Она напоминала гостиничный номер, чисто убранный и вполне обычный — только без окон и дверей, как в детской загадке». («Т», с. 162)
Параллельный отрывок из «Преступления и наказания» Достоевского:
«— Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность». (Преступление и наказание. Роман. Л., «Худож. Лит.», 1975. — с. 309-310)
Аллюзии на творчество прообраза графа Т., то есть на творчество Льва Николаевича, начинаются сразу:
«<...> за окном открылась панорама удивительной красоты, и оба пассажира в купе, только что закончившие пить чай, надолго погрузились в созерцание». («Т», с. 5)
У начитанного человека ещё до появления в тексте собственно графа может возникнуть в памяти «Крейцерова соната». Но не только она начинается с того, что герои едут в поезде! Точно таким же образом вводит персонажей в повествование и Фёдор Михайлович в «Идиоте».
«Идиот» — это ещё и элемент стиля боевого искусства Достоевского в романе — с этим криком он начинает закашивать под дурачка с тем, чтобы наносить неожиданные удары (в драке с графом Т.). Поражает та лёгкость, с которой П. апеллирует для аллюзий и сравнений к совершенно разным образчикам мировой культуры — вот где простор для исследователя! Отойдя на секунду от отечественных пересечений, обратимся к мировым примерам:
«Достоевский <…>, заведя топор за спину, пригнулся к самой земле, словно первый поклон показался ему недостаточно глубоким.
<…>
Инерция взмаха помогла Достоевскому вскочить на ноги. Заведя топор за спину, он повернул в сторону Т. открытую ладонь и крикнул:
— Идиот!» («Т», с. 200)
Кинематографическая срежессированность боевой сцены а-ля «Матрица» тут доходит до цитирования (наклон к земле, выставление ладони).
«<…> постмодернизм <…> — это когда ты делаешь куклу куклы. И сам при этом кукла» — писал П. в «Числах». И вот в «Т» имеется также аллюзия на бессмертного «Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского» Мигеля де Сервантеса: «Это было подобие деревянного Пьеро: кукла печального образа с яйцеобразной головой». («Т», с. 46).
А вот отсылка к советскому кино-хиту «Ирония судьбы, или С лёгким паром!»: «Какая гадость эта составная рыба, — подумал он». («Т», с. 31).
Вот целый ряд аллюзий всего в одном предложении («Война и мир», «Анна Каренина», Гомер, Шекспир, Флобер, Стендаль («Красное и чёрное»)):
«Быть может, он полагал, что выдумал их сам, но в действительности это были души бумагомарателей, которые, участвуя в битве при Бородино или ныряя под колеса поезда, расплачивались за свои грехи — за Одиссея, Гамлета, мадам Бовари и Жюльена Сореля. А после смерти и сам граф Толстой стал играть похожую роль». («Т», с. 68)
Вернёмся ко Льву Николаевичу. Он ввёл в русскую литературу слово «палить» вместо «стрелять», услышав данный термин в речи моряков. Оно присутствует в «Севастопольских рассказах».
А вот части монологов графа Т. из «Т»:
«<...> словно зайца, паля мне в спину». («Т», с. 54)
«<...> палить из револьвера…» («Т», с. 71)
Мотив, связанный с намерением отрубить себе палец во избежание соблазна, перекочевал в «Т» из толстовского «Отца Сергия». Только у П. он гиперболизируется и высмеивается: отведавшему спорыньи графу кажется, что лошадь советует ему рубить не палец, а другое место или места...
П. не обошёл «Войну и мир» и более пристальным вниманием:
«В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня — мою бессмертную душу!». (Война и мир (т. 3-4) / Л. Толстой — М: Государственное Издательство Художественной Литературы, 1953 — с. 532)
«Т»:
«<…> что именно называется этим словосочетанием — нога, рука, полная совокупность частей тела или же ваша бессмертная душа, которую вы никогда не видели». («Т», с. 16)
«— Что вам от меня нужно? — спросил Т.
— Как и всем лицам нашей профессии, — ответил Варсонофий, — только одно: ваша бессмертная душа!
Чернецы заржали, как упряжка вороных». («Т», с. 133)
Перейдём к «серебряному веку». Вот пастернаковская «Магдалина»:
«<…>
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста.
Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?
<...>»
А вот «Т»:
«<…> это казалось нереальным на сквозном российском просторе, среди серых изб, косых заборов и торчащих по огородам пугал, похожих на кресты с останками ещё при Риме распятых рабов». («Т», с. 5)
«Из пшеницы поднималось пугало в чёрных лохмотьях, раскинувшее для объятья с вечностью сухие и бессильные палки своих рук — deja vu, подумал Т., это ведь уже было совсем недавно, в поезде». («Т», с. 78)
Вспоминается при чтении романа и «Подросток Савенко» (в прошлой работе Пелевина Лимонов упоминается напрямую в связи с Каспаровым).
«Подросток Савенко»:
«Профессиональный Костя в данном случае взял бы с собой полотенце и, выдавив на него тюбик клея БФ-2, приложил бы полотенце к стеклу и после этого легко и бесшумно выдавил бы стекло. Неподготовленный и плохо экипированный Эди решает бить угол стекла, а потом вытащить остальное.
Сняв куртку, Эди накладывает её на выбранный им угол и после ударяет через куртку по стеклу рукоятью своего тяжёлого ножа. Стекло разбивается не сразу, и шуму всё-таки слишком много. Эди-бэби замирает, стараясь услышать, что происходит на улице. Как будто тихо». (цитаты из романа приведены из публикации на сайте «Эдуард Лимонов. Полное собрание сочинений»)
«Т»:
«<…> плеснув на газету клея из бутылки, он налепил её на дверное стекло, коротко стукнул по нему локтём, наморщился на приглушённый звон осколков, сунул руку в дыру, повернул ручку, отворил балконную дверь, проскользнул внутрь и закрыл её за собой.
„Кажется, никто не заметил. Что теперь?“» («Т», с. 244)
«Подросток Савенко»:
«Толик поймал в Томкином подъезде её же кота, ударом о стенку убил его, и они привязали труп кота к ручке Томкиной двери».
«Т. сразу понял, кого он перед собой видит. Ни слова не говоря, он подошел к коту, схватил его за шкирку, тряхнул в воздухе и поднёс к своему лицу.
— Ну, Ариэль Эдмундович? Сами покажетесь, или хвост прищемить?
Видимо, он стянул шкуру на шее слишком сильно, потому что кот даже не смог мяукнуть». («Т», с. 245)
Мне кажется, что сейчас заканчивается некая эпоха, определённый этап русского постмодернизма, приходит время подводить итоги — кто что успел осуществить за последние десятки лет. Именно с этим связано появление в новых вещах лидеров направления — Пелевина и Сорокина — старых героев. Хоть на мгновение, но они появляются — этакий бенефис запоминающихся образов: возвращение супертаджика в «чём-то вроде пьесы» Владимира Георгиевича «Занос» (впрочем, ранее, кроме имени персонажа, запоминать было нечего) и Чапаева из «Чапаева и пустоты» в «Т» Виктора Олеговича. Кроме самого Чапаева, мы видим также Ургана Джамбона Тулку VI — явного предшественника «автора предисловия» к «Чапаеву и пустоте» Ургана Джамбона Тулку VII. Возможно также, что девочка Аня из «Т» — Анка-пулемётчица.
Интересна и другая параллель между новейшими произведениями Сорокина и Пелевина; не знаю, насколько случайная. Сравните. П.:
«Отец Паисий сделал вежливое движение плечами, как бы одновременно и пожимая ими в недоумении, и соглашаясь с собеседником». («Т», с. 7)
…и Сорокин в «Заносе»:
«— Ну… — утвердительно покачал плечами Михаил». («Занос» опубликован в блоге Сорокина на сайте журнала «Сноб»; в «Т» этот журнал именуется «Сцуко»).
Как и в «Чапаеве...», сны и явь в П. сменяют друг друга с головокружительной быстротой, так что в результате перестаёт быть понятно, где тут явь, а где (по сюжету) галлюцинация, вымысел, сон. Потом уже, перейдя рубикон половины романа, можно догадаться о том, что сон здесь везде, да и читатель — лишь очередной фантом этого вещего и вечного сна о пути в свою Оптину Пустынь. Путаница относительно того, кто же кого всё-таки в результате создаёт, призвана подчеркнуть только одно: все тут создают всех.
Нельзя не отметить тот факт, что П. мастерски копирует сленг представителей коммерческого псевдоискусства, не осуждая прямо это «искусство», но честно показывая его главные положения:
«Маркетологи говорят, сегодня граф Толстой интересен публике только как граф, но не как Толстой. Идеи его особо никому не нужны, и книги его востребованы только по той причине, что он был настоящим аристократом и с пеленок до смерти жил в полном шоколадном гламуре. Если „Анну Каренину“ и „Войну и мир“ до сих пор читают, это для того, чтобы выяснить, как состоятельные господа жили в России, когда Рублёвки ещё не было. Причём выяснить из первых графских рук». («Т», с. 95)
«От писателя требуется преобразовать жизненные впечатления в текст, приносящий максимальную прибыль. Понимаете? Литературное творчество превратилось в искусство составления буквенных комбинаций, продающихся наилучшим образом». («Т», с. 89)
Поговорим о названии. Что же такое это загадочное для любого, впервые взявшего в руки новую книгу П., «Т»? Всего лишь взятое из газетного лексикона начала прошлого века обозначение графа Толстого («чтобы не попасть под статью о диффамациях» — «Т», с. 7)? Или «Творец»? «Текст»? Символ креста?.. П. — истинный постмодернист. Он имел в виду всё и сразу. Для него «Т» — это единый каббалистический знак, содержащий в себе как весь мир текста, так и всю Вселенную вокруг. Как часть может вмещать в себя целое, рассуждали ещё герои «Шлема ужаса», но новая вещь заявленной глубиной напоминает скорее такой «хит» (в хорошем смысле), как «Чапаев и Пустота», и не только «историчностью» главных героев и даже их переходом из романа 96-го года. Вот ещё соображения по поводу названия:
«<…> они носят египетский крест в форме буквы „Т“, который, по их мнению, символизирует Троицу и одновременно слово „ты“» («Т», с. 219)
«— А почему я Т.?
— Это тоже маркетологи решили. Толстой — такое слово, что все со школы помнят. <...> А вот Т. — это загадочно, сексуально и романтично. В теперешних обстоятельствах самое то». («Т», с. 94-95)
…Пелевин, пытаясь показать нам всю относительность кажущейся убедительности бытия, нашей экзистенции, делает это очень тонко — так, что сразу можно и не понять, пройти мимо в погоне за сюжетом («А читатель эту квинтэссенцию как раз и пропускает. Интересно нормальному человеку что? Сюжет и чем кончится». — «Т», с. 94):
«— Как вас, однако, заморочили. Первый раз вижу перед собой человека, требующего доказательств, что он живой человек. У большинства людей, граф, это принято считать самоочевидным… Ну вот, например, вы только что порезались о бороду. Чем вам не доказательство?
— Действительно… Что же делать?» («Т», с. 130)
П. нельзя читать ни быстро, ни разово. Как очевидно, но верно сказал Карл Вебер, «Книга, которая не стоит того, чтобы читать её дважды, не стоит и того, чтобы читать её один раз».
Итог: книга отличная! Впрочем, для меня любой роман П. — священная книга писателя... Конечно, «Большую книгу» («Большую гниду» в тексте романа) П. за этот текст не получит, но я надеюсь, что с её продаж он получит не менее крупную сумму, чем эта премия, и к следующей осени ему будет, чем полонить мой мозг уже не на два, а на три прочтения подряд.

Москва Достоевского
«Петербург Достоевского», «Москва Булгакова»… Мы все привыкли слышать эти словосочетания, они постоянно на слуху и кажутся естественными. Однако часть жизни того же Достоевского принадлежит не Пальмире, а именно Москве. Хронологически эта часть охватывает годы, прожитые Достоевским в Москве в пору его детства, отрочества и ранней (до пятнадцати с половиной лет) юности, а также отдельные дни и месяцы позже: после возвращения с каторги и службы, после некоторого периода смены места жительства, редкий год обходился у него без возвращения в родной город хотя бы на пару дней — до самой смерти писателя в лучах славы и литературного успеха. Триумф и апофеоз Фёдора Михайловича в качестве публициста и мыслителя — знаменитая его «Пушкинская речь» — также как и первые детские, чрезвычайно важные для любого писателя вообще, и Достоевского в частности, годы навеки связаны с златокудрой красавицей Москвой.
В левом флигеле Мариинской больницы, где Фёдор Михайлович прожил до мая 1837-го, когда он с братом Михаилом был отправлен отцом в Петербург — поступать в Главное инженерное училище, — ныне находится музей «Мемориальная квартира Ф.М. Достоевского». Сейчас это дом 2 по улице Достоевского, однако 11 ноября (30 октября по старому стилю) 1821-го года (день появления на свет Фёдора Михайловича) улица именовалась иначе — «Божедомкой», и в правом (южном) флигеле больницы никто из семьи штаб-лекаря (с 1821-го по 1837-й годы) этой больницы Михаила Андреевича, отца будущего писателя, само собой, не предполагал грядущего переименования... Мне представляется, что Мария Фёдоровна, мать Фёдора Михайловича, была бы в крайней степени удивления, если бы могла заранее узнать от кого-либо каким-нибудь неимоверным способом о роли, что предстояло сыграть её второму сыну не только в отечественной, но и мировой литературе. Истинный талант куда реже рождается в богатых семьях. Точнее, рождается не реже — реже созревает, ибо таланту, как воздух, нужна благодатная почва работы над собой и выстраданности. И того, и другого Фёдору Достоевскому, как известно, всегда хватало с избытком...
Мариинская больница создавалась как благотворительное учреждение для бедных. Согласно информации с сайта, посвящённого музею-квартире Фёдора Михайловича, больничный ансамбль включает в себя: монументальное здание в стиле позднего русского классицизма с ионической колоннадой, лепным изображением российского герба и надписью медными вызолоченными буквами 1828-го года «Мариинская больница»; два флигеля для приёма приходящих больных, с различными службами и казёнными квартирами служащих.
Сейчас рядом с местом рождения Фёдора Михайловича стоит памятник, ещё один — писатель изображён с книгой в руках — рядом с Российской Государственной Библиотекой.
Само здание больницы строил знаменитый зодчий И.Д. Жилярди в начале XIX века.
У фасада с колоннадой выстраивались очереди бедных, увечных, с отсутствующими взглядами и почерневшими лицами москвичей. Нечего и говорить — богатая тут была пища для фантазии юного Достоевского! Несмотря на запреты отца, отзывчивый мальчик общался с теми страждущими помощи, с кем мог. Будущий гений делал первые, пока ещё робкие шаги в области исследования человеческих душ в беде, без прикрас — бесценный опыт для любого писателя.
«Тема „бедных людей“, „униженных и оскорблённых“ в судьбе Достоевского началась здесь, на Божедомке, на больничном дворе. В диссонансах от живых картин больничного двора и архитектурной классики, раннем душевном опыте страдания и сострадания — один из истоков самосознания и нравственного развития Достоевского.
Потрясением для него навсегда стал эпизод жизни больничного двора — изнасилование девочки, вошедший в его творчество мотивом погубленного, оскорблённого детства», — совершенно справедливо подмечено на сайте музея-квартиры, где также можно найти полную информацию об устройстве квартиры.
Чем была Москва для Фёдора Михайловича на протяжении первых пятнадцати лет его жизни? Это и счастливая беззаботная пора детства, но это и то время, когда начали формироваться предпосылки для становления серьёзной глубокой личности будущего гения. И, конечно же, именно в это время были заложены основы его будущего религиозно-философского и писательского кредо, искренней веры в Бога. Очень сильное впечатление, в частности, произвела на юного Фёдора притча об Иове...
В «Дневнике писателя» Достоевский писал: «Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории из Карамзина, которого вслух по вечерам нам читал отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным. У других, может быть, не было такого рода воспоминаний, как у меня. Я очень часто задумываюсь и спрашиваю себя теперь: какие впечатления, большею частию, выносит из своего детства уже теперешняя современная нам молодежь? И вот если даже и мне, который уже естественно не мог высокомерно пропустить мимо себя той новой роковой среды, в которую ввергло нас несчастие, не мог отнестись к явлению перед собой духа народного вскользь и свысока, — если и мне, говорю я, было так трудно убедиться наконец во лжи и неправде почти всего того, что считали мы у себя дома светом и истиной, то каково же другим, ещё глубже разорвавшим с народом, где разрыв преемствен и наследствен ещё с отцов и дедов?..» (Дневник писателя: книга очерков/ Фёдор Достоевский. — М.: Эксмо, 2006. — 672 с. — с.129).
В гостиной Достоевских устраивались музыкальные вечера. Брат матери и сама она играли на гитаре, в доме всегда была струнно-щипковая пара. В музее за перегородкой из красного шнура до сих пор стоит семиструнка. Её состояние, на вид, всё ещё неплохое. Мария Фёдоровна и брат исполняли русские песни или романсы.
На одном из столов под стеклом находятся ноты песни на религиозную тематику (что-то о Боге; текст к нотам приложен), сочинённой самим Фёдором Михайловичем.
Через всю наполненную событиями жизнь Фёдор Достоевский пронёс память о семейных чтениях. Больше всего писатель любил «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина, поэзию и прозу А.С. Пушкина, исторические романы Вальтера Скотта и романы Анны Радклифф. В музее-квартире стоят и поныне тома Скотта, В. Гюго, «Библиотеки для чтения» и другие. Московская библиотека Достоевских в том виде, в каком она дошла до нашего времени, уступает, скажем, библиотеке М. Горького по количественному показателю, но, думается, не по литературному вкусу.
«Отец наш уже семейный человек, пользуясь штаб-офицерским чином, занимал квартиру, состоящую собственно из двух чистых комнат, кроме передней и кухни» — писал младший брат Фёдора Андрей Михайлович Достоевский в «Воспоминаниях», впервые изданных отдельным изданием в 1930-ом году его сыном.
Обстановка квартиры была по-«поздне-толстовски» простой, однако в то же время прослеживалось стремление подчеркнуть и достоинство обитателей. В дворянский ампирный интерьер входили мебель из красного дерева, купеческие сундуки. Дощатая перегородка, не доходившая до потолка, отделяла от прихожей комнату, отведённую Михаилу и Фёдору. Интерес старших братьев к литературе со временем привёл к тому, что они стали вместе издавать журнал «Время», а потом — его логическое продолжение «Эпоха», не столь успешное, по признанию самого Фёдора Михайловича. Подобно пришедшим столетием позднее собратьям по литературе — братьям Стругацким, Фёдор и Михаил Михайловичи обсуждали прочитанное, делясь впечатлениями, мыслями, эмоциями.
«...Брат Федя читал сочинения исторические, серьёзные, а также и попадавшиеся романы. Брат же Михаил любил поэзию» — вспоминал А.М. Достоевский.
Братьям отдали журнал «Библиотека для чтения», где печатались вещи Пушкина, Жуковского, Гюго и многих других.
Для обоих братьев Пушкин был номером один.
«...на Пушкине они мирились, и оба, кажется, и тогда чуть не всего знали наизусть» (снова А.М. Достоевский).
1837-ой стал годом потерь для братьев — так же как для многих и многих 1937-ой через сто лет. Братья лишились сразу и матери, и Пушкина. Фёдор носил бы траур по Пушкину, но уже был траур по матери…
Лазаревское кладбище, где похоронена мать писателя — первое в Москве кладбище для бедных. Было открыто в 1758-ом году, тогда же на нём был выстроен и освящен деревянный храм святого Лазаря. В 1782-1786-ом на средства титулярного советника Луки Долгова был построен и освящен трёхпрестольный храм в стиле раннего классицизма в форме ротонды (архитектор — Е. Назаров).
Про время смерти Пушкина Фёдор Михайлович писал: «<...> в тридцать седьмом году, когда мне было всего лишь около пятнадцати лет от роду, по дороге из Москвы в Петербург. Я и старший брат мой ехали, с покойным отцом нашим, в Петербург, определяться в Главное инженерное училище. Был май месяц, было жарко. Мы ехали на долгих, почти шагом, и стояли на станциях часа по два и по три. Помню, как надоело нам, под конец, это путешествие, продолжавшееся почти неделю. Мы с братом стремились тогда в новую жизнь, мечтали об чём-то ужасно, обо всем „прекрасном и высоком“, — тогда это словечко было ещё свежо и выговаривалось без иронии. И сколько тогда было и ходило таких прекрасных словечек! Мы верили чему-то страстно, и хоть мы оба отлично знали всё, что требовалось к экзамену из математики, но мечтали мы только о поэзии и о поэтах. Брат писал стихи, каждый день стихотворения по три, и даже дорогой, а я беспрерывно в уме сочинял роман из венецианской жизни. Тогда, всего два месяца перед тем, скончался Пушкин, и мы, дорогой, сговаривались с братом, приехав в Петербург, тотчас же сходить на место поединка и пробраться в бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух» (Дневник писателя: книга очерков/ Фёдор Достоевский. — М.: Эксмо, 2006. — 672 с. — с. 158).
В детской Достоевских стояло два сундука, на которых братья спали.
Окно полутёмной комнаты выходило в чулан, где спала няня. Свет проникал из окна в прихожей.
В отделённой части квартиры можно было читать, размышлять, сочинять…
За порогом текла жизнь, как тогда считалось, московской окраины (это в десяти минутах пешком от станции метро «Новослободская» «Кольцевой»!.. — А. Михеев).
Снова цитата с сайта музея: «Передняя вела в „Рабочую залу“ или столовую — комнату жёлто-канареечного цвета с окнами на больничный двор и улицу Божедомку. Здесь стояли ломберные столы для учебных занятий и чтения, обеденный стол, за которым собиралась немалая семья лекаря Достоевского (во второй половине 1830-х гг. в ней было уже семеро детей).
Смежная с „Рабочей залой“ тесная гостиная была окрашена в тёмнокобальтовый цвет.
В гостиной сосредоточено мемориальное ядро музея — мемориальная мебель, принадлежавшая Достоевским: книжный шкаф, овальный стол (возможный прообраз „круглого стола овальной формы“ из „Преступления... “ — А. Михеев) и стулья из красного дерева».
Характеризуя первый «московский» период в жизни Фёдора Михайловича, следует указать на то, что, с одной стороны, Достоевскому было грех жаловаться, ведь с ним находились любящая мать, братья и сестры, с которыми его связывала настоящая дружба, совместные прогулки по городу, посещения церквей, праздники, ярмарки, первые книги, знакомство с театром; он присутствовал на семейных чтениях... С другой стороны, так как в семье его не было сильной традиции дворянской жизни (отец получил дворянское звание за заслуги в 1828-ом году), он с самого начала приучался воспринимать мир вокруг не через «розовые очки» и не из окошка богатой постройки в сердце родового имения, а напрямую во всей его неприглядности. Ещё сильнее это отразится и, как закономерный итог, приведёт к созданию Достоевским «недворянской» в самой сути прозы, в «петербургский» период лишений и долгов из-за азартных игр. Этим Достоевский откроет путь многочисленным последователям.
Картины детства жили в памяти Достоевского всю жизнь. В очередной раз — «Дневник писателя»: «Без святого и драгоценного, унесённого в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек... Воспоминания эти могут быть даже тяжёлые, горькие, но ведь и прожитое страдание может обратиться впоследствии в святыню для души. Человек и вообще так создан, что любит своё прожитое страдание...»
В главе «Похороны Илюшечки. Речь у камня» «Братьев Карамазовых» в некотором смысле резонёр Алёша в заключительном слове в финале рассуждает: «Ничего нет выше и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное ещё из детства, из родительского дома. <...> Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасён человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение...» (Братья Карамазовы/ Фёдор Достоевский. — М.: Худож. лит., 1983).
В 1833-м Достоевский с братом обучались в полупансионе Сушара (Н.И. Драшусова). Здание находилось на Селезнёвской улице и, увы, не сохранилось. В романе «Подросток» заведение показано как средний пансион Тушара:
«— О, ничего, ничего, — перебил я, — я только немножко про Тушара. Вы ему ответили уже из уезда, Татьяна Павловна, через две недели, и резко отказали. Я припоминаю, как он, весь багровый, вошел тогда в нашу классную. Это был очень маленький и очень плотненький французик, лет сорока пяти и действительно парижского происхождения, разумеется из сапожников, но уже с незапамятных времен служивший в Москве на штатном месте, преподавателем французского языка, имевший даже чины, которыми чрезвычайно гордился, — человек глубоко необразованный. А нас, воспитанников, было у него всего человек шесть; из них действительно какой-то племянник московского сенатора, и все мы у него жили совершенно на семейном положении, более под присмотром его супруги, очень манерной дамы, дочери какого-то русского чиновника. Я в эти две недели ужасно важничал перед товарищами, хвастался моим синим сюртуком и папенькой моим Андреем Петровичем, и вопросы их: почему же я Долгорукий, а не Версилов, — совершенно не смущали меня именно потому, что я сам не знал почему». (Подросток: Роман/ Ф.М. Достоевский; [послесловие, коммент. Б.Н. Тарасова]. — М.: Эксмо, 2006. — 576 с. — с. 116)
Осенью следующего года 14-летний Фёдор Достоевский опять с братом перешли в одно из лучших частных учебных заведений Москвы — пансион Л.И. Чермака. И это здание, располагавшееся на Новой Басманной улице, к сожалению, не дошло до нашего времени.
«Да, наших чермаковцев <...> я всех помню <...> Бывая в Москве, мимо дома в Басманной всегда проезжаю с волнением», — писал Фёдор Михайлович незадолго до смерти (Письма. 1832-1881/ Ф.М. Достоевский, т. 4, М.-Л., 1928-59, с. 204).
Окончили обучение братья в злополучном 1837-ом году... После смерти Марии Фёдоровны от чахотки по решению отца два брата поехали в Петербург поступать в Инженерное училище.
В то время Петербург резко отличался от Москвы, всё ещё сохранявшей патриархальный уклад (его держалась семья Достоевских). Петербург представлял собой поистине капиталистический город. Только в таких условиях талант Фёдора Михайловича смог развернутся в полную мощь, и мир получил такого Достоевского, какого все мы знаем и, по большей части (если говорить о всерьёз читающей публике), любим. Не столько по-настоящему соперничая, сколько соревнуясь почти «по-спортивному» с представителями теряющей, как Фёдор Михайлович, мне кажется, должен был ощущать, актуальность «салонной», «великосветской» литературы, прежде всего, в лицах И.С. Тургенева и Л.Н. Толстого, он пытался создавать иную, новую литературу — весь жизненный опыт склонял его к ней, ведь в салонах и на великосветских балах писатель был чужим. Литература «чердаков» и «подвалов» ему казалась ближе.
В первый «московский» период Достоевский также бывал в доме А.Ф. Куманиной, старшей сестры матери, расположенном по адресу: Старосадский переулок, дом 9.
Бывал писатель и у своего двоюродного деда, В.М. Котельницкого, профессора фармакологии Московского университета. Он жил в доме на Малом Толстовском переулке, вблизи Смоленского рынка.
В 1863-80 Достоевский неоднократно посещал Москву. Останавливался у сестры, В.М. Ивановой, во флигеле на Старой Басманной улице, 21, а также в Люблине (считается, что на Летней улице, дом 8) и в гостинице «Европа» на Неглинной улице, дом 4.
Захаживал Фёдор Михайлович и в «редакторский дом» на Страстном бульваре, дом 10, там он посещал М.Н. Каткова, издателя журнала «Русский вестник», печатавшего романы «Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы», «Идиот». Достоевский виделся с А.А. Григорьевым, А.Н. Островским, А.Н. Майковым, Аксаковыми и другими литераторами.
Впечатления от московской жизни в целом, некоторые московские реалии, известные москвичи вошли в романы «Братья Карамазовы», «Подросток», «Игрок» (в образе «бабуленьки» исследователи угадывают черты А.Ф. Куманиной), «Идиот» (например, доктор Фёдор Петрович Гааз явился, как считает ряд учёных, одним из прообразов князя Мышкина).
В черновиках «Преступления и наказания», записных книжках, в «Дневнике писателя» не раз упоминается доктор Гааз. Всегда речь о нём идёт как о примере деятельного добра. Вот строки из «Идиота», явно характеризующие отзывчивого доктора Гааза:
«В Москве жил один старик, был „генерал“, то есть действительный статский советник с немецким именем; он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам, каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьёвых горах её посетит „старичок генерал“. Он делал своё дело в высшей степени серьёзно и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался перед каждым, каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал почти никогда никому, звал их всех „голубчиками“. Он давал деньги, присылал необходимые вещи — портянки, подвёртки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки и оделял ими каждого грамотного, с полным убеждением, что они будут их дорогой читать и что грамотный прочтет неграмотному. Про преступление он редко расспрашивал, разве выслушивал, если преступник сам начинал говорить. Все преступники у него были на равной ноге, различия не было. Он говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца. Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с ребёнком на руках, он подходил, ласкал ребенка, пощёлкивал ему пальцами, чтобы тот засмеялся. Так поступал он множество лет, до самой смерти; дошло до того, что его знали по всей России и по всей Сибири, то есть все преступники. Мне рассказывал один бывший в Сибири, что он сам был свидетелем, как самые закоренелые преступники вспоминали про генерала, а между тем, посещая партии, генерал редко мог раздать более двадцати копеек на брата» (Идиот: Роман/ Ф.М. Достоевский; [послесловие, коммент. Б.Н. Тарасова]. — М.: Эксмо, 2006. — 640 с. — с. 408-409).
Речь идёт о пересыльной тюрьме на Воробьёвых горах, которую действительно посещал сердобольный доктор.
Говоря о Москве Достоевского, нельзя обойти молчанием его Пушкинскую речь.
Мне вспоминаются мои собственные школьные годы и один курьёз оттуда. По заданию учительницы Елены Владимировны Зиминой мы писали изложение на тему «Пушкинской речи». После написания Елена Владимировна процитировала самые знаковые места из работ учеников. Вот что она озвучила из написанного Захаром Игнатовым: «На открытии памятника Пушкину Достоевский толкнул речь…».
22 мая 1880 Достоевский как депутат от Славянского благотворительного общества приехал в Москву, чтобы присутствовать на открытии памятника. Бронзовый памятник Александру Сергеевичу работы А.М. Опекушина был установлен 6 июня 1880-го года. Достоевский участвовал в церемонии открытия, на литературном празднестве прочитал монолог Пимена из «Бориса Годунова». 8 июня на втором публичном заседании Общества любителей российской словесности он и произнёс свою знаменитую речь — за полгода до смерти. Речь стала своего рода духовным завещанием писателя, и итогом, «художественным концентратом» (этот термин употребил видный достоевист Игорь Леонидович Волгин) всех идей, выраженных Достоевским в «Дневнике писателя». Уже после речи он писал жене от 8 июня 1880-го года:
«Наконец я начал читать: прерывали решительно на каждой странице, а иногда и на каждой фразе громом рукоплесканий. Я читал громко, с огнём. <...> Когда же я провозгласил в конце о всемирном единении людей, то зала была как в истерике, когда я закончил — я не скажу тебе про рёв, про вопль восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить. Порядок заседания нарушился: всё ринулось ко мне на эстраду...»
Как Москва, так и Петербург для Фёдора Михайловича — не просто города. Он связывает с ними определённые, дорогие ему идеи. В «Дневнике писателя» он так говорит об этом:
«<…> из всех этих проектированных новых слов, в сущности, ещё ни одного не произнесено, но, может быть, действительно послышится что-нибудь из наших областей и окраин ещё доселе неслыханное. Отвлечённо, теоретически судя, всё это так и должно произойти: пока, с самого Петра, Россию вели Петербург и Москва; теперь же, когда роль Петербурга и культурный период прорубленного в Европу окошка кончились, — теперь... но теперь-то вот и вопрос: неужели роль Петербурга и Москвы окончилась? По-моему, если и изменилась, то очень немного; да и прежде-то, за все-то полтораста лет, Петербург ли собственно и Москва ли вели Россию? Так ли это было в самом-то деле? И не вся ли Россия, напротив, притекала и толпилась в Петербурге и Москве, во все полтораста лет сряду, и, в сущности, сама себя и вела, беспрерывно обновляясь свежим притоком новых сил из областей своих и окраин, в которых, мимоходом говоря, задачи были совсем одни и те же, как и у всех русских в Москве или Петербурге, в Риге или на Кавказе, или даже где бы то ни было. Ведь уж чего бы кажется противуположнее, как Петербург с Москвой, если судить по теории, в принципе: Петербург-то и основался как бы в противуположность Москве и всей её идее. А между тем эти два центра русской жизни, в сущности, ведь составили один центр, и это тотчас же, с самого даже начала, с самого даже преобразования, и нисколько не взирая на разделявшие их некоторые характерности. Точь-в-точь то же, что зарождалось и развивалось в Петербурге, немедленно и точь-в-точь так же самостоятельно — зарождалось, укреплялось и развивалось в Москве, и обратно. Душа была единая и не только в этих двух городах, но в двух городах и во всей России вместе, так, что везде по всей России в каждом месте была вся Россия. <…> Великорус теперь только что начинает жить, только что подымается, чтобы сказать своё слово, и, может быть, уже всему миру; а потому и Москве, этому центру великоруса, — ещё долго, по-моему, жить, да и дай бы бог. Москва ещё третьим Римом не была, а между тем должно же исполниться пророчество, потому что „четвертого Рима не будет“, а без Рима мир не обойдётся. А Петербург теперь больше чем когда-нибудь вместе с Москвой заодно. Да, признаюсь, я и под Москвой-то подразумеваю, говоря теперь, не столько город, сколько некую аллегорию, так что никакой Казани и Астрахани обижаться почти совсем не за что» (Дневник писателя: книга очерков/ Фёдор Достоевский. — М.: Эксмо, 2006. — 672 с. — с.272).
В заключение хочется вспомнить собственное стихотворение, посвящённое писателю. Надеюсь, благосклонная публика простит мне этот самонадеянный акт…
“Dostoev-SKY towers tragedy”
«Знать, веку минутой одной не прожить,
Да и девичье сердце живуче», —
Писал Достоевский, и он может быть
Актуален и в наш век ебучий.
Назревает гроза.
Застилает глаза
Религиозный
Терроризм
Достоевского —
Мрака слов пелена,
На обед белена
От Тверского бульвара до Невского.
Прошлого уроки
Выучит время,
И тут же забудет, зевая.
В нелепые сроки
Заря на востоке
Догорает от края до края.

Евгений Замятин как воплощение независимой русской литературы ранне-советского и предшествовавшего ему периода
«Цель искусства и литературы в том числе — не отражать жизнь, а организовывать её, строить её. <...> Настоящая литература может быть только там, где её делают не исполнительные и благонадёжные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики. А если писатель должен быть благоразумным, должен быть католически правоверным, должен быть сегодня — полезным, не может хлестать всех, как Свифт, не может улыбаться надо всем, как Анатоль Франс, — тогда нет литературы бронзовой, а есть только бумажная, газетная, которую читают сегодня и в которую завтра завёртывают глиняное мыло».
(Замятин Е., «Я боюсь»)
«Знание, абсолютно уверенное в том, что оно безошибочно, — это вера».
«Только убитое и может воскреснуть».
(Замятин Е., «Мы»)
Думаю, если поделить между теми или иными русскими писателями душевные качества, наиболее точно характеризующие их творчество, то Евгений Иванович Замятин окажется среди тех, кому соответствуют мастерство, порядочность, искренность, прямота.
Никак не могу согласиться с Киром Булычёвым, утверждавшим в «Падчерице эпохи», что Замятин «внешне был обыкновенен — по немногим сохранившимся портретам не догадаешься, что это один из крупнейших писателей двадцатого века». Лично мне кажется, что это («заурядность внешности») больше про самого Игоря Можейко (Кира Булычёва), хотя он является одним из пяти моих самых любимых писателей. По моему мнению, Евгений Иванович Замятин обладал очень интеллигентным, умным лицом порядочного человека. Человеку с таким лицом, если он настоящий, искренний писатель, всё нипочём, ведь беды, связанные с травлей „сверху“, ничто по сравнению с поддержкой „Сверху“. Думаю, Замятин понимал, что общается с будущим через головы своих современников на языке божественного творческого озарения, а это единственная награда, по-настоящему нужная крупному таланту. Остальное — вторично. Он напоминает мне Франца Кафку — и внешне, и отношением к жизни: «Мои дети — мои книги; других у меня нет» — писал Замятин, совпадая также в этом отношении с Даниилом Хармсом, и уже из этого высказывания можно сделать выводы о том, что это был за человек.
О Гумилёве и Замятине начала двадцатых Николай Оцуп высказался так:
«Хорошо было начинающим стихотворцам: у них был незаменимый, прирождённый учитель — Гумилёв. Но как обойтись будущим прозаикам без своего учителя? Не будь в то время в Петербурге Замятина, его пришлось бы выдумать. Замятин и Гумилёв — почти ровесники. Первый родился в 1885 году, второй годом позже. Революция застала того и другого за границей. Гумилёв был командирован в Париж с поручениями военного характера, Замятин — в Англию, наблюдать за постройкой ледокола „Александр Невский“ (впоследствии „Ленин“). Оба осенью 1917 года вернулись в Россию. Есть что-то общее в их обликах, в их отношении к литературе. Гумилёв был человеком редкой дисциплины, сосредоточенной воли, выдержки. Теми же качествами привлекателен характер Замятина. Каждый из них алгеброй гармонию проверил. Тот и другой твердо знали, что мастерство достигается упорной работой».
Автор романа-антиутопии «Мы» стал учителем (как косвенно, так и напрямую) многих авторов — и отечественных, и зарубежных. Сейчас это не вызывает споров, но когда через двенадцать лет после «Мы» в свет вышел «О, дивный новый мир!» (по высказыванию Кира Булычёва — «талантливое подражание роману Замятина»), его создатель Олдос Леонард Хаксли отрицал очевидный факт влияния русского таланта. Роман Хаксли привлёк куда больше внимания, чем роман Замятина, вышедший до того на разных языках в ряде частей света, потому что окружающий мир сам всё более стал походить на антиутопию. Оруэлл одним из первых обратил внимание общественности на влияние Замятина на Хаксли, а в письмах и статьях до «1984» признавал и собственную увлечённость «Мы».
За сто лет до самого известного нынче в фантастике года — в 1884-ом — в городке Лебедянь Тамбовской губернии Евгений Иванович Замятин первым криком сообщил о своём прибытии в мир, похоже, к радости грядущих исследователей интуитивно и пророчески выбрав именно этот год.
Алексей Михайлович Ремизов говорил: «Замятин из Лебедяни, тамбовский, чего русее, и стихия его слов отборно русская. А прозвище „англичанин“ (весной 1916-го года Замятин был откомандирован в Англию, где создал „Островитян“ и „Ловца человеков“ — А.М.). Как будто он сам поверил — а это тоже очень русское... А разойдётся — смотрите, лебедянский молодец с пробором! И читал он свои рассказы под простака».
Эти мысли интересно пересекаются со словами Версилова из «Подростка» Фёдора Михайловича Достоевского:
«Один лишь русский, даже в наше время, то есть гораздо ещё раньше, чем будет подведён всеобщий итог, получил уже способность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда он наиболее европеец. Это и есть самое существенное национальное различие наше от всех, и у нас на этот счёт — как нигде. Я во Франции — француз, с немцем — немец, с древним греком — грек и тем самым наиболее русский. Тем самым я — настоящий русский и наиболее служу для России, ибо выставляю её главную мысль. Я — пионер этой мысли».
До 1896-го года Замятин посещал Лебедянскую гимназию, потом учился в Воронежской гимназии, окончил её в 1902-ом году с золотой медалью. В том же году Евгений Иванович записался на кораблестроительный факультет Санкт-Петербургского политехнического института. В 1906-ом стал большевиком, принимал участие в жизни революционной студенческой молодёжи. В том же году Замятина арестовали и выслали назад в Лебедянь, однако он нелегально возвратился в Петербург и окончил институт.
В 1908-ом году Замятин вышел из партии и написал свой первый рассказ — «Один». Избранное им направление — «орнаментальная проза».
В 1910-ом преподавал на кораблестроительном факультете и работал корабельным инженером, что помогло ему впоследствии в описании всего, связанного с мотивом построения Интеграла в «Мы»; одновременно закончил рассказ «Девушка». Далее последовало несколько произведений, одно из которых — повесть «На куличках» (1913) — было запрещено царской цензурой. Вот текст постановления 11 марта 1914-го года СПб. Комитета по Делам Печати о наложении ареста на повесть «На куличках» (журнал «Заветы» № 3, 1914 г.):
«Повесть разделяется на 24 главы и посвящена автором описанию внутреннего быта небольшого военного отряда на Дальнем Востоке. Жизнь эта изображена в самом отталкивающем виде. Замятин не жалеет грубых красок, чтобы дать читателю глубоко-оскорбительное представление о русских офицерах. С этой целью Замятин подбирает в своей повести целый ряд мелких фактов, не останавливаясь перед весьма непристойными картинами. Из приводимых выдержек следует, что Замятин дает в своей повести намеренно измышленные характеристики офицерского состава русской армии. По его описанию русские офицеры только ругают и избивают солдат, сами развратничают и пьянствуют, в Собрании затевают драку в присутствии приглашенных для чествования иностранных офицеров. Капитан бросает в лицо генералу, начальнику отдельной части, обвинение в краже казенных денег и дает ему пощечину. А генерал письменно предлагает жене этого офицера расплатиться за поступок мужа своим телом, так что, по словам Замятина, все поведение русских офицеров является сплошным позором и обличает в них людей грубых, отупевших, лишённых человеческого облика и утративших сознание собственного достоинства, что, несомненно, представляется крайне оскорбительным для воинской чести. Вместе с тем, Замятин, имея в виду ещё более унизить выведенных в повести офицеров, рисует самые интимные и для публичного разглашения непристойные стороны супружеской жизни и приводит порнографические выражения, чем оскорбляет чувство благопристойности.
По определению СПб. Окружного Суда от 22-го апреля 1914 года постановлено, в виду того, что рассказ „На куличках“ представляется явно противным нравственности — наложенный СПБ. Комитетом по делам печати на № 3 журнала „Заветы“ за март 1914 г. — арест оставить в силе впредь до изъятия в указанном нумере журнала „Заветы“ (№ 3) всего рассказа ЕВГ. ЗАМЯТИНА „На куличках“».
Также Евгений Замятин организовывает группу молодых писателей «Серапионовы братья». После революции наконец печатаются «...Кулички».
Имея в виду «На куличках» и, в особенности, «Мы», Евгений Иванович мог бы сказать о себе и своей прозе что-то подобное сказанному Мариной Цветаевой о её стихах:
«<...>
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти
— Нечитанным стихам! —
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черёд».
В 1920-1921 годах Замятин занят написанием произведения, сделавшего его бессмертным — «Мы». В России роман вышел в печати лишь в 1988-ом, последующие произведения автора также не были изданы на его родине.
Последние шесть лет жизни Замятин прожил за границей. Умер 10 марта 1937-го в Париже. Похоронен на небогатом кладбище в парижском пригороде Тье.
Тот факт, что Евгений Иванович происходил из семьи православного священника и пианистки, видимо, повлиял на его тягу к музыке: достаточно большую часть специфики творчества Замятина составляют поэтичность, музыкальность текстов. Это проявляется в самом стиле писателя, в выборе для изображения героев-поэтов и музыкантов и, наконец, в описании музыки как таковой. Обратим внимание на две параллельные в этом плане сцены. Первая — из «На куличках»:
«Андрей Иваныч сразу сел за рояль. Весело перелистывал свои ноты: „А Шмита-то нет, а Шмита посадили“.
Выбрал Григовскую сонату.
Уж давно Андрей Иваныч в неё влюбился: так как-то, с первого же разу по душе ему пришлась.
Заиграл теперь — и в секунду среди мутного засиял зелёно-солнечный остров, и на нём…
Нажал левую педаль, внутри всё задрожало. „Ну, пожалуйста, тихо — совсем тихо, ещё тише: утро — золотая паутинка… А теперь сильнее, ну — сразу солнце, сразу — всё сердце настежь. Это же для тебя — смотри, на…“
<…>
Андрей Иваныч играл теперь маленький, скорбный четырёхбемольный кусочек.
Всё тише, всё медленней, медленней, сердце останавливается, нельзя дышать. Тихо, обрывисто — сухой шопот — протянутые, умоляющие о любви, руки — мучительно пересохшие губы, кто-то на коленях… „Ты же слышишь, ты слышишь. Ну вот — ну, вот, я и стал на колени, скажи, может быть, нужно что-нибудь ещё? Ведь всё, что…“
И вдруг — громко и остро. Насмешливые, быстрые хроматические аккорды — всё громче — Андрею Иванычу кажется, что это у него бывает — у него может быть такой божественный гнев, он ударяет сотрясаясь три последних удара — и тихо.
Кончил — и ничего нет, ни гнева, ни солнца, он просто — Андрей Иваныч, и когда он обернулся к Марусе — услышал:
— Да, это хорошо. Очень… — выпрямилась. — Вы знаете: Шмит, жестокий и сильный. И вот: ведь даже жестокостям Шмитовым мне хорошо подчиняться. Понимаете: во всём, до конца…»
В вышеприведённом отрывке к тому же очевидна перекличка с «Крейцеровой сонатой» Льва Николаевича.
Теперь — музыка Скрябина в «Мы»:
«„<...> И вот вам забавнейшая иллюстрация того, что у них получалось, — музыка Скрябина — двадцатый век. Этот чёрный ящик (на эстраде раздвинули занавес и там — их древнейший инструмент) — этот ящик они называли „рояльным“ или „королевским“, что лишний раз доказывает, насколько вся их музыка…“
И дальше — я опять не помню, очень возможно потому, что… Ну, да скажу прямо: потому что к „рояльному“ ящику подошла она — I-330. Вероятно, я был просто поражён этим её неожиданным появлением на эстраде.
Она была в фантастическом костюме древней эпохи: плотно облегающее чёрное платье, остро подчеркнуто белое открытых плечей и груди, и эта тёплая, колыхающаяся от дыхания тень между… и ослепительные, почти злые зубы…
Улыбка — укус, сюда — вниз. Села, заиграла. Дикое, судорожное, пёстрое, как вся тогдашняя их жизнь, — ни тени разумной механичности. И конечно, они, кругом меня, правы: все смеются. Только немногие… но почему же и я — я?
Да, эпилепсия — душевная болезнь — боль. Медленная, сладкая боль — укус — и чтобы ещё глубже, ещё больнее. И вот, медленно — солнце. Не наше, не это голубовато-хрустальное и равномерное сквозь стеклянные кирпичи — нет: дикое, несущееся, опаляющее солнце — долой всё с себя — всё в мелкие клочья».
Последний процитированный отрывок содержит мотив, который встречается также и в «На куличках», и тут же в «Мы», и позднее в виде отголоска в «1984» Джорджа Оруэлла — мотив «болезни героя».
«Мы»:
«— Вы какой-то сегодня… Вы не больны?
<…>
— Да ведь и правда я болен, — сказал я очень радостно <…>».
«На куличках»:
«— Что же, ведь любовь — она и есть болезнь. Душевно-больные… Я не знаю, отчего никто не попробовал лечить это гипнозом? Наверное, можно бы».
«1984»:
«Не для того, чтобы наказать, и не только для того, чтобы добиться от вас признания. Хотите, я объясню, зачем вас здесь держат? Чтобы вас излечить! Сделать вас нормальным! Вы понимаете, Уинстон, что тот, кто здесь побывал, не уходит из наших рук неизлеченным?»
Также в «Мы» имеются слова:
«<…> с нами в ногу идут под строгий механический марш Музыкального Завода <…>».
Не думаю, что оруэлловский «музыкальный отдел» вырос напрямую из «Мы» — нет, здесь виднее более древнее влияние, а именно — прочитанный впервые ещё мальчиком-Джорджем Свифт.
О звуковой составляющей творчества Замятина его друг Юрий Анненков писал:
«Одним из главных качеств пьесы <„Блохи“ — пьесы по произведению Николая Семёновича Лескова, постановке которой Замятин уделял много времени и сил — А.М.>, как и всегда у Замятина, была языковая фонетика. Замятин сам говорил, что „надо было дать драматизированный сказ“. Но — не сказ половинный, как у Ремизова, где авторские ремарки только слегка окрашены языком сказа, а полный, как у Лескова, когда всё ведётся от лица воображаемого автора одним языком. В „Блохе“ драматизируется тип полного сказа. Пьеса разыгрывается, как разыгрывали бы её какие-нибудь воображаемые тульские актёры народного театра. В ней оправданы все словесные и синтаксические сдвиги в языке».
По воспоминаниям Юрия Анненкова, Замятиным было прочитано большое количество лекций, сопровождавшихся чтением произведений «Серапионовых братьев» и обсуждением литературных проблем, прежде всего — проблем литературной формы. Вот часть заглавий лекций этого цикла: «Современная русская литература», «Психология творчества», «Сюжет и фабула», «О языке», «Инструментовка», «О ритме в прозе», «О стиле», «Расстановка слов», «Футуризм»...
Однако Замятин делал акцент на следующем:
«Я с самого начала отрекаюсь от вывешенного заглавия моего курса. Научить писать рассказы или повести — нельзя. Чем же мы будем тогда заниматься? — спросите вы. — Не лучше ли разойтись по домам? Я отвечу: нет. Нам всё-таки есть чем заниматься...
...Есть большое искусство и малое искусство, есть художественное творчество и художественное ремесло... Малое искусство, художественное ремесло — непременно входит, в качестве составной части, в большое. Бетховен, чтобы написать Лунную Сонату, должен был узнать сперва законы мелодий, гармоний, контрапункций, т.е. изучить музыкальную технику композиций, относящуюся к области художественного ремесла. И Байрон, чтобы написать „Чайльд-Гарольда“, должен был изучить технику стихосложения. Точно так же и тому, кто хочет посвятить себя творческой деятельности в области художественной прозы, — нужно сперва изучить технику художественной прозы.
<...>
Мелодия — в музыкальной фразе осуществляется: 1) ритмическим её построением; 2) построением гармонических элементов в определенной тональности и 3) последовательностью в изменении силы звука.
Мы займемся, прежде всего, — вопросом о построении целых фраз в определённой тональности, тем, что в художественном слове принято называть инструментовкой...
Инструментовка целых фраз на определённые звуки или сочетания звуков — преследует уже не столько цели гармонические, сколько цели изобразительные.
Всякий звук человеческого голоса, всякая буква — сама по себе вызывает в человеке известные представления, создаёт звукообразы. Я далек от того, чтобы приписывать каждому звуку строго определенное смысловое или цветовое значение. Но — Р — ясно говорит мне о чём-то громком, ярком, красном, горячем, быстром. Л — о чем-то бледном, голубом, холодном, плавном, лёгком. Звук Н — о чем-то нежном, о снеге, небе, ночи... Звуки Д и Т — о чем-то душном, тяжком, о тумане, о тьме, о затхлом. Звук М — о милом, мягком, о матери, о море. С А — связывается широта, даль, океан, марево, размах. С О — высокое, глубокое, море, лоно. С И — близкое, низкое, стискивающее и т.д.»
Для Замятина важны как звуковая сторона языка, так и лексика: его словарный запас невероятен! В «На куличках» он проявляется во всей красе, но Евгению Ивановичу присуща и та народность, про которую Белинский писал, говоря о Державине:
«Его послания и сатиры представляют совсем другой мир, не менее прекрасный и очаровательный. В них видна практическая философия ума русского; посему главное отличительное их свойство есть <…> народность, состоящая не в подборе мужицких слов или насильственной подделке под лад песен и сказок, но в сгибе ума русского, в русском образе взгляда на вещи. В сем отношении Державин народен в высочайшей степени».
Вот пример замятинского языка, наследующего традиции Лескова (здесь — слегка напоминает даже в смысловом плане «Блоху»), из «На куличках»:
«„Сторона-то сторона. А как разгасится генерал“… — молча дыбился Опенкин. Однако огляделся помалу, рот раскрыл. А уж раскрыл — и не остановить его: балакает — и сам себя слушает.
— Что ж китаец, обнакновенно, манза — манза он и есть. Стретил я его, можно-скать, на околице, идёть себе и мешшина у его зда-ровенный на спине. Ну, он мне, конечно, здраст-здраст. И-и залопотал по ихнему, и-и пошол… Ну чего, грю, тебе чудачо-ок? Ни шиша, грю, не понимаю. Чего б, мол, тебе по нашему-то, как я, говорить? И просто, мол, и всякому понятно. А то, вот, нет — накося, по-дуравьи язык ломает…
— Э-э, брат, завёл! Ты лучше про Аржаного расскажи, как ты его встретил-то?
— Аржаной-то? Да как же, о Господи! Кэ-эк, это, он зачал мне про братнину жену, про ребятенок рассказывать… Мал-мала, грит, меньше, есть хочут и рты, грит, разевают. Рты, мол, разинули… И так Аржаной расквелил меня этим самым словом, так расквелил… Иду по плитуару — навозрыд, можно-скать, и тут же перебуваюсь…
Тут даже и генерал проснулся, перестал ухмыляться чему-то своему, вылупил буркалы лягушьи:
— Пере-буваюсь? Это, то есть, почему же: перебуваюсь?
И как это господа не понимают, что к чему? Вот сбил теперь Опенкина, и конец. Нешто так можно перебивать человека? Вот теперь всё и забыл Опенкин, и боле ничего.
Степенно, басисто рассказывал Аржаной. Главное дело — отпустили бы его только панты эти самые откопать. А то проведают солдатишки проклятые… А стоют-то панты эти полтыщи, о Господи…
<…>
Главная спица в колеснице — Молочко — вертится, сверкает, переводит. Адмирал французский не первой уж молодости, а тонкий да ловкий, как в корсете. Вынул книжечку, любопытствует, записывает.
— А какие у вас порционы солдатам? Так, так. А лошадям? Сколько рот? А сколько прислуги на орудие? А-а, так!
Пошли всем кагалом в казармы. Там уж успели прибрать, почистить: ничего себе. Только дух очень русский стоит. Заторопились французы на вольный воздух.
— Ну, теперь их только к пороховому — и всё, и слава Богу…
<…>
Адмирал любопытно вскинул пенснэ.
— А-а… А это кто же? — и повернулся к Молочке за ответом.
Молочко, утопая, взглядом — молил Нечесу, Нечеса свирепо-символически ворочал глазами.
— Это… э-это ланцепуп, ваше превосходительство! — вякнул Молочко, вякнул первое, что в голову взбрело. Говорили перед тем с Тихменем о ланцепупах, ну и…
— Lan-ce-poupe? Это… что ж это значит?
— Это… ме-местный инородец, ваше превосходительство.
Адмирал очень заинтересовался:
— Во-от как? Я и не слыхал такого наименования до сих пор, а этнографией очень интересуюсь…
— Недавно только открыты, ваше превосходительство.
Генерал записал в книжку:
— Lan-ce-poupe… Очень интересно, очень. Я сделаю доклад в Географическом обществе. Непременно…
Нечеса задыхался от нетерпенья узнать, что такое вышло и что за разговор странный — о ланцепупах.
А адмирал — час от часу не легче — уж новую загогулю загнул Молочке:
— Но… почему же я не вижу ваших солдат, ни одного?
— О-о-они, ваше превосходительство, в… в лесу.
— В лесу-у? Все? Гм, зачем же?
— Их, ваше превосходительство, ланце-ла-ланцепупы эти самые… То есть они все отправлены, наши солдаты, то есть, на усмирение, значит, ланцепупов…»
3амятин — блестящий стилист. «Орнаментальную прозу» А. Ремизова он «довёл до сатирического, часто гротескного сюрреализма, который называл неореализмом» (Ю. Анненков).
В тех же «Куличках» видны и традиции Чехова; например, в следующем отрывке прослеживается параллель с рассказом «Спать хочется»:
«Зажгла одну лампу на столе; влезла на стул, зажгла стенную. Но стало только ещё больше похоже на тот вечер: тогда тоже ходила одна и зажигала все лампы.
Потушила, пошла в спальню. „У Шмита — все носки в дырьях, а я целый месяц всё только собираюсь… Не распускаться, нельзя распускаться“.
Села, нагнулась, штопала. Досадливо вытирала глаза: всё набегало на них, застило, работы было не видать. Было уж поздно — о полночь, когда кончила всю штопку. Выдвинула ящик, укладывала, на комоде трепетала свеча».
«Спать хочется»:
«В печке кричит сверчок. В соседней комнате, за дверью, похрапывают хозяин и подмастерье Афанасий... Колыбель жалобно скрипит, сама Варька мурлычет — и всё это сливается в ночную, убаюкивающую музыку, которую так сладко слушать, когда ложишься в постель. Теперь же эта музыка только раздражает и гнетёт, потому что она вгоняет в дремоту, а спать нельзя; если Варька, не дай бог, уснёт, то хозяева прибьют её.
Лампадка мигает. Зелёное пятно и тени приходят в движение, лезут в полуоткрытые, неподвижные глаза Варьки и в её наполовину уснувшем мозгу складываются в туманные грёзы».
Интересно в этой связи вспомнить и о том, что создатель биографии автора «1984», ученика Замятина, не мог найти личности Оруэллу аналога во всей западноевропейской литературе, зато легко отыскал в русской — Антон Павлович Чехов.
Продолжает Замятин развивать и гуманистические традиции Достоевского, доходя порой едва ли не до прямого цитирования.
Вот отрывок из повести «На куличках»:
«И Шмит лютовал по-прежнему, весь мукой своей пропитался, во всякой мелочишке это чуялось.
Ну, вот, выдумал, например, издевку: денщика французскому языку обучать. Это Непротошнова-то! Да он все и русские слова позабудет, как перед Шмитом стоит, а тут: французский. Всё французы эти поганые накуралесили: Тихменя на тот свет отправили, а Шмиту в сумасшедшую башку взбрела этакая, вот, штука…
Черноусый, черноглазый, молодец Непротошнов, а глаза — рыбьи, стоит перед Шмитом и трясется:
— Н-не могу знать, ваше-скородь, п-позабыл…
— Я тебе сколько раз это слово вбивал. Ну, а как „позабыл“, а?
Молчание. Слышно: у Непротошнова коленки стучат друг об дружку.
— Ну-у?
— Жуб… жубелье, ваше-скородь…
— У-у, — немырь! К завтрему, чтоб на зубок знал. Пошёл!
Сидит Непротошнов на кухне, повторяет проклятые бусурманские слова, в голове жернова стучат, путается, дрожит».
А теперь — «Степанчиково...» Фёдора Михайловича:
«Разбранив сперва дядю за то, что ему нет дела до образования дворовых людей, он решил немедленно обучать бедного мальчика нравственности, хорошим манерам и французскому языку. „Как! — говорил он, защищая свою нелепую мысль (мысль, приходившую в голову и не одному Фоме Фомичу, чему свидетелем пишущий эти строки), — как! он всегда вверху при своей госпоже; вдруг она, забыв, что он не понимает по-французски, скажет ему, например, донне; муа; мон мушуар — он должен и тут найтись и тут услужить!“
<...>
— Ну, француз, мусью шематон, — терпеть не может, когда говорят ему: мусью шематон, — знаешь урок?
— Вытвердил, — отвечал, повесив голову, Гаврила.
— А парле-ву-франсе?
— Вуй, мусье, же-ле-парль-эн-пе...
<...> Гаврила, видя, во что превратился экзамен, не выдержал, плюнул и с укоризною произнес: „Вот до какого сраму дожил на старости лет!“»
Где Достоевский, там и Пушкин. Естественно, Замятин не избег и этого влияния...
Финал «Куличек» совершенно ясно перекликается с отложенным «Выстрелом» на дуэли в произведении Александра Сергеевича.
Присмотревшись пристальнее, можно разглядеть воздействие Гоголя.
«Кулички»:
«Знакомые залоснённые наши сюртуки, оробелые лица, перекрашенные платья дам…
„Да… И вот, если ложь окажется ещё один раз лжива… Ну да, эн квадрат, минус на минус — плюс… Практически, следовательно… Да, что бишь? Я путаюсь, путаюсь…“
— Слушьте-ка, Половец, — дёрнул Тихмень Андрея Иваныча, — пойдёмте пока что по одной тюкнем: тошнехонько что-й-то…»
В стремлении 3амятина к ясным повествовательным структурам и математическим метафорам, также отмечал Анненков, сказывается его инженерное образование.
В статье 1922-го года Замятин писал:
«<Есть — А.М.> три школы в искусстве — и нет никаких других. Утверждение, отрицание, и синтез — отрицание отрицания. Силлогизм замкнут, круг завершён. Над ним возникает новый — и всё тот же круг. И так из кругов — подпирающая небо спираль искусства.
Спираль; винтовая лестница в Вавилонской башне; путь аэро, кругами подымающегося ввысь, — вот путь искусства. Уравнение движения искусства — уравнение спирали. И в каждом из кругов этой спирали, в лице, в жестах, в голосе каждой школы — одна из этих печатей <…>
...Я хочу найти координаты сегодняшнего круга этой спирали, мне нужна математическая точка на круге, чтобы, опираясь на неё, исследовать уравнение...»
Обратимся к работе Кира Булычёва «Падчерица эпохи», в которой за год до собственной смерти он отдал дань уважения отечественным фантастам советской эпохи, в том числе и Замятину. В ней содержится ответ из мудрых уст великого создателя Алисы Селезнёвой — образа на все времена — на вопрос «почему Замятин пошёл именно по пути фантастики?»:
«Замятин был убеждён, что советская литература двадцатого века — это, в первую очередь, литература фантастическая.
Это убеждение исходило из двух важных предпосылок.
Первая: художник должен быть еретиком. Только еретики могут двигать вперёд социальный прогресс, будоражить и разрушать догмы. Фантастика — наиболее удобное и точное оружие в руках художника, особенно в стране, пережившей революцию и гражданскую войну. Только она должным образом может отразить грандиозные перемены и перспективы общества. Из различных его высказываний на этот счёт можно привести такое: „Окаменелая жизнь старой дореволюционной России почти не дала — не могла дать — образцов социальной и научной фантастики... Но Россия послереволюционная, ставшая фантастичнейшей из стран современной Европы, несомненно отразит этот период в своей истории и фантастике литературной“. В одном из споров с вождями ненавистного ему РАППа, которые требовали от литературы оперативных откликов на достижения народного хозяйства, Замятин говорил: „Дело специалиста говорить о средствах, о сантиметрах; дело художника говорить о цели, о километрах, о тысячах километров... о великой цели, к которой идёт человечество“.
Вторая предпосылка неизбежности фантастики как господствующего рода литературы в социалистическом государстве исходила из замятинского приложения диалектики к литературе. Плюс, минус и отрицание отрицания — таково движение литературы. Согласно убеждению Замятина, реализм — это литература со знаком плюс. Футуризм, символизм и прочие направления в литературе начала века — это отрицание реализма. „Реализм видел мир простым глазом: символизму мелькнул сквозь поверхность мира скелет — символизм отвернулся от мира. Это тезис и антитезис. Синтез подошёл к миру со сложным набором стёкол, и ему открываются гротескные, странные множества миров: открывается, что человек — это вселенная, где солнце — атом, планеты — молекулы“. Синтез в понимании Замятина — это и есть фантастическая литература, одна лишь способная отразить современный мир. „Сегодня, — продолжает он в предисловии к альбому рисунков Ю. Анненкова, — апокалипсис можно издавать в виде ежедневной газеты (курсив мой — А.М.); завтра мы спокойно купим место в спальном вагоне на Марс. Эйнштейном сорваны с якорей самоё пространство и время. Искусство, выросшее из этой, сегодняшней реальности — разве может быть не фантастическим?.. Но всё-таки есть ещё дома, сапоги, папиросы; и рядом с конторой, где продаются билеты на Марс — магазин, где продаются колбасы. Отсюда в сегодняшнем искусстве — синтез фантастики с бытом“.»
Выделенное курсивом соответствует «апокалиптическому» в символическом ключе финалу «Мы» с его Вавилонской блудницей и прочей атрибутикой («Не знаю, чем я больше был потрясен: его открытием или его твёрдостью в этот апокалипсический час <…>»).
Вина Замятина по отношению к советскому режиму, отмечал Юрий Анненский, заключалась только в том, что он не бил в казённый барабан, не «равнялся», очертя голову, но продолжал самостоятельно мыслить и не считал нужным это скрывать.
Хотя и до «Мы» Замятин написал несколько произведений, он прежде всего со своей антиутопией смог войти в историю. И всё же имеет смысл вспомнить кое-что из того, что предшествовало созданию Евгением Ивановичем его, хочется мне сказать, «фантастической поэмы», и уяснить динамику развития замятинского художественного дарования.
Переменный успех сопутствовал Замятину на протяжении всей его писательской деятельности: как позже при советской власти он, сидевший в своё время за революционную деятельность, достигал общественных высот, пока на него не начались гонения РАППа, Зиновьева и т.д., так до того он был членом Правления Союза Писателей при царе, но при том же царе цензура запретила, как я сказал выше, изъяв из готовившегося к печати журнала его повесть «На куличках».
Ниже мы поговорим о ней чуть подробнее.
Интересен уже сам факт запрета, поскольку это не тупой «совковый» идеологический запрет. О причинах этого запрета мной уже говорилось.
Такое табуирование выбранной темы в сочетании с избранным способом рассказать о ней также имеет традиции в истории литературы — у нас это началось не с Пушкина, но ранее. «Товарищи по несчастью» Замятина в последующие годы — это, например, Гюнтер Грасс и, в наши дни, Владимир Сорокин.
Вот что пишет о Грассе Ирина Млечина в статье «Соло на барабане»:
«За романом „Жестяной барабан“ последовала повесть „Кошки-мышки“ (1962), а через год — роман „Собачьи годы“. Все эти произведения составили, по признанию самого Грасса, „данцигскую трилогию“:
Если уже „Жестяной барабан“ принес ему — наряду с признанием редкостного таланта — грубые упрёки и чуть ли не площадную брань читателей и критиков, увидевших в нем „осквернителя святынь“, „безбожника“, „сочинителя порнографических мерзостей, совращающих немецкую молодежь“, то трилогия в целом и вовсе озлобила „вечно вчерашних“, как именовали в последние годы тех, кто ничему не научился и продолжал вздыхать по „добрым старым временам“, когда так славно жилось „при Адольфе“. У этих людей романы Грасса, в пародийно-гротескном виде изображавшие нацизм и тех, кто его поддерживал, могли вызвать только ненависть, которую они пытались прикрыть религиозными, эстетическими и псевдоморальными аргументами. Таких нападок на автора „Жестяного барабана“ было великое множество. Почтенным бюргерам, отцам семейств он представлялся чудовищем, к книгам которого прикасаться можно разве что в перчатках. Ореол аморальности окружал его с того самого момента, как сенат вольного ганзейского города Бремена отказался присудить ему литературную премию из-за „безнравственности“ его романа.
Весьма активный в те годы публицист Курт Цизель, не расставшийся с нацистским идейным багажом, подал на Грасса в 1962 году в суд за распространение „развратных сочинений“. После того как прокурор города Кобленца прекратил дело, Цизель обжаловал его решение, обратившись к генеральному прокурору. Он же послал премьер-министру земли Рейнланд-Пфальц письмо, в котором требовал, чтобы „глава христианского земельного правительства воздействовал на министра юстиции“, дабы тот „положил конец скандальной деятельности“ Грасса. Иначе, пригрозил Цизель, он обратится „к дружественным депутатам ландтага с просьбой подать запрос министру юстиции“ и тем решительно противодействовать неунимающемуся автору „фекальных сочинений“.
Вспоминается, что в наше время Владимира Георгиевича Сорокина травили не менее упорно, но эти же люди со временем станут утверждать, что помогали — как всегда происходит, когда ограниченность сталкивается с тем, что намного опережает своё время (например, творчеством композитора и исполнителя Сергея Курёхина). Впрочем, иные поверхностные личности и теперь презрительно величают Владимира Георгиевича не иначе как «калоедом», Виктора же Пелевина — «торчком».
Запрет на печать романа «Мы» был связан уже с началом травли неудобных для государственного аппарата творческих и не только личностей, не желавших прогинаться под весом авторитета власти, требующей ото всех тоталитарного единства помыслов и действий — именно того, на что Замятин был органически неспособен (вспомните эпиграф настоящей статьи). Потом практика травли встанет на широкую ногу и от преследований пострадают и Пастернак с Ахматовой, и многие-многие ещё, не идущие на сделку с совестью...
И. Бродский в телеинтервью о поэтах «серебряного века» высказался так:
«Когда мы хвалим того или иного поэта, мы не там ставим ударение. На самом деле, поэт — это орудие языка, а не язык — орудие поэта… Язык — это нечто куда более древнее, чем мы сами. Он давно-давно начался <…> и переживёт нас уж всяко, и уж всяко переживёт власть, <…> того или иного властителя — точно. Поэтому тот, кто является орудием языка, <…> сознаёт, что он имеет дело с материалом вечным, или, по крайней мере, во времени более растянутым, нежели эта политическая система, нежели этот властитель. <…> Отсюда почти неизбежно у поэта по отношению к власти или государю чувство правоты».
Мой опыт общения с официально запрещённой литературой свидетельствует о том, что запрещают в основном талантливые и стоящие вещи; такие, о которых сам Замятин сказал как нельзя лучше всё в том же эпиграфе...
Безликая пошлость и настоящая, неопасная ширпотреб-порнография, как та, которую производят в книге Оруэлла для «пролов», всегда доступна массам, и даже без каких-либо запечатанных пакетов.
Итак, «На куличках». Уже здесь видна любовь Замятина к той самой природе, которая в «Мы» пассивно противостоит машинной цивилизации из-за Зелёной Стены.
Сравним. «Кулички»:
«Много ли человеку надо? Проглянуло солнце, сгинул туман проклятый — и уж мил Андрею Иванычу весь мир. Рота стоит и команды ждёт, а он загляделся: шевельнуться страшно, чтобы не рухнули хрустальные голубые палаты, чтобы не замолкло золотой паутинкой звенящее солнце.
Океан… Был Тамбов, а теперь Океан Тихий. Курит внизу, у ног, сонно-голубым своим куревом, мурлычет дремливую колдовскую песню. И столбы золотые солнца то лежали мирно на голубом, а то вот — растут, поднялись, подпёрли стены — синие нестерпимо. А мимо глаз плавно плывёт в голубое в глубь Богородицына пряжа, осенняя паутинка, и долго следит Андрей Иваныч за нею глазами».
«<…> и пошел снова сонный, заколдованный, поплыл в голубом, в сказочном, на тамбовское таком непохожем».
Параллельное место в «Мы»:
«Но зато небо! Синее, не испорченное ни единым облаком (до чего были дики вкусы у древних, если их поэтов могли вдохновлять эти нелепые, безалаберные, глупотолкущиеся кучи пара). Я люблю — уверен, не ошибусь, если скажу: мы любим только такое вот, стерильное, безукоризненное небо. В такие дни весь мир отлит из того же самого незыблемого, вечного стекла, как и Зелёная Стена, как и все наши постройки. В такие дни видишь самую синюю глубь вещей, какие-то неведомые дотоле, изумительные их уравнения — видишь в чём-нибудь таком самом привычном, ежедневном».
Философичность также не чужда Замятину. Тихмень, который читает Канта и Шопенгауэра, в своих мыслях выдаёт и собственные познания автора в области философии.
«Так толковали Тихменю добрые люди. А он всё своё. Ну и дочитался, конечно додумался: „Всё, мол, на свете один только очес призор, впечатление моё, моей воли тварь“. Вот-те и раз: капитан-то Нечеса — впечатление? Может, и все девять Нечесят с капитаншей в придачу — впечатление? Может, и генерал сам — тоже?
<…>
Раньше было всё так ясно: были „вещи к себе“, до которых Тихменю никакого не было дела, и были „отражения вещей“ в Тихмене, Тихменю покорные и подвластные».
Иммануил Кант вообще очень важен для Евгения Ивановича. В романе «Мы» также упоминается этот немецкий философ:
«У нас эту математически-моральную задачу в полминуты решит любой десятилетний нумер; у них не могли — все их Канты вместе (потому что ни один из Кантов не догадался построить систему научной этики, то есть основанной на вычитании, сложении, делении, умножении).
<…> как они могли писать целые библиотеки о каком-нибудь там Канте — и едва замечать Тэйлора — этого пророка, сумевшего заглянуть на десять веков вперёд».
Интересны размышления Тихменя из «Куличек» о фальшивости и бессмысленности окружающей жизни:
«Но Тихмень на всё глядел скептично — был он ещё совершенно трезв:
„Все это, конечно, ложь. Но это блестит, да. А так как единственная истина — смерть, и так как я ещё живу, то и надо жить ложью, поверхностно. Значит, правы Молочки, и надо быть пустоголовым… Но практически? Ах, я сегодня что-то путаю…“» — в «Мы» есть на ту же тему:
«<…> математика, и смерть — никогда не ошибаются».
Заканчивается повесть вечно актуальным для нашей страны:
«И когда нагрузившийся Молочко брякнул на гитаре „Барыню“ (на поминальном-то обеде) — вдруг замело, завихрило Андрея Иваныча пьяным, пропащим весельем, тем самым последним весельем, каким нынче веселится загнанная на кулички Русь».
В «Падчерице эпохи» К. Булычёв пишет:
«<...> своим принципам Замятин следует в первые годы советской власти. И так как он не прибегает к стыдливым формулировкам — „некоторые“, „кое-кто“, — а всегда называет своих идейных противников, чиновников от литературы, поимённо, да ещё с достаточно обидными эпитетами, то и они копят злобу, надеясь отомстить.
Для чиновников новой генерации революция благополучно завершилась. Они срочно строят догму, незыблемую, покрытую твёрдой коростой непогрешимости. И писатели честные, независимые, далеко не всем угодны. Хотя тронуть Замятина пока трудно — он старый революционер, он на виду, он признанный вождь ленинградских писателей».
«Тронуть» (вернее — начать травлю на) Евгения стало можно уже позднее, впрочем, не прям сразу после того, как он написал «Мы».
Многие начинали увлекаться музыкой под влиянием «Битлз». А многие начинали читать и писать фантастику именно под влиянием Замятина, прежде всего — замятинской антиутопии.
О том, что роман повлиял на Хаксли и Оруэлла, знают, пожалуй, все (единственные высказанные вопреки фактам и здравому смыслу сомнения в воздействии замятинской вещи на автора «1984» я с превеликим удивлением обнаружил в «Википедии»).
Как именно повлиял «Мы», я рассмотрел в статье «Приблизительно 1984 — некоторые источники романа»; здесь же, избегая по возможности самоповторения, я приведу некоторые новые наблюдения.
В сделанном им ещё до написания «1984» разборе замятинской вещи Оруэлл пишет: «Роман „Мы“ явно свидетельствует, что автор определённо тяготел к примитивизму». Оруэлл читал роман во французском переводе (это весьма странно, ведь роман в 1924-м вышел на английском языке в Нью-Йорке (“We”, изд. Е.Р. Dutton and Company), о чём пишет Юрий Анненков в воспоминаниях о Замятине). Джордж просто не мог понять, не мог оценить по достоинству игру слов, обилие обертонов и звукописи, не мог объять взором всего языкового богатства.
«Замятин против упрощения, оглупления людей и ситуаций, сведения проблем километровых к сантиметрам, иллюстрирования лозунгов» — мнение Кира Булычёва идёт вразрез с оруэлловским и кажется мне более правильным.
Параллели между «Мы» и «1984» поистине бесконечны: даже типы героев родственны! Благодетель — О’Брайен. Главный герой, описывающий свою жизнь (у Оруэлла — для «будущего или прошлого», у Замятина — для особенного прошлого). Героиня-бунтарка-соблазнительница… Даже сама неоднозначность образа главного героя, как мне кажется, перешла в роман Оруэлла из «Мы». Однако всё это вовсе не означает, что Оруэлл сознательно подражал Замятину в мелочах. Просто у него, должно быть, откладывалось много всего в подсознании.
Вот яркая иллюстрация: «толстые, негрские губы» (“thick negroid lips”, ставшие в русском «1984» просто «выпяченными») так часто встречаются у Замятина, что не могли не запомниться Оруэллу и, вполне вероятно — неосознанно, вспыли уже в его собственном романе…
Давайте посмотрим. «Мы»:
«R-13, поэт, негрогубый».
«Нет, его толстые, негрские губы, это он...»
«толстые, негрские губы».
«Распяленные негрские губы».
«<…> отвратительно негрогубый, ухмыляющийся R-13».
«Я узнал толстые, негрские и как будто даже сейчас ещё брызжущие смехом губы»
— это лишь употребление терминов «негрские», «толстые» и прочих напрямую (косвенных ещё больше).
…«Аквариумная» прозрачность общества у Замятина сменяется «телекранной» у Оруэлла — столь же страшной по своей сути. Однако предпосылки у двух писателей разные: если русским автором руководила фантазия, то англичанину достаточно было окинуть взором тоталитарный мир. И если Уинстон может только укрыться от глаз, оставаясь всегда слышимым, то герой «Мы» ещё способен укрыться в личные часы абсолютно.
Ещё несколько параллельных мест…
«Мы»:
«Ближе — прислонившись ко мне плечом — и мы одно, из неё переливается в меня — и я знаю, так нужно. Знаю каждым нервом, каждым волосом, каждым до боли сладким ударом сердца».
«1984»:
«Пора уже было отойти от женщины. Но в последний миг, пока толпа их ещё сдавливала, она нашла его руку и незаметно пожала.
Длилось это меньше десяти секунд, но ему показалось, что они держат друг друга за руки очень долго. Уинстон успел изучить её руку во всех подробностях. Он трогал длинные пальцы, продолговатые ногти, затвердевшую от работы ладонь с мозолями, нежную кожу запястья. Он так изучил эту руку на ощупь, что теперь узнал бы её и по виду».
«Письмо — в клочья» у Замятина напоминает бесследное уничтожение всех компрометирующих материалов у Оруэлла.
«Мы»:
«Нелепое чувство — но я в самом деле уверен: да, должен. Нелепое — потому что этот мой долг — ещё одно преступление. Нелепое — потому что белое не может быть одновременно черным, долг и преступление — не могут совпадать» — в «1984» практикуется двоемыслие, важным является понятие — «белочёрное».
Героям Оруэлла и Замятина нужен духовно-нравственный ориентир, символ из прошлого, заключающий в себе утерянные в их мире положительные черты. Соответственно, в романах «советского» и английского писателей это великие поэты прошлого. Сравним
«Мы»:
«С полочки на стене прямо в лицо мне чуть приметно улыбалась курносая асимметрическая физиономия какого-то из древних поэтов (кажется, Пушкина)».
«Она подошла к статуе курносого поэта и, завесив шторой дикий огонь глаз, там, внутри, за своими окнами, сказала на этот раз, кажется, совершенно серьёзно (может быть, чтобы смягчить меня), сказала очень разумную вещь:
— Не находите ли вы удивительным, что когда-то люди терпели вот таких вот? И не только терпели — поклонялись им. Какой рабский дух! Не правда ли?
— Ясно… То есть я хотел… (Это проклятое „ясно“!)
— Ну да, я понимаю. Но ведь, в сущности, это были владыки посильнее их коронованных. Отчего они не изолировали, не истребили их? У нас…
— Да, у нас… — начал я. И вдруг она рассмеялась. Я просто вот видел глазами этот смех: звонкую, крутую, гибко-упругую, как хлыст, кривую этого смеха».
… и «1984»:
«Этот жест (героиня сбросила платье — А.М.) тоже принадлежал старому времени. Уинстон проснулся со словом „Шекспир“ на устах».
Немного поговорим о символическом плане романа. Сюда можно отнести неявное предвосхищение грядущего. Выбором лексики, под музыку фонетического звучания («майская майолика», «белеет бельмом»), скрытыми повторами Замятин готовит нас к грядущему грехопадению (с определённой точки зрения) главного героя («— Ну-с, падший ангел. Вы ведь теперь погибли. Нет, не боитесь?» — говорит I). Символически движение вниз и означает «грехопадение», выпадение индивидуального кирпичика героя из сурового общественного здания «Мы»:
«Через 5 минут мы были уже на аэро. Синяя майская майолика неба и лёгкое солнце на своём золотом аэро жужжит следом за нами, не обгоняя и не отставая. Но там, впереди, белеет бельмом облако, нелепое, пухлое, как щёки старинного „купидона“, и это как-то мешает. Переднее окошко поднято, ветер, сохнут губы, поневоле их всё время облизываешь и всё время думаешь о губах.
Вот уже видны издали мутно-зелёные пятна — там, за Стеною. Затем лёгкое, невольное замирание сердца — вниз, вниз, вниз, как с крутой горы, — и мы у Древнего Дома».
«Чуть слышное жужжание моторов — и быстро вниз, вниз, вниз — лёгкое замирание сердца…»
«Однажды в детстве, помню, нас повели на аккумуляторную башню. На самом верхнем пролете я перегнулся через стеклянный парапет, внизу — точки-люди, и сладко тикнуло сердце: „А что, если?“ Тогда я только ещё крепче ухватился за поручни; теперь — я прыгнул вниз».
«Это — последнее. Затем — повернут выключатель, мысли гаснут, тьма, искры — и я через парапет вниз…»
«— Да вы что, 503, оглохли? Зову, зову… Что с вами? — Это Второй Строитель — прямо над ухом у меня: должно быть, уж давно кричит.
Что со мной? Я потерял руль. Мотор гудит вовсю, аэро дрожит и мчится, но руля нет — и я не знаю, куда мчусь: вниз — и сейчас обземь или вверх — и в солнце, в огонь…»
Данный мотив продолжается и в спуске на лифте в подземелье, где спасались во время Двухсотлетней Войны, под Древним Домом:
«<…> темно и чувствую — вниз, вниз…»
<…>
«Вот если бы вам завязали глаза и заставили так ходить, ощупывать, спотыкаться, и вы знаете, что где-то тут вот совсем близко — край, один только шаг — и от вас останется только сплющенный, исковерканный кусок мяса. Разве это не то же самое?
…А что, если не дожидаясь — самому вниз головой? Не будет ли это единственным и правильным, сразу распутывающим всё?»
За грех расплата одна — изгнание из рая. Вот как герой предвидит это событие:
«Как сейчас вижу: сквозь дверную щель в темноте — острый солнечный луч переламывается молнией на полу, на стенке шкафа, выше — и вот это жестокое, сверкающее лезвие упало на запрокинутую, обнаженную шею I… и в этом для меня такое что-то страшное, что я не выдержал, крикнул — и ещё раз открыл глаза».
Фантастического элемента как такового, свойственного научной фантастике, если понимать под ним возможное в теории, но в данный момент не возможное на практике, в «Мы» немного: с полной уверенностью можно назвать лишь купол над Древним Домом, Машину Благодетеля (прообраза и Старшего Брата, и О’Брайена в «1984»), нефтяную пищу, Интеграл, аэро, аккумуляторные башни, центр фантазии, Х-лучи…
Кир Булычёв, написавший в конце жизни о Замятине, не избегнул его влияния, в том числе и, очевидно, на подсознательном уровне, ещё на заре свого писательства. Снова сравним отрывки.
«Мы»:
«Были только нежно-острые, стиснутые зубы, были широко распахнутые мне золотые глаза — и через них я медленно входил внутрь, всё глубже».
«Копья ресниц отодвигаются, пропускают меня внутрь — и...»
«Её глаза раскрылись мне — настежь, я вошёл внутрь…»
Булычёв в романе «Последняя война» из цикла о докторе Павлыше пишет:
«<...> И тогда Павлыш, чувствуя, что краснеет, попытался ей что-то объяснить. Она вдруг сделала большие глаза, и Павлыш почувствовал, что он в них уместился целиком. Сейчас Снежина хлопнет ресницами, и он там останется навсегда. Снежина хлопнула ресницами, и Павлыш, зажмурившись, протянул руку вперёд, чтобы нащупать границы тюрьмы, в которой он очутился. Рука его натолкнулась на пальцы Снежины. И Павлыш хотел ещё что-то добавить, но не всегда придумаешь, что».
В наше время цитаты из Замятина, впрочем — не исключено, что случайные, есть, например, в «Кыси» Т. Толстой.
«Мы»:
«И всё время — под застывшей на мраморе улыбкой курносого древнего поэта».
«Кысь»:
«— Лучше даже... Хочу памятник Пушкину поставить. На Страстном. Проводили мы Анну Петровну, я и подумал... Ассоциации, знаешь ли. Там Анна Петровна, тут Анна Петровна... Мимолётное виденье... Что пройдет, то будет мило... Ты мне помочь должен.
— Что за памятник?
— Как тебе объяснить? Фигуру из дерева вырежем, в человеческий рост. Красивый такой, задумчивый. Голова склонена, руку на грудь положил.
— Это как мурзе кланяются?
— Нет... Это как прислушиваются: что грядет? Что минуло? И руку к сердцу. Вот так. Стучит? — значит, жизнь жива.
— Кто это Пушкин? Местный?
— Гений. Умер. Давно».
Замятин умер не так давно — всего лишь 72 года назад. Книги его читаются не меньше, чем при жизни, а больше... Конечно, он был бы доволен за успех своих детей. В глубине души он должен был его предвидеть...



























Цикл “Some good stuff”
































Записная книжка самоубийцы (девять попыток суицида)
“Goodbye, cruel world,
I’m leaving you today.
Goodbye, goodbye, goodbye.
Goodbye all you people,
There’s nothing you can say
To make me change my mind.
Goodbye”
Pink Floyd “Goodbye Cruel World”
— «Ни *** себе высота!» — подумал я, глядя на «лепоту», открытую моему взору. Я стоял на балконе четырнадцатого этажа бизнес-центра, расположенного по адресу «улица Долгоруковская, дом 7». Сказал себе, чтобы немного приободриться и собраться с духом: «Чувак, тебе отсюда прыгать! И — точка». Помогло. Но мало. Я напомнил самому себе, что все пути назад отрезаны. Позади — Москва, столица кое-чьей Родины, между прочим, а впереди — эти... ну, как их... олигархи, короче. Нет, тоже Москва! Позволив себе отвлечься от приготовлений к уходу на веки вечные в мир теней, я окинул взглядом удивительный вид. И правда — лепота... Если не смотреть на отдельные «мелочи», а частью переделать или вообще убрать куда-нибудь подальше. Как ни глупо, но рука крепко сжимала поручни. Чёртов страх высоты! В последние минуты на ней Земля особенно прелестна. Good-bye, Moscow!!
Москва… Как много в этом слове
Без смысла! Видно, навсегда.
Уж нет поэтов, нет героев…
И не вернуть их никогда.
Что же открылось взору?
1) Прежде всего — машины. Дорогие. Центр. У, какие! Мне б такую... А ведь могла бы быть. Но, вообще-то, зачем она мне? Теперь-то понятно. А была бы зачем? Девок катать. М-да… Аргумент. Только катал бы их не я. НЕ Я!!! Другой человек, преуспевающий бизнесмен. Пуркуа бы не па?.. Так вот пусть господин Не Я и катается на своём «мерине», а я свою позицию высказал в последней записке. Последнем файле, вернее, но не будем придираться.
2) Новостройка. Гастарбайтеры то борются, то весело весьма и живо передают на руках наверх металлические трубы. Не задумываются, судя по всему, что они «гаст-арбайтеры»... Хотя какие они, к чёрту, «гаст»?! Они-то нормальные «арбайтеры», свои ребята, не мафия чеченская. Только что у входа в метро, по дороге на скайскрэйпер смерти, следующий диалог застал:
БАБУШКА, ПРОДАЮЩАЯ ЦВЕТЫ (в порыве праведного гнева): Вы все будете свидетелями! Он мне сейчас сказал — «Я тебя вечером заряжу!» Все ведь слышали? Он так сказал. Пойду сейчас в ментовку писать заяву!..
КАВКАЗЕЦ, СТОЯЩИЙ СО СВОЕЙ ПОДРУГОЙ (громко топнув по ступеньке): Замолчи, да?! Что ты меня тут бесишь, да?!
3) Бомжарики. Вот это — не гастарбайтеры! Этих алкашей русский завсегда поймёт. Ребята дело своё знают — нахуярятся и валяются в луже кала. Причём, своего же. Правда, не всегда… «Больше ничего не надо, с советских времён работать не обучены. Бля! А хули?» Не возражая гипотетической позиции бомжей и их аргументации, перевожу взгляд дальше.
4) Останкинская башня. Всё стоит. И пусть! Хочется верить, что, когда все москвичи выкинут на помойку свои телевизоры, люди всё же не взорвут в эйфорически-аффектном порыве праведного гнева данное фаллическое сооружение. Пусть стоит как памятник. Посмотрели на громаду грёзоимитатора, перенесли фокус глазных объективов левее…
5) Редкие, ещё не до конца затравленные деревья. Одно, два... три штучки. И ещё несколько, уже с другой стороны. Можно, благо не спешу никуда (вникуда?), многое вспомнить. В детстве я с удовольствием ел с деревьев и кустов в Москве плоды и ягоды. Мне хватало, чтобы утолить голод. Нет смысла перечислять сейчас те плоды, что были мне пищей, к тому же, не все для того предназначались и не все были знакомы, но факт есть факт. Впрочем, скажу, что больше всего я любил малину. Сейчас? Сейчас — да-а... Экологическая ситуация за гранью фантастики! Фантастики предупреждения. Антиутопия. Место, Которое Здесь. Правда, пару дней назад набрёл случайно на кустик со знакомыми ягодами, но хоть убей не смог вспомнить название... Вкус узнал сразу. Ностальгия в действии. Дети (естественно, не мои) уже этого не застанут. Как и трамвай по Ленинградскому проспекту до Ваганьковского кладбища и безбилетный безаскп-шный проезд в нём же, без коих моё «счастливое» детство было бы ещё «счастливее». Когда-то контролёр был редкостью несусветной. Как иномарка. Сейчас вместо контролёров стоят мясорубки-загоновожатые, а тачек всяческих — хоть отбавляй. Впрочем, именно поэтому-то ехать по городу на них невозможно в принципе.
Трамвая, правда, не вижу отсюда, что не мудрено, флаеров пока тоже — не изобрели ещё, — но вон там в отдалении пронё… прополз троллейбус! Последний ты мой троллейбус, дай на тебя полюбуюсь. Помашем мысленно троллейбусу. Да и бомжам тоже. Пейте, родные, помяните меня, болезные... Что ж, что рано, сейчас будет в самый раз!
6) Голубое, как заезжие и не только артисты, небо и стайка каркающих ворон в вышине.
7) Солнышко лучистое, адын штука…
Всё. Обвели взором полные доступные нам 180 градусов. Ещё быстрый взгляд. Ну ещё один! Чё-о-о-рный во-о-рон! Эх, млин. Дождёшься ты добычи, чёрный ворон. Ещё б не дождался, ворона сраная, ежели всякую дрянь ешь. Крыса крылатая. Скоро ли на человечину переходим?
Хорош трепаться, мужик, ибо пора, и ты — мужик!! Довожу свой внутренний монолог до логического финала. Не знал и не ведал тогда я, что смерть моя — вещь непростая.
«Ну, хули...» — молнией в мозгу.
Нога на парапет.
Толчок от опоры.
Где мои крылья, которые нравились мне?..
Вопим, вопим громче!
БДУМС! — на жопу.
И...
Что — «И»?! И — ***. Не, а ты что думал?..
Даже не больно мне. СОВСЕМ, ****ь, не больно! Вы можете такое себе представить?! Четырнадцатый этаж! Когда я с родителями ещё жил в старой квартире на тринадцатом, у нас был сосед на этаже. Как-то раз он выкинулся. Нищета... Безнадёга... Я видел вблизи его мёртвое тело. Уже обессмыслившее лицо сохранило отпечаток страдания. Не того, что «украшало» новогодней мишурой его последние годы, а перенесённого в самые последние секунды. А мне вот, видите ли, не больно, бля!
Чёрт!
Свет погас! Во всей Москве! Среди бела дня.
Оп-ля! У-ля-ля! Смена декораций: я... э-э... снова дома!
Полвторого на часах. Зарядка на мобиле тоже увеличилась на одну палочку. И мобильный работает... Темпоральный реверс. А что, обычное явление... Я, по типу, никуда ещё не выходил, никуда ещё не шагал, не летел, не кричал, не падал… Внезапно левая рука дала о себе знать. Но боль не была похожа на боль от ушиба или перелома. Она была острой и, в то же время, подобной той, что испытываешь от ожога. Что там, под рукавом рубашки? Гм! Шрам. В форме циферки. Восемь. Это я сейчас так пишу про шрам: «в форме циферки». А тогда я стоял и офигевал (снизим процент беспардонного лексического моветона). Был я в состоянии шока потому, что был жив. Я вдруг оказался в своей квартире, данный факт лишь усугублял общее состояние. При этом я ещё и умудрился вернуться в прошлое… Так какое… какое мне могло быть дело до цифр на руке?! Правильно, это было вообще ни о чём!
Я разделся не выходя из ошалевшего состояния и поставил нагреваться электрический чайник. Снова вернулся в свою комнату, включил комп. Загудел винт, всплыла из временного небытия заставочная картинка «Виндоуз». Привет и вам, коли машины умеют не шутить... Поработители-победители, сознаньем подавиться не хотите ли?
Итак, я глянул мельком на даму на рабочем столе (раньше я любил шутить, мол — куда ты денешься, ты ж у меня на столе уже!). Навёл стрелку на «вордовский» файл со столь самоироничным наименованием — «Записанная книжка самоубийцы». В появившемся жёлтом окне я прочёл в информации о файле следующую строку: «Изменён: 11.09.2007 13:08» Зачем-то ещё разок посмотрел на часы на мобе. «Вот ведь как оно бывает, когда кто-то внезапно мало бухает! Ну-ну...» — вяло текло в субъективном душевном пространстве...
— OPEN THE FILE!
«Извините, но моё сознание не вписывалось в этот мир, а изменить мир я не мог. И ещё труднее для меня оказалось позволить кому-то или чему-то менять меня».
Вот что я накатал… Неплохо. В стиле Оззи Осборна: “I don’t wanna change the world /I don’t want the world to change me...” Убедительно и до сих пор актуально! А что вы думали? Из-за лёгких накладок, пусть и не совсем обычного свойства, да дурацких восьмёрок бросать начатое на полпути?! Я — мужчина! Вот пойду и убью... себя. Но сначала пойду чая выпью, вскипел чайник.
За чашкой чая и булкой с изюмом мысли несколько умерили быстрый бег и пошли вялою чередою в привычном русле спокойного мировосприятия. Мы — буддисты, нам всё по… Что мы имеем? Взглянул на руку. М-да… Имеем мы с вами цифру. Даже не число. Цифра восемь — тело сбросим!.. Сбросили. Дальше что? Десять негритят. И их осталось… А что — вариант!
Стараясь как можно тщательнее пережёвывать пищу (уж очень крепко в меня это вдолбили в детстве, за что благодарность родителям), я обдумывал свежевыдвинутую версию мистических событий и каббалистических знаков. Во второй раз покончить жизнь суицидом было бы о-о-очень тяжело, не то, что в первый. Я это уже чувствовал. Хотя бы потому это очевидно, что в истории или литературе просто-напросто нет аналогов подобному и примеров поведения в подобной ситуации. Но мне было плевать, я хотел убивать. Причём, начать с себя. Опять аллюзия из «Чёрного Обелиска». К чему бы это? Неужели к тому, что Толик, по сути, тоже покончил с собой, начав употреблять героин? Впрочем, углубляться в эту тему мне не хотелось. Я подошёл к 10-летнему центру и поставил диск «86-88». «Один из лучших альбомов не только у „Обелиска“, но и вообще в русском роке и металле», — подумал я. Но я очень люблю эту группу, поэтому известная доля субъективности в моём утверждении имелась. Мандельштам О.Э. оценил бы, ведь недаром он сказал:
«Чудовищна, — как броненосец в доке, — Россия отдыхает тяжело».
Ха, ну всё, PLAY. Понеслась...
— Чёрные крылья над призрачным миром парят, — выводил Крупнов. Странное чувство испытываешь, слушая голоса уже ушедших навсегда потрясающих вокалистов… Будто живы они, просто дурят нас. Какое-то высшее знание, внеземной опыт угадывается в тембрах Талькова, Цоя, Хоя, Науменко, Крупнова… Впрочем, то же самое можно было бы сказать и о книгах умерших талантливых писателей. Отголоски мудрости долетают и до наших сознаний и, по идее, облагораживают нас. Тьфу, какое-то ботанство-****атство, за которое меня многие не любят. Зануда ибо... Слегка облагороженный, я посмотрел на часы. Нормально, всё успеваем. Акция — «дослушай диск и убей себя до темноты!» Убей себя или кого-нибудь другого.
Поразмышляв ещё некотрое время на эту животрепещущую тему и приняв решение последовать бессмертному совету Крупнова, я окончательно решил-таки начать с себя... «Э-то пол-ночь!!!» Далее следует сердитое бормотание. Всё, the end. Деньги, в будущем потраченные на проезд, снова были на месте. Возьмём мы водки. Одеваюсь, хватаю бритву острую, стакан беру... Выхожу из дома, иду по бульвару, в магазин захожу.
— Бутылочку «Ржаной» водки, пожалуйста!
На удивление корректная продавщица даже не швырнула с презрением бутылку, пытаясь донести до окружающего мира всю степень своей обиды на него. Ничего такого не было. Равно как и не было попытки намекнуть мирозданию через меня на его некое несовершенство. Всё вежливо-корректно, а у меня день цитат… Может, я рано спешу умирать молодым? Ну, ещё Кинчева вспомнил. Чуму...
Так, что-то ещё надо… Да, запивка. И какие-нибудь чипсики там. Кальмарики. Всё... Последние чипсы — ни вкуса, ни хруста.
Пошёл в парк. Благо идти недалеко. Парк большой, народу тоже полно. В Москве каждый год, по проведённым мною визуальным наблюдениям, население увеличивается на треть минимум. Считайте, бухгалтеры, кому интересно. А мы — филологи… Но всё же я найду себе место тихое, вдали от цивилизации займусь мастурбацией. Не, лень даже это. Выпьем ещё, приятель, выпьем ещё...
Ох, хватит мне. Совсем хороший. И куда ты, скотина, так нализался? Тебе ж ещё дело делать! Ничего, дело то нехитрое, и во хмелю осуществимое. Неопытная рука скользит, зажав бритву. Поэзия суицида! О, лезвие бритвы!.. Лезвие братвы...
Ой, ****ь! Больно! Ну хоть больно… Так, всё темнеет. Только что всё краснело... Даже, пожалуй, алело.
Оп-ля! Что бы вы думали?! К гадалке не ходи, на часы не смотри. Боль в руке...
— Сынок, какая там цифра? Не подглядывай!
— А чего глядеть? И так ясно — семёрка.
— Угадал, молодец. Возьми себе с полки шприц и иголки.
Что это мы так плоско шутим на тему иголок? Знаю. Это будет третий дубль. Шприц. Нет, без наркоты. Пустой, но со смертью. Или с очередным пробуждением? Мне надо срочно что-то поменять в своей жизни, уж очень она стала какой-то предсказуемой. Всё как у «Металлики» любимой: “To Live Is To Die!” «Мечусь и страдаю в разлуке с любимой… Мир пуст, нет для жизни и тени причины...» — кто сказал? Я сам и сказал. Мечусь, как белка в колесе. Кстати, колёса где-то лежали. Это — на потом, если что...
Разнообразим наше «Вечное Возвращение». Если Богу угодно шутить с нами, то почему бы нам не посмеяться вместе с ним его шутке?
Ха! — смеюсь я вместе с небом...
Ха! — шприцем себя колю...
Хе! — найти себя хотел бы...
Хе! — себя я задавлю...
Ох уж мне эта смерть от удушья... уж скорее бы эти циферки закончились! Так... Wake up dead.
Оп-паньки! Всё как прежде точь-в-точь… Что, собственно, и требовалось доказать. Трогаю свой новый татухен в форме шестёрки — не видели ещё? Клёвый татухен! Хотите такой же?.. Легко!.. Что-то невроз начинается... Оно и немудрено!
Раз, два, три, четыре, пять…
Снотворное. Всё — в себя! В себя опять!!! Уроборос я, поняли?! У-robo-РОСС!!!
Прыгнув вновь с многоэтажки, я выявил довольно интересную закономерность: нельзя использовать один и тот же способ суицида два раза, в смысле — можно, конечно, но число не будет уменьшаться. Оно нам не надо. Я убил себя по-кобейновски, выпил яд в лучших традициях графоманских пожеланий; кинулся под машину, в последний момент вроде бы увидев за рулём одного известного гитариста, сделал «золотой укол» («золотой душ» был бы поприятнее!) и даже нырнул под гремучую метростроевскую змею!
Между тёмным делом я сочинил стишок:
«Гимн суицида»
О, пригревший меня, где отвергла она,
О, привлекший меня, где повсюду стена!
Убивая страданье, входя в мозг надеждой,
Ты мне дашь пониманье, что всё вновь как прежде,
Облачится мой разум в златые одежды
Пауков и червей, став обратно невеждой.
И всё в этом мире таком субъективном
Раздастся вдруг вширь; чистым станет, наивным.
Неподвластные впредь уже грубой измене,
Замирают навек в нашем прошлом знаменья,
И в бесстрашии твёрдости, жизни замене,
Я допил навсегда свой остаток сомненья.
Всё остальное, что я совершил с собственным телом, помогло делу арифметического прогресса, и вот уже на руке, как на черепе, зияет пустая глазница «нуля».
Именно тут мне стало по-настоящему страшно. Куда страшнее, чем должно бы было быть человеку, кончающему с собою далеко не в первый раз… Весь полученный уникальный опыт суицида не мог помочь унять дрожь в коленях. Постой, паровоз…
Виселица. Самодельная — петля на крюке. Банально? Что поделаешь. Умирать вообще давно уже банально. Такова c’est la vie, such is death.
Вдруг вспомнилось детство. Какие-то обрывочные воспоминания, даже странно, что такая чушь приходит в голову перед смертью. Гапей, молодой человек из соседнего дома, ломом, который у него всегда с собой, бьющий свою бабушку. Пьяный мужик уже из нашего дома, кричащий на меня с друзьями — «****орванцы!» Это слово, услышанное мною в девятилетнем возрасте, заставило меня задуматься над своим смыслом надолго, будто какое-то довлатовское «абанамат!». Лишь недавно я начал догадываться, что это просто абстрактное словесное творчество пьяного стихийного постмодерниста. Сразу же вспомнился виденный вчера бомж, показывавший фигу проезжавшему трамваю. Выработанный у моего поколения в тяжёлые девяностые бандитский кодекс чести, который, что бы кто ни говорил, уже давно в крови, заставил показать “FUCK!” в ответ… Мужик же из более далёкого прошлого, тот, что кричал про «****орванцев», позже подходил в автобусе, где случайно снова встретились, ко мне с мамой и даже в шутку хотел меня увести, зазывая конфетой. Лагеря мои вспомнились. Солженицын, млин. Пионерские и трудовые. Меня заперли в сортире. В Новороссийске дело было. А я перелез через просвет над дверью (шаг ногой — на ручку, взмах другой — через дверь) Вот — я на другой стороне и боюсь спрыгнуть, хотя тут уже полметра до земли, и незадачливый обидчик произносит одобрительно в мой адрес: «Ну ты и артист!» Это было приятно. В детстве очень многое приятно. Потому что ничего не надо изображать. Многое можно вспомнить и сделать за минуту до смерти, иногда больше, чем за всю трудовую жизнь.
Я не спешу. Последний раз ведь убиваю себя, вряд ли дальше счёт на минус пойдёт. Тариф «Бесконечный»? Едва ли.
Взял наугад книгу с полки. Лучший способ посоветоваться с Богом! «Исповедь» Льва Николаевича Т-го. Ну-ка, это интересно!
«Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъярённым зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъярённого зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нём. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он всё держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна чёрная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают её. Вот-вот сам собой обломится и оборвётся куст, и он упадёт в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли мёда, достаёт их языком и лижет их».
Чёрт! Ведь в самую точку… И что же я, дурак, здесь такое несусветное вытворяю?! Высшая мудрость была близка… Спасибо, Боже, ты правильный пацан. Знаешь, когда и что кому открыть...
Пойду напишу песню, выпью банку и позвоню Марине. Плевать, что... Что это?!

Червивое разовое отродье и всплеск варенья, а проще говоря — умелая память
«Вся Земля, а не только Россия — полигон моей фантазии» (апокрифический апостол Асполот)
Часть первая
«Делай, что можешь, и будь, что будет». “We will see what we will get — that’s the way that we were made” (я)
“Man proposes, God disposes” “To err is human, to forgive is divine” (посл.)
Начальный план, по которому писал: «Рукопись старого стиха — в ящике — А(censored) в лагере — как герой в лагере вспоминал побег из дома — …»
1. «Стих»
2. «Лагерь»
3. “Home’s out”
4. «Отец»
5. «Стих»
1. «Стих»
Открываю ящики стола. Верхний, нижний… тетрадь ищу. Тетрадь некой А** для контрольных по химии. Где она? Неужели я её выкинул? Также не могу найти портрет, выполненный мной по твоей фотографии, вернее, по общеклассной. Но это уже, вероятно, просто потому, что лень. Смотри-ка, нашлось и то, и другое! Бывает же… А я-то боялся, что актуальность ушедшего чувства оказалась бессильна против потока песков времени! Сколько других было после! Даже странно, что именно та, которую полюбил в пятом классе за голос в телефонной трубке и чёрт его знает за что ещё, оказалась достойной вдохновлённых ею строк:
«Мне греет душу память о тебе;
В грядущее из прошлого пусть длится!
Тобой дан образ просветлённый мне;
Им жизнь, мне данная тобою, озарится…»
(01.01.01)
Чем-то на «Чёрный Кофе» похоже. Пусть...
Как будто предчувствуя то, что впоследствии осмелился назвать призванием, наиболее бережно я сохранил именно свои стихи. Вернее, они, конечно же, ТВОИ, но ты вряд ли об этом когда-нибудь узнаешь. Один из двух ящиков верного и проверенного годами письменного стола любезно поделился со мной следующим крупнокалиберным зарядом прошлого:
«А**»
«Тебя узрею — вижу диво!
Любая девушка в сравнении с тобой — как выцветшая слива.
Ах, как ты всё-таки красива!
Не только внешне:
Я-то знаю, что и в душе,
Тебе ль не знать,
И нежности, и истинного чувства,
И красоты тебе не занимать.
Люблю, красавица, тебя,
И о тебе пишу любя.
Красивы твои ноги, гибки…
Полжизни отдал б за твою улыбку!
Хочу с тобой побыть наедине,
В лесу, где старые коряги…
Да, в лесу — там есть овраги,
Но нет — не выразить мне на бумаге
Того, что чувствую к тебе!»
(почти всё — 03.01.97, то есть, более десяти лет назад. Напомню, что сейчас — осень 2007-го)
Как интересно наблюдать за развитием собственного чувства к женщине. И как грустно констатировать, что душа скатывается с вершин самозабвения и самоотверженности в пучины самоиронии, мрачного скепсиса и чуть ли не расчёта. Чёртов опыт! Но я же помню, как ЭТО БЫЛО!!! Этого уж никто никогда не отнимет. Что ж, что в том смысле не было ничего? Ничего, кроме слов, ничего, кроме взглядов, ничего, кроме пожатия руки? НИ-ЧЕ-ГО… Ага. Очень даже чего! И побольше, чем сейчас, когда…
Многие смеются свысока над наивностью «детских» ощущений. Над влюблёнными и любящими школьного возраста. Отмахиваются от их чувств, как от несерьёзных детских забав и игр. Их право… Пусть. Но лично я, скорее, немножко подрастерял способность любить, приобретя взамен чёрт-те что. Пожалуй, настоящая жизнь и все настоящие чувства остались за возрастным порогом атрофированности двадцатилетнего возраста. И ушли туда, откуда нет дороги назад, а если и есть, то мы об этом не узнаем.
Здесь я позволю себе вспомнить и привести текст ещё одного своего старого стихотворения (на самом деле, составленного из четырёх разных):
«Темно и холодно»
«И в грязном вагоне гремучей змеи,
В метро, я увидел Её.
Такое же непониманье Твоё,
Такие же грёзы мои.
Она мне напомнила меня самого:
Всё та же бессмысленность взора,
Прикрытого сверху доской гробовой
Бесцветного буднего хора.
Стремленье моё — дожить до конца
Рабочего трудного дня,
Чтоб завтра с утра без грёз и венца
Гнить заживо, жаждя огня.
Мы носим надутые лица, как маски;
Боимся мы боли, а ещё больше — ласки.
Забыв смысл жизни, в мечтах лишь о тачках,
Ползём в темноте вникуда на карачках.
Никто не спасёт и ничто не поднимет.
Твоя жизнь размокшая выпита ими —
Твоими „святыми“ друзьями-врагами,
Прошедшими в душу босыми ногами.
Никто не ответит. Никто и не должен.
Не думал вначале, что будет так сложно,
Но всё же и просто — грызись и борись,
Вот только не думай о смысле Зари...
Нет, всё ещё проще: пиши и твори,
И думай почаще о смысле Зари!
Я вспоминаю всё былое,
Оно со мною навсегда —
Время беспечное, незлое;
Златые ночи, дни, года…
Утро ушло, ворвался полдень.
Вскружил шальную жизнь мою
Круговорот монет в природе.
Я в прошлое с тоской смотрю.
Не те фактура и характер.
Я не такой, как те, кто мог.
Но взрыв в горах, обвал на шахте
Дала мне ты. И отнял Бог.
Утро ушло. Ворвался полдень.
Кто не успел — тот опоздал...
И если не был я пригоден,
То уж не буду никогда.
Своё лицо неси всегда с собою
На голове, на теле, на ногах.
Маши руками, как волной прибоя,
Чтоб отгонять от сердца тёмный страх.
Не ускоряй, но замедляй волшебный
Такой короткой жизни этой миг.
И бойся оступиться — шаг неверный,
И вниз сорвётся эхом дикий крик!
Не убирай остатки мира неживого.
Не выноси невыносимость Бытия.
Позволь тому, кто крепко проспиртован,
Решать вопросы смерти за себя!
Найди себе подругу — цель святую.
За ней следи и за неё сложи главу.
Пойми такую истину простую —
Кто не оставил ничего, тот зря топтал траву».
Эта сборная стихотворная солянка всё же проникнута неким, пусть диалектическим, единством настроения и может немало рассказать о настрое, с которым я распределяю время моей жизни.
…Но вернёмся к разговору о любви, который начали в связи со стихотворением «А**». Я очень переживал, когда перед десятым классом не поехал в трудовой лагерь. Не то, чтобы мне хотелось работать, но дело в том, что А** туда как раз тогда поехала и нашла себе там парня. Впрочем, я не хочу воскрешать сейчас в памяти чувства и душевные муки, испытанные мною в связи с этим. Я хочу рассказать о том, как в мою жизнь входил трудовой
2. «Лагерь»
Трудовой лагерь входил в мою жизнь трижды: Куликово, Ильичёвск и Что-То Ещё.
В рамках заявленной темы хочу сделать отдельный подзаголовок:
Мифология трудового лагеря
Речь пойдёт об Ильичёвске. Там мне было уже четырнадцать. И вот какие полученные в тот период впечатления вошли в мою душу, чтобы остаться в ней навсегда:
Я наблюдал вокруг эклектичную псевдорелигию, которая была сродни фольклору, так как, уверен, могла разниться во многих деталях от лагеря к лагерю. Эта псевдорелигия включала в себя этические нормы и мифологию. Например, все были уверены, что у человека есть ровно десять жизней, а наиболее авторитетные члены подростковой общины даже могли со стопроцентной гарантией сказать, какое по номеру существование они проживают. Причудливо вплеталось в это теологическое сооружение традиционное христианское представление о Боге. К Богу относились, как к Самому Главному Воспитателю, который может наказать, но может и похвалить, особенно если соблюдать ряд норм и правил чисто внешнего характера. Например, Вова (был один такой здоровый парень, единственный рэппер в палате) рассказывал, что лишь когда он вешает крестик на шею, Бог ему помогает, иначе с ним случаются неприятности. В других лагерях (в первую очередь я говорю о лагере в Новороссийске, я отдыхал там лет в одиннадцать) я сталкивался с вкраплениями языческих верований и сам лицезрел процессы вызывания духов, чёрную магию и прочую мистическую лабуду, а кое-что из увиденного не находит объяснения в моей голове и по сей день.
Пионерлагерь в Новороссийске сразу заставляет всплыть в памяти хит лета того года — “All What She Wants” в исполнении группы “Ace Of Base”, который не напевал в меру вокальных данных себе под нос только ленивый (очень хорошо помню версию А**, ещё в школе). Там же я рубился в компьютерные игры, получая гораздо более сильное наслаждение, чем от посещения кино вечером. Особенно приятно было играть вдвоём с сидящей рядом симпатичной девчонкой. Помню, как дрался, используя удары ладонями по ушам — как учил отец. Помню запертую ради прикола за мной дверь туалета, и как я перелез над ней, чем вызвал немалое удивление неудачных шутников. Помню ужасную деноминацию (динами-НАЦИЮ) — к разговору о туалетах. Уже не имеющая ценности купюра валялась в общественном туалете — более удобной бумаги, по-видимому, у кого-то не было под… рукой.
Одна из поразительных черт отдыха в лагере — открытость общения ночною порой. Помимо традиционных для лагерей страшилок и поддевок a la «а ты — пидор! Го-го-го!», ночью открывается и работает вся мощь мозговых извилин и вылезают все дремлющие дневной порою подсознательные твари. Иногда можно уловить здесь ростки грядущей личной философии, а можно глубоко поразиться глупости отдельных людей.
«Философия шкафа» — это термин, созданный мной на основе высказывания из ночных бесед товарища по палате в Куликове (трудовой лагерь, где я отдыхал в 13-ть лет): «Раньше я думал о таких проблемах, как „Почему шкаф назвали „шкафом“?“ На эту тему я мог думать часами! Сейчас мне важнее другие темы — Бог и так далее…» Такие вот бессмысленные беседы («почему „шкаф“ — „шкаф“?») я и отношу к «философии шкафа». Конечно, они не приведут подростка в большинстве случаев к умным мыслям, правда, могут помочь развиться способности к аналитическому мышлению.
Вспоминается и другой лагерь. В Анапе. Чёрноморское побережье там переполнено лагерями, как «совок» — завистниками Солженицына. «Планета» — так назывался наш мини-«Артек». Песок, медузы, море, солнце — всё-всё-всё стимулировало свободный полёт фантазии.
Сейчас для меня это не удивительно, но в одно время стало открытием то, что не все в этом плане подобны мне...
Открытие это я сделал случайно в ходе автобусной беседы с друзьями лет в двенадцать... может, немножко позже. Мы, как обычно, катались наугад. Вели беседы о возбуждении половой системы, о снах, желаниях, и оказывалось, что во многом мы сходны. Но едва я заговорил, что люблю просто ходить и улетать в мыслях из этого мира на крыльях фантазии, как на лицах собеседников выразилось полное непонимание, что явилось поистине странным для меня, учитывая явное единодушие в остальном в ходе беседы.
Я любил лежать и фантазировать во время тихого часа в «Планете». Как-то раз я лежал так и вспоминал побег. Свой побег из дома… Вспомню его и теперь.
3. “Home’s out”
Утро. Класс пятый, либо раньше… Что скорее всего.
Я решил уйти из дома, потому что не мог терпеть отношение своего отца к нам. Но сначала я сделал математику — хоть убейте, не знаю, почему. После этого я, вооружившись кинжалом, так как, кажется, уже был наслышан о маньяках, ушёл. Проблема питания меня не особенно волновала — ягод тогда было много, да и яблочки росли на Лихачёвке… Природные дары были не только съедобными, но и не радиоактивными. Ходил по улицам часа два. Интересный отрезок моей жизни... хороший повод подумать.
Однако вскоре ноги сами привели меня к родному району, ибо что-то внутри меня набунтовалось и смирилось. Тут я увидел разъезжающего на «велике» «Альтаир» по кварталу отца, искавшего меня, и хотел было спрятаться, но решил довериться судьбе. Вернулся. Ругали только за кинжал. В тот день я даже пошёл в школу, что меня несколько характеризует.
4. «Отец»
Интересно складывается судьба. Я сейчас имею возможность писать эти строки за этим компом в этой комнате, поскольку уже нет в живых моего биологического отца, который был сложной фигурой в моей сегодняшней системе оценок и самым одиозным человеком первых моих полностью осознанных лет, где-то с конца 80-х и этак до 2003-го. Спившийся кандидат физико-математических наук, физик-ядерщик-теоретик, выброшенный на обочину жизни и на ней тиранивший мать, меня и брата, не дававший спать ночами, ругавшийся и оравший, порой применявший насилие, видимо, через нас желая наказать судьбу-злодейку. Переставший быть нужным стране, проводящий большую часть времени жизни дома, держащийся за бытие руками через бутылки или банки и зубами через тивисет. Страшный образ моих кошмаров, предмет моего юношеского вдохновения. Какого бы писательского уровня я ни достиг, сколько бы раз ни возвращался мыслями и в произведениях к образу Михеева Сергея Алексеевича, я не добьюсь адекватной передачи всей его озлобленности на нас с братом и матерью. И слава Богу, не надо этого никому передавать. Это то, что нужно убить, зарыть и забыть, и прежде всего — в себе самом.
Под другим письменным столом я могу без труда найти альбом комиксов и стихов на одну лишь тему — расправа с отцом. Так было, но сейчас всё не так.
Я никогда не злорадствую, когда побеждаю. Отец умер от рака, а я, найдя его дневник (он писал его с 22-х где-то до 25-ти лет), плакал ночью. Всё подвержено переменам, и хорошо, когда не ненависть составляет главное содержание жизни, а более возвышенные чувства.
5. «Стих»
Я хотел завершить этот круг своей памяти ещё одним стихотворением, но не вышло, и я просто стих.
Часть вторая
«Мы будем делать то, что мы захотим, а сейчас мы хотим
…танцевать» (В. Цой)
Миниатюры моей жизни
1. «С.С.С.»
2. «М.П.»
3. «А.»
4. «Т.»
1. «Случай с Са-ой»
Са-а — это моя подруга из другой части России. Во избежание компрометации не называю настоящее имя. Да вам оно и не надо по большому счёту.
Дело было так…
Мобильная SMS-пьеса
SMS №1:
«Привет, Лёша. Ко мне пристаёт парень. Он меня достал! Как мне от него отделаться? Ему 14 лет. Вообще, я желаю ему добра, но он меня уже достал! Говорит, что любит. Пока друзья ещё были в городе, он так развязно себя не вёл…»
SMS №2:
«Дай мне его номер, я с ним поговорю!»
SMS №3:
«Только не очень сурово, ладно? Его номер 23464598666»
SMS №4
«Обещал, что больше приставать не будет. Если будет, дай знать мне…»
SMS №5:
«Он тебя теперь ненавидит. Называл сначала „московским хахалем“, грозился как-то (интересно, как?..) расправиться с тобой… Но потом успокоился, сказал, что желает мне добра… Спасибо, мой рыцарь! Целую».
Bonus SMS:
Как-то Са-а написала мне: «Я разговариваю с деревьями. Ты тоже считаешь меня сумасшедшей?..»
И я ответил честно, что не считаю. Сумасшедшие — это те, кто ограничивают свои суждения об окружающем информацией, перекачиваемой готовыми файлами в их головы из телевизора. А вовсе не те, кто обладают уникальным мировосприятием.
2. «Меня путают»
Меня постоянно с кем-то путают. С Сашей, Женей, Лемми, с кем и чем угодно, продолжайте сами. Я уже просто не реагирую, потому что мне уже просто не интересно даже отвечать снова и снова: «Вы перепутали, меня все с кем-то путают!»
Вопрос: «Что в моей внешности столь универсального?!»
Один раз меня спутали с каким-то Алексом. В «Релаксе». Причём спутала девушка, которая меняла свой пол и была как раз на переходной стадии. Мило, не так ли?
3. «Алкаш».
Осень 2006. Нерез… э-э… Москва. Станция метро «Водный стадион». Поднимаюсь. Остановка автобуса «72». Стою, жду. Мужчина. Средний рост, комплекция средненькая, пьян. Стою и изредка поглядываю. Мужчина презрел глас совести-разума. Мужчина клал с прибором на шёпот морали и на своё равнодушие к этому шёпоту. Мужчина, будучи мужчиной, повёл себя, как настоящий Самец. А именно, стал подходить к женщинам. Сзади. И... хватать ЗА! За что? По преимуществу, за грудь…
Девушка. Схватил. Взвизг… Полапал-отпустил. Стою и смотрю. Пока стою. Внимательно смотрю. Рядом со мной хватает (пьяному море по колено, а может, просто всё равно, что полено, что Елена) аналогичным образом пожилую женщину. Говорю, чтобы немедленно перестал. Какое там «немедленно перестал»! Лишь глупая улыбка, ищущая и не находящая во мне мужскую солидарность. По этой улыбке я вычисляю негодяев, как правило — безошибочно... Где пьяная драка, где грязные домогания, где шовинизм и расизм, бандитизм и любая несправедливость — там ищущая сочувствия или поддержки улыбка. Не просто ищущая, а находящая. От таких же «мужиков», таких же «простых русских мужиков», которые ниверситетаф не кончали, которых пол-литра лечит от печали.
Не реагирую мимикой на его потуги. …В одной из книг по боевым искусствам, если кому-то это интересно, такая нарочитая невозмутимость на лице в стрессовой ситуации носила название «маскообразности»… И отвожу в сторону человека, схватив за ворот, едва он продолжил домогания. Это уже проделываю более эмоционально, даже позволяю себе прикрикнуть пару раз что-то вроде «Ты что, не понял, бля?!» Отвожу человека к лавочке, на которую он удачно падает. Пусть, думаю, полежит, подумает…
Чёрта с два он полежал! Чёрта с два он подумал! Вернулся. Я стоял спиной к лавке и не видел этого, но краем глаза заметил какое-то шевеление… Уже другой мужчина, воодушевлённый моим решительным поступком, сдерживает нашего алкаша, прущего как танк… куда бы вы думали? Меня мочить! Увидев, что я уже не стою спиной, нежданный помощник отпустил негодяя. Тот же не устремился в мою сторону, но молвил этак презрительно и почти невнятно: «Пи-да-раз!»
— Ещё раз так скажешь — будешь тут лежать! — молвил я фразу, мгновенно выплывшую из бездны моей «умелой памяти». Я слышал её в свой адрес на пятом курсе. Порядка десяти гопников, воспользовавшись тактикой «подходит один нестрашный, заманивает — кидаются восемь страшных», совершили лёгкий гоп-стоп надо мной и моим другом, причём в тот раз я отделался оплеухой, а друг получил парочку ударов ножом и кастетом…
— Пи-да-раз! — смакует ублюдогъ.
Лишь жму плечами.
Ногой в бок, отлетает к палатке в противоположную от удара сторону, что очень удачно, так как благодаря данному стечению обстоятельств он, бедняжечка, оказывается снова под прицелом. Куда бы ему двинуть? Это я шучу. Конечно же, первый удар был скорее отвлекающим, хоть и неслабым. Но второй — с основным силовым потенциалом — мгновенно влетает в… чёрт, он слегка повернулся! — в область скулы. Хороший прямой! Человек отлетает-отбегает метров на пять, а то и больше. Там бы ему и упасть… Ан-нет! Падать не дала ему какая-то продавщица-не продавщица, которая молвила такую фразу:
— Зачем вы его бьёте?!
Человек явно вышел из боя. Мне уже стало неинтересно, лишь сдуваю и отряхиваю его перхоть с кулака, а вот парень, стоявший рядом, бросил женщине:
— Правильно!
Я обменялся с ним понимающими взглядами.
4. Я буду делать то, что захочу, а сейчас я хочу вспоминать и писать. Я буду вспоминать и писать о том, о чём захочу. Сейчас я хочу написать для вас про
«Танцы»
В наше время все танцуют в определённой (речь идёт о центральном регионе) стилистике, а точнее — в неопределённой и весьма эклектичной. Например, я. В быстром танце я использую довольно сложную комбинацию из танца hip hop, gothic, industrial, трясения хаером a la волосатый heavy metal, движений вольного боя, системы СМЕРШ, джит кун до (прива и R.I.P. Мастеру Ли!), славяно-горки Мастера под псевдонимом Селидор, и, частично, каратэ. Мастерство я оттачивал годами боёв с тенью, которая, кстати, действительно стала хуже выглядеть — видно, ей всё ж несладко приходится под градом моих ударов. В медленном я преимущественно использую «свилю» славяно-горицой борьбы, позволяя рукам произвольно обтекать моё тело. Что танцуют другие, я даже не знаю. Это у них самих надо спросить, откуда они такие «па» взяли. Видимо, чем-то ещё занимались.
З.Ы. I have always been upset with the fact that I was looking younger than one of my age should, but now the same fact is the one of the few that give me piece of my mind while I’m riding that atom rocket on the f*ckin’ trip called “MY LIFE”. See you!

Зэк в шоколаде и plu
«Твой архаичный взгляд на вещи!
Твои тран-шея и кар-течи!» (М.Ю. Лебидос)
Описанные события не имеют иного отношения к реальным, кроме как такого, которое можно характеризовать термином «ничего общего». А впрочем...
1
— Василий Степанович Бугнов. Родился двадцать третьего марта одна тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года. Так. Так, так... ясно. Судимости? Одна. По малолеточке... Слышал.
— Дела давно минувших дней!..
— Верю... Сам такой был. Мы с твоим дядей... Теперь прочти перечень того, что является коммерческой тайной, и распишись тут и тут в неразглашении, — усатый мужчина солидного вида с навсегда запрятанной на дно глаз весёлой усмешкой отложил в сторону десятистраничную анкету и протянул соискателю заранее приготовленный бланк.
Коротко стриженый двадцатитрёхлетний молодой человек небольшого роста, атлетически сложенный, с располагающим добродушным и несколько наивным лицом, пробежал глазами строки, информировавшие, что нельзя разглашать фонды зарплаты, информацию о доходах фирмы, отдавать информационные носители с секретной информацией людям не из фирмы и прочее, и прочее. Ничего нового и ничего страшного, в принципе, нет. Бугнов чиркнул свою закорючку и с заискивающей улыбочкой отдал бланк. — Пожалуйста, Николай Лексеич!
Николай не был первым, кто за этот день опрашивал Василия, выведывая всю подноготную его жизни, но, к счастью, оказался последним.
— Ты только... Это самое... Ну, не маленький... Ну, понимаешь же! — подвёл итог их беседе Николай.
— Да чего уж там, да ладно!
После собеседования Василий направился домой не сразу. Сначала нужно было заехать к Спойлеру за «дудкой». Перейдя на красную ветку, он включил погромче рэпак в ушах и приготовился к долгой и нервной поездке в сраном вагоне до «Юго-западной».
2
— Тимур Бериберов, 1983-го года рождения… сука, документы в порядке! Может, пускай валит себе подобру-поздорову?.. — Семён был настроен благодушно, даже очень. В отличие от напарницы. Она не любила «чурок», как она называла всех кавказцев. Такая была у неё особенность. Если ты кавказец — остальное уже не играло для неё никакой роли. Вырвав паспорт из рук «чурки», бросив тому: «Дай глянуть!», она углубилась в сосредоточенное изучение документа. Повертев его так и сяк, мысленно решила: «Не катит!»
— Статья за небрежное обращение с таким важным документом, как паспорт — это твоя, сучок! — молвила Валентина и, порвав, затоптала несчастный и ни в чём, даже в «нерусскости», не виновный документ.
— Что вы делаете?! — попытался возмутиться Тимур, за что и получил удар ногой в голень от злой милиционерши. Вдвоём с напарником они качественно отделали филолога и оставили лежать на полу в окружении белых кружков в красноватой луже.
Ничего, не впервой. Встал, отряхнулся. Живой? Ну и спасибо! Филолог с кавказскими фамилией и внешностью, занимающийся русским языком, на большее рассчитывать не вправе. Надо жить, как живётся, оставив ненужные рассуждения Кантам и Шопенгауэрам. Подъём! Где здесь ваше адское метро?..
Эскалатор... Толчок в спину? Случайно, наверно. Могут же толкнуть случайно? Только не два раза…
— Метрополитен — транспортное предприятие, связанное с повышенной опасностью, — объявил диктор.
Вагон...
«В метро хорошо видна сущность человека, — рассуждал Бериберов, — особо многолюдное в последнее время „резиновое“ московское метро само по себе является довольно сильным источником стресса, просто находиться здесь — это уже своего рода „экстремальная ситуация“... Вон там парень. Он сидит, стараясь занять всю лавку, и я уже не удивляюсь тому факту, что в мире есть такая глупость, как война!»
— Следующая остановка — «Проспект Вернадского»!
3
Есть такое определение для некоторой категории людей — «чмырьё»! Разумеется, Василий рассуждал не так. Вот как он рассуждал: «О! Чмырь!.. А шапка-то какая! А я свою про*бал как раз!..»
Бугнов вскочил с пары занимаемых сидений, резко сдёрнул шапку с Тимура и с улюлюканьем и гоготом нырнул в последний момент в закрывающиеся двери.
…За день до этого.
…«Мне казалось, что он тяготится своим одиночеством, и я несколько раз хотел заговорить с ним, но всякий раз, когда глаза наши встречались, что случалось часто, так как мы сидели наискоски друг против друга, он отворачивался и брался за книгу или смотрел в окно» — выписал в свой дневник фразу из только что купленной «Крейцеровой сонаты» Тимур. Книга Толстого «Крейцерова соната. Избранное» снабжалась припиской — «продаётся с номером газеты „Комсомольская правда“». Однако Тимуру продали книгу без какой-либо газеты в придачу...
«Неплохую всё-таки „Комсомольская правда“ рекламу себе сделала» — промелькнула мысль.
«Итак... — продолжал он писать, — в интересующем нас предложении имеется обстоятельство места „в окно“, выраженное существительным с предлогом; подлежащее „он“, выраженное местоимением, и сказуемое „смотрел“, выраженное глаголом в прошедшем времени, изъявительном наклонении, третьем лице единственного числа. Из контекста следует, что должно было бы стоять „начинал смотреть“ („всякий раз, когда глаза наши встречались“). Очевидно, есть два варианта: либо отсутствие „начинал“ являлось нормой русского литературного языка в то время, либо Толстой употребил неверную словоформу».
«Тьфу! — сплюнул в досаде Тимур. На какую только категорию читателей я рассчитываю?! Домохозяек? Юных мастурбаторов? Кто это дерьмо будет читать?! Не вовремя я живу. А уезжать куда-то не позволяет хотя бы отсутствие достаточных причин по сравнению со временем, например, Довлатова. Я остаюсь, чтобы сгнить!»
4
Илья Розочков услышал смех в курилке. Точнее, грубое ржание. «Что-то там у них не так, не к добру это...» — появились подозрения у Ильи. Вскоре подошедший Вася, успевший уже накуриться гашиша, сильно хлопнул его по спине и что-то промычал, криво ухмыляясь, наподобие: «Ну чё, как дела?»
Розочков безошибочно вычислил его замысел и снял со спины пустую наклейку, на которой ручкой было написано кривым быдловским почерком «Аснова на раёне».
После обеда Илья отделился от обкурочной компании и уселся писать стихотворение... Рука выводила на свет из небытия следующие горькие и сладкие строки:
«Одиночество»
«Продал я душу
Пэ-лэ-ушкам.
Поддон и паллет
Заслонили мне свет.
Душа вся иссохла
Под тяжестью рохлы.
Надеюсь, осталось
Ещё только малость;
Я здесь задержусь ненадолго
Топтать эту стылую твердь.
Я жду — не дождусь встречи с Богом.
Я жду — не дождусь тебя, Смерть!
Напророчили мне одиночество
Мои руки, под член мой заточенные.
Я знал, к чему приводит эскапизм,
Ректально будет всё — таков мой пессимизм.
Я ставлю себе преждевременно свечи:
Реальность от чувств и от юмора лечит…
Ректально использовать нужно те свечи,
Что ещё сохранились от утра до вечера.
Вокруг слишком много калек и увечных,
Их дух и от мук, и от совести лечит…
Орально использовать нужно те свечи,
Что ещё сохранились от обеда до вечера.
Не люди, нет; здесь нет людей.
Жадные пасти и тупые мозги:
„Пустотой торичеллиевой“ полны,
Не видят дальше кармана ни зги.
Я — менеджер по локальной логистике,
Уличённый во лжи и софистике».
Внизу автор вставил примечания, разъясняющие значения непонятных кому-то терминов:
«1) „Пэлэу“ — наклейка со штрих-кодом и названием фирмы-поставщика.
2) „Паллет“ — не путать с термином „поддон“! Клейкая плёнка, скрученная в рулон, которой можно обматывать товар для удобства транспортировки. Также — обмотанный такой плёнкой поддон.
3) „Поддон“ — подставка из сколоченных гвоздями деревянных планок для обеспечения удобства транспортировки товара.
4) „Рохла“ — гидравлическая тележка для транспортировки товара весом до двух тонн.
5) „Менеджер по локальной логистике“ — здесь: грузчик-комплектовщик».
5
Оглянувшись, Бугнов не увидел никого, кроме дрючащего бумагу Розочкова. Отлично! Василий не терялся. Шутка обещала стать лучшей за всю его практику чёрного юмориста!.. Дорогой диск вынуть из упаковки, и — в карман. На его место — пару кружков колбасы. Теперь завальцевать… Всё готово, хе-хе!
6
Тимур купил себе бутылку вина, кое-что поесть, батарейки и ДВД-диск. Расплатился, разложил всё по пакетам и покинул магазин.
Дома он поместил продукты в холодильник, батарейки — в пульт и распечатал диск. Что это? Слеза?! Не ожидал от себя.
Бериберов привязал верёвку к потолку и встал на старую табуретку с отваливавшейся ножкой. «ДВД» его добил.
«Дёрни за нить своей жизни, смертью открой свои глаза, оторвав себя от своего бытия…
Закончился мой небелорусский дзень. Дзень-будизм, то есть разбудили днём.
Прощайте. Вопрошайте друг друга, поли-заглоты, „Кира найт ли?“, то есть „Бухать ночью будем?“ Простись и уйди... Я скажу лишь — „Дальше без меня!..“»
7
Прошло два года...
Розочков шёл с девушкой и встретил у метро опустившегося Бугнова. Сначала Илья принял того за бомжа, когда он подвалил с просьбой дать мелочь. Розочков не пожалел старому коллеге на пиво, а тот в благодарность поведал историю своих скитаний по изогнутой не в пример его извилинам тропинке жизни за последние пару лет...
— Зашёл я как-то в супермаркет, — начал он. — Думаю, чего купить. Ну и, по обыкновению, смотрю, что бы схапать. Хватанул бутылку дорогого коньяку. Иду дальше. Глядь — распродажа в отделе мобильных телефонов! А мне что распродажа, что нет — всё едино! Хапнул мобилу, благо никто не смотрел вроде… И иду к кассе. А кассир мне и говорит — «Постойте-ка, молодой человек!» На видео-то меня сняли! Охрана тут как тут. Выворачивай, мол, карманы, и доставай вообще, чего взял! Я тут думаю — чего я всё достану им? И вынул бутылку и штуку рублей — мол, давайте по-хорошему разойдёмся… Однако, как назло, подошли главная в отделе мобильников и менты. Менты спрашивают паспорт, а паспорта нет у меня, но есть справка, я тогда только освободился от другого следствия. Нашли у меня и мобилу, всё нашли. А ещё спорю!.. Какое там!
Что ж, потом, как водится, следствие, все дела… И посадили меня пока на Петровке. Там всё хорошо — трёхразовое питание, всё вкусно — жаловаться не на что! Однако я недолго там просидел: повезли в «Бутырку». Пока ехал, слегонца очканул. В тюрьму ж садиться, на срок какой-никакой.
Захожу, значит, а меня подзывает авторитет. И говорит:
— Ты попал на самую добрую зону!
Почему-то он «зоной» назвал тюрьму. Объясняет мне про их порядки. Ну, тут я и расслабился. Хорошие ребята попались, всё про музыку трепались. Они R&B слушали, а я поддакивал — да, мол, люблю. Лучше всех там жил таджик, которого с двумя килограммами героина взяли...
В конце, как уходил на настоящую зону, пахан подзывает. Я сперва испугался — вдруг косяк за мной?.. Так он мне сигареты и чай дать хотел в дорогу! Так-то, брат!

