Бабушка не спрашивала Ольгу о Сергее, но внучка чувствовала, что она поддержит её, хотя бы потому, что все встречи с людьми считает посланными Богом, а не случаем. – Что Бог пошлёт, то и будет, говорила она.
Рассказала Оля и маме о любимом поэте, который на 17 лет старше Ольги.
– И не вздумай! – следовал категоричный ответ.
Но когда это дочь слушала мать? Тем более — она влюбилась! Засыпала и просыпалась с мыслью о Сергее. Первое стихотворение о нём было коротким, но эмоциональным.
Я люблю! Я верю! Верю в Божество!
Сотвори же чудо, я молю Его.
Господи, пусть скажет тот, что ночью снился: –
Я в тебя, Свет Ольга, по уши влюбился!
Если бы не её любовь к поэзии, если бы она сама не писала, вероятнее всего, что любви не случилось. Но в стихи этого поэта она влюблена со школы, только не знала, что высокий, русоволосый певец деревни, обладающий мягким голосом, в который можно влюбиться, услышав даже по телефону, живёт совсем рядом. Он не женат, год назад похоронил маму, за которой неистово ухаживал. Сергею пришлось уехать из Москвы, защитив диплом в академии на отлично, в село к маме – сельской учительнице. Мама заболела, а он у неё один.
Медики удивлялись таким верным и нежным чувством сына к маме. Он дневал и ночевал в больничной палате возле гаснущей и ещё не старой матери. А она смотрела на сына и жалела его из последних сил, когда обезболивающие инъекции давали отдохнуть её исхудавшему телу. Она понимала, что сын мог сделать блестящую карьеру в столице, ведь его сокурсники устроились в министерстве, а Сергей был лучший там, как и в школе, которую окончил с медалью. Так и не увидела она суженой сына, его детей и своих внуков. После смерти мамы Сергей не мог жить один, с ним всегда жил кто-то из друзей.
Ольге он сказал: – Одиночество – место, куда хорошо заходить в гости, но не жить там.
С мамой Сергей не чувствовал себя одиноким, да и работа в саду и в огороде не давала скучать. Он активно занимался творчеством, уже издал 7 сборников поэзии. Его стихи звучат по Всесоюзному радио, по областному и Центральному телевидению, публикуются миллионными тиражами во многих известных журналах, таких, как «Огонёк», «Юность», «Новый мир», «Октябрь», «Сельская молодёжь», «Литературная Россия» … . В Союз писателей СССР на заседаниях в Туле и в Москве при тайном голосовании его приняли единогласно, тогда Сергею было 36 лет.
Видимо, пришло время, когда Сергею и Ольге назначено встретиться. Они с нетерпением ждут встреч, не могут наговориться, надышаться и насладиться друг другом…
Восьмого марта к бабушке Ане приехал её племянник Фёдор, сын Якова – умершего полгода назад старшего брата Анны Фёдоровны.
Фёдор Яковлевич — красавец, чем-то похожий на актёра Юрия Соломина в фильме «Адъютант Его Превосходительства».
Племянник работает директором крупного Новомосковского хлебокомбината,
приехал, как всегда, с подарками. Он привёз электросамовар литров на 5, большой торт на 2 кг, пирог с яблочным повидлом, пряники, печенье и отменного качества коньяк. А сколько хлеба – разных сортов! Всё это, конечно, со своего предприятия. Бабушка Аня помогала ухаживать за его стариками – отцом и мамой, а Фёдор ценил её за это.
Ольга приехала поздно, не застав гостей, только что ушли два сына и две снохи. Дожидалась её худенькая блондиночка Наташа – двоюродная сестра, она на три года моложе Ольги. Сёстры сели ужинать. Оле понравился пирог, сделанный на заказ специально для директора. Торт оставили на утро, а коньяк девушкам пришёлся по вкусу. Обе они не любили спиртного и ничего, кроме шампанского не пили, а тут раза три рюмочки наполнили.
– Отличный коньяк, только для Феди такой доступен, – похвалила бабушка. Надев поверх цветастого передника ещё один – чёрный и большой, как юбка, она села на маленький стульчик возле печки и стала в тазу ловко ощипывать обезглавленного белого петуха, обдав его кипятком.
– Лапшички сварю вам счас, а то сухомятка всё это. Пёрышки на подушку пойдут…
Наташа включила телевизор, шёл концерт, посвящённый международному женскому дню. Николай Гнатюк пел свою птицу счастья завтрашнего дня.
– Оля, я тебя ждала. Знаешь – зачем? – тихо заговорила Наташа, чтобы не слышала бабушка.
– Молодец, что дождалась. Случилось чего?
– Петька достал, хочет, чтобы я тебя уговорила к нему прийти. А то…
Оля побледнела. – А то опять вены порежет? Или теперь меня убьёт?
Наташа потёрла лоб и продолжила: – Говорит, на нашей рябине под окном повесится.
– Когда вешаться будет?
– Сегодня в 9 вечера нарисуется тут.
– О, Господи, только этого мне недоставало, – выдохнула Ольга. – Наверное, Митька ему про меня рассказал.
– Пойдёшь, Олюнь?
– Нет, конечно. Мне эти траги-комики нужны? Хватит, сыта ими на всю жизнь. Ты, Наточка, не уходи сегодня, останься ночевать. Если придёт баламут, скажи, что нет меня и не будет, уехала в Польшу насовсем к тётке.
