«…Что ж теперь прочно на этом свете?!»
Николай Васильевич Гоголь
«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»
Эти две почтенного возраста дамы знакомы давно – всю жизнь.
Что значит «всю жизнь»? Легко сказать «всю жизнь».
Ну да. Так и есть. Жизнь время от времени сталкивает их.
Нельзя утверждать, что между ними когда-либо возникала так называемая «душевная близость».
Нет, просто их сталкивает. И они общаются.
«Выпендряла», – первое, что подумала, а точнее, вспомнила Агнесса, увидев в фойе театра свою сокурсницу.
Они не дружили никогда. Просто общались.
А по-другому с Выпендрялой никто не то, что дружить, даже разговаривать не мог – не выдерживал этого натиска самолюбования, самовлюблённости и стремления навязать себя – уникальную, всезнающую и всевидящую. В отличие от остальных простаков и недотёп.
А Агнесса была доброй душой, подбиравшей на улице бездомных щенков или котят, или однажды даже ворону. И выхаживавшей их, отогревавшей и дарившей кров, еду и душевное тепло. И много лет навещавшей и помогавшей больной престарелой коллеге, которая жила по соседству.
Так и с Выпендрялой.
С той никто и никогда не дружил в той далёкой юности. А уж теперь к старости и подавно.
И сердобольной Агнессе было жалко эгоистку-«изгойку» Выпендрялу.
Поэтому она с ней разговаривала, выслушивала, понимая, насколько той одиноко за её презрительно-высокомерной маской.
Жалко было.
Вот и всё.
Кто же знал, чем всё это может обернуться!
А какая у Выпендрялы была подача!
Никто в волейбольной команде так красиво и мощно не подавал верхней подачи! (Николай Васильевич! Нижайший поклон! Ваша незабвенная ни с чем не сравнимая бекеша всплывает в памяти автора! И никуда от неё не деться(1)!
Так вот, подача!
Выпендряла чуть приседала, согнув в коленях длинные ноги, мягко так, спокойно. Потом медленно выпрямляла их и пружинисто подпрыгивала, словно придавая себе ускорение – вместе с мячиком, который легко, мягко же и высоко уже в собственном полёте-прыжке подбрасывала вверх левой рукой, заводила для замаха правую – под углом выставив в сторону локоть и изогнувшись назад всем телом – гибкая, стройная. А потом, подавшись вперёд, быстро и резко ударяла по мячу раскрытой сильной и в тот момент похожей на стальную лопасть ладонью. И смотрела, как мяч с сокрушительной силой неотвратимо-стремительно и высоко летит через сетку. Сильная была у Выпендрялы подача, ломовАя! Красивая! Куда там такую повторить! А уж взять! Да ни «в жисть»! Попробуйте!
Придав мячу это сумасшедшее ускорение, Выпендряла с безразличным видом будто стряхивала что-то со своих длиннющих ножищ и, согнувшись в пояснице вперёд, из-под густой чёлки следила за тем, как команда соперниц пытается отразить этот натиск! Как они беспомощно мечутся и барахтаются, стремясь принять мячик и придать ему нужное направление.
Нет! Мало кому удавалось взять Выпендрялину подачу!
Да… С тех пор минуло…
Ой! Много минуло.
Да что там считать!
Страшно сказать – около полувека.
Девушки сильно изменились.
Исчезли желания играть в волейбол, прыгать, бегать и скакать. Или выставлять пусть и длинные ноги на всеобщее обозрение.
Но азарт к игре остался!
И компенсировался другими играми. Более доступными в солидном возрасте.
– Агнесска! – воскликнула стоявшая во время театрального антракта у колонны Выпендряла, отведя куда-то за плечо сине-голубой веер с райскими птицами, коим обмахивала вспотевшее в июньской вечерней духоте лицо.
Они не виделись давно. Хотя после окончания института оказались в одном городе и иногда сталкивались то в театре, то на выставке, то в транспорте, то в магазине, то просто на улице. Казалось, что судьба время от времени преднамеренно сводила их.
Выпендряла, прогуливавшаяся по фойе театра, узнала добрую душу Агнесску!
И обрадовалась!
И Агнесска обрадовалась ей!
Да и кто бы ни обрадовался возможности хоть на минутку вернуться в собственную юность душой, мыслями и воспоминаниями!
Обе дамы были к своим почтенным годам с людьми и без людей.
Обеим не хватало общения.
Обеим хотелось душевного тепла, человека, духовного родства, возможности поговорить, вспомнить, вернуться и окунуться.
