На живца, или невероятный трофей.
(О рыбалке, жизни и любви)
Житель деревеньки Заболотцы Федор Петрович Лободюк был большим любителем рыбной ловли. Следует отметить, что в этом деле, отталкиваясь от известного анекдота о джентельмене и любви к маленьким детям, большей частью его интересовал не конечный результат, а сам процесс. Поэтому определение «заядлый рыбак» к Федору Петровичу никоим образом не относилось. Даже если клёв был отменным, он, подобно некоторым фанатам-заготовителям, не высиживал на водоеме целый день, чтобы набить рыбой садок под завязку. Тем более, что сельскому жителю, если он не конченый лентяй, такая возможность могла выпасть только в воскресенье или церковный праздник, когда работы на полях или по хозяйству считались грехом. Но как раз в такой день по закону подлости условия для рыбалки весьма часто становились неблагоприятными. То резко менялась погода: падало атмосферное давление, ветер усиливался и с комфортного юго-западного направления стал задувать с северо-востока, по хмурому небу проносились ватно-серые облака, и холодный дождь сёк притаившуюся землю. То наоборот, стрелка барометра прыгала вверх, устанавливались ясная погода, полный штиль, и, если летом – изнуряющий зной, а зимой – трескучие морозы. Случалось, что с погодой все было в полном порядке, но далеко внизу по течению перекрывали плотину и вода в реке начинала стремительно прибывать, или наоборот, шлюзы открывали на полную, и ошарашенная рыба скатывалась вниз вместе с убывающей водой.
Также Петрович не относился к культурным рыболовам, подобно директору крутой фирмы, у которого внук Васька работал водителем. Тот каждый выходной приезжал на платный пруд, кишевший голодными карпами, расходовал пять ведер прикормки, и, если вылавливал рыбы меньше своего веса, а весил он больше центнера, считал, что рыбалка не удалась. В конце дня директор, как он сам говорил, производил ротацию кадров: отбирал нескольких понравившихся карпов себе, два-три давал Ваське, а остальных отпускал на волю. Как-то Васька, желая поднять теоретический уровень деда, рыбачившего по старинке, взял у шефа диск с фильмами, показывавшими современные способы ловли и устроил на привезенном с собой ноут-буке просмотр. Первых полчаса сеанса дед с оживлением следил за видеоинструкцией, вставлял комментарии и замечания. Но постепенно интерес стал угасать и переходить в недоумение, дед, не дождавшись конца фильма, попросил его убрать и лучше поставить какую-нибудь кинокомедию. А насчет просмотренной наглядной агитации и руководства к действию, высказался образно, кратко и ёмко, однако в связи с наметившейся в последнее время тенденции по борьбе за чистоту печатного слова, приводить высказывание и деда не будем, суть же его сводилась к тому, что не гоже человеку разумному пускаться на такие ухищрения, чтобы перехитрить глупую рыбу.
Деревенька Заболотцы располагалась на холме посреди болот, откуда и пошло её название. Теперь холм представлял собой полуостров, с трех сторон омываемый водами водохранилища. Ещё в 60-е годы прошлого века в разгар советской власти километрах в 15-ти ниже по течению была возведена плотина и построена электростанция местного значения. Со временем дорога от областного центра до центральной усадьбы колхоза, к которому и относились Заболотцы, мощеная булыжником, была заасфальтирована, а от центральной усадьбы до Заболотцев часть грунтовки замостили булыжником. Внезапно на данном историческом этапе развития общества произошли кардинальные изменения, советская власть кончилась, плотина стала постепенно ветшать, водохранилище спустили, и Заболотцы вернулись к первобытному (исходному) состоянию, то есть, вновь оказались посреди болот. Но тут за дело взялась атомная электростанция, находившаяся от места описываемых событий километрах в 200-х ниже по течению на этой же реке. Атомщики нуждались в больших количествах воды для охлаждения реакторов. Плотину отремонтировали, водохранилище наполнили. В нескольких селах, расположенных на берегу водоема ближе к плотине, начался экономический бум. Городские жители стали массово скупать у местного населения земельные участки, непосредственно примыкавшие к воде. Скоро, как по мановению волшебной палочки, там возникла зона массового отдыха трудящихся со всеми вытекающими последствиями. По берегу сплошной полосой тянулись фешенебельные коттеджи, базы отдыха, лодочные причалы. Естественно, появились и объекты культурно-развлекательного назначения, а именно кафе, бары, рестораны, дискотеки и прочие атрибуты развитой цивилизации. Заболотцы, по причине отсутствия нормальной дороги, а также ввиду того, что вдали от плотины водохранилище здесь было намного мельче, и чтобы искупаться, приходилось выплывать на лодке на русло, в основном, сия напасть минула. Лишь иногда по ночам с далекого противоположного берега, который и днем почти не просматривался, если ветер дул с той стороны, долетали отголоски веселья в виде буханья барабанов в динамиках открытой дискотеки, да бывало, что в небе среди безмолвных звезд сверкали огни фейерверков и гремели салюты.
Будем считать, что мизансцена описана, вернемся к действующим лицам, а точнее главному герою этого правдивого повествования. Воскресным августовским утром Федор Петрович проснулся на рассвете. Тихонько, чтобы не разбудить жену Марусю, вышел из дома, и первым делом заглянул в летнюю кухню, где на стенке висел барометр, подарок внука Васьки, корпус которого был изготовлен в виде декоративного деревянного штурвала. С удовлетворением отметив, что давление за ночь не изменилось, он поставил на газовую плитку чайник, наносил из колодца воду, чтобы Марусе было на чем варить картошку для свиней, и напоил корову в хлеву. Затем он позавтракал яичницей с жареным салом, попил чаю, и увидев в окно, что на сером небе за холмом заалела полоска зари, взял в сарае удочки, весло, прикормку и наживку, поспешил через сад к водоему. На берегу у самой воды росли три огромных тополя, под которыми Петрович соорудил причал для лодки: настил из досок на вбитых в дно дубовых столбах. Остроконечные верхушки тополей слегка клонились от несильного ровного ветра в нужную сторону, то есть направление ветра благоприятствовало клёву, что и отметил довольный Петрович. Однако, когда он спустился к воде и забрался в лодку - деревянную плоскодонку – привязанную к причалу, его радость по поводу предстоящего удачного клёва омрачилась. На одном из столбов Петрович сделал ряд вертикальных зарубок, чтобы контролировать уровень воды. От вчерашней отметки вода упала сантиметра на три-четыре.
- Трясця вашей матери! Половил леща называется!
Федор Петрович, помянул недобрым словом далеких атомщиков, которые дали команду открыть шлюзы и задумался, что же ему предпринять в свете вновь открывшихся обстоятельств. Решил планы не менять и всё-таки сплавать на русло, чтобы возле заветного омута половить леща.
