Голод в России

Наталья Ромодина
      Первыми неладное заметили Кузнецовы. Они жили в деревне, всё их существование было как на ладони, они делили жизнь с крестьянской общиной, и поэтому Анатолий и Мария раньше всех могли заметить, что в Россию пришла беда.

      Для начала земство сообщило, ещё в 1890 году, что на обучение девочек средств нет, и прекратило выплату жалования Марии Антоновне. Бесплатно обучать – тоже был не выход, ибо надо было платить работницам, которые вместо Маши занимались хозяйством Кутайсовых-Кузнецовых, сидели с Васей и Марьянкой. Поэтому Мария вернулась в дом.

      Анатолий Васильевич продолжал давать уроки, содержал в порядке школьное здание. Выросшие ученики приходили к нему, помогали в ремонте, тем самым выражая признательность за полученные знания и умения, за ту дорогу к познанию, которую показал учитель.

      Осень принесла новую тревогу.

      Однажды в школу пришёл парень Алексей Хохлаткин, лет 23, который вернулся с отхожих промыслов, – промышлял извозом. Он сказал, что в богатых плодородных районах и в Поволжье морозы ударили рано, а снега нет. Это чревато неурожаем.

      Весною следующего года вернувшиеся из других губерний крестьяне с тревогой рассказывали, что после суровой зимы весенние оттепели начались уже в конце февраля. Однако снега было мало, дождей нет, поэтому полям не хватает влаги. «Значица, озимые не уродятся!» – заключали мужики, подёргивая бороды, крякая и качая с сожалением головами.

      Священник Малевинский проводил молебны в новой каменной шестипрестольной церкви, наконец оконченной строительством и освящённой лет пять назад во имя Введения Пресвятой Богородицы во храм.

      В северной деревне жизнь шла своим чередом, пока в августе не явились с рассказами о других губерниях России следующие работники. Они рассказывалли, что всю весну и лето в некоторых местах дождичков так и не видали. Это означало уже полный неурожай, охватывающий и озимые, и яровые посевы. До середины июля яровые посевы могли бы выправиться, если прошёл сильный дождь, хотя бы однажды. Но после урожай можно было считать погибшим, какая бы ни установилась далее погода.

      Так оно и получилось: урожай в целом по России вышел раза в полтора ниже, чем обычно. При этом в некоторых губерниях хлеба уродилось больше обычного, а в наиболее плодородных, где народ привык рассчитывать на хороший урожай и собственные запасы, - наоборот, хлеба почти не было.

      Антон Иванович с печки сообщал довольно печально и озабоченно: «Последний раз столь же низкий урожай был в 1865 году, а ещё более низкий — только в 1848 году!». Ууу, чего вспомнил! Маши тогда и на свете не было!

      – Мне-то, – отвечал отец, – восемнадцать-то уже было!

      Земство, готовясь к грядущему голоду и появлению беженцев в этом скудном северном краю с рискованным земледелием, старалось урезать до минимума все прочие программы, в том числе и образовательную.

      Действительно, крестьяне без тёплой одежды, со странной южной речью, стали появляться и в их уезде. Мария, знакомая немного с медициной, подозревала, что вскоре может начаться эпидемия. Люди большими массами перемещаются на огромные расстояния, и они волокут с собой большое количество возбудителей опасных болезней.

      Людей надо куда-то селить, поэтому в деревне началось строительство бараков для переселенцев. Скопление народу, прибывающего из разных мест, привело к обмену инфекциями, в деревне начался тиф.

      Маша не могла уже скакать козочкой, как раньше, добывая в земстве санитарные и медицинские средства. Её задачей было уберечь трёхлетнюю Марьянку и шестилетнего Васю.

      Отец, который уже совсем слёг и почти не слезал с печки, посоветовал:
      – Мария, увози детей в Москву. Здесь мы можем их потерять! В Москве у тебя подруга – врач!

      Маше было неловко и жаль оставлять отца. Но она понимала, что насчёт детей он целиком и полностью прав!