С тех пор они стали встречаться и играть. Раза два в неделю.
«В волейбол? – иронично хмыкнет иной придирчивый читатель. – Это в семьдесят-то лет? Что-то автор загнул!»
Нет, они играли не в волейбол. И обе давненько не держали в руках мяча. (Ах, Николай Васильевич! До чего хорош Ваш слог! Учиться нам всем! И учиться!)
Можно ли взять на себя смелость, чтобы браться за эту тему! Кощунственно? Смешно? Разит плагиатом? Но жизнь! Жизнь сама подбрасывает сюжет. И никуда от него не деться!
Больше полугода автор сдерживал себя! Да как можно! Да стыдно! Ведь после Николая Васильевича! Как только рука на такое поднимется! И как это – выносить сор из чьей-то избы! Писать о том, что полностью передали-поведали! Готовым рассказом. Свежим, как тонко и нежно благоухающий зелёный пупырчатый и колючий нежинский огурчик, только что сорванный с грядки! Тихим и умиротворённым тёплым августовским вечером. В пологих лучах алого садящегося за вётлы у реки солнца. Рассказали классным сюжетом! Бери и записывай! И наслаждайся!
Да к тому же и напутствовали! Пиши! И не сомневайся!
Ну, да, поссорились две дамы.
Две дамы в возрасте мудрости и зрелости. Умные и интеллигентные.
Почти подруги. Пару раз в месяц навещающие Оперу. Хотя балет обеим ближе. Они, вообще, театралки.
Поссорились из-за пустяка.
Поначалу.
А потом и не из-за пустяка.
Так и всплывал в авторской голове этот миргородский «гусак», брошенный Иваном Никифоровичем Ивану Ивановичу!
И автор, испуганно вжав голову в плечи, отодвигал тетрадь и отбрасывал в сторону ручку. (Да-да! Автор, как старый ортодокс и консерватор, пишет всё ручкой и на бумаге! Никаких мониторов и клавиатур! Какая клавиатура, господа? Какие мысли могут появиться в голове, когда тыкаешь пальцами по клавишам, сидя у экрана? Только ручкой!)
Так вот. О «гусаке».
Автор боялся. Боялся этого гусака, как и вообще гусей, которых встречал в деревне летом. Это страшные существа, которых надо обходить стороной! Иначе они вытягивают вперёд (о, бесстрашный Михаил Самуэлевич Паниковский!) длинные гибкие шеи с оранжевыми клювами, машут серо-белыми крыльями и с каким-то степенным остервенением бросаются на тебя, уверенные в своих правоте и силе! Страшно! Поверьте! Душа уходит в пятки! Лучше обойти, обойти от греха этих агрессивных птиц с их похожими на плоскогубцы клювами!)
Но нет!
Тема… Тема выползла из глубин, тихонечко сидит где-то в уголке и иногда жалобно пищит, просит, ноет и умоляет оттуда. Ну, расскажи! Расскажи! Ведь ты же можешь! Что тебе, трудно, что ли? Ведь ты ж по-своему расскажешь! Ну, пусть малость перекликается.
Зато характеры какие!
Да и что в этом мире не перекликается!
Ну, попробуй!
Ах, Николай Васильевич! Простите! Простите! Автору даже имени вашего всуе произносить нельзя.
И покажите пальцем на того, кому можно!
Но автор любит вас с детства! И почти до дыр зачитал «Мёртвые души». И знает почти наизусть, с цитатами!
И плачет крупными горючими слезами, едва сдерживая рыдания, над судьбой старосветских помещиков!
И с восторгом вдохновенно подпрыгивает в антраша вместе с напомаженным Павлом Ивановичем Чичиковым, и плотоядно глотает слюнки при чтении меню разнообразных вкусных и аппетитных обедов с кулебяками, осетрами и солёными «груздочками» у хлебосольного Петра Петровича Петуха!
Позвольте? Простите за дерзость.
Простите! Низко кланяюсь. Прошу прощения.
Так вот. Разве попробовать?
Дамы играли в покер. Или в кинг. Автор не силён в этом, поскольку в принципе не любит карточных игр и никаких игр вообще.
Да и какая разница, во что они играли! Хотя для них это было важно!
Математический склад ума, серьёзный вуз, работа инженерами. От одного названия факультета, который окончили обе подруги, гуманитария-автора бросает в трепетную испуганно-трусливую дрожь. ПГС – три страшных буквы для понимающих людей. Промышленно-гражданское строительство. В голове не укладывается, что этим можно заниматься с любовью и прилежанием. А они занимались! И успешно. И по-студенчески весело расшифровывалось это название ПГС, само за себя говорило о том, кто этому учился. Чертежи, расчёты, формулы. Страшное слово «сопромат». (Почти как для студентов-медиков «гистология».)