Мелководье возле берега всплошную заросло осокой, рогозом и другими околоводными растениями. Упираясь в илистое дно длинным дубовым веслом, рыболов сквозь проделанный в зарослях проход вывел плоскодонку на чистую воду. С десяток лысух, поднимая брызги, бросились врассыпную бегом по воде. До русла нужно было плыть по разливу километра полтора. Глубина здесь не превышала двух метров, и сквозь прозрачную воду легко просматривалось покрытое ковром водорослей дно. В чистых местах, так называемых окнах, видно было сновавших в тени листьев кувшинки плотвичек и красноперок. Иногда перед носом тихо плывущей лодки крупная рыба с плеском уходила в сторону, по воде шли круги, а у дна вздымалось облачко мути. Наконец Петрович добрался до нужного места. Посреди плеса отчетливо выделялись окаймленные круглыми листьями кувшинок изгибы русла реки. Глубина здесь достигала четырех-пяти метров. Рыболов тихонько заякорился на бровке русла, щедрой рукой подсыпал в воду прикормку в виде вареных зерен пшеницы и гороха и забросил три удочки. Ловить он также стал на пшеницу и горох, а одну удочку наживил пучком навозных червей. Предполагалось, что на пшеницу будет клевать плотва, на горох – крупная плотва и лещ, может подойти и карп, а червяк предназначался для линя, хотя на него могла позариться любая другая рыба: от плотвы, красноперки и леща, до некрупного сома, окуня и ерша. Так оно и получилось. Пока поплавки первых двух удочек плавно покачивались на тихой волне без всяких признаков поклевки, поплавок удочки, наживленной червем, шевельнулся, мелко задрожал, будто в ознобе, и ушел под воду. Петрович плавненько, одной кистью руки сделал подсечку, вместо приятной тяжести серьёзной рыбы почувствовал удручающую лёгкость удилища, и, ещё не вытащив снасть из воды, уже знал, кто сидит на крючке: не жирный, золотисто-зеленый линь, не бойкий, разевающий пасть и хлопающий жабрами окунь, не сердито шевелящий усами сом, а колючий ёрш. Так оно и оказалось. Причём, ёрш ершу рознь. Бывает, что клюют один за другим отменные экземпляры с ладонь величиной, и уха из них получается отменная. А случается, налетит стая недомерков чуть больше спички длиной, тогда или меняй место, или наживку. Пойманный экземпляр был ближе ко второму варианту. Ёршик вид имел слегка ошарашенный, но вместе с тем и развязный. А когда Петрович осторожно взял его кончиками пальцев, чтобы снять с крючка, ёрш растопырил все колючки и шипы, выкатил нагло свои глазёнки и насмешливо смотрел на рыболова, будто хотел сказать: «Ну, что выкусил? Лещатник нашелся, хе-хе!»
Петрович выбросил колючее создание за борт, ополоснул от слизи пальцы и нацепил на крючок свежих червей. Затем немного опустил поплавок, чтобы наживка не касалась дна, и забросил снасть. Шевельнулся и лег на бок поплавок удочки, наживленной пшеницей. Подобным образом начинается поклёвка леща. Петрович положил руку на комель удилища, поплавок снова встал почти вертикально, рыболов ждал, что он сейчас начнет уходить под воду, тогда и нужно подсекать. Но этого не произошло. Поплавок опять наклонился, затем, подрагивая, плашмя лег на воду и застыл в таком положении. Петрович понял, в чем дело, на всякий случай подсек, как и ожидалось, ничего не зацепил и вытащил удочку. На крючок он насаживал два пшеничных зерна. То, которое было наколото на жало, оставалось в целости и сохранности, а от зерна, надетого на цевье крючка, осталась одна шелуха.
- Верховодка, зараза! Уже и со дна клюет, - прокомментировал Петрович случившийся факт и обновил наживку.
Ожидания рыбака на достойный улов не оправдались. Ёрш продолжал свирепствовать, поэтому ловлю на червя пришлось прекратить, а на горох не клевало совсем. Пробовал он ловить и на хлебный мякиш, но пока наживка доходила до дна, её подчистую объедала вездесущая верховодка. К девяти часам Петрович поймал на пшеницу с десяток плотвиц и густёрок, смотал удочки и, налегая на весло, поплыл назад к берегу. Пока не поздно, нужно было испробовать запасной вариант своих рыбацких угодий.
Через полчаса Петрович добрался до цели. В давние времена русло реки проходило под самым холмом, на котором сейчас располагалась деревня. Затем река, петляя по долине, прорыла себе новый путь, а посреди заболоченного луга осталась старица. Петрович ещё помнил те времена, когда пацаном он бегал сюда купаться. Постепенно старица мелела и заиливалась, превращаясь в болото. Однако, в связи с наполнением водохранилища река, вероятно, вспомнив свой прежний путь, во время весенних половодий прочистила заиленное дно, и среди относительно мелкого разлива с островами из зарослей тростника образовалась полоса чистой воды длиной метров триста и с большей глубиной. Вот здесь не терявший надежды Петрович и решил попытать счастья, а именно: половить карася. Одну удочку он наживил навозным червем, другую сдобренным льняным маслом хлебным мякишем. Забросив удочки, он, положив натруженные интенсивной греблей руки на колени, сидел, расслабившись, и наблюдал за поплавками. С недалекого берега, где на пригорке начинались крайние строения деревни, доносились то звуки проезжающего автомобиля, то звонкое лошадиное ржание с пастбища или мычание коров, то отдельные людские возгласы. Созерцательное настроение перебила поклевка. Как и предполагалось, это был карась, правда, параметры его рыболова разочаровали – не больше ладони. Но деваться некуда, и Петрович отправил карасика в садок.
За полчаса он успел поймать еще нескольких карасей, и клёв, даже такой слабый, окончательно прекратился. От нечего делать Петрович следил за сновавшими у борта лодки краснопёрками, то переводил взгляд на стаю лысух, плескавшихся неподалёку возле купы тростника. Птицы, поблескивая белыми отметинами на лбу, когда они суетливо погружали голову в воду, кормились на покрытой ряской поверхности воды. Вдруг крайняя лысуха, проплывавшая возле куртины водных растений, судорожно забила крылья, издала несколько пронзительных криков и скрылась под водой.
- Ох, ничего себе! – мигом вскочил на ноги Петрович, всматриваясь в то место, где плавала лысуха.
Птицы он не увидел, но ему показалось, что среди водорослей мелькнуло что-то длинное желто-зеленой расцветки.
- Щука зверствует, - уверенно предположил рыболов. – Это же какого размера она вымахала, что взрослую лысуху утащить смогла!
Самая большая щука, которую ловил Петрович, весила семь килограмм, и взрослая лысуха вряд ли поместилась в её пасти. Значит, эта речная разбойница должна быть раза в полтора-два больше. У рыбака дух захватило от возможности поймать такой грандиозный трофей, и он машинально захлопал себя по карманам. Однако, вспомнил, что два года, как бросил курить, успокоился, и теперь, сидя в лодке, больше следил за сместившимися ближе к чистой воде лысухами, чем поплавками. Впрочем, как на лысух больше никто не нападал, так и поплавки оставались неподвижными, что подтверждали усевшиеся на их верхушки темно-синие, с зелёным отливом и элегантным вырезом крыльев стрекозы.