      Денег было немного, но всё же хватило, чтобы дать Маше на дорогу. Анатолий купил ей билеты в каюту первого класса, чтобы поменьше сталкиваться с грязными крестьянами. Ну да, нехорошо брезговать народом, но что делать, когда речь идёт о сохранении здоровья и жизни детей!

      Вася и Марьяна очень обрадовались, что поедут на пароходе, а потом на поезде.

      Путешествие им понравилось! Они залезали во все углы на палубе, бегали по трапам, их кудрявые русые головёнки мелькали везде, отчего у Маши сердце ёкало – не расшиблись бы! Васе хотелось спуститься в трюм, но этого мама позволить не могла. На стоянках она звала детей в каюту, и они смотрели на происходящие вокруг сцены из окна.

      Пристани шумели, грузчики вкатывали и выкатывали огромные бочки, носили мешки, народ просился на пароход, матросы отказывали: «Вас набьётся, а потом после вас и трюм, и палубу не отчистишь!» Крестьяне всё равно умудрялись залезть на пароход. В общем, близость к народу Мария Кузнецова прочувствовала вволю!

      В Вологде пересели на поезд. Маша тоже взяла билет первого класса. Она дала телеграмму своей подружке Оксане Нечипоренко, чтоб та встречала её на Ярославском вокзале.


      * * *
      Встретились очень хорошо.
      – Маша!
      – Оксанка!
      – Душечка!
      – Да ты не изменилась!
      Оксана подумала про себя: «Вначале все так говорят!..»
      – А ты, Маша, как же ж хороша, душа наша!
      Маша смутилась. Оксана ей сказала:
      – А ты повзрослела, душечка!

      Дети смотрели во все глаза на эту странную круглую тётю. «Повзрослела!» Мама и так взрослая, она же – мама! Но возражать старшим они не были приучены.

      Оксана продолжала осыпать подругу комплиментами.
      – Ты же ж дама у нас!
      – А ты, Оксанка, думала, что я приеду – крестьянка крестьянкой, в зипуне, в платке до бровей?

      Маша была одета в суконное розовое пальто, на голове - шляпка с пером и вуалью в тон этому пальто. На ногах – высокие ботиночки со шнуровкой.
      – Ты такая модница!
      – А то! – Кутайсова задорно кивнула головой, не раскрывая тайны, где приобрела модный наряд.

      Носильщик донёс багаж до извозчика, сели и поехали. Вася всё время вертелся и спрашивал: «Это Москва? А где Кремль? А где Иван Великий? А университет? А Воробьёвы горы?» Образованный мальчик. Дедушка и мама ему показывали открытки и всё объясняли, и он запомнил, а теперь хотел посмотреть своими глазами. «Мы пойдём гулять и тебе всё покажем!»

      Оксана пригласила Машу пожить у неё.

      – Я получаю жалование в больнице, муж тоже служит по медицинскому ведомству, так что мы обеспечены хорошо.

      Но Маша не могла воспользоваться любезностью подруги.
      – Нет, нет, я должна сама зарабатывать себе на жизнь!

      – Если хочешь, ты можешь сходить в издательство, здесь, на Мещанской, есть несколько. Они тебе дадут какую-нибудь книгу на французском или на немецком, а ты сможешь её переводить, и за это заплатят.
      Оксана искренне хотела помочь подруге: в средствах Мещеряковы стеснены не были.
      – Ты думаешь, я что-нибудь помню?
      Маша восхитилась, что подруга о ней думает хорошо.
      – Конечно, ты ведь у нас парфеткой закончила!
      Маша, как и Оксана, хорошо помнила свои годы учёбы. И подруги дружно рассмеялись.


      * * *
      Переводить книги… Это было бы удобно: сидишь дома, с детьми, читаешь какой-нибудь роман, переводишь его, а потом тебе ещё и деньги за это заплатят! Неподалёку от Оксаниного дома Маша нашла издательство, где нужны были переводчики книг, договорилась, что возьмёт для пробы один роман, и села заниматься.