Но. Высокий модный ныне IQ обеих дам был неоспорим. Автор низко кланяется. Сняв шляпу и даже слегка покусывая соломенный краешек её полей.
Так вот. В кинг или в покер.
Они вспомнили друг друга! В фойе театра душным и тёплым июньским вечером перед Адановым «Корсаром».
Ещё бы!
Учились ведь совсем в другом городе. Впрочем, в родном-то они потом встречались. Редко, но сталкивались.
А сейчас всплыло всё.
Молодость, свежесть, яркие ностальгические воспоминания о волейбольной площадке и студенческих забавах захватили обеих.
Они стали встречаться, гулять, звонить, ходить друг к другу в гости, в театры и на выставки.
В гостях они играли и вспоминали.
А чтобы не было пресно, играли на копеечный интерес – на мелкие монетки. Копеечный, но тем не менее!
Ингрида…
Ну, что можно сказать о человеке с юношеским прозвищем Выпендряла? Да ничего! Потому что всё уже сказано – и префиксом, и корнем, и суффиксом, и самим смыслом! А любые добавки будут казаться нудным и затянутым морализаторством. Верность, а точнее, соответствие прозвищу она сохранила до своего, увы, неюного возраста.
Во время визитов для начала дамы пили чай с принесёнными визитёршей пирожными и беседовали о жизни. Причём Выпендряла всегда сводила все разговоры к своим, как ей казалось, сокрушительным подачам, стремясь уязвить и ужалить собеседницу.
– Пойдём-ка мы с тобой послушаем «Аиду», – говаривала она, например.
– С удовольствием, – бесхитростно и охотно откликалась Агнесска.
– Я завтра возьму билеты. Там пенсионерам скидка.
– Прекрасно, – искренне радовалась Агнесска.
Но не всё было так просто, потому что Выпендряла не упускала случая подбросить перед собой мячик и подпрыгнуть.
– Ты помнишь сюжет? – строго глядя на подругу из-под оправы очков, вопрошала она.
– Нет, конечно, – отвечала честная и прямолинейная Агнесска, – я смотрела «Аиду» полвека назад. Помню, что из египетской жизни.
– А я помню всё, – запальчиво произносила и, словно занося руку для удара по мячу, насмешливо сообщала Ингрида, а потом интересовалась, – ну, хоть что-нибудь помнишь?
– Ну, – принимала правила игры Агнесска, – действие происходит в Египте, фараон задействован, вроде война какая-то, любовь, наверное, (куда же без неё!), концовка трагическая, кажется, все погибают. Имя для героини специально придумали, и оно стало потом популярным.
– И только-то! Эх, ты! – подпрыгивала Выпендряла и, изогнувшись назад, со всей силы хлопала по мячику жёсткой ладонью.
– Зато я помню, что оперу эту Верди заказали. На открытие Суэцкого канала в конце девятнадцатого века. А он и не хотел её писать, но согласился, потому что в противном случае заказ отдали бы Вагнеру, – честно озвучивала сохранённые памятью факты Агнесска.
Она никогда не брала Выпендрялиных подач, и все они, благополучно просвистев у неё над головой, беспомощно плюхались в аут.
– Да? – разочарованно и завистливо говорила Ингрида.
Мячик звонко отскакивал от пола.
Но Выпендряла не терпела поражений и принималась так дотошно и досконально-мелочно пересказывать подробности фабулы, что Агнесске становилась ясна и видна как на ладони тщательная подготовка гостьи к этой речи.
– Ты, наверное, с утра всё загуглила и прочитала, – говорила она, повторяя молодёжный сленг внука-программиста, – нельзя все эти мелочи помнить.
– Неважно, – безапелляционно-важно отвечала Выпендряла и поджимала узкие хищные губки.
Коньком её почему-то были воспоминания о поклонниках, которых у неё в жизни, по её словам, имелось несметное количество.
Любила, любила Выпендряла порассказать о том, как статный и яркий красавец картинно и образцово ухаживал за ней. Или не красавец, а высоко-высоко поставленный человек с очень впечатляющим социальным и служебным положением, или даже композитор, написавший ей песню. Выпендряла демонстрировала партитуру и пела хорошо поставленным, но местами сипнущим (годы-годы!) голосом от начала до конца всё произведение целиком, повторяя все сентиментальные «сиянья любимых глаз» и «трепетной руки прикосновенья». Агнесска вежливо пропускала мимо ушей штампы-банальности и высказывала ожидаемое от неё восхищение. Или любила Выпендряла вспомнить, как один сослуживец или просто сосед по даче делал ей сногсшибательные подарки. Или же всплывал в её голове какой-нибудь остросюжетный курортный роман где-нибудь в районе июльской Алушты или в турпоходе на августовском Селигере.