1. Голос пули
(Кайлин немного помогла)
— Кхм, как же тут темно! Никак не привыкну… Кто-нибудь есть тут? Нет, пока вроде никого. Простите, я забыла представиться. Кто я? Угадайте. Наиглупейшая ошибка чуждой вам природы? Конечно, это я. Но только на первый взгляд, ведь я же её гениальная находка. Очень приятно — Пуля, очень приятно — Пуля, очень приятно — Пуля… Где? По вашему — нигде. Кстати! Пока не забыла — объяснюсь сразу. Ваша логика утверждает, что я всё-таки где-то нахожусь. Парадокс, казалось бы. Но на самом деле всё просто. Кому-нибудь знакомы плотно изолированные от мира комнаты, в которых внезапно появляются люди? Ка-ак, нет?.. Ну так не спорьте, что я где-то нахожусь! Ибо я таки нигде. Для себя я всё-таки использую один термин. Пока не важно, какой. Патрон, служащий мне оболочкой, лежит на столике. Столик отражается в зеркале, висящем на стене рядом с кроватью. Вот и всё. Убогое убранство? Пуле роскошь ни к чему. Пока ещё я одна, но скоро дождусь, наконец, и гостя. Я вижу, вы запутались. Что я такое? Что за разговорчивость, несвойственная обычным пулям? На что я пригодна? Могу говорить и могу убивать. Могу не убивать. Могу совмещать эти занятия. Классная, умная Пуля, вы не находите?.. Хоть не красавица, но и далеко не уродина. Не последняя в обойме… Ещё обо мне: компьютерное наведение на цель. Сам компьютер, который производит наведение, находится у меня внутри. Бортовая навигация… Стоп! Вот и клиент! Какой молоденький… бледненький… Ого! Да вы гляньте на нашего активиста! Как бы он белую горячку не схватил! Дадим ему немного прийти в себя, а то с ума сойдёт, болезный. Болтливая дура я, а не Пуля. Всё, замолкаю.
…Виктор разлепил веки с таким трудом, будто раскрывал створы ракушки — окаменелости времён неолита. Голова гудела, напоминая ситуацию, как если бы он покопался на дне ещё и выудил рапан, приложив его потом, в свою очередь, к красному уху, которое отлежал во сне. Конечно, ощущения при этом были не столь приятными, хотя и не такими ужасными, как можно было предполагать после вчерашней party… Ужасные последствия, однако, решили действовать не мытьём, так катаньем: место, где проснулся Виктор, было незнакомым и чуждым до ужаса. Ложился он спать — этот факт Виктор помнил твёрдо, хоть и в подёрнутом рябью пост-хмельного угара виде — на полу своей комнаты.
Накануне
— Вась, займи очередь, мы пока посмотрим… — Виктор кивнул товарищу на хвост медленно ползущего ужа из человеческих тел, оживлённого по причине вечера пятницы.
— Давайте! — произнёс слишком высокий для такого крупного парня голос, слова сопроводил могучий дружеский хлопок богатырской ладонищи по спине Виктора. Спохватившись, Василий присовокупил: — мужики, мне «Три медведя» возьмите! А водку берите любую, только не самую дешёвую.
Виктор, Вадим и Сеня подошли к холодильнику и сквозь стекло прозрачной двери, покрытое изнутри налётом инея, уставились на пивной ассортимент. Каждый разглядел что-то, отвечающее его запросам. Виктор открыл дверцу и схватил две «Сибирских короны „Лайм“». Для начала нормально. Взгляд его отметил хорошо знакомые со школы цвета на бутылке, оказавшейся в руках Вадима. Посмотрев так, будто Вадим выхватил эту бутылку у бомжеватого пацана из метро, он не удержался:
— Опять ты эту «Девятку» пьёшь? Лукьяненко уже даже не поленился в «Последнем Дозоре» объяснить — пиво бичей!
— Твоя «Сибирская корона» — вообще моча, так что заткнись!
— Нет, моча у Сени — «Мочаково»!
— Зато много! — отшутился Сеня и поправил кепку. Из-за небольшого роста и этого головного убора многие ассоциировали его с грибом.
Пуля
…Несмотря на присутствовавшие у предмета на столике первичные и даже вторичные половые признаки, Виктор сразу понял, что имеет дело именно с пулей, даже — с Пулей. Пуля была красивой. Не будь она столь маленького размера, он бы не отказался с ней переспать. Кроме неё, в комнате были лишь кушетка, на которой он лежал, и зеркало на стене. Чего-либо вроде дверей или окон не было. А может, ему так только казалось.
— Даже не вглядывайся — выход есть, но ты его так просто не найдёшь, — голос у Пули был довольно приятным.
— Подруга, что за дела? Обрисуй ситуацию вкратце.
— Я — Пуля, собеседница и убийца. Что ты скажешь на это?
— Что?
— Вот именно — что?
— А что я должен сказать, по-твоему?
— Не знаю… Должно быть, спросить, чья я убийца. По законам природы, в первую очередь тебе надо выяснить, не по твою ли я душу. Затем поинтересоваться, не могу ли я помочь тебе убить какого-либо заклятого врага.
— Нет, Пуля, ты не права. Сначала я должен провериться у доктора.
— Или так.
— Одно «но»…
— А именно?..
— Здесь нет телефона, а я не знаю адреса… Где мы?
— В Патроннике.
Виктор так заразительно заржал, что Пуля развеселилась сама, разразилась весёлым бесшабашным хохотом и расплылась в улыбке, казалось, разом помолодев в душе.
— О! Пуль, ты когда смеёшься, то на «смайл» похожа. Ты как луковица, а ещё похожа на отстреленную голову Вадима…
Проговорив это, Виктор тут же сам испугался. «Что за чёрт, да что это я несу? Нет, почему это вдруг я об этом подумал?..»
Пуля серьёзно посмотрела на него. Задумчиво произнесла:
— Ты уже делаешь выбор… Тебе повезёт, если выбор Вадима не будет аналогичным.
После этого Пуля какое-то время молча созерцала то ли глубины своего «Я», то ли что-то скрытое от Виктора за стенами комнаты. Наконец изрекла:
— Нет, тебе не о чем волноваться. Абсолютно не о чем.
В другом отделении Патронника Вадим уже встал с постели и таращился на свою Пулю. Пуля была некрасивая, просто никакая.
Накануне
— Вадим, ты как был в школе чмырьём, так чмырьём и остался, в натуре!.. Тебя там если кто и не бил, то только из лени. Правда, пацаны? — Виктор в поисках сочувствия обвёл взглядом компанию.
— Да им-то откуда знать?! Может, меня и пинали, но не ты, задрот. С тобой я и тогда мог справиться, и теперь смогу! Перед ними ты легко можешь любую глупость прогнать, они-то не учились у нас...
— Вить, и правда, мало ли что было? Если и было… — Сеня приподнял кепку и вытер пот со лба — было жарковато. — Кому теперь-то дело?..
Виктор молча выслушал. Потом нехорошо посмотрел прямо в лицо Вадима:
— За базар надо отвечать, ничего личного!
Удар без предупреждения сбил любителя крепкого пива с ног.
…Пуля продолжала беседу с Вадимом:
— Управление осуществляется голосом. Ты только смотри, сейчас сразу за мной не повторяй! Произносишь твёрдо и раздельно: «Пуля, возьми его!» После этого пальцем указываешь, куда мне направлять полёт. Прилечу, уничтожу. Есть такой вариант: «Пуля, возьми меня!» Запомнишь, или повторить?
— Тут и запоминать нечего.
— Ну я рада..
Мысли вихрем носились в голове, которая гудела после выпитого пивка, равно как и после полученного удара. А ещё больнее становилось от чувства стыда. Выход напрашивался сам, на него услужливо указывало всё прошлое, полное боли и унижений, и всё грядущее, не сулившее ничего, кроме непосильного груза тюрьмы «Утро-Работа-Вечер-Сон».
Вадим набрал в лёгкие побольше воздуха и выкрикнул приказ.
Виктор услышал звук выстрела за стеной.
— Что это?
— Не беспокойся, всего лишь одной проблемой стало меньше.
— Это кто-то из моих друганов, скажи? Что с ними? Они за стеной?
— Да, за стеной. Хочешь поговорить с ними? Знаешь азбуку Морзе?
Виктор тупо посмотрел на Пулю, затем резко сбросил одеяло и вскочил. Подойдя к стене, секунду колебался, потом неуверенно стукнул разок. Прислушался. Ударил сильнее и, наконец разошедшись, стал как попало колотить кулаком.
Как только немного устал и остановился передохнуть, услышал из-за стены ответный стук. С лицом, просветлевшим от улыбки, он поприветствовал другана дробью, полной радости. Этакий рифф “Smoke On The Water” в шизофренически-шансоновой аранжировке. Снова последовал ответ, дающий надежду.
— Вот и славно! — нарушила идиллию Пуля. — Только не забывай: тебя ещё ждёт выбор.
Накануне
Когда Виктор рванулся с явным желанием добить не думающего о какой-либо самозащите противника, то был остановлен Васей. Качок, совсем недавно дембельнувшийся из ВДВ, схватил его за рукав и резко потянул:
— Совсем, что ли? Ты пей, да меру знай! Беспредела нам только и не хватало тут…
Оглянувшийся было в бешенстве Витя быстро прикинул свои шансы и сразу заметно притих. Бросил поверженному Вадиму:
— Вставай, чего развалился! Я слегка притронулся, симулянт… «Красную» хочешь?
Держась за лицо, Вадик, поддерживаемый Сеней с одной стороны и Васей с другой, с трудом встал.
Пуля
Вася не ожидал такого пробуждения, но природная способность приспосабливаться и сообразительность позволили ему быстро вникнуть в ситуацию, разумеется, насколько это было возможно. Пуля была что надо, уж Вася в этом разбирался даже в условиях головокружения по причине громадного количества выпитого. Правда, ещё оставалось невыясненным, от какого она оружия.
Похоже, последний вопрос он случайно задал вслух, потому что тут же прозвучал ответ:
— Я не от оружия, я и Пуля-то потому, что первый Проснувшийся так окрестил. Я — творение абсолютно самодостаточное, «Оружие-В-Себе». Более того, создал меня не человек. Мой создатель далёк от вашего племени до такой степени, что не имел ни малейшего понятия о земном огнестрельном оружии.
— Стоп! Ишь, разбежалась… Почему ты именно Пуля-то, а, лапуля?
— Первый клиент, ныне покойный, так окрестил. Прежде всего из-за функционального сходства — штука, которая летает и убивает, правда, потом восстанавливается. В Патроннике, где мы сейчас находимся, сохраняются мысли и чувства всех тех, кто тут побывал. После смерти очередного посетителя сего места его идеи в виде призраков бродят по ноосфере, причём, подобные отголоски прошлого органично накладываются на разум очередного обитателя Патронника. Так что посетителя даже сам факт того, что он проснулся в этакой жопе, уже не пугает. Круто?
— Угу, как десантные войска. Опиши-ка мне в двух словах, лапуль, в чём смысл нашего пребывания здесь?
— В двух словах? Пожалуйста: не знаю. Ровно два слова.
— Что, вообще не сечёшь, что ли?
— Ну… как бы тут так: есть версии, которые рождают сами посетители. К слову, от таких, как ты, я и язык знаю. Во мне превосходная самообучающаяся программа. Я знаю тридцать земных языков. И это всего за какие-то жалкие пятнадцать лет! Прибыла я сюда глупой и бессловесной.
— Ясно. И какие же версии?
— Тебе все озвучить? Устанешь и от длины списка, и от бедности человеческой фантазии.
— Основные.
— Основных три: версия испытания, чистилища и эксперимента. Испытание — мнение, что Бог ищет праведников, которых не сломить никакими визуальными бесовскими эффектами и чарами. Чистилище — это прерогатива католической фантазии, а так как католиков было на моей памяти немало, то и версия считается одной из основных. Суть её — восприятие Патронника как пересадочной станции между миром живых и адом или раем. Доходят до веры в то, что если ты кого-нибудь здесь убьёшь — тебя сразу в ад, а если тебя убьют — в рай. В метро ездил?
— Да.
— Типа вашей «Курской-кольцевой».
— Аналогия прозрачная. Едем дальше. Версия эксперимента?
— Остроумное вначале, но банальное к моменту текущему допущение. Вера в некую сверхцивилизацию, проводящую свои опыты над условным Васьком из Москвы.
— Гм… Ты сама-то как полагаешь? Какая версия более правдоподобна? Неужели первая или вторая? — с иронией задал вопрос Василий.
— Думаю, истина, как всегда, находится посередине между версией абстрактного Бога и конкретными тарелочками НЛО.
— А чем ты здесь занимаешься? Только стреляешь, что ли?
— Не только. Думаю.
— Думаешь? Гм… О чём же?
— О вас. Только что ты потратил две с половиной минуты своего времени. В часе их ещё 57 с половиной, но в сутках часов только 24. А сколько дней осталось в твоей судьбе? Пойми уже наконец, насколько драгоценный дар ты выбросил на помойку! И все вы, люди, бесцельно спускаете в сортир свои жизни... Но не таковы лучшие из вас! Люди же умершие и не внёсшие достойного вклада в историю, прожившие жизни вхолостую, с завистью следят за каждым твоим шагом. Каждое растраченное впустую мгновение вызывает презрительный смешок. Пусть они завидуют тебе, но ты должен пополнить их ряды, только когда соберёшь багаж правильно выбранного пройденного пути. Тогда и только тогда ты сможешь взирать на потомков благосклонно. Впрочем, тебе сейчас уже предстоит сделать выбор. Понимаешь, о чём я? Прислушайся к голосам умерших здесь, открой свой разум теням ноосферы!
— Э-э… да… Да! Слышу! Понимаю! Но… что это?
В стену отчётливо, но несильно постучали. Затем удары стали сильнее.
— Твой дружок даёт о себе звать... тьфу, знать! — зевая, объяснила Пуля.
Мгновенно посерьёзнев, Василий поспешил к стене, решив не уступать в качестве молотьбы соседу, и через плечо буркнув:
— Мой выбор пусть подождёт!
Накануне
Сеня сунул руку в карман и наткнулся на мобильный. Он брал телефон у Васька позвонить, а отдать забыл, потому что тот сам не напомнил и слился на концерт. Из пьяного озорства он решил почитать, какие SMS-ки получает его приятель. И сделал открытие, которое поразило его в самое сердце, будто пуля снайпера: Маринка, его Маринка (обозначена как «Марина-краля Сени»), сегодня вовсе не у подруги ночует! Да и Вася — гляди-ка! — далеко не на концерт поехал. Мысль о мести запустила ростки в прикрытой кепкой голове...
Пуля
При виде задвигавшегося парня Пуля молвила:
— Проснулся? Твои дружки уже развлекаются, слушая воспроизведение записи стуков друг друга. Не говори им, что это только запись, если встретишь — они были бы расстроены, узнав, что их камеры разделены между собой всего-навсего небольшой бесконечностью. Да и сам тоже — не бери в голову.
— Ты ведь Пуля, да?
— Догадался. Вижу по твоей реакции, что и правда в этой камере ноосфера сильнее — представляешь, я, дурочка, и не верила. Этак скоро и объяснять ничего не нужно будет. Кстати, за стеной умер один человек. А по твоим глазам я вижу, что умрёт ещё один — прямо как у Михаила Афанасьевича.
— Может, и не умрёт. Расскажи мне лучше, как выглядит сам Патронник снаружи? Думаю, ты не только видишь сквозь стенки, но и, как я понял из твоих же слов, поддерживаешь телепатический контакт с другими Пулями? И… почему ты женщина?
— Начну с последнего вопроса. Чтобы нравиться тебе.
— Это тебе вполне удаётся.
— Мерси! — Пуля сделала глубокий реверанс. — Ваши четыре комнаты стоят квадратом, между стенами — спрессованная безграничность, пустота. Твои стены находятся напротив стен комнат Васи и покойника-Вадима. К Васе можешь постучать, он будет рад тебя услышать.
Глаза Сени загорелись дьявольским огнём.
— Как мне попасть к нему?
— А тебе и незачем к нему попадать. Я сама навещу его, если это твой выбор. Просьбочка — выбирай поскорее, а не то он сам склоняется к мысли покончить с тобой — не без помощи уговоров своей Пули.
— Решаю! Что делать, говори!
— Просто скажи и укажи, куда лететь.
— За какой стеной комната Васи?
— Слева.
— Лети! — Сеня лихо сорвал с головы кепку и указал ею направление…
Пуля полетела не туда, а в другую стену.
— Эй, ты что это? — завыл Сеня.
— Зеркало телепортирует! — весело пояснил снаряд.
…А за стеной Пуля продолжала увещевать Васю:
— Будь уверен, Сеня захочет убить тебя. Вспомни SMS-ки Маринкины…
— Хорошо, хорошо… Пуля, лети к нему! Убей стервеца!!
Едва Пуля скрылась в зеркале, как материализовалась вторая, прилетевшая из комнаты Сени.
Две Пули настигли свои жертвы одновременно. С бывшими друзьями было покончено в одно мгновение…
Виктор проснулся в холодном поту на полу в своей комнате и первым делом поцеловал ковёр со страстью, достойным адресатом которой могла бы быть разве что Мадонна в молодости. Вскоре его настигли печальные известия о судьбе его друзей: ночью кто-то их расстрелял из огнестрельного оружия неустановленного образца. Однако ему уже было глубоко плевать… Он знал, что надолго здесь не задержится. Он станет очередной Пулей — таков его выбор.

2. Выстрел вторым номером
…В память о первом и последнем годе нашего общения…
…Пуля…
— Странные люди. Думают, я — живая. Но вам же ясно сказано про программу во мне… Удивляются не факту того, что пуля говорит, а тому, что именно говорит. Не желают видеть лежащей на поверхности причины странности моей речи — эклектичности круга общения. Разные люди соответственно и наделяют нас постмодерничным, противоречивым словарным запасом, грамматическими и фразеологическими особенностями.
Почему я говорю сама с собой в полной темноте? О нет, не потому, что мне страшно! Просто я верю в Великое Слово: сказанное вслух, оно обязательно само найдёт своего слушателя, внимательного и благодарного. Такая вот она — моя Пулина религия. Здесь, конечно же, всё по-прежнему. Сижу или лежу на столике, жду визита очередного гостя. Ах, да! Слышу, слышу назойливый вопрос из ноосферы: «Куда деваются кости?» Друзья, не волнуйтесь! Кости никуда не деваются, их просто. Никогда. Не было. Точка. Наш Патронник — заведение метафизическое, если не сказать — метафорическое. Опс! Кто это? Идёт, бредёт сквозь коридоры Небытия в наш Патронничек!
Автоматически включился яркий свет. С лёгким щелчком в клубах малинового дыма, с запахами луговых трав, в комнате возникло неподвижное человеческое тело. Не издавая ни звука, Пуля уставилась на гостя, внимательно изучая грязь на его сапогах, руках, шубе, лице и шапке, что скатилась на пол; синяк под глазом; несколько нарушающий складывающийся образ том Достоевского в руках, конкретнее — «Преступление и наказание». Глаза закрыты, но лицо, почти не опухшее и совсем не обессмыслившее, несёт печать мыслительно-аналитической деятельности, стоящей выше проблем выживательно-развлекательного уровня. Одно слово: бич, но из интеллигенции.
Человек моргнул, раскрыл глаза и тут же одним рывком сел в постели, прислонившись спиной к спинке. Какое-то время Пуля и человек просто молча смотрели в глаза друг другу. Пуля ценила больше всего эти первые, шоковые мгновения. Она уже собиралась сказать какую-нибудь плоскую дежурную шутку-приветствие, но человек раззявил варежку первым:
— Пуля-дура, вон из дула!
Мимо пли, меня не зли!
Пуля закрыла открытый было рот, вытаращила и без того почти вылезавшие из орбит оченьки.
— Чего смотришь, лупоглазенькая? Уж не по морде ли так хочется?..
Снаряд совладал с собой.
— Дружок, не шути с огнём, тем более — со снарядами ада! Меня не может не радовать некий прогресс в качестве клиентов — уже не тупят, как полные уё*ки — но и дерзить мне не надо, ладно?
— Ладно… Как странно устроен этот мир, если в нём даже нельзя спиться по-человечески! Я-то планировал доплыть на лодке отказавших почек до Мыса Смерти, минуя Остров Белой Горячки…
— Не пали горячку. Пожуй лучше жвачку!
Бомж почему-то именно после упоминания жвачки окончательно взял себя в руки и даже спустил ноги с кровати. Что-то крылось в его глазах, какие-то глубоко затаённые в вонючей голове мысли. Не прост был бомж, ой, как не прост — Пуля чувствовала, что ей ещё придётся с ним повозиться. Хотя чего проще, казалось бы: сделать выбор — убить человека или быть убитым, выжить, стать Пулей. Так просто же ведь!
Просто… Но только на словах. Человеческий фактор всегда даст о себе знать. Только идиоты могут позволить себе не брать его в расчёт. Мужчина подскочил к Пуле и нанёс быстрый удар головой в лицо, чудом не активировав Deth-Танатор. После этого, потирая разбитый лоб, подбежал к зеркалу, посмотрел на шишку, потрогал её, себя, его и… шагнул в телепортатор, оставив собеседницу в тихом недоумении. Пуля чувствовала себя идиотом, который не учёл ЧФ. Что там, в соседней каморке, отделённой миниатюрной бесконечностью, куда он направился? Без понятия. Способность к телепатии была атрофирована по причине шока от бичёвского лобешника. Чёртов бомж-спецназ!
…внутри другой Пули…
«Картина Ильи Репина „Не ждали“... Подруга не смогла разрулить ситуацию, и бич из её клетушки свалил в мою. А я тут сам уже принимаю клиента… Второго пока. Только недавно в должность вошёл — до этого я человеком был. Виктор звали. Но это было так давно, и такая неправда! Я — Пуля нового поколения — не с развитым «с нуля» сознанием, как у моих дорогих коллег, а с переписанным из мозга. Первый мой клиент оказался склонным к суициду — этакий блин комом. Впрочем, может, это мы — блины комом, а он — блин правильной конфигурации, всё относительно, сказал Эйнштейн. Вообще, это сложный вопрос, и более того — неуместный. Второй клиент сидит передо мной. Мальчишка, лет десяти, и до сих пор не может отойти от испуга. Понимаю его. Только я начал настраиваться на нужную эмоциональную волну, как вдруг этот бомж из зеркала, как deus ex machina или чёрт из табакерки, выскакивает и путает мне все карты! Да я вообще же новенький тут! Инструкторов б сюда каких завалященьких… штучек шесть. Чёрт знает, что творится, и чёрт знает, что теперь бомжу этому в голову взбредёт! Может, это сексуальный маньяк, отъявленный совратитель маленьких мальчиков десяти лет?»
Выйдя из зеркала-телепортатора, бомж осмотрелся. Несколько раз перевёл взгляд с парня на Пулю и обратно. Сплюнул.
Пуля исподлобья молча следила за ним. В её взгляде скользила настороженность и затаённая раздражённая злоба.
Бомж легко прочитал привычную неприязнь в холодных очах. Почему-то сразу деятельный задор покинул его. Кому и что он тут докажет? Было б для чего. Бомж просто махнул рукой, сел на кровать рядом с мальчиком, опустил голову на руки и даже ощутил прохладу брызнувшей из глаз влаги. Бомж был неврастеником.
Мальчик посмотрел на него, послушал всхлипывания, и укоризненно уставился на Пулю.
— Чего смотришь? — неловкость удобнее всего прятать за маской грубости.
— Да так. Я домой хочу. Это какая-то игра, да?
Так же внезапно, как начал рыдать, бомж успокоился и изрёк, бросив на кровать шапку и томик Фёдора Михайловича:
— Вот она — современная молодёжь! Весь мир для них — игра. Игра же для них — весь мир. А если и есть что-то ещё, помимо, как писал Достоевский, «развратика» порносайтовского, то это редкие моменты уличного футбола и насилия.
— Спорно. — Пуля позволила себе войти в русло дискуссии.
— И с порно, и без порно. Кстати, парнишка, ты чей будешь? Как звать?
Мальчик посмотрел на бомжа с сомнением, потом молвил:
— Петя. А вас?..
— Вася, значит, я. А ты, орудие пролетариата?.. — бомж кивнул на Пулю.
— Пуля. К слову, ребята, я здесь не х*и пинаю. Петя-Вася, это всё ах как круто, но комнатушка сия слишком мала для двоих. Поэтому предлагаю вам выбор.
— Какой?
— Что ещё за выбор? — полифонично вопросили посетители.
— Обычный выбор. В соседних комнатах сидят тётя Клава, соседка Пети, и Самуил Парамоныч, Васин товарищ по помойке. Итого вас тут четыре человека. Решайте участь друг друга как хотите, могу убить одного человека. Кто заказывает музыку, мне не важно: хотите, это будет Петя, а не хотите — Вася.
Петя и Василий переглянулись. В глазах мелькнуло понимание друг друга.
— Не будем мы никакого выбора делать. Что за идиотизм? Сами друг друга и убивайте! — бомж нарочито бешено сверкнул глазами, — и, вообще, почитай это, тварь!
Бомж метко запустил в Пулю книгой.
— Читала, бля*ь! — книга пролетела обратно, угодив Василию в левый глаз. «Фингал будет!» — привычно подумал бич.
— Василий, давайте её простынками повяжем и бросим, а? А сами… а сами пойдём выход искать!
Вася погладил мальчишку по голове:
— Смышлёный малый!
Двое двинулись в сторону разговорчивой Пули. Как только они сообща завернули её, с трудом управившись с боевой задачей, в снятые с кровати простыни, та взорвалась у них в руках, к счастью для них, без тяжёлых последствий. Только уши заложило немного.
Как по команде, в зеркале возникла уже знакомая Пуля из комнаты, в которой появился Василий. Он тоже сразу узнал снаряд.
— А с этой что? — уже начавший ликовать Петя снова стал задумчив. Это вообще был задумчивый малый. Задумчивость лежала в основе его характера, передавшись с молоком матери от предков.
— С этой ху-у* знает… — протянул растерявшийся Вася. За Пулей влетело ещё две покрупнее.
— Ну и что мы творим? И не совестно? — возмущалась самая большая, бывшая, судя по всему, начальницей.
— А ничего! Это… Отпустите нас! Правда, Петь?.. — толкнул товарища по несчастью бомж.
— Да… Да!
— Хм, а убивать друг друга, как это принято по-человечески, значит, не хотим?
Соблазн был столь велик, что Василий с трудом поборол себя, чтобы уверенно ответить:
— Нет! Мы хотим просто жить.
— Make love — not war! — английское произношение Пети оставляло желать лучшего.
Пули собрались в кучу, пошушукались, попожимали плечами, затем, покрутив пальцами у висков, вылетели через то же самое зеркало.
Тотчас же снова материализовалась Петина Пуля.
— Народ, больше так не шутите. Вы пробовали материализовываться после Deth-Танации? Это вам не на толчке сидеть!
— Учти, что наше мнение не изменилось, — угрюмо промолвил бич. После этого демонстративно повернулся к Пуле спиной и начал читать для Петрухи, сидящего по-турецки на полу, вслух:
— Вот хороший момент… «Мебель, вся очень старая и из жёлтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формы…» Что за чёрт?! — воскликнул бич. На всякий случай посмотрел на заглавие: «Преступление и наказание», Ф.М. Достоевский. Извиняющимся тоном сказал мальчику: — это я не то открыл, сейчас…
— Ха-ха-ха-ха, «круглый стол овальной формы»!! — злорадно захихикала Пуля. Бомж сурово посмотрел на неё, и она поперхнулась. Удовлетворённый, бич продолжил чтение:
— «Проходя чрез мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красного солнца»… Что за чёрт? «Яркий яркого»… — бомж судорожно пролистал дальше. — «Иначе ты... иначе знать тебя не хочу! Постой, гей! Заметов там?»
— Ха-ха-ха-ха!! — снова не выдержала Пуля. Василий нервно захлопнул книгу и грустно подпёр нижнюю челюсть кулаком:
— Так-то, Петя…
Мальчик видел, что чтение расстроило дружелюбного и человечного бича, поэтому ему захотелось по возможности успокоить того. «Может, — рассуждал он, всё ещё полагая — а как же иначе? — всё это игрой, — за это бонус дадут…» «Ага, догонят и ещё дадут…» — тут же одёрнул сам себя. Но, тем не менее, промолвил:
— Дядь Вась, а хорошо вы читали! Я раньше как-то не общался с бомжами, так как мама не велит, и считал вас всех плохими…
— А ты так уверен, что я хороший? — спросил растроганный бомж.
— Да, вот именно! — встряла тут Пуля.
— Ну… — засмущался было Петя, но тут же заговорил уверенно: — да! Вы здесь, со мной, вели себя очень хорошо. Вы не пьёте, вы книгу читаете… Вы меня не обижаете… И не обидите, я в вас, дядь Вась, верю! Вы, вероятно, когда-то давно по-другому жили, да? Это «перестройка» виновата, мне мама рассказывала…
— Не во всём, но в целом она права. Меня пытали и заставили подписать документы. Лишили дома… Шляюсь уже не знаю сколько. А так я — художник.
— Здорово! А меня можете нарисовать?
— Было б чем…
— А-а, это легко! — снова нарушила ход беседы Пуля. — Тут для особо дотошной клиентуры — наподобие кое-кого из присутствующих — не будем показывать средним пальцем, как бы этого ни хотелось — есть Чердак. Милости прошу: ждут вас шахматы и нарды; карты, ванна, алебарды; краски, кисточки, палитра; баттл пива на два литра; сок в бутылке, пых-косяк — всё для отдыха ребят…
— А дамы есть?
— Петюне не рано? — Пуля с сомнением поглядела на мальчишку.
— Не рано, нам пообщаться, а не чего такое… У меня вообще шпана всё отбила, и уже лет шесть, как не стоит.
— Нет, всё равно не дам дам. Не дам и всё — упёрся бывший Виктор.
— Да и фиг с ними… Открывай свой Чердак!
— Милости прошу!
С этими словами Пуля нажала манипулятором на неприметную кнопку под ней.
Из открывшегося в потолке люка свесилась пластиковая лестница.
— Давай, Пётр, смелее лезь на наш Stairway to hell!
— Полезай, сынок, а я вас пока оставлю — надо бы посовещаться по поводу сложившейся ситуации… — Пуля и правда вылетела в зеркало.
…на Чердаке…
Пётр сделал умное лицо и уселся в удобное кресло под достаточно яркий свет лампы.
Вася начал писать его портрет масляными красками, увещевая:
— Ты только не дёргайся резко… Чёрт, тебе же всего десять, о чём я?.. Сказку, что ли, тебе рассказать?
— А вы какие знаете? Мне вообще-то уже многовато для них лет, но иногда люблю послушать.
— Какие? Классику: «Красавище и чудовица», «Чурка-король»…
Слова бомжа прервались раздавшимся за стеной выстрелом.
— Да что ж такое?! Не дают нормально работать! — Вася гневно развёл руки с нервно зажатыми палитрой и китайской кисточкой. — Устроили праздник смерти, понимаешь...
На чердак пулей влетела Пуля.
— Рисуете? Рисуйте скорее, и делайте уже нормальный человеческий выбор. Как ваши беспокойные, а точнее — покойные соседи.
— Это они сейчас шумели?
— Да, мои подруги хорошо сработали — оба почили в бозе.
— Что ж, разбираться в мире или разбираться друг с другом — выбор каждого. Короче, не мешай. Ты ж советоваться собиралась? Вот и лети, советуйся… Понятно?
Пуля хмыкнула и скрылась в люке в полу.
…на Совете Пуль…
— Я полагаю, ситуация подпадает под категорию требующих Самоидентификации Напрямую.
Небольшая пауза, которую заполняли лишь гул хвостовых двигателей и шумное имитирующее дыхание.
— Вы полагаете?
— Полагаю. Пулей-Донором предлагаю сделать новичка.
— Ой, да без проблем! — храбрился бывший Виктор.
— Ждать, пока они дорисуют там, особого смысла не вижу. Вторым Донором стану я сам, — матёрая Пуля, самая крупная из присутствовавших, оглядела собравшихся, давая понять, что Совет окончен.
…и вновь на чердаке…
— Знаешь, Петь… Души самых талантливых современников связаны астрально — они могут общаться во сне. Я сам это испытывал. — Как только фраза была произнесена, Василий ощутил, что кисть и палитра выпадают из рук, а всё тело претерпевает необъяснимые метаморфозы. Глянув на мальчика, он понял всю ужасную суть этой метаморфозы. Из ноосферы заботливо всплыла подсказка: «Самоидентификация Напрямую»!
Две пули, старая и обветшавшая с одной стороны и совсем маленькая и юная — с другой, смотрели друг на друга.
— И что теперь?.. — мальчик был напуган по-настоящему, внезапно он осознал, что если это и игра, то она зашла так далеко, что не факт, что он вернётся домой к маме.
— А ничего! Теперь ничего не будет, теперь можем поубивать на хер или друг друга, или себя! Знаешь, отчего я так активно по вашему поколению прошёлся? Оттого, что у самого нечисто в душе… Я — набор пороков, и я должен умереть. Сейчас только разберусь с навигацией… А ты — смотри! — чтобы жил и был всегда человеком!
Не дав мальчику-Пуле возражать, он полетел на стену на таран. Крикнув ещё раз:
— Всегда человеком! — он разбил при ударе защитную капсулу Deth-Танатора. Взрываясь, уголком гаснущего сознания послал положительный приветливый импульс тому, кому ещё только предстояло пройти путь сколь страшный, столь и прекрасный.
…мальчик…
Петя проснулся в холодном поту в своей постели. Он не знал, кем он станет, когда вырастет. Он знал только то, что отныне будет подавать бомжам милостыню и не будет играть в «стрелялки от первого лица». И не станет Пулей…

Опекун времени
«Ввек не забыть Кремля. Он рассказал мне быль
О жизни и судьбе Стефановой Елены…
Опальный гроб её я оросил слезою,
И рассказал моей души мечтою,
Как Русь для счастия Молдавии льёт кровь».
(А. Хашдеу, «Могила волошанки в Москве»)
Арварак, мускулистый 32-летний брюнет высокого роста, сильно толкнул стилизованную под старину — об этом свидетельствовал именно тот факт, что нужно было открывать вручную — входную дверь компании «Ваш сезон». В центре блестевшей полированной поверхностью двери находилась эмблема фирмы — неторопливо вращающийся голографический круг из четырёх сегментов (красного, жёлтого, синего, зелёного), символизировавший смену времён года. В сочетании с дверью, он, видимо, был призван наглядно проиллюстрировать связь прошлого с настоящим. Со скрипом, совершенно очевидно усиленным скрытыми где-то под обивкой динамиками, дверь всё же легко подалась. Не могут без дешёвых эффектов эти чёртовы темпоральные монополисты!
За дверью в просторном коридоре белозубо просияла улыбкой сделанная из первоклассного валлиранского металла вставная челюсть времяпродавца, привлечённого, очевидно, ещё звуком посадки:
— Хэллоу! Чем я могу быть вам полезен? Я — Вэруламиан Пятый.
Арварак пояснил:
— Хэллоу! Арварак меня зовут. Я по делу.
— Пройдёмте в приёмную для гостей…
На ходу визитёр обронил:
— Расскажите мне о вашей компании и об услугах, предлагаемых в этом году, — дверь комнаты для гостей оказалась традиционной — автоматической. Конечно, Арварак уже знал самое главное — перед визитом сюда почерпнул информацию из великолепно оформленной страницы терранета. Просто за годы заколачивания деньги на Большом спутнике Серой Тени он настолько соскучился по общению с живыми людьми, а не голографическими 3D-проекциями, хоть бы трижды с псевдонатуральными запахами, что готов был благодушно выслушать даже трескотню зубастого времяпродавца. Тем более, не должно было быть расхождений между рекламой и реальностью — за этим тоже следовало проследить.
— Прошу вас! — указав на кресло с резной спинкой, толстяк уселся напротив гостя. Их разделял стол — на вид страшно древний. Арварак оглядел помещение и приготовился внимать. Он не стал подробно разглядывать антикварную или синтезированную под антиквариат мебель, равно как и дорогущий роботокомпьютер Сервис-макс, что одиноко притулился без работы в углу, и растянувшуюся на полу скалившую клыки шкуру не известного Арвараку, но, по-видимому, давно вымершего земного животного.
— Не хотите ли вина? — профессионально суетился Вэруламиан.
— Благодарю вас, лучше сразу к делу.
— Тогда, с вашего позволения, начну с лёгкой предыстории. С появлением темпорально-визуального наблюдения открылась возможность не только стопроцентно достоверно дублировать в настоящем отдельные элементы прошлого, но и продавать право «опекунства» над отдельными историческими эпохами, чем наша фирма, хе-хе, и воспользовалась. В наши дни почти что все научные разработки и исследования ведутся на коммерческой основе — благодаря содействию меценатов. При бесконечном количестве дёшево и легко терраформируемых планет, — механическими движениями повторяли заученный текст довольные пухлые губы, — наличие которых, как вам известно, позволило войнам уйти в прошлое, а «вселенскому социализму» — расцвести, в наше время уже можно не опасаться возможных научных достижений или открытий. Делить ведь уже нечего, люди и так счастливы. Впрочем, некоторые ограничения всё же имеют место: так, разрешены работы только с прошлым Земли, поскольку только история планеты-матери цивилизаций практически прекратила свой ход после Переселения. Риск, связанный с возможностью повлиять на прошлое и изменить там что-либо, крайне низок. Звание опекуна почётно, к тому же преисполнено значения — опекун отвечает за финансирование и ход работ по исследованию какой-либо эпохи, которая отныне именуется его сезоном. Сезоны привязываются к природным циклам для удобства и как дань сложившейся традиции. Опекун решает, что из прошлого синтезировать в настоящем, кто из людей прошлого получит новую жизнь в клонированном виде в настоящем, какие объекты духовной и материальной культуры будут восстановлены; он же имеет право как угодно распоряжаться полученным. Также эта должность связана с большой ответственностью — прежде всего перед потомками. Но это и ответственность перед настоящим — мало ли, чьего клона можно из прошлого призвать?.. Не говоря о страшном искусе повлиять на прошлое... хотя это невозможно в принципе при высоком уровне функционирования нашей темпоральной полиции, — толстяк прервал поток красноречия, облизал губы и в упор посмотрел на Арварака. — Какое время будем опекать?
— Вы так уверены, что такова моя цель? Почему?
— Опыт. К тому же, случайные люди сюда давно не заходят. Любопытным хватает терранета… Двадцатый век уже весь раскуплен, говорю сразу, так как он — самый популярный. Люди любят острые ощущения… Но есть ничуть не менее интересный девятнадцатый! Сезоны все, кроме лета, извините.
— Мне — самое раннее из возможного. И, если можно, — Россия, точнее — Русь... В общем, её территория.
Привычным молчаливым жестом подозвав роботокомпьютер, энергично подошедший к хозяину, Вэруламиан Пятый углубился в поиск, промолвив:
— Посмотрим, посмотрим…
Минуты через три он радостно оторвался от голографического имитатора и воскликнул, потирая руки:
— Ага! Есть! Нашёл даже пятнадцатый век! Конечно, лето и весна уже давно разобраны, но могу предложить зиму от 1479-го. Полный комплект времён года идёт от 1690-го. Но, к примеру, зима 79-го, 80-го, 82-84-ых и выше — не менее отличные сезоны! В пакете внесение в большую планетарную книгу терранета плюс присвоение сертификата подлинности.
— Я хочу стать опекуном зимы 1483-го.
— Отличное время, отличный выбор! Это стоит 3066 территонов.
— С собой только немного лунных селенок — они в ходу у нас на спутнике Серой Тени. Не страшно? В пересчёте должно хватить.
— Ничего страшного, в нашем обменнике всё поменяют по выгодному для вас курсу. Обменник рядом, как только выйдете на улицу — сразу направо. Возьмите распечатку, по ней всё оплатите, и возвращайтесь сюда за подробной информацией. Пока скажу вам честно, что год мало примечателен именно для Руси. Его не сравнить, например, с осенью 1480-го, временем стояния на Угре, или с концом 1492-го со всеми победами над Великим княжеством Литовским, но всё же он не столь интересен только на первый взгляд. Кто ищет, тот всегда найдёт…
* * *
После посещения обменника в черноволосой голове Арварака мелькнуло было недовольство местным курсом: «И здесь дурят, сволочи!», но он вспомнил о приемлемой цене за само опекунство — как из-за сезона, так и из-за непопулярности периода в целом, и смирился.
* * *
Дома он распаковал запечатанный вакуумный пакет и тщательно осмотрел его содержимое, сверяясь с описанием комплекта поставки. Видеофильмы с эффектом присутствия, включая запахи — два нанодиска... Вот они, крохи. Фотографии, голограммы, мобилограммы, тексты, иллюстративный материал… Ага. Сертификат соответствия. Всё, вроде бы, на месте. Ну и, конечно же, гарантия на год.
Теперь нужно было, выучив язык по сверхсрочной недельной программе, столь же тщательно изучить саму эпоху, дабы решить, кто будет воскрешён спустя тысячу лет в нашем «тысячелетнем Царстве».
Арварак просто пропал для всех своих друзей и знакомых на месяц: изучал все предоставленные материалы о той эпохе. Он сразу понял, что время это интересно в целом. Около того года — чуть раньше, чуть позже — происходила масса важных для Руси событий. Почти полное завершение объединения русских земель вокруг Москвы, выход Великого княжества Московского из-под ига Орды, и много чего ещё.
Всё было хорошо и интересно, всё поражало воображение и заставляло сердце сладко щемить в предвкушении встречи с минувшим воочию. Можно было даже восстановить кудрявого, бородатого и с грозными очами Иоанна Великого образца того года! Но спешить тут тоже стоило. Темпоральные инженеры и клонобиологи ждали указаний; сумму нужно было распределить таким образом, чтобы потом не жалеть — второй раз в «Ваш сезон» можно будет сходить лет этак через десять, не раньше.
Да, почти всё впечатляло одинаково сильно, и трудно было делать выбор, пока одно лицо… не историческое — простое человеческое, женское лицо не посмотрело голубыми печальными озёрами в объектив темпокамеры. Это лицо, эти озёра, эта фигура поразили его. Елена Стефановна, известная также как Волошанка, дочь молдавского господаря Стефана III Великого и киевской княжны Евдокии Олелькович, будущая княгиня тверская, покровительница тверских летописцев, мастеров художественного шитья, «жидовствующих» — это было просто восхитительно! Летописцы — прообразы будущих писателей, то есть людей, обладающих Органом, способным черпать из Волшебного Мира. Писатели с разными Органами приходят и уходят, и это хорошо, потому что Волшебный Мир вечен. Летописцы тоже наверняка имели в зародыше такие Органы.
Иоанн и Стефан утвердили свой союз союзом семейственным: второй предложил выдать дочь свою, Елену, за старшего сына Иоаннова. И вот эта чудесная женщина, Елена Волошанка, впоследствии пострадала даже не за свои убеждения, противоречившие официальным догмам, а просто от произвола новоявленного «самодержца», подстрекаемого супругой… Этого нельзя было изменить, но можно было отчасти восстановить справедливость — пусть хоть в каком-нибудь виде. Разумеется, не одна справедливость руководила Арвараком… В опекаемом году Елена должна будет обручиться с Иваном Ивановичем Молодым, сыном Ивана Васильевича и его первой жены Марии Борисовны (по слухам, подтверждённым темповизором, она была отравлена также в молодом возрасте), а в январе следующего — обвенчаться, чтобы потом родить неудавшегося наследника престола — Димитрия... Нет! Супругом её станет Арварак, хотя детей у них, к сожалению, не будет.
Он остановился подробнее на изучении деталей судьбы столь заинтересовавшей его фигуры. Он сам вполне отдавал себе отчёт в том, что Волошанка тянет его магнитом навстречу неизвестной судьбе, но уже не желал противиться этому. Легко любить того, кого нет рядом, и чем человек дальше — тем легче. Легко любить того, кто давно уже умер, и чем раньше — тем легче.
Почти так же сильно заинтересовала его и религиозная концепция, сторонницей которой она была. Ознакомление с деталями ереси «жидовствующих» в качестве психологической подготовки ко встрече с той, кого он искал всю жизнь и кого скоро должен был обрести, переросло в самоцель. Временами по ходу чтения первоисточников Арварак вдруг восклицал:
— Как это верно!
Или:
— Почему же я сам до этого не додумался?!
Временами бубнил под нос, склонившись над сложными фразами «субботников» — последователей «жидовствющих» более позднего времени, о которых он искал информацию уже сам — так заинтересовала его эта тема:
— Субботник… Не паши, не сей, работник! Выбор твой — порно-субботник.
«Жидовствующие» же 15-го века, как он выяснил, отрицали монашество, церковную иерархию; высмеивали поклонение иконам, святым мощам, кресту (привязывали, например, кресты к воронам и отпускали их). Будучи строгими монотеистами, они не признавали божества Иисуса и полагали его сыном человеческим, пророком наподобие Моисея. Не верили они и в загробную жизнь.
Всеми душой и сердцем новообращённый радостно впитывал каждое из положений ереси.
* * *
Вскоре он был готов. Одну, преодолимую, впрочем, трудность представлял тот факт, что в его сезоне Елена не была ещё в Московском княжестве и, следовательно, не попадала под юрисдикцию Арварака. К его несказанной радости, опекун другого сезона был счастлив обменять её на Иоанна Великого зимы 1483-го, он даже доплатил сверху.
Всё прошло, как по маслу. Благодаря уколам, Елена легко справилась с синдромом т.н. “future-jet lag”. Она даже искренне полюбила мужа — их объединяло много интересов, начиная с общего вероисповедания. Лена часто улыбалась, бросая смелые взгляды голубых озёр. Занималась по дому, без проблем вникнув в обращение с кухнероботами. Рассказывала всё записывавшему Арвараку о своей жизни до клонирования. Араврак же поставлял ценные сведения в Научные Центры, откуда потом даже присылали премии. Денег хватало, тылы были обеспечены, и можно было возвращаться на заработок на Большой спутник Серой Тени, чтобы через месяц вернуться к жене.
Елена выучилась управляться по дому лучше многих современных Арвараку дам, поэтому, едва лишь его отпуск закончился, он с лёгким сердцем покинул её на месяц.
* * *
Арварака повысили — в новом цеху, где он был заместителем начальника, уже не приходилось всё время быть одному. На работе он часто замирал с улыбкой на устах, вызывая понимающие переглядывания коллег по цеху. Все знали: дома его ждёт молодая жена-красавица из прошлого, пусть это и клон. Никакой дискриминации по отношению к клонам давно уже не было. И первые полмесяца прошли в сладком предвкушении его возвращения домой.
Что же изменилось за следующие две недели?.. Чисто внешне всё было, как прежде: каждым вечером он спешил отписаться жене о событиях за день по стеллопочте, но в душе стало как-то… пусто. Вначале он не понимал причины этого. Потом начал замечать изменения в тоне её звёздных писем. Появилось слишком много требовательности, неумолимой подозрительности… И эта требовательность разрасталась до астрономических размеров, будто бы согласуя свой рост с расстояниями, которые письма преодолевали на своём пути. Его это уже злило. Было совсем не весело.
* * *
— Привет, родной! — Волошанка бросилась на мускулистую шею. Арварак приобнял её, оставаясь безучастным внутри. Она пока ничего не чувствовала. Это было хорошо. Для них обоих.
— Жди меня, я приму «насыщающий» душ — и тут же вернусь! — всё то же стройное тело, аппетитная задница… Но чего-то не хватало.
«Не такая уж она и красивая… — подумалось Арвараку. — А ересь эта… Что со мной было? Всю жизнь православный христианин, и вот — на тебе! Пустая, хоть и красивая конфетная обёртка. Внутри неё — только воздух. Пшик! — и нет ничего…»
— Так же и любовь, — негромко добавил он вслух с горечью.
Арварак набрал телефон конторы распылителей.
— Алло? — ответил грубый голос бывалого работника клономясного отдела.
— Надоели постоянные расспросы и моя тупая ненависть...
Она ещё не вышла, а он уже давал отбой второго звонка. Арварак звонил в «Ваш сезон»:
— Проект неудачен. Она мне надоела. Это гарантийный случай? Чудненько. Попробуем 1484-й. Хочу испытать Софью Фоминичну Палеолог.

Живая вода, или Похищение Европы
Пролог. Воды XXI века
Земное время действия: временная ловушка, весна, 2004-й год н.э. Конкретное время действия: совпадает с земным. Место: внутрипространственный срез города Москвы, визуально выполнен в виде небольшого кабинета. Ситуация: инспектор Планетарной Комиссии по ликвидации последствий деятельности Живой Воды беседует с восстановленным темпообразом Саввы Матыренко. В кабинете лишь двое. Пожилой лысоватый представитель Комиссии с любопытством разглядывает коротко стриженного светловолосого двадцатилетнего человека из прошлого со светло-зелёными как стекло бутылки от «Нарциссианского Нарзана» глазами; «одежда того времени — неформальный стиль», — любезно сообщил всезнающий Дополнительный Блок Памяти.
— Здесь можно курить?
— Пожалуйста! — с интересом пронаблюдав за тем, как Савва раскуривает свою палочку, инспектор решил воспользоваться паузой в разговоре, чтобы воткнуть шнур, торчавший из компьютера, в свой бок, и слегка «перекусить». Матыренко продолжил, затянувшись:
— Я подошёл к палатке, купил уже четвёртую «четвёртую „Балтику“». Это пиво такое у нас...
— Не стоит объяснять, я владею детальной информацией о вашем времени.
— Хорошо. В тот вечер я очень хотел напиться. Палатка находилась на Маклахо-Миклуя — так мы с друзьями прозвали улицу — и «четвёртая „Балтика“» в ней стоила семнадцать рублей. Не сравнить с ценами на алкоголь, часто ещё и разбавленный, в московских клубах…
Инспектор терпеливо кивал, но весь вид его говорил о том, что и эта информация есть в ДБП.
— Помню, — продолжал Савва, — я думал: «Чёрт! вот так вот просто взять — и предать всё… Променять дух и угар настоящего творчества, истинного металла на звон презренного!» В сером небе над головой нависали тяжёлые, будто свинцом налитые тучи — они прекрасно гармонировали с состоянием моей души… Был март. Я сидел на скамейке в одном из дворов всё по той же улице и быстро хмелел, чем был доволен. В чём была причина моей мрачной задумчивости и уединения с бутылками пива? Очень просто. Группа брата моего младшего, Макара, игравшая до того хэви, резко поменяла направление. Брат и второй гитарист выгнали остальных участников, хранивших верность стилю, и брат перешёл на бас, а второй гитарист Стёпа встал у микрофонной стойки — пел он отвратительно. Барабанщика тоже вскоре нашли. И заиграли они модный в кругах пятнадцатилетних готесс на тот момент лав метал. Сему составу, как потом оказалось, тоже не суждено было долго прожить: они благополучно распались, и у брата, да и у гитариста появились другие проекты. Брат ушёл в попсовые дебри, а его бывший напарник — на ТВ. «И ты, брат?..» — помню, хотелось мне сказать.
Итак, я всё пил пиво, и в конце концов возникло вполне естественное желание отлить. Против физики не попрёшь. Физиологии тоже. Направляясь к кустам, сочинил стишок (у меня это бывает... бывало, верней):
Ты предал хэви-метал!
Ты предал хэви-метал!
Ты был одним из нас,
Играл ты — высший класс!
Ты предал хэви-метал!
Ты предал хэви-метал!
И твой кумир сейчас —
Попсовый пидорас!
Огляделся (дурацкая стеснительность!). Начал писать, прислонясь к стволу лбом. Параллельно вспоминал замечательные шоу в «Релаксе» старого состава «Везувия». Сравнивал, проводил параллели со вчерашним днём, утром которого мне позвонила хорошая знакомая — Стрелка. Помню её слова:
— Пошли сегодня в «Релакс», посмотрим, что у них выйдет?
Сходил, посмотрел, м-да. В «Релаксе» играл… Вы простите, что я так подробно описываю — это же мои последние воспоминания. Других нет, и не будет уже. Я поверил, что сигарета в моей руке, я сам — лишь временные сгустки энергии, которым скоро предстоит вернуться в никуда... Глупо было бы теперь сомневаться. А может, меня и не было вовсе.
Непробиваемый инспектор опять-таки понимающе кивнул головой и молвил:
— По крайней мере, в общепринятом смысле слова вы были.
— Короче, чёрт с ним, с «Релаксом». Так вот. Я стоял, ссал и думал: «Как всё достало!..» Перевёл взгляд на свою струю, принялся размышлять о ней. «Моча… Что это такое? Бывшее пиво… вода… мочевина… ксантин… Вода!»
Вы должны знать, почему я повторил это слово — «вода». Лужа перетекшей в прошлое Живой Воды по струе мочи проникла в меня, но, как я теперь благодаря вам знаю, сочла неподходящим для её целей из-за имевшегося в крови алкоголя. Тогда или чуть позже я и умер, став первой жертвой Живы.
— Если вести речь о линейной хронологии истории, то действительно первой. Первую жертву надо было изолировать, что мы и сделали. Вас больше нет в том варианте прошлого, и темпообраз, увы, тоже не вечен. Теперь мы в безопасности. Спасибо за рассказ!
На Саввином лице отобразилась торопливость:
— Инспектор, пока ещё я не рассосался, как леденец, можно два слова?
— Да?
— Как у вас там, в 23-ем веке, с музыкой дела обстоят… с клубами — вообще, с ночной жизнью?..
— Музыку я вам не опишу, а с клубами дело так: очень много приятных нововведений наподобие, э-э… материализации восприятия мысленной коррекции внешности собеседника; субъективная материализация, так сказать…
Глава I. Космический багор
Земное время действия: лето 2224-го года н.э. Конкретное время действия: 12-й год периодизации планетарной религии Джараб. Место: планета Джабаф. Ситуация: отец секты, удивительно быстро ставшей всепланетной религией, старейшина Фин Ларби Игу, отдал приказ о начале широкомасштабной террористической деятельности с целью устрашения всего галактического сообщества. Он планировал в ультимативной форме потребовать выделения кредитов, которые способствовали бы распространению его учения по Вселенной. Когда корабль с детьми, летевшими на экскурсию в систему Бо, в которую входит и Джабаф, был захвачен террористами, отбивать его поручили отряду спецназа «Спецотряд Икс» (операцией руководил накануне неё переведённый в старшие лейтенанты Ричи Тимберлейк, в узких кругах известный как секретный агент Тайфун спецслужбы «Служба Безопасности Обитаемых Миров»). В ходе операции спецназ под командой Ричи, которому также было поручено вести с террористами переговоры, сумел, приблизившись на максимально возможно близкое расстояние, сыграть на обострённом религиозном чувстве джабафцев (Тимберлейк специально изучил каноны Джараба) и свести ситуацию к дуэли между двумя представителями конфликтующих сторон. В случае победы спецназовца террористы клятвенно пообещали отпустить заложников на волю.
* * *
— Я вижу, ты хорошо знаешь Закон. Что ж, пускай всё будет по Закону: пусть ваш сильнейший сразится с нашим! Кто идёт от вас? — спросил старейшина.
— Я сам, — уверенно промолвил Рич.
— От нас выйдет мой брат, богатырь Фаларбигу Игу Гуи. Передаю ему фон!
— Это Игу. Я выбираю атомарный резак системы Лукаса-Лукьяненко-Айзека А. Выберите тип ручного вооружения, Тимберлейк!
— Оружие, стандартное для уличного бойца: КП на ЦСП.
— Что это за КП на ЦСП?!
— Комок Противоречий на Цепи Случайных Происшествий…
— Тимберлейк, дуэль — это вам не шутка! Ваше оружие?..
— Космический багор!
— Вот это совсем другое дело!
* * *
— Говорит штаб, что у вас?
— У нас Ричи Тимберлейк в открытом космосе мочит террористов световым багром!
* * *
Спецназовец Акимаун вещал с радостью:
— Ричи победил! Хоть вы и подослали вероломно ещё троих солдат, он всех уложил своим световым багром! Освобождайте заложников, как вы обещали!
— Да, победил по Закону, но закон совести и крови не даст мне простить смерть моего брата! Убейте детей!
* * *
Кэтрин — воспитательница — и все дети были отрезаны от мира стенами столовой, в которой их заперли террористы, и, естественно, не могли слышать приказ покончить с ними.
— Кэт, что с нами будет?
— Они не убьют нас, Кэт? Мне очень страшно!
— Не волнуйтесь, дети, они не посмеют: на дворе, как-никак, 23-ий век!
* * *
После приказа старейшины о расправе над заложниками уже успевший вернуться Ричи, отирая кровь, отдал ответный приказ о начале штурма. Метко направленный парализующий газ предупредил массовое детоубийство, хотя его воздействию подверглись не только террористы, но и дети.
В корабль с частично парализованными и частично деморализованными террористами ворвался спецназ. Небольшие ручные пусковые установки, стреляющие сгущенной плазмой в виде зелёных сетчатых пузырей, позволили без потерь провести зачистку. И всё же часть детей погибла — кто-то от джабафцев, кто-то от индивидуальной непереносимости газа спецназа.
Погибла бы и Кэтрин — над ней уже был занесён атомарный резак, но метко выпущенная Ричем плазма прошила заверещавшего адепта Джараб. Воспитательница с благоговением посмотрела на своего спасителя, который лишь кивнул и продолжил делать свою работу. Однако чуть позже он вернулся для знакомства, которому было суждено перерасти в нечто большее.
Глава II. Воды XXIII века
Земное время действия: лето-осень 2224-го года н.э. Конкретное время действия: совпадает с земным. Место: Земля-ГЦ (Галактический Центр, в отличие от Земли-нов. (новой). Отсюда отправлялись экспедиции в дальние уголки галактики и даже в соседние галактики). Ситуация: экспедиция в отдалённую звёздную систему, которая ранее не была исследована, уже вернулась на Землю-ГЦ. В этот раз исследовали лишь одну из планет системы. Участники экспедиции привезли образцы минералов и воды. На Тэриале (в экспедиции участвовали не только земляне, название Тэриаль планете дал Тримал с Сахранжа. На их языке это значит: «Надежда». Тримал был фанатом А. и Б. Стругацких), которую и исследовали, 74% территории покрывает вода. Никаких форм жизни нет. Однако есть следы, указывающие, что когда-то планета изобиловала различными видами как флоры, так фауны, а некоторые виды, по-видимому, были разумны — впрочем, по сохранившимся останкам было сложно судить об уровне их развития. Понять на месте, какой именно катаклизм уничтожил подчистую растения и животных, не представлялось возможным; это предстояло сделать уже земным учёным — дабы обезопасить жителей других миров от возможного повторения подобного в будущем. На всякий случай, участники экспедиции захватили пять литров тэриальской воды — эта вода показалась подозрительной, хоть и состояла из двух молекул водорода и одной кислорода. На земле-ГЦ было решено провести самые тщательные исследования. Учёные разгерметизировали сосуд, содержавший инопланетную жидкость. Три литра при этом сразу испарились: образовавшийся пар залетел в двух учёных, которые находились поблизости. «Пар» зомбифицировал этих людей. Слушая его приказ, они спустили в канализацию через унитаз остававшиеся два литра (сосуд с ними закрыли сразу же, как только вода начала испаряться). Через три часа мозг поражённых отказал напрочь, что и вызвало подозрения их коллег. Были взяты анализы, показавшие, что цепочки их ДНК изменились; проверили кровь, лимфу, и уже осторожнее исследовали инопланетную воду, вошедшую в их состав. Всё это позволило сделать вывод о разумности тэриальской воды, а вскоре стала ясна и её цель — захват всей земной воды и уничтожение чуждых форм жизни. Распространяясь через посредство водной стихии, изменяя структуру земной воды, инопланетная жидкость подвергла человека опасности вдвойне: как существо, состоящее на 80% из обычной воды, и как чуждая форма жизни.
Вода начала агрессию: из луж; дождём; втыкаясь в вены сосульками.
Учёными был сформирован костяк, вокруг которого позже образовался Объединённый Фронт борьбы с Тэриальским захватчиком.
Жидкость, состоящую из обогащённых частицами-носителями разума атомов водорода в сочетании с атомами кислорода, от которых получает энергию для жизни, учёные окрестили «Живой водой» («Живой»), рассуждая так: жизнь — это совокупность явлений, происходящих в организмах, особая форма существования материи; вода — прозрачная бесцветная жидкость, представляющая собой химическое соединение водорода и кислорода.
Жива, как стало вскоре ясно, обладает способностями к изменению своего собственного агрегатного состояния и разумному перемещению. Агрегатные состояния Живы также получили собственные названия: жидкое — Жижа («Живая Жидкость»), твёрдое — Жила («Живой Лёд»), газообразное — Жига («Живой Газ»).
Исследования позволили выявить, что очень низкая и высокая температура действует на Живу, если изменения происходят достаточно резко, а непромокаемые комбинезоны и противогазы помогают от неё, если только сосульки не проникают в просветы на сгибах.
Жива прорвала канализационные трубы, в которых она очутилась благодаря нейрофизикам — первым её жертвам, и начала распространяться по всей Земле.
Вскоре она похитила почти всю Европу.
Глава III. Медовая луна
Земное время действия: осень 2224-го года н.э. Конкретное время действия: условно моделируемая земная осень, год определяется по земной системе исчисления. Место: Луна. Ситуация: чувства, возникшие между Кэтрин и Ричи, были столь сильны, что в конце концов старший лейтенант и воспитательница обнаружили, что не смогли бы обходиться друг без друга, и решили пожениться. Медовый месяц решили провести на Луне.
* * *
Мистер и миссис Тимберлейк попивали пиво в лунном баре «Полный кратер». Имитация осени за окном вполне достоверно передавала тоску сезона, повар-дождь заливал находившийся напротив окна кратер депрессивным соусом, но атомный камин сохранял домашнюю атмосферу и уют в баре. Кэтрин и Ричи вели неспешную беседу и строили планы на будущее.
Заиграла «Лунная соната-2224» с вставками ультразвуковых профилактических сэмплов. К столику новобрачных вразвалку подошёл матрос Дальнего Флота; судя по высокому росту и обильно разбросанным по периметру головы глазам, он был родом из системы Барсук-2.
— Пошли-ка, бля, плясать, моя милая ****а! — пьяно промычал матрос, требовательно протягивая к Кэт загрубевшую ладонь.
— Мужественность должна идти изнутри. Копирование внешних её атрибутов не приведёт к желаемому результату. Идите-ка отсюда, мистер, по-хорошему, а не то будет немного бо-бо!
— Говорилка, я сейчас твой деликатесный анус в плазме спеку, бля!
— Тронешь Кэтрин хотя бы одним пальцем — ломаю всю руку! — предостерёг от опрометчивых действий Тимберлейк.
— Ты уверен? А может, я лучше тебя вместо неё поимею? — уже успевший схватить Кэт за плечо негодяй повернул лицо в сторону Тайфуна, примеряя личины ненависти.
Ричи действовал быстро. Удар ногой по голени, удар пальцами в глаза, задняя подножка, несколько ударов по голове ногой. Пока матрос приходил в себя, Тимберлейк сходил за арматуриной, которую на всякий случай присмотрел у входа в бар. Вернулся, склонился над смертельно побледневшим ликом приходящего в себя и ошарашено трясущего головой неприятеля:
— А всю руку я таки сломаю!..
Крики, стоны, звуки ломаемых костей…
Матрос уковылял, сломанная в нескольких местах рука безжизненно болталась.
* * *
Кэтрин нужно было успеть на выставку последних достижений в области роботизации воспитания, проходившую по традиции в Мун-сити, и поэтому она оставила Тимберлейка допивать пиво в одиночестве. Огненно-рыжие волосы скрылись в фате дождя.
Когда всё допивший, слегка пьяный агент Тайфун покинул бар, он был неприятно удивлён тем, что у выхода его поджидала толпа головорезов — дружков покалеченного матроса — с металлом разной степени тяжести в руках.
* * *
В вагоне телепортационного метро избитый Тимберлейк умолял:
— Господа, уступайте места полуживым пассажирам!.. Уважаемые пассажиры, уступайте места полуживым инвалидам с детьми!
Детей у них с Кэт пока не было, но уловка сработала, и вскоре Тайфун заснул в своём сиденье. Входившие и выходившие пассажиры косились на него.
Вагоны телепортационного метро не передвигаются сами по себе. Т-Метро устроено таким образом: шестигранник, по две двери с каждой из сторон. В одну дверь люди заходят, из другой выходят — и ищут новые двери, которые перенесут их в нужные им вагоны.
Но Тимберлейк спал недолго: его разбудил резкий звонок шефа, Игоря Валентиновича. В наушнике, вмонтированном в ушную раковину, заскрипел металлом, заработал карданный вал тяжёлого голоса:
— Рич, такого ты ещё в своей практике не встречал никогда! Это будет похлеще Осьминога... Похлеще вообще всех осьминогов!
...Ричи хорошо помнил дело, о котором говорил Игорь Валентинович. Тогда Осьминог из коробки с лазерным сверлом и трубкой для выпивания мозга уничтожил всех жителей одной планеты — колонии Земли, кроме Галактического Ниндзя, так как последний мечом замочил врага… не без непосредственной помощи Тимберлейка. Такое начало разговора не сулило ничего хорошего в самый разгар медового месяца.
Ричи промямлил что-то утвердительное. Шеф продолжал:
— Я знаю, о чём ты думаешь, но медовый месяц придётся прервать: на карту поставлена судьба землян. Срочно вылетай в штаб на Земле-ГЦ! Для выполнения миссии тебе разрешается делать всё, что сочтёшь нужным.
Тайфун понимал, что это значило. Интергалактическая полиция «Космокоп» каждому человеку в детстве вживляет под кожу специальный чип с идентификационным номером. Номер легко можно определить у каждого нажатием кнопки на специальном устройстве, при помощи этого же устройства можно заставить человека уснуть (на любом расстоянии, любого — хоть президента!). Такой пульт управления был и у Тимберлейка, но он имел право пользоваться им лишь в самом крайнем случае — если такой случай наступал, то код активации сообщал сам шеф. Нынешний случай был как раз таким.
— ...Но чтобы Живы и следа не оставалось на нашей Земле! — закончил свою тираду Игорь Валентинович. Тимберлейк ещё не знал, что именно это имя — Жива — носит новый враг.
* * *
Капитан Уильям Кидд — псевдоним, который выбрал себе глава космических пиратов в честь своего кумира. Это подсказал ДБП, вмонтированный в голову Ричи, как только агент услышал, настроив подслушиватель, упоминание шёпотом о нём за соседним столиком всё того же «Полного кратера». Контекста он, к сожалению, не разобрал, так как собеседник назвавшего заветное имя, оглядываясь подозрительно по сторонам, сделал тому знак замолчать. Но и без того было ясно, что ожидания Тимберлейка наконец увенчались успехом. «Как странно! — думал Рич. — Прошло всего ничего, как мы сидели здесь же с Кэтрин, и вот — на тебе! Вместо того, чтобы расправляться с Пивом в компании жены, я должен налаживать отношения с космическими пиратами, дабы те помогли мне расправиться с Водой! Эх, сейчас бы живого пива… Долбанное задание!»
…Незадолго до этого Тимберлейк побывал на Земле-ГЦ, в штабе СБОМ. Там он узнал, что учёные рассчитали: атаку Живой Воды выдержит только так называемое «программируемое стекло», которым пользуются космические пираты для захвата рабов и добычи. Принцип работы этого «стекла» (по сути, оно стеклом не являлось, хотя внешне в «замороженном» состоянии очень его напоминало) следующий: снабжённое искусственным интеллектом, вложенным искуснейшими захваченными пиратами в плен программистами, которым, впрочем, щедро платили за их труд, оно реагирует на команды, отданные через особое устройство управления — фотографиями этого устройства, выполненного в виде зелёного параллелепипеда, изобиловал всезнающий Терранет — и, становясь жидким, ловит материю, после чего затвердевает, становясь столь прочным, что его нельзя разбить или уничтожить даже прямым ядерным ударом.
Ричи, один, без прикрытия, чтобы не вызывать подозрений, должен был влиться в шайку пиратов. По случайному стечению обстоятельств оказалось, что они наведываются время от времени именно в тот лунный бар, в котором Тимберлейк сидел в злополучный день получения миссии…
Агент Тайфун был снабжён экипировкой, незаметной для глаз возможного стороннего наблюдателя: микрофоны, видеофоны, миниизлучатели, газовые запонки, плазменный воротник. Плюс навыки бойца «Спецотряда Икс» — закреплённые в ДБП приёмы борьбы, которая носила кодовое название «НБСИ».
Убедившись, что перед ним именно пираты (щёлкнув под столом своим считывателем идентификационных номеров и получив прямиком в ДБП подробные досье на каждого из собеседников: толстяк в шляпе и загорелый увалень со слюнями на подбородке, братья Мерган и Ворован Буллхарты), Рич подал сигнал провокационному отряду, почесав себя за ухом. Заушные сенсоры считали знак и настроили сигнал удалённого доступа для связи. Пространственное расположение пиратов в стенах бара транслировалось капитану «Космокопа» напрямую из ДБП.
* * *
…Через несколько минут в бар влетела группа молодых ребят — штурмовые силы «Космокопа». Они были быстрыми — вырастет достойная смена… Вернее, могла бы вырасти, не окажись вошедшие группкой андроидов разового использования, созданных единственно для этой миссии. Всего их было девятеро.
— Полиция! Пираты, не двигайтесь!
Космические пираты сразу просекли, что к чему — в определённых рамках, разумеется. Эти ребята не сдаются. Началась пальба. Андроиды истекали почти натуральной кровью. «Загляденье!» — оценил работу робототехников Тайфун.
Пираты, потея от напряжения, стреляли из плазмопистолетов на поражение. Полицейские для вида постреляли нарочито мимо из своих гипнотизаторов, но всё же не до такой степени в «молоко», чтобы это можно было понять. После этого копы пустили в ход парализующие дубинки, размахивая ими перед собой, однако огонь из плазмопистолетов пиратов, который вёлся не менее интенсивно, не подпустил их на расстояние удара.
«Тоже, что ли, пострелять?» — подумал Рич. Достал плазмомёт, завалил одного копа. Второго. В пылу сражения пираты не заметили его подвиг. Но, распылив на кровавую пасту и нечищеные зубы очередного «стража порядка», Тимберлейк увидел сочувствующий взгляд этого… как его? Ворована, да.
* * *
После пальбы пираты посовещались, не ведая, что Тайфуну с его подслушивателем их беседа слышна не хуже голоса головы Правителя, существующей благодаря биобатарейкам без шеи и туловища, по ментроадио в канун Дня Поражения.
Посовещавшись, они приняли решение и подошли к столику Рича. Протянули руки для знакомства, представились:
— Я — Буллетрайдер, рад знакомству! Красивая работка.
— Я — Копрочикатилл, а ты кто? За что пентов завалил?
— Ребята, не ****ите, в натуре. Особенно ты, Мерган. А ты, Ворован, слюни утри! Я вас знаю, потому и помог. Моя фирма ищет сотрудничества с капитаном К.
Ворован воровато посмотрел на Рича:
— А ты сам-то не коп?
— Если бы я был из «Космокопа», стал бы я так рисковать? Вы бы меня сходу раскололи, вы же бывалые ребята, хуле. Но, вообще-то, я передумал. У вас копы на хвосте. Нах оно мне? Найду других клиентов. Валите.
— Послушай, а вдруг это провокация, и пенты не настоящие, а роботы, и кровь только кажется натуральной, а сама — кал бутафорский?
— Ворован, тебе бы фантастикопостмодерн сочинять — цены бы тебе не было, бля!
— Говоришь по понятиям грамотно. Про пентяр забудь — какая-то сука раскололась, наверно — Мелл Беллый, его на той неделе как раз повязали.
Рич с удовлетворением мысленно согласился с Мерганом — раскололся именно Мелл.
— По-любому — он, — подвякнул также и Ворован.
— Беллый и сам не знает, где новый корабль — он был только на «Дальнобойщике». Так что ни черта у копов не выйдет, — продолжил Мерган. — Мы улетаем. И если твоё дело действительно стоящее, кэп будет с тобой работать. Пойдёшь с нами на корабль? Только если ты суёшь фуфло, отправишься торговать за борт.
— Лады, ребятишки, уговорили старину Антилоха.
— Антилох? Хороший ник. Кажется, из «Илиады»?
— Именно.
* * *
Ричи с завязанными дезориентирующей электромагнитной повязкой глазами привели к главарю — капитану Кидду. Ещё до этого пираты довольно тщательно обыскали Ричи, но его гаджеты были спрятаны надёжно. Рич мысленно с благодарностью повторил полезный, как электричество, совет 66-го пункта 22-й статьи «Инструкции бойца спецназа „Спецотряд Икс“»: «Оружие на спецзадании прячется в шестом измерении».
— Ты хорошо проявил себя в баре, когда, скажем прямо, спас моих ребят. Кто ты? Переодетый пент? Говори честно, не терплю вранья. Сам я, хоть и пират, никогда не вру!..
Тимберлейк честно изложил ситуацию — он понимал, что только подкупающая откровенность имеет шансы возыметь должный эффект.
Едва Ричи ввёл Кидда в курс дела, как тот заломил за «п-стекло» бешеную сумму. Ричи вышел на связь с базой, там приняли условия пиратов. Земляне гарантировали безопасность пиратов до конца операции и в течение суток после её окончания.
Кидд обрадовал Ричи:
— Если ты нас предашь, мы подвергнем Ру;бе-су;де в первую очередь тебя.
— Что?
— Ру;ба-су;да — пиратская тема: суд и казнь в одном. Против бумаги только перо и унитаз, если сказать красиво. А *** знает, короче, я давно описания обычаев не читал.
— Разберёмся.
Рич остался с пиратами, как надёжный гарант их безопасности, поскольку они быстро смекнули его ценность для СБОМ. Тайфун понимал, что теперь его задача — ещё и не подставить пиратов, даже если земляне победят Живу — иначе пираты попросту не отпустят его живым.
Глава IV. Проказы Живы
Земное время действия: осень 2224-го года н.э. Конкретное время действия: совпадает с земным. Место: Земля-ГЦ. Ситуация: «программируемого стекла» не хватает на всю планету. В данных обстоятельствах Тимберлейк решил обратиться к человеческой солидарности пиратов:
— Где вы берёте «программируемое стекло»? Где брали? Неужели вам наплевать на гибель колыбели и сердца космической цивилизации?
Пираты немного поломались, но они не могли не видеть, что Земле плохо. Кидд устроил закрытое совещание, на которое не пустил Рича, но вскоре вышел и огласил решение:
— Мы согласны лететь на нашем «Гидроцефале» за «п-стеклом», но с рядом условий. Первое: оплата повышается вдвое. Второе: с нами полетят твои бойцы, в дороге вы будете находиться в киберсне, а на планете мы вас высадим. Победите монстра, сторожащего «стекло» — берите сколько хотите. Мы вернём вас на Землю, заберём бабло и свалим. Годится?
— Сейчас узнаю. Хорошо! — объявил Рич. — Штаб дал добро!
В штабе параллельно также велась разработка средств борьбы с захватчиком. Жива изменяет температуру по собственному желанию, но чтобы выйти из, например, экстремальной заморозки, ей требуется кое-какое время. Спецназ «Фризеров» замораживал Жижу, «Бёрнеры» дезорганизовывали Жилу, тогда как «Виндеры» развеивали Жигу. Привлекались знатоки плазменной хирургии. Также пробовали применять против Живы излучение.
* * *
Жива поймала одного из агентов СБОМ и устроила допрос, а точнее — пытку. Старую злую пытку каплей. Агент успел проглотить таблетку с эффектом временной амнезии, поэтому расколоть его Живая Вода не могла, однако всё, о чём он мечтал в тот момент — это зонт.
Жива поняла, что ничего не добьётся. Тогда она убила его.
* * *
«Красивые узоры!» — американец Джон Доусон смотрел на Живой Лёд на стекле чьего-то автотранспорта. «Физическая вода при охлаждении от четырёх градусов Цельсия до нуля расширяется и имеет самую большую плотность при четырёх градусах Цельсия», — ненужно трещал его ДБП. Под взглядом Доусона аморфная картинка начала менять очертания: «Пизанская башня»… надпись «666», и… “You’re dead!”
Пар, вылетевший из Льда, убил зазевавшегося американца.
* * *
Рич был единственным, кому пираты позволили не спать в ходе перелёта. Будучи суеверными, они не смогли пройти мимо планеты Предсказателя, находившейся по пути. Рич тоже решил поговорить с этим человеком — и время скоротать поможет, и интересное, может, чего поведает.
— Живу в прошлом убьёте, люди! — молвил старец интересное, но пока ещё несколько непонятное…
* * *
— Нужно, чтобы всем хорошо было здесь и сейчас! — проповедник Моррил умирал с сосулькой, плотно застрявшей в шее. Последними его словами были: — Пейте Воду Жизни, и да поможет вам Бог! Это, ребята, вам не Солярис!..
* * *
По сообщениям пражского менторадио, очаги распространения Живы удалось локализовать. На месте работает объединённая группа «Фризеров», «Бёрнеров» и «Виндеров».
* * *
На московской кухне выпивала пара интеллигентов:
— Это логично. Философы античности называли четыре стихии, из которых состоит мир: землю, воду, воздух и огонь. Не было лишь согласия относительно того, какая их них первична. Кстати, Вова, дай мне воды простой для запивки.
— Держи! Концепция воды и концепция смерти. Именно они помогают успешно жить. Успешной я считаю ту жизнь, после которой большая часть души и сердца остаются в мире — в детях, в плодах творчества… Жива у каждого своя — тот смысл, который он находит в физическом существовании. Любовь, деньги, спорт, музыка. У меня: любовь, музыка, спорт, книги — чтение и написание, примерно одинаково, но иногда что-нибудь превалирует… Ну, за нас!
— Ага! Бульк-бульк… А-ах…
Бум!
— Какая сука из-под крана в банку наливала?! Нюрка-а!
Глава V. Нужно стекло!
Земное время действия: ранняя зима 2224-го года н.э. Конкретное время действия: на Медовазаккаакке нет достаточно разумной формы жизни, чтобы вести летоисчисление. Правда, хватает достаточно разумных, чтобы убивать пришельцев. Место: планета Медовазаккаакк. Ситуация: за «стеклом».
Лазурно небо планеты Медовазаккаакк в это время года. Редкая птица долетит до середины небосклона, если задаться целью отследить её полёт: её пожрёт монстр, наделённый от природы столь невероятной прожорливостью, что уничтожил почти все конкурирующие формы жизни. И таких монстров тут сотни. Впрочем, они работают только в строго определённых поделённых районах-зонах.
Один из них сторожит источник «п-стекла».
Раньше, когда сюда приезжали пираты, он находился в спячке. Но теперь он, горластый, тошнотворный, дурной, но не подлый, проснулся и не хотел никому отдавать самому ему не нужное, но такое красивое вещество.
Выстрелы плазмы монстр просто глотал, и делал это — было видно — с удовольствием, но всё же «Спецотряд Икс», облачённый в штурмовые костюмы, одолел врага — внешняя вампирообразность сочеталась с невысокими бойцовскими качествами. Звук, с которым ломалась шея монстра, чем-то отдалённо напоминал хруст тополиного пуха под ногами в конце июня.
Отряд вернулся на Землю-ГЦ, где борьба продолжилась с новыми силами. Пираты, получив свою плату, смылись, отпустив Рича на свободу. На прощание он пожал руки всем членам экипажа, а слюнявого Ворована даже поцеловал — так высоко он оценил вклад этих неплохих, в общем, ребят в дело спасения Земли-ГЦ.
Кидд тоже не хотел расставаться, и напоследок дал Ричи совет:
— Брюс Ли говорил, что боец должен быть как вода — можно пытаться ударить, но нельзя причинить вреда. Постарайтесь развить эти идеи и как-нибудь придумать, как причинить-таки Живой Воде вред…
Рич уже повернулся, чтобы уйти, но Кидд остановил его, схватив за плечо.
— Оцени, Рич, мой стишок! — попросил капитан. Потом продекламировал:
— Живая Вода
Рвёт трубы,
Живая Вода
Хуже рубы.
— А что такое «руба»?
— Ёб ты, смотри главу III...
* * *
Жива, начав проигрывать такому количеству «программируемого стекла», вступила в переговоры.
Переговоры с Живой велись так: на стенках крупного сосуда, в который Жига перелетала из сообщающегося маленького, в который её заперли по условиям переговоров, появлялись сделанные льдом надписи.
Условия Живы были неприемлемы, да она и не выдвигала никаких условий, кроме самостоятельной безоговорочной капитуляции землян, обещая в этом случае открыть «коридор». Однако, пока тянулись переговоры (Игорь Валентинович устал и не спал три дня), велась обработка «программируемым стеклом» очагов распространения Живы. В конце концов, ворвался спецназовец «Спецотряда Икс» и кинул «п-стеклянный сачок» на те самые сосуды, с которыми велись переговоры.
Тогда-то всё и началось… Жива решила всех убить, став Живой Плазмой, проникнув в плазму вокруг Земли. Синтезируя большое количество ионов и электронов, ионизируя значительную часть атомов или молекул, пропуская мощные электрические разряды, Жига становилась Жиплой. При напряжении на плазменном витке всего лишь порядка нескольких десятков вольт, электроны Жиплы разогнались до энергии порядка нескольких миллионов электронвольт. Приборы регистрировали образование вокруг Живы корки в форме комбинированной магнитной ловушки из неизвестного на Земле элемента. Он удерживал плазму — Жипле не было нужно никакого токамака. Чтобы получить термоядерную реакцию, Жипла плавно увеличивала свою температуру до нескольких сот миллионов градусов.
* * *
— Каковы перспективы?
— Интенсивность увеличения температуры свидетельствует о том, что у нас тут легко может загореться новое солнце! Минуту… Что-то изменилось! Температура перестала расти. Видимо, Жива решила изменить планы. Приборы показывают, что Жива осуществляет темпоральную контрамоционную транспортацию в 21-й век!
* * *
Приложение
Памятка лицам, проживающим в местах с потенциальной возможностью заражения Живой (Живой Водой в одном или нескольких агрегатных состояниях).
1. Никогда не пользуйтесь водой из канализации! Используйте только питьевую воду и воду для хозяйственных нужд из доставляемых ежедневно войсками UPS контейнеров.
2. Не выходите из дома без специального снаряжения, состоящего из непромокаемого резинового костюма и противогаза!
3. В случаях выпадения каких-либо атмосферных осадков (дождя и т.д.) необходимо немедленно уйти с открытого пространства!
4. На улице следует быть осторожным — уклоняться от летящих сосулек — как падающих с крыш, так и поднимающихся из луж под ногами. При попадании хотя бы одной молекулы Живы в кровь уже через три часа наступает отключение базовых функций мозга.
5. Избегайте без надобности покидать место жительства, пока не будет объявлено об окончании периода нахождения Живы в вашем районе. Не следует впадать в панику, если почувствуете, что Жива проникла в какой-либо из членов вашего тела. Обратитесь к врачам — возможно, вас спасёт вовремя проведённая ампутация.
* * *
— Прочитал?
— Ага.
— О чём там?
— Ричу едва дали старшего лейтенанта, Кидд лишь успел более-менее удачно пошутить, а Савва только вышел пописать, как их накрыло девятым валом Живой Воды...



































Цикл «Статьи из удалённого ЖЖ»
































Я снова в бою!
18 Июн, 2006 at 5:56 PM
Прошёл без малого год с момента моего последнего (и первого) посещения ЖЖ с целью что-нибудь написать туда. И вот — я вернулся к вам, дорогие мои Живые Журналисты! За этот год я успел не так чтобы очень много, но и не сказать, что совсем мало (наверное, как и большинство из вас...). Самое моё большое достижение на сегодняшний день — это публикация на Прозе.ру (под именем «Алексей Михеев») и первый положительный отзыв о моём творчестве (надеюсь, не последний, тьфу-тьфу...)!
Если говорить о событиях глобального характера, произошедших во внешнем мире при моём участии (в отличие от событий, воспринимаемых исключительно субъективно, о которых расскажут мои произведения), то это: посещение концертов групп “Doro”, “Dio”, “Dark Secret Love”, “Judas Priest”, «Лир», «Отражение», «Идол» и, кажется, кого-то ещё... Жизнь продолжается, меняется всё очень незначительно, работаю там же, но в душе с недавних пор поселилась уверенность, что всё будет хорошо, а значит, всё так и будет!!
Location: Москва, Коптево
Mood: cheerful
Music: Алиса «Для тех, кто...» и «Сейчас позднее...»

19 Июн, 2006
9:14 PM
Дамы и господа! Те из вас, кто имеет привычку периодически появляться в районе метро «Маяковская» на Тверской и близлежащих к ней улицах, могли видеть в этих местах харизматично выглядящего бомжа с табличкой на спине приблизительно следующего содержания (возможно, что я цитирую не совсем дословно, но акценты там выставлены именно так): «Бездомный. Бог даёт хлеб!» Так вот, я что-то не пойму: это он так что ли нам хвалится, вроде как «Вот вы всё пашете и пашете за свой кусочек хлеба, а меня сам Боженька на халяву кормит!»?! Короче, некорректная формулировка, я таким не подаю. Но этот бомж ещё хоть туда-сюда ходит, в отличие от бомжей-алкашей (я ввёл для себя термин для таких людей — звучит похоже на название компании “NCR”: “NCB”, то бишь “National Cash Beggars”), стационарно оккупировавших лавку возле Белорусского вокзала на остановке автобуса и троллейбуса. Мне-то что, а вот бабулек-дедулек, которым действительно надо бы там сидеть, жалко...
Я читал в объявлении в метро, что есть специальные кормилки-ночёвки для бомжей (пока это пишу, придумал ещё один термин: «бомжовки»). Конечно, всех не прютить, но совесть тоже иметь надо!
В общем, предлагаю данный topic к обсуждению.
Mood: contemplative
Music: “Demolition”, “Tribute to the Priest”

Без темы. Просто прикольно...
20 Июн, 2006 at 9:11 PM
Удивил сегодня один мой коллега по работе, который спросил с утра: «Ты чего такой грустный? случилось чего?..» Сначала меня эти слова удивили, но потом я понял, в чём дело...
Итак, объясняю: я не грустный, я в глубокой задумчивости поглощён занятием, действительно важным для меня. А что же мой коллега говорит мне дальше? он говорит: «Хорошая погода!» (замечание соответствует действительности) и добавляет: «Меня сосед угостил пивом, оно у меня с собой, его самого тоже угостили, но он „Жигулёвское“ не пьёт! А я сейчас схожу попью...»
М-да... Вот — человеку весело, он пьёт пиво и о всяческой возвышенной чуши не думает. В принципе, это можно понять. Но я лично сильнее дорожу своим временем и не могу позволить себе чего-либо в этом роде.
Моя вера в следующем: «Наша жизнь требует от нас поистине фантастической работоспособности, чтобы наша мечта могла обрести воплощение». Получилось пафосно, но искренне...
Location: Коптево
Mood: cheerful
Music: “Nothing Else Matters” (жаль того, кто не понял, чья вещь)

Их стало сто!
21 Июн, 2006 at 8:43 PM
С утра сходил на «Прозу», и в результате родил строчки:
Сегодня позже выхожу...
Вскочив с кровати поутру,
Я в «Избранное» захожу
И выбираю «Проза.ру».
Я поражаюсь круглой цифре.
Мысли кружатся, словно в вихре!
Сто человек меня прочли,
Мечтал я хоть о десяти!
Порой и правда нелегко
Знать, как признанье далеко,
Но верный Знак неоценим:
Живу без грусти днём одним!
Location: Всё то же «Коптево»
Mood: creative
Music: Nightwish “Once”

Чтиво
25 Июн, 2006 at 5:22 PM
Только оторвался от чтения произведений Яго Яго на Прозе.ру. Пока все не прочитал, не отходил от компьютера. Сначала не понял, что это многие его так ругают, но в одной из рецензий нашёл ответ: за грубой формой читатели просто не хотят видеть содержание. Но мне очень понравилось: человек, бесспорно, талантливый.
Mood: content
Music: «Слот» «Две войны»

Родители как дети
29 Июн, 2006 at 6:49 PM
Сегодня, как всегда, сижу я в метро. Кажется, на «Павелецкой» заходит супружеская, судя по-всему, пара, обоим на вид лет по двадцать с небольшим (если это про вас, привет! :)) с двумя похожими детьми-мальчиками (одному где-то лет пять на вид, другому — около трёх). Младший был в истерике, потому что, как я понял, хотел на ручки или чтобы мама почитала вслух книжку. А маме это было до фени — она беседовала с мужем, сунув старшему брату какие-то не то комиксы, не то современные «Весёлые Картинки», а младшему, который ещё не был посвящён в таинство превращения чёрточек и закорючек в Жизни и Вселенные, — булку и какую-то книжку, чтоб смотрел на картинку.
А теперь о главном, из-за чего, собственно, я и пишу это...
Младший мальчик, на которого его родители не обращали никакого внимания, не только ел булку в метро грязными руками, но и поднимал падающие её куски с сиденья и ОТПРАВЛЯЛ ИХ В РОТ!!! По-моему, есть оттуда, где обычно спят бомжи и всякие там алкаши, не особо безопасно для здоровья малыша. А вот мне интересно, если бы этим горе-родителям сделали замечание, неужели бы они только ругнулись стандартно, мол, «за своими следите!»?!
Или я чего-то не понимаю в современном мире, или современный мир сам не понимает ничего и ни в чём.
Location: Moscow
Mood: anxious
Music: «Слот» «Две войны», «КиШ» (сборник)

Пусть будет без темы
7 Июл, 2006 at 5:28 PM
Прочитал на днях Ф.В. Ницше «Так говорил Заратустра» и нашёл там переклички с идеями: Коэльо, Пелевина, Стругацких, Брюса Ли, Кинчева, буддизма, и следующие слова для любителей группы «Ария» (альбом «Генератор Зла»): «Лишь у того есть мужество, кто знает страх, но побеждает его, кто видит бездну, но с гордостью смотрит в неё.
Кто смотрит в бездну, но глазами орла, кто хватает бездну когтями орла — лишь в том есть мужество». Ничего не напоминает? С «Арией» и «Алисой» там вообще много перекличек.
А сейчас читаю Ремарка «Время жить и время умирать». Очень интересно увидеть войну не такой, какой она представлялась русским, а такой, какой её видел противник.
Location: KOPTEVO
Mood: cheerful
Music: Slipknot “9.0: Live”

Вот такая тема...
20 Авг, 2006 at 3:59 PM
А прикольно было бы, если бы можно было перед смертью «загрузить» разум из тела в Интернет, чтобы он мог там, например, читать посты ещё живых друзей и оставлять комменты на них, да и вообще вести активный сетевой «образ жизни».
Mood: good
Music: Priest “Genocide”

Надо что-нибудь написать
17 Сент, 2006 at 10:17 PM
Ну, типа, пишу. Без идеи, задумки, композиции и фабулы/сюжета. Как последний графоман. Или, пользуясь стилем Достоевского-2 (см. В. Сорокина), пишу пишу пописываю даже очень очень всенепременнейше и весьма непрохладно да да-с да-с вполне не без это того... Потому что, перефразируя теперь уже Дениса Коваленко и его мысли в «Татуированных макаронах», в наше бессмысленное время нужны бессмысленные произведения и бессмысленные посты в бессмысленном ЖЖ, чтобы люди задумывались о бессмысленности окружающего. Чёрт, а ведь хотел написать осмысленный пост о вчерашнем концерте «Дистемпера»... Не, правда, хоть с бессмысленностью я перебрал, а ведь не зря сейчас в моём current music’е Кинчев спел «Если не знаешь, как жить...»
Хотя это всё дурацкая депрессия, которая, конечно же, посещает периодически всех. Размещать ли этот пост в таком случае, если он всего лишь помогает разобраться в моих же мыслях? Без сомнения, размещать! Бессмысленные посты тоже нужны. Для гармонии.
Location: Moscow Rock City
Mood: depressed
Music: Алиса «13»

Редко? Да! Метко? Гым... (С)
8 Июн, 2007 at 12:30 AM
Я вернулся, друзья! Друзья?.. Вы не рады?.. Знаю, знаю, редко... Но всё же не настолько! В том году раз пять точно был!
Итак, что произошло за последние месяцы? Концерты: Ozzy, Blind Guardian, Therion, Pain, W.A.S.P., Manowar. События: встреча писателей Прозы.Ру (5 человек). На днях: посещение музеев Достоевского и Вооружённых Сил. В музее Достоевского по блату, видимо, пустили за какую-то перегородку. Там стояла семиструнная гитара семьи Достоевского; книги, которые читал писатель (В. Скотт, Гюго, «Библиотека для чтения»...). Также я видел лежавшие под стеклом ноты песни Фёдора Михайловича про Бога и рояль писателя (или пианино? я не силён в подобной терминологии). В музее В.С. нас (меня и подругу) поразили экспонаты периода гражданской войны — как будто подразумевалось, что их подбор должен показать несостоятельность «красных» и их глупость и в то же время возвысить героический образ «белых». Такое, по крайней мере, сложилось у нас с подругой впечатление...
В общем, не хочу про свою жизнь рассказывать, пойду её жить. Читайте лучше Прозу.Ру, не пожалеете. Я там — Алексей Михеев.
Mood: awake
Music: Amatory «Ч.-Б. Д.»

Чума, а не концерт!
12 Июл, 2007 at 10:48 PM
100 % нестареющего «Аэросмит» взорвут ваш моск!
Бронебойная мощь хитов, следовавших один за другим без перерыва, добрая милиция на концерте — причём, добрая без кавычек! — и невероятный саунд!
Музыканты сразу же ринулись в бой, запустив в мои уши тройную очередь из “Love In An Elevator”, “Same Old Song And Dance” и “Cryin’” (“You surely know this song!.. ”). Также не были обойдены должным вниманием “Eat The Rich”, “Crazy”, “I Don’t Wanna Miss A Thing”, “Dream On”, “Living On The Edge”, “Jaded” и т.д. Ребята играли, как 20-летние... На бис зал был окончательно взорван с помощью коктейля из “Train Kept A-Rollin’” и “Walk This Way”. Пару раз Тайлер обнажал живот, на котором кто-то по-русски написал: «Прости меня». Это можно было разглядеть благодаря взаимодействию двух факторов: а) весь концерт транслировался в прямом эфире на большой экран за «кузнецами», и б) ваш покорный слуга, умудрённый горьким опытом шоу “Judas Priest”, взял с собой бинокль. Действо было разбавлено мультиком о приключениях «Аэросмит» в Москве и документальной короткометражкой о том же. Джо — гитарист — спел также одну вещь сам и сказал, вроде, что ещё где-то с 67-го они хотели стать известными и добраться до Москоу...

Ребята, Москоу вас не забудет!..
Location: Москоу
Mood: amused
Music: Оригами «Волна»
Tags:
концерт Аэросмит

Хим и Металлица
21 Июл, 2007 at 6:00 AM
Эх, зачастили к нам звёзды западные: Мановар, Оззи, Аэросмит, а теперь и Хим с Металликой...
Мне сложно описать этот концерт и впечатления, им вызванные. Совершенно ясно, что такое не забыть. Ребята постарше, кому пришлось ждать 16 лет после предыдущего приезда Металлики в Москву, думаю, получили не меньше впечатлений, чем представители моего поколения, не видевшие до 18/07/07 года Хэтфилда где-либо ещё кроме как на обложках дисков/в клипах/на майках и т.д. Мы получили полное право говорить гипотетическим внукам: «Я там был!»
Недаром после шоу пару дней в Московском метро легко можно было встретить человека в «металликовской» майке.
Итак, концерт. Группа Хим сыграла неплохой набор хитов, но звук им отстроили отвратительный, ибо они в этот раз явились всего лишь разогревом... Была спета пара вещей с грядущего альбома. В целом, люди ждали скорейшего окончания выступления Вало и компании, и многие были рады, когда те ушли со сцены.
А теперь — о Металлике. Ты там был? Тогда вопросов у тебя нет. Не был? Тогда ты не поймёшь. Всё, на мой взгляд, кроме “Unforgiven’ов” и “Motorbreath”, из того, что люди ждали особенно сильно, было сыграно. И сыграно так, что волосы дыбом вставали! НИ ОДНОЙ песни с провального, ИМХО, “St. Anger”. Это же просто здорово!!!
Потрясающее шоу и не менее потрясающие визуальные эффекты, неубиваемое никакими алкогольными возлияниями мастерство музыкантов, атмофера праздника и ощущение одного из главных дней своей жизни... Баллады — лучшие, боевики — убийственные... Инструментальные куски — божественные. «Гусиный» Трухилио не портил впечатления. «Волна», многократно повторённая стадионом после шоу. Всеобщая эйфория. Счастье.
День внесён. Каждый найдёт свой список для него, но никто не останется равнодушным. “Metallica rules Moscow!” Да, Джеймс, по-видимому, ты прав. Больше добавлять, пожалуй, ничего и не надо...
Location: Moscow
Mood: awake
Music: Manowar
Tags:
Концерт Металлики

Need help!!!
28 Янв, 2008 at 9:14 PM
Пишем с человеком книгу про историю русского металла. Всем, кто может поделиться какими-либо материалами об «Арии», «Коррозии Металла», «Чёрном Обелиске», «Слоте» или “Аmatory”, будем благодарны!
Music: Two, “Voyeurs”

Клуб — говно! (Ад)
18 Фев, 2008 at 6:40 PM
Within Temptation отыграли в «Тени» (Москва) 17.02.08. Концерт прошёл просто замечательно, только иногда фонил микрофон Шэрон ден Адель. Драйв и профессионализм — в каждом слове, крике, жесте, элементе мимики, вздохе, движении, мысли, молекуле и непременном “Spasibo!”
Наши ТАК не могут.
Великий номер “Ice Queen” был, и был “Ice Queen”. Что ещё?.. Впрочем, хвалить концерт WT — дело нехитрое, пусть другие им занимаются. Я же расскажу вам о том, как все выходили из «Тени» «на свет».
Вот как это было: (цитирую со страницы 454 книги «Мемнох-дьявол» Энн Райс)
«Откуда исходил этот адский свет, это мощное и неослабное сияние? Водопады искр, неожиданные вспышки пылающего красного цвета, пламя, кометы, дугой проносящиеся над вершинами.
Вопли усиливались, эхом отдаваясь от скал. Души подвывали и пели. Мертвецы-прислужники бросались, чтобы помочь упавшим встать на ноги, проводить тех, кто наконец подходил к тем или иным лестницам или вратам, входам в пещеры или тропинкам.
— Проклинаю Его, проклинаю Его, проклинаю Его! — отдавалось эхом в горах и разносилось по долинам.
— Никакой справедливости, даже после того, что было совершено!
— Ты же не можешь сказать…
— … Кто-то должен поступить правильно…
— Иди сюда, я держу тебя за руку, — сказал Мемнох и пошёл дальше с тем же суровым выражением на лице, проворно ведя меня вниз по гулким ступеням, крутым, опасно узким и вьющимся вокруг скалы.
— Я не вынесу этого! — закричал я. Но мой голос отнесло прочь. <…> велись споры, беседы, слышалось пение, иные обнимали друг друга, как обретённые в минуту скорби друзья. <…> одежды всех теперь покрывали копоть и пыль, и всё то, что блестело и привлекало когда-то, было приглушено сполохами адского света, словно ни один цвет не мог соперничать со зловещим ореолом небес. Одни души рыдали и гладили друг другу лицо, другие, сжав кулаки, пронзительно выкрикивали слова ярости».
«Клуб — говно!!» — многократно отражалось от стен и уходило в атмосферу...

Я всё ещё жив!
30 Мар, 2009 at 9:59 PM
Чтобы никто не посмел нагло заявить, что я годами не пишу в ЖЖ, срочно это делаю. Пишу!
Что у меня творится? В данный момент занят написанием статьи о влияниях, испытанных Дж. Оруэллом в ходе его работы над бессмертным и всё ещё (да, всё ещё!) актуальным произведением «1984». В этих целях решил даже прочитать оригинал — то есть англоязычный вариант. Разрабатываю не только очевидные для всех источники (наподобие “Brave New World”), но и публицистику самого Джорджа, которую он писал до 1948-го. С ней, кажется, люди плохо знакомы — если даже в статье википедии до моего вмешательства утверждалось о том, что Оруэлл мог не читать Замятина до своего романа...
Сама тема заинтересовала так: случайно купил с рук сборник Оруэлла ещё советского издания, и не смог оторваться. При этом читал и «1984», и “Animal farm” несколько лет назад, но тогда такого восторга не ощущал.
Статью вывешу на Прозеру.ком. Вижу смысл публиковаться сначала только там, а потом на прозе.ру. Всё же деньги получать приятнее, чем баллы...
Mood: awake
Music: Hole

Вот что значит — забыть КПК
16 Апр, 2009 at 10:24 PM
Когда утром ехал в трамвае на работу, обнаружил, что забыл свой КПК. Это означало, что Оруэлла и Замятина я не почитаю. Однако каждодневная привычка нагружать глаза и мозг не позволила мне просто слушать плеер, и я в кои-то веки решил почитать газету. Боже, плеер был бы более полезным времяпрепровождением, честное слово!..
В метро на «Киевской» я стоял перед автоматом, торгующим прессой — до чего дошла техника! Мой выбор пал на «МК». Наверно, я решил — не КПК, так хоть МК...
Опустив положенную сумму в маниприёмник, я подхватил выпавшую свёрнутую жёлтую жесть.
В общем, начитался я этой лажи — и понял, что больше не буду забывать КПК!)
«Для обеспечения проезда тяжелой военной техники на Тверской улице, Кремлевской набережной и Красной площади сотрут обычную разметку и нанесут специальную — желтую».
То есть другие цвета могут тупо не выдержать.
«Убил жену, а затем покончил жизнь самоубийством житель Восточного округа столицы. <...> Как считают стражи порядка, Николай застрелил супругу из охотничьего ружья «ИЖ-27М» 12-го калибра (оружие он приобрел заранее и хранил в другой квартире). Затем убийца сел на диван, зажал двустволку между ног и, уперев дуло в челюсть, пальцем ноги нажал на курок».
Так «считают стражи порядка», а вообще-то — чёрт его знает, может — другим чем застрелил.
«С наступлением весны зоологи озаботились тем, чтобы подыскать жирафу длинношеюю подругу <...> А пока что его развлекает верная соседка — обыкновенная кошка, которая живет на территории зоопарка много лет».
Рекламные и «информативные» статьи никак не разграничены — для удобства рекламодателя и ленивой злости читателя.
«По имеющимся данным, Афала практически не имеет противопоказаний и значимых побочных эффектов. <...> ПЕРЕД ПРИМЕНЕНИЕМ НЕОБХОДИМО <...> УТОЧНИТЬ ВОЗМОЖНЫЕ ПРОТИВОПОКАЗАНИЯ».
«По имеющимся данным, Тенотен <...> практически не имеет <...> значимых побочных эффектов <...> ПЕРЕД ПРИМЕНЕНИЕМ НЕОБХОДИМО <...> УТОЧНИТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПОЯВЛЕНИЯ НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫХ ЭФФЕКТОВ».
По той же причине — отсутствия на руках КПК — читал книгу жалоб нашего СЦ. Тоже поразило количество грамматических, стилистических и прочих ошибок, но после газеты я всё им простил.
Location: дома
Mood: complacent
Music: W.A.S.P. — The Horror
Tags:
газетчики, газеты

Шекспир
22 Апр, 2009 at 10:01 PM
Пробовал функцию ката, что пришла из какой-то школы каратэ, но ни фига не вышло, поэтому будет так, прямым текстом (или что-то глючило, или я стал тупее, чем был год назад;=))
Во времена Шекспира компьютеры были круглыми, при этом древние превосходили нас технологически как минимум в том плане, что их PC устанавливались непосредственно в черепную коробку! Не верите? Убедитесь сами!
«— Помнить о тебе?
Да, бедный дух, пока гнездится память
В несчастном этом шаре. О тебе?
Ах, я с таблицы памяти моей
Все суетные записи сотру,
Все книжные слова, все отпечатки,
Что молодость и опыт сберегли;
И в книге мозга моего пребудет
Лишь твой завет, не смешанный ни с чем,
Что низменнее; да, клянуся небом!» («Гамлет, принц датский», пер. М. Лозинского).
Mood: annoyed
Music: Running, please wait...

Продолжаем читать «Гамлета»
23 Апр, 2009 at 7:55 PM
Сцена с актёрами — это же постмодерн чистой воды! Неужели он был у них уже в 17-ом, нет — даже 16-ом веке?? Мы, как всегда, безнадёжно отстали от жизни...
Mood: cheerful
Music: «Мастер»

Тема
7 Май, 2009 at 6:29 PM
Не понимаю тех писателей, которые плачутся по поводу отсутствия тем. А как же авторы сетевой литературы? У них почти у каждого одна тема на все произведения и один ГГ — они сами. Возьмите пару таких авторов — и у вас будут герои. Возьмите их видение жизни — и вы проснётесь у Волшебного Источника собственных уникальных тем.
Mood: настроение
Music: музыка
Tags:
метки

Немного похулиганим...
6 Окт, 2009 at 9:28 PM
Читая Ветхий Завет (Левит)
Глава 20
„27 Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мёртвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них“.
Глава 21
„17 скажи Аарону: никто из семени твоего во все роды их, у которого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему;
18 никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать, ни слепой, ни хромой, ни уродливый,
19 ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука,
20 ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с повреждёнными ятрами;“
Видимо, ветхозаветный Бог разборчив в еде, и не может позволить какому-то еврею с сухим членом испортить себе аппетит.
Mood: cheerful

Трахтенберг R.I.P.
21 Ноя, 2009 at 4:09 PM
Знал его. Ну как — «знал»... Обменялся парой реплик. Когда я работал курьером на фирме «КС-логистик», почти каждую неделю мне приходилось ездить в Останкино. Повидал там немало знаменитостей, но больше всего запомнился Роман...
Я подходил к Телецентру, а он курил у порога — небольшого роста яркий рыжий человек со стильной причёской. Он выглядел таким открытым для общения, что я не обломался подойти.
— Хорошая у вас книга!
Роман посмотрел несколько по-доброму свысока:
— Какая? У меня их (назвал какое-то двузначное число).
— «Анекдоты»...
Он поблагодарил, а я побежал дальше по работе.
Теперь его с нами нет. Для меня он так и останется рыжим человеком небольшого роста, стоящим с сигаретой в руке на пороге Останкина.





































Не жми на кнопки!


















































Бывает так, что попытка становится пыткой…















Part 1. Hands
Глава 1. The spark from the sky
Квартира Марочкиных на севере Москвы, комната Филиппа Марочкина.
На книжной полке: Дуги Бримсон, Дмитрий Лекух, Энтони Бёрджесс, разные Мураками, Пушкин, Гоголь, Достоевский, etc; DVD-диски.
Текстовые файлы на жёстком диске компьютера: Агата Кристи, Гилберт Честертон.
На письменном столе: множество журналов по бодибилдингу и компьютерным играм.
На тумбочке у кровати: «Это я — Эдичка» Лимонова, под ним порно-журнал.
— Не жми на кнопки! — воскликнул длинноволосый шестнадцатилетний хозяин квартиры, начинающий качок Филя. На самом деле, он подразумевал просьбу не давить так сильно на кнопки джойстика, но из-за чрезмерного волнения сформулировал мысль иначе, чем вызвал приступ смеха у своих друзей — Вити Моисеева (молодого человека шестнадцати лет, в майке с названием альбома группы «Коррозия Металла» «1.966», с короткой «спортивной» стрижкой и слегка грустным выражением лица), Вали Валжанова (шестнадцати лет, среднего роста; с контактными линзами на глазах, делавшими заметными красные прожилки; в майке с группой “Guns N’ Roses” и со стрижкой «полубокс») и Семёна Прыгалкина (крепкого пятнадцатилетнего подростка, выглядящего заметно старше своих лет).
Четверо друзей собрались в новой Филиной квартире на «Речном вокзале» (куда он переехал с Лихачёвки — района, где до того жили все они) и, ни о чём не заморачиваясь, так как было воскресенье, играли в компьютерный эмулятор «дендевской» “Battletoads” «по этапу и по жизни» (тюремно-лагерные аллюзии неуместны), как они это называли. Осуществлялось это так: как только кто-нибудь «тратил жизнь» или двое (играли по двое одновременно) проходили этап, их сменяли ожидающие своей очереди. Таким макаром они уже добрались до «Лабиринта», когда у Вити внезапно разболелась голова, и он покинул друзей, решив немного прогуляться по округе.
Виновата была не столько возникшая головная боль, сколько одна личностная особенность Витька, которая заключалась в том, что у него иногда совершенно неожиданно возникала потребность в одиночестве. В данный момент в его поисках он направлялся к близлежащему парку. К обычному небольшому московскому парку из тех, что расположены по окраинам города.
«Забавно устроен разум человека. В играх на „Денди“, которые используют английский для общения с геймерами, всё ясно более или менее. А вот игрухи на китайском, сюжет которых частенько никому не понятен, привлекают чуть ли не сильнее, так как стимулируют фантазию».
Дело было в начале осени. Погода в эти дни предпочитала поражать москвичей своим профеминистическим непостоянством: преимущественно пасмурная, она вдруг дарила тепло своей улыбки тем, кто не был, вернувшись из отпуска, с головой погружён в суетную беготню и толкотню мегаполиса и, следовательно, мог ещё оценить её красоту.
День был замечательный, и особенно радовал тот факт, что людей, кроме самого Витьки, вокруг видно не было. Как-то мгновенно и сама собой прошла головная боль.
Он любил городские парки, и этот не был исключением. Кучи палой листвы под ногами образовывали ковёр в Храме Природы, с естественным блеском ослепляющей красоты которого не смогли бы конкурировать никакие узоры работы восточных мастеров в мечетях. И самым прекрасным в Естественном Храме было то, что в нём не было ни священников, ни паствы, ни жрецов… да вообще никого, кто мог бы возвыситься над другими в рамках культа Природы. «Это вам не храм Христа Спасателя!» — мелькнула мысль, хоть сам Виктор в храме на «Кропоткинской» не был ни разу. — «Как, вообще, можно не любить или не стремиться беречь природу? Красота и чудо Творения открыты напрямую нашему взору почти исключительно в ней!»
Такие, несколько странные для пятнадцатилетнего юноши мысли бродили в ясной, ещё не затуманенной алкоголем, никотином и Борьбой За Самый Жирный Кусок Жизни Витиной голове.
Снимая на цифровую камеру окружающее его великолепие, Витя вспомнил, как во время зимних каникул в прошлом году их класс ездил на автобусную экскурсию по Москве. В ходе экскурсии они посетили места культа распространённых религий: православную и католическую церкви, синагогу и мечеть. Причём, очень «политкорректный» экскурсовод, лишь только он оказывался с учениками наедине, указывал им на превосходство православия над всеми другими конфессиями. Витька уже тогда решил для себя, что религия как организованная извне вера — это то, с чем он будет бороться, когда вырастет, отстаивая в спорах свою точку зрения. Религия как флаг борьбы с коммунистической идеологией, полагал Моисеев, была очень удобна, но сейчас она не столь необходима — по крайней мере, быть добрым и хорошим можно и без неё. Не говоря о том, что, чтобы добиться многого, нужно делать очень много, а религий, направленных прежде всего на активное взаимодействие не с миром духа, а с миром материи, не так уж много. Все организованные религии смешны ещё и потому, что Бог не может обладать случайностью существования, которое подразумевается во всякой персонификации. Когда мулла в мечети, собравшийся прочитать им лекцию об исламе, велел всем встать на колени (пригрозив ничего не рассказывать в случае неповиновения), Витя был единственным, севшим по-турецки. Мулла тогда не заметил этого, или сделал вид, что не заметил.
Размышляя о религии, Витя задал самому себе вопрос, который показался ему интересным: «Какой смысл люди вкладывают в выражение „Бог един“ или „Бог один“? Бог что — что-то вроде помидора, чтобы его по штукам считать? Будто весь вопрос в том, штучный ли нам товар предлагается, или сразу целый гарнитур… Бог, скорее всего, что-то такое, о чём нельзя говорить верно, ибо он находится где-то вне рамок осознания реальности…» Эту мысль он записал в свой дневник, который у него всегда был с собой.
На одном из стоящих вдоль парковых дорожек столбов ещё зоркий несмотря на большое количество уделяемого компьютерным играм и книгам времени Витин глаз заметил объявление, озаглавленное так: «АНТИКАПИТАЛИЗМ-200». Последняя цифра осталась на куске листа, который был оторван, поэтому судить о датировке мероприятия было сложно: оставалось не ясным, дело ли это прошлого или будущего. Под красными буквами напечатан портрет Че Гевары. «Что ж, в капитализме русской модели, как показало время, хорошего, откровенно говоря, не так уж много… А почему бы не проводить митинги и акции другой направленности, например, „АНТИРЕЛИГИЯ-200“? — думал Витька, ступая всё по тому же природо-храмовому ковру, который, помимо прочего, обладал таким достоинством по сравнению с шёлковыми и прочими: по нему не жалко было ходить. Тем не менее, Виктор записал в свой дневник координаты места проведения митинга. Капитализмы, катаклизмы, глобализмы и прочие «измы» были тем, что он не любил, в частности, говоря про глобализацию так: «Я против глобализма, я люблю пельмени!» И тут ещё одна мысль посетила нашего героя. Он также не поленился записать её в своём дневнике: «Если человек боится потерять что-либо, боится не абстрактно, и трясётся за вещь или что-либо другое, когда этому лицу, предмету или явлению ничего не угрожает, то это не настоящая вещь, она не стоит того, чтобы её любить. И любовь подобная — не настоящая, это лишь иллюзия, основанная на привычке, похоти или праздности. Что-либо настоящее любят, но не боятся потерять глупым образом: Родину, родных, друзей, природу, Землю, огонь, воду, небо, звёзды… Бога. А машина? картина на стенке? мобильный? Что ж, хочешь — трясись над ними, но лично я буду стараться, чтобы тепло моей души не растрачивалось на такие преходящие вещи». Тут же он вспомнил, как недавно разбил случайно медиа-плеер. Тогда он совершенно не переживал, а лишь радовался, что освободил свою душу, разбив её оковы, поскольку начинал уже ощущать над собой власть вещи. Помимо этого он получил лишний довод в пользу того, что этот мир — иллюзия: когда он смотрел на микросхемы внутри разобранного устройства, не мог поверить, что такие маленькие детали могут вмещать столько аудиовизуальной информации.
В раздумьях вертя свою авторучку тремя пальцами, Виктор устремил взор вверх, на небо. Если бы из его зрачка провели луч и продолжили его в Бесконечность, то ещё в пределах нашей планетарной системы он упёрся бы в один объект, роль которого в дальнейшем повествовании сложно переоценить.
Пессимист думает так: «На Марсе жизни нет. Чего там может быть хорошего?» Иначе рассуждает оптимист: «Раз на Марсе нет жизни, то нет и смерти. А разве открытие того, что на Марсе нет смерти, не наполняет надеждой сердца и души страждущих?..» Реалист добавляет: «Ребята, посмотрите правде в глаза. Не Марсом единым жив чуждый организм. Пусть на Марсе жизни и нет, но есть ведь ещё планеты!»
Глава 2. Million miles away from home
В Солнечной системе планет не так уж и много. По одной концепции — больше, по другой — чуть меньше. А таких, на которых существует разумная жизнь, и того меньше. Вообще — одна, по любой концепции и по любым понятиям (вообще — по-любому). К таким выводам пришёл Большой Анализатор Пространства космического корабля AXЗ-35 с планеты Крабантар (колонии планеты Планета, У Которой Нет Названия (подробное описание контакта землян с представителями планеты ПУКНН можно прочитать в произведении «К.И.Т.» — А. М.)), шедшего курсом Типипизига (по-муляолиньски — Пипиписига) — Попитриссайййа-2.
С точки зрения землян, экипаж корабля более всего напоминал глаза, соединённые тонкими ниточками с подобиями полок, содержащими мозговое вещество и служащими искусственными черепными коробками. У каждой пары «глаз» имелись искусственные манипуляторы, изготовляемые по договору планетой Бурьти (которую ПУКНН впоследствии завоевал, воспользовавшись именно теми самыми манипуляторами). Тела инопланетян были поставлены на искусственные шасси, на которых они и перемещались по внутренним помещениям корабля.
Грузом корабля являлся — ни много ни мало — эликсир бессмертия. Корабль не сопровождался мощнейшими линкорами по той причине, что о его существовании не должен был знать никто, кроме нескольких максимально приближенных к Ляомидию (главе Пукннской империи) лиц (глаз?).
В данный момент анализатор биопсихологический А.Б.-Х.З. переводил для собравшихся в кают-компании капитана Белитбелода, корабельного врача Раша (известного в той галактике специалиста, единственного в экипаже некоренного жителя ПУКННа — он тщательно скрывал от экипажа, что основная его профессия — космоветеринар) и ещё нескольких инопланетян, в том числе Эйманнда, Шумберда и Эхалохха, сообщение, которое было ими поймано, когда корабль пролетал неподалёку от третьей планеты от солнца. Короче, они поймали фантастический фильм, транслировавшийся спутником Земли: «Внимание! Это пираты! Сдавайтесь, на вас нацелены все стволы наших нейтринных, витринных и пучинных пушек!!!» Что ещё оставалось делать беззащитным учёным, кроме как сдаться?
— Сегодня всё же не десятое мырабобря, День Розыгрышей и Тупых Приколов! — воскликнул недоумённо капитан Белитбелод.
Корабельный врач Раш, которого капитан не хотел брать, но чью кандидатуру поддержал старик Сапигол, запаниковал и начал кричать:
— Чёртовы пираты! Конец нам!
— Не паникуй! — попытался охладить его Белитбелод.
— Конец нам, говорю! Всем конец! — присутствовавшие с ужасом наблюдали, как доктор Раш, подпрыгнув на пружинистых конечностях, схватил из ниши под самым потолком припрятанный от ограниченных в движении пукннцев — о, ужас! — прибор для самоуничтожения корабля (вместе с половиной галактики) — чёрный шарик с кроваво-алой кнопкой. Раш, потерявший от паники рассудок, проорал, зажав аппарат в клешне:
— Не волнуйтесь! Если эти твари сунутся сюда, им ни за что не получить эликсира!
— Раш, мать твою за заднюю клешню и в левое верхнее брюшко (Раш был коренным крабантарцем, поэтому проделать данную операцию с его матерью, в принципе, было бы возможно)! Отставить панику! Доктор Раш, не буянь, или я тебя быстро успокою!! — с этими словами Шумберд ударил его по морде. Раш рефлекторно нажал кнопку. Этим действием он почти активировал процесс самоуничтожения. Чтобы теперь активировать его совсем, надо было всего лишь немного ослабить хватку, чуть разжав клешню.
Глаза переглянулись и со скорбью посмотрели в глаза друг другу. У Белитбелода, и у Эйманнда, и у Эхалохха, и у Шумберда и даже у Раша выступили слёзы.
Все понимали, что стоит клешне дрогнуть, соскользнуть — и кнопка уничтожит полгалактики, да что там «полгалактики»! — их корабль!
— Раш, твою мать за обе задние клешни и в правую нижнюю челюсть! Ну ты и прадраибайзерр!!!! ВАЛИМ ИЗ ЭТОЙ ГАЛАКТИКИ!!!!
После бурной полемики с использованием особо изощрённых ругательств космоязыка, град которых усилился с открытием того факта, что им угрожали не пираты, а обычное видео, Шумберд предложил:
— Значит, так: телепортируемся на планету и отдаём кому-нибудь кнопку. Объясняем, что это за кнопка. Пусть он её держит, пока что-нибудь не придумает, а мы тем временем смотаемся куда подальше.
Все согласились с этой идей. Отвесив мысленного хорошего пинка Рашу (пока только мысленного — не дай Бог, отпустит!), капитан приказал экипажу приготовиться к посадке.
По общему мнению, нужно было пересадить клешню Раша какому-нибудь туземцу, объяснив тому вкратце ситуацию и посулив, например, бессмертие.
Капитан Белитбелод подошёл с угрожающим видом к доктору, которого крепко держали другие члены команды. Капитан выудил из кармана мелеорезку, от одного вида которой Раш начал истошно вопить.
Удар мелеорезки отрубил клешню Раша. Белитбелод ловко перехватил её, не позволяя разжаться.
Глава 3. The aliens’ clenched fist
Некому, кроме Вити, было оценить летевшую в небе посудину, появившуюся из вспышки света, как обетованная фотографом птичка. Руки Моисеева, вдохновлённые его же аналогией, потянулись к карману и нащупали цифровую камеру. Показавшийся в облаках минуту назад летательный аппарат, совершив несколько кругов, начал стремительно спускаться и увеличиваться в размерах. Застыв в изумлении с отвисшей челюстью, но даже не думая о своём имидже, Витя ждал, когда его посетит осознание того, что он уже стал полноправным сумасшедшим, и можно вызывать «скорую». В то же время он автоматически начал съёмку. Инопланетный корабль опустился совсем рядом с Витей. «И как назло — никого рядом, чтобы меня хорошенько стукнуть», — мелькнула в голове подростка нерадостная мысль. Виктор был в шоке. Рушились все его представления о мире. Факт того, что ему выпал шанс стать человеком, общавшимся с представителями инопланетной цивилизации, вызвал у него недоверие к неумелой шутке автора сценария его пока столь краткой жизни. Но факт в лице уродливых существ в кибернетических прибамбасах как в самых извращенских аниме был вещью поразительной упрямости! Витя так растерялся, что напрочь позабыл хотя бы из вежливости слегка приподнять отвисшую почти что до самой земли челюсть.
Белитбелод с зажатой манипулятором отпиленной Рашевой клешнёй подъехал к представителю местной фауны, идентифицированному как разумное существо, нажал клавишу активизации программы-переводчика и произнёс:
— Цемаляниныя! Буга кукака каиркаипраминака броб панамакака и бубра пракапала бэ и папракапа пара ПУКНН рар пажаапада двероко папроко! — затем послушал, какие смешные звуки прозвучали из колонок ПП:
— Землянин! Тебе несказанно повезло! Властью, которой я наделён пославшей меня планетой ПУКНН, я заявляю, что мы даруем тебе эликсир бессмертия! Сожми кулак!
Правой рукой удерживая камеру, Витя машинально протянул левый кулак. Ступор — он и в Африке ступор.
Белитбелод тут же начал отдавать команды роботу-телепортатору: «герметизация!», «обмен конечностей!». Адская боль — только она одна оказалась способна вернуть чувство реальности. Витя сильно изменился в лице, но не выпустил камеру. «Мимикрия имплантированной органики!», «косметическая обработка, пластическая хирургия!», «парализующий состав!»
Парализующий состав, введённый в тело Виктора, был рассчитан на достаточно короткое время, по истечении которого пальцы молодого человека снова обрели бы гибкость. Но теперь большой и указательный пальцы не слушались хозяина, и ослабить хватку Виктор не смог бы, даже если бы сильно захотел.
— Друг, как хочешь, так и выпутывайся из этой истории! Но не отпускай чёртову кнопку, иначе — всё, конец твоей Цем… Земле! Ты сможешь писать талантливо художественную литературу, так что свои плюсы в этой ситуации тоже есть! Придёшь домой — убедишься! Не отпускай кнопку — и художественный талант не пропадёт. Я тебе шприц оставлю — пользуйся им, когда парализатор будет отпускать.
Замолчав, вложив в правый передний карман джинс Моисеева полный шприц и дружески похлопав недвижимого парня по плечу, капитан Белитбелод и все остальные поспешно отошли под прикрытие корабля. Инопланетяне забрались на борт, Раш захлопнул крышку люка, и чудо внеземной технологии навсегда оторвалось от поверхности чуждой планеты.
Заняв свои места на мостике, члены группы расслабились. Раш с уважением посмотрел на капитана Белитбелода и промолвил в благоговении:
— Как вы прекрасно придумали про «писать литературу»! Теперь он не будет возражать!
Белитбелод обронил, не глядя на собеседника:
— Я и правда облучил его временным усилителем творческих способностей и художественной памяти.
На Земле тем временем Виктор тупо простоял некоторое время, глядя на свою руку, сжимающую то, что лучше бы ей сейчас не сжимать… Только тут он сообразил, что можно выключить цифровую камеру.
Спад активности сменился пиком, и Витя рванул по направлению к дому Фили.
Введя пальцами одной руки код подъезда, Виктор помчался к лифту. Через минуту Витя уже звонил в Филину дверь, а через три — объяснял ситуацию, иллюстрируя повествование записью инопланетных физиономий и, конечно, показав шприц.
Филипп к тому времени был уже один. Явно не смонтированное видео и вид взволнованного как никогда прежде друга убедили его в искренности последнего, и он, достав бинты, помог замаскировать на какое-то время страшную кнопку. Пока Филя накрепко забинтовывал Витину кисть, чтобы та, не дай Бог, не разжалась, Моисеев немного успокоился и всё шутил: «Вот тебе и „не жми на кнопки!“»…
Филя, впрочем, не видел во всём этом ничего смешного, однако его заинтересовали слова инопланетян о тех литературных способностях, которые должен был теперь проявить Виктор. Ему не терпелось испытать друга на деле.
Спустя какое-то время друзья больше всего поражались именно тому, с какой лёгкостью было воспринято прибытие инопланетных существ на Землю. Витя, будучи более начитанным в фантастике, видел в этом влияние телевидения и видеофильмов, Интернета и видеоигр, неосознанно проводящих подготовку разума жителей Земли к контакту с удивительными явлениями. Поэтому видео с «чужими» оказалось тем ultima ratio, что убедило в правдивости Вити всю компанию.
Итак, потрепавшись ещё немного с Филей, посмотрев клип «Пантеры» и решив никому, кроме ближайших друзей, не говорить правды, маскируя её переломом пальцев, Витя вскоре покинул его и поспешил к дому — проверить, какой из него после случившегося стал «Лукьяненко».
Квартира Моисеевых, комната Виктора.
На книжных полках: Жюль Верн, Владимир Сорокин, Виктор Пелевин; прочие авторы, среди которых преобладают писатели-фантасты и русские классики.
На жёстком диске: автобиография Мэрилина Мэнсона, Константин Паустовский, Анна Ахматова.
На столе: Михаил Булгаков, Венедикт Ерофеев, Брюс Томас, Сергей Лукьяненко, курс физики для подготовительных отделений вузов (не по программе — просто из интереса).
К счастью, родители не раздули трагедии из пары «сломанных» пальцев. Впрочем, мнение отца менее всего интересовало Виктора. Они практически не общались, чему была масса причин, о которых будет сказано в своё время. Для матери же такое состояние Вити не было чем-то из ряда вон выходящим, он частенько оказывался участником всевозможных уличных потасовок. В Витином распоряжении оставались правая рука и три пальца на левой. Печатать так было очень непривычно, но постепенно Виктор приспосабливался. Он открыл «вордовский» файл и вывел заголовок, как только определённый сюжет родился в голове:
1. «Иудейский ответ»
Стукнув по «т», он откинулся на спинку стула, прищурился, перевёл дух и позволил своим пальцам дать жизнь следующему тексту:
«„Жиды города Киева!“ — так начинались в 1942-ом году в оккупированном Киеве обращения немецко-фашистского руководства к местным евреям; в этих обращениях первые требовали от вторых, собрав все драгоценности, идти на смерть.
— Нет, не зря ты стал евреем, а затем ты стал евреем, чтобы смыться в Израиль! (А. Галич «В привокзальном шалмане»)
…Жизнь — это место, где жить нельзя:
Ев-рейский квартал…
Так не достойнее ль во сто крат
Стать Вечным Жидом?
Ибо для каждого, кто не гад,
Ев-рейский погром —
Жизнь…
(М. Цветаева)
Мёртвый, стою я в толпе
Таких же евреев Освенцима.
Туман ядовитый в трубе
Забрал мою жизнь... но не сердце.
До смерти затравлен. В толпе.
Не нужно вам плакать и лгать!
Клянусь я и вам и себе
Отныне стихов не слагать.
(П. Телегин «Жертвам фашистского режима»)»