      Она вначале хотела взять немецкие книги. И у фройляйн Штольц в случае чего можно спросить!... Но потом поразмыслила и решила, что французские романы всё-таки интереснее. Про любовь! Да и соблазна обратиться к классной даме за помощью - обременить старушку - не будет!

      И Мария села за французский перевод. Это не было лёгким делом. Вначале за каждым словом приходилось лезть в словарь. Иногда был непонятен смысл фразы. Переводчица затруднялась, к какой части речи относится то или иное слово. Но по мере работы язык вспоминался всё легче, и вскоре перевод стал удаваться.

      Мария старалась писать каллиграфическим почерком, вспоминала фройляйн Штольц и её муштру. Недаром немка спуску им не давала с чистописанием!

      Пришла Оксана её проведать. Маша поделилась радостью от успехов.
      – Душечка! А мы же ж с тобой ещё не были ни в институте, ни у Софьюшки!


      * * *
      И в ближайший выходной подруги направились в институт. Фройляйн Штольц встретила их как родных. Она близко к сердцу приняла тревоги, охватившие деревню.
      – Кланяйтесь супругу, Мария, скажите Анатолию Васильевичу, что мы его не забыли. Мы за всех молимся! Дай вам Бог удачи, девочки мои!

      Для старенькой классной дамы, конечно, они навсегда оставались девочками, хотя в институте она их обычно звала mesdames.

      После института женщины зашли навестить Софью.

      - Добрый день!
      - Оксана, Маша! Здравствуйте!

      Женщины обнялись. Любят они обниматься, да и понятно: давно не виделись! Cофья сказала:
      - Как я рада вас видеть! С Оксаной встречались... да уж больше года прошло... А ты, Маша, мама теперь! - одобрительно посмотрела она на одноклассницу.
      Для Софьи главным богатством женщины были дети.

      Маша давно привыкла к своим сорванцам. Даже странно, что для Сони это новость!
      - Соня, моим уже четвёртый год и седьмой!
      - Вот как мы с тобой давно не виделись!..

      Однако хозяйка смущённо отвела глаза.

      - Простите меня, душечки мои, но я сейчас очень занята. Я очень хочу с вами поговорить, обсудить всё, вспомнить. Маша, ты приходи с детьми! С моими познакомятся!

      Маша немного растерянно открывала рот, припоминая уже порядком позабытую решительность своей одноклассницы. Вспомнила - и решила не обижаться на столь бесцеремонный приём. Оксана пришла подругам на помощь.

      - Хорошо, Софьюшка, будь по-твоему. В субботу вечером вы принимаете?
      - Давайте лучше днём, часа в четыре, пока дети не спят. И Машины детки чтобы не утомились, идёт?
      - Ну ты ж, Горчакова, ты ж всё верно рассудила! - констатировала Оксана.

      Марии оставалось согласиться, и Нечипоренко уже потащила её под руку на воздух, чтобы возвращаться к себе на Трубу*.

      * * *
      У Воронцовых, как следовало ожидать, Вера немедленно завладела Васей – они были ровесники – и начала строить с ним какую-то машину** из стульев, палок, полотенец и прочих подручных материалов. Васятка рассказывал ей, как они с мамой и сестрой ездили на поезде, на пароходе.

      – Давай строить пароход! А вокруг него будет как будто вода! Я буду капитан! – предложила девочка.
      – Нет уж, девочек-капитанов не бывает! – возразил Вася. – Я буду капитан!
      – Мало ли, не бывает! А я буду! Я! Я! Я!

      Нет, Марьяна поспокойнее. Марьяшка очень похожа на Машу, когда та была маленькой девочкой: такой же ясный взгляд острых глазок, кучерявая головка. Её взяла в свою компанию Люба, присоединила к ней Иванку. Любе бы только понянчить малышей, почитать им книжки, порассказывать сказки! Прирождённый воспитатель!


      * * *
      А в гостиной разговаривали женщины.
      Оксана попросила Соню показать ей младшую дочку, с которой два года назад подруги пережили немало волнений. Соня позвонила в колокольчик и велела привести ребёнка в гостиную. Ксения Филипповна отметила, как время идёт: вот, казалось, встречались вчера, а уже два года прошло! Дина сама бегала и имела полный рот зубов!
      - А как плавает она у нас! - радостно хвасталась мама Софья.
      - Смотри, Сонечка, с водой будьте осторожнее! - в один голос воскликнули гостьи.