Его внимание привлек шум на берегу. Вопила женщина. Из произносимых ею слов удавалось разобрать только матерные выражения. Похоже, что она созывала гусей или уток, и была чем-то очень рассержена. По исключительной пронзительности голоса Петрович узнал Люську, вернее, уже давно бабу Люсю, как и он, старожила Заболотцев. Да, были денёчки золотые: она называла его Федькой, а он её Люсечкой, голос у неё был звонкий, смех заразительный, а взгляд завораживающий. Но Федьку забрали в армию, когда он вернулся, Люсечка на законных основаниях ходила с животом по второму разу.
Петрович отвлёкся от рыбалки, глаза заскользили по водной глади, подёрнутой рябью лёгкой волны, а волны его памяти неожиданно перенесли в далёкие времена босоного детства. Было ему тогда лет десять, Люське на два года меньше. Детство считается безоблачной порой на жизненном пути человека, но в селе беззаботные игры нераздельно чередуются с выполнением посильных работ. Ребята и девчата постарше вовсю помогали родителям по хозяйству, заменяя взрослых, которые с утра до вечера трудились на колхозных полях и фермах. Уделом детворы был выпас скотины и прочей живности. Мальчишки караулили коров и овец, чтобы те не сбегали с пастбища в поля и людские огороды, а девчонки присматривали за щиплющими там же траву гусями. Выгон граничил с лесом, в который малолетние пастухи и пастушки по очереди бегали лакомиться ягодой: поначалу земляникой, затем малиной и ежевикой, а ближе к осени собирали грибы и орехи лещины. Федька на правах соседа отирался возле Люськи. Нравились ему ее веселый непоседливый характер, необидчивый нрав, а ещё почему то притягивали его взор голубые глаза девчонки, безмятежно взиравшие на мир из под копны спутанных льняных волос. Но еще больше он любил пампушки – сдобные булочки - которые выпекала Люськина мать. Обычно детвора обедала вместе, выкладывая на траве нехитрую по послевоенным временам снедь. Почти у всех она состояла из горбушки черного хлеба и поллитровой бутылки молока, закупоренной сухим кукурузным початком. В начале лета родители могли дать кусочек сала, остававшегося от заколотой еще на Пасху свиньи. Бывали, но редко и куриные яйца. Вареные, если давала мать, и сырые, когда их удавалось незаметно умыкнуть из курятника и выследить курицу, пожелавшую нестись в бурьянах. Но яйцами юных пастухов не баловали. Во-первых, колхоз требовал сдавать их для выполнения плана, а во-вторых, яйца можно было продать ездившему по селам заготовителю и получить хоть небольшую сумму наличными, ведь колхозы в те времена выдавали зарплату натуральным продуктом, а не деньгами. Но растущий организм требовал белковой пищи, и Федька, имевший склонность к авантюрам, несмотря на регулярные профилактические порки со стороны отца, умудрялся яйца потихоньку воровать. Не забывал он угощать и Люську, с неосознанным интересом наблюдая, как она уморительно чмокает своими пухлыми губками, высасывая желток сквозь дырку в скорлупе. Она же, ублажая милого друга, припрятывала для него, не выкладывая на общий стол, пампушки с сыром, или другой начинкой. Хлеб селяне пекли себе сами, так как в магазин он завозился редко, и выпекался хлеб ржаной. Поэтому выпечка из пшеничной муки считалась деликатесом. Люськин отец заведовал колхозной мельницей, поэтому пшеничная мука у них водилась. Мать не разрешала Люське брать на выгон вожделенные пампушки, чтобы не выделяться на общем фоне, но, как Федьке удавалось добывать несанкционированные яйца, так и шустрая девчонка не забывала угощать кавалера лакомством.
После обеда те пастухи, которые несли службу на выгоне с утра, отправились в лес за десертом. Были среди них и Федька с Люськой. Отделившись от компании, они забрались в гущу малинника, Люська достала из-за пазухи имевшие соблазнительный вид и источавшие такой же запах две пампушки: одну с сыром, другую с вишнями, разломила их пополам, внимательно осмотрела, и те куски, которые показались ей более привлекательными, отдала Федьке. Быстро умяв сладкую, тающую во рту сдобу, мальчишка похлопал себя по животу, будто наелся от пуза, затем погладил Люську по взлохмаченной голове, и дети стали собирать и есть малину. Налакомившись душистой ягодой, дети уселись в тени под кустом лещины. Федька пытался вытащить занозу из босой ноги, а Люська, оголив исцарапанные колючими стеблями малины и искусанные комарами голени, что-то ему рассказывала, слюнявила палец и смазывала ужаленные места. Наконец Федьке удалось выковырять занозу из пятки, он растянулся на мягкой траве и, прижмурившись, смотрел, сколько выдержит, сквозь разлапистые листья лещины на ослепительно сиявшее в голубом небе солнце. Когда глаза стали слезиться, он отвернул голову, и в поле зрения ему попали голые Люськины коленки. Тут будто внутри его проснулся чертёнок, мальчишка коварно усмехнулся и обратился к подружке:
- Люська, а Люська, покажи мне свою пампушку.
- Мы же все съели, Федька. Или ты забыл? – вытаращила на него такие же голубые, как высокое небо, глаза девчонка и шмыгнула носом.
- Другую пампушку, которая у тебя под пузом, - хихикнул Федька и облизнулся.
- Письку, что ли? – на удивление быстро догадалась сопливая искусительница. – А никому не скажешь?
- Вот те крест! Мы же с тобой друзья, - со всей искренностью заверил Федька и перекрестился.
Люська встала на ноги и с готовностью подняла истрепанный подол коричневой юбчонки. Федька присел на корточки, чтобы получше разглядеть интересное явление, но детально это сделать у него не получилось. Ветви окружавших полянку кустов раздвинулись, показалась повязанная ситцевым платочком голова, девчонка удивленно выкатила свои зенки на притаившуюся парочку и на весь лес завопила:
- Ой, смотрите, Люська Федьке письку показывает!
Вокруг раздался топот босых ног, ватага ребятни высыпала на поляну, зазвучали смешки и выкрики: «Жених и невеста замесили тесто!». Люська мигом исчезла, а любознательный исследователь анатомии, защищая честь дамы, с помощью затрещин попытался урезонить самых заядлых насмешников.
Через несколько дней, когда Федька уже вернулся с пастбища, и перебиваясь до ужина, грыз намазанную смальцем и натертую чесноком горбушку черного хлеба, во двор на телеге, запряженной парой гнедых лошадей, въехал глава семейства. Он позвал сына, чтобы тот отнес в кладовую припрятанный на телеге под охапкой сена мешочек с горохом, а сам направился в летнюю кухню, где возле плиты, уставленной чугунными казанками, возилась мать. Вскоре он оттуда вышел, прислонился к телеге спиной и, сворачивая самокрутку, снова позвал сына, который не спешил выходить из кладовой. Федька, не смея ослушаться, на зов явился, но близко к отцу не подходил, остановился у лошадиных голов и стал трепать одну их них по черногривой холке. Отец кончиком языка склеил самокрутку и прикурил.
- А что, Федька, наша Рябая на других коров не прыгает? – выпустив целое облако дыма, спросил он, пытливо глядя на сына из-под кустистых бровей.