На его взгляд, эпиграфы наиболее удачно соответствовали заявленной тематике.
«Почему — жиды? Почему еврейская национальность избрана „козлом отпущения и опускания“?.. Не знаю. Но всю жизнь пытаюсь в этом разобраться.
Меня не интересует в данном случае официальная версия, потому что она может успокоить разум, но не совесть. Чтобы совесть была спокойна, нужен Справедливый Суд.
Итак, дамы и господа, сегодня на нашем Справедливом Суде слушается дело жидов.
Русский бритоголовый фашист-маргинал играет роль Обвинителя. Русский волосатый интеллигент-интеллектуал — роль Защитника. Жиды в роли Обвиняемых.
В роли Свидетеля выступает Спрашивающий, Как Пройти (впервые на экране).
Слово предоставляется Свидетелю.
Спр., Как Пр.:
— Я шёл по Химкам и искал дом тридцать по Ленинградской улице. Мне встретился один господин с ошалелым взглядом и красным лицом. За неимением других прохожих поблизости я обратился к нему. И тот мне ответил…
(Свидетель нервно просматривает какие-то бумаги, бормоча «да где же?!», наконец с торжествующим видом поднимает исписанный блокнотный лист):»
Дальше Витя решил вставить практически не меняя один случай, недавно действительно имевший место — подслушанное на улице словоизлияние.
«— «Это всё жиды виноваты! В Думе одни жиды! Мочить всех их надо!! Они же как цыгане почти! Я читал в истории Древнего Мира, что у них не было своего государства. Вот они и хотят всех завоевать. Ленин со Сталиным тоже были евреями…» В этом месте я прервал его излияния, сказав: «Ленин со Сталиным плохие не потому, что они якобы были евреями, а потому, что они плохие сами по себе. В чём-то вас понять, пожалуй, можно, но, чёрт возьми, сколько было и есть талантливых и гениальных евреев-учёных, евреев-режиссёров, евреев-поэтов и писателей?! Неужели вы будете говорить, что все евреи — плохие?.. Не все евреи — сионисты!» Тот молвил в ответ: «Не зря царь их поубивать хотел, жидов поганых!» «Гитлер тоже хотел…» — закончив так беседу, я развернулся и пошёл прочь от очередного недовольного жизнью антисемита.
Спр. Суд:
— Вы все слышали это. А что скажет Обвинитель?
Фаш.-Мар.:
— Ребята! Жиды жадные! Они помогают своим и только своим! Их религия говорит им о богоизбранности ихнего народа. Мы для них — никто. Как можно это терпеть молча?!
— Спасибо, фашист. Теперь пусть Защита выскажет свою точку зрения».
Начав писать, Виктор вскоре ощутил, как выросли потенциальная степень отстранённой погружённости в собственный текст и способность к сопереживанию героям; в душе зарождалось предчувствие того, что он сможет прожить так ещё ни одну параллельную жизнь.
«Инт.-Инт.:
— Ты, бля, фильтруй базар, фашистская гнида! А не то, ****ь, быстро устроим Берлин в апреле сорок пятого — дубль два!.. О чём это я?.. Ах, да. Чёртов еврейский вопрос. Этот вопрос актуален для тех, кто не может и не хочет признавать вину за свою неустроенную или плохо устроенную жизнь. Перекладывать груз ответственности на чужие спины и плечи — удел слабых и глупых натур с древнейших времён.
Спр. Суд:
— Суд удаляется на совещание.
Выйдя из зала, Суд обсудил сложившуюся ситуацию.
Снова возвращаясь в Зал, Судья обронил в никуда фразу:
— Таким образом, можно сделать предварительный выводы и так ответить на вопрос “Why Jews?!”: «историческая традиция»…»
«На сегодня хватит!» — подумал Виктор.
Глава 4. No recess
На следующий день, в понедельник, в школе Витя показал друзьям плоды своих творческих усилий, распечатанные предварительно в трёх экземплярах. На перемене Филя и Валя подошли к Виктору, чтобы поделиться своими впечатлениями от только что прочитанного.
Филя оценил творение так:
— Отрывок очень маленький. Только я настроился узнать побольше не только о еврейском вопросе, но и об идиотизме, свойственном как фашистам, так и ярым антифашистам-либералам, как тут же всё закончилось. Тебе, кстати говоря, удалось точно описать манеру их споров, «аргументацию» сторон.
— Ну, скажем, несмотря на «Коррозию», в душе я и сам антифашист, ты же знаешь...
Валёк присоединился к беседе:
— Мне это представляется столкновением двух культур, двух мировоззрений: иудейского и эллинского. Европа находится под влиянием эллинской культуры: культ тела и прочее. Тут несоответствие ясно. Гораздо сложнее понять столкновение мусульманского мира и иудейского — культуры очень близки. Это всё равно, как если бы украинцы воевали с русскими.
— Мне трудно судить, так как не очень хорошо разбираюсь в этих тонкостях, но вроде бы и иудаизм и мусульманство претендуют на обладание абсолютной истиной, что позволяет им в некотором роде возвышаться над другими конфессиями и их представителями. Если в христианстве, которому претензии на обладание истиной тоже не чужды, не столь явно выражена готовность воевать за веру — я говорю только про Евангелие, не про реальную деятельность его адептов — то в том же Коране можно увидеть одобрение насилия. Мусульманство и иудаизм очень агрессивны — это, видимо, лежит в основе конфликта между ними. Но оговорюсь, что выражаю лишь своё мнение, а я могу быть недостаточно осведомлённым в этих вопросах.
— Я не знаю такой суры, которая бы призывала убивать людей других национальностей. Одобрения насилия нет ни в одной из перечисленных тобой религий. Всё это делают люди, извращая и интерпретируя религию по своему усмотрению.
— Да? А ты сюда посмотри! — Виктор извлёк свой дневник, полистал его и передал Вале. Тот с некоторым удивлением прочёл вслух, с трудом разбирая корявый почерк: «186(190) И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте, — поистине, Аллах не любит преступающих;
187 (191) И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас: ведь соблазн — хуже, чем убиение! И не сражайтесь с ними у запретной мечети, пока они не станут сражаться там с вами. Если же они будут сражаться с вами, то убивайте их: таково воздаяние неверных!
Сура 2. Корова. Стр. 35. Перевод академика И.Ю. Крачковского. Москва, 1991 г.»
— Да я и не спорю, что всё зависит от интерпретации. Вы скажите прямо — появился талант у меня, или это всё враньё? — воскликнул Витя, не вытерпев.
— Конечно, явный прогресс налицо. Я помню то, что ты писал до этого. Такая лажа, если честно! Думаю, не обманули тебя инопланетяне.
Подошёл Семён и присоединился к разговору, так как прочёл уже свою копию «Ответа».
— Ну и тему ты поднял, автор! Тут миниатюрами и даже новеллами не обойдёшься — будет расти, как снежный ком! Кстати, если будешь писать продолжение, недостаток знаний в этих вопросах может выйти тебе боком… Надеюсь, что-то получится, — резюмировал самый младший из четвёрки.
— Тема-то поднялась и сразу иссякла, так как призвана была отразить не сущность вопроса, а лишь поверхностные точки зрения на ситуацию, — ответил ему Виктор. — Но, если совсем уж серьёзно об этом, в Китае вот никогда еврейского вопроса не поднималось; евреи там не объединялись перед лицом направленной на них агрессии. Они преспокойно ассимилировались, растворились среди китайцев. Вопрос имеет чисто религиозную природу, вопреки отговоркам достоевских. Он связан с желанием христианства позиционироваться как «истинный» иудаизм вопреки иудаизму еврейскому, простите за тавтологию. Последний толкуют как ложь, лицемерие…
— Ну, это уж слишком поверхностно, и не может претендовать на звание истины, — возразил Валя.
— Аминь, — Моисеев не стал возражать.
Моисеев, конечно, был рад доброжелательным откликам друзей, но, вообще-то, он ожидал большего. Однако для начала достигнутого хватало.
…Прозвенел звонок, и все разошлись по классам.
К третьему уроку забинтованная рука уже почти не мешала. На физкультуре Виктор, благо был освобождён самим собой от занятий с помощью скачанной из и-нета справки, распечатанной заблаговременно сразу после рассказа, написал стихотворение:
«Разложу свою жизнь я по буквам,
Мне помогут пять пальцев руки.
С опозданьем пускай, всё ж приду к вам;
Приплыву по теченью реки».
Пока он писал его, поглядывая на бегающих и прыгающих одноклассников, в голове мелькали посторонние мысли, навеянные, впрочем, лицезрением бодро дрыгавшихся обтянутых спортивными латами задов. Виктор думал о том, означает ли всё случившееся полную потерю его уличной боеспособности из-за угрозы соскальзывания пальцев с кнопки, а также о том, что не за горами диспансеризация. Военкомат может в теории проявить излишнее любопытство, поэтому нужно будет заняться заказным убийством двух зайцев: откатить нужному врачу, тем самым раз и навсегда избавившись как от расспросов, так и от угрозы угодить в грустные места обязательной службы, чреватые при новом украшении Виктора опасностями не только для него, но и для всей нашей Родины-Земли.
Только Бог знает, почему вдруг Моисеев вспомнил поразивший его недавно случай, но в результате мысли снова приняли творческое направление. Время позволяло, и он сочинил вторую прозаическую вещь своего «законтаченного» периода. Это произведение писать было труднее. Но он не боялся трудностей. Поселившаяся с недавних пор в его душе уверенность в собственной значимости удесятеряла силы и стимулировала на работу. Новую миниатюру он озаглавил
2. «Человек с микрочипом в голове»
«Один вопрос... Всего один вопрос остался без ответа. Это вопрос «когда?» Я даже не спрашиваю, как. Но когда, мать вашу?! Когда они вставили свой микрочип в головы человечества?!
С виду обычный человек не так обычен внутри. Кошмар, просто кошмар, до чего необычен! Он — человек с микрочипом в голове и микрофоном, вмонтированным в ладонь. Микрочип соединён с микроприёмником, настроенным на приём приказов свыше.
«Что? где? когда? как?» — вопрошает в микрофон под кожей человек с МГ/МЛ. И, конечно же, получает ответы: что делать, где, когда и, конечно, КАК.
Новая модель, последний каприз престарелого Бога. Игрушка судьбы в руках тоталитарных систем. Universal soldier на службе миротворчески-нефтяного милитаризма. Шуруп в машине seamless. Back in US… Back in US… Да, Пол, ты прав, увы! Патент на изобретение вырождающегося импотентного поколения “х...less”. Привет тебе!
Человечество с микрочипами в мозгах и микрофонами в сжатых в кулаки ладонях. Прах отцов вопиёт о возмездии, а болезни матерей вызывают сострадание. Эпидемия «ада внутри» распространяется по душам и душонкам со скоростью web-спама. А вот яркий образчик поэзии эпохи (автор — Микрочип Микрофонович):
Зеницей ока по костям коробится упрямо.
Из-под брони глядит очко: момент Гудериана.
Не жги электричество почём зря,
Веря, что жёлтое — это заря.
Цифровое решение буквенных проблем —
Круг на песке, уравненье с рядом неизвестных,
Самая недоказуемая из всех теорем.
Магнитною бурей спел песен нелестных.
Продукт лесбийских внебрачных игр попсы и рекламы. Мечта о колбасе в преломлении о выступы шероховатой реальности. Ад. Один. И он один. Воюет сам с собой. Потому что воевать с системой — удел тех, кто может дифференцировать себя, отгородить от чего-то внешнего. Человек с МГ/МЛ не таков определённо. Он ревёт; его рвёт; он бьёт; он пьёт...
Он понимает,
Что ничего хорошего
Его
Уже
Не
Ждёт.
И тогда он сигнализирует о своём бытии окружающим. С помощью огня он подаёт сигнал. И когда на сигнал не приходит ответа, программа контроля приказывает природным окулярам образовать солёную влагу. Всё… И снова в новый день, глотая горечь бытия. Грустно жить за решёткой, братья... Но весело спать».
Последняя написанная строчка совпала во времени со звонком, известившим об окончании урока, что не было простой случайностью, по крайней мере, в воображении Виктора. Посмотрев на часы на экране мобильника, он отметил, что выпал из реальности: для него оказалось неожиданностью, что мимо лавки, на которой он сидит, проходят в направлении раздевалок парни и девчонки, в то время как он сжимает в руке новый текст, сгорая от нетерпеливого желанья хоть кому-нибудь показать его.
На роль «кого-нибудь» без лишних раздумий была определена Катя Дросимова, девушка ботанического склада души и соответствующего вида, но в чем-то симпатичная. Витя не предпринимал попыток ухаживать за ней, не ведая, что этим жутко её задевал, так как был нередким гостем её девичьих снов. Итак, именно её Виктор выбрал в качестве первого читателя и критика своей новой вещи.
Глава 5. The righteousness
Моисеев и Дросимова стояли в рекреации у подоконника. Виктор, с нетерпением ожидая мнение своей читательницы, пришёл за двадцать минут до первого урока. Он допускал, что, если ему суждено будет стать известным писателем, он уже не будет обращать такого внимания на отклики других людей, но пока живое общение о его творчестве было необходимым, как воздух. И вот он по выражению лица подошедшей девушки старался прочитать её мысли как относительно произведения, так и личности самого автора.
— Ну так что скажешь? — нарушил Виктор неловкое молчание, возникшее после обмена приветствиями и парой общих фраз. Надо было брать быка за бока.
— Ну что тут можно сказать... — Катя томно закатила глаза и поправила очень длинные тёмные волосы. — Видны разнообразные влияния, но в целом очень даже ничего!
— А поконкретней?
— Поконкретней? Могу утверждать, исходя из прочитанной мной миниатюры, Виктор, что микрочипы вмонтированы ещё не во все головы. Я и не подозревала в тебе такого таланта!
Эти слова Моисеева не очень обрадовали, так как он отдавал себе отчёт в том, что обязан неожиданно открывшемуся таланту не столько себе, сколько инопланетной технологии. Впрочем, тут прозвенел звонок и избавил его от необходимости мучительного выбора между компромиссом с совестью и спокойным плаванием на волнах гордости.
...После уроков они вдвоём шли от старого трёхэтажного здания школы, недавно наконец-то отремонтированного благодаря вышедшему из этих стен депутату Думы. Когда немного отошли от зелёного забора, ограждавшего территорию учебного заведения, перед их глазами предстали рабочие, увлечённо занимавшиеся укладкой асфальта. Между тем Моисеев объяснял, как возникло его произведение:
— Я ехал стоя в троллейбусе. Рядом сидел бомж, который, очевидно, был сумасшедшим. Он что-то бормотал и размахивал перед окном зажигалкой, периодически чиркая ей. Волосы почему-то были разноцветными, версия происхождения неоднородной окраски волосяного покрова подтолкнула меня к идее сюжета. Человек, помимо прочего, вслушивался во что-то слышное одному лишь ему и говорил в кулак как в микрофон наподобие следующего: «Приказ понял!» Основной замысел родился сам собой. У меня такое часто происходит: только что-нибудь увижу — сюжет уже готов.
— Да? — Катерина обвела окрестности взглядом серых очей. — А ну-ка, про рабочих этих что-нибудь? сможешь?
Витя смущённо замолчал. С полминуты смотрел на свою левую руку, после чего уверенно молвил:
— Могу. Пошли только к скамейке отойдём.
Заинтригованная Катя, подобрав юбку, уселась рядом с начинающим автором. Тот, не теряя времени, уверенно примерялся, как бы поудачнее схватить пегаса за рога: достав ручку и дневник, начал писать.
В то время как он выводил вдохновенные строчки, откинувшаяся на спинку скамейки Катя жмурила глаза от яркого осеннего солнца. Прохладный ветер феном шевелил её вороные волосы, что выглядело довольно красиво. Но красоту эту некому было оценить, поскольку Моисеев снова выпал из реальности.
Через десять минут Виктор распрямил спину, разбудил слегка даже задремавшую одноклассницу и с пафосом продекламировал написанные экспромтом строки:
— Я разработал концепцию художественного творчества, которой собираюсь быть верен, которой намерен следовать безостановочно и упрямо. Её название — «Путь Асфальта». Про неё можно исписать толстые тома, но я хочу лишь вкратце передать суть. Художник слова! Прораб под подпись выдал тебе энное количество таланта. В нашем случае его символизирует Асфальт. Обычный Асфальт, вроде того, что составляет основу городских Тротуаров и Дорог. Как ты будешь этот Асфальт класть, зависит от тебя, условий местности и других факторов. Заасфальтировав очередной участок, ты провозишь по нему фатальную колесницу своей жизни дальше на некоторое расстояние, одновременно приближая свой конец и высекая своё имя на стене истории для Вечного. Дорога, проложенная тобой, останется, даже когда ты канешь в Лету, и ещё послужит многим добрым людям. Но вот только ты уже об этом не узнаешь, хотя при твоей жизни прораб всяческими гримасами и ужимками старался донести до тебя эту простую, как два пальца об Асфальт, мысль. Но ты и не жалуешься. Да и прораб тобой доволен. Твоя дорога будет не хуже чем у других, но и не лучше. Те, кто придут за тобой, продолжат твоё дело и помянут предшественника (то есть тебя) добрым словом и тихой молитвой. Можно всю рабочую пору пробухать, но и зарплаты тогда не видать, как бомжа в лесу. Вопрос: оно нам надо?
Дочитав своё произведение, Виктор бросил взгляд на забинтованные пальцы, полез в карман за платком, культурно высморкался и только тогда рискнул посмотреть на Катю. Та не мигая смотрела расширившимися зрачками в лицо Виктора. Она быстро заговорила:
— Ты правда всё это сейчас вот прям напридумывал? Нет слов! Просто нет слов! Такая глубокая концепция — из ниоткуда! Я в потрясении. Дай поцелую! — она чмокнула Моисеева в щёку (от удовольствия и слегка пугающего неожиданностью счастья тот зажмурился и в смущении не решился что-то вымолвить в ответ). — Я предвещаю тебе большое будущее! Только не бросай это дело! Помню, у тебя проскользнула „фатальная колесница“. Тоже Талькова слушаешь?
Пришедший в себя после первого в его жизни поцелуя от девушки, Виктор уже спокойно заговорил:
— Есть такое дело. Любимая его песня — «Моя любовь».
— Здорово! А я её не слышала. Дашь послушать?
— Угу, завтра си-ди притараню.
...По пути домой Витя вспоминал беседу с Катей в школе и после, заново воссоздавал в уме как сказанное в её ходе, так и поцелуй, и осознавал, что приятно было заново переживать и то и другое. На полдороги Моисеев завернул к Филе, чтобы тот помог сменить повязку. С каждым разом эта процедура становилась всё более опасной, ибо к руке постепенно возвращалась способность двигаться, что было уже чревато лишним рывком пальцев и гибелью всего, что так дорого сердцу людей вне зависимости от вероисповеданий или отношения к рекламе прокладок. Радовало лишь, что шприц ещё был...
Уже дома, после наскоро проглоченной трапезы, Моисеев согнал наваждение и, глянув искоса на хорошо замотанную руку, открыл «вордовский» файл и позволил душе низвергнуться в пучины вдохновения. В этот раз он выдал ни много ни мало — антиправославный мини-памфлет.
3. «Право слово!»
«Гоша, девятнадцати с половиной лет, искал Историческую библиотеку в районе Китай-города. Ориентиры, которые должны были облегчить ему поиск, не выполняли своих функций. Храм, стоявший перед его глазами, явно не был тем храмом, который требовался.
Пока Гоша смотрел на не тот, но всё же такой красивый образчик зодчества, из храмовой двери вышла какая-то женщина средних лет, несколько диковатого вида, и направилась прямо к молодому человеку. Представившись Татьяной, женщина поведала рассказ, который так сильно заинтересовал Гошу, что он напрочь забыл о собственном деле.
— Ты видишь этот храм? Ты бы знал, как здесь отец ***ий проповеди читает! Но при всём моём хорошем отношении к нему, скажу прямо: православие никуда не годится! Они деньги берут за кости. Надо снова как в тридцать третьем году с ними поступить! Хотела за четверых свечи поставить — так говорят, за каждого — сто... Я пыталась об этом говорить одному батюшке, высокому такому, повыше тебя, и толстому: «Почему на костях капитал сколачиваете, на крещении?» А он побежал бить, я убегала, потеряла платок, он догнал. Так жестоко давно не видела, чтобы били! За голову — и об стену! — горькие воспоминания, это было видно, нелегко давались женщине. — Я подала на батюшку в прокуратуру, ещё на Украине было. Ничего... Поехала в Москву. Чувствую, за мной погоня, — озвучиваемый детектив захватывал Гошу похлеще Донцовой. — на «Щёлковской» увидела, что двое за мной следят. С начальством по мобилам что-то обсудили, им дали команду — догнали меня, избили, и свидетеля тоже избили.
Главное, какой народ оболванили хороший! Какая земля здесь — ты только посмотри! Все они, толстопузые, повязаны: государство, православие, менты. Все — одна банда. Жить страшно, умирать легко в такое время. Мафия, бандиты правят государством российским. Украли квартиру у меня... Короче, молодой человек, держись от них всех подальше — целее будешь!..
— Да ноги моей больше не будет у них на пороге! — молвил Гоша в негодовании».
Погружённый в мир собственной фантазии, Виктор даже не заметил, как наступил вечер. Потянувшись и глянув в окно, он увидел отблески закатного солнца. Улыбнувшись привидевшемуся в багровом пламени лику Бога, Витя по-быстрому сделал уроки, внёс корректировку в рассказ (по ходу дела подумал: «Ну вот, как бы теперь на меня православие не ополчилось!») и, умывшись, лёг в постель, размышляя о вошедшей в его жизнь, он был в этом уверен, девушке. Заодно он решил пока что замедлить темпы бурной творческой деятельности в пользу учебной.
Глава 6. Two lovers
На протяжении нескольких следующих недель Витя с Катей гуляли вместе по выходным, в результате чего они посетили, составив предварительно список в алфавитном порядке и отредактировав его, следующие места: Коломенское, Кремль, музей Вооружённых Сил, музей Востока, Пушкинский музей изобразительных искусств, Третьяковку.
Счастье наделяло осень чертами весны, всё было в порядке, пока Витя не накатал пару поэтических опусов для Дросимовой — простеньких произведений, которые вряд ли можно было отнести к творчеству, но на что-то серьёзное почему-то не было сил. Одно из посвящений выглядело вполне невинно:
«К тебе до смерти полон жаждой,
С последних сил сквозь зубы крепишься.
Люблю как бога я твой каждый
Квадратный сантиметр футфетиша.
Там, где проходит это тело,
Там, где проносит мир души,
Воздвигну храм рукою смелой
Красе очей в людской глуши».
Второе было слишком смелым, чтобы его здесь приводить. Но не стихи вызвали крушение идеалов. Дело в том, что по глупости и молодости Виктор завёл разговор о любви. Он не имел представления, что вместо того, чтобы привлечь (второе произведение включало зарифмованную пару «привлечь-прилечь»), это подействует на предмет обожания отталкивающе. Да какое там «привлечь», тем более — «прилечь»! Едва Виктор произнёс роковые слова, как почувствовал, что Катенька не хочет его ни в каком из смыслов, нужных ему. Какие-то пять минут назад всё было совсем иначе, но теперь что-то неуловимо и в то же время очень ощутимо изменилось в воздухе. Женская душа — Марианская впадина. Тёмная, зачастую холодная.
Катя объяснила, что хочет просто дружить с Витей.
Трезво взглянув на себя (no money, no car, no completed education and so no), Виктор страдальчески сощурился, ибо представлялось очевидным, что такая дружба хуже холодной войны. «Наверно, „дружба“ и „ружьё“ — это однокоренные слова» — мелькнула догадка. — Хорошо хоть, ничего не было. Хотя это также и плохо...» Лучше всего было бы отныне не замечать предмета своей страсти. Но попробуй не замечай в этом возрасте, когда всякий знак женского внимания равен… Да ни с чем не сравнится, выше всего женское внимание в шестнадцать лет! Особенно если его источник является к тому же предметом обожания.
Всё это мгновенно пронеслось в ускорившем благодаря стрессу работу мозгу и привело к тому, что Моисеев, как Тальков, «ушёл в глубокое молчанье», лишь кивнув в ответ на заданный в лоб вопрос. Они прошли ещё какое-то расстояние вместе и разошлись.
Витя пошёл к ближайшей кафешке (они прогуливались в районе Старой площади, Витя сразу вспомнил своё последнее прозаическое произведение), а Катя индифферентно застучала каблучками в сторону метро. Охранник кафе «Sorry, бабушка!» грубо крикнул, едва Виктор вошёл: «Закрой дверь!» Другой охранник поинтересовался у кричавшего, почему он такой грубиян. «Это не я такой, это жизнь такая!» — выдал тот ответ, секунду поразмыслив. «Легко жить, когда во всём следуешь за общим потоком жизни и не пытаешься ничего изменить. Жаль, что серый удел — не мой», — подумал тогда, бросив на грубияна мрачный взгляд, Виктор. В кафе он долго не задержался, только слегка перекусил. После этого отправился домой.
Стоя в депрессивном состоянии духа и мрачно толкая чужие тела в ответ на привычные хамские толчки, Моисеев старался сохранить подобие равновесия в зыбком мире общественного наземного транспорта и видимость благочестивого спокойствия на лице.
«...Введена система АСКП. Более подробную информацию можно прочитать в объявлениях на остановках. Желаем вам приятной поездки!» — съёрничал голос из магнитофона водителя. «Абсолютно стандартная копчёная пи*да, — вяло расшифровал Витя, — а заодно и тренажёр для выработки в себе самых низких и зверских инстинктов».
…По неопытности Виктору в первое время после того, как Дросимова его бросила, было весьма плохо; болела душа. Никто из старших товарищей не объяснил, что дальше влюблённости и расставания будут не столь болезненными. А если б и объяснили, разве это дало бы что-нибудь?..
Но, как бы ни было плохо, Виктор ничуть не сомневался, что нужно идти вперёд несмотря ни на что. Он просто взял и пошёл, решив, что, разумеется, можно было бы прожить жизнь как полностью, так и в деталях иначе, более грамотно, избежав бури и любви, но разве было бы от этого интереснее?
Увы, неприятности на личном фронте вылились в своего рода «творческий штиль». Ничего интересного не писалось.
Виктор всё ж начал новый рассказ. Он вывел шестнадцатым шрифтом заголовок:
4. «Табуированная тема»
После этого сходу родил и само произведение:
«Молодой человек шестнадцати лет шёл по улице. Возле газетного киоска он увидел в рот…»
Напечатав текст рассказа, он тут же в порыве раскаяния удалил его. Теперь он понял, что даже очень талантливый автор может написать бездарное произведение в соответствующем настрое — например, когда лебёдка либидо настроена на зло…
Глава 7. Day-dream
Дни проходили, Моисеев уже оправился от переживаний, вызванных неудачей с Дросимовой, как вдруг новая напасть подкралась оттуда, откуда не ждали.
Случилось следующее: в организме Виктора под влиянием инопланетного стимулятора творческой активности произошли необъяснимые изменения, затронувшие область психики. Стимулятор пришельцев был рассчитан на широкий спектр обитающих во Вселенной существ, но не на всех, и, видимо, в том числе не на людей. В результате воздействие инопланетной техНЛОгии привело к нарушению адекватного мировосприятия. Впрочем, у молодых людей его возраста, особенно если они при этом талантливы в какой-то области (а талант часто — дело наживное, в чём Виктор недавно убедился на собственном опыте), мировосприятие и так разительно отличается от взросло-среднестатистического, присущего тем, кто идентифицируется исключительно как вечный борец за жирный кус в описанной Пелевиным Кормушке.
Итак, побочный эффект инопланетного средства — новообразования в психике Витька в виде дневных сновидений — стал фактом, с которым ему приходилось теперь считаться volens nolens. Ещё до общения с представителями неземной цивилизации Витю посещали видения, являвшиеся порождениями его собственной фантазии, которые могли бы дать пищу для размышления преданному поклоннику Фрейда, но никогда прежде они не выходили из-под полного или частичного контроля подростка.
Виктор с неудовольствием обнаружил, что видения могут захватывать его душу целиком прямо среди бела дня. Начал замечать, что выпадает из реальности в самый неподходящий момент — например, во время урока или при переходе улицы. К счастью, пока что толчки окружающих оперативно возвращали его в адекватное психическое состояние. Он мог лишь надеяться, что палец в один прекрасный момент не перестанет давить. Витя стал чаще менять повязку, прося Филиппа затягивать покрепче узлы — никто не знал, когда понадобится новая доза парализатора.
В конце концов, он умудрился отключиться прямо на уроке. Ему ещё повезло, что невольный дей-дрим со стороны выглядел как глубокая задумчивость, которую равно могли вызвать как красивые девушки, так и история написания гениального романа Михаила Афанасьевича Булгакова.
В своём сне наяву Виктор обнаружил, что стоит где-то посередине Тверской улицы, прямо на проезжей части.
Напротив него располагалась группка из пяти бомжей, но бомжей неправильных. Двое держали плакат со странными словами: «Бомжи Москвы за сухой закон!» У остальных в руках были книжки советских писателей, но они вовсе не пытались втюхивать их прохожим по бросовым ценам, а вместо этого читали сами. На одном оборванце даже были очки, из-под стёкол которых, правда, сверкали фингалы. Периодически бомжи скандировали не очень слаженно, но с чувством:
— До-лой вод-ку!!! До-лой вод-ку!!!
Чудеса не закончились. К фасаду здания, на который случайно попал взгляд Витька, был приделан рекламный плакат движения «против СПИДа — за СПИДы!», а сзади постепенно нарастал галдёж. Виктор смог заставить себя оторвать взгляд от бомжей антиалкогольной ориентации и плаката и, собрав всю силу воли, оглянуться на шум за спиной. Он увидел процессию, двигавшуюся в сторону центра: люди с агитационными транспарантами и рекламными плакатами дружно шагали в ногу.
На одном из плакатов был красочно изображён ребёнок лет пяти с бутылкой водки и налитым до краёв стаканом. Симпатичный паренёк подмигивал и был готов употребить жидкость по прямому назначению. Забубённость позы, запечатлённая не лишённым таланта художником, однозначно указывала на то, что малыш понимает в своём деле толк...
— Кто вы? За что агитируем? — поинтересовался наш герой у ближайшего из идущих, лишь только тот подошёл поближе.
— Движение за легализацию употребления алкоголя лицами до восьми лет! Почему детские свободы подавляются сверху?! Нет произволу властей!!! Ребёнок хочет бухать, не только курить! Значит, он должен бухать! Он будет бухать! Дайте ему эту возможность! Парень, пойдём с нами на митинг! — умудрился проорать мужчина алкоголического вида, пока не миновал Виктора, после чего обратил свой трубный голос — видимо, ему понравилось быть в центре внимания — к домам по сторонам Тверской: — все на Митинг, люди, все на борьбу за святые идеалы! Свободу ребёнку!!
Старые, красиво-надёжные дома, пёстрые от световых реклам и взиравших пластиковыми глазами сквозь стекла витрин манекенов в шмотках, стоивших дороже, чем организация протекавшего в тот момент митинга, скромно помалкивали, а люди по обеим сторонам улицы и сидевшие в редких проезжавших автомобилях выражали полное единодушие с митингующими, задорно метая перуны словесного гнева в «беспредельщиков».
В смятении от царящих вокруг гоголевского гротеска и кафкианского абсурда, Витя поплёлся за делегацией. Однако, поскольку окружающие воспринимали поразительные для Виктора лозунги как само собой разумеющееся, он решил мимикрировать в стороннего наблюдателя, вспомнив вычитанное где-то высказывание Пифагора: «Учитесь быть тихими. Позвольте вашему тихому сознанию слушать и впитывать».
Между тем процессия преспокойно достигла Красной площади. По соседству с памятником маршалу Жукову одни стали фотографироваться с обезьянкой, другие — кидать монеты на Нулевой километр в надежде, что это поможет когда-нибудь сюда вернуться.
— Давайте, что ли, поскандируем... один такой лозунг! — произнёс Он голосом, искажённым мегафоном-матюгальником. Он — это небольшой мужичок, взгромоздившийся на импровизированную трибуну, собранную рабочими из заранее припасённых для этого частей. Заиграла опера Джузеппе Верди «Аида», но Он раздражённо махнул рукой, и музыка заглохла. Набрав в лёгкие воздуха, Он проорал:
— Да...
Ту-ду-ду-ду!!!
Пламенная пулемётная очередь прошила Его насквозь, наступив на горло планировавшемуся пламенному лозунгу.
Стреляла Она Тама.
Она Тама прошла на трибуну в гробовом молчании.
Она Тама достала откуда-то спрятанный микрофон и спела для толпы всё ещё не очухавшихся борцов за права детей попсовый хит, затем представилась:
— Борец за права нерождённых детей.
Нерождённые дети —
Они как мы с вами.
Мы должны стать им светом,
Пусть идут к нам как к маме!
Витин Сосед Слева выдавил:
—Ух, млять на раз-два!!
После этого Сосед Слева в два прыжка очутился возле злосчастной сцены, вооружённый вилкой. Прыгнув и подтянувшись на руках, он оказался рядом с Ней Тамой. Ленивым движением отбросив вскинувшийся пулемёт, воткнул вилку в глаз женщины. Повалил её и дополнил акт насилия изнасилованием, добавив отягчающих обстоятельств в своё личное дело.
Толпа в безмолвии созерцала очередное реалити-шоу. Кто-то занялся онанизмом.
Витя не утерпел — либидо вынудило его действовать. Сняв со своих джинсов немаленькую цепочку для ключей, он решил принять в разборках посильное участие.
И в тот момент, когда его рука замахивалась, чтобы приложить цепью насильника (замахивалась наполовину в порыве справедливого негодования, наполовину из зависти), Витя...
...Почувствовал удар локтём в бок.
— МО-И-СЕ-ЕВ!!! — лицо не старой ещё мегеры смотрело прямо на него, сверля амбразурами прищуренных раскосых глаз.
— Да-да... — вяло подал голос школьник, отметив, что разбудил его сосед по парте, сидящий справа, за что того надо бы потом поблагодарить.
— Ты что, спишь, что ли? — Елена Степановна выбрызнула в Виктора дозой яда.
— Нет, конечно же.
— Что я сейчас сказала тогда, повтори?
— Ух, млять на раз... — прошептал Моисеев, вслух же сказал: — простите, я просто немного задумался об эпохе, когда творил Михаил Афанасьевич, о нелёгких условиях, в которых писателям советского безвременья приходилось работать... Если они при этом были в ладах со своей совестью, разумеется... Я мог кое-что прослушать.
— Будь внимательнее!
На перемене Моисеев и друзья собрались поговорить о жизни. Семён под влиянием гормонов и прослушивания большого количества металлической музыки решил сколотить банду, точнее — группу. Эта идея была с энтузиазмом подхвачена. Оставалось лишь освоить какие-либо инструменты, накатать материал, и можно было лабать, где захочешь — на школьной дискотеке, у друзей, просто дома...
Глава 8. Rock’n’roll Doctor
Пацан сказал — пацан сделал. А если не сделал, то ещё раз сказал. Пара репетиций, и материал, сочинённый Семёном, был разучен, а сама группа с названием «Сила Воли» в составе Сени Прыгалкина (гитара, вокал), Валентина Валжанова (гармоника, бэк-вокал) и Виктора Моисеева (барабан — работа одной рукой, как в “Def Leppard”; бэк-вокал) оказалась готова к квартирным сейшнам. К нескольким наработкам песен Сени, включавших готовые гитарные риффы, соло и тексты, Валя и Витя добавили наскоро сочинённые партии их инструментов. Недолго думая, новоявленная группа начала мочить!
Да, действительно — на акустической гитаре Семёна отсутствовала пара струн; в качестве барабана использовалась обычная кастрюля, к которой прикреплялась обложка ненужной, но звучной старой книги — «На суше и на море» за какой-то бородатый год, а вместо тарелок подошла металлическая подставка для книг… но для полного угара этого было вполне достаточно!
Первым «хитом» группы «Сила Воли» стал боевик от Сени под названием «Снежный человек»:
«Где-то на севере в тьме он сидит:
Ждёт и глазами своими светит!
Приди ты к нему и умри — да!
Он вырвет тебе глаза!
Он вырвался из-под земли,
И он придёт за тобой.
И убьё-о-о-т тебя,
И убьёт твою семью!
Все его ненавидят,
И он ненавидит всех.
Многие в него не верят,
Но он-то в них верит и съест!
…Верит и съест!
Снежный человек самый злой на Земле,
Этот человек ненавидит всех.
Этот человек живёт под землёй,
И он не опасен ни для кого.
Но он вырвался из-под земли,
И он убьёт всех людей — Йети!
Этот человек — ходячий геноцид,
И он всех-всех победит!»
Молодость мерила достоинства музыки и текстов лишь одним качеством — угарностью, а этого-то как раз в шоу-для-себя хватало…
«Хитом» номер два стали антимилитаристские «Войны»:
«Дослал патрон в патронник, нажал на спусковой крючок,
И враг повержен, он — покойник, хотя и был тот гад качок.
Его семья по нему плачет, и дети стонут и орут,
А командир воевать хочет, и воины вперёд идут!
Вперёд!
Воюющие умирают, их дети кровушку их пьют,
И, меж зубами боль глотая, расстреливать себя дают!
ДАВАЙ!..» — это самое «ДАВАЙ!», призывающее соло, оралось в микрофон с особым энтузиазмом.
«…На войне как войне,
А на планете голубой
Умирают вся и все,
А ты вовсе не герой!
Ты убил впервые в жизни,
И сказал: „Прости, о боже!“
На могилу кровью брызнув,
Ты улёгся туда тоже.
Умирают все-все-все,
Не осталось никого.
Мир наш здесь, на самом дне —
Уничтожили его мы!
Воины, войны!
Воины, войны!
Воины, войны!
Воины, войны!
Не имеют смысла сраные войны!»
Апофеозом песни были три минуты истошных ритмизированных воплей сразу после строчки «Не имеют смысла сраные войны!»
Всё это дело записывалось на кассеты, одна из версий «Войн» содержала альтернативную гитарную партию в варианте Вали, но, в целом, дубли не сильно отличались один от другого.
Помимо перечисленных хитов, ребята исполняли убойный шлягер «Крест». Песня начиналась с того, что Сеня говорил мрачным «мистическим» голосом: «По кладбищу идёт страшный могильщик. Он раскапывает яму… и ставит крест!»
После этих слов подключались гитара и барабан, а сам автор пел:
«Без него никак прожить нельзя,
И умереть без него нельзя.
Ляжешь в могилу, в земле почишь,
Крест на могиле у себя узришь.
Крест на могиле стоит у тебя.
Крест на шее висит у меня.
Крест ставят на месте, где зарыт клад.
Крест увидишь, и будешь рад.
Что ты будешь делать,
Если денег на гроб нет?
Могилу ты разроешь
И поставишь сам себе…
Крест на могиле стоит у тебя.
Крест на шее висит у меня.
Крест ставят на месте, где зарыт клад.
Крест ты увидишь, и будешь рад.
Коли крест увидишь ты,
Сразу всё поймёшь.
Этот мир покинешь ты,
В общем, ты помрёшь!
Крест на могиле стоит у тебя.
Крест на шее висит у меня.
Крест ставят на месте, где зарыт клад.
Крест ты увидишь, и будешь рад».
Витька в припеве помогал Сене и в меру своих способностей орал строки про крест страшным гроулингом.
Деятельность в «группе» не только доставила Виктору удовольствие, но и явилась источником вдохновения. Какофонические симфонии порождали в душе бури энергии, заставляли почувствовать что-то «настоящее», давая именно то ощущение, которое может дать человеку одна только молодость.
Быстро всё же подустав от репетиций и прослушивания со скептической улыбкой записанного, Виктор понял, что созрел для более крупного произведения. Рука, ставшая уверенной в последнее время, вывела название:
5. «Зона Наслаждения»
«“I can't get no satisfaction”
(Rolling Stones)
D…
Амия-402 проснулся, следуя возвратившейся к нему привычке, в своих апартаментах, а не где-то у чёрта на рогах, как бывало прежде. Поводил в поисках источника шума, прервавшего сон, длинногривой головой туда-сюда, и вскоре его суровый мутноватый взгляд наткнулся на чёрный прямоугольник напротив кровати. Голос по радио, включившемуся в качестве будильника, вещал:
— Добрый день, Н-зоновцы, с Вами волна «Наслаждение.FM»! Напоминаем, что сегодня, а именно — восемнадцатого числа месяца Революции одна тысяча двадцать пятого года от Обновления планеты П, ровно в двадцать семь часов, вы сможете услышать в прямом эфире программу «Аддиктоодиссея». Наш собственный корреспондент на юге Зоны Наслаждения встретится с ведущим консультантом по AD-1 Амарамии-506.
А теперь, как обычно в это время, начинается наш выпуск «Новостей с Боуллемом-255», то есть мной. Задержанные накануне самозванцы, совершившие ряд преступлений, прикрываясь подложными документами сотрудников Службы Контролирования Зон, приговорены к принудительному изъятию Гормонов Души для донорских целей. Наш собственный корреспондент передаёт с места событий, что открытый аукцион для нуждающихся в восстановлении отданных AD-1 Гормонов уважаемых людей уже начат, торги идут активно и цена уже перевалила за 15000 юванделий за биллион Гормонов…
Амия-402, не вслушиваясь в скороговорку диктора, на кульминационном моменте беспрерывной болтовни потянулся к пульту и, буркнув «Сволочи, не дают поспать!», выключил старательно твердившего жизнерадостные розовоочёчные новости Боуллема. Но совесть уже проснулась и, разумеется, не дала и Амии вновь уснуть. Собравшись с духом, тот вскочил с постели и принял стандартную утреннюю дозу AD-1.
Сразу отпустила головная боль, а сам Амия подумал в очередной раз о том, какие же молодцы эти учёные ребята, сумевшие сделать переход из Бытия в Небытие, шаг через пропасть, разделяющую жизнь и смерть, столь незаметным и плавным. И самое главное — столь приятным!
В последнее время друзья неустанно подзуживают «стареющего» Амию: «Не дело для Н-зоновца, — говорил одноглазый Тлонн-282, — ограничивать свои аппетиты парой доз AD-1 в день. Для чего тебе твоя душа, если не для наслаждения? Может, ты хочешь перебраться в Зону Разума?» В тот раз Амия вполне искренне посмеялся вместе со всеми над забавной шуткой, но в последнее время он начал почти всерьёз задумываться о переезде. Нет — не об отдыхе в Зоне Отдыха! Именно о переезде! И вот результат — он не в каком-нибудь южно-Н-зоновском притоне в компании друзей ставит опыты над своей физической кожурой и психической начинкой, а сидит на неприбранной постели в своей квартире, держась мозолистыми руками с венами, превращёнными в живые воронки, за гудящую голову. Амия сам понимал, что жизнь в постоянном удовольствии в любом возрасте — вещь утомительная, периодически требующая отдыха. Длительные блуждания по его Зоне за последние месяцы и постоянные кутежи привели, естественно, к тому, что биологические ритмы сна и бодрствования были нарушены. В воображении AD-1-аддикта снова и снова проносились сплошной пёстрой лентой Кэминговая аллея, Шоссе Кайфа, парк YOбли, район Публичных Домов и другие названия улиц и городов Зоны Н. Вспомнился месяц лечения от болезни Лейкоппа... Но всё это были просто мелочи в сравнении с терзающими душу сомнениями.
Остатками нетрансформированных в Источники Наслаждения душевных Гормонов он пытался ещё раз нарисовать перед своим мысленным взором картину собственной жизни. Обрисовав схематично своё прошлое наравне с грядущими перспективами, он ужаснулся. Превозмогая боль во всём теле, Амия оделся и выудил из тайника под мыслевизором пятьсот юванделий. Умываться он разучился девять лет назад, поэтому просто быстро поел и вышел на улицу. Хорошо, когда есть полезные знакомства, ведь эти полезные знакомства могут, когда нужно, помочь завести ещё более полезные…
E…
Амия направлялся в бар, где его судьба должна была наконец решиться. Длинные волосы шевелились на ветру, будто змеи. Нажав пальцем на висок и сосредоточившись на приёме ментальных волн, он активизировал вживлённое под кожу менторадио и продолжил слушать программу «Аддиктоодиссея» уже внимательнее:
— …Давайте послушаем, что скажет наш дорогой гость Армиякки-213 из Зоны Р.!
— Привет, Боуллем! Здравствуйте, дорогие слушатели! Итак, для начала я хотел бы освежить в памяти известные всем вам из школьной программы исторические факты, а именно — основные вехи в развитии AD-1 и, соответственно, Зон как социально-исторического явления вообще. На нашей с вами планете вся поверхность искусственно поделена на две равные зоны: Зону Наслаждения (Зона Н.) и Зону Разума (Зона Р.). За этими системами наблюдает нейтральная организация, являющаяся третьей силой, чьи станции находятся на спутнике С — Служба Контролирования Зон (С.К.З.). Данная организация следит, чтобы не происходило несанкционированных перемещений и обмена информацией между двумя изолированными Зонами. Вот почему вы, Н-зоновцы, лишены достоверной информации о подробностях жизни в Зоне Р. И наоборот, Р-зоновцы обладают такой же официальной неполной и обрывочной информацией обо всём, касающемся вашей жизни. Что, впрочем, не мешает неофициальному обмену информацией. Планета П слухами кормится! Да и деятельность всевозможных «Агентов Отпуска», которые осуществляют перевозку грузов и людей из Зоны в Зону за деньги, набирает обороты. Другое дело, что желающих променять жизнь в радости на работу немного.
— Ха-ха, это точно!
— Обратный тезис тоже верен. Итак, с вашего позволения, я продолжу. Когда П достигла пика могущества, работать на ней перестало быть необходимым. Каждый получил возможность решать, зачем ему жить — для наслаждения или для творческой или научной работы. Естественно, большинство выбрало жизнь для удовольствия. Сейчас в Зоне Н. доступно всё выработанное человеческой мыслью для целей получения наслаждения. Мы не знаем подробностей о вас, но общей информацией, конечно же, владеем.
— Разумеется. Это взаимно.
— Теперь есть безвредные наркотики на любой вкус. Есть наркотики вредные. И, конечно же, король наркотиков — Absolute Drug-1, AD-1. Препарат разработал в 1001-ом году Исилай-202. Сторонники использования AD-1 победили скептиков, что и привело к образованию двух Зон на П. Зону Наслаждения неофициально окрестили «Рай на Земле». Но всё же многие сказали: «Не надо нам такого рая!» Они оказались первыми обитателями Зоны Разума.
Препарат AD-1 перерабатывает Гормоны Души, открытые тем же Исилаем-202 в 988-ом году, в Источники Наслаждения. AD-1-аддикт со стажем способен только на ощущение удовольствия, действовать и мыслить он не способен. Те, кто отдал все Гормоны, отправляются в Приюты Счастья, где их тела питаются от автономных источников. В вашей Зоне была создана Зона Отдыха Зоны Н., куда стали приезжать время от времени учёные с целью отдохнуть от интенсивной работы, дозировано используя препарат AD-1. Точно так же и в Зоне Р. появилась Зона Отдыха для желающих отдохнуть от безделья.
— Кстати, не все наши слушатели знают, какова же судьба учёного, разработавшего AD-1…
— Он работал ещё какое-то время в Зоне Р., но собственное создание принудило его покинуть Зону Разума. Сейчас он в Приюте Счастья.
…Щелчком пальцев Амия отключил приём, так как уже вплотную подошёл к своему любимому бару «Эй-Ди — Сю-да».
Хозяин радушно встретил приятеля и проводил того в комнату для особенных гостей, куда обычным Н-зоновцам путь был закрыт. Там уже сидели мужчина делового вида в виртуальных татуировках на щеках и усталого вида дама с малиновыми волосами, в облике которой было что-то, сразу понравившееся Амии. Очевидно, она и была той, что нашла его через секретный канал знакомого Амии.
…Одновременно с этим в Зоне Разума Амук-4112 шёл по тёмному малознакомому кварталу (впрочем, ничего не боясь, ибо Зона Р. — это не Зона Н.), чтобы оплатить услуги видеофонной связи по секретному каналу, который не прослушивается С.К.З.
Осуществив платёж, Амук приложил идентификационную карту к терминалу секретной связи и ввёл код, извлечённый из Дополнительной Памяти своего мозга. На экране видеофона, оглядываясь периодически по сторонам и зная, что ожидает его в случае обнаружения, Амук наблюдал троих людей. Они сидели в баре за много километров от Зоны Р.
Амук спросил себя, что же он делает здесь и как он докатился до такой жизни. Впрочем, учёный тут же вспомнил, что твёрдо решил уйти в Зону Н., и поэтому сейчас он не мог бы быть где-либо ещё.
…Агент Отпуска Факраз (имя, разумеется, не настоящее, потому что, назови Агент настоящее, он рисковал бы навлечь молекулярную аннигиляцию на всю гоп-компанию) произнёс глухим басом:
— Итак, все «заговорщики» в сборе. Начнём. Точно ли вы, господа, решили покинуть свои Зоны? Не достаточно ли вам было бы недельки в Зонах Отдыха Зон Р. и Н., чтобы поменять судьбу всего лишь временно?
— Нет! — последовал почти синхронный одинаковый ответ от Н-зоновца и Р-зоновца.
— Хорошо, я рад этому. Для начала предлагаю выпить. Официант, всем AD-1 с томатным соком за мой счёт! Раз вы решили твёрдо, спешу сообщить, что вам сказочно повезло! Как вам, безусловно, известно, никого просто так не отпускают из Зоны в Зону. Но у вас есть я, Факраз. Кстати, представьтесь!
— Амия-402.
— Амук-4112, — чуть помедлил с ответом второй «заговорщик».
— Спасибо, что назвали настоящие имена. Они для меня не секрет, но, скрой вы их, не видать бы вам Зон и Р. и Н. соответственно, как своих Гормонов Души. О, да у вас ведь и имена похожи, только сейчас заметил! Это судьба!! Не упустите свой шанс! Всего за четыреста пятьдесят юванделий. А что за девушка с вами?
— Я — Амани-429, подруга Амука. Именно я нашла вам клиентуру.
— То есть, вы тоже из Зоны Р.? Впрочем, меньше будешь знать — дольше проживёшь. Всё, молчу!
— Да, и из-за меня он переезжает сюда. Впрочем, вам и правда незачем это знать, так что избавлю вас от подробностей всей этой истории.
Сумма, которую требовал Агент, всех устроила. Ненадолго зоновцы замолчали и просто выпили, закрепив сделку. У Амука пока что не было AD-1, поэтому он выпил тонизатора, который был у него всегда с собой.
— Итак, Амук, завтра мой человек встретит вас у западной границы Зоны Р. в районе, координаты которого я скину вам по ментопочте. Через пробел в системе защиты Нейтральной Зоны автоматический быстролёт перебросит вас сюда. Вам и Амии поменяют Идентификаторы. Я получу свою плату и осуществлю переброску Амии. Есть вопросы? Нет? Что ж, думаю, если не осталось вопросов, то — до завтра!
…Амия вызвался проводить Амани до дома, проявив качества истинного джентльмена и так аргументировав свой поступок: «Здесь всё же не Зона Р.!»
За беседой о том и о сём на квартире Амани они решили выпить ещё по паре AD-1, что вылилось в ещё большую интенсивность бесед.
Вдруг Амия обнаружил, что ему поздно возвращаться — телепортёр уже закрыт. Амани позволила ему остаться. Но этим дело не ограничилось, всё переросло в спонтанный незапрограммированный акт любви.
Они удобно расположились на кровати. Пройдя через череду оральных ласк, они перепрыгнули на более тесный уровень телесного общения. Замельтешили перед глазами чужие глаза, нахлынули воспоминания детства. Незаметно подобрался логический и триумфальный финал. Затем — последний поцелуй. Отход ко сну…
A…
Амук (филолог, занимающийся в основном проблемами лексики древнебруснианской литературы) готовился в душе к изменению образа жизни и поэтому не мог уснуть этой ночью. Почитал что-то по истории. Просмотрел «Слоговые сонорные в праязыке планеты П» — неоконченную работу, которую писал.
В жизни Амук много путешествовал. Библиотека Луина, Шоссе Докторов Наук, Профессорово, Библиоград, аллея Хорошей Книги, Мюзикл Сити и другие улицы и города Зоны Р. очень много значили для него. И больше он никогда ничего из этого не увидит! Смириться было тяжело.
Встав с постели, Амук взял дневник, который вёл на досуге. Туда же он записывал озарения, возникающие по разным поводам в сознании, и даже в глубине души считал себя чуть ли не непризнанным гением. Называлось его творение «Над повседневностью прозы». Собственные старые мысли оживали в сознании: «Произведения разных авторов восходят к одному Божественному Бессознательному». «Лучше не только доказывать людям, что ты чего-то стоишь в этой жизни, но и убеждать их, что они сами чего-то стоят в ней». «Для человека, занимающегося творческой деятельностью, прекрасная сторона есть во всём». «Задача писателей — раскрывать то хорошее, что есть в человеке». «Как хорошо, что люди, потерявшие человеческий облик и язык, навсегда ушли из Зоны Р.; люди, е*аться-плеваться для которых было главным делом в жизни». «Берегись автоагрессии: только зло, направленное на тебя, ты способен ощутить в полной мере. Так не твори же зла!» «Поскольку я вас не знаю, вы для меня прекрасны!» «Только понимающий всю силу человеческого слова оценит роль филологии». «Главное — писать интересно, пусть не серьёзно, лишь бы людям понравилось». «В ранней молодости я мечтал, что все люди исчезли с планеты П, остались только мы вдвоём с Ней. Больше никого... Тогда я дал бы волю своей страсти, а Амани бы не посмела отказать ввиду отсутствия какой-либо конкуренции. Теперь же Амани исчезла из моей жизни, и среди всех остальных людей не найти никого более одинокого, чем я!»
Последняя запись касалась бывшей девушки учёного, которая ушла навсегда в Зону Н., ибо поняла, что её всё достало, так как потеряло последние крупицы смысла. Свет науки уже не согревал её, а чем ещё, кроме наркотиков, наполнить свою жизнь, она была не в состоянии придумать. Филологу нельзя стало общаться с ней. Амани обменялась местами с умирающей проституткой, которая хотела успеть поработать в науке перед своей смертью.
Наутро Амук взял отпуск на работе, чтобы объяснить своё отсутствие.
D…
Амук с бутылкой «Амагеррто» в одной руке и сигаретой «Пурупи» в другой подошёл к двери с надписью “Fight club”. Он уловил суть дела довольно быстро, и вскоре стоял перед соперником, изображая злобу лица и бешено вращая белками глаз. И всё-таки Амук так хорошо словил, что не смог сам добраться домой.
На следующий же день ударом по челюсти Амук вырубил оппонента.
Однако вскоре учёный устал от удовольствий и ушёл в С.К.З., издав перед этим книгу, ставшую бестселлером.
Однажды на задании в Зоне Н. Амуку стало плохо. Вскоре он умер от суперспида. Амани умерла через год после этого от AD-1.
Амия работал в Зоне Р.: разрабатывал новое медицинское оборудование. Он сам открыл болезнь в себе, с которой ему было не выжить. Тогда он снова вернулся в Зону Н., где ушёл в Прямой Удовлетворитель Либидо. Оставшиеся два года просто дожил во сне.
Ещё в то время, пока Амия был на обследовании в Зоне Р., выяснилось, что поразившая его болезнь оказалась вирусным последствием целого комплекса наркотических средств, своего рода неожиданным «приветом» из Зоны Н.
Более того, выяснилось, что сам препарат AD-1 постепенно претерпевает трансформации вследствие изменения некоторых биоактивных элементов, лежащих в его основе. «Болезнь Амии» поразила огромное количество жертв.
В результате этих эксцессов было принято решение об отмене Зон Наслаждения и Разума. Все запасы AD-1 были уничтожены.
…Молодой человек подошёл к прилавку и шёпотом спросил продавца:
— AD-2 есть?
— Конечно!»
...Опустошённый, но довольный написанным и собой, Витя позволил сознанию уплыть в мир сна.
Глава 9. Entering the Zoo
Время мерно отбивало такт, кралось 24-метровыми шагами вперёд, напомнив вскоре, будто в прежних школьных сочинениях, о «счастливой поре очередных каникул». Перед тем, как отметить Новый год, друзья решили посетить Московский зоопарк. Фили с ними не было — сказал, что сейчас у него «дикая запарка — тут не до зоопарка». Из тех троих, кто пошёл, никто не был в зоологическом парке с детства. Мысль поглазеть на менее разумных и поэтому более счастливых существ зрела давно, да всё было как-то недосуг. Или — не до сук. Хорошее настроение и солнечно-морозная погода обещали: время протикает не напрасно. Зимой меньше видов открыто для наблюдения, но тому, кто умеет смотреть, этого вполне хватит.
Они ходили меж клеток, подмечая мельчайшие нюансы и аллегории животного мира, равно как и людского, ведь люди в зоопарке — особая статья. Там неопытный парень не может в должной степени овладеть вниманием девушки, с которой пришёл, и на челе явственно проступает досада. Здесь малыши лазят по памятнику. Пусть себе лазят, пока ещё — малыши. Недолго им лазить…
Поначалу парк оправдал все самые смелые ожидания: впечатлений была уйма. Друзья радовались, как дети. Но вот они дошли до павильона с ягуарами. Там разные уроды — через одного — делали фотоснимки со вспышкой, несмотря на развешенные повсюду листы с просьбами этого не делать — чтобы не вредить нервам животных.
Виктор хотел было сделать замечание, но, увидев, что животные к вспышкам относятся спокойно — они спят или их это не волнует — передумал. Лишь появилось желание повесить на каждого посетителя зоопарка предостерегающую животных табличку: «Осторожно! Люди опасны!»
Да ладно бы ещё, если бы только дети вели себя шумно и неадекватно! Но ведь и взрослые — туда же! Животные же не могут не только защитить себя, но и оценить причиняемое им зло.
Пока Валя и Сеня обсуждали Panthera tigris tigris (ver. alba) — цветовую вариацию бенгальского тигра, попросту white tiger (посетителям пояснялось на специальной дощечке, что в 1951-ом году индийский махараджа нашёл на охоте тигрёнка, который стал первым представителем этой породы. Его назвали Мохан. Тигры белого цвета родились только от спаривания Мохана с одной из его же дочерей от рыжей самки, все белые тигры в мире сейчас — его потомки. В природном окружении особи такой окраски не выживают, гибнут. Могут жить только в искусственно созданной среде обитания), Сеня размышлял: «Давно уже стало общим местом вести беседы о „тупости американцев“, противопоставляя им русских. Только, дорогие господа-товарищи, вы с вашими дешёвыми сериалами и ток- и реалити-шоу, косящими под Запад, уже давно их не только догнали, но и опередить смогли, будто ниндзя-черепаха, подтверждающая апорию Зенона через тысячелетия. Я говорю не про всех — всего лишь про абсолютное большинство… Люди-пустышки... А душа суть иммортальна. Даже если это душа слона... Всё было не так когда-то. Вспомнить хотя бы Елену Трифоновну, земля ей пухом! — учила нас истории классе в пятом. Не только ведь хорошо и грамотно учила по своему предмету, но и рассказывала о жизни, учила ей… И — сравнить с тем, как истории на те же темы звучат сейчас…»
Какой-то пацан, подошедший к клетке с потомком Мохана, воскликнул по поводу тигра:
— Прикольный чел!
— Привезли тебя из твоей тёплой Африки, бедного, — женщина средних лет, что стояла справа от Вали, поспешила продемонстрировать всем своё невежество в вопросах зоологии…
В помещении с медведями мрачные мысли были несколько рассеяны комичным бурым зверем, сидевшим в позе царя на троне и выставлявшим на всеобщее обозрение эрегированный член. Чем богаты, тем и рады. Мудведь, так сказать.
Впрочем, даже пенис медведя, удобно развалившегося на бревне, казался естественным, слитым с сущностью самого зверя, материей и идеей бревна и духом Природы.
Посмеявшись с друзьями над увиденным, Моисеев погрузился, как это у него часто случалось в последнее время, в раздумья, не сильно приуроченные к местности, в которой он находился, и окружающим событиям: «Побывать во многих мирах, оставив в них свой след; взять всё лучшее и обогатить Вселенную новыми мирами — такова писательская задача. Ну и, разумеется, — стать совершенным орудием в руках Бога». Накануне он записал в ежедневнике: «Я хочу одного: переселиться в мир книг на постоянное жительство. Хочу, чтобы каждую секунду каждых 24-х часов каждых суток каждого месяца каждого оставшегося мне года моё сознание скользило только по волнам строк, бухтам страниц, морям книг. Только писать и читать. Только это. Я один из немногих, кто не посмеётся над этим. Просто таков мой путь…»
…Очковый медведь полностью оправдал своё имя — он так и не показался. «Очканул!» — резюмировал Валёк.
Прошли ещё. В загоне, сразу за лошадьми Пржевальского, стоял кианг. Как выяснилось из надписи на табличке, Ольга Шелест опекает сего непарнокопытного. Что ж, т.н. «опекунство» в зоопарке, наверно, — хорошая тенденция: кому-то лишний кусок корма и тепла, кому-то — пиара.
В отдалении виднелся какой-то дебил, дающий у вольера верблюду хлебнуть пива. Они прошли чуть дальше, и узрели, как ещё один кинул в обезьянью яму жвачку, которую подняла макака и принялась радостно жевать. Бог даст, не умрёт…
Адекватный человек придёт — каждодневная работа для животных. А невежественный кто? Да редкие животные, некоторые в Красные книги занесены, просто могут умереть! Ведь в зоопарке их по научной методике кормят, а им чипсы суют!..
В зоопарке Виктору открылась одна интересная закономерность, а именно: людская тупость особенно выпукла там, где собирается компания сразу из нескольких человек. При этом выяснилось, что тупость увеличивается прямо пропорционально концентрации людей в одном месте.
Через мост прошли на вторую половину. Когда прям при Викторе, стоявшем сбоку, начали кормить зверей, он уже не выдержал и высказал людям, в чём они неправы. Слава богу, послушались несмотря на его молодость.
Дошли до горки, где соседствовали разные горные копытные. Из всех них только козёл подошёл к клетке в надежде выпросить кусок хлеба.
Глядя на него, Валя процедил:
— Почему-то политикой занимаются, как правило, козлы. Такое вот противоречие…
— И в чём тут противоречие? — спросил Сеня.
— В том, что мы тоже вынуждены просить хлеб у козлов.
— И ждать от них молока, — вставил рассеянно Витя.
Дальше! Что это за существо? Вон там, за грязным стеклом в павильоне обезьян? «Да это же „Снежный человек“ из нашей песни!» — узнал Семён. Рядом онанировала мартышка…
Террариум. Тупорылый крокодил, аметистовый питон.
Ух, ты! А это уже курица и лиса, мыши и кот в одной клетке. Да где же вы такое видели в мире людей, где все едят всех? Не прошёл мимо уже подуставших к вечеру ребят и почерпнутый из надписи на табличке факт того, что характерной особенностью тульских бойцовых гусей является крутоносость — видимо, крутизна гуся прямо пропорциональна крутизне носа.
Выходили сквозь щель чуть приоткрытых ворот. Виктор для себя по ходу пути резюмировал сегодняшний поход: «Хоть у животных и отсутствует словесное мышление, они вовсе не производят впечатление существ, живущих бессмысленной жизнью — чуть ли не в пример людям». Виктор прежде бывал в зоопарке, поэтому мог сделать вывод о том, что животные постепенно эволюционировали: «Они уже начали подозревать, что выход — совсем рядом. Их всё сильнее манит дверь; они понимают — стекло отделяет их от свободы... Чёрный ягуар, бешено рыча, тычется лапами в стекло. Шипоклювка и веероносный голубь внимательно вглядываются в посетителей, мечтая о побеге. Звери! Придите и заберите наши грязные тела, очистьте наши грязные душонки! Ведь эти вандалы, эти варвары ничего не читают, ни о чём не думают! Им хоть весь зоопарк испиши предостережениями — не почешутся».
…Витя вернулся усталым, но довольным. Рука слегка затекла, и это вдохновило на то, чтобы присесть перед монитором и набросать:
6. «Зудящая рука, тексточеловек и его татуированные мысли»
«Не понимаю людей, которые мучаются в раздумьях о правильности выбранного жизненного пути. Про себя я точно знаю — я всё делаю не так. Поэтому я спокоен», — подумал Васильев.
В сумерках люди ждали трамвай перед остановкой. Тот запаздывал — прятался в депо от морозного ветра. На самой остановке, где стоял Вадим, никого не было — все стояли несколько дальше — там, где будет первая дверь, когда водитель остановит. Но и там он не сразу заметил людей — лица едва выделились, подсвеченные снегом и спрятанные вечером. Лица казались масками, нарезанными и раскрашенными на бумажной фабрике. Порою зимними вечерами мир казался одной большой Потёмкинской деревней.
Вадим Алексеевич ждал с ощущениями калеки по жизни на паперти, которого протыкает холодом насквозь. Подкатился человек без ноги в инвалидной коляске, тоже стал ждать. Снег засыпал две борозды, оставленные гнутыми колесами.
Инвалид открыл банку кока-колы, глотнул, съел пирожок. Пробормотал что-то. Наконец подъехал транспорт, Васильев прошёл ненавистное АСКП. Водитель сжалился над инвалидом — открыл среднюю дверь. Ловко перебросив усилием рук и ноги своё тело и кресло, человек уселся на свободное место.
— Я прошёл! — через пять минут какой-то парень спортивно перескочил турникет, затем по инерции проскользил по полу несколько метров и уперся бедрами в плечо инвалида.
— Я видел! — вошедший следом друг спокойно опустил карточку. Он пристроился над коляской, преградившей проход дальше, но смотрел в окно без досады. Через несколько остановок одноногий засуетился, готовясь выходить.
— Я помогу, — спокойный не брезговал ни сальным видом калеки, ни лишними движениями.
— Если не затруднит… — отозвался калека. — Нужно только спустить коляску вниз.
— Заморыш как говорит! — прыгун заржал в голос, заставляя содрогнуться пассажиров, включая Васильева, смотрящего «социальный ролик» на ходу, и покоробив своего же друга.
— Ты вообще в хлам! — прикрикнул бывший «спокойный», высадив инвалида и вскочив обратно на подножку.
«Прыгун» дышал перегаром, смеялся и громко вещал что-то о войне; о людях, ставших после неё никому не нужными... Васильев не стал прощаться с трамваем, так и не звякнувшим в свою очередь, который выпустил его на снег со скрипом. Скрип гулял с ним мимо палаток в поисках “Red Bull’а” и не находил. Они вместе отправились к метро, потому что мороз крепчал.
На стене вестибюля кто-то начеркал: «Wiki — обобщённое знание миллионов. Wiki — нео-наркотик для интеллектуала».
Через какое-то время Васильев уснул на «Кольцевой». С утра перешёл на другую ветку. Вышел из поезда, присел на одну из жёлтых скамеек со следами забомжёванности. Скамья стояла возле того края платформы «Спортивной», который обращён к идущим в центр поездам.
Когда-то «Прибытие поезда» было событием, а теперь практически любой желающий имеет возможность снять на камеру своего мобильного подобный «шедевр». Кроме разве бомжей… Из норы “А” в нору “B” проносились по конвейеру гремучие змеи. Посередине пути, в пункте “С”, пресмыкающиеся делали привал и обильно испражнялись. Из всех пор их синхронно и ожесточённо выползали такие же гремучие, как змеи, люди. Не отличающиеся от них внедрялись в образовавшиеся пробелы в организмах гадов, и конвейер уносил всех во тьму. Наиболее адовые звуки исходили от проносившихся порой змеек без начинки из теснившихся во чреве пассажиров — змей злило то, что приходится испражняться вхолостую. Вослед каждой такой порожней твари, уже укрывшейся за вратами пункта “B”, долго и мерзко визжала слегка „тормознутая“ дежурная: «А—та—ай—ди—и—и—ти—и а—а—а—ат кра—ай—а пл—а—ат—фо—о—о—р—м—ы—ы—ы—ы!..»
Тупые вопли «совковой» леди не выводили Васильева из душевного равновесия. Оно было устойчивым в плоскости такой смеси: 60 % от нормального состояния психики, 30 % паранойи и 10 % — Dementia Praecox. Это не было худшим вариантом на тот момент исторических блужданий страны. Соотношение увеличивалось с возрастом в пользу паранойи (сокращая долю нормального состояния), а у более молодых преобладала Dementia (также в ущерб нормальному, если принимать за норму здоровое состояние).
Внутренние весы Васильева качнулись влево, лишь когда левая рука проявила самоуправство, начав зудеть. Странно зудеть, нехорошо. Зудеть, как зудит совесть вчерашнего студента, психологические проблемы которого связаны с необходимостью поиска места среди людей, объединённых отношениями взаимообъедания.
«Блин!» — только и подумал ВА.
АВ аккуратно засучил засаленный сучками рукав, почесал мохнатую руку, и вдруг увидел, что по площади чёрного леса от кисти до локтя идёт какая-то надпись красивым каллиграфическим почерком, будто татуировка — чего у него отродясь не водилось. Буквы, составившие в совокупности надпись, объезжали аккуратными синусоидами чёрные изогнутые волоски.
ВВ внимал следующему: «Оставить здесь? Вывести на поверхность?» «Да ну его, пусть чуток ещё посидит. Успеется. Ружьё выстрелит в свой срок...» «А что, если он прочтёт?» «;=))))» От прочитанного узкие сиреневые глаза ВА расширились до предела и полезли на лоб. Зуд во второй руке заставил закатать второй рукав. «Блин. Увидел. Может, послать за кем-нибудь, чтобы его отсюда увезли?» «Нет, рано ещё...» «Так ведь люди видят его панику!» «Они только делают вид, что их что-то интересует. Их души отданы за суши. Их уши тонут в эфире, их суша в материальном мире! Кому какое дело до него, сам подумай?..»
ВА схватился за голову, вскочил с лавки и побежал к эскалатору. Затем — всё так же бегом — вверх по ходу его движения. На бегу начала было зудеть правая нога, но перестала. АА вышел из метро, сел на засиженную «голубями» и голубями лавчонку во дворах под сенью берёз. Руки позудели чуть и тоже перестали. Васильев решил поправить сожжённые экстремальной ситуацией нервы с помощью батла “Red Bull’а”, который здесь всё же имелся. Залпом проглотив содержимое миниатюрной банки на всё той же лавке («Шестьдесят рублей за глоток, мать их!»), он засуетился в поисках импровизированного сортира. Место за гаражами показалось подходящим. Но — так ему только показалось! По пути в вожделенный закуток крайняя плоть дала о себе знать нетипичной болью и зудом. Это не было связано с каким-либо венерическим заболеванием — всего-навсего продолжение сегодняшнего невольного бодиарта...
Надпись, что появилась на яйцах, гласила: «Ссы, не бойся пока что... Мы потом к тебе ещё вернёмся, и вот тогда проссышься по-настоящему! Г р а ф и к а т о р». «Дурацкое имя!» — прошептал, покосившись на надпись, ВС.
Вот уже анальный зуд настиг бедолагу. СВ, стянув штаны, боковым зрением попытался разглядеть надпись, но ничего из этого не вышло.
Натянув штаны, АС вернулся к уже ставшей такой родной и близкой лавчонке. Господин Васильев решил не комплексовать и подошёл, вновь спустив штаны, благо рядом никого не было, к стоявшему рядом «Мерину». Глянул на отражение своего упитанного зада в зеркале заднего вида иномарки. Шрифт был крупным, поэтому он смог, покрутившись так-сяк, уловить смысл написанного: «Пни меня!!» «Абанамат!!!» — прокомментировал начитанный АС.
ВС попросил у школьника, который сидел на соседней лавочке, штрих-замазку. Школьник сперва, пока Васильев его не заметил, был занят тем, что запечатлевал редкие кадры жирного голого зада для публикации на “You.tube”, но лишь ВМ обратил на него внимание, он сразу сделал вид, будто что-то пишет в своём ежедневнике. АВ замазал надписи на руках и заду. Но поверх замазки, едва она подсохла, появились новые «загадочные письмена»: «Ты чё, борзый, брателло?!» «Люлей ему дать, и всё!»
Как назло, не успел ВА закончить со своим задом, как откуда ни возьмись появилась группа матерящихся и гогочущих рабочих. Пришлось от греха подальше ретироваться. «Что за постмодернизм?!» — воскликнул ВС, бросив очередной беглый взгляд на предательское тело.
И тут же начало зудеть всё. АС стал стягивать с себя вмиг осточертевшую одежду. Впрочем, прохожим не было до этого дела — лишь пара подростков включили видеокамеры своих мобильников.
Вот какие слова покрыли тело АВ:
«Смотри, стриптиз устроил!» «Парень, у тебя будут неприятности!» «Ладно, вызывай „скорую“!»
Сознание поблекло, и Васильев посчитал, что тело уже всё покрыто тату, и враг принялся за его душу. Татуированные мысли шли неспешной чередой.
— Вот — попал!.. Учись, дядя, пока ты ещё жив две наносекунды в этом единственном из несуществующих миров…
— ..........?
— Я кефалю, кефалю, кефалю!
— .........?
— Камбала! Каннибала!
— Греко — сильнейший шахматист Европы первой трети 17-го века... Бллин, что со мной? Уроды, не срите мне в душу!!!
— О! Вроде вернулась спо... Невысокоморальный контингент. Нет повести печальнее на свете, чем о подключенном к модему Интернете. Каждый из нас вынужден пачкать свою бессмертную душу о грязь этого мира. Что, они так и буду...
Маленькие зверушки с пистолетами пришли в психушку к ХВ. Васильев быстро бегал по камере, но они стреляли в него ещё быстрее и без осечек. Печень, почки, пятка, живот, сердце. Пять выстрелов и ровно столько же попаданий.
* * *
Все совпадения в произведении ирреальны».
Уставший, но довольный, Виктор позволил себе отдохнуть и расслабиться с книгами. Он выяснил к этому времени, что чужеземное воздействие на мозг позволило развить не только художественную одарённость, но и предрасположенность к усвоению знаний. Теперь он читал больше, быстрее и продуктивнее, перерабатывая полученные знания в собственные теоретические построения и концепции.

Part 2. Head
Глава 10. Кладбище
Незаметно и неумолимо прошло несколько месяцев, занятых чтением, письмом и учёбой. За это время произошло не много важных событий в жизни Виктора. Умер его отец — спившийся вконец некогда маскировавшийся диссидент и интеллигент (тоже маскировавшийся), мешавший своей семье жить. О нём будет достаточно сказано в своё время. Всё чаще приступы беспричинного, по мнению окружающих, мрачного настроения посещали Моисеева. Страх схватывал когтистыми лапами за рёбра и его и друзей, когда они всерьёз задумывались о том, что произойдёт, если Виктор отпустит кнопку. Руку с кнопкой отныне он предъявлял как покалеченную навек — её поместили в специальный кожаный футляр («человек в футляре, точнее — в хэндляре», — шутил Виктор). Витя сначала не хотел говорить о «серьёзности повреждения», но со временем отмалчиваться дольше стало невозможно. Продемонстрировать кому-либо руку он, тем не менее, отказывался наотрез. Из троих друзей, составлявших постоянный состав группы «Сила Воли», только Сеня продолжал писать песни и совершенствовать технику игры на гитаре: он упражнялся большую часть свободного времени, а как известно, оно есть не у того, кто им щедро наделён судьбой, а у того, кто его сам себе находит. Хотя ему было проще, так как он был школьником. Остальные же «музыканты» успешно сдали выпускные экзамены и вступительные — в разные вузы. Валя, давно уже просиживавший вечера над книгами по психологии, с одной стороны — готовясь к вузу, а с другой — начиная задумываться о грядущей карьере, поступил в психолого-педагогический. Филипп — в природообустройства. Виктор — в Московский государственный открытый педагогический университет имени М.А. Шолохова на филфак. Незачем и говорить, что выпускные и вступительные Моисеев сдавал лишь на «отлично».
До начала учёбы ещё было немало времени. На дворе — лето. Пока никто из Москвы не уезжал, и летние дни перед первым курсом, выпадающие раз в жизни, молодым людям необходимо было украсить таким узором, чтобы и при взгляде из будущего он согревал души. После некоторого раздумья и споров о том, как это лучше осуществить, программа была составлена.
Сперва решили посетить Ваганьковское кладбище. До него тогда ещё проходил маршрут трамвая, добираться было весьма удобно.
— Тут ехать — меньше часа, по-хорошему, — высказался Валя.
— А по-плохому если? — поинтересовался Филипп.
— А по-плохому — больше! — пожал плечами Валёк.
Марочкин, Моисеев и Валжанов, оставив после безуспешных уговоров Сеню спокойно совершенствовать игру на новой шестиструнке, на которую родоки выделили бабло по случаю успешного окончания учебного года, ближе к вечеру поехали на место. «Металлическая» стилистика, влиянию коей каждый из троих подвергся в большей или меньшей степени, сильно располагала к подобным походам, поэтому сей пункт программы споров не вызывал.
Трамвай, весело стреляя на поворотах бенгальскими огнями из искр — начитанный Виктор сразу просёк, что это экстратоки размыкания между проводом и трамвайной дугой — двигался вдоль Ленинградского проспекта. Заняв вакантное место у окна, Виктор достал захваченную с собой книгу священника Павла Флоренского. Творчество Флоренского вошло в круг чтения тёзки однофамильца Венедикта Ерофеева косвенно из-за влияния последнего, пробудившего интерес к Василию Розанову. Когда Витя читал самого Розанова и статьи о нём, то тут и там натыкался на фамилию священника. В конце концов, рок распорядился так, что первый том книги Флоренского «Столп и утверждение истины» он нашёл в библиотеке покойного отца среди томов, отложенных первоначально как неинтересные, и любопытство одолело здоровый скепсис. Строчки кадилом слегка подскакивали в такт с вагоном, впрочем, это не очень мешало. Внимание сначала привлекла вступительная статья, а не Флоренский. Моисеев обратил внимание на слова её автора (им был некто С.С. Хоружий), что шли после описаний религиозной и научной деятельности Павла: «Летом 1934 г. жене и детям было дозволено навестить его. Но вскоре же после их отъезда Флоренского перевозят в Соловецкий лагерь, где он находится до конца октября 1937 г. 25 ноября особой тройкой УНКВД Ленинградской области он был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян 8 декабря 1937 г.» Витя прочитал последнюю строку и посмотрел на часы. На них было 16:37, но ему показалось, что 19. Моисеев произнёс мысленный приговор: «Не простим вам, сволочи, тридцать седьмой никогда!» Особенно страшными казались в связи с прочитанным слышанные некогда в транспорте и на улице высказывания случайных попутчиков, будто бы никаких репрессий вообще не было: всё якобы выдумка врагов великого вождя.
«Никогда не простим вам, сволочи! Ни-ко-гда!!!» — проносилось в мозгу вновь и вновь.
Когда через несколько дней Виктор будет дочитывать «Опыты», он составит собственное мнение о содержании книги в целом: сочтёт изложенные в ней идеи, переданные с такой убеждённостью автором, красивым сплетением нежизненных построений («Смешные, хоть и честные попытки вербализации Бога в рамках равнобедренных треугольников; в памяти сразу всплывают слова одного из героев Джека Лондона: „Вы ищете объяснения вселенной и самих себя в собственном сознании. Но скорее вы оторветесь от земли, ухватив себя за уши, чем объясните сознание сознанием“».); занятным чтивом, которое всё же не способно увести в свой мир Моисеева сразу и навсегда — в отличие, например, от В. Пелевина.
Пока же он читал и мысленно вступал в полемику с о.Павлом, с самого начала заведшем речь о богатствах, пусть и духовных. Виктор думал так: «Разве не сказано в Новом Завете, что „легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в царствие небесное“? Богатства… Но разве не «блаженны нищие духом»? Если не вдаваться в то, как это трактуется, а брать слова в готовом виде, как они есть…» Впрочем, любая организованная религия вызывала множественное недоумение Виктора полярной возможностью трактовки большого количества мест. Самому Виктору казалось очевидным то, что любая религия, построенная на Святом Писании, есть глупость несусветная. «А я верю, что Богу нет дела до организованных религий» — писал Стивен Кинг, Моисеев был с ним полностью согласен. Помимо этого, Виктора смущали и другие соображения. Например, с позиции христианства получался такой парадокс: если бы существовала машина времени и кто-то решил вдруг грешить всю жизнь, а в старости вернуться в прошлое, чтобы исправить все ошибки — разве не избег бы он тем самым ада с его муками? Грех искуплён — да его и не было вовсе! Какие, мол, претензии?!
Уловив боковым зрением неспешное движение опиравшегося на палку при ходьбе тела, Витя уступил место зашедшей бабусе.
За стеклом красовалась природа: травка, деревья, всё прочее. Сквозь небольшое отверстие на месте оторванной ручки, за которую открывалось окно, всё виделось более ярким и цветным, чем за самим матовым стеклом. Виктор подумал о духовных богатствах и Флоренском. Может, они не так уж бессмысленны? Может, с их помощью можно увидеть более яркий мир?.. Нет, решил Виктор, сейчас он отвечать на этот вопрос точно не будет.
Слева от задумавшегося Моисеева стоял Валя. Валжанов внезапно ощутил усилившееся давление и толчки сзади. Мощные руки доморощенного шварценеггера размеренно надавливали в область поясницы, впечатывая подростка в вертикальную перекладину, за которую Валя держался. Это заставило задуматься и оглянуться. Дед. Сто лет в обед, но ещё полон сил. Он, вообще-то, «разбирался» со старухой, а Вале досталось за компанию случайно — слишком уж амплитудно размахивал конечностями развоевавшийся дед… старичьё сам также ткнулся лицом в плечо Вали. Этот факт озлобил старика до такой степени, что он махнул локтём в сторону пожилой дамы, по-видимому, подсмотрев такой удар у молодняка. Стоявший рядом мужчина спас старуху от верного нокдауна, поймав деда за руку. Начался серьёзный разговор. Валя выключил MP3-проигрыватель своего телефона, заглушавший окружающий суетный мир. Переглянулся со стоявшими тут же друзьями. «Ты чего вытворяешь?!» — это мужчина возмутился. «Я — инвалид!!!» — воспоследовал гордый ответ. Это было сказано в оправдание агрессии человеком с нечеловеческими силами. Мужчина высказал предположение, что дедок пьян. Виктор, несмотря на задумчивость, тоже приметил суть сцены. Красная тряпка для Стругацких — обыватель, а для Виктора — хам. Хамству — бой! Людская Злость и Хамство — вот те черты эпохи, которые были способны растворить в серой массе любые яркие проявления таланта. Болото современной России… Дедок недовольно рухнул на сиденье. Виктор продолжил чтение.
Через пять минут трамвай вдруг встал. Без видимой из хвоста вагона, где стояли друзья, причины простоял около четверти часа. Вскоре просто ждать надоело, и многие, в том числе трое друзей, вышли. Выяснилось, что лицо (ой ли?) кавказской национальности поставило машину на рельсы. И ушло по своим сомнительным делам. Вернувшись, стало препираться и ругать женщину-водителя трамвая вместо того, чтобы, извинившись, свалить.
— Тебя прав лишат, если сейчас не уедешь! — пытался вразумить негодяя старик, но не давешний — другой.
— Сам провалищ! — верещал плохо расслышавший кавказский «мужчина». Затем добавил: — как будто я один нарющаю! — и, показав рукой на стоявшую за ним машину, которая ни разу не мешала проезду, угрожающе пошёл на пожилого правдолюба. Филипп встал рядом, Виктор с Валей тоже подошли поближе, и уродец, стушевавшись, сел в свою тачку. Моисеев, хоть и антифашист, дал волю злобе, набросав в блокноте, лишь только снова оказался в вагоне:
«Чёрный косарь»
«Когда ты ведёшь себя в гостях хуже, чем дома... Когда ты готов ругаться русским матом на русских женщин, будучи виноватым... Когда ты, ощущая и видя прекрасно свой «косяк», пытаешься только выгородиться, вместо того, чтобы что-то исправить… Когда ты, козёл, не даёшь нам жить нормально, тогда и только тогда я понимаю воинствующих националистов… Люди! Все! Каждую секунду мы изменяем судьбу мира — поймите это наконец, и творите уже добро!»
Скоро рука с бицепсом, перевалившим уже за сорокасантиметровый рубеж, уверенно и крепко легла на плечо:
— Приехали, писатель!
Филипп вернул чувство реальности задумавшемуся Вите.
Оживлённо ребята по одному соскочили с подножки и двинулись в нужном направлении вместе с ещё несколькими людьми с цветами и безразличными лицами. По дороге стояли рядком нищие. Когда у Виктора всё складывалось хорошо, он был не прочь поделиться мелочью с теми, кому в жизни повезло на зло, не важно по чьей вине. Хотелось быть добрым, чтобы не чувствовать себя должником Бога. Паллиатив, впрочем, но тем не менее. Однако бабушка, которой он хотел сунуть пару рублей, что нагрёб в кармане, оказалась просто старухой, то есть она не просила милостыню, а просто зачем-то странно изогнула руку… Данный конфуз и смех друзей Моисеева не смутили. Они пошли дальше. Моисеев приобрёл букет. Проследовав мимо палатки, торгующей по преимуществу литературой и сувенирами, связанными с Высоцким, они проникли на территорию через знаменитые ворота. Кладбище… Оно поражает и заставляет задуматься любого, всюду и всегда — ребёнка, взрослого, stari kashku.
Могилы: Листьева, чья фигура не была для Виктора вполне ясна, но вызывала безусловную симпатию хотя бы фактом запрета рекламы, чем бы ни был он вызван, и Высоцкого («Как там Высоцкий пел про горы? У меня тоже есть свои горы, только — внутри!» — решил недавно Моисеев) у входа сменились далее могилами людей с ничего не говорящими нашим героям фамилиями. Дальше, вперёд, налево — и они вышли к могиле Есенина.
«3-е октября» — было озаглавлено чьё-то стихотворение, напечатанное на листке и вложенное в рамку, приставленную к памятнику. Апология поэту заканчивалась так:
«Я люблю тебя, поэт Сергей Есенин,
Лишь за то, что ты был РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК!»
Виктору нравилось верить, что, вопреки стихотворению, Сергей Александрович заслужил вечную память и народную любовь не одним только этим. Иначе памятник можно было бы смело ставить всякому достающему из широких штанин паспорт мурлу...
Отворачиваясь от памятника, Виктор пробормотал:
— В этом мире дуба дать не ново,
Но и жить ни разу не новей...
— А? — переспросил Валя.
— Так, ничего…
Помня встречи с Машей и темы их бесед, Моисеев не мог пройти стороной могилу Талькова и уговорил друзей, равнодушных к творчеству Игоря, свернуть к последнему «дому» поверженного в бою, о котором не было пропето, но образ которого, безусловно, стимулировал мученически павшего во цвете лет певца, как и всякого Поэта, на творчество и работу.
Ища глазами плиту с изображением музыканта с неизменной медицинской повязкой на лбу — из-за неё Виктор ощущал между ними некое родство — он всё же вздрогнул, когда увидел эти глаза на портрете в окружении языков пламени… Во взгляде Талькова читалась искренняя адская боль за свою страну, и это не было банальными словами — всего лишь правдой. Виктор чувствовал это сердцем, понимал душой.
Лишняя буква, рушащая картину завершённости синтаксической конструкции жизни. Лишняя нота, не переходящая в коду. Человек уходит из мира живых, а лишняя буква продолжением романа отправляется в типографию, размножаясь в книгах; лишняя нота на заводе расходится по компакт-дискам. Эта буква-нота — «я» человека, ставящего собственное творчество единственным истинным мерилом жизни.
«Этот путь не балует нас,
И он дарован нам не даром.
Этот путь тебя не предаст,
Пока горит твоя свеча».
«Если „я“ Талькова — на CD, — думал Виктор, — то где же будет моё „я“? В грядущем, ещё не написанном?» Эта сладкая возможность манила к себе, ласкала и успокаивала уставшее от каждодневных бурь нутро. «Настоящее творчество — тяжкий труд, но, пожалуй, лишь эта работа — не на „чужого дядю“. Приходится вырывать из небытия вещи в последний момент перед тем, как их поглотило бы забвение, и в результате всех мук рождается любимое чадо... с которым жить уже не тебе. Утешает лишь, что время всегда принесёт вдохновение на блюде из субъективных переживаний. Можно с уверенностью сказать, что Тальков жив, пока его голос всё так же наполнен для слушателя эмоциями и болью, бессонными годами и натянутыми вместо струн нервами. А что до тех, кто при жизни поэта были его врагами, а после смерти стали позиционировать себя истинными его друзьями… У них тоже есть своя собственная буква. Буква „***“!»
Моисеев оставил букет, и они пошли дальше.
Мимо статуи — некоего навсегда 9-летнего Алёшеньки — прошли к могиле Витиного деда, находившейся недалеко. Постояли. Валя предложил далее зайти к Миронову — его любили все. Памятник… Крест в виде пустоты. Красиво, символично, но у многих тут было куда более убедительно. Только дело не в памятнике. Жизнь и смерть не баблом и не «мерином» меряются.
Перед уходом решили ещё раз пройти мимо Талькова.
Постепенно темнело. Рядом с могилой стояла стена — аналог стены Цоя и прочих, которая была исписана поклонниками. Филя помочился на неё, что вызвало бурю негодования со стороны друзей, особенно Виктора, но дальше дело не пошло.
По дороге домой Витю ни на секунду не покидало ощущение, что Филя нассал не на стену, а прямо ему, Виктору, в душу. Причём, не только нассал, но и наблевал.
Дома он, однако, подуспокоился и даже написал «Астральные звонки», вдохновившись статуей Алёшеньки.
7. «Астральные звонки»
«Не помню, какой был день, когда начались эти звонки. Понедельник? Вторник? А может быть, четверг?
— Ты ещё не переехал?
— Выбор уже сделан? — таковы были основные темы, лейтмотивом проходившие в абсолютно всех звонках, и предлагавшиеся мне к обсуждению. Номер звонящего не определялся никогда, сейчас я нисколько этим не удивлён: какой может быть код из трёх цифр после восьмёрки у тарифа «Астральный»? «666»?
* * *
— Скоро Выбор будет сделан. Готовься к переезду.
— Слушай, риэлтор, блин, я до тебя ведь ещё доберусь!
— Доберёшься, Алекс. Это для тебя ни хорошо и ни плохо, хотя немного страшно. Ладно, Лёша, не кричи, пока!
(обрыв связи)
* * *
...Я не запомнил дня, когда всё это началось, по простой причине: памяти незачем было фиксироваться на том, что казалось обычной ошибкой. Или не менее обыденной тупой шуткой. Наплодили уродов!
* * *
— Это Света. На этой неделе Выбор будет сделан. Ты готов?
— К чему, дура? К чему готов-то?! Что за шутники собрались? Ваша контора меня уже конкретно достала! Не оригинально ни черта, — усмешка. — Зато хотя бы меняетесь: то мужик, то женщина.
— Это Саша звонил до меня.
— Да хоть простокваша!
* * *
Раз в день мне обязательно звонили. Иногда — больше, и тогда целый аншлаг полифонии «радовал» меня все пять, а то и шесть раз на дню. Это продолжалось около недели — самой длинной недели в моей жизни. Нелепая популярность!
Я прошёл путём от вежливого удивления и недоумения, напряжённого недоверия и нетерпения, пронзительного раздражения и грубого хамства, сквозь злобу, ненависть и сомнения — к страху и, в конце концов, вере.
Теперь я жду. Я знаю: мне позвонят и за мной придут. Так обещал Влад. Я ему верю.
* * *
— Ты тут? Не переехал? Влад это.
— Кто?
— Влад.
— Дракула, что ли? — съязвил ваш покойный слуга.
— Нет, другой, но тоже — тот самый.
Против воли у меня в мозгу начался процесс сравнения голосов: я решал, похож ли голос звонящего на голос некогда знаменитого ведущего... Я решил для себя, что похож.
— А хоть бы и правда Влад, — молвил я, уже сдаваясь в этой Игре. Объясни-ка мне, Влад, по-человечески — как ты умеешь — чего от меня хотят, что за Выбор, и куда я должен буду переехать?
— Самое интересное — это ответ на последний вопрос. Куда — решит твоя совесть. Внутренний судья — самый надёжный, ведь он видит всё, что ты совершаешь в жизни и чего не совершаешь; знает, о чём лишь помышляешь, не делая. Так что ты сам сделаешь этот выбор, когда тебя позовут. А мы выберем, кто это сделает. Зачастую именно этот фактор оказывается решающим.
— Так кто же это может быть? — не то чтобы я принял всё за чистую монету и сдался... скорее, я был не против поиграть, ведь у взрослого человека так мало места в жизни для игр.
— Всему своё время. Узнаешь. Я звоню просто проверить, не переехал ли ты ещё, — ответил Влад. Ад или рай так к цинизму располагали? Влад — ад... Не верится.
* * *
Я проснулся от звонка. Повернул приподнятую над подушкой голову в сторону видеомагнитофона — на часах на нём было четыре с половиной ночи. Ответив, щелчком открыв свою “Nokia”, оборвал Джеймса Хэтфилда.
— Алёша! Лёша! — позвал детский голос в трубе. Холодок узнавания, хоть и прошло столько лет, поднялся по позвоночнику, замораживая его... Однако там, куда я отправлялся, я быстро согреюсь, если преданья не лгут...
Со мной говорил мой друг детства, которому уже не суждено стать взрослым. Нет, не по моей вине. Разве это вина — перестать общаться с другом из-за глупой ссоры? Не простить, не проститься, не прийти на помощь, когда на друга напали на твоих глазах? Постоять в сторонке и незаметно уйти, узнав на утро, что его зарезали?
Боль в спине... Мой дикий крик... Я сделал свой выбор».
— Анальный секс, анальный звонок, анальный деревянный макинтош! фирма “Death, incorporated” — вяло пошутил Виктор, разбирая свою кровать на ночь. — Контора Никанора. Все виды боли. “BDSM, inc.”…
Глава 11. АСКП как тетраграмматон
Утром Моисеев сделал наконец то, что давно собирался, но стеснялся и ждал, когда внутренний голос скажет, что пора: поместил часть миниатюр и рассказов на сайт “Proza.ru”.
В этой связи он пообщался с Вальком в аське.
VyV (11:22:14 17/07/200*):
— Выкладывать в Интернет? Разве ты не хочешь позаботиться о своих деньгах? А критика… Не боишься её?
MetBROther_Viktor_235899376 (11:25:15 17/07/200*):
— Мне насрать на мои деньги. Всё равно Интернет, всяческие там «торренты» и «рапиды» убили авторское право. Есть люди, которые спрашивают: «Что сделать, чтобы заработать деньги?» И есть другие, спрашивающие: «Что мне сделать, чтобы заполучить счастье?» Я отношусь ко второй группе: жизнь пока не дала мне столь великого дара, как путь наверх, но пути вперёд никто у меня не отберёт. И мне плевать на «чих» каких-то там потенциальных врагов. Автор выражает в произведении те и только те мысли и идеи, которые явно или даже в тайне от себя и намеревался выразить, и поэтому нельзя прислушиваться к фразам типа: «А вот здесь ты не», или «А вот здесь я бы». Я уверен, что хорошее художественное произведение на лжи не построишь — швы видны будут сразу. «Делай, что можешь, и будь, что будет!» — такова моя позиция. Пусть народ не устаёт хвалить или ругать, или проделывать первое и второе с равным энтузиазмом. Я решил для себя: «критики идут на ***». Писать надо, ни под кого не подстраиваясь и ни к чьим мнениям не прислушиваясь. На каждого нормального писателя найдётся свой критик Кривохуев.
VyV (11:27:22 17/07/200*):
— Слушай! Давай, съездим на «******», или на акул в 3-D-кинотеатре посмотреть? Ребята говорят — чума полная!
MetBROther_Viktor_235899376 (11:29:24 17/07/200*):
— Извини, я давно охладел к современному кино... Рекламу мог бы и по зомбоящеру посмотреть, а доброму десятку новых блокбастеров или даже объёмных убийц предпочту какой-нибудь старый фильмец Брюса Ли. Меня рвёт от клиповидности современных массовых кинокартин. Брюс мог научить стремлению к спокойствию и гармонии одними своими жестами, движениями и мимикой. А кассовые сборы современной киноиндустрии свидетельствуют о зрелищности картин, в значительно меньшей степени — об их художественной или интеллектуальной ценности.
VyV (11:32:50 17/07/200*):
— А давай тогда в музей Талькова? Я тут закачал песенок его, проникся очень! Так, что даже узнал, где музей находится...
MetBROther_Viktor_235899376 (11:34:04 17/07/200*):
— Без б. Я зайду.
…Музей обоим очень понравился — не один час провели они, читая статьи о поэте, дневниковые записи молодого Игоря; рассматривали одежду, в которой умер Тальков, и крест, который раньше был на его могиле. При выходе Виктор под воздействием внезапного импульса оставил в книге отзывов следующую запись: «Игорь, ты проложил мне рельсы!»
Обратно ехали в метро, потом на трамвае.
К тому времени на наземном общественном городском транспорте турникеты автоматизированной системы контроля проезда (АСКП) были уже широко распространены. Сквозь слёзы обид и кровь разорванных навсегда нервов народ постепенно свыкался с нововведением. Всё было бы обычно и на этот раз… Но вдруг Виктор увидел контролёра.
Самого обычного худого контролёра в белой рубашке с коротким рукавом. На левом рукаве — нашивка с эмблемой Мосгортранса. «То есть, ко всем очевидным для не совсем ещё дебила минусам, АСКП ещё и не помогает от „зайства“ — раз контролёры нужны?! Перебор…» — решил Моисеев.
Друзья уже давно ривыкли к внезапным приступам глубокой задумчивости, периодически овладевавшим Моисеевым с недавних пор. Валжанов не стал досаждать расспросами о причинах его мрачного вида. Они молча тряслись до нужной остановки. От неё, распрощавшись, пошли в разные стороны.
Настроение Моисееву чуть поднял купленный в киоске по пути новый “Manowar”. Виктор, непримиримый меломан, снимал целлофановую оболочку с истинным сладострастием влюблённого, помогающего обнажиться предмету страсти — и только портил всё дело, тормозя процесс чрезмерностью усилий…
«С каждым летом девушки и женщины одеваются всё откровеннее. Хорошо это или плохо? Хорошо с эстетической точки зрения и плохо для меня, поскольку стимулирует неуместную эрекцию», — думал Виктор. Особенно злили девчата вроде той, что сидела на лавке у соседнего подъезда, — норовящие обнажить стопу, вынув её из обувки… О, да! О, нет! Нет, всё же — о, да! Да, всё же — о, нет!
Добравшись до квартиры, Моисеев перерыл «Яндекс» в поисках сведений об адских машинах на общественном транспорте.
Информация об истории АСКП на сайте Мосгортранса показалась недостаточной, вялые ответы на претензии населения, связанные с нашествием «вертушек» — крайне неубедительными, а обещания и посулы выглядели чистой воды издевательством...
Другой сайт оказался более информативным. Разработчиком АСКП, как узнал Виктор, является компания «Соляркус». Само же адское оборудование на транспорте поставляет фирма «Сморктек». Оба юридических лица — разные отделы одной организации — «Группы Даунворд Технологий».
Дальше начиналось самое забавное (если читать дома, а не стоя в очереди для прохода в салон, подталкиваемый и ругаемый такими же, как ты)... Главная цель внедрения АСКП, по мнению разработчиков, — «проверка технического и технологического решения, которое позволит повысить уровень обслуживания пассажиров». То есть, подопытные «зайцы» — всего лишь бессловесные жертвы в лаборатории адских компаний. Кто будет их мнение спрашивать?! Компания-производитель уверяла, что результаты превзошли все ожидания: автоматизированная система оплаты проезда помогает поддерживать порядок в автотранспорте. Ну? У кого бы после этих строк не зачесались руки?! Нет таких. «Переход на новую систему оплаты и эксплуатации автобусов с турникетами не вызвал никаких проблем („Кроме резко возросшего количества сбитых пешеходов и ряда других мелочей“ — мелькнуло в голове). Автобусы заполнены без давки. Турникет стоит, а пассажиры не висят на подножках» — вот как, оказывается! Смех да и только — сквозь слёзы. Попутно выяснилось, что «электронный кондуктор» в народе окрестили «дурникетом» и «логовом Мазая».
Итак, вызываемая в начале эпопеи с АСКП, этой «наукой ненависти», прохладная водичка скептически-снисходительных усмешечек и шуточек вскоре разрослась в настоящую бурю негодования, охватившую, как Виктор понял с радостной надеждой, не только его и всех его друзей, которых нельзя было отнести к породе «„мерино“-мажорно-образных», но и широкие народные массы, полностью отученные, однако, за годы TV-обработки от всякой способности к бунту, направленному в разумное русло.
Неприязнь искала выхода и нашла его для начала в форме творчества. Валя и Семён сочинили по случаю стихи. Семён назвал свой банально и метко:
«АСКП»
«О, дьявольский вертел!
Кишки намотаешь
Того, кого встретил,
Монеты считая?!
От края до края,
От пика до спада
Собьём пропагандой
Твои мы громады!»
Валя черпнул вдохновенья непосредственно возле АСКП и осуществил художественный перевод композиции из репертуара Marilyn Manson:
«Дурникет»
«Металл и пластик — из чего собран он,
И много из чего ещё.
Он, как игрушка, входит в твой моск,
И бьёт, ведь ты не прощён!
Свою ненависть к тебе не скрою.
Стоит, сверкает, как сопля.
Я б и не стал выходить из строя,
Но наложила бля.
Что же, сука, ненавидь меня!
Изливай обиду на мне.
Что за шняга вошла в меня?!
Я — твоя АСКП!
Синтез науки и злого гения,
Зашит навек твой проход.
Больно? Ты — живая мишень,
Ты — мутант и урод.
Я не хотел тебя, мой дурникет,
Но кепка мэра — закон.
Что же, сука, ненавидь меня!
Изливай обиду на мне.
Что за шняга вошла в меня?!
Я — твоя АСКП!»
Гадать, кто в этой песне за какие реплики отвечает, было оставлено на волю читателя/слушателя.
Виктор же разродился злободневной фантасмагоричной сатирой под названием
8. «АСКП-upgrade»
«„Рукописи не горят,
А текстовые файлы — не стираются“. (Моисеев — Булгаков)
Жертвам АСКП-балагана и беспредела посвящается
«Не время»
«Нервное время бьётся в мозгах.
Калёным железом впивается страх,
В глазах отражается адским огнём.
С тобою на вертеле только вдвоём.
Как боковой в зубы, вновь АСКП.
Потерян в толпе, на чужой я тропе...
Весь день здесь как тень,
И не жди перемен.
Спасенье есть всё ж —
Для тех, кто похож...»
Водитель, напевая себе под нос: «Ах ты, вещь бесхозная, /Цунером подложная!», нажал на тормоза. Трамвай остановился, и мужчина, бросив свысока glance на стоящую внизу толпу, после минутного колебания соизволил всё же открыть переднюю дверь.
Первый пассажир, охваченный нервным напряжением, поднявшись по стальным ступенькам, прошёл в на удивление большой тамбур. Как только он зашёл внутрь, дверь за ним закрылась, отрезав от остального мира. Пассажир (его звали... ну, пусть хоть Савелий Брундулаев — вроде, такие имя и фамилия ещё не использовались) вздрогнул от неожиданности, печально оглянулся и волевым усилием, способность к которому выработалась в годы советского безвременья, заставил себя примириться с очередным чудачеством борющегося с населением страны начальства. «Наверно, будут ждать, — подумал он, — пока я либо пройду АСКП, либо... но об этом лучше раньше времени не думать».
— По новым правилам, остальные ждут, пока пассажир пройдёт за систему АСКП, так что не базарьте там! — лениво пояснил водитель через динамик внешнего оповещения специально для недовольно забурчавшей толпы, подтверждая предположения Савелия, с четырёх сторон вокруг которого опустилась решётка, шипевшая с характерным электрическим треском.
«Только не показывать свой страх!..» — мелькнула в голове Брундулаева своевременная мысль, пока он из последних сил пытался сохранять видимость внешнего спокойствия.
— Решётка под током! — ненужно объявил искажённый кибернетическими альвеолами голос. Непонятно откуда вдруг возникли два ниндзя с повязками на лице и мечами наголо.
Ближний подошёл к Брундулаеву и протянул руку, чтобы Савелий предъявил свои документы, дающие эксклюзивное право:
— Зя проезд!
— За проезд! — неуверенно отпил «Клинское» Брундулаев, но под нетерпеливым взглядом суровых очей поводящего перед его носом своей катаной ниндзя стал копаться в кошельке в поисках «поездки».
Ниндзя устал ждать и лёгким движением сделал из одного Савелия двух.
— Следующий! — раздался бесцветный голос водителя, и в открывшуюся дверь вбежал невысокий паренёк в безрукавке, из которой торчала пара мускулистых рук (Миша Незассаев). Презрительно глянув на ниндзя, парень, почти не целясь, с двух рук кинул в них пару отравленных дротиков. Для верности кинжалом перерезал горла упавшим японцам. Руками в резиновых перчатках отодвинул решётку, по которой проходил электрический ток.
Немного не дойдя до аппарата АСКП, Миша был остановлен предупредительным ударом приклада винтовки в висок. Не сильно, слегка... Схватившись мгновенно ставшей влажной рукой за ноющую боковую поверхность головы, Михаил с трудом выдавил из себя:
— За что?..
— Так, для профилактики, — произнёс в ответ мужчина-кондуктор с винтовкой в руках, — было б за что — стрельнул бы!.. Я ж не очень сильно бил, бля, так как ты не похож на полного придурка, способного рисковать без билета на проезд своей жизнью. Пожалуй, поверю, что ты не заяц.
— Спасибо и на том… — потёр ушибленное место ошарашенный пассажир.
Из ниши в стене выползло дуло контрольно-автоматического пулемёта, но кондуктор ленивым движением плеча загнал его обратно.
— А на фига вам «винты» выдают-то? Мы же, блин, безоружные пассажиры, типо...
— Хе-хе, ты ещё контролёра не видел!!
— Слушай, а как вот эта деталь называется?
— Эта? Цевьё.
— Да не, вот эта!
— А! Это назы...
БАМС!
Дыщ! Дыщ! (Пара хороших пинков в челюсть уже лежащего неподвижно на полу кондуктора).
Хлюсь! Ш-ш-ш... (Нож втыкается в шею; течёт струйкой горячая и липкая, как ладони персонажей Неупокоева, кровь).
Дыщ! Дыщ! Дыщ! (Серия пинков по трупу, что, вообще-то, уже лишнее...)
АВТОР:
— Слышь, чувачок, хорош труп пинать!!! Хорош, бля! (Оттаскивает своего героя) АСКП — дерьмо, но зачем же трупы пинать?!
Герой бьёт автора по голове. Автор мысленно обещает с ним расквитаться, в реальности же заваливает подсечкой:
— Лежать, сука, бля*ь!!!
АВТОР:
— Хочешь побазарить, гнида, по понятиям постмодерна?! Ты в них, сука, плаваешь! АГСЛ! (Дыщ!) Сидя на толчке — memento mori!
ГЕРОЙ:
— Простите, Виктор, больше не повторится! А что ещё за «АГСЛ»?
АВТОР:
— Напиши английским шрифтом — поймёшь. Я за тобой буду теперь лично следить. Что за герои пошли — с автором базарить собрались по понятиям! Куда катится мир? Вот я дал поток сознания, я ж матов избегаю...
Михаил после всех злоключений благополучно добрался до установки АСКП и пролез под её турникетом.
Разогнув спину с кряхтением и плюнув на ненавистный москвичами агрегат…
— Алло! Да я в трамвае стою! Да тут в одну дверь только пускают. Сейчас полгорода только зайдёт, и поедем... — Запишите его номер! На улице дождь, а он двери не открывает! Ты что, как баран! Сам ты баран! Ты баран! — Загнали, как в обезьянник! Издеваются, а все молчат! — Да они все, как бараны! — Вся суть АСКП — унизить тех, кто беден, /Кто жалок и безвреден, кто не рискнёт вскипеть. — Рот ЗАКРОЙ!
РОТ ЗАКРОЙ!
РОТ ЗАКРОЙ!
РОТ!
ЗАКРОЙ!!!
РОТ!
ЗАКРОЙ!!!
РОТ!
ЗАКРОЙ!!!
Крой...
— Рой!
— Oi!
— Й!!!
…Незассаев повернулся к нему spin-oi, и двинулся далее по проходу. Автор Виктор Моисеев не преминул тут же с ним расквитаться, чтобы не откладывать на потом.
Снайпер-карлик-супервайзер-передаст, скрывавшийся внутри корпуса железной машины системы контроля, спустив курок не дрогнувшей рукой, снял того выстрелом своей снайперской винтовки. Подойдя к неподвижному телу и обыскав его, воскликнул...
(В это время на улице)
— Походу, Петька, сегодня опять не поедем!
— Не, Василий Иванович, сегодня АСКП зайцам не пройти, зуб даю!..
(Снова в салоне)
— Ого! А он ведь не был зайцем! Прости, Господи, мою душу грешную!
После паузы, в сторону кабины водителя: — Шеф! Запускай следующего!!!
Бабка Фёкла по прозвищу «Гранатомёт», леди «совковой» закалки, адским ураганом ворвалась в салон. Кинув гранату в АСКП и сбив всем корпусом с ног контролёра, она потрясла пред его покинувшим юдоль сию телом социальной картой москвича, восклицая:
— Житья совсем нет от вас, Господи!
«Она прошла АСКП» — гласит надпись на бронзовом памятнике бабке Фёкле на Ленинском проспекте».
Едва Виктор сохранил файл и свернул “Word”, как до него дошло, что слова — это хорошо, но ситуация требовала чего-то большего, нежели “Word”... Нельзя, подобно интеллигенции, быть лишь диагностом социальных проблем.
Слово, безусловно, было в начале. А что будет в конце? Дело? Или… ДРУГОЕ СЛОВО? Скорее, второе. Писатели, которым Бог доверил слово на время их творческой деятельности, обладают даром вторичного синтеза — возвращения в слово мира, вышедшего из него же... Но они не всесильны. Иногда нужно брать биту и гвоздить, ГВОЗДИТЬ! А слова на время забыть. Как сказал от лица интеллигенции Гавриил Попов, первый мэр Москвы, замечательно выполнивший свои исторические обязанности: «Если мы не наденем шинели, то Москвы не отстоять. Это как в сорок первом году…»
«Шинелью» для Виктора явились заказанная в одной фирме сотня стикеров с анти-АСКП-истскими надписями наподобие «АСКП — говно!», «Урод — твой создатель ездит на „мерине“, а пассажир только смотрит потерянно…» и прочими.
Для того, чтобы заказать наклейки необходимого размера, Витя специально прошёл за «валидатор»-аллигатор, живо достал рулетку и замерил габариты боковой поверхности «башки» АСКП. Он выполнил все манипуляции довольно быстро, и всё же услышал за спиной сердитое бормотание и ощутил «ускорительный» нетерпеливый толчок в спину…
Задумался: «Когда радиуса действия мысленного взора не хватает, чтобы увидеть истинные причины такого скотского обращения с народом, человек смотрит, куда хватает тупого взора: прямо перед собой… И он толкает замешкавшегося у валидатора на полсекунды пассажира».
Выходя из салона под мелкий летний дождик, он продолжал размышлять так: «Область интересов людей недалёких, которых большинство, лежит только в сфере видимого, материального мира, причём, чаще всего это та область, с которой они непосредственно входят в контакт: погода, машины, телевизор, люди перед их глазами. Только это способно увлечь их. Абстракция кажется им абсолютно непонятной, лишней, ненужной. Понятные же вещи, их оценка и все виды деятельности, вызываемые ими, составляют основу жизнедеятельности большинства. Таким образом, задумываться над тем, не зло ли творишь, для них представляется невозможным.
— О Бог, зачем все эти кучи говна, что ты щедро раскидал повсюду на пути моём?
— Это чтобы ты не сбился с дороги, сын.
В ходе поездок по городу, специально осуществлённых с этой целью, он мог расклеить много стикеров. Остальные расклеили друзья. Большего они не могли сделать, и хотя их усилия не привели к отмене турникетов, они знали — лучше проиграть в бою, чем жить в рабстве! И они верили, что АСКП — эти оруэлловские эксперименты с сознанием с целью выработки в людях ненависти к ближним вместо ненависти к правительству — не пройдут!
Глава 12. Дилемма добра и зла единого пространства и времени суток
«Здесь можно спокойно затаривать пиво,
Можно нормально сандалить вино.
Ночью есть право на грубую силу;
На труд и на подвиг, когда рассвело…»
(“E.S.T.”, «Жизнь на московских окраинах»)
«Грудой дел,
           суматохой явлений
день отошел,
            постепенно стемнев»
(Владимир Маяковский, «Разговор с товарищем Лениным»)
Ночь, просветлев ликом, умерла в этой части земного шара; из тела её вновь воскресло утро. Старый, разве что не дисковый телефон в комнате Сени оглушительно зазвонил, своим немелодичным сигналом без намёка на полифонию вдребезги разбив сюжетную мозаику подросткового сновидения, столь кропотливо собранную из крупиц воспоминаний. Воздушные замки рассыпались, снесённые волной звука. Сеня разлепил веки, повернулся и посмотрел на мобильник: полдесятого утра, и это в субботу! Кого там чёрт несёт? Морщась и гримасничая, приподнял корпус над не желавшей отпускать его манящей мягкостью постели и протянул руку к грубой коричневой трубке. Рывком стащив её с надрывавшегося аппарата, буркнул недовольно:
— Алло?
— Сеня, это Гриша! Полная труба! Собирай своих, кого сможешь выцепить, и дуйте сюда! Чем скорее — тем лучше! В идеале — на эту ночь.
— Так, давай-ка по порядку, Гриш! Что там ещё приключилось? — устало попытался вникнуть в реальную жизнь с её напрягами Сеня. — Гопнички на новом районе одолевают?
— Именно. Подробности при встрече, в двух словах так: получил я люлей хороших — надо бы отомстить!
— Ха-ха, навешали, говоришь? Сам, небось, нарывался? «Я — новая севернобутовская основа, все дела»? Не боись, без проблем приедем.
— И кто на кого нарывался, расскажу… всё расскажу, не волнуйся! Собери, кого сможешь уговорить.
— Люди будут, не переживай, дурное дело нехитрое.
— Сообщи, как решите всё.
— ОК, как только — так сразу. Пока!
— Покеда!
Тем же днём, около половины второго, у здания станции метро «Петровско-Разумовская» стояли и курили Сеня, Валентин, неразлучные Буйвол (крепкий парень небольшого роста) со Штопором (дворовый бухарь) — оба ровесники Сени, и Виктор. Из стоявшей неподалёку палатки звучал «Сектор Газа»; Хой надрывался, повествуя о «Свидании», на котором было «всё понятно, короче, я тебя не дождусь». Непринуждённо болтали о том, о сём.
Взгляд Вити упал на кнопку в стене.
— Парни, никто не знает, что это за кнопка?
— А чёрт её знает! — махнул рукой Сеня, чей рассказ о разводе какой-то девушки на минет был прерван Витей.
— Не жми на кнопку! — подколол отсутствовавшего Филю Валя.
— Чего так плохо? — не понял юмора Штопор.
— Мент выйдет из стены!
— Ха-ха-ха!
— Хе-хе, ****ь! — Сеня сплюнул окурок. — Это, кстати, тема Гришки — «хе-хе, *****!» говорить.
— Знаю, — подтвердил бывалый Буйвол.
Едва лишь все докурили, компания прошла за стеклянные двери в вестибюль. У половины были с собой проездные, остальные прошли сразу за ними. Доехав без происшествий до «Бульвара Дмитрия Донского», покинули подземный ад на колёсах и решили затариться пивосом в ближайшей же палатке — пока просто в дорогу.
В палатке Буйвол обратился к продавщице:
— Два «Козла»!
— Не «Козла», а «Козела»! — сурово поправила всеведающая полная женщина с испитым лицом. Закупившись алкоголем здесь и гамбургерами в соседнем «Макдональдсе», они стали ловить такси. Вскоре какая-то дряхлая «шестёрка» затормозила. С трудом уговорили водителя разрешить залезть всем. Кое-как друзья разместились на сиденьях. Таксист оказался традиционным «шансоноидом» — диагноз однозначный, болезнь неизлечимая. Однако ехать было весело, несмотря на музыкальную безвкусицу, поливавшую уши пассажиров: в руках, как-никак, пивко, а, кроме Виктора, «музыка», казалось, никого не бесила.
Когда проезжали местный не то парк, не то лес — трудно было понять, хотя по логике это должен был быть парк — Сеня думал: «Лес. Сюда б с девушкою, эх-х…»
Водитель остановился, где ему сказали, получил деньги и поехал дальше. Дорогу знали только Сеня, Буйвол и Штопор — они были здесь раньше — в гостях у Гриши, когда тот только ещё переехал. Витя с трудом пёр купленный тут же ящик «Трёшки-Балтики», второй ящик уверенно нёс Буйвол.
Дверь открыл сам Григорий — весьма крупных размеров молодой человек. С одного взгляда становилось понятно, что в поединке один на один далеко не каждый бы его успешно обработал. Каких-то особых синяков на лице Григория заметно не было: лишь небольшой фингал под правым глазом и чуть припухшая нижняя губа. Родители уехали на дачу, зато дома была сестра с парой подруг, которые скоро, как и сама Катюха, тоже собирались уйти. Пока же все удобно расселись на кухне, где девушки пили вино, и присоединились к застолью. Шёл непринуждённый светский разговор.
— А у вас тут парк большой? — любопытствовал Прыгалкин.
— Достаточно большой, а что?
— Нет, ничего, так…
— Грих, а чего там конкретно было-то? Давай, рассказывай.
— Да иду я по району, никого не трогаю. Тут один кекс подваливает — «Есть мобила с камерой позвонить?» Я ему сказал, куда ему пойти; всё, вроде бы, чётко объяснил, а он меня за грудки ка-ак — хвать: «Ты что сказал?!» Ну, тут я ему, конечно же, сразу двинул, он, само собой, полетел, а тут и дружки его из-за угла подвалили. Этого я не предвидел, а надо было бы… Человек тринадцать, нормально? Я честно стал пытаться отмахаться от крайних и смыться, но хер у меня что вышло. Мало того, что наваляли, так потом они меня ещё и в помойку кинули! В общем, надо попытаться кого-то найти и отомстить. Вечером пойдём прогуляемся, думаю. Где их выцеплять, я примерно знаю.
...Полдня Виктор выпивал с остальными парнями (девушки уже ушли), потом спал ещё несколько часов. Проснулся ближе к вечеру. Из центра на полную громкость раздавались “Scorpions” — диск достался Григорию по наследству от старшего брата, погибшего в армии при так до конца и не выясненных обстоятельствах.
Виктор приложился к выуженной из стремительно пустевшего ящика «Балтике». Они сидели на кухне с Гришей, который откровенно хвастал тем, что накануне к нему приходила одна мадам, и демонстрировал Виктору прокушенную кожу на члене.
Витька немного посидел, затем ему захотелось свежего воздуха, и он прошёл на балкон, где уже находился Валжанов. Валя хлестал светлое пиво и смотрел на темневшее небо.
Виктор последовал его примеру и тоже устремил взгляд на звёзды. Валя завёл пьяный разговор:
— Видишь небо, космос?.. Туда летал Гагарин. Он рассказал, какая красивая Земля оттуда.
— А отсюда, что — хуже? Хуже, чем из глаз Гагарина, висящих в пустоте? — почему-то Моисеева потянуло на спор.
— Боже... Глаза, в пустоте висящие…
— Да вся земля в пустоте висит! Камешек в океане. Я тебе скажу ещё более страшную вещь: всё-всё — пустота!
— О-о-о-о-й!.. Я, блин, напуган.
— Глаза, висящие в пустоте — не метаформа. То есть… не метафора, а страшная правда; эти глаза — такая же пустота, и Валентин — пустота. И я. Пустышки в руках у пустоты. Главное — чтобы сердце говорило, но так только в сорокинских книжках бывает.
— Мишки-пустышки. Витя-пустозвон.
— Валюшка-пустушка.
— А тебе твоя пустота даже идёт.
— Пустота — залог бытия!
— И здоровья!
— Пустота спасёт мир!!
— Пустота сосёт мир.
— Полость жизни наполняется пустотой вторичного синтеза в океане бытия-не-в-себе. Вещи-не-в-себе засасываются в пустоту из пустоты. Путь от пустоты в пустоту пустынен.
— О пустоте можно говорить опустенно и до опустения.
— Чтоб опустошённо упасть в пустующую постель.
— Опустель! Одобавлять око овсем ословам опустоту! «О» означает «пустота и дверь в неё». «О» велико и многолико, как сама пустота.
— Люблю, когда опустошительно, неожиданно и круто рождаются новые миры, пустые от мысли.
— Из матери-Пустоты, чьё сакральное имя — Худ, вышел Дух. Мать-Пустота очень худа даже после родов, даже в своей Сладкой Дыре, и Духу сладко впадать с ней в Инцест. Но скоро Духовный Фаллос устанет от косых взглядов превратного Привратника, ревнующего на пустом месте, а Дыра, напротив, станет чересчур широко открывать радушные объятия. Дух потеряет весь интерес и бросит это дело, что приведёт к неминуемому концу света.
Витя с уважением посмотрел на Валю. Он хотел было поглубже залезть в метафизические дебри, зарыться в анналы пустоты, но на балкон вышел Буйвол и сказал, что уже пора на дело.
Гриша был единственным, кого местные могли узнать, поэтому он надел водолазку с капюшоном, плотно надвинув его на глаза. Желающие захватили оружие: Буйвол — длинную цепь, остальные — пивные бутылки, а кое-кто предпочёл рассчитывать на свои кулаки (их обматывали платком, чтобы при ударе не выбивались костяшки, после чего прятали полученную конструкцию в карманы) и крепкую обувь. Тусовка по-тихому покидала квартиру.
В лифте Буйвол опробовал свою цепь, с грохотом ударив по стене. Цепь била метко. Буйвол спрятал её под куртку от греха подальше, чтобы не палиться зря.
Для начала подошли к беседке, в которой отдыхали два парня и две девушки. Один парень почему-то резко ушёл домой. Гриша знал девушку, которую держал в объятиях оставшийся парнишка, ведал также, что та знакома кое с кем из его обидчиков и могла бы намекнуть, где вести поиски. Но выяснить что-либо не удалось. Девушка робко высказалась нервным голосом, что никого не видела, и вообще, мол, — они ничего не делали. В это время обнимавший её парень стоял недвижимо, как скала, боясь пошевелиться и привлечь лишнее внимание к себе. Это было разумно с его стороны.
Не найдя здесь лёгкого ответа, ребята решили отправиться в свободный поиск по району. Избежавшим пивного влияния уголком сознания Виктор смутно предчувствовал, что хорошо это не кончится...
И верно — стоило им отойти от беседки метров на сто пятьдесят, как откуда-то сбоку раздался хрипловатый нетрезвый голос:
— Иди сюда!! Я тебя не вижу ни х*я!!!
Подозрительная фигура говорившего, который, по-видимому, просто обознался или выпил слишком много, чтобы думать о безопасности своей задницы, пошатывалась на некотором расстоянии. Ребята переглянулись, к человеку отправился Штопор. Сходу припечатал несколько прямых, но без особого успеха — тело устояло на ногах.
Остальные пока смотрели безучастно, только Сеня двинулся большими скачками к месту событий.
К ребятам подъехал какой-то пацан на роликах:
— Пацаны, есть курить?
Григорий мрачно оглядел его и прочитал надпись на свитере:
— “Lonsdale”… Ты что — фанат, что ли? Фанат на роликах?!
— Нет, нет! — роллер торопливо спиной отъехал от греха подальше, развернулся, и растворился в спасительной ночи.
Между тем, Сеня подбежал к существу и отпихнул плечом Штопора. Прыгалкин одной рукой схватил за шкирку («Хватай время за хвост и не отпускай его!» — подумал Витя при взгляде на столь крепкую — было видно издалека — хватку), а другой с размаха нанёс сокрушительный удар по куполу. Человек сразу же обмяк в подростковой руке; стоило лишь отпустить его, как он упал.
Остальные уже подошли к месту сражения. Все были в лёгком шоке оттого, что лежавшее тело принадлежало… Обычной олдовой алкоголичке! Виктору пришла в голову мысль о дилеммах. Сколько всего построено в жизни на них, даже при поверхностном взгляде на вещи! Вот, например, такая дилемма: бить или не бить за словесные оскорбления на улице? Или… что первично и по-настоящему важно: социальное творчество, или же эскапистские построения фантазии? Сразу и не ответишь. Да и не сразу.
Тем временем друзья, пожав плечами, двинулись дальше. Подошли к подъезду какого-то дома. Оттуда как раз выходили трое пацанов лет по пятнадцати с девушкой. Уже «хороший» Штопор залепил одному пощёчину ни за что ни про что. Тот застыл в полном ступоре, даже не думая чего-либо говорить или предпринимать. Привычная ему Вселенная рушилась у него на глазах... Штопору тут же сделали нестрогий выговор без занесения свои же ребята, а компании посоветовали побыстрее идти куда шли, что они без колебаний и дальнейших споров и проделали.
После этого все наконец-то поняли сами, что на сегодня, пожалуй, и правда хватит, и пошли спать. Наутро парни вставали и с трудом добирались до остатков давешнего пива. Продолжать месть не стали, напротив — все собирались разъезжаться по домам. Гриша ушёл на летнюю подработку — он был охранником.
Ребята постепенно приходили в себя: исчезли мрачные молчаливые существа, им на смену явились весело подтрунивавшие друг над другом сволочи... Кое-как привели себя в норму и покинули квартиру, закрыв дверь и оставив ключ у соседей, как и просил Гришка.
Пока ждали автобуса, без происшествий не обошлось. Буйвол и Штопор затеяли шуточную драку, но движение лба Буйвола попало в такт шагу Штопора, в результате чего нос Штопора был не в шутку сломан лбом его же другана. Кровь хлынула с таким энтузиазмом, будто давно этого хотела — просто ей был нужен удобный повод. Или будто с помощью штопора открыли бутылку «красного», предварительно хорошо её встряхнув. Все сразу полезли с советами: приложить платок, вправить нос, заметно съехавший вбок... Штопор принял платок, но от вправки носа после нескольких попыток, не принесших ему ничего кроме дополнительных адских болей, отказался наотрез. Вместо этого решили дойти до работы Гриши, где тот сидел с важным видом, одетый в форму охранника — ничто в нём не напоминало о вчерашнем. Григорий не был рад компрометирующим гостям. Ничего, что могло бы облегчить Штопоровы страдания, у него не нашлось. Впрочем, кровь к тому времени уже перестала течь.
Друзья вновь подошли к остановке и стали ждать транспорт. Мимо прошла троица панков соответствующего внешнего вида.
— О! Тема! — невнятно прокомментировал Штопор, оценив их мутноватым взглядом. В нём снова проснулся дремавший доселе быдляк. Панки не остановились на остановке, а прошли дальше.
Минут через пять приехал автобус, тусня доехала до метро одну остановку и сошла. Тут же оказалось, что они догнали давешних панков. К ним сразу подкатили Буйвол и Штопор и принялись выяснять отношения. Витя решил проследить за чрезмерно усердными подвыпившими товарищами и подошёл как раз вовремя, чтобы остановить Буйвола, вознамерившегося ни с того ни с сего нокаутировать паренька в балахоне «Короля и шута». Моисеев прервал полёт Буйволова кулака, нацелившегося было в нос панку, схватив за сгиб локтя.
— Ты что! Это же панки! Свои! — торопливо увещевал Витя обернувшегося и высматривающего с удивлением и негодованием, кому там ещё захотелось в репу, Буйвола. Впрочем, разобравшись в ситуации, пацан спорить не стал. Штопор тоже решил не настаивать после недолгих уговоров. Виктор с облегчением отвернулся, как вдруг — глядь — легавые! Мать вашу! Буквально из-под земли — из метро — вышли два милиционера. Моисеев мысленно похвалил себя за оперативность. Товарищи спокойно проследовали мимо стражей порядка и уселись в вагоне. Причём Штопор и Буйвол спали всю дорогу, прислонившись к плечам Виктора с разных сторон.
И даже на этом приключения не закончились! Когда ребята уже подходили к своему району, Штопор подошёл к мужчине, пытавшемуся позвонить по своему мобильнику, и попросил дать ему сделать один звоночек. Мужчина молча протянул шатающемуся парню телефон. Штопор понажимал на кнопки, махнул рукой и бросил аппарат на пол. Телефон разбился. Мужчина молча проводил взглядом сначала телефон, потом разбившего его уродца, уже уходящего, но ничего не сделал.
Всё же Виктор добрался до дома. События этого дня вдохновили его на написание двух миниатюр: «Час ночи» и «Два часа ночи».
9. «Час ночи»
«Они шли с концерта. Возле метро от всей компании осталось человек десять, парни и немного девушек. Встали у входа попить пивка и покурить. Подошедший парнишка, тоже возвращавшийся с шоу, обратился к ним:
— Ребята, есть пять рублей у кого-нибудь?
Кое-кто посмотрел мельком финансы, но все ответили отрицательно и тут же продолжили свою беседу.
— Да вы что, совсем ох*ели? — удивился парень. На трезвую голову, скорее всего, его словам никто бы не придал значения, но сейчас от него тут же потребовали объяснения столь смелых слов. Впрочем, благоразумие пока победило, и парня оставили в покое: вместо дальнейшего нагнетания конфликта, зашли в метро.
И когда стеклянные двери были позади, а турникеты манили к себе красным оком, Вася предложил:
— А пошли — ****ы дадим?
Часть народа осталась следить за гитарами и девушками, а Вася, Пашка и Лёша вернулись на поверхность. Через минуту вбежал Паша и прокричал:
— Пацаны, наших бьют!
Андрюха рванулся с места, предоставив Диме сторожить гитары. Когда он выбегал из стеклянных дверей, в мозгу всплыла картина: он красиво прыгает с ударом ноги, потом агрессивно машет всеми конечностями; может, валит пару человек, но всё же отрубается после серии ударов по его голове, возможно, даже ногами. Именно таким ему представлялось развитие событий, и к такому ходу событий он был полностью готов.
Однако действительность, как это обычно и происходило в подобных ситуациях, по крайней мере, с Андреем, оказалась не столь щедра на удары по его голове. Просивший пять рублей стоял в сторонке и всем своим видом старательно показывал, что он не хочет ни с кем драться, а дружок, которого он позвал на выручку, накачанный бык, лежал под молотящим его будто мельница по башке Васей. Лёша оттаскивал его, и Андрею тоже ничего больше не оставалось, как помочь оттащить разошедшегося приятеля. Вот тебе и «наших бьют»!
С великим трудом Васю оттащили. Поверженный враг даже смог встать самостоятельно, но надо было видеть, как он это проделывал…
Любитель мелочи постоял всё же в стойке напротив также занявшего оборонительную позицию Лёши, но только для понта и чтоб не ударить в грязь лицом перед другом. Драться он не собирался — мозг ещё работал. Впрочем, напоследок он даже крикнул вслед уходившим ребятам, что их ещё ждёт продолжение. Может, и правда ждёт. Попытаются отловить в клубе с друзьями. Но вряд ли им это удастся. В любом случае, Андрей решил завтра в клуб не идти, но не из страха — просто он предпочёл не расхлёбывать заваренную другими кашу».
10. «Два часа ночи»
«Так всё и было, гражданин Начальник, как я вам говорю...
Два часа ночи на часах было, точно помню. Я подошёл к бомжу в переходе, спокойно сообщил:
— Эй, бич, есть маза! Маза есть, говорю, бля!
Бомж приподнял голову и устремил на меня взгляд привычно полупьяных очей. Нечленораздельный звук означал, очевидно, готовность выслушать моё предложение. А может, и не означал, но мне было недосуг выяснять такие детали.
— Даю десять рублей — и бью в нос!
Выставив перед собой обе руки, будто бы защищаясь от уже летящих в него кулаков и ботинок, бомж энергично замотал головой.
— Хорошо, ты меня уломал! Сотня — и пробитие в пятак.
Бомж, секунду поколебавшись, утвердительно кивнул длинногривой воняющей башкой.
«Бамс!»
— Держи кровно заработанное! — я покровительственно протянул с трудом поднявшемуся бомжу лавэ. Тот быстренько растворил купюру в бездне лохмотьев.
Но я не торопился уходить!
— Ещё две сотни с меня — и пара хор-р-роших пендалей по твоим рёбрам. Как вы на это смотрите?
Бомж дотронулся тыльной стороной ладони до сломанного носа, посмотрел на цвет навсегда заспиртованной крови и, поколебавшись, вымолвил, еле ворочая языком и смотря с мольбой в глазах:
— Не надо!
— Надо, Федя, надо! Двести пятьдесят, и учти, что это моё последнее слово! Доведёшь меня — вообще так пробью, без каких-либо денег!
Бомж помолчал, производя в уме пересчёт получавшейся в итоге суммы в эквивалент бутылок водки за тридцать два, но до него быстро дошло, что ему всё равно это не удастся. Кивнул и сказал:
— Х... х... храшо!
— Чудненько! На!.. На ещё, сучёныш! — я выписал обговорённое и добавил после паузы, подняв клиента: — Ваши двести пятьдесят, сэр Бич!
Бомж восстановил дыхание и поспешно спрятал своё богатство, посматривая по сторонам с одновременным выражением на лице недоверия и радостного удивления.
— Ну ладно, Федя! Шутки кончились! Вот тебе новая задачка на тысячу рублей. Тут у меня с собой есть нунчаки. Так вот: я тебе ими в грудь ****ану, и ползи себе домой со всем баблом! Ну чего испугался, дурак?! Потрогай — они не острые, не отравленные, и даже не очень тяжёлые. Э, ты куда это?! Иди сюда!.. Нет, гражданин, я не вам, и помощь тоже не требуется, я сам справлюсь! Ему помощь?! Не время для шуток; идите, куда шли. Так-то лучше!.. Теперь ты. Один, всего один удар, дура! Обещаю! Договор? Вот и хорошо!
«Хренакс!»
— Ну, вставай! Да вставай ты! Бери свои бабки и ****уй отсюдова. Всё, ушёл он... Чёрт, я же ему все деньги отдал! Нет, так не пойдёт!
И я рванул со всей мочи и, естественно, догнал бомжа около палатки «24 часа».
— Слушай, чувак, мне довольно неловко это говорить, но я передумал! А ну, отдавай деньги! «Не, не!»... Чего «не, не», падла?! На! На!! Отдавай бабло, сука!!!
Бомж бился поистине осатанело, но куда пропитому организму было сравниться с моим лишь наполовину пропитым! Я его натурально обработал не по-детски, а вот пульс проверить не сообразил, моя промашка…
Именно так всё и было, товарищ Начальник, вот те крест!
З.Ы. В следующей жизни бомж был боксёрской грушей.
«БДУМС! БДУМС!»
Груша как всегда висела на растяжках и отлетала от мощных хуков, кроссов, апперкотов и свингов. Вдруг посетили её странные видения о том, что когда-то она была не просто грушей...»
Виктор сохранил файл и посмотрел за окно. Вновь было уже темно. Подумал: «Ночная дилемма „бить или не бить?“ решается так: самому не бить никого по возможности, но очень внимательно следить за тем, как бьют другие, чтобы дать этим отвратительным в целом сценам преломиться сквозь призму творческого мировосприятия. Именно! «Не бить, а следить…»
Моисеев выключил свет и лёг в кровать. Вскоре он уже спал.
Глава 13. Очаги Смерти
Вчерашний и позавчерашний дни дружно затонули в море прошлого, оставив после себя неоднородную пену в душе Моисеева: некоторое недовольство собственным поведением и поведением друзей-товарищей, а также неприкрытую радость от переживания и осмысления прежде недоступного опыта. Подленькая радость от мысли, что нахватали всё же не они, нашла-таки себе уголок в области подсознания. На третий день после бурных событий Витя снова захотел посетить Бутово — настолько сильно в нём было любопытство: хотелось взглянуть хоть одним глазком на ту же местность при свете дня. Он позвал Валька с собой — ему было, что с ним обсудить.
Бульвар Дмитрия Донского... Индифферентные дома, мусорные баки и асфальт; приветливое солнце; люди с печатью различных эмоций на лицах. Кто-то озабочен и бежит по каким-то своим делам, кто-то задумчиво и неспешно бредёт, как они с Валей; снайперы по мелким деньгам воровато озираются в поисках жертвы; сурово смотрят похмельные маргиналы...
Просто ещё один день. День, который нельзя ни поймать в капкан ладоней, ни удержать в банке Вечности, а только донести до гроба его тень в проекторе памяти...
В бодром настроении, никуда не спеша, друзья весело обсуждали, в общём-то, абсолютно не весёлые подробности недавних разборок. С бульвара свернули на какую-то улицу, где настрадавшаяся за всё время существования человека почва была жестоко перерыта и вывернута наизнанку — абсолютно типичная для Москвы картина.
— Послушай, Валя... — перевёл разговор в другое русло Витя.
— Да?
— Я тут подумал... Жизнь человеческая проходит, просеивается, как песок сквозь пальцы. Жизнь — это просто медленное увядание, оно начинается с самых первых мгновений нашего пребывания в тусклом мире. Да, редкие светлые дни освещают путь, но они призваны лишь помочь нам вернее доползти во мраке к краю пропасти, за которой только тень вспыхнувшего на мгновение света. А раз жизнь проходит, тает, подобно снегу в оттепель — надо прийти к концу подготовленными. Ты не находишь? — в последнее время под влиянием инопланетного импульса, позволившего читать и писать быстрее и, что важно, плодотворнее всех людей, запоминая из прочитанного больше их, а также благодаря собственному Витиному усердию в нелёгком деле саморазвития, речь его стала грамотнее и «навороченнее».
— Бесспорно, — Валя предпочёл согласиться с набиравшим вес в глазах друзей Моисеевым.
— Разумеется, без порно! Равно как и без наркоты, без «безвредной» травы гопников от жизни; без подверженности тлетворному влиянию окружающего и окружающих.
— Как же это осуществить? — воскликнул Валя, испугав проходившую как раз мимо чью-то маму с коляской.
— Как-как... Как у Артура Шопенгауэра в его бессмертных «Афоризмах житейской мудрости» — при помощи одиночества. Одиночество... Одиночество капает китайской пыткой на мозг и вымывает из души весь сор суеты.
— Гм. Не ново, к слову. — Валжанов не скрывал своего скепсиса.
— Старо как мир, знаю. Ещё греки пришли к подобным выводам, достаточно хотя бы назвать Диогена. Но теперь я дополняю эти рекомендации концепцией «Последнего Раза». Хочу обогатить античные и немецкие завоевания в области духа своими собственными скромными вложениями. Известно, что поток жизни течёт только в одном месте и времени — здесь и сейчас. Назад пути нет. Будем исходить из этой предпосылки. Как натренировать мышцу жизни до той степени, при которой было бы не страшно умирать? Да так, чтобы освободиться одновременно и от страха перед жизнью?
— Не знаю. Говори!
— Нужно свыкнуться с мыслью о смерти, — Витя был доволен, что заинтересовал собеседника. — Для этого используются Очаги Смерти. ОС — это твой билет первого класса на самолёт Смерти.
— Как я могу создавать эти Очаги?
— С помощью методики «Последнего Раза»... Нет ничего проще! Ты просто делаешь что-то в последний раз, зная об этом. Ты был когда-нибудь на переходе через ж/д-пути от «Поклонки» к речке Сетунь?
— Нет.
— Сходи. Сходи один раз этим маршрутом, и больше никогда не повторяй его. Всё, вот и готов твой Очаг Смерти номер один. Понял теперь?
— Да. Удачное начало! — ухмыльнулся друг.
— Угу! — кивнул Виктор и продолжил: — Создав десять Очагов Смерти, ты будешь спокойнее относиться к ней и даже сможешь дружески кивать смерти, подмигивать и похлопывать по плечу за обедом и перед сном.
— Хорошо. Я усвоил твою концепцию. А что ты скажешь тем людям, которые её не поймут? Или не примут, даже поняв и осмыслив?
— Что? Да ничего!
— Ничего?
— Я ничего не скажу им, потому что мне наплевать, если моя методика никому не нужна. Я разрабатывал её для себя и под себя. Sapienti sat, кому надо — тот поймёт.
— Разумно. И много у тебя в активе ОС?
— Порядком.
— Поделись.
— Нет, это слишком личное... Теперь я хочу проверить, как ты усвоил концепцию «Последнего Раза». Каким должен быть Последний Раз перед тем, как твоё identity станет forever nothing?
— Запоминающимся.
— Именно! Плевать, если запомнить вроде бы и некому — тот, кому надо, запомнит. Лично я начинал с примитивной ОС — перешёл через мост на двадцать втором километре МКАДа. И лишь позднее внутренняя жизнь, различные пертурбации и как приятные так и не очень подарки Судьбы привели к возникновению зачётных Очагов Смерти. Сама суть тренировки перед Последним Разом не важна, можешь хоть испражниться с крыши Останкинской башни, но лучше действовать не как я, а сразу исходя из стремления поразить окружающих и себя в первую очередь. Качество важнее всего.
— Качество — параметр квалитативный!
— А количество — квантитативный!
— Хе-хе! Да, я уловил твою мысль. Давай, что ли, уже разойдёмся, а завтра встретимся и обсудим, у кого какие ОС появились в активе.
— Да, давай, пока!
Следующий день выдался таким же погожим и тёплым, однако Витя настоял, чтобы они встретились и поговорили в интернет-кафе.
Подошедший чуть позже Валентин застал друга за посещением сайта Проза.Ру. Пожав друг другу руки, они уселись за свободные столики и сделали заказы. Утолив первый голод, Виктор задал естественный вопрос:
— Как твоя ОС?
— Ну ты и насоветовал! Мимо вонючей промзоны еле добрался до спуска к рельсам... И — только подошёл — смотрю, а там склон крутой и грязюка везде! Да ещё и охранник подозрительно косится. Но я всё ж сбежал по склону, только обувь всю вымазал. Мимо куч грязи и размалёванных заборов прошёл к речушке, а там уже всё было путём... Затем — прямиком до остановки вдоль Сетуни. В голове держал мысль, что это мой последний раз, и эта мысль грела душу, скажу я тебе!
— Ха-ха! Я ж говорил, что надо что-нибудь запоминающееся.
— Да уж, ха-ха...
— Ну что, сын мой, боишься ли ты смерти?
— Нет, Вить, не боюсь уже!
— А боишься ли ты жизни?
— Нет, не боюсь ни жизни, ни смерти — ничего!
— Это правильно!
Немного молча поработали вилками и челюстями. Затем Валя нарушил однообразную картину, спросив:
— А ты чего на Прозе.Ру делал? Смотрел, как читают?
— Да. На днях начали приходить отзывы на те рассказы, что всё же рискнул выкинуть в Сеть: «Зона наслаждения», «Тексточеловек»... И хвалят, и так себе, а иногда — и вовсе непонятно. Кто-то, например, высказался, что «хорошее место „Зоной“ не назовут»…
— Всё равно молодец, давно пора показать народу было. Нравится мне твоё творчество. Нужно нести его в массы. Не слушай советчиков, иди своим путём.
— Я не просто так разместил. Это иллюстрация моей второй концепции, которая носит название «Слава в кармане».
— В чём её суть?
— Спасённое с помощью ОС бытие нужно направить в правильное русло. «Слава в кармане» — таков мой выбор! Основание — литературное творчество, которое и наполнит лишённое страха существование. Кто-то строит, кто-то жнёт — каждого хоть как-то прёт!.. Я же просто ношу в кармане бумагу и ручку. Этим и общаюсь с окружающим миром. Как видишь, всё в рамках концепции «Последнего Раза».
— И ты собираешься вырвать из лап судьбы свою славу?
— Может, и нет, но я не могу жить, не попытавшись хотя бы... — слова Вити искрили эмоциями, которые передались собеседнику. — «Молодость — вот цена таланта, а смерть — цена победы» — таково оно, моё кредо.
— Гм... Удачи!
— Спасибо! — ответил Витя уже спокойнее. — Чтение классики, кстати, способствует формированию двойного Очага Смерти — ведь это путь вслед за уходящей в небытие неразлучной парочкой «зайцев» — героем и автором.
— Интересная мысль. Кстати, ты про ОС что-нибудь написал?
— Стих, — с серьёзным лицом он продекламировал:
Я не чувствую беды.
Нет мне дела до Судьбы.
Раз не чувствую я жизни,
Не почувствую и смерти.
Я — живой среди живых.
Отдохнуть бы хоть на миг!
Жизнь твоя тогда лишь жизнь,
Когда помнишь ты о смерти.
Смерть тебя хранит в пути,
И не даст с него сойти.
Надо только подрасти —
Смерть увидишь впереди!
— Гм. Слабовато, только смысл понравился.
— Да, стишок не особо, потому что это — старое моё творчество, теперь звучащее по-новому. Сейчас я пишу лучше, как ты знаешь, а всё то, что писал до сам знаешь каких событий — туфта. Но туфта родная.
Стихи — как дети.
Мой первый блин
Мне дорог этим,
Незаменим.
— Экспромт?
— Да! — к собственному удивлению, Виктор смущённо улыбнулся. Затем задрал нос в попытке изобразить приступ звёздной болезни. Они немного посмеялись и продолжили есть.
Через пару минут Валя промолвил, перестав жевать:
— Всё-таки ОС — отличная концепция! Интересные мысли, на раннего Коэльо слегка смахивает. И на Гессе.
— Ну так! Жить и умирать нужно смело...
— А главное — вовремя!
Виктор задумчиво повертел опустевший стакан и подтвердил:
— Да, вовремя — это тоже немаловажно...
Глава 14. Москва, давящая червяков
До сентября было достаточно времени. Решив почувствовать себя ещё и в шкуре пролетария до того момента, когда вдохнёт первую порцию кислорода в аудитории, Виктор по объявлению в Интернете устроился работать курьером в компьютерном сервисном центре. Развозя ноутбуки, жёсткие диски, флешки, пульты управления и документы, орудовал одной рукой, помогал действовавшими пальцами левой, прекрасно осознавая, что мир — это не конкурс красоты; это некий конкурс, где, выбирая себе работу, ты выбираешь жизнь. На своей работе, пусть такой недолгой — лишь до сентября, — он надеялся получить бесценный опыт, занимаясь параллельно с доставками, помогающими познанию жизни, своими делами. Отношение, сложившееся у Виктора к новой работе, было в высшей степени неоднозначным: он так уставал от дороги, что порой ему казалось, будто существование потеряло всякий смысл, обретя взамен лишь бессмысленность. Тем не менее в целом можно было констатировать: ожидания оправдались, это оказалось именно тем, что было ему нужно, то есть возможностью читать, писать, учась параллельно развязно и нагло общаться с окружающими — этакая школа жизни под руководством самой жизни без прикрас, покой по ночам и свой век воли в светлое время суток. Такая работа учила ценить время как никакая другая. Школа адекватного реагирования, принимавшая очередного новичка со спокойным равнодушием.
Коллеги и товарищи, работавшие в той же компании, оказались в основном интересными людьми, каждый по-своему… Хотя из молодёжи никого, кроме самого Моисеева, тут не было, он не испытывал недостатка в общении: преодолев застенчивость вчерашнего ученика средней школы, наблюдая, общаясь и прислушиваясь, он узнал много такого об устройстве окружающей жизни, чего ни в одной книге не прочитаешь, кроме Книги Жизни. Впрочем, круг общения Моисеева на работе всё же был несколько замкнут, так как ему не хотелось общаться с заведомой пьянью и маргиналами. «Я несколько старомоден: я не люблю материться на людях и использовать слово „баба“ в разговоре», — думал Витя при взгляде на некоторых коллег. В основном из тех, кто доставлял с ним ноуты, он общался с двумя: экс-монтажёром на телевидении Володей, крупным мужчиной за пятьдесят, и Игоряном (последний работал не в отделе доставки, а на выдаче оборудования).
По странному стечению обстоятельств Владимир оказался монтажёром как клипа Талькова «Россия», так и фильма о самом музыканте. Виктор узнал об этом совершенно случайно — Володька напевал вполголоса «Памяти Виктора Цоя» по какому-то поводу. Они разговорились. Володя вспоминал, как создавался замысел клипа, эти одуванчики-колокола в начале... Стояло «совковое» безвременье, и Молчанов пропустил видео на свой страх и риск. Причём, режиссёрская версия шла на Дальний Восток в течение трёх дней, после чего запускался другой вариант в центральные районы.
От Владимира Витя заполучил видеокассету с редкими интервью, клипами и нарезками с концертов. Глядя на Талькова, делящегося воспоминаниями о своих репрессированных родителях, вспомнил Моисеев и книгу Флоренского со статьёй. Виктор не понимал верующих людей, поэтому и позиция поэта казалась ему странной в этом вопросе, но почему-то именно тогда вспомнилось Непорочное Зачатие и как-то разом почти примирило Моисеева с людьми веры: данный образ помог ему осмыслить утверждение «верю, ибо абсурдно» и сделать умозаключение о наличии двух возможных путей в человеческой жизни: разума и веры. От самого человека зависит, на какой путь он ступит и как далеко зайдёт по нему. А люди на разных путях хоть и не вполне понимают друг друга, но изначально вовсе не враждебны друг другу — несмотря на кажущуюся очевидность правоты обратной точки зрения.
Но вдруг ему вспомнилась истинная роль церкви в истории, и зародившийся было энтузиазм сменился невесёлой глубокой задумчивостью.
— Говорят, Христос обладал большой физической силой. От него было бы больше прока, если бы он пошёл в кулачные бойцы. Расплавить бы купола и отлить небольшие слитки, чтобы раздать нуждающимся семьям — они их загонят как раритеты!..
— Несёт тебя иногда в какие-то крайности! Хорошо, Витя, — продолжил Моисеев тут же свой внутренний спор. — А как же насчёт убедительности художественных православных, католических и протестантских книг?
— Это талант беллетриста, страдающий диссонансом с рассудком. Ну ладно, не хочу об этом: нет силы воли бороться с абсолютным большинством — лучше просто останусь собой…
…Утро. Очередной понедельник. Виктор шёл на работу. Дойдя до палатки «Печать», он проглядел заголовки газет и журналов: «Русский олигарх женится по расчёту!», «Гитлер заставлял Еву Браун готовить ему интимный напиток: слёзы возлюбленной, слюна и её интимная влага!», «Телевизор теперь можно потреблять внутривенно!» и «Компьютер-убийца спокойно гуляет по центру Москвы!»
Моисеев купил свежий «Мир Фантастики». Подошедший откуда-то Валя Валжанов тоже что-то приобрёл в «Печати», задал Виктору вопрос:
— Ну что, курьер, какова обстановка в городе?
— В городе героин и серая зависть. Не люди, а продукты масс-медиа. Фабрика по производству ненависти. Мир слишком сложен. Москва слишком сложна. Слабые не выдерживают. Глупые стремятся ко всему готовенькому. И лишь сильные проходят путь до конца, — сделав паузу, Моисеев продолжил, увидев журнал в руках друга — «7 дней» с белозубым героем «Обитаемого острова» на обложке: — Сериалы — лучший способ сделать народ довольным и тупым в любых, даже критических условиях. Дебильная улыбка моего народа — подарок из Останкина новому президенту. Имплицитный тоталитаризм…
— А мне по ***! Там про хэд-хантинг моя статья.
— Круто!
— Ты как, всё на Прозе.Ру?
— Написал несколько вещей не для души, а для баллов (система анонсов подтолкнула), но уже соскочил с этого дела. Три балла уже не вводят в эйфорию, а рецы, клоны, камменты и прочее не затрагивают струн души. Как говорится,
Готовы все душу отдать за три балла...
Знаете, как меня это достало?..
Разменяв себя на строки
Сетевого эскапизма,
Жизнь моя бурлит в потоке
Из дерьма и онанизма.
И в прыжке от точки к точке
Выбирая, чем ударить,
Жду не той — так этой ночкой
Смерть, чтоб творчество пиарить.
Смысл жизни забывая,
Завывая на весь мир,
На все тачки забивая,
Я спускаю всё в сортир...
Удобряя, одобряя,
Вновь себя приободряя,
Жду, что вынырнет любовь
Из могилы мёртвых снов.
— Да, я читал. «Свет монитора». Стихи — не ложь, а преувеличение, — сказал Валёк ему.
...На пути к метро Моисеев увидел обычную, казалось бы, вещь, которая, тем не менее, его поразила. Он остановился, начал рефлексировать; в нём закипела экзистенциальная буря: «Как может надоесть жить, когда столько ещё не знаешь о жизни? Сколько я здесь ни проходил раз, но, так как сам не курю, никогда не обращал внимания на эту, такую милую ванночку возле мусорного бака! А известный стрейтэджер Максим Каммерер... Заметил ли бы он? Только не тот, что в тупом фильме Бондарчука и Вальковском журнале, — поборов в себе желание сплюнуть, Виктор продолжил рассуждать. — Наша жизнь такая длинная и непонятная, этакий тёмный лес. Пока не выйдешь из него, не поймёшь, куда попал. К тому же в Москве сама жизнь и выстраивает разные формы постмодерна. В связи с этим непонятно, как можно нести чушь о его неактуальности, когда на мир, будто громадный оксюморон, давят шахиды и рафаэли, сахаровы и чикатило, антибиотики и режиссёры детских порнушных фильмов… Разве можно говорить о неактуальности постмодернизма в мире, где помощь оказывается только танками, и вьётся жизнерадостный „Весёлый Роджер“ кровавой демократии?»
Виктор открыл дневник и записал там: «Я — московский постмодернист! Шагаю по столице…»
Сегодня ему не надо было ехать с утра в офис своего центра — он сразу отправлялся на точку. Снова метро с его искусственным культом экстремальной ситуации. Народу с каждым годом в городе всё больше, это очевидно при взгляде на безошибочный барометр — метро: чья-то жирная потная волосатая рука, прижатая к твоему уху... локоть, накрепко упёршийся в спину… чьи-то десятки килограммов на ноге — час пик становится пикантнее и сближает всё сильнее из года в год.
Будьте осторожны! Разные пидоры сзади уже тянут к вам свои руки, чтобы толкнуть; аккуратно выцеливают, находясь сзади, ваши нежные пятки, выпяливают одичавшие от постсоветского беспредела фишки, пускают сопельку и раззявливают рот, стремясь улучшить ваше состояние утренней матерщиной. Виктора особо раздражали стоящие над душой жирные гопники. Моисееву всегда казалось, что чем старательнее утренние люди нависают, толкают, раздражают, тем ниже их способность к адекватной мыслительной деятельности, что, впрочем, втайне от самих себя они уверенно почитают достоинством. Больше они ничего не почитают уже никогда.
Тема дискуссии: «мажоры или гопники: за и против». Резюме: это всего лишь две стороны одной шоколадной медали с начинкой из говна...
Само собой разумеется, что некая внешняя грубость — обязательная характеристика людей, уверенно идущих по раз и навсегда выбранному пути. Но есть же разница! И её надо чувствовать. None can teach you, it’s all inside, как поёт Эрик Адамс. Действительно, окружающим в лицо хотелось бросить смелый, дерзкий клич: «Не мешайте мне, пожалуйста, я становлюсь великим!» Одновременно наметились параллельные тенденции: раньше Моисеев всё боялся, что окружающие обращают чрезмерное внимание на его руку с замотанными пальцами, ведь он носит повязку так долго, но теперь он понял, что всем наплевать не только на него с повязкой, но и вообще на всё.
Чего никогда не лень было людям, в массе не выносящим одиночества, спрашивать у постоянно уединённого в раздумьях Моисеева, так это почему он такой грустный. «Так вот, — думал он. — Это вы почему все такие весёлые?!»
На этот раз повезло — он смог сесть. Проезжая из одного конца синей ветки в другой, Виктор читал свежекупленный «Мир Фантастики», а конкретно — очень заинтересовавшую его мини-тетралогию некоего автора, скрывающегося под псевдонимом «Человек Без Мозга». Тетралогия называлась «Четыре планеты системы Стрекозы», и её, как и своё творчество, Виктор относил к фантастикопостмодернизму, подчёркивая тем не эклектичность и аморальность, а демократичность и установку на вариативность и читательско-авторское взаимодействие. Вот и сама тетралогия:
«1. Атомный девятый вал. Аффектация. Кибернекрофил
...Система Стрекозы. Планета Аберрака. Взлётная секретного аэропорта Малого Южного Узкосиса. Третья Большая война, 2145 год...
Акка Брос, молодой сорокалетний пилот ВВС Узкосиса, шёл к своему прямолету «Шпагоглотатель». Суровый взгляд из амбразуры узкого разреза карих глаз. Чёлка зачёсана справа налево и закинута за ухо. Одет, само собой, по форме: ноги обуты в крепкие ботинки, на теле — кожаная куртка и старые брюки с символикой УВВС. Привычным небрежным, но надёжным движением застегнув гермошлем, пилот бросил взгляд на окрестности, которые ему не суждено было лицезреть вновь при любом раскладе... Железо, согнутое в бараний рог; маскировочные сооружения, огнём на поражение прорезанные и разодранные в клочья во многих местах; остатки былого природного великолепия. Всё это жило своей особенной жизнью, а фоном на горизонте служили грузное серое небо и солнце, плавно и символично всплывающее над грудою всякого хлама. На пути к прямолёту, очевидно, чтобы дополнить картину, живописно валялась пара издохших от голода крыс, худющих, как рядовой штрафного батальона. «Кр-рысота!» — подумал Брос, забираясь в кабину.
«Вот долбаная война! Кому она нужна? Нам? Объединенным Закромам? Назовите мне хоть одного человека, который бы сказал, что всё это ему действительно нужно. Конечно, если этот человек не сидит на жопе в тепло отапливаемом бункере с чашечкой кофе или ещё чего покрепче, — размышлял пилот. — Ведь раньше, в мирные годы, всё было так замечательно...»
Пилот бомбардировщика углубился в воспоминания. Вспомнился казавшийся уже бесконечно далёким двадцать шестой год, когда Брос впервые оказался в кабине прямолёта, тогда ещё даже гражданского. На высоте шести тысяч, когда выруливали на линию предварительного старта, с щемящей ностальгией вспоминал Брос, ему разрешили посидеть за штурвалом и даже дали «порулить» минут так десять. Получалось тогда плоховато, даже народ в хвосте укачивать начало. Вот его и отстранили благополучно от штурвала.
Сейчас же на линии предварительного старта Брос профессиональным уверенным движением остановил машину. Закрылки плавно опустились на угол примерно тридцати пяти градусов, чтобы обеспечить большую подъемную силу. Убедившись, что тормоза нажаты, а рычаги управления тягой двигателя находятся в положении «малый газ», Акка стал ждать.
Вскоре диспетчер дал разрешение на взлет, и пилот плавно перевёл РУДы в положение «Форсаж». Обороты двигателя возросли до максимума при максимальной тяге.
Брос, убедившись в исправности силовой установки и в том, что обороты двигателей вышли на заданный режим, плавно отпустил тормоза. Прямолет начинал стремительный разбег. Чтобы обеспечить лучшую управляемость передней стойки шасси, Акка дал штурвал от себя.
Достигнув скорости взлета, пилот отключил управление передней стойкой и плавным движением штурвала на себя перевёл прямолет в режим взлета.
На высоте шести метров Брос убрал шасси. В голову ворвалось незваным гостем осознание груза лежащей на его плечах ответственности. Захотелось дать себе пощёчину или просто ущипнуть себя... Подспудно прокралось другое желание — сказать себе и всему вокруг, чтобы оно пошло на... Просто взять и разбиться. Страна? Война? К чёрту и страну и войну! Но ведь тогда полетят другие, Брос понимал это прекрасно.
На высоте около ста метров начиналась уборка механизации — закрылков, предкрылков... набор скорости и высоты. Затем — переход в режим «невидимка». Лучше заранее подстраховаться...
Брос подумал о той, что летела с ним. Бомба испещрена шутливыми лозунгами, в том числе написанным им самим в пьяном угаре — «С приветом от „Шпагоглотателя“!» «Шпагоглотатель»... Три года с ним. Пока без промахов. И без жалоб. Надолго ли?.. Совесть проснулась слишком поздно, теперь уже всё решено. Небольшой парашют с бомбой сможет сделать то, что не удалось всем УВС — прекратить Большую войну. И лишь история и историки раздадут всем сёстрам по серьгам, а братьям по яйцам; наше же дело — малое...
Повседневные заботы, связанные с управлением прямолётом, однообразие гула в ушах и облаков в иллюминаторе не давали прочувствовать величие момента в полной мере. В конце концов, Брос заглушил в себе всякие сомнения, как привык глушить мотор прямолёта или болевые ощущения.
«Цель. Вижу цель... Да тут везде цель, ничего, кроме неё, и нет».
От движений его рук зависели судьбы и жизни миллионов. Это не громкие слова, это — факт, вещь упрямая. Факт добавлял происходящему ощущения ирреальности.
Лети, бомба, кроши широкоглазые жизни!.. — устало подумал он и надавил на клавишу пуска. Запоздалое сожаление ещё на мгновение покинуло подсознание, но было безжалостно затолкнуто в свой угол.
Всё. Прощайте, милые закромовцы! Спите спокойно и вечно... Война есть война, а приказ есть приказ. Обсуждать его негоже... Оне Рав сделал всё, чтобы вам крепко спалось. А я лишь помог ему.
Поворот на сто пятьдесят... Вниз на полкилометра. Гипер-режим... И — прочь отсюда, быстрее!!
Бомба взорвалась в пятистах метрах над землёй. Ослепительно вспыхнуло в небе, подул ужасающий порыв воздуха, а оглушительный грохот распространился далеко от города. Пилот уже не мог видеть, как появились первые разрушения. Но кто-то слышал звуки рушащихся домов, видел разрастающиеся пожары, гигантское облако пыли и дыма.
Акке вспомнились никому не нужные, хоть и, судя по всему, оправдавшиеся выученные наизусть слова: «При взрыве атомной бомбы освобождается огромное количество ядерной энергии. Взрыв вызывает большие разрушения в городах и огромные жертвы среди мирного гражданского населения. Убито и ранено, по приблизительным прогнозам, должно быть более ста тысяч человек. В дальнейшем не меньшее количество погибнет от последствий бомбардировки».
«А ведь, не будь гипер-режима, чёрта с два я б ушёл!» — нашёл пилот что-то положительное в ситуации, которую иначе, как «хреновую», и не охарактеризовать…
Через некоторое время Акка, сидя после душа в халате на диване, смотрел новости по правительственному каналу:
— Различные здания в радиусе двух километров от эпицентра взрыва были полностью разрушены, а в радиусе двенадцати километров подверглись более или менее значительным разрушениям. Люди погибли или получили сильные ожоги в пределах около девяти километров, деревья и трава обуглились на расстоянии до четырёх километров. В результате взрыва и последовавших вслед за ним пожаров было превращено в пепел до девяти десятых всех домов города, которых насчитывалось почти сто тысяч...
Планета Аберрака. Западный район Среднего Узкосиса. Суровая зима 2223-го...
Укрывшись от леденящего ветра, завывавшего за окнами тёплой персональной квартиры на 130-м этаже, Акка Брос стал готовиться к визиту в Сеть. Он выпил две пилюли Ускорителя. Тело вошло в состояние креосна, глаза занавесились шторами век, отгородив сознание от внешнего мира. Вживлённый под кору головного мозга чип настроил соединение с удалённым доступом, лишь только сознание Акки покинуло оковы тела и отправилось на поиски собеседницы. Его Лармы...
Как всегда, Она нашлась почти сразу. Судьба — она и есть Судьба. В воздухе пред Бросом материализовался вызывающий привычно учащённое сердцебиение аватар.
— Ларма, прив! Послушай моё новое стихотворение, как всегда, посвящённое тебе!
Любовь червём разъела душу,
Пока я где-то песни слушал.
Пока я в вихре дел вращался,
Без сердца и души остался.
Я отдаю тебе и тело,
Чтоб всё, что нужно, пошло в дело...
Души остатки, чуть дыша,
Растают вяло, не спеша...
— Спасибо, милый! Мне приятно. Ты, как всегда, красиво сочиняешь. И мне также нравится твой голос, очень красивый!
«Аватар, безусловно, просто её фотография в реальности, вернее, видеообраз. Синие длинные волосы, скорее всего, тоже натуральные. Яркое в своей красоте скуластое лицо, прямой нос, милая ямочка на подбородке и широкие глаза. Кто она в реальной жизни? Откуда? Кармогыд? Кто у нас с широкими глазами ещё? А может, она... её... Тьфу, молчи уж лучше!.. — одёрнул сам себя бывший военный лётчик. — Интересно, сколько ей лет? Говорит, что восемнадцать, по виду столько же, но жизненный опыт проглядывает. Что тому виною? Природная её мудрость? Видимо, да. На сетевую молодёжь — старичьё в реальности она похожа мало».
Задумавшись в который раз о личности своей виртуальной любви, Акка рассеянно прослушал начало её фразы.
— …Любовь раскрашивает блеклый силуэт жизни яркими красками, освещает его смыслом. Разве я не права?
— Права. Конечно, ты, как всегда, права... — вдруг Брос, неожиданно для самого себя, решил проявить несвойственную ему обычно откровенность, — знаешь, есть одно маленькое или не маленькое «но»... Есть кое-что, чего я никому не говорил ещё.
— Забавно, потому что у меня тоже есть секрет, которого я никому предпочитаю не открывать.
— Да что ты? Какие секреты могут быть у столь юного создания?
Выражение лица её аватара стало грустным, когда она произнесла:
— Я не столь молода, как кажусь...
— Как?!.. — не смог сдержать нахлынувшую бурю эмоций Брос, но тут же сам себя одёрнул.
— Дело не в том, о чём ты подумал. Но всё же я скажу тебе о своей тайне...
— Пожалуй, скажу о своей и я… Но ты — первая.
— В общем, умерла я в 49-ом. Заболела в 45-ом. Слава Богу, все эти Великие Разработки уже дошли до того уровня в своём развитии, что позволили законсервировать моё сознание в Сети. Я живу тут 72 года и не думаю стареть. Никогда...
— Сорок девятый… Сорок пятый!!! Ты не... из...
— Я урождённая закромовка...
Акка застыл в шоке, не в силах произнести ни слова. Виртуальный пот покрыл виртуальное тело, столь же бессмысленно мускулистое, как и тело живого Броса. Он всегда знал, что прошлое придёт к нему неминуемо... Придёт и поднимет с постели на суд совести. Так почему бы этому не произойти теперь, на двенадцатом десятке? Почему же?.. Уже не первая молодость, не мальчик! Так принимай мужественно подарок судьбы!
«Только бы не разрыдаться сейчас, Боже!.. Пусть плачет она, а я буду думать...»
С трудом разлепив стиснутые до скрипа зубов челюсти, Брос промямлил:
— Я. Бросил. Её.
Не издав в ответ ни единого звука, кроме короткого стона, Ларма закрыла руками голову и застыла, как изваяние, лишь подрагивания плеч выдавали рыдания девушки.
Немая сцена была нарушена Бросом:
— Это всё она! Это всё война! — он помахал пальцем, — не я, — помотал головой.
— Чёртова жизнь... Я не виню тебя. Не будем об этом.
— Расскажи мне. Расскажи мне всё, что там было. Я хочу знать!
— Ах, он знать хочет? Интересно?! — голос её срывался на крик и тонул периодически в горьких, как пилюля Ускорителя, рыданиях; более того, рассказывая, она старалась язвительно подражать дикторам официального телевидения и новостных радиопрограмм: — никогда ранее ничего подобного не видели глаза жителей планеты Аберрака! И, хочется верить, больше не увидят! Мы знали. Знали, что летит ваш самолёт! Некоторые остались снаружи, а я спустилась в убежище. В том убежище стояли экраны, передававшие с камер снаружи. Мы всё-всё видели! Моя соседка спустилась со мной. Ей было всего тридцать пять! Вернулась из убежища седой практически сумасшедшей старухой. И я тогда завидовала ей!!! Она не видела кишки своей матери, она ничего не понимала! А я видела! Я понимала!! В убежище казалось, это так и будет длиться вечно. Очень хотелось, чтобы скорее кончилось. Но в то же время взрыв занял лишь две секунды. Знаешь, сам взрыв… Ну как будто большой огненный шар, слишком яркий, чтобы смотреть прямо на него. А сферу шара освещает изнутри какое-то ядовитое пурпурное свечение. Все видевшие могли бы подтвердить, что присутствовали при одном из самых масштабных в мире событий. Ты рад? Ты горд за своих сраных учёных?!
Ни слова не говоря, Брос отсоединил канал связи и вернулся в реальность. «Пусть тело умрёт от передоза Ускорителя, плевать на тело! — думал Акка, — я должен остаться в Сети с ней. Я докажу ей, что во всём этом не было ни моей воли, ни воли народа. Была необходимость. Нужно было закончить войну... Резервные таблетки, где вы?..»
15.11.0*
P.S. Спасибо В. Дупикову за авиаконсультацию!
2. Сектант и Пети
1
Закройте глаза. Представьте себе планету. Обычную планету системы Стрекозы, визуально напоминающую многим Землю, но обладающую одной важной особенностью: все её обитатели (их можно условно назвать «людьми», так как эволюция в основном прошла здесь тот же путь, что на Земле) знают своё будущее. Нет, конечно же, не полностью, не с точностью до минуты — лишь основное, вроде даты поступления на работу и ухода с неё (знают, естественно, и какая именно это работа), даты окончания какого-либо учебного заведения с результатами всех экзаменов, даты своей свадьбы, даты рождения детей и даты своей смерти (так же как, если кому-то это суждено, знают число и время суток, когда дядя Саша врежется в них во время прогулки на своём аэрокаре, не совладав с управлением и сделав их инвалидами на всю оставшуюся жизнь). Их судьба видна им подобно виду из окна сквозь тюль, когда от глаза скрыты мелкие подробности, но общая картина прослеживается довольно-таки легко.
— Тема моего будущего дипломного проекта? Как же, знаю, чуть ли не с детского сада готовлюсь!
— Чем мы с ним будем болеть в старости? С удовольствием расскажу...
— Как будут меняться политические и религиозные убеждения в возрасте от двадцати двух до восьмидесяти пяти лет? Не стыдно с такими мелочами обращаться?
— Сколько будет… Впрочем, я думаю, вы уловили суть, и общая картина жизни на этой планете вашему воображению тоже более-менее подвластна.
Думаете, их жизнь будет в корне отличаться от земной, и они ни о чём другом и думать не смогут, бедняги, кроме как о дне своей смерти, а то и, того гляди, сойдут с ума? Уверяю вас — это вовсе не так. Их способности для них самих ничуть не более экстравагантны, чем для нас, скажем, способность извлечь квадратный корень из ста двадцати одного. Даже обладая учёной степенью по нейрофизиологии, биологии и так далее сложно проанализировать ход эволюции мозговой деятельности жителей Альдастарматы и объяснить, как подобный феномен возможен в принципе. Уверяю вас, однако, что — возможен...
Самое удивительное — это, конечно же, то, что всё предсказанное самому себе сбывается в ста процентах случаев, как бы ты ни хотел изменить свою судьбу или отсрочить неминуемую смерть. Альдастарматцев, таким образом, можно уподобить разумной бомбе с часовым механизмом, которая знает, на сколько поставлен взрыватель. Этот роковой фатализм способствует появлению очень большого количества людей искусства, учёных и, конечно, религиозных деятелей.
Альдастармата не была исторической родиной населявших её людей. Они лишь относительно недавно переселились на неё, стабилизировав искусственным путём орбиту, которая не была до того стабильной, потому что входила в систему двойной звезды. Аберрака, Аревиалле и Каллиног, входившие в ту же систему, также не были заселены коренными жителями, по тем же причинам, но их заселение началось веками ранее — развитие науки и технологии колонизаторов на этих планетах сделало возможным подобные вещи раньше.
2
Петирриам Мадмуси, высокий синеглазый блондин, относительно молодой, вышел из дверей книжного магазина, оживлённо жестикулируя и беседуя с коротышкой плотного телосложения в малиновом жилете и очках, с которым он познакомился пару минут назад в том же самом магазине. Они продолжали спор, начатый в отделе религиозной литературы. Не прекращая полемики, они направились к стоянке аэрокаров.
Час пик уже миновал, Первое Солнце входило в зенит, а на улице не было почти ни души, кроме них двоих. Видимо, остальные попрятались от испепеляющих лучей Первого Солнца в застенки офисов, под защиту работавших на полную локальных охладителей.
— Простите, как вас звать? — спохватился Петирриам, забывший в пылу жаркой, как лучи Первого, полемики узнать имя оппонента.
— Майтакимо… зовите попросту Майти.
— А я — Петирриам, просто Пети. Итак, если я правильно понял, вы полагаете возможным как-то иначе трактовать фразу о Предопределении из псалма 1:82844 «Писания Солнечного Владыки»?
— Для начала позволю себе напомнить вам, как звучит в оригинале то место, о котором мы с вами беседуем: «Солнечный Владыка, дарующий нам знание своей судьбы, но не дарующий возможности изменять её…» Именно так оно звучит. Классическая точка зрения, которой вы и придерживаетесь, не допускает наличия в этих словах какого-либо потаённого смысла. Моя же точка зрения не является собственно моей — я позаимствовал её у авторитетных людей, и абсолютно уверен в её истинности. Вот в чём она заключается: за этими кажущимися прозрачными строками скрывается куда более глубокий смысл. Какой? У каждого из нас есть не только своя судьба. Судеб на самом деле много, и их, действительно, нельзя изменить, но из них можно, при наличии желания и соответствующих навыков, выбрать более понравившуюся, поскольку это — лишь гипотетические варианты, предложенные Солнечным Владыкой нам на выбор. Тут можно провести аналогию с несколькими равноценными вариантами одного романа, из которых автор должен выбрать тот, который станет окончательным, чтобы отнести этот текст редактору. У самого Солнечного Владыки имелось также несколько вариантов судьбы, и не во всех финал был столь трагичен, однако Он предпочёл пойти на Столб Сожжения и показать идеал жертвенности во имя жизни в согласии с Высшими Ценностями.
— Извините, но ваши рассуждения более всего напоминают мне схоластические, даже еретические и софистические построения Секты. Вы, случаем, извините, не Сектант?
— Вы угадали. Я принадлежу к Секте. Вас что-то в этом смущает?
При этих словах Майти Петирриам неприязненно покосился на собеседника, но одёрнул себя, подумав: «Впрочем, мне-то какое дело, кто он — Сектант или, может даже, Секстант?.. Пусть себе трактует Писание, как хочется, только б денег не просил и в Секту не звал».
Тем временем Майти, будто прочитав мысли своего собеседника, молвил:
— Только не пугайтесь — я не стану вас совращать, не стану просить принять нашу «ересь», хоть вы и привыкли за долгие годы слышать от Центр-Церкви только крайне негативную оценку нашей деятельности…
Всем своим видом Пети попытался изобразить полное отсутствие мыслей, пришедших в действительности ему на ум. Сектант же, будто обладал даром читать не только помыслы, но и чужую судьбу, промолвил:
— Я вижу на вашем челе следы глубокой печали и нерадостной задумчивости. Не связано ли это со стоящим на вашем пути в ближайшем будущем Финальным Знаком?
— Именно! Знак стоит в моей Линии Судьбы рядом с сегодняшним числом, — голос Пети был полон скепсиса. — И я полагаю, что никакие гипотетические варианты не позволят мне уйти от своей судьбы и соединиться с Владыкой ближе к сегодняшнему вечеру.
— Я завидую вам и вашей доле предстать пред Его Очи… — от Пети не ускользнула лёгкая насмешка в глазах собеседника, но возможно, что ему это только показалось. — Однако вы выглядите таким молодым… Не хотели бы вы ещё побродить по бренным закоулкам этого многоскорбного материального мира?
— Скрывать нечего тут, мы же не в Доме Служения Владыке. Хотел бы, конечно, да ещё как! — огонь неутолённых желаний просиял мгновение в глазах тридцатиоднолетнего Пети.
— В таком случае, вам лучше, пока ещё не поздно, принять мою точку зрения на судьбу. Нет, Владыка упаси, я вовсе не призываю вас становиться полноправным членом Секты! Но попытайтесь хоть раз в жизни поверить в то, что у судьбы могут быть и другие пути, кроме открытого вашему взору! Я не верю, что Владыка не оставил вариант развития сегодняшних событий, в котором вы остаётесь в живых!
Петирриам хмыкнул, задумчиво помолчал и уже по-новому посмотрел на собеседника. Потом молвил:
— Меня заинтриговало ваше предложение. Я готов следовать вашим советам до тех пор, пока они не вступают в очевидное противоречие с Его Законом. Помогите мне, если можете, — уже неподдельная мольба звучала в голосе молодого альдастарматца.
— В ваших глазах я вижу след пробудившегося интереса и воодушевления, а в словах слышу отзвук зарождающейся надежды, и это весьма и весьма хорошо. Без надежды и веры ничего не добиться на матушке-Альдастармате. Чтобы я знал, как помочь вам, скажите мне, молодой человек, от чего постигнет вас смерть в известном вам варианте грядущей судьбы?
— Смерть ждёт меня от луча солнца.
Представитель Секты как-то странно посмотрел на Пети, но вернул лицу спокойное выражение. После секундного молчания усилием воли Майти вызвал улыбку на лице и сказал:
— Я знаю, как помочь вам отложить встречу с Владыкой! Пойдёмте к моему аэрокару.
Когда они подходили к транспортному средству Майти, тот снизошёл до пояснения:
— Во владениях Секты есть место, о котором я попрошу вас никому в будущем не говорить. Там никогда не было ни единого луча ни одного Солнца — Солнечный Владыка обходит это место Своим вниманием. В этом может заключаться ваше спасение. Спрячьтесь только на сегодняшний день.
Петирриам без особого энтузиазма воспринял предложение Майти, но делать было нечего, и он согласился. Когда они сели в аэрокар, Пети несколько запоздало выразил свою благодарность. Майти пощёлкал тумблерами и лишь отмахнулся, бросив:
— Это мой долг как служителя Секты.
Они летели к востоку, пролетая местность, где Пети никогда прежде не был, но о которой слышал много такого, чего предпочёл бы не слышать. Впрочем, до старушечьих ли слухов ему теперь было?
Они прибыли спустя два часа. Майти, клацнув очередным переключателем, откинул колпак, служивший крышей, и они с Пети вышли. Молча продираясь сквозь плотные заросли кустарника, Пети вслед за Сектантом подошёл ко входу в какую-то пещеру. Майти, подав знак Петирриаму, чтобы тот подождал пока, подобрался поближе к зиявшему абсолютной чернотой подобию пасти исполинского чудовища. Сектант издал какие-то квакающие звуки. В ответ из пещеры вышли два человека, оба в традиционном пёстром одеянии Сектантов: малиновый в фиолетовую крапинку балахон с лиловым капюшоном, полностью закрывавшим лицо. У каждого — двуствольный полевой реморализиратор-дематериализатор наперевес. Пети от этого зрелища почему-то не стало легче, даже наоборот…
Майти о чём-то пошептался с вышедшими Сектантами и помахал Пети, чтобы он подошёл. Около секунды последний боролся с постыдным малодушием, думая: «Застрелят ведь ни за что ни про что!», но благоразумие победило: «Ладно, плевать, раз уж альтернатива — солнечный луч!»
Пети проник внутрь пещеры следом за Майти, взявшим у стражников мощный электрический фонарь. Молча идя за пятном света от фонаря Майти, выхватывавшим время от времени нависавшие сталактиты и торчавшие сталагмиты, Петирриам привычно всматривался в мутную воду своей судьбы. Ничего хорошего он там так и не разглядел… Они шли приблизительно полчаса. Наконец пятно света фонаря застыло на месте, а Майти остановился и повернулся к Пети:
— Извините, я что-то к старости стал забывчив… Совсем из головы вылетело! Позабыл назвать моё освящённое Сектантское имя. Позвольте представиться: Луч Солнца!
— Очень приятно… Что?! — запоздало дошло до сознания сжавшегося вмиг Пети, и он, спохватившись, рванулся назад в тёмный коридор. Однако метко брошенный дротик вонзился ему в шею, и голос Майти с ясно прослеживавшейся издевательской интонацией произнёс:
— Сдаётся мне, это несколько не тот вариант, которого бы тебе хотелось?..
Петирриам слышал раньше об отравленных дротиках, которыми пользуются Сектанты для самозащиты. Он хотел крикнуть, но ему удалось лишь негромко захрипеть, и он упал на пол, зацепившись рукой за острие сталагмита и порвав рукав куртки.
Пока Пети, парализованный, лежал на холодном полу, приближаясь с каждой секундой к Солнечному Владыке, он наблюдал, как над его неподвижным телом Майти, вводя себя в экстатическое исступление, осуществляет какие-то Сектантские обряды, смысл которых навсегда уже останется для умирающего тайной за семью печатями.
Речевой аппарат Петирриама также был парализован, поэтому он мог лишь мысленно сказать себе в утешение: «А ведь своим убийством он лишь доказал, что то место из „Писания Солнечного Владыки“ следует всё же трактовать буквально! Ну, хоть спор я не проиграл, и на том спасибо!»
15.04.0* (отредактировано в начале апреля 200*)
3. Смерть за стеклом
«Ночь за плечом, вор у ворот,
Прялки жужжанье спать не дает
Тебе — я снова здесь.
Кто прядёт лён, кто прядёт шерсть,
Кто прядёт страсть, а кто прядёт месть,
А я спряду твою смерть» («Мельница», «Прялка»).
От жизни спрятал характер скрытный:
Ползу на брюхе сквозь все конфликты.
Не всё тянуться к судьбе магнитом —
Смертью оставлен был вновь у корыта.

