1
Солнечным июньским днем мы с моим другом Валерой Ерастовым искали нашего учителя по труду Бориса Филипповича Подмозго.
Учебный год закончился, но в нашей школе существовала трудовая повинность. Каждый ученик должен был отработать две недели на благо учебного заведения. И этим днем мы с Валеркой, взяв повышенные соцобязательства, досрочно закончили двухнедельное задание.
На заднем дворе школы у нас стоял спортзал с лыжной базой в цоколе и балконом для зрителей на втором этаже. Перед спортзалом и сбоку от него находились две баскетбольные площадки. А по другую сторону площадок в сторону футбольного поля тянулось здание учебных мастерских.
И спортзал и мастерские были гордостью нашей школы. Ну где вы видели отдельное спортивное здание в советской школе, выстроенное по индивидуальному проекту? Или мастерские с токарным, слесарным и столярным цехами? Это на первом этаже для мужской половины обучающихся. На втором для девочек существовал швейный цех, где они учились к выпускному балу шить себе наряды.
И спортзалом и мастерскими школа была обязана нашим шефам - Ново-Уфимскому нефтеперерабатывающему заводу.
В мастерских устроены были не только цеха, но и учебные классы, где школьники получали теоретические знания профессионального образования. А в цехах теорию ученики превращали в готовую продукцию, которая отправлялась на завод шефам. За три года обучения токарному делу из нас сделали профессионалов. Леша Бувакин, не смотря на то, что получил средне техническое образование, так и работал потом токарем. А Серега Плешков вообще закончил авиационный институт по специальности "обработка металла резанием". Да и я в молодые годы, попадая в мехмастерские, не раз становился за станки, вытачивал какую-нибудь хреновину, и, вытирая руки ветошью, с гордостью говорил: "Мастерство не пропьешь"!
А поди не стань профессионалом. Борис Филиппович теорию и практику в нас вбивал. Буквально. Бракованные гайки, болты и шпильки после инструментальной проверки нередко летели в изготовителя сей продукции. Только успевай уворачивайся. Что уж говорить про стаканчики, использовавшиеся в тонком разделении бензиновых фракций в ректификационных колоннах, при изготовлении которых допуск погрешности давался в микронах.
Как то Валерка решил приумножить выход продукции при изготовлении стаканчиков. Нарушил технологию и увеличил обороты. Резец и накрылся медным тазом. Гренадер Филиппыч (самый высокий в классе Айрат Латыпов едва дотягивался макушкой до его подбородка, а Валерка и до плеча не доставал) быстро подскочил к нему, ухватил за лацканы крепкого рабочего халата, приподнял на вытянутых руках на метр от пола и, глядя на него немигающими волчьими глазами, прорычал раздельно выговаривая каждый слог: "У-у-у-у... па-ра-зит"!!! А потом разжал пальцы...
Мы с другом занимались баскетболом и приземляться умели. Валерка сгруппировался, но, от греха подальше, тут же отскочил в сторону. Ну а вывод простой: не борись за количество, выдавай на гора качество.
По классу Подмозго ходил мягкой походкой матерого волка с метровой деревянной линейкой в руках, не двусмысленно давая понять, что мигом дотянется до любого нарушителя общественной дисциплины. А толщина линейки никому не давала усомниться в ее крепости. Да и в намерениях учителя. А посему тишина на уроках стояла идеальная.
Сейчас мы с Валеркой искали Бориса Филипповича совсем не по токарному делу. На двухнедельной школьной трудовой повинности взялись мы красить парты. Их изготавливали в столярном цехе, а Филиппыч руководил их покраской.
Летом в мастерских наступал горячий период именно в столярке. Из разных городов, поселков и деревень Башкирии поступали заказы на новенькие школьные парты к следующему учебному году. Класс "В" сплошь состоял из мастеров краснодеревщиков, они в поте лица и изготавливали деревянные изделия, а слесаря и токаря из "А" и "Б" допускались только к шпаклевочным, олифным и лакокрасочным работам.
Нам с Валеркой отбывать трудодни на летней практике не хотелось и мы сразу договорились с Филиппычем об аккорде. Обозначили количество покрашенных парт и их качество. Рук друг другу не пожали, а устный договор закрепили взаимным согласием и непротивлением сторон.
И в этот июньский день, досрочно выполнив соцобязательства, мы затащили последнюю парту под навес для просушки и отправились искать нашего учителя по труду для доклада о выполненных работах и получения зачета за трудовую практику. Заглянули в слесарку, прошли по пустому токарному цеху между рядами притихших станков, пошукали в учебных классах, пробрались через вороха стружек в столярке, где тезки Сашки Гутман и Иванов вытряхивали из черных кудрей опилки, и даже зачем то поднялись на второй этаж к швеям-мотористкам. Нигде Филиппыча не обнаружили. Все ясно. Надо идти в школу.
Школа тоже не маленькая. Прошли по первому этажу и поднялись выше к кабинету химии. К нему мы питали особую любовь. Был он нашей слабостью.