Когда корова в стаде сзади наскакивает на других коров, значит она в охоте, и пора вести к быку.
От едкого дыма лошади запрядали ушами, гнедая вздёрнула головой и носом ударила Федьку в грудь. Мальчишка прикрикнул на лошадь, шлепнул её ладонью по морде, потер ушибленное место, хотя оно совсем не болело и ближе подошел к отцу, но остался вне пределов досягаемости его вытянутой руки. Отец, не подавая виду, что замечает эти уловки, повернулся боком и ждал ответа.
- Нет, папаня, не скачет. Вот Антона Кривого второй день гуляет.
- Зато ты, сопляк, скачешь! – рявкнул отец, схватил лежавший на телеге кнут и стегнул Федьку по икрам. Тот завопил, будто от невероятной боли и бросился бежать. Отец сделал молниеносный шаг, взмахнул кнутом и заплёл беглецу ноги. Тот, будто сраженный пулей, рухнул плашмя наземь. Отец рывком поставил Федьку на ноги, развернул лицом к себе и отвесил пару оплеух. Выглядело это страшно, но сила ударов была терпимой, в мальчишеских драках Федьке доставалось и посильнее. Теперь, пребывая в руках строго воспитателя, орать благим матом не имело смысла. Мать, видимо предупрежденная отцом, выходит из кухни на помощь не спешила. Мальчишка, втянув голову в плечи, молча хлюпал носом, и лишь зажмуривался, когда отец, преувеличенно грозно вращая белками глаз, взмахивал рукой.
- Гляди, охальник, ещё раз такое узнаю, задница синей будет! – строго выговорил отец и со словами:
- Рано тебе, сопляку, девкам подолы задирать! - воспитательный момент прекратил, напоследок стегнув сына кнутом пониже спины.
Затем, пряча в густых усах ухмылку, он подмигнул белевшему за мутным стеклом летней кухни лицу жены, с места лихо запрыгнул в телегу и уехал на колхозную конюшню распрягать лошадей. Федька же, утерев кулаком и без того почти сухие глаза, удалился под сень сада, насобирал груш и сочной, медово-сладкой мякотью попытался заглушить душевные и физические страдания.
Так в самых дальних закоулках души была похоронена не успевшая зародиться и не вполне ещё осознанная любовь. Однако уголёк в сердцах тлел, и пламя любви запылало в юных сердцах через десять лет. Люська закончила школу, а Федька, проучившись полтора года в ПТУ, освоил специальность механизатора и вернулся в родной колхоз. Природа не обидела Федьку ростом, широкими плечами, а главное – выразительным, возможно, даже несколько самоуверенным взглядом зеленых глаз, которые из-под черных бровей взирали на окружающих чуть насмешливо, но с искорками доброты и понимания. Люська же превратилась в статную девушку с тонкой талией, стройной фигурой и необходимыми округлостями и выпуклостями, в тех местах, где им положено быть. Свои русые волосы она заплетала в две тяжелые косы, её голубенькие с детства глаза набрали густоты и были по-прежнему цвета неба, но неба темно-синего, как гладь водоема перед грозой, обещая бурю страстей, тому кто рискнет отправиться в плавание в такую погоду. Федька был не из боязливых. Летняя ночь коротка, но её хватало для крепких объятий и жарких поцелуев. Люська, блюдя девичью честь, уже не демонстрировала с готовностью кавалеру свою «пампушку», но в особо страстные моменты под Федькиным натиском она утрачивала контроль, и тому удавалось пройтись мозолистой ладонью по крепким, но с бархатистой кожей ягодицам, упругому животу и самому заветному месту: пушистому лобку. Главным препятствием служили Люськины сильные руки, будто клещами, сжимавшие Федькины запястья. Но временами оборонительные редуты удавалось преодолеть и лихим кавалерийским наскоком пройтись по полностью оголенным тылам. По деревенской традиции тех лет, что в семь лет, что в семнадцать и выше, для женщин носить трусы в теплую пору года считалось излишней роскошью.
Осенью Федьку забрали в армию. Люсечка при расставании горько плакала и обещала ждать. Однако, девичье сердце переменчиво, как погода в осенний день. Вроде бы с утра ласково, почти по летнему светит солнышко и веет теплый ветерок, только выйдешь на рыбалку в предвкушении удачного клёва, как налетает шквал, лодка прыгает на волнах, как необъезженный мустанг, ветер срывает с якорей, волна захлестывает через борта. Какая уж тут рыбалка! Дай бог, до берега выгрести.
Федька попал в морфлот. Срок службы там составлял четыре года. Как «редкая птица долетит до середины Днепра», так и не каждая дева, вступая в пору цветения, сможет так долго ждать любви. Люськиной верности хватило до весны, а осенью сыграли свадьбу, понятно, что не с Федькой. Однако юный защитник отечества нашел в себе силы не впадать в отчаяние, и лишь с большим воодушевлением, а может - остервенением, стал относиться к исполнению воинского долга, и даже добился почетного звания «Отличник боевой и политической подготовки». Проходить службу ему довелось в городе боевой славы Севастополе. Хотя он числился в морфлоте, попал в подразделение, которое осуществляло охрану наземных объектов. Ему приходилось стоять на посту то на причале торпедных катеров, то на складе ГСМ, то возле подземных хранилищ артиллерийских боеприпасов. Как-то на матроса Лободюка обратил внимание командир комендантской роты при штабе гарнизона, который подбирал себе в подразделение бойцов с отличной выправкой, спортивной фигурой, желательно высокого роста и с живым выражением лица, если уж и не чересчур умным, но в любом случае, не сонным, а тем более - не тупым. Первых полгода его усиленно муштровали, доводя выправку до идеальной, а строевые приемы до автоматизма, так что тут было не до любовных страданий, одна мысль: вечером снять раскаленные сапоги, остудить холодной водой ступни и завалиться спать. После успешного прохождения учёбы Федьку определи во взвод, который нес службу непосредственно в штабе Черноморского флота. Теперь, когда он не маршировал на параде или не стоял в почетном карауле при выносе знамени, его основной обязанностью было несение службы на посту у проходной здания штаба флота. Новая обстановка помогла быстрее залечить сердечную травму, нанесенную неверной избранницей, к тому же объектов для переключения внимания было более, чем достаточно. Летом с началом сезона в город съезжалось бесчисленное множество отдыхающих со всех концов бывшей необъятной родины, и, согласно статистических данных, да и на глаз было видно, что женская составляющая здесь явно преобладает над мужской. Количество холостых офицеров и мичманов из числа личного состава флота не могло удовлетворить запросы всех жаждавших курортного романа женщин и девушек, поэтому чернобровому и черноусому бравому военному моряку, находясь в увольнении, не составляло большого труда познакомиться с приглянувшейся ему юной особой. Да и с окончанием курортного сезона на недостаток внимания Федька не жаловался, так как в штабе, помимо золотопогонных адмиралов, суровых капитанов различного ранга и суетливых мичманов, служил или работал по найму значительный женский контингент, в основном, жены и дочери тех же адмиралов, капитанов и мичманов.