…Полуцилиндрические сооружения двадцати пяти саженей в диаметре и более девятисот в высоту, нёсшие в себе по три смертоносные готовые к пуску ракеты каждое, изнасиловали многострадальную землю посадочной площадки, глубоко увязнув в её плоти жёсткими опорами из неизвестного на Каллиноге сплава. На фоне возникших исполинов правительственные фрегаты, заполнявшие оставшуюся часть площадки, казались плоскими. «Интересные какие защитники! — сыронизировал про себя Алматар. — Помогая нам, не лелеют ли они сами втайне планы завоевания?» Агент знал, что запись потока его сознания частично прослушают вечером те, кому за это платят. Таковы издержки профессии, свыкнуться с которыми было труднее всего. Сам себя он уверял, что научился с иронией относиться к этому, но, всё-таки, брезгливое чувство овладевало исподволь его подсознанием каждый раз, когда он думал о том, что для чьих-то глаз и ушей его внутренний мир предстаёт разговорчивым свидетелем, находящимся под действием сыворотки правды... Алматар мысленно повторил всё, что известно о гостях с Пенериолы, включив усилием воли соответствующие резервы вживлённых блоков памяти.
«Наш корабль в режиме свободного поиска бороздил вдоль и поперёк пространство рядом с системой Стрекозы. Нужно было найти союзников в грядущей войне с Аберракой. Корабль, однако, потерял управление из-за не выявленной до сих пор неисправности, и совершил аварийную посадку на одной малоизвестной планете. Когда пилот катапультировался, он захватил с собой только миниатюрный дубликат электронного бортового журнала — это оказалось последним, что осталось после катастрофы, так как сам корабль взорвался. Коренные обитатели Пенериолы не овладели в ходе эволюции устной речью: у них просто не было какого-либо подобия артикуляционного аппарата. Несмотря на это, они вполне справлялись и ограничиваясь средствами невербального общения — жестами, знаками… Техника на Пенериоле уже была достаточно развита, местами просто удивительно, насколько развита. И в космосе они успели побывать, причём, были прекрасно осведомлены о наличии разума на других планетах. От самостоятельных попыток вступать в контакт с представителями других планет их удерживал комплекс „немой цивилизации“. По крайней мере, так они сами сообщили нам, когда контакт был наконец установлен.
Пенериола испещрена вулканами, поэтому её обитатели живут в постоянном страхе: земля под ногами может в любой момент взорваться и погрести под собой со всеми полагающимися почестями! Может, поэтому пенериольцы лишены дара речи? Впрочем, это работа психоаналитиков — не моя. Мне за неё не платят.
Общение с нашим пилотом выстроилось как обмен сообщениями на экранах мониторов — и у нас, и у них известны технологии адаптации информационных систем. Забавный факт: из-за неполадок аппаратуры, ещё более ранних, чем несчастный случай в полёте, в бортовом журнале корабля не работала клавиша „Ы“; в записях журнала её заменили символом треугольника. По этой причине выучившие каллиногианский письменный язык жители Пенериолы также ставили этот символ вместо „Ы“, когда встречались слова, в которых была эта буква.
Итак, новые знакомые, немного поколебавшись для солидности, выслали делегацию и согласились помочь нам в грядущей войне, а после прислали и эти громадины.
Если есть у них техника „ментальных лазутчиков“, и они скрыли её наличие, то сомнений в коварных тайных планах практически нет. У меня лично их мало и теперь... Почему? Потому что я — Алматар, самый старый, самый опытный агент службы планетарной безопасности. Я многое повидал на своём веку. Жители планеты Каллиног могут спать спокойно, пока есть я. Не преувеличивая, скажу, что нередко возникают ситуации, при которых одно только моё словцо или действие (или бездействие) дарят им такую возможность. Вновь всю ночь я не буду спать. Мне не до сна: необходимо надлежащим образом убедиться, что „лазутчиков“ у них всё же нет. Или — что они-таки есть. А как проверить? Только с помощью контакта.
Момент… Резервная память! Полезная штука. Известно, что применяемую для чтения мыслей „змейку“-лазутчика нельзя обнаружить без специальных приборов. Даже у меня нет полномочий затребовать у правительства такое оборудование, равно как и нет времени на это. Правительство не собирается смотреть в зубы дарёному коню в нынешней напряжённой ситуации, когда все сидят, как на Пенериольском вулкане, ведь не сегодня-завтра сюда прибудут войска особых частей Аберраки. Вопрос о том, не „троянский“ ли это конь, оно просто не считает своевременным. Всё равно не проверить так, чтобы не испортить и без того пока что плохо налаженные отношения. Все уже довольны банальным устным заверением в отсутствии на Пенериоле техники „ментального лазутчика“. Что? Вы хотите сказать мне, что не знаете, что из себя представляет эта техника? Вам повезло дважды — во-первых, вы спите спокойно. Во-вторых, я вам объясню её суть. Жуть несусветная эта техника! Использование бесплотных „змей“, которые, вгрызаясь в затылки, впиваясь в мозги и обвивая туловищем позвоночные столбы жертв, пьют информацию как ненасытные полиглоты, чтобы потом передать её своим дражайшим хозяевам. Приятно, ничего не скажешь…
А мне — особенно замечательно, ведь не кому-либо, а именно Алматару предстоит стать их добровольной жертвой. Если предстоит, что тоже ещё не факт.
Вам интересно, как я собираюсь строить своё общение? Как сохраню основную информацию от потенциального противника? Мой мозг — это поистине достояние планетарного масштаба! Над ним потрудились лучшие физики нашего времени и нашей звёздной системы. Теперь вся секретная информация спрятана очень глубоко в подкорку, а сам я не смог бы получить кое-какие сведения из своей же памяти без разрешения службы безопасности. Как вам это? А если противник попытается выудить секретную информацию, раскрыв секретный код доступа, который известен лишь двоим — планетарному Главе да Богу — микрочип с искусственным интеллектом, вживлённый под мою кожу, убьёт меня. И это нормальная практика для защиты тайн от разглашения. Я абсолютно не против этого, честно! Я давно привык, и не испытываю никаких неудобств; пользоваться секретным отделом мозга мне нужно крайне редко, и я всегда без проблем получаю разрешение. А теперь я отдам свой мозг в лапы инопланетным гостям. Гипотетически они легко расшифруют с помощью „лазутчика“ мою основную память, проведут взором по резервному хранилищу информации, но почти невероятно, что им удастся приметить скрытую базу памяти. Почти невероятно. „Почти“ — короткое слово, но вмещает в себе целую бездну, таит чью-то жизнь. Или смерть. Мою, например.
Если всё пройдёт, как надо, они ухватят азы моей внутренней жизни (и то я главное-то о своей жизни на время в секретный блок от греха подальше скрою), не заподозрив, что их используют. А моя задача — убедиться в том, что они используют технику „лазутчиков“. И что они не заподозрили ничего... Достаточно просто? И для меня. Ещё от меня потребуется доложить, куда следует. Потом — помахать удаляющимся восвояси гостям сиреневым платочком. Как-нибудь справимся уж и без них. Справлялись же как-то раньше?..
Как мне заставить их выдать себя? С помощью логической ловушки, само собой. Сыграть на их честолюбии и на комплексе „молчаливой цивилизации“. Роль комплекса „немой расы“ на планете Пенериола примерно приравнивается к роли комплекса Эдипа на планете Земля. Сейчас ещё они продолжают общаться с нашей стороной, рисуя вместо буквы „Ы“ треугольники. Зная их слабость, никто не сообщил им о том, что это неверно. И наша сторона из уважения также рисует треугольники. Узнай они, что мало того, что они не только лишены возможности общаться устно — как принято в абсолютном большинстве цивилизованных миров — так они ещё и неправильно пишут — их хватит кондрашка. Это будет настоящим шоком для пенериольцев. И — будет! Будет благодаря мне! Безопасность дороже. И когда я, тряся налево и направо своими удостоверениями и регалиями, подойду к их засекреченной части, до которой мне проложат путь мои почти безграничные полномочия, а наши милые „гости“ поставят мне „лазутчика“, комплекс и честолюбие не дадут им писать неправильно с того прекрасного момента. Прежде чем они осознают, что стали жертвой моего коварного надувательства, пройдёт какое-никакое время. Главное будет — поймать их на „ыканьи“. То есть сразу задать вопросы, требующие в ответах использования заветной буковки! Их душевная организация, знакомая мне столь прекрасно по долгу службы, не даст упустить шанс подняться в чужих глазах и через это — в собственных».
Алматар подошёл к главному зданию делегации Пенериолы. Разгадка была близка — за пластиковыми воротами и строем вооруженных «остановителями сердца» инопланетян. Но вдруг случилось непредвиденное…
Планета Каллиног. Восточный район Среднего Саалиса.
…Алматар проснулся от креосна. Ночью он не терял времени даром: помимо виртуального развлечения — игры «контакт» — он занимался и финансовыми делами виртуального предприятия, приносящего неплохой невиртуальный доход.
Пробуждение было бы для уставшего мозга юного 43-летнего красавца-инспектора по нетипичным формам жизни тяжёлым, как всегда, но интенсивность неприятных ощущений, сопутствующих возвращению в суровую «настоящую» (при длительном общении с виртуальным миром ощущение «настоящего» очень сильно «плавало») реальность, и связанного с этим привычного чувства некоторого разочарования сегодня были снижены изрядной долей радости. Его предприятие в Сети наконец-то принесло необходимую сумму для похода в «Темпорал Трэвеллинг» — организацию, недавно выкупившую права монополиста в области визуально-темпоральных путешествий. Монополисты машины времени позиционировали себя людьми серьёзными, жёстко регламентируя визуально-темпоральные контакты индивидуумов. Но на деле всё решали деньги. Если они у тебя есть, то ты получишь редкую возможность полюбоваться на своё личико в будущем. У Алматара деньги имелись во вполне достаточном количестве.
Инспектор решил воплотить давнишнюю мечту в жизнь прямо в тот же день, не желая откладывать темпоральное свидание в долгий ящик.
После получаса «насыщающего» душа он почувствовал себя освежённым, переполненным сил и энергии и дрожащим в душе от предвкушения. Мигом одевшись, заказал себе флаер прямо до ворот главного офиса «Темпорал Т». Летательный аппарат, как водится, опоздал на привычные пять минут, но этот досадный в любой другой день факт не возымел должного негативного эффекта: ему не удалось омрачить безоблачное настроение молодого саалисца.
Флаер быстро мчал его к офису «ТТ». Затылок водителя был седым и почти лысым, очень напоминающим волосы и бороду покойного отца Алматара — такими они были, когда тот уже лежал в постели мёртвый. Водителю бы вряд ли понравилась эта аналогия, но, к счастью, он не был из саймариан, обладавших способностью читать мысли. К его же счастью, естественно.
Седой водитель высадил единственного пассажира на квадратной площадке у входа, взял деньги и хмуро отдал сдачу. Едва Алматар ступил на землю, как увидел двоих клонов, которые шли от здания к одному из припаркованных поблизости дорогих флаеров «Молния Заухаеса-600». У этих существ всё было одинаковым: одежда, фиолетовые очки; даже молекулярные принтеры, которые они несли на руках, будто невесть какой бесценный груз (по-видимому, в ремонт).
За свою жизнь Алматару нечасто приходилось встречать настолько удачно клонированную особь, но всё же он не позволил себе утолить любопытство полностью, сразу направившись к стойке приёма, за которой скучала молоденькая девушка. По менто-радио, вещавшему напрямую в мозг находившихся в комнате, передавали выпуск свежих новостей. У девушки-диктора был приятный грудной голос, которым она вкрадчиво сообщала:
— Снова был отклонён закон, запрещающий выводить в эфир рекламу нового поколения типа «Кто не купит — козёл!» (лозунг одной компьютерной фирмы). Рядовые жители Саалиса убеждены в том, что это дело рук всё тех же олигархов из «Олл Индастриз». Глава «ОИ» Мэрриам Нуаллис категорически отрицает факт какого-либо финансового давления со стороны своей компании на законодательную власть…
— …А сейчас прослушайте продолжение радиопостановки спектакля по пьесе Милронта «Отповедь Солнечному Владыке».
Хриплый голос произнёс отовсюду и ниоткуда:
— Любовь… Что ты знаешь об этом? Ты любил когда-нибудь? У тебя были братья, сёстры? А что ты знаешь об аде? Вечной пятницы тебе — вот он, твой ад! Тебе и всем священнослужителям бредового культа, навязанного нам далёкой Альдастарматой!
Посетители никогда не создавали толпу в «ТТ», ибо цены, которые организация запрашивает за удовольствие путешествия во времени, отпугивают обывателей не хуже, чем Мох-мох — инспекторов по нетипичным формам жизни. Видимо, именно поэтому девушка на приёме была разговорчивой и нераздражительной. Звали её Двари, и работала она здесь недавно. Она разговорилась с симпатичным посетителем, обсуждая жизнь на Каллиноге и снижение ценой невероятных усилий темпов деградации, но неожиданно зазвонил мобильный, и она отвлеклась, извинившись.
Чуть в стороне стояли два уборщика. Алматар со скуки решил прислушаться к тому, о чём они говорили.
Первый уборщик, явно новенький, отложил электро-веник и произнёс шепеляво:
— Ну как вчера — интересное было что-нибудь?
Второй, довольный поводом разогнуть спину и немного отдохнуть от работы, поделился:
— Нет. Скучные клиенты... Барнаг опять приходил. Умереть со скуки со всеми ними можно! Некоторые вчера почти час стояли и смотрели во все глаза на морщины и седые волосы! А каждая минута стоит, как твоя зарплата за месяц.
— А чего ждали, высматривали?
— Суть — улыбнётся ли твой тем… темпоральный двойник. Как там ему в будущем? Если нормально живётся — обычно улыбаются.
Алматар закрыл глаза и представил: стоят клиенты и внимательно вглядываются в своё же лицо, но отделённое широким потоком бурной реки. Смотрят через стекло пыленеприбиваемого покрытия. Осуществляют дорогостоящий темпоральный контакт. Изучают влияние на свою физиономию «б/у-дней» — дней не первой свежести. Дней будущего. Морщины, седина, но взгляд уверенно-спокойный. Нечеловеческое спокойствие скользит во взгляде, да и во всей фигуре. Взгляд этот словно говорит: «Да, малыш, я знаю. Знаю то, что тебе ещё только предстоит узнать, в том числе много и такого, чего бы тебе лучше не узнавать никогда!» Вздрогнул и открыл глаза. Вовремя, ведь как раз подошёл небольшого роста лысоватый мужчина с заметным брюшком, в дорогой изящной одежде, стоившей годового жалования Алматара, если не больше, и с улыбкой представился:
— Чартисен, ваш проводник в мир будущего. Вы первый раз у нас? Как вас зовут?
— Алматар. Как-то был уже, лет пять назад, — с любезной улыбкой объяснил инспектор.
— О, значит, вы — опытный путешественник во времени! — разводя в стороны короткие руки с растопыренными пальцами, сверкнувшими перстнями с аберракскими приедонтами, промолвил предвкушавший заработок коротышка. Сам проводник тоже сиял и расцветал всеми цветами дружелюбия.
Вдруг, что-то вспомнив, Чартисен изменился в лице и поспешно проговорил:
— Позвольте, не вы ли тот самый Алматар?..
— Какой — «тот самый»? — слегка удивившись, с улыбкой, адресованной Двари, проговорил молодой человек. Двари улыбнулась в ответ, что было неплохим знаком. Чартисен объяснил:
— Про которого я в менто-газете «Глас истины» слышал! Инспектор по нетипичным формам жизни, оказавший неоценимую помощь в ходе охоты на этого… Мох-моха! — героя страшилок, убийцу и чудовища — где-то на периферии системы Стрекозы. Так я слышал…
Алматар скромно потупил очи, и признался:
— Тот самый Алматар; да, было дело.
Прелестные зелёные глаза Двари загорелись интересом. Однако она промолчала, в то время как проводник заговорил вновь:
— Что ж, тогда мне вдвойне приятно, что вы прибегаете к услугам нашей фирмы! Теперь я всем посетителям непременно буду говорить про вас! Вы не против?
— Да нет, как вам будет угодно…
— Благодарю вас! А теперь прошу в зал Темпоральных Камер!
Перед уходом инспектор не преминул оглянуться, бросить напоследок взгляд на Двари и улыбнуться ей. Та просияла и даже помахала маленькой, словно выточенной из приедонта ручкой.
…Они шли по ярко освещённому коридору, в конце которого виднелся большой зал. Там их уже ждал какой-то мужчина. Чартисен небрежно указал на него Алматару, сказав:
— Это Джика, он настроит вашу Т-Камеру на нужную частоту. Не верьте, если он скажет, что бисексуал. До бисека он не дотягивает хотя бы уже потому, что чрезмерно робок с девушками!
Алматар промолчал, лишь внутренне хмыкнул такой обстоятельной характеристике.
Они дошли до конца коридора, вышли в зал, ведущий в несколько Камер, и подошли к молодому человеку невысокого роста с длинными волосами, закрученными в несколько косичек, который поспешно представился:
— Здравствуйте, я — Джика, бисексуал. Чартисен наверняка уже наплёл вам о моей негодности именоваться этим высоким термином. И он отчасти прав, ведь я — бисексуал латентный!
Алматар выпучил глаза, но ни слова не возразил. У всех свои странности…
Чартисен раскланялся с инспектором, перепоручив дальнейшую заботу о его путешествии Джике. Джика сразу взял быка за рога и повёл клиента к Камерам Темпорального Перемещения (КТП). Пока они шли, он задавал вопросы, необходимые, чтобы успешно настроить параметры локального визуального переброса Алматара. Инспектор уже начинал испытывать обычное приличествующее встрече с грядущим волнение, что не ускользнуло от глаза настройщика. Ласково потрепав по плечу, он успокоительно и вкрадчиво увещевал чуть нервничающего Алматара:
— Не дрейфьте! Будущего изменить нам не дано, но дано верить в счастливую судьбу!
Алматар криво улыбнулся (уже слегка устав от этой дани вежливому общению) и, совладав с собой, спокойно объяснил, что ему нужно увидеть себя в сто двадцать пять лет. Стандартный сеанс — пятьдесят минут тридцать секунд — более длительное время созерцания своего будущего было чревато опасностями на нескольких уровнях, например — психологическом. Впрочем, зачастую это нарушалось — деньги способны творить чудеса в любое время и на любой планете.
— Вам нужно в КТП-32! Только там пока клиент, но его время уже подходит к концу, так что — прошу вас!
Пред Алматаром и Джикой предстал вышедший из КТП-32 странный каллиногианец, одетый в боевой бронекостюм. В ответ на молчаливый вопрошающий взгляд Алматара Джика объяснил, едва существо прошло мимо молодых людей и направилось к туннелю на выход, не удостоив их даже взглядом:
— Не берите в голову. Барнаг это. Парень надеется на изменения в будущем. Он — самый частый гость здесь. Просто человеку не повезло. Эстетика кипящей экзистенции, деревья в листьях… Из будущего на него взирает с завистью он сам, только инвалид с одной рукой и без обеих ног… Бедняга! Костюм ему не поможет уйти от судьбы, но он этого не хочет понимать. Надеется на что-то, старательно навешивает дополнительные слои молекулярной брони. А тот, в будущем, смотрит со спокойной иронией, сам ему говорит о тщете усилий, да без толку! Давно известно, что если Судьба тебя послала куда подальше, то дело пахнет порохом. Впрочем, хватит об этом, не буду тратить ваше дорогое время! Когда-нибудь темпорально-визуальное общение станет такой же прозой жизни, как полёты в космос, но это будет ещё не скоро! — он хитро подмигнул Алматару и указал на вход. Инспектор прошёл в указанном направлении, пересёк прямоугольник дверного проёма и остановился в ярко освещённой комнате перед тёмным пока стеклом. Дверь сразу же закрылась — это Джика дорвался до настройки своей аппаратуры. Алматару оставалось лишь спокойно ждать.
…В голову лезли, как всегда во время ожидания, непредсказуемые из-за свободы своего полёта мысли. Как обычно перед посещением грядущего, в основном это были невесёлые, мрачные предчувствия. И лишь в уголках сознания обитала уверенность, что всё будет хорошо, ведь с ним иначе и быть не может…
Но — хватит думать! Соберись! Экран зарябил и открыл вид на точно такую же комнату, только в будущем. Естественно, 125-летний двойник Алматара был подготовлен к посещению визитёра из прошлого. Себя, проще говоря.
Аламатар посмотрел на себя-в-будущем и вздрогнул — его видение на входе в «ТТ» повторилось теперь и в реальности. Морщины, седина, нечеловеческое спокойствие взгляда, грустная насмешка в умудрённых пройденным путём глазах. Вновь возникло ощущение того, что двойник во времени знает что-то такое, чего ему знать вовсе не хочется…
Ещё не позволяя депрессивным настроениям проникнуть достаточно глубоко в сознание, Алматар подошёл ближе к стеклу. Ещё ближе. Встал вплотную. Провёл рукой, будто колдун, способный разгладить наложенные временем борозды. Но морщины не исчезали, а на лице Алматара будущего проступило такое жалкое подобие улыбки, что Алматар-сегодня-и-сейчас просто опустил руки и уставился на него. Это могло быть только…
Из карего ока мигнувшего инспектора (впрочем, возможно, что уже давно и не инспектора) за стеклом вылилась слеза. Он и не думал из каких-либо щадящих чувств изобразить радость, приободрить себя же самого. Нет, он плакал и не стыдился слёз. И Алматар из прошлого тоже пустил слезу, не признаваясь самому себе, что именно он понял в этот момент. И тут как острая бритва, резко и неприятно сверкнувшая в ночи в руках маньяка, ворвалось осознание близкого и далёкого конца.
Ему открылось, что та самая смерть, которую трудно понять и которая с такой надеждой испытывает, оставляя в живых в самые неподходящие, казалось бы, для этого моменты; смерть-игрок в «кошки-мышки» по одной только Судьбе известным правилам жалко улыбалась ртом инспектора в будущем.
Алматар-125 вдруг схватился левой рукой за сердце; губы его искривились в гримасе; глаза часто-часто замигали. Правая же его рука… Да, именно! Правой рукой он совершенно отчётливо помахал на прощание Алматару-43.
«Смерть. Так вот какая ты, смерть! Что ж, будем знакомы!»
Начало апреля — 21.04.200* г.
4. Клон-мессия
«И вновь, сверкнув из чаши винной,
Ты поселила в сердце страх
Своей улыбкою невинной
В тяжелозмейных волосах» (А.А. Блок, «Снежное вино»)

Система Стрекозы. Планета Аревиалле. Затерянный в пустынях Жидузеи город Вилиссим. Ночь.
Боцманы смогли. Смогли подкупить правильного человека, и он установил жучок, что дало им возможность смотреть на происходящее в Камере. Двенадцать пар глаз с казавшейся противоестественной жадностью вглядывались в движущуюся картинку траектории хладнокровного луча лазера, равнодушно отрезавшего куски плоти Иксуса. Рубя одну за другой фаланги пальцев, нарезая сантиметровые ломтики мяса, луч прокладывал путь всё выше и выше. Запястье — локоть — плечо. Кости и кровь. Две руки мессии с поразительной лёгкостью обратились в жареное кровавое месиво. Самым ужасным было то, что Иксус ни на секунду не терял ясного понимания происходящего. И не было смерти… Смерти всё не было! Невозможным для человека усилием воли Лидер заставлял себя молчать какое-то время после начала экзекуции.
Боцманам также надо отдать должное — ни один из них не отвернулся, не закрыл глаза и не потерял сознание. Они стояли, держа друг друга за руки и смело глядя в лицо смерти всех надежд на улучшение мира. С боцманами стоял верный андроид Фокси. И вот уже на рабочем столе вроде бы выключенного ноутбука зажглись кровавые нерукотворные обои, изображающие Иксуса и палачей в самом ужасном ракурсе — но ни один не заголосил в суеверном ужасе. Даже Ядукай. Даже когда жучок вместе с помехами стал чётко передавать, как оглушительно заорал не выдержавший боли Лидер Сообщества, нарезая спиральную непроходящую резьбу не хуже лазера на душах качавших волосатыми головами зрителей, стоящих перед экраном. Но это не касалось душ экзекуторов Лидера. Палачи тоже были на грани потери сознания, но не от ужаса — от садистского экстаза. Один из убийц, убедившись в достаточно плавном ходе излучателя, удовлетворённо улыбнулся и занялся онанизмом, глядя на картину, открытую извращённому взору за стеклянной стеной. Другие посмотрели на коллегу с явным неодобрением, но смолчали и не стали вмешиваться. Понимали сами, что столь нервная работа требует соответствующей разрядки, да ещё и влияет совершенно определённым, вернее — неопределённым образом на либидо.
После рук Лидера лучи занялись его ногами и половыми органами. Затем — туловищем. Иксус орал, сдёргивая боцманам ментальные скальпы. Палач, чрезвычайно довольный, обильно кончил. Продвинутая садистская технология позволяла поддерживать подобие жизни и сознания, полного боли и только боли, лишь только в одном мозгу Иксуса — лишённом остального тела. По этой причине два светло-синих луча щедро рубили плоть Лидера Сообщества, будто адский художник бросал широкие мазки, рисуя буйство стихии.
И — р-раз! И — два! Вскоре осталась только голова Иксуса, истекающая кровью и пахнущая жареным мясом. У палачей разыгрался аппетит. Кучи кровавого ужаса глядели из всех углов Камеры. Разводы на щёках, боль во взоре, а на лице — выражение застывшего в Вечности мига всепонимания, всепринятия… всепрощения. Полноты примирения с Судьбой. Один из палачей поднял на вытянутой руке за длинные волосы бородатую голову и обвёл ею круг, показывая под смех товарищей забрызганную камеру и говоря:
— Таков этот мир! Что ж ты больше никуда не ведёшь его, «Лидер»?! Каким он был до тебя, таким и останется навсегда!
Палач, с наслаждением метко плюнув в левый глаз Иксуса, ударом кулака размазал по чужой глазнице свою слюну.
Двенадцать пар других глаз налились слезами боли и сожаления о происходящем. Вскоре убийцы отсоединили свои биологические батарейки от мозга Иксуса, и остатки сознательной жизни покинули его. Палач поддал окровавленную голову ногой. Миссия мессии была провалена. Конец. Или?..
Система Стрекозы. Планета Аревиалле. Жидузея. Утро…
…Выращенный в специальной пробирке, окружённый заботой боцманов, скелет оброс мясом и зашевелился. Через пять минут клон явился на свет в сопровождении полных религиозного экстаза криков двенадцати. Пока Меррион с помощью Фокси был занят омовением новорожденного, началось выращивание второй копии Лидера — младшего в Троице.
Клоны рождались полностью сложившимися в плане физического и психического развития — генетическая память милосердно сделала «монтаж», крепко спаяв вместе два кольца кольчуги воспоминаний — момент начала пыток и момент «Второго и Третьего Прихода».
…Начало было положено за неделю до этого. Переодевшись уборщицей, Упартер достал замечательный образец ДНК Лидера — ногтевую фалангу среднего пальца правой ноги. Оставалось раздобыть достаточно денег на аренду лаборатории и оборудования, необходимого для клонирования.
Все боцманы были заняты подготовкой к предстоящей операции, так что андроид Фокси даже чувствовал себя обделённым вниманием. Боцманы занимались изучением литературы по клонированию и собирали сведения о видах вооружения, которое можно было достать. Ни в первом, ни во втором андроид помочь не мог, поэтому он стал чаще покидать укрытие с тем, чтобы побродить в тоске по овеваемым ветрами пустынным окрестностям. Порой его отсутствие замечали — лишь когда он был зачем-то нужен.
Иксус, конечно, не одобрил бы убийства и ограбления. Но не отомстить палачам боцманы не могли — просмотренная в записи сотни раз картина страдания Лидера, не исчезающая также и на нерукотворных обоях, впилась в мозг алчной пиявкой, вызывая зуд мщения. Кровь, искажённое в гримасе лицо, взирающее с рабочего стола, сами вложили лазерные резаки в руки ударного отряда боцманов.
Ночь укрыла своим плащом следы мести. Дождь смыл часть крови, хотя не всю. Однако менеджеру клиентского отдела “Claiming And Cloning” не было ровным счётом никакого дела до красноватых пятен на кредитках. В отличие от людей, деньги не пахнут и не краснеют.
…Обе новорожденные особи пока ещё были очень слабы. Боцманы окружили их поистине материнской лаской и заботой. Вытерли полотенцами, укутали в них и отвели в спальню, не скрывая своего проснувшегося оголтелого энтузиазма.
Нарекли новоявленных мессий Иксус-00001 и Иксус-00002. Они должны были привести сообщество людей к царству добра и справедливости, они должны были искупить грехи человечества. Ибо перенесённых страданий было ещё недостаточно для оправдания миссии мессии!..
Иксус-00002, родившийся несколько позже, был ещё слабоват и поэтому пока лёг спать, но первый (второй в Троице) пожелал одеться и устроить совещание. Необходимо было обсудить стратегию и тактику осуществления дальнейшей деятельности, связанной с искуплением, а также неминуемый грядущий захват власти, который только и мог позволить религии распространиться достаточно широко...
Обсуждение шло полных ходом — каждый из двенадцати боцманов высказывал свои мысли, делился соображениями по дальнейшему обращению сначала Жидузеи, а потом и всего Аревиалле в Правую веру — как вдруг оглушительный вой сирены предупредил о незваных гостях — стражниках Прилада. Шестеро бросились на защиту Лидеров, планируя достойно встретить нежданных визитёров, преградив им путь любой ценой. Становиться лёгкой добычей при этом они вовсе не собирались — кровавых кредиток хватило также на новейшее вооружение для ближнего и дальнего боя.
Пятеро остались подле Иксуса-00001, готовые заслонить его от пуль парализаторов. Один — Ядукей — побежал в спальню, чтобы вывести или вынести, если тот ещё спит, на себе потайным ходом Иксуса-00002. К счастью, про тайный ход не мог знать никто, кроме них, к тому же сам проход по мере продвижения боцмана и клона будет самоуничтожаться.
Тем временем, искрой, вылетающей из костра в полуночном лесу, на стражу бросился Слауд. Снеся двоим головы своим лазерным мечом, на овладение искусством размахивать которым он затратил немало времени, он пал, парализованный меткой пулей, выпущенной собственноручно Приладом. Подбежавший стражник хотел отсечь ему голову, но Прилад отрицательно покачал головой. Стражник со вздохом опустил меч. Вид недвижного товарища вдохновил пятерых боцманов на то, что они, охваченные приступом боевого задора, с дикими криками пустили в ход весь свой арсенал.
Двуствольный биораспространитель в руках Упартера заставил всю открытую кожу ещё пары врагов пышным цветом расцвести подобиями грибов с крупный кулак размером — их дикие вопли явились гарантией того, что они вышли из битвы. К сожалению, бумеранг, метко пущенный каким-то рыжебородым и рыжеволосым стражником, выбил оружие из рук боцмана. Тут же подбежали двое, по-видимому, умелых рукопашных бойца. Началась свалка. Упартер и сам был далеко не новичок в кулачном деле, но силы были не равны, и его быстро нокаутировали ударами по рёбрам и голове, после чего пару раз пнули уже мирно лежавшее на полу тело.
Однако своё дело Упартер сделал — стражники стояли на месте и не рвались больше в ближний бой. Вместо этого они пустили в ход огнестрельное и парализующее оружие. Два боцмана упали, поражённые парализующими зарядами. Остальные отвечали огнём бластеров и метанием самонаводящихся ножей. Боцманы сражались, как львы, но стража обладала преимуществом в количестве.
И боцманы ретировались, сдавая свои позиции.
— Не добивайте! Оставляйте парализованных! Нам нужны только копии Иксуса! — увещевал не в меру жестоких подчинённых Прилад.
Уцелевшие боцманы прибежали к защитникам Иксуса-четыре нуля-один, забаррикадировав за собой вход. Меррион воскликнул:
— А где Фокси? Он нужен нам как средство защиты клона мессии!
Лидер мрачно посмотрел на боцмана. Так, что тому сразу стала понятна ужасная истина: их предали. Или продали. Продал андроид.
Как ни странно, преследователи не спешили со штурмом. Вместо этого из-за забаррикадированной двери послышались чьи-то тяжёлые шаги, и знакомый голос торопливо затараторил:
— Откройте скорее, они идут! Да быстрее!
— А вот и предатель! — сквозь зубы процедил Джоф. — Пошёл отсюда прочь, это ты привёл стражу!
Секунды три за дверью висела тишина, потом уже совсем другим голосом робот проскрипел:
— Да, это я продал Иксуса. Продал за внеплановую дозу смазки. И вовсе не потому, что вы мне уделяли мало внимания после казни, как можно опрометчиво предположить! Потому лишь, что вы хотели насаждать силой веру! Закон робототехники меня и вынудил — я не мог позволить, чтобы людям был причинён вред.
— Не мог. А категория святости тебе не знакома. Всё понятно с тобой, консервная банка…
— Ты не способен уяснить, что душа главнее тела! — раздались со всех сторон голоса возмущённых боцманов. Но Иксус-00001 молвил:
— Оставьте его! Он лишь выполнял предначертанное ему, как и все мы и они, — он указал в направлении стражи. — Я должен буду пасть, но на этом всё не окончится!
Находившиеся в комнате с Иксусом с отчётливо проступившим на лицах недоумением уставились на Лидера, но тут вдруг дверь слетела с петель и влетевшая стража начала косить всех парализующими излучателями. Скоро захваченные врасплох боцманы уже лежали вповалку, а Прелад со сноровкой отрезал голову павшего от лазерного луча мессии. Он был мрачен и не спешил, ибо знал уже от андроида Фокси, что проиграл. Второй клон ушёл, и найти его теперь не удастся.
Прелад приказал стражникам уничтожить всю аппаратуру, что они с удовольствием и проделали. Боцманов, к которым возвращалось сознание, но которые ещё были парализованы и страдали от боли и тошноты, не трогали. Необязательная кровь лишь способна раздразнить активистов религиозных течений и наплодить новые мифы и новых непримиримых врагов системы.
Ядукей проводил Иксуса-00002 по сложной системе ветвящихся подземных туннелей достаточно далеко, чтобы можно было почувствовать себя в безопасности. Они пришли к месту, в которое не смогли бы добраться даже боцманы — только Ядукей знал, куда идти. И он уверенно указывал путь к тайному логову — в целях безопасности они оборудовали несколько подобных мест, удерживая их местонахождение в секрете даже друг от друга, что позволяло не бояться удлинённого возможными пытками языка.
Про это убежище знали перевозившие в него всё необходимое Ядукей и Меррион, но подземного пути не ведал даже сам Меррион. В каждом убежище из созданных ими хранился оборудованный всем нужным глайдер. Иксус-00002 сел за штурвал и повёл машину туда, куда влекло его сердце — к возвращавшимся в сознание боцманам. Он знал, что летательное средство достаточно хорошо вооружено, чтобы отбить соратников у стражи.
Как пуля, в лабораторию ворвался глайдер с Иксусом и Ядукеем. Пара метких выстрелов встроенного лучемёта — и враг пал, а свои кричат от радости:
— Наш мессия нас бережёт!
— Ха-ха!
— Садитесь! Едем на рыбалку! — Иксус был горд проделанной работой. Он знал, что его ждало, и на данном этапе лишняя кровь уже не могла его смутить — в отличие от робота, он умел различать стоимость жизни и стоимость души, спасённой актом Искупления…
…От погони боцманов и Иксуса прикрыли ураган, секущий дождь и летняя тяжёлая гроза, опрокинувшаяся на мир в потоках чёрной воды.
Иксус-четыре нуля-два забрался на глайдере в открытое море, чтобы исполнить предначертанное веками: воплотить всю чернь людских душ, чтобы она была погребена раз и навсегда. Клон выпрыгнул на ходу из глайдера и прошёл по воде, яко посуху. Более того, от его стоп по волнам прошёл мощный импульс сверхъестественной энергии, обративший их в вино.
Чудо началось. Чужая вина — совокупная вина миллионов — стала этим вином, а грехи — заслонившими полнеба тучами, громом и молниями; все грехи материализовывались.
Боцманы с опаской взирали на исполинские сцены, разворачивавшиеся пред их изумлёнными взорами. Гигантские многометровые ножи, разрезающие невинную женскую плоть, адское месиво кровосмесительства, почти неуловимо сменяющие друг друга движущиеся картинки грехов: сладких для исполнителей и мерзких для наблюдавших; грехи уникальные и неповторимые соседствовали здесь с серийными, скучными. Боцман Пётр без перерыва щёлкал своим фотоаппаратом, который — о, чудо из чудес — работал без аккумуляторов, забытых в суете беготни в лаборатории! К своему сожалению, Пётр не имел даже возможности рассказать о чуде своим коллегам, ведь отвести очи от того, что вершилось, было просто невозможно — страх и неприязнь, дьявольское любопытство и небывалая прежде в мире зрелищность не давали взгляду свободно менять точку обзора. Ужас и зрелищность. В небе — миллиарды грехов. Грешные дела и помыслы. Всё, всё, всё. В начале грешные «ожившие фрески» застилали всё видимое небо, но вскоре в свете молний они смешались в одну не очень большую и одновременно почти бесконечную тучу. И — рухнули в море. Уже ставшее вином. Искупались в нём. Искупились в вине. Тучи упали… на Лидера Сообщества.
Двенадцать боцманов поверили в миссию Лидера Сообщества. Им удалось заставить поверить в неё весь мир — новообращённых под сенью правых парусов матросов. Это было не сложно, ведь имелись доказательства мессианской сущности как Иксуса, так и клона: обои и фотографии. Экспертиза подтвердила их подлинность.
Однако споры о том, осуществилась или провалилась миссия мессии, не утихают и поныне... Тело клона так и не нашли».
Виктор убедился, что, несмотря на отчаянную самокритику, мозг у Человека всё-таки был. Моисеев читал теперь на удивление быстро, хотя вдумчиво, и как раз дочитал последнюю строку, как увидел, что, увлёкшись, проехал нужную ему остановку — пришлось возвращаться обратно. Однако, сложно переоценить роль творчества ЧБМ, которую оно сыграло в ходе этого небольшого «Арбатско-Покровского» отрезка жизни Моисеева… Именно благодаря тетралогии Виктор пришёл к одному поразительному умозаключению.
«Посмотрите на звёзды! — думал Виктор. — Они же нас зовут! Как можно не слышать их голоса? Потому и смотрели на них прошлые поколения — не просто из-за красивого сияния. Помощи тем, на кого возложена ответственность за их скорейшее достижение, я и посвящаю всю свою дальнейшую жизнь, а именно — своё творчество. Невозделанная целина грядущих миров, плацдармы для бесконечного терраформирования, синтезирования продукции, встреч с доброжелательными инопланетянами; место для всех и даже больше — социализм, рождённый не в муках, но в пробирке прогресса: счастье для каждого, заключающееся в возможности нестеснённой самореализации в близком человеку виде деятельности, будь она умственной и, в частности, творческой, или же, наоборот, материальной; игровой, технической, любой — в космосе нет и никогда не будет смотрящего сверху Большого Брата...» — думая так, он в то же время понимал, что сначала ему придётся накопить достаточно знаний в этой области, что может потребовать лет, а то и десятилетий... вообще всей жизни. Так от «пелевинского» разочарования Моисеев снова пришёл к ракетам. Тогда он ещё не знал, что оптимизм несколько спадёт, не успев толком зародиться, и любовь к точным наукам останется платонической, вуайеристической.
К клиенту он приехал вовремя, даже пришлось ждать. В офисе было людно; стоял постоянно включённый для визитёров, ждущих на диване с коричневой обшивкой и мягким сиденьем, крупный телевизор, подвешенный очень высоко. Сейчас он показывал очередной квази-ментовской сериал. Виктор в кои-то веки лениво пялился в одинокий глаз Циклопа, следя за развитием сюжета, осознавая по ходу дела, что он одинаково далёк как от событий в сериале, так и от событий в офисе. Сериал нагнетал блатняка, мрачняка и мокрухи; количество трупов росло в геометрической прогрессии, переходя в соответствии с законом диалектики на новый качественный уровень кровавости, в то время как офис представлял взору наблюдавшего Виктора суетное копо-(корпоро-?)шение(общение?); подзадоривание друг друга; вымученный и выученный флирт ох*евших от скуки людей. В то же время Витя уважал эту чуждую ему, «иную», в терминологии Довлатова, жизнь. Но он не надеялся когда-нибудь стать её частицей. Он знал, что навсегда отделён от других людей — равным образом от тех, кто испытывают радость от существования и всегда веселы, и от тех, кто постоянно говорят, что жизнь — дерьмо. Он вообще не считал, что живёт! Связи Бытия, особенно его Бытия, казались ему слишком непрочными, зыбкими… Этакая фантасмагория постмодернизма Гессе.
Потом в своём сервисном центре Витя беседовал с Игорем. Парень с выдачи поведал ему историю последних лет своей жизни. Работал он сначала в «Сансете» — компьютерной фирме. Там они, как поделился Игорёк, брали и выписывали две запчасти вместо одной — одну клиенту, вторую — в свой карман — это можно было осуществлять совершенно спокойно и ничего не опасаясь благодаря дырявой «1С». Берёшь пачку модулей памяти, и — на рынок, тем более что недалеко. В то время, делился приятными воспоминаниями Игорь, было очень много денег и наркотиков. Потом, впрочем, всё это дело просто надоело, и он решил, что пусть будет зарабатывать меньше, зато честно: понял, что деньги — просто дерьмо. После двух страшных недель ломки и всякого рода галлюцинаций бросил употреблять наркотики. Выжил, и теперь кантуется тут…
Соприкасаться с историями из настоящей, не книжной жизни Виктору было крайне интересно. Он бы поговорил ещё, но надо было ехать по доставкам дальше.
Через полтора часа он сидел на проходной бывшего завода на Воробьёвых горах, который арендуют различные фирмы, и ждал очередного клиента. Зашёл другой курьер, подошёл с вопросом к охране:
— Здесь «Апельсин»?
Охранник в ответ злобно заорал:
— Какой ещё апельсин?!
Курьер не менее свирепо рявкнул:
— Фирма «Апельсин»!!!
Охранник ответил спокойнее:
— Первый раз слышу.
Курьер полез в сумку за накладными, корреспонденцией или чем похуже (он стоял к Виктору спиной, и тому не было видно), намереваясь показать всю эту муть охраннику.
Охранник, не меняясь в лице, жёстко прорычал, пресекая эти попытки:
— А на фига мне это надо?! — и показал на бюро пропусков, процедив: — Иди, там спроси!
Обиженный, судя по опущенным плечам, курьер отошёл, сопровождаемый долгим свирепым взглядом охранника. Моисеев едва удержался, чтобы не расхохотаться.
Чуть позже пришёл клиент, отдал свой ноутбук, предназначенный для ремонта, заполнил «доки», забрав один экземпляр себе, и Виктор возобновил свой путь.
Московское ясное небо ослепляло тоску, постепенно к нему возвращалось ощущение, что всё хорошо: он останется здесь, он будет жить и умрёт в Москве, которая будет помнить его мудрыми улицами. Москва была ему как текст — здесь написал что-то, там подумал, ну а тут — прочёл... Макс Фрай говорила, что не хотела бы ограничить свою жизнь Москвой, ведь Москва — город с большим «затягивающим» потенциалом, и может подмять под себя всю жизнь, попросту — всё время. Виктору же абсолютно хватало и Москвы.
Да, ему было завидно, когда он слышал о людях, нормально зарабатывающих и ездящих на море и по заграницам: парнях, возящих на отдых на море своих девушек в экзотические страны… Но эта зависть — обычное отношение к «иной жизни», когда кажется, что что-то упускаешь, а на самом деле — живёшь полной жизнью, в чём и уверяешься через определённый промежуток времени. «Идеально синее небо над головой, абсолютно зелёные листья и семнадцатилетний я во мне — это и есть земное счастье», — решил для себя Витя. — Москва может порой вызывать раздражение. Однако, когда тебе кажется, что всё против тебя, много легче отыскать себя».
...Вечером, отчитавшись в офисе и возвращаясь домой, Моисеев снова, как и каждые утро и вечер, преодолев все препятствия на входе в мордастый вагон трамвая («Единственный человек, достойный смертной казни — идейный вдохновитель создания системы контроля проезда АСКП», — абсолютно справедливо рассудил Моисеев), проезжал мимо сине-белого здания «Эксмо» — его «голубой мечты». Он легко мог бы провести вас к «издательскому дому Захарова», да и, при желании, к «АСТ», но мечтам, по крайней мере, на данном этапе, было суждено оставаться только мечтами, живущими лишь в его голове. Навсегда ли это? Или — просто надолго?..
Вот и остановка. Моисеев, усталый, неспешно волочился к дому, а перед ним враскачку шевелились громадные окорока жирного паренька с сальными волосами, сжимавшего в одной руке бутылку, в другой — что-то вроде вонючей пегасины. Зажатая в руке папироса казалась огнедышащей фигой. Пегас, оказавшийся драконом и двоюродным братом зелёного змия из бутылки, выпускал в лёгкие курильщика ядовитый дым, который частично выходил из всех щелей и жадно искал ещё одну жертву — Виктора. «Чёрт-те что! Ненавижу курящих на ходу! По-моему, это совсем уж отморозки... Произведите простые арифметические действия и скажите, много ли адекватных людей в моём мире?» — так думал Виктор. Хотя с каждым новым рабочим днём количество раздражавших его вещей и явлений увеличивалось, Виктор не клял судьбу — у него было право на честное самовыражение. Чего-либо большего пока и не нужно было.
...Следующим утром Виктор получил задание: забрать ноутбук у клиентки с «Кропоткинской».
Дорога в метро пролегала через переход на «кольце». Вдоль эскалатора пестрели рекламные щиты с призывами как можно скорее оставить всякую деятельность, кроме принятия в себя алкоголя и никотина, однако чуть видные блеклые буквы на тех же самых щитах призывали благоразумно ограничивать себя в этих милых способах времяпрепровождения. И лишь один щит лицемерно советовал бросать курить, ибо это «не модно».
«О, лицемерие! Лицемеры, ругающие направо и налево нашу молодёжь, с ранних лет привыкающую скрашивать свой досуг бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой! Клеймящие позором поколение, более чем склонное к ранним половым отношениям! Это вы и никто другой посеяли семена порока, развесив в метро рекламу сигарет и алкоголя — щиты, заслонившие собой свободу мысли пассажиров на эскалаторе. Вы приносите ещё больший вред посредством телевизионной рекламы ада, где похотливы взгляды грязных шлюх, разоблачённых вопреки всем нормам приличия. Нет, не было такой грязи в Союзе, и дай то Бог, чтобы тяжесть гнета скверны ваших душ со временем уступила разуму! Я молчу уж о порно в Сети — в самых извращённых формах его там пропагандируют далеко не мальчики или юноши...
Перед Моисеевым на эскалаторе стоял дед, вроде ни с того ни с сего (очевидно, всё же за пирсинг) кидавшийся на какого-то эмоватого подростка:
— Ты щ… Ты щ…
— Как, простите?..
— «Щ»… «щ»… «щ»… щенок!!!
«М-да... Не знаю, как секса, но фут-фетиша в Союзе точно не было. Старики в массе никогда не полюбят молодёжь, но последним всегда будет плевать на это осуждение».
«Красная» линия. Вагон. Напротив Вити, чуть по диагонали, сидит бомж женского пола, с фингалом и спёкшейся застарелой кровью на носу; с глубоко и уже до гроба, как его предвосхищение, въевшейся под ногти грязью...
Пассажиры, кроме девочки, которая не обращает внимания на неприятный запах, так как, сев, почти тут же засыпает и становится похожа на маленького ангела, сначала не хотят занимать соседние с бомжой места. Но делать нечего, и сиденье слева от бомжи вскоре тоже занимают. Туда садится дама на вид лет сорока, ещё сохраняющая большую часть былой, это видно, недюжинной красоты. На ней какие-то кружева; она далеко вытягивает всё ещё сексапильную ножку и разглядывает свою чёрную изящную туфлю. Бомжа будто во сне чуть наклоняется в сторону дамы, та это видит и улыбается, представив, наверно, ситуацию со стороны. Бомжа неожиданно смотрит на неё, что-то говорит... Виктору в плеере не слышно, но едва бомжа открыла рот, как лицо дамы стало испуганным, пепельно-серым... Хоть бомжа вскоре спрятала нос в шарфик, почесав предварительно ногу, чуть ли не до таза закатав штанину, дама долго не усидела. Бомжа опять сидела без соседа или соседки слева.
А девочка, уснув очень крепко, стала припадать к бомже и, так же не просыпаясь, снова возвращаться в горизонтальное положение. Когда манипуляция была осуществлена раз пять, она привлекла внимание бомжи. С удивлением посмотрев на маленькую девочку, не страшащуюся болезней и грязи, та снова завернулась от мира в кокон-шарфик. Моисеев вышел...
Подойдя к нужному дому на Пречистенке, набрал код домофона, поднялся на третий этаж и позвонил. Открыла прелестная дама лет семнадцати с оголёнными плечами. На левом, когда дама повернулась проводить Витька в квартиру, была чётко видна «пуговка». Моисеев снова получил возможность ощутить своё коренное отличие от прочих людей — у всех, кого он знал лично, на плече был след от обязательной прививки. У Моисеева этой «пуговки» не было; чёрт его знает, почему и в этом случае обязательное для всех не было обязательным для него. Некий диссонанс со всеми остальными людьми вызывал невесёлые мысли, но и немалую гордость.
Между тем, Виктор забирал ноутбук и по ходу дела налаживал общение с, как выяснилось, Катей. Увидев рояль, он не преминул уточнить, и выяснил, что — да, именно Катерина на нём и играла. Оценив коллекцию мягких игрушек и послушав попугая, Моисеев узнал, что девушка только что поступила на лингвистический. Витя давно знал, в чём российская молодёжь превосходила советскую — в знании английского. Такая ситуация стала возможной благодаря компьютерным играм, текстам песен, Интернету и т.д.
«Хорошо ли это? Наверно, да. Но... ох уж эти мне англичане! Всё ни слава Богу: у нас вот просто — «добро пожаловать!», а что у них? “Welcome!” То есть “well, come…”, что значит «ну… заходи… <раз уж пришёл>». К тому же, они, кажется, не чураются дискриминации слабого пола. Сравните сами: “son” («сын») и “daughter” («дочь»). В первом слове всего три буквы, зато оно созвучно с «sun» — «солнцем». “Daughter” содержит целых семь буковок, но созвучно всего-навсего с “naught”, то есть, попросту, «нулём». Зато вся психологическая методика усвоения правильной английской интонации легко сводится к такому: произносить всякую речь, как м*дак... При этом, однако, я всегда удивляюсь, что многие столь презрительно относятся к тому, чего сами не умеют. Взять тот же английский. Например, кто-то его не знает, и готов поэтому дразнить, насмехаться над всеми владеющими им и умеющими на нём выражать свои мысли. Почему так происходит? Я долго мучился в поисках ответа на этот вопрос... А потом понял простую вещь: люди — это просто-напросто говно с глазами» — невесело резюмировал парень.
С девушкой он неплохо пообщался, даже спросил её «ай-ди» ВКонтакте, так что ушёл довольным. «М-да, зыбка трясина Контакта, и никто не уйдёт живым...» Он хорошо помнил сообщения несколько месяцев назад: «В пятницу 16 мая посредством системы личных сообщений ВКонтакте была разослана ссылка на вирус. Около 30 тысяч пользователей, несмотря на предупреждения Контакта, перешли по этой ссылке. Ещё 70 тысяч получили подобную ссылку. В течение суток (в субботу 17 мая) рассылка сообщений с ссылкой на червь была полностью нами остановлена».
Этот «червь» никого не отпугнул, зараза Контакта продолжала свой путь столь же неостановимо и семимильно. Каждый клик по клавише “F5” доказывал это очень убедительно. «Интернет» — уже значило попросту «Контакт»...
Пока он сидел с Екатериной, на улице начался дождь, не утихший до сих пор. Пройдя чуть вдоль улицы, он обнаружил, что хочет в туалет. Возвращаться было неудобно, и Моисеев решил воспользоваться дождём и, соответственно, не очень большим количеством прохожих: зашёл за ближайшую группку гаражей. Сделал интересное наблюдение: «Обладая мощной струёй, можно смело мочиться против ветра средней скорости». Сопровождая взглядом путь своей струи, он заметил дождевого червяка. «Черви когда-нибудь всех сожрут с завидным аппетитом....» В этот момент в ушах из плеера доносился «Замок из дождя» в обработке “Boney Nem”.
У храма Христа Спасителя количество червей почему-то стало астрономическим, зато перестал лить дождь. Моисеев чуть не запыхался, обходя очередного «Змея Горыныча», особенно жирного. Такое громадное количество червей за один раз он видел впервые в своей жизни.
Витя решил дойти до моста, благо время ещё было, и посмотреть на город. Пётр работы всеобъемлющего обласканного властями Церетели, шоколадная фабрика, Кремль — после дождя. Уже не за;мки, а замки; с именами были приделаны к прутьям парапета. Это влюблённые символически старались закрепить любовь на века — не зная, видимо, что ключ есть всегда...
Виктор дошёл до метро и записал босяцкое хокку в блокнот:
«Храм Христа.
Вокруг — только черви.
Дождь...»
«В. Моисеев, 15.08.0*, метро „Кропоткинская“».
А также следующее стихотворение:
«Сквозь рвоту и червей
Прорвусь к долине света,
Сквозь страх машин-людей —
К теплу, улыбкам, лету.
Сквозь убеждённость масс
Взлетая на сто футов,
Я умоляю вас
Идти своим маршрутом.
Враг пусть решит себе,
В п*зду идти иль на х*й.
Червь снова на коне —
В могиле мало праха…»
«Воин серы, не дай ****ым червям сожрать тебя живьём!» — определил про себя Моисеев своё состояние.
Дома Виктор читал Андрея Битова с его неполным синтаксисом; полемизировал мысленно («счастье — чувство» — у Битова; «счастье — состояние духа» — у Моисеева). Завидовал геологическим экспедициям, но успокаивался, воскрешая в памяти недавнее рассуждение о довлатовской «иной жизни» в связи с Фрай.
Виктор отложил Битова, углубился в изучение очередной публикации про постмодернизм. Пришёл к выводу, что фантастика уместна в любое время («Научная фантастика — это возможность оказаться сопричастным будущему»), а постмодернизм наиболее верно отражает суть переходной эпохи. На 90-ые пришёлся пик разгула бандитизма и кретинизма — вот причины расцвета пелевинского и сорокинского постмодернизма! «Постмодернизм, — также отмечал Моисеев, — это не стиль в собственном смысле слова, но нечто подобное концепции джит кун до Брюса Ли. ДКД — не стиль боевого единоборства, но общие принципы ведения боя, которые можно приложить к любому из существующих стилей. Именно поэтому постмодерн так же неисчерпаем». Про себя, впрочем, Виктор тоже говорил: «Я ужасно постмодерничен!» Чтобы доказать это в первую очередь себе, Витя «постмодернизировал» одно из произведений Андрея Георгиевича:
11. «„Многого хочешь...“ — cover-version», или „Эрлом Ахвледиани в разрезе постмодерна (на материале главы «Писатель» из «Грузинского альбома» Андрея Битова и предисловия к немецкому изданию «ГА»)“»
«Однажды Я мечтал.
Мечтало и Бессознательное (далее — Б).
Оба находились в зоне восприятия, искажённого цензурой сновидения.
«А что, если, — мечтал Я, — что, если бы все люди стали счастливы? Пусть не сразу, но зато — счастливы?..»
«А что, если, — это уже мечтания Б, — что, если бы я мог трахнуть свою же жизнь, как после меня трахнет смерть?»
Раньше Я был грузин, а Б — русский. Или наоборот... Как было не любить друга?
И если вы осилите весь текст, то полюбите весь мир. И не желайте большего. Не надо!
Итак, любовь начинается! Какой стремительный вход! Без разбега.
«Я хочу, чтобы всходило и заходило!» — делится Б.
«Многого хочешь!» — слышим ответ (не то Я, не то автор, в общем, кто-то сверху).
От акта любви между Я и Б рождается идея.
«Хочу, чтобы всегда рождались хорошие идеи!» — стонет в родовых муках Я.
«Многого хочешь, друг!» — опускает его на землю в изнеможении Б.
«О, если бы человек умирал!..» — продолжает развивать тему Я.
«А больше ты ничего не хочешь?» — иронизирует Б.
Простите, если что не так, но я был не в силах не проявить плёнку своего видения грузинской сказки в фотостудии своих писательских амбиций...» — записал Моисеев, проверил орфографию и свернул файл. Посмотрел на часы: «00:04». Пора ложиться спать… Завтра вставать на работу в полвосьмого.
...Однако, утром он почему-то проснулся чуть раньше. И — сразу вновь открыл файл “Word’а”:
12. «Еда»
«Я взял скальпель и аккуратно сделал себе трепанацию. Снял отрезанную часть, как крышку заварного чайника. После этого, окунув воронье перо в вязкий поток своих мыслей, я потянул его (перо) к бумаге материального мира. Мысли прилипали друг к другу и тянулись за пером от тех, что ещё оставались в голове, как спагетти. Написав текст «Еда», я покрыл спагетти своих мыслей густым слоем май оун эсса. И — ****о готово! Угощайтесь!..:)))
А я ложусь спать, ведь мне через полчаса вставать».
Виктор лёг и снова провалился в сон.
Глава 15. Lukianenko, Dostoevsky and others-trip
«Интересно, посещали ли ранее Землю пришельцы и делились ли своими бесценными дарами? — размышлял Витя. — Может, Александр Сергеевич или Михаил Юрьевич могли бы дать положительный ответ. По крайней мере, не Юрий Михайлович!»
Очередной рабочий день. Офис. Вроде, только приехал, а уже успел зарядиться негативом окружающего... Хотелось как-то изощрённо-извращённо ругаться, почти как в «Истории государства Российского» Карамзина: «Царство славное и сынам сынов твоих в рот и рот во веки, да будешь омрачён молниею небесною и яко пёс гладный да лижешь землю языком своим». Слова эти Моисеев адресовал некоему Воплощению Энтропии, отнимающей энергию — товарищу по работе С*** — мужчине с умопомрачительно ненавязчивыми и оттого особенно бесящими хамскими манерами.
— Там ЖК небольшой, 17 сантиметров всего, — раздалось левее.
— Что-что? У мужика небольшой, 17 сантиметров всего? — поспешил обзавидоваться обладатель куда меньшего размера и не очень чёткого слуха Моисеев.
...В середине дня он зашёл домой пообедать.
«Съесть свои кишки — это только первый этап инициации. Съесть чужие кишки — второй. Само собой, это труднее, особенно когда свои уже были полностью съедены… — размышлял Виктор, вспоминая и анализируя сорокинское „Зеркаlо“. — Я не умею готовить, зато умею проецировать красоту внутреннего мира на окружающее и окружающих. Мне по фиг на мнения всяких Лукьяненко в кулинарном вопросе. Не научился, и теперь травлюсь бомж-пакетами, дошираками, полуфабрикатами типа „котлета“ и прочей хренью. Но зато я экономлю время! Засчёт сокращения времени на приготовление пищи я выигрываю во времени, отпущенном на письмо и чтение. Ведь оно мне нужно, как воздух, потому что из будущего смотрю я — великий автор и улыбаюсь, видя себя — трудолюбивого творца своего будущего. Правда, я проигрываю с позиции длительности моей жизни в целом, но кто сказал, что умереть молодым — это только идеал прошлого? Умереть в лучах славы, не опопсев и не став склочной вонючей развалиной — это как будто пролететь под действием дуновения свежего ветра, запущенного судьбой, который раздует из искр таланта настоящее пламя, не дав им стать тлеющей под ногами зассанной кучей, в которую не плюнет только ленивый или некурящий...
Почти никто не понимает этого. А когда это нас стало чьё-то мнение волновать? Вы не постарели ли, батенька? Нет?
Нет, чёрт возьми! Я пойду и снова смело залью кипятком свой любимый „Доширак“. Я прочувствую каждый ядовито-коричневый кусок химически синтезированной добавки, ощутив, как он жжёт мои внутренности и пытается забрать меня туда, куда — шалишь, дружок! — мне ещё несколько рановато! Это мой наркотик, я глотаю дозу — и больше ничем не привязан к этому миру. Я могу воспарить в мир мечты, унестись, насколько хватит душевных сил.
Мой потенциал является абсолютной тайной даже для меня. И именно это делает особенно интересной мою трапезу.
Какой интерес идти куда-то, где ты уже был? Зная, что там ничего не изменится? Я не знаю, что ждёт меня в моём завтра. Я просто глотаю свой сраный „Доширак“ и с улыбкой на устах готовлюсь встретить Мир Будущего. Я внутренне сжат и готов, готов, как мой залитый кипятком и отстоявшийся необходимые три минуты обед; я как пружина, я готов прыгнуть в атаку и начать бой. Но внешне этого нельзя увидеть — спокойная улыбка озаряет лицо, вежливость создаёт такую маскировку, за которую не заглянуть даже опытным агентам спецслужб.
Мир Будущего открывает ворота, я открываю свои уста. „Доширак“ червями макарон вползает в пищевод, стремясь пройти кругами пищеварения, а я червём по бумаге экрана проникаю, рвусь, подгоняю себя под нужный формат, пока не встаю на уверенные круги, не дающие шанса пойти тупиковым маршрутом. Я вдыхаю больше души в оболочку спасательного круга своего творчества, зная назубок все маршруты, не ведущие меня туда, где моя цель. Я плюю на все боковые дороги, чтобы плевок знаменовал ложный путь. Жизнь — фильм, в котором каждый играет главную для себя роль, и вся задача сводится к одному: сыграть её так, чтобы было интересно самому себе прежде всего.
Я сам выстраиваю собственную судьбу вовсе не потому, что жду от неё впоследствии награды. Просто мне нравится самому строить свою судьбу.
Тайны ноосферы подвластны только избранным, пытливым и внимательным. Мне порой кажется, что я чувствую, как одновременно со мной фантастику пишут авторы из других галактик, увлечённо создавая в своём воображении образы выдуманных двуногих и двуруких. Или не выдуманных — если кто-то из виденных мной тогда чужеземных существ тоже пишет…
И вовсе мы не герои. Просто всё, что у нас есть — это работа и надежда.
Порою мне кажется, что когда я держу свою кнопку и пишу, то творю чужую, инопланетную волю. Не свою! Но тут я обычно вспоминаю о том, что мне нравится это делать, и внутренний протест, готовый было совсем уж сорваться с языка, вырвавшись во внешний мир, угасает внутри меня...
Всё нормально. Всё именно так, как только и может быть.
Прицепившийся к ноге А. Страйка скотч, — вспомнил Виктор концерт памяти Анатолия Крупнова, на котором недавно был с друзьями, — продержавшийся там почти весь концерт, навсегда останется для меня символом самоотверженности, полной самоотдачи в творчестве. Можно ли представить Киркорова, большую часть шоу проведшего на сцене с приклеившимся к ноге скотчем? „Ого, Крупа, даже мёртвый, сколько народа собрал!.. “ — этими словами Алексей тогда поприветствовал зал, но волей-неволей слукавил — он был интересен нам и сам по себе.
Когда вы творите, будьте подобны природе, которая не ведает ошибок. Всё, что она создала — изначально прекрасно.
Реальность придуманная выигрывает у так называемой „объективной“ именно за счёт ограниченности в средствах выражения при бесконечности форм.
Я с вами на пути ограниченной и огранённой бесконечности. Ждите меня!!! Я — новый...
Если бы мне довелось снимать клип на песню группы „Сектор Газа“ „Моя Смерть“, то на словах „Это — моя смерть!“ я показывал бы упаковку от „Доширака“ крупным планом…»
Пока Виктор ел, он сидел в инете. Неожиданно в голову пришло решение зарегистрировать свою страничку и на «стихах», помимо Прозы.Ру, сочинив для этого сайта ряд произведений. «Адорно, философ, сказал, что после Освенцима нельзя писать стихи. Можно! Пока светит солнышко, пока приходит весна, я верю — можно!.. Да и жить можно, хотя и сказано:
— Жить, как говорится, плохо.
— А плохо жить — ещё хуже!
— Это точно!
Хлеб... Вода... Интернет есть. Чего же ещё желать?!»
Моисеев посмотрел на часы. 14:15. До следующей поездки время есть. Витя открыл “Word”, сочинил и записал в нём следующие вирши:
Моё Роковое Творчество
Капать. Душой израненной капать,
Не ведать. Бед в изгнании не ведать,
Вспарить. Хоть раз над мраком вспарить,
Вскричать. Век зодиаком вскричать,
Отдать. Себя в руки Астрала отдать,
Уплыть. Навсегда от причала уплыть,
Разбиться. До лицах в крови разбиться,
Явиться. Самому себе внове явиться,
Остаться. В других для начала остаться,
Пей всё. Чтоб добро не пропало, пей всё!
Кропотливо крапать капли
В книгу радости и счастья:
Слева, справа, так ли, сяк ли...
Чрез меня упейся властью!
Ты — Един, хоть ты — не только
Ты. Но помню, верю, знаю,
Что смогу я ровно столько,
Сколько капель накрапает
Мой разрез души-аорты.
Нет, уже не отойти...
Это что-то вроде спорта.
Ты — не первый, но в пути.
Отдавай души богатства.
Всё вернётся, и сторицей.
Вдохновение — не рабство,
А вино. Хочу напиться!
Написанное им так впечатлило его же, что он решил посчитать свои строки не художественной условностью, а прямым руководством к действию, и, взяв нож из нижнего ящика стола, порезал свою руку (рядом с повязкой, чтобы удобнее было скрыть порез) и накапал на распечатку своего творчества. Таким образом, он задумал соединить научные технологии и магию, добавляя фэнтезийный элемент в научно-фантастический сюжет своей жизни, как истинный постмодернист. Получилось красиво и как жест, и для глаз. Время было, значит — можно было продолжать творить.
Прозабудь
Я вам не поезд, и я не пойду
По кем-то предложенным рейсам.
Живу, как хочу, и пишу про «Еду» —
Я сам проложу другим рельсы.
Вам нечем, пожалуй, меня удивить:
Я шёл по спирали сквозь дрожь и круги
Всегда вопреки, где друзья вдруг — враги.
Плевать, ведь меня не переубедить!
«Забудь!» —
На устах
Сквозь боль и сквозь страх.
Твоя роль,
Твой путь;
Лишь им годен будь!
Забудется всё, что проститься не может,
Но, чтобы не вышло себе же дороже,
Я буду стараться не верить тому,
Кто ищет лишь свет, игнорируя тьму.
Забудутся те и забудутся эти,
Кто стоил чего-нибудь на этом свете,
Кто предал свой Путь, или шёл кто им всё же.
Стишок сей дурацкий забудется тоже.
«Забудь!» —
На устах
Сквозь боль и сквозь страх.
Твоя роль,
Твой путь;
Лишь им годен будь!
Озябший, покинутый, я прозябалл
В душе, но не в теле. И в ней подметал
Глубины сознанья в надежде проститься,
Стать проще, пастись и немного поститься.
Что выйдет из этого? Вскоре узнаю.
Такой же, как все, кто сторонятся края,
Но плюшкой алхимика, пекарь, создай
Прямую дорогу нам в счастье и рай.
«Забудь! Я обращу все слёзы в смех!»
Я верю. Грамм надежды на успех.
Я верю, что добьюсь чего-нибудь.
Что вы сказали, сэр? — Сказал: «Забудь!»
«Забудь!» —
На устах
Сквозь боль и сквозь страх.
Твоя роль,
Твой путь;
Лишь им годен будь!
Разместив материалы на «стихах», он зашёл и на «прозу» и, к немалому своему удивлению, увидел там толковую рецензию от некой К**ин на одно из его произведений. Время поджимало, поэтому знакомство с творчеством самой К**ин он оставил на вечер.
Снова нужно идти, ещё раз всплывает замусоренная улица. Вопрос:
— Что зимой и летом одним цветом?
Ответ:
— Сломанный светофор, красный от пролитой крови.
Опять ехать, вновь метро... Снова пошлые в основной своей массе люди. А одной женщине, даже не выходя из вагона, Витя посвятил миниатюру — «Женщина-сканер», и тут же записал её:
«Женщина-сканер прошила меня насквозь своим взглядом и оценила моё облачение, мои физические характеристики и моё материальное состояние, как, в целом, незначительные. Она не потрудилась пощупать мускулы, ей не пришло в голову спросить мой подробный отчёт о планах на будущее, и она не дала мне повода объяснить, почему же я так не дорого одеваюсь. Одеваюсь так, ибо являюсь некоммерческим автором, но вскоре стану коммерческим, жирным, неинтересным и разодетым, как капустный лист».
Виктор тогда ещё не знал, что женщина-мышеловка сменит уже очень скоро женщину-сканер.
После работы в тот день он прочитал ряд вещей Кай**н, и решил для себя, что симпатичная брюнетка пишет мистику довольно талантливо. Ему даже захотелось попробовать написать с ней что-нибудь в соавторстве...
Кай**н оказалась интересным и общительным человеком. Вдвоём они написали и повесили на Прозу.Ру
13. «С покойной ночи»:
“Tonight I hear you whisper
Deep inside within my head.
Tonight I see familiar faces —
Voices of the dead calling me…” (“Kreator”, “Voices Of The Dead”)
“I've felt the hate rise up in me;
Kneel down and clear the stone of leaves…
I wander out where you can't see.
Inside my shell I wait and bleed”. (“Slipknot”, “Wait And Bleed”)
…Он трахал чужие равнодушные души,
Не слушая просьбы, и смех смерти слушал.
Сенсозомбопатология оживших трупов — молодая, но весьма перспективная область научного знания.
* * *
Одинокая могила? Вовсе нет. У неё есть соседи. И есть недоеденное кем-то яблоко луны, охраняющее покой Лизаветы. Добровольный страж недрёманным серебряным оком мрачно взирает на непривычную для столь позднего часа активность, проявляемую копошащимся сгустком материи. Светом вытянутой в недоумённом жесте руки-луча месяц выхватил бородатое покрытое влагой лицо Николая. Однако молчаливый свидетель знал, что не властен над миром смертных, и что не настолько для них опасен, как сестра — полнолуние. А влага на лице — лишь раствор солей и органических веществ, выделяемый потовыми железами.
Изголодавшаяся по работе лопата жадно впилась в плоть старухи-земли. Какие-никакие физические усилия отвлекали от посторонних мыслей, заставляя забыть на время, зачем он здесь. Вытесненный вопрос вновь возник в сознании лишь во время перекура, когда гробовая крышка с чёрными комьями и жирными червяками развязно обнажила тьму прожорливой бездны. Он здесь для себя и только для себя.
Похотливый месяц, вынужденный Мирозданием страдать от неудовлетворённости, едва только разглядев милые и Богу и Дьяволу двадцатилетние, не тронутые ещё тленом смерти черты, возжелал тела Лизы. Он замыслил украсть толику чужого наслаждения. Схватив серебряными лучами за бороду, пересчитав все капли пота на мертвенно-бледном лице Николая, склоненном над спящей вечным сном фигурой, месяц стал соучастником страшного преступления и одновременно великого таинства. Николай не спешил.
Дальнейшее, возможно, лишь показалось месяцу. Обнажённая мужчиной девушка стала подобием кладбищенской статуи, каковые в изобилии были расставлены поблизости. Жадный рот, торопливость похотливых рук и набор святотатственных ласк, какие ей мог предложить Николай, были приняты с безмолвным равнодушием. Два тела осуществляли обряд венчания жизни со смертью, маниакальный импульс добивался полного господства над обледенелой плотью; в неверном свете справившегося с завистью месяца они могли бы сойти за пару любовников. Однако праздник жизни на пиру смерти не был продолжительным.
«Не завидуй, луна!
Ночь не только твоя.
Жизни и смерть — это я,
Где вокруг — тишина…» — записал Николай в записной книжке телефона, едва пришёл в себя после акта нездоровой любви.
«Так это было» — шептала услужливая память. И эта ночь легла перманентным макияжем на души живого Коли и мёртвой Лизы.
Та Ночь… Одно из самых дорогих воспоминаний скучной в целом жизни Николая. Золотой миг навсегда ушедшего прошлого; лишь призрак памяти, подающий редкие признаки жизни. Вот и сейчас, сидя в вагоне метро, он представил всю последовательность событий той ночи. Будто и не было уже Николаю тридцать пять — повернулись стрелки вспять... Некрофильский опыт он больше не повторял, зато увлёкся медитацией.
— Коля, ты, б…дь, спишь, сука? Ко-о-о-ля!!!
…Надо отвыкать от ухода в себя на работе!..
— Всё в порядке, я тут, не пи…и! Обзвонил всех своих уже...
— То-то же, бля! — удовлетворённо кивнув, прокомментировал Босс. Затем рявкнул:
— Все быстро вышли из базы!
…Вот и ночь — одеяло прочь! За окном цветёт акация, но наш выбор — медитация! Так… Поза лотоса, мать её… Руки — в мудры.
Ну… где же ты?! О! Вот и при… переход!!!
Где-то в Астрале…
Как здесь всё просто! Сношать души мёртвых… Мёртвые души… Не важно. Хотя Лизонька вечна, ибо мертва… Снова трахаю в душу. Как и каждую ночь, целый год. В Астрале прошлое, настоящее и будущее соединены единой темпоральной верёвкой. Я был нежным, сейчас я рассудительный, а стану довольно буйным... Я просто-напросто запутался в Верёвках Судьбы. И вновь огненное неоготическое «Т». Три линии — три измерения. Нити-нити потяните! Мною управляют, как марионеткой. T-Rope!
А вот и старый знакомый — Витязь на распутье, хранитель трёх проводов, исходящих из бомбы. Бомба-шмомба-«Большой Взрыв»! Ой, реальный мир втягивает назад…
Где я? Всё кажется смутно знакомым… Ещё бы, ведь я живу воспоминаниями об этом месте чаще и полнее, чем злобой повседневности. Кажется, каждый крест тянет в приветствии мне свою руку! Иди ко мне, друг, дай я тебя обниму… и тебя… А с медитациями лучше завязывать… № 61! «Иван Логанов»… №63! Лиза… Она!
Столб света упал с небес, окатив бугор наваленной будто сто лет назад земли. Из луча вышла девушка.
— Лиза?! — глаза и рот Николая широко раскрылись, но он даже не заметил.
Девушка не ответила.
— Откуда ты тут? — мысли неохотно оформлялись в слова, тело сотрясала лёгкая судорога, холод объял ставшее словно чужим сердце.
Молча сделав несколько шагов, Лиза поравнялась с ним. Она произнесла (синие губы её при этом не двигались):
— Давай потанцуем, что ли?
Николай под действием шока согласился. Они закружились в вихре символичного весеннего вальса возрождения. В глубине голубых, не по годам мудрых глаз Лизоньки загорелся огонь. Она вела в диком плясе, но вялые конечности Николая, что вдруг словно по волшебству налились силой, и сами прекрасно откуда-то знали последовательность разнообразных манипуляций, более древнюю, чем наш мир…
Танец соединил их плавными движениями и мыслями. Николай слышал её голос, но Лиза так и не разжала губ. Коля не был этим напуган — он уже овладел к этому времени премудростью ментального общения. Будто бывалый сёрфер в ментальном океане, настроил себя на волну её души.
Они разговорились. Больше говорила она. Несла милую чушь о загробной жизни, вовсе не страшной и полной своих хлопот и забот, неподвластных осознанию живым разумом. Подспудно она исследовала всю глубину его сердца и успокоилась, лишь когда уловила тёплую волну его привязанности к ней, не ушедшей за все те годы, что тело её провалялось в гробу:
— Как там — не холодно?
— Где — в аду? Ты шутишь?
— …
— Ха-ха-ха! Я пошутила! Наш загробный humour.
— Не пугай меня! Ну всё же, как там?
— Там… Там у всех есть дело. Там нельзя не работать, не получается врать. Там нет индивидуального бытия, все существуют в едином организме, но в то же время каждый является эманацией бродящей в потоке души. Как во сне, новые знания не продуцируются. Без материи нам остаётся только жить прошлым, создавая на его базе новые миры, часть из которых входит в сновидения живущих людей.
— Поэтому ты…
— Да. Поэтому я здесь. Это и есть работа, о которой я сказала.
— И часто ты посещаешь наш бренный мир?
— «Девушка, вы здесь часто бываете?» — поддела его Лизавета.
— Ха-ха-ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха-ха-ха!! Вчера с балкона семнадцатого этажа я взирала на мир, копошащийся внизу. Внезапно мне стали понятны две интересные вещи: первое — я не хотела бы быть винтиком этого суетливого механизма; грузовым автомобилем, выезжающим из-за угла, или даже вяло ползущим по рельсам поездом метро, не говоря уже о том, чтобы быть его же банальным вагоном или пассажиром. Поэтому я тебе благодарна. Второе — что-то на уровне интуиции, некое чувство, которое сложно описать, но я попробую. В обозримом пространстве выше моего не поднималось ни одного здания, но я чётко понимала, что это явление преходяще. Именно осознание факта бренности успеха позволило мне смотреть как на равных на более низкие строения. Мы же с ними — едины, наши ссоры эфемерны по простой причине — эфемерно всё! Кроме, разумеется, чуда творения и творчества. Что скажешь?
— Послушай, Лиза… В Тайланде говорят: «одинокое дерево всегда выше». Но там же говорят: «начал душить — так души до смерти» и «не вытаскивай своих внутренностей, не то их съедят вороны»… А ты чувствуешь это? Ты чувствуешь огонь внутри меня?
— Чёртов извращенец! Ну давай, трахни моё временное воплощение! Раз уж овладел искусством выходить в Астрал, доведи дело до логического финала…
— Если тебе это неприятно…
— Я разве это сказала? — мертвенная улыбка украсила синие губки.
…Словно самые обыкновенные влюблённые, они слились в поцелуе… Вернее, их астральные сущности. Обмен энергией проходил по стандартному диффузионному типу.
Астральный половой акт отличался от обычного одним — он был лучше. Все ощущения были далеко не теми же, но усиленными в сотни раз. Не плоть бренная, но души вечные ласкали друг друга и себя самих, проникая так глубоко, как позволяла глубина духовного опыта. Огненные языки памяти переплетались и порождали невероятной красоты сюжеты. Так в ходе двух актов продолжительностью по часу каждый Лиза и Николай родили две малые Вселенные с некоторым количеством планет с примитивными формами жизни на них, при этом они чётко ощущали, что это ещё далеко не всё, на что они способны. Уже готовились перейти от создания разума, войн и атомной бомбы вплотную к созданию Бога, как вдруг всё подпрыгнуло и смешалось в голове Коли. Настало утро. Возвращаясь в привычные оковы мрачной (псевдо-)реальности, он уловил угольком сознания слова Лизоньки: «Пока, мой милый мальчик! В следующую ночь придёт Мария, меня не будет… Она тебе ближе и по возрасту, и по менталитету. Не забудь предохраняться!» — Николай надеялся, что последнее замечание было сказано в шутку. Ибо о средствах астральной защиты он раньше не слышал, а деньги сэнсеям выплачены были немалые…
Осмотрев трусы, он, к своему удивлению, не увидел никаких пятен. Коля-то полагал, что оргазм имел место в материальном мире тоже. Очевидно, по неизвестным законам всё вылилось в Астрал…
Вновь метро, вновь час-пиковый ад. И нечем крыть, кроме лексического моветона. Плоди говно на всей земле… Ситуацию предельного антиэскапизма усугубляют назойливые торговцы на «открытых» переездах — они продают всё вплоть до труб, губ, религии, вериг, родины и карданного вала. Есть и гопнички, куда без них, но когда их мало, они не опасны. Жизнь? Что ж, может быть, для кого-то и жизнь… Но не для нас. Наша жизнь придёт в свой час. Час этот длится с полуночи до семи утра.
А пока что — работа: чёртовы трубы и склад. Начальник торгует временем подчиненных, распродавая по дешёвке души менеджеров вроде Коли. И кажется, что ты не живой, а Лиза — живёт…
Недолго кажется. Вот и ночь. Её теплые крылья прикрывают всех тех, кто готов отправиться в опасное путешествие, кто не боится ничего и никого… Прежде всего — себя и своих желаний и мыслей.
Раздевшись догола, Николай приготовился уже было к переходу в Астрал, как вдруг на него снизошло озарение. Он понял внезапно, о каком предохранении шла речь. Коля сочинил мантру, почти не думая вербально над текстом. Только такая мантра могла подействовать, как надо — так учил его сэнсэй. На клочке бумаги, который он примотал к своему члену, закрепив скотчем, он намалевал слова: «О, древняя сила, награди меня частицей себя, огради меня от смерти внезапной в полёте на грани, не дай сгинуть до срока, но дай исполнить волю власти, дарованной мне тобою!..»
Далее на бумаге стояло несколько оккультных символов, поставленных в надежде на то, что всевидящая вэб-камера Бога всегда «он-лайн».
Всё повторилось снова. Кресты, могилы… Вновь — столб света, но уже над другой могилкой. Мария казалась несколько старше своей соседки Лизы, и у неё были несколько сильнее выраженные формы. В общем, Маша была то, что надо: Коля остался доволен потенциальным партнёром для акта соития душ. Выйдя из света, девушка скромно подошла к Николаю и бросила мимолётный взгляд из-под громадных нетленных ресниц:
— Вы — Николай?
— Зовите меня просто Коля. А вы — Мария… Маша?
— Да. Будем на «ты»? — покойница одарила нового знакомого очаровательной улыбкой; губы её, в отличие от губ Лизы, были иссиня-фиолетовыми… «Утопленница» — мелькнула догадка. На девушке был надет лишь купальный костюм в горошек: соблазнительная ткань прикрывала груди и слегка — то, что приковывало не столько взгляд, сколько душу. Проведя руками по бёдрам, она мило улыбнулась и поинтересовалась:
— Ничего, что я полуголая?
Николаем овладела астральная похоть. Он визуализировал огненные «контакты» и устремил язык и щупальца к Маше.
— Я не могу сразу! Не могу сейчас, нет! — девушка довольно неохотно и вяло изображала сопротивление, отступая до своей могилы, где путь внезапно оказался отрезан. Тут, впрочем, она дала волю ответному чувству. Мария высунула астральный огненный язык, ощупывая все закоулки души Коли. Последний с готовностью откликнулся и стал лизать, ещё усерднее, чем Лизу, обрабатывая всеми доступными ему астральными средствами новую подругу…
Увлёкшись, он не заметил, когда сзади подошла Лиза. Её огненные ладони, прошив астральное тело Коли насквозь, вырвались из его груди…
— Ты хотел знать, тепло ли там? Да, б…дь! Жарища!!!
— Лиза-а… — простонал Николай…
— Давно уже не Лиза. Не убий! Не прелюбодействуй! И… ложись, теперь ты мой!
Morning bell! Утро… Необычное утро. Беспохмельное и беспечное. Свежий воздух. Новый «дом» лежит на глубине шести футов, к счастью, пока не засыпан; гнилая крышка Лизиного гроба просвечивает во многих местах. Клочок рваного солнца. Серость мертвенного неба. Осень — ещё одна вырванная страница. Нет, уже даже — зима... Единственный лучик света в дерьмовой в целом ситуации — то, что Коле не надо было идти на работу или куда-либо ещё. Что-то вязкое падает на лицо. Ещё раз — кап! Кап! О, это уже лопаты херачат. Буду лучше спать, не могу смотреть.
— Подвинься, родная, наш одноместный гроб слишком тесен, я подаю на развод…

Ты жив сегодня, и жив сейчас,
Но смерть укрылась с начала — в детстве.
Воскреснуть хочешь хотя бы раз?
Воскресни просто — оставь жизнь в текстах».
Виктор про себя повторил заключительные строки произведения. Пока он заученным и доведённым до автоматизма набором кликов посылал соавтору на утверждение последнюю версию, которая заменит уже висящую на сайте и будет отныне считаться канонической (однако впоследствии девушка напишет свой вариант, абсолютно отличный от созданного преимущественно всё же Виктором рассказ, и без спроса опубликует его в питерском журнале под своим именем, о чём он пока не догадывается), в голове его зародилась уже новая глобальная концепция.
У каждого в жизни есть моменты, цементирующие как саму жизнь, так и память клеем довольства собой и окружающим. По аналогии с ОС, Виктор создал концепцию Очагов Жизни. К ОЖ он относил моменты жизни, которые навсегда запечатлены на плёнку памяти и проявлены во внутреннюю жизнь ярким позитивом; теперь Виктор пришёл к выводу, что ОС и ОЖ можно не только создавать в настоящем, но и сознательно вычленять из багажа прошлого. Самые ужасные испытания, из которых уже извлечены уроки, отлично подойдут на роль ОС. Счастливые моменты — первые кандидаты на роль ОЖ. Для создания Очага Жизни в тот или иной её момент подходит чрезвычайно широкий спектр явлений: благотворное воздействие природы, общение с любимой или любимым, искусство: например, музыка. Классическая музыка, как правило, не «цепляла» Виктора, обычно слушавшего рок, а точнее — его «металлическую» разновидность всех направлений. Классические музыкальные произведения, при специальном прослушивании, чаще всего не задевали его чувств, но это происходило не всегда, и порой ситуация кардинально менялась. Обычно дело было так: если Моисеев целенаправленно включал запись какого-нибудь Моцарта или, например, Верди, его сердце молчало и не пело. Но могло случиться, что, просто идя по улице или находясь в маршрутке, он слышал по радио отрывок Баха или того же Вольфганга Амадея, и тот цеплял его до глубины души, которая просыпалась и пела, звучала в такт мелодии, как обладающая и слухом, и голосом, в отличие от, к сожалению, дефектного в этом плане её хозяина. И тогда в этой мелодии зарождался, чтобы проследовать вместе через всю жизнь, чётко ощутимый Очаг. Как правило, мелодия тут же замолкала, сменяясь голосом диктора или тупой рекламой, но сам момент накрепко поселялся в сердце.
Другой ОЖ — из детства Вити. В том возрасте, когда Моисеев мог пересчитать все мечты по пальцам рук в ходе «тихого часа» в детском саду и не найти среди них пожелания чего-нибудь нематериального, он любил играть, строя крепость из детских кубиков на полу дома. Однажды крепость вышла столь хороша, что Витенька сам не мог наглядеться на неё — не то, что родители... Но как бы они ни любовались творением сына, а игрушки на ночь надо было убирать. Тогда он попросил отца сфотографировать крепость. Эта фотография до сих пор хранилась в большом семейном фотоальбоме... Так вот. Разбирая крепость, раскладывая игрушки, населявшие её, по ящикам и, как всегда в то время, ленясь, Виктор впервые попытался преодолеть собственную лень усилием воли. Это оказалось не так сложно, и он понял, что примерно девяносто процентов его лени были показушными. Это было откровением, это стало «затесью», ОЖ.
В инете Моисеев проводил время вечерами и немного по утрам, а днём чаще читал с бумаги. За последнее время Виктор прочёл довольно много книг. Все они развивали его; некоторые из них подталкивали к таким размышлениям, которые едва ли посетили бы его голову во всяком ином случае; перерождались в собственное его творчество, становясь органичным его элементом.
С детства Моисеева волновали проблемы добра и зла; оценка выбора того или иного поведения с нравственных позиций. Когда Виктор учился в первом классе, он оставался после занятий в группе продлённого дня. Там ему приходилось порою разрываться между диаметрально противоположными вариантами поведения с обидчиками, диктуемыми совестью, злобой и окружающими: избить ли, ответить бранью, следуя советам отца и матери, или простить, как учила воспитательница-христианка на «продлёнке»? Было приятно узнать, даже не узнать — убедиться воочию из книг, что сотни лет назад люди тоже и столь же мучительно раздумывали, как жить.
Взросление образованного человека делает качественный скачок в тот момент, когда от отстранённого созерцания внутренней жизни персонажей неповерхностной литературы он переходит к поискам в себе тех ужасающих пороков и той святой любви, которыми отличаются её герои; именно тогда, когда человек дозревает до способности найти в себе ужасного зверя и возжелать вызвать его на поединок длиною, возможно, в целую жизнь, или же когда находит в себе зародыши истинной любви и жаждет найти предмет её приложения, он становится взрослым; юноша становится мужчиной. Виктор узнавал в героях русской классики во многом себя, свой внутренний мир.
«Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними... Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжело, как беспрерывная мысль: „Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И всё это было бы моё! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счётом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!“ Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтоб его поскорей застрелили» — читал Виктор в «Идиоте» Ф.М. Достоевского, и прекрасно понимал, что всегда будут люди, на которых подобные слова не произведут ровно никакого впечатления, но всегда найдётся некоторое количество уравновешивающих их людей, которым они помогут твёрже встать на избранный путь. Вот такими духовными благами — не богатствами — он мог бы гордиться. Достоевский не растратил попросту своё время. И он — Виктор Моисеев — не собирался уступать классику!
Читая «Идиота», Моисеев чаще безмерно восторгался гению, искренности и самоотверженности автора, но изредка всё ж скептически усмехался про себя. Например, когда набрёл на абзацы, скрупулёзно описывающие проблемы несчастной Мари, ему показалось это звучащим так наивно в наше время — время, когда машина капитализма может проглотить в ходе своей работы девушку, и не подавиться. «Почему сейчас всё это так? — размышлял Виктор. — Просто в Союзе люди куда-то, да шли. В рай по заверениям партии, в ад по песням Талькова — не столь важно. Теперь пути и след простыл. Финал, дальше идти некуда. Пришли, но ни в рай, ни в ад. Это чистилище неприемлемо для большинства краснознамённых представителей „старого мира“. Они хотят бороться с новым порядком — беспорядком для них… и борются. Сами с собой. Страдают. Хернёй. Убивают. Души свои и окружающих их людей гримасами потного эгоистичного равнодушия... Самая распоследняя уборщица в Союзе считала, что помогает стране идти к коммунизму, расчищая путь к нему. А теперь ценность человеческой жизни измеряется только зарплатой, доходом… Нет денег — и нет человека. Уборщицы без поддержки идеалов светлого будущего деградируют в последнее дерьмо.
Если в СССР удобнее с позиций совести бухать было „антисоветчикам“, то в современной России перевес поводов к этому уже на стороне самих коммунистов. Они могут бухать и считать, что правы. По сути, их трудно не понять: им только и остаётся, что восклицать на манер „Южного парка“: „Сволочи! Они убили Ленина!“ Или становиться тупым экстремистским красно-коричневым говном с голубой мечтой и быдловским арсеналом насилия. Им, но не нам».
А недавно в Сети Виктор нашёл обрывок интересного диалога между двумя авторами:
— Ленин со всей своей группой поддержки… Это же наши люди! Писатели!!
— Да? А почему они страну до такого дерьма довели?..
— Такие уж писатели…
Не только классике в привычном значении слова отдавал должное Витя: не обошёл он вниманием и уже прижизненно, пожалуй, взошедшего на Олимп отечественной фантастики Сергея Васильевича. Разные произведения Лукьяненко Виктор Моисеев читал с разными чувствами. Например, такие, как знаменитая трилогия о Диптауне, экранизированная отчасти в «Матрице», и эпопея «Дозоров» вызывали стопроцентное восхищение, но некоторые вещи, например, «Холодные берега» (забавно было читать их, слушая “I Don’t Believe A Word” “Motorhead” — почти что «Я не верю в Слово»), казались явно коммерческими. Хотя и в них можно было уловить очень умные и интересные мысли, просеивая сквозь сито критического анализа весь налёт шлаков — «приключений», драк, разборов и т.п. Так, в «Холодных берегах» (от кого-то Виктор слышал, что Сергей позаимствовал идею, лежащую в основе сюжета — возможность прятать что-либо в другое пространство — из произведения одной женщины, в целом неудачного) Виктора поразил такой абзац:
«Небо качалось надо мной, чистое и прозрачное, с той осенней холодной голубизной, что бывает совсем недолго, которую и не всегда углядишь. Грустная, прощальная, уходящая чистота, живущая на грани тепла и холода. Самые красивые в мире вещи — хрупче стекла и мимолётнее снежинки на ладони. Так вспыхивают искры угасающего костра, в который не хочется подбрасывать веток, — всему отмерен свой срок. Так проливается первый весенний дождь, вспыхивает над землей радуга, срывается увядший лист, чертит небо зигзаг молнии. Если хочешь, то найдешь эту красоту повсюду, ежечасно, ежеминутно. Только тогда, наверное, станешь поэтом».
Виктор, следуя советам Лукьяненко, попробовал найти «красоту повсюду». Захлопнув книгу усатого фантаста, он вышел из метро и начал ждать заказчика. В уши из наушиков лился эпический поток «Металликовской» “Fade To Black”. Моисеев стоял, опёршись на парапет. Вдруг он увидел птиц — вороны во множестве хаотично летали возле крон, оглушительно каркая. Всё это чудесным образом сочеталось с мелодией из плеера — и Виктору показалось, что тогда он понял, что имел в виду Сергей Васильевич.
Перед Лукьяненко Моисеев испытывал пиетет, но в то же время он был уверен, что мог бы написать не хуже многих вещей, принадлежащих его перу, да и пара-тройка друзей на «Прозе» — тоже. На это намекала хотя бы уже его жизнь...
Рассуждающий об относительности добра и зла автор «Холодных берегов» постмодернично и интересно переплёлся в душе Виктора с его соотечественником, провозвестником экзистенциальной философии — жидоненавистником Достоевским. «В романе „Идиот“, — отмечал для себя Витёк, — говорится: «Может быть и есть такой человек, которому прочли приговор, дали помучиться, а потом сказали: „Ступай, тебя прощают“» — это аллюзия на отменённую в последний момент казнь петрашевцев, в том числе и самого автора. В этом случае интересно, чем является угроза казни — добром или же злом? Злом для психики петрашевцев, безусловно. А для всего человечества? Конечно же благом, добром! Почему? Потому что из этой несостоявшейся казни в душе Достоевского взошли ростки той философии, которая после получила название „экзистенциальной“. Первый экзистеницалистический трактат написал Ипполит Терентьев — герой „Идиота“, и назывался он „Моё необходимое объяснение“. Сами новые идеи и служат отчасти в качестве чего-то „связующего человечество“, „громадной мысли“, о которых в „Идиоте“ и говорится. Экзистенциализм живёт и дышит полной грудью на страницах „Преступления и наказания“, поднимаясь над телом раздавленного Мармеладова. Человечество получило возможность совсем по-другому взглянуть на свою жизнь из-за того, что Достоевского чуть было не казнили, и ему открылась истина».
Проанализировав роль несостоявшейся казни в творчестве Достоевского, Витя пришёл к такому итогу своих мыслей: «Абсолютно не важно, через что ты пришёл к писательству как особой способности отдавать людям боль своей души, согревая ею окружающий мир. Одна моя знакомая — через выкидыш. Другая — через изнасилование, которому подверглась давно. Они прошли через ад земной и стали, пользуясь терминологией Лукьяненко и переосмысливая её, „иными“ — людьми, овладевшими „нечеловеческими способностями“ как платой за перенесённые „нечеловеческие испытания“. Я получил свой талант почти даром — за муки юности и благодаря космическим гостям. Одного только из этих факторов было бы, скорее всего, недостаточно».
Витя решил, раз уж взялся вспоминать детство, сделать заодно и римейк текста песни «Крематория» («Hо никогда не смогу объяснить, почему мне
Так нравятся зебры. Мне
Нравятся зебры, зебры.
Hаверное, я зоофил»).
Римейк носил гордое название «Песенка князя Мышкина». Доведённый до «кондиции», отныне текст имел следующий вид:
«Hо никогда не смогу объяснить, почему мне
Так нравятся дети. Мне
Нравятся дети, дети.
Hаверное, я педофил».
Писал он её, однако, вовсе не под Григоряна из колонок, а под Крупнова. И уже это влияние вылилось в написание
14. «Оно — это оно»
«Всего у меня хватает, но недостачу одного я ощущаю довольно сильно. Со многим я расстался бы с чистым сердцем. Кое-чего мне не хотелось бы потерять. И лишь это, одно только это стало бы для меня гарантом счастья, эквивалентом абсолютной ценности, безумием гения и гениальным сумасшествием. Но кто — Я? Где — Я? И что — ОНО?! Где — ОНО?!
Прерванные на полуслове обрывки полуфраз-полумыслей цепляются за уголки коренастого подсознания острыми углами рваных-порванных ран внутренних миров. Я сказал то, что я сказал, но, сколько бы раз я ни повторил это, ты не поймёшь то, что ты поймёшь. Ты не поймёшь то, что ты не поймёшь, без понимания своего непонимания. Ты поймёшь всё, только осознав себя частью Единого Вечного Его. Вечное Холодное ОНО... Годы охлаждают кого угодно. Годы охлаждают что угодно. Температуру пыла Вечного Его можно легко измерить с помощью умозрительного конструирования. По шкале Цельсия она равна ровно минус бесконечности градусов. Но при этом... При этом “all we need is...”, всё же, “...love”. Зинаида, прошу!
«Я знаю, друг, дорога не длинна,
И скоро тело бедное устанет.
Но ведаю: любовь, как смерть, сильна.
Люби меня, когда меня не станет».
(«Иди за мной», 17 октября 1895).
И кто же после вышесказанного мы — сторонящиеся того, что нам по-настоящему нужно, всеми правдами и неправдами, всеми силами? Но оно — это не любовь. Оно — это оно. Стены сползают к полу, пол тянется к потолку, а я цепляюсь за остатки здравого смысла в поисках мнимого бессмыслия. Что это? Это — оно».
«А всё же, что это такое — оно? — спросил сам у себя Моисеев. — То, наверно, про что говорят: что-то есть всё же там…»
«Дневник писателя» Достоевского вдохновил Моисеева рядом содержащихся в нём мыслей на создание вещи под названием
16 «Странный, или „Пищеблок“»
«И загнило бы человечество; люди покрылись бы язвами и стали кусать языки свои в муках, увидя, что жизнь у них взята за хлеб, за „камни, обращённые в хлебы“» («Дневник писателя», Ф.М. Достоевский)
«Странный»: ‘необычный, непонятный, вызывающий недоумение’ (СО)

Хватка программируемых верёвок оказалась крепче искусственно усиленных мышц. В соседней комнате остывает тело секретаря и начальника личной охраны. Не то чтобы у меня были сомнения по поводу личности обездвиженного в своём кабинете субъекта, взгляд которого выражал полную готовность закусить мной и запить моей же кровью, но, тем не менее, я почему-то спросил:
— Прокопин? Дмитрий?
— …
— Ну кивни хоть! — я в негодовании, взвинчивая сам себя, дал пинка под рёбра. Подействовало. — Во-от… Превосходно! Ты, наверно, хочешь задать встречный вопрос: кто я? Твоя внутренность замирает в недоумении, как я проник к тебе, минуя охрану, которую ты уже мысленно подверг и не один раз всем казням египетским; охрану, оснащённую пищеблоками 2X, ускорителями МП-2 и усилителями МТ-1.2?
А ведь лучше тебе этого не знать… — я якобы в задумчивости отвёл взгляд и почесал нижнюю челюсть. — Да, я пожалею тебя — не стану рассказывать. Тебе так легче будет принять смерть. Ты же теперь практически мученик за свою идею, Македонский 21-го века; новоявленный Цезарь, не разглядевший в последний момент своих Брутов… Чёрт, мне даже чуточку жаль тебя! Эта жалость, готов побиться об заклад, была знакома тебе, когда ты держал последнюю в мире Библию, поднося плазменную зажигалку небыстро, смакуя и внутренне содрогаясь. Когда ты втыкал первый опытный атомарный резак в грудную клетку последнего христианина, заставляя веру уснуть во всех людских сердцах. Последний — вот ключевое слово твоего правления. Это твой последний день.
Кто я? Я странный. Вернее, так: «Я — Странный», — я сделал акцент на имени и гордо вскинул голову, затем снова опустил её и посмотрел прямо в глаза собеседнику. — Так уж меня прозвали. Это несколько ругательное прозвище, как ты понимаешь, — я продолжил декламировать с явно ощутимыми «театральными» обертонами. — В царстве победившего Разума нет места таким не-разумным, как ваш покорный — пока ещё не покойный! — слуга, — поклонившись, впрочем, не очень низко, нарушив вновь этикет, я снял воображаемую шляпу и на время заглох, присев на стул напротив Прокопина. Несколько сутулясь, я неподвижно смотрел в одну точку где-то посреди изгибов узорно выжженного лазером рельефного покрытия пола. Минуты две я просто сидел и думал. Со стороны можно было подумать, что мучитель, т.е. ваш покорный слуга, напрочь позабыл о своей жертве. Жертва явно так и подумала — Диктатор задёргался под объятиями программируемой верёвки. Разумеется, его потуги были безуспешны — они могли бы только позабавить, но мне было не до смеха. Впрочем, я отвлёкся от размышлений и снова обратился к Дмитрию.
— Да не суетись ты: всё уже. Сейчас окончится история твоего правления — мощнейшего в мире по совокупной масштабности преобразований. Поэтому я предлагаю пробежать вкратце по основным вехам всей этой истории. Не прощу себе, если сделаю своё дело впопыхах, кое-как, не проявив должного уважения к такому величию, гениальному злому умыслу.
Всё началось тридцать лет назад. Прокопин, Дима, создал первый пищеблок. Два друга в сраной лаборатории, без особых условий, рискуя потерять всё разом, провели этот эксперимент. Я позже читал архивы блога, что вели ты и твои дружки в это время. Помню заголовок: «Господа, сегодня человек убил того, кто убивал его на протяжении веков. Он убил свой голод, раз — и навсегда». Какие громкие слова! Но самое страшное — это то, что они правдивы. Пищеблоки использовали ставшую к тому времени копеечной атомную энергию: ампутируют пищевод и вставляют пищеблок — чего проще?.. Пищеблок — миниатюрный генератор энергии — продлевает жизнь в разы, уничтожает потребность в потреблении пищи и сексе, лишая функции деторождения. Из-за последнего фактора его вводили тем желающим, у кого уже были дети или кто от них заранее отказывался. Популярность Прокопина росла.
Сорок восьмой год… Помню ну просто как сейчас. Наши опять не выиграли в Олимпиаде… Из всё того же блога видно, что уже тогда в голове Дмитрия стала зреть концепция «настоящего будущего» — места и времени вне вероисповеданий — «устаревшего тормоза прогресса». Прокопин начал планомерное осуществление своего плана Тотальной Дехристианизации мировой духовной жизни. Выбор религии для борьбы не был принципиальным, просто христианству «повезло» стать «козлом отпущения», вот и всё. А может, даже наверно, у Прокопина были личные причины ненавидеть веру в Христа… В любом случае, это уже история, и об этом уже никто не узнает. Адепты Прокопина росли в количестве слишком быстро, получившие пищеблок отправлялись либо проповедовать новое слово в науке в народ, увеличивая спрос на блоки, либо на завод — штамповать новые устройства. Лучший из учеников Прокопина М.Р. Дугенгловер развил биотехнологические идеи своего наставника и создал усилитель мышечного тонуса — УМТ-1. Все боевики Прокопина снабжались такими усилителями. Уличные стычки доказали сомневающимся, что это нововведение действенно… Разумеется, практически все члены мировых правительств взяли на вооружение те или иные методики Прокопина — им были высланы соответствующие подарочки на бурно отмеченное «Последнее Рождество» — многие посмеялись тогда «удачной» шутке Прокопина, но потом умылись в собственной крови и слезах. Мир, затаив дыхание, ждал новых великих биотехнологических решений. Тихие голоса протеста тонули в море восторженных криков. Расплодился террор. Налёты боевиков во главе с Прокопиным (он всегда первым кидался в схватку) было невозможно остановить. Пищеблоки и усилители делали тела неуязвимыми. Попрание святынь, уничтожение всех предметов культа; протесты загонялись верующим обратно в пасти вместе с зубами. В один момент люди стали задумываться — а в чём наш выбор? Вечная жизнь в раю или вечная почти жизнь на Земле? Именно этого Прокопин и добивался. Divide et impera, ничего нового…
В пятьдесят восьмом году ты собственноручно зарезал последнего христианина. Какие уж тут грузины, что в начале века уничтожали церкви в Цхинвали вместе с людьми, что прятались там! Твоя власть позволила тебе даже выпустить автобиографию с невероятно циничным названием «Десять лет борьбы». Впереди было ещё вдвое больше лет.
Я остановился, чтобы перевести дух, достал флягу и отпил. Витаминизированный сок. Прокопин вытаращил глаза.
— Да, хватит пялиться, нет у меня пищеблока! Я вообще странный. Не гений, но программируемую верёвку придумал, хе-хе… — я снова поглядел, не скрывая удовольствия, на беспомощного Диктатора. И мы не лыком кроены, не хлебалом лапти едим!
— Дмитрий всегда был первым — и на рейдах тоже. Это ещё когда нужно было с кем-то бороться — не то, что сейчас, — я с иронией поглядел на него. — Утратил бесполезные навыки, киса? Наверно, на силу отрицательно повлияло последнее изобретение биолаборатории — ускоритель мыслительных процессов — УМП? — я с ужасом представил, содрогнувшись, как он отметелил бы меня лет шесть-семь назад, одним лишь инстинктом угадав моё присутствие в Большой Башне. А может, и я его… Хорошо, в любом случае, что сейчас — не шесть и не семь лет назад.
— Прокопин ударил ножом Римского Папу, с факелами пробежал вдоль рядов из последних тиражей Священных Книг, сочно облитых керосином (о, это самое страшное из его нашумевших рекламных видео! Я пересматривал его сотни раз, заряжаясь ненавистью — и вот я тут!). Другим религиям просто уже было достаточно услышать приказ Прокопина — к тому времени мирового лидера и Диктатора — чтобы самим спокойно уничтожить свои предметы культа и книги. Пищеблоки вытеснили кресты — как те, что на могилах, так и на груди. Нет никаких религий, кроме биотехнологического изменения людей, нет никаких богов, кроме Прокопина, нет никаких храмов, кроме биолаборатории, нет никаких святых книг кроме «Десяти лет борьбы» — такова реальность уже к середине 2060-ых. Жёсткий контроль подчинённых Дмитрия за тем, чтобы люди, лишённые потребностей в пище и сексе, не деморализовывались; оставались людьми, как смешно это ни звучит; искали не веры, а сомнения; пробовали на прочность этот мир. Правда, вроде даже и разумно? Что ж, никто не подумал тогда, что на одном лишь разуме далеко не уедешь. Так всё было ещё десять лет, и было бы ещё чёрт его знает сколько времени, но ты где-то просчитался — и пришёл я. Не смотри так: я всё равно не скажу, где…
Я встал, приблизил лицо поближе к прокопинской залитой испариной роже, и выдохнул в него, слегка приплясывая на одном месте:
— Оцени всю глубину иронии! Я прошёл сюда, чего бы мне это ни стоило, без любого, хоть самого древнего пищеблока, без ускорителя МП и без усилителя МТ. Вот я стою перед тобой, Прокопин. Посмотри же на меня! Я — последнее, что ты увидишь в этом мире… Мире, в котором ты был кесарем! — я завёлся и не выдержал. — Кесарю — кесарево сечение!
Я убил его, ткнув в живот плазменным ножом; подождал, пока расплавится пищеблок, и продолжил разговор уже с мёртвым — впрочем, нисколько этим обстоятельством не смущаясь. Одиночество сделало меня непривередливым. Я странный, а не странен кто ж? А вот в конце правления Прокопина странного ничего нет: он абсолютно закономерен. Прокопин давно нарывался!..
— Прости, что не дал тебе возразить мне и единым аргументом. Тут не до них… В аду, да, ты не ослышался, я сказал — «в аду» — тебя ждёт ещё большая мука, чем все человеческие страдания: мука обнажённой совести при встрече с жертвами твоего режима.
Поздно сожалеть о прошлом: дело сделано, и я надеюсь, что твоя смерть станет тем необходимым и оправданным злом, теми метафизическими щепками рубящегося леса, на основе которых можно будет вновь разжечь огонь возрождённой веры в Бога, чтобы согреть замёрзшие души. Так покойся с миром, или гори на жире, это уже не важно. Сделал, что мог. Никто не виноват в том, что мир спонтанной веры оказался крепче мира хрустального разума. Бокал с вином твоей победы, опьянявшим без перерыва эти пьяные десятилетия, разбился о землю родной веры, освящённой многовековой традицией. — Я тревожно вскинул голову на этих словах, будто очнулся от забытья. — Пришла пора и мне искупить свой грех, выплеснуть в раковину свой горький метафизический бокал Бытия!
Я уверенно вышел на балкон 223-го этажа и вонзил нож в свой живот — обычный металлический нож, умирать надо символично. Пошарив лихорадочно руками по перилам, с адским трудом перекинулся через них. Полетел вниз… Прощайте!»
...Дописал Моисеев и откинулся на стуле. Спать, завтра с утра пораньше на работу.
Помимо названных авторов, в круг чтения разъезжавшего по городу Моисеева вошли Ефремов, Библия и Булгаков.
Читая Ефремова, он запоминал или записывал в свой дневник некоторые абзацы. Из «Белого Рога»:
«Усольцев вытащил из-под щебня длинный тяжёлый меч, золотая рукоять которого ярко заблестела. Истлевшие лохмотья развевались вокруг ножен. Усольцев оцепенел. Образ воина — победителя Белого Рога из народной легенды — встал перед ним как живой. Тень прошлого, ощущение подлинного бессмертия достижений человека вначале ошеломили Усольцева. Немного спустя геолог почувствовал, как новые силы вливаются в его усталое тело. Будто здесь, на этой не доступной никому высоте, к нему обратился друг со словами ободрения».
«О победе над белым листом! — таков был вердикт Моисеева, — авторы прошлого вдохновляют, это давно известно».
Из «Тени минувшего»:
«В окружении исполинских ящеров жили древние млекопитающие — маленькие зверьки, похожие на ежа или крысу. Пресмыкающиеся в благоприятных условиях мезозойской эры подавили эту прогрессивную группу животных, и с этой точки зрения мезозой был эпохой мрачной реакции, длившейся около ста миллионов лет и замедлившей прогресс животного мира. Но едва только начали вновь изменяться климатические условия, стала происходить смена растительности, — сразу же плохо пришлось громадным ящерам. Травоядные великаны требовали обильной, легкоусвояемой пищи. Изменение кормовой базы явилось катастрофой для травоядных и одновременно для гигантских хищников. Естественный баланс животного населения резко нарушился. Произошло великое вымирание пресмыкающихся и бурный расцвет млекопитающих, которые стали хозяевами Земли, и, в конце концов, дали мыслящее существо — человека. Представьте себе на миг бесконечную цепь поколений без единой мысли, прошедших за эти сотни миллионов лет, — закончил палеонтолог, — всё невообразимое число жертв естественного отбора по слепому пути эволюции…»
«Истина, кажется, если и есть где-то, то — между Богом и наукой, — размышлял «на тему» Витя. — Учёные боятся, как черти — ладана, всякого упоминания о Боге, а верующие готовы с пеной у рта доказывать бесполезность научных знаний или, по крайней мере, их низкую по сравнению с верой и соблюдением обрядов ценность, а то и не успеешь оглянуться, как объявляют, будто наука, видите ли, наконец полностью реабилитировала христианское вероучение — едва ли не худшая из вышеперечисленных возможностей. К подобию иного взгляда близко подошёл В. Пелевин — слова о Боге, а тем более идиотские перечисления на пару страниц наподобие описания внешнего устройства Ковчега Завета в Ветхом Завете так же мало ведут к Творцу, как и голые научные факты и теории вне идеи сознательного акта творения. Столько лет было отдано динозаврам… И они были лучше людей, ибо не ведали зла. Их сменили существа, способные мыслить разумно, но похоже на то, что и они здесь ненадолго. Даже Аркадий Натанович Стругацкий выражал сомнения, что человечество должно существовать вечно». Пелевин не только научил Виктора писать, но и жить. Если бы Витю звали как-нибудь по-другому, например — Олегом, он бы всё равно переименовался в Виктора из одного безграничного уважения и любви к Мэтру. В этом имени заключено многое, ведь им не только зовут Олеговича, но и звали замечательного поэта и композитора Виктора Робертовича Цоя.
Динозавры живо напомнили Моисееву зоопарк, где ему впервые пришла в голову мысль о том, что животные выше людей. Мысли продолжили свой ход. «Что древнее — религия или одурманивающие средства? Не вытекает ли первое из второго? Как велика роль дурманящих веществ в ритуалах и обрядах мировых религий, как прямо призывает к потреблению вина Евангелие!
Бог предусмотрел модель развития событий, при которой первые люди отведают райского плода —им был сооружён „Ад“ — исправительный комплекс лагерей для беспространственных имитаций тел, бесконечно подвергаемых болевым ощущениям. Чем не фэнтези на грани научной фантастики? А если серьёзно, то грехопадение Адама — это аллегория жизни среднего человека.
Притча о заблудшей овце — мощный PR-ход: пусть ты грешен, тем лучше — главное, приидь в нашу веру! Всё забудется и простится!»
В своём дневнике Моисеев фиксировал наблюдения и мысли, связанные с Михаилом Булгаковым. «Набери на клавиатуре булгаковский «абыр» латиницей… Будет — “F,sh”. “Fish”! Вот это да!! Обратная „осетрина“ становится с помощью вторичного синтеза снова рыбой первой свежести! Как интересно звучит Михаил Афанасьевич в век компьютерно-информационных технологий… Впрочем, он и в любой век будет актуален.
Вот открытие (или оригинальная трактовка?..) — Ершалаим в „Мастере…“ — это ещё и столица С.С.С.Р.: Иешуа видит север, когда смотрит направо, и направо от скамейки Бездомного и Берлиоза тоже находится север...»
Сотрудничество с Кай**н оказалось плодотворным, но недолгим — не сошлись характерами.
«Обессмыслила жизнь,
Потеряв интерес.
Продолжаю свой путь
Неумелых повес.
Вновь отказ от подруги
Через слёзы и боль.
Через адовы круги
Без надежд эта роль.
Через крест состраданья,
Через юмора смерть
Смотрят маска рыданья
И терновая жердь.
Безнадежность больницы,
Только мрак на обед,
Сонно-хилые лица —
Твой билет на тот свет» — такой стих появился на Стихах.Ру, а в жизни Моисеева появилась Мария.
Глава 16. Алтимит г-лав
Виктор проснулся. Дёрнул головой, огляделся. Во внутричерепном пространстве следом армейского сапога отпечатался услышанный сквозь пелену сна голос, принадлежавший, по-видимому, подсознанию. Голос сулил:
«Ты знаешь, для чего ты здесь. Ты здесь, чтобы реализовывать мечты и воплощать миры. В молодости можно и нужно колебаться в выборе жизненного пути: поворачивать на соседние ответвления; отвлекаться, заглядываясь на витрины, забегаловки, огни реклам по сторонам пути — даже перелезать уровнем выше или ниже... Но по достижении определённого возраста (для каждого — своего) идти можно только вперёд, иначе будет риск не дотянуть до приза… А главное — помнить: книжки писать-читать — это хорошо, но настоящая любовь, забота о любимой — кое-что неизмеримо большее!»
Теперь мираж рассеялся, Моисеев снова очутился в вагоне метро. Мираж рассеялся... или, наоборот, сгустился?
Было понятно, отчего уснул: его убаюкала звучавшая в плеере музыка. Да и вообще, спит Моисеев в последнее время мало, устаёт дьявольски... Вот и «Театральная». Жизненная станция!..
Пока Виктор поднимался на эскалаторе («Снова эта реклама… Ненавижу безграмотность во всём… Но, к сожалению, кроме неё вокруг ничего практически не вижу, так что мирюсь volens nolens!»), чтобы спуститься на «Охотный ряд», в памяти уже в который раз за день всплыла девушка, с которой вчера познакомился в Сети на проекте «Мой Мир» — Маша Повозкина, будь то настоящие имя и фамилия, или же просто ник — не суть. Она нашла его по общим интересам — группам “Doro” и “Warlock”.
Когда она предложила дружбу, сперва он видел лишь ник и аватр: фотку Лив Кристин Эспенаес-Крул из «Theatre of Tragedy» с большой грудью. В ходе последовавшей беседы Моисеев в шутку высказал комплимент её внешности, всё ещё основываясь лишь на аватаре. Она тут же отреагировала: «А где ты меня видел?» Виктор «объяснил» ей, что в клипах «Театра Трагедии». «Чёрт, зачем я выбрала этот аватар?))» — последовал ответ. Как и всегда при новом знакомстве с дамой, Моисеев дал ссылку на свою страницу на Прозе, и, к своему удивлению, получил ответную — тоже на Прозу… Писала Повозкина, как вскоре стало ясно, обыкновенно для этого сайта. Тем не менее, Витя не поскупился на положительную рецензию. Далее беседа перетекла в аську, общение в которой вызвало девятый вал эйфории и благодаря которой он получил-таки несколько фот. Та фотография, что висела на Машиной страничке на Прозке, была нечёткой: видимо, сделанной на мобильник. Эти же фотки были по-настоящему качественными работами, не имевшими ровно никакого отношения к бесстыдству порнофото Интернета — не мудрено: Маша была дизайнером, хоть и не Машей Цигаль. Фотки заставили его написать через год в память о несбывшемся в дневнике: «Я — феминофоб», а пока что — в асе:
MetBROther_Viktor_235899376 (23:20:15 27/08/200*):
— Уберите это от меня, а то я влюблюсь!
Vilgelmina_XXX (23:20:42 27/08/200*):
— Небось, завтра и не вспомнишь про меня.
MetBROther_Viktor_235899376 (23:21:10 27/08/200*):
— Про тебя мне не дадут забыть твои фоты. Они сейчас отправятся в мой моб, а какой-то из них суждено будет стать обоями рабочего стола…
Vilgelmina_XXX (23:21:59 27/08/200*):
— Ты специально говоришь то, что мне хочется услышать... 8919******0.
Виктор сразу же набрал, но она не взяла. Зато от неё пришло SMS. Он ответил честно, что думал: «Я не могу обещать тебе, что будем вместе жить, но увидеться мечтаю».
Ответное SMS: «Тогда встречай меня через два месяца на Павелецком вокзале»... Маша жила в Волгограде.
И вот теперь по пути до станции «Юго-западная» приятным сюрпризом стали её эротические SMS пополам с содержавшими милую чушь, которая была на тот момент ему дороже, чем все откровения всех книг Виктора Олеговича вместе взятые...
Одна SMS-ка заканчивалась словами: «...читает и думает: ну чего мне эта дура всё пишет и пишет?»
Расчувствовавшись, Моисеев дал такой ответ: «Нашёл жену, где даже и не думал...»
В последнее время Витя отметил у себя самого некоторый очередной упадок вдохновения, связанный с постепенным ослаблением действия инопланетного усилителя творческих способностей — этот этап пришёлся как раз на период творчества исключительно для Прозы.Ру. Если учесть также прямое отрицательное воздействие системы баллов, имевшей место на этом сайте, и затекавшую всё сильнее руку, отчего было всё трудней держать кнопку (шприц давно закончился…), то легко представить, что последние вещи Виктора были не столь уж хороши. Лучше всех это понимал сам автор — без колебаний он удалил часть поздних миниатюр…
Однако упадок, к счастью, не был длительным — любовь, образ девушки Маши помогли восстановить творческую потенцию почти что в прежнем объёме — это казалось удивительным особенно в связи с ослаблением стимула от инопланетного препарата; стимула, ощущавшегося раньше физически как некий отдалённый лёгкий гул в задней части черепа — ощущение было подобно тому, как будто его голову превратили в раковину, замкнув уроборосом шум моря внутри и залепив вход листком бумаги, после чего имплантировали каким-то образом в раковину уробороса щупальца с чернилами. Теперь лист убрали, можно было вылезти из раковины и творить, основываясь лишь на своих силах… И, к счастью, любовь, как альтернатива стимулу извне, предотвратила, казалось, неминуемое бессилие писателя, вдруг предоставленного лишь самому себе и выброшенного из удобной «раковины».
Виктор написал милый стишок «Аморофаг» и опубликовал его на Прозе, посвятив некой неконкретизированной Маше:
«Любовь... вторая... третья... тридцатая... сто пятая,
Я впитывал тебя и сердцем и душой,
Но лишь чужое сердце шептало мне невнятное,
Я забывал тебя и обретал покой.
Всегда готов принять от милой новой ласки,
Пока лишь она думает — я вовсе не такой;
Готов смотреть часами в её прекрасны глазки,
Пока не заменило уст приветствие рукой.
Я знаю это точно,
Уверен, это так:
Я — человек порочный,
Простой аморофаг.
С собою буду честен я:
Продолжу то, что делал.
Поток любви несёт меня.
Курс намечает тело».
Да, Виктор мечтал о ней, мечтал постоянно. Он представлял, как встретит её на вокзале. Они сначала пойдут в «Макдак». Потом — к Виктору. У него они трахнутся, конечно — не сразу, — и пусть даже она будет чуть пахнуть потом с дороги — так даже лучше! Затем… затем они будут гулять, пить пиво… А потом?
Прочитав её пост в гостевой книге некоего Сергея, написанный уже после знакомства Вити с Машей, он понял, что было бы потом. Сопоставив все факторы, он понял, что его, максимум, хотят использовать в качестве орудия мести. Он понял, что не хочет больше, чтобы она приезжала…
Виктор считал, что выражение «моя вторая половина» хоть и образное, но неверное. Вернее, на его взгляд, было бы: «вторая половина того целого, что образуется ей и мной». «С Машей, — отмечал Моисеев, — у меня такого нет, а наш взаимный карнавал меня уже совсем достал!»
Выстраданность и тщательность всегда были положительными чертами в творчестве Моисеева. «Способность к страданию, — считал он, — и мерило души, и двигатель прогресса, поэтому постоянно грызущиеся и ссорящиеся между собой русские обладают, как правило, теми или иными талантами… Но я лично люблю и когда мне везёт — такую помощь Судьбы воспринимаю как награду за все многочисленные муки и старания, и за страдания. Мне хочется сделать что-нибудь наподобие сорокинского „Голубого сала“, сплотив несколько рассказов в единый узор романа, работая по методике и системе, изложенным в книге С.Э. Кинга „Как писать книги“ — делать это по ним легко и приятно…» Виктор задумал автобиографию — описать свою жизнь с момента контакта с пришельцами было бы интересно.
Пока же, чтобы как-то отвлечься от переживаний, он решил написать ещё пару рецензий на Прозе.Ру. При критическом анализе для него было важно, чтобы произведение либо содержало плоды мыслительной деятельности автора, которые имели бы небанальный характер, либо толкали к размышлениям самих читателей — оба пункта он, например, без труда прослеживал в творчестве Виктора Пелевина.
На Прозе всё было как обычно, то есть хуже некуда, и Витя, выключив компьютер, решил обратиться к Самому. Он перечитывал любимую у Пелевина «А Хули» и переслушивал сопроводительный диск, когда наткнулся на такие слова:
«1) ничего сильнее этой любви во мне не было — а раз я создавала своим хвостом весь мир, значит, ничего сильнее не было и в мире.
2) в том потоке энергии, который излучал мой хвост, а ум принимал за мир, любовь отсутствовала начисто — и потому мир казался мне тем, чем казался.
3) любовь и была ключом, которого я не могла найти.