Тема эта, надо сказать, была абсолютно неинтересна Агнесске, но она терпеливо выслушивала рассказы о том, кто и что дарил Выпендряле, какие подвиги во имя её ума и красоты совершал и как звонил ей с трогательными воспоминаниями буквально на прошлой неделе.
– Вот у тебя был только муж, и ты ничего не знаешь и не понимаешь в этой жизни, – укоряла Агнесску её же порядочностью Выпендряла.
– А что же в этом плохого? – недоумённо спрашивала та, поражаясь стремлению подруги сместить ось моральных ценностей.
– Илья, например, подарил мне вот это кольцо, – выпячивала вперёд далеко уже несвежую, покрытую пигментными пятнами руку Выпендряла, – посмотри, какой камень. Это рубин.
Но ни её слова, ни демонстрация драгоценного дара не производили на Агнесску никакого впечатления.
Выпендряле же надо было поучать и менторствовать.
– Ты знаешь хотя бы, как надо чистить золото – колечки, серёжки? – с видом строгой учительницы требовательно спрашивала она.
– Ну, как? – словно ребёнка спрашивала и сердобольно откликалась Агнесска.
– Всё очень несложно и доступно для человека развитого! Стыдно не уметь! Дай мне помаду! – требовала Выпендряла, не замечая педагогического такта подруги.
– Но у меня нет помады! – оправдывающимся голосом говорила Агнесска.
– Как это? Что значит «нет помады»? Почему? – усилив интонацию к концу фразы, недоумевала Выпендряла.
– Вспомни, сколько мне лет!
– Мне столько же! И помада у меня есть, и губы я крашу! Ты – женщина и должна выглядеть в любом возрасте!
– Так зачем тебе помада? – возвращалась Агнесска к исходному пункту.
– Запоминай, – насмешливо изрекала Выпендряла, делала многозначительную мину и важно-торжественно продолжала, – надо намазать кольцо помадой, а затем потереть тряпочкой или ваткой. И всё будет блестеть и сверкать!
– Я не ношу украшений, даже обручальное кольцо на палец не влезает. К тому же на левой руке, – констатировала печальный факт давно овдовевшая Агнесска.
Она опять пропускала подачу, и мячик летел в зону аута.
Выпив чай, убрав и вымыв посуду, дамы садились за карты.
Надо сказать, что встречи происходили в основном поздней осенью, зимой и ранней весной. В другое время года Агнесска любила проводить время на даче.
– И что ты там делаешь?! – пренебрежительно восклицала Выпендряла.
– Цветы выращиваю, помидоры, огурцы, укропчик, петрушку, воздухом дышу, – простодушно объясняла Агнесска.
– Подумать только! Петрушку! Плебейство какое! – морщилась Выпендряла. – Мне это чуждо. Я сугубо городской житель! И чтобы я взяла в руки лопату или лейку! Фи!
«Л» у неё было так называемое «билабиальное» (да простит читатель автору этот маленький лингвистический бзик), и получалось что-то вроде «пвебейство» или даже «пуэбейство». (Вот настал черёд и у Куприна Александра Ивановича прощения просить! И у Антона Павловича Чехова (2)!
Так вот – «вопату» и «вейку» или даже «уопату» и «уэйку».
– Зато на воздухе, да и цветы красивые, а помидоры вкусные! Вот попробуй!
И Агнесска отправлялась на лоджию за красивой баночкой с живописно выложенными жёлтыми и красными мелкими помидорчиками.
Выпендряла с удовольствием пробовала и с аппетитом поглощала помидоры, к которым Агнесска в спешном порядке подогревала картошечку с котлеткой, сдержанно хвалила и не упускала случая отметить своё превосходство:
– Конечно, вкусно! Но не понимаю я этого! Пошёл в магазин и купил банку! А тратить жизнь на грядки и кухню – это не для меня.
Итак, подруги встречались, пили чай с пирожными, играли в карты.
Выпендряла полностью соответствовала своему давнему прозвищу, Агнесска была благородна и по-интеллигентски не замечала ядовитых уколов в свой адрес, понимая, что в их возрасте никто перевоспитанию не поддаётся и привычек не меняет.
