Время катилось своим чередом, в будничных заботах. В сердце Манон почему-то не проснулось чувство материнской любви к этому ребёнку, но она была нежна и заботлива. Девочка росла спокойной, не доставлявшей особых хлопот. Чтобы на долго не оставлять малышку в холодном фургоне, она привязывала её шалью к себе и изредка прислушивалась к сонному посапыванию.
Манон получила хорошее наследство от отца: крепкое налаженное дело, пару основательных фургонов, четвёрку лошадей и небольшой капитал. Она могла бы стать почтенной владелицей фермы или хозяйкой кабачка, но она не смогла бы жить без дороги. Как ни тяжела была доля её кочевой жизни - это была её стихия. И дочь росла, как брошенное в землю семя, среди простора лугов, под звуки пушечной кананады.
С шести лет ребёнок был предоставлен самой себе и окружающей природе, и Манон перестала волноваться за жизнь дочери. Венера была удивительно хороша - пронзительные зелёные глаза и копна рыжих локонов, струящихся по спине. Манон знала, что никто не посмеет обидеть ребёнка с такой ангельской внешностью. Венера была настолько самостоятельной, что могла сутками не показываться на глаза матери. Пропадала в окрестных полях, наведывалась на бивуаки, и везде для неё находился приют. У очерствевших солдат находилось ласковое слово, смягчался взгляд. Они радостно встречали девочку у своих костров. Каждый старался угостить чем мог, последним кусочком сахара, а она могла часами сидеть замерев, слушая солдатские рассказы.
Кто и когда выучил её читать? С начала Манон замечала рваные исписанные листки, что Венера прятала на груди. Потом появлялись замусоленные книжицы, скорее всего из какого-нибудь солдатского ранца. К пятнадцати годам красота Венеры расцвела сокрушительным цветом. В её стане проявилась былая красота самой Манон. К тому времени сердце женщины потеплело, даже появилась какая-то гордость за это создание.
И в хозяйстве Венера была смышлёной и расторопной. Безропотно выполняла любую работу или просьбу матери. Помогала Филипу с лошадьми и прекрасно держалась на лошади, даже без седла. Манон часто наблюдала, как дочь запрокинув голову, часами вглядывается в звёздное небо или в пламень костра, и узнавала себя...
Разбитые войска расползлись по стране. Вынужденное затишье заставило Манон искать иное убежище. Стоял конец осени, вот-вот должен был пойти снег. Семья пробиралась на юг. Холод пронизывал до костей. Скарб был мокрым, от не прекращающихся дождей и её измученное тело не хотело больше бороться с холодом. Проезжая мимо какого-то замка Манон поняла, что её дорога кончилась. Вручив сыну всё своё оставшееся имущество, она благословила его на самостоятельную жизнь. Куда он направит свой фургон, кто знает?
Манон, едва передвигая ноги, опершись на плечи дочери, доплелась до калитки заднего двора замка. Челядь попряталась от непогоды. Они нашли ворота конюшни и сухой сарай для фуража, там и заночевали, кутаясь в сырые шали, прижавшись друг к другу. Уже утром, сквозь зыбкий сон, Манон слышала окрики, возмущённый голос, но не смогла открыть глаз, а провалилась в тяжёлое забытьё. А что же утром?
продолжение следует.