Как я не поняла этого сразу? Любовь была единственной силой, способной вытеснить реликтовое излучение хвоста из моего сознания. Я вновь сосредоточилась, визуализировала свою любовь в виде ярко пылающего сердечка и стала медленно опускать его к хвосту. Я довела огненное сердце почти до его основания, и вдруг…
И вдруг случилось невероятное. Внутри моей головы, где-то между глаз, разлилось радужное сияние. Я воспринимала его не физическим зрением — скорее это напоминало сон, который мне удалось контрабандой пронести в бодрствование. Сияние походило на ручей под весенним солнцем. В нём играли искры всех возможных оттенков, и в этот ласковый свет можно было шагнуть. Чтобы радужное сияние затопило всё вокруг, следовало опустить пылающий шар любви ещё ниже, заведя его за точку великого предела, которая у лис находится в трёх дюймах от основания хвоста. Это можно было сделать. Но я почувствовала, что потом уже никогда не сумею найти среди потоков радужного света этот крохотный город с оставшимся в нем Александром. Мы должны были уйти отсюда вместе — иначе чего стоила наша любовь? Ведь это он дал мне ключ от новой вселенной — сам не зная об этом…»
И ещё:
«И, может быть, не только ты, но и другие благородные существа, у которых есть сердце и хвост, сумеют извлечь из этой книги пользу... А пока — спасибо тебе за главное, что ты мне открыл. Спасибо тебе за любовь...»
В «радужном потоке» Витька вдруг узнал знакомый ещё по «Чапаеву и пустоте» образ Урала, условной реки абсолютной любви:
«То, что я увидел, было подобием светящегося всеми цветами радуги потока, неизмеримо широкой реки, начинавшейся где-то в бесконечности и уходящей в такую же бесконечность. Она простиралась вокруг нашего острова во все стороны насколько хватало зрения, но все же это было не море, а именно река, поток, потому что у него было явственно заметное течение. Свет, которым он заливал нас троих, был очень ярким, но в нем не было ничего ослепляющего или страшного, потому что он в то же самое время был милостью, счастьем и любовью бесконечной силы — собственно говоря, эти три слова, опохабленные литературой и искусством, совершенно не в состоянии ничего передать. Просто глядеть на эти постоянно возникающие разноцветные огни и искры было уже достаточно, потому что все, о чем я только мог подумать или мечтать, было частью этого радужного потока, а ещё точнее — этот радужный поток и был всем тем, что я только мог подумать или испытать, всем тем, что только могло быть или не быть, — и он, я это знал наверное, не был чем-то отличным от меня. Он был мною, а я был им. Я всегда был им, и больше ничем.
— Что это? — спросил я.
— Ничего, — ответил Чапаев.
— Да нет, я не в том смысле, — сказал я. — Как это называется?
— По-разному, — ответил Чапаев. — Я называю его условной рекой абсолютной любви. Если сокращённо — Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала. Поэтому и говорят — мы, формы, Урал».
Об Урале, как казалось Вите (по крайней мере, чего-либо другого, подходящего на эту роль, Виктор представить себе не мог — ему вспомнилось его собственное «Оно — это оно»), в том же произведении говорилось в пассаже о «вечном кайфе»:
«— А от чего они прутся? Как это называется? — спросил Колян.
— По-разному. Вообще можно сказать, что это милость. Или любовь.
— Чья любовь?
— Просто любовь. Ты, когда её ощущаешь, уже не думаешь — чья она, зачем, почему. Ты вообще уже не думаешь.
— А ты её ощущал?
— Да, — сказал Володин, — было дело.
— Ну и как она? На что похоже?
— Сложно сказать.
— Ну хоть примерно. Что, как чёрная?
— Да что ты, — поморщившись, сказал Володин. — Чёрная по сравнению с ней говно.
— Ну а что, типа как героин? Или винт?
— Да нет, Шурик. Нет. Даже и сравнивать не пробуй. Вот представь, ты винтом протрескался, и тебя попёрло — ну, скажем, сутки будет переть. Бабу захочешь, всё такое, да?
Шурик хихикнул.
— А потом сутки отходить будешь. И, небось, думать начнёшь — да на фига мне всё это надо было?
— Бывает, — сказал Шурик.
— А тут — как вставит, так уже не отпустит никогда. И никакой бабы не надо будет, ни на какую хавку не пробьёт. Ни отходняка не будет, ни ломки. Только будешь молиться, чтоб пёрло и пёрло. Понял?
— И круче, чем черная?
— Намного».
Маша не была нужна физически — вот что понял Виктор. Вполне хватало её метафизического присутствия. И плевать на утренний внутренний голос сквозь сон! Охваченный внезапным порывом, Виктор достал свой старый дневник, он вёл его года три назад. Нарыл там следующее:
«Я не верю в счастливую жизнь. Мои животные инстинкты направлены на её достижение, но их удовлетворение несёт разочарование.
Последний приют жизни — Любовь. Она несёт альтернативу счастью — здесь имеется в виду неразделённая любовь, несчастливая. Она заполняет весь мозг одной целью — собой. И здесь только, лишь в этой форме — форме любви — есть самодостаточное настоящее. Этот самообман совершенен — он не свойственен финалистскому сознанию, ведь если любовь не разделена — нет финала в виде замужества или женитьбы».
Он ещё переписывался с ней, чтобы поддерживать внутренний огонь; он узнавал её всё лучше и убеждался, что не ошибся: Маша даже не думала настаивать, когда он объявил, что она может не приезжать…
Не обходилось порой и без мелких «ссор» (насколько это вообще может быть при отношениях, строящихся по типу «телефон-компьютер»). Некоторые придирки Маши были даже забавны. Виктор зачастую маскировал грусть напускной весёлостью. Было интересно, например, когда Повозкина говорила ему:
— Ты часто весел, а это бесит иногда.
Обвинения Маши в «весёлости» хорошо впечатались в контекст читаемых «Записок из мёртвого дома» Достоевского («Да и вообще — почему все весёлые как уже успел я заметить в эти первые дни, как будто находились в некотором презрении?») и также перечитанного «Чапаева и пустоты» («…у нас же страна зоной отродясь была, зоной и будет. Поэтому и Бог такой, с мигалками»). Соединив классику и постмодерн, он легко обобщил в уме место действия «Записок» до территории всей страны.
Витя верил, однако, что никому не удастся сделать из него мрачного ублюдка…
После работы вечерком Витя присел к компу и накатал за семь минут:
15. “The scheme”
“Helen, a student, told her classmate Den:
“Den, do you remember the fact that our year students have a test tomorrow?”
“Yeah, and—”
“And we can study for it today at my place! Do you agree?”
“Of course, I do! Helen, why are you so kind to me?..”
“That’s because my parents and sister have gone to grandmother’s for a week.”
“Oh, Helen, do you want to listen to my latest poem for you?”
“I’d love to!”
“That’s it, listen:”
“My darling, only where you are
I see the flowers and the star;
Its light is telling to my soul
To touch your beauty, heed the call!”
“It’s beautiful!” — said Helen and kissed Den. When the lections at the University were over, they went to Helen’s.
Suddenly on Helen’s street they met a man. The man told them:
“What have we got here?!”
Helen said to this man with the very clear plea in her voice:
“Please, George, leave us!”
George answered:
“And, who’s that freak?! Isn’t it the dumb I told not to get to Helen closer than two miles?!”
Den told such a crude man:
“Fuck you! Leave us alone!”
George was a good fighter. Den also had practised a lot of fighting. Den swung his body to avoid George's punch, and momentarily hit back. His fierce punch reached George’s face, and as a result George’s mouth began to bleed. George became angry at once and tried to kick Den, but Den managed to block the attack once again. Den gave George a punch, and that one was strong enough to bring him down.
Den told Helen:
“Let’s get away from here!”
And they walked faster towards Helen’s.
At Helen’s place they laughed.
...Having prepared for the tomorrow’s test, they found out that it was already dark behind the windows.
Helen said to Den:
“You know, you can sleep here with me, if you want to.”
“Oh, yeah, I’d love to!” — he said and kissed her. They turned the lights off and lay in the bed. They spent some rather passionate time, and fell asleep at about five o’clock. They had dreams in which they both were acting. And then they heard the voice:
“You are in the Secret Hall. You are both here because your love is absolute. I was waiting for hundreds of thousands years for people with the Absolute Love like yours, Dennis and Helen, for pondering over my Scheme of life together with them. Very many people through the human history have been complaining about the way I organized the human life. You know what I’m talking about: people have to be born, to live and then to die (which is the worst of all)... Actually nobody wants to die and stop living, although sometimes one may think the opposite. People hate such sad things as death, illnesses and so on which I gave them to add equality in their lives. And now for the first time I decided to listen to the people’s pleas!”
Den told Helen:
“Helen, do you know what's going on? Do you understand anything?”
“I guess that somebody needs us to pore over human life and suggest the way how it may be changed!”
“Hm... Yeah, I guess you’re right!” — Den said. He turned to the God:
“Hey, Mister So-And-So, if this is happening in our dreams, we have very little time!”
They heard the answer:
“Nevermind, the time is eternal in this dream.”
“So, Helen, I guess we can help him, if you don’t mind!” — Den said.
“No, I don’t, if you’re sure that this is a real God...”
“What do I have to do to prove it?” — God asked.
“Let me talk to my dead father!” — Den suggested.
“OK! Here he is!”
Suddenly a man appeared in front of Den. He said:
“Den?! What are you doing here? Are you dead?!”
“No, no, father! Is it really you, father?”
“Yes, of course, it’s me. Who else could it be?!”
“How can I believe you?”
“I can prove that you’re my son. I remember: I was in my bed. Suddenly I felt very bad. I cried. You heard and came to my voice. You tried to fetch some help, but they came too late. You told me that you’ll never forget me. I remember that all.”
“Well, God, I believe you.”
“Den, is this your father?” — Helen asked.
“Helen, is it you? Oh, you’ve become even more pretty than you’ve been last time I saw you!” — Den’s father noticed.
“Thanks a lot, but unfortunately I can’t say the same about you!”
“I’m sorry, but the meeting is coming to an end.”
After these God’s words Den’s father disappeared at once. Then God said:
“Helen and Den, you know the situation as well as I do. What can you suggest?”
Den said:
“I think we can make human lives better by putting all diseases out.”
Helen suggested:
“And also we have to stop all wars!”
“I have the same opinion”, — God said.
Den continued:
“I think if we need something perfect or close to perfect, we need to begin with the problem of death.”
“I agree”, — Helen said, — ”why not to put it out, God?”
“Put it out, you say? But do people only be born and live without dying, they overcrowd the world in no time!”
“I know the solution!” — Helen exclaimed delightedly.
“What’s it?!” — God asked and jumped impatiently.
“We have to create a system of parallel worlds!”
“What do you mean by this?” — God asked again.
“I suggest splitting of the world every time it is overcrowded to divide people, well... at least those who’d like to live in detached house in their own world without a huge amount of neighbours.”
“Another way is to inhabit other planets, like in sci-fi movies,” — Den said.
“Well, I guess parallel worlds are the way we will choose. That’s all about it, thank you!”
“You’re welcome! Come again!” — Den and Helen said.
“Sure I will—”
Однако эта англоязычная безделушка совершенно не удовлетворила его. Он решил начать писать автобиографию. Первая глава книги «Виктор Моисеев. Моя автобиография» называлась не иначе, как “The spark from the sky”. Забегая вперёд, надо сказать, что выписанные в ней Валя и Семён не оценили её по достоинству. Как и, забегая совсем-совсем вперёд, Маша... Автобиографию он впоследствии не кончил, справедливо решив: «Ничего, жизнь сама всё за меня допишет — постмодерничнее некуда!..»
Виктор решил зайти к Вальку. В ушах играл тяжеляк из его странного плеера: свыше шестисот песен, а выпадают чаще всего именно те, о которых он думает. Плеер читает его мысли, а это не очень-то весело, сами понимаете… Впрочем, это дело Моисееву было параллельно, как мир... Помимо способности телепатии, плеер проявил себя ещё и большим приколистом — Виктор слегка посмеялся, когда на «рэндоме» после «Нож платит по счетам» «Крюгера» заиграла “Bomber” “Motorhead/Girlschool”.
Плюс к этому оказалось, что его телефон подключён к тарифному плану «Волшебный»: если он говорил по нему какое-то время, то после выяснялось, что часть суммы или вся она, снятая было со счёта, восстанавливалась. Правда, вопрос о том, кому сказать «спасибо» — Санта Клаусу, Биллу Гейтсу или Путину — Виктора не мучил.
— Ты знаешь, я часто хочу бросить всё, отпустить… — сказал Вальку Моисеев. — Как гениально предвидела группа «Технология» мою ситуацию:
«Нажми на кнопку — получишь результат:
Твоя мечта осуществится.
Нажми на кнопку —
Ну что же ты не рад?
Тебе больше не к чему стремиться…»
Они немного посидели, и Витя ушёл. На улице было тепло, слегка вызвездило. Он почувствовал, что отпускает кнопку. Отпустил, и тогда… ровным счётом ничего не случилось.
