Вспомнив былые подвиги, Федор Петрович вновь захлопал себя по карманам, сигарет не нашел, лишь сплюнул в воду и, ухмыльнувшись, про себя отметил:
- Восьмой десяток пошел, а, как пацану, всякая ерунда в голову лезет!
Настрой на рыбалку окончательно развеялся. Петрович быстро смотал удочки и направил лодку ближе к берегу, чтобы плыть в сторону дома. Стоявшая на гребне обрыва баба Люся приложила руку козырьком к глазам, пытаясь разглядеть, кто там плывет, а узнав пронзительно закричала:
- Хвёдор, трясця твоей матери! Что ты за рыбак? У меня уже три утки пропало, а ты карасиками балуешься, вместо того, чтобы щуку здоровенную поймать.
- Люся, не кричи, а то и карасиков распугаешь, - подплыв ближе, отозвался Петрович. – Ты видела эту щуку?
- А то нет! С тебя длиной будет, уже неделю здесь крутится.
- Так уж с меня, - высказал разумное сомнение рыболов. – Показалось, небось.
- Ничего не показалось. Мне с кручи хорошо видно, - уверенно опровергла сомнения собеседника баба Люся. – Длинная, в зеленых и желтых то ли пятнах, то ли полосках. Утки на ряске кормятся, а она, сучка, подкрадывается, раз! – и нету уточки, только круги по воде. Поставь здесь сетку, а то мне прямой убыток: я ведь утят на базаре покупала.
- Если она до сих пор в сетку не попалась, значит и сейчас не пойдет, умная, зараза. А вот на блесну попробовать можно, - пояснил Петрович.
- Пробуй на что хочешь, хоть себя на крючок нацепи, но щуку мне поймай! – продолжала сварливо выговаривать рыбаку баба Люся, затем набрала в грудь побольше воздуха и, придав голосу нежных обертонов, призывно завопила:
- Тась-тась-тась!
Из зарослей камыша дружным кряканьем отозвались утки.
- Домой плывите, домой! Тась-тась! – надрывалась пожилая женщина.
Утки выбрались на открытое пространство, Петрович поплыл сзади стаи, подгоняя птиц к берегу. Пока рыболов пересекал старицу, он определил, что спиннингом щуку здесь не взять: блесна будет цепляться за водоросли.
- Ладно, тогда можно попробовать жерлицы поставить, и карась для живца у меня как раз имеется, - принял решение Петрович.
Он вытащил садок из воды и оценил трепыхавшихся в сетке карасей. Было их пять штук, размером, правда, для живца великоваты, но учитывая неординарные размеры предполагаемой добычи, вполне могли сгодиться. Петрович подплыл к берегу, снова опустил садок в воду и стал обдумывать тактику и стратегию предстоящей охоты на речную хищницу. Баба Люся, придав утиной стае при помощи хворостины, направление к дому подошла к лодке и поздоровалась с Петровичем, тот приветливо ей ответил. Женщина, уперев руки в полные бока, улыбнулась ему в ответ. На выдубленном морозами, высушенном ветрами и потемневшим от солнца за долгую жизнь лице сельской жители неизменными, ну почти неизменными с молодых лет остались лишь голубые глаза с живым блеском. Поэтому улыбка получилась задорная, правда с оттенком ехидства, правда, к Фёдору это не относилось. Такие метаморфозы с приобретением жизненного опыта свойственны многим женским лицам.
- А что же ты Мыколу не пошлешь щуку ловить? Он ведь тоже любитель, - имея ввиду Люськиного мужа, полюбопытствовал Петрович.
- Ага, любитель! – с полоборота завелась не утратившая не только блеск глаз, но и живость характера, пожилая женщина. – Вот этого дела он любитель! – щёлкнула пальцем она себя по шее. – В больнице уже десять дней. Зерно на пай получили, так он мешки на чердак таскал. Говорила ему, дураку старому, погоди, зять приедет, поносит. Дотаскался, что грыжа опять вылезла. «Репарацию» делали, доктор сказал на следующей неделе домой отпустит.
- А при чем здесь, это дело? – повторил жест Люськи Петрович.
- Иван Босый на телеге мешки привез. Магарыч выставляли, вот мой герой сто грамм бахнул и силу богатырскую почувствовал. Догеройствовался, придурок старый! Столько денег на «репарацию» выкинули, что дешевле это зерно купить было! – разошлась баба Люся и в пылу добавила несколько непечатных выражений.
Старички уселись в тенечке под кустом бузины и завели неспешный разговор, сначала о детях, внуках и других родственниках, а затем на всегда актуальную для сельского жителя тему: об урожае, тот, что собрали – зерновых, и который предстоял – подходила пора копать картошку. С обрыва спустилось двое детей, мальчик-подросток, и девочка лет десяти. Это были бабы Люсины внуки. Дети вежливо поздоровались с Петровичем и собрались было садиться в одну и лежавших носом на берегу лодок.
- Куда, молодёжь, купаться? – верно определил намерение детей Петрович.
- Ага, выплывем на глубину, поныряем с лодки, - ответил мальчик.
- Не боитесь, что щука или сом, которые ваших уток ловят, на дно утащит?
- Щука на людей не нападает, это же не акула. А если на Снежанку набросится. Я её веслом огрею, - ломающимся голосом объяснил подросток и чуть заметно улыбнулся.
- Колька, балбес, не пугай ребенка, а то я тебя ремнем по заднице огрею! – вмешалась баба Люся.
- Бабушка, я не боюсь, - тряхнув стянутыми сзади в хвостик волосами, ответила девочка. - Я и сама ей по башке врезать могу.
Звонкий голосок девочки, густые льняные волосы и голубые глаза вновь нарисовали в памяти Петровича образ Люськи в детстве.
-Хвёдор, ты чего задумался? Будешь щуку ловить, или мне других рыбаков просить?
- Нет, никого не проси. Уж, по старой памяти для тебя сделаю, - вернулся к действительности старый рыбак и неожиданно для себя, но так, чтобы не видели дети, подмигнул бабе Люсе. – Только нужно, чтобы парнишка ко мне домой за снастями сбегал.
Петрович, подробно, чтобы его жена не перепутала, когда будет искать, объяснил детям, где в сарае и в каком пакете лежат жерлицы, и юные помощники, мигом взлетев на береговую кручу, отправились выполнять задание.
Старички вновь остались вдвоем. Люся стала нахваливать внуков, которых от двух дочерей у неё было пятеро, Снежана самая младше всех и самая любимая. Девочка умная, послушная, хоть характер бойкий, но не вредная.
- Прям, как ты в ее годы, - подтвердил Петрович. – И на тебя в детстве похожа. Глазенки, как васильки, и играют задорно.
- Ты ещё помнишь, какая я в детстве была? – искренне удивилась баба Люся.
- Пока «склирозом» не страдаю, - хитро ухмыльнулся в усы Петрович. – А помнишь, Люська, как ты мне в малиннике свою «пампушку» показывала?