В восьмом классе учителем химии и классным руководителем стала у нас Алевтина Степановна Симакова. Вместе с любовью к химии привила она нечаянно нам с Валериком любовь к самодельным пиротехническим изделиям и прочим огнеопасным химическим соединениям. Реактивы добывали в лаборатории, а опыты проводили на открытом воздухе за школой: на баскетбольных площадках, за мастерскими под бункером, за спортзалом на футбольном поле.
Такая вот любовь к химии даже подвигла нас однажды записаться на химический факультатив и явиться на занятия, где усердно трудились в клубах выделений от химических реакций будущие знатные химики и наши одноклассницы Люда Дунович, Наташа Балахонцева, Люда Запевалова и не менее одаренные будущие фармацевты Альфия Галимухаметова и Лена Яковлева. Пришли мы напрасно. Алевтина Степановна так зорко следила за нами, что не дала и одного малюсенького шанса что-нибудь стырить.
На этом любовь наша закончилась. Но не к химии. К вечерним факультативным занятиям. Попытались мы даже цианистый калий получить путем соединения необходимых компонентов, но, к счастью, не смогли добиться то ли нужного давления, то ли температуры.
Классного руководителя в кабинете не наблюдалось и мы прошли в смежную с ним лабораторию. Здесь находилась только лаборантка и, пока я заговаривал ей зубы, Валерка зашел за стеллаж и цапнул первое попавшееся ему на глаза. На этот раз на глаза ему попался большой кусок натрия, который он аккуратно достал из банки с керосином и засунул в карман.
Натрий мягкий щелочной металл, хранится в керосине. На воздухе легко окисляется, с водой, в которой не тонет, реагирует бурно и при этом плавится. Реакция идет с выделением тепла и водорода, который от высокой температуры воспламеняется, а в закрытом пространстве при его избытке взрывается. А посему надо поторопиться - керосина в карман не нальешь.
Мы поспешили в туалет, находившийся в противоположном конце этажа. А в школе вовсю шел ремонт. В умывальной комнате туалета все раковины были заляпаны штукатуркой, что нам и требовалось. В одну из них мы налили воды, отрезали кусочек натрия и бросили его на поверхность. Закурили и стали наблюдать как металл весело бегает по воде, постепенно разогреваясь и постреливая крошечными расплавленными огненными кусочками. Между тем вода промыла себе дорогу и уровень ее стал катастрофически уменьшаться. Долить воду в раковину нам не дал Козел.
2
Учитель истории Михаил Степанович имел прозвище Козел. Не мы его придумали, не нам его и менять. Прозвище это передавалось от одного школьного поколения другому. Вот и мы его получили по наследству от старшеклассников и так же потом делегировали юным ученикам. Ну а кличка соответствовала его характеру. Был он вредным как это самое не такое уж и плохое животное.
На одном из уроков рассказывал нам Козел о нерушимой дружбе народов стран социалистического содружества. А в конце, как всегда, вопросы по пройденному материалу. Я, по недомыслию, возьми да спроси учителя:
- А почему в вагон, когда мы ехали из Минска в Берлин, наши друзья поляки на перроне в Варшаве бросали гнилые помидоры?
Козел сначала побагровел, а потом выдал достойную отповедь неуместному вопросу отрока. Говорил он о врагах социализма, проникающих в наши ряды и вредящих делу великого Ленина. О Сталине промолчал. О нем в те годы не говорили ни хорошо ни плохо. Просто молчали.
Продолжил Михаил Степанович напряженной международной обстановкой и происками американских и всяких прочих империалистов и шовинистов.
Закончил учитель речью о братстве советских народов. Немного ближе к теме, но почему советских? В них я совсем не сомневался. Вопрос был задан конкретно о братском польском народе.
Во время речи Козел на меня не смотрел, обращался к всему классу. А по окончании ее не спросил, понял ли я его ответ. А я понял и до самого окончания школы больше вопросов ему не задавал. Любому придурку понятно, что лучшая форма дискуссии - допрос. А лучший ответ на вопрос - речь демагога с трибуны.
Были мы как то с Валеркой в гостях у нашего друга Олега Мокрополова. И донесся до нас голос его отца с кухни и слова: Михаил Степанович..., Козел..., крохобор... Уж тут то мы навострили уши и узнали следующую историю.
Отец Олега Василий Трофимович был членом Совета ветеранов Великой Отечественной войны. Выдавали как то фронтовикам по два килограмма сахара. Заслужили по два кило, победили два десятка лет тому назад в Великой войне. А Совет ветеранов отнюдь не гастроном. Нет здесь измерительных приборов веса. Нашли объемный измеритель - литровую стеклянную банку. Ею и отсыпали на глазок пайки.
Пришел Козел в Совет, получил положенное и в ближайший продмаг направился. А там весы и показали недостачу. Не стерпел наш учитель такой подлости, вернулся к боевым товарищам, все им прямо в лицо высказал. Всем досталось по пятое число.