Она видела все каверзы, направленные в её огород, но пропускала ехидные замечания мимо ушей, считая глупым пускаться и погружаться в мелочные дрязги.
Но подачи Ингриды с течением времени стали становиться откровенно «кручёными». Она пользовалась этим приёмом ещё в юности на волейбольной площадке с целью обмануть и запутать соперника. МетОда никогда не подводила её.
Так и теперь. Для Выпендрялы очень важно было победить и с триумфом водрузить на свою седую голову лавровый венок. Агнесска же просто развлекала себя карточной игрой в компании приятельницы. Это было сродни разгадыванию кроссвордов.
Однажды Агнесска заметила, что Выпендряла начала жульничать в карточной игре.
Пусть читатель простит автору незнание нюансов – для него это тайна за семью печатями.
Но со всей определённостью автор может предположить, что героиня его придерживала карты, что-то подстраивала, где-то интриговала и в целом вела себя не очень честно. Однако выходила победительницей.
Конечно, Агнесска, будучи человеком умным и проницательным, видела все «ужимки и прыжки», но снисходительно втайне посмеивалась над ними в душе и благородно не замечала их, прощая партнёрше её детские выходки. Тем более, что проигрыши были копеечными и чисто формальными.
Агнесска спустила с рук один Выпендрялин финт, потом другой, третий. А потом увидела, что тактика превратилась в систему.
«Тенденция, однако», – с доброй и снисходительной усмешкой поначалу цитировала она себе старый анекдот. Но Выпендряле понравилось побеждать подругу, потому как в «честном бою» у неё это нечасто получалось. И она принялась за новую, пусть и не совсем чистую методику, уже не расставаясь с ней. Тем более, что интерес-то был копеечным!
Если бы только это!
Но ведь Выпендряле надо было и похвастаться, и произвести эффект! И, сбив с ног противника, с победным кличем вскочить на белого коня и скакать с шашкой наголо вперёд, вызывая «всеобщие» восторг и восхищение выдающимися качествами джигитовки и показывая готовность к новым подвигам!
Поэтому когда количество побед достигло для неё определённого предела, она начала похваляться.
– Ты стала совсем рассеянной, – кольнула она однажды приятельницу, выиграв партию, – всё время мне продуваешь!
Агнесска простила ей и этот выпад.
Но Выпендряла вдруг уселась на понравившегося скакуна и принялась методично укорять проигрышами подругу.
И, как водится в этом мире, количество незаметно переросло в качество.
Однажды во время партии Агнесска, которой надоели не столько проигрыши, сколько попрёки и уколы, что называется, «схватила» Выпендрялу «за руку» и указала ей на явный обман и нечистую игру.
Выпендряла замерла, она никоим образом не чаяла быть уличённой. Сделав большую паузу и переваривая услышанное, она осознала, что оказалась лгуньей и мошенницей, и почувствовала, что её вышибли из седла на землю. В то время, как образ безупречно умной, уважаемой, всеми почитаемой дамы с высоким интеллектуальным потенциалом и незапятнанной репутацией был с нею всю жизнь. Белый грациозный жеребец ускакал, а она, горе-всадница, осталась лежать в пыли с испачканным носом, ушибленным боком и некрасиво задранной юбкой.
– Как ты могла подумать!? – отчаянно завопила она в ответ на резонное и справедливое замечание подруги.
Потом помолчала, собираясь, и из глаз её (получилось ведь!) брызнули настоящие, хотя и скудные, слёзы.
– Это недоразумение! – не вытирая выступившей влаги, оскорблённо изрекла она.
– Да ты так уже месяца два делаешь. Думаешь, я не вижу? – по-простецки сказала Агнесска. – Просто я не говорю тебе ничего.
Она с интересом наблюдала за разыгрываемой мизансценой.
Выпендряла обиженно поднялась, бросила карты на стол и со страдальческой миной на лице пошла в коридор.
Агнесска наблюдала за её перемещениями.
Ингрида молча облачилась в пальто, тщательно и придирчиво глядя в зеркало, обмотала вокруг шеи бордовый шарф, надела того же цвета шляпку, демонстративно вытерла мокрые глаза и, сказав «я ухожу», с гордой осанкой покинула Агнесскину квартиру.
Агнесска не проронила ни слова. Она никогда не была актрисой и не знала, как себя правильно вести по Станиславскому.
Оскорблённая Ингрида не звонила ей целый месяц.
Агнесска не звонила ей тоже. Ей не хотелось.