- Ой, лышенько! – зардевшись, захохотала женщина. – Ну, ты, Федька, и «дубил»! – слегка переиначив услышанное от внуков модное словцо, охарактеризовала она своего не ко времени предавшегося воспоминаниям собеседника. – Усы седые, голова, как колено, лысая, а всякий срам в ту голову лезет.
- Так уж и срам! Как поется в песне: «Вся краса твоя чудова у мене на очах!», - в свою очередь рассмеялся Петрович. – А как мы перед армией любовь крутили в саду под грушей.
Баба Люся притихла, устремленный в даль разлива реки взгляд затуманился.
- Ох, Федечка, - вздохнула она, - молодые были, да горячие, вот глупостями и занимались.
- Так уж и глупостями? – посерьезнел и Петрович. – Главную глупость мы не сделали. А может, стоило? – пытливо взглянул он в лицо собеседнице. – Тогда бы из армии меня дождалась, и Снежана с Колькой нашими внуками были бы. Хотя, что сейчас говорить. Жизнь заканчивается, помечтать не возбраняется. А вспомнить приятное, всегда приятно, - на оптимистической ноте закончил Петрович и ущипнул бабу Люсю за мягкий бок.
Та рассмеялась, хлопнула ладонью по его руке и поправила повязанный вокруг головы платок.
Вскоре явились дети, Петрович попросил их найти в дедовом хозяйстве пять жердей потолще и подлиннее, затем загрузился в лодку и погрёб в сторону охотничьих угодий щуки. Жерлицы он решил расставить по руслу бывшей старицы, представлявшей собой полосу свободной от водных растений поверхности шириной около двадцати и длиной около двухсот метров. Рыболов, начиная от того места, где щука напала на лысуху, воткнул под наклоном в илистое дно жерди на расстоянии метров тридцать одна от другой, привязал к ним жерлицы, представлявшие собой деревянные рогульки с намотанной на них леской и насадил на крючки-тройники карасей. Снасти были приведены в боевую готовность, присутствия рыболова не требовалось, и Петрович, подождав минут тридцать, отправился домой.
На какое-то время арена действий опустела, но ближе к вечеру на тропинке, ведущей по кромке обрыва, показались две мужские фигуры. Первым, энергично вышагивая, с удочками на плече шел внук Петровича Васька, высокий, крупнотелый парень лет 25-ти, за ним бодро двигался дед Фёдор, ростом не меньше внука, но комплекцией посуше и слегка согбенный годами.
- Васька, у тебя глаза помоложе, глянь, что там с жерлицами? – попросил дед, когда они поравнялись со старицей.
Внук орлиным взором окинул с высоты перспективу водоема, нашел глазами ряд воткнутых в дно жердей, присмотревшись, определил, что сторожки на жерлицах не сорваны, а значит, щука не клевала.
- Всё на месте, - разочарованно сообщил он результаты наблюдений, но вдруг заволновался и, тыча пальцем в сторону водоема, пересчитал жерди.
- Дед, вы сколько жерлиц поставили, пять? – дрогнувшим голосом спросил он.
- Да, - подтвердил Петрович и также стал всматриваться туда, где стояли жерлицы. – Последняя должна быть вон за той купой тростника, - указал он взмахом руки.
Васька перевел взгляд ближе к краю старицы, но торчавшей из воды жерди не заметил, о чем и сообщил деду:
- Нету там ничего. Может, украли?
- Да кому здесь красть! Если б какой лиходей проплывал мимо, то пообрезал бы все снасти, а жерди оставил.
- А что, рыба утащила? – загорелись глаза у Васьки.
- Ну, не знаю, - сдвинув кепку, почесал затылок Петрович. – Я, вроде бы, жерди крепко забивал. Пять лет назад я таким способом щуку на десять килограмм взял, так она жердь не вытащила.
- Значит, в этой щуке все двадцать! – дал волю фантазии внук. – А вдруг сом попался? Рыбаки с базы говорили, что ниже по течению сома на тридцать пять килограмм вытащили.
- Сом днём редко берёт. Чего гадать! Ты, Васька, пройдись кручей, сверху лучше видно, а я между зарослей поплаваю. Кто б нашу снасть не утащил, жердь должна по верху плавать. Главное – чтоб не сошла с крючка и леску не порвала.
Петрович спустился по обрыву вниз к воде, быстро вывел лодку с отмели и поплыл к старице. Вот он поравнялся со стоявшей под углом к поверхности воды жердью. Было видно, как рогулька плавно раскачивается из стороны в сторону, что живец плавает по кругу, то есть активно двигаясь, исполняет свою функцию. То же происходило на двух следующих жерлицах. На четвертой жерлице рогулька висела неподвижно, Петрович потянул за леску, вытащил из воды пучок роголистника, намотанный карасём на металлический поводок, освободил живца и опустил снасть в воду. Добравшись до конца старицы, рыболов перенес поиски за её границы. Проплавав минут двадцать в лабиринте проток и островков тростника, рыболов так и не обнаружил пропавшей снасти. То, что он не нашел самой жерди вселяло надежду: значит, рыба всё ещё на крючке, и поиски прекращать рано. Петрович встал в лодке на ноги и внимательно осмотрел поверхность водоёма, прикидывая, куда же могла направиться беглянка. Его внимание привлекла узенькая полоска чистой воды, сквозь которую просматривалось темно-коричневое дно.
- Похоже, бобры проложили, - предположил Петрович. – На глубине корневища кувшинок выкапывают, а по этой дорожке в нору доставляют. Может, и щука туда направилась?
В это время на обрыве появился Васька, который, разведя руками, показал деду, что ничего не нашел. Петрович крикнул внуку, чтобы тот осмотрел заливчик возле берега, куда вела бобровая тропа, сам же перебрался с кормы лодки на нос и, беззвучно опуская весло в воду, погрёб в туже сторону. Вскоре перед пловцом встала почти сплошная стена зарослей тростника, тем не менее, проложенная бобрами дорожка уверенно придерживалась прежнего направления и помогала гребцу находить прогалины в чаще. Минут через десять Петрович выбрался на открытое пространство. Заросли, высотой почти в человеческий рост, остались за спиной, перед ним возвышалась береговая круча, в которую вдавался небольшой залив радиусом метров сто – сто пятьдесят с разбросанными по его поверхности купами рогоза и остролиста. Петрович решил по-быстрому обследовать заливчик и, пока не начало темнеть, забрать внука и поискать беглянку на плёсе. Он сильными гребками направил лодку к берегу, но тут его внимание привлекло тревожное утиное кряканье и шум крыльев. Рыболов обернулся и увидел, как из зарослей камыша вылетели селезень и утка.
- Может, щука их напугала? – подумал он и развернул лодку.
Подплыв к тому месту, откуда вылетели птицы, он обнаружил, что сквозь стену зарослей проходит узкая протока, а посмотрев вперёд, почти сразу увидел плавающую на поверхности покрытой ряской воды заветную жердь. Сердце у рыбака, отвечая на впрыснутый железами в кровь адреналин, азартно забилось. Жердь застряла между двумя кустами тростника. Петрович, бесшумно работая веслом, подплыл к жерди, тихонько положил весло в лодку, переложил багорик ближе к ногам, наклонившись через борт, нащупал леску и потянул на себя.