Плюшки Московские,

или

Таким голым меня ещё не видели…




























Глава 1. Интернесный вирус
Это было почти пять лет назад. В моей душе к тому времени чётко оформилось понятие того, чем я желаю заниматься по жизни, куда хочу приложить свой потенциал. Я был готов тогда и готов сейчас испытывать свои силы, чтобы узнать опытным путём, на что же я окажусь способен в конечном итоге. Я целеустремлённо и всецело занят и по сей день избранным видом деятельности, и не собираюсь менять его несмотря на толкающий к обратному внешний мир. На самом деле, именно противодействие всех и вся стимулирует на упорный труд больше всего. Допустим, за последние три с лишним года я уже вырвал некоторое сетевое признание (я не про корыстных рецензентов сейчас говорю — боже упаси!) в борьбе до первых, столь ранних седин. Но тогда, в сентябре 2004-го, я был наедине со своей мечтой. За эти пять лет ситуация, однако, не сильно изменилась. В то время как коллеги трудятся в поте лица, бомбардируя издательства и редакции письмами, и обзаводятся — кто в большей, кто в меньшей степени — публикациями в печати, ваш покорный слуга дрочит свой сетевой х*й, так сказать. Более того, внешне всё даже хуже, потому что есть публикации, оплаченные из моего собственного кармана (зато безупречно оформленные!) — кто не понял, это отличительная черта графомана (заезженное слово на литсайтах уже перешло в разряд соединительных частей речи). Так что же я ещё трепыхаюсь? Тем более что вчера, точнее, два дня назад я подхватил интересный вирус. Не самолично, к счастью — компьютер мой.
На экране возникла табличка: «ОС заблокирована. Для разблокировки пришлите такое-то сообщение на номер хер-в-рот, так сказать. Попытка переустановить систему может привести к потере данных и потере работоспособности компьютера» (это впоследствии подтвердилось). Не ручаюсь за дословное цитирование хакерского обращения, тем не менее, я потерял целый день (бог с ним), хард (чёрт с ним) и рассказ (х*й с ним) — последний в результате того, что то ли по глупости отформатировал вставленную в USB-порт системника флешку, то ли червь сожрал и его тоже — чёрт его знает, тёмная история. Если верно предположение о кольчатой твари, то данный вирус явился посланником Провидения (как-нибудь иначе трактовать его я не в силах), и убивать его антивирусом было бы непростительно. Вместо этого хорошо б отдать его в кунсткамеру зоопарка для судьбоносных вирусов. Ситуация в целом абсолютно аналогична ситуации где-то 2001-го года: мой друг Валя, которому я дал для публикации в Сети написанный от руки аккуратным почерком рассказ «Лупоглазый» с моими иллюстрациями, потерял его. Экземпляр был один, и хоть осталось несколько набросков, но это уже не то. Интернета у меня тогда не было, хотя первый компьютер появился ещё в первом классе — не то в 89-ом, не то в 90-ом году на деньги, полученные предками по страховке — в руле карусели на «продлёнке» я сломал руку.
Алёшина с параллельного потока позже уверяла, что, когда я орал, думала, будто я смеюсь, и не заметила руку, с хрустом совершавшую обороты по инфернальной спирали. Алёшина вращала чёртову карусель (это была не такая карусель, как на ВДНХ — моя камера пыток представляла собой круглую площадку полутораметрового диаметра с рулём в центре, вращавшуюся в горизонтальной плоскости; руль был сломан), а моя рука наматывалась на руль. Воскресим в памяти навеки застывшие мысли, посетившие меня в трагический момент, когда левая лапа ломалась в двух местах, в одном из них — со смещением (ощущения воскрешать ни стоит). Как ни парадоксально, но я очень отстранённо наблюдал за происходящим со мной и орал чисто автоматически. Я здраво прикидывал шансы сохранить руку и оценивал свои перспективы следующим образом: приедет бригада с пилами и ломами, чтобы выдирать меня из моих невольных, но в чём-то даже пророческих объятий с металлом. Шансы сохранить руку казались мне призрачными. Сейчас (да, именно сейчас, когда я пишу эти строчки) мне кажется, что такая отстранённость и безразличие к собственным страданиям и частям тела подготавливали почву к грядущему виду деятельности. Из-за того, что духовное начало внутри меня всегда превалировало над физическим и даже тиранило его (будь то обмен львиной доли своего обеда — баранок, конфет и т.д. — на вкладыши на той же «продлёнке», покупка в ущерб питанию дисков и книг позднее или нездоровая доминанта константной любви вопреки визгу секса ещё позднее), я вешу меньше семидесяти килограммов. Впрочем, в третьем классе я отдавал обеды Лёхе Штарёву безвозмездно, ничего не требуя взамен — просто не хотелось есть. Тоже странная моя особенность: когда мне очень хорошо или интересно (будь то общение с действительно нравящейся дамой или уход в грёзы в порыве вдохновения), могу спокойно не есть — не пить часов семь и больше, при этом даже не замечая, что чего-то не хватает… С рукой, спиралью закрученной в центре карусели, мне интереснее было думать абстрактно, чем страдать от конкретики боли. Так и всю жизнь. Только рука в карусели спустя двадцать лет переросла в простой символ неудач, упорно преследующих на поприще литературы, любви и шире — жизни в целом. По Стругацким, жизнь даёт человеку три радости: друга, любовь и работу. Мой единственный друг — Илья Каналин, но о нём я ничего не знаю уже лет пятнадцать-двадцать; моя любовь всегда была несчастлива; моя работа… Пару лет назад я стоял у палатки, и мне не хватало мелочи на пирожок. Я дал себе слово никогда не забыть этот день. И не простить его Бытию. Так я тогда зарабатывал. Было определённое количество купюр, просчитанных и необходимых для, кажется, проездного. Их я трогать не мог — месяц без проездного был бы губителен: в начале месяца они уже, бывает, не продаются. Но что мне импонирует в себе, так это способность не отчаиваться. Я буду продолжать прилагать все усилия, чтобы что-то изменить в своих неудачах… Посмотрим.
Помимо названных личностных особенностей, близкие и неблизкие знают меня как человека незаурядного, противоречивого (даже внешность моя и мой голос вызывают полный спектр чувств от ярого обожания до неприкрытого отвращения), но при этом очень ответственного. Расскажу, как это проявилось ещё после первого учебного дня в школе.
Тридцатого августа 1989-го года мать и отец торжественно объявили мне, что я перехожу на новый этап своей жизни (как оказалось впоследствии, лучше бы было его и не оставлять дальше института МГОПУ, но в конце восьмидесятых я, разумеется, не знал деталей — обходного листка с кратким перечнем грядущих побед и поражений, с указанием пропорций состава смеси ингредиентов в виде крови моих душевных ран и пота любимой, Бытие забыло почему-то мне предоставить), и теперь у меня не только будет много дел, связанных с учёбой, но и должны появиться в определённом количестве товарищи. Как мне сказали, я могу, разумеется, приводить их изредка домой, только не стоит злоупотреблять этим правом. Если не ошибаюсь, при этом родителями была сделана ремарка относительно, в первую очередь, друзей-девочек. Ужасно, до какой степени они оказались правы именно в этом самом смысле, поскольку я действительно всегда очень мало их приводил и даже сейчас мало кого могу пригласить к себе из дам. И об отце и о матери я расскажу отдельно в ходе дальнейшего повествования, в том числе и о том, как они встречали моих друзей в разные периоды моей такой ещё недолгой (относительно) жизни. Первое сентября увековечено на фотографии со мной (до второго класса я носил очки — правый глаз косил), Конышевым Кириллом (знаковым для моей жизни персонажем), и ещё каким-то парнем. Помню очень вкусный глазированный сырок в столовой — всё как я видел незадолго до этого в фильме про школу. Про такой сырок через девять лет Захар (он стоит отдельной длинной композиции с навороченными соляками и постоянной сменой ритма, а на барабанах пусть стучит он сам — он всегда этого хотел — посредством своих нетленных перлов, сохранённых на поражённый вирусом жизни жёсткий диск моего мозга) скажет, что это — «рэпперский кал». Этим он вызовет мой смех, в результате которого почти весь чай из стакана, пахнущего мочой — как было обычно для постсоветской (а может, и просто — советской) столовой — забрызгает стол, в то время как остаток чая зальётся мне в нос изнутри… И помню очень ярко, что в первый же день учёбы нам задали домашнее задание (потом, в последовавшие пятнадцать лет, их было ещё очень много… Но вот каким было первое из них? кажется, выяснить что-то о каких-то определённых животных — точнее не скажу).
На задание я забил, а может, и просто забыл о нём. По-моему, всё же забыл. И не вспоминал до того момента, как лёг и приготовился ко сну. Тут-то я и ужаснулся! Я долго ворочался, строя предположения о том, как завтра стану посмешищем для всего класса. Думал что-то исправить, но понимал, что уже поздно, и страдал больше всего оттого, что сразу проявил себя столь безответственным учеником.
Наутро выяснилось, что домашнее задание не сделал абсолютно никто, но у меня сильные сомнения относительно того, думал ли тогда о «домашке» хоть кто-то кроме меня. После этого я почти всегда старался приготовить заданное. Похожий случай имел место уже в вузе — после первых же двух экзаменов первой зимней сессии, сданных на «три», я за все экзаменационные сессии последующих пяти лет получил лишь одну «тройку» — по возрастной психологии.
Вернёмся вновь к погибшей рукописи фэнтезийного рассказа. В то время мне жаль было и текста, и моих рисунков. Несколько позже я записал в дневнике, который веду время от времени с 98-го года, мысль о том, что «Лупоглазый» сгорел на алтаре моего грядущего творчества. Так я считаю и сейчас. Придуманный там мир стал частью моей жизни, и он уже никуда оттуда не денется до нисхождения и его и меня во мрак Аидов. Сам факт «сгорания» я принял так, как считал единственно правильным — аки принимает оный дьявольская пташка металлический Феникс. Нет больше этого конкретно рассказа? Полно, так ли он был хорош? Нет, не был! Не был, несмотря на вложенную в него часть души и всегда симпатичную ауру раннего литературного творчества небездарных авторов. Я принял всю ситуацию с ним, как некий знак свыше (или снизу, или изнутри — подобные мелочи никогда не занимали вашего покорного слугу с тех пор, как он прочёл Евангелие в 11-ом классе, возвращаясь из школы и читая стоя из уважения к произведению, и в результате разочаровался в истории Христа; потом была эпопея с язычеством, но это отдельная песня) — как внешний импульс, подтолкнувший к анализу своего «хорошего», мне казалось, уровня (памятуя, что хорошее — это враг лучшего). Я тогда сделал определённые выводы. С тех пор мне никогда не хотелось писать «хорошие» произведения.
И вот два дня назад ситуация повторяется до смешного точно, только «сгорает» уже немного «бальная» (для баллов, даже нет — для денег уже, что хуже) вещичка «Парк Аттракционов». Можно было бы прийти в свой СЦ и попросить всё восстановить (может быть, получив скидочку как сотрудник), но это не наш — курьерский — метод… Не жаль мне ничуть этой пелевинско-михеевской мутотени на десять-пятнадцать страниц, способной привлечь десяток положительных («хороших») отзывов и в лучшем случае на данном этапе три сотни рублей, да и стимул теперь есть подумать и что-то поменять в своём творчестве. А менять пора. Как менять — мне подсказал Эдуард Лимонов, каким бы ни являлось противоречивым моё (не только моё) к нему отношение. Сегодня, кстати, приобрёл «труп дерева», говоря в терминах Дмитрия Кравчука (о нём тоже стоит пропеть отдельно), как раз с вещью Вениаминовича — это была «Книга Мёртвых». До этого я прочёл примерно половину её в скачанном виде, теперь дочитаю в трупчато-бумажном. Причём купил в «Москве» — книжном, с которым у меня связаны особые воспоминания. Пожалуй, им в том числе и будет посвящена следующая глава.
А покамест отправимся дружно на пятилетие назад. Не сказать, чтобы в четвёртом году я только начинал. Уже были фэнтезийные и фантастические рассказы; «металлические» тексты — стихотворные произведения; почти оконченное монументальное постмодерн-полотно «Пляска смерти» («Пляску» писал ровно год, но на «прозу» она попала в сильно «урезанном» виде, что свидетельствует о том, как я тогда плохо знал жизнь, раз даже стеснялся собственного творчества, в объективной ценности которого, впрочем, был всегда уверен… Уверен до сих пор, но лишь когда не пишу с мотивацией в денежно-балловом виде) и некоторые другие плоды юношеского максимализма, часть из которых, как водится, послужила строительным материалом для более поздних вещей. И всё же я склонен рассматривать (а в дальнейшем и отмечать) эту дату — 10 октября 2004-го года — как поворотный пункт. Тогда я начал рассказ «Вторжение с Тастубартии» как повествование от первого лица. Потом взыграла скромность: переделал личное «Я» в отстранённый взгляд на героя — «Он». И вот маятник с периодом колебаний, равным пяти годам, качнулся вспять! Надолго ли?.. Время всезнающее готовит ответ, а я за героем и автором Эдички предстаю едва ли не впервые таким, каков я есть, не скрываясь за сюжетом… Яркая, безгранично энергичная личность Лимонова оказалась тому виной. Что ж, за последние пять лет я понял, что считаю важным, и научился способу поведать другим об этом.
Глава 2. Виктор Сорокин
Помню, как-то, ища видео с Владимиром Георгиевичем Сорокиным на youtube.com, я наткнулся на, как мне тогда показалось, интересный материал под названием (не исключено, что чуть ошибся с названием — сейчас этого видео найти на сайте не могу) «Рецензия на роман Виктора Сорокина». Почему-то сперва я не обратил внимания на другое имя, включил воспроизведение и приготовился воспринимать информацию. Мужик лет тридцати с небольшим, более всего похожий на завсегдатая алкоголик-party и менее всего на интеллектуально развитую личность, этакий рубака-паренёк, рассуждал на экране монитора о романе Владимира Георгиевича «Роман». В своём монологе рецензент с завидным упорством называл почему-то писателя Виктором. Я тогда подумал, что эту досадную ошибку господина N вызвал неизбежно подсознательно всплывающий в памяти, когда речь заходит о современной русской литературе, Пелевин. А может быть — кто ж его знает? — у него были и личные причины так Сорокина именовать.
На «Ютубе» я, как и почти везде, значусь в комментариях как “Metbrother”, только в «Ютубе» ник имеет вид “Metbrother22”, поскольку ник без индекса уже кем-то занят. Не знаю, как придумывали себе ники омонимичные мне Метбратья, мой же — простое сокращение от “Metal Brother” под влиянием «Мановара» с намёком на игру слов («метбразер» — «медбрат»). Просидев в сентябре 2005-го над созданием одноимённого ЖЖ-аккаунта несколько минут, ничего лучшего не родил. Года четыре назад на открытом тогда ещё pelevin.ru я зашёл на какой-либо вообще форум впервые в сетевой части своей жизни, но, прочитав чьё-то приветствие („Metbrother, здаорв!“), чего-то испугался и слинял. «22» — магическое число, его свойства открыл мне мой родной брат. Теперь я пишу его, даже чтобы отмечать текущую строчку электронных рукописей, в том числе и этого произведения — о моих суевериях смотри соответствующую главу. Сначала я хотел оставить такой комментарий на упомянутое видео: «Виктор Сорокин и Владимир Пелевин?», но желание написать что-нибудь исчезло, едва я досмотрел материал до конца. Как и «Роман» Сорокина, рецензию господина N можно разбить на две не связанные между собою части (это рецензент полагал, что роман можно так рассматривать, я же считаю это попросту непозволительным). В первой господин N в меру своего более или менее куцего интеллекта расхваливает мастера концептуалистического элемента за такой «несорокинский» роман. Поёт дифирамбы с энтузиазмом истинного поэта царству реализма, наследующему лучшим традициям классической русской литературы (и правда наличествующему при поверхностном взгляде на произведение) на страницах романа до, вроде, четыреста тридцать шестой — разумеется, не в таких терминах, но суть именно такая. Во второй части «рецензии» парень переходит от слов к действиям, подражая этим жизненному пути Лимонова — злобно рвёт книгу: напрочь ломая стройную концепцию «Виктора» (не думаю, что я способен оценить её во всей её глубине, но ключ к пониманию её части мне даёт знание ветхозаветного стиля), выдирает страницы с материалом для нездоровых, на его взгляд, людей, и обязуется презентовать вырванное любому желающему, приглашая писать к нему в «личку». Господин N гордо смотрит с экрана, думая, что служит искусству. В действительности же такой подход является обывательским и подлинно некрофильским разом — в отличие от содержания книги. Смерть, потрошение трупов у Сорокина — это чистой воды игра, постмодерн. Господин N издевается над трупами деревьев, срывая и выбрасывая спелые плоды живой мысли. Думая повы*бываться и заодно опровергнуть «ненормальную» часть книги Сорокина, господин N сам является её лучшей иллюстрацией, точнее — не самой её, но лишь её самоограниченной погребением во сне разума и, думаю, алкоголя трактовки. Может, нет — даже должен возникнуть вопрос: с чего это я пишу о столь незначительных людях? Прежде всего, такие лица характерны для нашей с вами замечательной эпохи. Не считая прямого отношения к заявленной в названии главы тематике, заранее не известно, что и когда окажется более значимым, а что менее, тем более — для кого. Плюс к этому, на подобных примерах хорошо видна зашоренность мозгов — неспособность, наверное, большинства бегущих по кругу карусели жизни адекватно воспринимать что-либо новое: люди матереют в своём мировосприятии и ограничивают искусственными рамками имманентно бесконечные внутренние Вселенные; агрессивное в непримиримости отстаивание собственных эстетических, вообще — каких угодно позиций ставит жирную точку на пути духовного развития. Только демократия постмодерна способна как минимум вызвать сомнение в непогрешимости собственного мнения, и именно поэтому чувствующие собственную уязвимость люди являются столь активными его противниками. К их глубокому сожалению, постмодернизм так же неуязвим, как и неисчерпаем. Эта глава посвящена творчеству современных лидеров отечественного постмодернизма — Виктору Олеговичу Пелевину и Владимиру Георгиевичу Сорокину. Даже не самому творчеству, а его месту в моей жизни.
Я буду чередовать своих кумиров для придания постмодерн-антуража.
О Сорокине уже кое-что было сказано, теперь очередь нашего замечательного буддиста, каратиста и просто красавца.
Не знаю, вошёл бы в мою жизнь Виктор Олегович столь плотно, занял бы в душе место где-то рядом с Оззи Осборном или “Manowar”, оказал бы столь сильное влияние на мои личность и творчество, если бы не вузовская программа.
Учащимся со мной на пятом курсе было необходимо прочитать «Чапаева и пустоту». Своего текста «Пустоты» у меня и тогда не было, и теперь нет. Все остальные в бумажном виде, кажется, имеются, кроме разве какого-нибудь «Гадание на рунах или рунический оракул Ральфа Блума», но его, я полагаю, нет почти ни у кого, а бумажная литература всё равно постепенно становится таким же архаизмом, как руны. Тут снова нельзя не вспомнить Дмитрия Кравчука — ведь я, как и он, противник использования «трупов деревьев» для печати — в том числе из-за этого вы, скорее всего, читаете всё это с экрана монитора, а вовсе не только из-за того, что моё графо никому на х*й не нужно... «Скорее всего», потому что — чёрт его знает: может, какое-то завалящее издательство со временем проявит желание опубликовать эти строки. Но это дело гипотетического далёкого будущего, а вот про Дмитрия, раз он снова на язык попал, я поведаю то, что знаю, уже в следующей главе.
Когда мой сокурсник Владимир Ядута, тоже знаковый для моей жизни персонаж, дал мне прочесть уже оценённого им «Чапаева», он сказал:
 — Вот что сейчас самое актуальное, так писать и нужно!
Не ручаюсь за дословную передачу его фразы, но ручаюсь за смысл. До сих пор я полностью эту позицию разделяю. Уже первые страницы, более всего сцена убийства фон Эрнена, поразили меня своей мощью как ничто из программы до этого — а читать тогда, поверьте мне, нужно было страниц по сто в день, чтобы справляться со списком до сессии. То есть читал я много и всякого.
Пелевин — Лемми Килмистер от литературы. Достаточно послушать один альбом “Motorhead”, и станет ясно, что ребята играют, но другие альбомы группы слушаются с не меньшим удовольствием. Правда, у Виктора есть преимущество перед Лемми: он меняет сознание людей, делает изменённое его состояние постоянным, когда на смену вау-импульсу приходит ПВО-стимул.
Сорокин для меня начался с «Голубого сала» — когда я читал его из любопытства пару лет назад (книга к тому времени давно уже была скандальной и мега-популярной), то понял, что уровень Пелевина, возможно, и недостижим, но есть, как минимум, один человек, приблизившийся к нему так близко, как это вообще возможно.
До того также в вузе у нас ходили по рукам распечатки частей произведений Сорокина, содержавших, согласно обвинению «Идущих вместе», порнографию. Мы все читали тогда только эти места. В «Идущих» я когда-то состоял, о чём также сохранилось немало интересных воспоминаний, но — всему своё время. Сейчас пока что у нас в гостях Сорокин Виктор... Тьфу ты!
Меньше месяца назад смотрел спектакль «Щи» по пьесе Владимира Георгиевича. Замысел писателя переносит нас в мир будущего, где подпольные шеф-повара в законе готовят экологически не чистую пищу и плодят прочие тёмные и неполиткорректные свершения... На следующий, если не ошибаюсь, после театра день я по работе поехал на «Чертановскую» — на этой станции метрополитена жил (а может, и живёт до сих пор) Виктор Олегович Пелевин, и там же в переходе я покупал в своё время «Сахарный кремль» Владимира Сорокина. В этот раз мне надо было зайти в ресторан «Щи» и разыскать там шеф-повара. Это я к тому, что меня всё время преследуют совпадения; ими, как маяками, усеян мой путь. Жаль, указателей нет, да и темнота всё равно жутковатая... Бабушка моя когда-то тоже, кстати, шеф-поваром была...
Я уже упоминал о купленной в «Москве» «Книге мёртвых», но в тот же день и в том же магазине я купил вместе с Лимоновым единственную, кроме, пожалуй, «Трилогии» и «Очереди» (читал их с моника) книгу Сорокина, которой не было в моей домашней маленькой постмодерн-библиотеке. Называлась она, как это ни удивительно, тоже «Москва». И уже в этой, последней «Москве» (кто смотрел или читал, тот знает) тоже обыгрывается слово «Москва»!
Сейчас я, как и обещал в прошлой главе, остановлюсь подробнее на этом книжном магазине, расположенном на главной улице страны. Если в конце 90-ых я покупал там Брюса Ли, в начале 2000-ых — книги по славяно-горицкой борьбе М. Шатунова (сейчас автор иначе именует стиль, которым занимается, к чему можно по-разному относиться), то сейчас покупаю тут почти исключительно постмодерн. Самая ценная книга, купленная мной когда-либо, была приобретена в «Москве» — это «П5» Пелевина с его автографом. 5 октября 2008-го года после полуночи началась продажа этого сборника, первые пятьдесят покупателей получили экземпляр, подписанный кумиром. Надпись «В. Пелевин» автографа опоясывает треугольник с глазом, о котором автор пишет, кажется, в «Generation „П“». И вечер 4-го, и первые часы 5-го октября достойны увековечивания.
4-го я не сразу поехал в книжный, а сперва посетил мероприятие под кодовым названием “Biopsyhoz” в «Городе» на «Курской» — главным образом и почти единственно по причине участия в концерте кировской группы “Xe-NONE”. Планировал оставаться там, пока будет интересно, или пока не станет пора уезжать за автографом. Перед началом концерта, уже после того, как стали пускать в клуб, я встретил вокалиста “Xe-NONE” Lexy Dance, что-то у него спросил, а он мне что-то дружелюбно ответил. То есть никакой «звёздочки» нет и в помине. Я тоже хочу таким быть... Когда-нибудь. Диско-метал от «Ксенона» начинал, являясь первым номером, шоу, но во время саундчека народ ещё не пускали в зал клуба. Один парень не понял этой тонкости и стал ломиться, за что чуть не получил п*зды от охраны. Другой парень тусовочного вида с большой цепью на брюках обладал на редкость большими бицепсами и трицепсами (в три моих), что невольно наводило на мысль о шприцах и Ибицах. Среди аудитории также я мельком видел пару знакомых по «Релаксу» лиц — например, Снаффа из “Plague Project”. Все выступления мне нравились, особенно “Xe-NONE”. В душе я ликовал, потому что отличная вечеринка для меня должна была плавно перетечь в новую книгу Виктора Олеговича с его автографом. Где-то в начале одиннадцатого я решил покинуть «Город», не дождавшись одних лишь «Шмелей» из того, что точно было бы интересно услышать. «Шмелей» я, тем не менее, увидел и услышал через пару месяцев, и даже бесплатно — они выступали с «Деформом» и «Идолом», в «Идоле» мой брат — басист.
Охранник, слегка меня напугав, объявил, что выходить из клуба нельзя. «Как это так — „нельзя“?..» — возмущался я. Мы с ним обменялись злобными взглядами и репликами. Мне сразу вспомнилось 12 июня 2008-го года, когда я немного перепил в компании с Сандрой Лекс и её друзьями, после чего ко мне в метро подошли два мента и стали долго докапываться, точно ли я «всего лишь» пьян и нет ли при мне каких-нибудь завалящих наркотиков. После небольшого обыска они оставили подозрительного для них (на себя бы лучше посмотрели...) неформала в покое, а до того я рявкал на них: «Что, русский человек уже не имеет права напиться в день России?!» Наверное, то были провинциалы, раз каждого неформала априори держат ещё и за наркомана (спасибо, что не за ахтунга!)... Итак, охранник клуба наконец, слава Богу, догнал, что я выхожу совсем, а не просто тупо бухнуть у палатки, и мы чуть посмеялись над улаженным недоразумением. Это было облегчение: перспектива остаться без автографа Пелевина никого в мире не напугает так сильно, как Михеева Алексея Сергеевича...
Но вот минут за сорок до часа «П5» я стою в «Москве» и узнаю у персонала, где тут дают причаститься великой литературы. Оказалось, нужно вписать свои имя и фамилию в пронумерованный разграфлённый список. Я пришёл как раз вовремя, чтобы оказаться пятидесятым из пятидесяти человек в «списке Пелевина»... Fuck! ПЯТИДЕСЯТЫМ!! Случайность, мать её, или рок, мать его?.. Сразу за мной пришли ещё люди и тоже на всякий случай записались, как выяснилось впоследствии — не зря, потому что трое из списка не пришли. Тем не менее, вопреки инет-прессе, без автографов осталось чуть ли не большее количество людей. Самые хитрые приезжали заранее (по их словам, они с шести вечера там проторчали). Были люди даже из других городов.
Присев, пока было время, на диванчик, я листал взятый со стенда «Омон Ра» Олеговича, книгу про семейку Озборнов, а также самоучитель игры на гитаре. Люди вокруг обсуждали творчество нашего постмодерниста номер один, причём одна дама заявила, что все его книги кроме одной читала много раз, но экземпляр новинки с автографом ей нужен не для себя. Я тогда не знал, что это была ЖЖ-юзер vonema. Она — певица, музыкант, поэтесса (автор строк «Однажды придёт ко мне слава, /Какой бы она ни была, /И те, кого я целовала, /Соврут, что я с ними спала...») и прочее. Что ли, скинуть ей ссылку на главу? Можно.
Мы немного пообщались, и пока вожделенные автографы переходили в жадные руки, у нас с ней взяли интервью (не у одних нас; кто брал, не помню)… увы, лишь как у фанатов Пелевина. При этом она пространно поведала о том, какой она музыкант, я же не упустил случая пропиарить себя как писателя. На «Ютубе» есть порезанные отголоски всего этого, случайно заснятые на другую камеру, где от Вонемы нет ничего, а от меня есть голос, предполагающий, что берущие интервью ещё придут на автограф-сессию и к Алексею Михееву, последователю Пелевина.
После некоторых моих слов, как то: сравнение её внешности с тем, как, по моим представлениям, должна выглядеть лиса-оборотень А Хули из пелевинского романа «Священная книга оборотня»; выражение озабоченности по поводу дыры в её, кажется, майке на спине; ещё что-то, чего уже не вспомнить, что я почти кричал, так как был в «оглохшем» состоянии после концерта, сам того не замечая, и, чтобы расслышать собеседника, мне приходилось наклоняться ближе, за что получал от неё замечания… так вот, после всего этого Вонема без тени смущения поинтересовалась:
— Молодой человек, можно вам задать один вопрос?
Я сразу почуял подвох уже в самом «вопросе о вопросе», но дал добро.
— Почему вы всё время глупости говорите?
Во как! Не больше и не меньше. Я взял едва не пятиминутный таймаут и с трудом нашёл ответ:
— Вы спросили, почему я всё время глупости говорю... Я люблю постоянство!
Друзьями мы потом так и не стали, даже в ЖЖ. Она была 48-ым номером в очереди, но из-за неявки троих стала 45-ым. Аналогичная метаморфоза со мной снизила пафос: с 50-го я перешёл на 47-ое место.
Когда мы стояли в очереди, мне, естественно, вспомнилось произведение Сорокина, которое было, как говорится, «в тему». У неё в ЖЖ некто isolder потом удачно прикололся: «В. Пелевин „Очередь“»... Всё же, говорю я, эти авторы неотделимы, как две части одного «Романа».
По дороге домой встретил Бивня и Сыпра, завершив исторический для меня день прозаическим глотком пива.
Один рассказ Владимира Георгиевича мы с Сандрой Лекс, подругой с Прозы, записали как аудиокнигу. На форуме сайта srkn.ru я оставлял ссылку на трек, который размещён на realmusic.ru. До того, как оставить ссылу, я поинтересовался у мэтра, не против ли он использования его текста для создания аудио. По ряду признаков убедился, что ответил мне сам Владимир Георгиевич; на форуме он обозначил себя ником Писатель. В частности, он уверил, что абсолютно не против любительских аудиоверсий своих рассказов: он слышал сделанные кем-то, и они ему понравились. Стал ли он слушать, в конце концов, наше творение, я не знаю.
Пелевина не только никогда в жизни не видел, но даже нигде с ним не общался — врать не буду. Зато одна моя бывшая знакомая довольно долго с ним поговорила (насколько это возможно за одну встречу). Как же её звали? Настенька, вроде так. С пьяной Настей ещё более пьяный Михеев познакомился, естественно, в «Релаксе». Был у меня такой период (с 2004-го по 2008-ой; примерно в тот же отрезок времени, ближе к пятому году, я начал отращивать волосы, без лишнего веса которых сам себя уже и не представляю), когда брат (ныне бас-гитара у ЛеРы) Саша «Лысый» (прозвище не призвано отразить отсутствие чего-либо, это его так для прикола прозвали, когда он практически один на всё Коптево носил длинные волосы) лабал в группе «Отражение», а где-то с весны 2005-го — в «Лире». Как правило, по субботним ночам я приходил бесплатно на эти party — поддержать брата, послушать музло (выступления групп плавно перетекали в метал- и готик-дискотеку, но иногда кто-нибудь выступал уже под утро), побухать и познакомиться с девушками. Количество знакомств было астрономическим, но при этом все они без исключения оставались платоническими или в лучшем случае на уровне поцелуев в разные места. Последний вариант, впрочем, тоже имел место лишь в паре-тройке случаев и считался мной заметным достижением. Брат, сволочь, трахал всех подряд в гримёрке или вёз к нам домой и не парился. Было слегка завидно и немного обидно. В «Релаксе» не везло из-за того, что, кроме моей внешности, девушки мало что могли оценить по достоинству. Причиной тому служила моя на тот момент бедность честного пролетарского филолога. Внешность также заставляла ждать лучших времён: хаер мой был ещё коротким. Плюс всё усугублял тот факт, что хозяин волос каждый раз оказывался чересчур скромным. То ли дело дамы, с которыми знакомился по Интернету и особенно на Прозе.ру! Но я опять забегаю вперёд.
С Настей мы пьяно танцевали; особенно весело было крутиться, взявшись за руки, полностью их выпрямив и смотря прямо в глаза друг другу. Потом целовались. Про танцы в своей жизни я не могу не сказать отдельно. В «Релаксе» приглашение дамы на танец рассматривалось мной как прекрасный способ знакомства, когда на часах уже три или четыре ночи, и под «химовскую» тягомотину про “Join Me In Death” танец через объятия перетекает в поцелуи, за которыми следует иногда вопрос «Как тебя зовут?» Но вопрос этот совершенно не обязателен.
Танец с уже знакомой девушкой — совсем другое дело. Многое тут зависит от взаимной симпатии с позиции отношения полов, но в любом случае это всегда возможность уединиться и спокойно побеседовать. Вот помню случай, как танцевали с Ниной-рок-н-ролл под слабую балладу какой-то группы (какой — хоть убей, не вспомню), игравшей «в живую». Я параллельно прочитал подруге свой последний стих, закончив чтение одновременно с последними аккордами выступавших. Когда мы прервали танец, Нина стала аплодировать, а потом сказала, что хлопает исключительно мне.
Куда большее, поистине магическое значение имел для меня танец в период, когда я отдыхал в летних пионерских лагерях — конец восьмидесятых и самое начало девяностых. После этого я тоже отдыхал, но лагеря, по сути, уже не были пионерскими. Тогда объятия в танце были единственным способом пообщаться с женским телом. Со мной одиннадцати лет в лагере «Чайка» соглашались танцевать отнюдь не красавицы; это напрягало, но не очень. И если во время кружения на дискотеке, уже не вспомнить кто, подкрадывался сзади и, хихикая, толкал меня на партнёршу, я бежал за ним лишь для показухи и престижа. Мой член стоял, чувствуя женскую плоть сквозь одежду, как должно.
Саня, брат, отдыхал там же, но, так как он двумя годами моложе, соответственно и партнёрши для танца у него были моложе, обычно красивее моих. К одной из них его как-то приревновали два моих ровесника и пришли в нашу комнату пи*дить. Не найдя его, оба кинулись на меня. Я с достоинством сдерживал их натиск до прихода вожатой... Когда та спросила, что здесь происходит, я с ухмылкой от смущения пояснил:
— Ревнуют...
Вообще, лето 93-го года было щедрым на драки, удачно заканчивавшиеся для меня.
Снова я отвлёкся, я же про Анастасию вам рассказываю!
Под утро мы с ней из клуба пошли к «Пролетарке». Сам клуб находится в том же здании, что и печально известный Театральный центр, где шёл мюзикл «Норд-Ост»; в отличие от Эдуарда Лимонова (его я недавно добавил в друзья в «Контакте» — не знаю, того ли…), я не склонен вешать вину за ту операцию на Путина. Как и Эдуард, я написал в тот страшный год текст «по горячим следам» («Кто в ответе за „Норд-Ост“»): «Кто в ответе за „Норд-Ост“? /Дядя Путин, или тот, /Кто заложников берёт?..»
Итак, шли мы, обменивались мобильниками, выясняли взаимную любовь к фантастике (фактом её симпатии к Рыбакову я был просто поражён), договаривались о будущем совместном походе в «Третьяковку».
В Третьяковской галерее она выступила в роли моего экскурсовода, так как училась на художника и могла поведать о живописи многое.
В числе прочего я узнал интересные детали её жизни. Будучи родом откуда-то из провинции, она успела много где побывать и насмотреться на мир; одно время ей даже приходилось бомжевать на вокзале. На момент нашего знакомства училась и преподавала как репетитор ребёнку богатых родителей. В той местности, откуда она уехала изначально, подростки и более взрослые не знали, куда себя приложить, кроме бухла и драк. Когда война началась, там все рады были и добровольно в Чечню уезжали.
Поведала она и поучительную, весьма печальную историю об африканской принцессе. В общежитии их института жила учившаяся с ними принцесса. Всё бы ничего, но по неосторожности и плохому знанию местных порядков и обычаев она покидала общагу в тёмное время суток. Убив её, маньяк или маньяки измельчили труп до такой степени, что он влез в коробку, которую подбросили администрации вуза.
Декан позже пугала девушек:
— Я одну коробку уже отправила родителям!
Хоть и страшно, но Настя с подругами еле сдерживали смех.
После «Третьяковки» проводил её до общежития, где-то за МКАДом. Позже предлагал встречаться. В конце концов, получил от неё SMS с признанием: «Извини, но я люблю другого».
А теперь перехожу к сути того, из-за чего завёл о ней речь. Как позже Лиза, хорошая подруга теперь и некогда моя любовь, встретит Лимонова и тот скажет ей «Здравствуйте!» (почему не мне?!), так Настя случайно познакомилась с Пелевиным.
Где это было, я не знаю. Знаю лишь, что не столица и не Пальмира...
Двое нестарых мужиков узнавали у неё дорогу. Они разговорились. Один собеседник по большей части молчал, зато второй заливался соловьём. Неожиданно он, будто спохватившись, замолчал, потом спросил собеседницу:
— А вы знаете, кто это такой идёт с нами рядом?
— Кто? — после небольшой паузы молвила Настенька.
— Да так, Виктор Пелевин, не человек с горы...
Настя долго не верила, тем более, что фото писателя раньше не видела. Но ход беседы её убедил, и уже она засыпала писателя вопросами о его жизни и творчестве:
— Правда, что вы используете наркотики для вдохновения, когда сочиняете ваши вещи?
— Я?! — Виктор всем видом показал оскорблённое достоинство невинности… — Никогда!
Звучало это как «я такой мастер и без лишнего стимула». Потом, конечно, он признался, что употреблял всякое в жизни.
Уже в Москве подруга Насти как-то дала ей почитать журнал со словами:
— На, погляди — про твоего тут...
На большой фотографии было запечатлено знакомое уже лицо, и все сомнения, если они и были, мигом рассеялись.
Последний раз я видел Настю мельком на презентации очередной книги Марии Семёновой — вернее, это мы с Евой-Лоттой (писательницей с Прозы.ру и поклонницей Семёновой, положившей один поэтический фрагмент из «Волкодава» на музыку), приезжали на презентацию, а что там делала Настя, я, увы, видимо, так и не узнаю. О встрече с Марией я узнал лишь за день до мероприятия, там же на ВВЦ, об этом предшествовавшем дне я расскажу подробнее в следующей главе. Все как зомби тупо просили поставить автограф после общения с кумиром. Один лишь я и тут не удержался, и Мария, как я и просил, следующим образом отметилась на «Волкодаве» и в моей судьбе:
«Начинающему автору — Алексею Михееву с самыми добрыми пожеланиями!
М. Семёнова
18.03.07».
Глава 3. Опавшие листья Прозы
О Прозе.ру я узнал от Нади “DAFinn/ex-supergoth” Манаевой, знакомой по рок-клубу «Релакс» (кстати, недавно перестроенному). Зная о моей страсти к литературному творчеству, она посоветовала мне зайти на www.proza.ru и почитать там её сокурсницу Марию, которая публикуется на разных сайтах под никами «Мелисса» и «Фиона Вэйн». Некоторое время я выступал на Прозе исключительно в роли «неизвестного читателя», причём «неизвестного читателя» одного автора — Фионы Вэйн с её «вампирическим» фэнтези (довольно-таки качественным). Зайдя на сайт в первый раз (до 2007-го года у меня не было «выделенки» от «Корбины»: приходилось пользоваться расточительными «роловскими» карточками, в чём были и свои плюсы: не нужно было сутками торчать перед монитором) и увидев, что у Фионы более восьмисот читателей, я испытал шок и выпал в осадок от зависти. Это было в марте 2006-го, где-то за неделю до моей днюхи. Родился я, к слову, 24-го марта 82-го года. Начитавшись Фионы Вэйн и не зная её лично (редкость: интересный мне автор с Прозы и притом москвич, не знакомый мне в реальной жизни сейчас), а также начитавшись про интеллектуальное времяпрепровождение Стругацких с Ариадной Громовой и прочими писателями их времени, я хотел тогда пригласить её на свой день рождения, ведь она на тот момент была единственным человеком, занимавшимся литературным творчеством, с кем я мог наладить хоть какой-то контакт. Этому, увы, не суждено было сбыться — я постеснялся её пригласить. Впоследствии на материале Машиных творений я написал «Подражание Фионе Вэйн», которым, кажется, все остались довольны.
Прошла пара месяцев, и я, собравшись наконец с духом, разобравшись с интерфейсом и узнав о том, что каждому произведению присваивается на сайте свидетельство о публикации, решился продвигать своё творчество в массы. Разместив «Выход ненависти» и «Скачок в 12 лет» (06.05.06), затем «Сектант и Пети» и «О моём грядущем читателе» (07.05.06), я, как и все начинающие авторы портала, стал ожидать потока рецензий, который должен был хлынуть, как мне тогда казалось, в первый же день. Естественно, я не получил ничего, как и большинство. И тогда я справедливо решил, что стоит начать писать рецензии самому.
Самый первый отзыв я, правда, написал сразу же — впечатления от «Мая» Лисы А. Датированная 6-ым июня, рецензия получилась задним числом, о чём я тогда и не думал вовсе. Перед тем, как опубликовать свой комментарий, я осознал в душе всё значение момента, ведь уже тогда я предвидел долгие годы сетевого писательства, ознаменованные мириадами рецензий — как написанных, так и полученных. Проникшись торжественностью, я преодолел оторопь и дрожь в ладонях перед лицом Вечности, и начал:
«„Я смахну с лица рукой огорчения слезу,
Буду ждать свою счастливую весну...“, — некогда пел господин Клинских, который её (весну) уже, к сожалению, не дождётся... А вот у нас, хочется верить, всё ещё впереди!»
«Спасибо, Алексей )))» — ответила та, чей ник из списка рекомендованных, по-моему, у той же Фионы привлёк меня своим пропелевинизмом.
Мне же никаких рецензий так и не пришло, и тогда я опубликовал «Пляску смерти», чувствуя, что её точно молчанием обойти будет сложновато...
10-го июня мне на этот текст пришло от Евгения Усовича такое:
«Вот это именно то, что я называю самолюбованием. Когда с таким восторгом смотришь на себя — „гениального“ в зеркало рукописи, то о каком смысле может идти речь?»
Ответ Михеева:
«Во многом вы правы, т.к. вещь писалась давно, и тогда ошибочно казалось, что создаётся действительно что-то новое. Но всё-таки смысл там тоже есть...
Кстати сказать, я „П.С.“ потому и опубликовал, что показалось, хоть она-то должна вызвать какую-нибудь читательскую реакцию...»
Ожидая новых рецензий, я, кажется, читал намного больше тогда, чем писал. Больше всего меня на начальном этапе привлекло сумасшедшее антихристианское постмодернистское балагурство В. Бердяева (не знаю, клон это или нет).
22-го июня я написал ему рецензию на «Книжный бунтъ. Глава 1». Вот она:
«Бросается в глаза очевидное влияние творчества Виктора Олеговича Пелевина. Постмодернизм чистой воды, будто по учебнику...
„Говоряще-генитальные“ имена и фамилии („Дик“, „Кокер“, „Хулио“, включая и логин автора (“derfallos” — А.М.)), да и вообще весь юмор произведения, вызывают безудержный приступ смеха, но дальше смеха дело пока, к сожалению, не заходит.
Представленный в произведении эпатаж неаргументированной критики христианства способен, я полагаю, отпугнуть от автора и довольно либерально настроенного читателя, хотя, с другой стороны, меня не отпугнул.
Жду продолжения!»
Виталий сказал: «Спасибо, Алексей.
Все верно, вы меня раскусили.
Продолжение обязательно следует.
Дальше, больше...»
В московской кастрюле под зноем летних рабочих будней (не каждый год беру отпуск) мне было интереснее думать о Прозе.ру, чем о чём-либо, связанном с работой. Показательно стихотворение из моего ЖЖ того периода:
«Сегодня позже выхожу...
Вскочив с кровати поутру,
Я в „Избранное“ захожу
И выбираю „Проза.ру“.
Я поражаюсь круглой цифре.
Мысли кружатся, словно в вихре!
Сто человек меня прочли,
Мечтал я хоть о десяти!
Порой и правда нелегко
Знать, как признанье далеко,
Но верный Знак неоценим:
Живу без грусти днём одним!»
(21 июня)
На работе я гадал, какая судьба ждёт всех нас — авторов, какого уровня — писательского или же уровня известности — кто из нас достигнет со временем (тогда я был готов видеть себя в будущем только номером 1 — не меньше: писателем, который придёт на смену постаревшим и исписавшимся Пелевиным и Лукьяненко); мечтал о тусах авторов в реальном мире. Виталия Бердяева мне хотелось встретить в Москве и сходить с ним в «Релакс»: познакомиться там с готками, выпить вместе...
Следующим откровением на Прозе для меня оказалось творчество Яго Яго (как выяснилось впоследствии, очередной эманации нашего замечательного неутомимого Сергея Неупокоева). Цитирую свой пост «Чтиво» от 25-го июня из ЖЖ:
«Только <что> оторвался от чтения произведений Яго Яго на „Прозе.ру“. Пока все не прочитал, не отходил от компьютера. Сначала не понял, <почему> это многие его так ругают, но в одной из рецензий нашёл ответ: за грубой формой читатели просто не хотят видеть содержание. Но мне очень понравилось: человек, бесспорно, талантливый».
И Виталий Бердяев, и Яго Яго (от зависти к последнему я написал «Как отпиариться на „Прозе“») быстро стали пассивны в творческом плане, а мне, впечатлённому по самое не балуйся Виктором Пелевиным и Венедиктом Ерофеевым, как воздух был нужен современный русский постмодерн в любой из его форм.
Я нашёл его в лице Игоря Руры, известного части моих читателей как Сергей Павловский. С талантливым автором из Ухты у меня завязалась дружба, которая длится и по сей день.
Теперь постараюсь вспомнить, в какой последовательности и кого за прошедшие три с половиной года из авторов Прозы я знал или знаю лично.
Первой была Ева-Лотта — девушка, чья рецензия на «Выход ненависти» навсегда впечатана в моё сердце:
«Я в восхищении!
Просто здорово! Снимаю воображаемую шляпу и подбрасываю её в воздух».
С Евой (Юлей) я гулял по ВВЦ сначала просто так, а потом, как ни удивительно это сейчас, уже не просто, о чём, собственно, и поведал в предыдущей главе.
Далее была Алина, на Прозе.ру она Алитта. Кое-кто из вас почти наверняка слышал её милый голос в новостях на «Эхе Москвы» или в других программах на том же радио. Одна из самых прекрасных и гармонически развитых девушек из всех, кого я знал. Слава Богу, дружим с ней до сих пор. Недавно ходили вместе в «Пушкинский» на третий «Ледниковый период: эра динозавров». Про то, как ходили с ней в «Релакс», надо будет рассказать в главе о «Релаксе»...
Некоторые из дам с Прозы, оказавшиеся мне ближе, чем друзья, в духовном и/или физическом планах, останутся здесь без упоминания имён по этическим соображениям.
Видеться время от времени с тем или иным автором «в живую» было дьявольски приятно. Читая на Прозе о встречах в Питере Шкирманов, Пашкевичей и прочих... авторов, я всякий раз завидовал, как Лимонов тандему Путин/Медведев. Идея собрать в реальности уже знакомых мне авторов родилась в голове сама собой. Первая встреча, которую я организовал среди пишущих на сайте, прошла 12 мая 2007-го и была приурочена к приезду Нэлля. В своём дневнике на Прозе я это дело прокомментировал так:
«Тюмено-московский ответ Петербургу
Вчера состоялась внеплановая встреча авторов Прозы.ру в Москве. Со стороны московских гра... молодых талантов присутствовали: Валентина Поднебесная, Элвер Касс, Алексей Михеев, голос Алитты (по телефону). Делегация Тюмени была представлена такими людьми, как Нэлль, Катя (его муза, которая сама не творит на сайте) и Ветер Воды.
Встреча прошла на высоком уровне, все остались довольны общением друг с другом. Для меня события начались со встречи с Нэллем и с распития пива “Tuborg” и “Guiness” у меня дома. Оттуда мы поехали на „Библиотеку им. Ленина“, встретили Валентину, потрясающего человека и писателя (особенно, учитывая возраст). В музей Вернадского мы опоздали, как и в храм Василия Блаженного, пошли в „Макдоналдс“ через Александровский сад (встретился интересный то ли бомж, то ли не совсем, знаток тяжёлой музыки), в саду встретили Юлю „Ветер Воды“. Из „Макдоналдса“ поехали на Воробьёвы горы, туда чуть позже подъехали Элвер и Катя...
Фотоотчёт о проделанной работе ждите на странице автора Манагос, на которой пишут трое из вышеуказанных авторов».
Валентина Поднебесная (ex-«Мрачная») и Нэлль, которых я познакомил и которые всё ещё дружат, пишут в сходной стилистике любовного (этого компонента больше у Нэлля) фэнтези (больше у Валентины). Писали, точнее... Сейчас они отошли от литературы — для них это не смысл жизни. А вот для меня — да, смысл и большая часть её содержания. Порою мои знакомые не выдерживают груза многолетнего водительского труда за рулём аполлоновой «Нивы», предпочитая, так сказать, материальное «Шевроле», хотя таланты среди них попадаются недюжинные. Но формула успеха не из одного таланта ведь состоит, иначе это было бы простое тождество. Разовью эту мысль. Недавно из ЖЖ Евгения «Отца» Алёхина узнал фамилию более или менее молодого автора — Прилепин. Учитывая в некотором роде иронический контекст, решил сперва, что это стёбное обозначение Пелевина. А вот и нет — зайдя в книжный, увидел обилие книг данного писателя. Начинал он, как я понял, с книги о Чечне, ибо сам он воевал и знал, как и о чём тут сказать. Эта книга (название — «Патологии»), которую я пока не прочёл, оказалась единственной у писателя, которую я нашёл в без-SMS-очном доступе к скачиванию. А что? Меня-то бесплатно читают... К слову, вопросу электронных носителей в контексте литературы я ещё уделю место в этой главе. Полистав несколько работ Прилепина, я наткнулся на практически платоновские «Диалоги» — книгу в форме бесед с известными и пока не очень известными людьми, избравшими целью жизни писательский труд. Был там знакомый того же Жени Герман Садулаев, был и Сергей Лукьяненко (о нём в этой главе будет много сказано...). Страницы, посвящённые беседе с последним, я проглядел прямо в магазине. На вопрос о том, случайным или закономерным видит Сергей свой успех, последний ответил, сославшись на другого автора, разработавшего принцип «ТРОЯ»: «талант», «работа», «опыт», «ярость». Бывает достаточно пары его составляющих, но лишь все вместе они могут гарантировать хотя бы какой-то успех.
Вторая встреча 24 января 2008-го года слегка отличалась по составу и характеру проводившихся мероприятий. На ней присутствовали: я, Валентина Поднебесная, Нэлль, Элвер Касс, плюс ребята не с Прозы: Андрей и Гриша. Алитта пришла лишь на третью встречу авторов.
Сидя в «Макдоналдсе», мы решили (с моей подачи) написать какое-нибудь произведение. Осуществлялось это таким образом: один пишет на салфетке, загибает её, другой продолжает, не читая написанного предыдущим. Текст был отредактирован мною, в этой версии публикуется и здесь. Я чуть изменил его, чтобы он приобрёл более личностную окраску:
«Солнце зашло за круг мира — теперь можно было расслабиться. Главное — не увлечься и не перебрать с дозой мороза под кожей ищущих твоего присутствия в окне. Но неактуальность — дитя прошедшего времени — своё берёт всегда. Своё взяла и сейчас, в то время как огненный меч, по волшебству возникший в руке N, не смог спасти ситуацию и растопить лёд. Котёнок так и не смог вылезти из-за кресла... Что ж, его проблемы. Мёртвые твари не творят рассказы, и до них нет дела живым кумирам.
И вроде видишь свет, но вновь в конце тупик.
Всего один ответ всё мог бы объяснить...
Но кружка упала, разлив драгоценное пиво. Кружка упала... Кто смог бы сказать лучше?
Хомяк, конечно же! Жывотное подвело итог: меч — ничто, тексты — важны. Кто оспорит разумную тварь?.. Впрочем, гей-туса котят и хомяков какой-то не известной никому национальности, где-то в не обозначенных на карте местах, то есть в кафе „Шок-оладница“,
Решив отомстить за родителей честь,
Исполняли свой суд, позабыв, кто он есть.
Он, впрочем, никто. Он затерян в толпе нетрезвых орков, грузивших 22-го января лес на станции „Галич“. Облака плывут в Абакан, он ужасно сейчас не пьян... На груди его символ — „инь-ян“. Я не пьян и не буду уж пьян.
Раздался колокольный звон, сверкнула молния, кто-то закричал в соседней квартире... И всё было именно так плохо, как могло быть. Потому что, подвергнув деревню остракизму и продразвёрстке, Синий Шар Ар, лишив себя уже окончательно сублимативной традиции креокала, не придумал ничего лучше цитаты из Nell’я: “Shit happens sometimes... But why sometimes is always?..” Действительно, why? х.з. ...
Старик стирал из истории свои старые портянки. Он полоскал их в тазу и поласкал себя в области таза. Рядом громыхнуло. „Громыхнуло“ — подумал младенец. Окно разбилось, и что-то влетело в комнату, крича команду “Подъ*б“!.. Молодой мужчина лишь вяло поморщился, скуксился.
Всё это вряд ли спасёт его душу —
Зло так легко не прогонишь наружу!
Увидев же это безобразие, трушный хомяк впал в пафосную депрессию».
Во время этих встреч никто ещё не мог похвастаться напечатанными произведениями, но позже свои публикации я сам дарил авторам и просто знакомым: Алитте, Даше Телегиной, Максиму Кубышкину, Лизе, Кийе Пигоспио, Сандре Лекс, Лене Цирнштайн...
Некоторые авторы с Прозы при встрече точно так же дарили мне свои публикации: Максим Гуреев из Великого Новгорода, с ним мы бухали в «Кружке» в центре; Алекс Сергеев из Николаева (Украина) и Женя Алёхин (я запутался и не могу сказать, в каком он сейчас городе учится или работает).
Женя подарил мне петербургскую «Неву» со своей блестящей «Третьей штаниной», когда пришёл ко мне на день рождения в марте (или само празднование было в апреле?) 2008-го. Я тогда ещё только ждал свою первую бумажную публикацию из Новокузнецка — несколько экземпляров журнала «Страна „Озарение“» с моим рассказом «Зэк в шоколаде и PLU». «Нева» не была подарком на день рождения в собственном смысле, потому что он также подарил мне, как писателю-фантасту, игрушечный бластер. Я был рад, в детстве от такого я бы пришёл в настоящий восторг: полифонически «стреляет», светится от батареек... Мы много бухали в тот день. На видео навек запечатлено, как Евген сидел в Сети за моим компом, когда я подошёл со своей на то время недавно купленной «мыльницей» и обратился к «писателю-атлету» так:
— Вот… Евгений, пару слов для истории… Войдите в историю!
Женя глотнул пива, подпёр рукой щёку и с неподражаемым отсутствующим взором выдал:
— Сейчас мы находимся в таком моменте... Нам нельзя размножаться! Нам можно еб*ться, но нельзя размножаться!..
Пришедший также на мой д.р. Макс Кубышкин принёс в подарок две пары боксёрских перчаток, и при этом всего один шлем. Не обращая внимания на шлем, мы спарринговались с Максом, ограничив договорённостью область нанесения ударов до среднего уровня. О Макса я вывихнул палец, который потом месяц болел. Практически с одной рабочей рукой я дрался уже с Женьком, который был довольно пьян и, не думая о правилах, пару раз метился мне в голову. Я, соблюдая правила, лишь усилил натиск на среднем уровне, отчего он упал на стоявшую позади кровать брата. Однако в целом обмен прошёл достойно: много отличных ударов с обеих сторон, хотя удары Жени были посильнее. Этим Женя меня порадовал, а сам я с семи лет занимаюсь. Вечером подключили электро-гитару брата и исполнили «АСКП» (мой кавер на “Tourniquet” Marilyn Manson) — брат на гитаре, я и Мизантроп (группа “Biorate”) на вокале. Валёк внезапно обнаружил пропажу одного из своих двух телефонов, важного для работы. Валя грешил было на Женька, которого все увидели «в живую» впервые, но я не верю, что на такое действо способен человек, столь откровенно и беспристрастно описывающий свою собственную жизнь в рассказах и романах. По пьяни Валёк сам, небось, куда-то его засунул, или выронил где-нибудь... Валька Сопран окрестил за глаза «Мутным». Считается, что он меток на прозвища. Впрочем, не мне судить, «мутен» ли мой друг в ряде аспектов, потому что иногда я и сам таков... На дне рождения была ещё сокурсница периода, когда я учился в МГОПУ имени Шолохова, Татьяна Печеницына. О ней кое-что любопытное ждёт вас всех в четвёртой главе. Не пропустите!
Осенью 2008-го года состоялся очередной семинар молодых писателей в Липках. Я тоже подавал заявку на участие, но не прошёл. Из-за этого не переживал совсем, поскольку, во-первых, всё равно работал, а во-вторых, считая, что мне там будет скучно, анкету заполнял «на отъ*бись». Некоторые из участников, кажется, наврали там про свои литературные регалии... Что ж, их право. Кое-кто из моих друзей (на тот момент) и знакомых выразили желание участвовать и прошли. Кто не прошёл, тот звонил, выяснял, что его творчество тоже понравилось, и всё равно, так или иначе, проходил вместо прошедших, но передумавших ехать.
19 октября 2008-го года относительно рано утром я стоял на платформе Ярославского вокзала и встречал Серёгу Павловского (“LaZy”). И себе и ему я прочу большое литературное будущее, поэтому, ожидая поезд с минуты на минуту, я осознавал историчность момента в полной мере, ведь я должен был впервые увидеть Лэя! А он — меня…
Вместе мы поехали на «ВДНХ», откуда собирались с Женей Алёхиным пойти к нему — в общежитие ВГИКа. Оттуда до офиса организации, отправлявшей в Липки, было рукой подать. На «ВДНХ» зашли сначала в «Евросеть» купить Лэю московский «МТС». Когда по новой «симке» Серёга названивал Отцу (ещё в офисе «Евросети»), он увидел в окне двух чернокожих людей и радостно завопил, оборвав какую-то свою же фразу:
— Нигеры!!!
В Ухте молодой талант такого не видел.
Когда Женя спросил его в трубку, где мы сейчас находимся, а он переадресовал этот вопрос уже мне, то я молвил:
— В Нигерии.
Серёге шутка показалась смешной, может, всё ещё от шока при виде негров...
Мы дошли по проспекту до улицы Б. Галушкина, на перекрёстке чуть подождали Евгения. Последний купил продукты в магазине, в том числе безалкогольного пива (другого ему нельзя...), и мы все вместе пошли в общагу. Меня не предупредили, что с собой нужно иметь паспорт, а потому я прошёл под оставленный в качестве залога Женин. Глянув придирчиво на меня, пришедшего в полном обмундировании (косуха, балахон «Мановара», кожаные перчатки без пальцев), он изрёк:
— Соседи все надо мной ох*еют — металлиста привёл!
Я ответил:
— А мне по х*й!
Мы поднялись в обшарпанное жилище молодых дарований. Я и Серёга познакомились с соседом Жени Стасом, также участником «Липок» и лауреатом так и не доставшегося мне «Дебюта». Он подарил мне два аудио-CD: “Soilwork” (про мой текущий и предыдущий «вёрк» будет рассказано в следующей главе) и “Mnemic”. На полке также стояла книга Марата Басырова с дарственной надписью Жене и его бывшей любви Сигите. На стене висела мишень для дартса, в которую Отец кидал дротики, повесив туда Сигитину фотку после разрыва... Довершали картину по-ерофеевски тщательно записанные долги Жени (оплаченные были вычеркнуты) на стене; его же сценарий, страницами которого были заклеены окна; компьютер и электрогитара Стаса. Подбор книг был, на мой скромный взгляд, достойный — классика, совсем немного НФ, современные титаны духа...
Стас и Женя сварили суп и угостили нас с Серёгой.
Когда стало пора ехать в Липки, я пошёл с ними до здания, где вручали документы. Вскоре подошли Сжигатель Трупов с Яной Гробовски (занятное сочетание на слух...). Их и Серёгу, идущих из автобуса, как и дающего интервью Садулаева, можно было увидеть по зомбоящику в передаче о «Липках».
Едва увидев Сжигателя, Женька сразу прыгнул на него с разбега и повис, что свидетельствовало о теплоте их отношений. Мы с Лейзи видели Сжигателя впервые, в том числе и поэтому просто поздоровались за руку. Все вместе сфоткались (кроме делавшего снимок Женька). Я подождал, пока они рассядутся в автобус, и пошёл домой, полный светлых чувств... Немного жаль теперь, что я не поехал тогда. Всё же жить неделю в окружении творчески настроенных личностей — это заманчиво.
Писательская деятельность... Мне хочется верить, что в онлайн-ролевухе своей жизни я хорошо развил способность к ней. И если это хоть отчасти так, то отдельное спасибо тут нужно сказать не только самому себе, другим авторам Прозы.ру и моим лучшим в мире читателям, но и, совершенно точно, создателю сайта Дмитрию Кравчуку. Сама Проза.ру для меня, прежде всего, — «бумага». Из-за этого какие бы то ни было претензии к ней не как к «бумаге» кажутся мне глупыми либо свидетельствующими об избалованности, что, по сути, одно и то же. Когда я вижу такое нытьё на Прозе, я сразу живо представляю себе эмбецила, сидящего перед только что сохранённым вордовским файлом «Как я правёл этад день» и ждущего сиюминутной славы. Ребята, вы чего?! Как будто Кравчук каждому лично пообещал перманентно первое место в рейтинге. Копошение из-за баллов, увы, слишком многих подобно спазмам голодных глистов в кишечнике и не вызывает лично у меня никакого сочувствия, максимум — желание дать по е-баллу. Впрочем, нельзя не оговориться, что сам-то я научился синтезировать баллы без клонов и даже без дополнительных публикаций или рецензий, тем более — без денег, но лишь в последние месяцы и пока не «забанили».
Без Прозы.ру мне было бы хуже жить, она — часть моей жизни. В 2006-ом, пробыв на ней где-то полгода, я понял — главная её часть. Тогда ещё Проза не разрослась до текущих масштабов промышленной клон-базы, и всего, кажется, тысяч двадцать авторов, большая часть которых означала лишь имя с фамилией на пустом листе, воспринимались мною, как большая семья. Поэтому современный «стихиризм» (в плане имеющегося количества при наличном качестве) лично мне видеть больно... Сейчас на «главной» на Прозе написано, что нас там 75 000, то есть, думаю, около пары тысяч худо-бедно продолжающих творить, остальные — клоны или авторы одной-двух старых публикаций. Кстати, еду сейчас в метро, и поражаюсь, какие бывают злые толкучие люди и нелицеприятные е*альники — аж башка болит и стилус опускается... Итак, в последнее время на сайте я пишу произведения и практически не пишу рецензий. А прошлый мой энтузиазм отражён, например, в лирике начального периода:
«Граф Оман»
Наш граф Оман имел коттедж,
С биде отличный туалет,
Крутую тачку цвета беж
И, без сомнения, и-нет.
С похмелья утром мозг несвеж,
И, скушав киевских котлет,
С любовью гладя свою плешь,
Граф влез в порыве в Интернет.
Не жаждой бизнеса томим,
Иль порно-сайтов поутру,
Но чем-то всё же вдохновим,
Он сделал выбор: «Проза.ру».
Он, выбрав ником «Мастер слова»,
С утра до вечера творил.
Стуча по «клаве» снова, снова,
Он где-то в облаках парил.
Жена, любовница и дети —
Их для него закрыл туман.
Его прочли и те, и эти.
Вердикт таков: «Ты — графоман!»
Вскричал хоть громко, но нечётко
(Видать, он всё ещё был пьян),
Задрав свой графский подбородок:
«Да, граф я, но не графоман!!!»
Едва слегка поуспокоясь
И напечатав свой ответ,
Уж замков из песка не строя,
Уже поняв: это не бред,
Он получил рецешек кучу
От местных проз-авторитетов,
Лихих, смекалистых, могучих,
В душе — непризнанных поэтов.
Ему сказали: «Пишешь плохо.
Старайся лучше — и прокатит!» —
Так рассуждал Михеев Лёха.
Айс рассказал ему о брате.
Скорее трансмутировать
Призвал его Стас Камень.
Йог — просто медитировать
И мыться в русской бане.
Испить канистру яда —
Совет от С.П.П.
А Игорь Рура предложил
Катамаран и канапе.
Чего-то молвил свысока
Клон некой Виолетты.
Жаль, непонятны Жиганца
Блатные диалекты...
Запутавшись, кто — клон,
Кто — он, она или оно,
И обессилев от компа,
Наш граф взглянул в окно.
Уже приблизился рассвет.
Пора чуть-чуть поспать.
— Ну, двинься, двинься,
Что ты, Свет?.. —
Свалился граф в кровать.
* * *
Я знаю, многих я забыл
(Хоть многих — справедливо),
Но, думаю, меня поймут,
Ведь всё равно красиво!
Ведь если тысяч тридцать пять
Всех клонов и не только
Я начал бы перечислять,
Была б головомойка!!!
(12.09.06)
Кое-кто из упоминаемых авторов и тогда-то был мало кому известен, кроме такого фаната Прозы.ру, каким на тот момент я был, а сейчас — вообще частично перешёл в Лету Интернета.
Параллельно я ещё правлю рассказ подруги с Прозы.ру.ком, и поражаюсь, какие же есть добрые девочки!.. Всё же не только индикатор метро есть на Земле... под землёй.
Я бы хотел обратиться теперь к своему рассказу «Магазин Восьмёрка». Начинается это произведение с эпиграфов:
«Вся жизнь конвейером широким
Прошла…
И высадила вдруг».
и
«„В начале было убогое Словосочетаньице Монтёр Восьмого Разряда. Кроме него, ничего не было. И было Словосочетание Самим Монтёром, как бы глупо это ни звучало и как бы безграмотен Он Сам ни был, чтобы понять, что такое „Словосочетание“. И построил Он Великий Магазин. Магазин Он назвал по собственному имени — „Восьмёрка“. Он (теперь уже Магазин) представлял собой Монорельс... И породил Монтёр Систему Потребителей…“ (цитируется по изданию: „Монтажная Библия в пересказе Нацвеля Пассажироводова“. „Сборка Конвейерная“: М-с, 2202, изд-ва „Монолит“ и „Бесконечность 8“)».
Оригинальная шутка «В начале было слово, и слово было убого, и слово было Бог» является интеллектуальной собственностью великой женщины Елены Анатолиевны Тимошенко, про роль которой (на самом деле, конечно, не великой, но рудименты и атавизмы былой любви к ней возвеличивают эту даму в моих глазах) в моей жизни стоит рассказать отдельно, что я позже и сделаю.
А вот как я создавал сам рассказ:
17.03.07
Я шёл по ВВЦ на конференцию по вопросам сетературы с участием Лукьяненко (был заявлен как участник, но прийти не смог), Максима Мошкова, Дмитрия Кравчука (после конференции я взял у него автограф) и других интересных людей. Мне на глаза попалась вывеска «Мёд России», которую я по слабости глаз прочитал как «МВД России». Это подтолкнуло меня к созданию идеи «Жизнь как магазин», которая нашла отражение в будущем рассказе:
«<...> взгляд ловил всяческие соблазны наподобие Лавок „ДВД“, „МВД“, „Менты“, „Закон и Правосудие“, „Чиновники“, „Совкородка“, „Глобальная концепция жизни“, „Оружие“, „Глобальная концепция смерти“, „Патриотизм“ и многие сотни тысяч других, из всех слоёв жизни, на самый привередливый вкус... От разнообразия рябило в глазах».
Концепция «Циклов» — движения по висящей в пустом пространстве восьмёрке (перевёрнутой) — пришла позднее. Цикл жизни — период «от зарплаты до зарплаты» — показан с постмодернистской позиции — без хронотопической привязки. Таким образом, пресловутые 360 Циклов — это 30 лет жизни, приплюсованные к 30-ти уже прожитым героем.
Главное, что узнал на конференции — это что многие люди из окололитературных кругов верят в то, что бумажная литература перестанет существовать в будущем, уступив место электронным носителям, как mp3 пришёл на смену CD, а до того диски заменили кассеты и винил. С такой интересной конференции я ехал на монорельсе. Это позволило выстроить в голове сюжет в том виде, в каком он представлен в рассказе (на мой тогдашний взгляд, лучшем у меня). Тогда же рождается и “Deus ex machina” — прообразом его является Лужков:
«Монорельс подъезжал к лезвиям АСКП. По обочинам телеги не было видно ничего, кроме пустоты, и поэтому казалось, что Монорельс парит в воздухе. Внезапно вращение лопастей прекратилось… Моисей недоумённо выпрямил спину.
Из подъехавшего «бумера» вышел мужчина с большим круглым лицом и в чёрной кепке.
— Ты кто? — поинтересовался Моисей.
— Я — Монтёр Восьмого Разряда Из Машины!
Лёгким профессиональным движением Монорельс был пущен в ход снова… Не боги горшки обжигают, но боги следят за тем, чтобы процесс Пассажиропотребления шёл бесперебойно…»
Купив у «Тимирязевской» баттл аргентинского вина, я поехал домой, а вечером уже сорвался заниматься сексом с поклонницей с Прозы.ру, которую до того «в живую» не видел, но с которой практиковал секс по мэйл-агенту. Дабы избежать излишней «лимоновщины», никаких имён называть не стану. Для особо пытливых умов поделюсь своей радостью двух-с-половиной-годичной давности: минет и анал были. Это в пику некоторым другим, менее сговорчивым дамам с Прозы...
29.03.07
В голове родился финал произведения во всей его многозначительности. Финал долго не придумывался. Но когда я сидел на лавочке в Солнцеве, я представил, как заглядываю за экзистенциальный край этого Бытия, поднимаясь на цыпочки с поребрика мироздания.
Рассказ был уже дописан, но Проза отключилась, по-видимому, на профилактику. Лишь утром следующего дня я опубликовал эту вещь, где есть ещё и такие слова:
«<...> в последний момент до сознания Моисея доходит тот факт, что кружение не приведёт ни к чему. Сколько ему осталось? Циклов 360, в лучшем случае. А потом — что? Ничего. То-то и оно…
Моисей подошёл к краю Платформы Монорельса. Почему-то на его памяти так никто не делал. Беседовавшие о чём-то Пассажиропотребители мигом замолкли, как радио, выдернутое из розетки…
Присев на корточки, Моисей заглянул за край… И тогда он увидел…
Крест и могила. Руки без движения и Первозданное Небытие. Смерть и рождение.
Новый круг, зародившись в теле старого, кричал о приходе в вечнодвижущийся мир».
Вероятно, какие-то интересные факты я сейчас упустил, но, может, ну их вообще, эти факты...
Попытаюсь нарисовать путь Монорельса. Итак:
----8Б--------8Е
--/---\-------/---\
8А---8В(8В')----Д
--\---/-------\----/
---8Ж---------8Г
Вышенаписанное призвано проиллюстрировать то упорство в проработке деталей, тщательность во всём относительно рассказов, которые я сейчас отчасти, возможно, подрастерял… Но если это и так, то не полностью. У каждого из нас есть враги — такие, как Лень, Трусость, Сомнения... Нужно научиться распознавать их в лицо, а затем убивать не дрогнувшей рукой. Тогда можно будет с гордостью пробивать себе путь на этой войне, именуемой Жизнью, а не просто тупо валяться на ложе медленного увядания...
Итак, энтузиазм спал, так как слава без денег не может удерживать всё моё существо более пары лет. Сейчас альтернативный сайт платит мне за творчество вэб-деньги, но первая любовь — Проза.ру — не перестаёт удовлетворять писательское либидо попеременно с новой любовницей — Прозой.ру.ком.
Система баллов увеличивает скорость создания, но при этом отрицательно сказывается на качестве произведений. И всё-таки, когда я хожу по Москве, а мои вещи висят на «главной», мне трудно не поддаться иллюзии. Мне кажется, что я довольно легендарен.
Шло время, и дружеские и приятельские отношения на Прозе сменялись враждой, взаимными глупыми обвинениями… Всё это не могло не вдохновлять меня ничуть не меньше былой идиллии.
Так я родил
Прозабудь
Я вам не поезд, и я не пойду
По кем-то предложенным рейсам.
Живу, как хочу, и пою про «Еду» —
Я сам проложу другим рельсы.
Вам нечем, пожалуй, меня удивить:
Я шёл по спирали сквозь дрожь и круги
Всегда вопреки, где друзья вдруг — враги.
Плевать, ведь меня не переубедить!
«Забудь!» —
На устах
Сквозь боль и сквозь страх.
Твоя роль,
Твой Путь;
Лишь им годен будь!
Забудется всё, что проститься не может,
Но, чтобы не вышло себе же дороже,
Я буду стараться не верить тому,
Кто ищет лишь свет, игнорируя тьму.
Забудутся те и забудутся эти,
Кто стоил чего-нибудь на этом свете,
Кто предал свой Путь, или шёл кто им всё же.
Стишок сей дурацкий забудется тоже.
«Забудь!» —
На устах
Сквозь боль и сквозь страх.
Твоя роль,
Твой Путь;
Лишь им годен будь!
Озябший, покинутый, я прозябалл
В душе, но не в теле. И в ней подметал
Глубины сознанья в надежде проститься,
Стать проще, пастись и немного поститься.
Что выйдет из этого? Вскоре узнаю.
Такой же, как все, кто сторонятся края,
Но плюшкой алхимика, пекарь, создай
Прямую дорогу нам в счастье и рай.
«Забудь! Я обращу все слёзы в смех!»
Я верю. Грамм надежды на успех.
Я верю, что добьюсь чего-нибудь.
Что вы сказали, сэр? — Сказал: «Забудь!»
…Говорят, на месте Прозы.ру когда-то был сайт для «голубых», от которого он сохранил часть дизайна (не только дизайна, добавлю я). Что сказать, один человек, имеющий отношение к «литклубу» Кравчука (кто, какое — не суть), завуалированно предлагал мне переспать.
Напоследок расскажу о том, как я общался с известными писателями. Я уже писал об этом в статье о группе “Slade”. Привожу далее кусок оттуда с небольшой правкой.
Мне, как филологу, интересно было отметить при поверхностном ознакомлении с творчеством данного коллектива, что в названиях дисков и отдельных песен, например, “Cum On Feel The Noize” или “Mama Weer All Crazee Now” искажается правильное с орфографической точки зрения написание, что позволяет упрощать фонетически неадекватный литературный английский. Кстати, о птичках… Почти абсолютно уверен в том, что эта вещичка (“Mama…”) вдохновила в своё время группу „Кино“ на написание композиции под названием „Мама, мы все тяжело больны“ („…Мама, мы все сошли с ума!“). А уже на эту Цоевскую композицию на концерте „Клинское-Продвижение“ группа „Ва-банкъ“ во главе с бессменным и бессмертным лидером А.Ф.Скляром делала cover. У А.Ф. Скляра я брал автограф на книжной ярмарке, куда попал по блату. Вы хотите знать, что там ещё происходило? Я расскажу…
Для меня прежде всего было интересным общение с такими людьми, как Сергей Лукьяненко, Макс Фрай (хе-хе, я до того момента не знал, что это женщина), Андрей Макаревич, Александр Ширвиндт и представители издательств, специализирующихся на нестандартной фантастической литературе (к коей я грешным делом отношу и свой фантастикопостмодернизм). Только общение с издателями принесло одни разочарования — везде я то не соответствую политике издательств, то вообще пишу не ахти (если прислушаться к смыслу ответных имейл-посланий). То ли дело Фрай, Макаревич и Лукьяненко, ну… ещё была одна девушка, благодаря которой я туда и попал, но это никому не интересно и никого не касается! Общение с писателями я уж точно никогда не забуду (особенно, если где-нибудь опишу, например, здесь).
Пройдём в алфавитном порядке по счастливым событиям счастливого июня 2007…
А! Автограф-сессия и беседа с Лукьяненко. Хронология основных событий:
1) Сергей подошёл к шатру, но Виктор Ерофеев был ещё там — не пожелал перейти в специальный шатёр „для автограф-сессий“, so to speak.
Лукьяненко объяснил, что прошёл сейчас один, без организаторов, на свой страх и риск, как он выразился. Договорились они с Виктором, что тот освободит помещение, заодно поболтали немного о жизни (я с содроганием и трепетом внимал беседе настоящих писателей. Куда там мне?.. когда я дорасту? м-да, не надо о грустном…).
Мои подозрения о возможности плагиата у братьев Вачовски при создании „Матрицы“ Лукьяненко не очень охотно, как мне показалось, подтвердил (скромность?.. учитесь, будущие “лукьяненки“!), отметив не только факт выхода в свет „Лабиринта отражений“ раньше, но и доведя до сведения скептиков, что польский перевод тоже появился до кинопохождений Нео… Грандмастер, однако, сказал, что там, если и есть плагиат, то мелкий, он на него не обиделся, даже допускает мысль, что братья сами всё придумали. Сергей Васильевич вспомнил, что и сам порой придумывает историю, а оказывается, что такое уже было описано до него.
Одна дама из зала подарила Сергею «замоленный артефакт», как она выразилась. Она вообще много рассуждала о религии, сыпала цитатами из Флоренского, осуждала молокан. Лукьяненко всё кивал ей, зрители же всей сцены еле сдерживали свой смех. Про женщин так говорить нехорошо, тем более, искренних в своих устремлениях и убеждениях. Я и не говорю. Говорил Хаджи-Мурат. Что он говорил?.. Толстого Льва надо помнить! Говорил, что у женщины ума в голове — сколько на яйце волос. А яйца у меня сейчас, это уже я добавляю, в ожидании будущей жены из другого города, снова не оправдавшемся, начисто выбриты.
Б! Блин, как же классно было в июне! Хочу обратно.
Макс Фрай, с творчеством которой я, к своему стыду, знаком до сих пор довольно поверхностно (то бишь, читал лишь одну статью „Казусы с Пелевиным“, которую нарыл в Интернете, узнав о существовании оной из закладки, вложенной в купленный мною том „Шлема Ужаса“ Виктора Олеговича). Встречи, как я уже обмолвился вскользь, проходили в специально поставленных шатрах. А сама ярмарка, к слову, в ЦДХ, куда я также попал впервые. Короче говоря, Макс ответила на мои вопросы в конце своего выступления (в ходе которого я не мог её видеть, так как опоздал на встречу и оказался где-то на „Камчатке“ вне шатра за спинами, и всё удивлялся: неужели это у мужика голос немужицкий такой?..). Макс оказалась (гм, Макsим?) вполне симпатичной женщиной, к моему удовлетворению. Хотя мне-то что?.. А то, что я абстрактно рад. Просто за других. Так вот я и живу. Это другие всё ищут, на что бы обидеться, поскулить и использовать, как повод... А мне и так хорошо и легко, и вообще!
В! В общем, про Макаревича скажу только, что сначала меня напугали, сообщив, что он, презентовав свою детскую книгу, скрылся. Это было бы большим разочарованием, если бы оказалось правдой. Но, к счастью, сразу же после этих слов Наташи (привет Наташе, все машут ручками) он показался на горизонте, двигаясь в сторону выхода. Но не тут-то было. Андрей был остановлен, принуждён к выслушиванию моих признаний в старом поклонничестве и выдаче автографа.
Глава 4. Б/у-дни
Когда мне в первый раз предложили как курьеру «на чай», я долго отказывался, ибо полагал себя, как ни нелепо это может звучать, «аристократом духа». «Какие тобе, бляха-муха, „чаивые“-та!..» — думал я примерно так... Но всё меняется в нашем мире. Единожды приняв законы — порою сухие, словно опавший лист, — по которым он существует, я понял: что-то изменилось во мне самом. Взгляды стали реалистичнее, по Достоевскому «шире», а я — взрослее, что значит — ступенью ближе к той самой сцене, на которой когда-нибудь мне предстоит разыграть последний акт моей экзистенциальной жизненной трагикомедии. Что ж, по крайней мере, больше я не боюсь получать «чаевые»...
Работаю, зарабатывая деньги, я начиная с двенадцати лет, и с некоторыми перерывами проработал потом всю последующую жизнь; работаю даже сейчас, пока пишу: этот сколь бесящий, столь и необходимый процесс не думает останавливаться невзирая ни на какие кризисы. Начинал в детских трудовых лагерях, об этом попозже. Тема нашей главы — работы со второго курса МГОПУ им. М.А. Шолохова и до сегодняшнего «кризисного» времени, то есть до конца августа 2009-го года.
Восстановить здесь почти всю или большую часть последовательности будет легко благодаря пока ещё не очень многолетнему стажу и «умелой» памяти, «цепкость» которой отметил глубокоуважаемый В. Смирнов. Автофотографичность моей памяти проявляется порой в прямом смысле, когда я просто прохожу по улицам. Раз! — куча говна на Китай-городе, раскинувшаяся прямо перед храмом. Два! — какая-то лужа, текущая из дверей магазина «Элитный парфюм» на Чистых прудах. Образы цепляются гранями за полки склада мозгового железа, накладываясь друг на друга и непроизвольно классифицируясь для удобства будущего пользования.
Парфюм я вспомнил не случайно, ведь теперь я хочу рассказать вам о моей работе дистрибьютором «экологически чистой» косметики из Швеции в течение около двух недель второго курса. Это был мой первый опыт деятельности в области «сетевого маркетинга» (как говорил один герой моего рассказа «Двуглавый дракон», имевший прототип в реальности, — «…линейный маркетинг в наше время есть полное фуфло»). Четыре года спустя был и второй.
 В далёком уже двухтысячном году из объявления на каком-то столбе я узнал о вакансии в компании «Орифлэйм» (само название там не указывалось). На собеседование в гигантский офис на «Спортивной» соискателей привёл «спонсор», встреча с которым состоялась в метро.
«Косяки» начались сразу же — запутав неопытного молодого человека, его втянули в свои адские сети... С порога они затребовали, если память не изменяет, 150 рублей — сумму для оплаты расходов на меня, связанных с каталогами и документацией. Тогда я не знал ещё, что если просят деньги, даже 150, то лучше всего резво делать 360. И по моим тогдашним возможностям, и по тогдашнему времени 150 рублей были не тождественны теперешним «кризисным» 150-ти рублям. Чего вы хотите, если на первом курсе я мог себе позволить в день только бутылку «Московского» пива за десять рублей, или, если уж брался шиковать, то прямо в вузовской столовой «Третью Балтику» где-то за пятнадцать рублей, пить которую, глядя в глаза сидящей напротив через стол симпатичной молодой преподавательнице английского Ольге Вячеславовне Матыциной, было особенно волнительно-приятно, и более или менее сытный «Сникерс» там же.
Узнав, что просят деньги, моя мама сразу почувствовала неладное, но я по неопытности не послушался голоса разума в её устах. Итак, на «Орифлейме», после покупки необходимого минимума и ознакомления с кратким курсом истории «нашей замечательной компании» в соответствующей брошюрке, я отправился через пару дней на обучение «сетевому ремеслу». Мой номер как дистрибьютора у них — «160930».
Обучение происходило (а может, и происходит — не знаю) в здании кинотеатра «Полёт» на «Сходненской».
Когда я впервые пришёл на «обучение», кто-то из новых работников был уже, как выяснилось, не в первый раз, но не до конца понял специфику — это было видно. Возможно, не пришёл бы и я сам, если б сразу всё понял. Тут имелись представители разных возрастных групп, в основном, возраст был средний — 30-40 лет. Оба пола были представлены равномерно. С удовлетворением я отмечал красивых девушек, которых не могла не привлекать близость к косметике и скидки для сотрудников. Кажется, и тут у нас просили какую-то сумму — я отчётливо помню, что ходил в палатку для размена крупной купюры.
На обучении нам живописно и в ярких красках расписывали, какая классная у нас фирма и какая классная косметика, которую не тестируют на животных — вот, видите эмблемку?.. — и — вообще! На конкурентов с «Эйвон» нам сходу «открыли глаза», дабы убить в зародыше всякую гипотетическую возможность ереси: “Avon” — дочерняя компания “Shell”, поэтому они, конечно, добавляют в косметику нефть. Каждый, кто красится с помощью «Эйвон», очевидно, обречён пасть жертвой борьбы за спасение мира красотой. Все мы ужаснулись, лишь один скептически диссидентствовал: «Интересно, а что у них про нас говорят? Вот бы знать!..»
Когда я отправлялся домой, случайно выяснилось, что женщина, являвшаяся моим «спонсором», живёт недалеко от меня. Мы вместе ехали на трамвае, и я расспрашивал её, выясняя, каков же средний месячный итоговый уровень дохода на фирме, с учётом всяких «бонус-баллов» и прочего дерьма. Она больше отмалчивалась в ответ, хотя заметила, что с этим всё нормально, о чём можно судить по такому вот показателю: она в любое время покупает детям фрукты.
Кроме «обучения», помню день вручения подарков обладателям наибольшего количества «бонус-баллов». Глядя на этих людей и особенно на подарки, volens nolens хотелось “to catch up with Johnsons” (англ. поговорка; «не отставать от Джонсонов» в смысле «быть не беднее прочих граждан»).
После одного из «обучений» мы все вышли на улицу пробовать свои силы в деле. Методика была такая: ты подходишь ко всем женщинам подряд и предлагаешь свою продукцию (иллюстрируя свои сентябрьские тезисы сентябрьским же каталогом)... На улице я ничего не продал ни сразу, ни потом; потом продал что-то лишь раз благодаря случайному знакомству. Кристина, о которой я узнал из рубрики «На заборе» журнала о приставочных видеоиграх «Великий Дракон», не только была симпатичной и жаждала новых знакомств, но к тому же любила тяжмет и жила по соседству. Как-то раз, когда мы гуляли, с ней пришла пышная красотка, как позже оказалось — неоднократная участница оргий с Пауком и другими членами «околокоррозийной» тусовки; она и купила у дилера Михеева какой-то хрени рублей на триста — то есть вложенную в бизнес долю я вернул. Больше мне ничего не было нужно, и я с лёгким сердцем решил ретироваться, пока ещё, мать их, не поздно... На это меня сподвигли многокилометровые «макдоналдсообразные» очереди за продукцией и глобальное отсутствие интереса со стороны target group.
«Не каждому дано быть богатым» — кольнула меня напоследок своим фруктовым жалом худая «споснорша».
«И слава Богу!» — вздохну лишь облегчённо спустя столько лет...
Через четыре года, когда меня поставили один день раздавать календарики на рынке, мой коллега (только на тот день: по-хорошему тогда он был менеджер, а я — торгпред-курьер; нам нужно было раздавать рекламу нашего «Золотого трюфеля», напечатанную на лицевой стороне календарей) тоже отметил, глядя, что я не в охотку и не очень цепко втюхиваю календари, что я не могу много зарабатывать. Ага-ага, кто бы спорил... Не еб*т, мы — писатели! Вот и все дела...
После того, как я с радостным чувством уволился в 2000-ом, мне ещё пару месяцев приходили по почте «орифлэймовские» каталоги.
С косметикой я лоб в лоб столкнулся ещё раз уже в 2005-ом: самые «хлебные» заказы в мою курьерскую службу поступали от «Л’Ореаля», так как там вес пакетов с подарками определяли курьеры, как уж могли, а за него фирмы-заказчики тоже платили. Добрая женщина на выдаче заказов всегда верила нам на слово или сама определяла навскидку больше, чем нужно, иногда было даже немного неудобно.
После увольнения из «Орифлэйма» я взял отпуск на учёбу — понял, что с моим столь ответственным подходом к ней работа хреново сочетается.
Лишь летом после второго курса я снова влился в поток трудовой деятельности...
Благодаря «Идущим вместе», в которых я когда-то состоял, а может, формально и состою — не знаю, — мы с братаном, также тогда членом этой жуткой организации, получили первую из трёх наших совместных работ (не считая трудовых лагерей). Об «идущих», думаю, стоит рассказать поподробнее.
Обратимся к такому неоднородному, но зато поистине народному источнику, как Википедия:
«„Идущие вместе“ — российское проправительственное пропутинское молодёжное движение. Создано в 2000 году — как полагают, по инициативе Администрации президента РФ. Возглавлялось Василием Якеменко».
Валентин Новичков, послуживший прототипом одного из героев (не Валжанова) в моей книге «Не жми на кнопки!», живущей пока лишь виртуальной жизнью (впрочем, живущей там вполне себе сносно), вошёл в эту организацию и для начала занял там пост начальника, кажется, «пятёрки». Он позвал туда часть друзей и товарищей с района (самого его привёл М***, тоже коптевский парень, которого после того, как с ним за руку поздоровался тогдашний президент Путин, все подкалывали, что он обязан больше не мыть рук). Сейчас Новичков убивает народ в каких-то «горячих точках», я видел его фотографию с автоматом и в камуфляже — впечатляет! Тогда же он позвал в организацию, в числе прочих, моего брата, а уже тот — меня. Мы получили удостоверения и майки с лицом Путина, под которым было написано: «Всё путём!» Точки в «путём!» были поставлены не над, как надо по идее, а под «е» — не знаю, с какой целью.
Когда наступило лето ноль первого года, ознаменованное для меня, помимо прочего, крепким, хорошим вторым студийным полноформатником «Иудейского священника» «рипперовского» периода, появилось время также и для работы. От «идущих» мы устроились консьержами (домофонов тогда ещё много где не было) в один дом где-то неподалёку от Ховрина. Нам обещали организовать поездку в Киев вместо денег в качестве оплаты.
Итак, в один прекрасный июльский день мы поехали тем же самым маршрутом, которым я, пишущий эти строки, как ни странно, еду в данный момент по работе. Нас было трое: я, брат Саня и Бивень — последнего я тогда знал лишь по разборке с ребятами из соседнего района. В тот раз мы готовились оказать сопротивление хорошо вооружённым, в том числе хоккейной клюшкой с цепью, ватагам противника, и Бивень захватил стоявшую у помойки бутылку шампанского. Однако большой драке не суждено было иметь место в районной летописи — обе воюющие стороны тупо отлавливали мелкие группировки войск противника и устраивали экзекуцию за счёт большего количества. Когда поймали «чужого» паренька, а Валёк Новичков свалил его мощным ударом (как он всегда умел), лишь трое «наших» не участвовали в групповой раздаче пендалей: ваш покорный слуга, Лысый (брат), да Тимур. Бивень к тому времени, вроде бы, ушёл домой.
Вернёмся к «идущим». Когда мы прибыли на место, каждому из нас вверили по подъезду. В действительности мы проработали более-менее по-честному (и то через пару дней я почти всё время проводил у чужого подъезда, возвращаясь лишь при проверках) не больше недели, после чего, как правило, сидели в каморке подъезда Лысого и то играли в карты с дамами на раздевание, то бухали. Но в самом начале мы внимали руководству, и лично я пару раз попробовал, впрочем, кажется, безрезультатно, спросить у входящих в подъезд или выходящих из него, кто из них из какой квартиры. Мне быстро наскучило, вскоре я просто сидел в своём закуточке и читал «Бесов» Ф.М. Достоевского.
Достоевский проходит лейтмотивом через всю мою жизнь (читатели второго романа могли уже об этом догадаться), начиная с «Преступления…», которое я принялся читать ещё до того, как проходил в школе, и до «Подростка», которого читаю сейчас — через множество других крупных вещей, в числе которых эти самые «Бесы», прочитанные отчасти на рабочем месте консьержа после второго курса. Как тут не вспомнить Пелевина с его «О, чёрт бы взял эту вечную достоевщину, преследующую русского человека! И чёрт бы взял русского человека, который только её и видит вокруг!» («Чапаев и пустота»)
«Бесов» я читал уже по программе, было желательно прочитать роман до начала третьего курса. Я всегда умел получать удовольствие от «программных» текстов. Кого-то коробит от любой «заданной» вещи, но мне наплевать на это мнение: я верю, что изучать плохую литературу студентам за пределами Зоны Вне Отдыха С.С.С.Р. может предложить только последняя сволочь.
В том же доме, что и мы, работали: Ангелина (сестра Валька, приведшего нас сюда, и бывшая любовь брата), Маша (вроде, её одноклассница) и некая Лена. Эта Лена... О ней особый разговор. Я дал себе слово всегда, как буду слушать “Living in a lie”, вспоминать об этой поклоннице “Guano Apes”. О концерте последних речь впереди — в главе о различных шоу. Эта Елена Московская выглядела один в один как Наталия Орейро — известная всем девушкам-подросткам начала двухтысячных по песням и сериалам певица, плакат которой висит у меня на шкафу именно в память о том жарком лете. Лена и сама пела, в том числе песни Наталии, очень неплохо (профессионально занималась вокалом и хотела на этом строить будущую карьеру; на момент знакомства ей было не больше 16-17-ти), но не выносила, когда её называли «Наташей». Этот образ относится к ярчайшим и самым живым женским образам на маскараде моей памяти. Где-то есть рисунок, на котором я её запечатлел. Рисовать я всегда умел.
К Ната... Ой, прости, Леночка! В общем, к ней повсюду подходили дети и слёзно вымаливали автографы или просили сфотографироваться рядом, чтобы потом похваляться друг перед другом — подобно тому, как это делают взрослые, завистливо меряющиеся сурово рычащими мерилами мужества — тачками и прочими цветочно-вазовыми атрибутами «нормальной» жизни в норах клумбариев. В первый же день нашего с ней знакомства мы сидели на лавке у подъезда и мило беседовали. Внезапно подвалила орава с просьбами дать автограф, человек десять их было — на вид каждому по столько же, то есть по десять лет. Было видно, что невольная слава её вконец достала. Я взял ситуацию в свои руки и расписался за неё: “Fuck off from Natalia Oreiro!” «Наташа» была довольна. Мы с ней, пока сидели на солнышке у её подъезда, беседовали довольно о многом; она рассказывала о своём «южном» парне, который бьёт всякого, кто на неё криво посмотрит; о другом парне, который делал ей шашлык, и о чуть не изнасиловавшем её водителе; о сохранённой до того момента девственности. С ней же мы разносили по заданию начальника по подъездам, звоня во все квартиры подряд, наклейки, предупреждающие об опасности пожара, если не выключать электроприборы. Эти мероприятия происходили уже позже, когда я начал питать к ней нежные чувства. В одной квартире, помню, хозяин налил мне водки. Он сказал тогда по поводу моей подруги (впрочем, вовсе не моей девушки):
— Она красивая у тебя!
— Потому её и люблю... — объяснил я, а Лена слышала и потом обиделась — то ли на то, что я пил, то ли на то, что сказал.
Одним утром я посвятил ей стихотворение: большую часть написал специально по случаю, однако выделенное курсивом четверостишие тупо вставил для украшения: написано оно было об А.В. Т-ко, школьной любви, о которой скажу в соответствующей главе. Написание стихов по поводу каждой более или менее серьёзной влюблённости (не говоря уж о любви) стало впоследствии моей самой обычной практикой. Так легче было осмыслить чувство, полностью им насладиться и, если надо, преодолеть его и жить дальше.
Мы оказались с Леной наедине в каморке Лысого. Я объявил о своём желании прочесть ей стих, и, справедливо полагая, что такое послание надо читать хотя бы стоя на одном ко-Лене, опустился на него перед сидевшей на столе возлюбленной и прочитал по листу наивное и неумелое стихотворение с тупо-суицидальным или тупо-песси-мистическим подтекстом. Посмотрите-ка сами на это:
«Лене»
Ты выше истины и правды.
Иль похвала, или хула
В твоих устах, родная Лена,
Мне равно радости сулят.
За мной вся жизнь моя осталась.
Недолог путь, что впереди,
Но, сколько б жизнь ни продолжалась,
Ты всё же выше, только ты.
С тобой я счастлив рядом, Лена,
А без тебя страдаю я.
Никто не знает милой Лены,
Никто не ценит так, как я!
Ах, что сказать ещё осталось?
Не передать всего, что скверно.
И, сколько б жизнь ни продолжалась,
Навеки будет верно:
<далее я нагло процитировал эти самые старые четыре строки, посвящённые, на самом деле, первой настоящей любви>
Мне греет душу память о тебе.
В грядущее из прошлого пусть длится!
Тобой дан образ просветлённый мне.
Им жизнь, мне данная тобою, озарится!
<далее продолжил свежее>
Эх, жить осталось мне немного,
Но, сколько б ни прожил,
Я не имел другого Бога,
Тебе я лишь служил.
Закончено посланье, всё, —
И вот я пред тобой!
Забудем обо всём.
Возьми меня с собой…
(26.07.01 г.)
Прочитав, встал с колена и поцеловал её в щёку, уловив благосклонную улыбку и блеск в глазах.
Помню также, как мы с ней играли в карты на желание. Мои желания были однообразны: поцелуй (в щёку, чтобы не очень наглеть). Такой поцелуй тогда был мне дороже иного полового акта в наши дни. Она же придумывала мне забавные, говоря языком героя Достоевского, которого я ставлю выше Толстого (родственники близких знакомых которого жили в «моём» подъезде того же дома), «уроки»: подойти к строителям с глупыми вопросами или просьбой дать закурить; догнать проходящих девушек с целью знакомства с ними (они сперва довольно чувствительно перепугались), и т.д.
Как-то, когда я ещё не рассказал ей о моих к ней чувствах, а у неё с её парнем всё было хорошо, мы сидели на лавке. Стояла жара. На Леночке, державшей в руках газету, была незабвенная коричневая кофточка — м-м-м! На мне же — джинсы, кроссы и с отрезанными для демонстрации бицепсов (не помню, насколько внушительных) рукавами футболка группы «Коррозия Металла». Вдруг подошли два парня и начали подкалывать Лену «орейровской» темой. Один даже попытался в восхищении взять за подбородок. Мне оставалось готовиться, как только они перейдут некую черту, к махачу с парой отморозков... Они ели мороженое, из-за этого их грязные лапы были перепачканы белой липкой дрянью. Увидев газету, один из них со словом «Дай!» попытался отнять её, чтобы вытереть руку, но я пресёк эту попытку и, остановив движение, спросил у Лены:
— Она тебе ещё нужна?
Лена ответила утвердительно. Если б отморы полезли претендовать, начался бы махач, а так она оторвала микроскопический кусочек, и они ушли себе дальше лесом.
С Леной, кажется, ничего физического, кроме поцелуев в щёку (ну или ещё, может, в лоб — видимо, она была для меня примерно тем же самым, чем я для очкастой комплектовщицы-стёбщицы, о которой речь пойдёт чуть ниже...), у меня, как ни жаль теперь, так и не было. В сентябре того же 2001-го года я встретил её в кинотеатре «Мир», куда бесплатно от «идущих» пришёл с подругой Юлей, но о ней — позже. Там совершился алхимический переход из одной любви в другую.
Но вернёмся к моей работе. Сопран, извечный спутник Бивня, пришёл к нам туда в первый же день. Он как раз тогда получил зарплату где-то на бензоколонке, поэтому проставлялся.
После работы поехали с ним на рынок, где он приобрёл майку со скелетом в футбольных бутсах и надписью “Kick it to the bone!”, что было тут же переведено как призыв играть без правил: «Е*ани в кость!»
Потом он приезжал просто бухать. Зная, что я зачастую остаюсь наедине с Леночкой, всё хотел выяснить, трахались ли мы, и удивлялся отрицательному ответу. Мне было полгода как девятнадцать, и ни с кем тогда я ещё не трахался. Не до того мне было. Я книжки читал и в приставку играл, пил и дрался, «рубился» на концертах и всё такое, но не был тем, кем надо быть, чтобы трахаться. Как-то так я это теперь вижу...
В какие-то выходные в течение работы консьержем мы съездили на дачу к бабушке, и я прочёл там «Бориса Годунова», как за год до того «Евгения Онегина». В том числе и это помогло мне в 2002-ом году проводить уроки по нему на практике в школе на «Университете», но ещё более — лекции в вузе (а именно, вдохновлял дух знаменитой фразы «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!», впрочем, так и не произнесённой мной на уроке в девятом классе, когда я знакомил народ с мудростью классика), и методичка, откуда брал всякие нюансы наподобие «кольцевой» композиции «Годунова», которую сам там проморгал.
Что ещё запомнилось от консьержской деятельности? То, как брат «казаками» пинал крысу. Наглые кавказские дети, тоже отчасти похожие на крыс... Вроде, всё из самого главного; всё, достойное упоминания.
О «работе» рассказал, теперь расскажу вам о «зарплате». Вместо поездки в Киев нам пообещали, в конце концов, поездку в Санкт-Петербург. По сути, обмен шила на мыло.
В назначенный срок мы с баулами пришли в офис организации. Что же нам сказали? Что тут возникли проблемы, и сейчас приедут нас мочить. Если мы отобьёмся от «спартаковских» фанатов, то да — всё нормально, мы едем, куда собирались. В офисе яблоку негде было упасть от пьяных «цск-овских» хулиганов. Рубил фашистский «Коловрат», хотя по уставу организации мы против фашизма... Народ допивал батлы и готовил оружие из опустевшей тары. Однако никто не приехал, и мы подошли к М*** за билетами. Билетов нам так никто и не дал. Зато он расстегнул мощный кошелёк, в котором лежало порядочно крупных купюр, и отстегнул нам бабла (значительно меньше заявленного с самого начала). Мы решили по причине позднего времени и пропавшего энтузиазма никуда уже не ехать и тупо нажраться. Продавщица дала нам по ошибке три ящика вместо двух, и мы долго потом ещё пили сами и угощали пивом дам, в то время как Питер отодвинулся от меня на расстояние, равное приблизительно шести годам.
Несмотря на разочарование с другими городами, я и приведённые мной в организацию товарищи, в основном с моего курса, долго «стригли» «идущих» на все возможные виды халявы: спортзал, боулинг, пейджеры за, вроде бы, пять приведённых и, прежде всего, кино... Кино тут для меня — отдельная тема из-за сокурсницы Юли, о чём речь пойдёт в главе о моей любви разных лет.
После лета 2001-го воспоследовал перерыв до февраля 2002-го, то есть до первой педпрактики. Она проходила в школе № 119 и запомнилась главным образом походом с девятиклассниками в Пушкинский музей изобразительных искусств и тем, что я ходил на уроки с заклеенными пластырем костяшками на руках, что объяснялось субботними тренировками на златояровском вольном бое, где я разбивал их как о других людей, так и, в результате берсеркского шаманства, о снег. Помню, как большую часть времени в учительской снова играли в карты и «рубились» под «тяжеляк» и альтернативу от “Ultra” из приёмника Владимира Ядуты; как преподавал на литературе «Бориса Годунова», «Маленькие трагедии» (какие-то ученики, занимавшиеся в театральном кружке, довольно выразительно читали оттуда), «Повести Белкина» и лирику Александра Сергеевича. Сам класс поразил меня: никто там не только не пил, но даже и не курил!
Следующие две практики были уже на четвёртом курсе. Школа № 498 на «Таганской» запомнилась мне лучше — так же, как и второй по счёту детский сад, в котором я воспитывался. Второй детский сад (№ 893) навечно связан с мистическим выбором, о чём я расскажу в главе “Well, I am superstitious!”, а вторая школа и практика в ней ознаменованы очень интересными событиями и фактами. В учительской мы были уже не одни, поэтому о музяге пришлось забыть. Зато я читал там, помнится, какую-то пьесу Бернарда Шоу. Несмотря на то, что не девятый класс, а восьмой «Г» оказался под моим началом на уроках русского языка, литературы и английского языка, с алкоголем и куревом у них всё оказалось — дай Боже! При всём этом класс был не «театральный», а «спортивный» — занимались они баскетболом, и несколько человек были выше меня. В этой школе одна десятиклассница пыталась меня соблазнить (в пиджаке, пусть и с короткой стрижкой, я дьявольски хорош и просто неотразим!), однако ничего тогда так и не вышло. В 119-ой школе я, кстати, как-то раз провёл английский и в десятом классе тоже.
Если о поведении нашего методиста Юлии Григорьевны на первой педпрактике у меня не осталось каких-либо чётких воспоминаний, то теперь она проявила себя во всей красе!
Начнём с того, что 23-им октября 2002-го года датируется начало теракта на Дубровке, всем печально известного. Лишь за день до того, 22-го, началась моя педпрактика. После применения газа спецслужбами 26-го числа она ещё продолжалась какое-то время, и, когда я в очередной раз сидел у кого-то на английском и писал конспект урока, в нашу школу поступил звонок от Неизвестного (учтите, что лишь одна станция метро отделяла «Пролетарскую», где происходил теракт, от «Таганской»!), сообщившего о заложенном взрывном устройстве! Весело отчасти, а отчасти в панике, все в темпе Дэйва Ломбардо выбегали оттуда на х*й!.. Приехали менты, «скорая» — все дела... И что бы вы думали?
Да, школу, в конце концов, никто не взорвал, и угроза оказалась ложной. Но как проявила себя в этой ситуации, когда многие москвичи боялись, что скоро начнут сами мочить всех ребят с Кавказа подряд и без разбора, методист?
О-о, это сильно... Когда она критиковала мой урок, на котором мы с ребятами обсуждали «Пленного рыцаря» Лермонтова, она сказала в лоб о какой-то «упущенной мной связи с событиями на Дубровке и современными „рыцарями“». Я, признаться, ни черта не понял сначала и спросил, какая же тут связь, и о каких это таких «рыцарях» идёт речь — о пустивших газ?.. В ответ я услышал, что «рыцари» — это как раз террористы. Они мужественно бьются за свой народ и свою родную землю. Сказать, что я был в шоке — значит, не сказать ничего или сказать крайне мало!
Думая, что ослышался, как бывает иногда, я несколько раз переспросил. К своему ужасу осознав, что понял всё верно, я смотрел на неё во все глаза, как на полного психа. Хорошо ещё, что мы одни были в классе...
А лучше всего, что она не была моим методистом после Беслана. Мне было бы тяжело ей смотреть в глаза...
«После Беслана
В школе охрана...»
Рыцари, бля! А в Беслане, похоже, — паладины Святой Церкви, по её логике.
Мария Сергеевна была учителем русского и литературы в том же восьмом классе. Лет сорока, симпатична и сердита. Обожала ругаться, но класс её отчасти уважал. Под её руководством я подготовил и провёл по двум предметам: изложение (что-то об умирающем Пушкине; сразу вспоминается изложение в моём собственном восьмом или девятом классе, когда учился я; после него Елена Владимировна прочла выдержки из созданного Захаром текста, вызвавшие лавину смеха: «На могиле Пушкина Достоевский толкнул речь...»), единственный мой урок наедине с классом, а также уроки по синтаксису, «Василию Тёркину» Твардовского, «Мцыри» и другим темам.
Поговорим немного об анализе «Мцыри». Когда я учился сам, то подозревал, что «мцыри» — это множественное число; словечко по словообразовательному типу наподобие «чмырей». В ходе подготовки урока по этому произведению Лермонтова мне очень помогла информация из методички: всё прошло прям по её тексту. Я предложил учащимся вспомнить недавно прочитанный ими очерк Б. Зайцева о Сергии Радонежском и сравнить позицию как бы противостоящего герою монаха, слушающего историю Мцыри, с позицией самого Мцыри.
— Кто прав, — вопрошал я, — гордый ли юноша, не желающий соблюдать привитые извне нормы поведения, регулирующие практически всё время жизни человека, или избравший путь самоотречённой любви к Богу Сергий?
— Мцыри! — заголосили ребята. Я же покачал учительской башкой:
— Зря вы так однозначно, потому что у каждого своя правда!
Дети посмотрели с таким уважением, будто я открыл им свет вечной истины. Но официоз немного напрягал, ведь сам я тоже считал, что прав Мцыри. Не умел я тогда ещё держаться собственных убеждений.
На переменах же между занятиями я был с ребятами самим собой, то есть без всякого официоза. Учащиеся слушали, в основном, “Slipknot”; в частности, альбом “Iowa” (в то время ученики седьмых и старше классов вовсю рисовали в тетрадках «Слипноты», «Линкин Парки» и «Лимп Бицкиты», я же тогда с трудом в них «въезжал»), и когда я замещал кого-то, а методиста или какого-либо «официального» учителя не было, то объяснял им историю тяжёлого металла вкратце... Меня слушали с интересом. Один парень хотел обменять мне на «четвёрку» по «русскому» свой диск «Металлики», но я не поддался... В результате он просто подарил мне его, а я ему — кассету с “Abigail”'87/“Graveyard”'96 от “King Diamond”. Пусть ученики слушают правильную музыку, а не «Дебилизм у Децла Дома!»
Перед уроком английского на перемене ребята у меня спрашивали английский эквивалент мата, и я им сказал несколько терминов, а также ошибочно объяснил, что «п*здец» — это “bacdafuckup”, потому что сам так думал ещё с детства, ведь мне в школе объяснил брат, а ему — кто-то авторитетный... Не знал я ещё совсем, учась в вузе, сленг и его отражение на орфографии, так как у нас эта тема почему-то замалчивалась. Сам же я всегда поражался безграмотности, например, учительницы в той же школе, произносившей “castle” как «касТл» («t» там, по-хорошему, не произносится), или же в моём вузе, читавшей “grind” as «грИнд», “sword” as «сВорд», а также другой, тоже в вузе, не знавшей слова “hatred” (she would use only “hate” as a noun).
Мне самому, когда я осознал на первом или втором курсе, что должен буду, в конце концов, преподавать, «преподаватель-металлист» показался просто хорошей шуткой. Не знал я тогда ещё учителя немецкого языка-язычника-металлиста по прозвищу «Громобой». Помню период, когда уже сдал «вступительные», и преждевременно полагал, что заявленных вначале двенадцати проходных баллов мне хватит, чтобы поступить. В день последнего экзамена после удачной сдачи даже дал нищему десять рублей, не зная ещё, что балл для прохода повысят, в результате чего мне придётся учиться на платном отделении. Правда, за хорошую успеваемость оплату хоть на четвёртом курсе снизили вдвое... И вот однажды (я ещё не учился, но уже поступил) я как раз слушал свежий сингл «Коррозии» — «Он не любил учителей», как вдруг узнал, что сия доля — быть учителем — возможно, предстоит и мне. Толком ничего ещё не зная о вузах, я сперва не подозревал о какой-то «практике». Я поступил на филологический, потому что было интересно, к тому же что-то в этой области я всё же знал. Педпрактика повлияла на фабулу моего рассказа «Чудо-ручка».
На первом курсе преподаватели в первый день знакомили нас с устройством МГОПУ, и один из них обмолвился о том, что школа, опыт работы в ней — то, о чём впоследствии никто не жалеет. Так всё и получилось, и тем не менее, когда на каком-то ГОСе меня соблазняли пойти в сельскую школу и откосить тем от армии, я отказался. Если на первой практике мне всё нравилось, хотя я очень сильно уставал, отдавая детишкам всего себя без остатка в плане эмоций и энергии, и мне, приходя домой, приходилось надолго врубать металл потяжелее, чтобы полежать под него без движения и прийти в себя (например, “U.D.O.” “Live From Russia”, где присутствовала запись с концерта, на котором был и я), то уже после практики в школе на Таганке я передумал. Как только мне сказали, что зарплата — тысяча, я, посмеявшись вдоволь, решил умыть руки. А от армии я и так спасся. Или, если уж так хотите, спасли меня. Спас, конечно же, сам Бог, и никто иной. Бог, верящий в меня настолько же сильно, насколько я в него. А Мария Сергеевна, как мне сказали, получает лишь шесть косарей — особенно глупо звучит это, учитывая её довольно немалый стаж.
А вот и смешная корочка от Марии Сергеевны! Как-то раз, когда она вела русский язык в моём восьмом классе, мы с Владимиром Ядутой сидели на последней парте и делали не очень кропотливый конспект. Один ученик из «трудных» отчебучил следующее: в ответ на требование встать и покинуть класс за какой-то «косяк» он сказал, что не станет этого делать. Такого открытого неповиновения словам учителя Мария, кажется, за свою долгую педагогическую практику ещё не встречала!.. Бьюсь об заклад, что она уже хотела, действуя по методике Макаренко, въ*бать по фейсу, и, если б не наше с Владимиром присутствие, не обломалась бы! Ну это я, конечно, шучу, но вы бы видели её расширившиеся на пол-лица зрачки! Вспомнился фильм «Класс 1999»...
Вместо рукоприкладства, Мария, задыхаясь, произнесла:
— Ты чего-о?! — сказано было столь угрожающе и сурово, что мы с Ядутой чуть не умерли от усилия скрыть смех.
После двух практик на четвёртом курсе в моей трудовой деятельности наступил перерыв до летних каникул перед четвёртым курсом.
Та же сокурсница Юля Г. (по иронии судьбы эта краткая форма совпадает с инициалами Юлии Григорьевны — апологетки компьютерных технологий и террористических методов обретения свободы) позвала меня на лето работать на МФФ (Московскую фармацевтическую фабрику), где тогда работала её мама; фабрика была (и есть до сих пор) всего в десяти минутах ходьбы от моей квартиры. Именно там я получал бесценный опыт работы в насквозь пролетарском коллективе, уже тогда подозревая, как сложится моя дальнейшая жизнь. Я работал грузчиком, и «рохлой», уверен, могу виртуозно управлять до сих пор. На пятый курс я пришёл довольный собой и по-пролетарски гордый. Если другие студенты рассказывали, что работали кем-то наподобие мерчендайзеров, то мне казалось, я изменил свою природу, выведя новый вид: ощущал в себе бьющую ключом рабочую жизнь в матерящейся мускулистой форме с тонким филологическим содержанием... Веня Ерофеев без бутылки и навечно в Петушках. Работа на МФФ вылилась в написание на пятом курсе «Клонов с ППС».
В тот период я был влюблён уже в Лену Т***. Любовь была абсолютно неземной и почти исключительно платонической; меня коробило, когда жирные комплектовщицы начинали задавать дурацкие вопросы о моей личной жизни. Да ещё советовали думать лишь об учёбе (к слову, из-за помощи ей по учёбе я и завоевал некоторую благосклонность)!
Ярче всего с этой работы помню один момент. В полу «Дальнего Никомеда» были громадные трещины. Я тогда едва ещё освоил «рохлу» и высказал начальнице предположение, что тяжело нагруженная «рохла» тут не пройдёт. Чёрта с два она меня стала слушать! Приказала тащить, а сама ушла. Я мужественно стал тянуть подкачанной «рохлой» все эти коробки прямо через жирные щели и ямы. Самая глубокая яма и стала причиной того, что последующую сцену своей жизни я наблюдал, будто показанную в замедленной съёмке какого-то страшного фильма ужасов: взирая на падающие коробки, слушая в полном “Dolby Digital” грохот разбивающихся пузырьков с лекарствами и прочими препаратами, я ощущал в полной мере, что значит — «сердце ушло в пятки».
Каких-либо ужасов, впрочем, не воспоследовало — к браку и «бою» относились с пониманием. Как-то брат, который устроился сюда же, но на «производство» (у брата был неограниченный доступ к спирту, и он с коллегами постоянно бухал), залил почти целиком этаж составом из упавшей канистры. И всё, что случилось далее — это то, что на него посмотрели, по его словам, как на конченого муд*ка... Брат тогда искал хоть какую-то работу — из-за условного срока мало где брали. Сейчас-то он с ЛеРой на гастролях нормально заколачивает.
После начала учёбы я опять пошёл на МФФ работать прессовщиком и уборщиком по паре часов в день. Проработал недолго — вместо меня наняли бригаду гастарбайтеров — видимо, за те же гроши. А пока работал, мои дни проходили так: с самого утра «Ленинка» и написание дипломной работы по теме «Природа и человек в русской литературе второй половины 20 века». Кстати, сразу и о дипломе поговорим...
Почти совсем ослепший от книг или не от книг Гаврилов (ходил, держась рукой за стену; читать мог лишь одним глазом с очень сильным увеличительным стеклом) был моим рецензентом, а не признающий воду, мыло и шампунь, а также бесящийся при виде мини-юбок Сохряков, похожий внешне на старика-вора в магазине из «Ночного дозора» Бекмакбетова (ничего фильм, между нами говоря...) — моим научным руководителем. По его работе годов этак восьмидесятых я и писал свою, почти слово в слово, лишь отчасти перефразировав руководителя, добавив где-то из пяти или шести печатных источников, а также из своей головы, и выстроив некую более или менее стройную концепцию.
Гаврилов сказал потом моему руководителю, что я написал лучше самого Сохрякова, на что тот громко рассмеялся, и объяснил ему, как в действительности всё происходило.
Впрочем, саму работу Гаврилов не читал, лишь слушал выдержки в моём исполнении, а они всё-таки отличались от работы Юрия Ивановича. Я пересказал рецензенту содержание дипломного проекта 10 июня 2004-го года, а затем под его диктовку записал: «Хотя обозначенная тема звучит традиционно и экстенсивно, дипломнику удалось извлечь из материала, избранного для анализа, систему живых и развивающихся проблем и противоречий. Это придаёт работе актуальность и содержательную насыщенность», и т. д.
После защиты я придумал шутку про двух этих очень хороших, без иронии, преподавателей. Вот она:
Сохряков:
— Гаврила, как ты меня всё время вычисляешь и первым здороваешься, ты ж слепой?
Гаврилов:
— Элементарно, Сохряк! Попробуй хоть разок в жизни помыться для разнообразия...
На защиту диплома меня, предвосхитив мой будущий вид деятельности, запрягли тащить много бутылок с водой. На самой защите произошёл спор между Стариковой и Сохряковым. Если Старикова считала, что Толстого отлучили от церкви, говоря, что так и газеты писали, то Юрий Иванович отрицал всё: по его мнению, это были «бульварные» газеты. Я в этом споре держу нейтралитет: по х*й мне.
Так вот. После «Ленинки» я направлялся в вуз, откуда уже ехал прессовать пакеты. Работа с прессом мне нравилась: вокруг никого, можно неплохо развлечься и, например, вдоволь помахать шестом а-ля Дядька Златояр... Один раз мне чуть не оторвало прессом палец — я убрал руку в последнюю секунду; прессом даже слегка задело ноготь.
Бывшая коллега по «периоду грузчика», дама лет сорока, один раз подколола меня:
— Тебя, смотрю, повысили?..
Она же как-то по пьяни поцеловала меня в лоб.
После того, как я окончил институт, меня пытались устроить переводчиком за четыре куска рублей к Владиславу Игоревичу Оськину (сам он не был в курсе величины моей прогнозируемой зарплаты) — родственнику Валерия Алексеевича. О последнем ещё расскажу в ходе дальнейшего повествования, а мы едем дальше...
Попытка устроиться корректором в «Белый город» (по пути под впечатлением от фильма купил книгу «дозоров» «три-в-одном», вернувшую меня в мир фантастики из царства тотального постмодерна), не увенчавшаяся успехом; ФГУП «Московское предприятие» (снова фэйл); далее — поддерживаемая «меченым» Горбачёвым (я как-то вёз по работе курьером подарок с «НТВ» Михаилу Сергеевичу, не лично в руки: пакет с фильмом на диске, что-то из истории Союза; все знакомые спрашивали, догадался ли я положить туда что-нибудь ещё наподобие г*вна) фирма «Тяньши». Про «Тяньши» в художественной форме всё, что хорошим людям нужно знать, я сообщил в рассказе 2005-го года «Двуглавый дракон», интересующихся к нему и отсылаю. Те же яйца, что и “Oriflame”, в ракурсе «раком»... Предчувствуя, куда попал, я в паузах на «обучении» (в этот раз дальше него дело не пошло) предпочитал писать стихи. Например, там я сочинил:
Я один. Я одинок.
Боль пронзила левый бок.
Вот теперь уже нас двое:
Будем счастье своё строить.
* * *
Печаль светла моя.
Легка и ноша у меня.
Всё знаю я, что меня ждёт,
И, глядя ввысь, лечу вперёд!
Нет вовсе в голове забот!
Преград мне нет — несусь вперёд!
В путь к счастью Бог меня ведёт;
Любовь ласкает, а не бьёт!
* * *
Опасности рядом. Кто спасёт? Да никто!
Камнем лечу я на самое дно.
Спасенья мне нет, нет любви и нет смерти;
Но если скажу я, что жив — мне не верьте!
Нет мне спасенья, и помощь — мечта.
Поскольку не жив я — зачем суета?
Эти стихи вошли в «Сонмище неоднородных мыслей», ставшее на Прозе.ру частью «Пляски смерти».
Неделя в «Тяньши» сменилась днём в качестве риэлтора на «Рижской» (глава фирмы читал В. Головачёва, а я накосячил с проходом на территорию под шлагбаумом, чем всех слегка подставил).
Я учился обманывать желающих получить жильё, но в душе росло ощущение, что это — попросту не моё. И дело тут вовсе не только в совести, не дающей поставить собственную «сладкую» жизнь на первое место. Я хотел писать, ведь мою голову переполняли (чёрт возьми, переполняют и теперь!), как мне всегда казалось, достойные мысли и идеи. К тому времени я уже понял, что никакая работа, требующая не только моего тела, но и головы, тут не подходит. Жизнь слишком коротка, а прочитать и написать нужно ой, как много! Работа должна была дисциплинировать для постоянного занятия чтением и письмом, по возможности не мешая им. И я нашёл такую работу... Ride. Read. Write.
На фирме «Пластиковые упаковки» из меня вытрясли душу на собеседовании, допрашивая с пристрастием, зачем человеку с «вышкой» курьерство, были ли правонарушители в семье (мне гордо заявили, что, мол, у них тут даже грузчики не крадут... Мне сразу вспомнился Ф*** с МФФ, прячущий тюбик с вазелином в карман — для обуви) — пришлось рассказать про брата с его пятью годами «условки», в данный момент давно прошедшими. Также долговязый верзила из службы безопасности потребовал выложить по годам, чем я занимался в каждом из школьных классов — то, чего я и от себя-то не требую... Небольшой остаток души просили приложить в качестве бонуса дома в графах анкеты листов так на десять (вам сколько вешать в графах, товарищ Владимир Ильич?). Про писательство на собеседовании я умолчал, хотя под впечатлением от интервью Лукьяненко, данного журналу «7 дней», думал о нём ежечасно. Кстати, рядом со зданием, где проходило собеседование, на стене было нарисовано качественное «дозорное» граффити... Сергей в интервью рассуждает о том, что если продолжать упорно писать даже тогда, когда никто или почти что никто в тебя не верит, то есть хороший шанс чего-то добиться. Не могу тут вновь не сослаться на сколько-то-там-логию о «Дозорах»: «иные» получают сверхчеловеческие способности, проходя через сверхчеловеческие испытания... Явная аллегория на литераторов, да и, по сути, всех творческих людей, которые имеют внутри себя собственные Вселенные, способные как воспарять к горним вершинам счастья, так и разбиваться вдребезги, раня осколками сердца. Когда в 2007-ом на собеседовании в другой организации я заикнулся о писательстве, то сразу понял, что эту фатальную ошибку в будущем не стоит повторять — раз и навсегда лишаешься всякого доверия работодателя. Итак, я попытался встать на тернистую тропу курьера. Кто только не упрекал поначалу, и сильнее всех стыдила меня моя мать. Как более-менее сформировавшаяся пишущая личность, маме я ничего не должен. Когда я объяснял ей свои жизненные планы — работать всё равно где, лишь бы писать и читать — она смущала меня «собачьей работой». На душе у меня легко оттого, что как писатель я всего добился сам и никому в этом плане абсолютно ничем не обязан. Разве что, как ни парадоксально, отцу, а точнее — его вкусу в литературе.
Тем не менее, «Пластиковые упаковки» меня взбесили, я не пошёл туда. Я отошёл на какой-то миг от моей «идеи» (см. «Подросток» Ф.М. Достоевского), решив стать страховым агентом (вернее даже, менеджером по работе с-кем-то-там, как гласит запись в бумажном дневнике, который я тогда вёл).
Воспоследовала неделя обучения ремеслу на «Смоленской» (Валёк В-в разместил в и-нете моё резюме, у меня компа тогда снова не было, и они меня сами нашли; со мной проходил обучение вы*бистый малый).
Не прокатило вновь... Попытался устроиться курьером в «Евросеть», туда не взяли, и я бросил якорь на фабрике.
В сентябре, снова совпав по времени с мрачным периодом терактов (1-го сентября 2004-го года в Беслане захватили заложников; 2-го сентября я устроился в «Золотой трюфель»), приехал на Промышленную улицу, дом 11 пробоваться на кондитерскую фабрику опять в качестве курьера.
Чуть позже я написал и про Беслан:
«Беслан»
От наркотиков мозги свои все нужно растерять,
Чтобы детям в спины научиться стрелять.
Рука твоя сколько жизней унесла?
Не простим вам, сволочи, никогда «Беслан»!
В аду продолжишь муки своей дурацкой смерти —
Ты был бесланцами убит в порыве жажды мести!
Ты думал безнаказанно вершить свой страшный суд,
Но где твой Бог теперь? В аду тебя лишь ждут!
Тебя не забудет наша страна.
Нам всем так жаль: смерть одна лишь дана!
Убить тебя мало один только раз!
Всё ж кара настигнет любого из вас.
Ещё в пути, выйдя на улицу на «Кантемировской» и прислушавшись на автобусной остановке к голосу внутри меня, точно так же, как когда-то, узнав о поступлении в вуз, я попытался оценить, удачен ли для меня такой расклад в партии Судьбы. Внутренний голос сказал мне: «Да. Удачен...»
В принципе, он оказался абсолютно прав — не скажу, что я свои шансы прое*ал. Я стал именно тем, кем хотел быть, и уж из этого состояния меня сможет вывести только смерть.
Пусть в первый день работы, на «Соколе», я чуть не плакал после того, как г*внилась и грубила мне одна жирная тётя, не желая ставить печать на «доках» («Это ваша работа!» «Нет, не моя, а твоя!»), со временем я «притёрся» и завис тут на добрые полгода.
Однако быть просто курьером, хоть я и смирился с галимым социальным положением, у меня сначала не получилось. Нас с Дмитрием (коллегой) повысили в курьеры-торговые представители. Специфика работы торгового представителя заключалась в том, чтобы искать новые магазины, с которыми можно было бы заключить контракт. За каждый такой новый договор я получал 500 рублей. Нормально, если закрыть глаза на то, что заключил я их всего два... Плюс, разумеется, зарплата курьера (оклад и компенсации за проезд и мобильную связь). Торгпредам давали в качестве рекламы для магазинов (которые брали халяву неохотно) продукцию, открыто говоря: можете съесть, только не всё. Мы, само собой, ели то его, то мою «рекламу», хоть как-то компенсируя низкую зарплату.
Иногда нам с коллегой нужно было ездить с водителями в качестве экспедиторов. Это было неудобно в нескольких планах: финансовая и прочая ответственность; обязанность слушать водительский шансон и вести низкоинтеллектуальные, как правило, беседы; прямое препятствие моей «идее», заключающееся в полной физической невозможности какой-либо писательской деятельности.
Хуже всего пришлось в канун Нового года: ездить с водителями требовалось практически всё время, рабочий день тянулся до полуночи или даже позже. «Позже» имело место быть лишь однажды, об этом случае я собирался, но так и не собрался написать страшную повесть в духе “The Day of the Triffids” «Моя первая ночь на „Трюфеле“»... Вот вам фабула этого несостоявшегося шедевра:
Мы с водителем проездили до темноты, и всё ещё продолжали работу. Не было времени даже поесть! И вот, пока я при свете фонаря разбирался с кондитерскими изделиями в коробках в кузове «Газели», этот чурбан, вместо того, чтобы помогать, преспокойно дрых себе в кабине! Это ужасно тормозило процесс! «Что же страшного произошло дальше, Алексей?» — зададите вы мне данный закономерный вопрос. Я отвечу вам. Он, вместо того, чтобы ехать в офис, когда всё сделали (я уже боялся смотреть время на экране мобильного — знал лишь, что его до х*я...), уломал меня, и мы заехали за его подругой! Полный п*здец! Вся фишка в том, что без него я не мог добраться до офиса, а бабло висело на мне, и мне его ещё предстояло сдать!!
В офисе же, оказалось, был БАНКЕТ, и мне щедро разрешили похавать какие-то оставшиеся крохи. Я это проделал без раздумий, ведь даже не обедал...
Домой меня не отпустили. Вместо этого всю ночь мы... Разгружали МАЗ!!!!!
Под утро я прилёг на часик, и думал валить в сторону дома. Звонок на мобильник вернул меня в офис, и беспредел продолжался в режиме нон-стопа...
Этот период отражён во «Вторжении с Тастубартии».
Далее, после злополучного «Трюфеля», который задерживал и без того мизерную зарплату по два и даже по три месяца, я пошёл работать в «Курьерскую службу „КС“». Об этом периоде у меня есть строки:
И сколько б ни прожил я лет,
Куда б в пути я ни залез,
В душе моей оставят след
Два года огненных в «КС»!
Помню день собеседования. Мама с раком лежала в больнице. Всё, что ещё не было разрушено, рушилось. Настроение пессимистическое, предчувствия, на первый взгляд, — ещё хуже. И всё же, ожидая интервьюера в компании иных соискателей-курьеров на Пресненском валу, я нашёл в себе силы дать жизнь первым двум строкам такого стихотворения (дописал уже дома):
Сквозь страх и боль предвидь рожденье силы,
Рожденье славы, воплощение мечты.
Ведёт меня вперёд теченье крови в жилах;
Назад не повернуть, а впереди ждёшь ты!..
Я верю, что она меня ждёт впереди.
Время на «КС» — это слишком большая тема, и не хочется затрагивать её так поверхностно, поэтому я предпочту воздержаться пока от подробностей. Тем более, что я не хочу вдаваться в некоторые детали. Писатель Алёхин (на Прозе.ру я начал публиковаться как раз в этот период) хоть и называет себя лучшим писателем современности, на мой взгляд — мастер повествования, деталей, но не мыслитель. Я же хочу вложить по максимуму мысль даже в автобиографическое творчество наподобие этого, может быть, нестандартно понимая слова Пушкина о «прозе», требующей «мыслей и мыслей», и даже в ущерб художественности.
Впрочем, мимо одного из воспоминаний того периода было бы грешно пройти даже тут. В 2005-ом на 23-летие, помнится, Филя подарил мне MP-3 диск с “Iron Maiden”, “Overkill”, “Pantera” и “Kreator”. «Креатор» я до того слушал, но не весь. Он особенно впечатлил, текст песни «Обновление» вдохновил на создание одноимённого НФ-романа, а когда я узнал, что они приедут (играли в СДК МАИ 27.05), то не смог просто проигнорировать это событие. На концерте я внезапно почувствовал, что пришлю им роман, когда допишу (переведу на английский). Поймал барабанную палочку, потискал грудь стоявшей передо мной фанатки (она сначала не была против...).
После шоу с палкой в рукаве и новым «креаторовским» брелком поехал к Белке, оттуда на следующий день на Кипелова, потом снова к ней.
Роман писал с четвёртого мая 2005-го до пятого января 2006-го, посвятил его тоже Белке. Как-то на «Каширской» в промзоне где-то в районе 1-го Котляковского переулка я встретил некую мадам, и у нас состоялось общение, закончившееся тем, что я оставил мой телефон, так как своего она мне не дала. Я немного пропиарил себя перед ней как писателя, но в её глазах виднелось неверие в возможность чего-либо добиться этой деятельностью... Она не верила в меня, и когда я рассказал, что пишу роман, перевод которого планирую выслать группе “Kreator”, она выразила сомнения, что кто-нибудь соизволит ответить. Вышло тогда всё же по-моему!
Вот что мне пришло в ответ на мой имейл с переводом романа:
“Alexey,
thanx for your work. I m happy that we ve inspired this great novel ! Thanx
a lot once again and good luck for the future”.
Внизу стояла подпись:
“Mille”
Время работы на «КС» полнее всего отражено в рассказе «К.И.Т.».
Когда на «КС» (впоследствии — «КС-логистик») стали хреново платить, ваш покорный слуга свалил оттуда с чистым сердцем и пошёл на «ВНЛит» (осень 2007-го...).
Рассказ «Зэк в шоколаде и PLU» повествует как раз о периоде моей работы на «ВНЛ», он же подарил и название данной главе. Этот рассказ, кстати, стал моей первой публикацией в печати, ради чего я оплатил доставку мне семи или девяти авторских экземпляров. Время не даровало мне пути наверх, но мой путь вперёд никому не отменить!
Комплектация ДВД-дисков, перелезание через ограду вокзала (ехать от «Белорусской» в Кунцево быстрее на электричке), «Слипнот» в плеере, рукописи Курмановой Ольги о наркотиках и Мэнсоновском Джоне 5, Женя — кое в чём прототип героя «Зэка», и Игорь со своей тачкой, предпочитающий какую-то «Ультиму» моей любимой “Final Fantasy”... На «ВНЛит» я проработал пару месяцев.
В обеденный перерыв, пока была хорошая погодка, а коллеги пили или курили «гарик», я сидел у заросшего пруда с купленным с рук на Новом Арбате репринтным с тысяча девятьсот, кажется, десятого года изданием Шатобриана (ныне оно находится у Алекса Сергеева; Алекс, друг, проверь, пожалуйста, дату!). Мысли немецкого философа не сказать, чтоб так уж повлияли на мою жизнь... Просто напомнили, что я не один. Пробовал читать и в перекурах на работе, но начальство не одобряло книг. Приходилось прятаться и читать в полумраке раздевалки, а также ограничиваться аудиокнигами. Было дьявольски тяжело, особенно из-за невозможности заниматься творчеством. Конечно, я ушёл оттуда, да и брат тоже.
Попробовав устроиться снова в доставку в пару контор, я остановил свой выбор на фирме «РаБит». Возил цифровую технику, а также ноутбуки для сотрудничавшего с «РаБитом» СЦ «Стаханов». Когда «РаБит» стал прекращать своё существование, я целиком и полностью перешёл в «стахановцы». Фирма несколько раз меняла хозяев, объединялась с другими... Я устал переоформляться. Сейчас мы именуемся СЦ «Решение». Ноутбуки мне снятся, они довольно тяжелы. Зато теперь я пишу весьма упорно и физически только крепну...
Пара случаев последних лет.
Случай 1
Танюша Печеницына работала в Минэкономразвития на «Маяковке». На встрече выпускников МГОПУ имени М.А. Шолохова (ныне — МГГУ имени М.А. Шолохова) я об этом узнал. Но когда я поехал в Минэкономразвития с доставкой, у меня данный факт вылетел из головы. Звоню с проходной, приятный голос, очевидно, секретаря, говорит:
— Татьяна <нрзб.>, добрый день!
Я сказал, что у меня доставка, и мне пообещали, что подойдут. Пришла бабулька, а с кем я говорил по трубе, я понял лишь потом. Уверен, что Таня меня не узнала — на встрече выпускников я не говорил, кто я сейчас.
Случай 2
...произошёл со мной где-то в ближнем Подмосковье до полугода назад. Люди, которым я вёз их ноут, клятвенно обещали мне оплатить дорогу туда и обратно, но вместо этого меня тупо подбросили на тачке до их офиса от «Домодедовской» по Каширке...
Привезли мы ноут; достаём и включаем. Что видим? Что нет операционной системы. Мне сказали, что с клиентом это обговорено. И тут-то возникает конфликт, заставивший меня просидеть у ребят часов пять-шесть, до самого вечера.
Деньги платить они отказались, но ноут мне никто отдавать тоже не собирался. Если б я знал, что им просто срочно нужен их жёсткий диск!
А так я сидел, и мы с ними ждали милицию, которую вызвали ребята с моего сервисного центра. Сами мы разойтись уже не могли. Я было думал убежать с ноутбуком, но всё осложнялось тем, что я не имел понятия, где я... Всё-таки это не Москва. Догонят, а там, глядишь, п*зды получишь... Ребятки все здоровые и в большинстве. Но менты тоже не спешили, хотя мы с ними мило побеседовали по мобиле. И лишь совсем поздно кто-то догадался просто вынуть ж/д. Я забрал бук без него, и тут снова дали о себе знать менты... Я ответил, что мы уже разобрались сами.
Как правило, к концу рабочего дня не помнишь совершенно, где ты ездил, зато помнишь до мельчайших подробностей, что читал, о чём (и о ком) мечтал, думал; в каких высях носились звездолёты мысли; что сочинил за это время. Недавно, как ни странно, подняли зарплату. В эту лотерею я выиграл и убедился в который раз, что удары моей судьбы — шлепки по заду младенца, которые наносит любящая мать в профилактических целях.
Когда я работал в «КС», мы делали изредка по 7-8 поездок. Но платили за них маловато. Сейчас такое количество поездок в день сделало бы меня состоятельным человеком.
Игорь решил, кажется, создать на фирме подобие секты с обязательными собраниями, штраф за опоздание на которые даже на пять минут мне до последнего времени не грозил, но, тем не менее, со стороны вызывал омерзение. В лице манагера Сашки Игорь нашёл союзника. Я всегда буду помнить его слова, правда, сказанные не мне, о том, что «пока ты на работе, мы платим за твоё время, и ты делаешь только то, что мы говорим»... Современный фашизм, звериный оскал уже не анонимной неодиктатуры, оказавшийся под сорванной маской лучезарных блендамед-улыбок.
Теперь об отпуске. Я беру его не каждый год. В этом году не брал, не брал бы и в прошлом, но тогда приезжала из Волгограда моя любовь. Я расскажу здесь о самом счастливом из своих отпусков.
В мае я наконец увидел в жизни свою самую длительную на текущий момент и-нет-любовь. Кое-что об отношениях Виктора и Марии из конца моих «Кнопок» — о нас с ней.
Подруга была хороша, с ней мы провели три дня, и едва я посадил её в автобус, как рванулся в кинотеатр «Мир» за призами для Алекса Сергеева, выигранными благодаря одному из его рассказов, естественно, опубликованному в печати. Из-за этого наша встреча с Д*** вышла короче, на что она слегка обиделась. Больше я её не видел, да и вряд ли уже увижу, хотя она не смущается брать у меня порой деньги «на билет», а я достаточно бесхребетен, чтобы давать ей их.
В «Мире» я что-то рассказал в микрофон (в зале была тысяча человек), а представитель мэрии пожал мне руку и сказал о дружбе наших народов, решив ошибочно, что это я из Николаева приехал для Алекса его ДВД-проигрыватель забрать. Я не стал его разубеждать...
Вечером того же дня мы с Сергеевым выпивали: я — коньяк в России, он — пиво в Украине. В тот же день меня добавила в «мейл-агент» одна дама, мегапопулярная на Прозе. На следующий день она пришла в гости и пила, я же траванулся коньяком и был поэтому трезв. Меня пытались соблазнить, но я хранил верность Д*** — как выяснилось, я зря это делал.
Позже приехал Алекс Сергеев, мы обошли пол-Москвы, разве что в мавзолей и Кремль не попали. С ним мы крепко бухнули, он поп*здил по моей груше; сфоткались. Утром в ютубе он ставил мне украинских исполнителей, также мы прикололись по классике (“Queen”).
Я подарил ему, как уже говорилось выше, Шопенгауэра. Тогда мы с ним вместе открыли пиво «Сибирская корона „лайм“»...
Лайм... Лимон. На самом деле, я — это Лимонов, застрявший на стадии «бас-боя», или «вэлфэрщика» (то есть, на лучшей стадии) навечно. Афористичность в моём стиле не уступит лидерства «описательности всего» никогда... Айда выдавливать дальше из себя по капле что-нибудь!..
Глава 5. Well, I am superstitious!
«Со времени смерти сына святой девы не было, вероятно, почти ни одного дня, в который кто-либо не оказался убитым во имя его» (Вольтер).
“And while I believe in God I have no use for organized religion” (Stephen King, “On writing”).
«Вообще говоря, все религиозные секты, опирающиеся на слова-призраки, стоят друг друга. Всё это просто разные формы сатанизма» (В. Пелевин, «Т»).
Многие, даже очень многие люди говорят мне, и этим порядком достали уже, что, по их мнению, я на кого-то чисто внешне очень смахиваю, но при этом называют для сравнения совершенно разные имена как известных, так и каких-то «левых» людей. Так вот, ребята! Больше всего, как мне кажется теперь, я смахиваю на писателя по имени Алексей Сергеевич Михеев. В этой книге — книге, где мысли высказываются напрямую и почти в той же самой форме, в какой они рождаются в моей голове, где нет нужды быть притянутым, порой почти «за уши», к сюжету, — Алексей Михеев больше, чем где-либо ещё, похож на себя самого, без прикрас. Впрочем, и мысли являются тут всего лишь порождениями сюжета жизни. Такой подход очень удобен для скорости, но имеет ряд недостатков, главный из которых — то, что моя «голая» откровенность может вызывать недоумение, неприятие и просто отторжение у того, кто является приверженцем иной точки зрения относительно некоторых спорных тем (как, например, религия). Что ж, пусть так, да только ведь чем старше я становлюсь, тем меньше смысла вижу скрывать позицию касательно некоторых аспектов Бытия, или же «подстраиваться» под кого-то, будь то сам Господь Бог или даже редактор. Другой вопрос, что настоящий писатель ничего другого и не может изобразить в произведении, кроме созидающей иллюзию маски своего сознания, надетой на продиктованный в основе своей Богом текст, выношенный окружающим культурно-историческим и нео-мифологическим фоном (именно этот феномен, уверен, имеет в виду Виктор Пелевин в романе «Ампир В», когда указывает на предпочтение роли «лошади Наполеона»), а все поправки редактора меня до текущего момента всегда полностью устраивали. Впрочем, редактор уже уволилась…
Кстати, сразу уж о пелевинском «Ампире» — разовью мысль, пока ещё помню. В романе вампиры — это носители т.н. «языка», который принимает за них решения, заставляя паразитировать на обычных людях (не вампирах). По мне, «язык» и «вампиры» здесь — такая же метафора творчества и творческих людей, как и «иные» у Сергея Васильевича (смотри одну из прошлых глав). Кандидаты в прототипы героев литературных произведений всюду кишмя кишат — это и есть потенциальные жертвы наших с вами вампиров. А язык... язык объединяет нас с прошлым. Пушкин, Достоевский говорили на этом языке. Употребляя те же слова, что и они, можно гарантировать бессмертие не только им, но и себе. Это понимал Бродский. Берегите язык! Не засоряйте его... Опять ушёл в нравоучительность. Необходимое вступительное слово сказано, этакий «визуальный дезодорант» — «смайл» (снова «Ампир В») предусмотрительно поставлен — теперь можно смело вылить себя в потоке бессознательного.
Эту главу мне хотелось бы выстроить как можно менее мозаично и эклектично, в более-менее хронологическом ключе, но философичность заявленной тематики провоцирует отдать предпочтение именно «вневременным», не столь привязанным к конкретному периоду моей жизни мыслям, по мере возможности лишь перемежая духовный опыт — физическим.
Начну с того, что каждому из нас, когда он лежал ночью в постели, в полной темноте и один, хоть раз в жизни, да лезли в голову пронырливые мыслишки о бренности всего сущего; о столь коротком сроке, отпущенном всем нам; о непрочности самого человека внутри отведённого ему срока, когда любые мелочи в лице, например, глупо упавшего со скалы Камешка или не вовремя заглянувшей в пещеру зубастой Твари могут иметь серьёзные последствия разной степени неприятности. Естественно, индивидуум оказывается настроенным на мысль о роке-фатуме-судьбе: ему кажется, что кто-то сверху предусмотрел все случайности и по каким-то своим, неведомым простым смертным критериям поделил «кирпичики смерти» между всеми людьми, пометив каждого незримым для очей человеческих красным прямоугольником в круге с таймером, который ещё и тикает неслышно для человеческих ушей. Так он преспокойно и дотикает себе до «подъёма». Помимо очевидного и так у любой думающей твари подсознательного нежелания «просыпаться», я вижу корни первых поисков Бога в таких «ночных бдениях» в темноте. Не как раньше — метафорического Бога, служащего лишь в качестве олицетворения неподвластных примитивному (относительно нас, как это принято считать) разуму древних сил природы, но уже метафизического (по сути — реального), способного оказывать посильную (ему, всемогущему!) помощь на иррациональном уровне, не поддающемся разумному анализу. Ну не при свете дня же, в самом деле, люди до такого додумались?! Днём и так хлопот полон рот у того, кто чего-нибудь стоит: днём ты делаешь то, что боишься потерять ночью. Разумеется, если делаешь. Так называемые «пустышки» Богу не очень нужны, они лишь призваны создавать антиэнтропийный фон; служа в качестве сырья, легко варятся в будничной гречневой каше и куда легче задумывающихся людей отправляются к своим праотцам, когда приходит их срок. Самим им никакой Бог выше уровня поставленной свечи в церкви и пропетой там же молитвы не нужен в принципе: он вне сферы их интересов, за пределами досягаемости их мыслительного потенциала — как и всё то, что не связано напрямую с получением, бл*дь, выгоды. Собственно, в этом проявляются слепота и неумелость их мониторинга, ведь Бог суть лучший банк для сохранения душевного капитала: один час душевного общения с Богом без посредства церкви в лице батюшки приравнивается на рынке к двум составам, нагруженным свечками; наконец, Бог сможет наставить тебя на Путь обретения себя... правда, через самого Бога. Самый главный вывод, который вечное и божественное Оно поможет тебе сделать — это что жизнь сама по себе дороже денег. Именно жизнь, а не прозябание в душном во всех смыслах офисе, храме новейшего времени. После этого вывода лично для меня невозможно было бы работать каким-нибудь... ну, скажем, каким-нибудь менеджером. Многие же, напротив, вечно внутривенно потребляют готовый поп-продукт всяческих организованных религий — как новых, ещё робко ставящих галочки и раздающих награды за жертвы финансовому божку, то есть, в реальности, ещё более древних, так и насчитывающих в активе не менее миллиарда стуков лбом о предметы культа (совокупная их энергия, будь она направлена в соответствующее русло и подведена к нужному рубильнику, могла бы и правда вызвать рождение Бога живаго). О, вы бы видели, как я только что смачно чихнул! Вот вам, пожалуйста, ещё один, нелишний довод!
Пусть день до безобразия полон суеты, зато ночью... ночью всё совсем иначе. Ночью сама первозданная «мать-тьма» живой иллюстрацией стихотворения Андрея Вознесенского окружает всех, давая понять тем, кто ещё днём в этом сомневался, что она не только всё породила, но и, со временем, заберёт к себе во чрево. Умер ещё один день, брызнув закатной кровью. А скоро умрёт ещё один... ты!
Осознание данного факта стимулирует дорожить каждой секундой и не хуже бодрит, чем трагифарс о «расстреле» «петрашевцев».
Ночью... При той или иной степени интенсивности света собственного разума, наедине со своим внутренним миром и паранджой мироздания, человек может услышать голос свыше, а потом, с опытом, научиться настраиваться на радиоволну элитной «скорой помощи» в любое необходимое ему время.
Известно, что человек в этой жизни становится тем, кем достоин или кем хочет стать; со временем это отражается даже на внешности (имидж создаётся не только сознательной разработкой, но и напрямую под влиянием самого сознания, образа мыслей), плюс к этому огромный вклад привносит в имидж прижизненная, равно как и посмертная мифология — порою кумиры лепятся в буквальном смысле из грязи, для их создания сгодится всё, включая подтасовку фактов, прямую ложь... Но вера в себя и свой путь творит чудеса. Когда любой из нас пришёл в этот мир, он был никем — просто кусочком мокрой плоти. Некоторые до конца своих дней так и остаются, фигурально выражаясь, алчными кусочками чего-то-там-такого, не важно чего, гадящими да жрущими. А некоторые, как только полностью осознают себя, встанут на ноги и шагнут на избранный ими Путь — становятся воинами (фигурально говоря). Теперь они могут идти вперёд настолько далеко, насколько хватит духу. Таких людей много, но их не большинство. В целом, хотя пути и разнятся, большинство ищущих истину в иррациональной области поиска (в т.ч., в религии) находятся примерно на одинаковом уровне, заходят по своим тропинкам сравнительно одинаково далеко, что обуславливает равную или более-менее сравнимую степень привлекательности для потомков-последователей — поэтому религий так много, и они, пусть время от времени враждуя, вынуждены терпеть друг друга.
Если во что-то крепко верить, то это сбудется — по крайней мере, для верящего. Если он по силе духа не ниже среднечеловеческого уровня. А вот если верить на порядок крепче «среднего» человека, то можно не только увериться в осуществимости всех чаяний, но и заставить поверить в те или иные реалии и факты окружающего мира других. По сути, в этом отказе от восприятия объективной реальности за счёт органов чувств в пользу восприятия окружающего на основе некой априорной идеи, с которой индивид способен успешно противостоять любым доводам разума, и лежит терминологическая разница между «верить» и «веровать». Верующие даже не считают необходимым это скрывать — достаточно прочитать некоторые места из Павла Флоренского, и это становится ясно как божий день.
Чем сильнее ты веришь (веруешь!) — тем для большего количества людей предмет твоей веры станет фактом объективной действительности, обретёт «плоть и кровь». По подобной же схеме осуществляются все «чудеса», «деяния святых апостолов» и прочее. Может быть, Бог и помогает-то в первую очередь именно тем, кто верит в него — верит в аллегорическую возможность помощи, идущей свыше, но никак не из жирного пуза посредника беседы с Высшим Существом.
И учтите, это важно: Бог не с тем, кто сюсюкает с ним, а с тем, кто со всей возможной смелостью идёт к раз и навсегда выбранной цели!
Когда ты молод, лежишь ночью один и учишься слушать Бога в своей голове (на самом деле, квартира Бога не там, она как раз там, где кончается весь широкий спектр формируемого сознанием мира), ты волен выбирать, посредством чего он будет общаться с тобой. Но не стоит тут говорить об авторитете вероучения, ибо дело вовсе не в догме, а в интуиции и уровне личностного развития.
Рекомендую запомнить, если склонны всё-таки в этом мне довериться: только наедине с собой человек обретает Бога. В давке храма его не найти. Бог — охлофоб, он боится толпы... Обрядовый морок — извечный суррогат; разведённый химический порошок ягодного, мать его, “Yupi”, разлитый в пустующие и вовремя не сданные в пункт приёма пустой душевной тары очередным олдовым «батл-хантером» бутыли из-под красного вина двухтысячелетней выдержки. В тесноте храмового «баттла», где сбились в кучку бактерии-богомольцы, или же между «великими» ветхими страницами всех «заветов» прошлого и будущего — негде разместиться апартаментам всеобъемлющего существа.
Ведь что такое, вообще-то говоря, «Бог»? Что мы о нём знаем? Чего не знаем? Знаем, что знать тут не надо, на этом сходятся и Павел Флоренский, и Виктор Пелевин, и ваш покорный слуга. Поэтому только в шутку я мог рассуждать следующим образом:
Бог любит троицу «Блестящих».
Бог ставит цены на бензин.
Бог ведь у нас — вперёдсмотрящий,
Хоть и в трёх ликах Он един.
Бог не пропьёт свои кокарды.
Бог не предаст своих друзей.
К Богу, ребята, все мы рады
Питать любовь с младых ногтей.
К Богу стремлюсь, когда хреново,
Или когда душа поёт...
Богу молюсь, когда другого
Не остаётся. Сразу льёт
Волна тревоги и предчувствий.
Я верю, что я Верю всё ж.
Моё шестое, что ли, чувство
Всё ж говорит мне: «Бог — не ложь!»
Вчера не спал всю ночь в раздумьях.
Сейчас зеваю, будто лев.
Но эти строки — не безумье:
«Гоб килев? Онрев, ад, килев!»
Подведу итог первой части главы: я за веру, но против религии. Могут возразить, что в этом заключена как раз моя религия. Но это возражение я считаю глупым, потому что, во-первых, можно вспомнить какую-то программу ТВ, где на обвинение атеиста верующим в том, что он «верит в отсутствие Бога», обвиняемый парировал, что в этом случае некурящий «курит отсутствие сигарет»; во-вторых, вся вера у меня сводится к простому убеждению — лишь только стоит убрать из Вселенной всё, что мы способны воспринять на практике или в теории, как останется что-то, о чём мы ведать ничего не ведаем, да и не можем ведать. Религии на этом «оставшемся» выстраивать одинаково и глупо, и преступно. Индивид способен вступать с ним в некое подобие иррационального общения исключительно на интуитивном уровне, точнее — это выбор средства общения осуществляется бессознательно, а само оно происходит при непосредственном участии разума. Вы продолжаете настаивать на термине «религия» как «вера»? Ну что же, раз так, то могу добавить ещё, что моя вера — это моя собственная совесть. Вот и весь Бог!
Заодно раз и навсегда резюмирую свою (оп-)позицию: вера имеет смысл, только если индивидуум верит абсолютно самостоятельно (это отнюдь не отменяет возможного интереса к духовным практикам и совокупному опыту других людей, и это также важно не забывать!), однако создать что-то великое мы способны, только когда тыл поддерживают ушедшие поколения, а на горизонте маячат в нетерпеливом ожидании получить заветную (!) эстафетную палочку коллеги всех грядущих поколений.
Человеческая жизнь, в любом случае, — тот роман, который пишут даже очень далёкие от литературы люди. Такой роман всегда интересен. Хотя бы тем, что люди пишут его не только в соавторстве друг с другом, но и с Богом — книга, на обложке которой указано такое говорящее имя, праимя автора лучших бестселлеров (стоит вспомнить хотя бы мега-хит «Мир»!), просто обречена на успех... Эх! «Эх!» в плане того, что читаю сейчас нового Пелевина и вижу, что его теософия поглобальнее будет, а моя звучит далёким эхом... Впрочем, это верно лишь отчасти, так что никакого криминала тут тоже нет. Итак, я продолжаю. Известно, что содержание романа «Наша жизнь» ограничено классицистическими единствами места, времени и действия, которые могут быть разрушены только наличием череды продолжателей (опять по-пелевински вышло). Вот вам фабула: мы приходим в этот мир, затем существуем мгновенную рабочую смену от утробы до трубы (крематория), или просто гроба (путь от утробы до утробы). Дальше? Всё, ваша смена окончена — следующий! Мёртвые не читают и не пишут. И не способны радоваться успехам своим из гроба, хотя могут предчувствовать их при жизни.
Днём мы окружены фолиантами объединённых союзнических войск «Святых Писаний»; их трактователи всячески пытаются затянуть нас в свои сети. Каждый аляповато выряженный Сусанин Ваня расхваливает свою пыльную тропку, как единственный и кратчайший Путь к Богу, но стоит присмотреться к жирным выпирающим животам, джипам у церквей и хитрым глазам, как становится видно, что на самом дне душ у многих размещается не одна лишь только строка “in god we trust”, но whole green fuckin’ buck, причём, во множественном, даже очень множественном числе. На «ВНЛит»’е с нами работал молодой ученик какого-то духовного образовательного учреждения (а меня пугает тенденция тоталитаризации религиозного сознания православием и в обычных школах), в скором времени он готовился стать священником. Рядом с ним желательно было держать ухо востро, ибо сей «клептоманщик» хватал, подобно знаменитому «Скрипачу», всё, что под руку попадётся, не брезгуя: лентами скотча, ножами и даже (видимо, на всякий случай) ненужными ему на тот момент мотками с PLU. Это, разумеется, далеко не типичный представитель духовенства, однако единственный, которого сам знаю лично.
Хотя как-то я был свидетелем словесного «поединка из-за паствы» служителей двух различных культов — сцены отвратительнее я не припомню... Дело было в метро. Служитель собственной секты с паствой в полторы калеки (какой-нибудь «Фут-фетиш Богу»), мой бывший коллега по совместительству, схлестнулся в, по большей части, одностороннем поединке со «свидетельницей Иеговы». Как он её вычислил столь безошибочно и оперативно в почти «час-пиковой» толпе, для меня загадка. Видимо, по журналу, который она держала в руках... С «истинно-христианским» смирением коллега бросился в бой на даму и начал на весь вагон, смакуя скандал, угрожать и сулить кары небесные в связи с фактом запрета деятельности «СЕ».
Мадам никак не реагировала на его нападки, однако «улыбочкой» и решительностью взора выражала фанатичную готовность в нужный момент перейти, ежели будет надо, к «языку жестов». В то же время в её внешности я уловил также такое: «Говори сейчас всё, что хочешь, но наши когти, крепко впившиеся в христианский общак, тебе не вырвать!»
Из общественности никто не поддержал ни одну из сторон (я тогда вообще плохо «врубился» в ситуацию), и всё закончилось убедительной ничьёй.
Коллега звал в свою секту и меня. Просил 500 рублей, суля взамен, не скупясь на примеры красочных чудес, большие проценты напрямую из божественного банка. Обещал танцы, девушек и музыку. Девушек, впрочем, лишь для богослужений и плясок.
На сайте “www.demotivators.ru” (уже давно не только там) размещена работа автора Strix, на которой расположена композиция из двух изображений. На одном присутствует храм Христа Спасателя (подпись под ним — «стоимость постройки $ 200 000 000»), на другом — больной раком ребёнок (подписано: «стоимость лечения $ 50 000»). Под изображениями автор резюмирует: «4000 детских жизней. Ты готов заплатить такую цену за свою веру?» Когда я впервые увидел всю композицию, то понял, что у Strix получилось найти максимально адекватное выражение того, что я интуитивно ощущал по данному вопросу, но верной и отточенной формулировки чего сам подобрать не мог.
Не так давно с подругой собирались пойти в музей Цветаевой, но он, как выяснилось — к счастью, не работал (позже я сходил в него с Серёжей Павловским). А тогда, благо было не так далеко, мы с Лизой решили посетить музей Николая Рериха, в организации выставки работ родственника которого Лиза должна была принимать непосредственное участие. Про Рериха я знал лишь то, что он писал картины на древнерусские сюжеты; он отчасти путался у меня с Рюриком... Подруга знала много, она и предложила музей для посещения.
Выяснилось, что человеком Николай Константинович был крайне интересным. Недаром в честь его и членов его семьи, которые обладали совокупными широчайшими знаниями в различных областях, названа одна из малых планет Солнечной системы.
Итак, кто же такой был Николай Рерих? Основатель «Живой этики» — религиозно-научной концепции, объединяющей в себе элементы различных течений, стремившейся примирить науку и религию. Своё художественное творчество Николай видел лишь в качестве иллюстрации его же собственной концепции. Сами концепция и творчество производят сильное впечатление, но и мужество этого художника, философа и т.п. достойно уважения! Рерих и члены его семьи прошли в жутких лишениях громадные расстояния. Они обошли значительную часть мест, где издревле исповедуют различные восточные религиозные направления, что дало возможность аккумулировать громадный опыт. И в них было сильно стремление примирить Восток и Запад. Такие разные исторические персоны, как Марк Аврелий и Павел Флоренский, Исаак Ньютон и Николай Бердяев и т.д. объявлялись Рерихом и его сторонниками проводниками Космического Разума на Земле. Цель человечества, по мысли Рериха, — служение этому высшему началу, объединение с ним (лично мне сразу вспоминается Артур Кларк). Множество бюстов вышеперечисленных и других персонажей истории человечества выстроены в виде пирамиды в качестве своеобразной иллюстрации концепции «Живой этики».
На улице за музеем столь же эклектично и в то же время естественно сочетаются православная архитектура и пристройка буддийского типа. У последней в «лотосе» медитировала какая-то дама, жаждущая просветления...
В паре минут пешком от музея — храм Христа Спасителя («по-пелевински» — Христа Спасателя). На всякий случай застегнув джинсовку (скрыв, вероятно, «сатанинскую» на чей-нибудь придирчивый взгляд футболку «Креатора»), впервые переступил его порог. Там было весело: люди бились головой о стекло в религиозном экстазе; другие вставали на колени и целовали разные предметы сомнительной чистоты (особенно противно это писать сейчас, пока прохожу курс лечения от чесотки…). Бьющиеся вызывали еле сдерживаемую улыбку — я окрестил их «людьми-Нокиа» (выглядело, будто они подзаряжаются аки мобильнеги). У несколько других предметов культа стояли, соответственно, богомольцы другой категории — «люди-Сименс мобайл»... Началась служба. На нас чем-то брызнули неприятным. И мы ушли от греха (!) подальше. Закончили посещением «Макдоналдса», и я окончательно понял, что даже бездуховная суррогатная привозная глобальная пища мне милее в разы, чем напоминание о том, о чём почему-то никто кроме меня, как правило, не помнит. Ян Гус выступал против индульгенций и был сожжён. Почему этот и подобные факты не отторгают от церкви? Потому что людям присущ эгоизм. Они следуют за тем, что сулит выгоды, пусть и в загробном мире. И поэтому имена жертв церкви предаются забвению, кроме самых известных... Все знают имя французской героини Жанны д’Арк, но далеко не все помнят о том, какая именно организация предала юную Орлеанскую деву смерти. Энергия душ невинно убиенных никуда не девалась, вот в это я верю!
Великий наш боец Фёдор Емельяненко (с ним о жизни беседовал сам Путин, принимая у себя) свою победу во втором раунде над Бреттом Роджерсом объяснял так:
«Во втором раунде я пытался действовать на разных скоростях: атаковать, клинчевать, атаковать, клинчевать — изматывать его. Смотря на него, можно заметить, что он терял концентрацию, уставал, а затем мне удалось подловить его на движении и отправить в нокдаун».
И тот же Фёдор стоял с массивным «гимнастом» перед объективами видеокамер и рассказывал, что эта победа — не его, а всех тех, кто молился у него на родине за победу. Где логика? Формально она такая: Бог внял мольбам и надоумил подловить на движении. Но такая логика меня не может удовлетворить, я не согласен жить под её гнётом. Пусть сто христиан ополчатся на меня в попытке нокаутировать, я не признаю, что между отточенными, выверенными в многолетних тренировках движениями опытного бойца и ритуалами внутреннего проговаривания определённых слов, осуществляемыми за чёрт-те сколько миль от места боя, есть некая мистическая связь.
В церкви мне просто нечем дышать, да ещё и брызгаются на меня, роботы-нелюди бесстыдно лбами стукают по поверхности непроверенной. Не моё, извините. На «Автозаводской» перед храмом кто-то написал на асфальте: «Вытри навоз с лаптей»... Иначе обстоит дело, когда, например, я иду по работе, а в уши мои плеер доносит звуки «Зова Теней» с магнитоальбома «Коррозии Металла», сменяя их на “Jennifer’s Body” от “Hole”. Тогда я внезапно понимаю, что с такими песнями не только можно жить, но и просто грешно не жить на все сто!..
Не стоит забывать и об обратной стороне теодицеи (мне, правда, несколько ближе фрейдодицея), с которой смог совладать Иов, так как Творец пас его непосредственно, в то время как нас он пасёт опосредованно — через церковь; в лучшем случае — через откровения в видениях и снах, но тут мы вновь сталкиваемся с риском впасть в ересь с позиции ортодоксального вероучения (кстати, “Orthodox Church” — это и есть православная церковь по-английски)...
Ну вот читаю я этого Павла Флоренского... И что же я там вижу? А вижу всё то же. Отказавшись от доводов разума, мы, возможно, придём к истине — считал Павел. Ему присуще желание снять и выкинуть светящуюся радужную корону Разума и смело прыгнуть в водоворот интуиции, причём, благо бы собственной, так ведь нет, даже чуждой... Смело и глупо. Впрочем, недаром в «Подростке» Фёдора Михайловича есть такие слова:
«И разве он может женить меня? А может, и может. Он наивен и верит. Он глуп и дерзок, как все деловые люди. Глупость и дерзость, соединясь вместе, — великая сила».
В том же произведении Достоевского сказано:
«<…> уголок Греческого архипелага, причём и время как бы перешло за три тысячи лет назад; голубые, ласковые волны, острова и скалы, цветущее прибрежье, волшебная панорама вдали, заходящее зовущее солнце — словами не передашь. Тут запомнило свою колыбель европейское человечество, и мысль о том как бы наполнила и мою душу родною любовью. Здесь был земной рай человечества: боги сходили с небес и роднились с людьми... О, тут жили прекрасные люди! Они вставали и засыпали счастливые и невинные; луга и рощи наполнялись их песнями и веселыми криками; великий избыток непочатых сил уходил в любовь и в простодушную радость. Солнце обливало их теплом и светом, радуясь на своих прекрасных детей...»
Гм… И этому «земному раю» и «Золотому веку» сам автор предпочитает хотя и не костёр инквизитора и меч крестоносца, но всё же христианство, которое привело к… чему?
А к тому, что сам он написал, не желая видеть той связи «заката» человечества с его, автора, убеждениями, что возникает в восприятии читателя:
«<…> это заходящее солнце первого дня европейского человечества, которое я видел во сне моем, обратилось для меня тотчас, как я проснулся, наяву, в заходящее солнце последнего дня европейского человечества!»
Кстати, сквозной мотив и образ «заката» в этом произведении очень многозначен — сюда привязано и самоубийство Крафта, и появившаяся в душе главного героя «светлая надежда», и воспоминания об обещании быть «добрыми, <…> прекрасными», данном Версиловым и его старшей сестрой друг другу в то время, когда Версилов готовился в университет. Сравните с моей трактовкой образа «заката» чуть выше: подобно предшественникам, я в чём-то наследую писателям прошлого, но всё же и иду своим путём.
Теперь, дорогой мой читатель, окунёмся в затхлое болото моей биографии.
Начну с начала не просто своей сознательной деятельности, которая фиксирует, выделяя его, собственное «я» в окружающем мире, но такой сознательной деятельности, которая и фиксирует себя в окружающем мире, и сам этот акт рефлексии архивирует и сохраняет на всякий случай в папке «Долгосрочная память» мозгового железа субъекта (в данном случае — меня). Что это всё означает? То, что речь пойдёт о моём втором детском саде, о котором я обмолвился ещё в прошлой главе. В этом саду я проводил не только дни, но и, порою, ночи.
Огороженная забором территория. Площадка для игр, но я не люблю быть с другими детьми — хожу по дорожкам садика и мечтаю, размышляю... Будучи маленьким пацаном, я поражался примитивизму взрослых, которые могли, как правило, думать только об одной теме, из-за чего их лексика к месту и ни к месту казалась мне переполненной бранными словами и целыми бранными синтаксическими конструкциями (последнего термина я, конечно же, не знал), а если и нет, то всё равно ужасающе ограниченной.
Впрочем, хотя я, аки философ-«от горшка два вершка», больше думал или просто отвлечённо фантазировал, чем делал что-либо (это верно до сих пор), плоды моих размышлений (отчасти) и умение выделять смешное (в основном) всё чаще становились доступными товарищам по садику — и вскоре здесь становится часто слышен смех, которым меня уже тогда награждают за остроумие.
Итак, как же развивались религиозные представления в моей жизни, и что способствовало их развитию…
Хотя в моём мозгу всё так же жива картина типичного дня в детском саду, некоторые эпизоды я помню особенно ярко. Нам — по шесть лет. Тёмными холодными зимними вечерами приходит старая нянечка. В противоположность мне, она рассказывает перед сном об ужасах войны, о которых знает не понаслышке. Девочки (помню точно — меня они тогда не интересовали; лишь с первого класса они станут музами и богинями, без которых жизнь не в радость, и для которых, по большому счёту, всё и делается... в саду я не знал абсолютно ничего о содержащейся в их и моих трусах Великой Тайне), мяукающие слова песенки о пленной девочке: «жгли ей губы алые», да «рвали волоса». Утро. Я смотрю с радостью в окно детсада, вижу пришедшую за мною мамочку... Впервые я очутился в этом саду, вернувшись с Азовского моря, где мы в 1988-ом отдыхали всей семьёй: я, брат, мать и отец. В тот год я начинал читать жюль-верновскую «20 000 лье под водой». Потом, классе в первом или втором, отец очень критиковал меня за «Тарзана» — так назывался прочитанный в то время многократно экранизированный цикл романов Э.Р. Берроуза (не путать с Уильямом Берроузом!), который способствовал формированию моих эстетических вкусов.
Вернувшись с моря и оказавшись в садике, я сравнивал длинный коридор, в котором было полно дверей по бокам, с вагоном поезда, с его убранством изнутри.
Обычно меня забирала мама, но иногда и отец. Так вот, о пробуждении сознания. Как-то мы с отцом ехали в автобусе. Разумеется, к тому времени я давно имел некоторое представление о внешнем мире и своём месте в нём (по моим наблюдениям, у современных детей благодаря компьютерам этот процесс начинается ещё раньше), но отец ни о чём подобном не догадывался, что меня отчасти веселило, отчасти — бесило. Впоследствии подобный феномен «недооценки» меня имел место минимум дважды (на самом деле, куда больше раз, ведь родителям вообще свойственно недооценивать своих детей): когда отец не верил, что я искренне смеюсь в сатирических и юмористических передачах, то есть что я понимаю там что-то, и когда он, пьяный, хотел заставить меня поверить, что он онемел и не может произнести ни слова — с помощью записок и больно толкаясь.
А в автобусе я трактовал надпись «Продукты» как «продук-ты», то есть: «Ты, батя, — продук!», чем привёл старика в восторг, и он начал рассказывать сказки, что это проснулось моё сознание. Однако интересно, что обыгрывание созвучий и разных значений обрело чрезвычайно важное значение в моём творчестве.
Чем мне запомнился детский сад? Тем, что там я впервые увидел перед своим мысленным взором двух людей, сидевших за столом и беззвучно обсуждавших мою судьбу. Они сидели не где-то ещё на Земле, и не просто в моей голове — нет, хотя это было чем-то вроде шизофрении, о которой я узнал из фильма «Сияние» по Кингу, но я верил, что просто вышел за пределы доступного разуму мира. И они управляли моей судьбой, уже тогда стремясь направить её в нужное русло. Они не говорили словами, но я понимал их довольно естественно и без посредства вербального способа коммуникации — как, мне уже не понять. Однажды они покинули мою голову. Куда они ушли, я уже никогда не узнаю…
…Я иду по территории детсада. Под ногами — листва и перышко вороны. Размышляю о том, получится ли из него сделать перо, которым пишут.
…Средние классы. Хожу по улицам, как всегда, погружённый в себя и ничего не видящий вокруг — я в плену своих фантазий полностью, там мой кислород, остальной мир не может пробиться сквозь толстое стекло этого аквариума для Золотой рыбки. И всё же… Замечаю странную закономерность в окружающем миропорядке: когда события оказываются приятными для вашего покорного слуги, мир предвосхищает их вороньим криком, а когда события чреваты членовредительством в самом широком смысле, до меня всегда предварительно долетает звук автомобильной сигнализации, оставляя время для принятия единственно правильного в данной ситуации решения. Отмечая стопроцентное попадание во всех случаях, до сих пор шагаю по шоссе жизни, не опасаясь за здоровье своей психики и просто следуя указателям на те кочки, которые предотвратят попадание в трясину. Вороны мне разрешили открыть этот язык общения с внешним миром. С внутренним своим миром я всегда договорюсь и так, без «ворон» и «сигналок» — не знаю, хорошо это или плохо, но моё внутреннее равновесие неподконтрольно никаким ударам судьбы. Пусть даже весь мой внутренний мир будет разрезан перочинным ножиком неудачной любви, снаружи я останусь невозмутимым, пока в моей душе остаются навсегда определённые железные жизненные ориентиры. Вот они: если на улице, как сейчас, резко закаркает ворона, то это означает положительное решение, а если, напротив, завизжит «сигналка» — отказываюсь от своих намерений. Отчасти со мной солидарны уже древние ахейцы: я был приятно поражён, что они тоже гадали по птицам... Хоть и по внутренностям, но тогда время жестокое было.
Проблема религии всегда меня интересовала. Ранние классы школы. Иностранные мультфильмы по центральному ТВ наподобие «Летающего дома», косящие под анимэ, склоняют детские души к христианству. Подобного толка брошюры в пионерском лагере. Крещение в 92-ом. Все крестящиеся, кроме меня — взрослые люди. Дама в ночнушке со скрипками. ДК фабрики имени Петра Алексеева и бесплатные книги «Путь к новой жизни» (Новый Завет): американские «конкистадоры» приехали разрыхлять почву... Сорокин в «Романе», мне кажется, пародирует Библию. Столб света. Первое соприкосновение с чудесным. Потом — вуз. Елена Анатольевна, о которой в числе прочих речь пойдёт в следующей главе, как-то сказала, что писателю нужна жена, которая будет с головой погружена в его творчество, чтобы поддерживала на раз и навсегда избранном пути. В отношении меня это глупо — я сам всех поддерживаю, а меня — Господь Бог собственной персоной, как бы тупо и непоследовательно для кого-то это ни звучало... или банально. Начитавшись Пелевина, я стал стихийным буддистом (фраза про буддизм из вещички Артура Кларка: «Из всех видов веры, какие существовали до прилета Сверхправителей, выжил лишь своего рода облагороженный буддизм — пожалуй, самая суровая из религий».), так же, как, начитавшись Белова/Шатунова, становился стихийным язычником, так называемым «родновером» (пока мужик не перекрестится, гром не ударит). Златояр помог отойти от этого дела. Атеизм, деизм… Вера в непривязанное к религии божественное начало, которое, если и вмешивается в дела мира, то только так, как вмешивается в наши дела голос радио на кухне. Конечно, если это интересное радио.
Пятый курс. Прохожу спецкурс у Евгения Александровича Карунина, за глаза все называли его «Женечкой». Настоящий крестоносец в деле похода против «бесовского» тяжёлого металла. Я читал в его глазах, как он хочет меня убить за рюкзак «Арии», где при известной мнительности можно разглядеть «гимнастические аллюзии». Больше всего на свете он ненавидел рок- и металл-музыку, полагая, что подобные группы зашифровывают в своих произведениях сатанинские послания. Читая лекции, не глядя на меня, но очевидно для меня, он не упускал малейшей возможности втоптать в грязь ненавистное ему музыкальное направление. Доставалось от него и празднику Хэллуин. Сам он играл на гитаре и пел песни в духе поздней «Алисы» в плане текстов, но слишком безмазово и нудно.
На том же пятом курсе — лекция зашедшей христианки. Не советует читать постмодернистов. Тезис о том, что то, что не христианское, по сути — уже не талантливо. Конспектирую имена хулимых авторов, чтобы прочитать на досуге. Не прогадал ни с одним именем. Последний — Ерофеев с «Русской красавицей».
Напоследок. Лимонов пишет, какой он крутой мужик и автор, раз ездил на войну и убивал. Эдуард, конечно, человек авторитетный, но Бог — авторитет куда больший. Бога я увидел в глазах глухонемой девочки. Эти глаза живут в моей памяти и несут в себе вечный упрёк некоторым (не всем) лимоновцам — один взгляд этой девочки с улыбкой для меня перевешивает с лихвой деятельность шестидесяти с лишним лет жизни Эдуарда. Однако сам Лимонов высказался о религии для меня очень интересно:
«Секрет существования человека состоит в том, что он задуман не как индивидуум, но как вид. А обеспечивает сохранность вида — семя. Как кораллы, громоздится человечество друг на друга, поколение на поколение. По сути дела человек должен был бы обожествлять семя — в семени его бессмертие. Вместо этого придуман на ближневосточном ландшафте некий тощий мертвец на кресте. Получается, что вместо жизни человек обожествляет смерть. На самом деле, семя — это чудо жизни» («Книга мёртвых»).
Глава 6. Om Money Padme Whom (Muses, Shows, Morons, Mammas)
Опыт, the Son of Miss Takin’, всегда вносит свои коррективы — ему до всего и до всех есть дело. Вот он добрался и до моей, как её охарактеризовали читатели, «выпечки». Не вникая в аргументы «за» и «против», он вновь и вновь прокручивает перед моим мысленным взором воображаемые сцены того, как я себя буду чувствовать, когда буду знать, что кто-то сейчас читает то сокровенно-личностное или подло-стыдное, что я осмелился бы выложить в яркой суперобложке на прилавок гипотетического книгопродавца.
Опыт с лукавой всеведающей улыбкой вопрошает:
— Тебе это надо?
Я с внутренним содроганием сглатываю и отрицательно верчу тыквой. Картины грядущего стыда уверенно-плавно перевешивают жажду литературного успеха, и тогда я отступаю. Я всё же не Лимонов. Порыв подражания и продолжания уносится ветрами здравого смысла, и я молчу о самом главном. Итак уже много наговорил. Пошалили, и хватит.
Будем отдавать душу бумаге дискретно-помонадно... Этот процесс должен проходить празднично: душа нарезается тонкими ломтиками и сервируется в красивой упаковке, компактно, рождественски-скидочно, а не в постоянной боязливой оглядке на читателя, как бы он тайные сливки ея не выпил...
В этой главе, как видно уже из названия практически любому более или менее современному российскому молодому человеку (сам факт его «более или менее современности» как раз и означает свободное владение «инглишем», в то время как совсем уж современный молодой человек владеет ещё и «чайнизом»), повествуется о девушках, концертах и родителях. Я постараюсь вести речь эклектично, сжато, нервно, «угарно» и правдиво.
С чего начать? Пожалуй, с рассказа о концертах, раз уж медитативность рок-шоу — один из немногочисленных живых элементов моего существования (впрочем, девушки тоже сюда относятся, хотя в последнее время произошла количественная и качественная трансформация, и теперь это — девушка, да и про родителей можно то же самое сказать...), а дальше — как пойдёт.
Впервые я увидел металлистов, трясущих хаерами (они дружно делали это под запись “Moscow Calling” группы “Gorky Park”, звучавшую на дискотеке в одном ДК в Куликове, в летнем «лагере труда и отдыха»), когда мне было двенадцать лет. Отдыхать и трудиться от нашей школы поехали и мы с братаном Саней (тогда он ещё не получил своего знаменитого прозвища «Лысый», данного шутки ради единственному обладателю длинных волос в районной тусе). До ДК в Cool-икове часто видимые мною на стенах надписи наподобие “Iron Maiden”, “Judas Priest” или “Ozzy Osbourne” не вызывали никаких эмоций. В детстве я слушал Высоцкого (благодаря отцу), отчасти Цоя (благодаря К-ву К., которого также можно, наряду с Ильёй, знакомым вам как «парень с мячом» из древнейшей «сникерсной» рекламы, поблагодарить за моё видеопросвещение и посвящение, а также отдельно за науку, о которой слишком совестно писать, но не по той причине, о которой вы, засранцы, тут подумали — «поблагодарить» здесь уже в кавычках). Тем же летом чуть ранее я впервые услышал «Скорпионз».
Куликовские образовали круг молодых здоровых тел. Внутри него они совершали таинство: укрощали змей-искусителей, что вились поверх бешено дёргавшихся, не щадя содержимого, черепов, подобных рисункам на часах “Chronotech” — и часовая стрелка перевалила хребет, за которым моя душа, не осознавая сама ещё произошедшей с ней метаморфозы, облачилась в удобную кольчужную стальную броню “Metbrother”, в каковой она пребудет до того момента, как меня, хочется верить, похоронят в балахоне “Manowar” — символически и последовательно... («Мановар» и “Judas Priest” — до сих пор лучшие группы для меня; как я ликовал, когда сначала вышел back-to-the-metal-roots альбом от Halford в 2000-ом, а потом и сам синий Роб вернулся в «Священника»! как-то раз без меня, как мне поведал брат, в 90-ых отец рылся в моих кассетах и, когда набрёл на «Мановар», проговорил: «„Мановар“... А на х*я мне „Мановар“?», хотя потом похвально отозвался об их гитаристе).
Увиденная картина поражала постмодерничным (я люблю это слово) сочетанием сразу рая и ада; двигаясь, ребята казались пробудившимся от длительного сна в области людского бессознательного и нашедшим второе воплощение во мраке вечернего дома культуры древним единым языческим божеством со множеством конечностей. Порой аватар древнего бога разлагался на металлические детали гениального в своей велосипедной простоте механизма. Эти «провинциалы» выглядели адептами тайного знания, ещё недоступного мне, однако открытого чистому и пытливому уму в душевном созерцании ряби на поверхности воды, пения цикад да кончика птичьего крыла.
Несмотря на этот первый контакт с миром металла и рока, мы с братом стали «в теме» всерьёз только летом 1996-го года в другом трудовом лагере. Подростков из 727-ой разместили где-то на месяц в здании детского садика в Ильичёвске (под Одессой). Ориентиром в грохочущем мире тяжёлого рока и билетом туда стала группа «Ария». В другом месте я уже как-то писал о роли в своей жизни их альбома «Ночь короче дня» (95-ый год), и не хочу здесь повторяться. Всё необходимое для идентификации себя в качестве металлиста (пожалуй, единственный ярлык, чей груз не воспринимается мной в штыки), таким образом, было получено мной в городе Ильичёвске. Однако, по возвращении в Москву я впервые столкнулся с новой, в высшей степени неожиданной для меня дилеммой: «Кем быть?»
Дело было так. Манухин (производное от прозвища «Ману», данного за внешнее сходство с героем одноимённого мультика на «ТВ-6», очень знаковом для меня телеканале, так как в программе «Знак качества» в 97-ом я читал стихи про группу “Scorpions”, благодаря чему разжился билетом на их шоу, куда так и не попал; сам себя Ману почему-то считал относящимся к интеллигентской прослойке, но со временем, кажется, стал ближе к гоповской) как-то зашёл в гости и захватил с собой две аудиокассеты («Задержите поезд», новый на тот момент сборник группы «Коррозия Металла», и какой-то альбом «Мальчишника»). «Мальчишник» я знал благодаря раскрутке по ТВ их клипа на песню «Секс без перерыва» и по версиям их хитов в исполнении новороссийского кавер-квартета «Четвертак»; не могу сказать, что они меня бесили, ведь я тогда был акустически всеяден. Уходя, он предложил оставить мне на выбор одну кассету (вторая была нужна ему самому, «чтобы было, что вечером послушать»). Остановив выбор на суровых ребятах в кожаных плащах, я, по сути, выбрал кота (борова, паука — нужное подчеркнуть) в мешке. Сначала я, признаться, склонялся в сторону пластмассового прямоугольника с магнитной лентой, где на двух дорожках весело выплясывали апологеты беспрерывного полового удовлетворения через генитальный контакт двух и более индивидуумов, то бишь к ребятам из «Мальчишника». Вероятнее всего, быть бы мне сейчас рэппером, отдай я своё предпочтение им, но мужик с топором то ли в крови, то ли в ржавчине на обложке (как я узнал из мега-красочного буклета, это был сам великий и ужасный Сергей «Паук» Троицкий) и название одной из композиций альбома пионеров трэш-могильного рока — «Рэп это кал (****ец гопоте)» — определили мой выбор, в результате чего я, слушая на следующий день Боровский рык, стал «заживо погребённым в тяжёлый рок» приверженцем и отчасти проповедником металла и трэша уже как подобия эзотерической идеологии, а не просто лапшы из фольги на ушах, хоть и дьявольски сладкой, которую развешивала своими риффами, соло и текстами повариха-ветеран Ария Векштейновна.
Если проводить аналогию эволюции моего сознания в мире театрального действа отечественной истории, то переворот, совершённый «Арией», можно уподобить Февральской антимонархической революции, после которой у большинства зрителей и даже актёров ещё оставались сомнения по поводу того, как и куда должен будет двигаться импровизированный сценарий разыгрываемой пьесы, в то время как железная поступь «Коррозии» ворвалась осенней блоковской «музыкой революции», файлы с которой, ещё не свёрнутой и красно-текучей, Александр, конвертируя в MP3, развешивал на просушку на «стенах» зарегистрированных «ВКонтакте» представителей интеллигенции (с трудом их там находя по целому ряду критериев), и максимальное выражение которой любой желающий принимал внутривенно Поэтическими Кубами, или, ежели хотел экзотики, снюхивал как разложенные лесенкой Тромбы тем обсуждений сообщества В.В. Маяковского; эта музыка явилась, словно аватар Бетховена с «Джексоном» в руках (гитарой, а не чёрно-белокожим покойником), на котором алеет оставленная несмываемым маркером надпись: «Пи*дец всему!» Нет, не эволюция, товарищи, а металлическая революция произошла в конце 96-го года в моём сознании.
Подобно октябрьским событиям для России, песни Паука и Борова распределили ценностные ориентиры на мои ближайшие, хотелось бы верить, семьдесят с гаком.
Однако, как ни был хорош сингл про «Поезд», «Компьютер-Гитлер» следующего, 97-го года сумел превзойти даже его, причём по всем параметрам. Эта запись навсегда останется моей любимой в их дискографии, ибо больший «угар» лично мне сложно и вообразить.
Фанатизм довёл до того, что зимой 1999-го я поехал на первый для меня концерт «Коррозии», а по совместительству — вообще первый heavy metal-концерт в своей жизни. Мне было плевать, что поёт уже не Боров, тем более что из-за дефолта и смены состава билеты стоили little dough.
Осушив по дороге бутылку «Девятки», неверно рассчитав время, я добрался до «Алмаза» значительно раньше заявленного в билете срока начала мероприятия. В результате, имел место казус, благодаря которому я оказался внутри кинотеатра, никому не показав билета — было слишком рано для проверяющих, которым, полагаю, просто не пришло в голову, что кто-то припрётся за несколько часов до официального начала. Датированный шестым февраля, этот билет с неоторванным «контролем», обошедшийся всего в тридцатник, так и пылится по сю пору у меня в столе. Несколько пьяный, я ждал, и, пока ничего интересного не происходило, глядел в окно на проходящий по Шаболовке табор одетых в аляповатые жёлтые и красные юбки трамваев. Вскоре показалась охрана, потом стали появляться первые поклонники металла. Меня самого кто-то принял за охранника, что весьма повеселило. В основном, пришли металлисты: скинхедов тогда ещё почти не было. Я, собственно, и перестал-то ходить на шоу Паука по причине того, что львиная доля посетителей «коррозийных» мероприятий променяла длинные волосы на блестящие узловатые поляны, из-под которых так сурово сверкают расовой ненавистью перекачанные то ли пивом, то ли мочой, то ли гантелями, то ли качелями сверлящие чужеземцев (то есть тех, кто стоит рядом без своей поляны на голове) буркалы.
Уже через пару лет кроме нас с братом почти никого из металлистов на шоу «КМ» увидеть было нельзя... По крайней мере, так обстояли дела в первой половине двухтысячных; как сейчас, я просто не знаю.
В 99-ом же ситуация существенно отличалась. Среди пришедших на шоу в «Алмаз» я впервые увидел слепого Тегерана с палочкой (как узнал позднее, его образ появился в комиксах про «Коррозию», напечатанных в «Железном Марше») в неизменном балахоне с символикой альбома “Load” группы “Metallica”. Стоя и смотря на неформалов, проходящих осмотр дотошными охранниками, я не мог предвидеть, что где-то через девять месяцев, в начале первого курса, окажусь свидетелем следующей сцены: перед самым концертом «Коррозии» пришедший с Тегераном парень любя будет стыдить своего друга-инвалида, потому что тот помочится прямо в штаны, постеснявшись сказать, что хочет поссать... Также на том осеннем концерте 99-го года я впервые в жизни увижу настоящее откровение для меня — удар «брык» из арсенала «подола», одного из боевых стилей СГБ А.К. Белова (о существовании оной борьбы узнаю уже в 2000-ом).
Первый и последующие концерты Паука и компании в к/т «Алмаз» занимают особое место в моей памяти. «Фантом» за стенкой во время настройки. Голые дамы на самом шоу. Валера «Блицкриг», разрешающий бить по струнам стоящим в первом ряду, в том числе и мне. Макс, пустивший слезу во время собственного исполнения «Слишком поздно». Паук и Фёдор Волков, поющие дуэтом «С дырками в кармане». Впервые услышанная мной именно на самом первом концерте «Он не любил учителей». Драка пары фанатов. Моя рука, делающая «козу» на фотографии в отчёте о концерте на страницах бесплатной (тогда это казалось мне громадным плюсом, ведь кроме «Экстры М» в почтовом ящике найти что-то бесплатное можно было только в общественном туалете; не ведали ли тогда фирмы про падкость населения на халяву, были ли они чересчур заняты формированием собственных резервов для ведения борьбы, но тогда мало кто юзал алчность клиента в качестве заманухи оного, и лежащие в офисах сладости с logo фирм для посетителей без проблем замещала дизайнерская дохлая крыса в стиле совкового минимализма) экстремистской газеты «Среда обитания». Всё это я помню. Всё это — жизнь, моя жизнь...
Через какое-то время после пары шоу в «Алмазе», на которые я звал одноклассников, однако никто не захотел пойти, хотя «Коррозию» слушали практически все парни, я сломал ногу, играя в футбол, и пропустил следующее мероприятие, на которое, кажется, даже был билет.
Потом концерты временно прекратились, но ближе к концу одиннадцатого класса к нам в школу в очередной раз принесли театральные билеты. Предложенный спектакль был в высшей степени необычен: «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», поставленная Василием Спесивцевым на музыку «Арии». Я и пара одноклассников — Серёга М. и Андрей К. (в первом классе из-за болезни голова Дрона лишилась всей растительности, поэтому скины всегда считали его «своим», что было не совсем верно, несмотря на «Коррозию»; не совсем верно, как и именование скинов-нацистов — «скинами», тогда как они на самом деле — всего лишь «боунхеды») — не смогли устоять перед соблазном.
Кажется, в то время я мог ещё даже добраться от дома до Московского Молодежного Театра под руководством Василия Спесивцева на трамвае. Когда нужный день и час наступил, мы все трое стояли в фойе ММТ. Смерив взглядом мою “heavy metal uniform” (она мало чем отличалась от повседневной одежды в школе — слава Богу, обязательная мерзко-убогая траурная ворсистая синяя форма с горящей книгой по Брэдбери (R.I.P.) на рукаве и пентаграммой с лысым индюком на сердце осталась в кошмаре начальной школы, как и негласный запрет на уважительное именование Бога — «Богом» с заглавной, а лысого индюка — «лысым индюком» без опасений), Андрей резюмировал:
— Так вот и знал, что Mech что-нибудь трэш-могильное наденет...
«Mech», т.е. на самом деле «Мех», иногда употреблялось как моё прозвище, так как всем было по х*й, что я — Михеев. По этому поводу вспомнил одну очень типичную историю...
Как-то раз, учась в первом или втором классе, мой брат описался в какой-то тетрадке (школьные тетради отец не жаловал: разок попросил меня показать, чтоб проверить домашнее задание, после чего не глядя внутрь порвал и уселся в кресло с довольной ухмылочой, зажигая очередную крепкую сигарету; знал бы я тогда о вреде пассивного курения, а не просто стоически травился, чтобы смотреть телек, то одним графоманом, умершим от ужаса перед неизбежно горьким финалом собственной драмы киностудии жизни, стало бы больше на земле). Саня написал свою фамилию так: «Мехеев». Папаня чуть не помер на добрую дюжину лет раньше отпущенного срока и чуть не убил Александра Сергеевича в порыве праведного гнева: Чмырь ругался, сверкал глазами, орал, грозил и хватал за разные места (не интимного, впрочем, свойства, хотя тут мне вспоминается одна весьма забавная история с батей и мной, которую я расскажу сразу же после этой). В результате Саня не выдержал его издевательств и убежал на улицу, где тусил до вечера.
Внутренний редактор подсказывает мне, что пришло время включить музыкальным фоном к основному блюду лирическое отступление и добавить немного мясного наступления (хотя я уже не ем мяса).
лирическое отступление (начало)
Батя мой был Чмо. Этим триграмматоном мы с братом выразили всё своё отношение к нему, и до сих пор между собой иначе его и не именуем, и вовсе не только по причине того, что бессонными ночами при его жизни тысячи раз клялись сами себе не простить его. Мы заслужили право ненавидеть и не забывать о непоправимом вреде, причинённом этим Человеком, Мешающим Обществу, нашей психике. Как он его причинил? Годами пил. Орал. Всю ночь. Не позволял спать, двигаться. Вообще что-либо делать. Ты мог только выслушивать, что ты пидорас, говнюк (на кассете группы «Сила Воли» — Саня, Лёха и Валёк — после наших песен мы дописали голос орущего на нас Чмыря, но там слышно только что-то вроде «...говнюки всю жизнь...», остальное нечётко) и прочее, но не мог полемизировать, закрывать уши, эскапировать в чтение и тем более сон. Никакие бируши не помогали. При разговоре слюни Чмо вылетали на полметра из его рта и летели собеседнику прямо в лицо. Иногда Чмошник бил мать (кинул в голову ей будильник). Выкручивал брату нос до крови (в тот раз мы вызвали милицию); таранил стену моей башкой, стоило лишь мне самому раз его обозвать. Возможно, это какая-то разновидность алкоголического психоза. Вспоминать все тонкости этой садистской натуры не стану и тут, если даже в своей собственной душе бессознательно изживаю подобные «приветы» прошлого. Опыт также показывает, что любой порок, нашедший отражение на бумаге, эстетизируется и кажется заманчивым. В любом случае, обсуждать, почему я так нелестно говорю о своём отце, я не намерен ни с кем, потому что чувствую за собой такое право.
В больницу без его согласия забрать Чмо отказались. Кстати, он был кандидатом физико-математических наук, некогда окончившим физтех.
Краткий список основных лексических единиц, использовавшихся С.А. Михеевым (1950-2004 гг.): «Это бред!» (междометие звучало каждый день, семантика отсутствует по причине отсутствия всякого мыслительного процесса у субъекта коммуникации, произносящего лексему «бред», кроме бреда); «Иди домой!» (=«Сука, не смей выходить из своей комнаты!»); «Бл-лин!!» (заменяло добрую половину словарного запаса среднестатистического человека, поэтому семантика была довольно расплывчатой, и подчас оказывалось весьма проблематично выявить её в ходе дискурса); «пидоры», «суки», [далее — нецензурно] (=«родные дети»).
Дети ли мы Чмыря? Ни в коем разе. Сначала он был другим. Но человек, считающий себя вправе обрекать собственных детей на постоянные многолетние мучения и унижения (заставил, сука, однажды надеть на голову трусы!..), какими бы благими порывами срыва злости за собственное униженное положение в новой системе жизни и желаниями найти жертву, которая будет слушать только его, ничего более не совершая в жизни, он ни руководствовался — это уже всего лишь чмо, а не отец. Таков наш справедливо суровый приговор... Но всё же я благодарен ему за кое-что: суровый антагонизм способствовал зарождению во мне желания быть лучше всех, а лютая исподлобная ненависть привнесла в мою жизнь способность ценить её крылатую антиподку, сестру Веры и Нади. За привитый сыну с детства литературный вкус можно также сказать «спасибо» призраку отца Михеева, который до сих пор разгуливает по закоулкам сознания последнего, чтобы вылететь через ухо или другое отверстие после моего последнего стона... А, ещё спасибо за комнату (в самом широком смысле)... За библиотеку (то же самое)... За первую мобилу, появившуюся именно со смертью отца… За то, что не выкинул меня в окно... Бля*ь! Да до х*я всего, за что я ему благодарен. Смерть его свела всё плохое на нет, остались лишь раны в моей душе. Но, как ни парадоксально, этот колчедуший неврастеник-Мордред и есть тот единственный «я», который только и может ещё что-то написать для вас... Так почему нужно ворошить листы прошлого лишний раз? Не ради сенсации или скандала. Ради объективной картины моего пути и ради указания на то, каким уникальным человеком был отец.
соло, прерывающее ход лирического отступления
В молодости отца всё было тем же самым, что и во времена Достоевского и даже много раньше, а именно: молодёжь, собираясь, пила и играла в карты. Сейчас алкоголь никуда не делся, но вместо карт — компьютер. Лично я склонен видеть в этом большой прогресс... Но если вместо карт играют в приложения «ВКонтакте», то это те же яйца в раковом корпусе.
В Союзе нормальным людям и надо было пить, разрушая дерьмовый строй изнутри. Алкоголический диссидент, отец внёс свой вклад в это доброе дело. А теперь время другое, и ситуация другая. Нужно, с одной стороны, выжить нам всем как народу. Здоровые духовно и физически будут обитать на своей земле. Алкаши пускай решат сами вопросы своей смерти, и чем скорее — тем лучше. Те из противников режима, кто сами ни на что не способны, пусть хнычат, что им не дали петь. А мы, новое поколение, уже сейчас живём. Кроме меня. Вы, люди, живёте. Я, по большей части, читаю — жить тут некогда. Мне на роду было написано стать писателем — я слишком худой, чтобы жить.
лирическое отступление (продолжение)
Как человеку мне есть, за что быть благодарным матери, но уж никак не как автору… С отцом же — всё наоборот: я благодарен ему как человеку лишь постольку поскольку, вопросов и недовольства всё же больше в разы, и в то же самое время понимаю, что он способствовал формированию во мне писательской жилки. Интересно и то, что во всём этом я считаю важным даже генетический аспект: в 21-24 года отец вёл дневник (ошибок там совсем немного, а литературная ценность, мне кажется, имеется), но он всё же был физиком, а не лириком. Физиком-атомщиком, в котором так и не развилось того, что развилось во мне, по ряду причин. Однако выработанное отцом какое-никакое умение не могло просто так пропасть — оно должно было передаться мне, раз уж всему стоящему в самом Сергее Алексеевиче суждено было испариться при его жизни. А я буду лириком-атомщиком...
мясное наступление
Итак, однажды я в очередной раз не спал всю ночь, потому что за дверью орал Чмо. Козлу, в отличие от меня, с утра, как всегда, никуда не надо было. Деньги на водку зачастую давала его мать. На этот раз Чмо не сошла с рук его проказа: когда я уходил утром вместе с братом в школу (дело было в 97-ом году, я только начал учиться в десятом классе — мне было 15 лет; за месяц до того был сбит машиной наш кот, которого Чмо, вопреки увещаниям, выгонял на улицу — отец любил насилие над животными, и однажды он выбросил с балкона нашу черепаху; вообще жаловал пьяный debosh, и как-то разбил о колено нашу “Dendy”), чёткого плана, что я буду делать, когда вернусь, в голове не было, но общие очертания моих кулачков, летящих в чужой еб*льник, проступали в воображении с достаточной яркостью — я был настроен на самые решительные действия. Многолетняя ненависть переполнила чашу терпения, должна была пролиться кровь.
Я вернулся домой около трёх часов, переоделся и умылся. Зашёл в комнату Чмыря.
Тот, как обычно, смотрел зомбоящик, но не был ещё пьян, и поэтому трусил.
Я встал перед ним, заслонив экран:
— Ты мне всю ночь не дал спать. В отличие от тебя, мне с утра рано вставать. Извиняйся!
Чмо тупо вылупился.
— Прости...
— Этим ты не отделаешься. На колени!
Отец ох*ел. Пятнадцатилетний пацан на него варежку раскрыл!
Он хотел досмотреть фильм; хотел, чтобы я свалил, и он мог бы спокойно выпить и прийти в себя.
Но злой рок в моём лице был неумолим...
Он на колени не встал, но я другого и не ожидал. Это была всего лишь провокация. Слегка ё*нул ему по колену, потом ещё в бедро, и почти попал по х*ю, отчего сам смущённо улыбнулся, а он вскочил и бросился в бой.
Получив шуструю двуху с правой ножки, батя удивился и встал как вкопанный. Я тоже удивился: от равного по силе удара, только выполненного с прыжка, в аналогичной ситуации чуть ранее он упал. Тут же он ломился вперёд. Лишь серия моих боксёрских прямых раскрасила его лик в радующие глаз алые тона. Весь иконостас в крови — загляденье!
Ответный боковой достал меня в затылок — не успел толком пригнуться...
Воспользовавшись паузой, 47-летний мужик всем весом оттеснил меня к оконному стеклу (это только сейчас я семьдесят один килограмм набрал, но никак не двенадцать лет назад), намереваясь выбросить. Этаж у нас третий. Я слегонца очканул, когда окно треснуло, и осколки стекла вонзились мне в спину, но всё же мне удалось вырваться. Мы стали бороться; его кровь инфернальным символическим дождём оросила порождение его же спермы, и состоялся такой вот душевный шекспировский разговорчик:
Чмо (презрительно):
— Ты весь в крови!
Я:
— Это твоя кровь, Чмо!..
Он давил всем весом, я вырывался. Он, ухмыляясь, жадно тянулся оторвать мой х*й (почему мне и вспомнилась эта отвратительная сцена). Потом укусил за палец, прокусив мою плоть на неслабое количество миллиметров (после драки я орал ему: «Может, ты ещё заодно и отсосёшь?..»). В моём рту сразу почему-то выделилось большое количество слюны. Я обильно сплюнул на его постель (именно там мы и боролись, как ни двусмысленно это звучит).
Моя борьба возобновилась с новой силой. Я вспомнил приём, о котором шла речь в книге «Стальная Крыса поёт блюз» из цикла Гарри Гаррисона о Крысе из нержавеющей стали (в 9 классе на экзамене по английскому языку, который я один сдавал из нашего класса, поскольку остальные выбрали другие предметы, я назвал в качестве my favourite book именно “The Stainless Steel Rat”, а сейчас это была бы “1984” на языке оригинала). По сюжету Джим проводит противнику удушающий приём, который, хотя не приносит мгновенной победы, но доставляет радость тем фактом, что враг его «прочувствовал». На мгновение я стал Джимом Ди Гризом...
Папа, безусловно, прочувствовал мой захват. Едва мне казалось, что враг вот-вот выскользнет из сыновних объятий, я предлагал: «Расходимся?..» Как только отец успокаивался, я сразу же вероломно, будто юный Адольфик, возобновлял хватку. Мне удалось повторить эту процедуру три раза, прежде чем он раскусил меня (на этот раз в переносном смысле) и, собравшись с силами, вырвался окончательно.
Тогда я сходил в свою комнату и вернулся с нунчаками.
Пока пятнадцатилетний Гитлер Ди Гриз входит в комнату, держа в правом плечевом хвате то, прототипом чего некогда на Окинаве являлось средство для перемолки риса, мы сделаем паузу и поговорим о предыстории моего странного вооружения.
Нунчаки появились в моей жизни в тринадцать лет: их подарил Валерий Алексеевич, учивший карате в первом классе.
До первого курса я практиковал нунчаку-до непрофессионально (знал лишь несколько базовых движений, показанных тренером). После похода на первом курсе ситуация изменилась в связи с тем, что я купил книгу Комлева, увиденную в палатке на «Автозаводской». В бою мне довелось применить своё оружие лишь однажды.
Мне было пять или шесть лет, когда, сидя на втором этаже двухъярусной кровати, я в шутку отмахивался куклой Стёпой от пристающего ко мне отца. Ботинком из пластмассы, украшавшим ногу Степана, я совершенно случайно заехал папе по виску. У бати вскочила шишка, а я потом извинялся.
Совсем иначе обстояло дело в мои тринадцать. Однажды Чмошник, как всегда бухой, потребовал мою тетрадь с домашкой на проверку. Я всё сделал правильно, в душе он это подозревал — это-то его, собственно, и бесило...
Чмо хотел, чтобы я признал, что я вообще ничего не сделал, и начал делать домашку. Его требования были заведомо невыполнимыми, так как я предъявлял ему в качестве доказательства тетрадь, на которую он ни разу даже не взглянул — и в этом весь Чмо. Диагноз очевиден.
Его преследования продолжались, причём степень их настойчивости росла по экспоненте. На втором этаже двухъярусной кровати я надеялся укрыться от него, словно от кошмарного наваждения; морока, наведённого на мою жизнь злым колдуном. Когда я забрался туда, он цепко схватил меня за руку и стал резко и сильно стаскивать вниз. Я дико о*уел: меня хотят убить!!! Ваш покорный слуга легко мог бы сломать себе позвоночник или свернуть шею, не будь под рукой нунчак! Всего два удара сохранили мне жизнь и здоровье. На день-два я уехал к бабушке от греха подальше, оттуда звонил Вальку и рассказывал о произошедшем... Когда я летом отдыхал в лагере, папаша перерыл квартиру в поисках моих жестоких палочек на верёвочке, но, к счастью, не нашёл их.
Итак, я-пятнадцатилетний вошёл с нунчаками. Я не собирался бить. Просто хотел припугнуть. Чмо уже уселся в кресле и молча наблюдал, как я с нунчак уе*ал по стеклянному окну на внутренней стороне створки двери. Отлично получилось — трещины смотрелись устрашающе! Дальше — больше. Чмырь попытался раскурить сигарету, я вынул её у него изо рта и положил на стол. Прицелившись, метким ударом превратил её в кучу табака. В глазах Чмыря проступил страх.
...Ну и так далее. В дальнейшем повествовании этой главы мы ещё вернёмся к заявленной теме, а сейчас подошло время всем нам вернуться в фойе Московского Молодежного Театра В. Спесивцева.
Кроме меня, в зале было полно нефоров — почти все пришли в той или иной униформе металлиста. То тут, то там в море металла лишь изредка просвечивали острова «цивильной» одежды (как на моих спутниках) — формальный и неформальный стили поменялись местами. В зале, как и на обычных «арийских» концертах, был представлен стандартный металлический сплав из атрибутики. Тут были: собственно «Ария», «Металлика», «Мановар» (слева от меня сидела девушка неземной красоты в балахоне “Triumph Of Steel”), «Мэйден», и т.д.
Что я вынес из театра, не выветрившееся за десять лет под дуновением будней? Включённую в записи «Ангельскую пыль» и световые вспышки под неё; ряд композиций с альбомов «Кровь за кровь», «Ночь короче дня» и других под соответствующее действо и в гармонии с сюжетом пьесы; реалистично поставленную драку... Да и, вообще, профессиональную, как мне казалось, игру молодых по преимуществу актёров, с участием которых после представления состоялась пати, и один человек, знавший Петра Самойлова из «Алисы», исполнил на акустической гитаре пару песен этого гениального коллектива. Тогда я ещё, само собой, и не подозревал о той роли, которую двум этим группам, чьи названия начинаются с первой буквы алфавита, предстояло сыграть в моей судьбе.
Окончив школу и хорошо сдав выпускные, я принялся готовиться к поступлению в вуз (тогда он назывался МГОПУ; до того я участвовал в олимпиаде МАИ — победитель автоматически поступал в этот институт — но не выиграл её). После экзаменов я, мама и брат примерно на неделю съездили на дачу, а когда вернулись домой, нас ждал сюрприз...
Чмо, с которым мать к тому времени уже развелась, а мы с братом не общались, хотя и проживали все в одной квартире, но в разных комнатах, запустил в квартиру, благо нас не было, двух пацанов-бомжей (когда он прежде поступал аналогичным образом с бомжихами при мне, я орал на них, и они скрывались из квартиры). К нашему приезду они уже покинули дом. Мама с братом не пострадали от бомжей в имущественном плане (комнату мамы мы опечатали перед поездкой, а брату сказочно повезло), однако Чмо отдал им две мои аудиокассеты — «Трэш твою мать!» и «Железный марш», к тому же журнал “Rock City”, сами же они с молчаливого одобрения или воспользовавшись пьяным сном отца экспроприировали куртку-«бомбер» и, как я тогда думал, кляссер с марками (он был мне ужасно дорог, ведь я собирал их чуть ли не с раннего детства).
Ребята решили не заморачиваться с объяснением мистического исчезновения некоторых моих вещей и исчезли из квартиры сами, оставив для полноты впечатления следующий документ (цитирую):
«Дядя Серёжа!
Огромное спасибо за то, что вы для нас сделали, мы бы пропали ночью. Мы не стали вас будить, т.к. вы сами сказали. Мы выпили по чашке кофе и пошли. Спасибо ещё раз.
До свиданья».
На листке внизу стоит моя приписка:
«Ребята! Спасибо, что украли у меня кляссер с марками, журнал, кассеты и куртку!!!
Алексей».
Ирония этой ситуации заключалась в том, что с отцом же когда-то раньше мы ездили попытаться продать часть марок или хотя бы выяснить стоимость самых старых (сами марки, казалось, утерянные навсегда, не менее мистическим образом нашлись спустя десять лет, thanks to mom. Жаль, что сами эти годы нельзя вернуть столь же изящно и легко... через десять лет марки оказались мне уже не нужны, и я подарил их своей любимой, когда узнал, что она — филателист). Помню, когда мы с отцом вдвоём ехали в метро продавать или оценивать марки, батя разоткровенничался:
— В молодости, когда я ехал на эскалаторе, я всегда смотрел на проносившихся в другую сторону девушек и считал красивых...
Я запомнил это, потому что подобное поведение представляется мне идиотским в высшей степени, а вполне возможно, что и расширяющим окружающую энтропию. Здесь упоминаю просто к слову.
Приведу и другой пример того, как говорящая сама за себя тупость могла захватывать трон могучего, в принципе, мозга (это очень по-русски, кстати) моего батяньки.
Метро. Я, отец и брат. Едем на «Краснопресненскую» за картриджами для приставки (первая половина или середина 90-ых, с отцом ещё общались) в магазин “Dendy”. Гул в вагоне метро мешает разговору, поэтому просто молча сидим.
На переходе на «кольцо» отец притормозил нас:
— А вы обычно что в метро делаете? Когда книги и ничего вроде этого нет...
— Я — думаю, — спокойно говорю я правду, ведь я всегда осуществлял процесс выплавки свежих идей на огне фантазии в горниле душевного мира. Именно поэтому и писателем решил стать.
Батя неожиданно набычивается, рычит:
— Что-что ты делаешь?.. Ду-умаешь?! Да что ты врёшь?! Думаешь, хм...
— Но это ведь правда!..
— Всё, мы никуда не едем! Разворачиваемся, домой!
Я, естественно, сильно напрягаюсь, так как мне хочется новых игр, но от правды не отступаюсь.
— Думает он, видите ли!.. — не унимается отец, но домой мы пока что не идём, и эта неопределённость слегка раздражает — прям как Максим Галкин...
— Саша, — продолжает бородато-очкастый родственник, — ну скажи хоть ты, что в метро обычно делаешь?
— А что?
— Ну как же... Ну по сторонам там смотришь, на рекламу глазеешь... Так ведь?
— Да! — признаёт без энтузиазма брат.
— Ну слава Богу! Всё, поехали в магазин!..
Сейчас это звучит как анекдот, но тогда батя весь остаток дня косился недоверчиво в мою сторону. Может, думал?.. Чего не знаю, того не знаю, а врать — не Будда...
Или пара случаев, значительно более ранних и без метро. Учтите, что это не связано уже с попыткой объяснения, почему родной отец стал для нас с братом, в конце концов, всего лишь очкастым чмо с бородой; я просто привожу пару курьёзов. Мне — лет пять или чуть больше. Шутки ради повторяю слова за отцом, когда он что-то произносит. Шутка недооценена: получаю чувствительную оплеуху и, в довесок, меня обвиняют в эхолалии (это был не диагноз — это было обвинение).
И наконец — мне лет пять максимум (скорее всего, поменьше). Отец заставляет гулять, не пуская домой. Хочу ссать. Когда я, в результате, обмочился в штаны, то крепко получил по шапке...
Однако, для контраста есть и хорошие воспоминания. Как ездили на Митинский рынок за компом, и купили видеоплеер. Как отдыхали на Азовском море. И как батя дал мне денег за очень неординарное действие... Об этом случае хочется написать поподробнее. События такой давности порой смешиваются со снами, но критический и трезвый взгляд в состоянии предохранить действительно имевший место опыт от позолоты драгоценного обрамления фантазии. Тут надо думать, как материал лучше подать, а фантазии и в других произведениях навалом — могу поделиться за мелкий прайс.
Итак, зима. Замёрзшая Лихоборка (она тогда в районе Головинских прудов была не грязной канавкой, а маленькой речкой) около водопада возле нашего дома. Какая-то интересная нам с братом (наш возраст — ориентировочно 8-10 лет) деревяшка. Предлагаю брату её достать, и он с готовностью прокладывает себе путь по опасному льду, пока не... Падает, проваливается сквозь треснувшую непрочную опору. Сразу же идёт под лёд, я успеваю подбежать и протянуть руку. Вижу страшный испуг в глазах, уже уходящих вниз, но успеваю крепко схватить и помочь выбраться. Всё, в подъезд — греться... Адреналин, бл*!
При чём тут батя? Услышав про эту историю, он выделил мне немного лаве на карманные расходы. Как бы, поддержать спасателя.
Впрочем, лучше оставим до поры до времени эти воспоминания и вернёмся в далёкий 99-ый. Отец, выслушав наше дружное «фи» и поняв, как он накосячил, даже не стал ни на кого орать. Только выяснил примерную стоимость похищенного и вернул, поторговавшись, цену кассет и журнала.
Таким неожиданным образом я оказался с баблом накануне концерта «Алисы» (день Первый) и «Арии» (день Второй).
Подходя к «Меридиану», я был остановлен группой питерских алисаманов. Сначала ничего экстраординарного не произошло — спросили мелочь. Но потом меня таки обули на один из билетов (я взял и на «Арию», и на «Алису») — то есть, если посмотреть на фабулу, я был тогда лохом.
Взамен забранного тикета пообещали вписать на «Алису». Я не проверял, вписали ли бы меня на самом деле. Но отчётливо помню, что, когда пришёл на «Арию», парня передо мной пропустили просто по студенческому. На «Алисе» я всё же побывал 17 июня 2000-го года (билет под номером 26066) на первом фестивале «Крылья», и «дико там угорел, например!»
Речь даже не о том, чтобы в августе 99-го я как-то испугался подраться за своё имущество — нет, этого у меня не было (когда один из ленинградцев, проследовавших за мной в метро, чтобы отобрать заветный кусок бумаги (они ещё не знали, какой именно, а их аргументацией было: «Тебе два — много!»), демонстративно вправлял костяшки в вагоне, я делал то же самое), а просто я лицемерно уговорил себя, что они меня и правда «впишут», в глубине души понимая, что приехать, чтобы проверить свою теорию, мне будет лень. Неприятное и стыдное воспоминание, но зато я предельно честен. Если ведёшь себя как лох, то будь добр хотя бы иметь мужество это признать.
Когда в тот же день мы с братом Саньком и с Валентином поехали кататься на надувной лодке, я рассказал о своих дурацких похождениях, и брат успокоил меня, заметив совершенно справедливо, что теперь, имея такой опыт за плечами, я никому не позволю поступать с собой столь беспардонно.
Перед описанием непосредственно концерта «Арии» расскажу заодно немного и о том, как мы тем летом катались на лодке.
Эта лодка не была собственно нашей — нам одолжил её мамин друг (коричневый пояс) — тот самый, который учил меня карате в 89-ом и подарил нунчаки в 95-ом.
Мы катались на лодке по Академическому пруду. Перед тем, как сесть в лодку и поплыть, мы как-то стояли вместе: я, Филя (ныне и тогда качок), брат (ныне музыкант), Валёк (ныне бизнесмен). Таков был наш обычный состав.
Отношение к Филе остальных было неровным и менялось с годами, пока Валя и Саня совсем с ним не рассорились. Мне он тоже не всегда был симпатичен (не люблю, когда меня бьют и убегают), и я также теперь с ним не общаюсь. А в период относительной дружбы с ним мы с братом «расслышали» припев композиции “Fear Of The Dark” как «Филя — м*дак!» (особенно весело смотрелся концертный клип с орущей многотысячной толпой фэнов), а на сам мотив песни к тому же отлично ложились слова «<...> и он боится темноты!»
Сама ФЕ про Филю была взята нами из характеристики, данной качку Чмырём. Однажды мы стояли в коридоре, вдруг из комнаты вышел батя и впечатал в наши мозги с оттягом, будто подвыпивший казак угостил эсера нагайкой:
— Филя... ты — м*д-д-д-дак!
Сказал он это не по поводу, а лишь следуя своей сумасшедшей логике. Филя тогда даже не нашёл, что ответить, настолько нелогичен был Чмо в своём делириуме.
Филипп после одного случая, когда он срубил меня у лифта и ломанулся трусливо вниз по лестнице, долгое время считался одним из моих трёх самых злейших врагов (наряду с покойным Чмо и бывшим парнем предмета бывшей любви — кавказцем), потом едва ли не настоящим другом. Сейчас никем не является, только рябью на телеэкране памяти.
Вернёмся к лодке.
Погода тогда стояла хорошая. В синем небе зачинался золотом закат, а рядом с нашей стоявшей на берегу лодкой мужик делал гимнастику — что-то вроде формального комплекса тайцзицюань.
Между мужиком и лодкой стояла «черепаха» (соответствующего внешнего вида сооружение) для детей — чтобы ребятам было, по чему полазить. Вообще, ежели кому интересно, то одно из самых «культовых» сооружений в нашем городе для этой цели — «Древо сказок» в зоопарке... Раньше было им точно.
Филя решил в очередной раз показать всем, какой он крутой качок. Подняв несколько раз над головой импровизированный нелёгкий металлический снаряд-«пресмыкающееся», парень бросил железяку на землю, где оставил «панцирем» вниз размышлять о своём статическом витке сансары.
Мужик (довольно худощавый и невысокого роста) прервал своё «соло на тай чи» и потребовал, чтобы Филя немедленно вернул тварь в исходное пространственное положение. Возможно, он заодно был буддистом и не мог смотреть на страдания своего феррумоголового брата. Поломавшись для вида, гигант проделал требуемое под наш весёлый смех.
В другой или в тот же раз, точнее не помню, мы все опрокинулись вместе с лодкой в одежде у самого берега (пострадали часы и деньги — было, напомню, лето 99-го, и мобил или КПК наш круг тогда не носил).
И ещё один забавный случай, связанный с лодкой.
Валентин, пока остальные, кажется, были заняты с тарзанкой, проявил как те качества, которые позволили ему в дальнейшем стать преуспевающим бизнесменом (его «успех» в данном случае я понимаю как материальное благополучие, хотя бы в сравнении с автором этих строк), так и другие, от которых у него впоследствии было много проблем (в отличие от автора этих строк). Итак, что же там произошло?.. Имело место буквально следующее: увидев Валька с нашей лодкой, влюблённая пара попросила его перевезти их на остров, стоящий посреди пруда, за какое-то там бабло. Сделка подразумевала, что Валентин останется их ждать и не будет далеко отплывать, пока они не освободятся.
Валя забрал деньги, когда подвёз их к берегу, но, едва лишь парень с девушкой ушли вглубь зарослей, — шустро отплыл подальше от острова, чтобы поскорее забрать нас и позволить тайком понаблюдать со стороны за минетом. Мы понаблюдали... Отчасти, потому что нам почти сразу показалось, будто нас «запалили», и мы по-быстрому добежали до лодки и исчезли.
Вернёмся к концерту в центре культуры и искусства «Меридиан». Кажется, 27 августа 1999-го года я, хлебнув по дороге пива, снова подъехал к «Калужской».
Возле ЦКИ уже давно кишели бухие и не очень бухие «арийцы» широкого возрастного разброса, кажется, от трёх до пятидесяти лет. В основном, конечно, подростки и молодёжь: ребята в кожаных куртках с заклёпками, в банданах, были обвешаны значками, цепями; руки многих украшали напульсники как с шипами, так и без. Имелись волосы разной длины (преобладали длинные и очень длинные). Девушки одевались как парни, только с большим количеством бирюлек и мармушек, или в таком стиле, который позволял по поводу и без повода показывать благодарным музыкантам голые розово-белые прелести. Под «косухи» и джинсовки надевалось всё возможное с символикой как самой легенды отечественного хэви, так и коллег оной по тяжёлому цеху.
Я пробился сквозь очередь и оказался где-то в центре толпы. Народ всё прибывал за спиной, пока я с открытым ртом взирал на магическое действо.
Интернета в то время у меня не было и в помине, «арийского» видео я не видел, поэтому я был приятно поражён высоким уровнем зрелищности шоу. Кипелов носился по сцене и пытался отмахаться от метафизического противника. Если исходить из тематики «арийских» песен, то в роли противника выступал обобщённый образ Волонтёра, Чудища-Зверя, Хозяина, «Чёрных Крестов», никак не желающего таять образа Жанны, Магистра, Волков, Зомби, Антихриста, Бесов, Хитрой Дряни, и прочих порождений Пушкинской и, отчасти, Елинской фантазии (М. Пушкина — поэтесса, основной автор текстов песен «Арии»; А. Елин — поэт и автор текстов «Арии» — А.М.).
Я без труда узнавал хиты, давно и прочно завоевавшие место в душе, пока не услышал аккорды песни, явно написанной не только не тандемом Дубинина и Холстинина, но даже и не Гленном Типтоном или Стивом Харрисом, что было нелогично... В то время я слушал не очень много групп — только то, что удавалось достать в кассетном формате в «Железном марше», или же в ларьке у метро. При этом все исполнители переплавлялись в моём мозгу в ходе бесконечных аудиокругов в железные обручи сложного химического состава. По этой причине поначалу услышанная мной на «Арии» композиция показалась мне «Моторокером» «Коррозии Металла» (это было совсем абсурдно) — смутила меня не столько знакомая мелодия, сколько русский язык, на котором исполнялся кавер. Но это была не «Коррозия», как я, разобравшись, сумел понять, а просто кавер-версия переведённой Ритой Пушкиной “Return Of The Warlord” от группы “Manowar”. Однако со временем абсурд ситуации отчасти проложил себе клещом чесоточный ход в реальность, и уже «Коррозия» перепела «мановаровскую» “Wheels Of Fire”, тоже с переведённым на русский текстом, а точнее — с заново написанным. Да ещё как перепела!..
Но не будем о грустном.
На концерте я, как водится, продвигался вперёд, и добрую половину шоу стоял практически у сцены. Было весело наблюдать, как на «Пробил час» Кипелов выдал «Мы здесь, чтоб дать пинка врагам под зад!..», заставив Дуба согнуться от смеха пополам...
На «Короле дороги» я стал свидетелем реминисценции из собственного прошлого: снова парни в кругу и волосы водопадом.
На пути от «Меридиана» шедший в толпе передо мной парень, по виду — бухой, неожиданно накинулся на кого-то, шедшего справа, так как в речи того что-то крамольное ему послышалось:
— Кто тут на «Арию» наезжает? Ты?! — за сим последовал достаточно крепкий толчок в плечо.
— Нет, нет, я — ничего!.. — испугалась случайная жертва, а я впервые осознал всю условность разделения молодёжи нашей страны на семейные кланы “Neforoff” und “Gopoff”.
Второй раз кавер на «Мановар» я услышал в программе «Кузница» на радио «Сто один». О ней узнал на первом курсе от Лёхи Юркова. Самого Лёху «Дикого» отчислили в ходе первой зимней сессии, и контакт с ним я наладил только сейчас благодаря «ВКонтакте». Эти 10 лет, однако, я порою вспоминал его, ибо персонаж, безусловно, интересный и по-хорошему сумасшедший.
Если не вдаваться в детали, Лёха запомнился мне классическим «рокером» прежде всего своим поведением по жизни (вероятно, нонконформизм послужил дополнительным толчком к его отчислению из МГОПУ). О характерном «рокерском» поведении он, очевидно, получал представления не только благодаря книгам о всяческих Моррисонах и Кобейнах, но и из ресурсов собственной «дикой» души. Рассказать вам, что сразу же возникает пред мысленным взором Алексея Сергеевича Михеева при упоминании Лёхи Юркова? Многое. Незабываемый отдых на даче последнего, когда все жутко нажрались, ваш покорный слуга лез к чужой девушке и общался с Надей о Летове (тогда ещё живом); когда все были ещё едва знакомы друг с другом, ещё не получили студенческие билеты, однако дружно про*бали сколько-то-там пар... Дикий, играющий всю пару с увечной ниндзя-черепашкой, найденной на улице за пять минут до того — брошенное умирать игрушечное животное нашло вторую жизнь в умелых руках отменного гитариста (его соло в версии “Sweet Child o’Mine” вузовского бэнда на «Фил-fuckin’-шоу» я не забуду никогда).
Отчего-то образ страдающей черепахи зазвучал странным лейтмотивом. Словно три панцирные струны, терзаемые пальцами некоторых встреченных мной на жизненном Пути, или же анонимных в случае с ниндзя, людей (треснувший при ударе об асфальт панцирь жертвы пьяного Чмо; перевёрнутая Филей малышка; колченогая ниндзя с переломанными со смещением руками, смиренно лежащая на столе аудитории бывшего сумасшедшего дома, перекрашенного в вуз), пресмыкающиеся создали очень мрачный — в контексте ожидания 2012-го года и индейских и европейских космогонических представлений — аккорд. Но не будем, повторюсь, о грустном.
Весёлый нрав и извечный юмор — остаётся только сожалеть, что Дикий не проучился у нас больше семестра. Видимо, он был бельмом на глазу одетого в блеклые тона и такого же внутри начальства. Знал он не меньше многих из числа тех, кто протянул в МГОПУ на пару-тройку лет дольше, да и учился не хуже, насколько я помню.
На первом курсе я несколько раз побывал на «Коррозии», благо цены билетов на шоу от КТР тогда варьировались между пятнадцатью и сорока рублями.
Шоу в ПКиО «Бабушкинский» 11-го сентября 1999-го года, двадцать пять рублей за билет (если брать в день концерта, то сорок). Помимо случаев с «самоорошением» Тегерана и с «брыком» (с исполнителем последнего я впоследствии один день занимался СГБ на «Тайнинской», а один товарищ, встреченный на «Коррозии» уже на третьем курсе, объяснит мне позже, где заниматься вольным боем в Москве), мероприятие запомнилось: 1) обдолбанным в хлам панком у входа, «стрелявшим» покурить, и очень обрадовавшимся, когда ему сказали, что у него самого за ухом сигарета; 2) автографом Паука, данным мне сразу после финального «Люцифера», на котором Сергей разрешил тридцати желающим подняться на сцену и подпевать.
Ещё концерт, на этот раз в к/т «Ташкент» (именно в нём нам вручали студенческие), 15 рублей в предпродаже, 16 октября 1999-го года. После «Коррозии» и «Коловрата» администрацию ждал сюрприз в виде нескольких вырванных стульев. А перед шоу встреченный нашей тусовкой парень обронил, не зная о судьбе Жана Сагадеева через десяток лет:
— Тут много групп. А вчера вот меня на «Э.С.Т.» звали. На х*я мне один «Э.С.Т.»?
Чьи-то пятьдесят рублей валяются на танцполе. Парень в «коррозийной» майке незаметно наступил. Его одёрнули скины. Протянул деньги, но деньги им не нужны — отдали обратно.
Один скинхед только вернулся из тюрьмы — и тут же оказался втянутым в драку с быковатым типом из своих же (короткий базар, удар головы быка в лицо Буса, ответный Буса с кулака; продолжения на улице я не видел, вернулись оба).
С другим скином жёстко слэмился я сам, уже когда играла «Коррозия»; в результате слэма скин упал. Упал и Паук в финале выступления — на безвестную звезду секс-шоу...
VHS «Садизм-тур», купленная в фойе после шоу, сейчас где-то валяется.
В майке «Коррозии» на первом курсе я сдавал экзамен по фонетике, сдал на «пять».
Второй курс. Концерты в к/т «Марс»... Что я помню о них? Наши драки в шутку перед ними (ходили уже без Валька: я, брат Саня и Виталий — студент филфака с курса на год старше).
До шоу самой «Коррозии» я подошёл к Пауку с вопросом, почему на их альбоме «1966» (альбом имени года рождения С. Троицкого) в трек-листе указаны две песни (“Super” и «1966»), которых нет на самой записи (у меня было целых две кассеты с альбомом — на обеих ситуация была одинаково плачевной...).
Паук прогнал, что «это, например, специально», и что «они потом выйдут на отдельном сингле».
Очередной апрельский концерт «на Марсе» совпал с д.р. Гитлера, и боны лютовали. Подарок перепал и мне. Я стоял в первом ряду. Прямо передо мной извивалась змеёй какая-то секс-звезда. Я робко протянул руку и дотронулся, сначала просто до коленки. Никто не выразил протеста, что меня сразу же приободрило и побудило перейти от завязки к развитию действия. Она сама произвела некое телодвижение, и оказалось, что я уже трогал сквозь трусики её приятные гениталии. Наступила кульминация. Для 18-летнего девственника это был новый, очень приятный опыт.
Тут подоспела развязка в виде подбежавшего бритоголового охранника, который, не сходя со сцены, уе*ал мне боковым ногой в правый бок два раза (так как от первого я сумел прикрыться). Подержался за пи*ду? Получи пи*ды! Бытие рассудило как-то так. За всё в нашем мире нужно платить.
У борта сцены справа развалился скиняра-охранник. На нём попрыгала его подружка (оба были одеты). Фашист кончил. Через год после шоу в «Марсе» на остановке будет похожая сцена, но с одним отличием — там половой акт будет осуществляться полноценно.
После шоу скины вылавливали металлистов по одному или малыми группами, и дико их пи*дили, например. Меня и моих друзей это, к счастью, не коснулось.
Думаю, про «Коррозию» пока что хватит. Могу лишь добавить, что последний раз был на их шоу в сентябре прошлого года на День города. В отчёте о том концерте в «коррозийном» ЖЖ можно найти на фото и меня.
Время шло, постепенно второй курс близился к концу. После моего девятнадцатилетия, а именно — 5 мая 2001-го года, мы с Вальком направились по инициативе последнего в парк у метро «Речной вокзал», чтобы знакомиться с девушками. Сначала нам не очень везло, но в конце концов, уже в темноте, мы засели с двумя подругами-панкершами и парой баклажек «Мочакова» под деревьями. Как звали ту даму, что досталась мне, история умалчивает, однако моя память, хоть мы и виделись всего раз, сохранила её ник-нейм — «Лама» (дан самой себе по части названия какого-то альбома певицы Линды, которую она раньше слушала). Определённо, есть что-то в имени Лама джефф-линновское... Жаль, что она потом так и не позвонила.
С этой Ламой я впервые в жизни целовался, как говорится, «взасос». А вот за грудь я трогал, когда мы лежали на траве, её не первую — тоже спасибо «Коррозии»! Мои попытки перейти к более интимным ласкам были пресечены резонным:
— Не слишком ли рано?..
«Рано», согласился я внутри. «Не рано» стало в квартире Валька, позже на пару лет и с другой. Ту звали Оксана, и про неё я твёрдо решил здесь ничего не писать.
Через двадцать один день после пати с Ламой и её подружкой, 26-го мая, состоялся концерт “Guano Apes”. Билет туда стоил всего 100 рублей (на обратном пути встретили человека, который сказал, что просто перелез через ограждение без какого-либо билета). Играли Линда (к моему удивлению), «Ленинград», «8 Марта», “Da Boogie Crew”, «Ночные Снайперы». Это происходило на аэродроме Тушино. Привозила немцев “JSA”; радио “Ultra” помогало с рекламой. На выступлении Линды многие показывали FUCK, чем бесили меня — как-никак, это группа, которая нравилась девушке, которая нравилась мне… Менты были драчливыми. Один милиционер не только избил нефора, но и провёл удушающий приём ногами, удерживая несчастную жертву за длинный хаер. В середине шоу самих “Guano Apes” Сандра воскликнула, увидев ясную радугу, проявившуюся в небе:
— Rainbow!..
Если честно, концертов было так много, что подробный отчёт рискует превратить моё всё же, скорее, художественное произведение в бесконечный сериал, чего мне не хотелось бы ни в коем случае. Вспомню лишь о парочке — и хватит. 21 декабря 2006-го года состоялся концерт «Слота» в клубе “Tabula Rasa” (это где смешные символические рисунки на дверях мужского и женского туалетов). То был не просто концерт, а самый первый “Slotfest”. Запомнился Кэш, прыгающий в толпу фанов. Кэш выделил меня в первом ряду, заметив, что я шевелю губами в такой манере, что становится видно: знаю тексты не хуже него. Кэш озвучил, что ему нравится «этот молодой человек в „Мановаре“», который, он видит, «читает то же, что и я!..» (в смысле, пою). Из этого Кэш сделал вывод, что музыка «Слота» объединяет приверженцев разных музыкальных стилей.
Барабанную палочку «Слота», которую поймал, я обменял желающему на сорванный им «слотовский» же плакат.
Много концертов совершенно разных групп за последние годы я посетил в клубе «Релакс», ныне закрытом. «Идол», «Лир», «Dark secret love» и прочие группы с братом; «Слот» и “Onkel Tom”; «Белый медведь» Паука и финны “Fragile Hollow”, которых я учил “russian bad words” (по их просьбе), и т.д.
Сильнее всех прочих мероприятий в этом клубе мне запомнилось одно, о котором расскажу поподробнее.
Новогодняя ночь-2008... Выступает брат с «Лиром» и «Идолом» (acoustic). Я пришёл с Алиной («Алитта» на Прозе.ру). Выпили с ней самбуку, меня хорошо накрыло (до того у меня дома пили шампанское, а по пути я прикупил пару пива).
Стоим на танцполе, тихо-мирно пляшем. Голова кружится. Вдруг сзади какой-то пидорас (в переносном смысле) хватает как раз за тянущиеся из этой головы бедные мои уже тогда адски длинные волосы. Не больно, но — обидно! Хватаю в ответ. Я не выгляжу особенно страшно, поэтому-то порой такие вот пидоры наезжают, но всегда впоследствии жалеют. В общем, был махач. Оставим в стороне техническую сторону процесса, но я пробил неприятельские голени и дико отпинал башку. А, нет, вру! Башку лежащего врага я попинал слабо, на от*ебись, ведь: а) я был не в состоянии после самбуки; б) уже завалил козла, так чего же боле?.. Оказалось, это был мой громадный промах. Надо было потоптать огород качественнее. Пока мои друзья гуляли чёрт знает где, подоспели дружки противника. Мне пришлось уйти в защиту. «Чистой» победы не вышло. Будучи пьяным, я вряд ли смог бы отмахаться от пятерых матёрых педрил. Нас, к счастью, разняли.
...Согласно первоначальному плану, далее следовало подробное описание моих отношений с самыми значимыми для меня девушками. Однако, по ряду причин я решил заменить полномасштабное изложение всех основных событий и перипетий простым цитированием первоначального плана и ряда набросков, что, конечно же, не дало бы сколько-нибудь целостной картины, зато открыло бы простор для всевозможных домыслов и спекуляций. Но и это не могло меня полностью удовлетворить, и я решил, в конце концов, ограничиться тем, чтобы аккумулировать энергию всех своих, как писал мой отец в своем дневнике, «любовей», воскресив их в своей памяти, после чего выплеснуть полученный заряд в монитор в виде импровизированных восьми строк «на тему».
Одна лишь манила, играя.
Вторая могла только брать.
Тщетной мечтою о рае
Третья мешала мне спать.
Впрочем, и с ней что-то было —
Будто бы в прошлом столетье.
Может, четвёртою милой
Бог пожелает ответить
За неудачный свой опыт.
Кроликом быть — не по нраву!
Время уняло злой ропот…
Дайте сюда мою Нарву!
Глава 7. Чёрствая плюшка из школьной столовой
Шоколадный сырок.
Столовая в школе.
Десятилетний срок
Томленья в неволе.
Но когда всё ж покинешь
Зону выдачи знанья —
Обернёшься, обнимешь,
Окропишь слезой зданье...
Здесь прошли твои годы,
Их уже не вернуть.
Не вернёшься в ту воду,
Где ты начал свой путь.
Ты учился работать,
Враждовать и дружить.
Глядя в окна с зевотой,
Строил планы, как жить.
Человек не способен в полной мере познать истину. Почему? Да хотя бы потому, что ему помешают сделать это толстые переплетённые провода лжи и обмана, бесконечная медная сеть которых слишком масштабна для того, чтобы быть распутанной в рамках только одного, столь ничтожно отмеренного по срокам сансара-трипа.
Тьфу, и чем это занят наш автор?! Ему, по-хорошему, надо авто-био-роман кончать, а он тупо валяется, философствует, да ещё и чему-то своему довольно улыбается (чему, лучше и не знать). Может показаться, будто бы невдомёк ему, что, несмотря на неуклонно близящийся финал произведения в виде последней маленькой чёрной точки, за сетевыми тиражами почти не видать бумажно-фолиантных перспектив. Между тем, в действительности этот запретный плод Древа познания бабла и бла уже отмокает в желудочном соке чудака Адама и стервочки Евочки: каждая из серых cell-ок молодого человека благополучно получила свой дефлорационный архивный файл Трояна Тайной Депрессии; привычный образно-мыслительный ряд аргументов и доводов уверенно совершает каждодневный зудящий чесоточный крестный ход в мозгу, подобно червяку из первой главы. Тем интереснее для нас ответ на вопрос, почему лыбится Алексей... Опять, что ли, смакует будущие сцены, навеянные наконец-то взаимной любовью, и просто забил на Призвание?.. Ага, щас! Да х*й ты там угадал!.. Сцены я смакую, этого у меня не отнять. Но, помимо того, одна из главных причин заключена в том, что мне вдруг стало глубоко наплевать, будут ли гипотетические апоплексические меценаты-благодетели печатать мои «Плюшки», поедая пончики, или же, как обычно, они будут жрать пончики и делать деньги на ком-то другом, в лучшем случае используя распечатки моих душевных пируэтов в качестве суррогата туалетной бумаги «Сирень». Плевать мне и на то, как их будут «есть», то есть читать. Плевать на сам ответ на вопрос, в чём корни столь глубокого пох*изма. Достиг ли я небывалого просветления подобно магистру музыки у Гессе, или же смирился с незавидной долей аутсайдера-графомана, которую мне как в глаза, так и за глаза прочили столько лет — меня это еб*т не больше, чем героя Пелевина — французский обыватель. Я просто принимаю новое состояние своего сознания таким, каково оно есть. Это — карма. Кар-ма. Хочешь — каркай, хочешь — матерись.
Впрочем, всё же вместо новых попыток самокопания на манер сложных характеров Достоевского рефлексирующе-ориентированного периода творчества, я лучше сделаю то, что собирался сделать уже несколько лет: позволю своему сознанию накрыться волной горько-сладкого вина океана воспоминаний школьного периода. Приятная щекотка садомазохизма, своего рода. Главное ведь — что? Правильно! Именно спокойствие писательской совести. А перед лицом Вечности я чист как белый лист девственного рулона бумаги «Сирень» — я не утаил резервов души, ребята! Подобно торчку-геймеру, который впервые оказался за настоящей баранкой, и теперь никак не может попасть бампером в латексный зад анемичной фанатки аниме, переходящей улицу на светофоре, я миновал презерватив самоутешения, чтобы в домне скорби переплавить весь свой влажный потенциал в буквы и строчки... Впрочем, сравнение с некоторыми свойствами белого глиста с недевственного рулона в импровизированном туалете недевственного леса также гадится: говно к глисту не липнет, он всегда в белом, как Эдичка в Америке, а если точнее, то образ Эдички определённого периода, застывший в Вечности.
«Что такое вечность — это банька,
Вечность — это банька с пауками.
Если эту баньку
Позабудет Манька,
Что же будет с Родиной и с нами?» — как пел Пелевин под дудки от «ДДТ».
Вот допишу скоро, и не буду даже заморачиваться, рассылая текст по издательствам: забывайте вашего покорного слугу на здоровье, если способны к виртуозному исполнению настолько головокружительных мнемических кульбитов. Христос и Венедикт Васильевич Ерофеев парились? Я тоже не стану. Кому надо, тот меня найдёт.
Более пяти лет назад в одной компании, занимавшейся производством пластиковых упаковок (боюсь, что речь шла и о пластиковой жизни работавших там людей), я проходил собеседование. Мне нужно было устроиться куда-нибудь курьером, чтобы были средства для подавления from time to time поднимавшегося голодного бунта в желудке. Но, в то же время, ни за какие коврижки нельзя было позволять чужим голосам хозяйничать в голове в течение рабочего дня, дабы константно осуществляемый творческий акт не включил в себя дискретного элемента — всякого рода минеджирство тут не годилось не только с позиции сексуальной ориентации. Данная дилемма могла быть решена лишь в рамках единственно верного выбора трудовой деятельности для зарабатывания баблоса, гармонично сочетающей в себе в нужной пропорции: а) душевную боль; б) свободу и безответственность эмбецила; в) высококалорийное топливо для желудка; г) интересные впечатления от жизни. Таким образом, абрис плана моего будущего существования тёмные (буквы) и светлые (бумага) силы начертили в душе уже летом 2004-го года (но не прежде, чем я окончил обучение — сдавая ГОСы и защищая диплом, я горевал при каждой мысли о тех химерах, что ждали в засаде, сокрытые туманом грядущего).
В то время, когда я только что покинул альма-матер, я весьма однозначно визуализировал (спасибо, Лена, и за фильм, и за термин!) своё будущее лишь как писательское, не ведая тогда, до каких «клещей в заду» это распространится... Мужественно-брутальный начальничишка службы безопасности, ответственный за собеседование, попытался в жёсткой форме выеб*ть мой мозг.
Начал он с прелюдии, включавшей в себя относительно «невинные» вопросы: был ли кто-либо из членов моей семьи судим? за что, if at all? почему это я после универа пошёл не в переводчики, ну или хотя бы, там, в менеджеры?
В общем, если это было не совсем в порядке вещей, то и до ментальной содомии пока ещё не дотягивало.
Всё могло кончиться более или менее хорошо: опрашиваемый и опрашивающий остались бы, в целом, удовлетворены друг другом... Но интервьюер вошёл во вкус. Он потребовал от меня вкратце охарактеризовать каждый из классов средней школы, в которых я проучился: что я делал, чем интересовался, как жил. Я мысленно послал по короткому номеру эту чёртову «кэгэбэшную» контору, а кирпичеобразный том анкеты, которую мне выдали для заполнения дома, я употребил, фигурально говоря, как рулон «Сирени» (её производители мне за рекламу не заплатили, кстати... и не заплатят).
Всё меняется в мире. По прошествии стольких лет сама мысль о том, чтобы в сжатой форме главы автобиографического романа раскрыть хитросплетения и приподнять завесу над перипетиями каждого школьного года — с дораспадочного 89-го и до последефолтного 99-го — уже не отпугивает.
Нет, я, тем не менее, надеюсь, что читатель (будем исходить из допущения, что он у меня всё же есть (жесть)) не оставит меня в одиночестве в холодных глубинах паст-трипа…
Vira pomalu, как говорили древние римляне в подобной ситуации, выуживая из ментальных Марианских впадин жемчуг воспоминаний!
Пласты прошлого создают давление в чёртову уйму атмосфер. Атмосфера прошлого чертовски — ой, бл*дь! — давит. В борьбе с морским дьяволом Потери Памяти и течением времени есть верные союзники: ласты-слайды и подводная маска фотографий. Придумал! Я буду медитировать на них! Так я создам иллюзию индивидуального временного возвращения. Дабы описать свои чувства максимально достоверно, не затерявшись в то нисходящем, то восходящем темпоральном потоке, и не позволив водовороту сознания сразу же накрыть с головой, мне вполне подойдёт водолазная маска Михеева-сезон 89-90...
Я беру школьный альбом и открываю на первой странице. Первая фотография — не школьная: группа отдыхающих в пионерском лагере «Звонкие Горны». Об этом и других лагерях мы поговорим отдельно позже. На фото не только мы с братом и другие дети, но и воспитательница, которая потом по какому-то странному стечению обстоятельств окажется учительницей музыки в той самой школе и в том же классе, в которых учился я. Благодаря тому, что она узнает меня, проблем с музыкой как школьным предметом (всегда поражался, что у предшественников предмет именовался не «музыкой», а «пением»! неужели тогда считалось, что вот прям каждый советский человек может достойно петь?! даже не затрагивая сейчас вопроса о том, должен ли...), с которой я тогда не очень-то дружил, впредь у меня не будет.
Переворачиваю страницу. Ещё одна «не школьная» фотография: лагерь «Чайка», лето примерно 1993-го. На неё я ещё помедитирую отдельно, если орган для медитаций не откажет…
На правом развороте — ваш покорный образца 1989-го года. Перед нами — очкарик, но без очков (снял для фоточки). Очи, полные восхищения перед бытием и ожидания счастья от грядущей жизни, экзальтированы. Синий муда*кий школьный пиджак. Даже не верится, что я такой носил, да ещё и в обязательном порядке. За одно это «совок» можно невзлюбить, без всяких хлопушечных 37-ых.
Итак, мы нырнули и опустились глубже, чем на двадцать лет. 01-14 О-ик предстал пред нами. Ему и предоставим слово — пусть сам за себя отдувается. Ты кто
— Я — Михеев Алёша, учусь в первом классе. Скоро уже во второй перейду.
Как учишься
— По-разному, но стараюсь хорошо.
Молодец. А год какой сейчас
— Начало 90-го...
Переворачиваем. Тут сразу группа лиц, каждое из которых представляет собой уникальную судьбу, достойную, по меньшей мере, отдельной повести. Кое-кто затерялся, ускользнул навечно по собственному маршруту водяных часов, не имеющему пересекающихся с моим каналов. Прописавшийся в моей памяти, чтобы остаться вечно молодым, навсегда для меня застывший в семи-восьмилетнем возрасте, перейдя в другую школу, смотрит дальнозорко из глубин времени. С кем-то до сих пор иногда нет-нет, да и пересекусь. Кого-то, возможно, уже нет среди живых.
Ирина Борисовна стоит справа. Её рука покоится на плече 01-14 О-ка.
— Классный руководитель — и правда классная; она очень мне нравится.
Причём, во всех смыслах — ловит каждый её взгляд. Правда, тут же сам и отворачивается, смущаясь. Застенчивый очкарик…
— «Очкариком» меня и прозвали, да.
Погоняло дожило до второго класса и даже чуть пережило его в устах 03-25 З-ки, о драке с которым мы поговорим в разговоре о седьмом классе. После первого класса 01-14 О-ик носить очки перестанет. Опишешь для нас классную
— Ирину Борисовну сейчас опишу...
01-14 О-ик грассирует, ему тяжело говорить «р» в твёрдой позиции, но имя учительницы даётся с относительной легкостью; грассирующему и носящему очки некрупного сложения пареньку тяжело жить вообще. Зато сейчас он самый красивый и стройный!
— ...Она не очень большого роста. Волосы носит в пучке...
На фото 91-92-го годов волосы в виде крупного шара.
— ...Глаза узковаты...
Есть что-то восточное, но фамилия чисто русская, а взгляд с фотографии обжигает и сейчас.
— Худая...
Точёная фигура. Выражение симпатичного лица осмысленно-сосредоточено.
В первом классе Ирина Борисовна вела всё кроме музыки, физкультуры и ИЗО. Когда я учился в шестом, она ушла в декрет, и классным руководителем уже до самого выпуска оставалась замечательная женщина, отличный педагог и не менее замечательный человек Елена Владимировна Зимина. На выпускном она зачитала нам собственного сочинения стихи-напутствие, но текст у меня не сохранился, т.к. Ману про*бал мою видеозапись...
— Я пока что дружу лишь с 03-03 С-ом. Он не называет меня моим дурацким прозвищем, и при этом, кажется, он — единственный из парней в классе, кроме меня, кто читает что-то не по учёбе.
С 03-03 С-ом мы дружим до сих пор. На заднем плане фотографии, за спинами учеников — ещё не стёртые временем намалёванные неизвестным автором жизнерадостные зомби-пионеры трубят в горны своего апокалипсиса, крутят готовую оборваться Ленту Жизни, пилят на скрипке, подобно музыкантам на палубе доморощенного «совкового» «Титаника», уже встретившегося с перестроечным айсбергом и поспешно облегчающегося шлюпками, которых, как всегда, не хватает на всех…
— Я помню, как меня принимали в октябрята! Я был очень рад. Особенно понравилась книга Алексеева «Карюха» с картинками.
Вручили звезду коммунистического причастия с местным Мессией, книги. Единая форма одежды плюс хоровое обязательное пение гимнов режиму, помноженные на магическую силу древних символов, очевидно, некисло поспособствовали семидесятилетнему мэниак-трипу всего населения шестой части суши. К чести школы 727, детей если и грузили спамом и пафосом величия Лысой Идеи, то не в той степени, чтобы эти токсины оказались неподвластными здоровому, хоть ещё и детскому, уму. Как ни странно, новообращённый октябрёнок со звездой Ильича и воздушным шариком в конце первого года обучения был практически счастлив… Парадокс? Нет, сработал феномен детской любви к ритуалам — крещение в церкви или же принятие «пентаграммы» в школе воспринимаются душой ребёнка, как обозначение узаконенного перехода на новую стадию взросления, обряд инициации. Писатель, бл*! Всмотрись хорошо в эти лица, эти руки и глаза! Это глаза жизнерадостных и свободных детей. Пелевин прав в оценке той эпохи, она уже была свободной. Уже и ещё была… В том же зале спустя десять лет часть этих детей будет получать аттестаты. Спустя десять лет, за которые большие дяди спустили сперму в заново изнасилованную страну… Девяносто первый, третий, восьмой и все другие годы практически неузнаваемо изменили наш внешний и внутрений облик, а также внешний и внутренний облик страны. Того громадного государства, при котором мы переступали школьный порог, уже не будет никогда — в 99-ом мы это понимали… Какие приходят в первый класс дети теперь? Они знают и умеют страшно много. Они очень развязны — не в пример нам. Одеваются, как хотят. Но в себе несут в корне иное мировоззрение. А искать корни этого нового мировоззрения я не хочу, иначе спать плохо буду, но всё же помню, что для нас деньги никогда не играли по-настоящему существенной роли, и на улице, в школе и во дворе все были более или менее равны... Лучше, Алексей, снова смотри на свою групповую фотографию.
Девочки в бантиках, среди них с характерным взглядом и рисунком рта тогда ещё не любовь, но уже соседка по дому 01-20 А-ка. Справа внизу — соседка по парте (всегда, в школе и уже после, в вузе, когда мог, садился за первую). Мне кажется, её звали 16-??, но могу ошибаться — она ушла после первого класса. Двадцать лет прошло, и, тем не менее, тот пласт души, что связан с ней непосредственно, никуда не делся. Это доказывает, что хорошие, добрые отношения из бытия не пропадают, оставаясь внутри навсегда. Самая заблудшая душа могла бы попытаться найти материал для обновления в прошлом, в воспоминаниях детства, будь у неё желание делать это. Увы, подобные мысли совершенно нетипичны для текущего состояния ноосферы нашей страны. Мальчики, скорее, будут искать в себе частицы здоровья, дабы сразу, не отходя от кассы, всех врагов замочить... Причём, искать почему-то не по-кантовски («в себе»), а по-дионисийски (в алкоголе). А вот и они сами… Мальчики в ублюдочных «пожарных» пиджачках.
Что было главным для меня тогда? Что было главным для всех нас? Чем мы жили?..
Собирали вкладыши от жевачек и играли на них. Часть нас заискивала перед лидерами, все травили аутсайдеров… Доставалось и мне, и от меня. Однако чаще всё же мне — сдвоенная пощёчина христианской пропаганды смирения — из школы и из телека — вносила хлёсткую лепту в дело создания внутренней преграды на праведном пути кулака, всерьёз уже размышлявшего над решением гамлетовской дилеммы «Бить или не бить обидчика?..» гордиевым методом. И это несмотря на занятия карате.
В то время было тяжело. В нашем классе числился пацан с ножом, угрожавший им ученикам. Его перевели от греха подальше...
12-13 Х-ик — счастливый владелец, как и я, компьютера ещё в первом классе.
— Когда я сломал руку (эта история описана в первой главе), мама с папой получили по страховке деньги и купили мне комп. С 12-13 Х-ом мы обмениваемся кассетами с играми. Он запретил мне переписывать с его кассеты на чистую, потому что боится, что с его кассетой что-то случится. Придётся, похоже, сделать это втайне от него. Чистая кассета есть, я её выиграл в лотерею.
Извини, 12-13 Х-ик, твой страх был глупым.
Что я могу сказать?.. Страшно, до какой степени всё поменялось. Если до С.С.С.Р. у людей ещё не было времени, чтобы очухаться после затянувшегося многовекового рабовладельческого строя, то в Союзе, сняв маску лицемерия, каждый мог бы признать гнёт далёкого от идеального аппарата власти. Просто кто-то верил, что это временно, и потом будет лучше. И вот мы, наше поколение, живём теперь в наступившем-таки, набившем оскомину, пропахшем потом «потом». Только от нас — претерпевших трансформацию из детей во взрослых — зависит степень пропитанности окружающего мира хамством и прочими привычными ужасами.
— Мне тут тяжело и одиноко. Лучшие друзья — книги. Они меня не предадут и не обзовут... Мне нравится представлять всякое... В конце года я перестал носить очки — косоглазие прошло.
Надо бы мелкого отловить, а то так и будет вас грузить... Покажи, сучёныш, дневник! Сам себя поотчитываю за отметки.
Оценки за год:
Русский язык…4
Чтение…5
Математика…4
Изобразительное искусство…5
Музыка…4
Физическая культура…осв. (перелом — А.М.)
Трудовое обучение…5
Переведён во второй класс.
Рассмотрим теперь моё лето 90-го года. Конечно, всех деталей я не вспомню, и уж тем более трудно датировать то или иное событие именно этим годом (отдыхать в «Звонких Горнах» мне довелось несколько лет подряд), но суммировать главное и показать общую картину можно. Давай, молодой, мочи речёвку, если готов!..
— Всегда готов, тут же вечное...
Верно говоришь. Хоть пионером ты и не станешь. «Совок», панимаэш, распадётся...
— В общем, мы сюда ездим, потому что нам бесплатно: бабушка тут шеф-поваром работает. Из-за этого и в видеосалон бесплатно пускают. Мы тут «Терминатор» впервые увидели...
Первую часть фильма, который для меня всё равно навсегда останется дилогией. Вторую часть смотрели первый раз в другом лагере, а в Москве я следил за новинками и хитами видеорынка благодаря абонементам, продаваемым в школе...
— ...Очень понравился «Большой босс» и Брюс Ли...
Который стал для нас кумиром.
— Тут растёт вкусный горох, можно лазить и есть. Есть радиоузел, передаёт «Кино», «Модерн Токин»...
Старшие ребята ставили для нас в палатах и на танцплощадке шоу с привлечением юмористического и драматического элементов, задействуя в качестве саундтрека «Наутилус Помпилиус», «Не волнуйтесь, тётя!..», etc.
— Девушка старше нас играла Белоснежку...
Мелкие пи*дюки, мы были гномы.
— Над ней все шутили и насмехались, когда не было старших, а я пожалел её и поделился конфетой, которую дали за игру. Смущённо сказал: «На, Белоснежка!».
От удивления глаза у неё были, как у диснеевской Белоснежки...
— Мы с Саней недавно играли и повалили шкаф, чем чуть друг друга не убили... Я решил подстричь себя сам.
В парикмахерской потом заподозрили, что это отец меня обработал, и очень удивились, узнав, что работа была чисто моей. Видимо, от удивления парикмахер чуть не лишила меня половины уха: неудачно чиркнула ножницами, чем вызвала реку крови, после чего извинялась, как могла.
— Приходится ходить на линейки, мне не нравится. Рассказывают дурацкие вещи. Папа говорит, что Ленин плохой, а они его хвалят...
Святая простота.
— Приезжали америкосы, дарили бейсболки, жвачки... Мне ничего не досталось.
Со 2-го класса осталось мало фотографий, в этом альбоме нет ни одной, поэтому и вспомнить-то особенно нечего…
— «Мы второклассники, мы второклассники, мы уже взрослые — не малыши…» — поём мы на музыке.
Мы и правда были горды и ощущали себя этакими армейскими «годками»... Учился в этом классе, как и в шестом, во вторую смену, поэтому мог смотреть ТВ до школы. Мультсериалы и детективы вызывали спектр эмоций от ощутимого страха до зарождавшегося неосознанного сексуального возбуждения.
Примерно в это время, помимо увлечения собиранием вкладышей от иностранных жевачек (названия «Турбо» и «Грэндайзер» звучали для нас, как «Туборг» и «Будвайзер» для современной молодёжи примерно того же возраста), началась новая волна эпидемии повального коллекционирования роботов, трансформеров и солдатиков, которой оказались охвачены практически все...
В своё время 01-14 Л-ый, брат 01-14 О-ка, зачем-то решил просчитать количество оценок в дневнике последнего за второй класс (видимо, со своим вторым классом чтоб сравнить). И вот что у него вышло: всего 563 балла, рассчитано из общего числа «пятёрок» (68), «четвёрок» (48), «троек» (9), «двоек» (2), «единиц» (0).
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…5
Математика…4
Природоведение…4
Изобразительное искусство…5
Музыка…5 (респект знакомому преподавателю!)
Физическая культура…4
Трудовое обучение…4
Переведён в третий класс.
Этим летом, то есть летом после второго класса, я, возможно, проводил время в «Горнах», а может — более прогрессивно загорал в «Планете» под Анапой (или успел побывать и там и там).
Лето в Анапе постепенно сменяло отдых в «Звонких Горнах». Кажется, класса до пятого я ездил на море, порой чередуя, впрочем, Анапу с Клязьмой и Новороссийском. Эти годы памятны по разным причинам. Если где-то после второго-третьего класса главным образом впечатляли уё*ища-вожатые, лазившие по нашим вещам и устраивавшие локальный коммунизм, выставляя потом на всеобщее обозрение то, что считали нужным (естественно, у моего брата, с чьим рюкзаком это и было проделано, всё ценное мигом попи*дили, страна такая...), то ближе к третьему-пятому классам больше запомнились найденные и прочитанные похождения Картера, сочинённые всё тем же Э.Р. Берроузом...
Пока мы ехали в лагерь на поезде, не обошлось без приключений. Ребята перезнакомились в пути и стали давать друг другу прозвища по аналогии с персонажами диснеевских «Чипа и Дейла». Кто-то стал Балу, а нам с Саней, увы, достались нелицеприятные «Вжик Старший» и «Младший». Зато чай, что был у нас во фляжках, от встряски изменил свои вкусовые и химические свойства, в результате чего стал оказывать непредсказуемое воздействие на угощавшихся им. Как алко-дилеры, мы сразу стали популярны в поезде. С чьей-то лёгкой руки получившийся продукт был назван «Встряхча». С нами в поезде ехал и паренёк, писавший в общей тетради фантастику, которую сам же и иллюстрировал. Он очень всем этим гордился и бахвалился. Кто-то сунул втихаря жвачку ему между страниц. Он даже всплакнул слегка... Вечером разговоры велись о фильмах про восточные и прочие боевые искусства с Ван Даммом и иже с ним.
Именно в этом лагере я впервые услышал новое на тот момент слово. Это было слово «залупа». В кустах пацаны, у кого она уже открывалась, увлечённо мерились длиной ху*в...
После одного из своих визитов в лагерь под Анапой, как потом выяснилось — последнего, мне вдруг захотелось что-то оставить до следующего года, и тогда я написал коротенькую записку и положил её под камень.
3 класс. Вот тут сохранилась крупная цветная групповая фотография. В глаза сразу бросаются: шапка волос Вали в полголовы (он и мою любимую группу “Manowar” раньше меня начнёт слушать! но, конечно, далеко ещё не в третьем классе).
01-14 О-ик, 01-20 А-ка и 12-12 Г-ей.
— Мы все живём в одном доме: я на тринадцатом, один-двадцать на шестнадцатом, двенадцать-двенадцать на «седьмом небе»...
Потом все оттуда уедут...
— Сосед по этажу продал мне магнитофон, и 12-12 Г-ей приносил кассеты с записями Цоя. У него самого видак, он показывал мне по нему одну сцену в фильме... Нога мужика какого-то в ботинке на лице героя, потом приходит красивая девушка и парень становится на колени перед ней.
Эта сцена из, как я потом узнал, «Заводного апельсина» также очень поразила тогда. Без знания сюжета, я воспринимал всю эту сцену по-фрейдистски, т.е. в сексуальном контексте. Мне представлялось, что главный герой, встающий на колени перед девушкой, которая воплощает весь противоположный пол, как бы просит о прощении, потому что он предал всех женщин, когда лизал подошвы мужской обуви. Наблюдать со стороны все эти страсти представлялось волнительным, почти как порно смотреть (которое, правда, появилось у нас не раньше класса седьмого...).
С 12-12 Г-ем мы всегда соревновались в драках и других «подвигах», связанных с применением физической силы и ловкости, так как, хотя я был младше на год, ни за что не хотел уступать пальму первенства — как раз именно для того, чтобы победить в себе комплексы субтильного бывшего очкарика.
Смотрим дальше. 4-19 Ф-ка... «Девушка с сушкой» (как-то на моих глазах выронила сушку на лестнице, ведущей к раздевалкам, подяла и, даже не отряхнув, сунула обратно в рот). Она зафиксировала моё либидо на, в числе прочего, женских ногах, только, боюсь, уже, скорее, в пятом классе. Мне надо было поднять что-то, она сидела сзади. Я опустился на корточки и начал шарить рукой под партой. Наткнулся на нечто, что удалось хорошо и подробно ощупать. Притом мой член встал по непонятной никому, кроме него, причине. Я недолго раздумывал, что бы такое могло вызвать эрекцию: ответ сам оформился в голове вместе с движением предмета за границы зоны мануального охвата. Именно прикосновение к девочкиной ножке в колготках и сандалии вызвало эротические переживания.
...Третий класс просто невозможно забыть из-за фона исторических событий: распад «совка», образование СНГ. Я, наверно, стал бы неиб*ццо пионэром, будь дело на пару лет раньше.
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…5
Математика…3 (эх, ты, 01-14 О-ик!)
Природоведение…4
Изобразительное искусство…5 (покойный Михаил Николаевич хвалил)
Физическая культура…3 (гм, загадка!)
Трудовое обучение…5
Переведён в пятый класс. Почему-то тогда было принято после третьего переводить сразу в пятый. Сейчас, вроде, тоже так...
Возвращаемся к пионэрам. Лагерь «Чайка». Любил платонически девочку (хотел перед отъездом оставить ей записку, но испугался), дрался, ходил на танцы; единственный не возмущавшийся ходил с ребятами в поисках «украденного» полдника, когда вожатые решили пошутить (они очень переживали потом, что дети не заинтересовались их игрой); читал рассказы Щедрина, взятые в библиотеке (которой кроме меня, кажется, никто так ни разу и не воспользовался), и скучал по дому и маме, глядя в окно...
5 класс. Фотографии нет, но в случае с пятым классом этого и не нужно. Вся цепь существенных событий восстанавливается проще простого.
Родители школьников общались, некоторые обменивались «на всякий пожарный» номерами телефонов. Зная всё это, я не сильно удивился, услышав в трубке голос девочки. Звонила 01-20 А-ка, сначала я её не узнал. По-моему, это вообще был первый раз, когда я говорил по телефону с существом другого пола, которое не было в разы старше меня. Она была старше всего на год, пошла в школу в шесть.
01-20 А-ка звонила, чтобы узнать, что задали. Я ей сказал. На том разговор и закончился, а в моей голове началось копошение мыслей и чувств, продлившееся ещё лет семь и вылившееся первого января 2001-го года в катрен «Светлого образа», который я уже цитировал в какой-то главе. Первое же стихотворение, посвящённое 01-20, датируется 03.01.97, и здесь процитировано не будет. Когда 01-20 А-ка узнала, что я читал стихи на ТВ (соответственно, уже в 10-ом классе), она расспросила меня о моих поэтических опытах, после чего я минуту боролся с сильным желанием продемонстрировать ей свой стих, написанный о ней, но, к сожалению или счастью, в результате так и не сделал этого.
Вернёмся к рассказу о 01-14 О-ке времён учёбы в пятом классе. В день звонка 01-20 А-ки один-четырнадцать долго не мог уснуть. Незнакомое до той поры но надолго поселившееся чувство, разбуженное магией её голоса, нахлынуло нежданно-негаданно. Я поражался тогда силе впечатления, произведённого одним лишь только голосом, без участия внешности. Да, внешне она мне уже нравилась, но ещё не могла завладеть душой столь однозначно, запереть секретным затвором в хартшейпидбокс строгого режима без права апелляции... Звонкий и уверенный голос звучал много лет, как голос одной-и-единственной, но, слава Богу и к сожалению, прошлое не вернуть никакими «Одноглазниками». Самообман.ру, попытка взрослых людей влезть в школьную форму обречена — её уже не перекроить. Конечно, приятно оглянуться назад разок, но ведь задом наперёд по Москве не походишь — вмиг собьют на фиг!..
Платоническая любовь может удовлетворять 01-14 О-ка годами, но рано или поздно происходит процесс перестройки его души. Тогда приоритеты изменяются, и от прошлого остаются опыт и память. Этого говна не жаль...
Возвращаясь из школы, я замедлял шаг, чтобы следовавшая обычно за мной 01-20 А-ка не отставала. Я всегда слегка сокращал путь, идя по траве, она же шла по асфальту, но, так как я сознательно снижал темп, то не вырывался далеко вперёд. Моей целью было подождать её в лифте, поехать наверх вместе...
— У вас тоже... плохо работает? — показывала А-ка на кнопку 13-го этажа, а я кивал, счастливый, как дебил. Я не знал, как вести себя с девушками, да и никто у нас тогда не знал. Опыт, приходящий ко всем с годами, учит словам и делам, даёт решимость… отнимая чистоту чувств и непосредственность переживаний.
Впрочем, с одной стороны, многие не важные на взгляд взрослого человека события в детстве кажутся интереснее и значительнее, с другой — радар молодого, незамутнённого неминуемым и немилосердным эдалтным ростовщически-кредитным шоколадным глазом ока легче вычленяет стоящие моменты в хаосе повседневности. Заводь школьных будней наполняется отнюдь не только болотной жижей ментальной муштры — полагать обратное было бы в высшей степени наивно! Следующая пара случаев наугад будет датирована пятым классом, хотя стопроцентной уверенности нет. Учительница, которая вела не у нашего, а у каких-то совсем младших классов, небрежно бросила в Вечность, выходя из своего класса и проходя мимо меня где-то в районе туалета: «пидорасы, б*ядь!». Я был в шоке... И ещё один случай с этой же мадам. Она была надсмотрщицей над убиравшими поздним вечером школьный коридор дежурными. Три раза она заставляла нас с 03-03 С-ом перемывать заново, хотя мы did наш very best. В четвёртый раз, когда часовая стрелка круглых школьных clock уже перевалила за восемь вечера, мы вообще решили ничего не менять: ну её нах!.. Просто потупили немного и пошли звать эту мисс Каприс. Без особых надежд.
Сначала она молча разглядывала пол. Также молча мы следовали за ней, повторяя про себя немногочисленные известные молитвы всех религиозных конфессий. На некий непроизвольный эклектизм в данной ситуации нам было уже пох: совсем не хотелось тут ночевать одним, без единой одноклассницы!..
— Вы это всё сами?! — наконец выдала она, явно ох*евая, причём без тени иронии. «На х*я было нас столько раз гонять?!» — хотелось бы мне крикнуть, пока она, полностью обалдевшая, продолжала нас нахваливать, если бы не противоестественная фантастичность разворачивающихся на наших глазах событий. Или можно было примерно так ещё крикнуть: «Это всё было с вашей стороны, только чтобы поиздеватся над, в вашей терминологии, „пидорасами“?!»
В реальности же, ошалевшие, мы с 03-03 С-ом дикими глазами молча уставились друг на друга. Долго потом мы гадали, в чём было дело. Лишь воспоминание о сцене с «пидорасами» помогло мне сообразить, что виновата была нарушенная истерическая психика. Ещё бы! Не каждый мог справиться с молодёжью в бешеные девяностые...
Или вот физрук, 10-17 М-ец, сладострастно обнимающий сразу двух преподавательниц за талии, когда вроде бы никого нет рядом... Сейчас бы я и внимания не обратил, а тогда — ишь ты! — сразу интересное событие...
Примерно тогда мы с 03-03 С-ом, гуляя по Головинскому району после школы, стали покупать плюшки «Московские» — настоящие, а не наркотическое бл*дское говно — выходило сытно, и всё равно денег на что-либо более существенное не было. Хотя наш общий друган 14-12 Л-ик, пришедший в нашу школу через пару лет, предпочитал шоколадки «Альпен Гольд», мы оставались «патриотами» какое-то время...
В те далёкие дни моё сознание сильнее всего жаждало общения с коллекционными карточками «Черепашки-ниндзя». По ним я учил английский. Роботы, бластеры, терминаторы, скелеты, трансформеры и прочие прелести, при всех бесспорных достоинствах, не давали мне такой возможности, и посему обменивались по любому, даже завышенному курсу на картинки из фильма с иноземными текстами. Однако ещё сильнее способствовали утолению полиглотного голода игры на приставках. Причём, приставки не только помогали формированию лингвистических навыков, но и создавали модели мышления, прокладывали каналы для фантазии, вдохновляли, а также оказывали на некоторых людей действие, подобное акциям «лимоновцев»: самое прямое. В последнем случае люди могли пытаться применять фантастические, совершенно непригодные для реальной боевой ситуации на улице удары из игр-файтингов, например, «Комбата», а во взрослой жизни — ездить на автомобиле смертоубийственно лихо. Впрочем, с приставками я, кажется, забежал вперёд на год. Первая в нашей тусовке появилась у 03-03 С-ра.
Следующее событие имело место в интервале со второго по пятый классы и уже не поддаётся более точной датировке. Именно тогда, осознав, что выходки Чмыря стали абсолютно невыносимыми, я решил уйти из дома. Уже тогда я научился интуитивно выделять четыре стадии в состоянии моего отца, хотя и понятия не имел о связи этих стадий с различной степенью опьянения. Лишь недавно прочитал в книге Сергея «Паука» Троицкого об аналогичных стадиях, а тогда мне банально не хотелось нарваться на горячую руку или орущий рот. Взяв нож, а точнее — кинжал, а также зачем-то сделав уроки (математику), я свалил утром из дома. Средство самообороны у меня было, а еда тогда ещё росла на деревьях и кустах города. В парке был фонтанчик с питьевой водой. Побродив пару часов по улицам, я, однако, вернулся, передумав. И лишь предательски выпавший нож нарушил конспирацию... В тот день я даже побывал в школе.
Тусили мы и в подвале, где ходили с факелами и откуда были спугнуты Гапеем, от которого ваш покорный убежал. Гапей был страшным человеком с железным прутом. В развалинах древней постройки мы с братом также хотели устроить дом, но сосед Илья нас не поддержал.
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…5
Математика…4
История…4
Английский язык…5
Изобразительное искусство…5
Физическая культура…4
Трудовое обучение…4
Переведён в шестой класс.
На лето пришёлся отдых в лагере под городом-героем Новороссийском. Помню ксенофобию ребят по отношению к местным пацанам, которая мне была абсолютно не понятна. Аудио: “Ace Of Base” по радио. Видео: рэмбообразность и “Star Wars” на магнитофоне, а также советский репертуар и французские комедии в кино. Чтение: христианские религиозные брошюры а-ля “Preachers, inc. We talk for your money!”, проникшие на волне мультфильмов наподобие «Летающего дома» мне в самое сердце. Компьютер: да. Какие-то примитивные игры и настоящий джойстик с парой кнопок, выполненный в виде рычага переключения скоростей. Играл, правда, всего раз. Я сидел рядом с симпатичной девочкой, и мы по очереди мочили врагов. Танцы: дискотека. Медляки с дамочками. Отжигал под “Tutti Frutti” с вожатой. В «тихий час» обычно не спал, а лежал и визуализировал в голове вариации на тему «Терминатора».
Шестой класс... Эх! Как я уже писал, учился во вторую смену. Что-то ничего яркого сходу не вспоминается. Впрочем, я знаю причину этого эффекта: полдня до занятий смотрел по зомбо-ТВ дерьмо наподобие «Спрута», которое на корню убивало возможность получать яркие впечатления в дальнейшем в течение дня...
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…5
Математика…4
История…5
Экология…5
География…5
Биология…5
Английский язык…5
Изобразительное искусство…5
Физическая культура…4
Трудовое обучение…4
Переведён в седьмой класс.
На лето после шестого класса пришёлся первый в моей жизни трудовой лагерь. Дело было в Куликове. Сортировка рассады четыре часа в день в погоне за «нормой» и занавеска из той же рассады перед сном на веках, мешающая ночью уснуть. Какие-то деньги за работу были потрачены на «Черепашек-ниндзя» и книги из серии «Боевые роботы». Помимо денег, хорошо пахавшим подарили бонусные книги. Мы с братом относились именно к этой категории, вследствие чего разжились: я — «Электроником», он — «Шкидой»...
Как и в обычных пионерских, мы с братом удивляли трудящуюся молодёжь тем, что, благодаря науке отца, ловко принимали позу «лотоса»... Плюс к этому все, узнававшие, что я умею рисовать (преимущественно металлисты), просили меня делать им «татуировки» — рисунки на теле обычными ручками на сатанинскую тематику. Это уже, впрочем, позднее — в трудовом лагере перед девятым классом, под Одессой, до того же просто просили рисовать машинки. В том же лагере перед девятым классом (в Ильичёвске) до меня много, даже слишком, до*бывались, в то время как я, увы, не всегда мог ответить должным образом. Был и такой период, и он был необходим. Трудовые лагеря, как скульптор молоточком, делали из меня писателя.
Мануха, Дрон, а также Дрон Соколов — новые интересные лица времён отбывания срока отдыха и труда.
Второй трудовой, после седьмого, запомнился главным образом поездками на поле в грузовике с открытым верхом, дискотекой и чтением во время «тихого часа».
В седьмом классе пришли четверо новичков: 22-01 К-ок, 09-10 Б-ец, 02-?? Ф-ст, 14-12 Л-ик. 09-10 Б-ец... Девять-десять, дающий пинка под зад 01-31 В-чу за оскорбление... Девять-десять, который первым начал слушать “Guns N’ Roses” — самую рокерскую группу всех времён и народов, и которая скоро приедет, — и заразивший ей всех, в ком живы душа и сердце... Он вызывал такое уважение, что как-то мне пришло даже в голову, что, как вариант, сына, который у меня когда-нибудь да будет, можно было бы назвать «Девять-десять»...
Девять-десять в стиле Юры Хоя написал юмористическую поэму на сюжет армейской жизни, которая произвела фурор в мужской раздевалке классе в девятом-десятом, и из которой до сих пор помню последнюю строку: «Сдохнешь, ну просто как обормот!» Он бесконечно щедро сыпал приколами направо и налево, будто карманы его джинсов были полны до краёв домашними КВН-вскими заготовками, и мы, благодарные, счастливо задыхались от этих щедрот.
Позднее он женился на однокласснице, у них две дочери. К сожалению, брак окончился разрывом... Ещё в период их совместной жизни, когда я на четвёртом курсе проходил практику в школе, мне случайно встретился в метро 09-10 Б-ец. Он ехал на работу, я же — в школу № 498 на «Таганской» (улица Народная, д. 11/2). Девять-десять был на напряге. Ещё бы! Я и правда тогда не знал, что это такое — ехать утром на работу, когда впереди только прямая дорога до гроба, и нет никаких защитных систем психики наподобие окончания обучения, а он — знал. Не зря же потом ещё и поступил куда-то учиться. Знал он тогда уже и кое-что другое... Когда я стал рассказывать о практике, больше всего его заинтересовал финансовый вопрос, который мне просто не приходил в голову. Какие там деньги? Я на позитиве ехал каждое утро в школу на работу, за которую ровным счётом ничего не требовал взамен. Правда, мне-то семью тогда кормить не надо было...
22-01 К-ок скорешился и со мной, и с 03-03 С-ом. Сын богатых родителей, он заманивал нас к себе рубить на “Dendy”. Будучи при этом человеком бережливым, постоянно восклицал, нервничая и не в силах выдержать треск джойстика в чужих азартных руках:
— Не жми на кнопки!!
Этот клич увековечен в качестве названия второго романа вашего покорного слуги. Чаще всего мы играли, помню как сейчас, в «Черепашек-ниндзя», «Контру», «Боевых жаб», «Братьев Марио» и «Уличного бойца». Видимо, последний, заодно с вообще характерной для подросткового возраста драчливостью (здесь я говорю про неё в хорошем смысле), и повлиял на участившиеся в это время драки.
Дабы систематизировать в нашей с вами голове основные разборки того времени, предлагаю ввести таблицу:
Н е к о т о р ы е  р а з б о р к и  7-11  к л а с с о в (п р и б л и з и т е л ь н а я  х р о н о л о г и я)

