Вверх по реке горели городки. Вот теперь и их станице пришёл черёд. Царские солдаты жгли крыши куреней, подожгли деревянную церковь. Ещё только солнышко выглянуло, рассвет пошёл, туман над водой повис, а бесчинства уже начались. Фёдор Смирной со товарищи в камышах за рекой прятался со вчерашнего вечера, как прослышали, что к их станице отряд направляется. Знали они, что казаков власть не милует, в первую очередь расправу чинит, без суда и следствия: был с атаманом Кондратием за одно или не был – не спрашивает. Бунтовщики! Всю реку разорить приказано, бороду и усы брить у всех казаков дозволено и веру христианскую переменить задумано. Огнём уже выжгли не одну станицу и многих сторожилых казаков кнутом побили, губы и носы резали. Ещё три дня назад казаки воевали с петровскими солдатами, да из-за предательств и неравной силы отступили. Обидно, что не смогли отстоять свою свободу, которую они нашли на донской земле, и защитить старые казачьи традиции.
Отсюда, из камышей, Фёдору хорошо виден его курень на высоком берегу реки. Там жена Апроська - баба непорожняя (беременная) и малые детки: Мишатка и Ксенька. Своего сына Фёдор посадил верхом на коня в три года, а рубить шашкой начал учить с прошлой весны, мальцу десять лет, но «ставить руку» у Мишки уже получалось – добрый казак из него выйдет, верил в сына Фёдор Смирной. Не станет в доме хозяина, кто научит Мишку военному ремеслу, чтобы быть хорошим казаком: храбрым в бою, бережливым к товарищам своим, верным Дону-батюшке? Да и песни играть не обучен, какой же казак песен не знает «протяжных» о славе казацкой, о героях Дона? Фёдор всегда был запевалою и знал этих самых песен немало – отец научил.
И как только загорелась крыша его куреня – не выдержал Фёдор, снял чирики, рубашку, шаровары – и в воду: спасать надо семью. Товарищи его отговаривать стали от поступка такого: сам погибнешь и жену с детьми погубишь, - не слушал никого Фёдор. В исподних штанах и поплыл через реку, только шашка у пояса, к ремню пристёгнута. Крадучись вышел на берег и бегом к горящему куреню. Дверь распахнул, закричал: «Апрося, детей выводи и в камыши беги, скорее!» Помог вывести детей, потом вернулся, икону с полки-набожницы снял, жене за воротами передал. Икона Божией Матери в его семье от дедов и прадедов, ей молились каждодневно, с ней благословляли на поход военный и на брак семейный.
Его крик солдаты услышали, побежали к Фёдору со шпагами, а один фузею приготовил к стрельбе. Пока Фёдор шашкой махал и от солдат отбивался, семья в кустах прибрежных скрылась. Тут-то и радость казака накрыла: «Всё, спаслись! Солдаты в заросли не полезут - боятся засады». И в реку с разбегу бросился, понесло его по течению, тогда только и понял, что ранен в предплечье шпагой неприятельской. Утонул бы, как пить дать, да к бревну проплывавшему пристроился. Сколько его несло водою – не знает, только когда солнышко припекать голову стало, как будто очнулся от сна дурного. Понял, что на нём только шашка и осталась -исподнее водой смыло. Решил к берегу плыть, да в камышах спрятаться до темноты, а там уже что бог даст. Но не случилось. У самой мели его заметили московиты, схватили и поволокли в ближайший городок, где на майдане, в присутствии царского посланника уже шли расправы над непокорными. Здесь, на Дону, посланник уже не первый месяц пребывает и убедился в своеволии казаков. Когда свои требования к ним ужесточил, понял, что этим только усилил упорство казаков. «И всё-таки это отважный и неустрашимый народ, - думал он, а вслух такие слова говорить не стал - не было принято говорить что-либо хорошее о казаках – только «воры и разбойники».
Когда Фёдора Смирного поставили на ноги и он ладонями рук прикрыл своё срамное место, из дверей атаманского дома показались два человека: наказной атаман и длиннобудылый, в белой рубахе и расстёгнутом камзоле, в чудной шляпе на голове и с небольшими усами на бритом лице. Высокий остановился удивлённый, рассмеялся, а когда подошёл поближе и увидал, что Фёдор немного покачивается, спросил : «У казака этого рожа красная от вина? Он всё одеяние своё пропил или проиграл в карты, так?». И не дожидаясь ответа, продолжил: «Казак может пропить всё, кроме оружия, имея которое он добудет всё, что необходимо ему для существования и несения государевой службы. Посадите его на бочку из-под вина, вон она, катите её сюда». А когда Фёдора посадили голого на неё, с шашкой на поясе, высокий человек ещё раз рассмеялся и приказал, строго посмотрев на атамана: «Немедленно изготовить печать с изображением голого казака на бочке. Таковой будет печать Донского войска!». Атаман, не поспешая за шедшим в дом долговязым, попытался сказать: «Ваше величество, у нас есть печать с еленью, поражённою стрелою», но его уже никто не слушал. После подавления царской армией бунта казаки ещё долго роптали на майданах городков: «Печатью унизил государь казаков за непокорный нрав, унизил!».
Посланник приказал высечь Фёдора плетью и отпустил с богом. Казаки дали Смирному шаровары и холщовую рубаху, он с трудом облачился в одежду, чувствуя сильную боль от ударов плётки, и поплёлся к реке, где лёг на прохладный песок и пролежал так долго. О том, что было – не жалковал.
А когда садилось солнце, Фёдор стоял на коленях и молился проплывающим плотам, на которых стояли виселицы. Две сотни бунтовщиков по приказу царя в назидание оставшимся в живых были повешены и пущены на плотах вниз по течению реки. Так закончилась казачья вольница. Прощай независимость! Теперь казаки донские – на государевой службе.