      Ребёнок тихонько играл кубиками у маминых ног, а женщины продолжали беседу. Маша с Оксаной рассказали, как сходили в институт.
      – А я возвращаюсь на службу. На следующий год вновь буду вести уроки! – сообщила Соня.
      – А у меня должность отобрали, - пожаловалась Мария. – Денег нет у земства.
      – Вообще, женское образование сокращают. И курсы Герье закрыли.
      Оксана говорила о Высших женских курсах в Москве. У неё и у мужа были там знакомые на медицинском факультете.

      Потом пили чай.

      – А ты, Маша, в Москве какими судьбами? - спросила Соня, отпивая из своей любимой белой чашки.
      – Анатолий велел детей спасать. Неурожай, голод, болезни. Опасно было оставаться в деревне.
      – Я знаю, - отвечала Софья печально. – У нас ведь тоже имение… Слава богу, не в голодающих губерниях.
      – Мы тоже не из неурожайной, Соня, но к нам беженцы стекаются оттуда, заразу несут.

      Софья рассказывала о делах своего супруга в связи с тревожной обстановкой.
      – Владимир занимается не только своими служебными обязанностями, но и помогает несчастным, готов собрать какую-то часть зерна и отдать голодающим. Он входит в уездный комитет помощи.

      Когда пришёл домой граф, дамы увидели, что он очень обеспокоен.
      – Меня сегодня приглашали на совещание по поводу неурожая. Хлеб уродился на три четверти от обычных цифр. Правительство, наконец, запретило вывозить зерно из страны: самим не хватает. Тарифы на перевозку хлеба по железной дороге будут снижены.

      – Но это приведёт к убыткам акционеров железных дорог! А как же Платон и Бутовы?!
      Соня волновалась за друзей.
      – Правительство обещало, что компенсирует потери.
      – Дай Бог! – отозвались душечки.

      Они совсем не знали, что делать.

      – А в имении, что в имении? – спросила Соня.
      – Надо ехать, чтобы разведать обстановку.
      Граф никогда не доверял разведку другим: дезинформируют. Или сам не поймёт чего-нибудь.


      * * *
      Владимир Сергеевич поехал в своё имение Воронцово в Псковской губернии. Там было всё спокойно: ни голода, ни болезней. Он отдал нужные распоряжения, приказал построить на всякий случай барак для переселенцев, оставил доктора в усадьбе, если вдруг начнёт распространяться эпидемия. Для вновь прибывающих крестьян из других губерний была открыта бесплатная благотворительная столовая, заготовлены новые рабочие места. Только так граф мог помочь голодающим. Остальное было не в его силах.

      Поскольку он был связан с железными дорогами, до него быстрее, чем до других, дошли слухи о заторах на железнодорожных путях. По странному совпадению, виноват в неправильной организации движения был его соученик по Николаевской инженерной академии – Альфред Альфредович Вендрих. Владимир Сергеевич с горечью думал, что сам-то он, несомненно, смог бы лучше организовать передвижение по железным дорогам и хлеба, и людей. Но его не спрашивали.

      Графа возмущал тон, взятый в высших сферах по отношению к бедствиям, вызванным голодом. По мнению Воронцова, этот тон показывал, что наверху не понимают, что происходит, к чему может привести голод. Люди умирают, распространяются болезни. Меры правительства недостаточны для предотвращения народного недовольства. В сущности, высшие чиновники совсем не симпатизируют несчастным, которые терпят эти бедствия, и тем, кто пытается им помочь.