КЛАССПРОТИВНИКРЕЗУЛЬТАТ703-25 З-каflawless victory719-17 П-рхpunch: his nose, my breast822-01 К-окloss903-03 С-ёрvictory1014-12 Л-икvictory1101-31 В-ач (boss)drawTotal (only from mentioned battles!): 2 draws, 1 loss, 3 vic’s.
Warning! Not all the battles were mentioned. Minor encounters like 01-14 M-off’s nose hurt from my punch were simply omitted.
Драка с длинноногим врагом, вторая под цифрой «семь», хоть и является ничьёй по очкам, ознаменовала моё плохое физическое состояние. В то время я начал слишком много времени тратить тупо на приставку, перестав отжиматься и прочее, о чём жалею до сих пор. Это изменилось позднее, наиболее заметно — перед 11-ым классом, когда я готовился к гипотетической битве с парнем девушки, которую любил с пятого класса (парень пришёл в восьмом).
Поговорим о драках под нумерами 9 и 11...
Живописная драка периода приблизительно 9-го класса развернулась в идеальном для этих целей пустыре. Всё началось после моего адресования к 03-03, принятого у многих западных групп в качестве шуточного обращения к собственному фанатью:
— Motherfucker.
— Your mother fuckin’! — бурно отреагировал плохо разбиравшийся в тонкостях чужеземного словоупотребления друг...
Слово за слово, после нескольких кругов наших «факофф» и «мазерофф» в ход пошла более серьёзная артиллерия. Кулаки летели в головы, ноги поочерёдно вклинивались в торсы бойцов. Я совершенно явно видел, что мои пинки отнимают меньше здоровья противника, чем его мощные кики — моего. Осознание моей слабости, увы, читалось и на лице моего оппонента. Лик С-ра просиял в улыбке:
— Тебе больнее!
Да, бл*дь, больнее!!
— Сука! — возможно, с этим словом мой лоб, согласно боевой школе Депардьё из комедии “Les Comp;res”, два раза у*бал по носу друга-врага. Кровь летит во все стороны... Круто! Это было начало тогдашнего моего триумфа.
03-03 присел, прислонишись спиной к древесному стволу и держась за нос. Я же, для пущего устрашения клиента, поднял валун, кем-то будто специально оставленный, и пригрозил опустить на голову (через несколько лет я увижу в одном флеш-видео из кавказской страны, как таким образом убивают неверную жену). Насладившись в полной мере страхом в глазах, я решил покинуть сцену. Однако вскоре услышал звук падения совсем рядом со мной. Бежавший за мной друг открыл огонь. Я убегал, а он гнался с парой камней в руках. Мне удалось чуть вырваться вперёд и обойти его кустами со спины. Подкравшись, как раз успел перехватить руки прежде, чем он обернулся и пустил камни в ход. Повалив, я чуть отдохнул под аккомпанемент старушечьих комментариев со стороны, затем убежал. После этого с 03 мы не общались где-то месяц. По его позднему признанию, он хранил под кроватью камень в этот период. Камень, по идее, предназначался для моей башки.
К слову, это был как бы третий, финальный раунд наших с ним поединков того года. Первые два оканчивались моей и его победами. После этого мы ещё не раз дрались.
Драка в 11-ом классе с гостем с кавказа 01-31 В-ом явилась следствием ряда факторов. Самые главные: соперник был братом парня девушки, которую любил я, и он сказал, глядя на мою майку с «Коррозией», что это х*йня.
Зарифмованная фабула событий в актовом зале школы 727 в декабре 1998-го года:
Я на х*й его послал.
Он слегка мне у*бал.
Я толкнул его в грудак.
Он напрыгнул... Вот м*дак!
Моей спиной был сломан стул.
Наверно, так учил аул.
Нас разнимала 01-20.
Я предложил выйти-пообщаться.
Не думал биться без базара,
Кавказец сходу — хоп в еб*ло!
Он уходил, я догонял.
В затылок смачно у*бал.
Он в линзах, а в затылок норм.
Он показал мне силу гор.
Он начал всё же уставать.
Я стал ногами пиз*ить, бл*дь!..
Вошла училка, нас разняли.
Кавказцы что-то вслед бурчали.
Губа разбита у меня,
Но это так — пустяк. Х*ня...
Возвращаясь к рассказу о 7-ом классе, не могу не вспомнить его окончание. Из ряда наблюдений и источников у меня была инсайдерская инфа, что я небезразличен 01-20 А-ке, всё сильнее овладевавшей моей душой... Каждое сказанное ею мне слово казалось наполненным пророчествами Святаго Духа. Смотреть и слушать означало жить и быть Спасённым. Естественно, я самым внимательным образом следил за всем, что она делает, как двигается, что говорит и пишет. Даже после того, как в десятом она стала встречаться с одноклассником... Следующее происшествие имело место на уроке английского. На английском я всегда был королём, в шестом классе преподаватель 01-14 К-ой окрестил меня «англичанином замаскированным». Так вот. Помимо того случая, о котором я сейчас поведую, была ещё пара раз, когда 01-20 одаривала меня вниманием, прожигая огнём все внутривенности, делая это в шутливо-заигрывающе-стебущейся форме, не стесняясь ни меня, ни всего класса, ни даже делающей ей замечание учительницы английского 09-03 К-ой.
Итак, дело было на английском, точнее — перед уроком на перемене. Высокая красотуля и умница 01-20 мыла доску — видимо, была дежурной. Вдруг она застыла на секунду, словно поражённая неожиданно пришедшей в изобретательный ум мыслью. Блеск глаз будто молния — в мою сторону. Этот взгляд А-ки... На меня никто никогда не смотрел так, как умела смотреть она — практически осязаемо, уверенно беря барэ на моём душевном «Гибсоне». Хочется верить, что и она, в свою очередь, смотрела так только на меня... По крайней мере, тогда. Итак, бросив свой фирменный взгляд и убедившись в моём стандартном всенепременном внимании и, заодно уж, в пофигизме окружающих, она написала на доске: «Я». Стёрла. «Люблю». Стёрла. «А…» — лишь начала. Моё сердце замерло похлеще, чем в цирке при созерцании головокружительных кульбитов самых безбашенных акробатов. Стёрла. Номер окончен. Но почему так бьётся сердце?..
С участием этой же А-ки имел место и другой случай, оставивший в сердце рубец грустного воспоминания о некогда актуальных переживаниях.
«Английский и честь» (трагикомедия в одном акте и трёх явлениях)
Акт I
Явление первое
Школа. Урок английского языка в седьмом классе. Дети пишут контрольную работу. Звенит звонок, свидетельствующий об окончании ея.
У-льца:
— Всё, ребята! Сдаём работу... 01-14! У меня сейчас мало времени. Проверь, пожалуйста, дома половину контрольных...
01-14 принимает из рук преподавателя тетради.
01-14:
— Да, У-льца.
Явление второе
Школа. Рекреация. 01-14 стоит у окна. К нему подходит 01-20.
01-20:
— Лёш, дай, пожалуйста, на секундочку мою работу, я в последнем задании накосячила в одном месте...
01-14 (в зал):
— О, дать ли ей работу, или на х*й? Исправить хочется ошибку через связи... Но нет, мой долг велит иначе! Сам препод мне доверил сделать дело, а долг важнее чувств — так в классицизме...
01-14 (А-ке):
— Я не хочу и не имею права сделать это. О, ты прости, прости, прости меня, поэта!
01-20 удивлённо смотрит на него. Немая сцена.
01-20 (в зал):
— М*дак какой-то...
Голос с неба:
— Он такой!
Явление третье
01-14 стоит на автобусной остановке и ломает руки. Обращается в зал:
— Язык — мой враг! Что сгоряча я сделал! Уж не вернуть единственный мой шанс... Конец всему, я прожил жизнь напрасно! Один мне путь остался, ну, блин, ясно! Окончу под колёсами свой путь. Подать сюда автобус! Кто-нибудь!
Занавес
Вот, как-то так...
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…5
Алгебра…4
Геометрия…4
Основы информатики и вычислительной техники…4
История…4
Экология…5
География…5
Биология…5
Физика…4
Черчение…5
Английский язык…5 (интересно, хоть кто-нибудь сомневался?..)
Физическая культура…4
Трудовое обучение…4
Переведён в восьмой класс.
8 класс. На фотографии класса небольшое повреждение. Содрана в двух местах полоска слоя плёнки, так что обнажилась жёлтая бумага. Это след моих губ. Ох уж эта 01-20...
При просмотре фотографии по контрасту с моими возвышенными чувствами проявилось животное либидо 03-03 С-ра: чувак вздрочнул в туалете на голые ноги ??-02 П-ша.
Именно ??-02 П-ша сидела со мной рядом во время приготовления к фотосъёмке. Посмотрев по очереди на меня и на ??, 01-20 молвила последней:
— Тебе повезло.
Та улыбнулась.
...??-02 П-ша (про 01-20):
— И чего в ней? Готовить, небось, не умеет, говорит и думает о каких-то отвлечённых делах... Совсем оторвалась от жизни.
01-20 А-ка (о себе):
— Мне нравится целоваться с девушками.
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…5
Алгебра…4
Геометрия…4
Основы информатики и вычислительной техники…4
География…4
Биология…4
Физика…4
Черчение…4
Химия…4 (14-01 Р-ос незабываема!)
Английский язык…3 (поржать…)
Физическая культура…4
Трудовое обучение…5
История…4
О.Б.Ж. …4
Переведён в девятый класс.
9 класс. 12-16, моя несостоявшаяся пассия (одна из сотен). Её такие взрослые мысли... Прыжки через парты и ответ на них. Ясное утро, математика и новая «Метла» в рюкзаке... Пришёл домой, пиратская кассета из синюшного плеера заправляет мой мозг «Топливом», зовёт на «Дьявольский Танец», «Оставляет Воспоминания» и признаётся в «Непрощённости». New broom sweeps your brains clean. На дежурстве даю послушать 03-03 С-ру. Чешется живот, а классная, судя по интенсивности её взгляда и шоку в глазах, подумала: дрочу... Впрочем, позже я и правда разок с утреца проонанировал на уроке — рукой в кармане. Но на другом.
Разбавленный спирт, реже — водка. «Смотри, он как воду глушит! И за запивкой не спешит... Видно, что не первый раз!..» (обо мне, пью впервые; дело происходит на лестнице где-то пятнадцатого этажа. Тогда это всё нравилось. Сейчас же дилемма «пить или не пить» решается мной совершенно однозначно: не пить. Москвоведение. 01-20 снимает сюжет на камеру про наш Михалковский парк. Я читаю дядю Гиляя и пишу про трактиры...
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…4
Алгебра…4
Геометрия…4
Основы информатики и вычислительной техники…4
История…4
География…4
Биология…4
Физика…4
Химия…4
Английский язык…5
Москвоведение…4
Физическая культура…4
Трудовое обучение…4
О.Б.Ж. …4
Переведён в десятый класс.
Купался летом в грозу. Незабываемо...
Приехал на телевидение («ТВ-6») на Гоголевский бульвар — читать стихи.
Очень сильно стеснялся сначала, ещё пока ждал в очереди. Мне посоветовали перестать это делать. Прочитал свой высер, забрал билет на «Скорпов» и ушёл. Обо мне вся школа говорила, ну или почти вся. На концерт хотел пойти в шляпе, но билет продал.
— Как можно с ним гулять? Он же такой заучка... — это Ману передавал мне слова А-ки. Они как-то гуляли вокруг пруда. И добавлял: — По-моему, она тебя любит. Так что, если ты хочешь...
— Нет-нет, не надо... — уж очень я тогда был пуглив.
10 класс. Следующая постмодерн-история из цикла немногочисленных актов какого-то внешнего взаимодействия между 01-14 и 01-20 (она иногда говорила с кем-то рядом со мной, произнося совершенно очевидно адресованное мне) имела место на уроке информатики (ОИВТ). По счастливому стечению обстоятельств, древнейшие компьютеры, за которыми работали в тот раз О-ик и А-ка, стояли по соседству. Задание 08-10 И-ки заключалось в том, чтобы в «ворде» напечатать какой-нибудь стих. Я решил сделать завуалированное признание и начал накликивать строчки Пушкина о ещё, возможно, не совсем иссякшей в моей душе любви, призывая не тревожиться и выражая нежелание печалить предмет обожания чем бы то ни было; просто, мол, постою в стороне (она уже была с 01-31 Х-ом). При этом я стал всё чаще поглядывать на адресата переосмысленных строк почти двухвековой выдержки.
А-ке стало интересно, чего это я пялюсь настырнее обычного... Она прочитала напечатанное мной и выдала громкий смущённо-довольный смешок. Многие оглянулись на нас. Я стёр этот стих и напечатал другой, «Осень».
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…4
Алгебра…4
Геометрия…4
Основы информатики и вычислительной техники…4
История…4
Обществоведение…4
Психология…4
Основы экономики…5
Экология…5 (ныне покойный учитель экологии и биологии 03-14 П-ок ставил отметки, руководствуясь одному ему известным алгоритмом, а теперь и вовсе никому, если он не раскрыл секрет при жизни, недоступным; глядя в журнал, мы удивлялись обилию ничем не обоснованных, расставленных с непредсказуемостью ерофеевской икоты в диапазоне от двух до пяти баллов)
География…4
Биология…4
Физика…4
Химия…4
Москвоведение…5
Черчение…3
Физическая культура…5 (очень хотелось парня А-ки, 31-01 Х-ка, избить)
Трудовое обучение…4
О.Б.Ж. …4
Переведён в одиннадцатый класс.
11 класс.
Оценки за год:
Русский язык…4
Литература…4
Алгебра…4
Геометрия…5
Основы информатики и вычислительной техники…4
История…4
Обществоведение…5
Психология…4
Основы экономики…4
Экология…5
Биология…5
Физика…4
Астрономия…4
Химия…4
Москвоведение…4
Физическая культура…5 (а как же!)
Трудовое обучение…5 (во как!)
О.Б.Ж. …4
Окончил одиннадцатый класс.
В письменной характеристике Алексея Михеева, выданной для предъявления в вуз, 06-03 написала, что я хороший исполнитель, но не проявляю инициативы. Ещё бы, бл*дь, я её проявлял! Речь ведь шла о делах, связанных с уборкой помещений и прочей х*нёй, в то время как моя голова была забита исключительно сочинением стихов...
09-10 Б-ец отжог на репетиции перед последним звонком, когда в многострадальном актовом зале гоняли «Тролля»: «Залупа пылает — Залупнигорск-две тыщи!»
Выпускной... Я страшно мучился на нём самом, так как хотел, но боялся что-то сказать А-ке или пригласить её танцевать, хотя шансы были. Помню, как стояли рядом на Поклонной горе... Впоследствии, правда, было смешно от всего этого. Сейчас она замужем и, говорят, располнела. Увы, этот грех я бы не смог простить девушке. Я не Хармс, который грезил полными еврейками...
Хотя кроме женщины мне в жизни мало что надо. Я это понял интутивно ещё в школе, но только сейчас дорос до того, чтобы выстроить опыт и знания в стройную концепцию. Про женщин мне писал из армии одноклассник 01-26 Б-ый. Его сослуживцев и его самого дамы сердца бросали, почти всех — через год... Женщина требует массу внимания, но это не менее ценное вложение жизненных сил, чем творчество. И куда более приятное, чем алкоголь...
Пьяный человек мне омерзителен. Полностью я осознал это, когда ударил по морде кошку товарища. Та в ответ на автомате вскинула когти в глаз, но, будучи слегка в нокдауне, промахнулась. С тех пор я понял истинность слов Сенеки про пьяного, который делает много такого, от чего, протрезвев, краснеет (в том числе, видимо, детей с врождёнными отклонениями в худшую сторону от нормы). Вскоре после этого, через несколько месяцев, я совсем отказался от алкоголя.
Все запретные радости жизни мне заменяет секс.
Здоровое тело, никаких сигарет или алкоголя. Пусть кто-то колется или прыгает с парашютом — я предпочту решить проблемы со своим счастьем наиболее естественным и экономичным образом, чтобы после сосредоточиться полностью на делах...
Также бесят товарищи, которые и сами не знают, о чём, собственно, речь, и уверяют, что человеку обязательно нужно в рационе мясо. Не вижу здесь чего-либо кроме зашоренности мещанского сознания, которое кормилось тысячелетиями наглядной рекламы трупоедения (в том числе и на военной витрине). Можно быть здоровым и вообще почти не есть. Буддистские монахи, например, довольствуются минимумом при максимуме здоровья. Если с одним из них попробовал бы справиться любитель пива и мяса, я бы ему не позавидовал.
Сорокин справедливо цитирует Толстого, задававшегося вопросом: «Зачем нам быть могилами животных?», но сам активно рекламирует алкоголь и придирчиво дегустирует со значительной физией водяру...
 Герои моего рассказа «Два бога», написанного ещё 21-го августа бородатого 2001-го, бессмертны и в основном делают только две вещи — дерутся друг с другом и занимаются любовью... Правда, у Данте в одном из кругов ада тоже вечно дерутся, но то по принуждению, а не по своей воле — разница как между сексом и изнасилованием: процесс один, а суть иная...
Всё самое нужное уже заложено в нас самих. Внешнее нежелательно, зачастую чрезмерно. Тело может драться и любить.
Основной довод в пользу вегетарианства — внутреннее самочувствие. На душе легко и хорошо, когда внутри не накапливаются трупы животных...
Впрочем, что бы я тут ни написал, итог один — я знаю о нём благодаря Интернету — в основной массе никакие разумные доводы писателя не убедят читателя, если он сам себя не настроит быть убеждённым. Среднестатистический читатель хлебнёт пивка и усмехнётся, читая о моём «сектантстве». Кто не пьёт, не курит и не ест мяса — богатейшая почва для шуточек среднестатистического человека. Но мне насрать. Я верю — наша задача изменить не мир, а себя самих.
Вот и итог: на Прозе.ру меня забанили, зато купил третью «Сони Плейстейшн» для последней «финалки». И это греет. Страдания писателя — двигатель литературного прогресса.
Всё, ребята! Я снимаю свой колпак — кушать я вам приготовил, подача и сервировка на совести официанта-издателя... А моя — чиста, как свежая плюшка, только что вынутая из печи.






















Ленин жив!
(И V.I.L. — lives!
или
Tattooed palate)































Посвящается Алине, не подтвердившей своё имя

«Да понадеялся он на массовый метапсихоз» (Ник-Шпу, «Миф о перстах в заднем проходе, не способных пленить Луну, и о Луне, которая не способна оплевать Будду»).






















Второе октября 201*-го года. Москва. Полночь. На фасаде дома номер шестьдесят пять по улице Вавилова, развёрнутом к трамвайным путям, сквозь ажурно-кислотную ткань игривой чулочной сеточки ночных источников освещения похотливо проглядывает вывеска: “XO”. После часовой задержки охрана всё-таки соблаговолила начать пускать людей в клуб, и разношёрстная компания индастриальщиков, киберготов, риветхедов и фриков принялась дружно штурмовать входную дверь.
Один из «штурмующих» выглядит будто бы несколько не «в тему». На вид ему лет двадцать пять; на нём косуха из ненатуральной кожи (её он сдаёт в гардероб), под ней прямо на чёрную водолазку надета майка «Коррозии Металла»; под чисто выбритым подбородком свисает петелька «анха на шее». На ногах — «казаки». Штаны напоминают кожаные, но сшиты из другого материала. За спиной — лавина волос ниже плеч. В руке — «торба» «Мэйденов». С ней он подходит к кассе, оплачивает стоимость билета, после чего разворачивается к охране.
Охранник бегло и невнимательно оглядывает молодого человека. Чуть большим вниманием одаривает «мэйденовскую» торбу — заглядывает внутрь, освещая содержимое небольшим фонариком. Охранник, к удивлению хозяина рюкзака, не сказал ничего по поводу лежащего «в открытую» фотоаппарата “Canon”. Зато второй, осуществлявший персональный досмотр, чуть ли не в зад заглянуть норовит: пальпирует всюду, начиная свисающими на «казаки» штанинами и заканчивая подмышками. Пальцы не находят ничего подозрительного, и их хозяин спокойно кивает визитёру в направлении лестницы. Впрочем, полуночный гость ничего, вроде бы, особенного и не прятал, так как был уверен в том, что наркотики — более верная смерть, нежели нож; при этом он не взял с собой и последнего, справедливо доверяя в случае возможных конфликтов своему немалому опыту безоружной самообороны. Хотя и верил, что после «Эдички» нельзя ходить без ножа в кармане, но порой всё же нарушал самозапрет, если этого требовала ситуация.
Продефилировав до туалета и справив там малую нужду, гость вымыл руки и направился в зал. Там он стал ждать свою опаздывавшую подругу, с которой познакомился утром той же субботы благодаря общим друзьям. Пока ждал, поглядывал краем глаза на танцующих и вспоминал разговор с девушкой в контактных линзах и с выкрашенными в зелёный волосами, имевший место вчера. К тому времени их уже представили друг другу, и парень знал, что перед ним — Валерия Потусторонова, в то время как девушка была поставлена в известность, что её новый товарищ — Семён Хромов. Общение проходило на металлической сходке “Thrash motherf*cker” в Филёвском парке. Лера и Сеня покинули на время основную компанию, чтобы сходить в магазин. По пути они разговаривали. Лера спросила Семёна, чем он занимается.
— Работаю и зарабатываю. Зарабатываю, главным образом, когда совершаю обязательный минимум действий для получения жизненно необходимой дозы баблоса. Отдаю за это своё бесценное время и силы. В остальное время — работаю, то есть пишу литературу. За это я не получаю ничего, кроме удовлетворения и смысла жизни, однако не сильно переживаю по этому поводу. Пока под моим стилусом не перестанут рождаться миры, я всегда буду знать, что живу не зря.
— Пишешь? И я пишу. Поэтесса. А ты считаешь себя писателем?
— Безусловно.
— Чем писатель отличается от графомана, знаешь?
— Гм... чем же?
— Когда я читаю писателей, то плачу от счастья. Когда графоманов, то наоборот — плачу от горя.
— Интересный подход.
— Merci. В каком жанре работаете?
— М-м... Я не думаю о жанрах, мне плевать на границы и стили. Всё это дело критиков и книгопродавцев: для первых это прямой хлеб, а вторым иначе было бы просто не втюхнуть свой товар.
— Публикации есть?
— В основном — Сеть.
— А кроме Сети, где-нибудь показываешь себя, как-нибудь продвигаешь?
— Мало где. Да, признаться, не особенно-то и стремлюсь. Деньги творчеством небольшие сейчас в самом и-нете можно поднять...
— И как, конечный результат стоит усилий?
— Безусловно, стоит усилий, хотя денег почти нет. Как можно не писать, когда русского человека надо спасать? Спасать как от завезённого зла, так и от собственной его тупости. Он слепо блуждает в искусственно созданном лабиринте минотавра-гидры о трёх головах, из которого нет выхода, покуда со всех стен взирают предвыборные рекламные плакаты голов минотавра: алкоголя, табака и голых задниц. Такой образ символически отображался русскими сказками, в которых богатырь одерживал верх над Змеем Горынычем, но, похоже, это было лжепророческой идиллией. Прибавь к ситуации золочёные загоны куполов РПЦ, и дураку станет ясно, что некуда деться ни телу, ни духу. И хотя нам не дано победить новорусского Змея Горыныча, можно всё же попытаться протянуть нить Ариадны и вывести лучших — продолжить путь Пелевина. Однако уже готовой вещью по-настоящему сможет насладиться лишь независимый читатель. Друзья-писатели, даже когда читают друг друга, всё равно остаются пленниками. Пленниками собственного мировосприятия... Но главное в писательстве для меня — то, что мне непосредственно подчинены важнейшие в моём мире структуры, которые, к тому же, всегда и везде со мной.
Они помолчали, погрузившись в размышления. Семён нарушил тишину:
— Можешь мне какой-нибудь свой стих прочесть?
Лера секунду подумала, после чего с серьёзным лицом продекламировала, попадая в такт их шагам по палой жёлтой листве:
— Питер. Поребрик. Парадное.
Пролетарии всюду празднуют.
Победа, для сердца отрадная,
Как падаль и яд, заразная.
Поребрик. Парадное. Питер.
Картавый смеётся главарь.
Грядут времена новых литер,
Кровавые, как киноварь.
Грядут времена лихие
Под стягом богини Авроры.
Расплата за все грехи их —
Кошмарное царство террора.
В Москве 917-го
Победу запомнили чтобы,
Грядёт в свой черёд, может статься,
Победа ужасного Кобы.
Кончив чтение, она влажно зевнула под аккомпанемент восторгов восхищённого слушателя. Потом попросила:
— Опиши мне, как ты работаешь.
Семён с готовностью согласился:
— Охотно. Вот, например, на той неделе стою я у палатки в переходе возле входа в метро «Октябрьское поле», ем. Вижу — за стеклом палатки торчит устаревшая газета, которую кто-то, по-видимому, давно положил туда, чтоб прикрыть что-то, или вроде того. Случайно читаю заголовок «Спешите приобрести до конца сентября!» (был май) как «Спешите приобрести до конца света!». Тут же в соответствии с неизвестными законами, по которым приходят творческие озарения, рождается замысел нового произведения.
Теперь расскажу о случае в прошлые выходные. Жду я утром подругу на «нулевом километре», чтобы сводить в мавзолей Ленина, в котором сам также ещё не был. Она, как обычно, несколько запаздывает. Коротаю время, разглядываю людей, внимаю событиям вокруг условленной точки-ориентира. Сначала мужик, проходящий мимо, следуя принятой традиции и даже не глянув, бросает скомканную пару десяток, загадав, по-видимому, получить пару штук баксов. Поскольку это происходит в стороне от основной группы «подбирающих», никто кроме меня не заметил — внимание всех целиком и полностью было поглощено сбором медной мелочи. Приходится уже мне наклониться и убедиться, что между двумя двадцатками у мужика случайно оказалась зажатой пятисотенная купюра. У пришедшей вскоре подруги я поинтересовался, какую роль в её жизни играет число «пятьсот двадцать». Несмотря на то, что она пришла ещё до часу дня, возле остававшегося хвостика очереди некая несущая бирку аккредитации на шее дама сообщила, что мы поздно пришли, и провести нас теперь можно лишь за деньги. Или, сказала она, приходите завтра прям с утра... Вместо того, чтоб платить, мы направились в Исторический музей — как раз хватило найденных денег. Многое впечатлило. Хотя копыто лошади Дениса Давыдова, которое обещала нам энергичная экскурсоводша, мы так и не увидели, зато заочно переименовали его в Копыто Дениса Давыдова.
На следующий день также жду подругу у «нулевого километра». Впервые внимательно разглядываю пиктограммы «километра», и понимаю, что он задуман, как мандала, служащая для созерцательных буддийских практик. При созерцании нужно смотреть только на неё, не отвлекаясь, по мере возможности, на иллюзорность полчищ кишмя кишащих алчных и агрессивных старух.
…Давешняя дама сама себя изобличает — прям с утра, часа за три до официального закрытия, поёт всё песнь одну и ту же: последняя, мол, экскурсия в мавзолей!.. По выходе из мавзолея покупаю с рук газету. На последней странице нахожу анекдот о Ленине: «В мавзолее стоят два охранника. Первый:
— Ленин плохо пахнет.
Второй:
— Ленина надо охранять. Ленина не надо нюхать»... Всё, процесс запущен, скоро готов текст. Возьми, я специально, чтоб кому-нибудь дать, захватил флешку на гигабайт с вещью, историю создания которой рассказал.
— Почитаем, спасибо!
...Подошедшая Валерия отвлекла от приятных воспоминаний в пользу не менее приятной действительности. Впрочем, попить безалкогольный мохито (Сеня) и алкогольный коктейль (Лера; Семён закрыл на это глаза, полагая, что в наше время лет до двадцати пяти изредка пить можно) за приятной беседой удалось недолго: начался диджейский сет, и Лера ушла колбаситься. Семён смотрел на танцующих, прежде всего — на свою подругу, и старался рассчитать в уме, насколько тяжело будет выдержать ночь индастриала.
Не тут-то было! Мрачный сценарий ночных событий, вопреки прогнозам, переменился самым неожиданным образом. Вот что произошло...
Сперва вломившихся людей в масках, вооружённых резиновыми дубинками и бейсбольными битами, в сопровождении собаки на поводке, Семён принял за опергруппу — из тех, что появляются в возможных местах заложения взрывных устройств. Потом посчитал их участниками шоу — ровно до того времени, когда они приказали диджею выключить звук. И лишь тогда он начал догадываться: всё гораздо хуже...
Сначала, однако, пенты принесли пользу: можно было общаться с Лерой, которая не могла танцевать в тишине, к тому же больше не надо было кричать. Человек в бейсболке с надписью «ФСКН» (Федеральная служба Российской Федерации по контролю за оборотом наркотиков, как выяснилось позднее) и с фонариком интересен, лишь когда он светит в глаза кому-то другому, а не тебе. Но, разумеется, хотя пент и посветил в глаза Семёну, чтобы посмотреть его зрачки, среди тех, кого заставили подняться на сцену для дальнейшего осмотра, его не было. Та же участь минула сначала Валерию, бывшую в синих линзах с оформленными в виде звёздочек зрачками, которой поверили без осмотра — сама Валерия лишь выпила вина накануне.
К сожалению, вскоре особо ретивый пент стал-таки требовать более тщательного осмотра. Сеня предложил подруге просто снять линзы, но, увы, это было также опасно, и она проследовала на сцену, где просидела с другими киберготами и индастриальщиками ещё как минимум час. Сеня слушал плеер (к сцене пенты никого не подпускали).
Когда наркоборцы произвели Отсев, начался Зассыв: Избранные ходили в сопровождении пентов «в сортир по одному», где мочились в баночки. После оформления всех направляли в «пентобус»...
С лёгкой руки пентовского врача всем, кого по очереди выводили со сцены в гримёрку, «на автомате» ставили диагноз «наркотическое опьянение». Оборзевшие от собственной вседозволенности и безнаказанности ФСКН-овцы заставили помочиться и Леру, после чего стали требовать, чтобы она шла в автозак. Лера принялась громко возмущаться и чуть ли не плакать, ведь её, ничего такого не употреблявшую, хотели куда-то везти. Впрочем, когда Сеня выразил добровольную готовность проследовать с ней, даже если придётся пройти обследование, она успокоилась и согласилась подождать его в нарковозе...
Произошедшая за кулисами сцена навсегда изменила наивные, как выяснилось, взгляды Семёна на жизнь в стране. По намёку пента врач написал «наркотическое опьянение» непьющему и некурящему, любящему спорт и не признающему наркотики Семёну. О диагнозе Сеня узнал уже, правда, только в отделении...
В отделении же открылось много всего интересного. Выяснилось, что стоящим на страже здоровья нации не то чтобы совсем плевать, принимает ли наркотики необычно одетый человек, но это, как бы сказать, дело десятого порядка. Им главное — вдоволь поглумиться над, по возможности, наиболее беззащитным неформалом. С самым откровенным цинизмом.
Впрочем, ситуация имела и положительные стороны, причём, не только в плане аксиологического когнитивного диссонанса, но и была в целом благоприятна для выстраивания взаимоотношений с новой подругой: менты сцементировали зарождавшиеся отношения. Да и вся история — в этом её участники почти не сомневались — должна была закончиться хорошо.
...Задержанные «прекрасными» людьми из ФСКН начинали направляться к выходу и покидать отделение: кто в одиночестве, кто в компании; кто в Бутаково, кто в Бутово. Лера и Семён расстались на одной из станций. Весь путь по своей ветке Валерия проспала, просыпаясь на каждой остановке, чтобы снова уснуть через секунду.
Возле её дома кто-то на асфальте размашисто начертил мелом: «Надя, happy b-day!» Впику автору поздравления неизвестный шутник выправил “d” на “g”...
Дом приветствовал её привычным циклом картин художника Илада на стенах. На каждой была изображена оконченная партия игры в «крестики-нолики», при этом «крестики» были изображены в виде мальтийского, «больничного» красного, христианского и перевёрнутого крестов; египетского анха и повёрнутых как посолонь так и противосолонь свастик, а роли «ноликов» играли инь-ян, кельтский крест, «Пилот», «Нирвана» и «пентуха»; значки анархии, радиации, «биохазарда» и «пацифика»; дорожный «кирпич». Поев, девушка решила немного поспать. В четыре часа пополудни встала и включила комп. Проверив «мыло» и обновления «ВКонтакте» и на «Одноклассниках», вспомнила про подаренную недавно Хромовым флешку. Надо же! Засовывая на ходу впопыхах девайс в сумку, она не обратила внимания на оригинальный дизайн накопителя: «под мавзолей»...
Валерия аккуратно сняла крышку (неизвестный дизайнер написал «Осирис» вместо «Ленин»), затем аккуратно вставила устройство в USB-порт. Сработал “autorun”, и оказалось, что на флешку записан только один файл, да и тот — текстовый. Предыдущий владелец флешки назвал его «Уаджет_Ильич.DOC». Открыв файл кнопкой “double-click”, Лера прочла заглавие:
«Особенности национального конца света».
«Кликнув» «Предварительный Просмотр», Потусторонова углубилась в изучение документа...
«Последняя декада девятнадцатого столетия. Самарканд. Гробница Тамерлана.
— Лёша! Лёша!! — кричал, подбегая, Василий Загробин своему товарищу по экспедиции — молодому архитектору Щусеву. Протопов ещё не подошёл, и Щусев стоял на условленной точке в одиночестве.
— Ну? — невозмутимо повернулся Алексей.
— Оно снова светится!..
— Не ори. Снимай процесс и тщательно записывай в дневник всё, что увидишь. Доложишь лично мне. Радиация, что ли...
Щусев так зарекомендовал себя в экспедиции, что стал негласным лидером для большого числа её участников. Благодаря неким никому не понятным связям — вероятнее всего, с самим дьяволом — Щусев наладил общение с эзотерическим кланом «дети Тамерлана». Более того, он добился для себя и ещё двух участников экспедиции аудиенции у самой Тройки — руководящей инстанции культа хромого бога. Никто не знал о корнях силы Щусева, кроме него самого, хотя он старался о них не думать, предпочитая просто оставаться цепным псом на службе приснившейся ему тени — тени грядущего или прошлого. Приснившееся картавое существо представилось Вилом и пообещало архитектору, что очень скоро по меркам Вечности, хотя и не так скоро — по людским, человечество наяву столкнётся лицом к лицу с земным аватаром Вила, который будет править на планете. Вил посулил также Щусеву, после окончания Академии, громадные силы, пророческий дар и одарённость Имхотепа. Так, обещанное по поводу личных качеств исполнилось, Алексей, в полном соответствии с волей нового повелителя и благодетеля, отправился в Среднюю Азию в качестве участника археологической экспедиции.
...Столь же внезапно, как началось, свечение прекратилось. Никаких объяснений его природы не последовало. Подошёл Протопов. Вместе они уже хотели было, пока ещё оставалось некоторое время до встречи, присмотреться, как лучше вскрыть могилу — но тут как раз подошли три старца разного роста и возраста в традиционных одеяниях, и помешали приготовлениям:
— Остановитесь, безумцы! — вскричал дряхлый старец с волевым лицом, казавшийся главным. — Глупцы! Сами не знаете, что вы хотите сотворить с нами всеми!!
Археологи и архитектор узнали во вновь прибывших Тройку Тамерлана.
— Вы для этого нас позвали? Чтобы снова ту же самую фигню прогнать? Про войну, которая начнётся, да?.. — самый молодой из троих представителей экспедиции, Артурчик Протопов, походил из-за своего небольшого роста и хилого телосложения на нахохлившегося воинственно настроенного воробья. Однако такого воробья, которого стоило бы поостеречься иному петуху или голубю. Воробья из Припяти, короче говоря, откуда он и был бы родом, если бы родился не в середине семидесятых годов девятнадцатого века.
— Молчи, Протоп. Сейчас всё разрулим... — осадил коллегу неформальный лидер, то есть Щусев. — Здравствуйте, уважаемые старцы! Вы, надеюсь, как и обещали, пришли с предложением, от которого мы не сможем отказаться, и, оставив в покое гробницу, ломанёмся обратно в наше царство.
Старцы молча поклонились, уважая авторитет Щусева — на тот момент уже бесспорный. Самый длинный и степенный старец взял слово:
— Вы знаете, что мы, хранители тайных знаний культа Тамерлана, узнали из сакральной книги о существующем запрете вскрытия могилы и неминуемых последствиях в случае его нарушения. Главу о запрете мы демонстрировали всем желающим.
— Ага. Всем, кто умеет читать по-вашему и понимать хоть бельмес... Ближе к делу! — прикрикнула было белокурая голубоокая бестия Василий Загробин, но он на удивление быстро замолчал и потупился под пристальным прищуром Щусева. Старец невозмутимо договорил:
— Мы предлагаем вполне реальное взаимовыгодное соглашение. От вас требуется не нарушать досрочно священный покой нашего бога, пока он не готов проснуться, и не начинать раньше времени Большую Войну.
Продолжил самый молодой старец:
— Война начнётся, но позже. Она выметет сор. А через сто лет культ приготовит нашего бога...
— Впрочем, детали знать вам и не надо. Для вас важно, что в случае выполнения наших условий вы получите один древний рецепт. Это рецепт бальзамирования, дарующий заблудившейся на том свете душе возможность выстроить астральный коридор и вернуться, по истечении определённого срока, который всегда строго индивидуален, в то же тело, которое оно когда-то покинуло — вернуться уже навсегда. Разумеется, бальзам сохранит в целости и архитектуру тела. Вы сами решите, кто, на ваш взгляд, достоен вечного существования, — подвёл черту самый главный старец. — Теперь мне бы хотелось поговорить с господином Щусевым наедине.
Алексей не стал возражать, и вдвоём со старцем они отошли к дальнему тёмному углу.
— В могиле Тимура — мумия? — благодаря гиперусиленной своим приснопамятным Сном интуиции Щусев тут же уловил самую суть дела.
— Да.
— Вы хотите воскресить Тамерлана?
— Да. Я не скрываю от вас этого факта, ибо... знаю, кто вы и сколь могущественные вам благоволят силы. Наш бог брат вашему богу... твоему богу, — многозначительно закончил член Тройки.
— Вы сами намекнули, что могилу рано или поздно вскроют... Разве не боитесь потерять кумира досрочно? Ведь мы не последние безбашенные парни на этой планете...
— К тому времени мы используем другую древнюю технологию для создания копии, которая будет обладать полным сходством с трупом Тимура, каким он был бы, не будь забальзамирован. Дух повелителя надоумил нас на эту хитрость. Он же проследит, чтобы будущие осквернители могил остались с носом. Мы ещё и посмеёмся над ними: мол, не вскрывайте, пожалуйста!..
Алексей вежливо усмехнулся, затем положил конец хождению вокруг да около:
— Грубо говоря, вы предлагаете секрет оживления трупов в обмен на то, что мы оставим в покое хромого чёрта?
— Не совсем так... Ты скрываешь, почему вдруг архитектор — не археолог! — оказался в наших краях. Причина вовсе не в банальной оговорке. Тебя ведёт по жизни зов бога, который, я чувствую, является не менее древним, чем наш. И не менее могущественным. И уж совершенно точно, что он желает вернуться в мир смертных для вечного воплощения не меньше Тимура. И он заслужил право на это. На арене битвы богов, которая произойдёт на закате жизни Земли, пройдёт передел собственности. Тогда и будет ясно, кто главнее... Но сначала в мир придёт Вил.
Когда старец упомянул тщательнейшим образом скрываемое от чужого любопытства, как казалось архитектору, имя кумира Щусева своим бесцветно-равнодушным голосом, жрец вавилонского божества непроизвольно вздрогнул. Его собеседник, не без удовлетворения отметив про себя данную спонтанную реакцию, добавил:
— Вижу, дух Тимура не ошибся, когда во сне открыл нам имя твоего астрального владыки, — старец наклонился и зашептал Щусеву прямо в ухо. — Проследи, чтобы никто не понял сейчас, что воскрешать планируется не только не царя, но и вообще никого из смертных...
Едва различимые отсюда товарищи Щусева по экспедиции проявляли нетерпеливое волнение. Алексей вернулся к ним, поднял успокоительно ладонь в ответ на устремлённые на него вопросительно взоры и проговорил:
— Вы мне полностью доверяете?
— Да.
— М-м... Да, без сомнений.
— Вот и доверяйте! А перед царём нашим я вас отмажу. Грядут крутые перемены...

Часть I. И V.I.L. — lives!
Глава 1
Алексей Викторович, разумеется, не пошёл к царю с докладом. До самой своей смерти от пули в Екатеринбурге царь так и не узнал всей правды. Щусев знал куда больше царя, поскольку всем членам экспедиции, кроме него, маги культа Тимура постирали память, так что они перестали что-либо помнить о посещении Самарканда. До сталинских времён никто больше не собирался беспокоить прах Тамерлана.
Щусев тщательно спрятал до поры до времени тайный рецепт состава для бальзамирования, а также заодно и чертежи проекта будущей усыпальницы, составленные самим Вилом во сне Алексея на базе переданных под гипнозом последнему петербургскими учёными планов вавилонского зиккурата, пирамиды Джосера и гробницы Кира Великого. Сам Алексей Викторович занялся вопросами карьеры. С поддержкой и связями, какие давал «Анкл Вилли», любые препятствия на пути к цели казались смехотворными. Вставший на пути служителя Вила показался бы жалким муравьём под стопой Ивана Поддубного.
Как Вил и обещал Алексею ещё в ходе первого визита во сне, вскоре Щусев познакомился с земным аватаром своего владыки. Сперва тот не произвёл впечатления: лысоват, мал ростом, картавит... Но глаза! Глаза не оставляли сомнений: это были глаза Вила из сна. Гипнотическая их сила была давно знакома Щусеву. Впрочем, убогость временной оболочки не могла обмануть архитектора. Он уже знал: Вавилон не сразу строился. Вавилон — коктейль «бабло and бабы лоно», который подаётся в пробирке в черепе Вила, а варится в цистерне с водой из Арала на озере Насера.
Во время одного из ночных спиритических сеансов, уже в начале нового века, Вил заложил в мозг спящего Алексея Викторовича некую схему, которая должна была служить ориентиром в грядущие нелёгкие времена. Наутро архитектор нарисовал по памяти пентаграмму, вписав слова в каждый из пяти треугольных выступов перевёрнутой вверх «рогами» вписанной в круг звезды: «ЛЕНИН», «СТАЛИН», «КОММУНИЗМ», «ЦАРЕУБИЙСТВО» и «РЕВОЛЮЦИЯ». На центральном пятиугольнике Щусев написал слово «АРХИТЕКТУРА» менструальной кровью убитой им старшеклассницы-девственницы. Держа курс на жизненные ориентиры, заключённые в пентаграмму, являвшуюся символическим изображением внутренней Вселенной архитектора, флагман Щусева уверенно вплыл в воды новой эпохи.
Алексей Викторович стал едва ли не главным «придворным» коммунистическим архитектором в рекордно короткие сроки — и это при том, что он занимал далеко не самое последнее место в царской России. Враги могли лишь пожимать плечами и бессильно скрежетать зубами. Те, кого это не удовлетворяло, оставались без головы на плечах или просто без зубов. Щусев никому говна просто так не делал, но и другим не прощал. В последнем случае ему самому оставалось лишь сказать: “do blame yourself!” и пожать плечами, приведя в движение три заветные синие литеры на правой: «В.И.Л.» Для симметрии и чтобы отвести от себя любые возможные подозрения он также заимел тату на другом плече: «И.В.С.» (он предвидел роль усатого трупочиста в истории страны). На спине же мастер наколол готическим шрифтом «Коммунизм». Внешний облик Алексея Викторовича — прежде всего, его лицо — со временем приобрёл демонические черты. В нём уже находили сходство даже с Алистером Кроули... С вождями-ангелами за плечами и партией за спиной, с Вилом в душе Щусев благополучно дожил до самого 21 января 1924 года — дня, когда носителя Вила не стало. Дураку ясно, что мёртвое тело вождя планировали забальзамировать только для того, чтобы позже оживить его. Всё-таки двадцатый век... Щусев скрыл от общественности истинные источники волшебного бальзама.
Деревянный Lenin-house-зиккурат по проекту Алексея Викторовича под его руководством был возведён в считанные часы к двадцать седьмому — дню похорон земной оболочки бога архитектора. Это не было ещё окончательным вариантом лаборатории для вечного воплощения древнего бога, однако в форме уже можно было видеть детали таких усыпальниц, как изученные по чертежам Щусевым ступенчатая пирамида Джосера и гробница Кира Великого. Выбор именно этих гробниц вовсе не был случайным. Вечное воплощение требовало аккумулирования бесконечной энергии в ограниченном пространстве, что противоречило науке и казалось бы несведущим людишкам таким же чудом, каким был когда-то ряд «чудес света» — от большого надгробного мемориального сооружения в Галикарнасе, построенного для Мавсола, от имени которого и было образовано слово «мавзолей», до пирамид Египта. А несведущим Щусев не был уже много лет... Пирамида Джосера строилась по тому же образцу, что и пирамиды Майя и атлантов. Архитектором пирамиды был высший сановник (чати) Джосера Имхотеп. Смысл ступеней — символический: по ним покойный фараон должен был подняться на небо. Вил сам запланировал для себя большое путешествие, о чём и уведомил своих слуг (Щусев не был единственным служителем Вила на Земле) по астральной связи. По методике Древнего Египта, он в астральном теле со скоростью, в пять раз превосходящей световую, совершит полёт к Полярной звезде, откуда Вил родом, где обретёт бессмертие. Позже он вновь отправится на Землю. Около 2100-го года, когда Полярная звезда подойдёт ближе всего к Северному полюсу, он приземлится в снегах. Что касается гробницы Кира II Великого, то сей выбор связан с необходимостью жертвоприношения. Невинно пролитая кровь должна была стать стартовой ступенью ракеты Вила.
Колдуны, осуществлявшие астральное общение с Вилом по тому же самому каналу, что и Щусев, вселили в Кострикова Сергея Мироновича душу покорителя Месопотамии и Вавилона при его рождении — Щусев тогда ещё даже не окончил академии. Повзрослев, Сергей переименовался в «Кирова», причём история выбора псевдонима, само собой, скрывалась самым тщательным образом. Убийство Кирова в декабре 1934 года молодым партийцем Леонидом Николаевым, подосланным лично жрецом культа Сталиным, явилось предлогом для развязки кровавых «чисток» партии. На самом деле, это были никакие не «чистки», а очевидные жертвоприношения грязному Ваалу a.k.a. Вилу. Людская боль позволяла лететь астральному телу к себе домой без задержек и даже быстрее запланированного. Похоже было, что Вилу можно будет вернуться на Землю лет на восемьдесят раньше и дожить до триумфа оставшиеся десятилетия в зените славы и в ореоле заботы преданных ему слуг.
Шли годы. Служители культа, даже Щусев, умирали. Их сменяли новые. Вскрывались какие угодно тайны, кроме самой важной. Документы Волкогонова приподняли завесу лишь над первым уровнем секретности, но у него были последователи. Тем временем приходила пора воскрешения...
Глава 2
Настало время познакомить благосклонного читателя с деятельностью террористической организации ЭНО («экспериментаторы над обществом»). Образовавшись в середине 2017-го года, эта структура, благодаря, прежде всего, грамотной интернет-раскрутке, за пару лет от банды хулиганов доросла до уровня довольно-таки влиятельной группировки. Первые их акции были исключительно маргинальными и были направлены против рекламы и обывательского непротивления насилию над внутренним миром общества. Они, например, отлавливали ночью случайных прохожих и красили им волосы в жёлтый цвет в знак протеста против того, что люди без бунта позволяют рекламе мочиться на их сознание. Со временем акции усложнялись, становясь всё более изобретательными, однако львиную долю их, тем не менее, составляли случаи применения грубой силы. Во главе ЭНО стоял бессменный лидер и основатель группы — Григорий Георгиевич Руглов, доктор филологических наук, профессор. Пожилой (родился ещё в далёком суровом 1944-ом) филолог, историк русской литературы; автор множества публикаций в печати, бессчётное количество раз выступавший перед публикой; бывший ректор бывшего института ГОПУ имени Михаила Александровича Шолохова. Таков вкратце послужной список его деяний на ниве науки.
Целью создания ЭНО, в отличие от партий, подобных «НБП» Эдуарда Вениаминовича Лимонова-Савенко, не были ни политический капитал, ни финансовые накопления, ни банальный пиар. Цель была единой и казавшейся эновцам священной: противопоставление внутреннего и внешнего развития свободно мыслящей личности загниванию обывательского болота. И «святая вода развития», и «загнивающее болото разложения» давали почву для самых широких трактовок и спекуляций, в то же время предоставляя организации подобие некоего чёткого стержня-ориентира, служившего маяком в их нелёгкой, но весёлой деятельности.
Само собою разумеется, что настоящие имя и фамилия основателя ЭНО как можно более тщательно скрывались. В 2019-ом в Интернете под ником “Bloody Philologist” («Чёртов Филолог») под общим паролем, который регулярно менялся, и с сотни-другой IP-invisible addresses творила целая плеяда единомышленников. Появлявшиеся каждый божий день «тёзки» создавали неразбериху, мешая соратникам движения оперативно получать самую свежую информацию, но зато и вносили путаницу в ряды тех, для кого ЭНО были такой же pain in the ass, какой являлись НЛО с захватчиками в романах фантастов XX века для спецслужб разных стран.
Хотя деятельность ЭНО распространялась на российские регионы, где организация обладала весьма разветвлённой сетью филиалов, за ней пока что закрепилась репутация «столичной», прежде всего, силы, которой до поистине общероссийского размаха оставались ещё годы и годы тяжёлого благородного труда.
...Арбатская квартира Григория Георгиевича Руглова. Высокие потолки. Коридор. На полу — множество пар обуви, но вся она аккуратно расставлена. Гостиная. Плакаты старого хард-рока семидесятых на стенах чередуются с прибитыми гвоздями переполненными книжными полками. В комнате почти нет мебели: стол, диван, кресло, стул. Компьютер подключён к колонкам. Сейчас здесь много народа — идёт очередное собрание московских лидеров ЭНО.
— ...Староанглийское “yfel” в современном английском имеет вид “evil” — то есть, тут прослеживается прямая связь с „Вилом“, при этом и русское “зло“ — это тоже всего лишь аббревиативная форма „мавзолея“... — Григорий Георгиевич, крупный подтянутый жилистый пожилой мужчина с чрезвычайно аристократическими правильными чертами лица, замолчал, взял в руки книгу со столика и откинулся в кресле, закинув ногу за ногу. Вася подумал, что до полноты картины «Барин на кейфе» Руглову не хватает только дымящейся трубки во рту, но тут же понял: “Bloody Philologist” с трубкой во рту, а не под давящей сверху ногой — это bloody bullshit. Поняв это, он подпихнул свою “sXe”-бейсболку чуть на затылок и с кривоватой по причине шрама на правой щеке улыбочкой произнёс:
— Шутку оценил.
В гостиной Руглова собрались лидеры ЭНО Северо-Запада (Вася bram_stoker), Юго-Запада (Стас byu_s_golovy), Юга (Алиса bloody_chertanovskaya), Юго-Востока (Витёк my_ne_kurim), Востока (Митька tornado_of_jokes), Севера (Света 7_palok). Все — ребята бывалые, верные... За Центр, несмотря на возраст, отвечал Руглов лично. Впрочем, и акции тут были редки... Товарищи с Запада (Мила bey_gopov) и Северо-Востока (Саня bez_bashni) не смогли приехать, так как были заняты на боевом дежурстве.
Слово взяла Светочка, короткостриженная широкоплечая блондинка с чёлкой на лицо, прозванная «семь палок» за страсть к экзекуции тобакопродавцев. Однажды её боевой отряд заловил у метро «Алтуфьево» топ-менеджера крупного табачного синдиката. Вот это был улов!.. Светлана лично загнала связку из семи зажжённых сигарет, которые были произведены его синдикатом, огоньками ему прямо в жопу. Раньше она и не знала об этом, но, как оказалось, топ-менеджеры тоже плачут... Сейчас Света сидела на диване между Василием и Стасом.
— Григорий Георгиевич, всё же вы предлагаете нам такое дело, которое, при всём уровне нашей подготовки, может смутить, по крайней мере по первости, любого ветерана...
— Что, Светик, это тебе не топ-менеджеров дефлорировать?.. — осклабил белейшие зубки Стас, самый здоровый парень в коллективе. Он весил сто двадцать килограммов при почти двухметровом росте. Несмотря на маску, которую все эновцы надевали на дело, его фигура служила лучшей визиткой бухарям и курящикам, которые издали узнавали его по ней и бежали со всех ног, куда глаза глядят. Это им, однако, не всегда помогало. Стас догонял, отнимал бутылки и выливал бухло, выкидывал в ближайшую урну сигареты, а потом, хватая за ворот и поднимая над землёй, вырубал врага народа ударом головы. Вражеская загаженная кровь, которую каждый день проливала эта стенобитная махина, сказывалась и на некоторых чертах характера. Зная это, Светлана не обиделась и промолчала, примирительно положив крепкую ладонь на могучее колено товарища, казалось, приспособленное самой природой, чтобы давать убийственного пинка.
Григорий Георгиевич открыл книгу и зачитал оттуда хорошей актёрской интонацией:
— «...Журналистам геббельсовского толка, начавшим, как вороньё, кружить вокруг поста № 1 в ожидании грязных сенсаций, молодые часовые отвечали:
— Ленин — это наша история, а её надо беречь.
— Ленин — это самое святое, что у нас есть.
— Я выполняю воинский долг, и мне всё равно, кем был этот человек».
Руглов шумно захлопнул фолиант и шумно выдохнул. Бросил беглый взгляд на собравшихся и, презрительно отбросив труд инквизиторски настроенного Абрамова обратно на столик, воскликнул:
— Отлично! Хочется сразу задать вопрос: а если «этот человек» изнасиловал в анус твою маму? А потом отрезал голову ей?.. Actually, он именно это и сделал с нашей общей матерью — Родиной.
— Рабы Вила: он берёт энергию и зомбирует, так что они не хотят убирать мавзолей, — миниатюрная жгучая брюнетка Алиса, девушка с шикарным бюстом, по памяти процитировала вчерашний интернетовский пост “Bloody Philologist”, вызвав благодарную улыбку Руглова. Алиса сидела на коленях Дмитрия.
— Конечно, Ильич нам порядком подкузьмил ещё при жизни, и дела его продолжают смердеть, не тлея, как и его тело... — влез в обсуждение Витёк, высокий вороноусый неформал с абсолютно пустыми чёрными глазами, затянутый в искусственную кожу (чёрные сапоги и шляпу он оставил у входа). Вчера у него был трудный день: он зарезал кавказца за то, что тот курил на остановке, а пенты теперь пришьют ему разжигание межнациональной розни впридачу к мокрухе. Витя стоял напротив кресла Руглова.
— В мавзолее спит охранник — настежь дверь открытая,
А девчонка любит Вову, ватою набитого.
Поутру идет она странною походкою —
Хорошо было сидеть на лице с бородкою, — прервал его Дмитрий «Торнадо шуток», рыжий и конопатый молодой человек, который сидел на стуле возле дивана.
— Жжёшь! — воздал должное Витя.
— Это не я. Это Алик, пассивный некрофил.
— Пофигу! Алик, значит, жжёт... — прервала нетерпеливая Алиса. — По какой всё же причине нам необходимо выкрасть главу сифилитического гения именно сейчас?!
Все молча уставились на Руглова. Григорий Георгиевич выдержал полуминутную паузу, потом не торопясь заговорил:
— Оракул. Тайная Власть готовится к проекту “Image-star”. Ленина-Вила оживят, что автоматически сделает его оракулом, а в перспективе — победителем свободных выборов. По первоначальному плану Тайной Власти, ещё в С.С.С.Р., Ильича планировалось разнести на сувениры, как Сет Осириса, по филиалам мавзолея. К голове ходили бы за мудростью. Методика древняя, ещё из Атлантиды идёт. Сейчас они так у головы Сталина советуются. Она изнутри кремлёвской стены в выемке торчит, с Троцким к единым биобатарейкам с символикой атлантов подсоединены через провода-волосы. Но решили большинством, что Вила надо прямиком венчать на президентство. Это произошло, когда служители Вила дорвались до Тайной Власти. Сами они иного и до революции не мыслили. А теперь их пиар-менеджеры ночами не спят — пишут проекты предвыборных мероприятий для Ленина.
— Я б им предложил альтернативный проект продвижения в президенты Вила! — не удержался Дима. — В музее мосфильма есть один экспонат — реальный велосипед Ленина домавзолейного периода. Для усовершенствования данного экспоната предлагается вживить в аутентичного Ленина механическую конструкцию наподобие терминатора, и пусть он по мавзолею разъезжает на своём байке и картавит! Будут «Байки из склепа-2019»...
— Имидж ему и без наших наработок создадут — лысину оближешь!.. Если принять во внимание всех идиотов и людей с короткой памятью по стране, то этот проект кажется вполне осуществимым, — высказался Вася.
— Править государством будет либо сам оживший, либо одна его голова, которой подберут новое тело. У нас нет детальной информации о планах Тайной Власти. Но голову Вила мы должны выкрасть сегодня ночью... — подвёл итог Руглов.
— Ах! — вскрикнула, не удержавшись, Светлана.
— Но ведь мавзолей относится территориально к центру — это ваш район... — наивно и несколько робко заметила Алиса, поправляя ремень-«патронташ», съехавший вниз.
— Шутку оценил, — в интонации Руглова послышалась сталь. — А если серьёзно, то нужны будут лучшие бойцы сегодня. Пусть даже некоторые из них не вернутся назад. Игра стоит свеч. Мы не должны стать рабами!
— Это будет самая наша масштабная акция... — мечтательно прошептал Стас.
— Сто бойцов ради какого-то лысого педика... — заметил Митя.
— Во-первых, он не педик, — поправил Василий. — Во-вторых, ты только что, — ненамеренно, разумеется — оскорбил секс-меньшинства.
 — А вот и нет! Ведь чем гомосеки отличаются от педрил? Гомосексуалисты — те, кто тычат члены друг другу в задницы и ротовые полости. А пидорасы — это те, кто смотрят со стороны и излишне драматизируют происходящее.
— Вину осознал, исправлюсь. Буду верно денно и нощно бить гомофобов и расистов, — покорно склонил голову Вася. Потом присовокупил:
— Расизм не за расу;
Расизма зараза — для пидораза.
— В смысле, как средство против секс-меньшинств? — уточнил Виктор.
— Угу. Жаль, Данте не уделил в своём описании устройства ада места для пидорасов — только для гомосеков...
— Да, тяжела и неказиста
Жизнь гомосексуалиста! — на Митю нашли грустные размышления.
— Хорош трепаться! Нас такие дела ждут, а вы языками мелете... Надо бойцов распределить, — вмешалась в полемику Света.
— Дело говорит девка! — согласился и Стас. — Расскажите подробнее о сути операции, Григорий Георгиевич.
— Операция наша называется «Булгаков».
— Чтоб никто не догадался, — понял Вася.
— Да. Современная Москва не читает даже Мастера, и о судьбе головы Берлиоза после усекновения не имеет обычно ни малейшего понятия. А голову эту таки выкрали соратники Воланда... В нашем случае в их роли выступят лучшие эновцы. Расположение сил остаётся на ваше усмотрение. Оружие не палить до последнего момента. Никакого метро. Автомобили ставить в переулках у Тверской. Голову отрубит Вася. Меч недавно выковали как раз...
— Думаю, миссия понятна. Будет вам, Григорий Георгиевич, к пяти утра голова Ильича на блюде... — вставил Стас своё весомое слово.
До метро шли тремя группами. Василий оказался в обществе дам. Возле стены Виктора Робертовича Цоя несколько неформалов стояли и слушали, как некий пацан фальшиво орал под расстроенную шестиструнку песни Юрия Шевчука. Подошедший паренёк протянул бейсболку и попросил у них денег. Алиса сунула в головной убор десятку. Вася поморщился:
— Современный Юра Шевчук, борец с виртуальными ветряными мельницами, мне представляется некой Пугачёвой от рок-н-ролла: так же, как и она, он был когда-то актуален, и точно так же, как и она, стал клоуном. Его наезды по поводу отсутствия свободы возможны только благодаря свободе.
Алиса независимо хмыкнула. Неформалы пили и курили. К сожалению, было слишком людно... В разговор влезла Света. Она обратилась к Васе:
— Знаешь, каких бухарей и курящиков я больше всего ненавижу?
— Запойных?
— Нет.
— Безмозглых?
— Нет.
— Идейных?
— Снова мимо. Больше всего ненавижу тех, которые внедряют в сознания «миф о жвачке и экологической ситуации».
— Что ещё за «миф о жвачке»?
— Они придумали, что жвачка вреднее алкоголя и никотина. К тому же, в современных экологических условиях, по их мнению, нельзя сохранить здоровье. А раз так, то некурящим трезвенникам, жующим жвачку, нечего хвалиться. При этом сами такие философы продолжают и пить, и курить, и жевать жвачку.
Василию нечего было возразить наблюдательной подруге.
Они дошли до «Макдоналдса» у «Смоленки». Алиса указала на вывеску:
— Какую бы вы предложили альтернативу трупоедам из «Макдоналдса»? В данном случае, я просто предлагаю поменять пользующуюся дурной славой вывеску.
— «Море морепродуктов»?
— Тоже не очень...
— «Паст-фуд!» Неактуально до жути, и поэтому самое то! — предложила Света.
— «Факдоналдс»: теперь не только сходить в туалет, но и в Интернет на халяву! — исправился Василий.
— «Макдоналдс»: глобалистические трупы на любой вкус!
— Не заманчиво.
— Зато честно...
...Вася поехал на метро один. Нужно было зайти домой, взять меч, потом лично собрать «основу».
Поезд прибыл на его станцию. Дочитав «Месяц в Дахау» до свадьбы героев, он сохранил файл и, помогая рукой вяло открывавшимся створкам, выскользнул из вагона.
Выйдя из метро, под февральской капелью направился к остановке наземного транспорта.
В больших круглых новообразованиях на ушах зазвучала “Like It Like That” от “Girlschool”. Эта вещь всегда настраивала его на общительный лад определённого типа.
Впереди — девушка, на вид двадцать с небольшим, смотрит прямо на него — видно, что собирается обратиться. Приподнимая правое полушарие наушников, с любопытством оглядел её. Удивительно красивое лицо и грязь под ногтями. Лёгкий запах давно не мытого тела.
Возможно и надуманный, диссонанс формы и содержания приковал внимание не столько завуалированным выражением презрения к общепринятым регламентациям и условностям, сколько рифмовкой возникшего из ниоткуда образа с текстами только что читанного автора.
— Дашь телефон, маме нужно позвонить?.. — в просьбе — чувство собственного достоинства, во взгляде — уверенность и лёгкая «сумасшедшинка». Ну да, он уже понял, что к нему подошла представительница той породы людей, что всегда интересовала Даниила Хармса.
«Весна, природа и любовь —
В моём вы сердце вновь и вновь!..» — в голове сами собой возникли понравившиеся абсолютной неуместностью строки.
Времени до вечера было полно. Он стал набирать под диктовку цифры номера, не желая отдавать мобильник в руки незнакомого человека. В обычной ситуации он, возможно, вообще бы прошёл мимо, но тут и предчувствие, и желание расслабиться перед серьёзным делом, и литература, и музыка, и настроение так удачно наложились друг на друга, что получившийся в результате узор казался слишком благоприятным знаком метафизической мозаики, чтобы просто быть проигнорированным. Видимо, он слишком поддался магии ситуации, и поэтому, набирая номер, ошибся в одной цифре. Она сразу же заметила это.
— Дай я! — попросила весьма нетерпеливо, присовокупив: — я тебе свой дам...
“So don’t be nervous and don’t be shy…” — воодушевляюще пропела вокалистка в плеере, и он, решив не спорить, прохладно обронил, передавая аппарат:
— Звони...
Приняв мобильник и удовлетворённо проследив за перекочевавшим в чужую руку «залогом», девушка позвонила. Долго не отвечали.
— Не берёт?
— Сейчас возьмёт... Гляди, что таджики сделали! — воспользовавшись паузой, она засучила рукав, показывая внутреннюю сторону левого предплечья, на которой относительно недавно была жестоко прорвана или порезана вся средняя часть: свисала лохмотьями кожа, обнажились ткани. Выглядело это, будто кто-то выбрал в качестве объектов поп-арт-иллюстраций произведений Сорокина живых людей.
— Ни фига себе таджики сделали!.. — прокомментировал он, но вдаваться в детали дела, впрочем, не стал. Через пятнадцать секунд трубку взяли. Девушка заговорила:
— Алло? Мам, я в Москве... Что? Мам, я не лягу туда. Я уже лежала там — я знаю, что это. Я работать буду. Нет, ты меня не увидишь... Мама, я тебя боюсь! Всё, сейчас буду плакать...
По лицу, на котором на мгновение промелькнула извиняющаяся улыбка в Васину сторону, и правда полились слёзы. Они были привычно-безнадёжны; голос, тем не менее, не дрожал.
Кое-кто останавливался посмотреть. Девушке и Васе, впрочем, надо было идти. Внимательно взглянув на неё ещё раз, он ощутил странную жалость и близость. Они поцеловались в губы, обнявшись, и расстались навсегда.
А позже на мобилу Васи позвонил брат увиденной девушки. У него был уверенный голос преуспевающего бизнесмена:
— Как она? Очень опустилась? Ну ладно, будем думать, как ей помочь...
Вася думал: «Чем ты можешь ей помочь? Поспособствовать трудоустройству, дать ценный совет начать зарабатывать деньги? Капитализм — максимально оторванная от настоящей жизни тоталитарная секта, и притом в неё вовлечены все...»
В пять утра голова Вила лежала на столе гостиной арбатской квартиры Руглова. Из ста бойцов они потеряли около половины. Руководители ЭНО по округам не пострадали или же, как Стас и Света, получили мелкие ранения.
Глава 3
«В мавзолее спит охранник, настежь дверь открытая,
А девчонка любит Вову,
Вову ядовитого...» (Митька tornado_of_jokes)
В центральном (московском) офисе компании «ТВ-инкорпорейтед» (юридическое лицо, являвшееся прикрытием Тайной Власти, физический адрес которого существенно отличался от юридического), расположенного в подвале у кремлёвской стены с внутренней стороны, состоялось внеплановое совещание лидеров тайно правящей структуры. Офис представлял собой бомбоубежище — естественно, правительственное — времён «холодной войны», оборудованное теперь по последнему слову нанотехнологического вокабуляра. С трёх сторон по стенам висели баннеры во всю ширину со словами и символами на каждом. Тут имелись: “TV”, “VIL”, “G-FUND”, анхи и пентаграммы. Девять столов с парой стульев за каждым были расположены кругом. На каждом из них стояли ноутбуки с террабайтовой «оперативкой». Из этого кабинета вполне можно было контролировать пусть пока не всех россиян, но, по крайней мере, львиную долю москвичей. Осуществлять непосредственное воздействие на органы чувств и эмоции, опосредованное — на мысли и жизни. Точнее, на то полусознательное существование во сне разума, которое они привыкли именовать словом на букву «ж», в котором, кроме как где поссать, многие из них ничего уже не решали сами. Зачастую в последнее время, впрочем, они не решали этого тоже. Методика тайного микрочипирования плюс трансляция наложенного мировосприятия — вот и весь фокус. Радостную картинку обывательского довольства можно было наложить на целые группы личностей всего лишь одним нажатием кнопки. Восемнадцать человек, проектировавших чужие судьбы, были ограничены только возможностями дизайнерского «софта», достаточно всемогущего, и собственной фантазией.
В комнате ощущалось давящее напряжение. Михаил Меченой, престарелый мужчина с родимым пятном на затылке — глава ТВ, то есть Тайной Власти, — взял слово:
— Ну что, товарищи... Снова всё, как в анекдоте: одна новость хорошая, другая — плохая, третья — офигительная, и четвёртая... совсем говно. С какой начать?
— С хорошей! — послышалось слева от Миши. Попросил Антон Винобрагов — плотный мужчина с длинными руками, вытянутыми ушами и абсолютно без волос на теле.
— Оки-Локи. С хорошей, так с хорошей... Из Химок с нашего предприятия передают о всё растущих темпах производства. За последний квартал там произведено пять тонн препарата «Т-вил», сотни тысяч литров «Т-водки», три миллиона блоков сигарет «ТВ». Мы готовы к экспорту в страны ближнего зарубежья! Товарищи, если учесть, что с прошлого квартала склады успели опустеть, то это поистине бальзам на моё израненное сердце!
Присутствующие весело засмеялись.
— Давайте плохую! — попросил сидевший справа от Михаила Меченого молодой активист Василий Емельянович Нашитенко. Он не выглядел очень умным, но было видно, что ради денег и общего дела продал бы родную мать, и даже смог бы придумать что-нибудь умное.
— Плохая новость заключается в том, что в связи со всё растущей популярностью прежде всего молодёжного движения “straight edge”, и особенно с противозаконной деятельностью формирования ЭНО, растёт число людей, которые находятся вне нашей Тайной Власти, — Меченой вкратце донёс до сознаний собравшихся суть проблемы.
...Пришло время дать небольшую историческую справку. В начале девяностых годов двадцатого века официальная, «демократическая» власть почти полностью прекратила финансирование мавзолея. Тогда же был создан фонд в поддержку «исторического памятника» и плацдарма для возвращения Вила по совместительству (в данный момент было уже много фондов, собирающих средства для борьбы любого рода с зиккуратом — от распространения полуправды в Сети (Вил, который пьёт силы) до тайного приобретения оружия (ЭНО, которые невзлюбили Вила)). Часть средств для поддержания оболочки Вила стала поступать и от Тайной Власти. Юридически вся финансовая помощь приходила со счёта фармацевтической компании «ВИЛАР», принадлежавшей ТВ, главный офис которой находился всего лишь через стенку и короткий коридор от мавзолея. Название, конечно же, было говорящим и для не особо посвящённых, но тогда, как, впрочем, и теперь, мало кто ещё догадывался, насколько «миф о Виле» далёк от обыденных интернет-«уток»... В 2015-ом от предприятия «ВИЛАР» ответвилась фирма «ТВ-инкорпорейтед», которая стала производить алкогольную, табачную и наркотическую продукцию в небывалых масштабах. До потребителей продукция доходила через посредство большинства православных храмов, где её можно было приобрести за сущие копейки открыто (водка и сигареты) или из-под полы (наркотики). Об этом знали и эновцы. Но и они не знали о масштабах коварства Тайной Власти.
В каждом забористом пакетике «Т-вила», каждой бутылке «Т-водки», от которой по утрам не болела голова, и каждой сигарете «ТВ», снабжённой противораковым фильтром, содержался разобранный на молекулярном уровне микрочип. Чтобы он собирался в организме, достаточно было выкурить целиком сигарету, выпить полбутылки или вогнать в вену шприц. В Химках, на месте спиленного в 2015-ом леса, открылись водочный и табачный заводы. «ВИЛАР» начал производить только новый наркотик — несмертельный, но убийственного качества. По бумагам он шёл, как безобидный препарат «Вил 66». Если товары с биркой «ТВ-инкорпорейтед» принимались неоднократно, то последующие микрочипы отторгались и выводились из организма вместе с мочой. Закрепившийся в чьём-либо теле микрочип регистрировался расположенными по городу датчиками, когда его носитель проходил мимо. Со спутника делался снимок и вносился в картотеку. Автоматизированный поиск по базе сам сортировал народонаселение. Любому гражданину можно было показать фальсифицированную картинку внутреннего взора, транслируя её с монитора компьютера посредством спутника на микрочип, откуда она шла в сознание рецепиента (хотя 90 % информации поступает в мозг от зрительных импульсов, возможности позволяли передавать также звуки, запахи, осязательные ощущения и вкус). Микрочип работал и в обратном направлении: снимал картинку всего, что видел тот или иной гражданин, и передавал на спутник, после чего любой рядовой член ТВ в режиме «онлайн» мог смотреть на мониторе скучный сериал о чьей-либо жизни, снятый скрытой камерой от первого лица.
Какие-либо другие продукты, кроме названных выше, ТВ не производила из-за того, что Двуглавый Оракул наложил ограничение на внедрение микрочипов — трогать независимую часть россиян было ещё рано.
Однако пришло время вернуться к нашему повествованию.
— Фигово. Жаль, Оракул не разрешил использовать микрочипирование на других товарах! — отметил сидевший напротив Михаила Меченого Гавриил Луганский, крепкий круглолицый мужчина в кепке. — А какая у тебя офигительная новость тогда?
— В силу своего главного достоинства, то есть «беспохмельности», а также невероятно низкой цены наша «Т-водка» смогла обойти всех конкурентов и выиграть сразу несколько премий, причём — совершенно официально и без каких-либо дополнительных вложений капитала! Это «100 лучших товаров 2019», «Бренд года» и «Лучшая продукция отечественного производителя по опросам Сети»!
Раздались бурные продолжительные аплодисменты. Затем суровый голос рядом с Меченым, принадлежавший Леопольду Чмоданидзе, высокому одноногому брюнету, произнёс:
— Пилюлю ты подсластил. А совсем говно какая новость?
— А совсем говно — у нас голову Вила спёрли!
— Бли-ин!
— Президента!
— Главного оракула!!
— Долбанные ЭНО! — послышались возгласы. Некоторые повскакивали со своих мест. Михаил, как председатель собрания, поднял успокаивающе руку и проговорил:
— Сидите, сидите! Сейчас с Двуглавым всё обсудим, и до консенсуса, глядишь, дойдём. Чего панику-то разводить раньше срока...
Собравшиеся сели по своим местам, замолчав. Они закрыли глаза и стали слегка ритмично раскачиваться вперёд-назад, образовав Большой Маятник. Восемнадцать пар рук приняли положение мудры Двуглавого Оракула: ладони направлены вверх и сплетены (безымянный и мизинец на левой входят вилкой в штепсель указательного и среднего правой), большие пальцы распрямлены. Вполголоса Меченой отсчитал «пятёрку Вила», и после «пяти» стройный хор из восемнадцати голосов старательно исполнил a cappella:
— Грёбана-погрёбана-божий пересказ! Двуглавый Оракул, снизойди до нас! Грёбана-погрёбана-божий пересказ! Двуглавый оракул, появись сейчас! Лев, убери когти и явись до нас! Горец, не дыми трубкой ада, снизойди сейчас! Когда V.I.L. будет lives, всё станет зашибись!
Представители Тайной Власти замолчали. Некоторое время ничего не происходило, и они просто ритмично раскачивались в тишине, нарушаемой лишь гулом кулеров от ноутбуков.
Вдруг раздался резкий треск, и с одной стены поднялся баннер, свернувшись a la жалюзи. Обнажилась двойная ниша в стене, бывшая прежде не видимой. Щусев смог бы на глаз определить, что кирпичная кладка относится аж ко времени Иоанна Грозного. Впрочем, прошло уже семьдесят лет со дня смерти архитектора и четыреста тридцать пять лет со дня смерти первого русского царя.
В роли «подглядывавшего ревнивого мужа» предстали две головы; голова с рябым лицом, большими усами и без левого уха выплюнула изо рта конец верёвки, с помощью которой она и открыла баннер-жалюзи.
— Одна хорошо, а две — зашибца, о великий! — хором заключили обряд открывшие глаза лидеры ТВ.
Вторая голова, с бородкой, пробудилась чуть позже. Сейчас она промаргивалась и зевала. Страшный непроходящий шрам от некогда вошедшего в голову ледоруба вызывал коктейль чувств от сострадания до омерзения.
— Здравствуйте, блин, дети мои недосушенные! Привет и тебе, фуйло обдроченное, генсек, блин! — поприветствовала собравшихся голова с бородой.
— Приветствие Льву Иудейскому, отцу родному, по голове побитому! — ответствовали члены ТВ снова хором.
— Здравствуйте, братья и с... сладкые мои дэти! И ты, залупа с мацой, тоже здравствуй! — поздоровалась открывшая баннер голова. Головы обменялись ироничными взглядами.
— Хер вам да на рыло, дорогой товарищ Коба Кавказский!
Теперь, когда ритуальное приветствие прозвучало, было пора переходить непосредственно к сути. Снова заговорил один Меченой:
— Итак, уважаемый Оракул, у нас две проблемы. Одна по вашей части...
Последовал почтительный поклон большим обычаем до земли в адрес Льва Иудейского.
— Другая — по вашей.
Михаил не менее почтительно поклонился Кобе Кавказскому.
— А гаваритэ ваши праблэмы, таварищ Меченой!.. — усатая одноухая голова Оракула попросила первой.
— Товарищ Оракул Кавказский, проблема связана с запретом на распространение микрочипов вне алкогольной, табачной и наркотической продукции. Нельзя ли снять этот запрет?
— Никак нэт, нэльзя, таварищ Меченой. Сам жалэю... Но мы дэйствуем в саатвэтствии с древним пророчеством, и не нам отменять его...
— Что за пророчество, товарищ Оракул Коба? Если не секрет...
— Никакого сэкрэта тут нэт. Я наврал про пророчество. Микрочипирование не затрагиваэт терезвых людей, патаму что я проиграл их в астральные карты одному абстинэнту. А мы, мёртвые, твёрдо дэржим слово!
— Так что же нам делать?! Стрейтэджеры-то во все щели так и влезают! — воскликнул Чмоданидзе.
— «Что дэлать», «что дэлать»... Вечный вапырос. А я фиг знаэт!
Михаил бросил на Леопольда уничтожающий взгляд. На Кобу — умоляющий.
— Ладно, я шучу. Знаю я, что вам дэлать.
Все восемнадцать пар глаз посмотрели на Кобу с надеждой.
— Если люди нэ хотят бухат, их надо заставит!
Кобе внимали, как древнему пророку.
— Я не нарушу слово, если вы нэ будетэ совать микрочип в другую продукцию. Но ведь можно поймат мешающих нам людэй! И заставит их, подсадит на продукцию ТВ насильно...
— Эврика! — не удержался один из собравшихся, молодой зеленоглазый человек спортивного телосложения — Виктор Юсупов.
— Это, и правда, выход! — согласился Михаил.
— Следующий вопрос ко Льву, — Меченой повернулся ко второй голове Оракула. — Это по вашей части, скорее.
— А можно мне сначала пару слов шепнуть на ухо Кобе? Поднесите меня к нему, пожалуйста, молодой человек! — Лев Иудейский обратился к Варламу Лопоухину, подкачанному бритоголовому парню, ближе всех к нему сидевшему. Тот с готовностью встал.
— Сядь, дебил! — поспешно осадил Варлама бывалый Гаврила Луганский. — Он же ему и второе хочет оттяпать...
— Не со злобы, а чтоб слышал лучше! — признался Лев.
Все, включая голову Кобы, от души посмеялись.
Варлам вернулся на место.
Михаил обратился к голове Оракула с бородкой:
— У нас тут голову Вила спёрли, вашего некогда боевого товарища!
— Мне бы ваши проблемы! — сказал Иудейский презрительно.
— Но ведь мы хотели сделать Вила президентом!
— Надо всего лишь трахнуть старикана, вот и всё. Найдите девушку, которая пойдёт на это. Только чтоб без микрочипа была, не то родится урод какой-нибудь. Сын пусть будет и не Вилом, но президента вы получите. А член поднять и семя восстановить сейчас научились.
— Да где ж нам дуру взять, которая Вила, да к тому ж без головы, трезвой трахнет?! — подал реплику Нашитенко.
— Есть такая дура! — поспешил поделиться своей радостью толстый Марк Гузлов, глава службы безопасности ТВ. — Сейчас вам досье её зачту...
Марк весело застучал по клавишам, вскоре удовлетворённо откинулся на кресле:
— Вот! Настоящее имя скрывает. Отзывается на ник-нейм «Эпидемия». Девяносто шестого года рождения. Двадцать три года сейчас. В семнадцатом году лечилась в «Канатчиковой даче».
— По какой причине? — поинтересовался Михаил.
— Проникла в морг и пыталась выкрасть оторванную руку из кучи фрагментов тел, оставшихся после большой аварии на Ленинградском шоссе. Силовик один спешил, вот и насмешил людей. Так же до лечения Эпидемия считала, что у неё два сердца, и полагала себя предвестницей грядущей высшей расы. Уверен, что Вила она поимеет — дай Бог так каждому!
— Ещё информация о ней есть? — прошамкал старик Борис Бельцев, которому стало интересно, так как у него у самого было искусственное сердце.
— По вечерам вращает пои. Вариация «огненные змеи», когда вместо фитиля используется кевларовая верёвка. До своего помещения в больницу являлась активисткой Московского центра поинга. Привлекалась к уголовной ответственности по фактам поджигания автомобилей на почве хулиганства.
— Как бы эта пироманка нам Вила не спалила, блин!.. — выразил свои опасения низкорослый и плешивый Дмитрий Карочун.
Однако деваться ТВ всё равно было некуда, и кандидатура Эпидемии оказалась утверждена единогласно на роль одноразовой жены по адскому расчёту.
...Чёрный мерседес притормозил возле неё. Хотя лицо было скрыто от посторонних глаз противогазом, Меченой узнал гражданку. Из-за громадных платформ казалось, что Эпидемия шла на ходулях. Полы её плаща почти задевали землю. Открылась задняя дверь, и пожилой мужчина солидного, он надеялся, вида пригласил её присесть. Эпидемия колебалась. Глава Тайной Власти открыл бумажник и вынул отрезанный палец в промокшем от крови пакете. Девушка, увидев это, села, куда ей указали. Михаил попросил её снять противогаз. Эпи так и сделала, и он рассмотрел её. Она почти не отличалась от фотографии, предоставленной Меченому Гузловым. Мандариновые дреды вперемежку с зелёными. Губы, которые Эпи красила ежедневно, кислотно-голубого цвета. Под глазом сейчас виднелся плохо замазанный фингал, который, Меченой знал об этом, был следствием драки с водителем тачки, подожжённой ей недавно. В тот раз ей удалось скрыться. Сейчас она снова находилась в розыске. Брови Эпидемии выжжены, так как когда-то, учась крутить пои, она обожглась. Ресницы накладные; кажется, что они занимают пол-лица. В машине было жарко, поэтому, рассматривая палец, Эпи распахнула свой кожаный плащ. Стало видно, что всё её тело затянуто в розовую сетку от драных колготок. Соски заклеены чёрной изолентой. Бикини со знаком «радиация». На ноге, среди синяков, жирная надпись маркером: «Нас рать!». Когда Михаил рассказал суть дела и поведал, что ежемесячно Эпидемии будет приходить тысяча долларов на содержание ребёнка, та сразу же согласилась. Они поехали в центр, решив не откладывать. Эпидемии завязали глаза в районе Тверской. Машину пропустили в Кремль по «корочке» без досмотра. Меченой провёл Эпидемию в мавзолей по секретному коридору из подвала, где находился офис ТВ. Здесь он развязал ей глаза и передал шприц и пузырёк с жидкостью, которой можно было восстановить потенцию трупа. Не обошлось тут и без напутственных слов:
— Ты поосторожнее там с ним... Помни, кого имеешь.
Эпи молча кивнула, всем своим видом выражая полную покорность. Михаил, успокоенный этой сговорчивостью, оставил их с Вилом одних. Мавзолей был закрыт как для посетителей, так и для персонала, и лишь в центральном офисе ТВ можно было наблюдать на большом плазменном экране, скрытом ранее за одним из баннеров, порно в прямом эфире.
Во многих мифах указывается на связь Осириса с Западом, откуда он, как предполагается, прибыл, и куда ушёл после смерти. Даже более плотная связь с Западом была характерна и для Ильича. Осирис, судя по некоторым картинкам, обладал лицом Ленина с более длинной бородкой, а новая Исида была без рогов.
...Раздев Вила, Эпи ввела шприц в ствол полового члена. Труп Вила возбудился. Эпидемия слегка подрочила безголовому телу, пару раз лизнув головку члена. На том месте, где ранее была голова, сейчас лежала простыня, которая не понравилась Эпидемии. Она сорвала покров, обнажив зияющую пустоту.
Кое-как устроившись на трупе, девушка начала двигаться. Она разбила колени о края саркофага, но не обратила на это внимания.
Между тем, вновь собравшиеся в офисе ТВ были довольны, что всё идёт, как и было задумано, и временно выключили экран.
Слово взял Антон Винобрагов:
 — Мир страшен, потому что обывательский мозг отравлен парами ужаса из новостных служб, которыми бы никто не интересовался без выдуманных ими кошмаров. На самом деле, людям бояться нечего, кроме самих себя... Ну и нас, ха-ха! Впрочем, про нас-то как раз в новостях говорят нечасто. Где памятники великому Могилову, программы о Нарвидзе, мавзолеи Чопорнову, а, вездесущий Щусев? Их не существует, нет. Мы, адепты Тайной Власти — последние хранители величия древних мудрецов. Тела из гранита нужны только ничего не весящим душам. Мавзолеи нужны лишь ушедшим от дел... Ну или взявшим отпуск...
Половой акт в мавзолее достигал кульминации. Кровь из колена Эпидемии смешалась с соком, вытекшим из Ильича, создавая под ногами жидкую хлюпающую субстанцию, в которую попали полы кожаного плаща (она скинула его, садясь на Вила). Увидев, что творится, Эпи, не переставая работать, сбросила плащ на пол мавзолея. Из кармана тут же с грохотом посыпались гайки, шестерёнки и какие-то гвозди, но она, поглощённая величием момента, на это уже не обратила внимания. Острые чёрные ногти царапали пожелтевшую кожу безголового, оставляя глубокие порезы: она или в порыве страсти забыла предостережения, или сознательно их игнорировала. Сейчас мир принадлежал только им двоим.
— Правда, я лучше Крупской? — произнесла она, посмеиваясь и выплёвывая жвачку, которую до того времени жевала, на место, где раньше была голова. Когда у Вила внезапно падал, Эпи не терялась и, не слезая с хрена, колола шприцем в мошонку Ильича. Так вот весело вкалывая и подкалывая, она обнаружила, случайно бросив взгляд вниз, что из кармана в числе прочих мелочей выпал кухонный тесак.
— О! — вскрикнула она, округлив губы, будто проказник Вил засадил ей в рот...
Эпи, схватив нож и вставив его в пупок Ленина, стала крутить рукоятку по часовой стрелке. Потом с адским криком начала расширять дыру руками и вылизывать там. Хотя, несмотря на все слухи, муссируемые СМИ, у Вила сохранялись внутренности, вкус их ей не понравился. Она продолжила «делать секс» с наиживейшим из покойников, и труп вскоре кончил внутрь девушки. Та вновь сплюнула на срез шеи Вила и, повесив на себя тонкую кишку Ильича, замотала её наподобие шарфа. Толстую же кишку запустила в угол с воплем: «Получи, фашист, гранату!». Всё лицо её и тело были в выделениях трупа. Пойстерша попыталась слезть с Вила, но, поскользнувшись на кишках, упала на пол мавзолея.
Через пять минут после начала речи Винобрагова его вежливо прервал Луганский и попросил разрешения проверить ход процесса совокупления. Включив экран, представители ТВ увидели выпотрошенного Вила и грязную Эпи, лежащую на полу мавзолея.
Глава 4
Специалисты, которых ТВ щедро финансировала, естественно, зашили пострадавшую по недосмотру руководства оболочку Вила, и она впервые с момента смерти стала именно тем, чем всегда была в сознании людей несведущих: отпечатком собственного былого величия, обещающим неминуемое триумфальное возвращение в ореоле ещё больших побед, когда абсолютно для всех очевидна фальшь сего посула, и в то же время публика воспринимает его с таким видом, как будто она допускает вероятность комми-камбэка.
Новая наложница Вила на одну ночь, Эпидемия, с той поры зажила счастливой жизнью: гигантская четырёхкомнатная квартира на Арбате; счёт в банке, который пополнялся автоматически на тысячу долларов каждый месяц; личная оплаченная ТВ прислуга Марина. Во всю стену гостиной богато чернел громадный плазменный телеэкран, по которому, в соответствии с контрактом, заключённым между ООО «ТВ-инкорпорейтед» и гражданкой Еленой Матвеевной Пелениной (на это имя Эпидемии оформили паспорт), два раза в неделю устанавливалась видеосвязь с офисом ТВ, и руководители организации расспрашивали детально о здоровье, ходе кормления, росте и развитии сына и дочери Вила — Мавры и Марка Пелениных. В июле 2020-го у Эпидемии родилась двойня.
У Мавры и Марка, опекаемых такими людьми, как адепты ТВ, были лучшие игрушки, какие только можно было достать — Меченой, например, лично позаботился о доставке в детскую комнату квартиры на Арбате самой большой плюшевой панды в России. Медведь, будто отдельный жилец, занял треть комнаты — к бесконечному счастью детей и недоумению матери. К трём годам планировалось, что близнецы овладеют способностями читать и писать, и тогда их ждали начинённые соответствующей идеологизированной про-ТВ-истской литературой электронные книги и новейшие айпады с безлимитным Интернетом, но с заблокированным доступом ко всем, кроме Википедии, сайтам.
Дети росли здоровыми и удивительно красивыми: они унаследовали от отца разрез глаз, от Эпидемии же — нос и губы в сочетании с чёрными как смоль волосами.
Когда близнецам не было ещё и года, мама, повинуясь ещё одному пункту контракта, начала учить их тому, что могло помочь будущему резиденту Тайной Власти на посту официального президента или президентши (всё ещё не было решено, кому из них суждено занять президентское кресло, а кому — всего лишь стать премьер-министром). Разумеется, всё в обучении должно было полностью соответствовать жёстким ТВ-стандартам, для чего Елена, ещё будучи беременной, прошла краткий обзорный курс лекций «Тайное управление государством». Ясно, что годовалым детям нельзя было подавать информацию в той же форме, что и взрослым, поэтому для них были сочинены особые колыбельные как средства кодированной передачи информации на бессознательном уровне. Пелениной очень нравились её теперешнее положение и связанные с ним обязанности. Эпидемия трудолюбиво заучивала все тексты колыбельных наизусть (про себя она окрестила их «постельным индастриалом»), честно отрабатывая свою зарплату, и пела до тех пор, пока их сложность и количество не возросли чрезмерно. Тогда Пеленина стала петь их, как караоке, считывая бегущую строку с синеющей плазмы. У Лены был красивый низкий голос. Она с детства любила петь. Однако, вскоре песни стали не нужны, ибо малыши доросли до того уровня, когда стали способны воспринимать информацию в аудио-визуальной форме. Основным способом познания мира близнецами стали мультфильмы и детские телепрограммы, специально разработанные для них ТВ, но не телевидением, а Тайной Властью.
В то время, когда миллионы ровесников Марка с Маврой по всему миру смотрели примитивные сериалы про киберзомби-«телепузиков», близнецы смотрели 4- и 5D-фильмы другого порядка. В качестве обрамления эзотерической информации следующего уровня доступа, доносимой до сестры с братом, однако, были выбраны те же самые терминаторы-телепузики. Но тут работали профессионалы во всём: начиная сценарием и заканчивая режиссурой. Дети, смеясь и гукая, познавали сокрытое от миллионов взрослых. Елена-Эпи, в случае непонимания близнецами каких-либо моментов, всегда была готова помочь — обучение её самой прошло недаром. Вот, например, цитата из тридцатой серии второго сезона (февраль 2023-го года):
— Скажи мне, Тинки-Винки, зачем мы приделали ниточки к Ля-Ля и Дипси?..
— По, чтобы они не оступились, не потерялись и не шалили. И чтобы были под рукой, когда мы захотим их любить!
Лена, сидевшая в привычно экстремальном наряде даже дома, где она отныне и проводила большую часть суток, впервые лет с тринадцати, прокомментировала видеофильм:
— Типа, это намёк на то, что людьми надо управлять так, чтобы они не вкурили, что ими управляют. Для этого, правда, сперва надо, чтобы они вкурили...
Мавра:
— Как это так?
Лена:
— Подрастёшь — узнаешь...
Мавра посмотрела на брата. Он, как и сестра, был одет в синий комбинезон с красным диграмматоном «ТВ» в районе сердца. Марк лишь молча пожал узкими плечиками и слюняво оттопырил нижнюю губу.
Ребята росли, как на чернобыльских дрожжах. Постепенно к ним стали приходить репетиторы из числа представителей Тайной Власти. В три года это были: Марианна Васильевна Щуповалова, учитель всех европейских языков и мировой литературы; Рядополов Виктор Викторович — кандидат физико-математических наук и, вместе с тем, блестящий педагог, взявший на себя святой труд обучения элитного подрастающего поколения алгебре с геометрией; физическим воспитанием занялся лично Варлам Павлович Лопоухин. Под руководством последнего и не без помощи безвредных стимуляторов физического развития ребята уже в три года могли радовать некоторыми акробатическими номерами как свою маму, так и руководство ТВ, которое в ходе сеансов видеосвязи получало самую подробную информацию обо всех успехах близнецов в учёбе, их новых возможностях и спортивных достижениях. За то время, что проходили регулярные акты общения через плазменное око, маленькая семья Пелениных стала узнавать в лицо каждого руководителя ТВ из членов «круглого стола». Малыши именовали верхушку ТВ «дядя Меценой», «дядя Нашитенка», и проч.
Параллельно обучению, близнецы проходили курс уколов мозговых стимуляторов, которые делала сама мама (как-то вечером Меченой заехал со шприцами и баночками). Елена, помогая Марианне, с которой они сблизились, также читала на ночь детям художественную литературу — от русских сказок до современных западных поэтов (дети пока ещё не могли подолгу читать). Авторов тщательно подбирал совет ТВ.
Ни на кухне, ни в ванной, ни в туалете дети не могли укрыться от обработки ТВ-идеологиями: едва только лазерные датчики засекали заходивших Марка или Мавру, из скрытых колонок сразу начиналось вещание... Аудиокниги писались лично главами ТВ (по сменам).
15 декабря 2023-го года юный Марк «Маркушка» Пеленин, желая справить большую нужду, вошёл в туалетную комнату, снабжённую биде. Включилась запись голоса Меченого:
— Помни всегда о своём коренном отличии от абсолютного большинства людей! Всегда, даже сидя на толчке... Это отличие видно сразу. Оно даже не в дорогой одежде или, там, духах. Это отличие достигает своего максимума во взгляде. Стоит лишь обычному человеку начать смотреть на твоё лицо, как... Нет, конечно же, он ничего не поймёт, так как ему неоткуда получить доступ к той информации, которую вы, брат и сестра, впитали с материнским молоком. Но всем своим существом, своей интуицией он прочувствует непреодолимую пропасть, лежащую между вами. Этого будет вполне достаточно, чтобы он захотел отомстить тебе. Задеть тебя. Терпи, сколько можешь. А когда терпеть не станет сил, действуй решительно и быстро. Не жалей врага. Всегда помни, кто ты есть, но, в то же самое время, никогда не забывай, кто он и что он...
Подобные нравоучения, прочитанные монотонным голосом, всегда способствовали успеху дефекации как Марка, так и Мавруши. «У-ух! Архихорошо!.. Да помню я, всегда помню. Попробовал бы меня кто хотя бы пальцем тронуть... Боевички ТВ не дремлют, не надейся!»
Марк спустил за собой воду, подмылся; вымыл в ванной руки. Вернулся в детскую, где развалившаяся на диване Мавра вяло листала учебник теории и практики ТВ.
— Маврусенька, чего интересного? — спросил брат.
— «Особенно опасны для успешного осуществления актов тайного управления террористические группировки ярых борцов за трезвость, такие как “Straight edge в законе”, „ЭНО“ и им подобные подонки. В настоящее время суровые, но справедливые силовые меры в отношении представителей этих группировок заставили их уйти ещё глубже в подполье»...
 — У-ауах! — зевнул Маркуша. — Хрень какую-то читаешь. Архихрень!
— Ага. Вот похитят тебя, тогда узнаешь «архихрень»!..
— Меня?! Насмешила!
— Думаешь, приёмы рукопашной от Варлам Палоча спасут? У них ружья. Папину голову-то украли!»
...Лера прекратила чтение и откинулась на стуле. За окном уже давно стемнело. Потянувшись, она взяла в руки листок бумаги и ручку. Записала там, посидев пару минут, сочиняя:
Вот площадь Красная в ночи.
Веками прошлое молчит.
Смотрю: по центру аккурат
Глядит какой-то зиккурат.
Там ВИЛ лежит —
То демон страшный.
Он пьёт энергию людей:
Изюминка ансамбля башен
Из крови, мяса и костей.
О, ВИЛ! Уйди, покинь могилу!
Как все другие, в землю ляг!
Но — чу! Нет дела до нас ВИЛу —
В сознаньи только алый стяг.
Ещё три метра — литр крови!
Переработка кумача.
Соси-соси, родимый Вова,
И шей камбек от Ильича,
после чего продолжила чтение:
«На это Марк не нашёл, что ответить.
Минуту они помолчали. Мавруся меланхолично шелестела страницами, а Марк, чтобы ей не мешать, слушал в наушниках аудиолекцию и параллельно отжимался от пола на кулаках. Раздался звонок в дверь. Открыла служанка Марина, слегка полноватая молодая брюнеточка. Из магазина вернулась Лена-Эпидемия, счастливая мать. Роды и годы её мало изменили, лишь на лице появилась печать твёрдости и торжественности, а в движениях стала прослеживаться определённая уверенность. Контракт с ТВ не предполагал строгого дресс-кода, и Эпи ходила, в чём хотела. Сейчас на ней был камуфляжный костюм и несколько украшений: ошейник с шипами, ремень-«патронташ» и пара напульсников (один с шипами, второй с логотипами “Rockbitch” и “Fist Fuck”).
Марк, так как был в наушниках, а лектор как раз разразился беспрерывной пафосной тирадой, сначала не услышал прихода матери. Его сестра отбросила книгу и, подобно лёгкой пульке от малокалиберного ружья, вылетела в коридор обнять мать.
— Тише, шалунья! Ведь вот вертлявая-то какая! — поразилась Марина.
— Клёвый напусник, мамуль!
— Спасибо, родная...
— «Фи»… «Фис»... «Фис фук»! А это что?
— Небось Марианна Васильевна не объяснила ещё?
— Нет...
— Маленькая ты ещё, чтоб такое знать, вот что! — решила Лена.
— Ну, мам... — скуксилась Маврошенька, и в восточном разрезе её глаз мелькнуло неудовольствие.
— Короче, это когда в пипиську суют кулачок. А если ты будешь плохо себя вести, придут эновцы и так с тобой и поступят...
Мавруша изобразила шутливый ужас и скрылась за дверью детской.
— Вертлявая-то она какая... — снова задумчиво повторила Марина.
Из-за опять приоткрывшейся двери выглянула улыбающаяся мальчишеская физиономия в наушниках.
— Сними хоть ухи-то! — снова влезла Марина.
— А я и так всё слышу! Прив, мам! Я тут пытаюсь вникнуть в новую лекцию Луганского про религию, и не пойму, почему там голодный Иисус, увидев какую-то смоковницу без плода, заставил её засохнуть совсем?
— «Лица, неугодные Тайной Власти и не поддающиеся обработке, подлежат безжалостному уничтожению», — бесстрастно объяснила сестра из своей комнаты.
Мама беспомощно улыбнулась.
— И ещё я не понял...
— Потом скажешь, дай маме раздеться! — выговорила служанка.
...За обедом, на который Марина приготовила суп, овощной салат, пюре из тропических фруктов и компот, Марк сформулировал свой второй вопрос:
— Ма, выключи на минуту кухонное аудио! Я поставлю ту лекцию Луганского ща.
Лена кликнула пультом. Марк подсоединил свой плеер к внешним колонкам через центр:
— Сейчас домотаю дотуда... Вот оно!
— «...Иисус даже превратил воду в вино, найдя себе новых сторонников в начале пути. Только синтез бесплатного алкоголя мог пленить воображение столь однозначно. По сути, перед нами прообраз методик Тайной Власти».
Марк поставил воспроизведение на паузу.
— Так. И что тебя не устраивает?.. — удивилась Эпи.
— Мама, а если бы наоборот? Если бы всё вино превратить в минеральную воду?
— Гм... Интересная мысль! А какой толк тебе был бы?
— Никто бы никем тогда не управлял! — глаза мальчика загорелись.
— Тише-тише! Во-первых, я тебя понимаю, только ты дядям из ТВ такого не говори. Во-вторых, всё равно управляли бы, только жёстче. Ты только представь, сколько сразу умных людей появилось бы! Какая власть допустит, чтоб у каждого своя голова на плечах была?!
— Дурачок ты ещё, Маркушка! — поддела братишку Маврушка. — А я вот даже знаю, что у Иисуса был брат-близнец, и они с ним провели весь мир фокусом с распяливанием и воскресением.
 — Распятием, — поправила Лена.
— Врёшь ты всё! — с сомнением во взоре покосился Марк на сестру.
— А вот и не вру!
— Маврушенька просто фантазирует, Маркуш... — объяснила Пеленина-старшая.
Некоторое время все молча ели.
— Мам, а мам? — мальчик вновь нарушил тишину.
— Да, сынок?
— А сейчас Христосы приходят?
— Нет. Кого тут судить-то?.. Путь современного человека, даже наполовину запрограммированный, если это не священнослужитель, вовсе не оставляет в жизни времени, нужного, чтобы хоть сколько-нибудь серьёзно нагрешить. К тому же, слишком многие из них слишком хорошо узнают ад при жизни, чтоб хлопотать о посмертных мучениях для них задним числом...
Философские беседы и прочие атрибуты стандартного счастья всех счастливых семей не покидали Пелениных до лета 2024-го, когда некогда счастливая точь-в-точь как все счастливые ячейки общества семья стала несчастлива по-своему. Но обо всём по порядку...
Члены ТВ всё же биологически были людьми. Положительные или отрицательные черты, в том числе фаворитизм, были им не чужды. Со временем стало очевидно, что большое количество претендентов на место президента имеет свои отрицательные стороны, и даже грозит раздором среди членов ТВ.
Если такие проверенные временем лидеры организации, как Меченой, Бельцов и прочие «болели» за Мавру, как более рассудительную, то молодой поросли во главе с Нашитенко больше импонировала самостоятельность в принятии решений, характерная для Марка.
В конце концов, Василий, чтобы решить возникшую проблему раз и навсегда, решился даже на преступление.
Под видом дружелюбной заботы о устающей от и правда непосильной учёбы девочке, Нашитенко пригласил Мавру к себе в гости на дачу. Его дача вполне подходила для отдыха, ибо Нашитенко и раньше приходилось работать с подрастающим поколением, и там имелось всё от каруселей до бассейна.
Марк в это время проходил особый курс рукопашного боя с Лопоухиным, что было очень удобно для коварного плана Василия Емельяновича.
Сказав, что желает показать Мавре лес, он заманил её на то место, где его уже ждал напарник-любовник. В доме ничего сделать было нельзя, так как за ним наблюдали со спутников.
Напичканный усилителями физического развития и натасканный на убийство лично Лопоухиным четырёхлетний ребёнок представлял серьёзную опасность, с которой Василий не мог не посчитаться. Стрелять было бы опасно, так как оборудование, обнаруживающее огнестрельное оружие, с недавнего времени было расположено и в лесах.
Оглянувшись и надев кастет, он бросился на девочку, в то время как Сашка Бессынов достал из-за спины нунчаки. Работа закипела...
Хотя, согласно первоначальному плану, Александр должен был наносить любимому травмы разной степени тяжести уже после убийства Пелениной, она сама облегчила ему эту задачу: руки и ноги девочки в долю секунды превратили голени Нашитенко в кисель. Однако два опытных мужика оказались сильнее, и вскоре девочку скрутили...
Бессынов, достав свой большой золингеновский нож, отрезал один за другим все нежные пальчики на руках девочки, потом её розовый язычок, после чего вогнал свой нож в вагину. Когда девочка умерла, он принялся за обеспечение железного алиби своему любовнику. Трахнув его в зад, он вставил туда же свой нож; после этого стал бить нунчаками, сломав предварительно их железной цепью суставы кистей рук Нашитенко. В заключение на лбу Василия Александр вырезал ножом триграмматон: «ЭНО».
И хотя до конца Нашитенко не поверили, но что можно было предъявить находящемуся в коме члену организации?.. К тому же, ТВ, давно хотевшей окончательно разобраться с «экспериментаторами над обществом», едва ли бы предоставился более удобный повод осуществить мечты о массовом терроре...
Глава 5
До смерти дочери Елена Пеленина, вопреки официальному запрету, всё же выпускала иногда детей погулять во дворе — разумеется, в сопровождении себя или же служанки, и тогда близнецы могли общаться с не столь привилегированными сверстниками. ТВ старалась, по возможности, избегать огласки своего существования, но и большой трагедии из просачивавшихся время от времени крох информации в СМИ тоже не делала, и потому, хотя и догадывалась о нарушениях режима, смотрела на них сквозь пальцы. А самое главное, что, хотя дети Вила и были в четыре года благодаря комплексу мер невероятно развиты, сверстники-то их всё ещё оставались обыкновенными мальчишками и девчонками, отставшими от близнецов в развитии на декады. К тому же, хотя дети не пьют, коллективной памятью большого количества их родителей можно было управлять с помощью десктопа из подвала у кремлёвской стены.
После героической гибели сестры Марк на пару месяцев перестал выходить из дома. И он, и мама Мавры погрузились в траур, так как действительно любили непоседливую девчонку. Эпидемия носила чёрное готическое платье с нашивкой дивизии SS «мёртвая голова» около двух месяцев...
Как-то осенью, по прошествии месяцев трёх после убийства, сидя у окна, на которое наползали змеями струи дождя, Марк почувствовал, что одни лишь занятия взаперти не способствуют его развитию в достаточной мере, и сообщил Лене, что хочет погулять. Мама была только рада: ей тяжело было смотреть на увядание её чада — плода порочной любви по расчёту...
Октябрьский арбатский дворик удивил давно тут не появлявшегося, ушедшего в науки ребёнка, прежде всего, новыми лицами. Помимо уже знакомых Марку семилетних соседских полноватого Петьки и глуповатого силача Васьки, тут появились два новых мальчика, каждому годов по пять-шесть на вид.
Ребята, игравшие в прятки, обрадовались приходу старого товарища и пригласили его вступить с ними в игру. Новыми для Пеленина лицами являлись: Паша, переехавший жить к дедушке, оказавшемуся соседом Марка по этажу — Павел осиротел из-за трезвеннического погрома, учинённого Тайной Властью вскоре после смерти Мавры, и Вано, который переселился с родителями месяц назад в соседний подъезд. Оба — общительные компанейские ребята. Впоследствии им суждено было стать ближайшими друзьями Марка Пеленина.
Игра на свежем воздухе очень возбудила Марка. Мальчик уже несколько месяцев не чувствовал себя так хорошо. Он то прятался, то, когда его находили, с наслаждением искал ребят сам... Вскоре к игре присоединились подошедшие Ирка со Светочкой.
Именно тогда четырёхлетний Марк Пеленин открыл в себе парапсихологические способности. Увлекаясь процессом всё сильнее и сильнее, он вдруг начал видеть каким-то непонятным ему образом, где и кто из участников игры спрятался. Марк, резвясь, сходу находил именно тех, кто, как им казалось, выбрал самое труднодоступное место, в то же время, предпочитая находить и хватать девчонок. Не понимая сам, что за силы в нём просыпаются и какой они природы, Марк всей душой упивался зародившимся внезапно могуществом. В конце концов, детям стало неинтересно с ним играть, а самые «обиженные» даже высказали предположение, что Марку подсказывает зорко отслеживавшая перемещения детей по двору тёть Марина...
Игра застопорилась. Лишь уделившие ситуации более пристальное внимание Ванька и Пашка не отступились от юного сына Вила, а, наоборот, стали наблюдать за ним со всё возраставшим с течением времени интересом.
Особенно сблизившийся с Марком Павел начал неустанно звать его к себе в гости. Само собой разумеется, мама Пеленина помнила об особом пункте договора с ООО «ТВ-инкорпорейтед», официально запрещавшем посещение людей, не связанных так или иначе с Тайной Властью. Но когда она, объясняя в ходе одной из всё ещё регулярных бесед по «плазме» членам ТВ улучшение духовного и физического состояния ребёнка, раз проговорившись, в ярких красках описала, сколь благотворно действует на последнего его дружба с Пашей, то все сидевшие за «круглым столом», включая вернувшегося из кремлёвской больницы Василия Нашитенко, выразили единодушное одобрение, так как довольно сильно переживали за ребёнка Вила — почти, как за собственного. Они даже не стали настаивать на всесторонней проверке личности соседа семьи Пелениных по этажу, удовлетворившись малым — сознанием факта того, что это был очень и очень пожилой филолог, чьи работы говорили сведущим людям сами за себя. Представители ТВ как раз и были такими очень и очень сведущими людьми... Эпи «забыла» упомянуть лишь об одной мелочи: странный сосед — дед Павла Григорий Георгиевич Руглов — был непьющим и некурящим веганом. Лена решила, что инквизиторам трезвости знать этого не стоит, да и, вообще, вредно для здорового спокойного сна в большинстве своём пожилых членов Тайной Власти...
Следуя голосу интуиции, Марк не стал афишировать перед ТВ свои недавно открывшиеся возможности. Он, правда, намекнул о них своей матери, которая поверила сыну на слово, не вдаваясь в детали. Лена давно ждала чего-то подобного, ещё с той первой и последней ночи с отцом мальчика. Зато самым тщательнейшим образом проводить исследования умений сына Вила начали под руководством Руглова-старшего Пашок и Вано. Трудности начального этапа исследований были вызваны тем, что Маркушка сам ещё не знал толком пределов своих возможностей. Да, Марк мог видеть на триста шестьдесят градусов вокруг себя на открытом пространстве и иногда сквозь стены. Мог он и взглядом заставить выкипеть всю воду в трёхлитровой банке. С особой радостью Пеленин открыл в себе навык превращать содержимое полулитровой бутылки «Т-водки» в воду H2O, одновременно растворяя и перерабатывая молекулы микрочипа в минеральные газы. Теперь он полюбил ходить с мамой или же Мариной в магазины и православные церкви и храмы, где, полный восторга, осуществлял свои, пусть пока и небольшие, антиалкогольные диверсии...
На данном этапе, этим его способности и исчерпывались.
Хотя Марк, естественно, не спешил сам раскрывать первым встречным тайну своего прихода в мир, иногда ему казалось, что дядя Григорий знает о нём не меньше дяди Меценого... Руглов часто, забываясь, бормотал себе под нос о каком-то пророчестве, но всегда быстро собирался и замолкал. Отец Ивана, являшийся профессором медицины, выделил для ругловских опытов над Марком аппаратуру, которую тот просил, и вот, ранним утром 28 октября 2024-го года, Григорий Георгиевич был занят тем, что мерил пульс и давление Марка, который, в свою очередь, разглядывал книжные полки в комнате соседа (это была та самая комната, где когда-то располагался штаб ЭНО, перенесённый в район «Тимирязевской» в 2020-ом, когда боевики ТВ, отвечавшие за безопасность детей Эпидемии, стали относительно дома неуместно бдительны). На полках, среди знакомых Марку авторов, многих из которых он перечитал от и до ещё в трёхлетнем возрасте, изредка попадались ничего не говорившие ему имена и фамилии. Что это, например, за «Даниил Хармс», чей трёхтомник так нагло стоит рядом с Маяковским, Хлебниковым и даже Булгаковым?..
Рука сама потянулась к наглецу. Руглов поделился Ювачёвым с ребёнком, и тот по ночам, без надзора со стороны Тайной Власти, взахлёб за несколько подходов проглотил все три тома хармсовского собрания сочинений. Руглов был поражён, а когда малыш потребовал добавки, сказав, что хотел бы, когда вырастет, быть настоящим, как Хармс, то филолог дал ему распечатку своего собственного коротенького поста из блога, который вёл.
Вот этот пост во всём великолепии:
«По ком плачет ментальный сапог Хармса
Метафора сапога, разбивающего вражеские рожи, звучит всё отчётливее в дневниковых заметках Хармса по мере того, как ухудшается его материальное положение…
Сегодня по радио слушал короткую передачу про Маяковского. Диктор закончил речь указанием на то, что Маяковский так и не смог разглядеть гонений на интеллигенцию… Архинаивность! До он их спровоцировал! Такова уж была его эстетика — скидывай ненужный хлам с корабля — и концы в воду! То же примерно можно сказать и про Максима Горького. Воинственность произведений обоих этих востребованных эпохой авторов периода непосредственно перед и во время ленинского переворота свидетельствует о том, что эти художники восприняли происходящее эстетически, и щепки рубящегося вокруг „Химкинского леса“ воспринимались ими или должны были восприниматься, как жертва грядущему времени; уничтожение не успевающего за бегом истории рождённого ползать элемента.
Видимо, таким элементом должен был быть для них Даниил Иванович Ювачёв-Хармс. Полностью вне советской литературной системы — насильственно выдворенный за её рамки, более того — опасающийся за свои свободу и жизнь, Хармс volens nolens оказался по другую сторону баррикад. Его „фиги в кармане“ и „бои с тенью“ не были замечены абсолютным большинством современников, именно в этом-то главный трагизм и главное величие сего представителя первой волны советского диссидентства».
Вдохновенный пафосом мини-статьи мэтра, Марк решил написать и собственную заметку о творчестве Хармса. Вот её текст:
«Апокалипсис по Хармсу
Хармс, как известно, писал „серьёзные“ вещи, по большей части, „в стол“ (хотелось жить), а относительно „несерьёзные“ — в детские журналы (хотелось есть). Но и с теми вещами, которые предназначены, казалось бы, лишь для junior target group, нет ещё полной ясности — то ли это просто качественные психологически-психоделические этюды, направленные на развитие самостоятельности мышления и эстетической автономии, то ли закодированные послания гения, узника разрисованной изнутри православными крестами и египетскими анкхами матрёшки — тройной тюрьмы „время-государство-тело“...
Приняв в качестве рабочей версии вторую, попытаемся заглянуть поглубже в суть одной из хармсовских вещей, датированных тридцать четвёртым годом прошлого века: „Как Маша заставила осла везти её в город“.
Вот сам текст этого произведения:
«Вот осёл везёт таратайку, а в таратайке едет Маша. Светит солнце. На деревьях растут яблоки.
Вдруг осёл остановился.
Маша сказала ослу: „Ну, пожалуйста. Поезжай в город“. А осёл помахал хвостом и остался стоять на месте.
Маша показала ослу кнут и сказала: „Посмотри, что у меня есть“. Но осёл только пошевелил ушами и остался стоять на месте.
Тогда Маша выпрягла осла из таратайки. И опять запрягла его в таратайку, но только хвостом вперёд.
Потом Маша достала ножницы и срезала у осла кусочек гривы. Осёл с удивлением смотрел на Машу.
Маша села опять в таратайку и, сделав из гривы усы и бороду, наклеила их себе на лицо.
Осёл вытаращил глаза и в ужасе начал пятиться.
Осёл пятился и тащил за собой таратайку. И вот, таким образом, Маша и приехала в город» (текст Даниила Ивановича скачан в Интернете, спасибо Меченому за открытие доступа к сайтам).
В дневниках Ювачёва-Хармса, несмотря на автоцензуру на случай попадания документов в руки НКВД, рефреном проходит мотив обращения к Богу, в то время как крещендо растёт тема отчаяния и краха всего сущего — пусть и, на первый взгляд, лично для Даниила Ивановича... Высшие мистические силы — верные спутники любого таланта — открыли по дружбе особенно тесно контактировавшему с ними писателю «двойную светлую перспективу»: грядущую войну (по свидетельству В.Н. Петрова, Хармс предвидел её), которую ему не суждено будет пережить, и другую войну — Сталина с народом, которую, впрочем, не надо было предвидеть, а только почувствовать весь текущий и грядущий её размах. Апокалиптический мотив волей-неволей проникал в сознание автора, приводя к реминисценциям наподобие „Маши“. Лукавый тут травестирован: Матрёшка Маша совершенно однозначно является порождением своей эпохи. Сочетая ленинско-сталинскую растительность лица, она едет в город русского духа на осле, идущем задом наперёд. Более однозначно показать сатанизированность героя было в то время нельзя. Впрочем, и бояться такой формы не представлялось целесообразным по причине религиозной безграмотности верхушки нового аппарата подавления... Не каждый современный читатель обладает достаточно развитой эрудицией, чтобы провести параллели между Иисусом Христом, въезжавшим на осле в Иерусалим, и его антиподом Машей — наездницей инвертированного копытного. Машу боится даже ближайшее окружение мира произведения — собственное вьючное животное, и неспроста, ведь проницательный осёл узнаёт в усатом вершителя его судьбы».
Однако Руглов не пришёл в восторг от данной работы, обозвав её дилетантской. И тогда Марк узнал, что он умеет ещё. Под его взглядом распечатки и Руглова, и его собственная вспыхнули и загорелись. Пока Григорий Георгиевич растерянно пучил глаза, Пеленин усилием мысли приподнял опытную трёхлитровую банку и, к всеобщему облегчению, потушил начавшийся было пожар.
Глава 6
Шли годы. Когда Пеленину стукнуло пятнадцать, а Пашке и Вано — по шестнадцать лет, все трое, и больше всех — Марк, получили большую свободу по сравнению с той, которой уже пользовались. Но самой приятной новостью оказалось официальное разрешение на вступление в ЭНО. Всем троим приготовили членские билеты, подписанные Ругловым, и готовы были выдать их, как только вступительное испытание будет пройдено. В качестве испытания в этом году был назначен теракт.
Как могло случиться, что настолько опытные люди, какими являлись члены руководства ТВ, проглядели молодого человека? Да легко! Они решили, что после четырнадцати лет затворнической жизни, когда мальчик практически не видел никого, кроме ребят со двора и лишь время от времени менявшегося преподавательского состава, дальнейшая изоляция могла бы пагубно отразиться на самостоятельности и навыках социально-коммуникативной адаптации. Они рассудили верно, в то же время допустив и просчёт: слишком понадеялись они на роль агитации в пользу ТВ, преследовавшей все эти годы Марка, не дававшей ему покоя даже в сортире. Чрезмерный положительный эффект рисковал стать подобным пуду соли в чашке китайской лапши. Противоположный эффект не заставил себя долго ждать, и четырнадцатилетнего Марка буквально тошнило уже как от аббревиатуры из пары согласных, так и от поднадоевших рож членов «круглого стола», почти не изменившихся ни качественно, ни количественно за эти годы, и всё так же внимательно разглядывавших его сквозь пелену плазмы во время регулярных «видеомостов», проходивших, правда, с конца 2034-го всего лишь раз в месяц. Тайная Власть привыкла доверять Пеленину, ибо простодушно верила в его искренность в те моменты, когда он всего лишь говорил то, что они хотели бы услышать...
Пеленин, с пелёнок натасканный на мгновенное понимание любой штатной и внештатной ситуации с точки зрения выгод ТВ, способный мысленно сходу сформулировать позицию ТВ по любому вопросу, всегда чётко видящий цели и задачи ТВ, мог за секунду подготовить на интуитивном уровне ответ, не вызывающий подозрений, на любой вопрос, который мог бы придумать Меченой. При всём том голова Марка в то же самое время вполне могла быть занята решением совершенно других задач и проблем, возможно даже — таких, суть которых была диаметрально противоположна озвучиваемому в данный момент его собственным артикуляционным аппаратом.
Например, тридцатого октября 2035-го состоялся очередной акт «виртуального мозгового секса с бичами в подвале», как шутливо окрестил беседы с представителями ТВ сам Марк, в ходе которого Луганский спросил: «Каковы должны быть с позиций устава ТВ от 15 января 2026-го года приоритеты микрочипированного контроля столичного населения в рамках тайной деятельности президента открытого доминирования и главы Тайной Власти?» Пеленин вслух произнёс: «Президент открытого доминирования и глава Тайной Власти отвечает за ежедневный личный полутора-двухчасовой контроль аудиовизуального восприятия и имплицитного направления мышления нескольких лучших в стране учёных-нанотехнологов, военных специалистов и НЛП-технологов», а сам думал в тот момент: «Блин, ну и задачку нам для первого раза Пашин дед подкинул... Ладно бы ещё — пивной ларёк разнести, но — целую табачную фабрику стереть с лица Земли?! Конечно, я со своими способностями незаменим, да и Вано с Пашком, что греха таить, не лыком шиты, но всё же, всё же... Это почти, считай, как отряд ЭНО батькину бошку спёр в 2019-ом!»
После «видеомоста» Марк сразу же поехал в Ругловскую квартиру на Чистых прудах, где уже был в числе прочих гостей и будущий врач Иван Погранцев, то есть, наш знакомый Вано. Павел Руглов снимал трёхкомнатные апартаменты, так как отлично зарабатывал в свои годы в крупной компании благодаря беспрецедентным знаниям компьютерных технологий. Помимо компьютеров, внук главы ЭНО увлекался также и литературой. Он неплохо писал стихи и прозу, и, как поэт, котировался весьма высоко среди московской богемы. В снимаемой им квартире он организовал регулярные «Ругловские чтения», на которые к нему иногда приходили известные и даже очень известные люди... Однако обычно публика там всё же состояла, прежде всего, из эновцев и просто свободно мыслящих нечипированных молодых людей. Сегодняшнее же мероприятие обещало, уже из-за одной лишь фамилии приглашённого для выступления автора, переаншлаг аудитории, несмотря на все меры предосторожности (знать о грядущем мероприятии должен был минимум человек). Каким-то образом Павлу удалось получить согласие на прочтение нового рассказа в рамках очередных «Ругловских чтений» от самого недавнего юбиляра, восьмидесятилетнего Владимира Георгиевича Сорокина!
Естественно, начитанный Марк Пеленин спешил на встречу на всех парах.
Старичок, смотрящийся на удивление бодро для своих лет, не разочаровал. Новый его рассказ, как объявил Сорокин публике, в композиционном и тематическом планах вписанный в мир «Голубого сала», носил название «Неточка-Нимфеточка» (подзаголовок — «Креатив Достоевского-2»).
Седой усатый писатель с бородкой и с молодыми глазами прочитал по бумажке нижеследующее:
— ...Но вот другой случай, который ещё более, чем первый, способствовал моему странному сближению с отцом. Я упала на улице и пролила всю чашку. Кругом меня остановились прохожие; какая-то старушка начала меня поднимать, а какой-то мальчик, пробежавший мимо, ударил меня ключом в голову. Наутро я заговорила с батюшкой, напоминая о вчерашнем, ибо догадывалась заранее, что это будет ему очень приятно. Он тотчас же развеселился, потому что и сам всё хмурился, когда глядел на меня. Теперь же какая-то радость, какое-то почти детское довольство овладело им при моём веселом виде. Скоро матушка пошла со двора, и он уже более не удерживался. Он начал меня целовать так, что я была в каком-то истерическом восторге, смеялась и плакала вместе. Наконец, он сказал, что хочет показать мне что-то очень хорошее и что я буду очень рада видеть, за то, что я такая умненькая и добренькая девочка. Тут он расстегнул жилетку и вынул ключ, который у него висел на шее, на чёрном снурке. Я узнала ключ, которым меня ударил мальчик вчера. Потом, таинственно взглядывая на меня, как будто желая прочитать в глазах моих всё удовольствие, которое я, по его мнению, должна была ощущать, отворил сундук и бережно вынул из него странной формы чёрный ящик, которого я до сих пор никогда у него не видала. Он взял этот ящик с какою-то робостью и весь изменился: смех исчез с лица его, которое вдруг приняло какое-то торжественное выражение. Наконец, он отворил таинственный ящик ключиком и вынул из него не только тело мальчишки, но также какую-то вещь, которой я до тех пор никогда не видывала, — вещь, на взгляд, очень странной формы. Он бережно и с благоговением взял её в руки и сказал, что это его Инструмент. Тут он начал мне что-то много говорить тихим, торжественным голосом, но я не понимала его и только удержала в памяти уже известное мне выражение, — что он порно-актёр, что он с талантом, — что потом он когда-нибудь будет играть на больших ролях и что, наконец, мы все будем богаты и добьёмся какого-то большого счастия. Слёзы навернулись на глазах его и потекли по щекам. Я была очень растрогана. Наконец, он поцеловал головку Инструмента и дал её поцеловать мне. Видя, что мне хочется осмотреть Инструмент ближе, он повел меня к матушкиной постели и дал мне его в руки; я видела, как он весь дрожал от страсти. Я взяла Инструмент в руки и дотронулась до ствола, который издал слабый звук.
— Это музыка! — сказала я, поглядев на батюшку.
— Да, да, музыка, — повторил он, радостно потирая руки, — ты умное дитя, ты доброе дитя! — но, несмотря на похвалы и восторг его, я видела, что он боялся за свой Инструмент, и меня тоже взял страх, — я поскорей отдала его. Труп и Инструмент с теми же предосторожностями были уложены в ящик, ящик был заперт и положен в сундук; батюшка же, погладив меня снова по голове, обещал мне всякий раз показывать Инструмент, когда я буду, как и теперь, умна, добра и послушна. Таким образом, Инструмент разогнал наше общее горе. Только вечером батюшка, уходя со двора, шепнул мне, чтоб я помнила, что он мне вчера говорил.
Таким образом я росла в нашем углу, и мало-помалу любовь моя, — нет, лучше я скажу страсть, потому что не знаю такого сильного слова, которое бы могло передать вполне моё неудержимое, мучительное для меня самой чувство к отцу, — дошла даже до какой-то болезненной раздражительности. У меня было только одно наслаждение — думать и мечтать о нём; только одна воля — делать всё, что могло доставить ему хоть малейшее удовольствие. Сколько раз, бывало, я дожидалась его прихода на лестнице, часто дрожа и посинев от холода, только для того, чтоб хоть одним мгновением раньше узнать о его прибытии и поскорее взглянуть на него. Я была как безумная от радости, когда он, бывало, хоть немножко приласкает меня.
Действительно, эта чудная привязанность моя походила несколько на роман…
Писатель закончил. Раздались бурные продолжительные аплодисменты. Все стали, кто во что горазд, расхваливать мэтра. Впрочем, эновцы были более сдержанны в похвалах — хоть он, мол, и талант, а ведь всё равно бухарь.
Мероприятие продолжилось выступлением пары незначительных поэтов (не из рядов ЭНО), затем стало плавно завершаться. Все, кроме довольного хозяина квартиры, идеально выбритого и в деловом костюме, а также Марка и высокого жилистого блондинистого Ивана, ушли. Оставшиеся же должны были ещё раз обсудить все детали предстоявшей на следующее утро операции.
Перед тем, как перейти к самому главному, ребята ещё немного потрепались, делясь впечатлениями о прошедших литературных чтениях.
— Молодец Георгиевич! Хоть и бухарь, а дочек-внучек отлично воспитал, одна даже, говорят, к нам приходила, да не прошла экзамена — деда от бутылки отучить так и не удалось ей, — высказался Марк.
— А ты оценил, как лихо он в восемьдесят лет мочит?! Воистину, в этом он пример и для куда более молодого поколения! — поразился будущий врач Ваня.
— Да, юбилей Сорокина — и правда повод! Не пить, конечно — всего лишь хорошо задуматься... — высказался юный гений «софта». — А ведь по ящику почти ничего и не сказал никто. В сравнении с тем размахом, с каким отмечалась девяностая годовщина победы — особенно.
— Я бы вообще запретил к чертям собачьим деньги бюджетные на праздниках отмывать, — снова влез Марк. — Пока есть нищета и бездомные, пусть всё им на кормушку и гнездо идёт. Да и вообще, этот праздник... В чём его смысл? Ещё раз разве что унизить немцев, которые не только давно признали, кто из нас был девяносто четыре года назад пидорасом, но и стали жить в девяносто миллионов раз лучше? Это как до девяноста лет прожить одним-единственным воспоминанием об удачном половом акте в молодости — и больше не иметь половых контактов до самой смерти... По сути, радость от победы в войне спустя девяносто лет после неё не только пошла, но и равнозначна радости от войны. Нужно было победить одной стороне, а затем всем участникам конфликта позабыть об этой досадной глупости, ненужной людям, и чем скорее, тем и лучше.
— Лучшие умерли сразу, уцелели не только хорошие люди, но и трусы, и те, кто убивал много и смело всех подряд, — поддержал Пеленина Вано.
— Согласен, культ убийства добра не сулит. Но, в принципе, лично меня не бесит, что горстка ветеранов имеет перед вечной тьмой свой светлый день.
— Оки, сменим тему. Что там у нас на завтра-то?
— «Что»-«что»... А то ты не знаешь, что «Лиггетт-Дукат» берём...
— Ни фуя, на что мы подписались!..
— Хватит чистого мата, мы не в шахматы тут рубимся! Повторим программу мероприятий, — Марк, будучи самым ответственным, руководил подготовкой к операции. — Что у нас там на утро, повторим по порядку...
В 9:45 a.m. по московскому времени Павел внедрился со своего ноутбука в компьютеры табачной фирмы, преодолев сложную многоступенчатую защиту. Пришлось попотеть, чтобы заставить привносимый вирус заработать на полную, но результат превзошёл все ожидания: люди читали на своих мониторах сообщения, поступавшие будто бы от лица генерального директора фабрики (сам К*** И. в это время оказался отрезан от мира в своём кабинете, так как Павел контролировал все электронные замки на фабрике) о подскочившем на порядок выше нормы уровне радиации на фабрике, и тут же в панике спешили на проходную, в красках по дороге дезинформируя друг друга и выстраиваясь в почти пятитысячную очередь за своей порцией антирадиационной вакцины.
Пришло время вступить в дело Ивану Погранцеву.
10:45. От здания фабрики «Лиггетт-Дукат», что на Каширском шоссе, дом 61/4, почти до метро «Домодедовская» выстроилась очередь. Работники фабрики хотели поскорее получить укол или проглотить свою таблетку, чтобы можно было вернуться на фабрику и работать. Каждая секунда простоя была чревата потерей денег, она оскаленной пастью лангольера отбирала хлеб как у самих рабочих, так и у их детей. Годовой оборот фабрики, на которой работало 5000 человек, составлял 500 миллиардов рублей, и чтобы получить свои крохи для своих крох, как правило, приходилось изрядно попотеть...
— Вай-вай, что творитсъ, да?
— Слюшай, гдэ этот грёбаный вакцин, э? — волновались гастарбайтеры — уборщики мусора с фабрики.
Но вот в 10:47 подъехал грузовик «скорой помощи». Лицо водителя было скрыто медицинской повязкой. Выскочив, моложавый водила почему-то поспешил к фабрике, хотя её успели уже покинуть все работники, кроме охранника — паренька с «грязновским» лучемётом наперевес. Но до странностей водителя никому не было дела: все накинулись на противорадиационные таблетки и шприцы с содержимым для антирадиационных инъекций, раздаваемые щедрой рукой единственного пассажира грузовика, также с повязкой на лице. Отец Ивана был хозяином частной клиники, и мог позволить себе выделить сыну «для опытов» всё равно неиспользуемые или редко используемые препараты.
Из работников фабрики никто не смотрел на подошедшего к охраннику медбрата. Повязка на лице, впрочем, гарантировала Марку Пеленину инкогнито в этом адском цеху. Накастовав бесшумный файерболл, Марк удалил неприятное препятствие со своего пути. Обугленный труп он усилием мысли загнал в уголок проходной. Уборщица уберёт, если до пожара успеет. Это, впрочем, маловероятно: сразу вернуться в цеха у рабочих не получилось, так как до начала действия вакцины, как выяснилось, должно было пройти часа три-четыре. По этой причине работяги всё больше кучковались у палаток с алкоголем или возле храма…
Зайдя на территорию, Марк занялся любимым делом Махмута и своей матери Эпидемии — стал поджигать. Работы было много. Рабочих на улице, к счастью, тоже...
Станки разгорались не слишком-то охотно, однако терпение и труд всё пережгут. Нужно было уничтожить всё оборудование, способное творить оральные палочки-поджигалочки, и ради этой цели стоило потрудиться пару часиков... К 15:25 людям стало ясно, что медикаменты редеют, а нового грузовика не видать. Одновременно с этим кто-то уже почуял запах гари и дыма... Часть людей в панике побежала к метро. Врач «скорой помощи» внезапно захлопнул дверь, и грузовик скрылся с места событий, едва Вано пересел на кресло водителя. Тогда и остальные рабочие побежали к метро или же ловить попутки.
В 15:30, вышагивая посреди им же вызванного пожара, Марк подумал уже было идти на выход, когда новая неожиданная мысль пришла ему на ум. Оставленный умирать от удушья в запертом кабинете гендиректор мог бы сыграть и положительную роль — почти что впервые в своей долгой жизни. Марк, позвонив Паше и попросив его найти на схеме кабинет директора и затем отпереть его замок, ворвался к хозяину адской фабрики, считая в уме. Пять тысяч рабочих. Каждому по тысяче долларов для начала. Гендиректор, уже едва дыша, выписал чек на требуемую сумму.
...Утро следующего дня. Каждый работник фабрики получил письмо и денежный перевод. Компенсация за потерю рабочего места. В письме содержались угрозы разобраться всерьёз, если они когда-либо ещё посмеют работать на фабрике, производящей алкоголь или сигареты.
В тот же день Марк впервые получил приглашение от ТВ посетить их главный офис. Этот день был для ООО «ТВ-инкорпорейтед» праздничным: эновцы уничтожили их главного конкурента на ниве табачной продукции, и теперь микрочипирование должно было пойти вперёд семимильными шагами...
Марк старался сохранять внешнее спокойствие, но оно давалось ему нелегко. Ещё сложнее будет подобрать слова для рапорта Руглову. Самое же трудное — почти даже невозможное — признаться в тупости перед самим собой...
Глава 7
27 марта 2036 года.
Очередные «Ругловские чтения», на которых в этот раз собрались одни эновцы, открылись выступлением Марка, который прочитал своё произведение под названием «Уроки смерти» (недавно его принял к публикации журнал «Мир НФ»):
«Ночь. Началось занятие в классе смерти средней школы. Пожилой, но ещё белобрысый плотный мужчина — учитель смерти — окинул класс странным, противоречивым взглядом: вроде бы и слегка утомлённым от жизни, но, в то же время, умудрённым и, казалось, с чётким следом застывшей навеки молодости.
— У меня для вас новость, ребята. Мы все умрём, — голос Ивана Петровича Развязина, как решил про себя восьмиклассник Филипп Новоделов, полностью соответствовал внешности: решительно-напористый, но со скрытой нотой боли.
— Не новость! — развязно выкрикнул с места долговязый Сеня Михрюшин.
У опытного Ивана Петровича не дрогнула и бровь.
— Не новость, говорите? Уверяю вас, что это только кажется. Ни один человек не может самостоятельно, без толчка извне осознать на сто процентов свою смертность. Так сложилось исторически, что в современном мире в вашем возрасте контакт со смертью если и не исключён абсолютно, то сведён к минимуму — в отличие от диких предков, трупы мы не едим, а современная продолжительность жизни в сочетании с небывалым в истории подъёмом медицины исключают даже гипотетическую возможность того, что при вас умрут ваши предки ближайших двух поколений. На основании вышесказанного я утверждаю: вы пока ещё не осознаёте до конца, что все мы здесь только гости; куклы, участвующие в акте единого для всех организмов божественного спектакля под куполом неба. Также вы пока лишены мощной подпорки на всю жизнь, верного маяка в океане житейских перипетий, каковым и является осознанная всем сердцем собственная смертность. Собственно, цель наших занятий — этот навык. Выработкой его мы с вами и займёмся без дальнейших отлагательств. Наденьте шлемы!
Филипп, разумеется, ещё при входе в класс обратил внимание на приподнятые над креслами учеников менто-шлемы. Повинуясь голосу учителя, он приспустил конструкцию, которая закрыла всю его голову. Ученики вокруг повторили его жест, чего сам он уже не видел.
— Расслабьтесь и положите руки на поручни, — снова раздался в ушах уверенный голос. Привыкший к послушанию Филипп не стал спорить и в полной темноте нащупал выступающие грани поручней. Тут же он почувствовал, что вокруг запястий сомкнулась вроде бы не создающая ощутимых неудобств, но, едва он делал попытки вырываться, становившаяся железной хватка. Судя по раздававшимся вокруг возмущённым крикам, пленению подверглись и остальные ученики. Особенно разошёлся главный силач класса — Витёк Пименов. Он абсолютно не стеснялся в выборе выражений, но голос учителя был всё так же уверенно-спокоен, когда он сулил:
— Не волнуйтесь, ребята, это для вашего же блага! Чтоб, не дай Бог, чего себе не повредили. Теперь, думаю, вы понимаете, почему занятия по этому предмету всегда проходят ночью…
Дети некоторое время переговаривались, не видя друг друга, но вскоре где-то в уголках сознания началось лёгкое жужжание — явный признак того, что началась первичная обработка ментальных осознанных и бессознательных реакций. Воцарилась полная напряжения тишина. Как и другие, Новоделов ждал чего-то.
Долго ждать не пришлось. Внезапно стало тяжело дышать. Одновременно что-то впилось в шею подобно кольцам удава или удавке тхагов. Перед внутренним взором подростка забегали красочные зарождающиеся и тут же умирающие Вселенные. Пульс чередующихся рождений жизни и смертей, обычно почти незаметный, сейчас приравнивался к пульсу вдоха-выдоха, даже обгонял его, ибо сделать вдох было труднее и труднее... Голова кружилась. Непроизвольно сокращались мышцы. Боль. Туман. Потеря ориентации и потеря самого дорогого — жизни…
— Стоп! — команда вернула сознание Филиппа, и тут же он ощутил, что руки уже ничто не сдерживает. Новоделов рывком сорвал шлем, ошалело огляделся на такие же как у него вращающиеся расширенные зрачки учеников…
— Вот это был трип! — резюмировал за всех всё тот же Арсений Михрюшин, — надеюсь, Иван Петрович, вы объясните нам тайный смысл всей этой процедуры?
— Ребята, только что вы прошли первую ступень посвящения. Страх смерти уже навсегда вошёл в багаж вашего опыта, сделав вас на порядок богаче. Ещё пара занятий, и вы уже никогда не будете трусить, лениться или выбрасывать на помойку своё время, как это зачастую делали ваши ровесники в былые времена. Не волнуйтесь, никакой странгуляционной борозды не останется…
— Жесть!
— Лихо!!
— Надо будет молодым рассказать!..
— А вот этого делать не стоит! — голос учителя стал твёрдым как сталь. — Это бы снизило положительный эффект… Кстати, готовьтесь, в следующий раз вас всех ждёт электрический стул!..»
Марку жиденько похлопали. Он не обиделся, так как литература вошла в число его увлечений совсем недавно, и это был его первый опыт публичного выступления.
Далее программа продолжилась миниатюрой самого Руглова Павла Игоревича. Произведение носило название «Финансовая башня, или Бессмысленность в квадрате». Вот что прочёл Пашка:
«— М...
— М!
— М!!
Нет ответа.
Финансы растворились в холодном затхлом воздухе пирамиды, щедро оснащённой ловушками для зашоренного обывательского сознания. Три пёстрые бабочки из рекламы, насосавшись рабочей крови, упорхали либо в тёплые страны, либо в тёплые дворцы, либо мутировали, замаскировавшись, в ночных мотыльков.
Глядя на тупость «близкого народу» «Лёни Голубкова», моему деду хотелось блевать. Он никогда не верил «МММ», как он признался.
Ниже мы с иконографической точки зрения рассмотрим название мавродиевской конторы (в настоящее время человек, иконы которого выдавались строителям пирамиды взамен денег и просто так — это не только отставной фараон, жрец и прораб (по сути, прораб здесь — скорее «pro-раб», «главный раб», но об этом, как правило, предпочитают не задумываться) на работах по установке культовой финансово-стереометрической новостройки, но и писатель — Солженицын и Эхнатон, Люцифер в очках и Озирис нашего времени в одном флаконе).
Прошу любить и жаловать — великий и неповторимый господин Трижды М и его замечательное изобретение под кодовым названием «МММ»!
Сначала немного истории. Джон Ло, родившийся аж в 1671-ом году, был создателем одной из первых пирамид. Потом их было ещё предостаточно, само собой. Основной массе едва только выглянувших из-за «железного занавеса» homo postsoveticus, разумеется, мало что было известно о богатом зарубежном опыте в этом плане... А зря.
Переверните три литеры, составляющие аббревиатуру «МММ» — и вы получите три пирамиды, на которые нисходит святой дух. Это не просто желание Мавроди лишний раз подчеркнуть истинные корни христианской мифологии (которая, впрочем, для него чрезвычайно важна — недаром его роман называется «Сын люцифера»; более того, им даже написаны комментарии к Библии!..). «Перевёрнутость» пирамид — это и не признание в собственной склонности к духовной перверсии (как будто у кого-то имеются сомнения на этот счёт!). Нет, это всего лишь банальная маскировка. То, что фамилии отцов-основателей отдали свои первые буквы магическому триграмматону, только часть истины или всего лишь незамысловатая отговорка. Истинный фараон всегда один. Ему достаётся вся слава или вся хула. Мавроди мог пойти иначе и назвать проект максимально отдалённо от сути дела, но без постоянной визуализации некого символа ему было бы труднее осуществлять движение вверх по спинам рабов день изо дня — какой крестоносец сможет уверенно поражать копьём невзирая на лица без креста на плаще и в душе?..). Не думаю, что Мавроди всерьёз задумывался о таком аспекте используемой символики, как Финансовая Диалектика Перерождения и Сродства. Что мы понимаем под этим термином? Всё предельно просто: финансовые пирамиды, скрытые в самой аббревиатуре, окружены отнюдь не святым или сатанинским духом — и в этом Мавроди навроде как просчитался. Пирамиды оные окружены стенами башен. О том, что каждой финансовой пирамиде имманентна финансовая башня, каждый мавроди знает с детства. Знает, но предпочитает не думать до последнего часа, чтобы не разрушить всю романтику. А ведь если убрать романтику, останется, один чёрт, рутина. Миром правит финансовая башня, ребята. О ней и пойдёт речь. Хотя у нас в путяге и говорят: «Это уже тема отдельной диссертации», но наша задача — просто обозначить контуры проблемы.
Вопросы
В.: (какая-то блондинка из окна вишнёвого «Ленд-Крузера»)
— В чём главная отличительная особенность финансовой башни? Не создают ли параллельные прямые, образующие грани, некое подобие уравниловки?..
О.: (Руглов Павел)
— Блондинка! Главная отличительная особенность финансовой башни в её имплицитной всеобъемлемости. Её строит каждый, причём, всей своей жизнью. Ужасно то, что мы даже не знаем, кто в этой башне поселится. Нашему взору доступен крохотный кусок рабочей площадки, где конвертируется в ту или иную грубую местную валюту искра одарённости, выданная всем нам богом при рождении. Каждый так или иначе вовлекается в мерзость товарообмена: ты делишься эквивалентом производимого тобой товара и получаешь взамен то, чего лишён сам. Если даже ты лишён своей доли в деле производства, но можешь потреблять — ты уже погряз, а энтропии на общем фоне видно не будет. Земля круглая при взгляде из космоса, гордость гор при подсчёте голосов бессмысленна. Для нас важно, есть ли возможность в современном нам мире не стать частью вытянутой в бесконечность прямой кишки, начинённой взаимопоедающими кольчатыми червями. И есть ли она, я не знаю. Но необходимость делать одно вместо желаемого другого всегда меня пугала.
В.: (фиг знает что за мужик в синий горошек)
— Не правда ли, что имманентная любой финансовой пирамиде финансовая башня есть каждодневный труд людей, потребляющих и создающих до гроба всё, что угодно, кроме добра, теплоты души и любви?
О.: (Руглов Павел)
— О! Мужик, ты ухватил самую суть, блин!
В.: (быковатый проплаченный фанат Мавроди)
— У тебя чё, пр-р-роблемы?..
О.: (Руглов Павел)
— Фанат, свали в людскую решать свои проблемы латентного раболепия перед кумиром!..»
Павел получил свою порцию аплодисментов — значительно жирнее той, что выпала на долю Пеленина.
Зашедшие сегодня старожилы организации и бессменные лидеры по округам Вася bram_stoker, Света 7_palok и Саня bez_bashni (бритый наголо качок с, казалось, приклеенной к физиономии добродушной улыбкой и прищуром сытого кота, умевшими в доли секунды превращаться в голодную оскаленную волчью пасть и бешеный бульдожий stare). Все эти три члена «основы» ЭНО писали стихи. Будто единый в трёх вагонах закалённый в боях стальной бронированный златоуст-монорельс прокатил по ушам слушателей.
Начала Света, прочитав своё коронное, вечно актуальное «Стихотворение мещанина»:
«Холодно.
Жарко.
Холодно.
Жарко.
Блин! Денег опять нет...
Могильный холод.
Адская жара».
Не успели стихнуть аплодисменты, как эстафету перехватил ярый антифашист Саня, который прошёлся по своей теме:
«Мёртвый, стою я в толпе
Таких же евреев Освенцима.
Туман ядовитый в трубе
Забрал мою жизнь... но не сердце.
До смерти затравлен. В толпе.
Не нужно вам плакать и лгать!
Клянусь я и вам и себе
Отныне стихов не слагать».
И следом за ним вышел Вася, который сегодня представлял публике две новые поэмы: «Урка» («Есть кастет и заточка/ На кармане у урки,/ Чтоб всегда ставить точку/ И легко играть в „жмурки“...») и «Мы дискурс по Пелевину учили…».
Поаплодировали и ему, после чего началось весёлое застолье. Никто из присутствующих не был хоть немного удивлён или смущён или раздосадован от того, что столы, вместо привычных для трупоедов и бухарей продуктов, ломились от соков, минеральных вод, орехов, фруктов и овощей. Тут не могло быть не только винной — даже молочной продукции и яиц...
За спиной сидевшего у стены Марка Пеленина висело голубое неореалистическое полотно андеграундного художника, который рисовал только небо. До слуха Марка с разных сторон долетали обрывки застольных речей.
Поэты полемизировали:
— Люблю трилогию Льва Николаевича за искренность, за демократизм и за честность самопредъявленности читателю.
— А вот меня лично бесит ранний Толстой своим абсолютным неумением согласовывать деепричастные обороты...
Вот чуть громче стали слышны слова слева:
— ... Да ну? И как же мне найти своё счастье?
— Заработай много, или...
— «Или»?..
— Перестань думать о деньгах. Весна такая классная!
— ...
Снова у поэтов:
— Все говорят — «штампы», «штампы»… Но ведь для того, кто много читает, любые слова — штампы.
И с разных концов:
— ... Новая коллекция превосходит предыдущую, которая лучше прежней, в то время как следующая будет полное говно.
— ... Пиво со временем портят производители, к счастью.
— ... Натуральный обмен: одно яблочко раздора на чёрном кавказском рынке отдают за одну коробочку Пандоры... Одно глазное яблоко приравнивается к одной черепной коробке.
— ... Нету у меня проблем при общении с другими людьми. Нету! Это у них, похоже, проблемы при общении со мной.
— ... Психология — лженаука. Когда человек, неспособный до конца разобраться в собственной душе, претендует на то, чтобы что-то понимать в чужих, это просто глупо.
— ... Даже некоторые писатели ратуют за употребление алкоголя, ну и что? Умный промолчит. В Древней Греции, в Древнем Риме творческие люди не поднимали голоса против рабства, даже если оно им претило, так как чувствовали его временный характер.
— ... Сколько-сколько ты накачал?! Вот же ведь «торрентеро»!..
Внезапно идиллия непринуждённого общения была прервана резким звонком в дверь.
— Павел подошёл и спросил:
— Кто?
— Свои! — ответили излишне грубо за дверью. Как назло, экран наружного наблюдения почему-то поломался за сутки до этого.
— Какие ещё, блин, «свои»?! Пароль. Или — на хер!
В этот момент лазерный луч, вырвавшийся из бластера неожиданного гостя, срезал замок, и человек в камуфляже и респираторе ударом ноги распахнул дверь.
— Пароль — так пароль! — сказал вошедший и, наведя бластер, полоснул по Руглову. Затем, пальнув из подствольника гранатой с усыпляющим газом по сидевшим в квартире, снова выбежал на лестничную площадку. Пара человек попыталась, прикрыв рты и носы, выбежать за ним, но мужчина снова воспользовался своим оружием. Через минуту он вошёл в квартиру и лучём добил всех, кроме Пеленина.
...Всё началось за двадцать четыре часа до того. Марк, привыкший доверять Марине, не закрыл текст, который набирал на ноуте, когда служанка принесла ему свежевыжатый морковный сок. Увиденное краем глаза заинтересовало женщину до такой степени, что, когда Пеленин вышел через час принять ванну, готовясь уезжать на работу, она не удержалась и, открыв бук, прочла весь текст Марка под названием «Ураганный трип, или Who r u по жизни»:
«Илюша пердит, с косяка на измене.
Попович вдыхает ноздрёй порошок.
Добрыня, дерьмо прогоняя по вене,
Им молвил: „Чего уж! Сидим хорошо!.. “» (Драго)
“Walking stiff let me tell ya” (“Megadeth”, “Blood of Heroes”)
Приснись и пой! С внутривенным закатом рукавов и век тебя, Воображаемый, и тем не менее такой Дорогой (ещё бы!..) мой Драго!
Как это ни прискорбно, сейчас я впервые скажу неприятную тебе вещь...
Увы, твоё сознание — это стало для меня уже совершенно очевидно — загрязнено темой наркотиков. Это лучше, чем пробовать их, лишь на взгляд профана. Мысли наши — это не только мы сами, но и сигнал, который мы подаём в окружающий мир. Сигнал о наркотиках, даже если он подаётся и в квази-нейтральном виде, вазилиново стимулирует определённую зону ноосферы, разрабатывая соответствующую нишу в людских сознаниях. Разработанная ниша — дело нешуточное. С ней связана целая культура и зоновская иерархия.
Курта Кобейна обожаю за музыку, но тем, что он пропагандировал наркотики (принимал — значит, пропагандировал в глазах верных фанатов), Курт заслужил как минимум одну хорошую подачу в носатого. Смерть тут ничего не меняет, наоборот — для нариков он стал мучеником за идею. А как вам двуличный Толик Крупнов, в перерыве между записями программы против наркотиков на ТВ нюхающий в сортире кокаиновое говно (возможно, чуть преувеличил, но картина недалека от истины)? В Москве, по моим наблюдениям, достаточно молодых людей, живущих своим умом. Но переместимся в провинцию, друг мой — какова картина там? Подросткам сложно ориентироваться в тумане отсутствия духовных ценностей. Сложно вдвойне противостоять авторитету рок-звёзд — живущих и живших — рекламирующих наркоту. Сложнее стократ противиться влиянию старших друзей, щедрых на описания своих «трипов» и пережитого опыта...
Аналогичные претензии у меня и к лучшему, на мой взгляд, современному отечественному писателю, недавно уже в который раз признанному самым влиятельным интеллектуалом России по результатам голосования на сайте OpenSpace.ru. Пелевин может обораться до хрипоты в своих интервью, утверждая, что не имеет отношения к наркотикам. Факты упрямы: более красочных и заманчивых описаний употребления психотропных веществ, при всём желании, не найти нигде.
Если в людских головах не будет места для наркотиков (кроме рабоче-христианского клише «наркотики — это дикое зло и поносное говно!») — не станет и проблемы наркомании, так как не от чего будет зависеть. Благодаря тебе, Дорогой Драго, я понял, что лучший способ бороться с практически любым явлением — это писать так, будто его нет. Нет не только для тебя, но — вообще... Именно это проделывал автор «Мастера и Маргариты» с ужасами советского режима; на пару лет позже и независимо от него в Швейцарии ему вторил, обходя молчанием фашистов, захвативших его немецкую родину, не метавший бисера перед свиньями Гессе (этому следует поучиться у него вместо того, чтобы выпускать астрономическими тиражами красочно иллюстрированные фолианты, содержащие труды по немецкой истории, поражающие сознание мощью вооружённых сил Третьего Рейха). В идеале нужно, чтобы из всех голов исчез архетип hypodermic syringe с heroin, относительно которого я благодаря тебе зачем-то знаю, что первым его синтезировал английский химик Алдер Райт, а выпустили — «Байер» (кстати, я ошибся в своём прошлом письме — не для них, а для «Бристол Майерс» доки я возил). Подумай над моими словами, это не просто брюзжание занудливого параноика, дрожащего над своим собственным здоровьем. Это брюзжание параноика-зануды, трясущегося над ментальным и физическим здоровьем вымирающей русской нации...
До связи! Жму твою руку, уже слегка побаиваясь взглянуть на неё не вскользь...
P.S. Если бы я вдруг выбрал собственный разум, насильственно девственный в этом... плане (в отличие от тела), в качестве добровольной камеры хранения сведений относительно говнюка по фамилии “Drugs”, то не стал бы делиться этой инсайдерской информацией (равно как и самой воняющей материей) с тем, кто мне по-настоящему Dorog...
Sincerely твой,
М. Пеленин.
Писано 26.03.45-го года в самсаре и с чувством...»
Естественно, этот текст показался Марине, работавшей на Тайную Власть, странноватым. Она уведомила Меченого, и с той поры за Пелениным началась слежка, которая и привела опергруппу ТВ прямо к дверям квартиры на Чистых прудах.