«Пусть перебесится, – думала она, – интересно, чем всё это кончится?».
К тому же она твёрдо знала, что Выпендряла рано или поздно появится. Та была расчётливой дамой, а у Агнесски в холодильнике стояла забытая подругой бутылка оливкового масла, которую Ингрида попросила туда поставить (поскольку, купив пирожные для чаепития, приобрела по скидке и бутылку масла, но после изобличения, будучи в стрессе и прострации, забыла её).
Словом, Агнесска была уверена, что в один прекрасный день Выпендряла объявится. Исчезнуть, да к тому же без бутылки масла она не могла. Так оно и произошло. Тем более, что приближался Новый год, а с ним и скидки в Оперу.
Выпендряла позвонила, напомнила подруге о грядущем празднике, позвала на спектакль, пообещав лично купить билеты, как водится, со скидкой, и, словно невзначай, вспомнила о бутылке оливкового масла.
Дамы дружно «проплыли» конфликт и сделали вид, что всё давно прошло и забылось.
Дружба возобновилась.
Но грань была стёрта и исчезла.
Выпендряла почувствовала «безнаказанность», впрочем, как чувствовала её и раньше.
Надо сказать, что практичная Ингрида всегда «использовала» добрую и отзывчивую, всегда готовую броситься на помощь Агнесску.
Выпендряла работала. На дому. Принимала заказы по телефону. И передавала их «в центр» – фирму, в которой «служила». Иногда в случае необходимости – отлучек – она просила Агнесску подежурить вместо неё. И Агнесска добросовестно сидела положенное время у телефона, самоотверженно не выходя из дому. Надо же было помочь подруге! О том, что игра идёт в одни ворота, подруга получает за это деньги, а она – нет, благородная и верная долгу чести Агнесска не думала. Альтруизм имеет свойство принимать извращённо-экстремальные формы бессребреничества. Так было и в отношениях двух дам.
Агнесска жила одна. Её дети и внуки находились в том же городе, они регулярно встречались и перезванивались с ней. Но тем не менее… Время Агнесска любила заполнять прогулками, вязанием, чтением книг, разгадыванием кроссвордов и раскладыванием пасьянса – как вживую, так и на мониторе. Перевязано ею было уже немало. Агнесска снабжала своих детей, всех членов их семей, внуков и правнуков тёплыми уютными носочками, шарфиками, шапочками и тапочками. И была рада любой новой идее.
И, естественно, такая идея пришла в Выпендрялину голову. По сути дела, она, словно гвоздик на дороге подняла и приспособила его в хозяйстве.
Ингридины внуки и правнуки жили за границей. И иногда бабушка к ним ездила. Так случилось и теперь. Выпендряла по своей давней осенней традиции принялась собираться в Германию. И как настоящая бабушка должна была привезти с собой какой-нибудь подарочек.
Идея осчастливить потомков мягкими тёплыми носочками пришла ей в голову при виде кукольных, виртуозно сделанных, хорошеньких творений Агнесскиных рук.
Безусловно, это классика! Бабушка и тёпленькие славненькие носочки с тонкими и изящными аккуратно вывязанными полосочками или узорчиками. Но Выпендряле это не было дано. Вязать-то она и не умела! Вот разве что подачу, да ещё кручёную, – это пожалуйста. Или посчитать что-то, да ещё в свою пользу.
Но и организатором Выпендряла была неплохим, и практиком, и методистом. Знала, где что взять с толком и выгодой для себя. Да ещё, чтобы окружающие полюбовались.
Она договорилась с бескорыстной подругой, купила нитки и предоставила Агнесске возможность заполнить с пользой свой досуг – связать носочки её ненаглядным отпрыскам.
И Агнесска, которой надо было чем-то занимать свободное время, сидя у телевизора по вечерам, с радостью приняла заказ. Она любила делать добрые дела, к тому же такие приятные и упоительные. Вязанье было для неё настоящей отдушиной и даже наслаждением.
А потому и взялась (с превеликим удовольствием, надо сказать!) за работу.
Внуков и правнуков у Ингриды было четверо, следовательно, носков нужно было изготовить в два раза больше. (Логика железная: один внук/правнук – два носка).
И вот, когда полтора носка были связаны, невзначай наметился очередной конфликт.
Выпендряла выкинула новый неординарный финт. Можно ли его причислить к серии её подач, сказать трудно. Но разлучил он обеих дам окончательно.
Выпендряла была очень практичным человеком. Она внимательно отслеживала все скидки на товары и услуги, выискивая пользу, толк, прок и выгоду.