      Многие добровольные помощники устраивали благотворительные столовые на свои средства. Богатые люди вносили деньги в комитет помощи голодающим. Он назывался «Особым комитетом наследника Цесаревича», и руководил им Великий Князь и наследник престола Николай Александрович. Так, княгиня Зинаида Николаевна Юсупова внесла сто тысяч рублей, бухарский эмир Сеид-Абдул-Ахад-Хан – тоже сто тысяч рублей, граф А.Д.Шереметев – 50 тысяч рублей; великие князья Сергей Михайлович, Георгий Михайлович и Александр Михайлович внесли по 35 тысяч рублей каждый. Они всё-таки были обеспокоены положением в стране. Ковенский уездный предводитель дворянства Пётр Столыпин (будущий премьер-министр) внёс в комитет помощи десять тысяч рублей. Граф Владимир Сергеевич Воронцов также внёс десять тысяч своих денег на помощь голодающим.


      * * *
      Прошла зима.
      Мариины переводы понравились в издательстве, и теперь она имела стабильный доход, заработанный своим умом и руками.

      Маша и Оксана пили чай на Мещанской, когда Марии принесли телеграмму.
      – Душечка! Папе плохо! Он заболел! Анатолий пишет, чтобы срочно приезжала!

      – Маша! Поезжай скорее домой! А детей оставь у меня, я посмотрю за ними! Может быть, ещё успеешь!

      И Маша поехала, успела проститься с отцом. После похорон они сели с мужем и стали решать, что делать дальше.

      – Анатолий! Может, вернёмся в Москву?! Знаешь, как там хорошо! Цивилизация! И я не ухватами ворочаю, а переводами занимаюсь, в чистоте, в уюте!

      – Мария! Мы же тут осели уже, у тебя в деревне! У меня школа! Я не могу уехать и всё бросить! Если мы решим продать усадьбу…
      – Тоже мне - «усадьба»!

      Маша имела в виду, что их домик, садик и всё хозяйство тянут скорее на крестьянскую, чем на господскую усадьбу.

      – Ну какая уж есть, Машенька! Мы не можем разбрасываться средствами, у нас дети! …Итак, если решим продавать, то надо найти мне замену в школе. Нельзя бросать мальчишек на произвол судьбы! Им учиться надо!

      Но, пока было свободное время, Анатолий Васильевич решил проводить жену в Москву, чтобы и самому повидаться с детьми. В Москве его все расспрашивали о том, как живёт деревня. Все чувствовали какую-то тревогу.


      * * *
      В издательстве Маша заметила, что туда присылают каждый день литературные материалы, посвящённые голоду. Во всех журналах их печатали регулярно.

      Публицист и писатель Глеб Успенский написал серию очерков, назвав голодные события «летописью народного разорения». Лев Толстой, Чехов, Короленко, Гарин-Михайловский, Лесков, В.В.Вересаев, И.А.Бунин и многие другие писатели выражали своё эмоциональное возмущение бездействием и равнодушием правительства. Маша прочитала стихотворение Константина Фофанова «Голод» и тоже попыталась сочинить нечто подобное.

      Кто костлявою рукою
      В двери хижины стучит?
      Кто увядшею травою
      И соломой шелестит?

      То не осень с нив и пашен
      Возвращается хмельна, —
      Этот призрак хмур и страшен,
      Как кошмар больного сна.

      Скудной жертвою измаян,
      Собирая дань свою,
      Как докучливый хозяин
      Входит в каждую семью…

      С горькой жалобой и с гневом
      Этот призрак роковой
      Из гумна идёт по хлевам,
      От амбаров к кладовой.

      Тащит сено и солому,
      Лихорадкою знобит,
      И опять, рыдая, к дому
      Поселянина спешит.

      В огородах, по задворкам,
      Он шатается, как тень,
      И ведёт по чёрствым коркам
      Счёт убогих деревень.

      Но у неё ничего лучше не получилось, и Мария решила не позориться.

      * * *
      Только в следующем, 1893 году, урожай вновь был обильным. Следующие два года высокого урожая позволили правительству полностью восстановить хлебные запасы страны, потраченные в год трагедии. Но в общественном сознании что-то уже сдвинулось невозвратно.

      Впрочем, царствование Александра III подходило к концу.



Примечания:

* Трубная площадь.

** Машиной тогда называли большой громоздкий механизм.