Часть II. Tattooed palate
Глава 1
Марк проснулся в незнакомом вызывающем нервный трепет помещении. Вокруг царил полумрак. Пеленину захотелось дотянуться до проникнутой саднящей болью области головы, но оказалось, что его руки, впрочем, как и ноги, совсем его не слушаются. Марк, как вскоре выяснилось, мог лишь вращать зрачками и ворочать шеей. Это он и принялся с энтузиазмом проделывать. Старания увенчались полным успехом: разведка доступной глазу зоны обзора показала, что помещение имеет ступенчатую крышу, рядом с Марком стоит с трудом различимый в плохом освещении и с учётом больной головы дядя Вася Нашитенко, а сам Пеленин лежит в саркофаге, будто Ленин... Само помещение как раз больше всего и напоминало виденный один раз в детстве воочию и сотни — на фото и видео в Интернете мавзолей.
— Иэ-хде... й... я?..— язык ворочался с таким трудом, как будто Марк всю ночь напролёт на спор за тысячу долларов прошалил с шороховатой девой-терминатором Т-600, делая той куннилингус, римминг и футфетиш, притом сперва отсосал пару литров искусственной крови.
— Здравствуй, о Верховный Оракул Вил!
— Ты чё, дядя Вась? Какой я, к бесу, Вил?! — ошалевший молодой человек даже обрёл дар речи. — Я — Марк Владимирович Пеленин, лишь Вилов сын!
— Это только твоя точка зрения, основанная на полном отсутствии информации о ситуации на текущий момент.
— Та-ак. Интересно... Чего ж я такого и не знаю?
— Начал ты хорошо — про Марка там... А ещё кто ты, как, по-твоему?
— Курьером езжу: баблоношение всякое, фирма «Супер-курьер». Станция «Бубянка», улица Доватора, Fuckельный, Задротский проезд, Хреновый бульвар, Инфернальная Налоговая Служба, Фонд СС и так далее...
— Это в прошлом, Марк. В твоём тёмном-тёмном прошлом. Сегодня величайший день твоей жизни! День и час. Пришла пора для ритуала...
Вместе с последними словами Нашитенко в мавзолее зажёгся свет, и Василий сбросил с тела Пеленина саван, обнажив... оболочку Вила, тщательно залатанную и перепрошитую. К ней и была прикреплена голова Марка, не без помощи новейших оккультных и медицинских технологий.
Марк, осмотрев себя внимательно, лишь прошептал:
— Мне всё это по ***: переживу — не сдохну... — после чего временно потерял сознание.
...Когда он очнулся в следующий раз, над ним уже вершилось таинство ритуала, причём работа шла полным ходом: двое членов ТВ в балахонах с надвинутыми на самые глаза капюшонами вносили блюдо из чистого золота 999-ой пробы (эти цифры были для наглядности выгравированы внизу блюда; сверху же, на дне, было выгравировано сакральное имя «Вил») и кинжал. Лезвие кинжала было испещрено кириллическими знаками — цитатой из тематического стихотворения А.С. Пушкина 1821-го года (написанного, таким образом, за сто девяносто девять лет до рождения Марка и Мавры):
«Как адский луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,
И, озираясь, он трепещет
Среди своих пиров».
Марк, вертя головой, насколько ему позволяла пришитая к отцовскому телу шея, вглядывался в участников церемонии Тайной Власти. Он узнавал всё больше и больше членов ТВ из числа завсегдатаев «круглого стола», пока не узнал всех, и последними, в числе прочих, Меченого, который снял капюшон балахона и склонился над его гениталиями, и Чмоданидзе, который также откинул с лица капюшон и наклонился с блюдом. В венах оболочки Вила уже текла свежая кровь, и потому, когда Михаил Меченой рубанул по яйцам и пенису, восклицая в экстазе: «Да будет Вил гермафродитом!», фонтан алой жидкости оросил услужливо подставленное Леопольдом блюдо. Нечеловеческий вопль огласил мавзолей, но Меченой лишь радостно рассмеялся. Он был рад страданиям предателя. Михаил Сергеевич надеялся, что грядущему воплощению Вила будет недосуг мстить за былую боль бывшего хозяина его головы...
Меченой и Чмоданидзе силой скормили худые виловы отрезанные гениталии Марку сырыми.
Когда Пеленин, лишь пару раз блеванув, всё доел, Меченой обратился наконец к нему:
— Для заключительной части церемонии нам понадобится твоя помощь. Этот мавзолей защищён щитом от твоей магии, но мы сейчас слегка уберём защиту — не настолько, чтобы ты нам насрал, но ровно так, чтоб тебе хватило зажечь три буквы на золотом блюде. Сакральный огонь покрестит тебя в новой душе — душе нашего повелителя. Ты станешь Вилом, Верховным Оракулом. Или же, в случае сопротивления, просто умрёшь. Тогда мы будем искать уже совсем новую подходящую оболочку, что связано с целой массой трудностей, и в силу этого нежелательно. Ты с нами?
— Я согласен, — выдохнул едва слышно Марк, одновременно нечеловеческими усилиями воли превозмогая боль в паху и получая контроль над пока всего лишь левой рукой. Мизинец... средний... указательный... большой! И вот, наконец, локоть.
— Выключайте свет, по минимуму приоткройте щит на тридцать секунд, всем покинуть зал! Начинайте закачивать в саркофаг энергию! Если надпись на блюде через пятнадцать секунд не загорится, ты — труп! — последнее предложение Михаил прорычал в самые глаза-щёлочки Пеленина. После этих слов Меченому показалось, что Марк подмигнул ему. Михаил решил, что это просто нервы сдают. Возраст... Не до того ему, чтобы подмигивать. Не поподмигиваешь особо, когда очко в лапту играет...
Меченой отошёл, и Марк почувствовал, что может управлять частью силы. Тогда он резко рванул левую руку вверх от себя и попытался достать до оставленного рядом подноса. Это ему удалось. К его счастью, вновь воцарившийся торжественный мрак зала Вила помешал членам «круглого стола» ТВ отслеживать с должной степенью внимания его манипуляции...
Марк приподнял блюдо. Десять секунд прошло. Одиннадцать... Пеленин крутанул, переворачивая вверх дном, последним мысленным усилием блюдо, так как рука оболочки Вила стала плохо слушаться его, и в полумраке мавзолея загорелись адским огнём три шестёрки. В оболочку Вила ударила фиолетовая молния, за ней ещё две...
— Ты что это такое тут вытворяешь, блин?! — заорал вбежавший с вырванным у менее расторопного Чмоданидзе кинжалом в руке Василий Нашитенко. Бывшее тело Вила не было тренированным с пелёнок телом Марка, но новый Хозяин, поселившийся в его черепе, перенял некоторый пеленинский опыт. Залом кисти, выворачивание — и нож оказывается в руке оппонента Нашитенко. Ещё движение — и отрезанные яйца с членом падают на пол.
— Если ты полагаешь, что нет ничего страшнее лимоновщины у власти, я докажу обратное!
В вековом мавзолее раздаётся очередной истошный крик.
— Запомни хорошенько, козёл, и запомни на всю свою оставшуюся недолгую жизнь: тебе тут не блин, а Агент 666! И это — моё первое чудо! — с этими словами бывший некогда Марком и Вилом соединил отрезанные органы Васи с ещё свежей зияющей раной между своих ног — и те приросли без швов. После этого посланец Сатаны лениво убил оставшихся членов «верхушки» ТВ, никого не пощадив.
Глава 2
Гастарбайтер Ашот, делавший в подъезде ремонт, сбивал старую краску в одном из подъездов дома номер семнадцать по улице Владыки Вила.
Среднего возраста хозяйка одной из квартир этой площадки вышла и наорала на него, требуя немедленно убрать следы своей деятельности и подмести. Она громогласно восклицала: «Как тут жить?!»
Хозяйка ушла. Кавказец начал недовольно долбить побелку, стараясь силой удара выразить всё, что он думает об этом мире, как будто бы играя на музыкальном инструменте своим молотком. Вскоре он устал и стал стучать еле слышно — словно сменилась одна часть сонаты на другую, контрастную. Выражение недовольства стёрлось с лица гастарбайтера, он играл уже не для какого-то смертного — играл напрямую для Бога, единственного невольного свидетеля всей этой сцены.
Однако симфония была прервана новыми резкими звуками: в подъезд влетели какие-то люди с огнестрельным и лазерным оружием в руках — ударный отряд Тайной Власти.
— Эй, чурбанище, тут паренёк лет двадцати пяти на вид не пробегал случайно? Он в этот двор свернул...
— Какой паренёк? Зачем паренёк? Вы как вошли сюды, да?!
Представителям ТВ незачем было рассказывать о базе кодов ко всем дверям московских подъездов, которой они свободно пользовались, поэтому они проигнорировали вопрос.
— Я из тебя шаурма сделаль, если тут пацан быть! — посулил выглядевший главным, и, не дожидаясь ответа, повернулся к остальным. — Пошли, ребята! Чёрт сразу признался бы, если б видел чего такое...
Едва за отрядом закрылась дверь подъезда, гастарбайтер продолжил стучать. За этим стуком он не заметил подошедшего Агента 666, вылезшего из намалёванной подростками на стене пентаграммы, в которой укрывался от преследователей, при этом это не было чудом — лишь физиологически обусловленной особенностью сверхорганизма. Подошедший быстро и не без сноровки оторвал гастарбайтеру голову, затем обыскал труп. Паспорт Ашота. Отлично! Второе чудо — мгновенная «перетасовка» голов и сознаний усилием воли. Ашот мёртв. Long live Ашот!
Агент подошёл к двери подъезда. Нажал на кнопку выхода, зазвенел аудиосигнал. Осмотрелся. Чисто...
Бесцельно бродя по улицам, Ашот Задовадзе строил планы на будущее. «Неплохо б новые звёзды на башни Кремля поставить — шестиконечные. А три такие звезды — татуировки у всех чтоб! Символ шести континентов, покорившихся мне до поры до времени... Автомобиль нужен. Пусть хоть “Dawoo” с цифрами номера „666“. На капоте пусть огненный монстр завидные будет скалить клыки, а по бортам — адский огонь. На лобовое стекло прикреплю табличку: „Не влезай — убьёт!“ И начнём с братьями погромы на всех верующих».
В мозгу явившегося в наш мир существа шевельнулся отголосок его прошлого носителя: «Да-а, дед Паши был бы в шоке... Это вам не ГОПУ-деканат-ботанат!»
...Павел Руглов, как оказалось, обладал просто монструозной жизнестойкостью. Врачи не могли поверить своим глазам, но всего через полгода после расстрела пришедших на «Ругловские чтения» Павел, чудом выживший, смог выписаться из больницы. А ведь казалось, что луч лазера прошёлся довольно основательно по нему вдоль и поперёк...
К тому моменту в Кремле уже сидел досрочно и единогласно избранный президентом Ашот Гамзадович Задовадзе. С удивлением взирал Паша на незнакомый лик, показываемый в новостях по всем каналам, где президент так разрекламировал новые карточки личного учёта с тремя шестиконечыми звёздами, будто это были халявные “Visa”... Привыкший смотреть вглубь Павел сделал выводы.
От квартиры на Чистых прудах — своего рода новой штаб-квартиры эновцев — представители ТВ, разумеется, камня на камне не оставили. Однако Павел смог починить свой компьютер, детали от которого валялись в разных углах гостиной. Первым делом Руглов уведомил по аське босса (из соображений конспирации зарегистрировав новый номер), который приходил к нему в больницу, что увольняется. Обманывать ожидания Бориса Леонидовича было жалко, но предстояла более серьёзная и трудная работа. Впрочем, если бы оказалось, что иначе нельзя, то Павел был бы готов отработать положенные по ТК две недели.
Следующим после босса на очереди стоял дедушка. Павел, также с новой аськи, постучался к нему и, предъявив доказательства, что это именно он, назначил на два часа дня встречу в том же ресторане, где он как-то сфотографировался на память с Михаилом Елизаровым. Руглов-старший сразу понял, что речь идёт о «Вокзале»...
Григорий Георгиевич вышел из вестибюля станции «Менделеевская» без двадцати минут четырнадцать. Подобно Сорокину, для своих лет он смотрелся ещё очень даже ничего, и мог нравиться женщинам. Сейчас, впрочем, ему совершенно точно было не до них: рысью он домчался до чудовищной и неповоротливой, как «совковая» ментальность, «вокзальной» двери.
От одного из столов помахала рука Паши. Старший Руглов подошёл к внуку, обнял и поцеловал; повесил на крючок пальто. Вместе с внуком они дошли до выдачи блюд (демократичный «Вокзалъ» славился не только «желдор»-дизайном, но и удобством самообслуживания), набрали картошки «по-деревенски», овощей, фруктов, соков и прочего.
Родственники сели, поставив свои подносы друг напротив друга. После некоторого молчания Руглов-старший торжественно вымолвил:
— С возвращением тебя!
— Ага, спасибо! Откинулся вот из коматоза...
— Из кома-зоны.
— Хе-хе! Что я пропустил? Кстати, хоть кто-то, помимо меня, в той резне уцелел?..
— Расскажу. Сперва надо выпить!
Они молча чокнулись бокалами. Пили томатный сок.
— Ну, — начал дед Григорий, — что тебе сказать? Как дела у Вилова сынка, ты не слышать не мог, хотя навряд ли ты его признал. Псевдобиография «Ашота Задовадзе» висит в педивикии, и не дай Бог никому со своего IP там что-нибудь изменять. Хорошо ещё, что про меня он то ли позабыл после трансформации, то ли забил пока на меня... И тем не менее, наш новый президент — наш бывший друг Марк, точнее — бывший Марк.
Паша чуть не подавился от этих вестей, затем мрачно кивнул, отправляя в рот вилку с половиной картофелины «по-деревенски».
— Мамаша Леночка совсем спилась. К лёгкой жизни привыкла на шее у ТВ, а как с квартиры согнали, платить отказались, да ещё до кучи сын пропал — совсем духом пала. Я б с радостью её у себя поселил — так ведь смысла нет: всё равно она только с арбатскими алкашами дни и ночи проводит. Может, как похолодает, и впишу её...
— А теперь — внимание! — вопрос: как так вышло? Почему Марк, ну или бывший Марк, смог вопреки воле Тайной Власти, что совершенно очевидно, такую, сучка смрадная, себе карьеру выстроить?! Что это, чёрт возьми, за странная политика у него со звёздами?.. Я сегодня уволился, потому что когда какой-то козёл Армагеддон мутит — нечего в стороне отсиживаться!
Отец-основатель ЭНО тяжело вздохнул, огляделся вокруг. За столом слева скоты пили «Т-водку», за столом справа трупоеды жрали мясо. Ничего нового. Можно было свободно беседовать вполголоса, не рискуя привлечь чьего-либо неуместного внимания.
— То, что уволился — это правильно. Работу я тебе дам. По самые гланды... — он задумчиво помолчал. Продолжил: — Дело было так. Из достоверных источников ЭНО стало известно, что едва ТВ пронюхали о возможностях Владимировича, как решили избавиться от него. Однако команда Меченого считает скучным для себя гоняться всего лишь за одним зайцем. Решили рискнуть и попробовать древний ритуал. Попробовали, что-то там у них не склеилось, и вместо Вила получился такой вот весь из себя президент Ашот Задовадзе. Политика его странна лишь на взгляд профана. Уж он-то знает, что делает.
— Такого президента, чтобы знал, что делает, в нашей стране ещё не было.
— Верно. Вроде бы не было ещё такого. Да лучше б и этого не было, коли на то пошло...
— В чём тут вся суть, дед? Чего он сам-то хочет? Просто уничтожить Россию?
— Как ни странно, но ты прав. Он для этого и послан.
— Иностранные спецслужбы?
— Нет. Такие адепты зла появятся скоро во всём мире. Непосредственно наша проблема заключена в том, что наш хозяйничает именно на нашей земле...
— Та-ак, — протянул Руглов-внук. — И что делать будем? Вилов отпрыск задумал осуществить Конец Света в отдельно взятой стране... Яблочко от яблони.
— Будем, как всегда, бороться. Кто чем сможет.
— А в чём секрет его успеха?
— Если сравнивать возможности Марка и Ашота, то Марк — всего лишь куколка-«Барби», а Ашот — летающая, где хочет, капустница. «Капусты» она мутит — будь здоров. Весь московский бизнес держит.
— Это почему это?
— Из-за кретинов с Тайной Власти. Они наплодили уродов с микрочипами в организме, а Марк, то есть этот конченный Ашот, взял над ними мысленный контроль, подобие удалённого доступа. Теперь компы ТВ можно отнести хоть на помойку, хоть в СЦ — толку будет ноль. Бизнес его, потому что управляющие финансовым потоком люди являются рабами Задовадзе. «Дайте мне управлять деньгами страны, и мне нет дела, кто будет устанавливать там законы» — Майер Ротшильд сказал. Потому что когда все деньги и так твои, то тебе остаётся всего один последний шаг до президентства. Ашоту этот шаг помогла сделать даже не мафия, а чёртова магия. Он приватизировал, подчинив своей воле, всё, на чём стояли адские штрих-коды с долбанными тремя шестёрками. А они, сам знаешь, давно уже повсюду.
— Грубо говоря, мы крупно встряли.
— Именно так. Но при этом, хотя мы знаем о подготовке Задовадзе Конца Света, мы ещё не знаем, как именно он будет Свет кончать. Придётся подождать какого-либо хода с его стороны.
— Будем ждать, чего уж там — нам не привыкать...
Глава 3
Прошло три месяца, наступил январь 37-го.
В таинственной глубине ночного московского неба неводом атмосферного загрязнения поймана серая муть. Звёзд, как всегда в столице, кроме самых ярких, почти не видно. Впрочем, сие справедливо отнюдь не только для неба и астрономических тел.
Сквозь серый кисель, раздирая пуповину мироздания властной рукой, чувствующей за собой такое право, кто-то пишет бегущей прямо по черноте небес строкой свои откровения.
Редкий запоздалый прохожий оценит этот акт сегодня ночью, да и не до того ему: нужно спешить домой к матери-отцу-жене-мужу-детям-не-нужное-вычеркнуть, чтобы проглотить свою порцию энергии для продолжения жизни. Каждому хочется хотя бы денёк ещё потоптать укрытую асфальтовым одеялом общую на всех праматушку-землю. Навряд ли кто-то из прохожих чувствует сердцем, а не просто догадывается о том, что заведённый обычай «торопиться жить» может скоро стать самым актуальным. В актуальности оного любой желающий сможет убедиться утром, а кажущаяся относительная ночная московская тишина — лишь затишье перед бурей, которая вот-вот готова разразиться на другом полушарии Земли, где сейчас не спят.
Впрочем, даже ночью в Москве, как обычно, не всё так спокойно, как кажется на первый взгляд... Отряды «добровольцев»-ашотовцев, чьи мозги находятся в прямом подчинении воле президента, устроили очередной, второй на неделе «религиозный погром». Согласно Указу Президента РФ от 02.01.2037 № 126, ни один гражданин России не имеет права: проповедовать окружающим любую из религий без исключения; исповедовать открыто или тайно какие-либо формы религиозных конфессий или придерживаться норм каких-либо религиозных культов; исполнять тайно или явно религиозные обряды и хранить книги религиозного содержания (кроме имеющих заведомо художественный характер).
В начале второго часа ночи в дверь двенадцатой квартиры семнадцатого дома по улице Владыки Вила позвонили. Пожилая одинокая дама — Кристина Германовна — подошла к электрическому «глазку». На экране наружного наблюдения высветилось широкое румяно-молодое лицо соседа, растянутое сейчас виноватой улыбкой сильнее обычного.
— Чего тебе, Степан? — Кристина Германовна потянулась к титановой цепочке. — Ты один?
Как только замок открылся, Степан был оттиснут в сторону прятавшимися рядом с ним бойцами. Двое молодых людей, с виду
лет по восемнадцати-двадцати, ворвались в квартиру и дулами своих бластеров вытеснили хозяйку вглубь коридора. Сосед Степан ретировался от греха подальше.
Пока один из ашотовцев держал женщину под прицелом, другой пинком распахнул дверь в гостиную.
— Что вам там надо? Ничего у меня нет запрещённого... — Кристина Германовна, заливаясь слезами, прошла в комнату следом за слугами нового режима, который нельзя было с полным правом даже отнести к категории «сатанинского», ибо с сатанинской церковью власть обходилась ничуть не вежливее, чем с христианской. Ходили слухи, что это новый президент-Антихрист так заметает следы, но в точности никто ничего не знал.
— Ничего нет? Ну, если и правда ничего нет, то мы можем и уходить уже. Вот только позвольте-ка, что это там у вас? Стругацкие?..
— Это «Сказка о Тройке», это же даже в школах давно уже читают!
— А вот мы и посмотрим, что это за «Сказка о Тройке» такая! — без дальнейших отлагательств Миша, более высокий молодой человек, сорвал верхнюю, надетую для маскировки обложку книги. Под ней обнаружилась ещё одна. — А вот и старое доброе Евангелие! Забыла, наверно, что положила его сюда? Старость не радость...
— Неправда! Это вы подбросили её мне!
— Заткнись, старая дура! Степан тебя сдал с потрохами. И со «Сказкой...», и с «Санькя» Прилепина... — Михаил сорвал с полки и «разоблачил» ещё одного автора, обнажив православный трактат «Твари видимая и умосозерцательная». — Плохо твоё ветхозаветное Дело Кореево, в общем.
— Что вам нужно? Денег?
— Ну вот, а то строит из себя святую! Высохшая ****а — ещё не доказательство добродетели! — благодушно заметил молчавший до сих пор второй парень, Стас.
— Гони сюда все бабки, и по-быстрому! — резюмировал Миша.
Кристина сходила в спальню и принесла оттуда крупную сумму. Стас пересчитал финансы, не умея скрыть радости и время от времени потирая ладони (суммы хватало как раз на вагон «Т-водки» с бонусным прицепом сигарет «ТВ» для начала новой жизни), после чего кивнул, и обрадованные успехом операции ашотовцы стали собираться домой. Было уже довольно поздно, а им вовсе не улыбалось проторчать полночи в компании немолодой и непривлекательной новоявленной боярыни Морозовой, в то время как дома их с нетерпением ждали весёлые шлюхи и прочие загодя припасённые няки, ништяки да кайфы.
Стас с ядовитой ухмылочкой бросил на прощание в закрывавшуюся дверь:
— Прощай, распятая Кристина! Не поминай лихом!
— Позови нас к себе на крестины! — добавил Миша.
Закрыв за визитёрами дверь, Кристина Германовна в сердцах сплюнула:
 — Говно! Вот говно же ведь...
Через десять минут сосед-«предатель» вновь позвонил в дверь злополучной квартиры. Кристина Германовна открыла, впустив Степана. Сев на кухне, они стали пить сок и есть принесённый Степаном шикарный торт.
— Пипец, кого изображать приходится для дела... — пожаловалась Кристина Германовна.
— Ничего страшного, зато теперь сюда нескоро второй раз придут! Если ещё придут... Где Павел?
— Спит. Весь день пробегал.
Павел Руглов укрывался от преследования. Антипрезидентский заговор, активным разработчиком коего он являлся, был раскрыт благодаря тому, что мысли большого количества жителей государства были чётко видны его правителю Ашоту Задовадзе, и Руглов volens nolens вынужден был уйти на время в ещё более глубокое подполье.
...На улице же между тем уже появились первые читатели тех же двух слов в небе на русском, что во всём мире повторялись на национальных языках. Это были слова «Конец Света», за которыми следовал таймер, отсчитывавший остававшиеся часы и минуты. Человечеству оставалось всего-ничего. Мировая, такая грустная история, гениальная трагикомедия, близилась к развязке. Людям предстояло заново научиться жить, теперь уже не просто с ощущением неминуемого финала, но финала, который должен наступить через, как информировал небесный таймер, 2011 часов 00 минут (что равнялось 83,7916667 суткам). Биллборд Конца Света обещал прекратить бардак с Адама, не призывая при этом, впрочем, ни за кого голосовать.
Глава 4
«Есть три важные вещи: после Освенцима нельзя писать стихов, после „Эдички“ нельзя ходить без ножа в кармане, а в ситуации, когда завтра весь мир может, на хрен, исчезнуть, нельзя влюбляться безоглядно. Надо делать что-то менее эгоистичное...» — примерно так думал Павел Руглов, молодой человек, чьё семнадцатилетнее тело и душа были испещрены как застарелыми, так и относительно недавними шрамами. Внучка Кристины Германовны, ровесница Паши Маргарита, голубоглазая чертовка с весьма выдающимися для её возраста бюстом и интеллектом, приехала погостить к бабушке, и уже неделю мелькала пред очами Павла то возле туалета, то в коридоре, то на кухне. Участвовать в разработке плана спасения мира в таких условиях становилось хоть и не невозможным вовсе, но, тем не менее, в высшей степени затруднительным.
Вчера вечером, придя от деда, с которым они вновь делились соображениями о возможном характере ответных мер против вот-вот наступающего Апокалипсиса, Павел разулся, снял верхнюю одежду и, пройдя на кухню, увидел там Маргариту. При выключенном электрическом свете девушка разглядывала сверкавший в ночных сумерках за окном, ставший привычным за прошедшую с момента его появления неделю небесный счётчик. Павел молча подошёл, не включив свет, и встал рядом. «До Конца Света остался 1841 час 00 минут» — кроваво-красные письмена, начертанные святым духом или чёртом прямо на небесах, занимали где-то пятьдесят процентов неба. Во всём мире они повторялись на десятках языков, но зловещая их суть нигде не менялась. Часы мобильника Руглова показывали полночь.
Пару минут Маргарита и Павел хранили молчание. Девушка зябко поёжилась, затем поправила чуть съехавшую с аппетитных плеч шаль — при этом Павлу осталось не до конца понятным, то ли это тело её боится мороза, грозящего белой культёй из-за окна, то ли её душа холодеет от ужаса при мысли о столь скором финале всего.
Тишину нарушила Маргарита:
— Бабушка рассказала про вас. Вы, грубо говоря, спасаете мир.
— По крайней мере, стараюсь спасти. Таково моё главное предназначение на текущий момент.
— Но на супергероя из комиксов вы явно не тянете. Колитесь, какие человеческие черты вам имманентны?
— Скажу, только если перейдём на «ты».
— Нема базара, Паша.
— В общем, Рит, я, конечно, не только выживанием исторического процесса целыми днями запарен. Я ещё занят тем, что несколько раз в год ищу себе влюблённости, обычно платонические. С их помощью я и заряжаю сердце на бескомпромиссную борьбу.
— Парень видный, а всё рукоблудишь по-Платоновски?..
— Не только, разумеется! Но так аутентичнее и эргономичнее. Ну и ещё тут кое-что. Потом скажу, что.
В переливах света, падавшего с небесных литер и цифр, Маргарита казалась посланником Бога живаго, ангелом его. В относительно недолгой пока ещё жизни Павел Руглов не видел зрелища величественнее и прекраснее этого. Проглотив комок, подступивший к горлу, Руглов нашёл в себе силы вопросить:
— Учишься?
— Заебало учиться. Работаю секретарём и пою в группе.
— Работа не слишком заёбывает?
— Нет! Но приносит сексуальное удовлетворение.
— Даже так? — Руглов был поражён неожиданной откровенностью, грозившей разрушением сложившегося уже в воображении идеала.
— Ну да, ведь это же самый настоящий БДСМ! — объяснила красавица. — Тут тебе и крепкий бондаж с девяти до пяти, и дисциплина, а уж про садизм и мазохизм я вообще промолчу лучше.
— Действительно, ну его, этот садизм с мазохизмом. Мы с тобой лучше соку махнём!
— Соку, пожалуй, можно...
Руглов разлил купленный им по пути гранатовый сок по стаканам.
— На брудершафт!
— Не против! — приняла Рита стакан.
Они сплелись руками, отпили и, к удивлению и радости Павла, смачно и надолго слились устами в узоре искреннего, первого в их отношениях поцелуя. Оторвавшись от сладчайших в его жизни губ и подождав, пока уляжется привычно-поцелуйная дрожь, Руглов выпалил:
— Хочу сделать заявление не для прессы: помимо заботы о непрерывности хода мировой истории, самым главным для меня в жизни является наличие девушки. Если какая-нибудь из них оказывает мне честь быть со мной, делить радости и горести, то она сразу же, натурально, приобретает в моих глазах ореол божественности. Она одна может заменить собой и вместить в себя любой смысл жизни. Я живу как будто лишь для неё одной и готов с благодарностью отдать ей всё, пока это не ведёт к ущербу для моего главного предназначения. Я не могу относиться как-то грубовато или бесцеремонно к любимой, что, впрочем, у большинства девушек может вызывать лишь улыбку, отторжение или презрение, но мне на это глубоко наплевать.
— Спорная позиция. Не пойму, к чему ты клонишь...
— Очень важно сразу же дать тебе знать: если впоследствии мой Бог меня оставляет, мне не остаётся ничего другого, как наслать такую жёсткую хулу, что ещё полгода небеса вонять будут. Возможно даже, что потом там придётся жидоремонт делать.
— Ну а если твой Бог, скажем, предложит тебе после трёх месяцев совместных дней и ночей — не в условиях неминуемого Конца Света, разумеется — остаться просто друзьями?
— Я глубоко оскорблюсь в душе и поломаюсь... — ответил Руглов, после чего с сожалением добавил: — но затем всё же обязательно соглашусь. «Друзья» — звучит полисемантично.
— Причём, до жути…
— Впрочем, главное тут даже не неоднозначность отношений.
— А что тогда?
— Хорошую связь с женщиной, хоть я и не пью, можно уподобить хорошему пиру с обильными возлияниями. Чем хуже на утро, когда веселье накануне уже стало историей, тем сильнее в душе ценишь прошедшее, хотя при этом можешь вслух крыть себя матом за то, что сам и вытворял, и искренне обещать себе, что больше ни грамма! Так потом за тенью ушедшей любви и гоняюсь.
Они стали целоваться вновь, затем с трудом оторвались друг от друга. Павел всё не мог насмотреться на Маргариту в бликах. Та, в свою очередь, вновь занялась созерцанием небесного таймера, на котором светилось «1840 часов 52 минуты».
— Офигеть, какой лихт! — девушка не указала на небесные письмена, но Павел понял её.
— С каждой ночью всё ярче...
— Да как, вообще, можно спать при таком свете?! Бабушка спит, все дрыхнут. Странные люди. Днём всё бегают, паникуют, а ночью... Не понимаю их.
— Думаю, что этот столь яркий свет в ночи, истекающий от букв, и призван намекнуть всем тем, кто ещё в состоянии понять божественный намёк, о чём-то самом главном.
— Намёк на то, что неплохо бы поторопиться и исправить что-нибудь, пока ещё не слишком поздно, и есть это самое «что-нибудь»?
— Думаю, что там от нас ждут, что мы будем мужественными парнями и бодрыми девушками, любящими друг друга и сам мир пред лицом его скорой трагической гибели.
— Давай, не будем спать до Конца Света?
— Хорошо, но ты должна пообещать мне кое-что.
— Смотря что это будет...
— Мы вместе будем строить планы, как предотвратить адский каунтдаун.
— Замётано.
...Утро застало их сидящими за столом на кухне, причём, их головы лежали на руках, сложенных перед ноутбуком, на экране которого виднелся незакрытый файл в “Word”. Первым проснулся Павел. Проснулся и, ознакомившись с текстом принятой вчера «резолюции», со сдавленным восклицанием схватился за голову.
От звука его голоса проснулась новая подруга.
— Ритусь, ты глянь только, какой у нас от соков и поцелуйчиков вчера переклин вышел...
Маргарита проморгалась и прочла, беззвучно шевеля губами и спросонья посапывая. Под парой страниц задокументированных измышлений на тему стояло резюме всей ночи:
«Президенту нужен Конец Света, чтобы, уничтожив непокорных и забрав отсюда те души, которые перешли к нему по наследству от ТВ и через бар-коды или стали добровольными его слугами, создать свой тёмный, Новый Свет. Это кажется нам наиболее вероятным. А раз так, то нам остаётся лишь одно: найти аватар Светлого Бога, или, ежели такового нет, создать воплощение Света своими силами, i.e. кустарно. Разбить в молитве лбы, если понадобится. Принести в жертву сто жирных бухарей, трупоедов и курящиков. Всё, что угодно. Люблю тебя, goodnight!»
— Грёбаный свет! — вырвалось у девушки. — Ой! — добавила она, услышав возмущённый голос бабушки из коридора, и засмеялась.
Руглов же, взяв ноутбук под мышку, поспешно удалился к себе в комнату, где предался размышлениям.
Из-за окна слышался звонкий голосок парнишки, раздававшего бесплатные газеты с рекламой:
— Спешите приобрести дом со скидкой 24 % до Конца Света!..
Мимо паренька проходил Мартын. Он пил из горла бутылки «третью Балтику». Не сбавляя шага, Мартын подошёл и ударил раздававшего парнишку по голове кулаком. Тот упал. Мужчина пнул его, затем бросил, подняв вверх указательный палец:
— Суки, не сметь спекулировать на божественном!..
Его поддержал какой-то прохожий в пальто:
— Так его! Пусть знает...
Мартын плюнул и пошёл себе дальше. Парень встал, осмотрелся. Потерев нос и посмотрев на свою руку, увидел кровь. Бросил взгляд на кипу упавших газет, сплюнул туда и ушёл.
Глава 5
Министр транспорта — Игорь Полтергирин — с гордостью объявил собравшимся, что очередное заседание министерства, на котором планировалось обсудить модернизацию контроля проезда на городском транспорте и новые тарифы, посетил сам президент Ашот Гамзадович Задовадзе. Бурная стоячая авация, как сосчитал незаметно поглядывавший на часы мобильника Агент 666, длилась почти ровно пять минут. Рекорд был поставлен здесь и сейчас, в этом казённом здании министерства, нахождение в котором придётся теперь выносить volens nolens по долгу службы в течение некоторого времени. Ничего, всё могло быть и хуже...
Заседание открылось самым стандартным для конца года образом. На повестке дня стояло: решить, спокойно всё взвесив, насколько стоит поднять тарифы на проезд, прежде всего, в московском городском наземном пассажирском транспорте и в метрополитене. Некий компромисс между Рублёвскими дачами министерства и хрущобами московских пролов позиционировался как вечный ориентир, к которому стремились на словах год за годом, и который, как Нагорная проповедь для верующего христианина, оставался всегда голословным. То, что тарифы нужно повышать, не подлежало сомнению ни для кого из присутствовавших в зале. Обсуждались лишь размеры процентного скачка, и здесь уже имелись небольшие разногласия. Ортодоксы-импотенты министерства, из которых как будто ни один не желал замечать грозно светящиеся за окнами небесные письмена, стояли за либеральный подход к увеличению тарификации, ратуая, таким образом, за оральную стимуляцию клитора инфляции или желая благородно отлизать в «69», засунув заодно уж в кобылью пасть свой вислый хрен (скачок тарифов всего процентов на 15 или 25 соответственно). Молодое поколение выступило с более радикальным предложением повысить цены сразу в полтора раза; им хотелось сразу же войти в тугой кобылий инфляционный анус без мыла и начать осуществлять фрикции, заставив животину пуститься скачкообразным асимметричным аллюром. У молодёжи были все шансы на победу, но почему-то один очкасто-бородато-либеральный ортодокс спорил в этот раз особенно рьяно, лишь вызывая снисходительный смех своих же сторонников.
Раковая дебатная опухоль даже протянула, будто тентакли, свои метастазы до обеда, что вышло уже за все допустимые рамки, и охрана президента многозначительно кивала самому в сторону либородочкарика, в то время как Агент, вполне лояльно настроенный изначально и не желавший вмешиваться в обсуждение на уровне мысленного контроля чужого поведения, внезапно осознал, до какой степени вся эта отчасти ещё «совковая», отчасти уже по-волчьи модернизированная быдлота ему обрыдла...
Тут уже Ашот не удержался и применил свою силу на полную: так как все присутствующие, включая потного от стараний, подсказанных запоздало проснувшейся совестью, либородочкарика на досуге время от времени прикладывались к бутылочке «Т-водки», прилагать какие-то дополнительные усилия для мгновенного порабощения их сознаний уже не требовалось...
Огородив себя от чрезмерного внимания, Агент 666 вышел из зала заседаний, а затем и из здания министерства — без какой-либо охраны и чёткого плана действий. Ему просто хотелось погулять. Он даже не поехал на машине...
Агент садился в автобус, чтобы доехать до метро, и наводил несложное заклятие неузнавания, а между тем, в зале заседаний полным ходом шло обсуждение принятия усовершенствованной системы контроля оплаты проезда «АСКП-М (модернизированная)», через которую могли бы пройти только пассажиры с позитивными мыслями. ПМ-контроль планировалось пока распространить лишь на Москву, но в перспективе он должен был дорасти и до общегосударственного масштаба. Сторонники «АСКП-М» победили значительным большинством голосов. Производство пробных образцов планировалось наладить уже в текущем месяце.
...Ашот, Агент тёмных сил, уходил в свет. Номер Трижды Шесть посмотрел на небо. Запущенный им же самим дьявольский механизм обещал, что всё закончится через «1827 часов 05 минут». Было самое время развлекаться.
Первым пунктом в программе развлечений стояло посещение прошлой курьерской работы, память о которой перешла «по наследству» от Марка.
Легко наведя сложный double-морок «инкогнито+братуха» на давно подчинившееся зову тьмы сознание «минетжира», Ашот получил желаемое: «доставку». Холодный кроваво-красный десерт мести за неудачи прошлого воплощения... Звучало вполне завораживающе.
С лицом, замотанным до половины шарфом, как будто он был вышедшим на охоту на Манеже футбольным хулиганом, Агент быстро добрался до места.
Получатель, громадный мужик с бритым черепом, поинтересовался у доставившего заказ:
— Как говорил Семён Давыдов, «Это что ещё за фак?!» Что там у вас?
— Меня просто попросили вам это передать, — объяснил ситуацию Агент.
Мужик резюмировал с презрением:
— Ваше дело телячье, понятно. Вам сказали, вы и мычите.
После этих слов у мужика от внезапно подскочившего внутреннего давления или ещё каких-то причин взорвались разом и голова, и половой член. Повалил дым.
— Ага. И дубы валим... — подтвердил президент.
...Далее Агент решил отправиться на место собраний городских неформалов, где, впрочем, в поисках «вписки» всегда также околачивалось какое-то количество заезжей молодёжи из других городов. Агент 666 же хотел найти не «вписку» или прописку, а готическую или металлическую «киску».
По пути от покойного «дуба» до метро, который пролегал через парк, Задовадзе пережил очередное приключение. За Агентом увязались собаки. Сердобольные москвичи построили в парке конуру для бездомных четвероногих животных, и они (на тот момент там находились Бим, Мамка и другие, всего восемь собак) на свою беду решили, что президент покушается на их территорию... Одна сучка как-то по-особенному ретиво лаяла и долго преследовала Агента. Ночью конура сама собой сгорела.
На «Чистых» Агент познакомился с девушкой по имени Марта, переводчицей с испанского языка, после чего вместе они поехали к подружке и секс-партнёрше Марты Нате. Если Марта была высокой пышногрудой брюнеткой довольно крупных габаритов, то Ната, наоборот, оказалась худенькой, стройненькой светловолосой атомной электростанцией.
Агент долго пытался сделать выбор, в результате решив не заморачиваться по этому поводу и просто joder (так будет «трахнуть» на испанском, объяснила Марта, как будто он сам не знал) двух девушек. Но не сразу обеих, нет: сначала одну лишь малышку.
Главное в этом деле — начать, преодолев ложный, сформированный условностями и всяческими приличиями стыд. Агент начал — и тут уже понеслось. Замелькали, закрутились фантасмагоричные иеронимобосховские картины и образы.
Через часы секса Ната почувствовала, что устала, и они с Мартой отошли до ванны.
— Я буду очень расстроена, если это кончится ничем! — произнесла крошка первым делом, вернувшись.
— Не кончится, — ответил Агент, глянув на свой возбуждённый член и, вроде бы, не так поняв её.
— Ты так долго не кончаешь... Мне становится всё интереснее! — прокомментировала половой акт, шедший полным ходом, бывалая Марта. Сама Марта, обладательница пары сильных рук, вскоре стала активно помогать процессу совокупления, на что Задовадзе резонно заметил:
— Ты меня ей ебёшь...
Тело Вила, хоть и обновлённое гениталиями Василия Нашитенко, занималось сексом впервые после долгого сна — возможно, именно по этой причине Агент 666 и не мог кончить.
Марта целовала грудь Ашота, на котором верхом сидела Ната.
— M;s abajo, — попросил Агент.
По ходу дела дамочки пили абсент. Агент 666 принял дозу напитка изо рта Марты, и жидкость обожгла его горло и носоглотку. Он попросил хлеба.
Ната принесла батон и нож. Нож также послужил для удовольствия: Агент прислонил его к горлу Марты, и ей сразу захотелось много целоваться.
Между тем, на кровать пролезли странные белые мышки Наты.
— Твои мыши, педерасты, ко мне в яйца лезут… — поразился Агент.
Ногами шутки ради Агент 666 захватил и плотно прижал к кровати Нату:
— Это моя рабыня для секса. Парни, выебите её жёстко!
— Не надо жёстко...
Ашот обратился к полной партнёрше:
— Трахни её жёстко!
— Нет! — взмолилась несчастная жертва...
После этого абсент лили на грудь президента (который, в свою очередь, не переставая наводил морок, дабы не быть узнанным), и девушки лизали его; обе они при этом обнимали и ласкали частично молодое мужское тело. Ната призналась даже, что ревнует к лежащей справа от Агента Марте (сама Ната уже вновь восседала амазонкой).
Агент пошутил, повернувшись ко второй даме:
— Был бы у меня член на локте, я б и тебе мог в рот вставить.
Марта ответила шутливой пощёчиной, вымолвив:
— Да твой дискурс яйца выебенного не стоит!
— Торс охуительный! Жаль, шрамов много, — вынуждена была признать всё ж переводчица. — Сколько у тебя было девушек?
— В смысле, со сколькими спал?
— Да.
— Пять. Точнее, с вами уже семь. Оральный и бесконтактный секс я не считаю, — Агент суммировал сексуальный опыт прошлого воплощения Вила, Марка и педераста Васи.
Марте Агент всунул между грудей, чистосердечно сознавшись, что сделать так пришло ему в голову ещё на «Чистых». Если бы Агент обладал всей памятью Марка, в числе прочего ему вспомнились бы ругловские строки:
«Твои упругие груди,
Отчаявшиеся или отчаянные».
Тем временем, Ната сделала Ашоту анальный массаж. Она удивлялась, что тот не против, когда ему ласкают простату:
— Где ещё сейчас такого парня найдёшь?..
Сначала, переходя к генитальному сексу с Мартой, Агент просто побился своим членом о трусы подруги. Она удивилась:
— Тебе всё равно нравится?
Когда Агент начал входить по-настоящему, он был приятно удивлён небольшими размерами Мартиной «киски». Сама Марта чрезвычайно нежно ворковала под ним.
Правда, когда Марта стала сжимать и разжимать его член мышцами влагалища, сказав: «Смотри, как я умею!», то Агент объяснил: «Не думай, что ты одна так умеешь...»
Во время секса Ашот открыл, что Дух оплодотворяет Вселенную. Так зарождается жизнь… Он сообщил о своём открытии партнёршам.
— Ага, но при этом не надо забывать, что наше тело — это прежде всего инструмент нашего духа. Впрочем, верно и обратное утверждение. Сам дух вездесущ, он и есть Бог, и одновременно, перефразируя Сократа, можно сказать, что всё, что можно знать о Боге — это то, что о нём ничего нельзя знать. Ум при этом — всего лишь инструмент тела, а инструменты не предназначены для того, чтобы воспринимать работающего ими, — ошарашила всех Ната. Возможно, из-за неё Ашот так и не кончил, и его член просто опал на полшестого часов через пять с половиной — шесть. Предложение Марты продолжить делать дело хоть как-то было подхвачено Ашотом с завидным энтузиазмом:
— Я с удовольствием тебе отлижу!
...Пришла пора уходить, вот-вот должны были приехать родители Наты.
Во время двойного секса с горячей донной и атомной электростанцией выделилось столько энергии, что на утро даже прогремело два взрыва в метро, которые, как это и водится, одни приписали исламским сепаратистам, а другие — ФСБ...
Глава 6
«Зигмунд Фрейд открыл, что на „ошибочные действия“ человек программирует сам себя. В наше время стало достоверно известно, что, помимо этого, человек программирует и окружающий мир. Мир не может кончиться без большого числа стремящихся к этому воль. Будь я писателем, никогда не написал бы о конце света. Сколько было в мировой литературе катастроф предсказано! Если вдруг, хоть бы даже и на первое апреля, по всем каналам с серьёзным видом покажут реальный армагеддон, то наутро никто не проснётся...» — размышлял Руглов, сидя на кресле в гостиной Кристины Германовны с ноутом на подставке. Маргарита, наплевав на все армагеддоны, как всегда, ушла на работу, а сама хозяйка квартиры только что вернулась с почты, где, как будто бы она до сих пор жила в прошлом веке, получала пенсию.
Руглов копался в Сети в поисках жизненно необходимого пророка-спасителя-искупителя. Только что он забраковал, как и сотню кандидатур до него, очередную аватару Сай-бабы. Вряд ли этот гуру сможет столько пепла наваять, чтоб цифровые небеса закрыть совсем. Неужели самим что-то делать придётся? Похоже на то...
Периодически Павел поглядывал и на плазменный экран, куда неотрывно была устремлена пара выцветших старческих глаз хозяйки квартиры. Сейчас там шёл мерзко визжащий рекламный блок, не замечать который было чертовски трудно. Руглов рад был бы уйти в другую комнату, но, как назло, допотопный проводной и-нет имелся только в гостиной.
...Камера показывает бомжа в ватнике, лежащего на боку в подземном переходе. Внезапно берётся крупный план с шумом подбегающих ног в тяжёлых ботинках. Начинается приготовление «котлеты из бомжатины»: град пинков настигает голову, грудь и живот бедолаги. Слышится симфония из ударов, пыхтения бьющих и стонов избиваемого. Снова крупный план: почерневшее мгновенно око, удаляемый зуб...
Вскоре звучит полицейский свисток. Показаны две пары бегущих всё в той же обуви ног, две пары пентовских сапог вдогонку.
На экране — слоган: «Гриндерс. Быстрая сила!»
Реклама кончилась, и продолжился показ отечественного художественного фильма-«боевика» «Понты на ровном месте».
Пока герои почём зря мутузили друг друга под жадным взором Кристины Германовны, Павел просчитывал остававшиеся возможности, стараясь учесть каждую мелочь в условиях подкрадывавшегося цейтнота: на «роковых часах» (так прозвали в народе небесный таймер конца света) оставалось всего лишь 1808 часов 55 минут. Кто виноват? Что делать? Кто сходит мне за соком?.. В усталом мозгу роились вопросы разной степени важности.
Прежде всего, необходимо было придумать хоть какой-то план действий по спасению мира. Эгрегор-клон? Чересчур масштабно, тут вам не Голый Блуд. Библейская ветхозаветная методика остановки времени? Убеждения помешают к ней обратиться... А может?.. Должны же существовать хоть где-нибудь на Земле хранители тайного сакрального знания из Древней Греции, Вавилона, Египта... Из Атлантиды, в конце концов!
Боевик закончился; наши победили. По либеральному накануне столь важного события тиви стали показывать профашистскую комедию «Брей гада!». На экране герои с обритыми головами вещали:
— Блондинки или брюнетки? По цвету волос женщин выбирают только эмбецилы в последней стадии своей болезни.
— Знаешь, что такое «Живые помочи»? нет?.. Да это же скинхеды!
Павел так увлёкся охватившей его внезапно идеей, что перестал замечать что-либо вокруг себя, и теперь активно штурмовал «поисковики» Сети, надеясь наткнуться хоть на какой-либо след силы, способной помочь.
По телеку передавали интервью с дважды экс-президентом Путиным.
— Пред лицом грядущего совсем скоро конца света стало модно давать оценку началу правления президента нашей страны Ашота Задовадзе.
— Люди пьющие и курящие управляемы. Почему я против власти большинства? Большинство пьёт и курит. Делающие это по своей воле — монстры ада, а по слабости духа — слизь подсапожная. Мне главное, чтоб президент не пил и не курил. А такой у нас и есть сейчас...
Руглов тем временем нашёл. Причём, нашёл самую аутентичную Атлантиду, какую можно было найти в и-нете. Подводная база в Атлантическом океане, объединявшая самых авторитетных представителей науки и оккультизма со всего мира, сама недвусмысленно приглашала его, Павла Руглова, срочно приехать к ним для сотрудничества — об этом прямо сообщалось в объявлении, размещённом на главной странице их сайта. Они даже не сочли нужным утаивать некоторое отношение рода их деятельности к мистике, оказавшейся уже, как и религия, под запретом почти повсеместно. Описание внешности и прочие заявленные данные с его собственными совпадали полностью. На всякий случай, чтоб не было лишних сомнений, внизу стояло пояснение, что найти именно его помогла верховная жрица тайного культа атлантов. Помимо всего этого, Павла просили как можно скорее посетить свой базовый аккаунт скайпа для начала общения. Если они узнали его, решил Руглов, какие либо ещё доказательства их могущества уже не нужны.
Глава 7
Руглов включил скайп, залогинившись как “Ruglik_Jr”, и увидел, что некая “Oliria” запросила авторизацию. Добавив её в «список контактов», Павел обратил внимание, что она сейчас «онлайн».
Женщина, назвавшись Олирией Нупко, верховной жрицей тайного культа атлантов, хранительницей древних знаний жриц Атлантиды, объяснила, что общение будет проходить по защищённому многоступенчатой системой защиты от любых спецслужб каналу, после чего спросила: «Как назывался вуз, где был деканом ваш дед?» Павел понял: даме нужно было убедиться в том, что он и есть Павел Руглов. Это означало, что сама Олирия — хотя и могущественное, но всё же не всесильное существо. Скорость ругловского ответа показалась ей убедительной, и она предложила для удобства, если есть микрофон или «вэбка», общаться через них. К счастью, Кристина Германовна ушла к соседке, и неугомонный «стахановец»-зомбоящик, находившийся сейчас в спячке, уже не смог бы воспрепятствовать беседе. Камера и микрофон были встроены в бук, языкового барьера не было («современный русский должен знать английский не хуже среднего американца!» — считал Павел), так что не было и причин отказывать верховной жрице.
Когда Руглов нажал на «видеозвонок», перед ним возникло очевидно немолодое, но хранящее на себе в примерно равной пропорции как явные следы достижений в области пластической хирургии, так и остатки былой естественной красоты, лицо, а также бюст, относительно которого справедливость вышесказанного проверить было труднее. Камера Олирии была достаточно качественной, что позволило разглядеть как длинноволосую с проседью брюнетку с глазами небесной голубизны, словно смотрящими из глубин океана времени, так и глубины Атлантического океана за её спиной с высившимися будто груди Олирии каменными глыбами — остатками культуры недавно откопанного под базальтовыми маскировочными пластами описанного Платоном по искажённым слухам затонувшего архипелага. Глыбы, всего два месяца как отрытые, уже были покрыты мириадами креветок, и они, подобно пчёлам в улье, укрывали собой от посторонних глаз облюбованное ими место. Прочитавший информацию на сайте Руглов уже знал, почему креветкам прощалось столь бесцеремонное поведение по отношению к бесценным памятникам: сейчас, как никогда прежде на Земле, ценность того, что снаружи, не шла ни в какое сравнение с ценностью того, что внутри. Деталей, впрочем, он ещё не знал.
Мощность сигнала Сети, позволявшая поддерживать связь между Москвой и атлантическим дном, согласно информации с сайта, где-то между юго-западом Пиренейского полуострова и западным побережьем Марокко, завораживала; Руглов захотел спросить, каким провайдером они пользуются, но постеснялся так начинать разговор, а потом попросту забыл.
Пока они молча изучали друг друга, возле рта Олирии возникла рука с бокалом, по видимости, какого-то красного вина. Руглов непроизвольно поморщился, что не ускользнуло от проницательного взора верховной жрицы. Низким голосом она произнесла на великолепном русском, практически без акцента:
— Да, я знаю: вы — непримиримый противник любого, сколь угодно слабого алкоголя. Мол, нейроны, слипающиеся в грозди пропорционально выпитому и выделяемые при мочеиспускании... Но, дорогой мой, ведь вредно не только пить, но и вообще жить: от этого даже умирают иногда.
Павел поклонился жрице:
— Прежде всего, отмечу ваше великолепное владение нашим языком...
— Мне ли, Павел, не знать родного языка Елены Петровны и Валерия Яковлевича, который столь проницательно говорил: «Если бы Платону было нужно измыслить остров Атлантиду исключительно для изображения фантастической страны с идеальным государственным устройством, не было никакой надобности придумывать, кроме самого острова, ещё какой-то западный материк. Явно, что описание составлено не одной игрой воображения, но на основании определённых данных»... — процитировала Олирия наизусть Брюсова.
Павел, ещё разок поклонившись, ответил:
— Что же до вашего высказывания о вреде жизни, то, к глубочайшему моему сожалению, вынужден заявить: я в корне не согласен с ходом ваших мыслей. Ведь, сами посудите, только полный кретин, родившись без мизинца, стал бы от горя засовывать под пресс и все остальные пальцы, горя желанием утрированно усугубить несовершенства мироздания. Что с того, что все люди смертны? Протез на мизинце мог бы стать эрзацем, который примирил бы нашего беспалого малыша с реальностью. Остальное тогда зависело бы от его собственной мотивированности и личных качеств.
Нупко, не двигаясь, с остановившимся на полпути ко рту бокалом, некоторое время молча буравила Павла глазами. Затем, передумав пить, убрала руку за границу фокуса камеры и, судя по звуку, поставила вино на стол. Вздохнула. Лицо её на глазах преобразилось, приобретя деловой собранный вид.
— Верны себе, как всегда... Ближе к делу. У вас есть час на сборы. Через это время к вашему подъезду подкатит синее авто, марка пока не уточняется. Водитель — надёжный человек, у него будут все нужные вам документы. Ваш пароль: «Срединная Долина», его отзыв: «Главная Цепь. Николай Феодосьевич Жиров жив форева!». Он отвезёт вас в аэропорт «Домодедово», где вы сядете на наш гибридный самолёт-подводную лодку, который уже прибыл туда, чтобы полететь вместо стандартного рейсового “Airbus A2040” в Барселону. Все билеты на тот пассажирский рейс куплены нами, да и настоящим лётчикам и их боссам хорошо заплачено через счета ЮНЕСКО. Таким образом, сперва, дабы не вызывать лишних вопросов, в Барселону полетите и вы...
— Та-ак, — медленно проговорил Павел. — И какие у меня в Испании дела? Я ж всё ж не дож!..
— Угадайте с трёх раз. Даю подсказку. Просто посмотрите на небо за окном!
Руглов против воли повернул голову. Оставалось всего 1803 часа 25 минут.
— Да, именно это. Конечно, разруливать напряг с гибелью планеты вы будете не в самом воспетом великим дуэтом городе, но оттуда вы попадёте уже непосредственно на базу. Прилетев в аэропорт «Эль-Прат», самолёт-гибрид покончит с формальной частью. После этого он переместится в порт и перестроится в подлодку. В аэропорту вас будет ждать гид, мой племянник Рауль; я дам номер, по которому вы с ним свяжетесь. Вместе с ним прямо от аэропорта вы поедете в метро по линии L9, самой длинной, кстати, в Европе, и доберётесь до города. В городе же автобус Port Bus добросит вас до морского порта. Самолёт-гибрид доставит вас сюда, на подводную базу за Геркулесовыми столпами. С современным уровнем развития техники всё это не займёт уйму времени. Если не будет форс-мажора, мы увидимся где-то в 1698 часов плюс-минус час. Мои карты Таро говорят мне, что форс-мажора не будет, а эти карты не могут врать...
— Надеюсь, мы будем делать на базе дело. Даже перед лицом неминуемой гибели пить, — он кивнул на бокал, уже вернувшийся в руку верховной жрицы тайного культа атлантов, — я не буду. И предупреждаю вас: у меня есть девушка!
— Рада и за вас и за неё. А мне, по традиции верховных жриц культа, которых отбирают с младенчества, не дано узнать плотской любви... Но не будем о грустном. «Затонувшая» некогда Атлантида — скрывавшийся до недавнего времени под илом космический корабль, к которому пристыкована наша объединённая база учёных и скрывающихся от запрета властей оккультистов. Я — единственная в мире хранительница знания языка атлантов, и я прочла имя на орихалковой стеле, которая стоит до сих пор внутри храма Посейдона. Впрочем, не только имя Павла Руглова, но и подробное его описание... Вы — едиственный человек в мире, кто сможет отдавать приказания технике атлантов. Даже я не могу этого. Вы, Павел, полетите к Полярной звезде, как по традиции называют ; Малой Медведицы. Полярная звезда, представляющая собой на самом деле тройную звёздную систему, интересует нас лишь в части Полярной Ab — карликового компаньона центральной звезды A. Карты атлантов должны будут безошибочно сориентировать вас, как добраться до родины наших древних гостей.
— И как же я буду управлять космическим кораблём? — с усмешкой и издевкой в голосе спросил Руглов.
— Вам не придётся. Имеющиеся в памяти корабля самомоделирующиеся обновляющиеся звёздные карты зададут направление, и корабль автоматически проложит курс. Языкового барьера, надеюсь, не возникнет, ведь тот язык, на котором говорили атланты до Большого Погружения, когда последние из работавших на Земле полностью слились с нами и замаскировали свой транспорт, существовал к тому времени без кардинальных изменений всюду на их родной планете уже пятьдесят тысяч лет! Я дам вам с собой программу-переводчик с русского на атлантский и vice versa, которую составила специально для вас ещё пару лет назад. Я очень предусмотрительна. Только атланты могут помочь землянам избежать конца света.
...Расположившись как можно удобнее на своём месте в первом классе самолёта, внешне выглядевшего, как обычный пассажирский “Airbus A2040”, и летевшего также в Барселону, Павел позволил себе впервые за последние сутки, полные напряжения, расслабиться.
Пока летели, Руглов как раз успел прочитать в электронной книге новый рассказ главаря всех буддийских пролетарских писателей Виктора Олеговича Пелевина, скачанный накануне с сайта «Столп.ру»:
«„Путь ради кала“
Я родился. Знать бы заранее, сколько это вызовет переживаний и с каким стрессом будет связано; сколько отрицательных эмоций предстоит мне пережить в процессе появления на свет — не стоило бы и связываться. Посудите сами: с неимоверным усилием раздвигаешь кряхтящие створы; воюешь за каждый миллиметр, будто ты под Курском в середине прошлого столетия; едва лишь обретя наконец себя, вдруг без предупреждения бултыхаешься в воду. В общем, слабонервным просьба, как говорится, покинуть зал... Но вот — главные передряги остались позади, можно временно успокоиться. Какое-то время я пребывал в полной гармонии самопознанности в небольшой луже, которая поначалу показалась мне всей Вселенной; миром в чём-то даже приятным, но, однако, почему-то в дрожь бросало при одной мысли о вечном пребывании тут. Между тем, мне всё чаще казалось, что к тому всё и идёт. Мама, по-быстрому роди меня обратно, если только это технически возможно!.. Но, к счастью, природа мудра, и, как всегда, когда нас охватывает отчаяние, она шлёт ту или иную благую весточку.
Моя пришла ко мне в виде упавшего с неба бархатного одеяльца. Под ним было очень удобно лежать. Впрочем, едва я позволил себе немного расслабиться, как тут-то и началось самое кардинальное...
Не знаю, сколько прошло исторических эпох: века или всего лишь одно мгновение, но я внезапно понял, что во Вселенной грядут перемены. Знак свыше помог мне осознать это в полной мере: в тишине, царившей с доисторических времён, возник шум. Этот шум сулил что-то новое, страшное или желанное, таинственно-манящее...
Когда хлынул небесный поток, я впервые потерял свой влажный покой самоуглублённой самодостаточности. Спокойное досель в незыблемости самотождественное «Я» перестало быть просто «мной»: единая некогда личность впитала в себя молекулы нового вещества, чтобы перерасти в более совершенную форму. Так я научился плавать... Точнее — плыть, ибо курс выбирал, увы, не сам я, но тот поток, который принял меня в себя. Этот поток не имел никакого отношения, откуда-то во мне жило это знание, к высшему существу, породившему меня. Последнее обстоятельство поначалу немало смущало, однако я, довольно скоро свыкшись с новой фиктивной свободой, научился играть в «растворялку». Суть игры была проста: я посылал разным своим составным частям мысленный приказ слиться с потоком до полной потери идентичности, а затем отстранённо наблюдал, будто и правда со стороны, как поток по спиралям и изгибам проносит безвольное тело. Поначалу было весело просыпаться и сравнивать ощущения в «растворялке» с привычными, «нормальными», но со временем я настолько свыкся с игрой, что это стало угрожать мне потерей идентичности навсегда.
Сколько я плыл, несомый потоком времени? Бог меня знает. Однообразие, впрочем, не угнетало. Хотя окромя воды, которая содержала мои же частицы, и холодных склизких стен, призванных ограничивать мой кругозор, вокруг ничего не было, от недостатка острых ощущений я не страдал: меня питали иллюзии. Несмотря на то, что суть окружавшей меня воды, с которой я периодически себя отождествлял, не менялась (правда, иногда слегка разнились температуры), наше единение сопровождалось одним побочным эффектом: я видел различные сны. Сны могли быть о чём угодно, они доставляли спектр эмоций и переживаний от паники и ужаса до хохота и оргазменных конвульсий. Сны обладали интенсивностью яви, и лишь верность старым привычкам мешала провести революцию в сознании, начав считать явью именно мои сны.
...Так всё и продолжалось до того самого дня, когда я увидел свет в конце туннеля.
Из тех крох информации, которые мне удавалось почерпнуть во снах, я уже знал, что этот свет означает конец. Самым забавным в моей ситуации было то, что хотя я чрезвычайно чётко видел, где очерчена финишная линия моего пути, я не смог бы даже на тысячную долю секунды задержать своё продвижение вникуда. И когда настал момент единения с Абсолютом, то я лишь...»
Стали заходить на посадку.
Руглов убрал девайс, отметив вновь уменьшавшиеся в размерах цифры на небе и тот факт, что Виктор Олегович, как всегда, мастерски передаёт дух и самую суть ситуации в стране и мире. Павел хоть и не успел дочитать рассказа, но уже начал понимать, почему его так активно обсуждали в блудосфере. Руглов сошёл вниз по трапу и набрал номер. Один-единственный встречавший парень полез за мобилой, и Руглов, безошибочно вычислив гида, радостно бросил в трубку:
— Hi there!
— Greetings to Muscovites! — складывая «раскладушку» новейшей модификации, весело прокричал уже без её посредничества долговязый симпатичный Рауль. Когда они чуть отошли, испанец вручил москвичу лучемёт. Приказ тётки...
Всю дорогу трепались по-английски. Рауль, сокрушавшийся, что у него не было возможности показать гостю свой родной край во всей красе, пытался компенсировать сей досадный факт виртуальной заменой: показывал на своём ноуте фотографии и видео, рассказывая обо всём подряд не хуже профессионального гида. Руглов был уверен, что, если судьба даст ему второй шанс побывать в Барселоне в не столь жёстких условиях, то он его не упустит, и, будь он даже один, не пропустит ни одной стоящей мелочи. Впрочем, он пообещал Раулю, что в следующий раз они всё осмотрят вместе, в том числе и достроенный в 2030-ом году крупнейший в мире по величине католический собор Саграда Фамилия, а также и город Антонио Гауди, который, решил Павел, глядя на снимки, Щусев оценил бы.
Расстались в порту почти друзьями. Павел крепко пожал загорелую сильную руку испанца, который, в отличие от своей тёти, был ещё и непьющим.
Глава 8
Висевший в сумеречном московском небе апокалиптический хронометр багрово напоминал человечеству, что в гонке за своей смертью оно вышло на финишную прямую. Шли 1600-ые часы. Лица редких прохожих были полны напряжения. Шансы быть убитыми ни за грош сейчас были велики как никогда прежде. Как маститые, так и прежде латентные головорезы вышли на тропу последней войны, подобно престарелому актёру второстепенных ролей, расчётливо бьющему режиссёра кулаком в переносицу в антракте перед последним актом последнего для него спектакля, дабы символически передать весь свой путь в одном жесте.
Нервным пентам совсем не улыбалось иметь какие-либо дела с отчаянно пьяными и обдолбанными до полностью невменяемого состояния компаниями, крушившими всё на своём пути, но зато на бомжах и беззащитных алкашах сотрудники органов отрывались по полной.
Фонари и небесные знаки выхватили из цепких лап тьмы подземный переход у метро «Царицыно». Деловитый пент выпихивал пухлолицую бомжиху с облезлой собачкой на улицу. Бездомная дама задумчиво и, казалось, философски безучастно к собственной участи вымолвила:
— Я хуже животных... Ведь это ж ****уться можно!
— Вы разве люди? Вы *** собачьи, а никак не люди! — тут же сурово отреагировал пент, и сильным толчком в грудь отпихнул женщину.
Наблюдавший за этой отвратительно-повседневной сценой из русской жизни дед-зевака, сплюнув, почти даже сочувственно бросил бомжихе:
— Вы не находите, что молоко куда вкусней, чем по роже ****юлей?..
После этого дед, известный части москвичей как «Максимыч», отбросил окурок и прошёл в метро. В вагоне совершенно не знакомые друг другу люди оживлённо беседовали, делясь наболевшим, изредка ссорясь. Кто-то выходил, кто-то входил, а кого-то выкидывали...
Дед Максимыч доехал до «Войковской», вышел и сел на трамвай.
— Осторожно! Коптевская улица! Пригнитесь во избежание возможного попадания сквозь стекло бронебойной пули, — посоветовал лишённый эмоций голос, записанный на «цифре». Нельзя сказать, чтобы эти предосторожности были лишними: в столице орудовали не только ценители рукопашного боя, но также и раздухарившиеся шайки отморозков, учащихся стрелять по движущимся мишеням. Хотя наземный транспорт был в сто раз опаснее, чем метро, кто-то наловчился даже здесь засыпать, пригнув, впрочем, голову от греха подальше...
Между тем, «подлёдная водка», как окрестил правнучку ЛПЛ Ушакова Павел Руглов (её персонал явно ничего уже не боялся с тех самых пор, как самолёт очутился под водой, и многое мог себе здесь позволить), прибыла на конечный пункт маршрута. Через шлюз Павел и второй пилот, жевавший сейчас жвачку усатый румяный Энрике, который просветил Руглова относительно техники атлантов (корабль, прозванный «ЗПЛ» поклонниками Ефремова из числа работавших на станции, раскладывал простую воду на кислород для дыхания и водород для топлива, причём, это проделывалось фантастически экономно: стакана дистиллированной воды вполне должно было хватить для полёта до планеты атлантов и даже, вероятно, на обратный путь), перешли на объединённую станцию для исследования Атлантиды, где Павел Руглов получил наконец редкостную возможность лицезреть воочию верховную жрицу и наследницу атлантов... Нупко не стала тянуть кота за ус, предпочитая, как и обещала Руглову, брать быка за рога. Время в резерве, конечно, какое-то ещё оставалось, но всё же ставки в игре были слишком высоки, чтобы позволить себе роскошь риска.
Ещё один шлюз, и люк хлопком отъединил их с Павлом от всего остального мира. Отсюда Олирия вернётся на базу, а вот вопрос о том, вернётся ли Павел когда-либо из тонущего в мрачном неземном освещении корабля атлантов на Землю, всё ещё оставался открытым. Жрица достала из сумки и протянула члену ЭНО КПК:
— Программа-переводчик уже здесь.
— Какой у неё интерфейс?
— Стандарт под “Lingvo 29”.
— О’кей, разберусь, — кивнул Руглов, принимая аппарат.
— Нет, — мотнула отрицательно головой Олирия, придержав в руке девайс. — Попробуйте перевести сразу!
Руглов недоумённо огляделся по сторонам.
— Да? И кого же мне здесь переводить?
— А чем это я вам не нравлюсь?.. — поинтересовалась Олирия кокетливо.
Павел при этих словах, внимательно оглядев верховную жрицу, вынужден был признать, что всё же, несмотря на возраст, та вполне ещё была ничего, особенно сейчас и здесь, в мистическом полумраке древнего корабля, освещённого неизвестным способом, в своём чёрном готическом платье с глубоким вырезом, на каблуках и с накрашенными алой помадой, будто небесные фатальные знаки, губами. Павел включил КПК, а Олирия, показав, как активировать нужную программу, достала из сумки небольшой свёрток.
— А это что? — удивился Павел.
— Камень с образцом языка атлантов. Уникальный экземпляр. Он содержит точные координаты Атлантиды, то есть космического корабля, внутри которого мы сейчас стоим. Программа корабля автоматически запустила его со дна океана, когда пришло время. Из всех землян прочесть эту надпись смогла одна я.
Жрица, поворачивая посолонь испещрённую знаками, в которых Руглов не понимал ни бельмеса, пирамиду, прочитала:
— Ретта-Ретта. Бротта берверотта. Вакууласси рампароломанур паножируом, Лассипаралеж. Орпо лакумав Исти. Ло пав лов. Адада.
Руглов, выключая аудиоприём на своём новом КПК, прокомментировал, мотнув головой и усмехнувшись:
— Язык синтетического строя, судя по всему?..
— Смешанного. Включите перевод, — попросила Олирия.
Механический голос из динамика озвучил на хорошем русском уже прекрасно известные Павлу координаты корабля атлантов, замаскированного в северной части Атлантического океана.
— Всё, нечего терять время! Когда я выйду, положите левую руку сюда. Правой рукой дёрнете за этот рычаг, левой ногой надавите на левую, а правой на среднюю педали. Те же манипуляции, но с правой и средней педалями, отправят корабль обратно на Землю. Снимите обувь заблаговременно — система проверит не только отпечатки ваших пальцев, но и подошв. Когда всё включите, просто лягте на магнитное ложе и наденьте шлем. Вы впадёте в креосон до самого конца полёта. Корабль отъединится от станции и всплывёт, затем полетит на планету атлантов. Когда вы прибудете на место, автоматика разбудит вас. Вам и мне пора. Пойду...
Олирия действительно собралась выходить через люк, но в последний момент вернулась и передала Павлу что-то ещё:
— Возьмите! Это дополнительный аккумулятор для КПК. А то мало ли... Да помогут вам и нам боги! Какую религию исповедуете? Если исповедуете...
— Сложно сказать... Ни одна религия не предоставляет готовых ответов: только пиар и попытки протолкнуть свой прогорклый товар. Мне пока удаётся проскользнуть между огненной Сциллой религии, водяной Харибдой атеизма и проржавевшими медными трубами солипсизма. По крайней мере, совершенно точно не верю в иудейскую мифологию. Даже пред ликом бывшего друга, ныне разбушевавшегося высоко над нами вполне себе ощутимого Антихриста. Наверное, вот в это всё, прямо гуртом, я и верю.
— Ну так пусть этот скользкий узкий проход даст вам достаточно сильный эгрегор!..
— Спасибо, вашими молитвами...
За жрицей закрылся люк. Павел не знал, был или не был с ним сейчас какой-либо бог рядом, но одно он знал наверняка: более одинокого человека, чем он сейчас, во всей Вселенной попросту нет...

Часть III. Фильм, фильм, фильм
Глава 1
Обитатели планеты, с которой десятки тысяч лет назад на Землю прилетели «атланты», называли свой большой дом «Аталоретта». В 192363-ем году от закапывания Бибулеи вся планета, все десять миллардов аталореттян как один ждали, или, как минимум, делали вид, что ждали исполнения одного древнего пророчества. Суть его сводилась к тому, что с одной из давно покинутых колоний аталореттян прилетит гость, и это будет означать наступление радостных для Аталоретты дней, ибо тогда они, наконец, смогут насладиться плодами цивилизации, развившейся на планете, десятки тысяч лет назад оставленной ими на начальной стадии развития. Это непременно вдохнёт новую жизнь в чахнущую аталореттскую культуру, которая веками не выходила из «нарчемата», местного аналога земного постмодернизма.
Культура, питавшаяся лишь за счёт собственных выделений, не могла решить продовольственную проблему в области духовного питания; многочисленные попытки возрождения древних традиций не приносили ожидаемых результатов, а что-либо действительно новое желанием зарождаться не горело. Культуроведы, даже рядовые аталореттяне понимали всю важность влияний извне, которые осуществятся, если справедливость слов пророчества подтвердится. Всем хотелось новых качественных произведений науки и искусства, ведь большая часть, например, новинок в мире книг годилась, в лучшем случае, на использование в качестве туалетной бумаги, да и то, лишь тогда, когда материал позволял. Ситуация в мире произведений «важнейшего», по словам Вила, искусства была ещё хуже, а за сто тысяч лет классика приелась бы даже министру культуры.
Находились и такие деятели, которые не желали примиряться с пассивным ожиданием подарков с неба, и пытались гнуть свою линию по мере таланта и сил, невзирая на все неудачи и плотоядное хихиканье бесплодных критиков. Изредка у них и правда выходило кое-что стоящее, и именно из-за этих творцов и их бесполезных, как до поры до времени казалось, потуг на творчество жирный мальтийский крест на культуре аталореттян до сих пор так и не был поставлен никем. Одним из этих титанов духа был, наверное, последний «культовый» кинорежиссёр Посейдон. Этот девяностотрёхлетний, молодой ещё по меркам Аталоретты мужчина ростом под два метра, то есть самого среднего, носивший синюю бороду сложного плетения до пупа и малиновые дреды до тощего зада, специализировался на фильмах исторической тематики. То были не модные три столетия назад и уже набившие оскомину 4-D картины, ренессанс которых который год безуспешно пыталась вызвать искусственным путём фальшивая коррумпированная клубковая пресса. Нет! Это были созданные с применением новейших технологий фильмы с эффектом девяностотрёхпроцентного присутствия, называвшиеся по-аталореттски «кинамоз», и те из числа аталореттян, что успели оценить трейлеры готовящегося фильма, которые были выложены на официальной «клубковой нитке» «Посейдонфильма» (режиссёр являлся одновременно и главой своей студии), расположенной по адресу «посейдонкинамос.атл», остались довольны, и теперь ждали возможности насладиться конечным результатом. Бюджет снимавшейся картины был, благодаря «культовости» аталореттского режиссёра, приличным, и, на первый взгляд, ничто не омрачало безоблачного лилового неба над его упёртой головой. Однако, хотя и трудно было бы снимать более актуальную картину, чем «Поцелуй Терре на память», в год, когда должно исполниться бикультурное пророчество, Посейдон сумел-таки найти себе причины для весьма серьёзного беспокойства. Сейчас он лазил по «нитям Клубка» и искал новых кандидатов на роль Палосса. Головной болью главы «Посейдонфильма» был вопрос с исполнителем главной роли — террянином. Если роли аталореттян были распределены более или менее удачно и никаких нареканий не вызывали, то Гефисаил, игравший верховного жреца, хотя и хорош на героических ролях, да и опыта с харизмой ему не занимать, но, простите, террянин ростом в полдруалла (два с половиной метра), с классическим выговором Цукиблотта и белёсыми глазами сытого Порга!.. Хроники о таких умалчивают. А коротышки сейчас пошли уже не те, что прежде. Нет ярких индивидуальностей. Впрочем, съёмки эпизодов с Гефисаилом едва начались: ещё не поздно взять и всё переиграть по новой. Подвернись только Посейдону кто получше! Он тогда не станет выбирать вежливые выражения, но просто заплатит неустойку, и — прощай, Гефисаильчик!..
Посейдон отдал голосовой приказ:
— Все главные цукиблоттские новости за последние часы!
Менторадио заработало в голове на среднем уровне громкости. Синтезированный под приятный женский голос аудиобот залился соловьём:
— «...Ещё за пять сотен трапдруаллов до прибытия долгожданного гостя радары Центра Безопасности Аталоретты уловили его присутствие и подали сигнал: тревожно замигали красные огоньки на центральном пульте диспетчерской. Мгновенно пролистав петабайты электронной памяти, набитые каталогами межзвёздной техники за последние сотни тысяч лет, электронный мозг системы доложил доблестному недремлющему звёздному дозору: ошибки быть не могло, это сама легендарная «Атлантида» возвращалась на свою историческую родину! Гуляй, отдыхай и радуйся, Аталоретта, целых три дня! Таково распоряжение самого Верховного Электронного Правителя».
Операторы, следившие в описанный момент за мониторами в диспетчерской, помощник наблюдателя Бальдзар и главный наблюдатель Антор, уставились друг на друга расширившимися на всю радужную оболочку зрачками. Антор выразил общие мысли:
— Ну умели же вот когда-то строить, твою мать!
...Автоматика благополучно приаталореттившегося корабля разбудила Павла от креосна. Зевнув и потянувшись, он не спеша поднялся с койки. Поскольку Руглов спал в одежде, одеваться нужды не было. Эновец включил КПК, бросил взгляд на текущие дату и час, произвёл с помощью калькулятора вычисления в соответствии с сообщённой накануне отлёта дедом формулой (сам Руглов-старший был стандартным филологом, плохо умевшим считать, но у него имелось множество друзей в научном мире, в том числе и кандидатов физико-математических наук), учитывавшей Эйнштейнову теорию относительности, и сделал выводы: летели и правда недолго, но всё равно нужно торопиться, ведь до пункта программы «Армагеддон», конечной станции человечества, летящего в корзине голубого аэростата, оставалось всего около полутора тысяч земных часов. Руглов упруго потянулся, двинул «тени» с правой и с левой, потом мастерски пнул воздух перед собой. Как обычно, тело подчинялось молчаливому голосу хозяина беспрекословно. В стенке сам собою, по-видимому, от ругловских рывков, угодивших в какой-то невидимый сканер, открылся прямоугольной формы иллюминатор (который, как и стена, был сделан из не известного на Земле материала), а за ним порадовали глаз сиреневые поля незнакомых Павлу цветов планеты атлантов. Их неземной вид, будто бы из очень далёкого детского сна, завораживал гостя с Земли — планеты, если мы воспользуемся лексиконом одного из героев Достоевского, «с грязнотцой». Эновец был не прочь пойти и поваляться, вдыхая аромат этих цветов и, ни о чём не думая, уйти в среднеинтенсивную медитацию под лиловыми сводами незнакомой планеты. Застыть в нирване между мирами... Не в силах противиться более, Павел решил, что, наверняка, у него есть хотя бы пара минут до прихода местной делегации, и нужно использовать их на все сто. Руглов вообще уделял много внимания медитации в своей жизни. Ещё в детстве он, несмотря на обычную подвижность, интуитивно осваивал медитативные психотехники, погружаясь порой, если гулял один, в такие глубины самопознания через неясные ему самому каналы, что нырнуть туда вслед за ним из сверстников отважился бы один только Марк Пеленин. Руглов считал воздержание от алкоголя и никотина вкупе с медитацией гарантией длительного здорового существования в любых условиях.
Павел повторил комбинацию клавиш, которой Олирия Нупко открыла люк. Атланты чувствовали себя на Земле как дома, так что вряд ли воздух на их собственной планете будет существенно отличаться и окажется негоден для непрокуренных лёгких землянина.
Руглов совершил свой “giant leap for humanity” в одну десятую друалла, вдыхая перенасыщенный кислородом воздух всей грудью. Рассмеялся было с непривычки, но тут же вернул лицу суровый вид. Мало ли, кто наблюдает. Ощупал нож за голенищем, лучемёт Рауля за пазухой... Теперь он лежал, сокрытый с головой в чудесно пахнущих цветках, и наслаждался гармонией безмыслия. Он тоже любил опустошать чаши, только вот — по-своему... Полежав и высидев в полулотосе медитативную пятиминутку, молодой человек уселся свободнее в поле и стал ждать. Ещё через три минуты он разглядел шедшую вдали группу из двух местных жителей. Сомнений не было — аборигены шли за ним. Павел торопливо полез в карман за КПК. Встречавшие, тоже с какими-то аппаратами в руках, приблизились, и Руглов смог их хорошо рассмотреть. Здоровенные детины (каждый из подошедших был под два метра ростом; оливкового цвета лица и высокие лбы намекали на интеллект; у одного из-под фуражки торчала косая синяя чёлка) Антор и Бальдзар заговорили не на ожидавшемся пришельцем с Терры Atlantisch, а на деловитом fluent English:
— We're pleased to meet a traveler from so far beyond, and proud of the fact of being the first to see a man from Terra on our Ataloretta, and especially in Tsuciblott's outskirts! — said one of them.
— On behalf of ourselves and our planet we are promising that we would do anything possible to secure your feeling comfortable on our planet, — another one concluded.
Во время этой двойной атаки на сознание Павел переводил широко раскрытые глаза с одного на другого, потом, когда аталореттяне договорили, посмотрел на КПК, убрал его в карман и пробормотал по-русски:
— **** ж ты в ротт!..
Мужчины, очевидно, знали и русский, поскольку один из них, любезно кивнув, пробасил:
— Можно и на этом наречии!
— Как такое возможно? — поинтересовался изумлённый Павел у говорившего (это был Антор). Тот потряс своим прибором, затем показал на пристыкованную к ушной раковине суфлёр-гарнитуру, и прояснил ситуацию:
— Анализатор ваших мозговых волн. Потока мыслей и мысленных образов не расшифровывает, так как это запрещено уставом ЦБА и Второй Общегалактической Конвенцией на Миепанолиде, но лингвистические навыки субъекта считывает — не *** на хуй.
Павел сглотнул, кивнул, помолчал... Бальдзар посмотрел на товарища, тот хлопнул его по плечу, бросив на цукиблоттско-аталореттском наречии:
— Ну что стоим, пошли!
Руглов понял, что поторопился убирать устройство с программой-переводчиком. Впрочем, Бальдзар передал ему слова главного наблюдателя. От себя он добавил, что первым пунктом стоит посещение Верховного Электронного Правителя и обсуждение перспективы двусторонней Терра-Аталореттской помощи.
Руглов был рад такому раскладу, ведь он означал возможность изложить the heart of the matter местному наиавторитетнейшему лицу.
Глава 2
Следом за новыми знакомыми Павел углубился в аталореттскую чащу непривычной ему расцветки. Ни одно из растений и деревьев не напоминало земное хоть чем-нибудь; все они, по-видимому, совершенствовались в эксгибиционизме причудливых форм и то очень ярких, то мрачноватых тонов в многомиллионнолетней борьбе за выживание в лучах своей звезды. Для эновца всё это было хорошо, так как не позволяло забыть, что он тут не просто так погулять вышел. Впрочем, если в первые часы своего пребывания на Аталоретте Павел поглядывал на таймер каждые пять минут, сверяя ритм своей жизни с железным неумолимым маршем генералиссимуса Апокалипсиса, то когда они сели на поджидавший их на полянке скоростной воздушный катер, Руглов свыкся с мыслью, что повлиять на остававшееся количество было пока не в его власти. Павел решил отложить все переживания до разговора с ВЭП, кем или чем бы тот ни был в реальности.
Во время перелёта на катере (Бальдзар отвечал за управление, Руглов развалился в удобном кресле, а Антор печатал что-то на лэптопе, материализовавшемся, как показалось эновцу, прямо из воздуха) Павлу впервые пришло в голову, что, окажись Армагеддон, вопреки опасениям, сугубо планетарным, он, Павел Руглов, останется последним землянином... Эту мысль он, впрочем, старательно отгонял от себя.
— Эй, Антор! Что ты там пишешь? — полюбопытствовал террянин, отвлекшись от созерцания стоявших ровными рядами циклопических, особенно по земным меркам, строений за стеклом иллюминатора (или тем, что на планете служило для производства иллюминаторов космических кораблей и воздушных катеров — тысячелетиями эта технология, понял Руглов, не менялась).
Антор, повернув свою большую голову и привычно сдув с лица щеголеватую чёлку, охотно пояснил:
— Текст ментограммы в «Цукиблоттские новости», наше местное радио. Свежайшая информация из первых рук о прибытии террянина на Аталоретту!
— Он там штатным корреспондентом, — пояснил Бальдзар, поглядев через плечо.
— Мне всегда хотелось в Большую Летопись попасть. Вот и случай удобный представился, и Бальдзару заодно... — признался аталореттянин.
Павел высказал наблюдателю своё приятное удивление такой разносторонностью его личности. Антор смущённо ответил:
— Здесь, на Аталоретте, у каждого по несколько профессий.
— Почти прилетели! — оборвал его Бальдзар. Руглов посмотрел за окно. В сгущавшихся сумерках виднелись, видимо, административные здания, а также толпы аборигенов непосредственно возле них. Антор не упустил случая взять крупный план профиля эновца, затем вложил файл с фотографией в электронное письмо и отослал редактору «Цукиблоттских новостей».
— Следующие «главные новости» — наши! — по-русски сообщил довольный Антор, вытирая пот со лба и растворяя в эфире виртуальную клавиатуру своего «литраунка» — аталореттского лэптопа, который материализовывался из крупного красивого перстня с двумя скрещёнными волнистыми линиями — символом наблюдателей — в готовом виде, с экраном и всем необходимым. Суфлёр-гарнитура переводила с аталореттского и затем подсказывала наблюдателю, как звучат на условном «террианском-2» его же собственные мысли, после чего тот их озвучивал. Получалось неплохо, если судить по неизменно восторженной реакции террянина на их с Бальдзаром болтовню. Катер сел, группа из трёх лиц покинула его и направилась к ближайшему строению, похожему на обычный террянский КПП (впрочем, за ним невдалеке возвышалось гигантское округлое здание многокилометрового периметра, столь высокое, что его крыши было не видать, как ни задирай голову). К этому времени вокруг уже собралась весёлая толпа встречавших рослых аталореттян, которые знали, куда первым делом отправится их дорогой гость.
Некоторые особенно ярые почитатели всего земного даже вышли в модных майках с надписями «Терра — дом родной!» и «Паша, я хочу от тебя ребёнка!» (час назад Антор сообщил имя террянина; для перевода повторявшихся на атрибутике и плакатах знаков местного языка Руглов воспользовался помощью Бальдзара). Аталореттяне и Павел в темпе «джайва» — аталореттского вальса — проскользнули мимо разочарованно вздыхавших жаждавших автографов аборигенов, тянувших жадные руки. Впрочем, Руглов успел подмахнуть на ходу пару больших аталореттских грудей, бесстыдно и требовательно устремившихся на него, пока он проходил мимо.
Возле КПП, пока Антор возился с оформлением документов, Павел поинтересовался у Бальдзара:
— Моя встреча с ВЭП будет проходить в форме обычной беседы?
— Это будет торжественный обед в вашу честь.
— Обед, говорите? Но ведь, к примеру, мясо я не ем...
— Не напрягайтесь: продукты труповодства давно уже вышли из рациона аталореттян. К тому же, Большая Летопись периода нашего визита на Терру сохранила описание оптимального рациона местных жителей. Он сходен с аталореттским по составу входящих органических и неорганических компонентов, которые у нас уже давным-давно завозятся со всех уголков разумной Вселенной и синтезируются в любом количестве. Как, кстати, там сейчас на Терре живётся?
— Старушка доживает свой срок, но об этом лучше будет потом отдельно поговорить, — решил Павел. — Ваш Электронный Правитель тоже по-русски может? — озабоченно добавил он.
К разговору присоединился покончивший, наконец, с формальностями Антор; он повернулся и, окинув террянина взором с высоты своего роста, молвил:
— Правда, вам не стоит напрягаться! ВЭП бегло говорит на всех без исключения языках Вселенной, причём, как живых, так и перешедших в категорию мёртвых тысячелетия назад...
Полностью успокоенный аталореттянином, Руглов проследовал через блестевший неземным металлом турникет.
...В то же самое время Посейдон в Цукиблотте был углублён в поиски альтернативного Гефисаилу кандидата на главную «земную» роль. Пальцы режиссёра беспокойно бродили по висевшей в воздухе виртуальной клавиатуре. От этих манипуляций на виртуальном экране со спринтерской скоростью мелькали всё новые и новые актёрские лица, имена, фамилии, резюме... Пискнув, включилось задействованное голосовой командой радио. Сообщённое в свежем выпуске «Цукиблоттских новостей» прервало нервный бешеный поиск режиссёра:
— Верховный Электронный Правитель примет нашего террянского гостя Павла Руглова для обсуждения перспектив Терра-Аталореттского сотрудничества буквально через десять минут.
Посейдон материализовал движением пальцев левой руки бирку пожизненного пропуска, на котором стояли лишь три буквы: «ВЭП». Подделать такой документ было невозможно: в нём хранились данные о биопсихических показателях владельца. Посейдон и не думал, что когда-нибудь им воспользуется; документ понадобился впервые с тех пор, как он получил его из материализованных манипуляторов лично от Верховного за заслуги в деле популяризации новаторского интеллектуального кино. Дело было шесть лет назад. В дворцовой зале тогда собралось небывалое прежде количество приглашённых гостей и знаменитостей... Теперь оставалось позвонить водителю и лететь, как космический ветер.
...Единственная дорога от КПП, где у визитёров конфисковали всю технику, кроме переводческих машин и ругловского КПК, вела напрямую к величественному зданию — дворцу Верховного Электронного Правительства. Стены сложного лабиринта коридоров служили одновременно в качестве нейронов и нервных центров ВЭП. Конструкция была достаточно эргономичной, долговечной, лишённой выраженного центра и поэтому практически неуязвимой: преодолеть купол защиты и уничтожить весь дворец было единственным способом хоть как-то навредить автоматической системе социально-политического и экономического управления всепланетным государством. Троица проследовала по дороге, вдоль которой стояли одетые в парадную форму роботизированные слуги (слуги и рабы в лице аталореттян или инопланетных мыслящих существ были полностью упразднены всего лишь несколько тысячелетий назад, вскоре после тотального отказа от использования мяса живых существ в качестве продукта питания).
Когда террянин переступил порог, отовсюду его поприветствовал зычный голос Верховного Правителя (заочно про себя окрещённого эновцем «Иеговой» за поистине древнеиудейскую вездесущность и одновременную невидимость), вещавший на чистом русском без какого-либо аталореттского акцента, со «столичным», литературным аканьем:
— Добро пожаловать в мой дворец, гости дражайшие! Столы ломятся от самых изысканных яств! Блюда застыли, подобно девице красной, потупившей взор в ожидании милого, и жаждут только ваших уст! Тут есть всё, чтобы удовлетворить подлинного ценителя хорошей пищи из любого уголка разумной части Вселенной, если на его родине встречаются достаточно умные обитатели, чтобы не пожирать живых существ... Следуйте за дворецкими!
Оба наблюдателя, как и террянин, были во дворце впервые. Неразлучная уже троица углубилась в коридоры ВЭП, ведомая элегантными дворецкими из местного металла, который, как объяснил Антор, считался бы драгоценным, сохранись на Аталоретте система товарно-денежного оборота, а сейчас — всего лишь крайне редкого (то есть не такого, который нельзя было бы синтезировать в Машине Дарователя вообще, но лишь такого, чей синтез требовал больших затрат темпорально-энергетического ресурса).
...Вскоре они пришли, и роботы, изогнувшись в элегантном поклоне, раздвинули перед ними двери залы для гостей. Своим размахом по первости помещение поражало воображение даже видавших виды аталореттян, не говоря уже о Руглове: уходивший в верхние слои атмосферы свод был испещрён рисунками, передававшими строение звёздного неба в окрестностях трёх солнц Аталоретты. Размеры помещения позволяли охватить большой сектор звёздного неба, но когда Руглов попытался отыскать свою родину, то понял, что ему вовек не найти требуемое в хороводе разноцветных окружностей, и сразу же бросил бесполезные потуги.
Столов вокруг было столько, что хватило бы на всех москвичей с не зарегистрированными нигде гастарбайтерами начала двадцать первого века. Впрочем, накрыто из них было лишь несколько: встреча проходила без журналистов и посторонних, исключение было сделано лишь для пары с самого начала сопровождавших террянина наблюдателей. Но зато эти немногие столы были накрыты с поистине царским размахом! И чего-чего здесь только не было! Разве что птичьего молока, да и того лишь потому, что негласный веганский интерстеллярский кодекс запрещал доить млекопитающих птиц Пурурукбес с Альдебарана. Столы ломились от яств, глаза Руглова и аталореттян разбегались и сверкали, и изнывающий от голода желудок отдал телу в обход рассудка приказ действовать!.. Зады расселись поудобней; руки сами собой нашли приборы. Челюсти принялись за работу. По вкусовым качествам бесподобны оказались гигантские фрукты с Альдебарана, минводы с Алголя, молодая поросль водорослей с Денеба, корнеплоды с планет Ригеля. Тут даже были фрукты с Земли! ВЭП объяснил это впоследствии тем, что аталореттяне взяли образцы растений в ходе своего первого визита на Терру, как они делали на всех планетах, где бывали.
Пока гости утоляли свои вселенские веганские аппетиты, Электронный Правитель не смел их беспокоить. Но едва лишь они, наевшись, откинулись в покрытых рисунками причудливой вязи креслах, ВЭП перешёл прямо к делу:
— Я уже знаю, террянин, почему ты решил воспользоваться кораблём для перелёта. Это вызвала, как это по-русски?.. Ну да, “emergency”, — старательным «оксфордским» выговором произнёс Электронный Правитель.
Павел, дожёвывая последний сочный денебский кусочек, кивнул в неопределённую сторону, так как голос вещал отовсюду и в то же время ниоткуда, затем вопросительно уставился на Бальдзара. Тот лишь пожал плечами. Недоумение развеял сам ВЭП:
— Информацию донесли мои незримые устремлённые в пространство тентакли-анализаторы, прямые продолжения моего мозга... Итак, не то лишь одной твоей планете, не то заодно уж и ближайшим к ней обитаемым мирам грозит гибель. Это очень древнее могучее колдовство. You, как это будет по-русски?.. “definitely need help”.
— Ведь натурально! — подтвердил Руглов, вновь кивнув.
Антор и Бальдзар, впервые узнававшие о цели визита террянина, навострили уши; корреспондент «Цукиблоттских новостей» незаметно включил секретное передающее устройство, вмонтированное в форменный воротник. ВЭП тактично проигнорировал это и продолжил, зная, что отныне его слова будут мгновенно распространяться по всей Аталоретте, если не дальше:
— Твоему горю можно помочь. Но... баш на баш! Вы поможете нам, а мы — вам. Соглашайся, другого варианта у тебя всё равно уже не осталось.
Эновец сразу же посуровел. Отставив подальше охлаждаемую автоматически тарелку из-под водорослей, мрачно бросил:
— И какого рода помощь требуется?..
Глава 3
В тот самый момент, когда ВЭП закончил объяснять Павлу, что от того требуется посильно поучаствовать в культурной жизни Аталоретты, внести свой вклад в область духа и оплодотворить ноосферу террянским семенем, в залу вошёл только что прилетевший режиссёр Посейдон. ВЭП тут же представил друг другу жителей Терры и Аталоретты, после чего позволил Посейдону изложить цель своего визита. Оглядев террянина, Посейдон восторженно выдохнул: «Какой типаж!» Они поговорили о главной «террянской» роли верховного жреца земного племени Палосса, на которую ангажировали Павла. Руглов давно понял, чего от него ждали, ему лишь осталось неясным, была ли вся эта ситуация каким-то неимоверным образом спланирована и организована Верховным, или всё произошло само собой.
К концу беседы ВЭП, видимо, чтобы избавить гостей от однообразия библейской безличности, материализовал в воздухе свой собственный лик — добродушное зелёное чёрнобородое лицо террянского дальнобойщика. Руглов решился на вопрос по существу:
— Я так понял, что, пока я буду участвовать в съёмках, вы разрулите наш напряг с Армагеддоном?
— Разрулю, как это по-русски?.. Easily.
— А каким образом, if not a secret? — поинтересовался Павел и, не удержавшись, присовокупил, что ВЭП совсем даже и не по-русски сейчас сказал.
— Да? вот заговорился! — сказал правитель и подмигнул, дав понять, что «оговаривался» лишь шутки ради. Обладатель столь мощного мозга не мог заговориться. ВЭП добавил: — а по поводу Апокалипсиса... Вил и Агент 666 — оба наши политические ссыльные. Ничего нового они придумать a priori не могли.
— Отлично-отлично! — радостно потёр ладони Посейдон. — Мутим совместный проект Атлантида-Москва!
Руглов осуждающе посмотрел на Антора, но тот сделал вид, что поглощён исключительно изучением водорослей. Тогда Павел смирился с участью стать новым Брэдом Питтом, тем более, какой-никакой опыт раздачи автографов у него уже был, а голос ВЭПа звучал вполне себе убедительно...
Вскоре аудиенция закончилась, и малиноводредый Посейдон с террянином, чьё спортивное телосложение заслужило ещё один одобрительный с профессиональной позиции взор режиссёра, удалились для заключения договора и прочих формальностей в Цукиблотт.
Разумеется, в честь столь судьбоносного события для дорогого гостя с Терры были отведены лучшие апартаменты, расположенные в историческом центре. У гостиницы денно и нощно дежурила охрана, состоявшая как из официальных служителей закона, так и из числа добровольцев — поклонников и — особенно — поклонниц, уже прознавших о месте пребывания своего кумира. Когда до эновца дошли сведения об армии внизу, он понял, сколь большое значение придаётся его личности, и немало от этого смутился.
Помимо специально приготовляемой для него пищи, Павел пользовался удобством ускоренного режима ознакомления с культурой планеты за последние сотни и тысячи лет. Для этого использовалась экспресс-методика Риманшта, заключавшаяся в особом подборе материалов, транслируемых на экран выделенного эновцу лэптопа таким образом, чтобы затронуть максимум областей знания и видов искусства...
Аталореттские мастера, несмотря на вселенских масштабов несовместимость систем, быстро поняли принцип работы ОС и «железа» ругловского КПК. Это позволило им поместить туда мгновенный переводчик письменных текстов. Павел залил в память своего наладонника файл «Поцелуй Терре на память.txt». Сценарию предстояло увековечиться в истории межгалактической литературы в качестве первой аталореттской книги, прочитанной землянином.
Перенося полученный в результате перевода текст в программу для чтения, Руглов промурлыкал про себя:
— «Кантрл-эй», «кантрл-си», «кантрл-ви», и — в «Блокнот»!
С электронною книгою — полный вперёд!
После этого он углубился в изучение древнейшей и при этом подлиннейшей истории своей планеты, каковая не была доступна прежде никому на Терре за всю её многомиллионнолетнюю историю в силу невозможности взгляда «со стороны».
СЦЕНА 4. Приземление «Атланты-22».
Вид из иллюминатора: крупный план Терры. За кадром — голоса капитана Гафстора и членов экипажа.
Капитан Гафстор:
— Я полагаю, этот клиент всем хорош для колонизации!
Штурман Фаркрук:
— Даже аталореттоформировать не требуется... Кто бы что ни говорил о прогрессе, а всё же хорошо всегда иметь планетку-другую про запас!
Юнга Гольдбарв:
— Куда уж лучше!
Врач Ваканор:
— Я сразу понял, что эта красотка нам вполне подойдёт!
Капитан Гафстор:
— Думаю, скрываться не стоит: сразу сядем в районе племени.
В предрассветной мгле камера выхватывает по очереди террянские убогие жилища из дерева и травы, затем объектив наезжает на одно из них, и мы видим внутри потягивающегося со сна небритого волосатого мужчину и лицо спящей рядом с ним женщины.
Вновь вид снаружи, где корабль уже садится с шумом у посёлка на фоне красивого восхода террянского небесного светила — так называемого «Солнца»...
Затемненее. Далее — тот же мужчина, что спал в жилище (вскоре выяснится, что это верховный жрец Палосс), теперь уже в торжественном облачении, выходит встречать пришельцев в сопровождении вооружённой кольями, дубинами и луками охраны со щитами. Четырёх аталореттян, вышедших без скафандров и даже без брони, но с переводными машинами, встретила приветственная речь жреца, который уже совсем отошёл от сна.
Палосс:
— Добро пожаловать вам, дорогие гости, ежели вы прибыли с миром на своём драконе!
Указывает посохом на «Атланту-22».
Палосс:
— Наша деревня зовётся Террой...
Камера показывает ряды воинов из охраны, с каменными лицами смотрящих на группу пришельцев. Возникшую паузу нарушает, говоря в микрофон машины для перевода и с интересом слушая выходящие из неё крикливые звуки, капитан.
Гафстор:
— Спасибо, что встретили, ребята! В нашем «драконе» найдётся нечто такое, что продвинет вашу цивилизацию, пусть даже вы пока ещё и не знаете такого слова, на пару столетий вперёд.
Глава 4
На Аталоретте шли съёмки...
Сцена 9. Любовь к террянке. Разговор со жрецом.
Терряне проводят какой-то обряд. Много шума, песен и плясок. Камера переключается на беседующих чуть в стороне капитана Гафстора и верховного жреца Палосса, шум становится тише.
Палосс:
— Мы празднуем получение в дар от вашего племени величайшего знания. Теперь бороться за жизнь племени станет проще. Жаль лишь, что многие применяют железо не для возделывания земли, а для массового убийства и поедания животных...
Гафстор (уже без «карманного переводчика»):
— Поверь, жрец, это пока ещё всего лишь цветочки. В грядущие века, видимо, вы станете убивать друг друга и природу в таких масштабах, какие тебе сейчас и в кошмаре не приснятся.
Палосс:
— Но есть ли какой-нибудь иной путь? Могу ли я лишь авторитетом богов убедить большинство не есть мяса, не страдать от алчности, воздерживаться от блуда и поедания дурманящих ягод?..
Гафстор видит внезапно отделившуюся от толпы голубоглазую девушку с длинными тонкими синими косичками. Она выполняет завораживающий танец. Всё внимание присутствующих сосредоточивается на ней. Играет музыка, и она начинает красиво петь своим зычным грудным голосом, не переставая танцевать. Берётся её крупный план.
Жрец сначала просто смотрит, затем замечает, куда упал внимательный взгляд пришельца.
Палосс:
— О, вижу-вижу, кто тебя очаровал!
Девушка с косичками замечает Гафстора. Видный мужчина её заинтересовывает. Она ходит вокруг него и танцует, не переставая петь Песнь Благодарности. Допев, целует аталореттянина в щёку и весело убегает, скрываясь в толпе. Все смеются и ликуют, потрясая новыми металлическими изделиями.
Гафстор (смущённо):
— Кто она?
Палосс:
— Нравится?.. Конечно, нравится! Её зовут, в честь деревни, Террой. Она — первая невеста всего племени. Но помни, что у нас говорят...
Жрец помолчал.
Гафстор:
— И что же?
Палосс:
— Терра для Террян.
Сцена 15. Общение с главной женской героиней.
Пенеолара — актриса главной женской роли, девушки по имени Терра — оказалась наедине с Ругловым.
Пенеолара:
— Всё, что ты говоришь и делаешь — это и есть ты. Даже тогда, когда этого никто не замечает. Себя-то, может быть, ещё и обманешь, а вот бога — едва ли...
Руглов:
— Да, везде так, даже у нас на Терре. Но люди до сих пор безответственны. Наибольший вклад за последние пятьсот лет в русскую культуру и в дело обогащения русского литературного языка сделал внук негра. Какие ещё после этого у расистов могут быть вопросы?..
СЦЕНА 12. Флора и фауна.
Террянский океан, будущий Атлантический. Волна омывает прибрежные валуны. На её поверхности играют блики отражённого водой солнечного света. Волна, да и весь океан похожи на живое существо, самое могучее на Терре и самое древнее.
Два аталореттянина, одетые по местному обычаю, неспешно ведут беседу на фоне воды. Всё время разговора камера переходит с одного на другого, но фон из покрытой бликами воды не меняется.
Штурман Фаркрук (без шлема видно, что он лысоват; к его левому уху прикреплена террянская серьга из кости, подаренная Палоссом в день прибытия аталореттян на Терру):
— Хорошая планета. Темпы эволюции скорректированы, основы обработки металлов переданы, так что теперь их ждёт много тысяч лет пути движения к прогрессу... И только вперёд, назад дороги нет!
Юнга Гольдбарв (без шлема видно, что у него длинные волосы; террянская костяная серьга, прикреплённая к его правому уху лично Палоссом, снабдившим передачу горячим поцелуем в щёку, тоже никуда не делась):
— Ты что, и правда думаешь, что это движение вверх? Вчера же только два охотника не поделили черепаху...
Показывает на проползающую по берегу черепаху.
— Вот такую же точно! И один другого зарезал ножом из стали. Слышал об этом?
Штурман мрачно кивает.
Штурман Фаркрук:
— Кто ж не слышал. Это задача тысячелетий — научить их не есть мяса, не говоря о том, чтоб не резать друг дружку. Но вспомни хотя бы краткий курс истории Аталоретты. Чем мы лучше? Даже дома, на улице Великанов, где я рос, иной раз приходилось пускать в ход кулаки.
Юнга потупился. Они помолчали. Со стороны прибрежных деревьев выходит капитан и подходит к паре аталореттян.
Капитан Гафстор:
— Ребята, мы со жрецом решили кое-что. Когда будем улетать, развезём сначала племя по лучшим уголкам шарика Терры.
Юнга Гольдбарв:
— Как?
Капитан Гафстор:
— Терры. Я так назвал планету. Надо же хоть как-то мне реализовывать свои права лидера полёта...
Штурман Фаркрук:
— Эта девчёнка совсем тебе голову вскружила! А что с пророчеством?
Капитан Гафстор:
— Как и решили. Остров спрячем на дно вместе с катером. Юнга останется.
Сцена 17. Общение Павла с аталореттянами.
За общим веганским столом собрались: Павел, Посейдон, Пенеолара, Висцилпа (актёр, играющий капитана Гафстора), Донсейль (играющий юнгу Гольдбарва) и другие аталореттяне, тем или иным образом задействованные в съёмочном процессе.
Руглов:
— Хочешь знать, что такое настоящая книга? Хорошо, я расскажу тебе всё, что знаю об её главных отличительных особенностях. Настоящая книга не даст тебе готовых ответов на все вопросы, что роятся в твоей голове; этим грешит только псевдосвященное многотомье. Настоящая книга не станет утверждать данность того, что ты двигаешься в верном направлении, но и не позволит себе высокомерно увещевать, что ты сбился с пути истинного... Вместо этого порыв ветра, дующий со страниц настоящей книги, собьёт шоры с твоих очей, и ты сам уже будешь видеть, куда же ты попал и в какую сторону какая тропа отсюда ведёт. Ибо настоящая книга подобна крику души перед падением в бездну вечного небытия... Даже является этим криком. Разницы, впрочем, нет, ибо кармический камчук достанет тебя своим хвостом всегда и везде.
Посейдон:
— Мне сейчас девяносто три. Я достаточно молод. Жалею ли я, что мне не шестьдесят? Да. Но что не двадцать, не жалею. Почему? Очень просто! Где-то до «тридцатника» часто возникали ситуации, которые ставили в тупик, ибо не было достаточных опыта и знаний не только для адекватного действия или адекватной реакции, но и для объективной оценки происходивших со мной событий.
Висцилпа:
— Как говорят мудрецы, оказавшись в аду — гори.
Донсейль:
— Так говорят только тупые отморозки.
Пенеолара:
— Я утоляю жажду вдохновенья
Из чаши собственных немеркнущих страданий.
Руглов:
— Если ты пьёшь, то рискуешь и не заметить, как целое твоё состояние счастья окажется размененным по мелочам наподобие «угара» или «веселья».
Руглов предлагает Пенеоларе выпить на брудершафт сок. Они сплетаются руками, отпивают и долго целуются. Затем Павел продолжает речь.
Руглов:
— Из Большого Триумвирата в составе господ Алкоголя, Наркотика и Никотина у меня нет претензий лишь к господину Наркотику. Наркоман гибнет быстро, не успевая особенно нагадить на Земле. Курильщик же имеет время подпортить не только своё, но и, что гораздо хуже, моё здоровье, а алкаш — дурно сказаться на моих аппетите и общем эмоционально-психологическом настрое.
Посейдон включает менторадио.
Голос по менторадио:
— Похоже на то, что вся Аталоретта собралась сегодня в ожидании премьеры «Поцелуя Терре на память» у 93 %-ых кинотеатров... В чём секрет такого бешеного успеха? Мы попробовали узнать у гостя нашей планеты, по совместительству играющего в картине верховного жреца террян. Вот что нам ответил Павел:
Звучит голос эновца:
— Всем интересна история планеты, которую вы только что спасли и которая вот-вот выведет вашу культуру из зарослей нарчемата к новому свету. Ну и потом... Работать с Поси было сплошным удовольствием! Наш режиссёр знает, как заставить актёров выложиться на все сто.
Посейдон:
— Поси?..
Сцена 66. Прощание.
На прощание капитан обнимает и целует Терру.
Гафстор:
— Я должен лететь, дорогая. Жаль, что у нас не может быть ни общего ребёнка, ни общего будущего. Так пусть же хоть отголосок памяти о нашем чувстве живёт в имени. Имени твоей планеты!
На фоне титров звучит дуэт Терры и Гафстора.
Песня «Прощай!»
Гафстор:
Я улетаю и не улетаю:
В сердце с тобой навсегда.
Терра:
Сквозь судьбы иные нас световые
С тобой разделяют года.
Оба:
Прощай! Не забудь!
Пусть долог твой путь,
К тебе я вернусь,
И уйму в сердце грусть!
Терра:
Любви я не знала,
О ней лишь мечтала,
Но ты научил меня жить.
Гафстор:
В далёкой системе
Сомненья без тени
И я научился любить!
Оба:
Прощай! Не забудь!
Пусть долог твой путь,
К тебе я вернусь,
И уйму в сердце грусть!
...У «Пушкинского» кинотеатра москвичи ждали премьеры адаптированной аталоретто-земной картины. Очередь стояла от Пампуша. На её хвост из-за тонированного стекла машины какое-то время смотрел Руглов, затем поднял глаза на чистое закатное небо».
P.S. Можно добавить, что менты сцементировали отношения из рук вон плохо. Здесь многое так делается. Что сгорело, того не вернуть. Увы.