- Что там, есть? – нетерпеливо спросил Васька, следящий с береговой кручи за действиями деда.
Петрович, выбирая леску, молча отмахнулся свободной рукой. Леска шла без всякого сопротивления, и у рыбака успела мелькнуть мысль, что щука сошла с крючка или оборвала леску. Неожиданно движение лески прекратилось, Петрович потянул сильнее, но безрезультатно.
- Зацеп! – крикнул он маявшемуся на берегу от бездействия Ваське. – Похоже, в зарослях леску запутала и ушла.
Петрович поднялся на ноги и несколько раз дернул за леску, всматриваясь в воду, чтобы определить место зацепа. Вдруг зацеп ожил, метрах в пяти от лодки в гуще зарослей взбурлила вода и рыба с невероятной силой потянула леску. Петрович покачнулся, чтобы не вылететь за борт, выпустил леску из рук и, отступив шаг назад, удачно плюхнулся не в воду, а на сиденье лодки. Выбранная ранее леска, лежавшая на дне лодки, стала стремительно уходить в воду.
- Есть. Васька! – в радостном возбуждении заорал Петрович. – Ну, и зверюга сидит, чуть меня самого не утащила.
Что ответил внук, Петрович не слушал, он успел поймать пустившуюся в плавание жердь и, упершись ногами в борта лодки, вновь попытался подтянуть рыбу поближе. Но рыба не поддавалась, а спустя несколько секунд, он заметил, что лодка плавно сдвинулась с места и поплыла протокой сквозь заросли. Невероятность происходящего вызвало у Петровича ощущение, будто это происходит с ним во сне.
- Какого же размера эта щука? – заметались в голове у рыбака быстрые мысли. – Может, это сом? Говорили, что в прежние времена здесь сомы по центнеру весом ловились!
Тут движение лодки прекратилось, и Петрович понял почему. Протока упиралась в стену зарослей тростника, и, вероятно, гигантская рыба не могла протиснуться сквозь тесно растущие из воды стебли.
- Сейчас поборемся! – ещё сильнее забилось сердце у рыболова.
Он бросил взгляд на лежавший у ног багор и, крепко ухватившись, потянул за леску. Однако, рыба оставалась на месте, лишь лодка, повинуясь его усилиям, заскользила по воде. Внезапно впереди у зарослей вскипел бурун, по воде пошла волна, даже лодка несколько раз качнулась, натяжение лески вновь исчезло. Из-за покрывавшего поверхность толстого слоя ряски, рыбак не мог видеть устремившейся в его сторону по узкой протоке рыбы, но ее движение легко прослеживалось по завихрениям на воде и поднятыми со дна пузырьками болотного газа. Петровичу стало не по себе.
- Акула, что ли у нас тут завелась? – пришла в голову нелепая мысль, и он машинально перекрестился.
Петрович поднялся на ноги, взял в руки в руки крепкое дубовое весло, уперся им в дно лодки и приготовился отразить возможную атаку. И как раз вовремя. Перед самым носом лодки, раздвинув ряску и водоросли, бесшумно вынырнула тупорылая, явно не рыбья голова, через миг позади головы по воде ударил длинный зубчатый хвост. Брызги обдали опешившего рыбака, а невиданное чудище взметнулось над водой выше борта лодки, раскрыло огромную, больше ведра, зубастую пасть, издало леденящее душу шипение, которое перешло в утробный рев, и, цепляясь короткими когтистыми лапами за борт, полезло в лодку. Петрович истошно завопил, со всего размаху ударил чудовище по этой страшной, будто бы из кости, голове, выхватил из-за голенища нож, перерезал леску и, подгоняемый страхом, непрестанно оглядываясь, помчался к берегу.
Ваське, наблюдавшему с высоты кручи, детали борьбы деда с огромной рыбой мешали разглядеть окружавшие место действия заросли тростника, но увидев приближающуюся лодку, он по тропинке скатился с обрыва, подтянул нос плоскодонки на отмель, подхватил Петровича под трясущуюся руку и помог выйти на берег.
- Сошла щука? - не увидев в лодке трофея, спросил внук.
Петрович тяжело опустился на землю, вытер ладонью испарину на лбу, попросил сигарету, закурил, несколько раз кашлянул и только тогда смог ответить на вопрос, сгорающего от нетерпения парня:
- Это, Васька, не щука была, похоже, крокодил.
- Такая здоровенная? Жалко, что сорвалась, можно было сфотографировать и в интернет выложить, - загорелись глаза у Васьки.
- Я сам леску перерезал. Это не щука была, а какой-то зверь с лапами. Говорю тебе, на крокодила похож, я по телеку видел.
- Вам, дед, не показалось? Откуда здесь крокодилу взяться? – высказал внук разумное сомнение. – Может выдра была?
- А то я выдры не видел! Не одна мне в капкан попалась, - оскорбился Петрович. – Настоящий крокодил. Пасть вот такая! – развел руки рыболов. - И зубы больше, чем у твоего «пикбуля», наверное, в палец толщиной, спина будто в броне, и на хвосте зубчики. Он в лодку полез, а я его веслом по голове.
- Может, он там дохлый плавает, нужно проверить, - без промедления предложил Васька.
- Как бы ты там дохлый не заплавал! Он больше меня длиной, и толстый, как наш рябой кабанчик.
- Ого! – слегка умерил пыл Васька, но от идеи поимки таинственного зверя не отказался. – Тогда давайте сеть поставим, авось попадется, - выдвинул он следующую идею.
Петрович идею поддержал, однако поймать таинственного зверя так и не удалось, но история на этом не закончилась.
Об этом написали местные газеты, пошли разговоры об украинском Лохнесском чудовище. К Петровичу наведались исследователи паранормальных явлений, и даже знаменитый профессор Эрнст Мулдашев, вернувшись с очередной экспедиции на Тибет, где он возле горы Кайлас искал вход в легендарную Шамбалу, удостоил этот случай своим вниманием. Он указал, что ещё 1000 лет назад в новгородских летописях упоминалось, что «придоша лютые звери коркодел и многие люди пожираша». За тысячу лет потомки тех зловещих «коркоделов» могли добраться не только Заболотцев, но даже до Крыма, где очевидцы неоднократно отмечали появление гигантской рептилии в акватории Черного моря возле горы Аю-Даг.
За месяц до описываемых событий на противоположном берегу того же водохранилища, только в десяти километрах ниже по течению, олигарх областного значения Руслан Голеев, проснувшись утром на своей вилле, пребывал в благодушном настроении. Вчера, скинувшись с бизнес-партнерами на чартер, они отправили своих жён культурно отдохнуть. Вместе с женой улетели дочь-подросток и юный наследник десяти лет ор роду. Поэтому ближайших три дня семейные хлопоты не могли отвлечь уважаемого бизнесмена от выполнения запланированных мероприятий. С утра предполагалось позаботиться о физической форме и посетить спортзал, провести разминку, потягать железо и поработать на тренажёрах, а если на тот момент в зале найдутся подходящие соперники, то вспомнить борцовскую молодость и помять друг другу бока на татами. Затем в сауне предстояли активные оздоровительные процедуры с массажистками, и плотный обед в кругу друзей и соратников в полюбившемся ресторане. После обеда желательно было поспать, чтобы восстановить силы для выполнения уже своей обширной культурной программы, которая включала в себя просмотр футбольного матча в пивном баре, бильярд или боулинг, посещение казино, ну, и на десерт полный отрыв в ночном клубе.