Хотя зачем осуждать за это бедную пенсионерку, стремившуюся экономить и имевшую «на руках» безработного, перебивавшегося случайными заработками одинокого давно разведённого сына, дети и внуки которого были вывезены за границу его бывшей женой. Отпрыска, любившего иногда немного выпить. А точнее, посидеть в кафе с друзьями. Ингрида любила говорить, что в своё время он таким образом пропил машину. Выпендряла вообще любила что-нибудь посчитать в разных системах исчисления – килограммах, километрах, автомашинах или «в удавах».
Надо сказать, что отношения с наследником у неё складывались довольно сложно.
И Агнесска каждый раз чувствовала колючую неловкость от того, что невольно становилась свидетельницей воспитательных нравоучений и методических демаршей на темы, как надо правильно здороваться, пить чай, мыть руки, читать книги, смотреть или не смотреть в глаза, дышать и вообще жить.
Выпендряла не стеснялась ни подруги, ни выражений, ни демонстрации своих отношений с бедняжкой Викентием, одетым в вечную клетчатую рубашку и спортивные домашние штаны с внушительными пузырями на коленях.
– Вот, скажи, – обращалась она в его присутствии к Агнессе, – твои дети говорят тебе, когда они планируют вернуться домой, если куда-нибудь уходят? В котором часу?
– Так я же живу одна! – недоумённо откликалась Агнесска, не понимая «забывчивости» подруги.
– Нет, ну когда вы жили вместе! – настойчиво восклицала Выпендряла, демонстративно поглядывая в сторону только что пришедшего домой и стоявшего в прихожей бедного усталого Викентия.
– Конечно, – отвечала Агнесска.
– Вот видишь! – грозно обращалась Ингрида к виновато стягивавшему с себя куртку сыну. – У всех дети как дети! А ты не можешь сказать матери, где ты бываешь! И во сколько вернёшься!
Агнесска с состраданием смотрела на пятидесятипятилетнего ребёнка, возвратившегося с какой-никакой с трудом найденной временной работы, и со страхом ждала, что строгая мамаша отправит его в угол!
Затюканный безвольный Викентий старался с мамой не спорить и ходил по струнке, с горечью сознавая, что другого выхода у него нет. Жил-то он на «её площади» и подчас, когда не удавалось найти работы, на её пенсию.
Ингрида же старалась «крутиться». А что ещё ей оставалось делать!
Однажды она обнаружила некую, кажется, телефонную, скидку для пенсионеров, воспользовалась ею и предложила сделать это и Агнесске.
Та, надо сказать, не очень-то гонялась за льготами. Но с упрямо-категоричными настойчивыми уговорами Ингриды согласилась и отдала ей своё пенсионное удостоверение для оформления всяческих благ. Выпендряла же навязчиво твердила и мелочно скрупулёзно убеждала «эту рохлю» Агнесску, не смыслящую ничего в жизни, в необходимости оформления документов. В чём она, умная и дальновидная Ингрида Дмитриевна, и собиралась ей помочь. К тому же она «всё знала» и бескорыстно брала на себя хлопоты и оформление.
Больше для того, чтобы не противиться умным и навязчивым доводам, чем по внутренним убеждению и стремлению, Агнесска согласилась и отдала свою ламинированную пенсионную карточку Ингриде, а сама продолжила процесс вывязывания белых носочков с жёлтыми полосочками на уровне щиколотки и ажурными зубчиками на самой кромочке.
Когда ещё полтора носка были готовы, довольная Выпендряла в очередной раз пришла к подруге в гости и принесла готовые оформленные документы. Кажется, они относились к каким-то международным телефонным тарифам, не сильно отличавшимся от тех, которыми иногда пользовалась Агнесска, звонившая за границу не то, чтобы раз в год, но крайне редко.
Агнесска поблагодарила Ингриду, спросив только про своё пенсионное удостоверение, на что получила ответ, что оно будет доставлено ей в следующий раз. И, успокоенная, безмятежно стала вязать носки дальше.
Через энное количество времени или спустя ещё два носка Агнесска за чаем с бисквитами поинтересовалась судьбой своего документа.
Выпендряла недоумённо выпучила на неё светло-голубые глаза и презрительно воскликнула:
– Ну и склероз у тебя! Я же тебе в прошлый раз всё отдала!
Склероза у здравомыслящей Агнесски не было. И чувством юмора она обладала хорошим. Внутренне посмеявшись над сценой, она в деталях воспроизвела Ингриде предыдущий разговор, потом терпеливо встала, достала из книжного шкафа принесённую доброжелательницей двумя неделями раньше папку с бумагами и сказала:
– Вот, смотри! Это то, что ты отдала мне в прошлый раз.