Весело рассказывал Василий Трофимович эту историю, но и с какой то обидой. Олег довольный улыбался, он учился в другой школе, ему было все равно. А нам с Валериком запало в голову слово крохобор.
Перед тренировкой залезал Валерка на лавку возле баскетбольной площадки, вставал выкатив грудь, сгибал руку в локте с открытой ладонью в нашу сторону и толкал речь:
- Товарищи, па-а-пра-шу минуту внимания, товарищи! Появилась у нас, товарищи, проблема! И я, товарищи, скажу вам больше! Не простая, товарищи, проблема, а, я не побоюсь этого слова, товарищи, большая проблема, товарищи! Появился в нашей школе, товарищи, товарищ, который нам совсем не товарищ, а крохобор понимаете ли!!! И нам, товарищи, необходимо ударной игрой, товарищи, искоренить все происки империалистов и крохоборов, товарищи!!!
Большие задатки демагога проявились у моего друга. И не даром. В не таком уж и далеком будущем сделает он карьеру на партийной работе и будет занимать в обкоме партии пост очень даже ответственного работника. Но будет это позже.
Сильнее всех Козла не любили курильщики. На переменах они набивались в умывальные комнаты и дым стоял коромыслом. Михаил Степанович сам был заядлым курильщиком, но солидарности к малолетним потребителям никотина не испытывал никакой. Он врывался в туалеты как разведчик во вражеский дот с гранатой.
- По ранжиру становись! - давал он зычную команду бедолагам с папиросами в зубах. Это означало, что все курильщики должны выстроиться по росту, а Козел, широко открыв дверь, выпроваживал каждого в коридор крепким пинком под зад.
Меня всегда так и подмывало спросить, почему он употребляет не хорошее, не соответствующее Строевому Уставу Советской Армии слово, но благоразумие удерживало от дурацкого, с подвохом, вопроса.
3
Вот так и получилось, что пока мы зачарованно глядели на уменьшающийся в размерах кусок натрия, нам была дана команда:
- Становись! Потупчик первый, Ерастов второй!, - на этот раз Михаил Степанович благосклонно расставил нас по ранжиру сам. Не учел учитель одного: это был наш с Валерой день. Его Величество Великий Случай милостиво распростер над нами свою счастливую длань.
Именно в тот момент, когда Козел, взяв меня за шкирку, подвел к распахнутой двери, разогретый натрий выстрелил звучным огненным фейерверком.
- Что такое?, - недоуменно спросил сам у себя Михаил Степанович, выпустил мой воротник из руки и направился к раковине. А воды в ней осталось с гулькин нос. И с последними каплями уменьшившийся в размерах кусочек натрия юркнул в единственную свободную от штукатурки дырочку. Это еще больше заинтересовало учителя и он нагнулся над умывальником, тщетно пытаясь разглядеть неизвестный ему предмет, так неожиданно смывшийся в самом прямом смысле от его зорких глаз.
Самая главная ошибка любопытных - совать свой нос куда не следует. Самоуверенность Козла и сгубила. В закрытом пространстве трубы почти мгновенно образовалось достаточное количество водорода для возгорания и взрыва.
Рвануло знатно. Штукатурка полетела во все стороны, доставая и до нас липкими комками. А лица нашего учителя мы не видели. Вместо лица белый блин да остатки кучерявых седых волос на макушке. И одновременно с воплем "А-а-а-а-а!!!" нас вымело из туалета. Кубарем скатываясь по лестнице, до самого выхода мы слышали дикий рев Козла.
От выхода завернули во двор и вприпрыжку рванули к мастерским, около которых уже маячила долговязая фигура учителя по труду Бориса Филипповича. И опять Госпожа Удача была на нашей стороне. Подмозго работу нашу уже осмотрел и остался доволен. А также подтвердил успешное завершение устного договора без всякого акта приемки выполненных работ.
Мы нервно переминались с ноги на ногу и тревожно посматривали в сторону школы, а он все не торопился нас отпускать.
- Работа ваша мне понравилась. Ставлю вам зачет. И есть у меня к вам деловое предложение: покраска парт. Работа сдельная, сорок пять копеек за парту. Работаете сколько хотите, выходные по вашему усмотрению. А поскольку вы малолетки, то ни подоходного, ни за бездетность с вас вычитать не будут и зарплату как у директора завода обещаю.
Клятвенно заверив Филиппыча, что за зарплатой директора завтра придем обязательно, мы юркнули в заборную дырку и удобно устроились в беседке под сенью тополей. Достали пачку термоядерного Памира (народное название "Нищий в горах"), и, абсолютно безбоязненно посматривая сквозь кусты акации на дальний угол школы, дружно задымили.
- День то какой хороший!, - радостно глядя на меня, выдал мой друг, выдувая из ноздрей едкие клубы дыма.
- Просто замечательный, - поддержал я, - зачет досрочно получили, натрий слямзили, Козлу отомстили. Отличный день!
Впереди было целое лето. А в сентябре...? До сентября далеко, а там... бог не выдаст, свинья не съест!