Руслан неспешно завтракал в беседке на берегу искусственного водоема, выкопанного на территории виллы и соединявшегося с водохранилищем узкой, но глубокой канавой. Начальник охраны доложил, ожидает приема бизнесмен Вдовиченко.
- Сам пришел? – поинтересовался Голеев.
- Добровольно-принудительно, - ухмыльнулся начальник охраны, который, несмотря на суровую должность и внешность борца-тяжеловеса, но с боксёрским перебитым носом, имел склонность к образным и цветистым выражениям. – Ребята нашли на квартире сердечной зазнобы, и передали, что вы хотели его видеть.
- Доходчиво передали? – с непроницаемым лицом, спросил Голеев, который также был не чужд юмора, а порой, и сарказма.
- Стволом в нос не тыкали, хватило парочки оплеух. Так что, я думаю, он настроен на конструктивный диалог.
- Тогда давай его сюда, - распорядился босс, отодвинул на край стола пустые тарелки и переключил своё внимание на плававших в водоеме уток и гусей, бросая им оставшиеся от завтрака куски хлеба.
Ввели бизнесмена Вдовиченко. Несмотря на свой статус крутого «деловара», вид бизнесмен имел весьма не презентабельный: несвежая белая рубашка измята и в пятнах, щеки небриты, модельная прическа взлохмачена, взгляд лихорадочно-блуждающий.
- Садись, Валера, - с приветливым выражением лица обратился к вошедшему Голеев и указал на плетеное кресло напротив себя. – Что ж ты, мил-человек, нам лишнюю работу задаешь? – не желая себя нервировать в выходной день, ровным спокойным тоном начал разговор босс. – Мы ведь не при коммунизме живем, халява давно кончилась. Теперь ребятам, за то, что тебя искали, сверхурочные платить придется. Тебе же прямой убыток: затраты в счет включим.
Бизнесмен промямлил что-то не совсем членораздельное и удрученно опустил голову.
- Ты кредит в «Торгинвестбанке» брал? – продолжил Голеев. – А хозяин этого банка мой кореш, по молодому делу вместе наперстки крутили. Кто б тебе поллимона баксов без залога дал. Вот и верь после этого людям! Обидно, Валера, - вздохнул авторитет.
- Руслан, я же тебя не кидаю. Контрагенты затягивают. Реально рассчитаюсь, подождите немного!
- А прятался зачем? Тебе по дружбе месяц сроку давали, а могли и неделю, как остальным должникам. Всё! Время разговоров закончилось. Единственное, что могу предложить, выбирай сам: или с Мишаней посидишь, или с Гешей поплаваешь?
Несчастный должник с исказившимся от ужаса лицом упал на покрытый мраморными плитами пол беседки и, стоя на коленях, простер руки к вершителю своей судьбы.
- Руслан, клянусь, за две недели, нет, за неделю верну долг и проценты! – возопил Вдовиченко, пряча бегающий взгляд за смиренным наклоном головы.
- Вот и хорошо, - миролюбиво улыбнулся Голеев. – Ладно, сядь в кресло. Так и быть, к Мишане тебя пока запускать не буду, тем более, что вчера он нажрался от пуза. Ерёму-базарника знал, что бензозаправки имеет? Хорошо пошёл! – гоготнул Руслан. Охранник, солидаризуясь с шефом, угодливо захихикал. – Что же с тобой делать? – задумался Голеев. – Нет, так отпускать тебя нельзя, авторитет потеряю. Придется тебе с Гешей пообщаться Плавать умеешь? – спросил он участливым тоном и подмигнул охранникам, те в голос заржали.
Однако, несчастный должник их веселья не поддержал: он был наслышан, чем закнчивается общение с Гешей или Мишаней, и, теряя сознание, Вдовиченко стал сползать с кресла на каменный пол. Нужно пояснить, что Руслан Голеев был большим любителем животных. На его вилле по оранжерее среди экзотических растений летали райские птицы, перекликались попугаи, порхали колибри. На огороженном лугу паслись антилопы и олени, в просторной клетке обитал лично вскормленный хозяином из соски бурый медведь Мишаня. Интерес мецената к живой природе не ограничился млекопитающими и птицами, имелась в частном зоопарке и коллекция рептилий, среди них нильский крокодил Геша.
По крокодильим меркам Геша был еще подростком, его длина едва перевалила за два метра. Как и подобает подросткам, характер он имел любознательный и игривый. Когда к нему в водоем сталкивали какого-нибудь незадачливого клиента, Геша, большую часть времени проводивший в одиночестве, подплывал к барахтавшемуся в панике человеку из чистого любопытства: людьми он пока не питался. Рацион Геши составляли специально запускаемые в пруд утки и гуси, а также карпы. По знаку босса охранники подхватили обмякшее тело бизнесмена под руки и столкнули в воду. Жертва произвола попыталась выбраться на берег, но один из охранников отталкивал длинной палкой его на глубину.
- Валера, не кипешуй! – обратился к стоявшему по горло в воде бизнесмену Голеев. – Переплывешь на тот берег, и свободен. – Затем он посвистел и ласково позвал:
- Геша, где ты мой мальчик? Папочка тебе подарок приготовил!
Бизнесмен в отчаянье попытался выбраться на берег, однако охранник ударил его палкой по голове, вытащил пистолет и указал стволом, куда нужно плыть. Однако показательной акции не получилось. Бизнесмен, лихорадочно размахивая руками, со скоростью рекордсмена переплыл пруд, затем по знаку Голеева вернулся назад и получил разрешение выйти из воды. Озабоченный меценат послал охранника проверить вольер, уж не заболел ли его любимый питомец? Скоро охранник бегом вернулся назад и доложил, что вольер пуст, а заградительная сетка, которая перегораживала протоку, соединявшую пруд с водохранилищем, открыта. Голеев предположил, что данная акция является предупреждением со стороны организации конкурирующего мецената. Охрану усилили, от культурной программы на всякий случай решили отказаться.
С началом учебного года десятилетний сын Руслана Голеева в сочинении на тему «Что я сделал полезного на летних каникулах» написал: «Каждое утро я кушал овсяную кашу, потому что она полезная для здоровья. На даче я помогал садовнику собирать в «аранжырее» самые спелые бананы, ананасы, манго, «фейхуа» и «марахуия». Когда мы летали с мамой в Париж на культурный «жопинг», этим летом я уже не плевал с Эйфелевой башни на головы французам. А еще я кормил Мишаню и выпустил на волю «кракодильчика».
Учительница, уже приближавшаяся к пенсионному возрасту, удостоверилась в энциклопедии, что растения с такими неприличными названиями действительно существуют в природе, исправила грамматические ошибки и, почему-то вздохнув, после недолгого колебания, поставила оценку «отлично».