Если бы не те же крупного диаметра слёзы, через некоторое время брызнувшие из глаз Выпендрялы, Агнесска списала бы всё на забывчивость подруги. Но та была плохой актрисой и явно переигрывала! Да и взгляд её на одно мгновение как-то странно зыркнул, увильнув в сторону от прямого взора Агнесски.
– Я отдала тебе твоё удостоверение в прошлый раз! – решительно и даже как-то угрожающе изрекла Ингрида, обиженно поджала губы и принялась дробно барабанить пальцами по столу.
– Да нет, ты просто не помнишь! – простодушно сказала Агнесска. – Всё-таки посмотри дома.
Выпендряла демонстративно резко и нервно сходила в коридор, взяла свою сумку и, вернувшись в комнату, принялась суматошно выкладывать её содержимое на стол. Удостоверения ни в образовавшейся кучке предметов, ни в самой сумке не оказалось. На столе виновато лежали, словно обнажённые и застигнутые врасплох, расчёска, мобильник, футляр для очков, связка ключей, кошелёк, косметичка, пара пакетов, носовой платок, пачка влажных салфеток, газовый баллончик, маленький фонарик, зонтик, записная книжка, конфетка, прищепка, вскрытая пачка жвачки. Да мало ли что ещё можно обнаружить в дамской сумке!
– Посмотри дома, – наивно надеясь на лучшее и устыдившись нечаянно учинённого против её воли досмотра, сказала Агнесска.
Ингрида сложила груду вытащенных предметов обратно в сумку, запальчиво обвинила ещё раз подругу в забывчивости и с чувством оскорблённого и незаслуженно попранного превосходства удалилась.
Агнесска почувствовала, что что-то не так, встревожилась и вечером позвонила Выпендряле с вопросом о пропаже.
– Я ничего не нашла! И твою «корочку» я тебе отдала! – категорично, раздражённо и ядовито заявила Выпендряла и положила трубку.
Зная о педантичности никогда ничего не терявшей и не забывавшей, всегда державшей всё под контролем Ингриды, Агнесска поняла, что её удостоверение где-то и для чего-то удачно и выгодно применили, приспособили, приладили и задействовали.
Тем более, что по странному стечению обстоятельств, несмотря на разницу характеров, обе дамы были внешне очень похожи – короткими причёсками, цветом волос, формой глаз и всё ещё по-девически курносых носов, широкими скулами и круглыми щеками, подбородками и даже формой и цветом оправ очков. И кофточки на фотографиях удостоверений у обеих были почти одинаковыми.
Через неделю после инцидента Выпендряла позвонила Агнесске, в резкой форме заявила, что всё это время была в поисках, ничего не нашла, не собирается потакать смешному склеротичному и маниакальному упрямству подруги и в очередной раз бросила трубку.
Агнесска, прекратив наконец сердобольное вывязывание носочков, сходила в собес, без труда и проблем оформила новый документ и принялась мучиться над вопросом, что же на самом деле происходит с её удостоверением, и предполагать, куда она может быть втянута против собственной воли.
Ответ она не нашла. А Выпендряла так и улетела в свой Гамбург без белых носков с жёлтенькими полосочками и ажурными зубчиками на самом краешке.
Агнесска, верная данному слову и привыкшая выполнять обещанное, ещё долго мучилась над почти гамлетовским вопросом: вязать или не вязать. То есть довязывать или не довязывать. Долг чести и любовь к детям требовали работу закончить, здравомыслие – прекратить. Всё же очередной носок она довязала и отнесла сырьё и продукцию Викентию. Вернувшись «из дальних странствий», Выпендряла так и не позвонила ей, и больше дамы не общаются.
Вот такая история.
Конечно, не Гоголь!
Куда там! Да и к чему бы вдруг?
Простите, Николай Васильевич, за дерзкую попытку приблизиться, за упоминание, за самонадеянность, апломб, гонор и натужное дыхание в пятки! И ещё там за что! Простите!
Никогда не догнать зарвавшемуся автору миргородского «гусака» (да и к чему его догонять?!), но и не убежать от него никак!
Вот, как-то так просочилось. Уж такие ассоциации и аллюзии.
1. «Славная бекеша у Ивана Ивановича!» Н. В. Гоголь «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».
2. А. И. Куприн «Поединок», А. П. Чехов «Драма на охоте».
(«Портреты, прелести, причуды», Рига, 2014.)