Бабушка сварила петуха и лапшу, поставила всё на стол. – Поешьте, голубушки! Всё свеженькое.
– Ты сама, бабулечка, поужинай и ложись, – сказала Оля, – а мы всё приберём.
Оля почувствовала небольшую тошноту уже тогда, когда варилось мясо.
– Что-то мне не хочется, я потом. Оля пошла на кухню и стала мыть посуду.
Телевизор не выключали, бабушка слушала новости и заплетала седеющие волосы в косичку, собираясь ко сну. Тут в дверь постучали. Наташа сказала: – Я посмотрю, может, за мной.
– Ты дверь не открывай сразу, спроси, кто, – сказала ей бабушка.
Наташа долго не возвращалась, Анна Фёдоровна, накинув на плечи тёплый полушалок, пошла за ней на террасу. Оля прильнула к окну.
В темноте, освещённой лампочкой над дверью, она разглядела Петю. Он стоял на заборе и закидывал бельевую верёвку на высокую рябину. – Не выйдет, пусть любуется на свою работу!
– Нету её. Петька, слезай, не дури! – просила его Наташа. – Тоньку твою щас позову, она тебе повесится...
Бабушка Аня сняла с крюка широкий ремень сына с якорем на пряжке, подошла к Петру и стала стегать его по ногам, приговаривая:
– Я те повешусь! Ишь ты какой! На чужих верёвках да деревах вешаться! Девок моих позорить удумал? А ну, слазь!
Парень спрыгнул с забора и бросил верёвку. – Баб Ань, больно же!
– Больно? А вешаться не больно? И не стыдно? – сердилась бабушка.
– А чего стыдного-то? Я вашу Олю всю жизнь люблю, а она не верит.
– Если б любил, не позорил так. Что люди скажут, семья твоя? Что Оля в твоей смерти виновата? И сам не позорьси не живой, не мёртвый. Будешь тут обо́ссанный болтаться. Стыдоба.
– Кто ж меня обоссыт? – опешил Петька.
– Сам ты и уссысси. Не видал никогда висельников-то? Как петля затягивается, так и течёт моча. Вот тебя все мокрого и вонючего и запомнят. Не героем, а так – дурачком.
– Да-а-а, я не знал.
– Иди-ка, милок, домой. Оля не для тебя, её забудь. У тебя семья, дитё – это помни. А хочешь жизнь свою отдать, то на благое дело, чтобы память о тебе добрая осталась…
Утром Оля проснулась, услышав перекличку петухов и весенний кошачий концерт, но потом опять заснула, спала до полудня. Где ещё можно отоспаться, как не у бабушки. Давно топилась печка, труба у кровати горячая. Пахло гречневой кашей. Наташи не было. Она жила с родителями и с мужем недалеко, через пять домов. Муж вернулся утром с ночной смены и зашёл за ней, натаскал воды из колодца и они ушли.
Какой сон видела? – спросила бабушка.
– Рыбу в воде видела.
– Живую рыбу или нет? Вода – какая?
– Вода чистая, прозрачная в озере, а рыба живая. Три рыбки серебром отливают, прямо ко мне в руки плывут. Я их рукой гладила, – вспомнила сон Оля.
– Слава Богу! Пора уже, – бабушка перекрестила внучку, потом помолилась перед иконой. Это Аким и Анна мне правнучку посылают. Ты ведь им три молебна заказывала в храме. Вот тебе и чистая вода, и три рыбки. Дошли твои просьбы до Всевышнего…
Я, бывало, как войду в положение, так мне рыба живая снится. Вещий сон, доченька.
Оля осмысливала сказанное бабушкой, прислушивалась к себе, стараясь уловить внутри что-то новое, вернее, кого-то нового. Она подсчитывала дни, всё складывалось. – Боже, я беременна! Спасибо святым. Неужели это правда, бабушка, я беременна?
– Не просто так ты от мяса вчера воротилась. Чего поесть хочется? Солёного или сладкого?
– Ничего. Скорее кислого. Мороженой антоновки поела бы.
– Зимой все яблоки съели. Спрошу у Наташи, у них мочёные в бочке ещё оставались. Иди, ешь гречу, очень пользительно, в духовке натомилась…
Вот и коньяку вчера выпить тебе захотелось, не надо бы в таком случае, но видать, организм попросил. Ну, ничего, маленько, а больше не дадим ему, – говорила бабушка.
Было не очень понятно, волновалась она, радовалась? Но точно не расстраивалась. Как обычно, лишних вопросов не задавала. Ждала, когда сама внучка скажет всё, что нужно об отношениях с отцом будущего ребёнка, не зная его, считала порядочным человеком.
– Я бы кефирчику с пресной булкой съела. В город поеду, куплю.
Ольга собиралась и думала, верить или нет своему счастью, говорить или пока рано об этом Сергею? Срок, судя по всему, небольшой — 5 – 6 недель. Как он воспримет такое известие? Ведь она честно призналась ему, что родить не может, что причина её бесплодия не известна.
Если он не хочет детей, значит, она одна будет растить этого ребёнка. Такое решение приняла Ольга и никто ей помешать не сможет. Она так долго этого желала! Лишь бы родить! Здорового! Хоть сына, хоть дочь.
http://www.proza.ru/2015/01/24/1301